Аннотация: Рассказ о том, как иллюзии неизбежно ведут к разочарованиям... Особенно грустно разочаровываться в любви. Рассказ опубликован в 4-м номере журнала "Юность" в 2011 году.
Наталья Якушина
Ты всё ещё мечтаешь о любви?
Дым плотной завесой, словно туман Джона Карпентера, заволакивал бар - "Сети". Мы любили компьютерные сети, впутываясь всё сильней в виртуальную паутину. Любили дешёвое пиво, что повсюду раскидывало ловкие силки. Любили этот дым, никотин... Рыболовные сети - драпировку стен, напоминание, что к пиву хороша солёная рыба. Пересечение грубых балок на потолке. И, конечно, ловушки любви, которые с возрастом производили всё меньшее впечатление.
Я и Коля всё реже и реже в них попадались, а в какой-то момент совсем поумнели, стали их обходить, ограничились друг другом, этими баром, пивом и сигаретами, посетителями, которые, будто фонограмма, проявлялись лишь силуэтно.
Нефильтрованное пиво пузырилось, мы сидели у стойки, потягивали мутный напиток, глоток за глотком, и сетовали на несовершенство мира. И больше всего мучил вопрос: почему же не срослось, не вышло. Коля щедро делился опытом:
- У Ильюшиной. Каждый раз я её отговариваю от беспорядочных связей, предлагаю присоединиться к нам, к любовным отщепенцам. А она - ни в какую. Потом плачется: "Что ж мне, совсем ото всех отказаться. Я слабая женщина".
- Ха, - замечаю я с умным видом. - Вот поэтому мы, женщины, обречены.
- Бог придумал любовь, чтобы мы совокуплялись, потому что иначе нас сложно заставить плодить себе подобных.
- Нет, Бог всё-таки добрый и придумал любовь для тех, кто не пьёт, не курит и не употребляет наркотики.
- Ага, и не нюхает клей... Я уверен, что от любви умирает больше народу, чем от рака лёгких, - сказал Коля и важно закурил сигарету.
Вечер резко накренился в сторону романтики, в которую впадает обычно человек, вкусивший алкоголь и луну одновременно. У Коли лёгкие волосы, они упрямо вьются в разные стороны, похоже, что их вот-вот сдует, и Коля станет лысым. А ещё у него всегда сухие губы. И бледно-голубые глаза казались бы холодными и безжизненными, если бы не многочисленные складочки в уголках век, которые выдавали весёлого и беззлобного человека.
За соседним столиком сидит одинокая девушка. В том смысле, что она пришла в бар одна, и пытается, довольно откровенно, привлечь к себе внимание. Она задевает то нас с Колей, то двух парней, сидящих на другом конце этого безумного мира. Девушка яркая, брюнетка, с родинкой возле губ, несколько высоковатая, но красивой её не назовёшь - нос подвёл. Думаю, если б этот нос и эта девушка стали жить раздельно, то они оба стали бы от этого счастливее. Видимо, она пребывает в том радостном, приподнятом состоянии, которое предшествует истерике. И пусть - каждый может иногда позволить себе безумства.
В голове откуда-то из почти забытого детства возникла песня:
"Девочка, сдурев от шума и от дыма окосев,
Что-нибудь решать и думать отучается совсем.
О, сладкая жизнь!"
Иллюминация зажглась - и мы погрузились в отблески множества лампочек, которые, если зажмуриться, напоминали небрежные мазки импрессионистов.
И вдруг слышу среди разговоров, превращающихся в угрюмый рокот, под плеск пива о стенки стаканов, от парня по соседству, как он намеренно громко отвечает на вопрос одинокой соседки, глядя почему-то на меня:
- Нет, я с вами не знаком, но вон ту-у-у девушку хорошо знаю.
И кивнул многозначительно в мою сторону. Я вздрогнула, стала судорожно перебирать в голове всех тех, с кем мне пришлось переспать случайно, потому что это самые опасные типы, при встрече с которыми пробелы в памяти вполне предсказуемы. Потом решила, что нет, ошиблась. В принципе, я привыкла, что меня знают некоторые люди, которых я не знаю, например, сосед на меня заглядывается, а я - не замечаю... И я сказала:
- Нет, вы меня знать не можете. А вот вашего друга я действительно знаю, мы играли в детстве в земли, футбол, казаков-разбойников...
