Люди спешили на зов со всех концов рынка. Ловкие руки шерифа разливали Белое из бутылки в пластиковые рюмочки, рядами стоящие на прилавке. Жидкость маняще сверкала. В тот день Убийца носил белые джинсы с чапсами бурой блестящей кожи. Юное лицо светилось красотой и силой. Он едва успевал наполнять крохотные рюмки, а потом бутылка Белого вдруг кончилась. Публика передралась за последние рюмочки, и образовалась куча мала. Кому-то выбили зуб, оттоптали ноги; кому-то заехали локтем в глаз. Поднялся стон и крик. Шериф достал пистолет и выстрелил в воздух. Ярость драчунов погасла, как костёр, который залили водой, и задымилась обидой.
- Ну, на сегодня хватит, - сказал шериф.
Он был очень молод и заработал своё прозвище совсем недавно. Раньше его звали Стрелком за привычку не очень-то метко постреливать в тех, кто раздражал его, нарушая провозглашённые им правила общежития. Пули, как правило, кучно ложились у ног, заставляя нарушителя плясать джигу. Потом Стрелка избрали шерифом. Поощрение вышло боком: в один прекрасный день - это было как раз тогда, когда его соперник, Иван Святой, он же Иван-дурак, помирился с шерифом, заявил, что снимает все предъявленные ему претензии, и вообще выразил поддержку - молодой человек будто переродился и метко наделал дырок в корпусе одного гопника. Гопника не любили, его боялись; к поступку шерифа все отнеслись с пониманием, но откуда-то вылезло слово "убийца". Так юношу и звали с тех пор - за глаза. В лицо его звали "шериф" и "сэр", особенно после того, как между хамством Убийце и появлением дырок в корпусе наметилась явная взаимосвязь.
Бомба грохнула, когда Убийца подошёл к своей машине. Он едва успел пригнуться. Вместо того, чтобы броситься Убийце на шею и тут же нажать на кнопку, шахид Махмуд, не отличавшийся, как все шахиды, особым умом, подорвался у машины со стороны, противоположной двери водителя. Машина - бронированный ящер - малость помялась, а на хозяине пострадала лишь шляпа - слетела с золотоволосой головы, описала дугу и приземлилась за прилавком с арбузами. Махмуда разнесло в фарш.
Всем рынком завладел нестройный вопль, а потом - тишина. Убийца выпрямился, безошибочно отыскал взглядом в толпе Махмудова родича и сообщника, типа по имени Азиз, но стрелять в него сразу не стал. Вместо этого он отряхнул пыль с костюма и начал искать свою шляпу. Прищурившись, он мысленно реконструировал взрыв, проследил траекторию шляпы внутренним взором и пошёл к арбузам. Продавец сидел под прилавком, обоснованно полагая, что сейчас начнётся смертоубийство. Убийца порылся в арбузах и выудил сначала шляпу, а потом Махмудову голову. Он постучал по прилавку.
- Дайте, пожалуйста, кулёк.
Из-под прилавка вынырнула рука с кульком. Убийца водрузил шляпу на её исконное место, упаковал голову террориста в кулёк, опустил кулёк в мусорник и пошёл к машине, но по дороге вспомнил, что забыл Азиза. Когда взгляд Убийцы скользнул по нему, не задержавшись, Азиз было подумал, что пронесло, и даже не попытался сбежать, а продолжал сидеть на ящике, притворяясь, что поглощён поеданием семечек. Убийца вдруг прыгнул к нему - никто и ахнуть не успел - и огрел его рукоятью кольта по голове. Азиз рухнул. Убийца надел на него наручники, оттащил за ворот к машине и запихнул в багажник. Хотел было ехать, но вспомнил, за чем, собственно, приезжал на рынок.
- Я ведь припасы купить хотел, - сказал он, глядя в молчаливые ряды покупателей и продавцов этим своим особенным взглядом, ни на кого конкретно, на каждого лично. - Рыбы, мяса... Выпить чего-нибудь. И вот - ...
