Аннотация: Второй рассказ о Патрии (и о Вавилоне).
Терминологическое пояснение. Слово "мишлинг" буквально означает "помесь". В данном случае оно обозначает человека, часть предков которого принадлежали к расе cidai, и не несет никаких негативных коннотаций.
Благодарности:
Рэю Брэдбери - за золотые яблоки
Александру Немировскому - за Вавилон
Стивену Сейлору - за всё
КОРОНА
- Тета, к нам летят гости, - сказала Окойе. - Два парусника.
Ослепительная звезда Нова висела над кораблём и над окоёмом планеты. Мутно-красные и голубые лучи низвергались из белого сердца света, падали в синюю полосу атмосферы и превращали в зеркало океан. Видимо, парусники недавно отчалили от орбитального города Вавилон-7. Они плавно шли к кораблю, словно две величавые птицы. Их зеркальные паруса казались негнущимися листами металла.
Ком ожил, и Тета принял сигнал.
- Они хотят на борт, - сказал он, нахмурясь. Это выглядело странно, потому что Тета был андроидом и обладал распространённой у антропоморфных AI внешностью бледного манекена.
- Кто - они?
Тета обычно не сообщал информации, которой у него не запросили. Это была одна из черт, отличавших его от человека. Окойе знала, что андроид не пытается нарочно злить людей, но всё равно частенько на него сердилась. Тета, как всегда в таких случаях, проигнорировал её тон.
- По-видимому, сыновья президента.
- Президента консорциума?
На носу парусника блеснул сигель. В вертикальный алый прямоугольник был вписан серебристый орёл.
- Президента Патрии, - и Тета вывел связь на монитор.
- Мы полетим с вами к солнцу, - сказал Джонни Конгрэйв, наследник и старший сын патрианского президента.
***
Исследовательский корабль "Рума" изучал подпространственные аномалии, которыми, словно рядами копий, ощетинилась капризная звезда Нова. Экипаж "Румы" состоял из двух живых существ: астрофизика Окойе Ньяндеми и Теты, её старшего коллеги. Андроид с его нанопластиковым телом и кваркокристаллическим мозгом мог быть назван живым только с определёнными оговорками, но это не мешало ему быть полноправным гражданином Вавилона и капитаном корабля. Будучи AI, Тета знал о планете Патрия очень много, однако интересовался ею лишь в той степени, какая была необходима для работы. Окойе, наоборот, была заворожена старой, утерянной и недавно заново открытой американской колонией, но работа на "Руме" не оставляла ей времени посетить Патрию или даже как следует о ней почитать.
Президента Патрии они, конечно, знали по сети. Получив от Теты "добро", лодка Джонни-младшего, "Лида", взмахнула сверкающим крылом, сложила его и быстро втянула внутрь. "Лида" была прекрасна. Вторая лодка неторопливо проделала то же. Она была скромнее и держалась с большим достоинством. Парусники на глазах превратились из райских птиц в компактные лодочки и юркнули в открытый ангар.
Когда Окойе вышла из лифта, чтобы приветствовать гостей, мальчишки уже успели припарковать и покинуть яхты. Они о чём-то говорили, стоя лицом к лицу. Увидев Окойе на краю посадочного поля, Джонни радужно улыбнулся, приветственно взмахнул рукой, хлопнул брата по спине и направился к вавилонянке. Он был на голову выше Окойе. Ослепительно белые джинсы были заправлены в чёрные сапоги, на белоснежной тунике красовался отцовский сигель, а в ножнах за спиной - традиционное оружие нобилей Патрии, сидайская сабля. Джонни сам был как красивый клинок - стройный, отлично выкованный и наверняка смертоносный.
- Джон Конгрэйв, - чуть помедлив, он протянул Окойе руку. Он знает, как правильно приветствовать вавилонских женщин, отметила она. На сильной ладони юноши чувствовались мозоли. От сабли?
- Здравствуйте. Я Окойе Ньяндеми...
Джонни оторопело улыбался, глядя на неё сверху вниз. Он был чем-то удивлён и безуспешно пытался это скрыть. Окойе осторожно высвободила руку, и он опять помедлил, отпуская.
- Кит, - тихо сказал его брат. Он не протянул руки, только едва заметно кивнул головой и тут же спрятал глаза, будто бы в них жил хорёк и Кит не хотел, чтобы его видели.
С первого взгляда сыновей патрианского президента можно было принять за близнецов. Со второго наблюдатель замечал прежде всего различия. Джонни, первенец Конгрэйва и его жены Лоры, казался юной, невинной, новенькой копией отца. Как будто патрианские боги, не мудрствуя лукаво, сотворили его по тому же чертежу, и теперь на планете жили два издания одного и того же человека. Если считать Кита, то три.
Братья были одного роста, и разница в возрасте между ними была незаметна. Младший походил на старшего, как близнец, но весь его облик, от одежды до глаз, был менее запоминающимся, неярким. В лице почти отсутствовал чудесный маленький изъян, из-за которого Джонни был незабываем - чуть-чуть опущенные книзу уголки глаз и рта. Глаза Кита были коричневы, темны и не сверкали живой, весёлой, светлой сталью. Джонни красовался в традиционной белой одежде аристократа и завязывал непослушные золотые волосы в хвост; Кит, в спортивном костюме грифельного цвета, смотрелся куда скромнее. Его русые волосы были аккуратно подстрижены. Рядом с братом Кит выглядел обыкновенно. Сабли он не носил. Сравнивая юношей, Окойе решила, что Джонни целиком удался в отца, а вот Кит, пожалуй, похож на свою кареглазую мать, кем бы она ни была. Окойе помнила только, что её зовут Эла и что с рождением Кита связан какой-то полуполитический скандал. Подробности она забыла.
При входе в лифт Джонни как бы случайно коснулся подбородком её волос. Окойе услышала тихий вздох. Чего это он так заинтересован, удивилась она - и тут же вспомнила, в чём дело. На Патрии просто-напросто не было чернокожих людей. Джонни, возможно, впервые в жизни видит вблизи человека с кожей такого глубокого чёрного цвета. И этот человек - стройная молодая женщина... Было беспокойно. Окойе обернулась. Джонни откровенно пожирал её глазами. Она недавно отпраздновала свой двадцать седьмой день рождения. Юноше не было шестнадцати, но его взгляд был взглядом взрослого мужчины - интенсивный, зовущий и хищный.
Пару месяцев назад на Вавилоне-7 Окойе сделали неприличное предложение. Она сидела в ресторане в полупрозрачном крыле орбитального города. Патрия простиралась внизу, чистая и доверчивая, как всякая варварская планета. Солнце заходило слева, а справа на белый с синим мир ползла тьма. Окойе смаковала кофе, любуясь огромным, снежным, проплывающим от атолла к атоллу облаком, и даже не увидела, как кто-то положил на стол письмо. Краем глаза она заметила движение, обнаружила и развернула плотный жёлтый бумажный лист. На листе была от руки написана цифра.
Окойе не сразу поняла, что это значит, и удивлённо оглядела гостей. Высокий мрачный патрианец средних лет, явный аристократ, поднялся из-за стола, жестом остановил готового последовать за ним слугу и подошёл к Окойе. Она узнала его в лицо.
- Мистер... Кросс? - спросила она, не веря своим глазам.
- Джим, - предложил он. - Просто Джим.
Человек, который хотел купить её тело, был никто иной как Джеймс Кросс, патрианский министр финансов и земледелия. Серый кардинал революционного правительства поднялся на Вавилон-7 на собственном шаттле. Кросс глядел на Окойе, словно матёрый котяра, завидевший мышь.
- Окойе, - сказал он, смакуя чужое, странное имя. - Случилось так, Окойе, что у меня здесь дела. Я проведу на станции несколько дней. Прошу Вас, составьте мне компанию в эти несколько дней.
У него было смуглое лицо с резкими, грубоватыми чертами, на котором самоуверенность олигарха и неосознанная гордыня потомственного аристократа парадоксально сочетались с параноидальной подозрительностью. Джим Кросс словно бы ожидал от Вселенной ужасного подвоха и был всегда настороже. Это было удивительно, потому что успехи этого человека в послереволюционные годы стали легендой. Окойе вопросительно указала на записку. Кросс кивнул и поднял бровь. "Мало?"
- Мистер Кросс...
- Джим. Пожалуйста, просто Джим.
- Джим. Я не продаюсь.
