Дождь шел уже неделю. Целых семь дней вода не прекращала литься с беременного серого неба. Канализационные стоки уже не справлялись с постоянными гигантскими потоками грязной воды, смывающими с улиц все, что попадалось на пути к низине. Что не уходило в решетки люков, смывалось в реку, название которой с течением времени помутнело в памяти людей, как и она сама.
До тех пор она была мелкой речушкой в глубине старого города. Она протекала свою хилую жизнь среди помойных ям, незаконных свалок и порушенных садов; сочилась под магистралями и шоссе; с трудом переваливала старые автомобильные покрышки. Загаженная отходами промышленного города она все-таки не останавливалась в своем побеге.
Река уходила из города. Бежала из него на волю, но затухала в болоте в нескольких километрах от него, не в силах преодолеть старую дамбу, построенную, то ли пленными солдатами, то ли заключенными, и затерянную в густых ивняках.
В эти дождливые дни река ожила, хоть и напиталась мусором еще больше. Ее русло увеличилось, глубина возросла. Скорость, с которой она бежала, выросла, от чего река забурлила. Река шумела и рычала, бугрясь мутными перекатами. Она подала голос! И не было в этом рыке ничего хорошего для человека.
В те самые минуты, когда болото накачивалось неиссякаемыми потоками грязной реки; когда вода кружилась воронками, перемешиваясь и чернея; когда со дна начали подниматься редкие пузыри и лопаться под ударами тяжелых и быстрых капель дождя, источая мерзкий запах, чахлые кусты возле скользкого бережка осветились светом фар.
К болоту подъезжал черный, полностью тонированный Шевроле "Тахо", широкие колеса которого были измазаны в жирной глине. Его дворники не справлялись с дождем, и водитель жутко ругался, вынужденный ехать медленно то и дело, чуть не застревая в размочаленной колее.
− Не понимаю... − промычал водитель, обращаясь к пассажиру, но пристально глядя вперед, − Вот объясни мне, какого лешего мы тут делаем? Почему его надо сбросить в это болото... в это чёртово болото, да еще в такое время и погоду?!
Пассажир был более спокойным, но и по нему было видно, что он сам не понимает, зачем так все было усложнять. Однако он был умнее своего напарника, ведущего машину, и не собирался осуждать приказы. Это не армия - выговором в их деле не отделаешься.
− Не знаю, − наконец пробормотал он и посмотрел на заднее сиденье, где едва угадывалась безмолвная человеческая фигура, опутанная рыбацкой сетью в тугой кокон.
- Не знаю, − повторил он, глянув на тревожного водителя. - Но в болоте его найдут не сразу, а когда найдут, никто не подумает, что его убили. Решат, что его смыло потоком реки, запутало в сети, и он нахлебался воды. Никто с нами его не свяжет.
Водитель уставился на пассажира и обреченно хмыкнул.
− Можно было сделать все гораздо проще. - Он резко крутанул руль вправо, вылезая и глубокой лужи. − Застрелить и закопать на стройке или сжечь и закопать. Никто бы его точно не нашел. Никогда.
Пассажиру надоели причитания водителя, всю дорогу донимающего его своими бессмысленными вопросами и нытьем по поводу погоды. Жалобами на жену стерву и нахальных детишек, требующих от папки денег на развлечения.
Пассажир вытащил из глубокого внутреннего кармана кожаной куртки 9-милимитровую "беретту" и с силой вжал холодное дуло в висок водителя, от чего тот слегка стукнулся головой в стекло. Машина встала, перестав размочаливать глинозем, когда шофер судорожно убрал ногу с педали газа.
− Ты чего? - испуганно проблеял водитель, крепко сжимая руль побелевшими пальцами. - Что случилось... почему?
Пассажир еще сильнее прижал дуло к виску, буквально выдавливая на коже ровный кружок, и тихо процедил сквозь зубы:
− Заткнись! Просто заткнись!
Водитель конвульсивно задышал, будто ему не хватало воздуха, и отнял руки от руля, раздумывая повернуться ему к пассажиру или нет. Он не верил, что его убьют. Что могут взять и просто так пристрелить. Ведь должна же быть причина, ее не может не быть. Нужно выяснить, вдруг это ошибка, или вообще шутка. Но страшно повернуть голову и тем более открыть рот.
