Воздух на площади дворца Наао полнился тяжелым, густым, терпким запахом воскуриваемых благовоний. Запах был так плотен, что, казалось, он огромным студенистым телом лежит между зданиями, очерчивающими круг площади, скользкими щупальцами обвивает колонны, меж которыми расположились стражи.
Энжет встряхнулся, но прогнать дурман не сумел. Студенистое чудище уже вольготно расположилось в самой его голове, и уходить не желало. К тому же то и дело накатывала дрема, акат идей приближался к середине. Лучше всего нести стражу на границе между акатом идей и акатом действий, когда еще сохраняется расслабленность тела, но уже усиливается наблюдательность. В акат идей тяжело: тело просит отдыха, уставший мозг отказывается оценивать меняющуюся картинку реальности. В акат действий сложно: и тело и мозг жаждут пищи - деятельности, а ты вынужден стоять истуканом и следить, все ли тонкости соблюдены в ужасно монотонных ритуалах среброликих... Другие юные стражи любой ценой стремились попасть в охрану периметра площади на границе аката идей и действий: обменивались стражами или покупали выгодное для себя время, один Энжет каждый раз шел в охрану не сверяясь с биологическими часами, даже если грядущая стража должна была стать для него временем мучений. Сбивание биологического ритма было частью подготовки настоящего стража, а Энжет планировал стать стражем непревзойденным.
Сенторианка, ведущая ритуал, бросила на металлический лист над костерком щепотку трав, и над дворцом правителей поплыл новый аромат. Этот был не таким терпким - сладковатый. В качестве его материального воплощения Энжет представил приятно-гладких, шелковисто-быстрых змей. Невидимые змеи расползались по площади, ловко лавируя в плотной толпе сенториан... Сегодня здесь собралось едва ли не больше народа, чем во время выбора солнц. Еще бы! Ритуальное жертвоприношение касты распознавателей чуждого. Жестокое и вместе с тем светлое зрелище, ведь приносимый в жертву спасал родной мир от угрозы перерождения в ничто.
В стороне, затертая толпой, осталась стела с древом солнц. Новое действо было куда более масштабным. В центр площади вывезли каменный помост, широкий и высокий. Вокруг пестрым окаемом раскинулись шатры среброликих и распознавателей чуждого - там проходила невидимая глазу подготовка к основному ритуалу. К помосту вела деревянная лестница, на ступенях которой встали старшие товарищи Энжета.
На помосте сейчас находились трое сенториан, все из касты распознавателей чуждого. Энжет с отвращением смотрел на черно- золотисто-коричневые узоры, покрывающие их тела. Обязательные для всех сенториан ленты у них были очень узкими, втрое уже обычного, и ярко-алого, как кровь, цвета, будто несчастных мучеников и без ритуалов раскромсали на части. Двое готовили алтарь: большой кристалл, источенный узорами. В сложных гармоничных переплетениях птиц, зверей, растений запутался-заблудился холодный серебристый свет, будто кристалл пленил маленькую яркую звезду. Третья сенторианка стояла чуть поодаль, у резного стола с благовониями.
Сенторианка бросила на горячий металлический лист щепотку тех же сладковатых трав, и ближайший к лестнице шатер распахнулся. Оттуда появилась среброликая из всезнающих. Старая, очень старая, ее вуаль закрывала всю голову, глаза и уши, нос и рот, струилась по плечам и спускалась до пят. Всезнающая поднялась на помост, бережно неся на вытянутых руках небольшой кристаллический футляр, изрезанный теми же узорами, что и алтарь. Подъем сенторианки сопровождал тревожно-взволнованный гул толпы: основное действо должно было вот-вот начаться.
"В футляре - ритуальный нож, которым жертву ударят в сердце", - вспомнил Энжет, и в нем моментально поднялся гнев. И рука, спокойно держащая оружие, сжалась. Глупая Кейла! Как она могла не взять предложенный серый пузырек?! Не раздумывая ни секунды, обрекла себя на отчужденность, одиночество, раннюю смерть! Так просто, так жестоко разбила все мечты, смысл жизни Энжета!
Новая горсть безымянных трав становилась пеплом, уносилась в небо. У этой запах был помягче, не такой приторный, к сладости примешивалась нотка горечи. В шатрах завели первый из десяти ритуальных гимнов, и скоро его подхватила толпа. Неторопливую спокойную мелодию, будто бродящую и бродящую по кругу, вели глубокие низкие мужские голоса и приятные мягкие, но не звонкие женские.
Второй гимн был столь же неторопливым, но уже не замкнутым на себя. Размеренный, со строгим четким ритмом, он создавал ощущение непрерывного движения - времени. Энжет прерывисто вздохнул. Вот-вот на сцене появится главный участник действа: жертву должны были вывести из бокового голубого шатра. Стражам строго воспрещалось двигаться, поворачивать голову, но Энжет с последним тактом гимна, пренебрегая запретом, чуть развернул корпус к шатру.
Снова низкие мужские голоса - третий гимн, гимн контрастов. Голубой шатер распахнулся, и показалась жертва - молоденькая девчушка-распознавательница. Высокая, но хрупкая, похожая на Кейлу. Ее вели под руки двое старших из касты. Девушка была одурманена, глаза чуть заведены вверх, рот полуоткрыт, но лицевые мышцы, шея - напряжены, словно сенторианка прслушивалась... не к гимнам - к чему-то далекому, слышному только ей. Энжет опять вспомнил, что о ритуале рассказывала Кейла:
"Для толпы запахи воскуриваемых благовоний - просто тяжелый дурман, изредка меняющий основной вкус, а для распознавателя - это симфония запахов, история мира, рассказанная через запахи. Запахи задают ритм сердцу приносимого в жертву, они качают его разум на волнах. Жертва ощущает себя всем миром и чувствует каждую малую его частицу. А после всех трав в костер бросают щепоть чуждого... и в это миг ты просто... взрываешься изнутри! После этого мгновения пути назад нет, жертва уже не жива, хотя еще не мертва. Она ПЕРЕХОДИТ".
И это мгновение пришло, когда девушку подвели к лестнице. Запели четвертый гимн, первый из череды печальных, и толпа притихла. Сенторианка на помосте бросила на горячий лист щепотку неизвестной Энжету желтой травы, и запах опять изменился - стал неприятным, жгучим. Толика сладости осталась в нем, но теперь это был сладковатый запах разложения. У девушки-жертвы тут же подогнулись ноги, расширились зрачки, а взгляд вдруг стал осмысленным. Даже больше: мудрым и каким-то зловеще мудрым, он напугал Энжета. Жертву потащили вверх по ступеням. Она не сопротивлялась, напротив стремилась на алтарь, просто была слишком слаба. Она только отталкивались иногда от ступеней ногами, вытягиваясь в струнку, будто надеялась взлететь.
Энжет увлекся наблюдением за девушкой и пропустил момент, когда на помост по боковой неприметной лестнице поднялся страж. Но когда высокая прямая фигура встала рядом со среброликой, сердце тревожно кольнуло. Энжет вдруг осознал и свою причастность ко всему, что творилось на площади. Однажды и он сам может оказаться палачом.
Пятый гимн, самый печальный и самый красивый. Девушка-распознавательница прощалась с жизнью. Раздирающей сердце мелодии внимала толпа, но лицо жертвы оставалось безучастным и сосредоточенным. Она прислушивалась к какой-то иной, неземной, неродной мелодии. На последних фразах гимна среброликая встала позади и набросила на девушку свою вуаль, укрыв от мира. Там, под серебристой дождевой стеной, она говорила что-то мученице, какие-то теплые и важные слова.
Ужасный, сладковатый и резкий запах чуждого набирал силу. Сенториан в толпе начало шатать, кто-то упал в обморок, страж по левую руку от Энжета незаметно прислонился к колонне, чтобы не упасть. Под печальную, но деловитую мелодию шестого гимна девушку положили на алтарь на живот, двое старших из касты растянули ее, на запястьях и лодыжках жертвы защелкнулись спрятанные среди узоров алтаря кристаллические обручи. По знаку всезнающей толпа заревела и подхватила слова старинного гимна - смело, яростно, благоговейно. Напряжение росло, нагнетаемое музыкой. Торжественно и жестоко звенел гимн. В гармонии мелодии слышалась жуткая необратимость, от которой Энжет содрогался. Он давно знал, что в подобных ритуалах распланирован каждый звук, каждый вздох, и был вполне согласен с целесообразностью этого, но сейчас механистичность происходящего страшила. На последних звуках шестого гимна среброликая раскрыла футляр, и страж достал оттуда кристаллический кинжал, светящийся собственным мягким золотистым светом. Страж провел им над пламенем костра, а Энжет ждал, и при каждом звуке гимна что-то больно кололо в сердце, и все сильнее сжимало виски, точно железным обручем... Страж провел кинжалом над пламенем, развернулся к алтарю - и вонзил светящееся лезвие глубоко под правую лопатку девушки-жертвы.