- Да? Вот новость, Макс, это правда?
- Правда. Мы живём в соседних дворах с рождения.
- Какой же маленький наш городок. Да, Света?
Мне казалось, он упивался этой сценой, своим превосходством и моей растерянностью. Мне ничего не оставалось, как прикинуться поваленным деревом, которое не так уж и стремилось участвовать в жизни леса. Нате, дожирайте меня, короеды.
- О да! Деревня, - ответила я, а сама кусала губы, силясь вспомнить.
- А ведь ты, Света, так меня любила, помнишь, так любила, до безумия?
- Я?! Любила?!!! Ну, знаете ли, воображение у вас...
Но Коля уже смотрел на меня подозрительно, и я ему знаками показывала, что, мол, всё нормально, я с тобой, никого не любила, этот парень бредит.
- Ну что, Света, может, выйдем на воздух, проветримся, и я освежу твою память?
Я быстро прошлась по нему взглядом: модная козлиная бородка, небольшие карие глаза, коротко стриженые тёмно-русые волосы, широкая ровная спина, будто по ней прошёлся каток, на толстой шее - массивная золотая цепь, на ногах - спортивные сандалии, - нет, ничего не помню.
- И чего это ради?
- Узнаешь.
Мы вышли, на улице наши фигуры обдало прохладой, что летом совсем нелишнее. Каштаны мирно качали увесистыми лапами с растопыренными толстыми пальцами. От разогретого за день асфальта исходило тепло, он не успевал остывать, такое жаркое выдалось лето. Парень испытующе щурился.
- Так и не вспомнила?
- Нет. Может, это такой хитрый способ знакомства?
- Тогда будем знакомы, незнакомка. Я Миша.
- А я...
У меня не так много знакомых миш. "Неужели тот самый?"
- А я тебя уже узнала... Боже, так стыдно. Ты так изменился. Но как я могла тебя забыть? Прости...
"Как я могла его забыть?!!"
Вспоминаю зиму. Я бегу, ноги тонут в пушистых сугробах. Снег только-только перестал падать. Луна из-за домов вышла рано. Тихо - все звуки тонут в белой пелене. Мы с друзьями перебрасываемся снежками, от радости, что вот он - подарок к Новому году вместо привычной слякоти. А Миша меня догнал и обнял. Всё бы хорошо, но случилось нечто неожиданное - прошибло током. Я встрепенулась, Миша ослабил хватку, ничего не понимая. А я посмотрела на него совсем по-другому. Вот мы друзья - а вот уже нет...
...Горят свечи. Мы играем в карты. Я всегда выигрываю, даже если для этого приходится смухлевать. Миша видит, что я нечестно играю, но сказать об этом не по-мужски. В его глазах прячутся лукавые солнечные зайчики. И между нами такое напряжённое поле, притяжение, что это чувствуют все. И говорят:
- Хорош! Сколько можно? Она же мухлюет, а ты не видишь.
- Я вижу. Я бы играл так всю жизнь... Всю сладкую жизнь...
...А ещё спина, голая спина... Всегда его спина нравилась. Отлаженная работа мышц. Заученные движения кун-фу. Длинная палка, виртуозно вращающаяся в воздухе... Такой умный. Интересовался мистикой. И не боялся заблудиться в лесу. Мы были детьми. Но мечта о двух половинках, наверное, уже в нас пробудилась...
Миша рассмеялся. Миша интересно смеялся: то во весь голос, то просто улыбался, глядя на меня, как будто говоря: "Ну, ты даёшь! Нет, правда?!", и продолжал хохотать без удержу.
- Ничего, я не обидчивый. Может, бросим всех и пойдём куда-нибудь зажигать звёзды?
Бывают люди, при встрече с которыми всё останавливается: время, звуки, не снуют туда-сюда прохожие... Взгляды пересекаются - и впиваются накрепко друг в друга, как магниты, прикоснувшись нужной стороной. Вокруг больше ничего нет и никогда не было. Вот только эти прожилки, блеск влажных глаз... Зрачки сливаются с ночью - и всё.
