Аннотация: История одной жертвы. Приквел к трилогии "Лишенные смерти"
Либитина
Вступление
Они идут за мной. Они уже близко. Они ухватились за край моей гигантской тени и жгут, и жгут ее серебром и солнцем. Молнии их мечей вспарывают вены моих подземных тоннелей, и я, ночной кошмар и страх северной земли, сжимаюсь от боли. Я бегу - тысячей ног, лечу - на тысячах крыльев к центру, к сердцу тени, но враги не отступают. Они загоняют меня вглубь логовища, откуда нет выхода... Но я поборюсь, о, я еще поборюсь.
Лабиринт - начало моих владений, отражение запутавшейся, полной страха души Терратиморэ, остался далеко позади: черные, сложно переплетенные полосы - отпечатки сожженных стен, и, точно сеть сосудов человеческого тела, - подземные тоннели, вскрытые по всей длине, заполненные гниющей массой опавших листьев... Охотники побывали там давно. В отличие от всех посетителей Лабиринта, они не стали ждать моих проводников и слушать их загадки. Они просто взяли с собой огонь для стен и воду для тоннелей: перенаправили русло местной речушки и вымели черную тень из них. И до сих пор они легко побеждают, а я лишь отступаю. Область моих владений неуклонно сокращается, но все больше тьмы и силы стягивается в ее центр. Там будет наша последняя битва.
Какой-то смертный нерешительно переступает порог первого подземного зала моего главного дома, и я обращаю внимание на него. Это молодой мужчина из людского поселения неподалеку. Вот уже пятьдесят лет полсотни смертных зовут меня своей госпожой. Как и подобает хозяйке, я защищаю их от орд голодных вампиров севера, но за это регулярно беру их кровь, а после смерти превращаю в марионеток.
Смертный заметно напуган, но держит себя в руках. Важная весть, которую он принес Госпоже, придает ему силы и решимости. Он не знает, что я уже знаю, зачем он пришел: охотники близко, и маленькая ферма живой человеческой крови готовится встать на защиту хозяйки.
- Либитина? - почувствовав мой взгляд, взывает человек к темноте пещеры. - Госпожа?!
Либитина, богиня мертвых - так зовут меня собратья-вампиры и смертные слуги. Охотники, идущие за моей головой, предпочитают звать Отвратительной. Да, я также отвратительна, как правда о нашей общей проклятой земле. Невидимые нити сосудов протянуты от одного сердца в глубине подземного тоннеля к тысячам марионеток. Тысячи мертвых сердец бьются в медленном ритме, задаваемым одним - моим. За мутным стеклом тысяч глаз горит огонь одной воли - моей. Я храню от тления тела и брожу по следам улетевших душ. Подбираю осколки воспоминаний, слизываю с них пепел отгоревших чувств и запоминаю его вкус. Я необычный таксидермист, я делаю чучела из душ. И мертвецы, благодарные за подобие жизни, встают на мою сторону. Они - моя армия, огромная, как темнота моих подземелий.
- Либитина... Госпожа... - человек замолкает: в подземном зале он более не один. Я решила ответить на зов. Маленькая серая мышка встает перед гостем на задних лапках, и, поймав взгляд, тут же брызгает в сторону серебристой капелькой ртути.
Смертному известно главное и простое правило моей игры: нужно бежать за проводником и не упустить его из виду при смене обличия. Проявившие упорство удостаиваются чести говорить с хозяйкой.
Человек бросается за зверьком в другую пещеру, поменьше и расположенную глубже. "Попробуй, догони!" - я раззадориваюсь. Кровавый румянец разгорается на щеках моей главной неподвижной телесной оболочки, но я там едва ли на сотую часть. Я обратилась мышью и скачу серым шариком всего на шаг и на целый шаг впереди преследователя, завлекая его все дальше.
Вспыхивает факел в полу, отнимает у тьмы кусок стены с двумя открытыми ртами тоннелей. Я сигаю в правый, человек за мной. Это тесный коридор с уклоном вниз, смертный не может ни оглянуться, ни замедлить шаг. Хитрый дом Либитины постепенно отсекает все цели, вопросы и смыслы, оставляя один - не упустить проводника. А мышка юлит, дразнится: то остановится, то скакнет далеко вперед, и, наконец, человек не удерживается, тянет за ней руку. Я мгновенно отскакиваю во тьму и быстро меняю маску. Крохотное тельце зверька безвольно падает на камни, а большая черная птица, ждавшая своего выхода в чернильной ванне углубления в полу, вылетает прямо в лицо смертному. Человек ошеломленно вскрикивает, бестолково машет руками, а птица уже кружит над ним, дергает за волосы - иди, иди за мной!
Уклон коридора уменьшается. Мы движемся теперь почти вровень - смертный и я в облике птицы. Коридор постепенно расширяется, впереди открывается зал, освещенный теплым живым светом факелов. При виде их уютного пламени губы смертного чуть трогает радостная улыбка, будто он вышел к родному дому, но в этот момент земля уходит из-под его ног. Пола в зале нет - черная пропасть! И он уже падает, падает!
- А-ах!
Птица хрипло каркает - хохочет, кружась над его головой. Нет, то была не пропасть, просто пол в зале расположен на полроста смертного ниже пола коридора. Человек поднимается. Тем временем от стен отделяются небольшие четвероногие тени, мягкие и холодные, изящные и текучие как шелк. Это кошки. Много, много кошек. Они вьются у ног человека, и он запинается, путаясь в их едином гладком скользящем полотне.
- Госпожа, - шепчет он. - У меня вести для вас.
Воздух звенит от раздраженного шипения полусотни кошек. Не люблю, когда мое представление прерывают глупыми репликами! Кошки разбегаются, одна за другой исчезают в круглых ходах, которыми источены стены пещеры. Смертный оторопело следит за этим, не зная, за каким животным бросаться. Но последняя, мяукнув, приглашает за собой.
Погоня ускоряется. То прямые, то извилистые, то темные, то залитые оранжевым светом факелов коридоры. Смертный начинает тяжело дышать. Страх на его лице мешается с любопытством, и мое нутро скручивается голодным узлом при виде этого. Я издавна люблю вкус, который смесь этих чувств придает крови.
Вновь смена проводника: кошка беззвучно исчезает во тьме, а вместо нее из боковых ходов сбегается стая волков. Моя любимая маска. Я с наслаждением облачаюсь в серые мохнатые шкуры, и ликующий вой десяти моих звериных глоток то сливаясь, то распадаясь диким многоголосием, проносится под сводами пещеры.
Волки останавливаются в небольшом зале, освещенном яростно-рыжим пламенем нескольких факелов. Стены покрыты странной шевелящейся серой массой. Что это? Черви? Летучие мыши? Волки вьются у ног высокой дамы с благородными чертами лица и длинными прямыми черными волосами, одетой в тяжелое, сверкающее драгоценными каменьями старинное платье на жестком корсете. Эта марионетка, весьма похожая на меня в смертной жизни, будет говорить со смертным. Погоня закончена.
- Госпожа... - человек кланяется. - Охотники подходят к селению. Мы устроим им ловушку. Не отдадим вас.
- Охотники предложат вам сдаться, отойти. Они не сражаются со смертными.
- Им придется сразиться! Они пройдут к вам только по нашим трупам!
- Какая преданность, - высокая дама тонко улыбается. А я, ее хозяйка, не стесняясь, зычно хохочу в глубине темного тоннеля в холодной колыбели земли. Огромное тело колыхается как студень, а кривые худые конечности с пальцами, неподвижными как зубцы граблей, поскребывают землю. Такова моя старая израненная оболочка, разбухшая от переполняющего ее проклятия - источника жизни для армии мертвых.
- Это наша благодарность за ваше покровительство, добрая Госпожа. Лучше умереть, чем перейти под власть ваших врагов. Они не дадут нам существовать.
Как это... отвратительно. В груди поднимается волна старой ненависти. Волки у ног темноволосой женщины в старинном платье выгибают спины и хлещут хвостами по поджарым бокам, щерят клыки. Я рычу, оскаливая сорок волчьих клыков, и кричу - голосом высокой дамы:
- Значит, вам нравится ваше убогое существование? Вы готовы заплатить за него жизнями стариков и детей?! Вы цепляетесь за старый страх нашей земли, частицей которого являюсь и я, ждете от него поддержки.... Но он только убивает вас. Неужели вы не понимаете?! Уже триста лет он только убивает вас!
- И стариков, и детей. Все, чтобы спасти вас, Госпожа, - еле слышно бормочет упрямый смертный, и ненависть вскипает в моем сердце, черной кровью выливается из глаз, ушей и рта моей изуродованной оболочки. Следует поблагодарить смертного, придать ему сил на выбранном пути, ведь это может спасти меня, но что-то все еще протестует. Что-то, что до сих пор болит не от серебра охотников и рассветного солнца, а от невозможности не чувствовать эту клеймящую тебя вампиром боль.
Отражая мой еще не оформленный мыслью протест, высокая дама делает неуловимое движение и оказывается близко-близко к смертному, холодные пальцы обхватывают его голову, обжигаясь о кожу.
Он знает, что я легко могу свернуть ему шею, но не двигается, готовый принести и жизнь мне в жертву. Только его сердце бешено стучит, этот гром оглушает. Сейчас горячий поток крови брызнет на стены пещеры, и грохот сердца стихнет. Но я медлю. Чего я жду? Какой вопрос меня терзает? Какой мне нужен ответ?
- А ты быстро бегаешь, смертный?
В глазах готового к смерти загораются слабые, но живые искорки, и я улыбаюсь.
- Госпожа...
Дама не отвечает. Она глубоко вздыхает и укрывается черным плащом крылатой тени, укрывая и спутников-волков. Факелы гаснут. Через минуту, заполненную надсадным захлебывающимся дыханием, разбегающимися как мыши мыслями, человек осмеливается осторожно вытянуть вперед дрожащую руку. Перед ним никого нет. Высокая женщина исчезла. Смертный делает два слепых шага в сторону, и пальцы по-прежнему вытянутой перед собой руки упираются в нависающий выступ стены. Серая шевелящаяся масса, интриговавшая его во время беседы, оборачивается мягкими и хрупкими, покрытыми шелковой пылью крыльями мотыльков. Некоторые вспархивают от прикосновения, кружатся перед лицом, потом садятся обратно, но большинство не двигается с места. Они ползают по стене, ощупывают ее перистыми усиками, тычутся короткими хоботками. Они кормятся здесь. Чем?
Человек находит еще тлеющий факел и раздувает пламя, подносит к стене. Тысячи серебристо-серых мотыльков с большими треугольными крыльями слизывают с камня черные потеки какой-то жидкости. Смертный проводит по ней пальцем. Липкая, жирная, густая... Его рот приоткрывается от удивления. Что это? Кровь?!
Заорав от ужаса, смертный роняет факел. В темноте он шарит по кровавым стенам, спугивает мотыльков, ища выход. Находит какой-то ход и несется им, я едва успеваю открывать перед ним отрезки тайного прямого коридора на поверхность. Десятки моих глаз прослеживают его путь. И, мерещится, смертный с каждым новым шагом освобождается от оков старого страха.
Выбравшись на поверхность, он отряхивается. Находит запутавшегося в волосах мотылька, и содрогаясь от отвращения, дергает вместе с клоком волос. Хрупкое тельце насекомого не выдерживает силы этого движения, и по ладони смертного расплывается пятно крови, выпитой мотыльком, с прилипшими серебристые чешуйками. Человек снова весь дергается от отвращения... но он постепенно приходит в себя. Взгляд уже не блуждает. Он вытирает руку пучком травы и уходит прочь. Может, он примкнет теперь к охотникам? Кто знает.
Высокая дама, прятавшаяся за выступом, вновь зажигает факел. Она подходит к стене и снимает с нее одного мотылька, бережно заключает в клетку холодных тонких длинных пальцев. А в это время в другом подземном коридоре на границе моих владений в руку другой марионетки-стража падают комья сырой земли с потолка. Она растирает их и поднимает голову. Охотники идут за мной. Они уже близко. Они посмеялись над моим театром и масками, они полагают, что вынесут вид меня настоящей. Потолок тоннелей дрожит от их поступи. Или это сам темный мир земли страха - земли вампиров колышется-трясется? Или это меня, трехсотлетний ужас смертных, пробивает тривиальная нервная дрожь?
Внезапно накатывает слабость, и я закрываю глаза... все множество своих глаз. Пока я играла со смертным, я забыла о страхе. На полчаса я выскочила из безнадежной реальности, где вокруг сжимается смертельное кольцо, на театральные подмостки, но сейчас зрители разошлись и свет вновь потушен. Пора и мне вернуться обратно, во тьму, сотканную из страхов и сомнений.
Хозяйке тысяч кукол страшно. Огромное тело в самой глубокой камере подземелья колышется, безгубый рот кривится, изломанные тонкие руки взлетают в молящем жесте и падают бессильно, как мертвые. Паника передается куклам, и начинается муравьиная возня. Стараясь угодить хозяйке, марионетки носятся по коридорам, зажигают свечи и лампадки во всех камерах. Их свет хорошо разгоняет внешнюю тьму и делает чуть светлее мою внутреннюю. Я смотрю на золотистые ореолы вокруг пламени свечек, и кажется, что пустота внутри наполняется таким же мягким светом, напоминающем о начале рассвета. Страх смерти все также силен, но теперь будто отделен от меня тонкой прозрачной стенкой. Я вижу это темное чудовище также ясно и близко, как прежде, но оно больше не может терзать мой разум, и если не глядеть ему в глаза, можно даже попробовать обдумать дальнейшую борьбу с ним. Нет, нельзя, нельзя бояться! Чем же отвлечься в перерывах между представлениями заключительного спектакля-триптиха Либитины?
Я вглядываюсь в дрожащие огоньки свечей. Это золотистое свечение так похоже на что-то позабытое, но очень важное... Может, я действительно забыла что-то, чего забывать не следовало? Во мне поднимается тревога. Раскормленная страхом, она очень сильна. Вот уже, повинуясь ей, куклы собирают листы бумаги по всему подземелью, вырывают страницы из книг и стаскивают их в небольшую камеру рядом с моей. Туда же несут стол, стул, чернильницу и перья: готовят маленькую сцену для воплощения очередной фантазии Либитины.
Одни считают меня мужчиной, другие женщиной, третьи - парой кукловодов. Говорят, что я служу владыке вампиров и ордену охотников одновременно. Кто-то считает, что под моей личиной прячется сам Макта, Первый вампир, другие - что мои возраст и способности куда скромнее. Кто из них прав, прав ли хоть кто-то? Я не могу сказать. Не помню, много-много лет не хотела ничего вспоминать о той, кем была когда-то, о том, что было в начале, до армии кукол, до боли и голода, заполнивших мое израненное тело. Но если это поможет раскрыть тайну золотистого сияния свечей, я готова попробовать и доверить историю Либитины, богини страха и владычицы мертвых, бумаге.
Я, как все вампиры, должна была быть сначала смертной. Какой я была тогда, какими надеждами жила?.. Светлая аура вокруг пламени свечки не дрожит, не изменяется, когда марионетка-писарь обрушивает на стол гору собранной по подземелью бумаги. Оно светит, ровно и покойно, мягко и тепло, ни на волос не уступая место тьме. Возможно, также горели свечи в церкви, где меня венчали с супругом, а, может быть, также отсвечивали тисненые золотые буквы на обложки книги сказок, которую я читала дочке.
"О чем же написать? О встрече с будущим мужем? О рождении ребенка?"
Нет, нет... Высокая темноволосая дама, говорившая от моего имени со смертным, с болезненным вниманием глядит на серого мотылька, бьющегося в ладонях, покрывающего шелковой серебристой пылью с крыльев удерживающие его пальцы. Красивое создание! Да, в мире, порой, случаются чудеса, и отвратительные гусеницы превращаются в прекрасных бабочек. Но как живое, свободное, умное, успевшее узнать и любовь, и надежду создание могло превратиться в раздутую от чужой крови вечно голодную тварь в холодной колыбели северной земли, спрятанную глубоко-глубоко от всех, и, главное, от себя? Наверное, вот об этом должна быть моя история. МОЯ история.
Часть 1 РАБЫНЯ
Я помню, как впервые увидела будущего Владыку Карды и ужас Терратиморэ, земли страха. Из окон комнаты, где меня наряжали и гримировали, глаз ловил только мельтешение красных пятен - флагов армии, вступающей в город, но я вышла из дворца. Впервые не потерявшись в лабиринтах садов и фонтанов, выбралась на широкую, прямую и светлую, как солнечный луч улицу Виндекса. Тут собралось немало зевак, и проследив их взгляды, я впервые узрела его. В дальнем конце улицы человек гарцевал на белом коне, за его спиной развевался флаг с красным львом.
- Макта! - это единственное слово то и дело проносилось по толпе - рябь волнующегося моря. И я как и все уставилась на далекую кряжистую фигуру. Макта - Убийца. Истинное имя этого человека никому не было известно, но за жестокость на поле боя и некоторые другие... привычки его прозвали Мактой. И этого страшного человека мне нужно будет встретить уже совсем скоро; нужно будет вести вежливую беседу, нужно будет смотреть в холодные глаза убийцы...
Паника заплескалась холодной тяжелой рыбиной в груди - бешено и больно. Я судорожно вздохнула, и прутья корсета немедленно впились в бока, а острые края драгоценной броши, которой был заколот пышный кружевной воротник, врезались в тонкую кожу дрожащей от биения разбушевавшегося сердца шеи. Поневоле пришлось вспомнить об узости рамок выражения эмоций, задаваемых церемониальной одеждой. Мне очень нравилась мода последних лет: свободные, расширяющиеся от груди вниз платья, перехваченные жемчужными нитями и витыми золочеными поясками. Искусные драпировки с изяществом обрисовывают истинный силуэт, а не зажимают формы в тиски корсета. Но для сегодняшнего представления пришлось нарядиться в худшее изобретение прошедших лет под названием "траурное платье королевы". Черное чудовище на костяном каркасе, вышитое черным же бисером, с огромным, но узким воротником, оставляющим ощущение петли на шее, и накладными подушками на бедрах, тяжелыми как мешки с мокрым песком. Черные ониксы были вправлены в юбку и лиф. Да, все платье было одной огромной, тяжелой оправой для них. Оно отлично могло бы справляться с ролью скорбящей вдовы и без хозяйки - по крайней мере, так мне казалось.
Нет, я не была королевой, не была пока и вдовой, но сегодня предстояло сыграть обе роли. Молодую графиню Аристу Эмендо мать нынешнего Короля заметила на столичном балу и тут же отметила ее потрясающее сходство с невесткой. Двойники уже были у Короля, у его матери, необходим был и двойник для Королевы. Так я стала Семель, супругой короля Арденса, оставаясь при этом Аристой. В двадцать два года одна моя жизнь навсегда раскололась на две. Я играла Семель бессчетное количество раз: на балах и охотах, в религиозных ритуалах и на приемах послов соседних держав. Пожалуй, единственное, где я не подменяла настоящую супругу Короля, это в королевской опочивальне. А сегодня мне предстояло как Королеве принять Макту, убийцу Короля, во дворце убитого, и, может быть, пасть от той же руки - вместо Семель.