Она не вскрикнула - ахнули только в толпе, и Энжет не удержал очередного громкого вздоха. Тело распознавательницы дернулось и замерло. Зазвучал седьмой гимн, тихий и светлый, а страж потянул кинжал из тела девушки и вытащил его до половины. И толпа, и Энжет смотрели, как кровь впитывается в сенти-кристалл, и как лезвие постепено меняется, как золотистый свет превращается в золотой цвет, как сияние становится металлом. Всем, собравшимся на площади дворца, оставалось только повторять вслед за среброликой:
"Память ее души теперь навеки сохранена в этом кристалле, она пребудет в зале памяти, равная среди Великих, первая, среди спасителей".
Кинжал окончательно налился золотом и будто потяжелел. Страж извлек его из тела девуши и вручил среброликой. Та приняла его с поклоном и вновь положила в футляр.
Седьмой гимн плавно, незаметно перелился в восьмой. Печаль ушла, мелодия вновь раскручивалась, стремясь к торжественному пику. Ведь все, происходящее до сего момента, было лишь подготовкой главного действия.
Двое распознавателей освободили лодыжки и запястья жертвы, перевернули тело на спину. Страж склонился над ним теперь уже со своим обычным кинжалом в руке. Он быстро надрезал живот мертвой распознавательницы и извлек из него нечто гладкое, темно-красное, оплетенное сетью сосудов, в брызгах крови - похожий на сердце особый орган, функционирующий только у распознавателей чуждого. Страж передал его сенторианке у костра, та сделала крохотный надрез и стряхнула капельку жидкости с кончика своего ножа на лист, на остатки желтой травы. И отвратительный запах чуждого исчез, будто свежий ветер налетел и унес тяжелое вонючее покрывало, накрывавшее площадь. Лица в толпе посветлели, Энжет выдохнул и сам прислонился к колонне, теперь обнаружив, как давно предательски дрожат ноги. Тело девушки-распознавательницы завернули в ткань и снесли в тот же шатер, откуда она недавно выходила. Над площадью зазвенел девятый, радостный гимн - удивительно родная мелодия, что-то было в ней от известной всей Сенте колыбельной.
Темно-красный орган, чтобы более не смущать толпу натурализмом, распознаватели убрали в специальный ящик. Скоро на основе жидкости из него преумножители знания создадут новые индикаторы, защитные барьеры и оружие против чуждого. А затем и отряды стражей отправятся к границе - выявлять, ставить заслоны, уничтожать.
Ритуал заканчивался. Загремел десятый, последний гимн, ненаигранная торжественность которого у многих вызвала слезы на глазах. На лист упала щепоть безымянного порошка, и в небо выше самой высокой башни дворца взметнулся столб багрового дыма. В этом дыме потерялись и помост, и люди на нем. Через несколько цветков юлсинты, когда темные клубы рассеялись, помост был пуст - все спустились в шатры.
Энжету понемногу становилось легче - акат идей близился к концу. Тело наливалось силой. Впервые за время стражи он попробовал сконцентрироваться и позвал:
"Лереми! Ты нужна мне! Подойди!"
Сестра, он знал, находилась в каком-то из шатров среброликих. Юная всезнающая легко овладела первой из способностей касты - чтением мысленных сигналов от членов семьи и близких друзей, и Энжет надеялся на скорый отклик.
Его стража подходила к концу. В боковых воротах появился отряд юных стражей, пришедших на смену страдальцам, выстоявшим на площади без движения все время ритуала. Среброликие и распознаватели готовились покинуть площадь. Костер на помосте потух, но дым еще тянулся тонкой струйкой вверх. Вокруг помоста сворачивались шатры, а на смену отряду Энжета встал новый. Энжет же, оставив своих, помчался к главным воротам, где его ждала Лереми.
Серебристая вуаль покрывала голову Лереми, спереди спускаясь до глаз - красивое и грозное предзнаменование первой в череде потерь всезнающих - потери зрения. Те, кто ходят в вуали до пят, лишены всех чувств, включая кожную чувствительность, и двигаются, общаются без помех благодаря чрезвычайно обострившемуся предвидению, - некстати вспомнил Энжет, и его пробрал озноб. А сестру, кажется, ничуть не тревожила подобная судьба. Лицо Лереми, как и всегда, лучилось счастьем. Мягкий свет ее прозрачных глаз не могла притушить даже вуаль среброликой.
- Зачем ты позвал меня, Энжет? Я почувствовала твою тревогу, направленую на... Кейлу?
- На нее.
Лереми покосилась на отряд Энжета, покидающий площадь:
- Тебя не хватятся старшие?
- Обязательно хватятся. У меня мало времени, поэтому, пожалуйста, слушай внимательно и не переспрашивай.
Она мягко коснулась его руки:
- Я понимаю. Не волнуйся, брат. Я на твоей стороне и тоже хочу вызволить Кейлу из дурмана распознавающих. И даже догадываюсь, как ты хочешь это сделать.
- Нам с Кейлой нужно пожениться. И побыстрее.
- Да.
- Я все продумал. Женитьба неизбежно влечет зачатие первой двойни. Беременную распознавательницу на Границу уже никто не отправит и новых порций зелья распознавателей Кейла во время беременности получать не будет. Она отстанет от сверстников и ее, скорее всего, навсегда оставят в касте на вспомогательной роли: готовить новичков, ассистировать в ритуалах.
Теперь на лицо Лереми словно легла тень от вуали:
- Вот только согласится ли Кейла на вспомогательную роль?
- Пророчествуешь?
- Не нужно особой зоркости, чтобы разглядеть гордыню Кейлы, - Лереми вздохнула.
Так или иначе, я попробую, - твердо сказал Энжет. - И в свадебном ритуале мне понадобится твоя помощь, сестра. Венчает всегда всезнающая. Ты должна попросить кого-то из старших поженить нас.
- Да, я обращусь к наставнице, - легко согласилась сестра, словно давно предвидела свой ответ. - Но, Энжет! Ты знаешь, в проведении ритуала могут отказать, если всезнающим не понравится сплетение ваших нитей. Хороших распознавателей всегда мало, а сейчас они особенно нужны. Встречи с чуждым происходят все чаще. Старшие из всезнающих проговариваются, что скоро оно захватит многие земли. Что на нашей земле будут моря Ничто, такие же, как в центре темной и центре нашей стороны! В этих условиях среброликие могут не отдать тебе будущую ценную мученицу, Энжет.
- Ерунда, всезнающие пугают гибелью мира в Ничто с момента зарождения мира. Среброликие вправе запрещать брак, только если он однозначно вреден для будущего мира, - жестко напомнил Энжет. - И они не имеют права взвешивать на весах, что полезнее для него: новые двойки детей или одна несчастная мученица.
Лереми грустно улыбнулась, ее вуаль колыхнул ветер, на миг открыв ясные глаза:
- Так думают все, но не всезнающие. Мы видим тоньше и дальше, и просчитываем мириады вероятностей. Если моя наставница откажет, посмотрев ваше переплетение...
- Тогда обратись к старшей наставнице. Она должна видеть еще тоньше и еще дальше! Ты все-таки сомневаешься, Лереми. Что видишь ты сама?
Она смешалась, но скоро вновь коснулась его руки, пронзительно взглянула в глаза:
- Я вижу твой путь - прямой, ясный, ровный путь великого стража. Я вижу путь Кейлы - затянутый дурманом, тонущий в восторженном реве толпы и трагический путь великой распознавательницы. Вы оба оставите значимый след в истории. Но я не вижу ни единого переплетения ваших путей, Энжет. А когда пытаюсь свести ваши дороги силой, они трескаются и из трещин течет кровь.
Он выдохнул сквозь стиснутые зубы, скулы опять окаменели:
-- Но ты поможешь?