Он привлекал и пугал её. Окойе чувствовала себя оскорблённой и отчего-то польщённой. Обида весила больше. Этот человек - варвар, обиду можно и простить... Гордость можно и проглотить, но не страх. Ей и правда нужны были деньги - кому они не нужны? - но Джим Кросс не был похож на мужчину, который будет нежен с купленной в ресторане женщиной.
- Всё продаётся, - сказал он, читая в её лице. - Это вопрос цены.
Окойе представила себе, как он раздвинет ей ноги и грубо возьмёт, обращаясь с ней, как любой богатый, властный мужчина обращается с проституткой. Он причинит ей боль. Возможно, намеренно. Он будет мять её грудь, а потом заставит себя сосать... Окойе подняла глаза. Джим жёстко улыбался. Он явно думал о том же.
- Я не проститутка, Джим, а учёный. Я астрофизик. Летаю на корабле и изучаю ваше солнце. Я здесь ненадолго.
- Ничто не мешает тебе задержаться, - мягко предложил он. Добыча намеревалась ускользнуть, и хищник замурлыкал. - Поверь, ты об этом не пожалеешь.
- Нет, - Окойе покачала головой. - Не надо было предлагать мне деньги... Джим. У нас, в Вавилоне, не всё продаётся.
Она подхватила свою сумочку и ушла, нарочно покачивая бёдрами и предоставив ему оплатить её кофе. Крошечная женская месть. Впоследствии Окойе сама не знала, правильно поступила или нет. Джим Кросс понравился ей, несмотря на свою хищность, пугающий напор и на то, что он посчитал её продажной. Физически он привлекал её, как и она его. Поглядывая на Джонни, Окойе призналась себе, что юный мишлинг - такая же диковинка для неё, как она для него.
***
Они вышли из лифта на мостик. Джонни мгновенно охватил широко открытыми глазами просторное круглое помещение с двойным рядом висящих в воздухе лучевых мониторов. Главный сюрприз сидел в капитанском кресле, но Джонни его ещё не оценил. Интересно, есть ли на Патрии хоть один похожий на Тету андроид?
- Мистер Конгрэйв, мистер Арлинг, - с достоинством сказал Тета. - Меня зовут Тета, я капитан "Румы". Приветствую вас на борту. Чем могу вам помочь?
- Арлинг?.. - Окойе чуть было не хлопнула себя по лбу. Как можно было такое забыть? Кит - не просто внебрачный сын президента. Он внук последнего госсекретаря, этого местного Керенского... Госсекретарь Майкл Арлинг; мать Кита, Эла - Михаэла - его дочь. Вот он, скандал...
Кит отвернулся, не удостоив её ответом. Он ею явно не интересовался. Его глаза быстро, цепко охватывали внутренность корабля - помещения, приборы, экипаж, одну вещь за другой, как будто бы он, Кит, был полководцем, и это был театр военных действий.
- Мы полетим с вами к солнцу, - сказал Джонни. Его тон не предусматривал возможности отказа.
- Зачем? - спросил Тета. - У вас прекрасные корабли.
- Лодки хорошие, - согласился юноша, - но на них очень долго лететь. Мы хотим вернуться сегодня же, в крайнем случае завтра.
- Отец не хочет, чтобы мы покидали систему Новы, - подал голос Кит. В этом голосе не было и следа энергии и задора. - Поэтому наши лодки не оснащены подпространственными двигателями, и мы летаем пешим ходом.
- Ага, - беззаботно подтвердил Джонни. - Отец думает, что нас могут похитить, и запрещает нам улетать из-под крылышка своих адмиралов.
- В этом отношении отец прав, - сказал Кит. - Нас действительно могут похитить. Или убить.
Он сказал это будничным тоном, без оттенка подросткового недовольства, которого можно было ожидать. Он просто сообщал факт. Окойе решила, что Джонни, как и отец - ярко выраженый экстраверт, а Кит - парень интровертированный, тихий. И ещё... Вавилоняне с неохотой думали о вопросах крови, но Окойе не могла не отметить, что "горная кровь", гены сидай куда сильнее выражены в Джонни. Именно это волшебное очарование люди называют "гламур". Гламур, колдовское обаяние сидай. Или это всё чепуха, просто Джонни очень красив?..
- Вы человек? - вдруг спросил юноша.
- Нет, - ответил Тета. - Я андроид, искусственная личность, созданная учёными Вавилона.
Джонни подошёл к Тете и принялся беззастенчиво рассматривать его сверху вниз. Тета стал в свою очередь рассматривать Джонни, но эта попытка ввести юного варвара в рамки приличия не увенчалась успехом. Может быть, потому, что Тета смотрел снизу вверх. Джонни не выказывал презрения или страха, только огромное любопытство. Юноша изучал Тету, а андроид - эту эмоцию. Тета интересовался человеческими эмоциями и выражением лиц. Наблюдения помогали ему учиться. Окойе хихикнула в ладонь, глядя на безмолвную сцену. Человек и AI, первый контакт. Она уселась в своё кресло, заказала у корабельного сервиса капуччино и почувствовала себя куда уверенней, чем в лифте.
- Это не так просто, - сказала она, помешивая напиток. - Мы не знаем, что скажет на это ваш отец.
- Почему, знаем, - сказал Кит, садясь на ступеньку, которая поднимала над мостиком кресло Теты. Он осмотрел андроида мимоходом, зато заинтересовался панелью управления. Кит, кажется, знал, что капитан "Румы" - AI. - Просто позвоните отцу. Мы всего лишь хотим слетать к огромному термоядерному костру, с которого всё время срываются протуберанцы, протоновые лучи, вспышки... Ерунда. Разумеется, он разрешит.
Это шутка или нет? - в замешательстве спросила себя Окойе. Тета с Джонни наконец оборвали немую сцену. Юноша отошёл и сел в кресло поближе к Окойе. Андроид активировал связь с Вавилоном-7.
- Соедините меня с президентом, - попросил он. Его опять не поняли.
- Президентом корпорации?
- Президентом Патрии. Его сыновья на борту моего корабля. Они хотят лететь со мной к солнцу. Им нужно разрешение отца.
- Секунду...
Ожидание затянулось. Все молчали. Потом экраны внезапно ожили, и они увидели президента. Окойе знала его по сотням фотографий и всё же была поражена до глубины души.
Джон Конгрэйв по прозвищу капитан Немо был единоличным правителем Патрии уже шестнадцать лет. Он смотрел на мостик "Румы" с бесплотных лучевых экранов, и его присутствие было почти осязаемо. Президент производил потрясающее впечатление - раз увидишь его, вовек не забудешь. На редкость правильные, ясно выраженные черты лица лучились какой-то надломленной, дикой красотой. Он носил традиционный, строгий белый костюм. Серебряные волосы ниспадали на лоб и были коротко подстрижены сзади. Очень глубоко в глазах президента прятался траур и шок. Невероятно - было написано на его лице - невозможно поверить, что такое и вправду может случиться, причём не с каким-то рабом, а со мной... За годы власти Немо полностью перевернул жизненный уклад своей планеты, но так и не смог оправиться от того, что ему довелось пережить в год революции.
- Привет, пап, - сказал Джонни. - А мы хотим слетать к солнцу.
- Летите, - ответил президент. - Это, наверно, очень красиво - солнце... Конечно, летите. Только не суйтесь в пояс аномалий.
Боги, подумала Окойе. Боги. Немо ещё не старый - и совсем седой... Она прослушала конец разговора и встряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. Джонни далеко до отца, зато он здесь, рядом... Интересно, а президент вообще знает, чем опасны аномалии, или просто повторяет фразу, услышанную от вавилонян?.. Гораздо легче было думать о нём в таком ключе, чем признаться себе, что живёшь в одно время с человеком масштаба Вашингтона, Ленина, Спартака... Окойе почувствовала вину перед Джонни за то, что плохо думала о его отце. Вавилонские учёные не видели от патрианского президента ничего, кроме добра, и она сама не понимала, что заставляет её мысленно его принижать. Тот факт, что Немо семь лет был диктатором, прежде чем провести выборы и стать президентом?
- ...конечно, сэр, - говорил Тета. - "Рума" не предназначена для прыжков в аномалии и длительных полётов в хромосфере...
Тета не видел ничего странного в том, что человек, который ещё семнадцать лет назад не умел пользоваться телефоном, со знанием дела говорит об аномалиях. Джон Конгрэйв был своего рода технический гений, опровергающий расхожую убеждённость в том, что сидай и мишлинги не разбираются в технике. Патрианские мишлинги в ней, во всяком случае, разбирались. В принципах работы машин Немо ориентировался куда лучше, чем в политике. Президент Патрии был обязан властью - и жизнью - военной интервенции Вавилона.
***
- Мы будем разгоняться полчаса, - сообщил Тета, - а потом прыгнем к поясу аномалий.
- А мы заметим прыжок? - Джонни следил за экранами, на которых висела, круглая и мерцающая во тьме, его родная планета.
- Вы - нет. Я замечу, потому что я андроид.
- Тогда я тоже замечу, - заявил Джонни, развалясь в кресле. Окойе просто не могла не любоваться этим нахалом и не улыбаться в ответ на его внимание. Джонни подмигнул ей, и Окойе пришло в голову, что он хорохорится специально для неё, но тут Тета переключил часть экранов, и юноша прикипел взглядом к белому диску своего солнца. "Рума" снялась с патрианской орбиты и начала разгон.
Это был очень старый корабль сравнительно небольшой мощности, ещё довавилонских времён. "Рума" напоминала большую шишку с зеркальным покрытием. Шишка в основном кружила у солнца. Её построили на закате эпохи городов-государств. Первая капиталистическая эра кончилась со взрывом первой ядерной бомбы в войне 2066 года. Вместе с эрой накрылся её основной производственный принцип - растрата ограниченных ресурсов так, как будто бы они не ограничены. Во времена могущества земных сверхгородов всё, от носков до космических кораблей, делалось с расчётом на очень долгую службу. Старенькая "Рума" была по всем статьям здорова и крепка, однако медленна и маломощна. Новые корабли шли главным образом в торговлю, на фронт или на изучение военно и экономически перспективных явлений. Старинность корабля стала одной из причин последующих событий.
- Она растёт, - сказал Джонни, глядя на Нову.
- Мы слишком медленно движемся для того, чтобы человеческий глаз мог пасть жертвой этой иллюзии, - сказал Тета.
- Растёт, - возразил юноша. - Солнце похоже на...
- Желток, - саркастически предложил Кит. - Люблю глазунью.
Джонни покачал головой.
- Золотой шар, - не сдавался Кит. - Из тех, которые для понта носит Джим. Джим любит понтоваться.
- Солнце похоже на рану, - сказал Джонни, - из которой течёт свет.
Не отрываясь от экрана, он как бы случайно передвинул своё кресло поближе к Окойе. Кит равнодушно пожал плечами и сдался, спрятал глаза. Обычный человек после этого погрузился бы в молчание, и Тета был удивлён, услышав явно обращённый к нему вопрос.
- Как Вы думаете, Тета, Вавилон принёс Патрии благо или же зло?
- Благо, - осторожно сказал Тета. Он видел, что начинается нечто новое, и не хотел спугнуть собеседника, который представлял для него интерес.
- И в чём оно заключается, это благо?
- С моей точки зрения, сотрудничество и торговля лучше войны, всеобщие гражданские права лучше сословного неравенства и рабства, а здоровье и длительная юность гораздо лучше болезней, старости и смерти.
- Скажете ли Вы также, что тирания лучше республики?
О как, отметил Тета.
- Вы думаете, что здесь уместно говорить о тирании?
- Как же ещё назвать шестнадцать лет единоличной диктатуры?
- Насколько мне известно, диктатура - традиционная антикризисная мера на Патрии, - сказал Тета. - Не говоря о том, что Ваш отец уже восемь лет как законно избранный президент.
Он хотел дать Киту понять, что знает о его родине довольно много, и водить его за нос будет затруднительно, но не знал, как сделать это, не нарушив такта.
- Да, - сказал Кит, - это традиционная мера. Если диктатор назначен легальным путём.
- Насколько мне известно, предыдущий диктатор, генерал Дансени, назначил себя сам. Это не помешало элите Вашей страны считать его власть законной.
- Вы ошибаетесь, Тета. Полномочия Дансени были подтверждены сенатом.
- Под угрозой смерти. Если рассмотреть вопрос с Вашей позиции, Кит, то получится, что Ваш отец тоже получил свои полномочия законным путём. Сенат за него проголосовал.
- Под пушками Вавилона.
- Пушки Вавилона даже не приблизились к городской стене. Или Вы имеете в виду Джейн Грэй? - Тета видел, что его водят за нос, и решил тоже схитрить. - Вы хотите сказать, что сенаторы Патрии испугались одной-единственной женщины?
Они её действительно испугались, и в этом не было ничего постыдного, но выросший в патриархальном обществе Кит вряд ли захочет это признать.
- Они испугались чудовища, - сказал Кит. - Но допустим, Вы правы. Однако такой долгий срок диктатуры - семь лет! - должен быть подтверждён народным собранием.
- Насколько мне известно, Ваш отец выиграл выборы революционного семьдесят седьмого года.
- Вы ошибаетесь. Он их проиграл.
- Только из-за открытой манипуляции со стороны политического противника. К тому же с точки зрения Вавилона победитель на выборах - тот, кто получил большинство голосов. По принципу "один человек - один голос".
- Вот как... У нас это несколько иначе... было иначе. Согласитесь, Тета, что новшества, введённые президентом под влиянием Вавилона, могут возыметь неожиданные печальные последствия.
Тета сомневался в том, что большая часть этих новшеств имела прямое отношение к влиянию Вавилона, но предпочёл принять и тезис, и саму подмену темы.
- Любое развитие, - сказал он, - может возыметь нежеланные побочные эффекты. Как и отсутствие развития.
- Возьмём, к примеру, то, что с первого взгляда кажется нам величайшим благом, - продолжал Кит. - Бессмертие. Наука Вавилона избавляет всех желающих от старения и большинства известных болезней. Но что, если ресурсы мироздания ограничены, как и ресурсы одной отдельно взятой планеты?
- Насколько нам известно, - сказал Тета, - в пространстве и времени Вселенная не конечна, и такое вряд ли возможно.
- Допустим. Но нет никакой уверенности в том, что человеческий дух и память созданы для длительного существования. Одним из отрицательных побочных эффектов бессмертия может быть техническая и психологическая информационная перегрузка.
- У нас нет и уверенности в том, что наше так называемое бессмертие действительно таковым является, - сказал Тета. - Что люди не продолжат умирать от каких-то неподконтрольных нам причин. Но если Ваши опасения оправдаются, мы либо решим эту проблему, либо свернём с неверного пути. Последнее технически и политически возможно.
- Пусть так. Однако на Патрии отсутствие смены поколений породило ещё одну проблему. До прихода Вавилона в наш мир человек становился самостоятельным и полноправным гражданином, когда умирал его отец. Благодаря вашей технике люди перестали умирать от естественных причин, и это значит, что сыновья, внуки, правнуки - и так далее до бесконечности - будут оставаться под властью бессмертных и бессменных прародителей. Под властью поколения, живущего в данный момент. Не думаю, что даже сам Вавилон сколько-нибудь доволен этим раскладом. - Кит понимающе ухмыльнулся. - И в самом деле, трудно представить себе что-нибудь хуже... кроме разве что государства, бесконечно находящегося под властью одного и того же человека. Это положение было бы неприемлемо для всех достойных людей, даже если бы облечённый властью был нравственно прекрасен - а если это низменный и бесчестный человек? Людям, живущим под властью бессмертного самодура, не останется ничего, кроме тираноубийства.
- В таком случае, - не моргнув глазом, выдал Тета, - Вас не может не радовать склонность Вашего отца к реформам. Он, вероятно, в самое ближайшее время введёт традиционную власть главы семьи в разумные легальные рамки, и Вы будете избавлены от необходимости подчиняться ему, Кит, если она Вас так тяготит.
С самого начала Тета интересовался не столько предметом спора, сколько собеседником, и вовсе не стремился привести все имеющиеся в наличии аргументы. Увидев, что Джонни и Окойе прислушиваются к разговору, он вдруг усомнился в своём поведении. Лежит ли на мне обязанность по мере сил защищать имя и сущность Вавилона здесь и сейчас, спросил себя Тета, учитывая тот факт, что я, со всеми вытекающими правами и обязанностями, вавилонянин?
- Скажите, Кит, - вмешалась Окойе, - разве Вы сами не выбрали бессмертие?
- А разве тот факт, что я его выбрал, отменяет всё то, что я сказал?
- Но получается, что Вы аргументируете против блага, которым пользуетесь сами. Вы неискренни.
- Почему же, вполне искренен... Однако тот факт, что говорящий сам не верит в свои доводы, никак не делает доводы хуже. Разве истинность истины зависит от того, верю ли я в неё или нет? И не должны ли слушатели сами судить об истинности или ложности услышанных доводов?
- Неискренность значит, что человек лжёт, - сказала Окойе. - Я не люблю, когда меня кормят враньём.