Сколько Кис помнил Шницеля, тот был очень умён. За всё время их знакомства он не только не сделал ни одной присущей простым смертным глупости - он ни разу даже не поступил необдуманно и не вляпался со злости в какое-нибудь дерьмо. Шницель был спокоен, как сельское кладбище, склонен ко внутреннему самосовершенствованию, задумчив и широко образован. Кис его глубоко уважал.
Было время, когда Кис хотел быть другом Шницеля, но дело не выгорело. Шницель недолюбливал Киса. Он считал его дураком и был не так уж неправ, по крайней мере со своей колокольни. Кис был довольно начитан и посещал университет, но по нему этого не было видно. В принципиальных суждениях он полагался в основном на инстинкт, а сами суждения пестрили узколобостью и максимализмом. Как и большинство вавилонян, Кис терпеть не мог имперцев, но в его случае это вообще-то понятное чувство со временем приобрело болезненные формы. Кис видел имперское зло всегда и во всём, никаких заслуг за католической церковью не признавал и всегда принимал самые гнусные проявления фанатизма теоцентристов за общий стандарт. Шницель был близко знаком с несколькими довольно влиятельными имперцами, вёл с ними обширную переписку и знал, что эти католики - достойные люди, не хуже, а иногда намного лучше других. Упомянутые Шницелем факты на некоторое время сбивали Киса с толку, но тот быстро оклёмывался от частичного поражения в споре и продолжал нудно ворчать на какую-нибудь другую тему из огромного резервуара преступлений католической церкви. Нежелание Киса увидеть свои принципиальные ошибки и его фанатическая ненависть вызывали у Шницеля брезгливость. Кроме того, Кис был полон претензий, вспыльчив и надоедлив, да и просто малоинтересен.
Когда имперские знакомые пригласили Шницеля провести пару недель в их компании, он не раздумывая согласился и заказал билеты на соседнюю нейтральную планету, где собирался пересесть на имперский корабль. Той же ночью ему позвонили из органов и сообщили, что отправляется он на свой страх и риск. Если, прозрачно намекнул особист, имперцы посягнут на свободу и физическую неприкосновенность Шницеля, Вавилон не сможет оказать ему помощь. Шницель холодно поблагодарил за заботу. Его особенно достало то, что звонок был сделан ночью. Такое мальчишество, знал он, свидетельствует о непрофессиональности там, где в военное время должны сидеть цепкие специалисты.
Кис отреагировал на грядущее путешествие Шницеля так, как Шницель и ожидал. "Прёшься в логово зверя, а зря," - заявил он. Шницель подумал, что мнения Киса подозрительно часто совпадают с мнениями особистов. В этом не было ничего хорошего. Для провокатора и стукача-то он неподходящ, думал Шницель, отстранённо выслушивая Киса по телефону, но он очень цельная тоталитарная личность. При этом искренне считает себя вавилонянином...
Кис понял, что ему не светит убедить Шницеля не якшаться с католиками, и распрощался. Напоследок он припомнил казнь Яна Гуса и заявил, что многие приличные люди погибли от излишнего доверия к мрази, и Шницель ещё вспомнит его, Киса, слова, когда окажется на корабле Инквизиции, в камере пыток, где из него будут медленно вытягивать кишки и накручивать на специальные такие валики... У Киса была отвратительная манера описывать пытки в деталях.
Так Шницель покинул Вавилон. Возвратиться ему было не суждено. Его знакомые имперцы и их знакомые члены имперской церковной разведки уважали Шницеля не меньше, чем Кис, и искренне восхищались его способностью рассуждать. Проблема заключалась в том, что Шницель был публицистом и ставил эту способность на службу Вавилона. Основываясь в своих популярных публикациях на историческом опыте человечества и на анализе католической догматики, он убедительно выводил имперскую теократию на чистую воду, обличая её как ту желающую как лучше, но в принципе античеловеческую и антиразумную структуру, которой она на самом деле являлась.
Шницель, как почти все вавилоняне, не имел доступа к данным вавилонской разведки, никогда не бывал на глубинных планетах Империи и не мог знать, что там творится. Общался он только с несколькими представителями самоназванного "дворянства" Империи, её фанатичной и привилегированной элиты, и то издалека, и не мог себе даже представить, насколько всерьёз имперцы взялись за восстановление сословного общества, доброй католической культуры и всего блаженного Средневековья. Знакомые Шницелю имперцы выглядели совершенно нормальными людьми. Он знал, что эти люди ценят его и желают ему всего самого лучшего.
К сожалению, он не представлял себе, насколько далеко заходила их искренняя симпатия. Имперцы пригласили Шницеля в гости, чтобы спасти его душу. В долгих и утомительных дебатах их переписки давно уже стало ясно, что они не могут переубедить Шницеля доводами рассудка, поскольку все возможные доводы рассудка были на стороне Шницеля. Последний шанс на победу в дискуссии и на спасение души Шницеля они видели в том, чтобы с глазу на глаз продемонстрировать ему, насколько он несчастлив и неполноценен вне христианского подчинения Богу, и насколько они, напротив, душевно здоровы и счастливы в лоне святой Римской Церкви. Эта идея с треском провалилась. С первого взгляда стало ясно, что Шницель есть существо самодостаточное, душевно покоящееся в себе и более чем довольное вавилонской концепцией жизни. После недели многочасовых ежедневных дискуссий, в которых не было сказано ничего нового и от которых страшно устали все их участники, имперские знакомые Шницеля окончательно поняли, что эту душу им самим не спасти, их калибр маловат. В глубоком унынии они решили, что самое лучшее, что они могут сделать как для Шницеля, так и для грешного мира (не говоря уже об идейных интересах Империи) - это выполнить неофициальную просьбу некоторых духовных лиц и передать Шницеля в руки Святой Инквизиции.
***
Об очень уж продолжительном отсутствии Шницеля команде вавилонского крейсера "Рок" сообщил Кис. На патрульный военный корабль его занесло переводчиком. Три месяца после исчезновения Шницеля Кис уже жил новой жизнью, работал во флоте и донимал болтовнёй своих новых коллег. Когда "Рок" обнаружил в непосредственной близости от вавилонской планеты замаскированный под торговца корабль Инквизиции, капитан последовал процедуре и, взяв нарушителя границ под прицел всех тяжёлых орудий, потребовал немедленно сдаться - или столкнуться с последствиями упрямства. Командующий имперцем епископ хотел было дать бой язычникам, но тут взбунтовалась команда, которой битва с огромным крейсером представлялась чистейшим самоубийством.
К тому времени Шницель был давно уже мёртв. Его семинедельной давности замороженный труп вавилонский десант обнаружил в морозильнике имперского корабля, где вместе с продуктами питания во время долгих полётов хранились легко портящиеся продукты инквизиторской миссии.
Труп Шницеля был перевезён в морозильник "Рока". По дороге его с некоторым трудом, но всё же узнал Кис. Всю команду имперца арестовали по обвинению в убийстве, с отягчающими обстоятельствами, из низких мотивов, мирного вавилонского гражданина. Инквизитор-епископ, перекочевавший из разряда военнопленных в разряд уголовников, был посажен под стражу вместе с согражданами, но до суда не дожил, да и до следующего утра тоже. Десантники "Рока", опасные, как голодные тигры, генетически модифицированные полузвери, которым Кис подробно рассказал о прижизненном характере Шницеля и о состоянии его трупа, переговорили с охраной, и та в полном составе исчезла в сортир (расстройство желудка бывает). Официально заступившие пост охраны десантники рядком вошли в камеру, и охрана, вернувшись к утру, обнаружила, что от инквизитора осталась кучка кишок и вставная пластмассовая челюсть.
Дело замяли, но слух пошёл по всему кораблю. Пару дней Киса тошнило.
После дембеля Кис перевёз тело Шницеля на планету Мауи. Это был райский мир, обещающий стать цветущим курортом. Пару лет назад Вавилон освободил Мауи от имперского присутствия, ужасы начинали уже забываться, жизнь - входить в колею. Шницеля похоронили на побережье острова Крым. Неподалёку от кладбища Кис открыл пляжную столовую под названием "Глупый Вавилонянин". По воскресеньям он навещал могилу, садился на белый песок под кладбищенской сенью акаций и читал умные книги, которые ему когда-то порекомендовал Шницель.
Время от времени рассеянное сознание Киса уплывало в далёкие дали, его взгляд застывал на строке и блуждал от буквы к песчинкам, к траве, к двум словам на надгробной плите, к невесомому цвету акаций, к зелёной долине с посёлком внизу и дальше, к лазурному вечному морю.