Аннотация: Две пожилые одинокие женщины пытаются выжить в современном мире.
Соседки
-Взвесьте, пожалуйста, одну селедочку! - попросила продавщицу маленькая старушка в поношенном осеннем пальто.
"Теперь полакомимся. Эх, когда-то селедка была пищей для бедных, а теперь она стоит не дешевле мяса", - подумала старушка, взяв селедку.
Выйдя из магазина, она открыла старенький зонтик, и, обходя маленькие и большие лужи направилась домой.
Марии Петровне шел 76-й год, больше пятидесяти лет проработала она учительницей, жила одна в 12-ти метровой комнате. Соседка ее по коммунальной квартире, Уьяна Яковлевна, тоже пенсионерка, почти всю свою жизнь отдала местному заводу. Они жили дружно, как сестры. Две одинокие женщины частенько сиживали вместе на кухне или ходили, друг к другу в гости.
- О, Петровна, вовремя пришла, я борщ сварила, из супового набора. Садись, обедать будем, - сказала Ульяна Яковлевна.
- А я, Ульян, селедку купила. Сейчас картошечки сварю, и будет у нас шикарный обед, - ответила Мария Петровна.
- Я тебе помогу почистить картошку, - предложила соседка.
Бросив очищенный картофель в кипящую воду, Мария Петровна немного налила туда подсолнечного масла, чтобы быстрее сварился. А потом бульон с оставшейся картошкой заменит ей суп.
Соседки отведали свежего борща, а затем принялись за картошку с селедкой, смакуя и беседуя.
- Опять у меня ботинки прохудились. А, уж как осторожно шла, но ноги все-таки промокли, - сказала Мария Петровна, не спеша дожевывая.
- С одеждой проще, дольше носится и самой можно подшить, перешить или связать. А обувь сама не сделаешь, не отремонтируешь. Куда не сунься - везде нужны деньги и немалые, - Ульяна Яковлевна старательно вытаскивала кости из рыбы.
- На зиму хорошо бы валенки, а то ноги мерзнут и болят, - Петровна поставила чайник на плиту.
- Ой, Маш, какие валенки и ботинки! Как мы с тобой купим, когда у нас пенсии не хватает на еду и лекарства! Прямо, хоть иди "с протянутой рукой". Все же дорого! Вон, кран, окаянный течет, опять вызывать сантехника, опять платить! - говорила Яковлевна и мыла посуду.
- Слушай, Ульян, придется мне идти работать, - сообщила Петровна.
- Ой, где стул? Я упаду от твоих слов. В твои годы работать! Да, мы с тобой еле двигаемся! - всплеснув руками, схватилась за голову Яковлевна.
- Ну вот, пока двигаемся надо что-то делать, а то перемерзнем или заболеем или лекарств не сможем купить, - рассуждала Петровна.
- Мария, все равно умирать, - обречено махнула рукой Яковлевна.
- Верно Ульяна, но мы же не знаем, что нас там ожидает. Поэтому, зачем туда торопиться, - возразила ей Петровна.
- Мань, мы с тобой весь свой век работали, и на старости лет покоя нет. Вот видеть совсем стала слабо, а очки новые купить не могу - они стоят больше половины моей пенсии, - в сердцах сказала Яковлевна.
- Уль, нам хоть каждый месяц выплачивают пенсию, а в других областях месяцами ждут - бедолаги. Уж сколько умерло, не дождавшись, - Петровна выискивала в плохом хорошее и тем самым успокаивала себя и соседку.
Ульяна Яковлевна понимала, что ей искать работу бесполезно. Хоть моложе своей соседки на 7 лет, но даже уборщицей ее не приняли бы. Еще в молодости, работая на заводе, она лишилась кисти левой руки.
Ульяна Яковлевна росла сиротой, родители умерли от тифа, когда она была совсем маленькая. Чудом сама выжила, помогли соседи. Деревня у них дружная была.
В середине 30-х годов построили завод, и с годами деревня превратилась в пригородный рабочий поселок.
Природа не одарила Ульяну Яковлевну красотой, да и тело ее нельзя было назвать изящным. Не типичное для русских широкое и почти плоское лицо с маленькими глубоко посаженными голубыми глазками не вызывало восхищения у мужчин. Но душа у нее была добрая, искренняя, открытая, а сама трудолюбивая. И стал с ней встречаться один парень, уж дело у них к свадьбе шло. Да, надо ж случиться несчастью. Ульяна Яковлевна тогда штамповщицей работала на прессах. Работали в три смены, так что нагрузка на пресса была круглосуточная. Наверное, это было одной из причин их час-тых поломок. Техника не выдерживала. И вот однажды, когда руки Ульяны Яковлевны укладывали детали в формы на нижнем штампе под прессом, пресс "сдвоил" - так называли штамповщики самопроизвольный ход пресса вниз. Все произошло за несколько секунд. Защитная решетка немного оттолкнула Ульяну Яковлевну, и она успела отдернуть правую руку, но левая попала под пресс. Пальцы - отрубило, кости кисти - раздробило.
Пока Ульяна Яковлевна находилась в больнице, жених ее ни разу не навестил. А, когда выписалась из больницы, узнала, что он уволился с завода и уехал.
Через некоторое время звонарь одной из уцелевших церквей заметил, как к колокольне метнулась девушка с забинтованной рукой. Он побежал к священнику рассказать о ней.
Обойдя колокольню вокруг и никого не найдя, двое пожилых мужчин поспешили наверх по лестнице. Они успели. Им удалось схватить отчаявшуюся девушку.
- Пустите! Оставьте меня!... Он меня бросил! ...Я ему не нужна! ....Я не хочу жить! ...Зачем мне жить! Отпустите меня! - кричала, Ульяна, пытаясь вырваться из рук мужчин.
Звонарь и священник как могли успокаивали и убеждали несчастную . Крепко держа ее, они осторожно спустились с высокой колокольни.
Потом долго священник беседовал с Ульяной о человеческой жизни на земле, об испытаниях, которые выпадают человеку и о многом другом. Постепенно она успокоилась, вернулась к жизни. С тех пор Ульяна Яковлевна постоянно советовалась и исповедовалась у него.
Уже много лет прошло, как умерли звонарь и священник, Ульяна Яковлевна помнила их, ухаживала за могилами. Очень они ей помогли, поддержали. После травмы тяжко было, даже учиться писать пришлось заново, ведь Ульяна Яковлевна раньше была левшой. Со временем она научилась обходиться без посторонней помощи. Верну-лась на завод и до 60-ти лет проработала нормировщицей.
С соседкой своей Ульяна Яковлевна жила уже около 30-ти лет. Иногда к Марии Петровне приезжал брат, один или с женой. Он жил далеко, за сотни километров от нее, работал шахтером. Но с тех пор, как у него умерла жена, он к сестре не наведывался. Да и вестей от него последнее время не было. Марию Петровну это очень волновало.
* * *
В большом и длинном переходе было прохладно, гуляли сквозняки. Два противоположных людских потока шли по нему с раннего утра до позднего вечера. Между ними стояли продавцы-одиночки с разными товарами. Кое-кто из проходящих останавливался возле них.
Женщина средних лет подошла к худенькой старушке, которая продавала газеты. Она сидела на маленькой складной скамеечке, которая когда-то, в 80-х годах стоила 2 рубля, а теперь больше двухсот. Газеты лежали на ручке сумки-тележки и внутри нее. Купив газету, женщина вернулась к своей спутнице.
- Надежда Степановна, вы купили газету, которую терпеть не можете. Как это понять? - спросила её спутница.
- Люся, старушка, у которой я купила газету, появилась здесь несколько месяцев назад. Наверное, она одинокая, пенсии не хватает, просить милостыню, видимо не может, вот и вынуждена торговать газетами. Газеты не сигареты, вреда явного большинство из них не приносят. Ведь, некоторые бабульки продают и сигареты и водку, даже есть такие, что и наркотиками приторговывают, не думая, что вредят своим потенциальным покупателям. А эта - газеты - себе и людям несет информацию. Так вот, мне ее жалко, поэтому я покупаю у нее частенько газеты. Дорогие себе позволить не могу, а эта - одна из дешевых. Раньше старушка стояла скучная, печальная, на ручке сумки висела одна газета. А теперь, сама видела, ассортимент увеличился, есть даже журнал. И она, как-то пободрее стала выглядеть. Иногда сидит в очках, читает, такая серьезная и милая бабулька. Она мне немного напоминает мою покойную бабушку.
- Ну, тогда понятно, ответила попутчица. - А я на рынке, когда зелень покупаю, то смотрю, если старенький дедуля или бабуля, то покупаю у них. Они вызывают у меня сочувствие, хочется им помочь. Но, как я помогу, со своей-то зарплатой. Хоть как-то выручу, купив у них что-то.
Женщины, беседуя, продолжали удаляться от Марии Петровны.
Молодой человек, модно одетый и довольно привлекательный подошел к Марии Петровне.
- Как идет торговля? - спросил он у нее.
- Слабо. Что вы хотите купить? - ответила она, смутно догадываясь по тону, каким ей был задан вопрос, что его интересуют не газеты.
- Я представитель местной "охраны" и пришел получить проценты за услугу, которую мы оказываем, охраняя вас, - властно сказал он.
- Но, ведь ... - попыталась возразить Мария Петровна.
- Теперь буду я приходить вместо него, - предупредил он возражения Марии Петровны и добавил с ухмылкой. - Власть поменялась. Наша организация понесла некоторые потери и поэтому мы вынуждены повысить оплату.
Услышав сумму Марии Петровне, стало нехорошо.
- А, меньше нельзя? - робко спросила она.
- Мы и так вам даем скидку на возраст и товар. С других берем больше.
Мария Петровна протянула ему свою худенькую руку, где сквозь бледно-желтоватую кожу просвечивались вздутые синие вены. В ней лежало все, что она заработала к этому времени в тот день.
Ей стало, как-то горько и обидно и почему-то вспомнилось, как во время оккупации на нее, беременную неистово кричал немец, что-то требуя. Она тогда очень испугалась, а через некоторое время еще и похоронка на мужа пришла, и после этого у Марии Петровны случился выкидыш. "Ах, если бы мой Васятка был жив, все было бы по-другому" - причитала она тогда, и думала сейчас.
И все-таки совместными усилиями Мария Петровна и Ульяна Яковлевна пытались выжить в современных условиях. А, вот у брата Марии Петровны судьба сложилась печальнее.
Узнав, о смерти брата и она слегла, несколько лет не виделись, и на похороны не смогла съездить.
Ульяна Яковлевна, как могла, помогала ей, пыталась отвлечь от внезапно свалившегося горя. Вот и сейчас соседка, в новых очках сидела возле Марии Петровны и читала ей не проданные газеты. Та лежала и слушала "в пол уха", вспоминая строки из письма брата, написанного им перед смертью.
"... Ты знаешь, что почти всю свою жизнь я проработал в шахте, 40 лет. Работа в шахте - это все, что я умею, что могу. У меня мозги не настроены торговать. Если у тебя это, хоть как-то получается и тебя выручает, я рад и от этого мне немного легче. А, у нас ... люди в отчаянье. Не кем и не где подработать. Все недоедают. Ну, когда была война - это понятно. Но теперь?! Если бы я был верующим, может быть мне было бы легче. Очередное испытание, надо терпеть при любых обстоятельствах. А во мне все кипит от возмущения. Уж который месяц не можем получить зарплату. Мы же уголь добываем, шахты работают, а денег - нет. Что это за издевательство! Мария, ты меня извини, но в таком униженном состоянии не могу больше жить. Я тебе, поэтому и не писал, что у нас положение все становилось хуже и хуже, и я твой брат, мужчина не могу тебе ни в чем помочь. Мне стыдно и противно, но я ничего не могу уже изменить в лучшую сторону. Я стар, и не могу бороться, но я не хочу терять человеческого достоинства. Не хочу быть жалким попрошайкой. Я честно трудился на благо государства, и оно обязано мне помочь дожить достойно. Мы же не в средневековье живем. Маша, ты меня прости, но я решил уйти из этой жизни. Надеюсь, что ты меня поймешь и простишь ..."
Мария Петровна смотрела в окно, где ветер гнул ветки липы, отрывая ее желтеющие листочки и, унося их прочь. Вспоминала как они в детстве ругались и дрались, а потом дружно общались, и сопереживали друг другу. С ужасом думала о брате, как он летит в ствол, ставшей ему родной шахты. И соленые капельки, одна за другой прокладывали себе дорожки по лицу одинокой старушки.