Из-за зелёной долларовой пелены на глазах не видно святого.
Черный "Хаммер" рассекал ухабистую, в рытвинах и колдобинах дорогу деревни с тупым достоинством танка, двигающегося к только ему известной цели, затерянной среди недостойных для него объектов внимания. Следом за ним на "полусогнутых", объезжая ямы и лавируя между рытвинами и ухабами раздолбанной деревенской дороги, двигался такой же черный "Мерседес" вип-класса. Немногочисленные жители вымирающей деревни вышли на свою единственную улицу посмотреть на увиденный эскорт не по телевизору, а воочию. Два пацана легкой трусцой бежали рядом с машинами, пытаясь чтото разглядеть в их тонированных стеклах.
Вдруг "Хаммер" остановился около открывшей рот бабули с сучковатой клюшкой, одетой в легкий кожушок, и из него выскочил крепко сбитый молодец в черном костюме и, не здороваясь, не задаваясь спросил:
- Бабка, подскажи, где Жолобовы живут?
- А чо, не русский ты, что ль? - без обиняков ответила бабка.
- Почему? - опешил молодец и подозрительно посмотрел на пацанов, нарезающих круги около "Мерседеса".
- А не здороваясь, спрашивает только супостат, али отбившийся от своих корней... Как это..., - на секунду задумалась старушка, вспоминая словцо, услышанное по телевизору, - А... аль новый русский?
- Здравствуй, дорогая, здравствуй. Бабуля, извини... Какой я новый русский? - виновато, чтобы никто не слышал, понизил голос молодой человек, - Я его пес... Приходится... Так все-таки, пожалуйста, скажи, где они живут... А то попадет мне на орехи.
- Э - эх... Видать, не сладка у тебя жизнь, служивый... Да, эвон, дом Пелагеи Федоровны рядом с моим... Похоронили мы год назад Степана Кузьмича, мужика ее. Хороший был человек, помогал всем, - старушка погрустнела, - А что? Она что-то натворила? - она сделала паузу, глаза её округлились от залётной мысли и, насмотревшись по телевидению криминала, бабка запричитала, "спасая" соседку:
- Не может быть этого... Честная она... И алиби у нее есть. Я свидетель.
- Спасибо, - буркнул охранник, сел в машину и, глядя в лобовое стекло, показал пальцем на покосившийся и почерневший от грибка старый деревянный сруб, почти до наличников вросший в землю.
Из "Хаммера" выскочили еще четыре человека, так же строго одетые, в широких пиджаках, за полами которых явно просматривалось огнестрельное оружие. Двое из них через скрипучую калитку проникли во двор, а потом и в дом, предварительно легким ударом руки выбив внутренний старенький засов на ржавых гвоздях.
- Это перебор, Стас, - с опаской заметил охранник.
- Ни хрена... После того, как босс обвинил меня в недостаточной решительности при зачистке рейдерски захваченного завода, я исправился в лучшую сторону... У меня последнее предупреждение от него, а мне семью кормить надо, - уверенно отвечал Стас.
Дед сидел на лавочке у соседнего дома, рядом с домом Пелагеи Федоровны. Потом он, заинтересованный происходящим и наглым поведением человека в черном пиджаке, перешел поближе и уселся на лавочку у ее калитки.
После того, как эти двое охранников проникли в избу, к деду подошел один из охранников, оставшихся у ворот двора, и заглянул ему в лицо своими пустыми глазами отморозка.
- А дед ли ты, такой любопытный... - тихо сказал он, не отрывая взгляда от глаз деда, и его правая рука легла на кобуру, а левая потянулась к бороде старика и неожиданно выдернула из нее клок волос.
- Ой! - вскрикнул от боли и неожиданности старик.
- Извини... Ошибка вышла... Старовер что - ли? - буркнул охранник и, не дождавшись ответа, потерял всякий интерес к нему.
Тем временем к калитке дома подъехал "Мерседес", и из него вышли еще два охранника, открыли левую заднюю дверь, из которой нее выкатился широкий низкорослый мужик с толстым загривком и блестящей, как бильярдный шар, бритой круглой головой.
Из избы вышли двое молодцев, которые почти несли под руки насмерть перепуганную сухонькую старушку, одетую в фуфайку и наскоро повязанный на голову платок. Носки ее стоптанных коротких валенок едва касались земли. Потом посадили ее на лавочку у ее калитки, предварительно согнав с нее любопытного деда.
Босс подошел к ней с распростертыми объятиями и улыбающимся лицом, отчего его физиономия ничуть не стала доброжелательней.
- Бабуля, ты моя дорогая! Дай я тебя поцелую, хорошая ты моя... - наклоняясь к ничего не понимающей старушке, он облобызал ее трижды в худые щеки и уселся рядом с ней.
Ее страх перед незнакомыми людьми и их странным поведением только усилился, и она совсем онемела от ужаса.
- Бабуля, родная, помнишь ли, как ты меня, Пашку, сорванца этакого, воспитывала крапивой по голой заднице? - начал краткий экскурс в далекое прошлое бос, пытаясь у нее вызвать теплые воспоминания.
Старушка молчала, крутила головой в надежде найти хоть одно знакомое лицо, но ничего не понимала.
- Неужели не помнишь непослушного Пашку? - вопрошал он, постепенно приходя к выводу, что зря сюда приехал, - А я вот, как видишь, не обманул твои ожидания. В люди вот вышел. Так что не зря ты меня хворостиной отхаживала.
- Не узнает, - подумал он разочаровано, - Надо сваливать... Дел по горло.
Он достал из бумажника две бумажки по сто баксов, сунул ей их в карман фуфайки и сказал, поднимаясь с лавки:
- Купи что-нибудь... Ладно, бабуля, будь здорова! Извини надо ехать... Сама понимаешь, дела у меня... На минутку приехал проведать.
В этой деревне, как и в радиусе до тридцати километров от нее, государство в начале девяностых упразднило сельскую торговлю и отказалось обеспечивать население товарами первой необходимости. Магазины остались только в районных центрах. Поэтому подарочек щедрого внучка был весьма кстати.
Он встал, так же трижды со смаком поцеловал родственницу и сел в "Хаммер".
- Ну, что сказала моя бабуля, когда узнала, кто к ней приехал? - поинтересовался лысый хозяин, у Стаса, когда они тронулись в обратный путь.
Сидящий на правом переднем кресле машины Стас повернулся на сто восемьдесят градусов назад и от неожиданного вопроса сначала растерялся, а потом стал уверенно говорить:
- Странная какая-то она у вас, босс... Сначала не хотела с печки слазить. Пришлось за ногу ее аккуратненько стаскивать. Потом запричитала, чтобы все брали, кроме иконы, а потом, когда услышала, что к ней приехал любимый внук Павлуша, то обрадовалась... Ее сразу, как будто подменили. Так и заплясала, родимая, от счастья... Вся засветилась, лицо прояснилось... А потом, когда мы ее обратно на печку посадили, то благодарности с ее стороны не было предела... Все "спасибочки" говорила, вся такая счастливая, что ее внучёк посетил... Такая милая бабуля у вас... На редкость..., - подобострастно, заглядывая в пустые глаза босса, брехал он.
Павел Степанович знал, что его охранник сволочь и что он ему бессовестно "вешает лапшу". Он также знал, что и сам сволочь в кубе. Но ничего не сказал по этому поводу, так как, если бы он был на месте Стаса, то сделал именно так, как сделал этот пес.
Стасу он был дважды обязан жизнью при былых бандитских разборках, поэтому ему позволялось многое. Он давно бы этого наглеца, позволившего себе так издеваться над босом, давно бы выгнал, но братва бы не поняла такое неблагодарное решение. Да и сам Стас был редким профессионалом, как, впрочем, и негодяем. Поэтому приходилось терпеть.