Многоглоточный нестройный вой раскатывается по асфальту, и вонючая вода брызжет прямо в лицо из-под колёс мотоциклов. Никто не поднимает на байкеров взгляда. Здоровье дороже собственного достоинства. Стены блоков откосами гор обозначают аллеи; чуть выше город давно зарастил небеса артериями своих мостов и венами висячих аллей. Город течёт изо всех своих дыр неоновым светом. С неизмеримых высот на наши головы и тротуары каплет какая-то рыжая жидкость, нечто вроде смеси ржавчины и дождя, и я тщательно сжимаю губы. Не хотелось бы пробовать её на вкус. Что это на самом деле за жидкость - кислотный дождь с прохудившихся куполов, растворы радиоактивных осадков или просто оттоки забитых сортиров - я не знаю и знать не хочу.
Когда я иду на работу, над городом, наверное, светит луна. Её видом наслаждаются владельцы пентхаусов и высотных квартир. Они могут себе позволить луну. Здесь, внизу, всем позволены отблески неона в лужах и вонючие брызги в лицо. 'Ууу-ла-ла-ла-ла-ла-ла!!!' - вопят братья в кожаных сёдлах. Моторы звонко пердят. Волосатые морды кривляются из-под дизайнерских шлемов, созданных конъюнктурщиками от моды специально для нас. Блещут жёлтые зубы. Шлемы давят на недоразвитые мозги, приближая неотвратимую дэволюцию их хозяев. Мысль об этом меня утешает. Ненадолго. Не успеют они уползти на карачках в проулки, как их место займёт новенькая гопота. Между прочим, и я никуда отсюда не денусь. Не мне мечтать о бассейнах, пентхаусах, лунном свете и живом жёлтом солнце над головой. Рождённый эйпом летать не может. Не оперяясь, он остаётся в родном гнезде, в Эйплейс, A-place, Ape-place. Весь Эйплейс - обезьянник, обезьяний питомник, великолепнейший обезьянарий. Всем зверинцам зверинец.
Мотобратья как раз проезжают мимо библиотеки на площади Эволюции. Там работаю я. Бронированные двери здания гостеприимно распахнуты. Мотобратья кривляются, матерятся, грозно выворачивают колёса, но не пересекают невидимую черту. Покривлявшись, они уезжают. Охранники с огнемётами за плечами демонстративно плюют на проезжую часть. Им ничего не стоит дать залп. Зелёный коридор в библиотеку охраняется, словно Цитадель Шелл. Охрану запросил у Цитадели мэр района, Ле Мур. Как меру против активных дэволюционных элементов. Мотобратья к ним, конечно, относятся. Им волю дай, они сожгут библиотеку, а посетителей поубивают. Или сначала поубивают, потом сожгут. Таковы у них меры в защиту ape-pride.
Машина возвышается в центре площади под суперглассовой коробкой. Проезжающие мотобратья иногда для порядка палят по ней из крупнокалиберных ганов, но не слишком-то приближаются. В эйпьих душах царит суеверный страх перед Машиной, подарившей их родителям разум. Они могут сколько угодно не верить в эту историю на словах, но ни за что не подойдут к эволюционной машине вплотную, лелея враждебные мысли. Машина, чего доброго, всерьёз обидится на хамьё и заберёт свой дар назад. Тогда 'повстанцам' одна дорога: в клетки, щёлкать зубами, точь в точь как предки, с которыми ещё не поделился разумом человек. Или - проще - в смрадные проулки на мусорные кучи.
Homo sapiens sapiens, обнаружив, что вся нетронутая природа, а с ней и потенциально разумные обезьяны, вот-вот накроется унитазом, решили частично искупить свою вину. Скорее играя в Бога, чем исполняя свой человеческий долг, несколько молодых гениев построили эволюционную машину. У нас сейчас немодно говорить о том, что ещё пятьдесят лет назад предки прыгали по ветвям и дрались за незрелые бананы. Впрочем, это и необязательно так. Непосредственные предки жителей Эйплейс уже не в первом и не во втором поколении были лабораторными и парковыми приматами. Надо полагать, характер у них испортился ещё тогда. Во всяком случае те утаны, гориллы и шимпы вышли из эволюционной машины настоящими американцами.
Теперь их дети и внуки, то есть мы, - образцовые жители Сансет Сити. Завистливые, опасные, неблагодарные. Ряженые в людские шмотки прошлого века - о, чем только нас не балует мода! - мы то и дело полушутим о том, что история с эволюционной машиной - людская ложь, а на самом деле это мы, обезьяны, были первой разумной расой планеты. Мы действительно хорошо отыгрываем типичную экзистенцию разумных тварей в условиях постапокалиптических городов. Мотобанды терроризируют улицы всего района. Угрюмые отцы семейств - те же бывшие байкеры, но уже с подругами и детьми - терпят-терпят, а потом собираются в вооружённые клубы по улицам и жилоблокам и организованно терроризируют мотобратьев. Частенько насмерть. На такой зачищенной улице потом несколько месяцев тихо. Уголовники рангом повыше, мафиози местного разлива, увлечённо играют во времена Аль Капоне, омерты и наркокартелей. Окружение, вплоть до невезучих ребят в бетонных башмаках, увлечённо подыгрывает. В результате в Эйплейс то и дело царят натуральные, в полный рост времена Аль Капоне, омерты и наркокартелей. Когда становится слишком жарко, в Эйплейс из Цитадели Шелл въезжают целые отряды. Тогда жарко становится уже игрокам, население района немного редеет, и пару месяцев царит относительная тишина. За бронированными стёклами вокруг дверей жилоблоков стоят вполне пасторальные лавочки, и на них коротают время пасторальные влюблённые пары, тяжело вооружённые охранники и разговорчивые старушки. Совсем как настоящие, из старых человеческих фильмов старушки, если не особенно придираться к шерсти на их морщинистых мордах. По аллеям дефилируют болезненно грациозные шимпы-шлюшки, в красных туфельках, лаковых миниюбках, и их юные попки очень игриво качаются. Сутенёры, почти поголовно гориллы, провожают их взглядами исподлобья. Клиенты-люди сюда почти не суются, а те, что всё-таки суются, в основном нечеготеряхи и психи. С них не сделаешь много навара. Зоофилы с серьёзным текущим счётом покупают себе обезьянок в более престижных борделях Сансет Сити, где все менеджеры всегда люди.
Жители Эйплейс ходят в библиотеку. Не все, но многие. Дело в том, что у детей эволюционной машины есть недостаток, передающийся по наследству. Обезьяны, не лелеющие подаренный ею разум, нередко дэволюционируют и постепенно снова превращаются в животных. Сначала за ними присматривают родственники, но в один прекрасный день эти взрослые дети случайно или умышленно остаются без присмотра, убегают и теряются в многомерном лабиринте улиц. Их традиционно не ищут. Моя тётка с мужем не попытались отыскать моего двоюродного брата, Мо, прозванного Малышом не столько за рост, сколько за неумение ходить прямо. В отсутствие родителей он исчез из их закрытой квартиры. Я был последним из всех, кто с ним общался, хотя это, конечно же, общением назвать нельзя. У меня были ключи, и я его иногда навещал - весёлого друга детства. Ещё в школе Мо пополз вниз по крутой лестнице эволюции и постепенно разучился говорить, но я упорно делал вид, что в этом никакого особого вреда нет. Я даже пытался читать ему что-то вслух и отшучивался от страдающих тёткиных взглядов. Потом однажды я, зайдя в гости, поздоровался с Мо, и он уже не смог мне ответить. Он даже не попытался. Сидел себе, чесал грудь, жевал пустой пакетик из-под сметаны и не понимал, что ему чего-то не хватает. Впоследствии, когда он исчез, никому не пришло в голову, что это я мог позвонить в санитарную службу. У меня вроде бы не было мотива.
Однажды исчезнув из жизни родственников, бездомные дэволюционировавшие эйпы сбиваются в стаи, нечленораздельными звуками клянчат еду, воруют блестящие предметы, дерутся, совокупляются, обгаживают асфальт, постоянно вопят и вообще ведут себя как обезьяны. Иногда их отлавливают Добрые Самаритяне, отмывают в вошебойке и снова сажают в эволюционную машину. У Добрых Самаритян есть от неё ключ. Девяносто восемь с половиной процентов снова обретших разум обезьян вторично дэволюционирует, ещё быстрее прежнего. Малыш Мо побывал в машине ещё в четырнадцать лет, и это, пожалуй, отсрочило его гибель на год.
Отстреливать жертв дэволюции запрещено, да они и не особенно выделяются среди нариков и бомжей, разве что тенденцией ходить на четвереньках и полным отсутствием речи. Когда их одежда распадается и они вконец приобретают животный вид, кто-нибудь, под чьими окнами они галдят, звонит куда положено, и их забирают городские санитарные службы. Мы не знаем, куда их увозят, и нам это неинтересно.
Иногда на самые нижние улицы у подножия жилоблоков Эйплейс сверху падает какой-то непривычный нежный свет, и мы гадаем, а не солнечные ли это лучи. Большинству не приходит в голову свериться с часами, а даже если бы пришло, это вряд ли бы что-то дало - откуда нам тут знать, когда именно светит солнце? Но что такое солнце, мы знаем. Мы его видели по телевизору.
***
Преподобного Бини я увидел издалека. Он был, конечно, замаскирован, но под человека, не под обезьяну. Не захотел всё-таки притворяться одним из нас, дурачина. Наверное, это плюс наглость его и сгубило. Стоящий у Машины одинокий человек - картина достаточно редкая, и я сразу же каким-то шестым чувством понял, что сейчас что-то случится и что это будет иметь отношение ко вчерашней листовке.
Листовки эти с некоторых пор то и дело встречались на стенах не самых оживлённых переулков, висели там, нечитанные и ненужные, промокали, отклеивались, падали и присоединялись к гниющему в лужах мусору. Вскоре на стенах появлялись новые. Смысл всех этих листовок был в общем одинаков. Речь там шла о так называемой 'лжи эволюции' - богатая тема в Эйплейс, но только если её правильно развернуть. Листовки разворачивали её неправильно, но я допускаю, что и у нас кое-кого могла бы впечатлить их громкая мифология о наших якобы изначально разумных, безгрешных предках, о совершенных обезьянах, которые были младшими детьми Бога, наследниками оставленного предками людей рая - и которые тоже пали по примеру людей, как сами люди пали по примеру сатаны. Листовки роняли прозрачные намёки на каких-то слуг ада, читай: учёных, создавших Машину якобы для засирания обезьяньих мозгов враньём об эволюции и с целью заставить нас поклоняться не Христу-Спасителю, а этой самой дьявольской Машине, тогда как единственная надежда обезьян, как и людей, на спасение - это он, Иисус... Всё новое - это хорошо забытое старое. Авторы листовок, небезызвестная группа Бини, очень плохо знали Эйплейс. Никто тут сроду не поклонялся Машине, её только побаивались и уважали. Но для Бини соболтуны это было неважно. Поклонение Машине очень хорошо вписывалось в их теорию, и, поскольку его на самом деле не было, они его, так и быть, придумали для нашей обезьяньей пользы. Насколько я знаю моих собратьев, эйпы по большей части подтирались листовками, подброшенными в почтовые ящики, но Цитадель обычно интересовалась и меньшей частью. Вчера я нашёл одну такую листовку среди новейших книг в детском отделе и именно поэтому позвонил. Я никак не легист и нашему правительству не друг - у Цитадели в городе нет друзей - но сектантская пропаганда среди детей - это немного чересчур. Да ещё через библиотеку, за содержание которой я как её сотрудник отвечаю. Ещё статьи за сокрытие мне нехватало - короче, я вчера взял и сразу же позвонил. И листовку курьером отправил, с охраной. Подальше от греха.
Бини что-то делал у самой Машины и не обращал никакого внимания на злобный рёв мотоциклов и гиканье их седоков. Мотобратья отъехали, и я хотел было спокойно пройти по зелёному коридору на своё рабочее место, но заметил, что этот дурак что-то пишет на суперглассовой коробке с помощью баллончика. Крупными ярко-красными буквами. Хуже того, он успел приклеить к коробке какой-то небольшой свёрток. Вид этой штуки мне отчего-то очень не понравился, но не успел я как следует испугаться потенциальной бомбы, как из аллеи на площадь выкатил на мотоцикле капитан Гектор Грэй, и вот тут я как следует испугался.
- Документы.
Бини заслонил спиной висящий на коробке свёрток и подал Грэю айди. Я заметил, что вокруг уже начала собираться толпа, и тоже сделал пару шагов к сцене. Это было небезопасно, но притягивало, как стриптиз. Это и был в некотором роде стриптиз - стриптиз души. Я присмотрелся. Надпись на коробке гласила: 'Умри, ложь эволюции!'
Капитан Грэй сунул айди в седельную сумку и направил на Бини какой-то маленький предмет. Сверкнул разряд. Голографическая маска Бини мигнула и пропала. Тогда-то я и узнал его как преподобного Бини. Это лицо недавно явилось миру в ролике 'Розыск' в программе 'Гражданин и Закон'. Ещё один христианский проповедник. Не выводятся они. Как крысы.
- Кенни Бини, - сказал капитан Грэй. Спокойно так сказал, утвердительно. И совершенно безрадостно.
- Преподобный Кеннет Бини, с Вашего разрешения, капитан, - заявил тот.
Это был 2085 год, капитан Грэй тогда был ещё молод, его ещё не все знали. Надо сказать, в те годы, в середине восьмидесятых, у многих были иллюзии. Тем не менее я считаю, что Бини был дураком. Лично я на его месте даже в 2085 сидел бы себе тихо в подполье. Тенденции были уже ясны. Всё-таки люди вовсе необязательно умнее обезьян, и напрасно в городе и по сей день считают иначе. Бини, скажем, был поглупее средней гориллы в Эйплейс. Нет, Машина на нас сработала качественно. У меня вот вчера хватило ума позвонить.
Грэй молча протянул руку. Бини торжествующе улыбнулся и отдал капитану баллончик. Грэй взял его, тут же защёлкнул на запястье Бини браслет наручников и бросил баллончик в седельную сумку. Потом еле заметно кивнул на свёрток.
- Это твоя бомба, Бини?
- Моя, - гордо заявил преподобный.
Толпа ахнула. Я тоже. Грэй оторвал бомбу от коробки, поковырялся в ней, вырвал какой-то провод, положил всё это в седельную сумку и вынул из сумки пачку листовок. Надо думать, моя вчерашняя была среди них.
- И эти бредни тоже твои?
- Моего личного пера, капитан, - скромно ответил Бини. - Моя маленькая работа для Господа.
- Мы их получили вчера из общественных мест и зданий Эйплейс. Бини, сколько листовок ты здесь вчера разбросал?
- Тридцать три, капитан, как есть Божье число, тридцать три распространил - в библиотеке, в молле и в парке. Даже в общественные туалеты занёс! И это были не первые, капитан. И будут не последние.
- Нам прислали тридцать одну, - сказал Грэй. - Из туалетов мы не получали. Последними, вероятно, подтёрлись. Это мы проясним.
На мгновение Бини был ошарашен. На его лице я увидел проблеск боли и горя, даже, может быть, проблеск отчаяния. Но Бини не стал бы лидером своей группы, если бы не умел на словах обращать каждое поражение хотя бы в маленькую, но в победу.
- Может быть, капитан, может быть и подтёрлись. А быть может, прочли - оно неплохо читается, сидя в сортире - и учли, и запомнили, и задумались, капитан. А потом, может быть, и подтёрлись, но главное дело-то сделано, ложь в двух душах разоблачена. А они ещё двум расскажут, а те ещё кому. Люди найдут путь к истине, к Писанию, к Богу...
Люди, отметил я. Какая глупая оговорка. Этот Бини назвал нас людьми.
- Это мы сейчас посмотрим, - сказал капитан.
Грэй звучал устало уже тогда. У него был почти старый голос, вернее, голос вне возраста. Голос, не бывший молодым. Капитан снял с пояса ключ и направил его на суперглассовую коробку. Её прозрачная крыша медленно втянулась в стены. Стены осели. Машина, дарительница разума, немного помедлила. Потом дверь в эволюционную камеру разгерметизировалась и со вздохом открылась.
- Мы проверим, правда ли человек сотворён в один день некоей высшей силой, а не эволюционировал в течение эонов, и сотворён, как бредят ваши клубы, 'безгрешным'.
Вокруг капитана, Машины и Бини теперь низко бубнила немаленькая толпа. Бини ещё не понял, а я уже начал догадываться, что нам здесь предстояло.
- У эволюционной машины, - сказал Грэй, - есть обратная функция. Функция дэволюции. Она возвращает живое существо на предыдущие ступени видового развития. Если твоя теория верна, Бини, то перед тобой прямой путь назад в рай.
- Не выйдет, - ухмыльнулся Кеннет Бини. - Обратно в рай можно только с Христом, чёртовы погремушки от первородного греха не отмоют.
- В таком случае тебе нечего бояться. Ничего не произойдёт. Машина не может превратить тебя в щепотку глины.
Грэй снял с Бини наручники, взял его за шиворот и поволок к отверстой двери камеры. А ведь капитан Грэй читал Библию, подумал я.
Много было тогда на лице преподобного Бини. Сначала он инстинктивно упёрся ногами в асфальт - совершенно бесполезно, конечно - но потом, так показалось мне в тот момент, в его взгляде мелькнула какая-то безумная надежда. Нет, я не утверждаю, что он решил довериться 'чёртовой погремушке'. Мне кажется, что он грезил о чуде. Я успел ещё увидеть, как Бини поспешно перекрестился, а потом капитан Грэй затолкал его в эволюционную камеру Машины и закрыл за ним дверь.
Толпа затаила дыхание. Это была демонстрация. Грей, как всегда в таких случаях, действовал так, будто был здесь один. Один на площади, один в Сансет Сити, один во всём умирающем мире. Он подошёл к панели управления, оживил дисплей прикосновением руки в чёрной перчатке и начал вводить команды. Я прищурился и уловил на дисплее мелькнувшую цифру - 3 000 000. Три миллиона лет отделяли знакомого всему городу преподобного Кенни Бини от существа, которому предстояло вскоре покинуть Машину.
Грэй нажал на ввод и сделал шаг назад.
Не знаю, чего я ждал, но помню, что вся толпа замерла, и я тоже. Может быть, в тот момент и во мне шевельнулось сомнение и даже, наверное, надежда, но я сейчас уже не помню, на что именно надеялся тогда: то ли на посрамление христиан, от которых уже две тысячи лет страдает планета, то ли на торжество здравого смысла, то ли на неисправность Машины, то ли на поражение легизма, города и Цитадели в лице Гектора Грэя... На одно ничтожное мгновение мне представился иной, новый, безгрешный преподобный Кеннет Бини, шагающий из эволюционной камеры на площадь - таинственный непадший человек, тот Кеннет Бини, которого задумал его гневный Бог; не этот маленький нахальненький глупец, а торжествующий, блистательный святой супергерой, от которого в страхе метнулся бы прочь капитан Гектор Грэй...
Дверь Машины помедлила и открылась.
То, что выкатилось оттуда и с тихим воплем сьёжилось на асфальте, действительно было похоже на обезьяну, хотя всем нам было совершенно очевидно, что это не горилла, не шимп и не утан. И даже затуманенному наркотиками взгляду было бы ясно, что это существо настоящим разумом не обладает. Это было что-то - ну да, что-то вроде жертвы самой обыкновенной дэволюции, жертвы, стоящей на предпоследней стадии распада, когда сложные навыки и речь уже утеряны, но остаётся ещё многое, что позволяет некоторое время рутинно выживать на улицах. Это было похоже на Малыша Мо в тот день, когда я отдал его санитарам.
Это было ещё чуточку человек.
***
Что ещё можно сказать о том незабываемом вечере? Кое-что я всё-таки из него вынес, и пусть эти соображения и не заслуживают высокого звания истин, для меня они всё же являются откровениями, и я рискну утверждать, что они обладают абсолютной, нетленной ценностью. А поскольку я знаю, что никто из вас не хочет слышать соображения обезьяны, разве что для того, чтобы осмеять и сами эти соображения, и их уродливого, волосатого автора, я оставлю их при себе. Не обессудьте. Вы сами видите, к чему в нашем городе приводит неугомонная проповедь истин. Сила и воля всегда выходят победителями из сражения с верой и разумом.
Существо, в которое Машина низвела преподобного Кенни Бини, ещё долго сидело на площади, одинокое, мокрое, жалкое. Окружённое жадным дыханием города, оно дрожало от страха. Толпа разочарованно разошлась. С высотных мостов, хайвеев и аллей на существо капала рыжеватая жидкость, и оно то и дело пыталось прикрыться большой, почти совсем обезьяньей ладонью. Потом кто-то сунул в эту ладонь кусок пиццы, и существо торопливо поело. Я видел это из окна библиотеки. Потом оно куда-то ушло, или, может, его увезли. Как несчастного Малыша Мо. Этого я, конечно, не видел.
Всю неделю без перерыва в Эйплейс капал дождь. Влага и темнота путали ночи с днями. И мы так и не увидели солнца.