- Сколько ж лет прошло?
- Лет десять. Не важно. Нам было по 16, и нам ещё нельзя было заниматься сексом.
- А теперь можно?
- Надеюсь, - сказал Миша, осматривая мою фигуру. - Ты же красавица. И я этой встречи столько ждал...
- Ой, вы посмотрите на него, он ждал, ага, за стойкой бара десять лет... Ладно, только я попрощаюсь с Колей.
Я впорхнула назад в бар, и, наверное, по моей лёгкой, приподнятой походке Коля сразу понял, что мы с Мишей собираемся уйти.
- Коля, ты не представляешь, что произошло... Я его действительно знаю. И нам пора.
- Неужели? А как же превратности любви?
- Иногда бывают такие случаи, когда превратности не пугают.
- А, ну давай вали, предательница! Дай мне почувствовать, что я один в здравом уме на всей этой планете, где, чтобы выжить, надо кого-то съесть.
В тот день я, повинуясь интуиции, вырядилась и даже помадой губы накрасила. И теперь, идя рядом с Мишей, чувствовала себя уверенно. Я мотала туда-сюда сумочкой от "Прада", кофточка блестела стразами, каблуки стройнили, юбка развевалась, как советский флаг. Причёска волнами ниспадала на плечи, долго пришлось над ней работать, сбоку искрилась заколка, как кокетка. А на шее красовалось колье из мелких красных розочек от "Avon", которое я всегда надевала к любви. Звезда из старого кинематографа, да и только... Грета Гарбо.
Я не знаю, как люди определяют, что перед ними именно влюблённые, которые не встречаются день за днём, а вместе только на сегодня, и это сегодня тянется и тянется, как в замедленной съёмке, перетекая в бесконечность.
Этот сценарий я вынашивала долгие годы, что-то вычёркивала, меняла, добавляла, думала, как это будет, воображала костюмы актёров... Миша, конечно, со своими сандалиями подвёл, но это не важно. Прогнозировала: "А что, если я скажу то... То он, наверное, ответит, то-то". В финале всегда-всегда плакала. Ведь хороший фильм всегда заканчивается трогательным расставанием... Как в "Мосту Ватерлоо".
Только, это часто так бывает, сценарию долго приходится попылиться в ящике стола. Кто-то написал текст получше - и теперь снимают его. И измышляешь истории попроще... Но и эту не выбрасываешь, ведь он первая, любимая и такая максималистская. И вот когда не ждёшь... кто-то порылся в столе, прочитал и говорит: "Это же хорошо! Внимание! Будем снимать!" И этот кто-то Федерико Феллини, не иначе. Чудо, ожившее по плану - "Dolce Vita". Я в такие минуты начинаю верить, что есть Бог, есть любовь, мир во всём мире возможен. "Давайте, - скажет Феллини, который Бог. - Выкладывайте вашу чепуху на стол, самые смелые записи, документы, всё ваше барахло".
Это же я, я все эти годы мечтала о том, как встречу Мишу, вся такая безумно привлекательная и интересная, - и он пожалеет, что задушил наши чувства в зародыше: когда-то давно сказал, что не любит меня, никогда не любил и вообще я не в его вкусе. Я мучилась комплексами неполноценности 10 лет, время от времени думая, почему это я не во вкусе Миши... Сначала я всё время ему звонила и выслеживала, и за мирными вопросами "Как дела?" и "Чего нового?" неизменно следовали другие, которые многие сочтут унизительными, но мне тогда было всё равно: "Неужели не любишь? Неужели совсем? А, может, попробуем? Почему ж никогда?" А потом я отчаялась, и чувства угасли.
Успех у других мужчин не перебивал гнетущего ощущения безответной любви, и я, как паук, ждала своего часа, чтобы съесть попавшего в паутину Мишу. Нет, не съесть, растоптать, унизить, выпить кровь! И на тебе - я всё забыла. Иду себе, как дурочка. И хочу одного - оказаться в розовой до приторности сказке.
- А куда мы идём?
