Не стало мёда этим летом.
Прочь матки увели рои,
засохла за день земляники поросль,
и ягод сборщики домой вернулись рано.
И света луч унёс всю сладость
в сон. Кто спал его до часу?
Мёд, ягоды? Не знает боли тот,
кому всё достаётся. И во всём достаток знает он.
И во всём достаток знает он, и лишь немного мало,
чтобы покоиться или стоять чтоб прямо.
Пещеры его согнули низко, тени,
ведь ни одна страна его не принимала.
В горах и то ему опасно было,
партизану, отданному миром
луне, своему мёртвому собрату.
Не знает боли тот, кому всё достаётся,
и чего ему не доставало? Когорта
жуков билась в его руке, пожары
множили шрамы на его лице и исток
явился его взгляду как химера,
где не было его.
Мёд, ягоды?
Да знал бы запах он, давно б последовал ему!
Лунатика походкой сон,
кто спал его до часу?
Тот, кто родился стар
и рано в тьму уйдёт.
Мимо него пронёс всю сладость
луч света.
В подлесок он шипел проклятие,
что засуху приносит, он кричал
и был услышан:
и ягод сборщики домой вернулись рано!
Когда, поднявшись, корень им
последовал со свистом,
осталась кожа змей последней мощью древ.
Засохла за день земляники поросль.
Внизу в селе пусты стояли вёдра,
как барабаны во дворе.
Так солнце бросилось
и закружило смерть.
Закрыли окна ставни,
прочь матки увели рои,
и им не помешал никто.
Глушь приняла их,
в папоротнике дупло
свободный первый рой.
Последний человек
ужален жалом был без боли.
Не стало мёда этим летом.