2.3
Он невольно испытывал глубокую жалость к художнику, сделавшему ему такое странное признание, и спрашивал себя, способен ли он оказаться когда-нибудь всецело во власти чужой души?
Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея
Человеческое тело - лучшая картина человеческой души.
Людвиг Витгенштейн
Пока мы шли по каменным коридорам, осмелевший Тобиас перечислял мне необходимые ему красители, и в результате так увлекся, что чуть не затребовал все цвета радуги. Но особенно много ему нужно было красных оттенков: от розового до ярко-красного, того самого глубокого цвета, который получают из личинок.
- Да что вас всех тянет на этих жуков, - проворчала я, вздыхая. - И тебя, и леди Крестон...
- А еще мне нужен синий-синий, насыщенный, как... - витал в облаках художник. Видно, переволновался перед своей просьбой, а теперь, получив мое согласие, впал в эйфорию.
- Как глаза леди Оливии? - хитро произнесла я, наблюдая за одухотворенным лицом.
- Да, да, именно! - энергично закивал Морелли, и сразу же устыдился своего порыва, покомкал в руках шапку, натянул ее на голову и замолчал.
- Ты что, собрался десять ее портретов нарисовать? - пошутила я. - Смотри, картин не хватит, за краску расплачиваться, - но юноша вдруг посмурнел, и я поняла, что попала в точку. Он был влюблен в леди Оливию. И не зря он утром зашел такой нарядный: видно, заметил ее приход, и кинулся к себе, прихорашиваться. Мне вдруг стало жалко парня, и с ним я почувствовала себя, как старая мудрая тетушка, которая отбирала у ребенка единственную игрушку, потому что пора было становиться взрослым. - Знаешь, Тоби, - я дотронулась до его плеча, - зря ты так. Тебе с ней все равно ничего не светит. Это же Оливия, она вдова графа. Богатая, знатная, самовлюбленная. Она флиртует со всеми подряд, и ты в лучшем случае станешь очередным развлечением или мальчиком на побегушках.
- Не говори так о ней! - вдруг дернулся Тобиас. Первый раз я видела его таким злым. - Оливия не такая! Ты совсем ее не знаешь!
- А ты как будто знаешь! Возомнил невесть что, когда она тебе только корзинку разрешила донести! - но в ответ на мою тираду Тоби только подобрался, упрямо сжал губы, окинул меня горячим гневным взглядом. Я была удивлена этой вспыхнувшей в нем решительности. Зная мальчика с детства, я никогда бы не подумала, что однажды в нем проснется такой огонь. Видимо, влюбленность сделала его мужчиной, но как же потом тяжело придется его разбитому сердцу! Хотя поделать тут я ничего не могла. - Хорошо, давай не будем о леди Крестон, Тоби, - примирительно начала я. - Ты прав, я ее совсем не знаю. Но и ты будь осторожен, - и прикусила язык, чуть не добавив вслух: "Ей такие мальчики, как ты, на один зуб".
Тоби оттаял также быстро, как и вспыхнул, но на меня он смотрел с каким-то даже сожалением, будто я не понимала того, что понимал он. Спокойно он открыл передо мной дверь, за которой я никогда не была, и тихо сказал:
- Проходи, Алоиза.
Там, внутри, было темно, только пахло краской, да вокруг угадывались квадратные очертания холстов. Художник на ощупь нашел на столе кресало и зажег свечи. Пока он высекал искры, я отметила, что это очень долго - добывать огонь без магии. Хорошо, когда можешь просто взять и щелкнуть пальцами, но как же опасно!
Наконец, мы получили достаточно света, и юноша сунул мне один из подсвечников в руку. В неровном пламени свечи я обнаружила початую бутылку вина на столе. Видимо, мой взгляд был достаточно красноречив, на что Тобиас только уныло пояснил:
- Дядюшка, - а потом вдруг извиняющимся тоном добавил. - Знаешь, в последнее время он совсем распоясался. Когда выпивает, портит картины. То начнет служанок писать и короны им подрисовывать, то оденет какую-нибудь знатную даму в холщовый мешок, и хохочет. А мне потом приходится краску снимать, и заново всех писать, чтобы холсты не переводить, - пожаловался он и снова покраснел, будто сказал что-то неприличное. Я вдруг живо представила круглощекого сэра Морелли, рисующего Ису на спине свиньи, и помотала головой. Стоило отвлечься на мастерскую.
А посмотреть было на что! Бутыли с лаками, растворами и маслом, палитры, где художники смешивали краску, мольберты, рамы, кисти, рулоны холстов и множество готовых и незаконченных картин. Они стояли стопками, целыми кучами, прислоненные к стенам. В соседнюю комнату вел только небольшой проход между ними.
Я аккуратно отогнула несколько холстов и стала рассматривать творения Морелли. Тут были портреты придворных и даже короля, но большая часть оказалась полями, лугами, горами и лесом, замком и городскими домами, речкой и обычными крестьянами. Было много девушек и народные гуляния. В общем, столица и ее окрестности.
- Красиво... - я даже затаила дыхание. - А почему они здесь?
- Дядюшка любит природу и простых людей, - с охотой и некоторой грустью объяснил Тобиас, - но их никто не покупает. В общем, пейзажи еще нравятся знати, а лучше всего разбирают портреты короля. И часто дворяне заказывают самих себя. Ты даже не представляешь, как сложно им угодить! Вот лорду Исе уже второй раз портрет перерисовываем!
- Жениху принцессы? - ухватилась я за эту ниточку. О враге надо знать как можно больше. - И как же его рисуют?
- В тронном зале, позирует по часу, иногда даже по полчаса. Разве за такой короткий срок что-то успеешь? Но он вечно занят, иногда посылает за дядей, а сам не приходит.
- А ты видел его?
- Видел, - кивнул Тобиас. - Когда с дядюшкой ходил.
- И что ты о нем думаешь?
- Глаза у него неприятные. И сам он ... мурашки пробирают.
- А ты можешь говорить мне, когда он снова соберется позировать?
- Ну...
- Просто из-за него я не могу поговорить с принцессой, мне будет легче это сделать, если я буду точно знать, что он занят.
- Ну хорошо, - согласился Тобиас. - Я сообщу тебе.
- А это что? - вдруг наткнулась я на одну Картину и не поверила своим глазам.
- Это... - смутился художник, - ты только госпоже своей не говори! Это дядюшка развлекался. И запретил мне притрагиваться!
На Картине, на зеленом лугу, стояла Хексия. Но тут она была как-то моложе, красивее, и без своего чепца. Светлые волосы струились по плечам, и была она в белом платье, таком воздушном, легком, какое может придумать только воображение художника. Тем не менее ее гордая осанка и всегда немного недовольный чем-то взгляд остались прежними. Будто вот сейчас она сойдет с полотна и начнет ворчать, как обычно: "Алоиза! Ты почему до сих пор не разнесла заказы? Где травы, о которых я просила? Да кто так работает, сколько раз можно объяснять?" Я остро почувствовала, как мне ее не хватает, и едва справилась с подступившими слезами.
- Я хочу эту. Эту картину, - чуть хрипло сказала я.
- Но это же дядюшка...
- Так нарисуй такую же! Только пусть она стоит в лаборатории, с колбами. И пусть будет в чепце и переднике. Я дам тебе столько краски, сколько захочешь. И даже за холст заплачу. Ты ведь сможешь?
- Да, - неуверенно произнес парень. - Но пойдем ко мне, вдруг ты выберешь что-то другое!
- Это вряд ли, - покачала головой я.
В соседней комнате, которая была поменьше, хранились работы самого Тобиаса. Их было гораздо меньше, но я с интересом их рассматривала: никогда не видела, что он рисует. Его картины были как-то нежнее, чем у дяди, и настраивали на мечтательный лад. Очень много цветов и девушек. И очень знакомые алые розы, лежавшие поверх стопки набросков.
Пока художник отвлекся на свои кисти, я быстро заглянула под картину с розами. И то, что я там нашла, меня поразило. На бумаге углем была изображена... полуобнаженная леди Оливия. Она лежала на диване и как-то по-особому, заманчиво и радостно улыбалась. Тот самый пеньюар на ней был раскрыт, и мягкая ткань повторяла изгибы тела, с тщательностью прорисованные художником. Одна грудь ее выглядывал из-под полы пеньюара. Я встала в ступор и почувствовала, как мои щеки начали гореть. Ничего подобного, настолько бесстыдного, я и представить себе не могла. А Тобиас-то оказался не так прост!
- Нет, не трогай, Алоиза! - вскричал юноша и кинулся ко мне, пытаясь вырвать листок. Я же инстинктивно отшатнулась, в темноте запнулась о раму, и мы упали на пол. Причем на твердые доски приземлилась именно я, а вот удачливый Тобиас оказался на мне, утыкаясь лицом прямо в мою грудь.
- Слезь-ка с меня! - потребовала я ворчливо.
- Рисунок, - заупрямился художник и протянул руку. "Да ты наглец!" - мысленно признала я, но все отдала. Зачем мне был нужен портрет Оливии, тем более, такой?
- Это ты нарисовал ей табличку с розами, - догадалась я. - И ты был вчера в ее комнате, когда я приходила. И на нее ты спустил все свои деньги, - Тобиас только кивнул. - Ну и зря! - тут же сориентировалась я и отвесила парню подзатыльник, чтоб не падал, куда не следует. - Не знаю, что у вас за игры, но она графиня. По крайней мере, она могла бы сама тебя обеспечить.
- Ты бесчувственная, расчетливая... - пораженно вымолвил Тобиас и затем гордо отвернулся, но я уловила боль в его глазах. - Я же мужчина, - тихо проговорил он. А потом вдруг задумчиво принялся себя же утешать. - Но, в конечном итоге, когда я стану известным художником, мы с Оливией уедем и будем вместе.
- Ты сам-то в это веришь?
- Конечно! - сверкнул глазами он. - Ты не понимаешь искусства! Оливия будет моей самой прекрасной моделью, мы продадим мои картины в Карсте, и будем счастливы.
- Только где ты писать-то собрался свою картину? - спустила я его с небес на землю. - Если даже я нашла маленький набросок, твой наставник наверняка заметит этот... большой портрет.
- Алоиза, прошу тебя, - жалобно попросил Тобиас и выглядел при этом, как несчастный щенок. И снова краснел. - Пожалуйста, никому не говори.
- Я не скажу, Тобиас, - успокоила я его. Мы немного посидели в темноте.
- Алоиза, - позвал опять художник, снова сминая свой многострадальный головной убор. - Я же все равно буду у тебя писать портрет госпожи Граден. Можно, я в твоей лаборатории...
- Ты хочешь писать у меня ЭТО? Среди моих реторт, колбочек и реактивов? - я с ужасом представила Оливию в цветном варианте. Тобиас лишь еще больше поник, сгорбился. - В конечном итоге, думаю, реактивы не будут против, - вздохнула я, сдаваясь. - Да и ты уже второй за сегодня, кто называет меня бесчувственной, надо что-то с этим делать.
- Прости меня, Алоиза, - виновато зарделся художник. - И спасибо.
- Только учти, если разобьешь хоть что-нибудь! - строго пригрозила я. - И если запах не понравится, тебя там никто не держит! - снова робкий Тобиас заверил меня, что будет вести себя тише мыши. - Знаешь, я, пожалуй, засиделась у тебя, Тоби, у меня там еще мацерация идет! - вскочила я со стула, потерла ушибленную поясницу и заспешила к выходу. Юноша проводил меня до самой Белой башни. И, хоть с маслами все было в порядке, я осознала, что спать опять лягу за полночь.
Прошло еще много времени прежде чем я смогла снять колбы с огня, закупорить и поставить в шкаф, чтобы настаивались. Уставшая и сонная, я вернулась к себе, едва заметила листок в приемном кабинете и принялась его читать при свете свечи. Это оказалось послание от Эльвины, где она в вежливых выражениях заверяла меня в своем королевском прощении. Снизу на бумаге оставалось еще немного места, и я принесла со склада нашатырь, чтобы подержать записку над флакончиком с солью. К моей радости, на листе проступили ярко-синие буквы. Принцесса догадалась и прочла тайные строки!
"Приходи завтра с утра в покои леди Крестон, возьми с собой кольцо. И почему мы снова на Вы?" - писала она.