Париж. 
Был день - ты не забудь его - когда 
окаменели камни. 
Париж. 
Зима. 
И ты одна. 
В окно ты смотришь  
наверх в легчайшее,  
в святое сердце и желаешь 
подняться по шипам, ещё молящим 
о ране и твой глаз блуждает, не- 
видимою болью сломан, 
по каплям, 
текущим по твоим безлистным снам, 
к цветочницам, к крутым тропинкам 
у Площади  
Зеркал, 
нет, 
к розам, 
осенним розам: 
Даришь ты здесь цветок, так лишь  
себе же. 
Иное ищешь здесь, но лишь себя найдёшь. 
Но  
ещё раз жаждешь ты 
дождя испить, все- 
общего, из алых  
от времени бокалов, 
и солнце позднее  
хоть раз увидеть 
над белым пальцем 
и на него поставить  
памяти свечу, чтобы  
ещё окно, ещё  
хоть глаз сиял  
на горизонте. 
Наступят дни суровей, и 
ты знаешь, 
когда слеза не дарит больше спелости  
взгляду и все звёзды 
уж обросли кристаллом 
тоски моих очей, 
тогда настало время, 
нам взяться за руки 
и наконец уйти к  
концу  
последнего осеннего объятья. 
Конец снегов, 
где пустота однажды и в последний раз 
должна быть взвешена и слишком 
тяжёлой признана: Ты  
умерла. 
 
Париж. 
Мартовский снег, 
так бел он,  
так тяжёл, 
приводит 
он в равновесье мир.