Когда малышу было четыре года он залез на крышу. По лестнице приставленной к стене веранды он взобрался вверх, потом перелез через верхнюю перекладину и очутился на волнистой поверхности нагретого солнцем шифера.
Стояло лето. Отец малыша целыми днями пропадал на работе - он был рабочим в железнодорожном депо. Работа у отца ,была тяжелая, он приходил каждый день изнуренный, уставший и злой как чёрт - малышу доставалось от него. Мама все время была занята с его младшей сестрой, которой только недавно исполнилось два годика. Жили они в своём домике в небольшом городке по соседству с крупным южным центром.
Чтобы попасть из их городка в город большой нужно было ехать на автобусе минут десять. Автобус выезжал на шоссе, миновал пост милиции и вскоре въезжал на высокий длинный каменный мост через большую реку. Следовал по мосту и въезжал в город. Малыш любил ездить с папой в город. Не в их маленький городок с одной центральной улицей начинавшейся от вокзала и заканчивавшейся через три квартала... Их городок был застроен почти одинаковыми одноэтажными домами, дворы отделяли от улицы почти у всех старые железные заборы выкрашенные зелёной краской или новые заборы из шифера или яркого железа. Верх заборов делали сплошным, внизу оставляли прорези или приваривали металлическую сетку. Это служило обзором для цепных собак, страшных и злых, которые бросались из-за забора на каждого случайного прохожего. Они так свирепо лаяли и рычали, что люди вздрагивали и ругались от неожиданности.
Малыш боялся этих собак. Однажды они с сестрой страшно перепугались когда папа вёл их за руки из магазина, а огромная псина неожиданно бросился на них с той стороны. Дети закричали и заплакали. Решётка удержала зверя, но испуг у детей остался.
Они жили в этом городке уже год. Они приехали сюда потому что нигде больше не смогли купить себе дом, денег их едва хватило на эту лачугу и то, по словам папы, им повезло что у хозяйки случилось горе и срочно понадобились средства. Её племянник сломал шею когда нырял в озеро, теперь он лежал дома прикованный к постели и ему предстояла дорогая операция.
Так или иначе, но уже год они жили в этом доме. Когда они приехали малышу исполнилось лишь три года, это было прошлым летом, и поначалу он обрадовался, что у них наконец появился свой дом. До этого его родители скитались по разным городам. В одном у них была своя квартира, но городок был маленький и в нём совершенно не было работы для папы. Прошлым летом они жили здесь же на юге, но только в большом городе у бабушки и дедушки в их доме.
Ребёнок ещё помнил тот год. Он начался с рождения его сестры, после которого мама стала сурова с ним и перестала баловать. Папа тогда как раз потерял работу и они оказались почти без денег. Папа работал в хорошей фирме, у него была неплохая должность и много свободного времени. Первые полтора года жизни малыша он очень любил и всячески баловал его.
Оставшись без работы, отец все свои силы посвятил сыну. Они сидели в своём городке, мама была занята с новорождённой сестрой, а малыш с папой...
Они просыпались ранним утром вместе, отец одевал его и они шли на улицу. Городок, где они жили тогда, со всех сторон окружали небольшие горы. Отец брал сына на руки и шёл с ним через железную дорогу, через какие-то улицы, застроенные частными домами всё выше, выше... Потом начинался лес и отец с своим сыном поднимался на самую вершину. Там они проводили весь день. Они бродили по лесам, собирали ягоды, дикую малину и землянику, жгли костры из шишек и хвороста. Потом отец доставал из маленького рюкзака хлеб и бутылочку с водой. Иногда в рюкзаке оказывалась и шоколадка. Малыш вместе с отцом ел эту простую пищу, и они снова шли бродить по лесам, лугам, смотреть с высоты на город прорезанный на две части железной дорогой, на трубы завода источающие ядовито-желтый дым, на крыши домов. Слушать далёкие звуки машин, мычание коров... Потом сын засыпал на руках у отца, это происходило всегда в одно и то же время, и тот сидел с ним на каком-нибудь пне или поваленном дереве, пока он не проснётся. Потом солнце начинало клониться к горизонту и они, уставшие и довольные, спускались вниз и приходили домой. Мама всегда удивлялась тому как долго они гуляют, но видно было, что её устраивает такой распорядок дня. На следующий день всё повторялось почти в точности.
Иногда отец менял маршрут и они не лезли через железнодорожную насыпь, а садились в автобус и ехали, ехали пока город не оставались далеко позади. Там папа с малышом высаживались где-нибудь посреди леса и ждали когда автобус отъедет. Когда автобус скрывался из виду за поворотом трассы, они сворачивали с дороги и углублялись в лес, взбирались на горы окружавшие город со всех сторон и к вечеру по горам возвращались домой.
Это лето малыш ещё хорошо помнил в три года. Он не знал тогда, что у родителей деньги на исходе, что бабушка и дедушка давят на маму, требуя чтоб папа вышел на работу, а малыша отдали им, что папа изо всех сил пытается продлить эти чудесные дни, когда он может полностью посвятить себя сыну.
Но всё хорошее когда-нибудь кончается, кончилось и время их путешествий с отцом. Однажды они собрались и все вместе: папа, мама, малыш и его полугодовалая сестра поездом поехали на юг, к другим бабушке и дедушке. Они потратили на переезд последние деньги остававшиеся ещё у них после папиного увольнения. Пришлось даже занять у родителей мамы. Те не хотели чтоб их дочь уезжала неизвестно куда, но папа смог убедить маму, что на юге он сможет устроиться на высокооплачиваемую работу.
Переехав в большой южный город они поселились у родителей отца. Те были уже старые и летом жили на даче, а дом их в самом центре города был предоставлен папе, маме, малышу и его сестре. Стояла уже середина лета, деньги занятые у родителей таяли с катастрофической быстротой, но папа ещё уговорил маму дать им неделю на акклиматизацию. Собственно, он говорил не о себе - о ребёнке. Он сказал: "Ему сейчас тяжело после переезда, для него будет шоком, если я прямо сейчас выйду на работу. Давай я ещё немного с ним побуду..."
Но ничего этого малыш не знал. Здесь, на юге, они продолжили свои прогулки растягивающиеся на весь день, только теперь они лазали не по горам, а по местам где прошли детские годы папы: стадионам, паркам, улочкам, застроенными разными интересными домами. Несколько раз ходили в ботанический сад похожий на лес, где так же как в настоящем лесу встречались спуски, подъёмы, овраги, болота, ручьи, родники...
А потом произошло нечто. То что случилось настолько резко изменило дальнейшую жизнь малыша, что теперь в четыре года он уже с трудом вспоминал события двухлетней давности.
Вот и теперь, взобравшись по ступенькам на почти горизонтальную крышу пристройки, он приблизился к краю и застыл. В нём боролись два чувства: ему было интересно, но при этом он боялся. Боялся, что отец увидит его. Страх перед отцом пересиливал природное любопытство ребёнка и он сидел на краю, боясь быть увиденным. Подождав немного и видя, что ничего не происходит, ребёнок осторожно потянулся и посмотрел через край вниз во двор.
Дворик у них был совсем маленький, где-то шагов десять в ширину и примерно шесть шагов вглубь. В глубине двора вдоль забора росли кусты малины - их посадила бабушка прошлой осенью. Перед малинником расположился небольшой огородик с зеленью, огурцами и помидорами, потом росла ещё зелень и какие-то овощи. Немного сбоку от огорода находилась большая песочница. Куча песка в ней пестрела разбросанными с вечера игрушками - их хорошо было видно с высоты.
Малыш скучал. Он уже наигрался утром дома, играть во дворе ему сейчас не хотелось. Всё во дворе было давно знакомо и исследовано им, а на улице интересного было ещё меньше. Сегодня папа не работал, он отсыпался после рабочей недели. Он не успевал играть с сыном и приходил поздно. Придя вчера с работы, отец, по привычке, прошёл на кухню, грубо оттолкнув ребёнка при входе в дом. Малыш ещё ждал каждый раз отца с работы, хотя каждый раз их встречи происходили одинаково.
Вот и вчера, придя в грязной рабочей одежде с дурацким оранжевым жилетом, отец, увидев его, сразу разозлился: "Чего ты здесь стоишь - не видишь, я устал!" - и оттолкнув сына прошёл в дом. Ребёнок уже привык к этой грубости повторявшейся изо дня в день, и сегодня поджидая отца с работы он боялся рассердить его, но ему было и жаль папу. Он не смог бы объяснить свои чувства, но страх и любовь боролись в нём уже давно и страх пока ещё не вытеснил любовь. Любовь и привязанность к этому большому и сильному человеку который последний год почти не обращал на него внимания.
Но сейчас, сидя на краю крыши, малыш вдруг подумал: "Папа, наверное, сильно разозлиться увидев меня здесь одного" Он ещё не решил, что ему делать дальше. Он услышал скрип отворяемой входной двери и увидел отца, вышедшего во двор покурить.
Крыльцо их дома, выходившее на боковую сторону двора, переходило в небольшую терраску, которая упиралась в сетку забора соседей. Соседские окна смотрели прямо на их терраску перед домом и папа не мог курить здесь в уединении. Он всегда уходил на задний двор. Вот и сейчас он прошёл на задний двор, взял в рот дешёвую сигарету, вытащенную дома из пачки, чиркнув спичкой, прикурил, глубоко затянулся и выпустил дым из носа. Потом он огляделся: "Малыш, ты где? - окликнул отец малыша и тут же заметил его сидящего на краю крыши. Его лицо исказилось: "Ты что туда залез, сволочь! - закричал он в моментальном приступе гнева, - ты что делаешь - продолжал кричать отец, - Вот урод! А ну быстро слазь..."
Крик отца, агрессивный, яростный, полный злобы, ненависти и чего-то ещё, хлестанул ребёнка как шлепок отцовской ладони. В глазах у него потемнело. Он наклонился вперёд и, перегнувшись через край шифера, полетел вниз головой. Он упал на спину, на доску с торчащим из неё большим гвоздём. Гвоздь пробил ему шею и вышел спереди из горла.
Мужчина страшно закричал. Он подбежал к лежащему ребёнку, упал на колени, взял малыша за плечи и посмотрел ему в глаза: "Малыш! Малыш, сынок прости, - по папиным щекам потекли слёзы, - Малыш, прости меня! Я тебя люблю! Не умирай! Пожалуйста прости, - и мужчина, уже не в силах сдерживать горе, громко зарыдал - Прости... "
Ребёнок смотрел на отца, но уже не мог ничего сказать. Из горла, прямо посередине у него торчал железный гвоздь. Из раны вокруг сочилась кровь, кровь толчками выходила и изо рта. Он уже не мог дышать. Лицо его исказила гримаса боли. Он смотрел на отца, но никак не реагировал на его слова. Потом его взгляд стал тускнеть и наконец полностью угас. Глаза остекленели.
На крик отца из дома выскочила мать. Она не могла видеть сына, отец, стоя на коленях склонился над ним и бился в рыданиях. Мать сразу всё поняла. Она оказалась рядом с ребёнком, упала на колени и стала плакать вместе с отцом.
* * *
Малыша похоронили на местном кладбище. Маленькую могилу вырыли на краю поля, в неё опустили маленький гробик, потом засыпали землёй. На простеньком памятнике нанесли полное имя ребёнка и его годы жизни:
2004 - 2008
* * *
Прошло три месяца. Лето кончилось, стояла ранняя осень. Отец и мать почти не разговаривали. Она занималась дочкой и по хозяйству. Он ходил на работу, приходил мрачный, понурый, с потухшим взглядом. Его опущенные плечи и нахмуренное, застывшее лицо, казалось, олицетворяют ненависть человека к окружающему его миру. Он походил на зомби. Рано утром он просыпался за десять минут до будильника, механически умывался, пил чай и уходил на работу. Приходя с работы, он так же механически мыл руки, садился ужинать, потом шёл в комнату, ложился на диван и лежал на спине с закрытыми глазами пока не засыпал. Эмоции, казалось умерли в этом человеке вместе с сыном.
Однажды ночью во сне он увидел его. Он увидел его не четырёхлетним, а ещё маленьким, когда ему только исполнилось два года. Ещё до того как он в первый раз побил его. Стоял солнечный день, они находились в каком-то красивом месте, казалось, весь воздух излучает сияние и светится золотистым светом.
Двухлетний малыш был необычайно светел, его милое, доброе лицо обрамляли светлые волосы подчёркивая какую-то неземную красоту ребёнка. "Как он прекрасен, - думал отец и тепло, с любовью смотрел на своего сына, - как я тебя люблю, - думал он, - мой мальчик, мой малыш, как же ты прекрасен!" Острая тоска сдавила грудь, а в горле образовался ком мешая дышать.
Он проснулся. Постепенно сияющая золотом картина, представшая перед мысленным взором, исчезла. Пришло осознание реальности. Нет у него малыша. Больше нет. Он убил его. Его жизнь теперь пуста и мрачна как подземелье. А мир вокруг это боль, насилие и жестокость.
Мужчина заворочался, откинул одеяло и сел на диване, спустив ноги на пол. Потом поднялся.
- Ты куда? - спросила его жена, она не спала
- Пойду покурю - ответил отец
Молодая женщина больше ничего не сказала.
Он вышел на крыльцо выходящее на улицу. Взял дешёвую сигарету губами, чиркнул спичкой и прикурил. Жадно затянулся, выпустив дым через нос. Наркотик, проникнув через лёгкие в кровь, вызвал моментальную реакцию, появилась лёгкость и чуть-чуть посветлело на душе. И в этот момент он увидел его.
Малыш стоял на улице, лицом к дому и смотрел в его сторону. Мужчине стало холодно. Чувство страха взялось неизвестно откуда и стало овладевать его телом. Он взял себя в руки и прогнал этот страх - он не должен бояться своего ребёнка.
- Малыш, ты пришёл...
Ребёнок ничего не ответил, но приблизился к калитке и стал прямо за ней. Отец не видел его, но знал что он там.
- Заходи
Малыш оказался по эту сторону калитки. От крыльца его отделяло всего несколько шагов.
Мужчина знал, что этого не может быть. Но это был его сын, такой каким он видел его в последний раз. Даже посреди горла было страшное чёрное отверстие от гвоздя который убил малыша. Отец понимал разумом, что это его ребёнок. Раз он пришёл, значит он, отец, зачем-то нужен ему
- Ты пришёл ко мне? - спросил он сына
- Да, папа - ответил призрак
Он имел плотное, непрозрачное тело с чётко видимыми очертаниями, но всё-равно это был призрак. Он имел одинаковый матово-белый цвет, не касался земли, голос его звучал очень тихо, как шелест ветра в ночи.
Прости меня, малыш - сказал отец. Его чувства были в смятении, животный инстинкт, вечно опасающийся всего неизвестного и сверхъестественного, пробуждал страх и панику. Но мужчина знал, что это его ребёнок и он пришёл поговорить с ним. Отец и сам хотел многое сказать сыну - то, что не смог сказать при его жизни.
- Я не могу тебя простить, папа - ответил малыш грустно. - Ты предал меня. Мне никогда не было так одиноко
Отец знал, что это правда. Его сын говорил то, что никогда не смог бы сказать, будь он жив. Призрак говорил как взрослый человек хорошо разбирающийся в жизни.
- Да, малыш, я предал тебя
- Я расскажу тебе, папа - тихо сказал призрак, - я расскажу всё что я видел и чувствовал с момента рождения. Всё
- Да, малыш - еле слышно ответил отец.
Сигарета его давно догорела и выпала из пальцев. Он больше не хотел курить. Он смотрел на своего сына и не мог наглядеться. Он уже не боялся, вернее боялся только одного, что его ребёнок сейчас исчезнет, уйдёт и в этот раз навсегда. Мужчина весь превратился в слух.
* * *
Когда я родился, папа, - тихо сказал призрак - тебя не было рядом. Я увидел тебя только через несколько дней. В больнице мне было не очень хорошо. Меня больно кололи, разные люди брали на руки и смотрели на меня. Со мной обращались как с маленьким зверьком, осматривая и изучая, но я легко перенёс эти несколько дней. Почти всё время я спал, а когда не спал мама кормила меня и мне было хорошо и тепло у неё на руках.
Потом мы приехали домой. Я проснулся и увидел тебя. Я испугался. Ты казался мне гигантом, а я сам себе маленьким и беззащитным существом. Ты взял меня на руки и я почувствовал столько тепла и нежности идущих из твоей груди, что сразу полюбил тебя. Полюбил больше мамы, больше жизни, больше самого себя. С того момента я стал ждать тебя, ждать когда ты появишься снова и возьмёшь меня на руки, я полюбил тебя всем сердцем, всей душой и всё время хотел чтоб ты был рядом.
Однажды к нам приехала бабушка. Она сразу прошла к кроватке в которой я спал и взяла меня на руки. Я проснулся. Я страшно испугался. Я увидел чёрные глаза которые смотрели на меня и мне стало плохо от этого взгляда. Я закричал и стал биться. Из пуповины потекла кровь, хоть рана уже стала заживать. Ты забрал меня у бабушки. Стал качать, прижал к себе. Я опять почувствовал тепло идущее от тебя, успокоился и заснул.
Теперь я тебя ждал ещё сильнее, каждый день. Ждал когда ты придёшь вечером и возьмёшь меня на руки. Я стал понимать, что кроме тебя и мамы люди могут таить опасность. И чувствовал, что ты можешь меня защитить от опасности.
Я рос. Мне уже было три месяца. Однажды вы одели меня и повезли куда-то в автобусе, а потом в электричке. Там находилось много людей, много плохих запахов наполняли вагон, слышались много грубых голосов, много резкого смеха. Но самое плохое было то, что все смотрели на меня и мне становилось всё хуже и хуже. Подходившие люди заговаривали со мной как со взрослым, их голоса звучали строго, сурово, как будто я сделал что-то плохое. Или, наоборот, дурашливо, как будто они слабоумные. Мне протягивали конфеты. Ты, папа, пытался им объяснять, что мне не нужны конфеты и печенья. Но тебя никто не слушал. Я протягивал руки, брал эти сладости и тянул их в рот, и тебе приходилось разворачивать и давать мне то, что подносили эти люди.
Потом мы оказались в доме у страшной бабушки. Я уже повзрослел и не так сильно боялся её. Тем более, что ты всё время находился рядом. Но мне всё-равно было плохо. Бабушка была грубая, всё время ругала деда, командовала мамой и видно было, что тебя она не любит. Я всё время капризничал и часто без причины ревел, а ты остро переживал всё это. Потом мы поехали домой и повторилась ужасная дорога в электричке.
Я рос. Мы ещё один раз съездили к бабушке на Новый Год. Теперь мы пробыли там несколько дней, а потом вы с мамой почти сбежали не выдержав замечаний и ворчания бабушки, и моих капризов. Дорога в электричке и туда и обратно была ужасна. Все были пьяны, грубы, им хотелось общаться со мной. Мне совали мандарины, печенье, конфеты - настойчиво, не слушая ваших с мамой слабых протестов, угощали меня и я всё это ел, а потом у меня выступила сыпь на теле и долго, почти месяц не проходила.
Но всё это, папа, можно было терпеть потому, что ты всё время был рядом, держал меня на руках, и я чувствовал любовь идущую у тебя из груди, она согревала и успокаивала меня; на твоих руках я был готов и гулять, и есть, и спать.
Мама часто говорила тебе: "Мне кажется, я его раздражаю. Такое ощущение, что он меня просто терпит, а тебе всегда улыбается и радуется. Конечно, ты его балуешь. Ты приходишь с работы и всё время занимаешься с ним, а я сижу целыми днями и успеваю надоесть" Ты успокаивал маму. Соглашался с ней. Но я всегда знал: мама не будет бороться за меня. Она говорила тебе: "Может отдадим его бабушке хотя бы на лето?" На что ты отвечал маме: "может быть", но я понимал, что это лишь уход от конфликта. Ты не мог прямо сказать маме, что ты против. Ты боялся потерять её, а вместе с ней и меня, боялся разбудить в ней дух противоречия. Ты боялся её мать, которая имела очень сильное влияние на дочь. Ты боролся за меня мягко, тактично, но упорно.
Но к бабушке ездить всё же приходилось, хотя каждый раз это заканчивалось нервами и моими капризами. Помнишь, когда вы поехали весной на праздники? Ты ещё не выпускал меня из рук и тогда бабушка в сердцах отругала маму. "Вы выполняете каждый его каприз, - сказала бабушка - Так нельзя. Не бывает так, чтоб ребёнок совсем не плакал, - бабушка совсем разгневалась и с чувством добавила - Мне не нужен этот ребёнок. Он не приносит мне радости". Мама как обычно промолчала. Уже дома ты спросил её: "Как ты можешь слушать, что говорят о твоём ребёнке?" Но мама и здесь ничего не смогла ответить.
Но та поездка начиналась плохо. Мы влезли на вокзале в прибывшую электричку. Она только отправлялась, но стоять уже пришлось плотно прижавшись друг у другу - горожане на майские хлынули за город. Я не хотел ехать, нервничал. Вам не досталось места и вы с мамой стояли в проходе, ты прижимал меня к себе, а людей становилось всё больше и больше. Но ты прижал меня к себе, отгородив спиной от остальных людей и повернув руку так, чтобы я мог смотреть в окно. Мы поехали. Но когда через три остановки людей стало ещё больше и нас с силой сжали со всех сторон, я не вытерпел. Я стал всем телом направляться к выходу желая немедленно оказаться снаружи этого ужасного вагона, на свежем воздухе и свободном пространстве, которое я видел в окно. Но ты стал удерживать меня и ласково убеждать: "Потерпи немного, малыш, нам надо ехать, понимаешь, надо!" Я не понимал зачем нам ехать в этом ужасном, набитом, дурно пахнущем вагоне где сжимают так, что трудно дышать, ведь на улице такая чудесная погода, ясный день, распускающиеся после зимы деревья и свежий воздух. Я чувствовал, что ты и сам не понимаешь необходимости этой поездки. Я решительно повернулся и требовательно потянулся к выходу, уверенный, что на этот раз ты поймёшь мою настойчивость и последуешь со мной к двери. Но ты не реагировал, лишь только сильнее прижимал меня к себе, сдерживая мои попытки. Тогда я собрал всю свою волю и дёрнулся изо всех сил, надеясь сдвинуть тебя с места. Но ты крепко прижал меня к себе и сказал: "Нет, малыш, нам надо ехать" Я заревел во весь голос и на весь вагон. Я плакал, а все вокруг стали успокаивать меня или смеяться, отчего я плакал ещё сильнее. Ты, прижав меня к себе, молча смотрел куда-то мимо меня в окно, где проплывала мимо нас расцветающая весенняя природа. Лицо твоё выражало боль и страдание. Мама молча ехала рядом. Выплакавшись, я заснул так же сидя у тебя на руках и сжатый со всех сторон - положить на руки ты меня не смог бы, для этого просто не было места. А у бабушки произошёл конфликт из-за того, что я не слазил у тебя с рук, а ты не выпускал меня.
Прошло лето, мне уже исполнился год. Мне нравилось жить, нравилась наша семья. Мне нравилось гулять, ездить по улицам в коляске. Много времени ты проводил со мной, катал по паркам, улицам, ходил по окрестным дворам, наблюдая как играют другие дети. Ты ходил, а я сидел у тебя на руках и во всём доверял тебе.
Однажды осенью мы отвезли маму в больницу. Оставили там и вернулись домой. Я заметил что мамы нет лишь вечером. Я хотел маминого молока, но её не было. Я не плакал. Я сказал: "Мама?" Ты ответил: "Мама в больнице, она завтра будет" Но завтра её не было и потом тоже. Она вернулась через несколько дней. Все эти дни ты, папа, был со мной с утра до вечера. Целыми днями ты гулял со мной, играл, кормил, одевал, купал и вечером ложился рядом со мной спать, потому что я не хотел спать один.
Зимой мама снова исчезла. И всё повторилось как и осенью. Только я совсем отвык от мамы. Я повзрослел. Я спрашивал: "Где мама", но за эту неделю она стала для меня какой-то далёкой и нереальной.
Потом ты сказал: "Всё, малыш, завтра мы поедем за мамой". На следующий день мы сели в машину и поехали в больницу, там мы ждали и с нами ждали ещё какие-то люди. Потом стали выходит тёти, красивые и не очень, и все несли какие-то свёртки. Из некоторых свёртков раздавался писки или пронзительные крики. Ты взял меня за руку и подошёл к какой-то тёте со свёртком. Я держался за тебя и смотрел по сторонам ожидая увидеть маму. Потом услышал её голос: "А где малыш?" и сразу: "Малыш, это ты, я тебя не узнала!" Я посмотрел кто это говорит. Говорила тётя со свёртком, она смотрела на меня удивлённо и улыбалась. И вдруг я понял, что это и есть моя мама! Ты взял у неё свёрток и показал мне - там было видно личико крохотного ребёнка тёмно-красного цвета. Ребёнок спал. Я сказал: "Убери, папа". Вы стали смеяться: "Ну что ты, сынок, это твоя сестричка" "Не надо" - сказал я. "Ну ладно, поехали!" - сказал ты, папа, и пошёл со свёртком к машине. Мама, держа меня за руку, пошла следом.
Приехав домой, я сразу попросил, чтобы мама меня покормила молоком. Мама дала мне грудь. Горячее сладкое молоко наполнило мне рот, согрело язык и нёбо, проникло внутрь меня, я почувствовал, как мир вокруг становиться привычным, светлым и радостным. Вот моя мама, она любит меня и кормит вкусным молоком. Вот мой папа, он любит меня, гуляет со мной. Играет и проводит много времени. Есть ещё эта сестричка, ну ладно, она вроде не мешает мне. Я расслабился. Мне стало тепло и уютно и я собрался заснуть на маминых руках. Но мама вдруг перестала меня кормить и отняла грудь. Я не понял и потянулся к ней снова. Но мама сказала: "Всё, малыш, это надо оставить сестричке.
Мы с тобой пошли гулять. Придя с улицы, я снова захотел молока. Но мама на этот раз была непреклонна: "Нет, я больше не дам" Я стал плакать. Я упрашивал, кричал, выл - я хотел получить грудь. Но мама сидела не глядя на меня и кормила сестру. Я плакал. Ты попытался взять меня на руки, но я вырвался. Я кричал. Я не понимал, за что меня наказывают и лишают маминого молока. Меня больше не любят? Видя моё состояние, ты стал просить маму: "Дай ему грудь, ещё только один раз!" Но мама ответила: "Нет!"
Моя истерика продолжалась весь день . Ты одел меня и пошёл со мной на улицу, но и там я плакал и рвался домой. Мой рёв слышали соседи, они выглядывали и сочувственно усмехались: "Ну всё, теперь ты не один у мамы", но от этих слов я начинал кричать ещё сильнее. Я требовал, чтоб ты зашёл со мной домой, ты заходил, но увидя маму и услышав её "Нет", я начинал биться в истерике с новой силой и требовал, чтоб ты ушёл со мной из дома на улицу, а оттуда сразу рвался домой... Я нигде не мог находиться, никого видеть, я хотел только к маме, но её лицо вызывало у меня новый приступ истерики.
Вечером я успокоился. Я сидел в раковине на кухне и играл с тёплой струёй воды. Вода приятно согревала мне ладони, лилась по телу, ласкала меня... Я думал о том, что никогда уже жизнь не будет такой как прежде, никогда я не попробую тёплого маминого молока и чувствовал себя совершенно несчастным. Ты стоял рядом. Я трогал воду руками, смотрел на неё и прощался с мамой. Она уже никогда не будет такой как раньше. Она уже никогда не станет меня так любить. Если бы любила, то глядя на моё горе, поняла бы, как понял ты, и уступила. Нет. Она твёрдо сказала "Нет". Это "Нет" навсегда.
Я успокоился. Ты вытащил меня, завернул в тёплое полотенце и понёс в комнату одевать. Там сидела мама. Одна. Увидев моё красное, опухшее, заплаканное лицо она улыбнулась и протянула ко мне руки: "Малыш, иди ко мне" Я смотрел на неё и не понимал, зачем она хочет взять меня на руки.
"Идём, - она откинула полог халата, - идём, я дам тебе грудку" Я смотрел и не верил. Она не даст мне грудь. Она много раз сказала "Нет". Это неправда. Но всё-таки я потянулся к маме. Она взяла меня на руки и дала мне грудь. Там было ещё много молока. Я стал жадно пить его. Мне стало тепло. Засыпая, я услышал твои слова: "Зачем так было поступать?" "Я не могла дать ему грудь" "Тогда зачем сейчас дала?" "Я не смогла слышать его плачь и видеть его несчастное лицо" "Ты так ломаешь его..." Я заснул
Теперь мама иногда давала мне грудь, но только после того, как поела сестра. К нам приехала бабушка, но не злая, а добрая, из большого южного города. Ты снова стал уходить на работу. Теперь я все дни проводил дома с мамой и сестрой, или гулял с бабушкой. Но чаще бабушка уходила на улицу с коляской, а я оставался с мамой.
А вскоре мы первый раз переехали. Ты потерял работу, мы собрались и уехали в город мамы, где жила злая бабушка. Эти несколько месяцев стали лучшей порой в моей жизни. Мы поселились в квартире недалеко от окраины городка. Ты всё время был рядом - я ни на миг не расставался с тобой. Ранним утром, когда воздух ещё свеж и прохладен, мы уходили из дома. Мы шли в горы сразу или садились на автобус и ехали далеко за город, а оттуда, лесными тропинками пробирались в горы, и целый день шли, шли по ним. Лес сменялся прогалинами, откуда открывались чудесные виды на окрестные места, вокруг было много ягод... Я весь день ехал у тебя на руках или плечах. Ты был сильным и тебе не составляло труда много часов идти со мной или сидеть пока я спал.
Мама с сестрой часто бывали у злой бабушки, мы с тобой - никогда. Ты сказал маме, что больше не пойдёшь туда, я всё время хотел быть только с тобой, а ты всё время хотел проводить со мной.
Так прошло три месяца. Мне должно было исполниться два года. В это время вы вдруг засобирались и приготовили несколько сумок. Потом ночью разбудили меня, одели и поехали на станцию. Нас провожали бабушка с дедушкой, бабушка плакала и целовала маму. Вскоре пришёл поезд. Мы сели в вагон и поехали. Я доверял вам. Ты, папа, сказал мне: "Малыш, мы едем в другой город. Большой и красивый"
Мы ехали два дня. В том городе куда мы приехали, было жарко, улицы утопали в зелени. Красивые дома и много машин. Мы приехали в какой-то дом и я узнал бабушку.
* * *
Здесь мы стали жить. Ты всё время оставался рядом со мной и я был спокоен и счастлив. Я уже привык к сестре и не ревновал маму. Я сразу полюбил это место: небольшой двор с дощатым забором и высокими деревьями, огромный парк рядом, дома... Мы по много часов гуляли с тобой по городу. Мы уходили далеко от дома, ходили по улицам, улочкам, паркам, стадионам, ж.д. путям, берегам рек, оврагам, родникам. Потом приходили домой, кушали и допоздна играли во дворе бабушкиного дома.
Бабушкин двор был интересен мне. В нём было много самых разных вещей и предметов и можно было часами всё это разглядывать и изучать. Правда ты сразу сказал, что во дворе много хлама и мы сделаем полезное дело, если очистим двор от этого барахла. В течении многих вечеров мы носили этот хлам в контейнер находившийся в двух кварталах.
Ты был счастлив, мама была счастлива и счастье переполняло нас с сестрой. Мы все все любили друг друга, слышался весёлый радостный смех, с наших лиц не сходили счастливые улыбки и обращались мы друг с другом мягко, бережно и нежно.
Однажды утром я проснулся. Я открыл глаза и лежал так прислушиваясь к тишине и предвкушая новый интересный день полный приключений и любви.
Так я лежал некоторое время. "Папа?" - позвал я. Ответом мне была тишина. Я позвал тебя ещё раз. Подошла мама. "Малыш, папы нет, он на работе", - сказала она. "Позови его", - сказал я. "Малыш, он на работе, - мягко повторила мама, - он будет вечером" "Нет, - заплакал я, - папу, позови папу" Я снова и снова звал тебя. Я снова почувствовал себя совсем несчастным. Брошенным, нелюбимым ребёнком. Ну почему на мою долю выпадают такие испытания. Сначала мама, а теперь и папа отвернулись от меня. Тогда когда я меньше всего этого жду! Сначала мама оттолкнула меня, отказалась пожалеть и приласкать, когда мне это было больше всего нужно, а теперь мне нужен ты, я зову тебя, но ты не приходишь. "Папа....!" Мой крик разбудил сестру и мама взяла её на руки, стала кормить. Я ходил по дому, выходил во двор - я везде искал тебя, звал, плакал... Я ждал, что сейчас ты появишься, большой, сильный, возьмёшь меня на руки и ласково скажешь: "Ну что ты, малыш, я здесь, я никуда не делся". Но тебя не было. Я плакал всё утро. Потом ушёл во двор, стал возиться в земле играя с какими-то камнями. Мне было страшно тоскливо и одиноко. Я чувствовал себя брошенным, забытым и нелюбимым ребёнком.
Ты появился вечером. "Ну как он?", - спросил ты маму. "Ой, ужасно! - ответила она. - Он ревел всё утро, я ничего не могла поделать. "Папу" и всё". "А ты что говорила?" "Я объясняла, что ты на работе. Что нам нужны деньги, чтобы покупать мороженное и игрушки... Но всё бесполезно - он не понимает". "Ты не брала его на руки?" "Ну взяла один раз, но у меня дочь, что я могу сделать?" Ты не отдохнув и не поужинав вышел ко мне во двор: "Привет, малыш" Ты подошёл ко мне, а я увидев тебя и услышав твой голос бросился к тебе навстречу. Ты взял меня на руки и крепко прижал к себе: "Пойдём гулять" "Ты ничего не поел" - сказала нам вслед мама, но ты ей ответил: "Потом...". Мы пошли гулять по вечернему городу. Я был уже довольно тяжёлый и ты посадил меня на плечи. Так мы ходили несколько часов. Мы оказались в каком-то огромном парке напоминающем лес. Там был старый высохший фонтан выложенный огромными каменными плитами. Солнце уже садилось, но воздух был очень тёплый. Мы играли возле этого фонтана долго-долго... На обратном пути я заснул у тебя на руках. Я помню, что мы шли уже в темноте вдоль какой-то дороги, навстречу нам неслись бесконечные огни машин, потом моя голова стала клониться вперёд. Ты удобно уложил меня на своих руках и я заснул.
Наутро следующего дня всё повторилось. Я проснулся, и, забыв, что тебя теперь нет днём, стал звать тебя. Мама снова объяснила мне про твою работу. Я не понимал и чувство несчастья, и брошенности вновь обрушилось на меня.
Постепенно, день за днём я стал привыкать к новому порядку вещей. Ты, приходя с работы, сразу шёл играть со мной и вечером я получал то тепло и любовь которых мне не хватало днём. И так же постепенно копилась твоя усталость. Работал ты по десять часов где-то на стройке каменщиком, приходя домой допоздна гулял со мной и твои силы - душевные и физические стали таять. Ты стал нервным и раздражительным, но проявлялось это по отношению к маме и бабушке, я не чувствовал твоего гнева.
Но однажды случилось то, в чём ты будешь раскаиваться до конца своей жизни и за что я не могу простить тебя. Увлёкшись выносом старого хлама на свалку ты сломал дедушкину калитку. Калитка, старая, покосившаяся, с массивными деревянными столбами которые давно прогнили, могла завалиться в любой момент. Сверху на столбах лежала такая же массивная деревянная крыша покрытая сгнившим рубероидом. Всё это шаталось при прикосновении, сверху сыпались труха и мусор. Ты продолжал чистить двор и после того, как вышел на работу, этим мы иногда занимались с тобой по вечерам вместо наших обычных прогулок. Очистив двор от мусора, ты перенёс своё внимание на эту калитку и однажды, когда бабушки не было дома, разломал её и вынес в мусор. Когда бабушка вернулась домой, она увидела голый угол двора, ничем не отгороженный от улицы.
Бабушка и дедушка очень тяжело восприняли эту перемену. Они собрались уже сильно обидеться, но мама сказала, что ты обещал сделать новую калитку - каменную, и они успокоились. Теперь, приходя с работы ты рыл ямы под столбы и заливал в них фундамент. Но ты как-то умудрялся при этом всё время уделять мне внимание и мне было интересно. Мы всё делали вместе и ты объяснял мне всё что мы делаем. Потом, когда фундамент был готов, мы на несколько дней забыли про эту работу. У тебя как раз появились два выходных дня и мы весело провели их где-то на природе.
А потом... Потом ты пришёл с работы, развел в корыте цемент с песком и пошёл ужинать. После ужина я захотел играть с тобой и ты не отказал мне. Ты сказал мне: "Хорошо, раствор всё-равно должен немного постоять, давай займёмся чем-нибудь" Прошло два часа. Ты стал нервничать и попросил маму отвлечь меня. Но я не хотел быть с мамой, я хотел быть с тобой. Тогда ты сказал мне: "Малыш, давай я поиграю с тобой ещё немного, а потом мне надо работать" Мне только исполнилось два года. Я не понимал зачем тебе работать ещё и вечером - ты ведь и так был целый день на работе. Ты взял меня на руки и стал высоко подкидывать вверх, а я хохотал и заливался смехом - я всегда любил такие игры. Потом ты остановился и поставил меня на ноги, но я не хотел становиться на землю, я поджимал ноги, вис у тебя на руках и кричал: "Ещё, ещё хочу..." "Ну хорошо"- сказал ты и стал снова подбрасывать меня. Потом ты вновь остановился и посмотрел на маму: "Возьми его" "Ну как я его возьму?" - сказала мама, на её руках сидела сестра. Ты стал злиться. Ты злился на маму, на бабушку с дедом. На эту ситуацию. На себя. Но ещё сдерживался. Ты снова стал подбрасывать меня. Ты подбрасывал меня, но теперь твои движения изменились - в них появилась резкость, твоё зло выходило через эти броски. Я сначала не чувствовал этой разницы и продолжал весело смеяться, но ты все грубее и грубее бросал меня вверх и жёстко ловил ставшими вдруг твёрдыми руками, так что я наконец испугался. "Всё, хватит, хватит" - закричал я. Но ты продолжал меня подбрасывать вверх ловя так, что я чувствовал жёсткость твоих рук. "Всё, всё, хватит" - я заплакал. "Ах, всё? - ты уже не мог сдерживаться, - а ну прекрати плакать!" Я испугался довольно сильно и не мог сразу успокоиться. Я продолжал плакать всё громче и громче - я никогда ещё не видел тебя таким злым и агрессивным. "Замолчи, замолчи сейчас же!" - ты схватил меня и стал трясти так, что голова у меня задёргалась из стороны в сторону - "Замолчи"
Я не мог молчать, я кричал всё громче и громче, мне было страшно, обидно и непонятно. Что я сделал не так, Что с тобой происходит, почему ты так ненавидишь меня - ведь, я чувствовал в этот момент твою злобу и ненависть и они были направлены на меня! Тогда ты схватил меня перевернул. Положив к себе на колени, сорвал мои шорты и с силой несколько раз шлёпнул ладонью: "Заткнись, замолчи, замолчи!"
Я визжал. Ты никогда раньше не бил меня и я не понимал почему ты это делаешь. Но ты уже не мог остановиться. Всё раздражение копившееся в тебе последние пол-года от неустроенности и неопределённости, вся злость на постоянные замечания и упрёки в моём воспитании, вся грубость окружающего внешнего мира проявляющегося через твоих и маминых родителей, работу, соседей, случайных людей, всё это вдруг прорвалось и выплеснулось страшным гневом.
Ты бил меня и не мог остановиться. Я уже не кричал и не выл, а верещал от боли и страха. В какой-то момент ты вдруг остановился и посмотрел на маму: "Скажи чтоб замолчал, а то я убью его" "Малыш, малыш, пожалуйста не плачь и папа не будет тебя бить" - стала просить меня мама
Я наконец понял. Я замолчал. Ты отпустил меня и подтолкнул к маме. Всхлипывая и икая, я сделал два шага. Я смотрел вокруг себя мокрыми от слёз глазами. Мама только вздохнула, увидев на моей спине красные отпечатки твоих ладоней, и прижала одной рукой к себе. Ты пошёл класть кирпичи. Но работа не спорилась у тебя, кладка ложилась криво, ты злился, ругался, но уже сам с собой - я остался с мамой.
Потом ты как-то сказал маме: "Как ты могла стоять и смотреть как я его бью?" "А что я могла сделать?" ответила она. "Надо было забрать его у меня" - сказал ты. "Как?" - спросила мама.
Теперь приходя вечером с работы ты ужинал и шёл класть забор. Мне ты уделял немного внимания, но я теперь боялся тебя. Я стал грустным и подавленным. Взгляд мой, раньше живой и цепкий, теперь погрузился внутрь меня. Этот взгляд, несчастное выражение и готовность вот-вот заплакать закрепились на моём лице почти на год.
Теперь ты уже не сдерживался. Ты приходил, играл и гулял со мной, но если тебе что-то не нравилось, мог резко отругать меня и отшлёпать. А я стал бояться тебя, не хотел уходить с тобой далеко от дома, от мамы, так как понял, что ты можешь быть опасен. И всё-таки я не мог привыкнуть, что мой сильный, любящий, нежный папа которого я знал и который всегда защищал меня, вдруг стал злым и жестоким, а я вызываю у него раздражение и гнев.
В то лето вы часто спорили с мамой. Ты хотел продать квартиру в маленьком городке и остаться здесь, на юге, в большом городе. Одна знакомая твоей родственницы предложила вам две смежные комнаты в коммуналке. Денег от продажи квартиры должно было почти хватить. Родственница согласилась занять недостающую сумму. К комнатам можно было пристроить лоджию и сделать отдельный вход с улицы. Знакомая согласилась подождать пол-года, пока вы продадите квартиру. Но мама не хотела переезжать. Она ещё не была готова. "Давай перезимуем там, а потом продадим квартиру и переедем сюда" - сказала она. Вы много спорили, но в конце ты согласился с мамой. Твоя работа закончилась, денег должно было хватить до весны и вы стали готовиться к отъезду. Но недорогих билетов не было и мы смогли уехать только через месяц. Этот месяц ты весь провёл со мной. Ты снова стал прежний: добрый, нежный и заботливый, от тебя снова шли тепло и любовь.
Но я уже не был прежним. То что я пережил летом нельзя объяснить. Это было тяжелее, чем когда мама отказалась мне даль мне грудь. Тогда я смирился и принял новую реальность окружающего меня мира. Но летом я не смог смириться и принять тебя такого. Что-то во мне умерло. Я очень долго не смеялся, мне всё время было одиноко и грустно. Мне хотелось плакать всякий раз когда я слышал угрозу в твоём голосе. Теперь я стал бояться тебя. Ты однажды сказал маме: "Знаешь, он стал бояться меня. Раньше мы могли ходить весь день, а теперь, как только мы отойдём далеко от дома, он говорит - пошли назад, я хочу домой"
Я знал, что вы готовитесь ехать обратно в маленький город, но не придавал этому значения. Однажды ранним утром вы меня разбудили и стали одевать. Потом мы сели в такси и поехали на вокзал. Там сели в поезд. Оказавшись в вагоне, я вдруг понял, что мы уезжаем. "Нет, я не хочу ехать" - я заплакал. Ты вышел со мной на перрон. "Я не поеду, я не хочу" - плакал я. "Хорошо, малыш, не поедем" - сказал ты. Вышла мама. Она уложила заснувшую сестру и вышла к нам из вагона. Ты с большим сомнением посмотрел на неё и спросил: "Может мы не поедем? Приедем через месяц..." "Ну как ты останешься, - сказала мама, - мы такие деньги потратили на билеты! И потом, я не смогу одна с дочкой ехать" Всё было решено, но я до последнего момента надеялся, что мы всё-таки никуда не поедем. Потом злая тётя сказала, чтобы мы зашли в вагон. "Я не поеду, - сказал я - нет, нет!" Ты легко подхватил меня и занёс в вагон. Мама дала мне грудь и я, успокоившись, и смирившись с вашей волей и в этот раз, заснул у неё на руках.
* * *
Мы уехали в октябре, в большом городе стояла золотая осень, было тепло и солнечно. В маленьком городе шли дожди, было пасмурно и промозгло. Горы, окружавшие городок, казались мрачными и серыми. Мы сидели в холодной квартире без отопления которое ещё не дали и не знали чем заняться. Ты изредка ходил со мной гулять. Потом выпал снег, похолодало, грязь сковал первый мороз. Мы снова стали ходить на горы, ты носил меня, но прежней радости я почему-то уже не испытывал. Однажды, - лежал уже довольно глубокий снег, - ты взял с нами мою сестру. Ей было восемь месяцев, она всё время сидела у тебя на руках. Меня ты взял на другую руку и так понёс. Мы перебрались через железнодорожную насыпь и стали подниматься по улочке к видневшемуся невдалеке лесу. Лес рос уже на склоне горы. Ты, держа нас на руках, стал подниматься и через некоторое время мы были на вершине. День стоял ясный, солнечный и морозный. Здесь, на вершине, дул холодный пронзительный ветер. "Надо спускаться" - сказал ты и мы пошли вниз. Опустившись к подножию горы, где кончался лес и начинались дома, ты заметил, что моя сестра засыпает. "Малыш, давай ты пойдёшь ножками" - сказал ты и опустил меня на занесённую снегом тропинку. Сестру ты удобно положил на обе руки. Я немного прошёл ногами, но по снегу идти было трудно и я попросился на руки. Тогда ты положил голову сестры себе на плечо, другой рукой подхватил меня и мы пошли. Уже недалеко от железной дороги ты заметил, что сестра спит глубоким сном и начинает сползать с твоей руки. Ты вновь поставил меня на землю и сказал: "Иди сам, мне нужно её положить" Ты пошёл вперёд с моей сестрой на руках, а я пошёл за тобой. Сейчас я вдруг понял, какие большие расстояния мы проходили. Идти было трудно и долго. Я устал и еле волочил ноги. Но ты не брал меня: "Иди". Я шёл, но стал отставать. Ты останавливался и ждал, когда я догоню тебя, потом снова шёл вперёд. Мои силы кончились. "Я не могу идти" - я заплакал. "Иди, я не возьму тебя" - ты был непреклонен. Какие-то тёти делали тебе замечания, но ты не обращал на них никакого внимания. "Иди". Я шёл. Потом остановился. "Хорошо, давай отдохнём" - сказал ты. Но отдых не вернул мне силы, наоборот, я почувствовал, что не смогу больше сделать ни шагу.
"Иди" - сказал ты и пошёл вперёд. "Папа, папа, - заплакал я, не в силах сдвинуться с места. "Иди, а то я оставлю тебя здесь" - и ты побежал вперёд. Я закричал и бросился за тобой: "Нет, нет, подожди!" - я рыдал и бежал за тобой с трудом передвигая ноги. Страх, боль, обида переполняли меня. Я описался, я давно терпел, но не думал об этом и не мог сказать тебе, что хочу в туалет. Ты остановился и подождал меня. Потом, не дав поравняться с тобой, вновь пошёл вперёд. Через железнодорожную насыпь ты меня перенёс, положив на время голову сестры себе на плечо. Но сразу за насыпью вновь опустил меня на землю и сказал: "Иди". Дом был уже недалеко. Я видел его крышу. Но это расстояние мы шли очень долго. Я уже не чувствовал своих ног. Потом я вслед за тобой поднялся на третий этаж. Ты не стал брать меня на руки. Мама открыла нам дверь. Она хотела взять сестру, но ты сказал ей: "Займись сыном, я её сам положу" Мама стала раздевать меня и вдруг в ужасе вскрикнула: "Он же совсем мокрый!" Меня посадили в тёплую ванну, а потом накормили. С той поры я больше не хотел ходить с тобой - я не верил тебе.
* * *
Зима прошла. Я больше не ходил с тобой в дальние походы, вместо этого я стал проводить время дома, играя в игрушки или смотря телевизор. Иногда ходил с мамой и сестрой в гости к бабушке и деду, а ты в это время оставался дома и один занимался чем-то своим. Вопрос о продаже квартиры как-то больше не обсуждался. Но деньги закончились раньше, чем вы планировали. Зимой все цены заметно выросли и деньги стали таять с катастрофической быстротой. Бабушка и дедушка всё время говорили маме: "Он не может всё время сидеть дома, пусть выходит на работу!" Но ты не хотел работать в маленьком городе зная, что денег всё-равно будет мало, а главное, что мама не сможет уделять мне много времени.
Эту зиму вы часто ссорились с мамой и уже говорили о разводе. "Уезжай, если тебе так надо" - говорила мама. "Я уеду, но только с сыном" - отвечал ты. Наконец вы решили вернуться в большой город и попробовать устроиться там снова. Однажды в конце зимы мы собрались и ночью поехали на станцию. Сели в поезд и поехали на юг. Южный город встретил нас в этот раз не так гостеприимно. Стояла холодная, слякотная погода. Дули холодные сырые ветра. В доме у бабушки и дедушки было очень холодно. Печь, стоявшая в середине дома не обогревала комнаты, по полу гуляли сквозняки, из старых рассохшихся окон тянуло холодом. Дедушка болел. В доме было захламлено, пахло затхлостью. Бабушка и дедушка остались недовольны нашим ранним приездом и ворчали. Моя сестра в первые же дни простудилась и заболела. "Зачем мы только сюда приехали?!" - сокрушалась мама. "Не надо было вообще уезжать отсюда" - возражал ты. Знакомая, предлагавшая две комнаты уже продала их кому-то за цену даже большую, чем назначила вам. Бабушка и дедушка иногда попрекали тебя за то, что упустил такую возможность, пока, однажды, ты не прикрикнул на них. "Вы сами за всю жизнь ничего не купили и не продали, - сказал ты в сердцах, - вам всё досталось от родителей. Как можете вы советовать мне или судить?!" Впрочем, на мнение стариков это никак не повлияло и они продолжали считать вас с мамой глупыми и несмышлёными детьми.
Через месяц погода исправилась. Ты работал теперь грузчиком в ночную смену. Деньги платили хорошие, тебя радовала эта работа. Вечером ты укладывал меня спать и поздним автобусом ехал на другой берег большой реки, где находился оптовый склад. Утром, в девять часов ты возвращался и мы шли с тобой гулять в парк. Там мы гуляли часа два. Потом возвращались домой где вместе завтракали. К этому времени усталость уже полностью овладевала тобой, ты постоянно зевал, движения твои замедлялись а глаза сами закрывались и ты шёл спать. Но мне хватало этих двух утренних часов с тобой. Потом я начинал заниматься чем-нибудь самостоятельно или играл с мамой и сестрой. С ними мы тоже ходили теперь в парки и подолгу гуляли там. Сестра подросла, ей исполнился год и мама теперь возила её в коляске, а я шёл рядом. Ты просыпался часа в четыре или пять, кушал и мы снова шли гулять. В то время ты почти не раздражался и был спокоен.
Лето приближалось, становилось всё теплее и теплее, зазеленели деревья и кусты. Бабушка и дедушка переехали на дачу. Мама позвонила своим родителям и сказала, чтобы искали покупателей на нашу квартиру в маленьком городе.
Наступило лето. Квартира не продавалась, ты работал. Всё шло в заведённом порядке, но скоро должно было закончиться. На работе начались неприятности. Склад, на котором ты работал, отпускал в большом количестве сладкую воду и соки. Погрузка происходила утром. А ночью надо было собрать и подготовить товар по накладным. Летом этих накладных становилось всё больше, и за ночь вы с другими грузчиками не успевали сделать всю работу. Вас стали оставлять работать утром. Вы теперь заканчивали работу ближе к обеду. Ты стал приходить домой в середине дня, сразу ложился спать, но всё равно не высыпался, ходил заторможенный и сонный. И конечно, у тебя уже не оставалось ни времени, ни сил чтобы заниматься со мной. Но я уже и не требовал столько внимания. Мама теперь много времени проводила со мной, и потом, я понимал, чувствовал, что тебе сейчас действительно тяжело и в твоём невнимании ко мне нет ничего плохого. Потом у вас оставили только один выходной в неделю, и я совсем перестал тебя видеть. Вы с мамой надеялись, что тебе в этом месяце хорошо заплатят за переработку. Но когда подошёл день расчёта, заплатили как в зимние месяцы. Ты пошёл разбираться к начальству вместе с другими рабочими, но вам объяснили, что оплата сдельная и больше вы не заработали. Ты проработал в таком режиме ещё месяц и ушёл. За этот месяц ты поругался с бабушкой и дедушкой. Ссора возникла из-за какого-то пустяка, но переросла в глубокую обиду с обеих сторон. Бабушка и дедушка стали напоминать тебе, что вы с мамой собирались покупать дом, а до сих пор мы живём у них. Мама сказала: "Как мы теперь будем жить здесь?" Квартира в маленьком городе не продавалась - родители мамы просто не хотели её продавать и не занимались этим.
В середине лета мы поехали обратно. В поезде я сильно отравился и ночью меня стало рвать прямо на постель. Я испугался и стал громко плакать, а ты разозлился, сильно шлёпнул меня и стал говорить: "Замолчи, замолчи!" Но мама вдруг не выдержала: "Перестань его бить! - в сердцах сказала она, - а не то я сейчас тебя искалечу" Ты сразу перестал. "Тогда сама его успокаивай" - сказал ты со злостью и полез на свою полку.
Приехав в маленький город, вы сразу выставили квартиру на продажу. Дали объявления и по ним стали приходить покупатели. Эти дни ты снова ходил со мной в горы и вдоль реки, и по лесу, и мне снова, как год назад стало интересно и здорово с тобой. Мы ходили теми же маршрутами, сидели под теми же деревьями, натыкались на те же скалы. Что-то я уже напрочь забыл, что-то смутно помнил, но главное, ко мне вернулось ощущение радости и счастья от этих путешествий с тобой. Я снова любил тебя, себя, маму и саму жизнь и окружавший меня мир. Я снова был счастлив, хотя к этому счастливому состоянию моей души теперь примешивалась горечь разочарования и ощущение какой-то утраченной чистоты. Я никогда уже не стану таким как раньше - это я теперь отчётливо ощущал в свои три года. Но я и научился жить с этим разочарованием и не требовать многого от своего отца и матери. Они слабые, уязвимые люди и бьются за наши с сестрой жизни как могут, хоть порой и ведут себя глупо. Это я тоже отчётливо понял в три года. А раз не стоит ждать от родителей слишком много, - понимал я - остаётся как-то самому искать себе занятия по душе и не слишком раздражать их. Этот вывод, сделанный детским сознанием, очень многое помог мне уяснить в наших взаимоотношениях, но всё-таки я оставался ребёнком и мне требовалась родительская любовь и ласка так же, как и всем остальным детям на свете. Поэтому знание приобретённое мною таким горьким опытом, не могло мне пригодиться для осознанного применения, оно служило скорее рефлексом на меняющееся родительское настроение.
* * *
Квартиру продали быстро. В конце августа мы получили за неё свой миллион, сели на поезд и поехали обратно в большой город. Но к бабушке и дедушке мы уже не приехали. Вы с мамой знали, что денег на жильё в большом городе не хватит. Их и раньше не хватило бы, но за лето цены ещё успели вырасти и теперь нам оставалось искать жильё только в пригороде. И мы прямо с вокзала поехали в один небольшой городок находящийся в десяти километрах от большого города, за рекой. Там мы поселились в гостинице и стали ездить по всем агентствам в поиске подходящих вариантов. И тут выяснилось, что у нас не хватает денег даже на жильё в этом городке - все более-менее подходящие варианты стоили слишком дорого. Вы с мамой впервые, кажется, почувствовали неуверенность в правильности своего решения. Мы стали ездить и смотреть садовые участки, но они производили такое угнетающее впечатление на всех нас, что мы твёрдо решили на даче не жить, а поискать дома где-нибудь в более отдалённых районах. Агенты показывали варианты довольно приличные за наши деньги, но они находились в удалённых сёлах в сорока и более километрах от города. Ты предложил маме поехать ещё в один приличный городок на море, пообещав, что в крайнем случае, если ничего не удастся купить и там, мы быстро, пока не обесценились деньги, вернёмся в городок её родителей, купим там дом, а ты устроишься на работу. Но никуда ехать не пришлось. На третий день нашего приезда, когда мама стала уже падать духом, подвернулся один домик - он был совсем старый, глиняный, обложенный снаружи кирпичом, маленький и с маленьким участком.
Мне он сразу понравился и моей сестре тоже. Мы купили его и съехали с гостиницы в тот же день. Поселившись, мы сразу провели водопровод и завезли гору песка. Потом ты поставил и новый забор от соседей.
В этот короткий период нашей жизни ты, папа, уже не был прежним. Круговорот бытия затягивал тебя всё сильнее и сильнее, ты отдалялся и, постепенно, становился таким же бездушным и чёрствым, как все окружающие нас люди. Ты часто стал срываться, злиться, ты теперь постоянно шлёпал меня и мою сестру. Я ещё помнил тебя другим, прежним, но эти воспоминания становились всё слабее и слабее. Они блекли со временем затёртые новым твоим образом уже из этой новой реальности.
Когда все работы по дому были закончены, ты устроился на работу на станцию железной дороги. Теперь ты ремонтировал пути по которым ходят поезда. Работа тебе сначала понравилась. Ты говорил: "Работа физическая, на свежем воздухе - красота!" Платили хорошо. Но это была такая же иллюзия, как и все предыдущие твои работы. Вскоре выяснилось, что для хорошей зарплаты нужно иметь хорошие отношения с начальством, выходить сверхурочно, терпеливо сносить грубость и хамство. А с товарищами по работе нужно быть агрессивнее иначе загрызут. Ты, папа, стал меняться на глазах. Ещё оставаясь частично тем, прежним папой, ты говорил маме приходя с работы домой: "Подумать только! Такая хорошая, приятная работа, но как же портят нервы! Поразительно: людей не хватает, мат на мате, никогда не объяснят толком что делать, всё через ругань. Начальники - сопляки после института, а туда же - нагнетают целый день, мат сплошной, рабочие их не уважают, боятся, терпят, а к вечеру все пьяные"
Но вскоре этот прежний папа стал исчезать. Ты стал пить и курить, говоря, что у вас все пьют и курят. Ты приходил теперь с работы с запахом перегара и дешёвых сигарет, уставший и злой. Ты теперь постоянно кричал на меня и часто бил. На выходных, иногда, ты становился прежним папой и я снова как раньше тянулся к тебе. Ты сажал меня на плечи и шёл со мной гулять. Теперь по выходным мы часто ездили на дачу к дедушке и бабушке с тобой и сестрой. Ты брал сестру на плечи, а я шёл рядом. Мы снова ходили в дальние походы и я теперь мог проходить помногу километров держа тебя за руку. В таких походах нам с сестрой было всегда интересно, она сидела у тебя на плечах и распевала песни, а я шёл рядом, держа тебя за руку, слушал её песни, шум ветра, вдыхал степной воздух полной грудью и был в этот момент снова счастлив.
Мне так нравилось на даче! А главное чудо было в том, что ты становился там тем, прежним папой которого я знал и любил. Ты был внимателен и добр, старался много уделять внимания мне, не забывая при этом и сестру, рассказывал удивительные волшебные сказки которые придумывал сам же. Ты знал всё на свете, мог всё объяснить и ответить на любой вопрос. Я полюбил эти поездки на дачу. Я даже поверил, что если бы мы с тобой были одни, то всё было бы по другому - мы были бы счастливы и всегда могли находиться вместе. "Папа, давай поживём здесь с тобой" - просил я тебя. "Поживём, обязательно поживём, только в другой раз" - отвечал ты всегда на мои просьбы. "Но я хочу сейчас, я не хочу домой" - настаивал я. "Малыш, я тебе обещаю, мы с тобой обязательно уедем куда-нибудь и поживём одни" - говорил ты. "Да. Без мамы и без сестры" - продолжал я мечтать о нашей будущей поездке. "Да малыш, только я и ты. А сейчас нам пора ехать" - отвечал ты и мы шли на автобус.
* * *
Наступали будничные дни страшные своим однообразием. Мама сидела дома с сестрой и выходила на улицу только чтобы сходить в магазин. Я сидел вместе с ними или гулял во дворе. Во дворе заняться было нечем. Я взрослел, песочница мне надоела, игрушки тоже. Мне требовалось общение. Я чувствовал, что расту, что готов поглощать новую информацию об окружающем мире. Но эту информацию мне давал только отец. Фантастические сказки, рассказы о космосе, о мире, дальние походы на весь день. Но ты, папа, всё время работал, а приходя с работы пьяный и злой гнал меня от себя, и чувство одиночества и пустоты вновь со страшной силой обрушивалось на меня.
Ты менялся. Ты становился грубее и агрессивнее. На работе ты не ладил с начальниками. Говорил, что они вас всех считают скотами. Рабочие тебе нравились и, похоже, ты им тоже нравился за характер и умение отстаивать свои интересы. Но потом один мастер ударил тебя при всех и твой недолгий авторитет закончился. Ты стал пить, курить уже наравне со всеми, грубеть с каждым днём. Ты уже не был собой. Приходя домой почти всегда теперь злой и раздражённый, ты часто рычал и ругался теперь уже и на маму.
Весной вас всех поймали на пьянке и велели написать заявления об увольнении. Кто-то покаялся, кто-то написал, но ты пошёл до конца и сказал, что они не могут уволить тебя потому, что сами все воры и бездельники, оправдывающие своё безделье ленью и некомпетентностью рабочих. Ты был готов уволиться, но зачем-то пошёл на принцип и стал бороться. Возможно, ты это сделал из-за мамы - после всех наших скитаний она очень боялась,что мы останемся без денег в чужом городе.
Начальство не смогло тебя уволить и перевело на другой участок. Но там было всё то же самое - грубость, сквернословие, тяжёлый ненормированный труд и постоянные пьянки рабочих.
Летом вы с мамой решили делать пристройку. Теперь, приходя с работы, ты начинал рыть ямы, месить цемент и заливать фундамент. На это уходили и все выходные.
Стояла середина лета. Ты уже начал возводить стены. Я - маленький четырёхлетний ребёнок, боялся подходить к тебе. Ты всё время ругал и прогонял меня. Во всём, что ты делал был какой-то надрыв, как будто ты работаешь из последних сил и торопишься всё успеть, боясь, что этих сил тебе может не хватить.
Вся твоя ненависть к окружающему неустроенному миру копилась у тебя в душе. Ты говорил маме: "Я не могу, я трачу на работе все свои силы, понимаешь, не физические. Физические силы у меня есть, а душевных - не осталось. Я прихожу и я пустой, как выжатый лимон. Я не могу видеть ребёнка, я сразу раздражаюсь и кричу на него"
Но я этого не понимал. Я всё ещё ходил за тобой и смотрел, что ты делаешь, готовый сразу убежать, если ты посмотришь в мою сторону.
Я взрослел. Моя жизнь текла день за днём, моё тело росло, но в душе я оставался тем же доверчивым малышом, которого вы оттолкнули два года назад. Я чувствовал сейчас, как и тогда, что теряю что-то важное, я не понимал, что происходит вокруг меня. Жизнь бежит вперёд, вы с мамой всё время заняты, я всё время сам по себе. Со мной больше никто не играет, не гуляет и даже не разговаривает, вы всё время только прогоняете и ругаете меня. Ваши интонации, такие ласковые с моей сестрой, меняются как только ваше внимание переключается на меня. Суровые, строгие команды или окрики - я уже почти не слышу ничего другого.
Я взрослел. Прошло четыре года моей жизни, но я перестал осмысливать её. Те знания, которые, я чувствовал, должен получать, проходили мимо меня. Моё развитие закончилось тогда, два года назад тёплым летним вечером, когда ты, папа, впервые поднял на меня руку. С тех пор пустота всё больше овладевала мной и, наконец, закралась в моё сердце. В последней надежде что-то изменить я просил тебя, вкладывая в эти просьбы все свои оставшиеся душевные силы: "Папа, давай уедем отсюда! Давай уедем с тобой - пусть мама остаётся и живёт с сестрой? А поехали в лес - будем жить там, построим себе дом. Тебе не надо будет ходить на работу...." Но ты уже не слышал меня полностью погружённый в суету бытия.
Я ходил за вами и выл как зверь от тоски и безысходности: "Поиграйте со мной, ну кто-нибудь, поиграйте со мной!" Но вызывал в вас только ещё большее раздражения и ненависть к себе. Я понимал, что больше не нужен вам. Я не должен был рождаться на свет, если вы не были готовы к моему появлению. Но я помнил, помнил, что вы любили меня, но маме я перестал быть нужен тогда, после больницы, а ты избил меня в два года.
Мне уже четыре, но я всё тот же напуганный, ничего не понимающий малыш которому только что исполнилось два. Я не знаю зачем живу и как мне жить. Я хочу быть любимым, но не чувствую любви - лишь пустоту, злобу и ненависть. Я хочу любить, но моя любовь не нужна ни вам, ни другим.
Каждый день эти чувства всё больше и больше охватывают меня. Боль, пустота, безнадёжность, никчемность и ненужность никому, даже своим родителям. Это обычное состояние моего окружающего мира - все одиноки и несчастны, но это и убивает меня. Застывшее выражение моих глаз говорит о том, что у меня в душе. Я уже давно перестал смеяться, мне теперь свойственен резкий, отрывистый хохот. Я теперь живу в постоянном напряжении, готовности к грубости, страхе...
Это состояние стало моим вторым "Я" - я понял, что был рождён с этим страхом, не случайно же я испугался впервые увидев тебя на шестой день моей жизни.
"Моя жизнь кончена, - понял я - в ней ничего не происходит. И уже ничего не сможет произойти. Отец предал меня, а мать никогда не любила. Я одинок и никому не нужен". Однажды такие мысли погнали меня на улицу, подальше от этих дурацких стен в которых царят только неприязнь, равнодушие, уныние и жестокость.
Я вышел наружу - воздух был необычайно чист и свеж. Наступило утро и день обещал быть чудесным, папа сегодня не работает и может быть... Нет... Ничего не произойдёт - всё будет как обычно. Лестница стоит прислонённая к кирпичной стене. Папа уже разобрал старую пристройку и доски, с торчащими из них гвоздями лежат под новой боковой кирпичной стеной. Я смотрел на лестницу, потом взялся за неё руками и поставил ногу на нижнюю ступеньку. Пришла мгновенная радость и облегчение, которые я теперь редко испытываю. Я лез по ступенькам и чувствовал, как вновь начинаю жить. Вот край крыши, отсюда чудесный вид. Встаёт солнце - его диск чуть приподнялся над землёй и его лучи не палят, а приятно согревают моё лицо. Дует свежий ветерок... Как хорошо!
Если бы... Нет, ничего не произойдёт. Ты сам по себе и забудь про всех.
Хлопнула входная дверь - отец вышел во двор. Я весь сжался. Как часто теперь отец убивает такое чудесное состояние единения с природой. Раньше, когда-то давно.... Так давно, что уже нельзя поверить, что это могло быть правдой, папа стоял со мной на руках на вершине горы, мы смотрели на восходящее солнце, нас обдувал ветер, пели птицы, в душе пробуждалась радость, а сердце согревало тепло любви нашей друг к другу и ко всему прекрасному миру.
Нет теперь того мира. Этот человек внизу больше похож на мертвеца. Вот и сейчас он вышел, подставил своё серое, опухшее от сна лицо под лучи восходящего солнца, но они ослепили его. Он отвернулся, сунул в серый, перекошенный рот дешёвую сигарету и прикурил от зажжённой спички. Вонючий дым расплылся в воздухе и стал чувствоваться даже здесь, наверху.
Он посмотрел на меня. Его лицо исказила злость и он что-то крикнул...
Я не понял что мне кричат. В моих глазах вдруг потемнело и я полетел куда-то в черноту. Потом был удар и боль. Острая боль в горле. Я открыл глаза, но заплакать не смог. Я увидел над собой расплывающееся лицо того человека, но уже не мог осознать, что происходит вокруг. Потом я умер.
* * *
Призрак кончил свой рассказ. Отец молча сидел на ступеньке, потухшая сигарета застряла у него между пальцев.
А теперь, папа, - тихо сказал призрак, - я не могу уйти. Боль и пустота мучают меня и не дают мне покинуть этот мир. Я всю свою жизнь любил тебя - единственного человека которому я был нужен. Ты отвернулся от меня, ты предал, а потом убил меня, и я привязан к своей маленькой могиле на кладбище. Я просыпаюсь каждую ночь и брожу по земле не зная цели своего существования. Я ничего не могу получить от этого мира, но всё-таки, что-то меня здесь держит. Я знаю, любовь и тепло теперь недоступны мне, но как же мало они были доступны мне и при жизни. Я пришёл к тебе, папа, чтобы поговорить. Я бы попросил отпустить меня, но я не смогу уйти. Но мне пора, скоро рассветёт и я ухожу - с этими словами призрак удалился к калитке и потом исчез.
Отец молча сидел на ступеньке. Потом встал. Его неподвижное лицо с вертикальной морщиной, прорезавшей лоб, было перекошено болью. Чувство вины и горя непомерной тяжестью давили ему на плечи. В груди горел огонь будто туда вонзили раскалённый гвоздь.
Он зашёл в дом, прошёл в комнату и тихо лёг рядом с мамой. Она проснулась и подвинулась на своей кровати.
Мужчина лежал с открытыми глазами и смотрел в белый потолок над собой. Наверное, несправедливо то, что он лежит в этой комнате в то время, когда его ребёнок... Боль... Вина. Нежность и любовь к своему малышу, и снова - боль, боль, БОЛЬ....
Он закрыл глаза. Он совсем мало спал этой ночью и измученное тело требовало своё. Он полежал немного с закрытыми глазами, потом снова открыл их. Он увидел, как от стены вдруг отделилось белое пятно. Он увидел, что это его сын. Его сын, такой, каким он его запомнил: четырёхлетний, с милым, прекрасным лицом в обрамлении светлых волос. Мужчина удивился и обрадовался:
Привет малыш!
Привет папа - ответил ему сын
Он был не такой как при жизни - с заплаканным, несчастным лицом, и не такой каким его видел отец сегодня ночью - с чёрным пятном посреди горла. Нет. Его малыш был прекрасен. Прекрасен и светел. Его милое, одухотворённое лицо обрамлённое светлыми волосами было доброжелательно и спокойно. Он весь как бы светился изнутри мягким золотистым светом. Он с доброй улыбкой смотрел на папу.
Отец смотрел на своего прекрасного ребёнка и чувствовал как боль в груди отпускает, уходит, на сердце становится тепло и легко, а душу наполняет радость.
- Я так тебя люблю, - он улыбнулся своему сыну
- Я тоже тебя люблю, папа, - ответил ему ребёнок и протянул руку, - пойдём со мной
- Конечно, малыш - ответил отец и крепко сжал его пальцы
Они поднялись вверх, над кроватью, прошли через потолок и крышу, и стали подниматься всё выше и выше в небо. Внизу остался их маленький домик с чёрным отверстием трубы, вокруг стояли другие дома. Светать ещё не начало, но тень, лежащая на земле уже истончалась, таяла, и видно было как облетевшие деревья колышут своими голыми ветвями от дуновения предрассветного ветерка.
Отец перевёл взгляд на своего ребёнка
- Я так тебя люблю, малыш. Мой малыш, - произнёс он с нежностью
- И я тебя, папа, люблю, - отвечал ему ребёнок, - мы теперь всегда будем вместе
- Всегда, - радостно повторил отец, - всегда, обещаю....
Мама проснулась утром от звонка будильника. Она потрогала мужа за плечо, но поняла, что он не спит. Она зажгла свет и увидела, что он лежит на спине ещё тёплый, с закрытыми глазами. Его лицо было спокойно и расслаблено. Он улыбался.