Снова звонит Вячеслав Долинин, мы договариваемся пересечься в субботу у павильона Зодчего Росси в парке Русского музея в Михайловском саду. Там по субботам и воскресеньям встречаются в формате непринужденной прогулки на так называемой "Вахте Мира" активисты пацифистской группы "Доверие", Демократического Союза, общества "Мемориал" и МОПЧ (международное общество прав человека), в правление которого как бывший политзаключённый входит и Долинин. Гуляющих по парку диссидентов сложно обвинить в митинге и отделить от обычных гуляющих, поэтому идея подобных встреч по-моему гениальна. Мы тоже регулярно ходим в Михайловский сад распространять наш еженедельник.
Долинин вышел из заключения всего несколько месяцев назад по горбачёвской амнистии, отсидев пять лет из шести положенных ему по приговору по 70-ой статье УК РСФСР за антисоветскую агитацию и пропаганду. Его арестовали в 1982 году за самиздат, судили и отправили в Пермские лагеря, где он, обладая рабочей специальностью, работал токарем на производстве.
В десть часов утра после работы приходит Артём, наш редактор, он работает дворником и, также, как я, рано встаёт, только я гуляю с собакой, а он метёт Загородный проспект, убирает снег, посыпает песком тротуары, ругается по мелочам с толстой начальницей ЖЕКа, курит папиросы с сантехниками, заходит в котельную к кочегарам погреться, кадрит спешащих по Загородному проспекту на занятия в Технологический институт юных студенток, загораживая им дорогу метлой, ледорубом или лопатой.
С Артёмом я познакомился в милицейском застенке в переулке Крылова поздней весной 1988 года после первой большой демонстрации ДС у Казанского собора, где мы с Аней раздавали листовки. Аню повязали менты и увезли в своё отделение, зажатое в тесном закоулке между Гостиным Двором и Александринским театром.
Людей винтили пачками, но надолго не задерживали, внутри было слишком мало места для всех, составляли административные протоколы и отпускали. Я стоял перед отделением ментовки на другой стороне улицы и продолжал раздавать оставшиеся у меня листовки ДС отпущенным. Агитировал вступать в Демократический Союз, поздравлял с боевым крещением.
И когда молодой волосатый кудряш, этот нежный еврейский мальчик, выброшенный из отделения пинком грязного ментовского сапога, беспомощно растянулся на мостовой перед моими ногами, я помог ему подняться и вручил ему листовку ДС "Последний шанс".
Меня зовут Артём Гадасик, - протянул мне руку молодой неофит. - Я хочу вступить в вашу партию, я хочу бороться за свободу, я ненавижу этот режим!
Он просил меня рассказать ему о партии и жадно ловил каждое моё слово. Мы договорились встретиться на следующем митинге через неделю и продолжить наш разговор. Он ушёл домой, затем выпустили Аню. Она была взбудоражена и полна адреналина. Вместе мы ждали Катю Подольцеву, всё ещё находившуюся где-то внутри, которую не отпускали дольше всех.
Их повязали вместе с Аней, и обеих менты несли на руках, как минимум по четыре мента на каждую, а они дрыгали ногами и отчаянно верещали - "Долой КПСС!", "Свободу политзаключённым!", "Ленин людоед!", "Да здравствует независимая пресса!"
Следующий воскресный день выдался тёплым, тихим и солнечным и мы с Аней решили немного размяться, выйдя на пробежку в Таврический сад. Весна, так долго в этом году не наступавшая, давала о себе знать, на деревьях лопались почки, нежно зеленела первая майская травка, под одним из деревьев я заметил голубой подснежник и показал его Ане, не трогая и не срывая, она нагнулась, чтобы его понюхать и мы галопом помчались дальше к стеклянным оранжереям и к печально знаменитому Таврическому дворцу, в котором во времена Революции 1917-го года собиралось Учредительное Собрание, разогнанное затем большевиками.
Совершенно обессиленный пробежкой, последним рывком воли поднявшись на шестой этаж без лифта, я буквально остолбенел, увидев у нас под дверью вчерашнего кудряша Артёма...
Как он умудрился здесь оказаться? Он что, за мною следил? Как это возможно? Или он провокатор, агент КГБ? Где-то внизу на лестнице где-то в районе третьего этажа, запыхавшись, тяжело дышит Аня, продвигаясь вперёд со скоростью улитки. Кудряш неловко мнётся с ноги на ногу, одет он уже по-летнему, в шортах и в майке. Он совсем ещё юн, не многим старше моей семнадцатилетней Ани. Мне кажется, что он готов сейчас разрыдаться и напустить в свои короткие клетчатые штанишки. За плечом я слышу тяжёлое дыхание Ани.
Привет, Артём, - говорит она.
Что? - непроизвольно вырывается у меня.
Это я дала ему адрес, мы вместе сидели в ментах!
Я не могу ждать неделю, я хочу вступить в партию прямо сейчас, - ноющим голосом отвечает кудряш.
Ладно, заходи к нам, выпьем чаю и почитаешь партийный устав, а если решишь, что нам по пути, то тогда поедем к Подольцевой, она, как член координационного совета, сможет тебя рекомендовать и тогда уже завтра на общепартийном собрании тебя примут в ДС.
Я отпираю дверь и впускаю Артёма в квартиру.
Это было всего лишь полгода назад!
И вот я снова впускаю его уже как полноправного члена партии, как главного редактора печатного органа её северо-западного регионального отделения. Поистине, как говорят, пути привидения неисповедимы...
Вчера за митинг ДС у Казанского собора Терехову, Подольцевой и Корыткину влепили по десять суток ареста, а Гусеву и Евдокимову по пятнадцать, этим двоим почему-то дали по полной, - сообщаю я. - Только что Маша Слоним по Би-Би-Си в сводке вещала. Получается, наши местные новости мы узнаём через Лондон? Мне придётся изменять макет, на страничке хроники я допечатаю пару строк. Но ты можешь уже начинать готовить лабораторию, разводи проявитель!
Артёму всего двадцать один год, но он уже много чего по жизни успел. Почти год отучился в ЛИИЖТе (Институте инженеров железнодорожного транспорта), из которого его выперли за прогулы, и два года отслужил в рядах Советской Армии, куда его загребли после отчисления из института.
Головокружительную карьеру главного редактора еженедельника "Демократическая Оппозиция" он сделал за один день. Это был день его вступления в ДС. Именно на том собрании, на котором в партию принимали Артёма, решался вопрос об издании периодического печатного органа.
Эту тему мы с Аней начали педалировать с первых дней существования ДС сразу же после нашего возвращения с учредительного съезда партии на платформе Кратово три недели назад, настаивая, чтобы издание непременно было иллюстрированным. Вся прочая самиздатская периодика в СССР печаталась под копирку на пишущих машинках.
Мы хотели дать людям картинку - это будут горячие фоторепортажи с демонстраций, митингов, художественные акции, портреты диссидентов, политические карикатуры. Аня была хорошей рисовальщицей, учившейся в средней художественной школе при Академии Художеств и как раз заканчивавшей последний одиннадцатый класс, она была готова всё оформлять и делать действительно интересный оригинальный дизайн.
О, боже, это было то самое собрание в помещении какого-то рабочего клуба на Обводном Канале, на котором решался вопрос об издании нашего будущего печатного органа и о приёме в партию Артёма Гадасика, Аня с трудом на него успела! Она задержалась в школе, куда классная руководилка срочно вызвала маму Ани.
Почти два часа эта старая гадина, тупая советская кошёлка, ничтожная сталинская маразматичка истерически выносила мозг Аниной маме и Ане, утверждая, что якобы собственными глазами видела, возвращаясь вечером домой по Невскому проспекту буквально позапозавчера, как Аню с митинга в свой воронок тащили менты, а Аня брыкалась и кричала: "Сатрапы, вы распинаете свободу!"
И хотя до окончания школы оставалось всего ничего, буквально считаные недели, Аню всё-же могли отчислить за её социально-опасное и недостойное советской школьницы поведение, стоило бы лишь только этой высокоидейной и принципиальной классной руководилке донести об этом вопиющем, просто из ряда вон выходящем случае директору или завучу школы.
Анина мама совершенно не знала, что ей возразить, растерянно повторяя только одно: "как же так, Анечка, как же так? Зачем же ты нас с папой позоришь?", она сама была шокирована всем этим не меньше, узнав о случившемся не здесь и сейчас и, конечно же, не от самой Ани, а от двух своих лучших подруг, двух сотрудниц с её предприятия, тоже возвращавшихся домой в тоже время и тоже видевших тоже, только с их слов кричала Аня о "душе человека, которая не знает оков", в тот момент, когда менты пытались затолкать её в автозак.
И только когда Анина мама решительно достала из сумки большую красивую коробку конфет Ленинградской кондитерской фабрики им. Крупской, припасённых как бы на всякий случай, конфликт интересов удалось сразу замять, все мгновенно расслабились и разошлись по домам. И только одна Аня, вся в мыле, понеслась на партсобрание.
Когда она вошла, Артём уже стал членом, а вопрос о печатном органе как раз вставал на повестку. На собрании присутствует в общей сложности человек около сорока. Я обвожу глазами одухотворённые лица всех присутствующих - социал-дерьмократ Саша Богданов, эсэр Александр Скобов, монархо-синдикалист Алексей Корыткин, бандеровец Тарас Свинаренко, доктор психо-соматик Ростислав Макушенко, сионист Марк Шойхет, сексуально озабоченная марксистка-ленинистка Катерина Молостова, воинствующий пацифист Игорь Барыльник, важный гость из Москвы диссидент Лев Убожко и прочие фрики всех мастей и оттенков.
Начинается дискуссия по существу. Войти в состав редакции выражают желание шесть человек - это Ванда Добасевич (домохозяйка), Ольга Липовская (феминистка), Анна Ермолаева (ученица средней школы), Юлий Рыбаков (сексот КГБ), Владимир Яременко (поэт, художник) и Артём Гадасик (дворник).
Из всех шестерых редакторский опыт есть только у меня и у Липовской. Я объясняю собранию, каким я вижу наше издание, но я не вижу, как нам этой цели достичь. Для печати иллюстрированного журнала нужна типография, а доступа к типографиям у нас нет, у нас имеется лишь доступ к моей пишущей машинке.
- У меня дома есть фотоаппарат и фотоувеличитель, - перебивает меня Гадасик. - Мы будем печатать журнал на фотобумаге и сшивать в виде брошюр. Это весьма дорого, но мы сможем получать деньги с продаж. Я всё организую, я смогу, я хочу быть главным редактором!
- Что ж, - соглашаюсь я с его предложением, - как говорили древние китайские философы: "нужно учиться у тех, кто не обладает знаниями, а желающий научиться учится быстро". Давайте так и поступим! Я поддерживаю кандидатуру Артёма, пусть он будет нашим редактором.
Впоследствии я никогда ни на секунду не пожалею, что редактором "Демократической Оппозиции" был избран Артём, а не я, как задумывалось изначально, ведь я всего лишь поэт, а какой из поэта администратор?
Организовать сложнейший технологический процесс производства и выгнать внедрившегося в редакцию агента КГБ, это задача, увы, не из лёгких. Вот и сейчас, когда из шестерых членов редакции нас остаётся всего только трое, каждый из нас чётко выполняет свою функцию.
И когда на допросе старший следователь по особо важным делам полковник Волошенюк, спросил меня, каким же образом этот двадцатилетний мальчишка сумел вдруг стать главным редактором партийной газеты, я ответил ему так, как научил меня диссидент Долинин: