Представь себе, что ты кошка. Ты - небольшой молоденький кот невзрачной расцветки с белой звездочкой на лбу. Зовут тебя Фритти Хвосттрубой, ты любишь слушать сказки, которые на самом деле правда, хотя ты об этом не подозреваешь; ты любишь жизнь и любишь своё племя, а ещё ты любишь Мягколапку.
Собратья Фритти таинственно исчезают, причём вовсе не те из них, которые могли бы исчезнуть по своей воле или по воле человека. Здесь что-то не так, и Фритти отправляется на поиски правды. У правды мордочка его подруги. Фритти ищет маленькую Мягколапку; он ищет огромную, как мир, чёрную, как ночь и щедрую, как жизнь Праматерь Мурклу; Фритти проходит леса и долы, в стране прошедшего и настоящего он ищет тоску своего сердца. Фритти ищет свою судьбу.
Фритти Хвосттрубой не знает, что живёт в мифомире, где миф есть одновременно факт и истина. Мир Фритти - огромная древняя кошка, и звёзды - пылинки в чёрном меху. Она рождает души Племени, как котят, и принимает их в себя, закончивших земную жизнь. Мы уже знакомы с хоббитами и знаем, что и в мифомирах есть исключительное и обыденное. Здесь можно пообедать кошачьими консервами, послушать правдивые сказки у Стены Сборищ или колдовскую песнь силы лягушачьей Матушки Ребум; побеседовать с белками, посетить изначальную столицу кошачьего Племени, где с древнейших дней и до сих пор народом кошек правят королевы из линии Харара Златоглаза и Фелы Плясуньи Небесной. И кто знает, возможно, в пути тебе встретится - неузнанным, неузнаваемым, скрытым - неукротимый сияющий дух всего Племени, сам Тенглор Огнелап.
Фритти выходит из обыденного и покидает безопасные поля, чтобы пересечь странные ландшафты и войти в миф, в великую древнюю драму его Племени, чтобы сыграть роль в последнем акте этой драмы. Потому что все кошачьи дети знают, что под землёй сокрыт от века братоубийца и предатель Грызли Живоглот, и он вынашивает планы, чтобы перевернуть Верхний Мир, а Тенглор Огнелап давно утерян в своих странствиях, и дух Виро Вьюги не находит покоя; но чего не подозревают кошачьи дети, так это что Живоглот действительно сидит под землёй, причём гораздо ближе, чем им кажется, и вовсе не бездельничает.
И вот уже лесные звери бегут перед кровожадными ночными хищниками, которых все принимают за кошек. Тот факт, что у кошек нет красных когтей и они не охотятся стаями, никого не смущает. Задолго до встречи с обитателями Закота мы начинаем подозревать, что настоящие кошки для этих существ - скорее добыча, чем родственники. Нет, твари с красными когтями - это не завезённые безответственными людьми из экзотических стран кошкоподобные звери, это не мутанты и вообще не результат человеческой деятельности. Они гораздо хуже.
Поразительно, как хорошо Тэд Уильямс сумел передать толкиеновскую идею орков. Лучше, чем сам Толкиен - просто добавив пару лёгких штрихов к нарисованной Профессором картине. Эти штрихи картину и завершили, и орки предстали перед нами такими, какими они должны были быть. В случае Когтестражей и Зубостражей Закота речь идёт о существах, которые прежде всего интересуются страданиями всех и каждого. Они прекрасно знают, что боль - это плохо, и не желают её самим себе, но это не мешает им постоянно причинять боль друг другу и смаковать предстоящие собратьям или просто возможные страдания. При мысли о собственной боли их настигает ужас - с их-то Хозяином им более чем есть чего бояться; однако они с наслаждением рвут друг друга на части или, если у них нет для этого легитимной возможности, пугают возможностью наказаний, при мысли о которых сами они трепещут. Если есть возможность кого-то укусить, цапнуть когтем, убить, Когтестражи с удовольствием сделают это. Такова их природа. Коренные жители Закота, создания Живоглота, начинают проявлять некоторый интерес ко взаимному благосостоянию и даже зачатки дружбы и сострадания только тогда, когда оказываются несправедливо наказаны, изгнаны из Живоглотовой стаи и брошены на произвол судьбы. И это, несомненно, невытравленный Живоглотом пережиток их изначальной, правильной кошачьей природы, природы пушистых, ласковых детей Праматери. В нормальном - если можно это так назвать - состоянии существ Закота объединяет необходимость выживания в стае, страх перед Хозяином и ненависть к непригодному для них Верхнему Миру. На самом деле это они жизненепригодны - не по-животному и даже не по-человечески жестокие, недоговороспособные твари, перед которыми очертя голову бежит всё живое, вся их возможная добыча. Будучи предоставлены самим себе в закрытом ареале, эти существа за короткое время из чистой злобы изничтожат всё, на что обычные кошки стали бы охотиться лишь в меру необходимости, и вымрут от голода. Они ничем не больны, у них просто "здоровье такое".
***
У меня есть две любимые сцены в "Хвосттрубой". Первая - это забавная встреча Фритти с собакой:
Ощущая странную беспечность и самоуверенность, Хвосттрубой продолжал спокойно подниматься по травянистому склону.
Озадаченный
вяка склонил набок голову и уставился на него. После мгновенного испытующего осмотра он заговорил.
- Эй, ты там! - пролаял мастиф. - Кто таков будешь? Чего тут делаешь?
Голос у него был басовитый и медлительный, как дальний гром.
- Я Хвосттрубой, мастер Вяка. Приятной вам пляски. А к кому я имею удовольствие обращаться?
Пес покосился на него сверху:
- Гав-Расправ я. Ответь для начала, коли спрашивают. Чего тут отираешься?
- Ах, просто осматриваюсь, - сказал Фритти, миролюбиво помахивая хвостом. - Я попросту прилетел с той стороны воды и подумал: дай-ка огляжусь. Хорошенькое местечко, не правда ли?
- Хоррошенькое, - прорычал Гав-Расправ. - Только не для тебя. Отваливай, ты. - Пес еще раз сердито зыркнул исподлобья, потом снова настороженно наклонил голову на сторону. - Ты сказал - "прилетел"? - медленно выдавил он. - Да разве ж коты летают?
Пока разговаривали, Хвосттрубой постепенно придвигался ближе. Теперь, всего прыжках в пяти от
вяки, Фритти уселся и принялся беззаботно умываться.
- О да, некоторые летают, - сказал он. - Собственно говоря, все мое племя летучих котов подумывает сделать этот уголок своим новым гнездовьем. Нужно нам, знаете ли, местечко, где яйца откладывать.
Хвосттрубой поднялся и стал обходить пса, описывая широкий круг.
- Да, только подумайте, - сказал он, озираясь, - сотни летучих котов... больших, маленьких... прелестная идейка, не так ли?
Он почти миновал опасность, когда Гав-Расправ издал басистое рокочущее рычание:
- Коты не летают. Не смей врать!
Мастиф с лаем прыгнул вперед, и Фритти повернулся и помчался вверх по холму. И сразу понял, что там не было ни деревьев, чтобы вскарабкаться, ни забора, чтобы спрятаться, - на вершине холма открытая лужайка.
"Что ж, - вдруг подумал он, - а с чего бы это мне беспокоиться насчет бегства? Раньше я встречал лицом к лицу куда худшие опасности, и выжил".
Он повернулся мордой к огромному мастифу, мчавшемуся на него снизу.
- Подойди, нюхатель навоза! - взвыл Хвосттрубой. - Подойди и переведайся с детищем Огнелапа!
Заливаясь лаем, Гав-Расправ подбежал, не подозревая, что окажется носом к носу с юным, азартным, царапучим котом. Его утробный лай превратился в изумленный визг, когда острые когти прошлись по его брылям.
Словно небольшой рыжий вихрь, Фритти внезапно весь оказался на Рычателе - с когтями, зубами, хриплыми воплями. Потрясенный Гав-Расправ попятился, мотая большущей головой. В ту же секунду, отведя назад уши и волоча хвост, отпрянул и Хвосттрубой.
Пока устрашенный Рычатель робко убегал, зализывая изувеченный нос, Фритти добрался до владений
Мурчела. Прыгнув и уцепившись когтями, он оказался на невысокой каменной стене, а оттуда перебрался на тростниковую крышу. Стоя на краю, испустил победный клич:
- Вперед не суйся так запросто к Племени, неуклюжая зверюга!
На земле, под ним, ворчал Гав-Расправ.
- Вот сойди только, и костей от тебя не останется, кот! - с отвращением сказал он.
- Ха! - фыркнул Хвосттрубой. - Я приведу сюда армию моего Племени, размещу ее тут, и мы выщиплем тебе хвост и нахлещем тебя по отвислым брылям, чтоб ты помер со стыда! Ха!
Гав-Расправ повернулся и с тяжеловесным достоинством потащился прочь.
Я люблю метафизические ужастики, и вторая моя любимая сцена из "Хвосттрубой" - это встреча Фритти с Баст-Имретом:
- Слушай, Мимолетка! - взволнованно прошипел он. - Там свет!
Так и оказалось, хотя свет был заметен только по контрасту с плотной чернотой, через которую они прошли. Отсветы, слабые и рассеянные, струились из-за угла в дальнем конце громадного прохода. Казалось, они были иного свойства, чем светящаяся земля.
- По-моему, мы с минуты на минуту выйдем наружу! - сказала Мимолетка, и Фритти на миг почудилось, что он различает отблеск у нее в глазах. Перешли на быструю ходьбу, потом побежали, теперь уже способные разглядеть препятствия - громадные древесные корни и камни, которые, чернея, вырисовывались в слабом свете, струившемся из конца обширного коридора. Воздух был еще холоден, но стал суше, и повсюду была пыль, так много пыли...
Он прыжком опередил Мимолетку, которая вдруг встала на дыбы, крича:
- Хвосттрубой! Там чем-то пахнет!
Между ними внезапно выросла черная фигура, и воздух наполнился болезненным пряным запахом. Мимолетка пискнула - странный, задушенный звук, - и Фритти, споткнувшись, остановился.
Оба застыли как парализованные. От черной фигуры изошел сухой голос, подобный звуку трущихся друг о друга ветвей.
- Вы не пройдете, - сказал он. Слова его звучали слабо, словно издалека. - Теперь вы принадлежите Костестражам.
- Нет! - прогремел новый голос.
Потерявший веру, замерший от странного, чуть ли не священного ужаса Хвосттрубой увидел запавшие глаза и безобразную морду Растерзяка, который вдруг появился из темноты позади Мимолетки. Серая
фела, ошеломленная, осела на пол и опустила голову.
- Я отнял их у Кровососа и его Клыкостражей! Эти двое - мои! - прорычал Растерзяк, но не придвинулся ближе.
- Ты не имеешь права, - прошептал странный, вздыхающий голос. - Никто не может препятствовать Баст-Имрету. Я служу лорду-Всевластителю. - Костестраж двинулся, слегка покачиваясь, с кожистым, окутывающим шелестом, и атаман Когтестражей дрогнул, отступив, словно его ударили.
- Возьми
фелу, если хочешь, - продолжал Баст-Имрет. - Мы занимаемся иным. Ступай. Вы несете стражу в глубоких местах.
Растерзяк, захныкав от какой-то непостижимой обиды, прыгнул вперед, взвалил обмякшую Мимолетку на загривок и скрылся в темном извилистом туннеле. Фритти попытался было окликнуть Мимолетку, но не смог. Его суставы сместились от усилия, когда он попробовал рвануться и побежать.
Темная фигура Баст-Имрета повернулась - котообразная, но растворявшаяся в липкой тьме, даже когда стояла в отблеске от спины Фритти. Хвосттрубой не мог взглянуть ему в морду, в темные пятна которые должны были быть глазами. Отведя взгляд он силился сдвинуться - и на миг преуспел. Ему чудилось, что лапы его растекаются, как вода, но он умудрился повернуться и, как в агонии, пополз от Костестража.
- Нет спасения, - прошелестел ветер.
"Нет, - подумал Фритти. - Это не ветер. Беги, дурак!"
- Никакого спасения, - дохнул ветер, и он почувствовал, что слабеет.
"Это не ветер, должно быть спасение, должно быть спасение..."
- Пойдем со мной. - То был не ветер, он это знал. Но продолжал ползти. - Я возьму тебя в дом Костестражей, - жужжал бесчувственный голос Баст-Имрета во мраке позади. - Свирели всегда звучат во тьме, и безликие, безымянные поют в глубинах. Нет спасения. Мои братья ждут нас. Идем. - Фритти с трудом дышал. Запах пыли, пряностей и земли кружил ему голову... проникал в него... - Мы танцуем во тьме, - монотонно пропел Баст-Имрет, и Фритти ощутил, как его мускулы твердеют. - Мы танцуем во тьме и внемлем музыке безмолвия. Дом наш глубок и покоен. Ложе наше - земля.
Свет, казалось, сделался ярче. Хвосттрубой почти сумел добраться до поворота в туннель. Заморгал, изумленный. Неожиданно темная фигура Баст-Имрета появилась перед ним, загородив конец прохода. От Костестража, казалось, веяло сухим ядовитым воздухом. Потрясенный Хвосттрубой опустился на пол, неспособный даже ползти. Тварь встала над ним, отдаленный голос тихо выпевал незнакомые слова.
Его захлестнуло ужасом, жаркой паникой, и он нашел где-то силу, чтобы нырнуть вперед. Рванувшись, ощутил пыльную шкуру, отразившую его толчок. Баст-Имрет сжался, испустив звук, подобный хрусту хвороста, и схватил Фритти, когда тот пытался, собрав последние силы, проскользнуть мимо. За порогом туннеля растекалась лужица света. Он изо всех сил потянулся к ней - она означала свободу.
Но Костестраж не отпускал, и взметенная во тьме пыль и приторный запах окутали обоих, словно еще одна тень. Фритти ощутил, как лапы Костестража - хрупкие, но сильные, точно древесные корни, оплетающие скалу - обвились вокруг его шеи. Шелушащаяся, сухая пасть искала его горла. Хвосттрубой, взвизгнув напоследок от омерзения, вырвался.
Когда он выдирался из лап твари, раздался ужасный вспарывающий звук. Большие легкие лоскуты скомканной шерсти и кожи взлетели из-под его когтей и зубов, и, метнувшись к свету, он различил тупое подмигивание старых коричневых костей - ухмыляющийся череп Баст-Имрета.
Карабкаясь по короткому проходу, Фритти почувствовал палящую боль. Место меж глазами пульсировало и горело. Он добрался до нависающего серо-голубого кружка неба, на миг обернулся - и увидел позади жуткое существо. Оно стояло в тени возле туннельного основания - пасть скелета разевалась и захлопывалась.
- Я буду помнить тебя, покуда не умрут звезды, - проклял его отдаленный, невыразительный голос. Пламя в голове Фритти вспыхнуло вновь, потом исчезло.
Хвосттрубой подтянулся к краю дыры. Свет был так ярок, что перед глазами у него поплыли пятна. Спотыкаясь, почти валясь вперед, он выбрался из дыры - выбрался из Закота.
Мир был белым. Все было белым-бело.
Потом все стало черно.
Можно лишь догадываться о тысячелетней, пахнущей жутью, пылью и пряностями тайне Костестражей. Для Фритти это просто ужасные, невоможные существа, настолько неестественные, что их даже нельзя назвать злом. Они - "брряд", неправильное, голый страх мёртвенных подземелий, и даже сам Живоглот отдаёт им то, на что они притязают. Это не ветер звал, нет - это было само отчаянье. Это был вечно голодный, наделённый злой волей ветер забвения. И тем более впечатляюща победа жизни, тем чудесней звучит в конце колдовская песня болотной Матушки Ребум:
Кругами кружит оно, кружится около круга,
Жуком дребезжит и зудит стрекозою упруго -
О нежной Надежде-невежде... И сызнова, снова
Кругами кружит оно, кругло кружит возле Слова.
Так, выпуча глазки, средь ряски, без лишней огласки