Я несколько раз медленно, осторожно вдохнула и выдохнула, больше не пытаясь спорить с мрачной оправой, и скоро почувствовала, что успокаиваюсь. Что бы ни произошло дальше, сейчас я жива, и буду наслаждаться сладким и терпким ощущением жизни, сколько смогу. Жаль отдавать последние часы тревожному ожиданию, страху и слезам. Я кинула прощальный взгляд вдоль улицы Виндекса и направилась во дворец. Оставшаяся за спиной широкая дорога из белого камня сияла в полуденных лучах жаркого солнца излома лета. Раздуто-пышные, с лепниной в виде диковинных цветов и листьев здания вдоль нее высились над столь же богато одетой и вычурно украшенной толпой, решившей встречать Макту как освободителя, а не захватчика. А вот я все еще сомневалась, как следует встречать убийцу Короля...
Наша страна, Терратиморэ, земля страха - самая молодая на континенте. Ей чуть больше ста лет и своим образованием она обязана первому Королю из пока единственной Династии Арденсов. Прежде наш край, хоть и был населен одним народом, говорящем на одном языке и имеющим одинаковые традиции, принадлежал одновременно пяти государствам. Пять стран дрались и мирились, то отнимая, то даря друг другу богатые рудой и плодородные земли. Наша карта непрерывно тасовалась, как колода карт, но пришла нежданная помощь извне. Империя Юга, перейдя под власть жадной и высокомерной королевы Режины, захотела расшириться. Она поглощала одного владельца части Терратиморэ за другим, и лишь Лазар Арденс, владетель Термины, сумел договориться с ненасытной Режиной. Она подарила ему еще четыре куска земли окрест Термины и объявила этого монстра, сшитого из пяти тел, вечным союзником и преемником Юга. Так возникла Терратиморэ, земля страха. Первые пятьдесят лет соседи с ужасом и восторгом наблюдали за ее ошеломляющим подъемом. Здесь впервые на континенте светская жизнь взяла верх над духовной, здесь возникла новая свободная мода в одежде и искусствах, здесь высказывались смелые предположения о строении Вселенной и месте человека в ней. А Империя Юга меж тем ослабевала. Завоевания Режины подорвали ее силы, а после смерти жестокой королевы она обнаружила себя со смертельной раной в боку. Соседи Терратиморэ и прежние владельцы пяти земель один за другим поднимали головы. Складывающуюся катастрофическую ситуацию усугубило решение Третьего Короля Терратиморэ и внука Лазара Арденса, который отвернулся от умирающего Юга и захотел подружиться с другими соседями. Он так стремился понравиться им, что заключил множество двусмысленных договоров по статусу некоторых пограничных земель Терратиморэ. Через тридцать лет эти договоры стали поводом к большой войне. Вновь пять стран раздирали одну на части, и, буду честна, нынешний Король-Арденс, лишь совершал ошибку за ошибкой и проигрывал битву за битвой. Когда положение стало патовым, он написал отречение, не поставив только дату, я узнала это от Семель. Он вел тайные переговоры со всеми пятью соседями о новом разделении земли страха и тихонько перевозил свое богатство к северянам, согласившимся дать опальной династии приют. Но тут появился Макта.
Сержант, низшее армейское руководство, в агонизирующей стране объявил себя генералом и с тех пор не проиграл ни одного сражения. Он вывел из игры за Терратиморэ Страну Восхода и западные империи-близнецы, отмел немощную руку Юга и, наконец, совсем недавно, нанес сокрушительный удар сильнейшему в пятерке Северу. В армии его боготворили... и боялись, как Нечистого. Макта, несомненно, был гениальным полководцем. Но, как всякий гений, он казался слегка безумным и был подвержен странным, необъяснимым, непропорциональным произошедшему вспышкам ярости.
После победы над Севером Король Арденс порвал отречение и поехал встречу возвращающейся армии награждать героя. А Макта...
Передо мной опять предстали глаза Семель, когда она сообщала это. Королева не любила и презирала супруга, но радость от его смерти на ее лице, которую она могла позволить показать близкой подруге, мешалась с противоестественным и странным ужасом. Да, противоестественным и странным становилось все, с чем соприкасался Макта:
- Его привезли, чтобы похоронить. Короля и еще троих из свиты. Их раздевали и вновь одевали без меня. Но, когда я потом подошла первый раз к телу мужа и коснулась ладонью его груди, почувствовала... другое. Слишком мягкое. Не тело! Будто вместо сердца Королю вложили пучок травы. Поэтому те слухи, которые поторопились объявить ложью сразу после появления, я думаю, правда. Макта убил Короля вырвав ему сердце и выпив из него кровь!
Помолчав, Семель добавила:
- Я отправила фрейлин проверить, что с телами тех троих из свиты. Они тоже набиты травой, как чучела. Но зачем Макта пил кровь из их сердец? И почему он убил именно этих?
- Думаешь, это не случайный выбор? Если Макта был в припадке безумия...
- Нет, - Семель вздрогнула. - В припадке безумия, поддавшись злости, он мог убить Короля, первого министра Гедеона Вако, графа Алоиса Митто и их слуг, зашедших в его шатер первыми. Но не двух юных пажей, оставшихся вне шатра, и не пожилую герцогиню, задремавшую в карете! Я чувствую: тут что-то зловещее, что-то что мы пока и представить себе не можем - настолько оно ужасно...
На это раз выбраться из хитросплетения кустов, фонтанов и статуй с первого раза не удалось. Я остановилась на круглой полянке, посреди которой была водружена статуя Первого Короля, гадая, какой из трех проходов в зеленых стенах живого лабиринта выводит ко дворцу - широкому, но невысокому, в два этажа, украшенному позолоченной лепниной настолько богато, что почти не виден был цвет его основного строительного материала. Солнце играло на позолоте фигурной крыши, посылая в глаза блики - жгучих искорки.
- Ариста, ты выходила на улицу? - раздался знакомый надтреснутый голос позади, и я обернулась. Обойдя высокий и узкий каменный постамент, ко мне подходила Кармель - супруга давно почившего Арденса-Третьего и мать недавно почившего Арденса- Четвертого. Остатки волнения исчезли. Эта старая женщина заменила мне рано умершую мать, она ввела меня в королевский двор, наделила всевозможными привелегиями и объяснила, как верно распорядиться дарованными природой умом и красотой. Я преклонялась перед ее мудростью и светом души. Кармель казалась мне идеалом, я надеялась со временем стать хоть чуточку на нее похожей. Да, и ее муж, и сын были не лучшими правителями, но я не видела в том вины Кармель. Женщины в Терратиморэ отстранены от высших властных постов, мужчины равно редко прислушиваются к их предотерегающим крикам и осторожному шепоту. Влиять на решения мужа и сына Кармель не могла. Но она поощряла науки и искусства и знала о земле страха и ее соседях больше чем кто-либо, предугадывая развитие их диалогов на три реплики вперед - и то и другое в равной степени восхищало меня.
Кармель и внешне выглядела великолепно для своих лет и нисколько не умалялась на фоне памятника великому предку, горделиво взирающему на созданное им государство. И состарившись она сохранила девичью стройность, волосы, прежде пышной гривой лежавшие на плечах, теперь были убраны в высокую сложную прическу, но оставались здоровы и блестящи как в юности. А ее глаза... Иногда я воображала, что те же глаза были у женщины из моих снов, молчаливой бледной женщины, приходившей из мира призраков, идей и сказок и садившейся в лунные светлые ночи в моих ногах. Мудрый и пронзительный, дарующий силы подниматься и идти вперед после любых ран взгляд.
Кармель подошла, жестом пригласила присесть на скамью. Я устроилась на краешке, черное тяжелое платье нехотя сменило форму, дав почувствовать себя теперь не стоячей, а сидячей статуей.
- Простите, что вышла, - повинилась я.
- Ты видела Макту?
- Он скоро будет здесь.
- Боишься? - прямо спросила Кармель и кивнула сама себе, заранее соглашаясь с утвердительным ответом. - Все боятся. Макта совершенно непредсказуем. Но ты не должна пострадать от его руки. Не думай, что я отправляю тебя на смерть, я отправляю тебя в новую жизнь. Не лги ему сверх необходимого, не упорствуй во лжи, и он пощадит тебя и введет в свиту. Дай мне лишь несколько минут на то, чтобы закончить дела.
- Я не боюсь за себя. Я исполняю свой долг. Перед страной, перед королевским родом, - я намеренно проговаривала громкие слова тихо: так в их правдивости легче было убедить и собеседницу... и себя. Ведь я боялась, ужасно боялась! - Я служу Королеве, а не Макте. Если нам с мужем удасться выжить сегодня, мы уедем на юг, в Донум, в наше тайное убежище. Дочь уже там.
- Хорошо, - улыбка осияла лицо Кармель, будто светлый чистый ручей пробил скалу. - Антея в безопасности - значит, хоть за это прелестное дитя мое сердце не будет болеть и рваться на части. А от службы я освобождаю тебя, Ариста. С этого момента делай то, что подсказывает честь. Знай, мы все зависим сейчас от тебя. Судьба рода Арденса в твоих руках.
"Освобождает от службы?" - я невольно вскинула на нее удивленные, обиженные глаза, и тут же снова опустила взор, поняв, что разглядела во мне Кармель. Не страх возможной скорой смерти, не готовность послужить Династии в последний раз... - она разглядела мое сомнение. Тех ли я защищаю, или жалкие, выродившиеся нынешние Арденсы достойны своего палача?
По центральной аллее пронесся экипаж, запряженный парой черных лошадей, с гербом Гесси на дверце. Кармель вздохнула и поднялась.
- Что ж, это за мной, - ее лицо потемнело, она махнула перед глазами рукой. "Будто отогнала явившегося ангела смерти", - пришло сравнение.
- Я еще увижу вас?! - сорвалось с губ. - Для чего вам нужны эти несколько минут, в течение которых я буду играть Семель?
- Спасать свой род от Макты, - Кармель криво улыбнулась. - Ты же понимаешь: он не успокоится, пока не уничтожит всех нас. Ты также спасла свое продолжение, Антею, отправив ее в Донум... Не думай, что помогаешь стране или королевскому роду, Ариста. Все эти слова - такая чепуха! Думай, что помогаешь такой же матери, как ты сама.
Сомнения испарились, оставив в горле немного горького сухого осадка. То, что Кармель напомнила о ценности семейных связей, о материнских чувствах, неожиданно обрадовало и подбодрило. "Действительно, только за них и можно сражаться совсем без страха", - подумала я.
- Прощай, Ариста.
- Моя Госпожа, - на глаза навернулись слезы, голос дрогнул. Я поняла, что леди Кармель попрощалась со мной навсегда. Так хотелось напоследок заглянуть ей в глаза, запомнить их мягкий и сильный свет. Но старая женщина уходила, не обернувшись.
В темном портике дворца у главных дверей из розового дерева с позолоченными завитушками меня ждали первый министр Гедеон Вако и граф Алоис Митто. "Ближайшие приближенные почившего Короля теперь будут сопровождать двойника Королевы на встречу с тем же человеком, Мактой-убийцей", - при этой мысли неожиданный холод проник к тотчас же ослабевшему телу сквозь незаметные глазу трещины в броне платья. Будто я стояла не на залитых летним высоким солнцем мраморных ступенях дворца, а посреди бескрайнего ледяного поля, в сердце зимы, вдали от какого-либо людского жилища. Поняв мое состояние, граф Митто улыбнулся:
- Не бойтесь, леди Ариста! Сегодня мы с Гедеоном будем вашими талисманами на удачу.
- Для Короля вы были плохими талисманами, - усмехнулась я. Одарила сначала Вако вполне равнодушным дружеским взглядом и постаралась в точности перенести этот взгляд на Митто. Молодой светловолосый граф, красивый холодной красотой звезд, немного нравился мне, но не нужно было, чтобы он прочитал это в моих глазах. Привыкший к тому, что фрейлины быстро сдаются на милость его чар, Митто может неверно прочитать этот знак и позже оскорбиться или, наоборот, непомерно воспламениться моим упорным сопротивлением. А я и дорожила доверием мужа, и боялась опутать его с дочерью шлейфом интриг, который обязательно потянется за отвергнутым любовником-придворным.
- Когда Король встречался с Мактой, мы были другими, - заметил Гедеон Вако. Немолодой мужчина плотного телосложения, с великолепной выправкой и властным взглядом холодных серых глаз, благодаря уму и хитрости в удачном сочетании с поразительным хладнокровием, был бессменным первым министром и при нынешнем Короле и при его отце. - И сама ситуация была другой. Поэтому ничего не бойтесь, леди Эмендо.
Вслед за ними я прошла во дворец. Слова Гедеона растревожили меня. Какая-то загадка таилась в тоне, которым он произносил слово "другой". И я опять подумала: "Противоестественным и странным становится все, чего касается Макта, все, кого касается Макта".
Между колонн тронного зала пестрым цветником расположилась свита Майи Лакус. Бесстрашные девушки перебрасывались колкими шуточками из-за кружевных вееров и звонко смеялись. Молодая белокурая герцогиня Майя Лакус вальяжно расположилась на специально принесенном для нее диванчике в глубине зала. Ее окружало четверо самых красивых юношей из свиты, в тонкой изящной руке - бокал с вином. Пожалуй, в другом окружении и с другими атрибутами я не видела Майю. Даже на парадном портрете она была изображена в компании подушек, красивых кавалеров и бокала вина.
Большинство присутствующих не знало, что перед ними сегодня не Королева. Все застыли в подобострастных поклонах, пока я проходила к трону под мелодичную речь церемониймейстера. Майя отсалютовала бокалом. Она не прошептала: "не бойся", этим пожеланием только подчеркивая мой страх, но во взгляде я прочитала искреннюю поддержку. Чуткая подруга знала, как подбодрить. Также как и я знала, что по крайней мере бокал был лишь ее игрой: за вечер приема или бала она отпивала из него один-два глотка или вовсе оставляла вино нетронутым.
На улице Виндекса зашумели, приветствуя подъезжающего ко дворцу Макту. Я болезненно прислушивалась к далеким крикам: рад народ или возмущен? Но ничего не смогла разобрать. Все звуки глохли в нарастающем волнении. Тяжелый головной убор пыточным обручем сдавливал виски, сердце разрослось до размеров тела, пальцы на подлокотниках трона подрагивали, когда по ним пробегала очередная сильная волна пульса, спазмы скручивали живот в тугой болезненный узел. Я порадовалась, что в последние двое суток от страшных картинок будущего под владычеством Макты мне кусок в горло не лез, и желудок давно пуст.
"Антея в безопасности, хоть за это прелестное дитя не будет болеть и рваться мое сердце", - вспомнила я слова Кармель и тихонько улыбнулась. Но сил улыбка не придала. Я помнила еще и о муже, Эреусе, который с отрядом стражи охранял сейчас комнаты леди Кармель в дальнем крыле дворца. Если Макта распознает мою ложь и пожелает увидеть Кармель до того, как она завершит дела, Эреус встанет у него на пути... с предсказуемым трагическим финалом. Потому, освободила меня Кармель от службы или нет, отказаться играть роль я не могла. Он меня зависела не только судьба королевской династии, но и жизнь мужа.
Незнакомые четкие шаги раздались на лестнице, и по тронному залу разлилась невообразимая тишина. Не было слышно дыхания людей, лишь свечи в больших канделябрах трещали ужасающе громко. Я заметила, что вцепляюсь в подлокотники трона как в последнее спасение, и постаралась расслабить побелевшие от усилия пальцы. Голова была совершенно пустой, но я знала, многолетняя выучка сработает, и, когда Макта войдет в залу, заготовленный текст выдам без запинки. Шаги грохотали уже совсем близко, и во рту пересохло. От пестроты нарядов собравшихся зарябило в глазах.
"А ведь в трауре только я, точнее, Семель, - машинально подметила я, и тут же стало страшно до полного паралича разума, живот скрутился, будто его отжали, как мокрую тряпку. - Никто больше не почтил память Короля-Арденса хотя бы черной повязкой на рукаве. Значит, пожелай Макта вырвать у меня сердце прямо тут, никто не попробует вмешаться. Эта яркая толпа разразится радостными поощряющими возгласами, когда убийца поднимет над головой мое еще горячее и полное крови трепещущее сердце. Как быстро скинули маски те, кто считали Терратиморэ самой прогрессивной страной и даже объявляли светочем человечества! Переворот Макты был палкой, поднявшей со дна глубокой лужи - земли страха всю грязь".
Двери залы распахнулись, и в эту зияющую бездну немедленно рванулись все чувства, оставив голову опять до звенящей боли пустой, а живот туго свернутым в клубок. На пороге показалась фигура человека, скоро свечи осветили его лицо, и многие, многие в зале испустили вздох облегчения. Это был не Макта. Человек взглянул на церемониймейстера, и тот, приготовившийся объявить о прибытии Макты, так и застыл с полуоткрытым удивленным ртом. А человек ступил на узорчатый пол залы с изображением герба Терратиморэ - быка с острыми лирообразными рогами, и прищурился, разглядывая фигуру в черном на троне. Меня.
- Скорбящая вдова Терратиморэ, - он расплылся в улыбке. - Готовься приветствовать спасителя земли страха - Макту!
Я с любимым выражением Семель - презрительным удивлением разглядывала пришедшего, пока ничего не говоря. Сначала он показался совсем мальчиком: субтильная фигура, тонкие, не мужественные черты лица. Но когда человек подошел ближе, стало понятно, что ему по крайней мере тридцать пять лет. В белой рубашке с богатым кружевным воротником, белой, прошитой серебряными нитями куртке, накинутой на одно плечо, белых же панталонах и туфлях, с совершенно белыми волосами до плеч, с очень бледным, видимо, сильно напудренным лицом, он напоминал изящную гипсовую статуэтку. Яркие тонкие алые губы на однообразно светлом фоне производили отталкивающее впечатление: казалось, будто по лицу мужчины провели острой бритвой, прорезав кривящийся в постоянной глумливой улыбке рот.
- Вы не представились, - загремел голос верного Гедеона Вако справа от меня. Человек отвесил одновременно горделивый и шутливый поклон:
- Нонус!
Нонус. Это имя упоминалось в Терратиморэ почти также часто, как Макта. Нонус, Дигнус, Кауда - это были трое ближайших сторонников Макты.
- Близость к Макте не дает вам права входить сюда без приглашения и представления, - сообщила я и добавила то, что непременно добавила бы Семель. - Как и... не делает вам чести.
- Прошу простить, Ваше Величество, но у меня очень мало времени, - с напускной вежливостью сказал Нонус. Его голос был тих, вкрадчив и довольно высок. Таким голосом в сказках разговаривает Хитрый Лис. - Сидите на троне, сколько Вам угодно. Можете не вцепляться так в подлокотники, Макта не отберет его у Вас. Вы останетесь Королевой Терратиморэ. Мне и моему господину нужна сейчас леди Кармель. Где она? - его глаза недобро блеснули, он оглядел залу. - Почему не с женщиной, носящей ее внука?
Я скрыла замешательство за очередной холодной усмешкой. Откуда Макте известно, что Семель беременна? Именно эта причина сегодняшней замены Королевы на двойника была объявлена мне, как официальная: лишнее волнение Королеве ни к чему. Но о причине замены знали только я, Кармель... и сама Семель.
- Леди Кармель нездорова после смерти сына, - сухо сказала я. - Макту проводят в ее покои чуть погодя, если он пожелает. Но у меня к вам тоже есть вопрос: где Макта? -
К этому времени я почти успокоилась. Надев маску Семель, я слилась с ней, как всегда было и прежде. Лицо отражало только достойные Королевы эмоции, голос звучал звонко, четко, ровно. Я без страха смотрела в раззявленную пасть открытых дверей: мне уже не мерещилась за ними Бездна. Поэтому не сразу осознала, кто встал в дверях, дожидаясь объявления церемониймейстера и не сразу испугалась этого мужчины в красном плаще и серебристом металическом нагруднике поверх серой котты с огненно-рыжим львом.
- Макта... - холодным осенним ветром - предвестником смерти сорвалось с губ, когда я, наконец, заметила его, и человек, сочтя это достаточным представлением, ступил в зал. Невысокий, средних лет, плотного телосложения, правая рука в красной как его плащ перчатке лежала на эфесе неснятого меча. Простое, широкоскулое, с тяжелой нижней челюстью лицо, пухлые губы. Маленькие зоркие глаза равнодушно окинули затихший зал и остановились на мне.
- Ваше Величество, - Макта поклонился.
- Я благодарна вам за спасение Терратиморэ и вечно буду благодарить Бога за то, что в тяжелый час он послал вас земле страха, - сумела спокойно сказать я заготовленный текст. - И мою благодарность не приглушит траурный цвет моего платья, запомните это.
Пока я говорила, в зал входили приближенные Макты. Появились Дигнус и Кауда - почти неотличимые от Нонуса, в белых куртках и кафтанах, с напудренными лицами. Были тут и кардинские аристократы из числа тайной оппозиции Королю, и грубоватые вояки, которые никогда не попали бы во дворец Арденсов при других обстоятельствах. Митто бабочкой вспорхнул с места по левую руку от меня: полетел знакомиться и устанавливать связи - плести новую паутину придворных интриг поверх старой, зияющей дырами. Я же не отрывала взгляда от Макты.
- Странная у вас свита, Макта, - заметила я, точнее, Семель, щепетильная к внешнему виду окружающих.
- Я беру к себе людей, исходя из их полезности, а не приятной для глаз внешности, - парировал мужчина. - Ведите меня к Кармель... - он осекся, шагнул ближе. Взгляд серо-зеленых глаз пронзил меня и прогвоздил к спинке трона, и я вдруг представила, как сильная рука убийцы пробивает доспех моего платья. Короткие толстые пальцы раздирают кожу как бумагу, как прутики ломают ребра, железным капканом сжимают сердце... Меня будто окунули в ледяную воду. Как в страшном сне, когда тебя толкают в пропасть.
- Ты не беременна! - прошипел Макта, все также пригвождая взглядом. - Где Королева?! Где Кармель?!
Следом произошло сразу много событий. Заахали у стен, но глаза фрейлин Майи горели - девушки ждали и жаждали привидевшегося мне кровавого зрелища. Майя поднялась с диванчика. "Вастус!" - строго и властно прикрикнула она на Макту, будто дрессировала собаку. Через неприметную боковую дверь зашел лорд Лоренс Гесси, прошептал что-то министру Вако на ухо, и Гедеон просиял. А в дверях залы показалась точная копия меня - дама в черном платье и траурном головном уборе. Дама возгласила:
- Я Четвертая Королева Терратиморэ, Семель. Оставь ее, Вастус!
Макта повернулся к Семель и я, наконец, смогла вздохнуть. Кровь прилила к щекам, я чувствовала, что они сияют на весь зал даже из-под слоя пудры.
- Королева Терратиморэ? - язвительно спросил Макта и засмеялся. - Нет, леди, знаете, мне больше нравится та, что на троне. Я уже привык к ней. Так что... вон!
Семель вспыхнула в точности как я, но с места не двинулась. "Кармель хотела увезти ее подальше от Карды, - вспомнила я. - Значит, своенравная невестка решила не подчиниться..."
- Покои Кармель открыты для вас, Вастус, - своевременно заметил Гедеон Вако. - Пойдемте, я провожу.
Макта ушел, сопровожаемый первым министром, разношерстная свита потянулась за предводителем. Остался только один белый, судя по тонкому, кривому, будто бритвой прорезанному рту, Нонус. Он смешно хмурил брови и быстро постукивал пальцем по губам, обдумывая что-то.
- Зачем этот маскарад? - панибратски спросил он меня, потом Семель. Обе молчали. Семель двинулась через весь зал, губы молодой Королевы кривились в презрительной и горькой усмешке, взгляд был надменен, как высокие горы, у подножья которых стояла Карда.
Семель была моложе меня на пять лет. Без грима и формирующих нужную фигуру платьев мы были не так уж похожи. Обе темноволосые и темноглазые, с четко очерченными скулами и сильной длинной шеей, покатыми плечами, но у Семель тонкие, изящные, будто каллиграфом написанные лицо и силуэт, моя же красота была более грубой и чувственной.
- Уходи, Ариста, - холодно сказала Семель, подойдя. - Уходи! - прошипела она. Реплика Макты до сих пор терзала ее, как отравленный кинжал в ране.
Я на редкость проворно для своего одеяния соскочила с трона, запоздало поняв, что сделать это следовало, едва Семель появилась в зале и объявила себя истинной Королевой. Глубоко поклонившись, отошла в сторону. Семель, заняв трон, казалось, успокоилась.
- Спасибо, что подменила, Ариста. Постараюсь ответить тем же, - тепло сказала она. Эта была наша с ней давняя шутка. Я вежливо, как требовала ситуация, улыбнулась:
- Рада служить, Госпожа, и чту ваше решение вернуться. Как леди Кармель? Я беспокоюсь о ней. Она успела завершить дела?
- Успела и мертва, - одними губами, не меняя выражение лица. Я постаралась сохранить ту же равнодушную маску, хотя это было сложно. Я полагала, делами Кармель была подготовка бегства оставшихся Арденсов, а, оказалось, самоубийство. Предчувствие не обмануло: в саду я видела леди Кармель живой в последний раз!
- Уезжайте из Карды, Ариста. Возвратитесь, когда буря успокоится. - прошептала Семель и обратилась теперь к Митто: - Алоис, проследи за Мактой. Он скоро явится сюда из покоев Кармель. Явится в ярости... - Королева опять повернулась ко мне. - Уходи же!
Я ретировалась. Но у выхода из зала дорогу заступил Нонус.
- Жаль, что Королева - это не вы, - тихо сказал он, беззастенчиво окидывая взглядом мои лицо и фигуру. - Вы намного ярче Семель.
Я улыбнулась: "Ну вот, опять!"
- Ярче, красивее, умнее, величественнее - слышала я много раз от разных людей, и столько же раз эта грубая лесть вызывала у меня мигрень. Не рассчитывайте на мое участие в ваших интригах, Нонус. Я служу Королеве.
Он оскалился, показав длинные, острые, как у маленького ребенка, клыки:
- Участники моих интриг чаще всего не догадываются о своем участии, леди Ариста.
Я собралась резко ответить ему, но знакомый шелест и позвякивание нагрудной пластины донеслось до нас сквозь длинную анфиладу залов. Сюда спешил Макта. В развевающемся красном плаще, бледное злое лицо... Он шел быстро, размеренно, тяжелые шаги - поступь самой судьбы навсегда эхом отпечатывались в залах дворца. Его глаза казались черными из-за расширившихся будто от боли зрачков, и я поняла: вот он, истинный Макта-убийца! За моей спиной Нонус слышно сглотнул. Но Макта не заметил нас. Он прошел мимо, в зал, оттолкнув с пути кого-то.
- Обманщики! - его голос разнесся по анфиладе залов, разлетелся из открытых окон и с ветром распространился по всей земле страха. - Что ж, раз Кармель больше нет, я заставлю расплатиться вас, сполна расплатиться! Вся страна будет отдавать мне долг Арденсов! Я не успокоюсь, пока не получу его! До капли!
Кто-то, Дигнус или Кауда, подал ему корону Арденса, и Макта короновал сам себя в полном молчании зала. Семель поднялась. Гедеон вручил ей плоскую шкатулку с медальоном - знаком Короля, и Королева, осторожно держа ее перед собой, спустилась с тронного возвышения, пошла к Макте. В эти мгновения она была... Кардой, самим воплощением Терратиморэ. Темное платье казалось кусочком мрачной холодной ночи предзимья, вуаль на волосах - частицей тьмы, прячущейся в углах залы от теплого света свечей. Очень бледное лицо с живыми, лихорадочно блестящими глазами было одухотворенным, но и тревожным. Будто она провидела сейчас злую судьбу земли страха на много поколений вперед... и все-таки шла навстречу Макте.
Семель надела медальон на шею Макты, а потом слилась в поцелуе с убийцей мужа. В зале нерешительно зааплодировали. А я, наконец очнувшись от оцепенения, бросилась в покои Кармель. Слуги как хорошо отлаженные механизмы распахивали передо мной двери залов. Я завидовала их равнодушию. Старый мир рухнул, но они вовсе не почувствовали этого: двери-то остались на месте, только те, перед кем их следовало распахивать, сменились. Можно было уже не скрывать свое состояние, и я то всхлипывала, то разражалась нервным смехом. Любой, увидевший это гримасничающее лицо, счел бы меня сумасшедшей. Один раз вынуждена была остановиться: затрясло, когда вспомнила, как Макта пригвождал взглядом к спинке трона. Немного придя в себя, огляделась: темные холодные залы старой части дворца, пропахшие горькой эссенцией, которую принимала Кармель. Я почти на месте.
Я прошла вперед еще немного, и взгляд зацепился за тело, лежащее в полосе света, падавшей из открытой двери в спальню. Фигура человека была накрыта плащом стражи и по очертаниям в ней угадывался мужчина. Стража толпилась вокруг, Алоис Митто распоряжался о чем-то. Но где мой муж?
- Эреус, - прошептала я, уже угадывая, кто лежит под плащом. Митто оставил стражу, пошел ко мне, и страшная догадка укрепилась. Кожа словно покрылась ледяной коркой, корсет панцирем сдавил тело. Мужа я любила. И он любил меня. Придворная жизнь богата соблазнами и быстро развращает даже праведников, немногие сохраняют верность дарованному Богом супругу. Но мы с Эреусом остались друг у друга единственными. Мое сходство с Семель позволяло держаться в достаточной близости к трону и в то же время было своего рода индульгенцией, отпустившей нам грехи скромности и равнодушия к интригам и страстям высшего света.
- Где мой муж? - тихо, скованно от боязни разрушить свой новый ледяной доспех, спросила я. За разрушением доспеха придет волна дикой боли, способной даже убить. А тело, вопреки всему, хотело жить.
- С Кармель, - двусмысленно сказал Митто. - Что Макта? Бушует?
- Он короновал себя... - выговорила я и радостно вскрикнула, увидев человека, выходящего из спальни Кармель - крупного золотоволосого мужчину в зеленом коротком плаще начальника стражи с богатой перевязью. Поймав прозрачный и твердый как алмаз взгляд его светло-голубых глаз, я воскликнула:
- Эреус!
Он повернулся ко мне, лицо посветлело. Мы бросились друг к другу и встретившись в дверях, обнялись, не обращая внимания на тело под плащом почти под нашими ногами.
- Ариста, ты зачем сюда пришла? Глупая, - тихо, ласково сказал он. - Уходи из дворца. В этом гриме и платье ты слишком похожа на Семель, а Макта...
- Он целуется сейчас с настоящей.
- А, - глуповато сказал муж. - Значит, Королева перешла новому Владыке Карды вместе со знаменем и медальоном Арденса? - Он и Митто засмеялись, но я не присоединилась к ним. Я вспомнила о теле под плащом... и о леди Кармель.
- Кого тут убили? Стражника?
- Одного из множества бастардов Третьего Арденса, - спокойно сказал муж. - Невелика потеря.
- Макта, как подобает льву, избавляется от выводка предыдущего владельца прайда, - заметил Митто. Я разглядела кровавое пятно на плаще в области груди убитого и содрогнулась. Какую рану там скрывают? Может быть, вырванное сердце?
"Нет, руки Макты были чисты, когда он несся в тронную залу. Умерь фантазию, Ариста!"
- Леди Кармель там? - я кивнула на спальню. - Я хотела бы увидеть...
- Не стоит, леди Эмендо, - холодный тон мужа испугал, но я все равно прошла в комнату. Леди Кармель полулежала, прислонившись к кровати. Худая старческая рука цеплялась за вышивку на лифе платья. Она разорвала нитку бус на шее, и весь пол вокруг был усыпан черными шариками ониксов. На лицо старой женщины падала глубокая тень полога над кроватью, но я подошла ближе... и отшатнулась. Нет, мне не дано было напоследок увидеть мудрый светлый взгляд названной матери. Лицо Кармель исказилось от злости, я едва узнала ее. Глаза, полные ядовитой демонической ненависти, вперились в далекую точку: наверное, Кармель представляла там Макту, когда умирала. Отвратительная зеленоватая пена застывала на тонких искривившихся губах. Самотравление - она выбрала тяжелую смерть.
Я только через минуту поняла, что шепчу молитву, по версии няньки отгоняющую злых духов.
- Старая ведьма! - крикнул кто-то за спиной. Я обернулась. Оказывается, к Эреусу и Митто присоединился Нонус. Соподвижник Макты прошел в спальню, быстро отыскал закатившийся под узорчатое покрывало кровати стеклянный пузырзек. С минуту он изучал его: понюхал, попробовал остатки содержимого на вкус, а потом отшвырнул с исступленным криком:
- Ведьма! Теперь ясно, что она сделала... Только не реви! - вдруг напустился он на меня. -- Или нет, плачь, но не об этой твари, а о нашем крае! Вы понимаете, что посадили на трон чудовище?!
Последняя фраза Нонуса была не простой констатацией жестокости нового правителя Терратиморэ. В ней слышался мистический ужас. И я поняла: "чудовище" - это вовсе не метафора...
Чудовище.
У многих аристократов Карды были летние дома за пределами столицы - в Сальтусе, Патенсе, других областях Термины, но так далеко, как Эмендо, на юг не забрался никто. Мы вот уже семь лет проводили две или три недели лета в Донуме. Еще сто лет прозрачной вуалью пронесутся над землей, меняя ее облик, и здесь вырастет шумная, кипучая новая столица - Дона... но сейчас тут были лишь бескрайние поля. Пятнисто-цветастое разнотравье по берегам широкой реки Сермы, степенно несущей воды к океану, по ночам превращалось в серебристое море под мерцающим куполом звездного неба. В горах на восточной окраине Донума был источник необычной целебной воды. Я каждый вечер пила горячий отвар горных трав, приготовленый на ней, и после спала без кошмаров. Макта, выжимающий кровь из моего еще пульсирующего сердца в бокал, не явился ни разу, но я была далеко не в порядке. После всего произошедшего я замкнулась в ледяном шоковом панцире, оставив из всех эмоций только не обязывающую думать и не ужасающую грозными картинками будущего скорбь по Кармель. Напрасно Антея пыталась развлечь разговорами и отвлечь нарочито детскими вопросами. Я спала и видела сон о Кармель.
Больше всего терзало ее жуткое лицо, костенеющее в смерти. О чем думала она, отчего ей было так тяжело и больно в последние мгновения жизни? Если б узнать и исправить это, чтобы она улыбнулась на небесах!
Но, тут же вспоминая посмертную гримасу старой леди, я содрогалась: на небесах ли? Всё-таки в мои сны наяву мало-помалу просачивалась тревога о Терратиморэ.
"Кармель не захотела заплатить мне долг, так я возьму его с вас!"
"Плачь не о ней, а о стране!" -
Впрочем, отражения сказанных в мрачный день переворота фраз пока лишь проскальзывали в глубинах моего зеркального панциря-щита. А муж не скорбел и вполовину так, как я, и скоро начал высказывать недовольство моими опухшими глазами.
- Не заслуживает эта старая ведьма ни слезинки! - безыскусно прямо и внезапно, как всегда, заявил он, когда мы, прикрытые только большим цветастым платком, отдыхали на укрытой от посторонних глаз полянке после утренней близости. Он застал врасплох - уколол острой иглой под размягчившийся от любовной игры панцирь. От фантомного ощущения я даже съежилась и слабо возмутилась:
- Мой лорд, почему сейчас!? И как вы можете! Она была мне второй матерью!
- Леди Кармель была замечательной кукловодшей, - покрытая курчавыми золотистыми волосами грудь мужа под моей ладонью будто окаменела. Он был решительно настроен поговорить о Кармель и приготовил вторую иголку: - Ведь даже в последнем в жизни разговоре знала, за какую ниточку потянуть, чтобы у вас и сомнений не возникло, идти ли в тронный зал жертвенным ягненком.
- Она поставила себя на одну ступень со мной, самую важную: мы обе матери. Это так! А вы говорите...
- Оборвите ниточки, леди Эмендо! Вами поиграли и выбросили! -
Я машинально отметила, как грустно дернулись уголки губ мужа на последней фразе, и вдруг все поменялось. Не замеченный им самим простой жест расколол мой шоковый панцирь, наращенный в дни после переворота. Раскаяние хлынуло сквозь открывшуюся рану, затопило сердце. Я наконец-то увидела ситуацию глазами мужа.
Им тоже поиграли... и выбросили. По приказу Макты королевская стража была расформирована. Эреус взял себе одного молодого стражника, Эрвина секретарем, остальные же были потеряны. Дело его пяти последних лет было выброшено в помойную яму.
Я обняла Эреуса крепко и тепло, уткнулась лицом ему в плечо.
- Простите меня.
- Вы понимаете?! Я потерял все, все, - быстро, невнятно заговорил он и замолчал, играя желваками и досадуя на себя за слабость.
- Вы все вернете, я верю, - я замолчала. Новые беды и тревоги наползали широким грозовым фронтом на горизонт моих дум. Будущее нашей семьи было, и правда, мрачным. Неспроста я предпочла этим думам скорбь по названной матери! Если Семель вновь не потребуются услуги двойника, ход на королевский двор будет для Эмендо закрыт.
- Эреус, давай пока просто поживем здесь? Отдохнем, соберемся с силами? - наугад сказала я, для доверительности отказавшись от титулов. Муж хмыкнул, но потеплел:
- Придет осень, время балов и приемов, - и ты прибежишь в Карду бегом, в бальных туфельках... Здесь нечего делать, кроме как медленно сгорать под южным жестоким солнцем, Ариста.
Солнце в Донуме было действительно жестоким. Неестественно черными под ним казались наши с Эреусом тени на траве. Муж приподнялся, разминая затекшую руку, и его тень побежала по земле дальше, коснулась и слилась с тенью кроны дерева, такой же болезненно контрастной для глаз. Дальше лежала тень холма, а на нем - тень поместья. Как много тени вокруг! Будто большая буря собирается, да не в небе, а под ногами... Я почему-то вздрогнула. Впервые после отъезда из Карды страх всерьез накатил большой холодной волной, соленой не как морская вода - как кровь:
- Подождем. Полагаю, скоро в гости наведается Митто или Вако, чтобы заручиться вашей поддержкой в очередной интриге, - ободряюще сказала я. - И Эмендо вернут себе все, что потеряли.
Гедеон Вако прибыл на закате следующего дня. Тайно, в закрытой карете без герба фамилии, без слуг. Я смотрела, как первый министр поднимается в гостевой домик, где решено было побеседовать, и в сердце, вопреки недавним собственным ободряющим словам, нарастала тревога. В длинном темном плаще с капюшоном, бросающим тень на лицо, Гедеон казался призраком, явившимся в сумерках напророчить несчастной деве злую судьбу.
"Что за глупые фантазии, Ариста! Это просто старый знакомый Гедеон. Просто очередной круг нити в паутине интриг. Успокойся".
- На прошлой неделе Макта казнил последнего человека, открыто носившего фамилию Арденс, - без долгих предисловий сообщил Гедеон, едва Эреус захлопнул дверь, и мы сели за стол в центре гостиной - место для карточных игр и заговоров. - На этой неделе он затеял укрепление границ. Объявил цифру призыва, как в военное время. По тону, каким он общается с послами, можно догадаться, что все дипломатические связи, установленные Арденсами, будут разорваны. Он стремится изолировать Терратиморэ. И хочет устроить здесь какой-то "суд по крови" - среденевековое варварство, охоту на ведьм. И это у нас! Давших миру таких философов, как Медеор и Нессморс! - министр и последователь учения Медеора эмоционально всплеснул руками. - Что ж, новый Король не отдыхает ни днем, ни ночью, и нам, друзья, отдыхать не следует.
- А его свита? - хмуро спросил муж. - Я слышал, и тебя, и Митто он оставил на прежних местах. Как вы уживаетесь с его тремя белыми куколками?
- Двумя. Самого опасного, Нонуса, удалось отлучить от трона. Я убедил Макту, что Нонус и прежний путь не нужны новому Королю, указал путь королевский, и Макта сам изгнал своего вернейшего соратника. Я хотел бы уничтожить Нонуса совсем, - глаза Гедеона блеснули недобро и тревожно, - но он... будто исчез. Впрочем, пока он не надумает вернуться, мне до него дела нет! - министр усмехнулся. - Из прежнего окружения Макты я взял только двоих, исполнительных и не строптивых, как Нонус. Кауде поручен Суд по крови, Дигнусу связи с иностранными послами. Таким образом, все прежнее окружение Арденсов осталось у трона. ...Почти все, - Гедеон помолчал. - Только ты пострадал, Эмендо.
Эреус фыркнул:
- Я снова соберу стражу, будь уверен! - он хлопнул ладонью по столу. Меня ободрил этот жест. Я боялась, что муж долго будет переживать отстранение от двора и, к счастью, обманулась.
- Как Семель? - встрепенулась я, когда пауза стала затягиваться. Усмешка змеей проползла по лицу Вако:
- Сняла траур и примеряет белое платье невесты. Да, по слухам, она уже не носит ребенка Арденса.
Я охнула:
- Ей не надо было приходить в тот день во дворец! Или это Макта приказал ей избавиться от неугодного ему ребенка Арденса?
- Спроси при встрече, - равнодушно сказал Гедеон. Был зажжен всего один трехсвечник в центре стола, мы трое были на равном удалении от него, но мне показалось сейчас, будто министр освещен... лучше. Тени падали на его лицо по-другому, не подчеркивая, а приглушая недостатки. Впервые за все годы знакомства с Вако я подметила: в молодости он был красив! А случайный взгляд на его кисти, неподвижно и изящно, как у мраморной статуи, лежащие на столе, внезапно вызвал туманную, но жаркую фантазию, в которой эти сильные и опытные руки ласкали обнаженное женское тело. ...Мое?! - На мгновение я почувствовала кожей эти грубоватые и властные прикосновения, судорожно сглотнула... и очнулась от удивленного взгляда мужа.
- Семель мечется, - невозмутимо продолжил ничего не замечающий Гедеон. - Она бросается то в один угол, то в другой, но тьма вокруг лишь сгущается. Если она пожалуется тебе на кошмары, не брани ее, Ариста. Она беременна... страхом, - он усмехнулся и новым нервным движением облизал губы.
- По всему видно, Макта устроился во дворце на долгие годы, - задумчиво сказал Эреус. - Но что за нелепое истребление всех, мало-мальски связанных с Арденсами? Что нужно Макте?
- Думаешь, он сам это знает? - Гедеон засмеялся. - Новый правитель Терратиморэ непредсказуем и опасен, как хаос.
- Что будем делать?
- Скоро выгнать Макту не получится. Но это не значит, что можно оставить подготовку нового переворота.
- И кого ты хочешь посадить на трон?
- Асседи или Красы. Или Гесси, - заявил Гедеон. - По правде сказать, я не определился. Мне нравятся все три фамилии! - он захохотал.
"Каким-то иным огнем горят его глаза", - отметила я. Прежде на кулуарных заседаниях взгляд Вако был насмешливым и льдистым, отстраненным, точно ему было плевать, удасться новая интрига или нет. Сейчас же в них плясали жгучие искорки уверенности и интереса. Прежде взгляд главного министра убеждал не относиться к придворным играм слишком серьезно, а сейчас звал погрузиться в омут интриг с головой... Я тряхнула волосами, помассировала виски, пробуждая дремлющий разум, но ощущение сладкого сна не уходило. Да что за дурманное зелье привез Вако из Карды?! Я потянулась к вину, которое слуги перед нашей беседой поставили на стол, отпила глоток из бокала, отщипнула по кусочку от горбушки хлеба и жареного окорока. Мои действия пробудили аппетит и у мужа, и он также занялся мясом, хлебом и вином. А вот Гедеон к простой трапезе остался равнодушен.
- Что ж, пусть даже Крас. Главное, что не Арденс, - глухо сказал Эреус, разделавшись с первым бокалом. Его голос показался мне странно далеким, будто мы перекликивались в тумане.
- Точно, - Гедеон широко улыбнулся. Смутным видением отпечатались в памяти его очень ровные зубы, ярко-желтые в свете трех свечей. - Одному из троих отойдет трон Терратиморэ, когда мы прогоним Макту.
- Не убьем, а прогоним? - муж усмехнулся. Я зачем-то отметила, что его улыбка вышла не столь неестественно ровной и блестящей, как у Вако. Не вызывающей смутную подспудную мистическую тревогу. - Давно ли ты стал святошей, Гедеон?
Вако помрачнел. Тени расползались от его глаз и крыльев носа дальше, пока не поглотили лицо первого министра. Я, кажется, даже с полуоткрытым ртом следила за этим странным действом, и не сразу сообразила, что Гедеон просто отодвинулся из круга света.
- Макту нельзя убить, - раздался через мгновение глухой голос Вако. - Только прогнать, Эреус. Страх, который новый Владыка Карды возбуждает во всех одним взглядом, должен нам помочь.
Я прищурилась. Пламя свечей раздвоилось, заплясало огненный хоровод, но я наконец-то смогла рассуждать. О чем я хотела спросить Вако в начале беседы, пока не впала в странную спячку? Я опустила голову, чтобы мужу и Гедеону не было видно моего отрешенного взгляда. Я размышляла.
"История Макты набита мистическими и логическими загадками..." - подумала я и мысленно представила историю тряпичной куклой Антеи. Аккуратно распорола ей шов на животе и, разложив перед собой разноцветные тряпочки из ее нутра, принялась изучать их узоры в попытке установить истину.
"Макта - чудовище, но ненависть Нонуса была обращена не на него - на Кармель. Логика его фраз подсказывала: Макта не пожелал бы трон, не покончи Кармель жизнь самоубийством. Но зачем тогда он приходил во дворец? Каков был его путь до того, как он попал в сети Вако? Найти бы Нонуса и расспросить!" - я мимолетно пожалела странного белого человека, и к жалости примешалась толика вины: ведь это я представлением в образе Королевы отвлекла его внимание от Кармель.
"Кстати о Кармель. Что есть ее долг перед Мактой и как он связан с уничтожением рода Арденса Мактой? Кармель обмолвилась: Макта не успокоится, пока не уничтожит весь мой род. Но что могло вызвать такую ненависть?"
Нехватка нужных сведений показалась даже болезненной. Начали зудеть пальцы, будто интересная книга закончилась, а тебя так и тянет листать ее дальше.
- За что Макта так зол на Арденсов? Какой долг не отдала ему Кармель? - громко вопросила я застоявшуюся тишину комнаты. Гедеон заерзал.
- Эта вражда началась при Лазаре Арденсе, - скупо, неохотно сообщил он. - Лазар не отдал Макте один долг, и тот решил получить его с его потомков.
Эреус переглянулся со мной и знакомо тряхнул головой, отгоняя невидимый, но душный и густой туман чар:
- Лазал Арденс умер сто десять лет назад! Сколько же лет Макте? - он неуверенно засмеялся. - Ты приехал из Карды затем, чтобы разыграть нас, Вако? Даже Антея подняла бы на смех твою сказку!
- Макте что-то около ста сорока лет, - сухо сообщил Гедеон. - Когда вы вернетесь в Карду, Эреус, быстро разучитесь потешаться над сказками! Вспомните мумии южан, вспомните кристаллические сады северян, и вы поймете, что за сила дает Макте жизнь. Это не человек. Это чудовище под маской человека.
Дальнейшую беседу мы скомкали. Быстро договорились о первоочередных задачах в Карде и разошлись. Всех взволновил странный поворот беседы. Наша общая карета на нем накренилась и перевернулась, пассажиров повыбрасывало по разным сторонам дороги. По разным мирам. Мы с мужем очутились в одном, Гедеон в другом.
Муж пригласил Вако отужинать и переночевать, но машинально, из вежливости. В душе он был бы рад выпроводить первого министра побыстрее. А Вако рад был откланяться.
- Сохраним мой визит в тайне, - повторял он. - Я прогуляюсь у реки, разомну ноги - и назад, в Карду. Жду вас в столице, Эреус. Нужно побыстрее заново собрать твой особый отряд стражи. Асседи готовы обеспечить нас средствами, если это поможет им однажды занять трон.
- Мы скоро приедем.
Вако ушел. А мы зажгли больше свечей, уже не скрываясь, и принялись вспоминать легенды южан и северян, что упоминал Гедеон.
Мумии южан можно было увидеть в бродячих цирках. Редко их выставляли там, собирая толпы любопытных. Я видела их два раза. Оба раза это было человеческое тело, высушенное как лист, забытый в книге, хрупкое, желтоватое. Такое в Южной Империи с людьми делали легендарные существа из света, питающиеся влагой. Они обнимали человека, высушивая при этом до капли. Поймать, пленить, убить их не удавалось, но свидетельств очевидцев и последствий трапез тварей было достаточно, чтобы признать их реальность. А Север издавна похвалялся кристалическими садами - удивительными узорами прозрачного твердого вещества, образующего подобие кристаллов под действием солнечного света. Я не видела их вживую, в наших краях они чахли, - только на картинках в книжках. Но какая сила связывает существ из света юга и кристаллы севера?
Я спросила это вслух. Муж почесал лоб и через минуту изрек:
- Кристаллы северян неуничтожимы, и существ юга нельзя убить.
- Как Макту!
Он пожал плечами:
- Еще и те и другие иначе ввязаны в ткань бытия. Они вроде бы растут, живут, питаются. Но иначе, чем все. Противоестественно.
"Иначе ввязаны". Мне понравилась эта фраза. Представился узор из нитей, меж которыми проложены тонкие металлические пруты. Другой материал. Создающий новый узор поверх основного на общем полотне.
- Противоестественным становится все, что соприкасается с Мактой, - тихо сказала я. - И Гедеон...
- Таким уверенным и увлекающим я его никогда не видел, - в глазах Эреуса заплясала усмешка. Он подвинул к себе тарелку с мясом и принялся резать окорок, решив перекусить по-хорошему. - А вас Гедеон, похоже, и иначе... увлек, а, неприступная леди Эмендо?
- Прекрати, - отмахнулась я. Недавняя странная слабость сейчас казалась отвратительной, а то, что обвинить в ней некого, совершенно выводило из себя.
- Без Гедеона скажу: в историю со стасорокалетним Мактой, конечно, не верится, должно быть, с Арденсом повздорил какой-то его предок, - задумчиво проговорил муж. - Так или иначе, мы возвращаемся в столицу, женушка.
Он дорезал окорок до конца, нож пару раз скрипнул по тарелке, и снова стало тихо. И я, наверное, впервые за все годы брака, вдруг с раздражением подумала, что не хочу слышать, как муж будет есть и булькать вином, наливая его в бокал из бутыли... Или это странный дурман, привезенный Вако, виноват, это он вносит разлад между нами?
- Что вы думаете про новый отряд, моя леди? - как бы невзначай спросил Эреус. Зная, как важно для него мое мнение, я изобразила радость, которой не чувствовала. Вышло весьма правдиво, помог многолетний опыт двойника Королевы. Заново собираемый отряд - отлично, но слишком уж странен стал хороший знакомый, предложивший эту авантюру. Прибыв в Карду, не станем ли и мы такими же странными, как Вако? "Впрочем, - тут я почувствовала, что губы растягивает ехидная улыбка. - Если мы станем столь же странными, мы перестанем замечать свою странность, не так ли?"
Я все-таки оставила Эреуса ужинать в одиночестве, а сама направилась к главному дому на холме. По тропке, мимо темной зубчатой стены леса... Гнетущее, появившееся вместе с Вако ощущение чего-то жуткого, страшного своей неизвестностью, усиливалось. Я ждала, что над головой пронесется черная птица - мрачная вестница смерти, проводник в мир призраков, ждала, что в густой тьме августовской ночи загорятся глаза дикого зверя, невесть как оказавшегося на территории поместья Эмендо, но ночь была тиха. Никаких призраков, никаких знаков, только холодящее присутствие чего-то злого, голодного, невидимого. Противоестественного. Иначе ввязанного в ткань бытия.
Антея играла с куклой на террасе. Я остановилась в отдалении, пока не окликая, просто следя за ней.
Антее недавно исполнилось двенадцать. Умная, послушная, спокойная... моя большая девочка. Она сшила кукле красивое атласное платье и пустила по краю сложную вышивку, сделавшую бы честь и взрослой мастерице. Сейчас она осторожно надевала платье на куклу - не обычную, из тряпок и дерева, а красивую, восковую. Их для Антеи делал умелец Нарро в Карде - больших, с мою руку кукол с тонкими лицами, изящными ручками и ножками из желтоватого воска, так похожего по цвету и фактуре на настоящую кожу. Если б не бесформенные матерчатые тела, их можно было б принять за каких-то удивительных лиллипутов. Взгляд стеклянных глаз был почти как настоящий, и это вызывало одновременно восхищение и отвращение. Я не выговаривала дочери, что в ее возрасте уже не играют в куклы, не пыталась иными способами пресечь это увлечение, потому что понимала: для Антеи создание костюмов для кукол было родом искусства. Она нашла в себе удивительное умение создавать иллюзию одушевленности неживого, и это и пугало, и завораживало меня.
Антея затянула тельце куклы в крохотную и точную копию женского корсета, придав мягкому тряпичному тельцу соблазнительные живые формы, и я вздрогнула. Теперь сходство куклы с человеком было кощунственным. Я испытала жгучее желание бросить тварь в огонь, пока она окончательно не ожила. Когда ее лицо и руки начнут растекаться лужицами воска, я смогу убедить себя, что это лишь кукла.
- Мама, помните сказку, которую бабушка Янна рассказывала? - вдруг тихо спросила Антея. Я улыбнулась: дочь опять почувствовала тревогу матери и спешит отвлечь?
- Которую, милая?
- Я сейчас вдруг вспомнила... Про колодец Ужасной Лесной Старухи.
- Таинственной Лесной Старухи, - машинально поправила я. Образ старой Лесной Ведьмы, которым няньки издавна пугали непослушных детишек, нравился мне. Я почему-то не видела в Лесной Старухе озлобленное на весь мир чудовище, а чувствовала странную приязнь, сродство с мудрой и справедливой отшельницей.
- Таинственной, - дочь лукаво, по-взрослому улыбнулась, будто прочитала мои мысли. - Маленький мальчик свалился в таинственный колодец у хижины Лесной Старухи. Он падал, падал... пока не понял, что летит. Потом он опустился на дно в темном мире, искаженном, как отражение в кривом зеркале. Там он вступил в бой с Порождением Тьмы. Мальчик победил, но случайно вдохнул кусочек тьмы, и поэтому вернулся в родной мир искаженным. Люди боялись, сторонились его. Только его старшая сестра не испугалась. Она пошла в услужение Лесной Старухе. После череды служб-испытаний девушка выведала у ведьмы волшебное исцеляющее заклинание и исцелила брата. Так вот. Я вспомнила ее и вдруг подумала: а что такое "Порождение Тьмы"?
"Порождение Тьмы..." - я почему-то подумала о Вако и усмехнулась странному сравнению. Во рту появился кислый привкус недавно выпитого вина, тошнота подкатила к горлу. Я присела, сорвала соломинку, нервным движением поднесла ко рту, сжала в зубах, и ее легкая горечь, пьянящий крепче вина аромат немного успокоили. Подул ветер, принеся привычный запах пыльных дорог и сухих трав - запах начала осени. Я поежилась:
- Порождение Тьмы? Не помню, дочка. Какое-то воплощение зла.
- И стишок-заклинание, которым сестра исцелила мальчика, я забыла...
- Потом найдем в книжке. Знаешь, пора спать.
- Красиво у меня получилось? - Антея любовно огладила кукольное платье.
- Очень. На первый бал сошьем тебе такое же.
Антея грустно усмехнулась:
- Я некрасивая.
В чем-то она была права: пухлое, неладно скроенное, как у многих подростков, тело, неопределившиеся, незапоминающиеся, мягкие, но крупные черты лица. Но я улыбнулась. Некоторые бутоны распускатся позже, но цветут дольше. Я полагала, подлинный расцвет красоты Антеи придется на семнацать или даже двадцать лет.
- Подожди. До твоего первого бала еще два года. Многое изменится.
- Это вы всегда были красавицей, не я, - в голосе восхищение яркой матерью и нотка зависти. Я засмеялась:
- Я твоем возрасте меня дразнили ''обезьянкой'' за большой рот. Мы поздно зацветаем, Антея, зато как расцветаем! Я ясно вижу тебя через десять лет. Ты будешь красивее этой куклы.
Антея крепче обняла куклу, зная о моем неоднозначном отношении к этим созданиям.
- Почему ты их не любишь? Они красивее людей, - прошептала она, как подруге, и провокационно замолчала, ожидая ответа. Я вздохнула: