Аннотация: Мы не знаем, какой дорогой мы придем к себе.
Мы давно собирались навестить родителей. Вся эта беготня с младшими детьми, невозможность внятно спланировать дальнюю поездку совместно. То один, то другой постоянно во что-то вляпывались, то сопли, то содранные колени и разбитые носы, не говоря уже о всяких прелестях с неустойчивыми желудками. Но, строго поговорив, решили ехать, даже если придется тормозить каждые десять минут и выбегать из машины.
Утро было холодным и ясным. Наш дом стоял сразу за парком, и мы могли воображать себя в лесу. Соседи были в основном поодаль, графики наши сильно разнились, поэтому сходство с тихим домиком на краю леса только усиливалось.
В окно спальни проникал солнечный свет, но воздух уже подкрадывающейся осени был прохладным. Вылезать из постели не хотелось. Муж повернулся ко мне и вопросительно посмотрел.
- Нет, я не передумала - буркнула в ответ на его взгляд и решительно выскочила из-под одеяла.
Он глубоко вздохнул и, стянув с края постели пушистый плед, пошел курить на балкончик...
Мне ужасно хотелось пойти и покурить с ним. Окунуться в еще зеленую листву деревьев, почувствовать, как холодный ветерок обдувает голые ноги, рассмотреть в редеющих листьях солнечные блики. Смотреть, как он щурит глаза, глядя в голубое небо. Обнять его и почувствовать теплую руку на своем плече.
- Он не захотел бы поехать, если бы была самая распрекрасная погода.Он просто не хочет ехать так далеко и непонятно зачем, - я вдохнула поглубже, надо было собрать всю свою волю и силы в кулак, чтобы как славный паровозик дотащить все семейство до машины. Помощи ждать было неоткуда.
Когда проходят утренние сборы дом стразу становится похож на потревоженный улей. Вещи сами собой пропадают, никто не может самостоятельно даже ложку донести до рта, не говоря уже обо всем остальном. Предвкушая этот тихий кошмар еще с вечера, основные приготовления в дорогу были завершены вчера. Сумки стояли собранными и о них спотыкались все, включая меня. Я молилась про себя всем когда-то существовавшим и неизвестным богам, чтобы не взорваться, а мило улыбаться и уговаривать всех по очереди не обращать внимания на маленькие неприятности.
Мы наконец вышли из дома!
Нас пятеро. Спешно передвигаемся по асфальтовой дорожке, идущей параллельно парку. Позавчера перекопали основную улицу, и теперь приходится оставлять машину на другой стороне. Это неудобно и сильно раздражает, особенно когда ты вынужден тащить сумки и детей в придачу. Средний сын настоял на том, что поедет на велике, и теперь его трехколесный велосипед путается под ногами. Тащу упирающуюся младшую дочь, решившую, что взяла не того мишку и теперь ей срочно надо вернуться домой. Сумка постоянно падает с плеча, а спина старшего маячит где-то далеко впереди. Окрикиваю его, но это бесполезно, ведь он в наушниках и парню глубоко плевать на наши проблемы. Наша кавалькада спускается вниз по улице.
Муж старается словами остановить среднего сына, пытающегося съехать на велосипеде со ступенек, но при этом не делает никаких попыток предотвратить это смертоубийство. Я медленно начинаю закипать...
Мы с дочерью сходим со ступенек в тот момент, когда сын переворачивается на своем велике и растягивается внизу лестницы. Он напуган и уязвлен, ему больно, но еще хуже, что взрослые оказались опять правы, и это злит его больше, чем разбитые колени и содранный локоть. Муж смотрит на него по-доброму и, поворачиваясь ко мне, спрашивает взглядом: "Может вернемся?" Но я мотаю головой, нет, мы продолжим этот чертов крестовый поход, даже если все умрем!
Поднимаем велик и седока, клеим пластырем колени, не отходя от места происшествия, и выдаем конфеты как награду за терпение. Старший пинает что-то ногой на углу заброшенного здания, посматривая в нашу сторону выжидающе. Проходим по подмосткам за здание и идем вдоль стены заброшки. Справа от нас темные воды озера. Дует холодный ветер. Подмостки старые и скользкие. Теперь велик перемещается благодаря рукам. Супруг взял его за руль, и он смешно и неудобно чиркает одним колесом по черным доскам. Приходится взять детей за руки, чтобы они не упали. Средний сын проводит рукой по старой штукатурке здания, от нее отваливаются куски и вырываются серые пыльные облачка. Дочь жмется ко мне. Все стараются как можно быстрее преодолеть этот участок пути.
И вот счастье. Подмостки заканчиваются, поворачиваем за угол обшарпанного дома, впереди появляется зеленая аллея, и я понимаю, что моего старшего сына нет.
Озираюсь, смотрю по сторонам, на мужа.Он берет младших за руки, проклятый велик стоит уже на ровном асфальте.
- А где Мишка?
- Я не знаю, он был с нами. Мне казалось, он шел впереди.
Смотрю вперед вдоль аллеи и не вижу никого, там пусто, там нет людей. И дорога, по которой мы вышли глухо заканчивается забором. Он не мог уйти незамеченным.
- Идите к машине, я вернусь поищу его.
Муж берет у меня сумку и двигается по аллее в сторону города, а я возвращаюсь за дом. Захожу на склизкие подмостки и кричу. Зову своего непутевого подростка, но вижу, что его нет, а со стороны озера поднимается серая мгла, искажая пространство.
*
Замечаю краем глаза группу подростков. Они внутри заброшки, их видно через зияющие пустотой окна. Начинаю осматривать фасад, отхожу по скользким доскам как можно дальше, отклоняюсь на хлипкие перила, чтобы найти путь внутрь. Через некоторое время мне удается разглядеть пролом, бывший когда-то балконной дверью.
- Стойте, я ищу своего сына! - отчаянно кричу в спины теней. - Вы не видели его?
На меня надвигается темнота внутреннего пространства, затягивает внутрь, не вижу деталей, а лишь неясные образы, они убегают от меня вглубь. Внутри все воспринимается не так однозначно, как снаружи.
Тут живут люди. Сначала вижу неясные очертания детей и подростков. Они сгустки тени, плотные на вид, но без деталей, каким-то образом огибают меня, и я никак не могу с ними пересечься. Вижу их спины или бока в проемах дверей или в пустотах обвалившихся стен. Чувствую, как они пробегают близко, ощущаю холодный ветерок, слышу их голоса и шаги, но стоит только повернуться в их сторону, как они исчезают. Я продолжаю искать и просить о помощи.
Утыкаюсь в т-образный перекресток, мой конец коридора темнее, чем перпендикулярный. В нем движется подросток постарше тех, что до сих пор видела. Глаза уже привыкли к темноте, и теперь могу различить даже его лицо и одежду. Он не торопится, идет по коридору и не собирается убегать.
- Мне ничего не нужно, я ищу своего сына! - окликаю мальчишку. - Может, его кто-то видел? - подросток смотрит на меня удивленными глазами.
- Вы навряд ли его найдете здесь.
- Может, его кто-то видел? - не унимаюсь я.
- Какой он?
- Он небольшого роста, - начинаю говорить и поворачиваю голову к своей освещенной руке, чтобы показать, какого роста мой ребенок.
В комнате, сбоку от коридора - окно. Тряпки, что когда-то были шторами, взлетают под порывами ветра, и оттуда, из светлого проема, вползает мрак, он падает на пол клубами, как туман, и вместе с обрывками ткани обрисовывает силуэт моего сына.
Он стоит недвижимый, завернутый во что-то, я не вижу его лица, но знаю, что это мой Мишка. Протягиваю к нему руку и не могу ничего сказать, в горле внезапно появляется ком, не могу даже вздохнуть. Болезненно тянусь к нему, а время растягивается, как в замедленной съемке, и я четко вижу клубы темноты и белый саван на теле моего ребенка.
- Ей надо помочь, она ищет сына, - слышу за спиной голос старшего подростка.
Назад движение намного проще, чем вперед, поворачиваю голову на его голос - рядом со мной оказывается щуплый мальчишка, свободно проскальзывающий под локтем. Он выбегает вперед, а я отслеживаю его движения. Фигуры в саване больше нет, моего ребенка нет, он растаял. Я, устремленная несколько мгновений в одну точку, теряю равновесие и падаю на пол. Облачко пыли поднимается вокруг, чувствую холод и сырость. Тело пацаненка изгибается, как будто тот тащит кого-то за руку, кого-то, кого я не вижу.
- Это он? - спрашивает мальчишка радостно.
Не вижу, но чувствую его, чувствую своего ребенка рядом, не видя его. Ветер колышет тряпки-шторы, и они закрывают от меня сначала шкета, затем подростка постарше. Их больше нет, растаяли, так же, как и мой сын.
Поднявшись с пола, растерянно озираюсь вокруг, стараясь выбрать направление для поиска. Комната, в которой нахожусь,на переднем плане фасада. С озера прорываются неясные крики птиц и полусвет. В глубине дома темно и пахнет сыростью. Бреду в темноту.
Они видели сына, он с ними.
*
Обитателей заброшенного дома становится все больше. Вижу взрослые силуэты. Они все, и дети, и взрослые, уставшие безразличные полутени живут тут своей жизнью и ни во что не суются.
Рыщу по комнатам, их тут много. Есть проходные, с неясными проемами входов и выходов, перегороженные мебелью или пустые с отвисшими обоями, переломанными половицами. Есть глухие, с темными углами и теряющимися образами. И везде есть люди и ночлег. Беспорядочно разбросанные старые матрасы, колченогие кровати или разоренные временем диваны.
Забредаю в одну из глухих комнат. Два окна, неяркий свет, обжитой вид, накрытый стол. Непонятно, что за трапеза происходит - на столе разносортица блюд и посуды. Тут и железные миски, и банка с высохшими и давно утерявшими свой цвет и видовую принадлежность цветами, столовое серебро вперемешку с алюминиевыми вилками и сколотыми фарфоровыми тарелками. Стекло соседствует с заляпанным хрусталем, а изящные графины с новехонькими бутылками дешевой бурды неопределенного цвета. Вокруг стола люди, они странно одеты, но что-то в их облике меня смущает. Вижу расплывчато, только цветными пятнами.Это первые цветные пятна здесь, в этом пространстве, первые взрослые, с которыми тут взаимодействую.
- Я ищу своего сына, - растерянно произношу в пространство комнаты.
Сидящая с краю стола немолодая дама, будто выплывшая из старого немого фильма, переводит папиросу в угол рта и поднимает на меня свои ярко подчеркнутые чуткие глаза.
- Давай я тебе погадаю, дорогая. Садись... - цедит она сквозь зубы.
Стол тут же приходит в движение. Все участники застолья становятся видны отчетливее, меняют места, передвигаются, освобождая место рядом с дамой. Она протягивает мне большую обтрепанную колоду. Беру ее в обе руки - это не колода карт, вернее не только карт, там есть открытки, картинки с обветшалыми изображениями вперемешку с обычными игральными картами большого размера.
- Надо снять с левой руки на себя и перетасовать, - говорит она спокойно. - Садись напротив, - делает жест рукой, указывая мне место в пространстве.
Снимаю с колоды, как мне предложено, несколько картонок, лихорадочно думая, что же я делаю. Послушно кладу колоду перед теткой.
В дверном проеме появляется женщина помоложе, на ее лице удивление, глаза широко распахнуты, а ресницы, как у куклы - длинные и оставляют на скулах полупрозрачные тени. Навстречу ей из-за стола встает мужчина и, поддерживая за локоть, увлекает ее к столу, обращаясь, будто объясняя начало спектакля.
- Она потеряла сына, садись.
Внимание всех приковано ко мне. Чувствую себя главным героем на сцене, который напрочь забыл свою роль.
-Ей надо налить! - театрально вскрикивает девушка, хватает графин и оглядывает стол в поисках посуды, утверждая свою фразу действиями.
Мне холодно. Не хочу пить с этими людьми, я хочу найти своего мальчика и убраться отсюда поскорее. Это место смотрит на меня своими странными глазами, а стены поглощают рассудок. Мне страшно.
Пытаюсь сесть на предложенное место. Раздерганный остов стула с картонкой вместо сиденья. Поднимаю картонку и лицезрею под ней странную конструкцию из стопки книг и металлического желобка, соединенного с чем-то за пределами стула, чтобы этот трехногий инвалид имел устойчивость. Не представляю, как на этом можно сидеть. Пытаюсь подвинуть стул ближе к столу.
- Садись же! Или ты из этих?Пока мозг не вынесешь, не успокоишься? - хищно улыбается мне дама.
Я сажусь и начинаю рассматривать комнату. Она как будто разворачивается передо мной, на глазах меняется, и если сначала видела пустые пыльные рамки, то чем больше рассматриваю стены, тем больше деталей замечаю. В рамках выцветшие фотографии, под потолком лепнина, подмигивающие ангелочки, тускло светящие пыльные бра, четкие следы от снятых картин или фото на обоях. Чем больше смотрю на изображения в рамках, тем отчетливее видны фигуры и лица.
В дальнем углу за спинами сидящих людей находится старый телевизор. На нем салфетка, сплетенная из когда-то белой тонкой нити, теперь потрепанная и серая. Показывают какую-то серую муть, она вылезает из экрана, клубится и снова скрывается в его нутро. Окно рядом с телевизором без стекла, и шторы, тонкие, полупрозрачные и старые, периодически перекрывают экран, раздуваемые ветром снаружи.
Ёжусь от холода и сырости. Люди за столом что-то говорят, почти не слышу их, обрывки фраз долетают до моего сознания и не успевают обрабатываться моим уставшим, напряженным мозгом. Над телевизором начинает дымиться что-то вроде пара. Занавески постоянно перекрывают вид, отчего вся картинка становится еще более рваной и сбивчивой. Нечто долго не может принять форму, пока не собирается в женский силуэт. Вернее, фигуру по пояс. Ее форма все время пытается раствориться, лицо расползается и собирается обратно в доли секунды, но я вижу и четко слышу ее.
- Ты сама виновата!- выплевывает она слова. - Ты отдала его! Ты платила... - ее слова жесткие и острые, в отличие от облика.
По спине струится холодный пот. Беру первую попавшуюся рюмку и выпиваю жгучий настой, отдаленно напоминающий по вкусу нечто между коньяком и виски. Горячая волна проносится по горлу, устремляясь вниз.
Все оживляются:
- Как ты могла?
- Зачем ты это сделала?
- Она выпила мой стакан, ее стоял рядом...- обиженным голосом тянет девушка, вертя в руках опустевшую рюмку.
- Мой муж болел, - лепечу обожженным горлом. - У меня не должно было быть детей... тогда их не было... у меня и мужа не должно было быть! - всхлипываю. - Я не отдавала жизнь своего ребенка вместо жизни мужа! Как я могу отдать то, что мне не принадлежит?! - мысли путаются и скачут. - Я говорила, что заплачу, имея ввиду свои силы, свою жизнь.
*
Страшно. Чувствую среди этих людей какое-то одиночество и брошенность, они не слышат меня, они все уже решили.
И тут дверь театрально распахивается и из нее, как из книжки-раскладушки, прямо на глазах начинают разворачиваться стены. Теперь я вижу перед собой деревянные ворота с большими старыми коваными петлями, такие огромные, что упираются в потолок, а перед собравшимися, как на сцене, разворачивается кинофильм.
Какие-то обрывки из древних колядок, люди в костюмах прошлого века ходят, смеются, играют. Это старые улицы. Замечаю на углах домов названия на изящных табличках. Сквозь изображения видны потертые доски ворот. Нас ведут по городу за игривыми девушками и серьезными молодыми людьми, которые внимательно смотрят по сторонам. Им весело, они заглядывают во дворы и поют под гармошку шуточные песни, но мы их не слышим, звука нет, только стрекотание проектора.
В голове мысль, что это неуместный розыгрыш, из которого можно сделать неплохое шоу. И, должно быть, это тонкий намёк, чтобы у вовлеченного создавалось впечатление, что он не сошел с ума, а его разыгрывают. Начинаю озираться в поисках кого-то нормального в этой компании. У меня появляется надежда, что скоро это все закончится.
Сцены сменяются, пока внезапно не распахиваются створки ворот и оттуда на сидящих людей выплескивается буро-красная жидкость. Она горячая, приторно пахнет кислым. Волна идет откуда-то из глубины бесконечного пространства, образовавшегося за воротами. Там виднеется какое-то заводское помещение или, может, что-то похожее на котельную с большими трубами и вентилями, котлами и емкостями. Молоденькая женщина со старой деревянной шваброй вприпрыжку скачет по жидкости, повизгивая и спасаясь от нее, выбегает на нас.
Мы все прыгаем на то, что может выдержать наш вес, поджимаем ноги, поток сильный и бурный, нас сносит и с силой толкает на стены.
- Это всё ты! Ты привела его сюда сама...
Задыхаюсь от едких испарений, в глазах темнеет и я проваливаюсь в темноту.
*
Очнулась лёжа на полу. С телом творилось что-то непонятное. Поняла, что странно вижу и попыталась подняться. Скосила один глаз в сторону второй половины тела и замерла в ужасе. На полу, в полуметре от меня лежала моя четвертина. За целой переносицей была пустота, а часть лица с глазом, часть шеи и левая меньшая часть туловища лежали отдельно.
Чётко вижу разрыв: меня как будто аккуратно распилили, и теперь я могла видеть себя изнутри. Как бьётся сердце, работает лёгкое.Одновременно чувствую обе части, только левая мне хуже повинуется.
Снова легла, закрыла глаза в надежде, что мне показалось. Сделала пару глубоких вдохов. Все, что было до этого, вполне объяснимо, но теперешнее объяснению не поддавалось. Это сон. Надо проснуться. Вопрос - как?
Стала анализировать свое состояние. Не больно, я чувствую неудобство, потому что одна часть тела сильно запаздывает с ответной реакцией, но все-таки слушается. У меня инсульт во сне, озаряет догадка. Но она не дает объяснения, как выйти из всего этого.
Поднимаюсь на локте и осматриваю свою четверть внимательнее: она неуклюже барахтается, предпринимая усилия опереться на локоть левой руки. Рука скользит, и часть тела падает, но, как заведенная, не оставляет попыток принять сидячее положение. Левый глаз хаотично вращается, стараясь выбрать направление взгляда. Жутко от того, что я беспомощна, что часть моего тела мне не принадлежит.
Вокруг темное пространство, только около частей тела неяркий свет. Он светит как-то необычно: у него нет направления и нет источника - будто это светится само тело. Разрезы очень четко подсвечены, настолько, что можно рассмотреть все детали собственных внутренностей.
Я подползаю своей правой частью к левой, но чуда не происходит, они не склеиваются.
Трогаю правой рукой разрез левой половины, он влажный и открытый, на пальце остается кровь, но вокруг ее нет. Тыкаю в сокращающееся легкое и ощущаю, как тяжело становится дышать. Я не просто уязвима тем, что плохо справляюсь со своими половинами, а еще и тем, что моя внутренняя сущность теперь совершенно не защищена. Я открыта...
Этого не может быть с человеком! Мной овладевает истеричный смех, заваливаюсь на спину и смеюсь до боли в легких. Бесхозная четверть дергается рядом. Хватаю ртом воздух, чтобы не задохнуться и погружаюсь в темноту.
*
Выныриваю из темноты забытья, сижу на рыжей солнечной кушетке в больничном коридоре. Темно, только в конце коридора мерцает тусклый свет ночной лампы. Тихо, нет звуков вокруг.
Внутри меня смерть.
Я живая оболочка для смерти. Сегодня внутри меня умер мой ребенок. Внутри пустота, и она пожирает. Надвигается как темнота коридора.
Мне не страшно - мне все равно. Все равно, что теперь будет, не слышу и не воспринимаю этот мир.Мой мир гаснет как гаснут солнца, исчерпавшие свой ресурс.
Мирозданию вокруг безразлично, оно продолжает жить своей жизнью. Кто-то кого-то любит, кто-то прощается, кто-то встречается, у других есть мечты и планы на завтра. А у меня нет завтра. И сегодня нет, нет времени, нет пространства, а есть только черная дыра внутри.
Медленно проваливаюсь в темное ничто. Перестаю чувствовать тело, мыслей больше нет, остается только оболочка, и она сидит в темном коридоре больницы на солнечно-рыжей банкетке.
*
Сижу и подо мной расплывается лужа крови. Во рту горький привкус и обильная слюна. Когда моргаю, то вижу черную всепоглощающую пустоту, а моргаю медленно и проваливаюсь все сильнее в состояние безразличия. Голова кружится, руки и ноги ледяные, чувствую скрюченные пальцы на собственных предплечьях и силюсь их разжать. Подо мной тепло и растет красное пятно. Хочу перестать дышать и слышать отчаянное биение сердца внутри. Оно тщетно пытается нагнать давление в отключающийся организм. Вокруг белый кафель, пахнет хлоркой и пустота. Она белая и холодная, такая же, как и та черная, что внутри меня. Силюсь встать, руки соскальзывают с кушетки, а ноги подкашиваются, и я, цепляясь нечувствительными пальцами за край, заваливаюсь на бок. Пытаюсь дышать медленнее, чтобы успокоить бешеные удары сердца. Они уже прорываются в голову, и пустота пульсирует перед глазами красными пятнами. Трясет и дрожь не унять ничем, зубы начинают выбивать непроизвольный сбивчивый ритм, как на морозе. Из белой пустоты слышу: "Ты чего ляжишь?! Иди в душ! Обход скоро!" Открываю глаза и хриплю пересохшими губами: "Мне плохо, давление упало". "Так выпей чаю!" Пустота надвигается, проваливаюсь в черную яму, но мне не страшно, мне все равно, мне безразлично.
Вышколенная воспитанность поднимает мое тело с кушетки, держусь за кафельную стенку, мир вокруг совершает безумные круговороты, как на карусели, только во всех мыслимых траекториях одновременно, по ногам течет горячая струйка, делаю пару вдохов и, зажмурив глаза, двигаюсь к выходу. За мной остается кровавый след, сконфужено извиняясь, иду в душ. Теплые струи воды в области шеи - и темнота...
*
Передо мной закрытая дверь, обшарпанная, старая, как и все в этом доме. Толкаю ее от себя и вхожу. Вокруг возникло пространство заброшенной террасы. Стены в желтой потрескавшейся штукатурке, воздух сухой и чистый, как жарким летом.
Под ногами заскрипел песок и мелкие камешки. Застекленные стены оборвались и продолжились аллеей уходящий за горизонт. Зашагала вперёд. Под ногами заскрипели мелкие кости, и облачко праха поднялось из-под ног. Я остановилась.
В неглубокой могиле сидел ребёнок и прижимал к себе безжизненное тело собаки. Он качал его, как будто убаюкивал, и рассказывал, как будет скучать. И чтобы он не боялся, и что будет вспоминать про него каждый день, и будет приходить к нему как прежде, когда он был жив.
Ребенок положил трупик на дно могилки и гладил, продолжая рассказывать, как прошел день, а тело животного стало на глазах разлагаться. Распадалась кожа, оголяя мышцы, внутренности, кости.
Он говорил и говорил. И вот в яме сидит уже подросток, а тело его друга истлело и развалилось на мелкие и хрупкие косточки, точно такие же, как хрустят под моей обувью.
Иду дальше и вижу могилки и ямки разных размеров. Их бесконечно много и они уходят вдаль горизонта аллеи.
В боковом ответвлении замечаю высокую стелу и две темные фигуры рядом с ней. Тени говорят между собой и не замечают меня. В нерешительности застываю на пару минут - этого достаточно, чтобы меня заметили и двинулись в мою сторону.
Что-то смущает в этих силуэтах, я не хочу вступать в контакт с кем бы то ни было в этом безумном пространстве.
Они идут, вернее плывут, плавно продвигаясь ко мне, но несмотря на то, что они все ближе и ближе, не могу различить их внешности. Тени сотканы из мглы, и мне становится бессознательно страшно.
Спешу вернуться ко входу, но, войдя на террасу, обнаруживаю боковую дверь, ту, что раньше не заметила. Тяну на себя, поддается с трудом и скрипом, на лицо наползает темнота и затхлый сырой воздух, вижу уходящие вверх ступени. Сбоку на стене надпись "для тебя". И я уже уверенно ухожу в эту мглистую неопределённость с яркого, странного кладбища животных.
*
Двигаюсь по коридору, он темный и узкий. Чтобы не упасть, перебираю стенки руками поочередно. Стены чуть склизкие и руки иногда скользят, иду вперёд, у меня нет пути назад. Там, в конце этого коридора ждёт меня мой сын, мой ребёнок. Дыхание прерывается, всхлипываю, страшно и обидно. Виню себя и досадую на то, что не смогла предугадать, не смогла предотвратить. Устала, хочу, чтобы это кончилось, нервная система даёт сбои, слышу шорохи и звуки, будто кто-то идёт за мной. Сначала несмело, но чем меньше у меня остаётся сил, тем активней преследователь. Жутко от того, что могу не дойти, и от того, что меня вот-вот не станет в этом проклятом месте, в котором нас никто не будет искать.
Начинаю чувствовать, как стены вибрируют под руками, будто биение сердца, ритмичные удары. Мой незримый преследователь близко, не просто ощущаю его - слышу его шаги, дыхание. Пространство вокруг сужается, протискиваюсь между сокращающимися, вибрирующими стенами. Чем дальше мой путь, тем тяжелее двигаться, но теперь я вижу там свет, неяркий, но он есть. Стремлюсь к свету, сдирая кожу на локтях, спине, коленях и бесконечно задыхаясь, мне отчаянно не хватает воздуха. Вокруг липкий темный узкий лаз и в ушах такие громкие удары, меня сжимает, и я думаю, что вот уже сейчас задохнусь и меня раздавит.
И в этот момент я слышу крик, яркий свет бьет в глаза, делаю большой болезненный глоток воздуха и сильно кашляю.
*
- Какая хорошенькая у вас девочка! Маленькая, чуть-чуть - и в норму бы не попала! Поздравляю, мамаша!
Этот мир так ярок и так звучен. Мне странно смотреть на него и у меня так много сил, чтобы его согреть.
Конец