В этот момент лицо Убийцы было лицом ребёнка, которого без вины ранили, да так жестоко, что он даже боли не чувствует, а лишь стоит, поражённый, что окружающие на такое способны. Окружающие поняли намёк. Пары минут не прошло, как шерифу поднесли жареного ягнёнка, цыплят, ящик утренней камбалы, два ящика фруктов и овощей, упаковку светлого пива, большущий спелый арбуз и - отдельно, бережно, как взрывчатку - фляжечку свежей крови. Всё, кроме крови, которую шериф просто сунул в карман, было сложено в багажник, на Азиза. Убийца наблюдал за поднесением даров, лучась радостной благодарностью. Он достал бумажник.
- Что Вы, шериф! - наперебой вскинулись продавцы. - Это подарки, какие деньги?
- Спасибо, только я, так уж вышло, при исполнении. Я всё-таки шериф, не рэкетир какой-нибудь.
Он захлопнул багажник, сунул сотенную купюру в нагрудный карман продавца арбузов, сел в машину и укатил. Следующие полчаса продавцы, толкаясь и ссорясь, разменивали и делили сотню. Это настолько всех увлекло, что про Азиза никто и не вспомнил. Разбросанные взрывом по тротуару клочья Махмуда собрал и смёл дворник, присовокупил к ним голову и сложил в ящик из-под апельсин. Ящик выставили в тени, чтобы семья могла хоть что-нибудь похоронить. Над останками мученика Аллаха жужжали мухи.
***
Махмуда похоронили вечером. На ранчо Убийцы отправился старенький дед Азиза. Он вернулся ни с чем: шериф не позволил повидать внука. Увидев, что старик невредим, к Убийце отправились его сыновья, Азизов отец и дядя. Обратно они удирали от своры злобных ротвейлеров. Псы с красными пастями, острыми белыми зубами гнали обоих братьев далеко за пределы ранчо под ласковое напутствие:
- Следующий мужчина вашего рода, ступивший на мою землю, действительно станет собачьим кормом.
Вернувшись в деревню, братья стенали, жаловались земле и Небу и потирали обслюнявленные псами ляжки. Той ночью распространился слух, что Азиза уже нет в живых. Обнаружить источник слуха не удавалось; с ранчо не то услыхали крики, не то стрельбу. Шептались, что слух пущен родичами Убийцы. Мать Азиза не так давно умерла, а другие мужчины семьи категорически отказались пустить своих жён к шерифу. Даже дядя Азиза. Так вышло, что узнать судьбу незадачливого террориста - и, возможно, забрать его тело для похорон - послали младшую сестру, Фариду.
Девушке было шестнадцать лет. Отец сопровождал её с повозкой так близко к ранчо, как только отважился. Это было неблизко. Дорога за поворотом принадлежала Убийце, и поворот Фарида миновала уже сама. Повозка ровно покатила по прямой, гладкой, очень хорошей дороге, минуя поля с пасущимися стадами тучных коров. Шерсть животных лоснилась в лучах светила, уже понемногу клонящегося к закату. Поля кончились; теперь дорогу провожали кипарисы, кактусы и пальмы на золотистых песчаных обочинах, ухоженные и дикие одновременно. Небо синело высоко и чисто. Фарида будто бы въехала в другой мир, настолько же не похожий на её родную деревню и двор, как не похоже на бедность богатство. У кромки западного горизонта чёрной ломаной линией звали скалы. Оттуда тянуло морем, шумел далёкий прибой. Фариде пришло в голову, что в этом мире, мире Убийцы, ей тоже было бы можно полежать на пляже и даже искупаться в море, сбросив душную, неудобную одежду - застиранное платье, хиджаб, чёрное покрывало. Лежать под ласками солнца в открытом купальнике, как бесстыжие, свободные, не запуганные дочки и жёны неверных; перебирать ленивой ладонью песок, никого не бояться и не спешить... Но Фарида заставила себя отбросить этот образ и думать только об Азизе, трясясь в запряженной ослом повозке в своём колючем, сером шерстяном платье. Азиз нередко бил и унижал её - так поступали с женщинами все отцы и братья там, где ей довелось влачить свою жизнь - но Фарида любила его хотя бы за то, что он не доносил отцу о её проступках. Она держалась за свою верность брату здесь, в свежем солнечном мире, где не было места вони, битью, униженьям, не было места её семье - закутанным в тёмные тряпки женщинам с вечно опущенным взглядом, злым мужчинам - их тираническим господам, овцам с репьем в шерсти, старым повозкам, ослам.
Впереди шумел океан. Над каменным валом дома Убийцы высился строгий шпиль церкви с часами и белым железным крестом. Оттуда раздались удары - шесть подряд. Пробило шесть часов вечера. Дорога свернула влево и ткнулась в стальные врата. Фарида остановила повозку. Надо бы дать о себе знать, но на неё накатил испуг. Она вдруг осознала, что никогда ещё не звонила своей рукой в ворота чужого дома. За неё это делали либо отец, либо брат, без которых ей было немыслимо пойти в гости. К тому же она не могла обнаружить на этих массивных воротах звонок. В них, видно, надо было стучать. Сверху, со столбов, на девушку смотрели серые трубки видеокамер. Она смутилась под их пристальным вниманием. Что, если с той стороны на неё, одинокую девушку, смотрят мужчины? Ведь это бесчестье! Позор!
Ворота вдруг шевельнулись, раздвинулись с металлическим тихим звуком, и Фарида обнаружила, что её повозка загородила путь большому джипу. Девушка торопливо направила осла в сторону. За рулём джипа сидел брат Убийцы, шериф соседнего острова. Этот человек был ещё моложе Убийцы, но казался старше из-за серьёзного, взрослого выражения лица. Никто не спутал бы его с братом, хотя они были очень похожи - златоволосые, голубоглазые, светлокожие парни, статные и красивые, словно юные звери. Фарида знала, что у них было ещё несколько сводных братьев, среди них метис и мулат, с которыми они жили душа в душу, - но это ничего для неё не значило. Как все арабы, она была с раннего детства напоена бездумной, алчной ненавистью к светлокожим, светлоглазым людям, заражена страхом, завистью и обидой, которые лицемерно оправдывались расовой спесью белых, будучи обыкновенным расизмом на самом деле. Шериф с острова явно не думал об этих вещах. Он дружелюбно подмигнул Фариде, проезжая. Этот спокойный человек ни с кем не ссорился и за всю свою жизнь никого не убил. По слухам, он даже ещё ни разу не вытащил из кобуры служебный пистолет.
Фарида проводила взглядом этого доброго и прекрасного человека, а когда спохватилась, что ей нельзя смотреть на мужчин, то было уже поздно, он уехал. Джип покатил к пристани среди скал. Вот люди, до причала и то едут, подумала Фарида, злясь на себя и страшась своего проступка - а ну как кто видел и передаст в деревню, что она шармута, шлюха? - нет чтобы пешком пройтись до ворот. Как будто у них и ног нет! Она наблюдала, как он остановил джип у пристани, пересел в моторную лодку и поехал домой, на свой тихий остров, разнообразя море полосой молочной пены. Фарида хотела было въехать во двор, но поздно: ворота опять закрылись. Она сердито выдохнула, только сейчас заметив, что задерживала дыхание. Она хотела гладить пену. Она хотела сидеть в лодке.
И тут ей стало ясно, что есть белый человек, который ходит на ранчо Убийцы пешком. К воротам шагал Иван Святой, он же Иван-дурак - высокий, бледный, в своей вечной рубахе с вышитым воротом, старых штанах и стоптанных солдатских сапогах, которые носил и зимой, и летом. Шею он, как обычно, укутал серым шарфом. На плече Ивана была сумка, а в руке - пустая бутылка. Она предательски сверкала изнутри. Иван подошёл к воротам, кивнул Фариде. У него были льняные волосы и большие глаза удивительного оттенка северных полевых цветов. Светлые волосы и глаза, как у всех белых хозяев мира. Он стукнул кулаком в створку, да так, что стальные ворота задребезжали, словно стекло. Иван почти не вложил усилий в удар. Он может запросто снести ворота, поняла Фарида. Почему он не нападёт, не убьёт шерифа и не возьмёт себе всё, что захочет, силой? Зачем же медлить?..
Створки ворот скользнули в стороны, и Фарида отважно направила осла вслед Ивану, чтобы её опять не оставили у порога.
***
Первым, что она увидела в просторной прихожей, была желтоволосая женщина. Её чёрное платье сливалось с кожей кресла, а волосы будто переходили в солнечные лучи, бьющие в помещение через открытый строгий прямоугольник окна. Синева неба, моря, жёлтая полоса песков вдалеке и жёлтый паркет производили впечатление фотографии или картины, и женщина совершенно бы в ней потерялась, если бы не держала в руке бокал с кровью. В густой алой жидкости играл свет. Второй, уже пустой бокал с тонкой ножкой стоял на стеклянном столе. Из него тоже пили Алое, кровь. Короткое платье облепило тело женщины, как мокрая исподняя рубашка. И волосы тоже были совсем короткие, как у мужчин. Это уродливо, решила Фарида; она предпочла убедить себя, что перед нею уродство. Белая незнакомка имела право надеть это платье и остричь волосы, и ей за это не рубили ноги. Её никто не жёг, облив бензином, и не закапывал живьём в курятнике, как поступил с двоюродной сестрой Фариды отец, разгневанный бесстыдством дочери. Белая женщина могла просто так сидеть здесь одна, могла поговорить с кем хотела. Хоть с тем же братом Убийцы... Ещё она могла быть статуей, куклой в прихожей - настолько была недвижна, безмолвна и так бесстрастно смотрела на Фариду. Как на немое животное. На ослицу.
Иван-дурак сел в кресло, вытянул ноги перед собой и закрыл глаза, сжимая свою пустую бутылку и сумку. Фарида переступила с ноги на ногу, не зная, в какую дверь ей теперь податься. Потом одна дверь открылась. Оттуда вышел ещё один из хозяев мира и деловых партнёров Убийцы - Мастер. Этот высокий угрюмый тип в деловом костюме явственно вздрогнул, увидев Ивана. Мастер боялся Святого со времён старой ужасной драки. Он отвесил дремлющему сопернику довольно-таки серьёзный поклон, на который Иван едва среагировал, подняв и опустив веки - не то демонстрировал превосходство, не то просто очень устал. Мастер улыбнулся Ивану - холодно, подобострастно. Убийца тоже вышел, чтобы проводить гостей. Светловолосая дама допила кровь, поднялась навстречу Мастеру и удалилась с ним под руку. Вот уж кого бы я не хотела коснуться, решила Фарида с какой-то внутренней дрожью. Давно уже безопасный и смирный, Мастер глубинно пугал её, как почти всех, гораздо больше, чем мог испугать шериф.
Убийца без выражения посмотрел на Фариду, повернулся и ушёл к себе в кабинет. Она решилась за ним последовать. Что можно было ещё сделать?
- Стой там и жди, - Убийца указал в дальний угол. Девушка повиновалась.
За столом в кабинете сидели двое - отец Убийцы, не старый ещё, стройный человек, одетый с иголочки, как всегда, с пронзительным жутким взглядом; и сводная сестра шерифа, индийская полукровка Сита. Шериф сел рядом с отцом, который сосал чью-то кровь из очередного бокала на тонкой ножке, и они углубились в расчётную книгу. Шериф делал пометки красным фломастером, листая туда-сюда. Его отец наблюдал, морщился и один раз явно хотел было дать сынку подзатыльник, но вовремя остановился и вместо этого погладил его золотые вихры и шею. Юноша просиял и потянулся телом в эту простую ласку, как котёнок. Дитя невинное. Он тоже пил - но это была не кровь. Стакан шерифа сверкал, как горсть бриллиантов. Все знали, что Убийца лакомится собственной продукцией, но до сих пор он избегал делать это на людях.
Сита открыто рассматривала Фариду. Сестра Убийцы была настоящей красавицей. Вишнёвый деловой костюм изумительно оттенял её смуглую кожу, блузка натягивалась на полной высокой груди, а зелёные глаза смотрели на упакованную в тряпки мусульманку не как на ослицу - как на свинью. Нечто омерзительное, недолжное...
Расчёт был, видимо, завершён. Шериф закрыл книгу и углубился в Белое в своём стакане. Его отец, допив кровь, поднялся и избавил Фариду от унижения. Он протянул Сите руку - так, будто она была его любовницей, а не дочкой - и повёл прочь.
- Ciao, - сказала Сита брату. У неё был глубокий хрипловатый голос. Не поднимая глаз от стакана, Убийца сделал прощальный жест пальцами левой руки. Для Фариды всё это было так дико, что она благодарно стояла в углу, позабытая, и старалась стать невидимкой.
Убийца встал - вскочил - из-за стола. В дверях стоял Иван-дурак.
- Ваня... - выдохнул шериф. - Ну, как дела - как здоровье?..
Он был почему-то ужасно взволнован. Глаза его впились в Ивана. Тот молча поставил на стол пустую бутылку и сумку. Убийца потянулся к сумке и вынул оттуда бутылку крови. Вытащил пробку, понюхал и улыбнулся, словно ребёнок обещанному подарку.
- Свежая...
Иван взирал на его улыбку с тоской больного, загнанного зверя. Он поднял пустую бутылку и стукнул донышком по столу.
- Наливай.
- Ты погоди. Попробуй! - Убийца выхватил из кармана фляжку, взял свой стакан и наполнил его небесно-Белым. Стакан засиял. Иван потянулся к Свету, словно железо к магниту. Забрал и опрокинул в рот.
- Аххх...
На губах у него блестело.
- Ну? Разве Свет где-то бывает чище? - воскликнул шериф.
Он подступил к Ивану вплотную и начал разматывать его шарф. Иван тряхнул головой, как с глубокой дрёмы. На лице его были блаженство и боль. Когда Фарида была ребёнком, шериф был ниже Ивана на целую голову. Теперь разница была лишь в ладонь. Мальчик вырос... Шарф упал на пол, и Фарида собственными глазами увидела то, о чём люди только шептались - из-за чего Иван этот шарф носил... Полумесяцы шрамов испещрили всю его шею - красные, свежие, розовые и белые. Это были следы зубов. Убийца жадно провёл руками по телу Ивана - по животу, бёдрам, груди - сорвал с него рубаху и толкнул его на стул. Иван безропотно всё ему позволял. Он был совершенно оглушен Светом. Убийца сел на него верхом, раздвинув ноги, как шлюха, и зарылся лицом в беззащитную шею. Нежный розовенький язык ласкал шрамы, полные губы пробовали тут и там, инстинктивно ища артерию. Шериф вцепился Ивану в волосы, губы раздвинулись, обнажая чудесные белые зубы... Фарида хотела закрыть глаза, но не смогла. Она смотрела, как эти клыки впиваются в бледную плоть, как выступает кровь и шериф присасывается к ране опытными губами вампира. Иван застонал - глухо, потом погромче - и чуть не вскрикнул, когда Убийца поглубже вогнал в него зубы. Большие руки сжались в кулаки, и Фарида представила себе, как они берут шерифа за горло и выжимают из него жизнь. Но руки опять бессильно повисли. Кровопийца устроился поудобней, обнял Ивана за плечи, прикрыл глаза и пил, сосал, глотал... Кадык ходил на его загорелой шее.
Фарида не знала, как долго всё это длилось. В какой-то момент Убийца оторвался от своей трапезы, обвёл комнату пьяными, масляными от счастья глазами - как наркоман, дорвавшийся до здоровенной дозы - с трудом сфокусировался на девушке и сказал:
- По галерее - первая дверь слева. На задний двор. Иди туда.
Фарида скользнула вдоль стены, не чуя под собою ног. Перед глазами стояло запрокинутое лицо Ивана, бледное, отрешённое, почти уже без сознания. Без надежды.
***
На заднем дворе было просторно и чисто. Низкая проволочная ограда отделяла его от яблочного сада. Там слышался игривый лай собак. Фарида неуверенно оглянулась. Двор был пуст. Где же Азиз?.. В самом конце двора была большая выгребная яма, и девушка пошла туда, зная уже, что найдёт.
В густой зловонной жиже плавал человек. Видна была только его спина, затылок и ноги.
- А... ыыы... - провыла Фарида, стоя на краю ямы. Некоторое время она тупо смотрела на эту спину, ожидая, что человек шевельнётся. Он не шевелился, он плавал лицом в вонючих помоях, и ей стало ясно, что он окончательно и бесповоротно мёртв. Рядом с ямой лежал железный багор с крюком. Фарида взяла его и с содроганием толкнула труп. Тот даже не покачнулся. Она попыталась зацепить его ворот, чтобы перевернуть. Крюк дважды соскальзывал, и ей пришлось потрудиться, чтобы потянуть правильно. Когда ей это удалось, на свет явилось измазанное поганой жижей лицо её брата. Глаза его шевельнулись, и Фарида испытала безумный прилив надежды. Но Азиз вовсе не открывал глаз. В них просто копошились черви.
Девушка вскрикнула, уронила багор, хлопнула в ладоши и вцепилась себе в подол. Она отпрянула от ямы. Её вырвало. Хорошо - ей подумалось - не туда... Она стояла на четвереньках, отплёвывалась и всхлипывала. Потом поднялась на шатких, слабых ногах, заметив, что запачкала подол рвотой, утёрлась рукавом и оглянулась в поисках багра. Оказалось, что он упал в яму. Фарида стала искать, чем бы вытащить тело. Нашла в кострище крюк из толстой проволоки, стала на колени у ямы, но до Азиза крюком не достала. Тогда она легла навзничь, зацепила его штанину и потащила к себе, держась за край ямы одной рукой. Она с таким же успехом могла бы тянуть к себе гору. Намокший грузный труп был ей попросту слишком тяжёл. Когда Фарида потянула изо всех сил, штанина порвалась. Девушка посмотрела в мёртвое лицо брата. По нему ползали мокрые бурые насекомые. Шея Азиза была разорвана, будто его растерзал дикий зверь. Крови не было. Фариду опять стошнило. Она отползла от ямы, села, обхватив руками колени, и тихо, бессильно заплакала.
Горячие слёзы согрели лицо. Ей показалось даже, что у неё жар. Хотелось одновременно принять горячую ванну и снять хиджаб, подставить волосы прохладному морскому ветру. Постепенно Фарида успокоилась. Когда дверь скрипнула и девушка подняла голову, солнце уже тонуло за морем. В дверях, бледнее собственной полотняной рубахи, стоял Иван-дурак с бутылкой белого Света в сумке. Он прислонился к косяку. На шее у него опять был шарф. Иван смотрел на Фариду своими северными глазами, потом подошёл к яме, перевёл дух, как будто дойти сюда было тяжёлым трудом. Опять поглядел на Фариду, на труп.
- Эх ты, дурачина... - сказал он неясно кому. Девушка только сердито зыркнула. Теперь ей стало легко, и она ничего не боялась, даже того, что кто-нибудь увидит её с Иваном в этом саду, разболтает в деревне, и её собственная семья убьёт её, чтобы смыть это бесчестье. После червей в глазах брата ей было почти всё равно. Иван вздохнул, нагнулся - и покачнулся, теряя равновесие. Фарида испугалась, что он тоже упадёт в яму, утонет в помоях и будет кормить шерифских червей. Иван удержался. Он взял крюк и присел, но колени не выдержали, подломились. По белизне его лица, и так бледного от рожденья, было видно, что Убийца высосал из него много крови. Принесённая полная бутылка не спасла... Иван лёг на край ямы, зацепил крюком рукав Азиза, подтянул тело к себе и взял за руку. И не противно же ему касаться неродного мертвеца, высосанного досуха и измазанного в дерьме! Фарида этому поразилась. Иван с трудом сел, спустил ноги в яму да и поднял труп Азиза. Девушке в нос ударила вонь. Теперь вот и Иван испачкан, и ей придётся... Иван положил тело наземь, поднялся, качаясь, как в лихорадке, сказал:
- Сейчас...
И пошёл в дом. Фарида ждала у тела брата. Иван вернулся со свёрнутым шлангом через плечо и прикрутил его у умывальника к крану.
- Надо его обмыть, - сказал он. Фарида молчала. Ей казалось, что, если не говорить с ним, это всё-таки не так ударит по чести семьи, хотя на самом деле она знала - это неважно. К тому же ей пришла в голову одна вещь: так или иначе все знают, что она ездила к шерифу в одиночку. Убийца спал с ней, так решат все; она - шармута; а даже если и не спал, неважно. Отцу придётся убить её, это факт, с этим считались с самого начала; просто выручить - или похоронить - Азиза было важнее. Она и сама была с этим согласна - не оставлять же брата в помоях. Он значил бесконечно больше, чем она, потому что родился мужчиной.
Иван между тем разворачивал шланг. Сначала он долго поливал мертвеца. Фарида с трудом переворачивала тело брата, чтобы обмыть его со всех сторон. Она и сама запачкалась. Грязная вода текла по земле, в яму и по двору. В ней отражался последний, кровавый свет этого дня. Когда труп почти перестал вонять, Иван полил водой Фариду, а потом начал мыться сам. Она подумала, что надо бы ему помочь, но он же был чужой мужчина, неверный и свиноед. Фарида была с ним наедине, это более чем достаточно плохо. На шее у Ивана, видимый в вороте рубахи, висел крест. Рубаха намокла, облипла тело, и Фарида увидела то, на что не обратила внимания во время ужаса в кабинете: Иван был ужасно худ. Рёбра можно считать, не касаясь.
Он наконец отряхнулся - льняные волосы липли ко лбу, придавая Ивану смиренный вид - бросил шланг и закрутил кран. Потом поднял тело Азиза и перекинул его через плечо. Помылся и тут же опять запачкался, подумала Фарида.
- Пойдём, - сказал он.
И они пошли вокруг дома. Девушка доставала Ивану до локтя. Фарида думала о запахе выгребной ямы, которым сейчас пропитывалась его рубаха. В голове у неё была странная пустота, и ей уже не больно было смотреть на мёртвого брата. "Значит, моя любовь к нему была ненастоящей?" - спросила она себя в мыслях, но не нашла ответа. Азиз не доносил на неё отцу, он сам наказывал её как и за что хотел - бил костяшками пальцев в бёдра, чтоб побольнее. Сестра обожала его, ходя в синяках. Она его любила, а теперь он мёртв, и любовь прошла, испарилась, словно ночная роса в пустыне. Я правда очень плохая, решила Фарида; и правильно меня теперь убьют. Лишь бы не делали слишком больно.
Во дворе Иван уложил мертвеца на повозку, и это тронуло девушку - он обращался с телом бережно, будто Азиз был жив. Потом Иван сел на камень у моря пурпурных роз, выудил из своей сумки бутылку Белого, вынул затычку - и в сумерки засочился Свет. Иван поднял его к губам и глотнул. Фариде показалось, что он стал ещё белей.
- Ты поезжай, - сказал он, покачиваясь взад-вперёд. Глаза были полуприкрыты - Иван уже видел Белые сны. Он явно выпил, чтобы восстановить силы, но Свет их лишь отнимал. Он останется здесь, подумала Фарида, а ночью Убийца допьет его насмерть и бросит в вонючую яму. Потом какая-то родственница придёт искать - дочка или сестра - и обнаружит червей, кишащих в мёртвых синих глазах... Эта мысль привела её в такую ярость, что она обрела голос.
- Брось пить эту дрянь!
Она готова была вырвать у него бутылку и разбить оземь, - об эту дурачью голову расколотить - но Иван удивлённо открыл глаза. Фарида шарахнулась прочь. Она сама себя не узнала. Ей ли, девчонке, так говорить с мужчиной, тем более с чужаком?! И она всё же продолжала говорить:
- Он тебя убивает! Он тебя этим травит и скоро высосет до конца. Ты что, смерти хочешь?
Иван растерянно смотрел на неё. Он же помог, так за что на него кричат? Его руки дрожали, и он никак не мог опять заткнуть бутылку. Из неё лучился Свет, Свет, Свет...
- Когда ты умрёшь - что будет со всеми нами? - Фарида высказала то страшное, чего ждали думающие люди, втайне, не выговаривая, как будто молчание могло их от этого охранить. - Ты единственный, кого он боится. Только ты мог с ним совладать - ...
- Я и сейчас могу.
- Пока ты жив! Будешь эдак пить водку - и эту дрянь - и скоро ноги протянешь. Помнишь, каким ты был раньше? Каким был грозным? Иван Святой! А теперь тебя только и кличут "дурак"!
- Дурак. - Иван печально кивнул. - Я дурак и есть. Умный не тащит из выгребной ямы труп террориста, чтобы помочь тем, кто с радостью ждёт его смерти. Думаешь, я не знаю, о чём молятся ваши люди? Чтобы Аллах передал в ваши руки мою землю, дом, чтоб сделал вашими рабами моих детей.
И он поднялся с камня. Фариде стало больно, как тогда, при виде червей. Даже хуже - острей. Она была виновата, как вся деревня и все, кого она знала. Только теперь, когда Иван так помог ей, она поняла, насколько мерзкими были эти молитвы, казавшиеся такими естественными для всех правоверных. Понимание пришло к ней сразу, ударило и прибило, но было поздно. Сейчас он уйдёт. Как только Аллах не погубил за такие молитвы их всех? Почему умер только Азиз?! По щекам Фариды покатились слёзы.
- А ты переходи в ислам, - сказала она. Больше сказать было нечего. - Переходи в ислам, и никто так больше не будет молиться. - Кроме того, ты сможешь сегодня ко мне посвататься, и тогда меня, может быть, не убьют. - У тебя белая кожа, но ты другой, не такой, как все эти.
- И не такой, как вы.
- Да, точно! Ты ходячий труп!
- Это тоже неплохо. Так можно жить. И в чём-то даже легче - без напряга...
- Да? А переходи в ислам.
- Зачем?
- Пить бросишь.
- Зачем?
- Переходи в ислам, и узнаешь, зачем!
- Нет, - сказал он. - Я всю жизнь был христианином, даже когда ни во что не верил. И христианином умру.
Иван раздвинул ворота и вышел. Фарида стояла у рощицы роз, дрожа. Потом успокоилась. Выехав на дорогу, она остановилась и смотрела вслед Ивану. Святой плёлся себе домой, слабый, пеший и насквозь мокрый. Его силуэт терялся в мороке наступающей ночи. Девушка судорожно всхлипнула и закусила губу.
Отъехав от ворот, она оглянулась, потому что вдоль дороги и повсюду на ранчо шерифа включились ряды фонарей. Убийца стоял высоко на балконе - полуголый, в одной рубашке, без кольта и шестиконечной шерифской звезды. На Фариду он не смотрел, её для него не существовало. Он провожал взглядом Ивана. Электрическое сияние фонарей золотило волосы шерифа, и весь он, от макушки до босых ступней, был, казалось, охвачен Светом.