Авиатехник Сергей Голубев очнулся и понял - проспал. Часы показывали восемь, значит, надо бежать что есть мочи в аэропорт. Вылетали обычно до восхода солнца, а теперь оно уже начинало свою жаркую работу. Сколько раз Сергей убеждался, что самое скверное - чувствовать себя виноватым. Командир, возможно, и слова не скажет, только смотреть будет в сторону. Он человек интеллигентный, обходительный, а вот Женька... Сергей вдруг представил, что экипаж его не дождался, улетел. Тогда это будет не скандал а ЧП.
...Машина ещё заправлялась. Сверху на плоскости стоял бортмеханик Евгений Волков. Он не просто стоял, он возвышался над всем пространством лётного поля, скрестив на груди руки, эффектно расставив ноги. Раньше увидев Женьку в этой позе, Сергей даже завидовал, невольно хотелось такой же тонкости, изящества в движениях.
"Довольно вздорных реакций на вздорные обстоятельства, плевать на то, какая у кого стойка!", - торопливо бросив свой старенький портфель у колеса Ан-24, техник принялся за преполётную подготовку. Командир и второй пилот, как было видно, ещё не пришли с медицинского контроля, и Сергей надеялся успеть слить топливный отстой, взглянуть на двигатели и оформить документацию.
- Ты, как шеф, приходишь в последний момент, - послышался сверху недовольный голос.
Заправку дистиллированной водой и керосином здесь, в командировке, делал обычно техник, а бортмеханик, избавленный от предполётных забот, до самого запуска дремал в салоне.
- Ладно, не возмущайся, аристократ, - примирительно отозвался Сергей, энергичным рывком поднимая крышку капота. Он удивлён: Женька почему-то не стал возмущаться.
Прошло уж больше недели, как экипаж выполняет спецрейсы, доставляя сюда через море овощи и фрукты. Командир самолета Анатолий Петрович оттого, что сегодняшний рейс в Грозный по метеоусловиям задержали, немножко не в духе. Заметив стремительность в его походке, все сразу полезли в кабину.
- Слышь, Женька, ещё раз сдвинешь кресло, не посмотрю, что ты у меня в любимчиках ходишь - поломаю ребра, - шутливо гневается командир.
- Это не я, Петрович.
- А кто? Пушкин?
- Кто вчера был из экспедиторов? Галочка... - самозабвенно улыбаясь, парировал Женька. - Как прилетели, вы ей всё свой рабочий кабинет показывали - сами и сдвинули.
- Нет, вы слышали? Издевается!.. То был маленький экспромт. Ладно, поехали, курортники.
Во время запуска и на рулении парни молча работают, в движениях рук и на лицах сосредоточенность. Сотни раз повторенные манипуляции переключения кнопок, рычагов, тумблеров. Системность в любой работе может утомить, но в лётной этому мешает сильное, динамичное ощущение неба; на исполнительном старте приятно почувствовать себя всадником такого стремительного коня. Хорошо разогнанный, пустой Ан-24, словно гигантской пружиной отталкивается от земли и в несколько секунд набирает добрую сотню метров высоты.
В пассажирском салоне сняты почти все кресла. В утренней дымке синеет и искрится мелкими бликами Каспий, зато отчётливо просматривается уходящий берег. Высотные здания на опорах выглядят изящными тумбочками, а там, где заканчиваются зелёные кварталы, время будто замерло, увязло в бескрайних песках Мангышлака. С сегодняшнего утра Сергею не хочется замечать той разности впечатлений, какую дают людям профессии лётчика и техника. Его занимает теперь обратная связь, то, что сам человек даёт профессии, какие мысли закладывает в дело, чтобы оно не казалось мелким и недостойным.
...На высоте около пяти тысяч метров в салон вышел Волков и немедля позвал Сергея в пилотскую. Все сидели, обернувшись к выходу. Командир показал на правое лобовое стекло.
- Видишь, трещина...
По покровному слою стекла расползались неровные линии.
- Да расправь ты плечи, Миша, стекло-то, если и выскочит, то полетит не на тебя, а вперёд от избыточного давления, - штурман хлопает по плечу Михаила Крименцова, но тот, едва заметно покраснев, пропускает эти слова мимо ушей.
- Это покровное треснуло, а бронестекло и кувалдой не разобьёшь, мы как-то на списанном пробовали - бесполезно, - с неожиданным азартом заговорил Сергей. Командир смотрел на него, мягко улыбаясь, второй пилот настороженно слушал, а штурман от душевной щедрости даже обнял Сергея.
- Придётся домой лететь, скажем в радиограмме, что не сможем исправить своими силами. Техник отказывается... - пробормотал бортмеханик.
- Я и не думаю отказываться! Если менять стекло, заменю и здесь, - запальчиво возразил Сергей.
- Тяжелый ты человек, - угрюмо заключил Женька, зрачки его при этом то расширялись, то суживались, точно пульсировали. Вчера вечером, позвонив домой, он узнал, что жена родила сына. В первые секунды Женька сиял от этой новости, как от большой, внезапной удачи, но вскоре взгрустнулось: будешь теперь жить, как по расписанию, пелёнками развлекаться. Ему хотелось поскорей домой, и раздражало то, что молчит командир.
"Неужто не догадывается, что это Мишкина работа? При наборе скорее всего забыл про обогрев, а на высоте дал сразу интенсивный режим, оно и лопнуло. А вообще-то оно лопнуло кстати, лишь бы этот петух не мешал. "Я и здесь заменю!" Тебе же, дурень, желаешь лучшего. Повозишься с этим стеклом - поубавится прыти".
Пробив плотные, молочного цвета облака, самолёт вошёл в зону аэропорта Грозного. После посадки, едва открыли дверь, горячий, влажный воздух ворвался в остывший салон. В ожидании загрузки лётчики привычно разлеглись на траве под стабилизатором. Они немного устали, но эта усталость не от физических нагрузок. Утомляет само время, когда много дней чувствуешь себя, словно цепью прикованным к штурвалу, а все земные удовольствия видишь только с высоты полёта.
- Сейчас бы ящик чешского пива да к морю, - с закрытыми глазами вяло проговорил Женька.
- Не дразни душу, Пёсьев, не надо, - так же лениво отзывается второй пилот.
- Петрович, мы уже вторую неделю здесь, а на пляже ни разу не были. Куда смотрит командир?
- А ты думаешь, я против? Я первый осушил бы этот ящик, да нечего было идти в лётчики...
- Но мы не можем игнорировать тенденции парадоксальных иллюзий, - вроде как возразил Женька, сказав что-то умное, путаное. - Живём, как нищие духом. А стекло? Пока пришлют новое, пока Серёжка заменит - два дня пройдёт. Или мы домой полетим?
- Нет, Сергей же сказал, что здесь заменит. Зачем нам зря керосин жечь?
- Ну так давайте устроим маленький праздник. Всё-таки сын у меня.
- Петрович, он иногда дело говорит, - второй пилот приподнялся с травы, сел на ступеньку трапа.
- Вы так хлопочете, будто в авантюру меня втравливаете. Мы и так завтра отдыхаем - ждем стекло, - весело заключил командир.
Из кабины Сергей уже видел трещину лобового стекла, но ему интересно разглядеть дефект и снаружи; с сегодняшнего утра птицей билось желание доходить до самой сути во всём, что касается работы.
- Почему эти стекла трескаются? Где их авиационный запас надёжности? - подойдя к летчикам, скромно посетовал Сергей.
- Это тебе, Миша, вопрос на засыпку, - кивнул на техника командир. Второй пилот вздрогнул, растерянно покрутил головой.
- Трескаются, значит судьба у них такая, бывает раз в пять лет, веско заявил бортмеханик.
После посадки в конце рейса, едва остановились винты, пилотская дверь распахнулась точно так, как открывается школьный класс в конце последнего урока.
- Миша, медведь, посмотри как ты посадил, два ящика упало, - пружинистым усилием рук, как во время тренировки на брусьях, Анатолий Петрович перебросил корпус через свалившиеся в проход ящики и продолжал в шутливой манере распекать второго пилота. - Когда выходим на прямую, ты не ворочай штурвалом; Ан-24, он же может идти, как утюг, а у тебя его, как корыто, кидает по сторонам.
Часа через два экипаж загорал на каменистом берегу Каспия. Однообразно-равнинное с высоты полёта море здесь открывалось во всём своём великолепии. Слабые волны казались вблизи изумрудными и радовали лётчиков, как самых чувствительных отдыхающих. Легко касаясь чисто вымытой прибоем скальной породы, к воде устремляется стайка загорелых девушек.
- Мишка, Мишка, где ж твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка... - поёт командир, и эта ископаемая для сегодняшних дней песня неожиданно волнует, как мысль о мимолетности счастливых переживаний.
Вечером у летчиков в гостиничном номере шумно. Собравшийся на кухне экипаж в прекрасном расположении духа.
- Ты , Миша, мало интересуешься в полёте или, может, стесняешься, а надо спрашивать смелее, - по-отечески мягко говорил Анатолий Петрович, - чтоб у нас с тобой не было ни каких несогласованностей. Я не хочу сказать, что у меня никаких вопросов не бывает. Помнишь, первый раз садились в Грозном? Три полосы и все рядом. Куда садиться?.. Так что вопросы у всех могут быть. Старайся не уходить от сложных моментов с погодой, с посадками, легче будет, когда сядешь за левый штурвал.
На столе появляется шампанское.
- Ну что ж, я полагаю, надо поздравить Евгения с тем, что он родил мужика, а не девку, - широко улыбаясь, командир глядит на бортмеханика с таким почтением, будто тот создатель всего человеческого рода.
Около полуночи из аэропорта пришёл Сергей. Принимая из рук командира бокал с шампанским, он чувствовал себя, как на покорённой вершине. Около десяти часов пришлось поработать со стеклом. Трудно было снять облицовочные панели, демонтировать некоторые приборы, освободить стекло и отодрать его от каркаса фонаря. Сергей забрался на нос самолёта и давил ногами, пока стекло не отделилось от слоя специальной замазки. Но еще труднее далась ему установка нового стекла с тяжестью самого крупного диска штанги. От переутомления дрожали руки, темнело в глазах, но Сергей испытывал небывалую радость. Как ненавидел он раньше собственное скептическое отношение к самому себе, и как дорого это стремление жить, не сгибаясь перед трудностями, без малейшего разлада с собственной совестью!
Наутро Сергей первым пришел в аэропорт, подготовил самолёт к вылету.
- Ну как тут, Серёжа, всё нормально? - услышал он слова командира, который как то внезапно появился у самолёта, осмотрел планер и шасси, проверил вращение винтов.
- Нормально, Анатолий Петрович. По технологии надо бы проверить кабину на герметичность, но у них тут компрессор не качает, я говорил с начальником смены...
- Ладно, сейчас сделаем облёт и проверим по кабинному вариометру.
Проводив самолёт, Сергей ушёл на край стоянки, присел на ящик с песком, достал пачку сигарет. Ему нравилось наблюдать момент взлёта.