- Помогу, - Лереми снова грустно улыбнулась. - Пока я еще, прежде всего, ваш друг, а уж потом всезнающая.
Энжет благодарно пожал сестре руку и заторопился к отряду. Проходя площадь, он мимоходом бросил взгляд на помост. Багровая змея все ползла и ползла в небо. Десять акатов назад он видел такую же тонкую струйку издалека. И пятьдесят акатов назад. И незадолго до выбора солнц... Жертвоприношения распознавателей чрезвычайно участились - грозный признак появления близ Границы какого-то трудноуязвимого чуждого. Может, и верно в этот раз всезнающие предсказывают моря ничто в центре столицы? Как бы то ни было, Энжет не допустит, ни за что не допустит, чтобы его Кейлу повели к страшному алтарю на помосте!
Лереми
Это занятие у юных всезнающих и всемогущих опять было совместным. Две сильнейшие касты среброликих поначалу воспитывались вместе: и та, и другая пользовались ментальными способностями для воздействия на мир, а принципы их пробуждения были едины для всех. И, главное, две могущественейшие касты Сенты просто обязаны были усвоить общие нравственные законы и единую мораль и привыкнуть действовать только сообща, ведь разлад между всезнающими и всемогущими означает крах мира.
Занятие, как и большинство занятий, проходило в большом саду в самом центре Купола среброликих. Юные всезнающие и всемогущие послушной стайкой следовали за наставником. Стараясь не упустить ни слова из его лекции, они то и дело шикали друг на друга, и в этом шелесте теряли то фразу, то полфразы учителя. Вести записи запрещалось. Сидеть в тесных душных комнатках, без устали заполняя новые и новые листы записями - жестокий метод обучения будущих преумножителей знания, которым предстоит усвоить огромный массив информации, прежде чем обрести свободу теоретизирования. Будущие же всезнающие и всемогущие наслаждались свободой, гуляя во время лекций по садам, вслед за преподавателями. Иногда они присаживались на траву в особенно живописных уголках сада и погружались в самосозерцание - необходимую часть обучения провидцев и телекинетиков.
Будущие всезнающие с серебристым вуалями на головах, будущие всемогущие с широкими белыми лентами, закрывающими большую часть кожи - пока различие между двумя кастами ограничивалось только этим. Они одинаково легко двигались, одинаково весело галдели, обсуждая очередной постулат наставника. Много позже всезнающие обретут особую плавность движений, говорящую о том, что этот сенторианин ощупывает путь перед собой силой предвидения, а серебристая вуаль спустится сначала на глаза, затем закроет нос и рот, потом упадет на уши и наконец заструится до пят блестящими холодными струями дождя. Много позже движения всемогущих станут скованными, они начнут запинаться при ходьбе и в теперь редких совместных прогулках по саду будут безнадежно отставать, потом они и вовсе пересядут на каталки, а к обвитым белыми полосами ткани безвольным ногам присоединятся иссохшие ослабевшие руки. Такова плата двух сильнейших каст за свою силу. Старшие всезнающие способны провидеть историю мира и каждого сенторианина в нем на несколько поколений вперед, они хозяева судьбы всей Сенты, старшие всемогущие могут двигать и стачивать горы, прокладывать новые русла рек, чертить произвольные географические карты, и не на доске в тиши кабинета, а на лике всей Сенты... -
Именно это говорил сейчас наставник. Для прогулки он выбрал тихий тенистый уголок сада, увитый лианой элестии с большими белыми цветами, порой печально роняющими искорки-слезы в текучее зеркало ручья, изивающегося у корней старых деревьев. Наверное, это место было выбрано с умыслом: будущие всезнающие и всемогущие сегодня должны окончательно примириться со своей особенной судьбой.
Лица учеников были серьезны, казалось, они погружены в тяжкие думы о доле среброликих, а Лереми слушала учителя вполуха, и ее серьезная значительная мина была не более чем маской. К чему грустить о возможностях, которые пока еще при ней? Она то и дело поднимала голову, поглядывала на уступ на границе Купола среброликих. Там молодые всевидящие готовились к первому полету.
- Хотела бы я иметь крылья, как у них, - шепотом поделилась она с Аки, братом Кейлы. Юный всемогущий улыбнулся:
- Зачем? Ты скоро будешь летать на других крыльях - крыльях предвидения.
Аки преобразился с ритуала выбора солнца. Исчезла его робость и неуверенность, он даже разговаривать стал громче и на тон ниже, и при разговоре смело глядел в лицо собеседнику, так что у того уже не создавалось ощущения, что этот юный сенторианин подавлен своей незначительностью. И Лереми с радостью принимала нового Аки.
- Ты знаешь, что Энжет придумал для спасения Кейлы? - спросила она, когда лектор свернул на узенькую тропинку, и стайка учеников была вынуждена растянуться гуськом.
- Хм, угадаю. Он хочет жениться на сестре?
- Ага. Ты не против?
- Не самый лучший вариант.
- Хм, ты говоришь это всезнающей? Уж я-то знаю все варианты!
Его глаза смеялись, казалось, он потешается над посрамленной провидицей:
- Ты что, не знаешь Кейлу? Она бесится, когда другие стремятся решать за нее. А Энжет именно пытается диктовать ей условия. Она откажется просто из чувства противоречия.
Лереми обиженно поджала губы:
- А ты знаешь лучший вариант, всемогущий?
- Юным распознавателям не показывают ритуал жертвоприношения. Боятся, что те засомневаются, увидев смерть товарища близко. Вся эта пафосная торжественность... - ею можно увлечь, но можно и вызвать отвращение. Надо добиться, чтобы Кейла увидела ритуал.
- Легко сказать, но как это сделать?! -
Лереми поскользнулась, и Аки подставил ей руку, подхватил. Она смутилась:
- Для всемогущего у тебя сильные руки.
- Хороший каламбур, - Аки засмеялся. - Увы, я рассуждаю гипотетически. Сейчас нам не вывести Кейлу на площадь в час ритуала, сестру хорошо охраняет каста. Но, может, мы подождем, и такая возможность откроется? Серьезно, оставьте идею с браком. Вы можете сделать хуже.
Лереми прищурилась, не готовая уступить так быстро:
- Я спрошу наставницу. Она видит дальше меня... и даже дальше тебя, Акид.
Было весело наблюдать, как Аки при упоминании полного взрослого имени напустил на себя важность. Тем временем впереди показалась расчерченная черными тенями ветвей полянка - отличное место для медитации. Аки и Лереми, идущие в хвосте группы, нарочно замедлили шаг, чтобы продлить время разговора.
- Вообще-то, о женитьбе сейчас надо думать не Энжету и Кейле, а нам с тобой, - заметил Аки.
- Нам... с тобой?
О, ей удалось его смутить! Аки зарделся:
- Не нам с тобой... То есть, не нам, как паре... Но всезнающим и всемогущим лучше озаботиться выбором партнера пораньше. До потери первой из возможностей.
Лереми удивленно подняла брови, в душе обрадованная и смущенная почти признанием Аки, а тот продолжал:
- У тебя еще не появился шлейф поклонников? Многие мечтают хоть через брак, но приобщиться к силе среброликих. Я вот... - он усмехнулся, - до выбора солнца о таком внимании девушек не смел и мечтать.
- Шлейф? Не замечала. Наверное, его распугал мой брат страж... -
Разговор оборвался. Они вышли на поляну последними и одновременно надели обязательные для часа самосозерцания маски глубокой задумчивости.
Строгая наставница Лереми, бегло посмотрев переплетение судеб Кейлы и Энжета, сказала, что перспективы этого брака не настолько велики, чтобы ради него можно было пожертвовать распознавательницей. Пришлось искать помощи старших всезнающих. Но те еще превосходили наставников юных в строгости и, похоже, считали учеников вовсе за неодушевленный и не особенно нужный элемент Купола, вроде детали интерьера. Лереми отчаялась посылать им мысленные сигналы о помощи. Закутанные в серебристое фигуры проплывали мимо, словно в совсем другом мире, где не было ни юной провидицы, ни ее огромной проблемы.
Печальная и почти отчаявшаяся, она сгорбившись сидела у старинного фонтана в центре Купола, когда от группы старших всезнающих, гулявших по саду, вдруг отделилась одна закутанная в мерцающий серебристый покров фигура. Среброликая подплыла и устроилась рядом, на бортике чаши. Сердце Лереми испуганно, гулко стукнуло: неужели это к ней? Ее мольба о помощи услышана?!
Всезнающая повернула голову, и Лереми, окончательно смутившись, уставилась на переплетение разноцветных светящихся струй воды в кружевном хороводе кристаллических цветов в центре фонтана. Ох, этой всезнающей, должно быть, уже четыре десятка восходов Кана... Одета в серебристое до пят, значит, уже лишилась всех чувств и кожной чувствительности, зато получила взамен мощный дар предвидения. Она определяет судьбу всей Сенты! Собственная проблема показалась Лереми ничтожной.
- Сложно обратить на себя внимание старшего: нас не дозваться и бесполезно махать руками, а мысленный крик о помощи теряется в мириаде других, ведь к нам взывает вся Сента, - сказала всезнающая. - Но тебя услышали, потому сейчас не прячься и не смущайся. Соберись с мыслями и поведай мне свою тревогу. -
Голос был тихим и очень мелодичным. Если у наставницы Лереми эта напевность была механистичной, то здесь была песня, и ее хотелось слушать и слушать. ''Почему старшие среброликие так редко берут учеников!'' - мысленно невпопад возмутилась Лереми. Голос этой всезнающей с первой же фразы успокоил и утешил ее, тогда как со своей наставницей приходилось быть постоянно напряженной в ожидании очередной вспышки злости и непонимания.
Среброликая прочитала ее мысли и едва заметно улыбнулась под вуалью:
- Конфликт наставницы и ученицы - испытание для обеих. Поведай мне, что тебя тревожит.
- Ты же уже знаешь, - несмело прошептала Лереми.
Старшая звонко рассмеялась:
- Зови меня Деала. Не сомневайся, говори все.
- Да... Деала. Меня тревожит переплетение судеб моего брата Энжета и моей подруги Кейлы. Когда я смотрю, как сплетаются их пути, я вижу только трещины и кровь!
- И что тебя тревожит?
Лереми опять смешалась:
- Ну... Это и тревожит. Они мои лучшие друзья, я не хочу, чтобы они были несчастливы друг с другом. Но с другой стороны Кейла - распознавательница чуждого, если она не выйдет замуж, ее принесут в жертву. Я не могу выбирать: счастье или жизнь! -
Она замолчала, снова всматриваясь в сияющие струйки. Но старшая молчала, и тогда Лереми призналась:
- Я не представляю, как тут решать! И больше всего меня ужасает то, что ведь это и есть путь всезнающих? Мы ДОЛЖНЫ решать такие вопросы! А я слаба.
- Солнце среброликих выбирает только сильных, - строго сказала всезнающая. - Оставь дурные мысли!
- Не могу! - опять прошептала Лереми. Прозрачная слезинка упала в фонтан и влилась в золотистую струйку, рисующую в центре ажурного переплетения кристалла диковинный цветок.
- Трещины и кровь в видении напугали тебя... - почти нежно пропела среброликая. - А ты пробовала переплетать нити других влюбленных?
- Нет.
- Попробуй и увидишь то же самое. Юные провидцы не умеют делать мысленные проекции исходных образов в будущее. Ты берешь образ Кейлы и образ Энжета, каковы они сейчас, и не учитываешь их способность к изменениям, их желание этих изменений, наконец, их любовь и стремление друг к другу. И видишь то, что видишь: два идеально чужих друг другу себялюбца - разумеется, такое переплетение тут же потрескается и разойдется!
- А ты что видишь в их переплетении?
- Им придется потрудиться, чтобы изничтожить свою гордыню. Но они способны прожить долгую счастливую жизнь вместе.
- Ох! - выдохнула Лереми. - Как хорошо!
- Скажи брату, что их обвенчают, - Деала поднялась. - А я поговорю с твоей наставницей. И больше не сомневайся.
Всезнающая серебристым призраком скользнула в тень сада и исчезла. Оторопевшая Лереми даже не успела прокричать: Спасибо!
Энжет
Приближалась буря. Это чувствовалось во всем. Резко сменившийся ветер нес отвратительный, неживой и немертвый запах чуждого. В реки, берущие начало за Границей, поставили сети, улавливающие зараженное, и они оказались полностью забиты уже через несколько цветков юлсинты. Многочисленные отряды стражей на Границе едва справлялись с волной зараженных тварей. Если так пойдет и дальше, придется отправить в бой и юных, недавно выбравших свое солнце, Энжет слышал эту страшилку от товарищей по сто раз в акат. Мир был на пороге новой масштабной войны с чуждым. Последняя такая война уничтожила половину видов на Сенте и привела к образованию морей ничто в экваториальных областях темной и светлой стороны - этим полюбили пугать среброликие.
Багровый дым непрерывно поднимался с главной площади Наао. А среброликим все еще нужно было больше, больше, больше распознавателей! Это значило одно: новое чуждое сильно, вероятно, неуязвимо. Приближалась большая буря, но Энжет был так поглощен своей маленькой, что едва ли сознавал это.
Он сообщил родителям Кейлы свое намерение жениться на юной распознавательнице. Мать Кейлы обрадовалась, а вот отец, страж, как и Энжет, смерил юношу взглядом, ясно говорящим если не о презрении, то о сомнении, тот ли пузырек ему достался.
- Всем, взявшим на испытании цветной пузырек, должно следовать путем своей касты, не сворачивая, не отклоняясь, - процедил он. - Кто, как ни страж, должен это понимать?!
- Номинально! Ты хочешь увести ее с ее пути. В ситуации близящейся войны с чуждым это не только неразумно, но и подло. Ты хочешь лишить мир распознавательницы, когда они так нужны!
- А ты... - Энжет осекся: дальнейшие слова требовали от него невероятной смелости, даже наглости. - Ты предпочтешь видеть Кейлу на алтаре?!
- На алтаре, у врат бессмертия, или у алтаря, с тобой, - пусть решает Кейла. Я же буду надеяться, что дочь проявит большую силу воли и верность единожды выбранному пути, чем ты. Да, я предпочту видеть лицо Кейлы, высеченное на колонне дворца Наао, чем видеть ее пусть живой, но с предателем, недостойным звания стража Границы! - отец Кейлы не сказал - выплюнул это Энжету в лицо.
...И теперь, у алтаря, когда в его ладони лежала теплая безвольная ладонь возлюбленной, Энжет мог думать только о первом и последнем разговоре с отцом Кейлы. И твердый шарик эньо во рту - ритуальное кушанье, которое в начале ритуала он должен был передать супруге через поцелуй, наливался жгучей горечью его сомнений. Неужели этот шаг - действительно шаг с пути касты, а он стал предателем, не успев стать стражем?! Кто разрешит его сомнения? Беззаботно улыбающиеся Аки и Лереми, вставшие в отдалении от алтаря? Пришедшая с сестрой бесстрастная всезнающая, чье лицо скрыто под серебристой маской - дождем вуали? Или Кейла - незнакомая, безвольная, мягкая как детская кукла Кейла с затуманенными белыми глазами? Все собравшиеся доверчиво внимали ему, а он... Он вовсе не был уверен, стоит ли делать следующий шаг.
Небо заполнили тучи мелких легокрылых созданий, мигрирующих из зараженных областей. Вечный день светлой половины Сенты поблек, все краски словно загустели. Неприятное, тревожное время стирания всяческих границ! Приближается большая буря... Красные отсветы задыхающегося под волнами темной стаи солнца Эдо плясали на сложных узорах кристалла алтаря, кровавыми всполохами мелькали в складках вуали Среброликой, искорками проницали белый туман в обессмысленных глазах возлюбленной, стоявшей с ним рука об руку...
Энжет тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Не иначе их нашептал отвратительный, немертвый-неживой ветер!
"Она забеременеет и перестанет получать зелья распознавателей. И туман из ее глаз уйдет. Кейла будет моей!"
Словно в ответ на его сомнения, губы Кейлы вдруг дрогнули. Она покатала за щекой шарик эньо, пробуя на вкус свои чувства, и ее взгляд прояснился.
- Энжет, что ты делаешь! - прошептала она.
- То, что пообещал, когда ты выпила пузырек распознавателей: спасаю тебя.
- Мы у алтаря с сереброликой... шарик эньо за щекой... Мы женимся? Сумасшествие!
- Никакого сумасшествия. Родители согласны, ритуал ведет наставница Лереми.
- Где мы будем жить?! -
- Ты останешься в доме своих родителей. Меня скоро отправят к Границе. Воспитателем первой двойни будет наш с Лереми старый пестун.
- Первой двойни... - Кейла в смятении схватилась за голову. - У нас будут дети?!
- Зачатие - обязательная часть ритуала, - строго напомнила среброликая. Она покачивала головой, глядела слепыми глазами то на Энжета, то на Кейлу, красные всполохи резкими линиями порой выхватывали под прозрачной вуалью черты ее лица.
- Зачатие, воспитатель... - пробормотала Кейла, потирая лоб в попытке сконцентрироваться. - Нет, ты обезумел! Тебя отправят к Границе... Это МЕНЯ скоро должны отправить к Границе!
- Не отправят.
- Ты хочешь, чтобы я забеременела и перестала быть распознавательницей?
Энжет сжал зубами гладкий как камень шарик эньо, и жгучая горечь потекла ему в горло.
- Ты останешься в касте, - выдавил он. - Но алтарь на площади дворца больше не будет тебе грозить. Разве это плохо, Кейла?
- Я чувствую чуждое в воздухе, и внутри все тянется к нему, чтобы вобрать в себя, запереть, не дать ему пожрать мир! Я должна сейчас быть на Границе, Энжет!
- Пока каста справляется там без тебя. У мира еще полно спасителей.
- Нет... Нет! Кем я буду с тобой? Никем! Как мама... Не хочу!
Вот упрямая дура! Совсем как ее упертый отец. Энжет зло стиснул ладонь девушки и услышал хруст ее тоненьких косточек.
- Ты видела ритуал распознавателей? Нет? Так посмотри! Может, еще перестанешь мечтать о посмертной славе!
Слава... - при этом слове туман опять начал заполнять глаза Кейлы. Нет, все поздно, бесполезно! Видимо, зелья распознавателей кормят прежде всего гордыню.
- Обменяйтсь эньо, - велела среброликая, решившись начать ритуал, и Энжет услышал тревожный вздох сестры в отдалении.
- Я хочу остаться в касте, настоящей распознательницей, а не служкой, - как сомнамбула сказала Кейла. - Если это значит: оставить тебя навсегда, пусть будет так. Прости, Энжет.
Он развернул ее к себе за плечи, тряхнул так, что голова девушки заболталась на тоненькой шейке:
- Это не ты сейчас говоришь! Это говорит туман! Очнись, очнись! Кейла! - это имя прозвучало в его устах хлестко, как удар. Кейла широко распахнула глаза. Взгляд снова стал осмысленным.
- Ты должна быть моей! - крикнул Энжет и теперь почувствовал сладость на языке. Сладость его любви мешалась с горечью его сомнений, и торопясь, чтобы новый вкус не пропал, он наклонился к Кейле и поцеловал ее губы. Девушка испуганно трепыхнулась, но скоро сама ответила на его исступленный поцелуй. Ее руки обхватили его голову, прижимая к своей, но жар в поцелуе Кейлы был страшным, леденящим. Она не воскресшала сейчас - убивала возлюбленного...
Ее шарик эньо очутился в его рту, и Энжет не почувствовал какого--либо вкуса, внутри все онемело, как от наркотической травы сонто. Он оторвался от Кейлы, даже оттолкнул ее. Девушка катала за щекой его шарик эньо, знакомясь с его горько-сладким вкусом.
- Ты в смятении, - прошептала она. - Твоя злость жжет даже сквозь сладость любви. Ты хочешь, чтобы я отвергла путь к вершине своей касты, но для себя от пути стража при этом отказываться не собираешься! Ты сомневаешься! А я... я ничего не чувствую, Энжет. Чувствуешь?! Ничего, кроме пути моей касты! Не надо продолжать ритуал, среброликая.
Всезнающая заговорила что-то: про то, что страх перед ритуалом испытывают многие, и он дает небольшую горечь эньо, про то, что безвкусие шарика Кейлы - следствие лишь того, что юная распознавательница пила зелья своей касты, а вовсе не ее бесчувствия и нелюбви. Кейла не слушала ее, как и Энжет.
Он смотрел вслед уходящей фигурке девушки, и уже видел ее восходящей на алтарь для жертвоприношения. Когда придет время Кейлы, она поднимется по ступеням также гордо, уверенно, удивительно прямая, с такими чужими белыми глазами... Пусть идет! Она отреклась от него еще на ритуале выбора солнц, и он не станет более спасать отвергающую его любовь. Теперь Энжет отчетливо понял: в распознаватели попадают гордецы и себялюбцы - что ж, взяв к себе Кейлу, каста сделала отличный выбор! Он же пойдет своим путем, выбранным у того же древа солнц, - путем стража Границы.
Кейла
Многие пытались ее вразумить, вернуть, многие: мама, брат, Энжет, Лереми... Они долго говорили, предлагали варианты отсрочки приговора всех распознавателей и спрашивали, спрашивали, спрашивали, что думает Кейла, чего она хочет, хорошо ли она понимает свое - такое недолгое! - будущее. Кейла молчала. Она не знала, что отвечать. Теперь она и родители, друзья жили в совсем разных мирах.
Все эти лица, голоса сливались, смешивались, растворялись в едином свете и шуме родного, которое было вокруг Кейлы. Фигуры людей, животных, растений прорастали и перетекали одна в другую, образуя единое целое - узор, подобный тому, что вырезан на алтаре распознавателей и высочайшем куполе дворца. У родного был свежий и сладкий запах, и постоянство этой свежести и сладости надлежало защищать ей, распознавательнице чуждого.
Чуждое... - до выбора солнца, Кейла различала только один его запах, сладковатый и тяжелый - запах родного, погибающего в сетях чуждого. Но для распознавательницы единое чуждое распадалось на мириады запахов. Запах погибшего родного, запах меняющегося родного, запах родного, недавно соприкоснувшегося с чуждым, запахи разных стадий проникновения чуждого в родное, преобразования родного в чуждое... И в океане запахов ей нужно было найти один, главный, тот, с которого начиналось преобразование родного мира в ничто - запах источника чуждого.
Подготовка Кейлы должна была быть намного более последовательной и скурпулезной, но на Границе стало неспокойно, на площади дворца отдавали жизни новые и новые распознаватели, а источник чуждого установить все не удавалось. И каста торопилась. Кейле следовало бы прежде чуждого как следует изучить родное, но наставники этот этап ее обучения вовсе пропустили. Ее хотели отправить на Границу, на первую и последнюю встречу с чуждым, как можно скорее.
Кейла только приветствовала пугающую всех остальных быстроту и узость своего обучения. Громада чуждого, узнанная после первого же зелья распознавателей, ошеломила ее. Это чуждое, твердое, как глыба камня, текучее, как вода, и вездесущее, как воздух, пронизывало их мир. Все родное несло в себе крохотные частицы его - разнообразного, неуничтожимого, и если количество частиц чуждого превышало невидимый предел, для каждого существа свой, начинался ужасный процесс преобразования родного в чуждое и, в конечном итоге, в ничто.
Среброликие также владели этим страшным знанием: чуждое не только за Границей, оно везде, но все-таки ни всезнающие, не всевидящие не могли представить как воистину ужасно это выглядит... как это пахнет! Просочись из-за Границы сильное чуждое, и неконтролируемое превращение родного мира в ничто тут же начнется. Конец света может быть не когда-то там, через тысячи восходов Кана, он может быть прямо сейчас, и между слабым родным и всесильным чуждым тонкой преградой лишь они, распознаватели.
Сначала чуждое вызывало у Кейлы вполне естественный ужас. Она боялась заснуть в акат идей и пропустить крохотную струйку его запаха в воздухе родного мира. Но по мере того, как ее знания о чуждом углублялись, ужас перешел в трепет, а потом и в восхищение силой и могуществом единственного и многоликого врага мира Сенты. Родное все больше сливалось, расплывалось, блекло. Скоро мир сузился и прояснел. В нем остались только двое: чуждое и его распознавательница, и они тянулись друг к другу, как любовники, зная, что слияние уничтожит их обоих и все-таки прославляя его.
Визит Кейлы в родительский дом, когда Энжет пытался уговорить ее стать его супругой, был последним. Вскоре после него Кейлу отправили к Границе. Некоторых старших учеников оставили, а ее, самую юную в касте, отправили - о, как завидовали новые подруги-распознавательницы! Даже пошел слух, что какая-то важная среброликая обмолвилась в приватной беседе, что юной Кейле предназначено найти источник нового чуждого, приносящего миру столько бед. И Кейла ходила, гордо задрав нос и расправив плечи, насколько могла, а на ее коже сиял красивый рисунок сенрито - золотой птицы-удачи.
Границу Кейла увидела сразу. Это была вовсе не протокольная черта на карте. Невозможная и при этом реальная картина: повернись лицом к солнцу и увидишь странный, жуткий мир, больные кривые стволы деревьев, ветви, завязанные узлом, все в клочьях белой паутины и язвах игольчатой плесени, где-то меж ними зараженные твари голосят искаженными, несвоими голосами, на лесной подстилке то тут то там расплескались серебристые и наливающиеся кровью солнца Эдо лужицы ничто. Ужаснись, повернись к солнцу спиной, и найдешь знакомый и любимый родной мир, прямые, стройные стволы деревьев в разноцветных пятнах кое-где отстающей коры, в легких, как облачка в небе, кронах свистят знакомые мелодии птицы, а под ногами искрятся серебристо-зеленые и красно-желтые травы. Словно две картинки разных миров склеились, и Кейла стояла между ними.
"Граница..." - Кейла растерянно оглянулась. Поглощенная приготовлениями к походу, она совсем забыла о самом походе. Сопровождающие много говорили о его цели, о необходимости отыскать источник чуждого, и Кейла кивала, говорила такие же правильные умные фразы... но все происходящее не оставляло никакого эмоционального отклика, будто происходило не с ней. Но сейчас от походного лагеря к ней пошли наставница с последней порцией одуряюще пахнущего зелья в руках и страж, который должен сопровождать распознавательницу за Границу - грозная тень ее будущего убийцы, и Кейла вздрогнула и опять, как на ритуале обмена эньо, пришла в себя.
"Я уже на Границе. Осталось найти источник чуждого и передать его среброликим, лишившись жизни. Так недолго мне осталось! Ужас! Позади уже больше, чем впереди!" -
Мудрости и спокойствия старейших в последней мысли Кейла не почувствовала. Был лишь страх и чрезвычайно, ненужно ясное ощущение своего пока еще живого тела. Так недолго осталось. Как жаль! Ни семьи, ни детей, конец всем простым мечтам!
Наставница почувствовала состояние ученицы и шагнула к ней, приподняла голову за подбородок, разжала стучащие в страхе зубы и влила в горло последнюю порцию зелья распознавателей.
- Вспомни, как нас провожал Наао! - настойчиво приказала старшая. - Вспомни!
...Любимый, дарующий покой и ощущение своей нужности запах родного. Единоликая толпа, скандирующая имена будущих спасителей: где-то в ней растворились и мать, и отец, и Аки, и Лереми, и Энжет... И красные как кровь лепестки юлсинты - цветка времени вперемешку с золотыми перьями сенрито дождем проливаются над уходящим отрядом, когда они проходят главные ворота. Лепестки юлсинты - символ краткости их пути и перья сенрито - пожелание удачи на нем...
Зелье было безвкусным и маслянитым, как предыдущие. Кейла по привычке облизала губы и уставилась сухими, блестящими от ужаса глазами на наставницу.
- Ты обучена хорошо и поход станет легкой прогулкой для тебя, - тихо сказала старшая. - Не бойся чуждого, помни: у тебя одной на Сенте есть сила, останавливающая его. Трое распознавателей со стражами разойдутся сейчас по Границе. Твое направление - по правую руку от Эдо.
- Да, я помню. -
Старшая распознавательница почувствовала волнение и ужас ученицы, и, мягко улыбнувшись, обняла ее.
- Таких юных не отправляли раньше к Границе. Очень жаль, что тебя не успели обучить всему, чему учат распознавателей. Ты не познала мир, познала лишь чуждое миру. Но на твоей сегодняшней отправке за Границу настояли среброликие. Конечно, всезнающие не открывают нам тропы своего предвидения... - добавила она благоговейным шепотом, - но ходит слух, что Деале, старейшей, открылось в беседе с Великими: юная Кейла найдет источник опаснейшего в истории Сенты чуждого и... новые поколения всезнающих будут советоваться с юной распознавательницей в зале памяти, как с величайшей из великих!
Кейла согласно наклонила голову. Зелье уже начинало распространятья по жилам - в животе стало горячо, тепло растекалось оттуда по телу. Дурманящий туман мириадов запахов чуждого вновь заполнял голову.
Лереми
Видение моря ничто на месте Наао настигло Лереми в самый неожиданый момент, на свадьбе Энжета и Кейлы. Брат и подруга уже обменялись шариками эньо, и разочарование обоих оказалось так велико, что они отказались продолжать ритуал. Кейла сразу же отвернулась от друзей и по дороге к родительскому дому ни разу не обернулась к ним. А Лереми все глядела вслед уходящей фигурке подруги... и внезапно полуразрушенные колонны дворца Наао в море серебистой вязкой субстанции - подарок просыпающегося дара предвидения, будто пронзили ее острыми копьями.
Она видела, как отверстие в высочайшем куполе дворца затворилось, и зелье, поддерживающее постоянство родного Сенты перестало поступать в воздух. Сенториане на площади вдыхали и морщились от его вкуса. Это же отвращение ощущала и Лереми - горечи желчи и тошнотворная сладость, будто съела тухлое мясо или гнилой плод. Подул ветер с Границы, облака волнами пошли по небу, меняющему цвет с обычного розоватого на багровый. Небо кровоточило, его будто кинжалами вспарывали золотистые всполохи молний.
Горизонт заблестел серебристым... Ничто шло с приграничья на Наао! -
Лереми задохнулась. Видение было ужасно реальным, но самым ужасным было то, что она почувствовала слабую связь между Кейлой и будущим морем ничто в центре столицы. Но должна юная распознавательница предотвратить катастрофу или, наоборот, она будет виновна в ней - это Лереми еще не научилась определять.
Сейчас, когда Лереми шла через знакомую колонаду дворца Наао к месту совета среброликих, ее преследовало то же видение. Она то и дело вскрикивала от ужаса и хваталась за колонны, бросала панические взгляды вниз, на ступени. В ее видении ступени в этот же самый момент времени захлестывало безликое, серебристо поблескивающее ничто.
Лереми толкнула тяжелые деревянные двери зала, предваряющего зал совета. Здесь в ожидании окончания собрания толпились просители. Бывшие среди них молодые всезнающие жадно ловили изредка прорывающиеся сквозь мысленный блок старейших яркие эмоции и выкрики. Прислушалась и Лереми. Она недавно получила первую порцию зелья, облегчающего чтение мыслей неродственных ей сенториан, и чужие яркие мысли, эмоции уже начинали оставлять различимые отпечатки на ровном поле ее дум.
- Увеличение моря ничто на темной стороне Сенты связывают с этим же чуждым, - в голосе незнакомого Лереми старейшего был страх: он помнил, что на темной стороне род чуждого не удалось установить, жители готовились к катастрофе, но чуждое вдруг исчезло... Исчезло, чтобы объявиться на светлой стороне!
- Оно не поддается никакому нашему воздействию, - четкий равнодушный голос всезнающего.
- Море ничто реками струится в наши приграничные земли, - крылатый всевидящий.
- Верны ли слухи: недалеко время, когда ничто разольется по нашим землям? - спросил какой-то решительный всемогущий, и этот вопрос вызвал настоящую мысленную сумятицу у присутствующих, море их чувств заволновалось, даже Лереми сполна глотнула пены его паники:
"Это чуждое ужасно сильно! Пусть всемогущие замкнут его в кольцо гор, нельзя пропускать его сюда!"
"Но такое воздействие на природу не пройдет незамеченным - еще одна катастрофа!"
"Его не замкнуть. На темной стороне уже пытались. Оно стремится к нам и, я думаю, стоит дать ему дорогу", - знакомый фон мыслей - ровный и светлый... Деала?
Эта осторожное замечание вызвало настоящую бурю негодования:
"Оно чуждое!"
"Чуждое должно быть уничтожено!"
"Мы уничтожим его, или оно уничтожит нас!"
- Взгляните правде в глаза: мы слабы перед ним. Нам его не уничтожить. А оно, хоть и способно уничтожить наш мир, к этому не стремится. Я полагаю, - Деала взяла паузу даже в мыслях наполнив его спокойной и ясной мудростью, - ...полагаю, что это чуждое - не то обычное чуждое, с которым мы до сих пор сталкивались. Это чуждое разумно и стремится не к уничтожению, а к диалогу с нами.
"Остановись, Деала. Ты же видишь, что ждет нас на этом пути - Море ничто на наших землях", - столь же спокойный и ясный голос мыслей старейшего... - и ему ответом вздох Деалы:
"Морем ничто оканчиваются все пути нашего мира. Увы, это такая же данность, как смерть в конце моего - твоего... каждого пути каждого живого существа..."
- Но, Деала!
- Твое предвидение завязло в переплетении судеб Сенты, Ирвен. А я брожу по тропам миров за пределами нашего мира. Я вижу, как болезненно замкнут наш мир. Он как сухая трава, предназначенная на корм огню. Вы говорите: в загрязнении наших рек виновно чуждое, вы говорите, моря ничто создает чуждое, вы говорите: чуждое враг! И не видите, что враг не вне нас, враг внутри нас. Чуждое не было б опасно, не реагируй на него так болезненно, неправильно наш мир. Я видела иные миры взглядом предвидения, и нигде войны родного и чуждого не ведутся столь бескомпромиссно. Уничтожая чуждое, мы превращаем родное в ничто, губим сами себя. Так, может, выбрав диалог с чуждым, мы спасем наш мир?
Лереми даже потрясла головой, чтобы вытряхнуть из нее чужие кощунственные мысли. То, что говорила Деала, так странно. Непонятно. Неправильно. Родное и чуждое - эти два слова были столбами, на которых стоял мир Сенты. А Деала предлагает разрушить эти столбы?! Что же встанет вместо них, какие новые слова, что будет с миром?! И все же Лереми признавала, направильное мнение Деалы звучало волнующе. Притягательно! Миры за пределами Сенты... - какие существа их населяют? И как им удается сохранить свое родное, не прогоняя чуждое? Если б это узнать!
Совет окончился. Старейшие расходились, но их недовольство, волнение прорывалось даже сквозь плотные мысленные блоки. Лереми нашла Деалу среди одинаковых фигур, закутанных в серебристое, по грациозным движениям рук и легкому наклону головы, и послала отчаянный мысленный вопль. Всезнающая обернулась и, оставив важную компанию, неслышно подплыла к Лереми.
Лереми знала: все ее новости, мысли, чувства, недоумения, тревоги лежат перед старейшей как на ладони и нет нужды озвучивать их. Есть хорошая поговорка: хочешь поговорить со всезнающей - молчи - и Лереми молчала, только ясно, открыто глядела в лицо Деалы и старалась, чтобы таким же ясным, открытым был разум. Среброликая, расслышав ее мысли среди мириадов других, мягко улыбнулась под вуалью:
- Пойдем в мои покои, юная провидица.
Комната Деалы, на самом верхнем ярусе дворца, оказалась светлой, просторной и очень пустой. Мягкий ковер на полу, гамак, низенький столик с непонятными, холодно сверкающими приборами - это помещение не было предназначено для приемов, только для отдыха и дум.
Деала присела на ковер и жестом пригласила девушку.
- Вижу, вопрос: что случилось, Лереми? - можно опустить, - звонко и мелодично сказала она. - Свадьба Энжета и Кейлы расстроилась, и ты недоумеваешь, зачем я обнадежила тебя. Я не могла не предвидеть итог этого ритуала.
Скромно присевшая на самый краешек ковра Лереми потупила взор:
- Да.
- А если отбросить покров вежливости и уважения к старшей, ты негодуешь: я намеренно позволила этот ритуал, чтобы Кейла, обидевшись, ушла и более уже не сомневалась в пути распознавательницы.
- Да, - скованно призналась Лереми. - Ты отправила ее на Границу, на смерть...
- Я отправила ее на встречу с чуждым. И при этом на пути распознавательницы нет близкой ямы смерти, посмотри сама.
- Ты... - Лереми задохнулась от волнения, поперхнулась, закашлялась, но верные догадки уже вспыхивали звездочками:
"Ты сейчас говорила на совете о разумном чуждом, о необходимости диалога с ним, а не уничтожения... Так Кейле предназначено найти разумное чуждое?! Невероятно!"
- Уже более чем вероятно. Они движутся сейчас навстречу друг другу, словно связанные одной нитью. Скоро твое предвидение станет тоньше, и ты увидишь.
-- Ох... Но разумное чуждое, оно же...
- Преобразит наш мир, - довольно сказала старейшая. - Я слышала твой страх еще на собрании. Не надо бояться перемен, Лереми, перемены несут благо обновления. Это как возвращение в юность, это придает сил, но тебе, юной, наверное, моя радость пока непонятна, - она засмеялась.
Взгляд Лереми скользнул по столу с приборами и зацепился за один, удивительно чуждый, холодный, тяжелый на вид. Переплетение гладких пластинок и черных нитей. Прибор серебристо переливался на солнце.
"Что это?!" - старейшая почувствовала ее недоуменный мысленный вопрос.
- Моя маленькая тайна. Это вещь для связи с мирами за пределами Сенты. Когда-нибудь я научу и тебя, если не проболтаешься.
- Она такая странная! Из чего она сделана? Не знала, что преумножители знания умеют создавать такое!
- Она сделана не в нашем мире. Не нашими преумножителями знания, - вся музыка вдруг ушла из голоса старейшей. Он зазвучал вяло, безжизненно, но Лереми едва ли обратила на это внимания. У нее дух захватило: связь с иными мирами! И Деала пообещала научить ее...
- Вот здорово! - восхитилась она.
- Я обязательно научу тебя, - тускло сказала Деала. - Да, я забираю тебя у наставницы. Будешь моей ученицей.
Лереми радостно засмеялась:
- А что нам принесет встреча с чуждым? Говорят о море Ничто, но вы же видите дальше? Когда я первый раз увидела его, мне показалось, оно как-то связанно с Кейлой...
Деала встрепенулась, это отразилось легкой рябью на поле ее мыслей:
- Море ничто - конец нашего мира является всем всезнающим, и не стоит связывать его с событием в реальности, во время которого тебя посетило видение. Это еще одна ошибка юных. С этим видением надо просто смириться. А встреча с разумным чуждым принесет нашему миру несомненную пользу, не бойся, юная провидица. Скоро ты снова увидишь подругу... а вместе с ней - небывалое, невиданное никем прежде разумное чуждое, союз с которым принесет миру величайшее благо! -
При последних словах Деалы видение серебристого моря ничто вновь встало перед глазами Лереми. Но, вооруженная новым знанием, она лишь усмехнулась и отодвинула в сторону, как надоевшую картинку.
Кейла
Акат идей уже десять раз сменился акатом действий, а они со стражем все еще шли вглубь зараженных чуждым земель. Серебристые лужицы ничто вокруг сливались в озерца, деревья приобретали все более искаженные очертания: то вздувались как бочки, то завязывались причудливыми узлами. Зараженная, переливающаяся всеми цветами радуги слизь и яркая до боли в глазах игольчатая плесень иногда сплошным ковром покрывали их. Разноцветная листва с прохождением вглубь Границы обретала все более отчетливый серебристый оттенок. Сопровождающий Кейлу страж сжигал ее, вызывая пламя смешиванием зелий. Деревья сгорали до легкого пепла, серебристая субстанция в лужах, озерцах бурлила, стонала, пищала, но в конце концов также уступала силе огня. Изуродованные чуждым твари, одна страшней другой, вопили, заслышав приближение распознавательницы. Одни бежали, другие кидались в бой, но тут же падали, одурманенные ароматом, который издавал мешочек на груди Кейлы. Страж разрубал их на куски и забрасывал останки тяжелым, маслянисто поблескивающим крупнозернистым снадобьем, и зараженная чуждым плоть истлевала и рассыпалась в пыль на глазах, будто десятки восходов Кана проходили для нее в мгновение ока.
Кейла вся отдалась главной цели - отыскать источник чуждого. Она поймала в ветре слабую нить его запаха и следовала за ней, не отвлекаясь ни на что вокруг. Стражу рядом, наверное, казалось, что он сопровождает куклу. Кейла даже не знала его имени! Все родное на Сенте перестало иметь смысл. Единственным смыслом ее существования стало чуждое - незримое и всесильное, разлитое в воздухе, воде, земле вокруг.
В кратких снах Кейле являлись видения толпы, провожавшей ее на Границу. Толпа яростно и радостно скандировали ее имя, и скоро в ритме этого единого крика начинало биться сердце. О, эта невыносимая сладость и невобразимая горечь славы! Какое счастье, что ей дано испытать, как звучит ликование заведенной тобой толпы! Какое горе, что услышать этот гул ей доведется еще лишь только раз в жизни! Если б путь распознавательницы был чуть длиннее! Какой свободной и счастливой стала бы она, если б можно было собирать толпы и толпы, забыв о мече скорой смерти над головой!
Странный мелодичный звон будил ее. Кейла открывала глаза и почти видела тонкую нить, натянутую в тяжелом, мутном, проросшем чуждым воздухе. Эта нить вела к источнику чуждого...
- Мы скоро встретимся, и я схвачу тебя, я вберу тебя в себя и не выпущу. Ты будешь мой, мой, мой. Я буду любить тебя как мужа, которого у меня не будет. Я буду беречь тебя как детей, которых у меня не будет. И мы умрем вместе, в один акат, как в старых сказках, - напевала Кейла. С каждым шагом она чувствовала, как сильнее натягивается незримая нить, будто кто-то тянул ее на себя. Чуждое словно само стремилось к распознавательнице.
Дорога пошла вниз по склону, поросшему уродливо раздутыми деревьями, к большому озеру серебристо поблескивающей субстанции ничто. Земля сама бросалась под ноги, и Кейла побежала. Источник чуждого был близко, она чувствовала: обойди озеро, и найдешь, возьмешь в руки. С разгону влетела в ничто по щиколотку, и ноги онемели. Кейла качнулась и чуть не рухнула в серебристую жидкость. Подоспевший страж вытащил ее. Кейла упала на землю и бессмысленно смотрела, как спутник растирает ей ноги особым составом: чтобы не заразиться чуждым они каждый акат намазывались зельями распознавателей и принимали их внутрь. Страж приговаривал что-то, наверное, ругал ее за глупость.
Едва вновь почувствовав ноги своими, Кейла поднялась и пошла вдоль озера, все ускоряя шаг. На том берегу вилась кромка густого леса, будто разрубленного всемогущим надвое точно посередине. Кейла уже знала: там, на просеке, источник чуждого.
Огромная зараженная тварь скатилась с холма перед ними, оставив за собой плотный слизистый след. Увидев сенториан, она расправилась и встала на дыбы, раззявила гнилую пасть. Она была заражена сильно, на пороге превращения в ничто - под членистым панцирем просвечивала знакомая серебристая субстанция. Одурманивающее зелье в мешочке было слабо для нее. Страж оттолкнул Кейлу и достал меч. Кейла отползла немного в сторону, не следя за развернувшимся боем, затем снова рванулась вперед, к источнику чуждого.
Шаг, еще шаг. Прыжок - через клубок плесени, прежде бывший деревом. Позади раздался крик, Кейла обернулась, и увидела, как тварь расплывается огромной каплей ничто, увлекая стража за собой в озеро. Она остановилась было... но незримая нить властно потянула за собой, обручем боли сдавив ребра, и Кейла побежала вдоль озера к далекой просеке.
Скоро большой полукруг озера ничто остался позади. Стали различимы детали впереди. Лес на дальнем берегу оказался не удивление слабо пораженным чуждым. На просеке блестело что-то. Странное. Белое-белое, размером гораздо больше Кейлы. Источник чуждого? А преумножители знания говорили, он должен быть очень мал...
Шаг, еще шаг. Прыжок - через камень, покрытый радужной слизью. Кейла вышла на просеку - удивительно ровную прямую дорогу, будто кто-то здесь гигантской бритвой срезал траву вместе с тонким слоем земли. Белый предмет оказался чем-то вроде шатра пирамидальной формы. А перед шатром стоял тот, кто все это время держал другой конец незримой нити распознавательницы. Источник чуждого.
Во время похода Кейла совсем не задумывалась, каким загадочное чуждое окажется с виду. По рассказам распознавателей и преумножителей знания она готовилась искать нечто невзрачное, бесформенное и очень мелкое - чужеродную гранулку меж песчинок, каплю слизи в озере воды. Ведь проникнуть сквозь плотный покров атмосферы Сенты могут лишь мельчайшие чуждые твари, способные образовывать защитные капсулы или преобразовываться в споры. Но сейчас источник чуждого был перед ней, и он был вовсе не мельчайшим. Да, сам источник, не заражённая тварь, это подтверждало обоняние распознавательницы. Ростом на голову выше стража, а осанкой, подобной его, не мог похвастать даже Энжет. Руки существа были свободно, легко сложены на груди, немыслимо широкие плечи расправлены, а его лицо и пугало, и притягивало Кейлу: удлиненное, с резко очерченными скулами, прямой тонкий нос, удивительно яркие голубые глаза. Похожее... нет, не на лица сенториан - на те, что высечены на колоннах дворца Наао: не красота, лишь мечта о невозможной красоте. Он прекрасен. Но... кто он?
Чуждое было в нём, в каждой его частице. Чуждое было им. Откуда он пришёл? - в голове Кейлы проносились версии, одна другой сказочней.
Голова пришельца с гордо вздернутым подбородком, покрыта черными волосами, также и подбородок, - отмечала она. - И тело облачено в темно-красные кожи: похоже одеваются на темной стороне... Только фасон странный, и кожа, судя по всему, тончайшей выделки... но, может, всё-таки это сенторианин? Давно заражённый, настолько давно, что даже распознаватель чуждого не отыщет в этом теле частицы родного... Нет, немыслимо! Ни одно тело на Сенте не выдержит такой концентрации чуждого, любой сенторианин давно обратился бы в ничто!
Знакомый, слышанный на границе сна и яви мелодичный звон раздался позади и сбоку от Кейлы. Она вздрогнула, а существо подняло руку, ладонью к ней.
- Не бойся меня, - сказало оно. Кейла с трудом разобрала эти слова, так как фраза была абсолютно лишена мелодии. Чуждый тянул звуки на одной ноте, не выделяя те, что должны были звучать на полтона выше или ниже.
Кейла молчала. Как следует вести себя с говорящим, определённо разумным чуждым, ее никто не учил. Если б это чуждое нападало, она бы ответила, даже, возможно, сумела убить его. Но незнакомец держался доброжелательно и спокойно, и она только переминалась с ноги на ногу, вздрагивая, когда холодный эфес меча случайно касался её бедра. "Есть ещё мешочек на шее", - вспомнила Кейла, и тут же ухватилась за него, будто это могло лучше защитить.
- Не бойся. Я не причиню тебе вреда, - снова уверил чуждый.
- Ты странно говоришь! - прошептала Кейла. Здесь, в нескольких шагах от чуждого, ее так и тянуло коснуться его, прижаться, впитав его запах. Она вспомнила, как ведут себя некоторые неразумные твари при встрече с чуждым: начинают валяться, тереть об него шкуру, грызть, жевать, впитывая его запах, все с безумными ошалевшими глазами. Сейчас Кейла была готова уподобиться этим тварям.
- Ваш язык мне не родной, - заметил чужак. Он глядел на Кейлу с осторожным любопытством, но все так же доброжелательно.
Слева Кейле почудилось движение. Она скосила глаза, стараясь при этом всё же не упускать из виду незнакомца. И низкорослый кустарник с узкими листьями и желтоватая от песка земля под ним вдруг показались картинкой. Кейла приглушённо вскрикнула, а изображение ветвей мигнуло и исчезло. Закрывая собой настоящий кустарник, слева от Кейлы стояла тварь, ростом ей по щиколотку, зеркально блестящая, многоногая. Овальное удлиненное тело, членистые конечности казались на вид холодными и неживыми. Да. В твари не билось живое сердце, частиц чуждого чуткое обоняние Кейлы не улавливало, как и частиц родного. Тварь была... никакая, равнодушная, и мир Сенты был безразличен к ней. Чуждый монотонно сказал что-то твари, та знакомо мелодично прозвенела в ответ и отступила в сторону. А мужчина обратился к Кейле:
- Опасности нет. Это мои помощники. Они приносят мне знания о вашем мире. Благодаря им я узнал ваш язык и социальную структуру, вашу науку и вашу религию.