Замерев, водитель слепо глядел, как дворники скользят по стеклу, туда-сюда, туда-сюда. Словно маятники часов, отмеряющие последние секунды его жизни. Тик-так, тик-так... Время шло, пассажир молчал, прижимая пистолет к его голове. В какой-то момент водителю показалось, что как только дворники застынут на лобовом стекле, плюнув на работу, с которой они не справляются все равно, кончится и его время. Его жизнь остановится, зависимая от каких-то нелепых щеток.
− Я могу разнести твою тупую голову на куски, и никто с меня спросит за это, − наконец проговорил пассажир тихим ровным голосом. - Потом утоплю тебя вместе с тем парнем и все. Возможно, ребята даже поставят мне пиво за то, что я освобожу их твоего вечного скулежа.
Пассажир убрал пистолет от головы водителя и тот несмело повернул в его сторону испуганные глаза.
− Ты меня понял? - спросил пассажир, убирая пистолет в карман. - От тебя требуется только заткнуться и делать свою работу. Больше напоминать я не буду!
Он отвел взгляд от водителя и показал пальцем вперед.
− Почти на месте.
Водитель еще не полностью пришел в себя, но уже понял, что смерть его миновала, оставалось только не свалять дурака. Он молча тронулся с места, пытаясь разглядеть дорогу застилаемую надоевшим дождем.
Мощный двигатель выл, словно рассерженный дух, заставляя колеса месить мягкую землю и скользкую глину. Желая быстрее расправиться с этим делом, водитель вывернул колеса и с трудом выехал из колеи на обочину, сминая бампером чахлые кусты и ломая влажные пахнущие ветки.
Словно танк большой автомобиль добрался до поваленного толстого дерева с почерневшей корой, обозначающего конец дороги. За ним простиралось царство лягушек и пиявок с водоплавающими змеями. Несколько километров черных тонких деревьев, обманчивых кочек с травой и стоячей вонючей воды.
Пассажир открыл окно, позволяя дождю хлестать его по лицу и залетать каплям в салон. Он высунул голову и, морщась от брызг, посмотрел на болото. В свете фар на его поверхности отчетливо виднелись круги пузырящейся воды. Болото увеличило свои владения и стало глубже.
"Отлично, − подумал пассажир, − то, что надо".
"Жуткое место, − мысленно содрогнулся водитель". Его руки затряслись, когда он вспомнил, что был на волоске от смерти. Ему не хотелось умирать, но еще больше ему не хотелось умирать именно здесь. В этом чертовом болоте, куда он даже мальчишкой не забирался. Слишком страшно тогда было. Да и сейчас не меньше.
Неожиданно водитель вспомнил старые сказки и легенды об этих местах. Один старик живший недалеко от этого болота рассказывал, что во времена его молодости, пленные немецкие солдаты пытались осушить болото, но у них ничего не выходило. Сверху пришел приказ строить здесь плотину, чтобы дальше на низине поставить завод. Когда плотина была построена, все пленные пропали, как и надзиратели с собаками. Все до единого пропали оставив бараки! Версий пропажи более двухсот человек ходило множество. Но самая интересная и жуткая рассказывала, что люди не умерли, а стали частью болота и ждут только часа. Какого часа они ждут, водитель не помнил, но не сомневался, что это будет плохой час.
Он вернулся из воспоминаний и вздрогнул еще раз от холодного ветра задуваемого в салон. Мельком глянул на человека, завернутого в сеть и, пожелал ему долгой и мучительной смерти, будто это он был виноват во всех проблемах и страхах водителя.
Пассажир, наконец, закрыл окно, отрубив хвост ветру и дождю. Он достал большой синий носовой платок и утер им лицо.
− Придется немного пройтись, - сквозь ткань проговорил он. - Сбросим его около сосны, там склон крутой, глубже.
Его голос прозвучал зловеще в такую ночь. Приглушенный тканью, под дробь дождя он смыл у водителя всякое желание пререкаться. Тому оставалось только подчиниться и держать язык за зубами, если сам не хочет нырнуть следом за тем, кого они сюда привезли.
Они вышли из машины и вытащили тело. Водитель взялся со стороны головы, в то время как пассажир схватил ноги человека в чистых лакированных ботинках. Водитель шел сзади и чувствовал, как дождь холодными струями сечет ему лицо. Вдобавок ветер хлестал его по щекам как разгневанная женщина.
Его ботинки тут же промокли, напитались ледяной водой. Брюки прилипли и вызывали дрожь от порывов ветра. За воротник кожаной куртки текло так, что костюм наверняка вымок и теперь сядет. Английская шерсть, полторы тысячи долларов, костюм придет в негодность, если он его правильно не просушит. А может, если и просушит, тот все равно потеряет свой вид.
"Чертов придурок! - вскрикнул про себя водитель. − Надо было остаться дома, пусть бы даже жена пилила и дети орали. Это все равно лучше, чем быть сейчас здесь, в этом вонючем болоте, мокрым и замерзшим".
Пассажир слегка обернулся к шоферу и перехватил ноги, чтобы удобней было нести.
− Что ты там бормочешь? - спросил он, отплевываясь от воды заливающей его лицо. Пассажиру тоже было не по себе. Безлунная ночь, дождь, болото, холод, вонь... и что-то еще. Что-то темное, плохое. Гораздо хуже, чем он сам. Гораздо!
Он и заговорил, только чтобы эти ощущения отступили, будто слова могли светить как фонарь и отодвигать мрачные объятия этого места.
Водитель напрягся, проклиная себя за несдержанность, но на секунду ему стало легче от голоса его напарника, и он решил ответить. Правда, помня угрозы, он не стал скулить и жаловаться, а вместо этого сказал совсем другое.
− Странный бродяга, я говорю.
− Почему? − тут же ответил пассажир.
Водитель почувствовал заинтересованность напарника в разговоре. Понял, что и того эта ночка проняла.
− Ботинки лакированные, чистые и брюки неплохие торчат. Сам посмотри.
Пассажир мельком глянул на ноги человека, которого они несли. Он кивнул.
− Может, снял с кого-нибудь или нашел, - не сразу ответил пассажир.
Водитель покачал головой.
− Бродяги так не одеваются. Нет, можешь мне поверить. Они любят комфорт как никто другой. Предпочитают удобную и теплую одежду модной и красивой. Узкие ботинки удобными не назовешь. Сам знаешь, как они ноги стирают, когда новые. - Шофер перехватил свою ношу удобней. − Да и в брюках по мусоркам не поползаешь.
Пассажир промолчал, но было видно, что он полностью согласен с выводами водителя.
− Ну, и где эта сосна? - спросил водитель, сменив тему.
Пассажир снова промолчал. Но на этот раз не потому, что не хотел отвечать, а потому что незачем было это делать.
Они уже пришли.
− Бросай пока, - приказал он и повернулся лицом к водителю. - Я сейчас погляжу.
Он отпустил ноги человека туго замотанного в сеть и отошел к темному корявому стволу тощей сосны, одиноко растущей на обрыве в этом царстве ивняка.
Водитель разжал пальцы и кокон с хлюпаньем повалился на влажную землю. Пока пассажир что-то пытался разглядеть в темноте, подсвечивая телефоном, человек в коконе сети зашевелился и что-то пробормотал.
− Заткнись тварь! Заткнись! - неожиданно вспылил водить и пнул человека со всей силы. Затем еще раз и еще, пока человек не затих.
Водитель дрожал от испуга и холода. Ему не нравилось тут находиться, он был весь на взводе, а когда человек, которого назвали бродягой, зашевелился, он чуть не наделал в мокрые штаны.
Пассажир косо посмотрел на своего напарника, но ничего на счет этого не сказал. Он сам чуть не вскрикнул, когда бродяга что-то промычал. Страшно слышать в этом месте, в такое время несвязную речь и незнакомый голос.
− Заканчиваем! - произнес он, хватая бродягу за ноги в классических брюках и лакированных ботинках. - Глубина приличная, хватит на троих, − мрачно пошутил он, но даже внутренне не усмехнулся этой шутке. Ненормальная шутка получилась
Они взялись и, раскачав тело, на счет три отпустили его в полет. Кокон упал в нескольких метрах от них и почти сразу же пошел ко дну. Пузырей стало еще больше, маслянистая черная вода заколыхалась, брызнула и потянула тело бродяги на дно.
− Пошли! - Пассажир кивнул водителю и потопал к машине.
− С радостью, − выдохнул шофер, дрожа всем телом и почему-то представляя, что он захлебывается водой.
2 октября 1952 г. Город М.
Тупая ноющая боль во всем теле может кончиться в одночасье. Стоит только этого захотеть и броситься на охранника. Но почему-то всякий раз, когда ты уже близок к тому, чтобы повернуться и с лопатой в руках кинуться на вооруженного карабином охранника, что-то останавливает тебя. Шепчет, что тело скоро привыкнет к боли, и она пройдет. Нужно лишь этого захотеть!
Вересовский хотел, очень хотел. Но не знал каким путем пойти: лож была сладка как теплый мед, но это всего лишь лож. А смерть... Кто сказал, что после смерти будет лучше?
И все-таки он выбирал надежду, как и многие из его сострадальцев, пусть она и была эфемерна как свобода, равенство и братство в мире людей. Не более реальна, чем бабочка во сне.
Надежда была прозрачна как самый чистый хрусталь, но крепка как сталь. На своих тонких крыльях, она как бабочка приносила песчинку страстных упований и тонны разочарований.
Боль никуда не девалась, только накапливалась как большой заплечный мешок и давила, пригибая людей к земле. Она появилась на третий день после этих бессмысленных работ по осушке болота, когда силы перестали восстанавливаться за тот короткий отдых, что какой-то злой шутник назвал сном.
Поначалу это была просто темная дыра. Уснул, проснулся, а между этим - ничего! Затем в этой дыре появились кошмары и стали заполнять голову, как воздушный шар горячим воздухом. Ночь разрывалась криками людей и воем собак. Над болотом носился дух смерти и боли, пожирая сердца и души арестантов.
В светлое время суток болото подтачивало людей, высасывало силы как вампир, а ночью топило их в безумии. За один жалкий месяц самые слабые превращались в подобие людей. Сохранялась лишь оболочка, костюм из человека. А что оставалось внутри... Кто знает, оставалось ли там хоть что-то.
У Вересовского внутри еще кое-что жило, теплилось как единственный уголек в холодной печи заброшенного дома. Что это было? Что спасало его от пустоты? Он сам не смог бы разобраться, да и стараться бы не стал. Лишь бы не упасть лицом в жирную гниющую воду, или не выронить лопату в траншее.
Как назло лопата выскользнула из рук. Спохватившись, он потянулся за ней, но оскользнулся на круглом как череп камне, и упал, ударившись об него лицом.
− Встать, заключенный и работать! - тут же проорал над ним охранник. - Считаю до трех. Если не успеешь встать, твою пайку отдам собаке!
Он начал считать. Он считал гораздо быстрее, чем мог подняться изможденный Вересовский.
− Все, баклан, сегодня ты на диете! - процедил он, глядя как худой заключенный, обтянутый бледной кожей как министерский портфель, медленно поднимается. - Если ты сейчас же не возьмешь это сраную лопату в руки и не начнешь копать, я ее заберу, и рыть будешь своими руками. Ты меня понял, сука предательская!
Вересовский кое-как поднялся на ноги и глянул на вал вырытой земли. На ней стоял охранник в высоких сапогах, заляпанных грязью и в полушинели застегнутой на все пуговицы.
"У этого нет карабина, − вяло размышлял Вересовский, − зато есть пистолет... До охранника примерно четыре метра вверх по рыхлой земле. Не заберусь!"
Он хотел заплакать, но забыл, как это надо делать. Он хотел крикнуть, но только сипло выдохнул и нагнулся за лопатой. Он упустил время, упустил возможность, но... но есть еще надежда!
Не разгибаясь, он стукнул лопатой о злосчастный камень потом еще раз и еще. Камень не шевелился и тогда он стал ковырять его как могучий пень. Обкапывать с разных сторон, ища к нему подход.
"Сегодня придется просить еду у Пыро, − вяло текли мысли Вересовского, пока его руки работали. - Его ребята приносят толстых лягушек и жаб с болта. Что дать в обмен? Что он попросит? Что у меня есть?"
Несколько часов безостановочной работы, бессмысленной и отупляющей своей монотонностью и тяжестью, могут вымотать даже самого стойкого человека. Что уж говорить про тех, кто занимается этим на протяжении месяца, а то и больше. Да и само по себе болото было местом отнюдь не курортным. Над ним всегда стояли смрадные пары, которые впитывались в потрескавшуюся кожу рук и лица. И даже в жаркие дни густая маслянистая вода студила тело.
Хриплые вздохи каторжников и скрип погнутых лопат о камни в жидкой грязи; редкие крики людей и заливистый, резкий лай псов, пробивался в сознание Вересовского будто сквозь ватный фильтр. Все его силы и внимание были отданы на копание и выкорчевывание камней. Его тело словно машина выполняло работу и только ждало сигнала, чтобы проснулся разум.