Свет фонарей. Наши тени, тени деревьев, домов, падая на асфальт, рисовали на дороге абстрактные фигуры. Невидимый Кандинский поработал над этим городом. А простая золотошвейка в кокошнике вышила на небе мышиным крестиком звёзды. Машины перестали елозить, люди - ходить... И в такое время можно слышать, что говорят люди за квартал отсюда, как за три квартала лает собака. Дорожный знак, плохо прикреплённый к столбу, неприятно содрогался железом. Казалось, что в каждом темнеющем дворе схоронилась тайна, а из каждого окна заброшенного здания выглядывал призрак злобной старухи... Повеяло давно забытыми детскими страхами.
Цветы - маргаритки, бархатцы, петуньи, приглушённые темнотой - кивали мне головками и будто подбадривали. Наверное, это идеальное время для поцелуя, когда ничто не отвлекает от нежного движения губ. И первыми реагируют глаза, которые чуть прикрываются веками и ретушируются ресницами в ожидании наваждения.
- Ну, давай заглянем в какой-нибудь бар по дороге, я бы выпил кофе и с удовольствием поболтал бы с тобой. Мне кажется, нам есть, что рассказать друг другу.
И вот мы сидим в баре с незамысловатым названием "У Вадима", на улице, где, несмотря на ночь, людно и шумно, и говорим, и каждое слово для нас - слиток золота.
- А разве ж ты не ведьма? - спрашивает Миша.
- Да, точно, ведьма, ведьма из Блэр, я умею готовить зелье из глотков нежности, дыхания оттепели и прошлогодних снов Деда Мороза.
- Интересно, я бы даже сказал, интригующе, - заметил Миша и подлил себе ещё водки.
Видимо, для того, чтобы отважится со мной переспать, надо выпить не меньше бутылки.
- А ты кто по жизни теперь?
- Цветочница. Флорист. Составляю букеты да икебаны в дорогом бутике.
- Забавно.
- А ты?
- А я... Скажу тебе честно, мошенник. Меня вот уже в розыск объявили, надо срочно драпать из страны. Мою фотографию можно в скорости увидеть на стенде рядом с особо опасными преступниками.
- Надо же... Никогда бы не подумала, что ты Остап Бендер.
И Миша нежно взял меня за руку, вернее, схватил, будто хотел удержать не руку, а нечто другое.
- А я вот в Египте недавно был. Три тысячи евро с собой взял, не пригодились, едва тысячу потратил. А ты была в Египте или ещё где?
- Нет, никогда не была за границей, представляешь? Денег едва на Монтеня и Шпенглера хватает, чтоб с Колей более-менее на равных общаться, он умных, гад, любит.
- А он...
- Нет, только друг.
- А сумка? Дорогая же...
- Эта? Подарок. И то, я думаю, что не "Прада", подделка.
- Понятно. Ну ничего... Будет у тебя всё. Вот я вернусь из бегов... А как ты думаешь, какими бы мы стали, если бы были все эти десять лет вместе?..
"Ой, только бы не сорвалось. У меня так давно не было секса" - пульсирует в моей голове.
Очнулась - и не слышу ничего. Всё исчезло, выключилось. Вибрации машин и телефонов. Пьяные голоса за дверью. Презрительный взгляд старой, совковой ещё, администраторши "Интуриста", внимательно рассматривающей наши паспорта... Свист ветра в неплотно подогнанных рамах. Город со всеми безумными звуками утонул во внезапной глухоте, ушёл на дно жизни, свернулся клубочком и заснул.
- Есть легенда, что в каждом человеке живут вместе пятнадцать душ, и после смерти они разлетаются в разные стороны, устав терпеть друг друга.
- Да? Тогда я вынужден сообщить, что тебе удалось целиком завладеть всеми моими пятнадцатью душами ещё до смерти.
- Что ж мне делать с таким сокровищем?
- А ещё я, кажется, снова запал на тебя. Тогда тоже, но сказал тебе неправду, чтоб отвязалась, перестала преследовать. Ты такая же, как я, будто из одного теста нас сделали. Я испугался. Не очень приятно, когда тебя видят насквозь... И не очень хорошо, когда со дна души поднимаются все разом чувства, о силе которых и не подозревал, и безжалостно топят мозг...
Я вздохнула. Одной моей половине такое признание польстило - многолетний комплекс неполноценности сам собой испарился, а другая - загрустила от того, что не услышала этих слов ещё десять лет назад. Теперь они даже не производили на меня сильного впечатления. Я знала, что романтика в понимании мужчин и женщин имеет несколько разное значение: для женщин романтика - получить кольцо, пусть скромное, но с обещанием жениться, а для мужчин - получить удовольствие и свалить, вспоминая обо всём иногда с умилением... "Мне нужны случайные бабы и одиночество... Я хочу путешествовать холостяком по городам и весям", как писал Фредерик Бегбедер.
"Что было бы, если бы... мы... были вместе?"
- Ты мне тоже очень нравился. Прости, что зацепила тебя своим ураганом. Я была юна и бесхитростна.
- Ничего, мне льстила твоя навязчи... э-э-э... настойчивость...
Мы ещё минут пять помолчали, время от времени дотрагиваясь друг до друга, чтобы убедиться, что всё это - не сон, потом Миша забылся, а я лежала и смотрела на звёзды, которые зажглись и вот-вот погаснут, уступая небо солнцу.
Иногда хочется отложить сон, чтобы не закончилось сегодня. До последнего оттягиваешь конец бодрствования, потому что проснёшься завтра иным, и всё будет по-другому, и не будет так хорошо, а будет такой же день, как вчера, и работа, и людей занудство, и беспорядок людских потоков в длинных коридорах домов и улиц, и круглосуточное мелькание улыбающихся лиц на экранах телевизоров. И сценарий не твой...
А ещё хотелось рассмотреть лицо, чтобы если следующая встреча состоится, хотя бы узнать... и через стойку бара уверенно крикнуть:
- Эй, помнишь меня? Я до безумия тебя когда-то любила!
А потом я встала, приняла душ, оделась, причесалась и села на стул ждать, когда же он проснётся, мне давно пора домой. Сердце радовалось, а лицо... Одна бровь сама собой сползла вниз, а один из уголков рта потянулся вверх - и всё это должно было изображать иронию.
- Ты уже проснулась? Э-э-э... Марина. Нет, Наташа... Даша...
- Забыл уже? Света. Да, пора идти.
- Погоди, я провожу тебя.
- Да ладно, я живу тут напротив.
- Ну, хоть телефон дай...
- Зачем? Будешь мне звонить?
- Ну, может, и позвоню... когда-нибудь...
Я записала телефон на клочке бумаги и безразлично протянула ему: я знала, что не позвонит, но проявить уважение к человеческому порыву всегда надо.
На следующий день я заглянула в бар. Коля один сидел у стойки.
- А, пришла. Чего-то на этот раз быстро...
- Да, быстро. А чего тянуть? Всё уже не так. Десять лет прошло - мы другие.
- А я думаю, тебя опять бросили, и ты хочешь порыдать в жилетку.
- Да нет, Коля, хоть, может, как ты думаешь, я и саймоновская девушка для прощания, но вполне себе счастлива. Возможно, ещё через десять лет нам и хватит ума остаться друг с другом, а сейчас мне замуж пора выходить.
- Да? И за кого?
- Не знаю, за кого. Кто-нибудь да подвернётся...Не бойся, не за тебя.
- А ты не хочешь поговорить по этому поводу с Богом? Ну или со мной... Без ложной скромности.
- Нет. Я устала задавать один и тот же вопрос, на который Богу уже в лом отвечать. И так понятно. Любовь - не повторяется. В одно море дважды не войдёшь...
Окидываю взглядом бар. Всё, как и вчера. Только нет Миши. Зато есть та самая раскованная девушка с родинкой у рта, как у Синди Кроуфорд. Она сидит сегодня в конце зала, с подругой, веснушчатой и будто выцветшей, незнающей, что существует окрашивание бровей. На столе штук пять пустых бокалов, три полных и один недопитый. Брюнетка смотрит в пол, из-под длинной чёлки выглядывает только нос, и по нему в бокал стекают одинокие слёзы.
Феллини скомандовал: "Танцуют все!" - и круг замкнулся, а потом режиссёр, который Бог, спросил у меня: