... Чем ночь темней, Тем ярче звезды... (Аля Рахманова)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
... Чем ночь темней, Тем ярче звезды... (Аля Рахманова)
Екатерина Кудрявцева
Запросив в государственном и городском архивах Цюриха документы, связанные с именами русской литературной эмиграции ХХ столетия, я услышала неожиданное предложение (более всего меня поразило то, что сотрудники архивов сделали его независимо друг от друга, мгновенно отреагировав на слова "Literaturwissenschaft" ("литературоведение") и "russische Literatur im Exil" ("русская литература в изгнании"). Суть предложения заключалась в необходимости обработать и сгруппировать материалы, связанные с "кружком чтения" района Хоттинген г. Цюриха; материалы, рассеянные по нескольким организациям внутри и вне города. Прежде чем дать окончательный ответ, я попросила принести описи имеющихся в каждом из архивов "единиц хранения" (так на сухом профессиональном языке именуются пожелтевшие от времени листочки бумаги, толстые амбарные книги в кожаных переплетах, фотографии - бесценные свидетельства эпох). После первого же взгляда на полученные документы, я потеряла дар речи: чего здесь только не было - автографы И. Ильина, А. Рахмановой, Д. Мережковского, Л. Н. Толстого и Т. Сухотиной-Толстой, Ф. Степуна, А. Достоевской, Р.-М. Рильке и других; бесчисленное множество программок литературных вечеров - Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого с интереснейшими докладами швейцарских и русских литературоведов; тексты лекций И. Ильина.
Так что же такое "Lesezirkel Hottingen" - "Круг чтения Хоттинген", сделавший для сближения русской и европейской литературы больше, чем все взятые вместе конгрессы славистов, проводившиеся в Швейцарии и за ее пределами? Хоттинген - один из районов г. Цюриха, определявшийся во все времена своего существования не иначе как "Quartier Latin". К 1900 году лишь около пяти процентов его населения могли похвастаться своей принадлежностью к "интеллектуальной элите", остальные 95 процентов составляли ремесленники и крестьяне.
То, что литературный клуб был основан именно в Хоттингене - заслуга братьев Бодмер, хотя традиционно лавры первенства в организации чтений отдаются Лоци, проживавшему недалеко от них на Gemeindestrasse и действительно положившему несколько полновесных "кирпичей" в фундамент здания всеобщего просвещения. А своим открытием клуб обязан так называемому "спортивному обществу" Хоттингена.
Отец Ганса и Германа Бодмеров был бухгалтером на небольшом частном предприятии, что дало ему возможность не только воспитать четверых детей в духе "бюргерства" - уважения к культуре и истории своей страны, - но и предложить им приличное образование. Ганс и Герман родились в 1863 и 1870 годах соответственно; старший брат учился на механика и поначалу увлекался математикой, а младший нашел себя в литературоведении. Но к середине 1880-х годов оба имели дипломы историков литературы и писали диссертации о ХVIII-ом столетии в Цюрихе и его наиболее значительных писателях. Ганс в это же время являлся редактором газеты спортивного общества Хоттингена, а в числе его постоянных авторов значились - Виктор фон Шеффель, Готфрид Келлер и Конрад Фердинанд Мейер. И именно они предложили основать наряду с уже существующими спортивными и литературно-художественными секциями (общим числом около 400) клуб любителей литературы. Произошло это 4. 11. 1882 в ресторанчике "Zum Sonnenberg" (Gemeindestrasse 51) (дом снесен в 1932 году). И как написано в "Цюрихской хронике" за 1907 год Хедвигом Блёйером-Вазером "основание клуба не было жестом "сверху", от интеллектуальной верхушки общества, наоборот - было затребовано низами, проросло из обскуровой камеры предместья".
Первое время умы молодых писателей и критиков, вошедших в комитет "кружка чтения" были заняты идеями скорее народнического и идеалистического толка, нежели собственно литературой. Ганс с братом и их друзья мечтали о введении всеобщего образования и организации т. н. "народных школ" на территории Хоттингена. Мысль сродни идее "коммунистического братства" во всем мире, развивавшейся примерно на этом же временном отрезке в соседней Германии. Но - реальность побеждает, и вскоре около трети жителей Хоттингена (тогда еще независимого от Цюриха округа) становятся членами литературного объединения, являвшегося (в отличие от уже существовавших здесь спортивных, театральных, музыкальных клубов) абсолютно открытым. Новым было все: и темы литературных вечеров, и общая направленность деятельности клуба, и то, что его членом мог стать любой, вне зависимости от национальности, принадлежности к определенному слою общества, языка и т. д. Здесь каждый мог найти свое место и играть свойственную его положению роль. Около 20 % составили эмигранты из стран Европы и Азии. Конкуренции со стороны других общественных и частных клубов опасаться не приходилось: толерантность организаторов и устроителей превзошла все ожидания.
Учитывая идеализм и стремление к общественно-полезной деятельности братьев Бодмер, нетрудно предположить, что их не устроило ограничение работы клуба публикациями литературных шедевров швейцарских авторов. Уже зимой 1887-88 года был прочитан цикл лекций на тему "Современная литературы Швейцарии и ее исторические корни". Таким образом был, с одной стороны, налажен непосредственный контакт между авторами и читателями, с другой - сделан следующий шаг к максимальной открытости кружка чтения для представителей всех слоев населения. Вскоре заседания Хоттингенского литературного сообщества переместились из предместья в центр Цюриха. Лекторами стали доценты и профессора университета и школы кантона; перечислить даже приблизительную тематику чтений не представляется возможным - она распространялась к началу 1910-х годов на все отрасли знания. Неослабевающий интерес к деятельности "Lesezirkel Hottingen" поддерживался на протяжении сорока лет, причем пик его приходится на двадцатые годы, когда в числе выступающих появляются русские эмигранты. Всем участникам литературных вечеров неизменно выплачивался гонорар - небольшая сумма, служившая скорее выражением признательности слушателей и устроителей, чем материальной поддержкой писателю.
В двадцатые годы за право выступить на "хоттингенских" подмостках (располагавшихся, кстати, в одном из красивейших домов Цюриха) буквально шли бои. Но во главу угла ставилась всегда скорее общедоступность произведения литературы, чем известность автора. Национальность, религия и политические пристрастия писателя роли не играли. Единственное требование было - владение немецким языком, языком слушателей. Несмотря на строгий отбор, число желающих выступить неуклонно росло; и в 1907-1908 годах открываются филиалы кружка чтения в других районах Цюриха. Сюда приглашаются еще неизвестные широкой публике авторы, например, Герман Гессе, или докладчики, предпочитающие небольшую аудиторию огромному залу гостиницы "Dolder Grand Hotel", как Эмануэль фон Бодман или Иван Ильин.
Позднее при "Lesezirkel" был основан фонд имени Ф. Шиллера (официальное открытие фонда состоялось в день 100-летней годовщины смерти писателя). За время своего существования круг чтения помог состояться более чем сотне поэтов, писателей, критиков, литературоведов; вывел на сцену истории таких "актеров" как Гессе и Рильке; способствовал созданию ряда публичных библиотек в Цюрихе и его окрестностях, строительству дома Готфрида Келлера с залами для лекций и театральных постановок. Архив, оставшийся нам в наследство от "хоттингенских" идеалистов (в лучшем, высочайшем смысле этого слова), не поддается описанию.
Идея основания "народной школы" также не пропала бесследно: в 1891 году при кружке был открыт класс, которому под проведение занятий выделили комнату в школе Хоттингена. Впоследствии на его фундаменте выросло здание "Общества Песталоцци" - перенявшего чисто образовательную функцию у "Lesezirkel" и существующего по сегодняшний день.
Своей популярностью клуб любителей слова обязан в числе прочего и множеству листовок-программок, создателями коих являлись Эрнст Вюртенбергер, Спиридон Сарторис и Генрих Фюссли. К моменту публикации первых программок и рекламных афиш число членов "Хоттингена" переступило тысячный рубеж. Немало способствовали росту клуба и газетные публикации, рассказывающие о его деятельности. Хотя даже они не были в состоянии объяснить того поразительного воздействия, какое оказывали публичные чтения на публику: никто не приходил по одному разу, а вернувшиеся приводили с собой соседей, родных и друзей.
С увеличением числа слушателей росла и слава основателей клуба - прежде всего Ганса Бодмера. Он был, своего рода, ходячей литературной энциклопедией для любителей поэзии и прозы и адресной книгой для издателей и профессионалов. Его друзьями считали себя по праву Райнер-Мария Рильке (последнее письмо поэта Гансу Бодмеру датировано 4 июня 1920 года!), Герман Гессе и Фриц фон Унру, которым он открыл дорогу в большую литературу; номинированная с его помощью на Нобелевскую премию по литературе в 1936 году Рикарда Хух (Ricarda Huch). Он был душой организации, имевшей в своем составе в середине 20-х годов около двух тысяч членов.
Но - один за другим уходят из жизни "отцы" хоттингенского литературного кружка. И в 1940 году наступает неизбежный для любого представления (а заседания клуба более всего походили на театральное действо, где сцена была так по-брехтовски едина со зрительным залом) финал. Занавес опустился после почти что полувекового аншлага. В решении о ликвидации клуба, подписанном в декабре, стояло: "... из-за невозможности дальнейшего финансирования и в отсутствии должного уровня руководства" "несвоевременный" в военные годы литературный кружок распускается.
Детище, выпестованное и бережно лелеемое в течение почти всей жизни, умерло раньше своих родителей. Но "руин" не было, - продолжали действовать библиотеки, школа, фонд. А самого "отца-основателя" в день его шестидесятилетия Ганс Трог назвал "духовным благодетелем своей родины", без которого "Цюрих не стал бы тем жизненно важным органом государства, служащим высшему делу охраны и развития духовности и культуры".
Автографы
1. Аля Рахманова - С глубокой признательностью за сердечный прием.
2. Федор Степун - Россия создала демонический фильм. Германия создает бюргерский исторический фильм. Все страны творят кино как возможность общения. Кто создаст христианский фильм? Может быть, Швейцария. 17. 11. 36 Ф. Степун
3. Иван Ильин - "Или Бог повелевает вам уйти или человек гонит палкой прочь".
4. Райнер Мария Рильке - С сердечной радостью от истинного общения, благодарю за прекрасное гостеприимство кружка чтения.
5. Татьяна Сухотина-Толстая - "Любовь - иными словами стремление человеческих душ к объединению и происходящее отсюда их общение друг с другом - представляет собой высочайший и единственный закон жизни, который берет и ведет каждого вглубь его сердца... Этот закон почитается всеми правителями мира - как индийскими, так и китайскими и еврейскими, греческими и римскими. Яснее всего это было высказано Христом, возвестившим тем самым бессмысленность всех иных законов и профитов". (Толстой - Ганди. 7 сент. 1910). С сердечной благодарностью. Татьяна Сухотина - Толстая. Цюрих. 5 мая 1927.
6. Письмо А. Достоевской Г. Бодмеру. Санаторий Брюниг, Берн. 21 июля 1918
Глубокоуважаемый господин!
Неизвестные друзья прислали мне номер <журнала> "Круг чтения", посвященный Достоевскому; таким образом, я узнала о существовании в Цюрихе литературного общества, интересующегося моим отцом. Не будете ли Вы столь любезны и не сообщите ли имя и адрес руководителя кружка чтения, поскольку я очень хотела бы написать ему о моем отце.
Я буду Вам очень обязана, если Вы мне сообщите адрес господина доктора Альфреда Адлера из Вены.
Примите, глубокоуважаемый господин, мое почтение.
7. Письмо А. Достоевской Г. Бодмеру от 30 июля 1918
Глубокоуважаемый господин,
Я как раз получила Ваше любезное послание и спешу исправить допущенную в нем ошибку. Я не жена, а дочь Достоевского. Мой отец был женат дважды. От первого брака детей у него не было, зато вторая жена родила ему четверых. Двое умерли в детстве, двое других, я и мой брат, еще живы. Второй раз отец женился очень поздно, и на момент моего рождения ему было более 60 лет. В начале войны я находилась в Швейцарии. И поскольку путешествие морским путем для меня невозможно, то я осталась в Вашей стране - дожидаться завершения этой войны.
Я получала деньги от матери, живущей в Крыму, но из-за русской революции все почтовые и телеграфные связи с Россией прерваны. Конечно, русская община не оставила в беде дочь Достоевского и помогает мне до сих пор. Но ее средства скудеют день ото дня, и скоро наступит момент, когда мы все окажемся на улице. Поскольку я это предвидела, я решила начать работать и сама зарабатывать себе на кусок хлеба. Я немного пишу: до войны в России я опубликовала три феминистские книжки, имевшие успех у публики. Уже долго я вынашиваю идею - написать биографию моего отца. Существует множество мелочей, семейных историй, которые по различным причинам никогда не были опубликованы, но которые проливают свет на жизнь Достоевского и будут крайне интересны поклонникам его таланта. Раньше я собиралась написать эту биографию по-русски и издать в России. Но сейчас, когда я в нужде, пришлось начать писать по-французски. Я работала все лето, и готовы уже пятнадцать глав. Необходимо закончить еще семь, с чем я и надеюсь справиться в ближайшие два месяца. Я предполагаю издать биографию в Лозанне, Женеве или Париже. Также я хочу впоследствии перевести ее на немецкий язык и издать в германоязычной Швейцарии.
В связи с чем, я обращаюсь к Вам, уважаемый господин, с просьбой назвать мне имена и адреса издателей в Вашей стране. Если Вы с кем-то знакомы лично, Вы окажете мне огромную услугу, показав им мое письмо. Может быть, они смогут предложить мне выгодные условия.
Я прошу прощения за то, что взваливаю на Вас свои проблемы, но я полагаюсь при этом на швейцарских друзей отца, могущих ввести меня в свою страну, и представляю себе председателя круга чтения настоящим другом Достоевского.
Примите пожалуйста, глубокоуважаемый господин, мое величайшее почтение.
А. Достоевская
Я чрезвычайно признательна Вам за адрес господина доктора Альфреда Адлера.
8. Письмо И. Ильина Г. Бодмеру от 28 октября 1931
Глубокоуважаемый господин доктор!
Я чрезвычайно признателен Вам за Ваши вопросы, в письме и телеграмме. Я хотел бы все сделать так, как я уже телеграфировал: я пошлю Вам всего 3 страницы - сначала аутентичную "Profession de foi", а затем краткий "curriculum vitae". Тогда ложные восторги останутся позади и слушатель вступит со мной в контакт уже как читатель. В кратком "curriculum" я отмечу лишь важнейшее - и довольно. Это сделаю уже завтра и послезавтра. Предложенный Вами способ представления я учту. От выставленного Вами гонорара за доклад я не отказываюсь, так как я должен уже два дня работать. Надеюсь, что все подойдет и пройдет хорошо.
С величайшим уважением, Ваш
Профессор доктор Иван Ильин.
9. Письмо И. Ильина Г. Бодмеру от 6 ноября 1931
Глубокоуважаемый господин доктор!
Болезнь и переезд препятствовали мне до сих пор отправить Вам обещанное. Наконец это свершилось. Надеюсь, что не слишком поздно. Я сделал обе (части) настолько краткими, насколько это было возможно. Я прошу ничего не менять в тексте "Profession de foi": каждое слово хорошо продумано и изменения мне будут крайне неприятны. Может быть Вы будете столь добры, что отправите мне большее количество тетрадей соответствующего номера "Lesezirkel". Я очень прошу Вас, дайте мне как можно скорее знать, сколько времени у меня будет 9 декабря для моего доклада. Он не должен быть слишком коротким, в противном случае нам не достигнуть глубины.
Будьте добры записать мой новый адрес: "Kant-Hospitz" уже не действителен:
Берлин - Штеглиц. Ротенбург Штрассе 43 у Бешт.
Телефон: Штеглиц 35-64
С величайшим уважением,
Ваш проф. д-р И. Ильин
P. S. Придя с почты домой, я с огорчением заметил, что не отправил этого письма... Я пошлю его позже и телеграфирую! Прошу о снисходительном прощении.
10. Письмо Г. Бодмера И. Ильину в Берлин (район Штеглиц). Цюрих, 22 декабря 1931
Многоуважаемый и дорогой господин профессор!
Я чрезвычайно благодарен Вам за Ваше дружеское послание. Вы меня опередили; я сам с момента нашего последнего рукопожатия испытывал жизненную необходимость писать Вам, чтобы еще раз Вас поблагодарить за все, что Вы нам предложили во время своего пребывания в Цюрихе. Если я сегодня вернусь к прошедшему и скажу Вам, что мы о Вас часто вспоминаем, то на первом месте в наших воспоминаниях стоит безусловно Ваш блистательный доклад "Душа/ духовность как необходимость и проблема современности" 9 декабря. Эта, абсолютно продуманная в своих аргументах и строении, значимая, и в то же время идущая из глубин сердца речь оказала, как я слышал с разных сторон и от людей различного толка, глубочайшее воздействие на нашу публику. Статью в "Новой Цюрихской газете" Вы не должны принимать всерьез. Она нам также не понравилась, но мы не стали обращать на нее внимания, поскольку авторство принадлежит еще очень молодому и неопытному, да еще и духовно несвободному сотруднику. Держитесь лучше того, что Вы слышали сами и других статей, одну из которых из "Цюрихской почты" пера д-ра Хааса я прилагаю к письму.
Для меня прежде всего было большой радостью познакомиться с Вами лично, так как я уже слышал о Вас много хорошего от Ваших горячих друзей. Я рад, что и Вам у нас понравилось. Останемся при том, что мы сказали друг другу на прощание: Мы хотим встретиться вновь.
Благодарю Вас еще раз, с уважением Ваш Ганс Бодмер
11. Статья И. Ильина
"Где путь?" (Откровение).
Мы все взыскуем пути....
Что бы были мы без этого поиска? Что остается нам еще? - Слепое блуждание... Но это блуждание тоже своего рода поиск, только с закрытыми глазами. И философия есть ничто иное, как попытка искать с открытыми глазами и дать себе самому пред очами Всевышнего искренний отчет...
Мы все взыскуем очевидности: не только той, что потревожит лучи нашего внутреннего взора, но и той, что осветит наше внутреннее пространство; даст нам не сияние, но пламя.
Возможно ли это? Как достичь подобного пламени?
Это - центральная тема моей жизни и моего творчества. Путь я ищу для себя. Никто не знает, может ли оказаться полезным и помочь другим людям то, что он найдет... И все же я не могу исключить и этой вероятности: мы должны давать нашим близким откровенный отчет о наших поисках и открытиях. Особенно в наше время, когда все зыбко и непрочно, и многое уже приближается к своему финалу в проклятиях и неверии... И мы знаем - все проклинает и погибает - потому что потерян и не найден снова путь ...
... Как одинок человек в начале своего поиска!.. Только не отступать! К этому грузу одиночества я должен был приучить себя: поскольку он является не только законом земного существования, но и необходимым условием очевидности. Ждать, пока не придет прозрение! Оно разорвет своими шипами одиночество, разверзнет купол небес (подобно Пантеону в Риме!) и распахнет двери на все стороны, так что ты действительно обретешь человечество...
Скоро придет абсолютная тьма, уже теперь сумрачно в этом вечном одиночестве духа. Откуда может прийти свет? Кто даст его мне? Единственное, что у меня есть - это поиск!...
Я еще не знаю ничего. Я знаю лишь одно: я буду так долго ждать и звать, стучать и искать, пока не воссияет свет. Поскольку так жить дальше для меня немыслимо; и я готов - многое, нет, все принести в жертву, чтобы обрести его!...
И в этот момент вспыхивает первая искра...
Она рождается из обещания пожертвовать всем. Это был сомневающийся голос власти; отдающая всю себя требовательность; клятвенная молитва; трагическая серьезность любящей, непостижимым образом влюбленной в божественное души. Требование жертвы. И эта жертвенность была выражением божественной воли. Эта требовательность была самой искрой, и из этой искры родится пламя...
Для этого и был создан и развит внутренний взор духа.
... Я осмысляю себя. Это ли не путь? Это ли не метод, т. е. искомая живая возможность искать, находить, действовать, - в духе, посредством духа открывать духовное?
В чем же состоит метод?
Ты можешь познать о духе лишь столько, сколько ты о нем узнал.
Философия опыта!
Но узнать ты можешь ровно столько, насколько ты сам духовно развит.
Философия есть духовное становление!
А стать духовно развитым ты можешь, лишь любя и жертвуя.
Философствовать значит любить и жертвовать!
Так и только так ты сотворишь в себе сияющий взор очевидности, который откроет тебе сияние божественного в мире и сияние божественного над миром.
Я смотрю в широкий мир, в историю человеческого страдания и творчества и вижу, что этот метод (благодарение Господу!..) не есть нечто "субъективное", мной вымышленное или сконструированное, наоборот - это древний метод, старая, верная дорога, по которой прошли Сильные, Зрящие - каждый по-своему. Бог дай мне силу и счастье последовать за ними своим путем!.. От Конфуция до Сократа; от Павла и Августина до Декарта; от Лютера до Канта и Ницше. Более того: это путь человеческого духа вообще, а не только философии: это начало веры; источник истинного искусства, основа характера и правового сознания. Каждый из Сильных и Провидящих следует ему по-своему. Некоторые могут ошибаться; но и они обретают очевидность. С благоговейной любовью мы изучаем их пути; сочувствуем им, любим вместе с ними; сливаемся в единое целое. Чтобы сейчас, в двадцатом столетии быть в состоянии проверить, углубить, облагородить наш путь. Ведь, воистину, история духа есть лучшая школа духовности!
И все же это не последняя школа. Это прекрасно, правомерно и достойно упоминания - получить "духовные очки" Великих и Сильных и часто надевая их, увидеть то, что видели они. Но самое главное - собственные глаза, собственное зрение, собственная очевидность. Поскольку без них не существует никакой дух на земле - ни религия, ни искусство и наука; ни совесть, ни правовое сознание и социальная справедливость; ни воспитание, ни характер. И если наше столетие стонет и грохочет, дрожит и грозит рассыпаться, то все это лишь потому, что мы незаметно для самих себя утратили суть древней, наследственной очевидности; и что мы забыли и потеряли путь к новой духовной очевидности, к самопознанию святых объектов...
Только из этого творческого - настолько серьезного! настолько ответственного! - самосозерцания могут родиться новые, увлекающие за собой идеи; идеи, в которых нуждается вся сущность современного человека (и там, и потому, что он развивается в ничто и скользит вниз по наклонной!); идеи, без которых вся жизнь превратится в пустоту и в болото или в гражданскую войну... Только из этой творящей духовной очевидности, в которой душа сама становится тем, во что она себя претворяет, что в нее входит и ее просветляет, - лишь из этой очевидности может родиться великая практическая идея, идея политического и социального воспитания, могущая творчески и победоносно остановить и задержать разворачивающееся чудовище воинствующего безбожия и коммунистического порабощения.
Эта очевидность ни в коей мере не является привилегией философов. Есть философы, идущие абсолютно иным путем; и есть люди, вообще не причисляющие себя к философам и, тем не менее, несущие в себе через всю жизнь, одиноко и бессловесно эту очевидность, действующие с ее позиции, служащие ей. Разве еще не пробил час, когда люди, разбуженные нуждой и призванные опасностью, начнут лелеять в себе эту очевидность, подобно святому источнику или алтарю, и через ее посредство обретут себя в духе?
Мы все взыскуем пути... И мы обретем его, если будем любить и жертвовать. И тогда мы обретем и друг друга...
1931. Ноябрь
Берлин
12. Автобиография И. Ильина
Родился в Москве в 1883 году. После окончания юридического факультета и многолетней подготовки, в 1909 году в Московском университете защитил диссертацию по философии права. 1910-1912 - занятия философией в Германии и Франции. 1912-1922 - работа в должности доцента и профессора в Москве. 1920 - выбран председателем московского общества психологов. В жестокой борьбе за научное академическое достоинство и свободу многократно арестовывался коммунистическим правительством и в 1922 году вместе с многими другими профессорами был выслан и лишен гражданства.
1923-1931 - профессор в Берлине в Русском Научном Институте. 1924 - Corresponding Member of the School of Slavonic Studies при Лондонском королевском университете. Многочисленные академические и публичные выступления, в основном в Германии, но и в Швейцарии, Австрии, Чехословакии, Франции, Бельгии и Латвии.
Вышли из печати до настоящего времени: 1) на русском языке: "Начала учения Фихте"; "Философия Гегеля" (в двух томах, будет переведена на немецкий), "Религиозный смысл философии", "О сопротивлении злу силою", "Путь духовного обновления", "Основы социальной культуры"; 2) на немецком языке (не считая журнальных статей): "Коммунизм или частная собственность", "Кризис безбожия", проведено редактирование и издано "Мир перед пропастью", сборник.
Готовятся к выходу в свет: "О сущности правосознания", "Философия религии", "Произведение искусства", "Основы духовного характера".
13. Письмо Г. Бодмера И. Ильину. Цюрих 9 января 1932
Любимый и уважаемый господин профессор!
Могу ли я попросить Вас о небольшой услуге, а именно о личном посещении профессора доктора Романо Гуардини, который, как и Вы, живет в Берлине: Бееренштрассе 38, Берлин-Цалендорф. Передайте ему, пожалуйста, мой сердечный и почтительнейший привет. Я буду Вам за это чрезвычайно обязан.
Как Вы знаете из "Круга чтения" (имеется в виду выпускавшийся хоттингенским кружком журнал - прим. переводчика, Е.К.), Гуардини будет выступать у нас третьим в цикле "За и против души" 3 февраля с докладом о Паскале. Мы ожидаем редкого человека, достойного удивления в равной степени как руководитель неокатолического движения и как писатель, с огромной радостью и с нетерпением предвкушаем его речь. Поскольку я не знаком с Гуардини лично и лишь недолго состоял с ним в переписке, мне хотелось бы уже сейчас вступить с ним в более близкий контакт и я смею предположить, что и ему подобное было бы полезно. Это все, что касается цели приданной Вам миссии.
Кому лучше, нежели Вам, пошла бы роль посредника между кружком чтения и Гуардини? Эта мысль вспыхнула внезапно как луч во мне сегодня утром. Никто лучше Вас не расскажет Гуардини, кто мы такие, что значит наш круг, чего мы хотим и над чем работаем. Вы же были недавно в том же, что и Гуардини сейчас, положении - он ничего еще ни о чем не знает. Я уверен, что Ваше посещение послужит не только нам, но и самому Гуардини. Я также втайне надеюсь на то, что общение с таким достойным уважения человеком будет и Вами рассмотрено как выигрыш.
Некоторые аспекты, могущие оказаться особенно важными при Вашей беседе с Гуардини, я хотел бы затронуть отдельно. Гуардини, скорее всего, не готовил доклад о Паскале исключительно для нашей аудитории, скорее я поставил его по собственной воле в такие рамки. Поэтому я считаю себя более чем вправе принять участие в этих заседаниях кружка, ведь Гуардини приглашен с подобной темой именно мной. Поэтому я, хотя он в своем ответе и не акцентировал внимания на идее цикла лекций, предполагающих развитие его доклада о Паскале, сделаю все так, как считаю нужным - из лучших побуждений.
Следующий вопрос касается нашего журнала, номер которого должен быть посвящен докладу Гуардини. Я долго сомневался, что я должен здесь предложить. Если я и решился перепечатать "Письма с Комерзее" из его вышедшей в издательстве Маттиаса Грюневальда в Майнце книги, то это сделано сознательно, из желания дать нашим читателям полноценный образ не только мыслителя, но и стилиста Гуардини. Вместо биографии нам будет достаточно краткого Curriculum vitae, подобного тому, что написали Вы. Как Вы можете догадаться, я был бы рад предложить нашим читателям и портрет Гуардини. Я разрываюсь на части, чтобы добиться результата. Какова вероятность успеха - сейчас я еще не могу сказать. У меня есть основания для предположения, что сам Гуардини будет доволен моими усилиями. Если речь зайдет об этом, я прошу Вас объяснить ему характер нашего журнала. Если он будет против публикации портрета, может быть, Вам удастся убедить его в необходимости и непременности последнего. Ведь достаточно напомнить знаменитые слова Гете о значении человеческого портрета. Если Вам удастся в процессе беседы даже в последний момент получить так долго разыскиваемую нами фотографию, я буду особенно счастлив. Если Вы должны будете захватить с собой берлинского фотографа, лучше всего - из фото-центра, для съемки Гуардини дома, я несомненно возмещу Вам все расходы.
Номер журнала будет напечатан - самое позднее - в следующий четверг, 14 января. Фотография должна быть доставлена кратчайшим путем скорой почтой, поскольку в этот сезон воздушная почта не является выходом. Если фотография до среды не будет у нас в руках, то я вольно или невольно вынужден буду от нее отказаться. И я уже сейчас могу сказать, что я сомневаюсь в успешности Вашей миссии, поскольку фотографию нужно еще сделать. Но я не считаю невозможным то, что Гуардини предложит Вам уже готовый снимок. Возможно, что благодаря иным людям, которые на нас работают, этот вопрос уже улажен.
Чтобы ввести Вас в дом Гуардини, я письменно извещу его о вашем визите. Я надеюсь, что мое письмо найдет Вас в добром здравии, и Вы сможете исполнить мою просьбу. Я буду с интересом ждать Ваших сообщений о результате миссии.
Заранее благодарю Вас и надеюсь на скорую встречу, с сердечным приветом, Ваш д-р Ганс Бодмер.
14. Письмо И. Ильина Г. Бодмеру от 11 января 1932
Глубокоуважаемый и любимый господин доктор!
Вы, несомненно, имели право рассчитывать на мою помощь. Я бы без раздумий сделал все необходимое. Но, к сожалению, я лежу со злейшим гриппом с температурой и вынужден отказать. Я поднялся только для того, чтобы написать Вам эти строчки. Кажется, я буду еще многие дни пролеживать бока; а Вы даете мне слишком короткий срок... Кроме того, мне неудобно добиваться длительного телефонного разговора с коллегой Гуардини, которого я лично не знаю без предварительных согласований. Но поскольку он выступает лишь 3 февраля, я сделаю все возможное, чтобы обсудить с ним нефотографические пункты Вашего письма.
Я Вам очень благодарен за обсуждение моего доклада с кружковцами и за последующее выступление в "Цюрихской почте". А также за личное доверие, звучащее в тексте Вашего письма.
С сердечным, но гриппозным приветом, Ваш И. Ильин
15. Письмо И. Ильина Г. Бодмеру от 18 февраля 1932
Глубокоуважаемый и любимый господин доктор!
Пожалуйста, не ставьте мне в вину то, что я не смог посетить господина профессора Гуардини и поговорить с ним. Я все еще болен, не выхожу на улицу и одному Богу известно, когда и как закончится моя болезнь. Лишь по этой причине я не мог исполнить Вашу просьбу. Я уверен, что доклад профессора Гуардини прошел блестяще и что вы были довольны плодами своей работы. Пусть так будет и дальше! И все же напишите мне пару строчек о том, как прошло заседание.
С 9 января меня свалил жестокий грипп, он продвигается все дальше, до того, что неделю назад один специалист по легким (очень опытный!) поставил мне диагноз - катар легкого в правой верхушке. Каждый день температура мучает меня и я чувствую себя как вареная курица. Я не могу делать доклады, зато должен вдвойне работать у письменного стола с затуманенной головой. Может статься - еще месяцы. Для моих цюрихских докладов я до сих пор так и не смог еще найти издателя.
С сердечным приветом, Ваш проф. д-р И. Ильин
16. Письмо Г. Бодмера Татьяне Сухотиной-Толстой в Кламарт. Цюрих, 7 июля 1927
Уважаемая госпожа!
Мы выражаем желание, наступающей зимой пригласить Вашего соотечественника, писателя Дмитрия Мережковского в Цюрих для чтения его собственных произведений или для доклада.
После того, как мы письменно обратились к нему через господина доктора Нессельштраусса несколько недель назад и не получили ответа, я позволил себе задать Вам вопрос о том, знаком ли Вам господин Мережковский и можете ли Вы взять на себя задачу связать нас с ним. По нашим сведениям, господин М. проживает по адресу: Avenue du Colonel Bonnet 11bis, Paris 14Хme. Если господина Мережковского не удовлетворит возможность только одного выступления в Цюрихе и он захочет совершить поездку с циклом чтений, мы будем рады подготовить для него турне с выступлениями в дружественных нам обществах.
Я надеюсь, что Вы в добром здравии и буду рад получить Ваш скорейший ответ.
Уважаемая госпожа, примите выражение моего почтения и восхищения и мой искренний привет,
Д-р Ганс Бодмер
17. Письмо Г. Бодмера доктору Максу Концельманну в Le Rainey. Цюрих, 7 июля 1927
Уважаемый господин доктор!
Я позволяю себе просить Вас об одном одолжении:
Наше общество выражает желание видеть у себя следующей зимой с докладом или чтением собственных произведений живущего в Париже русского писателя Дмитрия Мережковского.
Мы уже обращались к нему с письмом через господина д-ра Нессельштрауса несколько недель назад, но не получили никакого ответа. Мы не знаем, почему, и хотели бы понять причину. И я позволяю себе обратиться к Вам с нижайшей просьбой найти господина Мережковского, живущего, по нашим сведениям, по адресу: Avenue du Colonel Bonnet 11bis, Paris 14Хme, и вступить с ним в контакт. Если же господин М. выехал из Парижа, не могли бы Вы узнать его адрес.
Если Вы увидите господина Мережковского, то я был бы Вам очень признателен за рассказ ему о нашем обществе, принимавшем у себя в этом году <Поля> Валери.
Если господин Мережковский выразит готовность принять наше приглашение, я буду Вам благодарен за определение времени, которое он сочтет удобным для поездки, и темы, которую он хотел бы рассмотреть. Если ему покажется недостаточным размер гонорара, который мы в состоянии предложить за один доклад, мы с удовольствием попытаемся устроить для него маленькое турне по дружественным обществам Швейцарии, чтобы поездка могла окупить себя.
В надежде на то, что не слишком Вас утруждаю, и с благодарностью - заранее - за Ваши усилия, сердечно Ваш
Д-р Ганс Бодмер
18. Письмо Г. Бодмера Д. Мережковскому в Париж. Цюрих, 16 июля 1927
Глубокоуважаемый господин Мережковский!
По моей просьбе господин доктор Бенно Нессельштраусс некоторое время назад передал Вам приглашение следующей зимой принять участие в заседании нашего общества с докладом или прочтением собственных произведений. Поскольку господин Нессельштраус не знает, получили ли Вы его письмо, я сегодня позволил себе обратиться к Вам напрямую и повторить Вам свое приглашение. Мне кажется, что нет необходимости говорить о том, как меня обрадует Ваше согласие. Я буду Вам признателен, если Вы сочтете возможным сообщить мне удобное для Вас время, тему и условия, на которых Вы принимаете наше приглашение. Мы готовы, чтобы сделать поездку более выгодной, договориться о прочтении Вами ряда лекций, если таково будет Ваше желание. В этой связи я прошу Вас назвать тот конечный результат, который Вы ожидаете от этой поездки. Что же касается языка, то я оставляю на Ваше усмотрение - на немецком или на французском будет прочитан доклад.
В надежде получить Ваше согласие, я с интересом ожидаю ответного письма.
Уважаемый господин <Мережковский>, примите выражение моего почтения и глубочайшей признательности:
Д-р Ганс Бодмер
19. Письмо Д. Мережковского Г. Бодмеру от 10 августа 1927
Многоуважаемый господин, примите, пожалуйста, мою сердечную благодарность за Ваше письмо и Ваше любезное приглашение, последовать которому было бы для меня величайшей радостью. К сожалению я в настоящий момент еще не могу принять решение - когда я приеду и приеду ли вообще: я слишком загружен своей работой; кроме того, я - откровенно говоря - очень дорогой гость. Гонорар, обычно получаемый мной за подобные поездки, Вы мне, скорее всего, предложить не в состоянии, да я и не хочу этого от Вас требовать. И все же дайте мне возможность подумать и переждать некоторое время, покуда я дам Вам окончательный ответ.
С искренним почтением, Д. Мережковский
20. Письмо Г. Бодмера Д. Мережковскому в Le Cannet. Цюрих, 15 сентября 1927
Глубокоуважаемый господин!
После моего возвращения из длительной заграничной поездки я обнаружил Ваше письмо от 10 августа. Я выражаю Вам свою глубочайшую благодарность за это и рад Вашей готовности обдумать возможность принятия нашего приглашения.
Я с радостью предаюсь надежде, что Вы сочтете возможным ненадолго прервать свою работу, о которой Вы пишете. Кто знает, не будет ли столь же ценным обретение вдали сподвижников Вашей духовной деятельности; эхо, ожидающее Вас здесь.
Что касается гонорара, то наше общество готово сделать все, что в наших силах, чтобы предложить Вам достойный эквивалент Вашего труда. Если я буду уверен, что Вам достаточно 2.000 швейцарских франков, то я с удовольствием постараюсь наряду с докладом в Цюрихе устроить Вам еще 1-2 возможности выступить в Швейцарии или на юге Германии.
Может быть Вы уже сегодня в состоянии сообщить мне приблизительную тему, которую Вы хотели бы осветить и удобное для Вас время.
Мое нетерпение объясняется необходимостью составления и публикации нашей программы, и я буду Вам чрезвычайно признателен за дальнейшие сообщения.
С интересом ожидаю Ваших дальнейших сообщений и позволяю себе отправить Вам только что вышедший новый номер нашего журнала - такой же мы с удовольствием посвятим Вашему творчеству. С уважением и почтением, Ваш
Д-р Ганс Бодмер
21. Письмо Д. Мережковского Г. Бодмеру от 28 сентября 1927
Многоуважаемый господин Бодмер,
Вашу телеграмму и последовавшее за ней письмо от 21.09.1927 я с благодарностью получил. Как я уже сообщил в своей телеграмме, я приеду - если приеду - только следующим летом. Сейчас мне сложно предпринять поездку в Швейцарию: поскольку после доклада в Цюрихе я хотел бы прочитать несколько лекций в Южной Германии, как Вы мне предложили. Кроме того, мне было бы приятно, при случае, углубить личные контакты с некоторыми германскими учеными. А для этого нужно время, тогда как зимой я не могу остаться надолго, кроме того, в это время года я путешествую крайне неохотно.
Что касается предложенных Вами условий, то я их могу принять лишь в том случае, если Вы сумеете покрыть мои дорожные расходы. А они часто достигают очень больших сумм, так как я никогда не путешествую без жены и только первым классом. Само собой разумеется, Вы должны обеспечить нам въездные и выездные визы.
Обдумайте все это и напишите мне. Я быд бы весьма рад, если бы нам удалось добиться согласия.
В ожидании Вашего ответа, с искренним почтением
Д. Мережковский
22. Письмо Г. Бодмера г-ну Барбею в Канны. Цюрих, 1 октября 1927
Дорогой господин Барбей!
Очень любезно с Вашей стороны, принять на себя миссию, о которой я просил Вас в своей телеграмме. Я сердечно благодарю Вас за любезно проявленную Вами готовность, о которой свидетельствует Ваша сегодняшняя депеша, и спешу сообщить Вам для Вашей ориентировки в происходящем следующее:
Уже в течение длительного времени я состою в переписке с известным русским писателем Дмитрием Мережковским, которого я пригласил на следующую зиму для прочтения доклада в наш литературный кружок. Господин М., кажется, согласен принять приглашение, но дата выступления и гонорар представляют собой такую проблему, что мы до сих пор не пришли к соглашению. Поскольку мы хотим включить его выступление в наши "Вечера литературы и искусства" и должны в ближайшее время разослать приглашения на них, мне необходимо так быстро, как это только возможно, понять - можем ли мы вообще рассчитывать на господина М. Господин М. не знает ни литературного кружка, ни меня и кажется человеком, который не любит принимать скоропалительных решений. Поэтому крайне необходима личная беседа с ним.
Сегодня утром я одновременно с Вашей телеграммой получил от господина Мережковского письмо. Речь идет о том, что в качестве поручительства для Вашего посещения я могу передать с Вами мой ответ. Ваше сообщение на Villa Tranquille, Le Cannet, где проживает господин М., о том, что Вы уполномочены передать ему письмо Президента кружка чтения Хоттинген в Цюрихе, несомненно откроет Вам все двери.
Я прошу Вас прочитать мое письмо, чтобы затем закрыть и в закрытом виде передать его. Будет лучше, если господин М. поначалу не будет знать, что Вы прочитали послание. Когда он Вас примет и начнет говорить с Вами со всей откровенностью, как я ему предложил, о нашем проекте, то он скорее всего сам задаст Вам вопрос, доверил ли я Вам содержание этого письма. На этот вопрос я прошу Вас дать уклончивый ответ. Вы можете правдиво сказать ему: что я Вас ввел в курс дела, чтобы Вы знали, о чем идет речь в проекте и могли дать мне информацию. Чтобы Вы мне смогли точно протелеграфировать, я дам Вам на руки список вопросов, которые я приложил к письму господину М.
Мое письмо должно полностью ввести Вас в курс происходящего. Я надеюсь, что Вы составите ясное представление о положении вещей в целом и о Вашей миссии. Ее основная цель - убедить господина М. принять мои предложения, притом, что я сделаю все от меня зависящее для финансирования поездки, чтобы доклад у нас господина М. все-таки состоялся.
Скорее всего, господин М. начнет выспрашивать Вас о Цюрихе, о кружке чтения, может быть, обо мне. Я надеюсь, что Вы в состоянии дать ему исчерпывающие ответы. Чтобы ориентировать господина М. в "Вечерах литературы и искусства", я прилагаю к этому письму нашу программу этого года, которая его несомненно заинтересует.
Я надеюсь, что мое послание дойдет до Вас и Вы сможете подготовиться к посещению. Вашего ответа я с нетерпением жду - телеграммой, а затем подробно письмом. Не экономьте в своей депеше на словах и вышлите мне, пожалуйста, затем счет.
С благодарностью за Вашу помощь и сердечным приветом, Ваш
Упомянутые приложения
23. Вопросы к господину Мережковскому (Приложены к письму г-ну Барбею)
Согласны ли Вы с 12 марта, с возможностью перенесения даты на более поздний срок?
Какие темы Вы предлагаете?
На каком языке Вы будете говорить?
Согласны ли Вы с предложенными гарантиями?
24. Письмо Г. Бодмера Д. Мережковскому. Цюрих, 1 октября 1927
Глубокоуважаемый господин <Мережковский>!
Настоящим я с благодарностью подтверждаю получение Вашей телеграммы от 22 сентября:
"Доктору Бодмеру Круг чтения Хоттинген, Цюрих. Швейцария. Раньше следующего лета приехать не могу. Письмо следует. Мережковский" и Вашего письма от 28 сентября, также дошедшего до меня.
Я позволил себе передать Вам мой ответ через моего юного друга, господина Барбея, живущего недалеко от Вас.
С удовольствием прочитал в Вашем послании, что Вам доставит радость, если нам удастся достичь соглашения. После того, как я убедился в единстве наших желаний, я хочу и дальше делать все возможное, чтобы достичь нашей цели. При этом я исхожу из того, что Вы, в подтверждение наших особых отношений, позволите мне действовать постепенно, чтобы достичь ясности в различных аспектах, на которых должно основываться наше соглашение. Я позволяю себе высказать свою точку зрения поочередно по пунктам:
Дата. Ваше желание выступить у нас летом я понял так, что речь идет о мае-июне месяцах. Перенесение даты доклада на более поздний срок, на июль или август, т. е. собственно на лето, я считаю рискованным, поскольку члены нашего кружка в это время находятся вне Цюриха, и тем самым исключается самый главный момент нашего предприятия - получить публику.
Дело обстоит таким образом: наш сезон заканчивается уже в конце марта и последний из "Вечеров литературы и искусства", на котором предполагалось заслушать Ваш доклад, должен состоятся 20 февраля. Я надеялся, что Вы сочтете возможным принять эту дату, как я Вас просил в своей последней телеграмме - решиться на один из понедельников ноября, декабря или февраля. Мы можем теперь устроить так, что Ваш доклад будет перенесен на 12 марта. Со своей стороны я могу только настоятельно просить Вас обязательно принять эту дату, с тем чтобы мы могли включить Ваш доклад в программу этого сезона, если он вообще состоится. Наши члены несомненно рассчитывают на Ваш приезд, поэтому они согласны на перенесение Вашего выступления на более поздний срок.
Итак, в связи с датой, я предлагаю следующее: Ваш доклад будет перенесен на 12 марта и в программе, предназначенной для публикации, будет указан именно этот день. Вы можете отказаться от выступления самое позднее - до 15 февраля, если эта дата неприемлема с т. зр. Ваших личных планов и если Вы рассчитываете, что Ваш доклад может состояться в мае или июне. О точной дате выступления в течение этих двух месяцев сегодня говорить еще преждевременно.
Тема. Объявление о Вашем выступлении предполагает и то, что наряду с датой мы назовем и тему доклада. Я прошу Вас предложить несколько тем и оставить за мной право выбора. Я хотел бы высказать и наше пожелание в этой связи - в нашей комиссии по литературе, которая решает вопросы, связанные с программой вечеров, на первый план вышло имя "Пушкина".
Что касается языка, то это остается, как я уже сообщал Вам раньше, на Ваше усмотрение - будет это немецкий или французский.
Условия. Из Вашего письма я сделал вывод, что Вы согласны с предложенной мной гарантией - 2.000 швейцарских франков за 2-3 выступления, но просите сверх того покрыть Ваши дорожные рйасходы. Последнее осложняет мою ситуацию, о чем я хочу открыто заявить. Но я охотно попытаюсь преожолеть эти сложности. При этом я рассчитываю на то, что и Вы пойдете мне навстречу. Я буду исходить из того, что если состоятся три доклада, на стоимость дорожных расходов откладывается в бюджет определенная сумма, скажем, в 1000 швейцарских франков, а заботу о Вашем достойном приеме в каждом из городов, где Вы должны будете выступать, возьмут на себя организаторы.
Изучение проблемы финансирования, без сомнения, требует большого количества времени, и я предполагаю, что я не смогу найти выход до момента публикации нашей программы. И я буду исходить из того, что наше общество может предложить Вам гарантию в 3000 швейцарских франков за Ваши лекции и взять на себя расходы по оплате поездки в целом.
Чтобы не терять времени, я прошу Вас позволить господину Барбею телеграфировать мне ответы на следующие вопросы:
Согласны ли Вы на 12 марта, с возможностью переноса даты на более поздний срок?
Какие темы Вы предлагаете?
На каком языке Вы собираетесь выступать?
Согласны ли Вы с оплатой в размере 3000 швейцарских франков в качестве гарантии за поездку с тремя докладами?
Я очень надеюсь, что Вы примете мои предложения. О результатах моих усилий оплатить Вашу поездку с лекциями названным выше образом я сообщу Вам при первой возможности.
Господин Барбей является братом Ваадтландского писателя Бернарда Барбея, которого Вы, вероятно, знаете. Я прошу Вас обсудить со всей открытостью с господином Барбеем, которому я бесконечно доверяю, наш проект. Если Вы не хотите касаться финансовой стороны вопроса, то Вы сможете совместно найти подходящую форму для передачи мне информации, о которой я просил господина Барбея.
Примите, уважаемый господин, заверения в моем совершеннейшем почтении и мой дружеский привет:
25. Письмо Г. Бодмера г-ну Барбею. Цюрих, 15 октября 1927