Яшенин Дмитрий Александрович : другие произведения.

О моя дорогая, моя несравненная леди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Через годы и расстояния... С оружием в руках... С любовью в сердце...

Дмитрий Яшенин

О МОЯ ДОРОГАЯ, МОЯ НЕСРАВНЕННАЯ ЛЕДИ...

(АВТОР ИЩЕТ ИЗДАТЕЛЯ)
  
  
  
   Андрею Копысову, моему безвременно почившему брату, и всем остальным, прошедшим горячими тропами Афганистана посвящается этот роман.
  
   Выражаю искреннюю благодарность любезным моим однокурсникам по Литературному институту им.Горького: Юлии Мартынцевой, вдохновившей меня на создание этого романа и Ивану Наумову, оказавшему неоценимую помощь в работе над ним.
  
  
  
   Кто переживши день тот цел домой вернется,
   Дрожать от страха будет день тот вспоминая,
   Не менее дрожа, Криспин услышав имя.
   Настанет завтра день Святого Криспина,
   И тот кто уцелеет, засучит рукава и, обнаживши шрамы скажет:
   "Вот эти раны я получил в Святой Криспинов день".
   Забвенье - стариков удел, но вечно помнить будет он,
   Что в день тот испытать ему пришлось.
   Пусть наши имена у всех прибудут на устах -
   Король и Бедфорд, Эксетер,
   Уорик и Толбот, а также Солсбери и Глостер.
   Пускай за пенным кубком вспомнят их опять,
   Пускай отцы передадут сынам рассказ,
   Пусть память о Криспине дне пройдет через века
   И сохраниться до тех пор покуда жив наш мир
   Но нас самих, запомнят тоже пусть.
   Нас, нескольких счастливых смельчаков,
   Что стали братьями на поле брани.
   Он кровь свою смешал с моею
   И братом сделался родным теперь.
   Те воины в постели, что лежат сейчас,
   Пусть проклянут себя за то что не были средь нас,
   И попредержут пусть язык тех осуждать решившись,
   Кто бился с нами за одно в святой Криспинов день...

"Генрих V" Уильям Шекспир

  
  
  

Глава I

   Преградой волнам и ветрам
   Стена размытого вулкана,
   Как воздымающийся храм,
   Встает из сизого тумана.
  
   Белая гора стремительно летела навстречу.
   С каждой секундой ее крутой, почти отвесный склон неумолимо приближался к нему. Кирилл уже отчетливо различал морщинистые складки расселин, обозначенные густыми, глубокими тенями и кривые, выщербленные клыки скальных выступов, напротив, очерченные острыми солнечными лучиками. Столкновение было неизбежно.
   Поняв это, Кирилл вздохнул, уронил голову на спинку кресла, ниже подголовника и закрыл глаза в предчувствии неотвратимого удара.
   Еще мгновение в салоне было светло, а потом сумрак поглотил его и пол мягко провалился вниз...
   -Дамы и господа! - ожили динамики громкой связи. - Через пятнадцать минут наш авиалайнер совершит посадку в аэропорту города Симферополь...
   Кто говорит, думал он, не открывая глаз, рыжая или блондинка? Наверно рыжая. Этот приятный, густой голос ассоциировался скорее с ней, нежели с ее высокой напарницей, в которой так и сквозила резкость.
   ...-пожалуйста, займите свои места и не забудьте пристегнуть ремни безопасности.
   -Пристегните ремень, пожалуйста! - раздался сверху высокий голос и Кирилл, медленно, словно нехотя, поднял веки и узрел на уровне своих глаз, ну разве что на пару сантиметров ниже, обрез коротенькой синей юбочки.
   Вниз от обреза убегала пара безупречно стройных, словно филигранно выточенных, ножек, украшенных затейливым орнаментом ажурных чулочков. Или колготок? Да нет, чулочков, точно чулочков.
   Визуальная экскурсия в противоположном направлении, естественно, оказалась не такой увлекательной: над пояском форменной юбочки начиналась белая накрахмаленная блузка, скрывавшая невыразительную грудь, а саму ее укрывал форменный же пиджачок, украшенный эмблемой крупнейшей, некогда, авиакомпании в мире. Из отложного воротничка вырастала тонкая шея, увенчанная изящной головкой, идеально правильная форма которой входила в легкий диссонанс с чертами лица.
   Лицо обрамляло коротенькое, светлое каре.
   -Пристегните ремень, пожалуйста! - повторила стюардесса, сопровождая просьбу дежурной вспышкой ровных крупных жемчужин между потускневшим кармином.
   Умаялась, бедолага, закрутилась, подумал Кирилл, защелкивая пряжку, даже губки подвести времени не нашла.
   Он проводил краем глаза ажурные чулочки, проследовавшие далее по проходу, а потом отвернулся к окну.
   После того как лайнер нырнул в облака, смотреть снаружи стало не на что: мимо проносилась слоистая, словно свернувшееся молоко, белая масса. Красные проблески габаритных огней исчезали на мгновение, когда кончики крыльев погружались в молоко, пропадая из виду и заставляя задаться дурацким, в общем-то, вопросом: появятся ли снова?
   Рыжая стюардесса, улыбаясь, продолжала нагружать пассажиров бесценной информацией относительно температуры воздуха в порту прибытия и необходимости перевести стрелки часов на час назад. Температура волновала Кирилла меньше всего, а стрелок на его часах как на грех не было, одни цифры.
   Поэтому он просто смотрел как серебристые крылья вспарывают густую облачную вуаль, жалея, что так и не увидит панорамное полотно Крыма. Елена...
   Она рассказывала ему как это красиво: если самолет входит в воздушное пространство полуострова точно с севера, то внизу сперва проплывает Перекопский перешеек, стиснутый Каркинитским заливом с одной стороны и Сивашем - с другой. Когда видимость хорошая, можно рассмотреть Арабатскую стрелку, отсекающую Гнилое озеро от Азовского моря и стремительно улетающую влево вместе с береговой линией самого Сиваша. Побережье Каркинитского залива столь же резво уходит вправо и вскоре оба моря исчезают из виду, а внизу остается лишь бескрайняя равнина Тавриды, расчерченная на квадраты тонкими штрихами оросительных каналов и лесозащитных полос. К югу, по мере того как лайнер снижается, эти квадраты становятся все больше и больше, исчезая лишь у самого Симферополя, где начинаются лесистые предгорья...
   Нет, не посмотреть ему на Крым.
   Смирившись с этой мыслью, он снова закрыл глаза и стал ждать приземления, прилежно сглатывая, дабы разгрузить барабанные перепонки.
   Солнце вновь заглянуло в салон за пару минут до того как ТУ, задрав носик, коснулся бетонки кормовыми шасси, вздрогнув всем телом. Даже не открывая глаз, Кирилл увидел как сосед, сглотнув, стиснул пальцами подлокотник.
   Сам же он, не шелохнувшись, по-прежнему полулежа в кресле, барабанил пальцами по массивной пряжке ремней безопасности да отсчитывал про себя интервалы стыков бетонных плит: полсекунды, секунда, две...
   Интервалы удлинились совсем уж до неприличия. Сосед отпустил, наконец-то, подлокотник и, выдохнув, потер друг о друга потные ладони... или сухие? Нет, потные. Иначе зачем бы он пару раз, отрывисто, шваркнул ими по штанам, от бедер к коленям? Сухие ладони вытирать незачем. Это - аксиома.
   -Волнуетесь? - приоткрыл он левый глаз.
   -А? - обернулся тот. - А, да нет! Жена вот... нервничала... немного. - и он кивнул на супругу, занимавшую кресло подле окна.
   Скользнув взглядом по ее припухшим векам и маленькому, аккуратному ротику, отворенному на мгновение зевком, Кирилл понимающе усмехнулся: нервы вылились в беспробудный сон, потревожить который смогло лишь касание шасси ВПП.
   Все мужики - сволочи, подумал он, отворачиваясь.
   Самолет, между тем, погасил бешеную скорость пробега и вывернул с полосы на летное поле. Солнечные пятна и тени в салоне сместились, перекроив его геометрию.
   Вдали показалось приземистое здание аэропорта с изящной колоколенкой башни управления. Народ вокруг зашумел, зашевелился. Загремели пряжки ремней безопасности.
   Рыжая, однако, поубавила энтузиазма, напомнив, что пассажирам первого салона придется подождать, пока освободится корма.
   Ничего не поделаешь, за все нужно платить. И за комфорт в том числе, подумал Кирилл, отбрасывая ремень и поднимаясь на ноги. Ухватившись за спинку переднего кресла, он прогнулся назад, разминая спину, а потом снова упал на сиденье. Против порядка не попрешь: сказали вторыми, значит - вторыми...

*

  
   Пашу он увидел как только нырнул в прохладный сумрак зала ожидания. Сумраком, конечно, это выглядело лишь относительно летного поля, залитого жарким южным солнышком...
   Пока желтый аэродромный автобус возвращался за ними, первая партия курортников успела рассредоточиться по залу, и немногочисленные встречающие были видны издалека.
   За прошедшие полгода Паша нисколько не изменился. И одет он был все так же просто и лаконично: черные брюки флотского кроя и белая футболка без цветасто-корявых надписей или радостно скалящихся "звездных" физиономий. И под футболкой все так же внятно читался чеканный рельеф основательно прокачанных мускулов. И густой ежик коротких черных волос, по которым так и хотелось провести рукой, чтобы смахнуть снежные крупинки остался прежним. И широкая улыбка, которую не мог омрачить даже росчерк металлического когтя на правой скуле и выверенное, в меру крепкое рукопожатие за прошедшие полгода нисколько не изменились.
   -Здорово, брат! - Паша как следует приложил его ладонью по плечу, дублируя рукопожатие.
   -Здорово, земеля! - Кирилл постарался дать ему достойный ответ, но получилось плохо.
   -Ну, как добрался?
   -Нормально! Два часа полета и из питерского дождя попал... в дождь крымский.
   -Подметил? Хвалю!
   -Попробуй не подметить. Такая облачность, что никакого Крыма "с высоты птичьего полета" рассмотреть не удалось. - он осмотрелся: - а Лена...
   -Дома ждет. - махнул рукой Паша. - Это полная выкладка или в багаж что сдавал? - указал он на сумку, с которой Кирилл вышел из самолета.
   -Сдавал. Так, еще один баул. Кое-какие малярные принадлежности да комплект номер один.
   -Ну, брат, ты бы еще скубу, что ли прихватил! - рассмеялся Паша, легким движением подняв на плечо сумку Кирилла. - Ладно, пошли, посмотрим: как там твои... малярные принадлежности.

*

  
   Полчаса спустя, забросив в багажник автомобиля чемодан, перенесший перелет не хуже своего хозяина, они вырулили со стоянки аэропорта и, выскочив на трассу, помчались в сторону Симферополя.
   Гладкий, ухоженный асфальт влетал под колеса спортивного купе с тихим, едва различимым шелестом, не досаждая ни машине, ни пассажирам. Вдоль обочины, сменяя друг друга, проносились утопающие в зелени домики крупных сел и желтые, подсушенные уже, квадраты небольших полей. Перебрасывая взгляд из стороны в сторону Кирилл пытался поначалу высмотреть хотя бы один виноградник, но Паша быстро отговорил его от этой затеи. Виноградники появятся позже, сказал он, ближе к горам.
   Вел он безупречно. Крепкие ладони, лежавшие на ободе рулевого колеса на двух- и десятичасовой отметках, почти не отрывались от него. Лишь изредка, выстреливая по встречной на обгонах, он прикасался к рычагу коробки скоростей, переключаясь вниз, а потом снова возвращаясь к верхней передаче. Яркий серебряный трилистник на ступице руля едва заметно покачивался, выдавая работу водителя, не мешавшую ему, впрочем, общаться со своим гостем.
   -Льет! - кивнул он. - Практически каждый день льет. Погоды нынче совсем нет. До обеда - стабильно дождь. С полудня, правда, разъяснивает, как сейчас, но до обеда - льет каждый день.
   -Накрылся, выходит, мой отдых. - вздохнул Кирилл, забрасывая руки назад, за подголовник.
   -А ты сюда, чего, отдыхать, что ли приехал?! - возмутился Паша. - Не, брат, отдыхать тебя сюда никто не звал! Окунешься разок - другой и за работу!
   Кирилл рассмеялся и отвернулся к окну. Кое-где, в тени придорожных деревьев, еще виднелись непросохшие лужи, свидетельствовавшие о том, что погоды здесь нынче и в самом деле стоят нехарактерные для летнего Крыма. В остальном же окружающий пейзаж ни коим образом не выбивался из контуров, обозначенных его воображением. Именно так он и представлял себе Тавриду, где ему до сих пор не доводилось бывать...
   "Мерседесу" не понадобилось много времени, чтобы покрыть расстояние от аэропорта до столицы полуострова. Оказавшись на Объездной дороге, Паша смирил аллюр горячего германского жеребца, чинно преодолев плотный транспортный поток. Лишь вырвавшись на Керченское шоссе, он снова пришпорил скакуна и тот помчался с прежней скоростью.
   Сразу за Симферополем начались предгорья, а вместе с ними - и виноградники. Бегло, на ходу, рассмотрев их, Кирилл пришел к выводу, что на холсте они смотрятся не в пример интереснее. Нет правды в мире, вздохнул он про себя.
   Дорога, меж тем, теряла прямолинейность, присущую ей на равнине, старательно выискивая оптимальное направление между невысокими пока еще горными отрогами и неглубокими пока еще распадками. Возможно другого водителя это и смутило бы, но Паша летел по трассе настолько уверенно, словно видел ее на два поворота вперед. Лишь в паре мест он напряг тормоза, сбавив скорость. Один раз это случилось около высокой белой скалы, высившейся посреди всхолмленной предгорной равнины.
   -Белая гора. - сказал он, указывая на скалу.
   Отвесный склон, рассеченный глубокими морщинами расселин и впадин, отозвался в памяти Кирилла смутным эхом, источника которого он различить не мог сколько ни пытался.
   Некоторое время это эхо увлекало его, однако после того как "Мерседес" взял очередной перевал, и впереди блеснуло огромное, свинцово-серое полотно, размалеванное яркими солнечными бликами, диковинная гора сама собой уступила место новому зрелищу.
   Машина, как слаломист неслась вниз по извилистому, крученому серпантину, а Кирилл разглядывал море, наметанным взглядом пытаясь ухватить едва приметные детали, штрихи, нюансы, способные отличить этот пейзаж от множества других виданных им и в натурах и на холстах. Солнце едва перевалило зенит и горы были нейтральны, не отбрасывая теней и не оказывая существенного влияния на окружающий вид. Ландшафт невысоких приморских хребтов читался безупречно.
   -Что, Айвазовский заговорил? - Паша мгновенно уловил его интерес, проскользнувший то ли в профессиональном прищуре глаз, то ли еще в чем и не замедлил блеснуть наблюдательностью.
   -Заговорил. - не стал отрицать очевидного Кирилл. Он не спускал глаз с приближавшегося моря. Ему не хотелось упустить неуловимый момент, когда цвет полотна изменится и оно, будто по мановению волшебной палочки, из свинцового превратится в синее. Или черное?
   -Нормально! - улыбнулся Паша, аккуратно заправляя машину в очередной вираж. - Значит, процесс пошел! Значит, постой отработаешь. Кстати, у нас же, здесь, - музей. Ты в курсе?
   -В курсе. - кивнул Кирилл, подавляя вздох разочарования: словно оправдывая свое название, момент так и остался не уловленным: морская панорама сменила цвет в одно мгновение, в который уже раз сохранив секрет перевоплощения: выйдя из виража, машина понеслась к ослепительно-синей бухте, такой же синей, как и все море до самого горизонта. - Я на этот музей уже заранее настроился. Если Лена меня окончательно не запашет и у меня найдется минутка, чтобы съездить в Феодосию...
   -Да, не бойся! - расхохотался Паша. - Я присмотрю, чтобы она не эксплуатировала твой гений круглые сутки напролет! И в Феодосию мы обязательно выберемся... да, кстати, вот мы и дома.
   Он притопил педаль тормоза и дорожный знак КОКТЕБЕЛЬ "Мерседес" миновал, обмахивая стрелкой спидометра шестидесятикилометровую отметку.

*

   -За встречу!
   -Ура!!! - празднично зазвенел хрусталь и шальные брызги шампанского окропили салатницу с оливье.
   Убавив вино наполовину, Кирилл поставил бокал на стол и поднял глаза.
   Елена сидела напротив него. Нет, она в отличие от мужа за прошедшие полгода изменилась довольно сильно. Стала какой-то... другой. Кирилл не мог подобрать слова, точно описавшего бы, выразившего бы изменения, произошедшие с ней. Не мог и чувствовал, что это его задевает. Как художника, разумеется...
   ...Она встретила их на террасе.
   Как только машина оказалась внутри ограды усадьбы, взгляду Кирилла предстал изящный двухэтажный домик на высоком каменном цоколе, который, пожалуй, можно было засчитать еще за один этаж. Выстроенный, по всей видимости, на месте старого, дом был настолько грамотно вписан в плавный уклон старого тенистого сада, что казался ровесником могучих дубов и раскидистых платанов, а не современником "Мерседеса", нырнувшего в темную пещеру гаража, высеченную в каменной толще цоколя. Дом не спорил с природой, не навязывал ей своего главенства, не подминал ее под себя пышными формами. Напротив, все в нем было подчинено гармонии с ней, со старыми деревьями и, конечно же, с угловатой, колючей вершиной Карадага, дрожавшей в раскаленном полуденном мареве, создавая фон композиции.
   Придирчиво осмотрев особняк, Кирилл согласился, что его вполне можно назвать замком...
   После традиционных охов-ахов, обниманий, похлопываний по спине и дружеских (строго с разрешения мужа!) поцелуев в щечку, хозяйка повела его в дом. Показав гостю его комнату (солидные габариты и роскошный гарнитур - в базе, из опций - вид на море и Карадаг), Елена предложила ему небольшую экскурсию. Просто так, чтобы не скучать в ожидании приглашения к столу. Они прошлись по четырём спальным комнатам верхнего этажа из которых самая большая, с шикарным балконом на море, естественно принадлежала хозяевам, и спустились вниз. Здесь доминировала огромная, в полдома гостиная, с которой соседствовали столовая и библиотека. В последней, наряду с огромными книжными стеллажами, подпиравшими потолок, разместились классический зеркальный бар и массивный бильярдный стол.
   В целом же, закончив экскурсию в гостиной у накрытого стола, Кирилл пришёл к выводу, что внутреннее пространство дома слегка... перегружено. Хозяева словно боролись с какой-то, видимой им одним пустотой, стараясь поплотнее заполнить комнаты мебелью, а коридоры - всевозможными вазами, тумбами и прочими забавными, но непрактичными предметами.
   Уже оказавшись в гостиной, он обратил на это внимание Елены.
   -Ты находишь? - удивилась она. - Странно, а я почему-то никогда этого не замечала. Кстати, узнаешь? - и она указала на небольшой рисунок, висевший на стене.
   Подойдя к нему Кирилл улыбнулся. На простом картонном листе, обрамленным изящной рамочкой, яркое, полуденное солнце, сверкавшее где-то в зените, проливало свои лучи на широкую морскую равнину. На переднем плане равнину замыкал берег, изогнутый длинной лукой. В центре, на берегу, стоял могучий, вековой дуб. Все, и его корни, тугими жилами вспучивавшие песок, и его ветви обнимавшие небо, и его темная, грубая, посеченная ветрами кора излучали силу и мощь. А вокруг дуба, обивая и льня к нему, струилась тоненькая лиана, терявшаяся затем в раскидистой кроне. И там где нежный побег, усыпанный цветами, соприкасался с жесткой шершавостью темной коры, та светлела и теплела...
   -Сохранили?
   -Спрашиваешь! - возмутилась Елена.
   -К столу! - скомандовал Паша...
   ...Кирилл едва успел осушить бокал, как хозяин поднял бутылку шампанского, прохлаждавшуюся в ведерке со льдом и освежил хрусталь.
   -За Карибы?! - улыбнулась Елена.
   Кирилл поднял бокал и украдкой взглянул на рисунок. Нет, как ни крути, а она сильно изменилась...
   А застолье, между тем, шло своим чередом.
   Наравне с хозяевами, за столом, в добрых патриархальных традициях восседала немногочисленная домашняя челядь.
   Мария Ивановна, красивая крупная женщина либо только еще подбиравшаяся к пятидесятилетнему юбилею, либо едва миновавшая его живо напомнила Кириллу "Русскую Венеру". Та же тяжелая славянская стать, то же ощущение здоровой, обузданной силы во всем теле. И лишь темно-русая коса, уложенная на голове наподобие короны в старорежимном, советском стиле, нарушала цельность образа. Распустить бы ее да одежды поубавить. И можно в сауну. Кустодиев в стиле модерн.
   Гордая, прям как у образцового курсанта осанка, плохо вязалась с теплом больших карих очей женщины. Когда она выслушивала очередную просьбу Лены (распоряжение - не вполне уместное в данном случае определение), из уголков ее глаз разбегались солнечные лучики морщинок. Чувствовалось, что в этом доме она претендует на более значимую роль, нежели простая прислуга. Так оно, в общем-то, и было на самом деле. Мария (она сразу же попросила Кирилла забыть о ее отчестве, сказав, что приберегает его для подчиненных) совмещала обязанности горничной и повара, а в длительные периоды отсутствия хозяев превращалась в домоправительницу, ведая всем хозяйством.
   Пару в этом непростом деле (и только в нем, если Кирилл правильно все понял) ей составлял Федор Петрович. Привязать его к какому-то конкретному полотну оказалось сложнее. Он, скорее, представлял собой собирательный образ этакого бывалого, матерого, потрепанного, но не сломанного жизнью мужика. Твердо знающего, в чем ее, жизни, смысл, но не торопящегося оповещать о своем знании всех и каждого. Может в силу элементарного недоверия ко всем и каждому, а может - в силу присущей ему немногословности.
   Петрович (он как раз предпочитал обращение по отчеству, приберегая свое имя неизвестно уж для кого) судя по всему обогнал Марию на десяток лет. Хотя, запросто могло оказаться, что это - лишь видимость, печать жизненного опыта, отмеренного не столько годами, сколько километрами, пройденными за эти годы. Чувствовалось, что он как следует поскитался по свету и наверняка - за казенный счет. В хорошем смысле слова. В любом случае, его крепкая, мускулистая фигура внушала уважение. И даже зависть. Не факт, что в его годы сам будешь выглядеть так же, подумал Кирилл. Клетчатая ковбойская рубашка туго обтягивала широкий разлет плеч, а в треугольнике расстегнутого ворота виднелась порядком застиранная морская тельняшка.
   Портрет завершало загорелое, обветренное лицо, широкое и чуть плосковатое, с носом, не то чтобы откровенно свернутым набок, но явно сломанным и неважнецки залеченным во времена оны.
   Насколько понял Кирилл, в хозяйстве Петрович умудрялся совмещать плохо совместимые профессии садовника и водителя, обихаживая одновременно и сад и гараж. А, кроме того, охранял усадьбу.
   Говорил Петрович мало, уделяя больше внимания своей тарелке, чем круговороту светской беседы. Елена, легко, без малейшего стеснения посвящавшая Кирилла в маленькие домашние тайны, сообщила, что в отличие от Марии, неизменно трапезничавшей вместе с ними, водитель-садовник предпочитал отдельный стол в собственной комнате. Он полагал, что трансляция футбольного матча по спортивному телеканалу - несравненно лучший аккомпанемент для приема пищи, нежели пустопорожний бабский треп. И к столу общему выходил с большой неохотой и лишь в особо торжественных случаях.
   В общем, присмотревшись к ним обоим, Кирилл пришел к выводу, что в этой паре именно Мария Ивановна претендует на роль капитана. Ну а Федор Петрович - классический, выверенный до последнего штриха, боцман. Сильный, спокойный, уверенный в себе, немногословный и чуточку мрачноватый работяга-исполнитель, который запросто мог бы стать и капитаном, но не хочет. Не не может, в именно - не хочет. В виду отсутствия перспективы дослужиться до адмирала. А без перспективы - на кой оно, капитанство, ему нужно?
   Да, сидя здесь, перед распахнутыми в остывающий июльский вечер окнами, было непросто избавиться от морских ассоциаций. Далекое, прикрытое колышущейся завесой старинного сада, море, тем не менее, господствовало в широком, панорамном пейзаже, раскинувшемся до самого горизонта. Оно являлось, одновременно, и фоном пейзажа и самым ярким его штрихом, элементом, притягивавшим все внимание Кирилла.
   Он не видел Черное море уже... года четыре. А то и все пять. Да, действительно, последний раз - за год до армии. Тогда они, все вместе, с дядей Славой, тетей Наташей и Машкой, отдыхали в Хосте.
   А Черное море здесь, у берегов Тавриды, он не видел вообще никогда.
   Другое дело...
   -Фильм-то сделали? - спросил он.
   -Фильм? - не понял Паша. - Какой еще фильм?
   -О Карибских приключениях. Если я ничего не путаю, ты вообще-то обещался прислать мне экземплярчик.
   -Ах, черт! - хлопнул себя по лбу Паша. - Совершено из головы вылетело!
   -Вылетело, что надо прислать мне экземплярчик или вообще - что надо сделать фильм? - уточнил Кирилл.
   -И то и другое, если честно. Ну ничего, дай только время - обязательно сделаю...
   -О-о! - понимающе протянула Елена. - Вот так всю жизнь: дай только время - все сделаю! Милый, если бы ты обработал хотя бы половину из того, что мы наснимали, ты бы уже заткнул за пояс Жака-Ива Кусто!
   -Цыц, женщина! - Паша припечатал кулаком стол. - Давай-ка лучше кассету тащи.
   -Кассету! - воскликнула Елена. - Давайте смотреть кассету!

*

  
   -Отдать концы!
   -Не каркай!
   -При чем тут - "не каркай"? Веревку вон ту, отвяжи.
   Палуба резко качнулась и картинка на экране качнулась следом за ней.
   -Осторожнее, черти!

* *

   По зыбям меркнущих равнин,
   Томимым неуемной дрожью,
   Направь ладью к ее подножью
   Пустынным вечером - один.
  
   -Отдать концы!
   -Не каркай!
   -При чем тут - "не каркай"? Веревку вон ту, отвяжи.
   Палуба резко качнулась и Лена испуганно ухватилась за поручень:
   -Осторожнее, черти!
   -Не боись, жена. - усмехнулся Паша, отдавая последний швартов. - Не утопим.
   -Ага! Не утопим! Чуть камеру не уронила.
   -Ну так сядь. Не стой столбом. - усмотрел в случившемся именно ее вину Паша.
   Бросив швартовую петлю на палубу, он махнул рукой Эрнесто и тот, поддав газу, начал медленно пятиться кормой от причала. Вдоль бортов заскользили рваные, неопрятные клочья, намотанного на винт воздуха. Кирилл смотрел на них, стоя на носу "Пинты" и вспоминал, что это, вроде бы, означает, что винт уже порядком поизносился и имеет место кавитация...
   -Сэр, будьте любезны произнести спич, соответствующий моменту. - Лена, сидевшая на канатном ящике перед рубкой и старательно скользившая по кругу видеокамерой, взяла его на мушку.
   Кирилл усмехнулся и выудил из объемистой сумки, лежавшей у его ног на палубе, бутылку пива.
   -Семь футов под килем! - торжественно произнес он, обезглавив бутылку и убавив ее содержимое изрядным глотком.
   -Нет ну вы полюбуйтесь на него! - возмутился Паша, выныривая на нос яхты из-за рубки. - Не успели отчалить, а он уже вовсю разогревается!
   -Подеритесь еще. - посоветовала Лена.
   -Всенепременно! Дай только время...
   -А повод?
   -А повод найдется!

*

  
   Лена расхохоталась и чуть не опрокинула ром.
   Кирилл вовремя подхватил бутылку и, отодвинув ее на безопасное расстояние, сказал:
   -Классно. Но я лучше знаю.
   -Давай! Трави! - велел Паша, наполнив стаканы
   -Короче: встречаются две акулы и одна другой говорит: "Слушай, тут в соседней бухте дайверы ныряют, поплыли - пообедаем". А другая ей и отвечает: "Не, не охота". "А чего так?", спрашивает первая. "Да я тут на днях проглотила парочку, так до сих пор изжогой мучаюсь!", отвечает вторая. "Дура ты! говорит ей первая, их же чистить нужно!"
   -Ага! - воскликнул Паша. - Зачет!
   Лена, растеряв последние силы, только держалась за живот, словно боясь надорваться от смеха.
   -Сия история, в равной степени поучительная и печальная, навевает очередной тост. - объявил Паша, строго покачав пальцем. - Адмирал! - обернулся он.
   Эрнесто, плохо понимавший: что так сильно веселит его друзей, воспользовался паузой в застолье, чтобы повернуть шампуры над костром и окропить вином шипевший на них шашлычок.
   Однако призыв заставил его вернуться к столу, точнее - скатерти, расстеленной на песке, и вооружиться стаканом рома.
   -Итак, господа, за то, что б число погружений равнялось количеству всплытий! - провозгласил Паша.
   -Ура!
   Эрнесто по своему обычаю помянул Деву Марию. Дайверы по своему - промолчали.
   После этого капитан снова проверил шашлыки и, найдя их годными к употреблению, выдал каждому по горячему шампуру...
   ...Разделавшись со своей порцией, Кирилл прилег возле скатерти-самобранки.
   Прощальный вечер удался на славу.
   Он взял камеру, оставленную Леной на краешке скатерти, где ее не могли случайно окатить ни горячительными, ни прохладительными напитками. Включил и медленно повел по кругу...
   Солнце устало скатывалось за горизонт, отсеченный далеким лесистым мысом. По волнам беззаботно скакали алые зайчики так и норовившие выбраться на бледно-желтый, почти белый песок. Пальмы заштриховали пляж длинными черными тенями. "Пинта", прихваченная швартовом к одной из них, лениво покачивалась на плечах едва заметного прибоя. Ее капитан сидел возле костра, бдительно присматривая за очередной порцией мяса. При этом в одной руке он держал стакан с ромом, изредка посматривая сквозь него на краснеющий солнечный диск, а в другой - толстенный тубус китайской залповой петарды, одной из многих, припасенных Пашей для прощального салюта. Кирилл представил: что станет с шашлыком, если Эрнесто уронит петарду в костер и последовательно сработают двадцать мощных зарядов.
   Он улыбнулся и, миновав порядком уже разоренный стол, навел объектив на своих друзей.
   Паша сидел напротив него, по другую сторону скатерти-самобранки, а Лена лежала, свободно вытянув ноги и пристроив голову на груди мужа. Он одной рукой упирался в песок, сохраняя равновесие, а другой рыхлил, лохматил, вспенивал ее локоны, бережно запуская в них пятерню, плавно приподнимая белопенное руно и позволяя ему водопадом соскользнуть вниз.
   Заметив любопытный глазок видеокамеры, Паша вскинул вверх руку классическим жестом Черчилля.
   -Какое будет ваше слово, сэр? - улыбнулся Кирилл.
   -Итак! - Паша аккуратно отстранил жену и, с натугой поднявшись на ноги, взял стакан.
   -Сядь! - попросила Лена. - Рухнешь же сейчас!
   -Цыц, женщина! - отмахнулся он от нее. - Итак, пьем за снайперов и художников, за чистую и глубокую воду, за лето и новую встречу, за море и горы!
   -Ура!!!
  
  

Глава II

   И беспечно я лил на баранину соус "ткемали",
   И картинки смотрел по утрам на обоях чужих,
   И меня принимали, которые не понимали,
   И считали, что счастье является качеством лжи.
  
   -Товарищ майор.
   Лука спал.
   Мне пришлось встряхнуть его за плечо:
   -Товарищ майор!
   Он вздрогнул и открыл глаза.
   Турбины еще гудели, но уже без прежнего надрыва. Казалось - в салоне вертушки почти тихо. Лука встряхнул головой, разбрызгивая по сторонам остатки сна:
   -Прибыли?
   -Так точно. - ответил я.
   -Хорошо. - зевнул он.
   Дверь пилотской кабины распахнулась. Мрачный, явно недоспавший перед вылетом капитан доложил:
   -На месте.
   -Благодарствую. - кивнул Лука и прибавил мне: - выводи. Строй.
   Сам он выбрался из машины последним. Мы с Корнеевым успели построить взвод и ожидали дальнейших распоряжений.
   Майор прошелся перед строем, глядя поверх наших голов. На вершины, подставлявшие безоблачному небу свои снежно-белые шапочки. Ему нравилось наблюдать как эти шапочки, следуя смене времен года, то увеличиваются, стекая вниз белым кружевом ледников и снежников, то, напротив, - уменьшаются, обнажая красновато-коричневые склоны гор. Это зрелище, привычное местным жителям как разлив Волги обитателям ее низовий, представлялось ему самому необычным и удивительным. Так говорил Лука.
   Ниже вершин, в межгорной седловине, притаился перевал, открывавший путь на восток.
   Сам перевал отсюда не был виден. Лишь дорога, змеившаяся по горному склону, выдавала его местоположение где-то там, под самой кромкой ледников. Она начиналась возле небольшого кишлака, на окраине которого приютилась наша опорная база. Два десятка палаток, растянулись по обеим сторонам равностороннего квадрата. С внешней стороны их прикрывали несколько запыленных грузовиков. Между палатками лежал плац. Его дальний конец был приспособлен под вертолетную площадку. Помимо двух наших "Ми-8", здесь стояли еще три их близнеца и один, довольно потрепанный "Ми-24". Вокруг последнего суетилось полдюжины авиаторов.
   Закончив инспекцию окрестностей, Лука остановился передо мной.
   -О! - сказал я, прежде чем командир успел открыть рот.
   Майор обернулся и увидел Трофимова, шагающего к нам через плац со своим сержантом.
   -Здравия желаю! - Козырнул старлей, подходя.
   -Приветствую. - Ответил Лука. - А где Тарасов?
   -В своем генеральском шатре. - Махнул через плечо Трофимов. - Вовремя прибыли: завтрак только-только подоспел.
   -Послужи с мое в разведке, сынок, будешь знать - как всюду прибывать вовремя! - Усмехнулся Лука.
   -Ага. Давай своих бойцов в столовую, а сам к подполковнику.
   Майор обернулся к Корнееву:
   -Двигай на завтрак.
   -Проводи. - велел Трофимов своему сержанту.
   Тот козырнул, сделал знак следовать за ним и повел взвод к палатке, над которой поднимался дымок полевой кухни.
   Мы направились в противоположную сторону. К генеральскому шатру.

*

  
   -Здравия желаю!
   -Здорово! - подполковник оторвался от карты, расстеленной на штабеле оружейных ящиков, и шагнул нам навстречу.
   Возле раскладного, походного столика, приютившегося в углу, хозяйничал солдатик в белом поварском переднике.
   -Свободен. - кивнул ему Тарасов, радушным жестом приглашая нас к трапезе.
   -А где остальные? - спросил Лука, когда палаточный полог опустился за вышедшим. Стол был сервирован на четверых.
   -Ожидал увидеть здесь полное офицерское собрание? - усмехнулся Тарасов. - Обойдемся без них! - махнул он рукой. - Нехай занимаются личным составом. Ты лучше скажи: как сами-то добрались?
   -В смысле: как долетели? - уточнил майор. - Нормально долетели. Я даже глаза прикрыть успел. А то всю ночь - как белка в колесе. А что?
   -Да нет, ничего. - пожал плечами подполковник. - Просто духи опять... расшалились. Вчера вон чуть "двадцать четвертую" машину не свалили. Еле до нас дотянула. И у соседей на днях несколько обстрелов было.
   -О! Значит точно - весна пришла. - сказал я. - Начали духи шалить - самый верный признак того, что перевалы открываются.
   -Да уж! - с чувством ответил Трофимов. - Вернее не придумаешь. Перевалы открываются, караваны потихоньку просачиваются, зимний дефицит боеприпасов у духов заканчивается.
   Лука лишь пожал плечами. Он не видел смысла ни оспаривать, ни подтверждать азбучные истины.
   Тарасов наполнил стопки. Мы выпили и некоторое время молчали, сосредоточенно зажевывая горькую.
   -Ну, а как там наши? - спросил, наконец, майор. - Слышно что новое?
   -Идут. - кивнул Тарасов. - Уже где-то совсем рядом.
   -Не прозеваем? Сам знаешь - им бы только перевал проскочить. А потом ищи их как тот ветер в поле.
   -Не прозеваем. - убежденно ответил подполковник. - С той стороны сообщают, они еще на подходе. Если сегодня перекроем перевал - никуда они от нас не денутся.
   Лука кивнул.
   -А что еще хорошего с той стороны сообщают?
   -Да так. По мелочам все.
   -Ну, по крайней мере, что караван несет сведения есть?
   -Есть.
   -Ну и?
   -Да как обычно: "Стингеры", мины и прочую дрянь. Ничего особенного.
   -А ядерное оружие?
   -Ядерное оружие? - переспросил Тарасов, пристально взглянув на него. - Насколько нам известно, ядерного оружия караван не несет. - покачал он головой. - Хотя...
   Я открыл было рот, но оказавшись на перекрестье взглядов, стушевался и оставил вопрос при себе.
   Подполковник еще раз взглянул на Луку.
   -Ладно, считай, - успокоил. - сказал тот.
   -Не торопись.
   -То есть?
   -Успокаиваться не торопись.
   -А что случилось?
   Подполковник переглянулся с Трофимовым. Встал из-за стола и, подойдя к карте, махнул нам рукой:
   -Идите-ка сюда, мужики.
   Мы окружили двухкилометровку. Тарасов ткнул карандашом в небольшой населенный пункт:
   -Сейчас мы здесь. - карандаш скользнул по карте, описав хитроумный зигзаг. - Это - дорога к перевалу. А это сам перевал: - карандаш остановился на характерном топографическом крестике, умостившемся на горной хребтине, между двумя пиками. - Такая вот диспозиция на данный момент. - подполковник остановился.
   Я смотрел на него, ожидая продолжения. До сих пор никаких откровений не прозвучало. Эта диспозиция стояла у меня перед глазами уже трое суток. Перевал, изученный по картам и аэрофотоснимкам воздушной разведки, казался едва ли не исхоженным собственными ногами. И хотя натура, неизбежно, должна была внести коррективы, я уже с высокой степенью точности знал, как расположить имеющиеся в наличии силы. Чтобы максимально надежно запереть горный проход. Чтобы шакалы, подкрадывавшиеся с той стороны, поглубже засунули свою голову в ловушку, прежде чем она захлопнется и их участь будет решена.
   В конце концов, Тарасов мог и не пойти наверх сам.
   И командовать ротой пришлось бы майору.
   Не знаю как он, но я точно был бы не в претензии.
   -Вот здесь, на юге, - глухая стена: ни одной лазейки. - продолжил подполковник, скользнув карандашом по волнистой линии горного хребта. - А вот здесь, на севере, прямо за вершиной, ограничивающей перевал, чуть ниже его, имеется небольшая... тропинка...
   -Тропинка? - с нажимом произнес Лука.
   -Да, небольшая такая тропка. Местные перегоняют по ней стада на дальние пастбища.
   -И - что? На нее можно выйти с той стороны?
   -Да, можно.
   -Твою мать! - покачал я головой. - А почему мы не знали о ней раньше? Почему ее нет на карте?
   -Да мы о ней и сейчас-то совершенно случайно узнали. Один местный рассказал. А карта... - подполковник пожал плечами. - Да разве ж на карте каждую... лазейку отметишь?! Доподлинно известно: нет еще такой карты, где каждая тропинка была бы отмечена...
   -У нас - нет. - возразил я. - А у душманов...
   -Да и духов - тоже нет. Их проводники, из местных, всю эту топографию в голове держат, бумаге не доверяют.
   -Верно. - согласился Лука. - Потому-то они и умудряются просачиваться по самым непроницаемым абрисам. И наносить удары с самых неожиданных направлений. Да. - он склонился над картой, рассеянно поглаживая пятерней гладковыбритую щеку. - Обрадовал! Прямо скажем: обрадовал. Ну, и что же нам делать с этой тропинкой?
   -Прежде всего - не паниковать! - строго покачал карандашом Тарасов. - Во-первых, тропинка эта скорее всего еще лежит под снегом. Местный сказал: в этом году ей еще не пользовались. В отличие от основного перевала. А во-вторых, она же совсем маленькая. Караван едва ли сможет пройти по ней.
   -Маленькая, говоришь? - усмехнулся Лука. - Это радует. Правда мой опыт подсказывает, что духи нечасто используют в своих караванах грузовики с БТРами. А простому ишаку шоссе и не нужно. Простой ишак и тропинкой обойдется.
   -Твоя правда. Ишак - существо хитрое. А значит, - подполковник пожал плечами. - Сколь бы пренебрежительно мы не относились к этой лазейке, ее в любом случае необходимо запечатать.
   -Даже если она еще под снегом?
   -Лука, ну ты же не маленький! Поговорку про то, кого Бог бережет, должен был уже на собственной шкуре проверить. И не раз. Если тропа под снегом - зафиксируй этот жизнеутверждающий факт, дождись сигнала отбоя и спускайся вниз. Если нет - перекрой ее так чтобы ни один ишак не проскользнул и все дела.
   -И все дела... - эхом повторил я.
   Лука посмотрел на меня. Потом усмехнулся и спросил:
   -Я так понимаю, товарищ подполковник, это можно считать приказом к выступлению?
   -Так точно, товарищ майор. - ответил Тарасов. - Берите Чижова с половиной его взвода, проводника и вперед.
   -Полвзвода? - переспросил Лука, вопросительно заломив бровь.
   -Да, полвзвода. - подтвердил подполковник. - Повторяю: шансы на то, что караван пойдет по твоей тропе, а не по основному перевалу - минимальные. Пойми, ну не могу я отправить целый взвод лишь затем, чтобы он полюбовался горными пейзажами, в то время как на перевале у меня каждый ствол будет на счету! В конце концов, - прибавил он, выдержав паузу, - никто не запрещает тебе взять лучшую половину взвода: Корнея, и вообще всех кого сочтешь необходимым.
   -Спасибо! - от души поблагодарил Лука. - Спасибо, что не отправляешь меня на высоту без снайперов и пулеметов.
   -Пожалуйста! - от души ответил Тарасов. - Ты же знаешь, я - добрый. Ну, что, по последней? - кивнул он в сторону оставленной трапезы.
   -Типун тебе на язык! На посошок, стремянную и по коням!

*

  
   Мы вышли из палатки Тарасова и направились к столовой.
   Майор молчал, сосредоточенно глядя себе под ноги. Лишь время от времени он поддевал носком сапога камушки, попадавшиеся на дороге.
   Я смотрел на снежные вершины, под которыми притаился перевал. Желание мое сбылось быстрее, чем можно было представить. Если Лука будет старшим...
   -Как думаете, товарищ майор, - прервал я молчание, когда мы подошли к столовой, - сунуться к нам духи или действительно... полюбуемся на горные пейзажи и домой?
   Он отвернулся и посмотрел на далекие белые пики. Потом взглянул на меня и, усмехнувшись, спросил:
   -Что, Чижик, драки хочется?
   -Ну, не то что бы так уж хочется. - я вдруг сообразил, что веду себя как сопливый пацан. - Но и без дела ноги топтать тоже не охота! Если уж идем на высоту, хотелось бы... - я замолчал.
   Лука почти минуту смотрел на меня, ожидая, что я скажу: чего же мне все-таки хотелось бы.
   -Посмотрим, однако, - пожал он, затем, плечами, откинул брезентовый полог и заглянул в палатку: - Рота, подъем!

* *

   И над живыми зеркалами
   Возникнет темная гора,
   Как разметавшееся пламя
   Окаменелого костра.
  
   Он вздрогнул и открыл глаза.
   -Рота, подъем!! - с нескрываемым удовольствием пропел Паша, стоявший над ним. - Третий раз не повторяю! - предупредил он. - Скидываю на пол.
   -Испугал, блин. - простонал Кирилл, усаживаясь на кровати. - Сколько времени? - он поискал глазами часы, но не нашел.
   -Почти восемь.
   -Почти восемь?! - ужаснулся Кирилл. - Да ты, что - садист что ли?! Поднимать ни свет ни заря после такого застолья!
   -Давай, давай! Скатывайся с койки! Хорош дрыхнуть! - безжалостно тормошил его Паша. - Не так поздно мы вчера и легли. Пойдем-ка лучше искупнемся, хмелюгу поганую смоем.
   -Это так срочно? - скривился Кирилл, слезая, тем не менее, с роскошной итальянской кровати, именовать которую койкой было, по меньшей мере, бестактно. - Что, после завтрака море уже платное будет?
   -После завтрака - совсем не тот кайф! - отмахнулся Паша перебрасывая ему спортивные штаны, извлеченные из распакованного Марией чемодана. - Сейчас море знаешь какое! Тишь-гладь - Божья благодать! Солнце еще не печет, бриз еще не разошелся, волну не развел, вода как слеза чистая. Красота! А после завтрака уже совсем не то будет. Я так вообще - только с утреца купаться хожу.
   -А я так и днем не брезгую. - ответил Кирилл, вешая на плечо большое махровое полотенце...

*

  
   -Ну что, понял: какое удовольствие проспать хотел? - спросил Паша, выходя из воды.
   Кирилл молча кивнул.
   Он уже выбрался на берег и смотрел теперь как оседает взбаламученный песок. Поверхность моря была гладкой как стекло, и было прекрасно видно как песчинки, поднятые пловцами, кружатся в кристально прозрачной воде и падают вниз, занимая свое место на рифленой, словно стиральная доска песчаной равнине дна.
   Весь мир кругом был кристально прозрачным, с каким-то, казалось, даже отзвуком хрусталя. Поверх кристально прозрачного моря лежало прохладное небо, кристально прозрачное до самого горизонта, необычайно далекого и четкого в эти утренние часы. Такого далекого и четкого, каким он никогда не бывает в полдень, размытый дрожащим маревом нагретого воздуха.
   Позади высилась острая, угловатая, колючая вершина Карадага. В кристально прозрачном небе она чудилась вычерченной рукой талантливого графика.
   И, казалось, эта кристальная прозрачность, заполняет собой весь мир, не оставляя пустым ни единого уголка ни вокруг ни внутри: короткий интенсивный заплыв, полностью освободил его от муторного похмельного осадка, оставив в душе ощущение сверкающей, поистине хрустальной чистоты и ясности.
   Кирилл поднял полотенце и несколькими движениями смахнул не просохшие капельки воды.
   -Ну что, домой? - спросил он.
   -Нет. Сначала к Ахмету зайдем, вылакаем по кружечке пивка для полного счастья.
   -А кто такой Ахмет?
   -Да так, татарин один знакомый. - пожал плечами Паша. - У него шашлычная здесь неподалеку. Пошли. Он еще не открылся, но для постоянных клиентов, надо думать, исключение сделает.

*

  
   Шашлычная Ахмета располагалась возле пляжа, выходя на него большой каменной верандой, накрытой плетеной, тростниковой крышей, способной, пожалуй, защитить посетителей от солнца, но не от дождя. Веранду заполняли традиционные для летних кафе пластмассовые столики и стульчики.
   Постучав в дверь, за которой, видимо, располагалась кухня Ахмета, Паша занял ближайший к выходу столик.
   Ожидание не затянулось сверх меры. Через пару минут дверь распахнулась и к ним вышел невысокий, практически круглый хозяин шашлычной в халате и тюбетейке.
   -Паша, дорогой, рад тебя видеть! - улыбнулся он гостю.
   -Взаимно, Ахмет.
   -Как здоровье твоей бесценной супруги?
   -Аллах миловал. - кивнул Паша. - Знакомься: Кирилл, мой товарищ.
   -Армейский? Так - нет? - спросил хозяин шашлычной, протягивая руку.
   -Ну, вроде того. - усмехнулся Кирилл, отвечая на рукопожатие.
   -Это хорошо! - резюмировал Ахмет и осведомился: - шашлык будем делать? Так - нет?
   -Нет, Ахмет. Шашлык ждать больно долго. - покачал головой Паша. - У тебя, поди, и мангал-то еще холодный? Нет? Вот видишь. Ты нам сейчас лучше пивка холодненького по кружечке организуй.
   -А шашлык ждать не будете?
   -А на шашлык мы к тебе вечерком, все втроем, с Аленой, придем. - утешил его Паша и шашлычных дел мастер удалился с довольным видом.
   Вскоре он вернулся с подносом, на котором стояли два бокала с темным пивом под высокой белой шапкой и тарелочка жареного арахиса.
   -Надолго приехали? - спросил он Кирилла, выставляя угощение на стол.
   -На пару - тройку недель. - пожал тот плечами.
   -Издалека?
   -Из Санкт-Петербурга.
   -О! - Ахмет уважительно покачал головой и обернулся к Паше: - счастливый у тебя товарищ.
   -Это еще почему?
   -Погоду хорошую нам привез. Так - нет?
   -Ты о чем, Ахмет? - удивился Паша.
   -Как о чем? За весь месяц сегодня первый день дождя с утра не было. Так - нет?
   -Да, действительно. - Паша покачал головой, словно очнувшись и осматриваясь по сторонам другими глазами. - Смотри-ка ты: даже не заметил! - удивился он сам себе.
   Торжественно кивнув, хозяин шашлычной забрал поднос и удалился.

*

  
   ...Елена ждала их на террасе.
   Она сидела в шезлонге, и бодрый утренний бриз забавлялся ее длинной юбкой, заставляя белый подол без конца скользить по загорелым ногам.
   -Накупались? - поднялась она навстречу им.
   Кирилл отвернулся.
   -Да! - Паша обнял жену и крепко поцеловал.
   -А тебе тут Максимов названивает.
   -Лешка? А что ему надо?
   -Тебя.
   -О! Сильно надо?
   -Судя по всему - сильно. - пожала плечами Елена. - Три раза уже звонил.
   -Ну и бог с ним! - отмахнулся Паша. - Сильно надо - перезвонит.
   -Сам не позвонишь?
   -Еще чего не хватало! Я в отпуске. - он обернулся к Кириллу, присевшему в шезлонг: - вот такая вот она - жизнь бизнесмена! Ни днем тебе покоя нет, ни ночью! Ни в Москве, ни в Крыму! Я даже мобильный отключил, что б поменьше доставали, да все без толку: везде найдут паразиты! - он обречено махнул рукой. - Ладно, черт с ними! Давай-ка лучше позавтракаем, брат, пока на меня Максимов или какая другая гадость не обрушилась.

*

  
   ...Телефон подал голос когда они перешли к чаю.
   Мария поставила чашку на стол и, подойдя к аппарату, сняла переносную трубку:
   -Алло.
   Выслушав звонившего, она кивнула и подошла к Паше:
   -Вас.
   -Спасибо. - вздохнул тот и взял телефон: - слушаю. Да, Леша, здравствуй. Узнал, узнал. Что у тебя? - некоторое время он молчал и в тишине столовой отчетливо было слышно бормотание, доносившееся из неплотно прижатой им к уху трубки. Потом несколько раз кивнул: - Так. Так. Так. - каждое следующее "так" звучало мрачнее предыдущего. - Задержка? Ты уверен? Так. Так. Причина? А если в двух словах? Не может быть. Да я тебе говорю - не может такого быть! Леша, это - разводка! Ну и какой срок они обозначили? Что?! Месяц?! Да ты с ума сошел?! Леша, ты сошел с ума! Надеюсь, ты не успел передать информацию Тамаре? Успел?! Прекрасно! Значит, и клиенты уже знают, что товара не будет. Да потому что Тамара - робот! Надежный, не рассуждающий и почти не думающий робот. Она просто исполняет инструкцию пункт за пунктом, будто программу отрабатывает. Да, да, именно такой человек на этом месте нам и нужен! - голос Паши непрерывно шел на усиление, а кулак, словно гранату перед броском стискивавший чайную ложечку, ходил вверх - вниз. Елена встревожено смотрела на него. - А вот на твоем месте нам нужен совсем другой человек! С мозгами в голове, Леша! С мозгами, а не с опилками как у Винни-Пуха! Слушай, Максимов, когда я только занял твое кресло, я не умел ничего кроме как батальоном десантников командовать и мог отличить друг от друга разве что вертолеты Ми-8 и Ми-24, но никак не бартер и лизинг. Но даже тогда я не позволял морочить себя как сопливую малолетку! А ты позволяешь! У тебя же высшее экономическое образование! Ты же пять лет в бизнесе и уже два года руководишь отделом! И до сих пор позволяешь тянуть себя за нос как последнего дурачка! Да я нисколько не сомневаюсь, что эти машины уже через неделю будут в России. Будут, Леша, будут! И я даже знаю, у кого они будут. У наших конкурентов они будут. И они, конкуренты, будут с деньгами, а мы, Леша, благодаря тебе, будем с голой попой! Что ты там... щебечешь? - он сморщился, словно у него заныл зуб и отложил, наконец-то, ложечку. - Не надо! Я сказал - не надо. Вот теперь уже точно - не надо. Ты уже проявил свою компетентность, вернее, полное отсутствие таковой. Так, я сказал: все! Замри! Замри, понял? Замри и не делай ни одного движения. Сегодня вечером я прилетаю в Москву и если за три дня, ну максимум, - за неделю я не решу этот вопрос, можешь плюнуть мне в лицо. Да, Леша, да: угробил ты мой отпуск! Под откос пустил. Да поздно метаться, Лешенька, поздно! Раньше нужно было самому проблемы решать, а теперь я брошу жену и друзей, с которыми хотел провести пару недель на море и попрусь в офис делать за тебя, Максимов, твою работу. Нет, морду я тебе бить не стану. И увольнять тебя тоже не буду, но имей в виду, горнолыжник ты хренов, что всю зиму, да и вообще весь сезон ты проведешь в границах Московской Кольцевой Автодороги! Нет, я не злопамятный. Я просто злой и у меня хорошая память. Все, конец связи. Возьму в аэропорту билет, сообщу: какой рейс встречать. Все!
   Резким движением опустив трубку, Паша нажал сброс и в сердцах швырнул ее на стол.
   -Вот идиот! - покачал он головой, проигнорировав испуганно подпрыгнувшие чашки.
   Почти минуту в столовой стояла тишина. Потом Мария подняла телефон, а Кирилл осторожно спросил:
   -Проблемы?
   -Проблемы, будь они неладны! - раздраженно отмахнулся Паша. - Правду говорят - единственный закон, который всегда и везде работает безотказно - закон подлости: пока я в Москве сидел, два месяца кряду никаких сбоев не было. Но стоило только уехать и началось! Тут же партию машин задержали. А начальник отдела поставок, Леша Максимов, сидит как пень и ни черта сделать не может! Да нет, он вообще-то малый хороший, грамотный, но иногда просто... удивляет! - как сплюнул, закончил он.
   -И что теперь? - спросила Елена так, словно ответ был известен ей наперед.
   Паша вздохнул, поднял со стола ложечку и рассеянно покрутил ею в полупустой чашке.
   -Дорогая, ну ты же сама все прекрасно слышала. - сказал он, выдержав паузу, и не глядя на жену. - Завтра я должен быть в Москве. Но это всего-то на три дня! Неделя - максимум. - он снова вздохнул. - Алён, ну ты же сама все прекрасно знаешь: отпуск бизнесмена как мираж в пустыне - выглядит красиво, но растворятся в одно мгновение ока! Ну что я могу сделать, если подчиненные, бестолочи скудоумные, элементарную проблему сами решить не могут?!
   -А Валера... - попыталась возразить Елена, но Паша перебил ее, досадливо передернув плечами:
   -Ну, что - Валера? Что - Валера? Поставки - это совершенно не его епархия. Он понимает в этом не многим больше твоего и абсолютно не владеет информацией по данному вопросу.
   Прекратив размешивать давно уже разошедшийся сахар, Паша отложил ложечку и одним глотком осушил чашку.
   -А как же мы?
   -А что - вы? - развел руками Паша. - Вы - свободные люди! Купайтесь, ныряйте, загорайте, отдыхайте. Как это лучше сказать, Кирюш: живопиствуйте? Живописуйте?
   Кирилл усмехнулся:
   -Лучше сказать - творите.
   -Вот-вот. - кивнул Паша, встав из-за стола. - Творите!
   -Мы проводим тебя до аэропорта? - спросила Елена, поднимаясь следом за ним.
   -Это еще зачем? - нахмурился Паша. - Я и сам прекрасно доберусь. Машину, как всегда, на стоянке брошу.
   -Вот в ней-то, в машине, все и дело. - покачал пальцем Кирилл, нацедив себе еще чашечку чая. - Если машина будет ждать тебя возле аэропорта, то, вернувшись, ты сможешь внезапно, не предупреждая нас, оказаться здесь, дома. А если мы тебя сейчас проводим, то машину, естественно, заберем и, возвращаясь, ты вынужден будешь позвонить нам: так, мол, и так: возвращаюсь я, встретьте меня, пожалуйста. И мы, таким образом, будем заблаговременно предупреждены о твоем возвращении.
   -Ах, вот оно в чем дело! - протянул Паша, подходя к нему сзади. - Стало быть - заблаговременно предупреждены?
   -Точно. - прохрипел Кирилл, чувствуя, как его горло сдавливает стальной обруч. - Обрати внимание - я был честен с тобой!
   -Честен? - обруч продержался еще секунду, а потом распался на две стальные ладони. - Честность это - зачет! Ладно, собирайтесь, поедем вместе. Кстати, - Паша обернулся уже в дверях столовой: - честность за честность - у нас в аэропорту, на стоянке, можно не только свою машину оставить, но и такси взять.
   -Иди ты?!
   -Точно тебе говорю!

*

  
   Передние шасси оторвались от бетонки, нос самолета резко пошел вверх и, мгновение спустя, он, элегантно сыграв крыльями, поднялся в воздух.
   Кирилл смотрел как слились в одно пятно цифры бортового номера, потом элементы оперения машины и, наконец, она сама превратилась в одно пятнышко, широкой дугой разворота ускользавшее к горизонту.
   -С Богом. - сказал он, отворачиваясь от окна.
   -В добрый путь. - прошептала Елена.
   Кирилл обернулся.
   Она казалась даже не расстроенной, а, скорее какой-то... потерянной. Внезапный, стремительный отъезд мужа явно выбил ее из колеи.
   -Ну что, домой? - спросил он.
   Она покачала головой:
   -Ты, знаешь, что-то не хочется. А может... - она остановилась. - А может, в Ялту заедем?
   -В Ялту?
   -Ну да! Погуляем, развеемся. - ее глаза ожили вдруг, словно идея, случайно пришедшая в голову, целиком захватила женщину, прогнав тоску. - Красивый город. Роскошные парки, дворцы, а набережной шикарный ресторан-парусник. Мы с Пашкой обожаем посидеть там вечерком, потанцевать... Поехали!
   -Погуляем - развеемся? - переспросил Кирилл.
   Он и сам чувствовал, что его совсем не тянет возвращаться в Коктебель. Чего там делать-то? Позировать Елена скорее всего не станет. Загорать - купаться? Тоже не охота.
   -Ладно, поехали! - решился он. - Я об этом ресторане тоже слышал.

*

  
   -Жаль парусник!
   -Не бери в голову. - пожала плечами Елена. - Зато здесь музыка лучше.
   Официант положил на столик меню и удалился.
   -Ладно, посмотрим насколько здесь лучше цены, - сказал Кирилл.
   ...С парусником, носившим звучное и вполне заслуженное имя "Эспаньола", ничего не вышло. Ресторан был забит под завязку и, казалось: вот-вот пойдет на дно прямо на границе моря и земли.
   Зато прогулка по Ялте вышла на славу! Елена прекрасно знала город и обладала талантом экскурсовода. Умела подчеркнуть достоинства и увести в тень недостатки, коих, верно, не лишен и сам Париж. Поколесив по тенистым паркам окраин, они оставили машину на ближайшей к центру стоянке и отправились бродить по набережной в сгущающихся сумерках.
   Вечерняя Ялта была обворожительна. По мере того как дневной свет угасал, в окнах отелей и ресторанов, под шатрами бесчисленных летних кафешек вспыхивали сотни искусственных светил, с разной степенью успеха, заменявших солнце. Набережная напоминала полноводную реку, в русле которой переплетались и смешивались струи самых фантастических цветов и оттенков. А над этой рекой, словно компенсируя отсутствующие птичьи трели, перекликались, до невозможности усиленные динамиками, мелодии самых разнообразных стилей, от старинных танго до ультрасовременного рэпа. Ввиду подобного разнообразия, следовало тщательно выбирать место отдыха. Иначе запросто можно было нарваться на ресторан или кафе с совершенно мозгодробительным музыкальным оформлением, полностью исключающем беседу.
   ...Не прорвавшись на легендарную "Эпаньолу", они отыскали маленькое кафе с тихой музыкой и полупустым (что совсем уж невероятно!) залом...
   ...Официант поставил перед ними овощную нарезку, шашлыки, высокий бокал с красным вином и бутылочку минералки.
   -Кинем монетку? - улыбнулась Елена.
   -Давай! - улыбнулся в ответ Кирилл. - А зачем?
   -Ну, чтобы определить: кому вино - кому баранка. В смысле - руль. Мы с Пашкой всегда так делаем, когда до дому еще нужно добираться.
   -Шикарно придумано. Монетка есть?
   -Найдется. - ответила Елена.
   Она открыла сумочку, но потом вдруг озорно взглянула на Кирилла и рассмеялась:
   -Ай-ай-ай! И где только мое южное гостеприимство?! - закрыв сумочку, она придвинула бокал Кириллу.
   -Нет, так не считается! - запротестовал тот. - Мы же решили...
   -Сегодня считается. Сегодня ты - мой гость.
   -Ого! - удивился Кирилл, поднимая бокал. - Выходит, завтра мой статус может сильно измениться?
   -Даже не сомневайся. С завтрашнего дня ты - наемный батрак: возишь хозяйку, развлекаешь ее... ну и все том же духе! Не забыл еще для чего мы тебя пригласили?
   -Не забыл. - он налил ей минералки в стаканчик и наколол кусочек шашлыка. - Бедный Ахмет! - рассмеялся он вдруг.
   -Ты о чем?
   -Да о вашем шашлычнике. Паша обещал ему, что сегодня вечером мы придем к нему на шашлыки.
   -Ну, откуда ж ему было знать, что Леша Максимов командировку подкинет? - вздохнула Елена. Она заказала осетрину и теперь накалывала белые, поджаренные кусочки и аккуратно обмакивала их в темном соусе. - К Ахмету мы сходим завтра. - успокоила она Кирилла. - У него отличные шашлыки.
   ...Так и не потомив предчувствием ночи, короткий ялтинский вечер возмутительно быстро, совершенно неправильно, не по-петербуржски, превратился в нее. Елена и Кирилл неторопливо вращали карусель беседы, вспоминая Карибы, с Карибов перепрыгивая в Москву, из Москвы перемещаясь в Питер и снова возвращаясь на Карибы. Шашлык был отменным. Вино пришлось заказывать еще.
   По мере того как ритм беседы захватывал и увлекал его, Кирилл чувствовал, как пестрая и шумная река набережной, бурлившая за тонкими стенами кафе, не то затихает, не то отдаляется от него. Ненавязчиво, исподволь наблюдая за Еленой, он видел что напряжение, нараставшее в ней с самого утра и достигшее апогея, когда Паша, подчеркнуто бравурно взмахнув рукой, исчез в дверях аэровокзала, стало, наконец, отпускать женщину. Время ли, прошедшее после отлета мужа, спокойная ли, непринужденная беседа или сама беззаботная атмосфера курортного вечера повлияли на нее, но она расслабилась и повеселела.
   -Потанцуем? - улыбнулась она, когда Кирилл оприходовал третий бокал вина и отставил его в сторону.
   -Обязательно! - он встал и, обойдя столик, предложил Елене руку.
   Он сильно сомневался в своем умении медленно вальсировать, элегантно и уверенно покачивая партнершу в объятиях, но красивая, плавная мелодия подхватила их и понесла вдаль, не оставляя места для сомнений.
   Сначала Кирилл взял левую руку Елены в свою правую, приняв стандартную вальсовую (как это назвать-то? изготовку?), но потом она высвободила свою ладонь и, положив обе руки ему на плечи, сомкнула тонкие пальцы на его шее. В подобной ситуации ему не оставалось ничего кроме как обнять ее за талию, скользнув подушечкой указательного пальца по ободочку тоненькой резиночки, едва ощутимой даже под невесомым летним платьем.
   Елена вздохнула и склонила голову на его грудь. Длинные волосы женщины, идеально прямые вверху, начинали слегка закручиваться ниже плечей, превращаясь постепенно в настоящие локоны. Они стекали вниз роскошными волнами цвета слоновой кости и приятно щекотали руки Кирилла.
   Кирилл чувствовал как на кончике указательного пальца играет маленькая озорная искорка, словно под ним находился спусковой крючок, а не...
   Елена подняла голову:
   -Кирилл.
   Очнувшись, он посмотрел в ее глаза.
   Бурная, многоцветная кипень набережной хлынула в тихую заводь кафе. Закрученная им, тихая мелодия споткнулась и стала едва различимой, оставив танцующих без поддержки, на весу, в падении, словно парашютистов, оттолкнувшихся от аппарели самолета. Накатанная колея ритма оборвалась как будто в пропасть и Кирилл, едва не наступив партнерше на ногу, неловко отшатнулся, и разомкнул объятия.
   -Извини, я...
   -Кирилл! - она подалась ему навстречу, но он взял ее за руку и проводил к столику.
   -Извини, я чуть не оттоптал тебе ноги. - улыбнулся он, усаживаясь на место.
   -Да нет, это все я... - смутилась Елена и замолчала, не зная, что сказать.
   Молчание повисло между ними, вернув ощущение внутреннего дискомфорта, растворившегося как будто в дружеской беседе и медленном, чарующем ритме танца.
   Стремясь разрушить его, Кирилл взглянул на часы и спросил:
   -Не пора еще? Дорога-то не близкая.
   -Да. - неуверенно кивнула Елена. - Пожалуй пора. - и взмахнула рукой, подзывая официанта.

*

  
   Кирилл отвернулся от окна.
   Он надеялся, что стук не повторится.
   Почти минуту было тихо, но потом в дверь снова постучали.
   Вздохнув, он натянул футболку, сброшенную перед походом в душ, и открыл дверь.
   -Еще не спишь? - спросила Елена, переступая порог.
   На ней был домашний халат из черного атласа, на фоне которого ее светлые волосы смотрелись просто... сказочно.
   -Слушай, я хотела извиниться. - она улыбнулась, смущенно разведя руками. - Там, в ресторане... мне кажется, я позволила себе лишнее...
   -Да нет, ничего. - Кирилл остановил ее взмахом руки. - Просто я подумал... Пашка был бы не доволен. Он бы решил, что мы переступили... - он замолчал.
   -Наверное. - задумчиво ответила она. - Кстати, он сообщение прислал. Хочешь прочитать? - Елена вытащила из кармана мобильный и протянула ему.
   Пожав плечами, Кирилл взял трубку и прочитал висевшее на экране сообщение: Долетел хорошо. Буду через неделю. Целую.
   -Серьезная проблема. - сказал он, возвращая телефон. - Знает уже, что в три дня не уложится.
   -Ясное дело - серьезная. - ответила Елена. - Из-за пустяка его в Москву не дернули бы. - она прошлась по комнате, остановилась у окна, потом отошла от него и уселась на краешек кровати. - Слушай, может спустимся в гостиную, выпьем чего-нибудь на сон грядущий, телевизор посмотрим, а?
   Она положила ногу на ногу и, между разъехавшимися полами халата, сверкнул алым кружевной подол коротенькой ночнушки.
   Признаться в этом было непросто даже самому себе, но Кирилл действительно едва оторвал взгляд от тапочка, покачивавшегося на аккуратных, напедикюренных пальчиках.
   Он посмотрел в окно. Коктебель уже спал. Только кое-где на набережной еще светилось несколько кафе.
   Кирилл перевел взгляд на часы.
   -Лен, мы же договорились поехать завтра на пленэр. - сказал он. - Меня Пашка сегодня и так ни свет ни заря поднял. Если я еще и сейчас не высплюсь, какой тогда из меня... батрак?
   Она задумчиво склонила голову на бок, потом кивнула и встала.
   -Ладно. Тогда, спокойной ночи.
   -Спокойной ночи. - улыбнулся Кирилл, перед тем как дверь за ней закрылась.
   Потом выключил свет, подошел к окну и, опершись рукой о раму, отпустил взгляд в даль. Обстоятельства давно запланированного и ожидаемого визита изменились самым неожиданным образом и кончиться это могло...
   Да! Кирилл хмыкнул и покачал головой. Впрочем, все в наших руках: делай свою работу, не суйся куда не следует и все будет путем, но... какого черта?!
   Он разделся и скользнул под невесомую летнюю простынь, чувствуя, как усталость длинного, суетного дня и отличное крымское вино одолевают все тревоги, унося его в иной мир.
  
  

Глава III

   Из недр изверженным порывом,
   Трагическим и горделивым,
   Взметнулись вихри древних сил -
   Так в буре складок, в свисте крыл,
   В водовороте снов и бреда,
   Прорвавшись сквозь упор веков,
   Клубится мрамор всех ветров -
   Самофракийская Победа!
  
   -А ты знаешь, что такое счастье?
   -Я?
   Он покачал головой и отвернулся к окну.
   Горячий тропический день потихоньку скатывался к донышку, подобно вину в темной бутылке с высоким, узким горлышком, стоявшей перед ними. Солнце уже смирило свою полуденную нещадность и теперь спокойно проливало предзакатную позолоту на зелень пальмовых крон и бескрайнюю синеву моря.
   -Счастье, Лена, это - любое событие, ну или дело, произошедшее в свое время. - сказал он, наконец.
   Она слушала его, баюкая в руке бокал. Тонкая, длинная ножка проскользнула между ее пальцами и большая хрустальная чаша лежала прямо на ладони. Следуя ее плавным, монотонным движениям темно-рубиновая ртуть, заключенная внутри хрусталя, лениво перекатывалась от одного края чаши к другому. Взгляд женщины был прикован к горизонту и могло показаться: она вовсе не слышит его. Однако слова Кирилла заставили-таки недоуменно приподняться ее бровь. Похоже, она ожидала более конкретной, более четкой формулировки. Такой, которая сама по себе была бы ответом, а не новым вопросом.
   -Значит - любое, совсем любое событие или же дело, произошедшее в свое время? - уточнила она. - Так?
   -Именно. Счастье, это - все, что угодно, пришедшее именно тогда, когда оно тебе больше всего нужно.
   -Например?
   -Например? Да примеров хоть завались! Счастье - после трехсуточного рейда по горам, окоченев настолько, что даже ствол винтовки начинает слезиться, когда ты касаешься его пальцами, ввалиться в теплую казарму и обнаружить на столе котелок раскаленных, жирных щей, стопку водки и тарелку соленых огурцов. Счастье это - пуля, влетевшая в амбразуру дота, через три секунды как ты от нее отошел. Счастье это - проволока растяжки, которую ты приметил за мгновение до того как ее зацепить. Все это и есть - счастье. Настоящее, большое, не придуманное человеческое счастье. По крайней мере, так кажется мне.
   Слушая Кирилла, Лена повернулась, пристально глядя на него. Она явно силилась понять: серьезно ли он говорит?
   -По-твоему, счастье это - в любой момент жизни получить именно то чего тебе как раз больше всего не хватает?
   -Да. Летом, когда изнемогаешь от зноя, найти бутылочку холодненького пивка. Осенью, когда мокнешь под дождем, обнаружить вдруг, что, выходя утром из дома, кинул в сумку зонтик. Зимой, продрогнув на остановке до самых костей, забраться в трамвай и устроиться поближе к печке. Весной, когда играют гормоны, найти хорошенькую подружку...
   Лена рассмеялась и чуть не расплескала вино.
   -Ну и, наконец, всегда, независимо от времени года, счастье это - найти классный сюжет, хорошую тему для работы. - закончил Кирилл.
   -То есть хороший сюжет это, то чего тебе всегда не хватает? - спросила она.
   -Не совсем. - покачал он головой. - Хороший сюжет это, то за чем всю жизнь гоняется любой художник... Потому что при всем богатстве жизни, она...
   Он остановился и подлил вина себе и собеседнице.
   -Потому что при всем богатстве жизни, она довольно-таки бедна. Бедна на хорошие, оригинальные сюжеты.
   Сзади грянул раскатистый залп хохота, сотворенный как минимум пятью лужеными дайверскими глотками. Кирилл с Леной обернулись.
   Зал маленького бара постепенно наполнялся народом. Столики, свободные еще пять минут назад, были уже заняты веселыми компаниями американцев и французов, немцев и русских. Ныряльщики и простые пешеходы, вернувшиеся с погружений или пляжей, обменивались впечатлениями, усердно подогреваясь пивом и более крепкими напитками. Темнокожая хозяйка барной стойки безостановочно наполняла бокалы, рюмки и стаканы, а две официантки также безостановочно сновали между столиками, разнося их хмельной публике.
   А всего пару часов назад здесь было на удивление тихо и спокойно...

*

  
   Он отворил дверь в бар и сразу же увидел ее.
   Лена сидела за тем же самым столиком, что и неделю назад.
   На ходу отсалютовав взмахом руки официантке, Кирилл пересек пустой зал и, подойдя к Лене сзади, закрыл ей глаза.
   -Ой, кто это?! - воскликнула та, бездарно разыграв удивление с испугом.
   -Пока не угадаешь - не отпущу! - прорычал Кирилл, с тем же успехом изобразив угрозу.
   -Кирюша, неужели ты? - Лена сумела-таки выбрать правильный вариант из единственного возможного.
   -А то кто же?! - ответил он и, убрав руки, сел рядом с ней. - Привет.
   -Привет! - она наклонилась и легонько прикоснулась губами к его щеке.
   Такой привет пришелся Кириллу по душе.
   -А Пашка где? - спросил он. - В море ушел?
   -Да. Блиновы его все-таки уломали.
   Кирилл кивнул.
   ...Блиновы давно уже уговаривали их отправиться к старинному пиратскому паруснику, лежавшему на дне у побережья острова, в десятке миль от отеля. Особых трудностей это, в общем-то, не представляло: рэк покоился на тридцатиметровой глубине и группы к нему спускались чуть ли не круглосуточно. Но проконсультировавшись у старины Эрнесто Паша выяснил, что никакого старинного пиратского парусника там нет и в помине. А есть сухогруз времен Второй Мировой, уже настолько раскуроченный и заросший кораллами, что простой ныряльщик с ходу и не поймет: что перед ним. К тому же возле него, именно из-за обилия дайверских групп, постоянно царит страшная давка: только и смотри, чтобы чужой ластой по родной физиономии не заехали. Словом - овчинка выделки не стоит.
   Ввиду этого Паша открещивался от настойчивых предложений составить компанию любителям подводных руин, но сегодня утром объявил вдруг, что отправляется к пиратскому сухогрузу. То ли Блиновы окончательно его достали, то ли просто захотелось взглянуть в бессовестные глаза гида, который будет показывать трубы и грузовые стрелы парохода, уверяя, что это - плохо сохранившиеся мачты и пушки старинного галеона.
   Кирилл хотел составить ему компанию, однако Лена, не желавшая, чтобы из нее делали дурочку, попросила остаться с ней. Как показалось Кириллу, Пашу это не слишком-то обрадовало, но вслух он ничего не сказал.
   Кирилл с Леной договорились встретиться ближе к вечеру в своем баре...
   -А ты так и не решилась? - спросил он после того как официантка принесла им бутылку вина и бокалы.
   -Нет. - покачала она головой. - Не люблю я этих... Титаников. Помню на Красном море нырнули мы к этому... как же его... название такое... нерусское. - она сосредоточенно сморщилась. - "Тистлегорм". Вот! Мы как нырнули к этому "Тистлегорму", так мне чуть плохо не стало. Фу! - ее прямо передернуло. - Знаешь, как будто склеп на дне лежит развороченный, оскверненный, а вокруг всякие идиоты так и вьются стаями. Словно высматривают - не завалялся ли где череп или какой другой... сувенир...
   -Вот это да! - расхохотался Кирилл. - С таким воображением как у тебя только живописью и заниматься! Такие картины рисуешь - загляденье!
   -А ты не согласен?
   -Да вообще-то - нет. Не согласен. Со мной у погибших кораблей ничего такого не происходит. Да и остальные ребята, ну, из моего клуба, говорили - нормальные впечатления.
   -Возможно. Это, смотря: кто зачем ныряет.
   -Что значит: кто и зачем? - пожал плечами Кирилл. - По-моему ныряют, чтобы увидеть под водой все. Все что только можно.
   -Возможно. - повторила Лена. - Возможно кто-то и получает удовольствие рыская по внутренностям какого-нибудь мертвого корабля или наслаждается когда возле самой его руки щелкают акульи челюсти. Но только не я. Я под воду хожу не за этим...
   -А зачем?
   -Да уж не затем чтобы пощекотать себе нервы! Наверно... наверно затем, чтобы испытать что-то необычное, получить впечатления...
   -Желательно поострее!
   -А вот и нет! - усмехнулась Лена. - Не угадал. Острота ощущений - далеко не самое главное. Главное это - новизна, необычность... фантастичность. Короче все то из чего складывается общее ощущение праздника. Счастья.
   -Счастья?
   -Да, счастья. Разве это не счастье - умчаться из холодной зимней Москвы... ну или... из промозглого зимнего Питера на другой конец света, где тепло и солнечно? Вдоволь наплаваться среди коралловой пестроты, забыв про серость обыденности? Разве счастье в принципе, в общем, даже без дайвинга, это не бегство от обыденности? Не попытка вырваться из круговорота повседневной жизни, который с годами приедается настолько, что хоть "Караул" кричи? Не выход за границу своего круга дел, забот, проблем, друзей, знакомых, коллег? Круга, который мы сперва полжизни старательно создаем, называя это "поиском своего места в жизни", а следующую половину жизни так же старательно пытаемся разрушить, сообразив, что "свое место" оказалось тупиком?
   Кирилл молчал, рассеяно глядя на нее.
   Потом, словно очнувшись, встрепенулся, взял бутылку и восполнил убыль вина в бокалах.
   -Счастье как бегство от обыденности? - спросил он, наконец. - Интересно.
   -Не согласен?
   -Да не то что бы не согласен... просто не думал как-то о счастье под таким вот... ракурсом.
   -Под таким ракурсом? - улыбнулась Лена. - Забавно.
   Она подняла бокал и неторопливо сделала пару глотков, глядя куда-то вдаль.
   -А ты знаешь, что такое счастье?
   -Я?
   Он покачал головой и отвернулся к окну...

*

  
   За спиной снова заржали, а потом нестройно, сбивая и путая друг друга затянули песню на немецком. Они снова обернулись.
   Через два столика от них, в центре зала, обосновалась веселая компания. Четверо здоровых, белобрысых парней арийской наружности, обнимали троих изящных смугленьких турчанок и хором горланили песню. Причем девицы совсем не уступали своим кавалерам в вокале. Да и в степени подогрева - тоже.
   Кирилл усмехнулся. Ребята наглядно демонстрировали: насколько чужды молодой Германии старые идеи.
   -Весело.
   Кирилл обернулся к Лене.
   -Да уж, нескучно. Варианта два. - продолжил он. - Либо предложить им угомониться, либо... удалиться самим.
   -Лично я голосую за второй. - не раздумывая ответила Лена. - Берем вино и к нам. А то, глядишь, и Пашка скоро вернется.
   Кирилл кивнул. Его второй вариант тоже устраивал больше первого. Уверенности, что тевтонские интернационалисты прислушаются к нему не было. А Паша-то далеко...
   -Пошли! - решительно сказал он, подхватывая бутылку со стола.
   Они проскользнули между столиками и, сделав ручкой барменше, покинули ее гостеприимное заведение.
   Поднявшись на третий этаж и открыв свой номер, Лена широким жестом пригласила его:
   -Прошу.
   Кирилл вошел и сразу направился в гостиную. Поставив бутылку на журнальный столик, он раздвинул жалюзи и отворил окно. Обращенная на восток, комната в этот закатный час была погружена в прохладный полумрак.
   Чтобы сделать прохладу еще приятнее, Лены включила кондиционер. Потом принесла бокалы и села в кресло возле столика.
   -Хорошо тут у вас. - сказал Кирилл, усаживаясь напротив нее и наполняя бокалы. - А у меня вечером - пекло. Хоть включай кондиционер, хоть - нет. Без разницы.
   -Оставайся! - рассмеялась Лена.
   Они чокнулись, не утруждая себя тостами.
   Убавив вино на пару хороших глотков, Кирилл посмотрел на нее. Показалось ему или в голосе Лены действительно проскользнула какая-то... новая нотка, которой там прежде не было? Или, которую он просто прежде не замечал?
   -А ты счастлива?
   -Я? - она задумчиво склонила голову к плечу. - Пожалуй.
   -Серьезно?
   -А что тебя так удивляет? - улыбнулась она. - Или я похожа на человека заеденного обыденностью, серой, унылой повседневностью?
   -Да вообще-то нет, не похожа. - ответил Кирилл.
   -Ну и прекрасно! Я действительно счастлива. Серая повседневность не имеет надо мной... точнее - над нами такой власти как над большинством других людей. Если она слишком уж сильно наваливается на нас, мы с Пашкой всегда можем сделать ответный ход - сорваться с места, отправиться в Коктебель или куда-нибудь еще. Словом - разорвать унылый круг повседневной жизни...
   -Умчаться на другой конец света, где тепло и солнечно. - понимающе кивнул Кирилл. - Вдоволь наплаваться среди коралловой пестроты.
   -Ну не так примитивно конечно! Нырнуть и поплавать это - не счастье само по себе. Это нечто... настраивающее тебя на счастливую волну. Нечто зовущее тебя к счастью. Нечто уводящее от тоски и уныния, которых в нашей жизни, к сожалению, всегда больше чем радости.
   -К сожалению. - согласился Кирилл.
   -А ты? - она подняла бокал и, заслонившись им, принялась рассматривать собеседника через темно-рубиновую линзу. - Ты счастлив?
   -Когда как. - пожал он плечами. - Когда - счастлив. А когда - не очень. Счастье - штука подвижная. Непостоянная. Как волна: то пришла, то ушла.
   -Как полосы в жизни: то белая, то черная?
   -Полосы в жизни - самый заезженный и замусоленный штамп. - брезгливо поморщился Кирилл. - И, к тому же, - весьма неудачный.
   -Почему?
   -Потому что большинство людей, рассуждающих о черных и белых полосах, просто не понимают, что их жизнь не какая-то гипотетическая зебра, где хорошее постоянно сменяет плохое и... наоборот, а сплошная повседневная серость с редкими проблесками как белого так и черного. Или не хотят понимать.
   -Ты серьезно так думаешь?
   -Абсолютно серьезно. Вот каким словом большинство людей у нас обычно отвечают на вопрос "Как жизнь?" "Здорово", "великолепно", "блестяще", "ужасно", "плохо", "кошмарно"? Или каким-то другим?
   Лена задумалась на мгновение, а потом ответила:
   -Чаще всего говорят: "нормально".
   -Вот именно! "Нормально". То есть: ни хорошо, ни плохо, а именно - нормально, на троечку, обыденно, как всегда. Мало кто задумывается, что это вот "нормально" идеально точно описывает серую повседневность, в которой пребывает большинство людей. - Кирилл пожал плечами. - А чтобы жизнь была похожа на зебру, она должна быть до предела нафарширована событиями. Время должно быть сжато, уплотнено. А такое бывает нечасто. Скажем, на войне. Там - да. Там действительно такое есть. То черное, то белое. То хорошо, то плохо. То мы их, то они нас. То мы их караван разбомбили, то они нашу колонну сожгли. То мы их накрыли, то они нас подорвали. То у них потери, то у нас. И так - без конца. Каждый день. То черное, то белое. А в обычной жизни... - он остановился и пренебрежительно взмахнул рукой. - В обычной жизни мы постоянно болтаемся где-то между плохим и хорошим. Потому такая жизнь и называется - обычная. И к ней аналогия с зеброй подходит весьма условно. И это к лучшему. - закончил он и одним залпом осушил бокал.
   -К лучшему? Почему?
   Он усмехнулся и взял бутылку.
   -Я, безусловно, мог бы ответить тебе на этот вопрос, но... лучше бы ты спросила об этом своего мужа. - Кирилл протянул Лене бокал. - Кстати, где он?
   -Да вроде бы должен уже быть. - она посмотрела на часы, висевшие на стене.
   -Ну, значит, скоро будет.
   -Наверно. Значит, твоя жизнь, я имею в виду, сейчас, конечно же, - сплошная серая полоса с проблесками черного и белого?
   Кирилл пожал плечами.
   -Ну, это если в самых общих чертах. Это если рассуждать... философически. Понимаешь, жизнь сильно меняет людей. Вот и меня... она изменила. - он остановился. - Многое, многое из того, что раньше я воспринимал как радость или, напротив, - проблему, уже не вызывает во мне особых эмоций, переживаний. Легко, "автоматом" сданный экзамен или хам, отдавивший ногу в метро, приглашение на День Рождения к однокурснице или машина окатившая мимоходом грязью из-под колес. Все то, что раньше казалось мне... счастьем или несчастьем, теперь превратилось...
   -В серую обыденность? - подсказала Лена, видя, что он снова замолчал.
   -Ну... в серую полосу, если точнее.
   Она кивнула и некоторое время молчала, маленькими глоточками осушая бокал.
   -А ведь ты противоречишь сам себе. - сказала она, минуту спустя.
   -Противоречу сам себе? - удивился Кирилл. - Каким образом?
   -Таким что ты сам говорил, что счастье - всегда получать то чего тебе больше всего не хватает.
   -И?
   -Мне кажется, это плохо сочетается с тем, что ты говоришь сейчас. Экзамен, приглашение на вечеринку - отличные вещи. Они всегда кстати.
   -И? - повторил он.
   -И это не сочетается с серой обыденностью, с которой ты теперь связываешь это...
   -Теперь! - торжествующе поднял палец Кирилл. - Вот ты сама себе и ответила. Понимаешь? Нет? То, что радовало меня еще несколько лет назад, теперь воспринимается как обыденность. Изменился я. Изменилось мое восприятие жизни. Вернувшись с войны, не будешь скакать от радости, легко сдав экзамен в Академии. Да и приглашению на вечеринку мне теперь кажется радоваться также глупо как... взрослому глупо радоваться стаканчику мороженного или красивому воздушному шарику, способным унести любого ребенка на седьмое небо. Нет. - покачал он головой. - Мое отношение к счастью не изменилось. Это действительно - все, что угодно, пришедшее именно тогда, когда оно тебе больше всего нужно. Просто сейчас мне уже нужно нечто другое нежели прежде.
   -Что?
   -Что? Да уж точно не сдать очередную сессию на пятерки! - рассмеялся Кирилл. - А если серьезно... - он задумался. - Если серьезно мне нужно убедиться в правильности выбранного пути. Понять: я действительно занимаюсь тем чем должен или же все мои кустодиевские потуги - не более чем юношеская блажь...
   -Можешь не сомневаться! После пленэра на берегу, я первая могу подтвердить: ты - настоящий художник.
   -Спасибо тебе, радость моя! - улыбнулся Кирилл. - Только, боюсь, для меня самого этого маловато.
   -Почему?
   -Ну, понимаешь, для настоящего признания... шедевра, вроде того, что я написал вам с Пашкой, маловато.
   -А кроме признания тебе что-нибудь еще нужно?
   -Кроме признания? Конечно, нужно. - он искоса, будто с намеком, посмотрел на Лену. - Как и любому нормальному человеку, мне хочется найти свою половинку. Единственную и неповторимую... - утвердив локоть на столике, он протянул женщине раскрытую ладонь.
   Лена улыбнулась, отвела взгляд, но после поставила бокал на стол и ответила ему.
   Пальцы их соприкоснулись...
   Глаза встретились...
   Дверь в номер грохнула, недвусмысленно намекнув, что распахнули ее посредствам крепкого пинка.
   Они вздрогнули и уставились на дверной проем гостиной, даже не заметив как разомкнули легкий, невесомый контакт.
   На пороге появился Паша. При виде жены и Кирилла он остановился. Тяжело, словно смертельно устав, навалился локтем на дверной косяк.
   Взгляд его замер на Лене. Потом сместился на столик, сервированный уже почти пустой бутылкой и бокалами и, наконец, добрался до Кирилла.
   -Привет. - кивнул тот.
   Паша выдержал изрядную паузу, но потом ответил-таки:
   -Салют!
   Резко оттолкнувшись от косяка, он пересек гостиную и подошел к столу. Третьего кресла возле него не имелось и Паша, резким движением пододвинул к столу стул.
   Резко сел и уперся ладонями в колени.
   Резкость буквально переполняла его. Она сквозила в каждом его движении, в каждом повороте головы, в каждом взгляде.
   Особенно во взгляде. Напряженный, тяжелый, его взгляд не знал покоя, то отрывисто, резко перемещаясь с Лены на Кирилла, то, вдруг упираясь в пространство, в пустоту, в никуда...
   -Ты что, выпил? - встревожено спросила Лена.
   -Я? Выпил? - ошеломленно вскинул брови, переспросил Паша. - А вы здесь, пардон, чем занимались?! - он резким движением сгреб со стола бутылку и рассмотрел на просвет остатки вина. Потом, словно не удовлетворенный внешним осмотром, заглянул в узкое горлышко. - Неужели о живописи говорили?!
   Кирилл искоса смотрел на него, думая, что в данном случае определение "выпил" выглядит слишком... мягким. Паша не просто выпил. Он набрался под завязку. И чем старательнее он пытался заретушировать это, убирая из своих движений вальяжную плавность, свойственную хмельному человеку, тем сильнее это было заметно. Резкость, которой было пропитано каждое его движение, выдавала тяжесть его опьянения.
   -Точно! - улыбнулся Кирилл, пытаясь разрядить гнетущую напряженность. - О живописи и говорили. Присоединяйся.
   Паша некрасиво, криво ухмыльнулся и со стуком поставил бутылку на стол.
   -Спасибо. - ответил он, не глядя на Кирилла.
   Помолчал и прибавил:
   -Слушай, земляк, мне бы тут с женой поговорить.
   Вкупе с тяжелым, устремленным в никуда взглядом и соответствующим тоном, эта, нейтральная, в общем-то, фраза, прозвучала практически как "Пошел вон!" и Кириллу ничего не осталось кроме как поставить свой бокал на стол и подняться на ноги.
   -Ну ладно. - чувствуя легкое смущение, он протянул Паше руку. - Тогда... до завтра.
   Рука повисла в воздухе.
   Паша сидел, уперев ладони в колени и смотрел перед собой.
   -Всего хорошего. - кивнул он.
   И снова все сгубила излишняя резкость движения.
   Кирилл опустил руку, вышел в холл и, отворив входную дверь, оказался в коридоре.
   Здесь он замер на мгновение, чувствуя как обида до боли сжимает пальцы на ручке, но потом справился с собой и аккуратно закрыл дверь.
   Даже замочек не щелкнул...

*

  
   Собственный номер вполне ожидаемо встретил его жарой.
   Кирилл включил кондиционер и распахнул окно навстречу ярко-красному закату. Может с моря прилетит хоть капля вечерней прохлады.
   С этой мыслью он рухнул на кровать, но тут же почувствовал бодрую, ледяную струю, стекавшую из охладителя и гарантировавшую на завтра насморк.
   Ну нигде покоя нет! подумал он и переместился с кровати на диван. Здесь не сквозило и можно было спокойно поваляться. Прийти в себя.
   Нет, ну что за ерунда?! Какая муха, в смысле, - мурена, цапнула его товарища? Кирилл несколько раз перевернулся, пытаясь устроиться поудобнее.
   Он болезненно переживал неприятное любому снайперу состояние: ты допустил промах и не можешь понять его причину.
   Что такого могло приключиться, что Паша, отправившийся с утра нырять в самом лучшем расположении духа, если верить Лене, конечно, вернулся злой как черт? И даже не пытавшийся скрывать своей злости.
   Присутствовать при ссоре в чужой семье - паршивое ощущение. Плохо представляя себе отношения между супругами, во всей их пестроте и многоцветии, и не до конца понимая текущую ситуацию, довольно сложно уяснить причину размолвки. В результате ощущаешь себя дураком.
   А то и вовсе - остаешься со смутным, необъяснимым чувством вины...
   Кирилл хмыкнул.
   Чушь какая-то! В чем он может быть виноват?! Даже если он как-то особенно посмотрел на Лену, даже если прикоснулся к ней, это - не более чем игра. Даже не флирт. Игра - и все.
   Он еще раз хмыкнул. Ладно, бог с ними. Сами разберутся.
   Жаль только, вечер пошел насмарку. Хотя...
   Хотя почему, собственно, насмарку? Можно поваляться часок другой, а после заката пройтись по набережной. Совершить вечерний променад.
   Решено. Он поправил подушку и, закрыв глаза, вспомнил...

*

  
   С глубины Кирилл взлетел одним рывком.
   Лишь сделав пару судорожных вдохов, он понял, что лежит на диване в своем номере, а не скользит в темной толще воды у подножия усопшего вулкана.
   Несколько мгновений он мучительно соображал: что заставило его проснуться. В номере царил легкий сумрак. В распахнутое окно вместо закатной жары струилась приятная свежесть.
   Громкий, настойчивый стук в дверь прервал его размышления.
   Поднявшись с дивана, Кирилл автоматически потянулся за одеждой и только сейчас заметил, что и джинсы и футболка пребывают непосредственно на нем. Он растерянно покрутил головой. Неужели...
   Стук повторился и даже усилился.
   Надо было открывать пока гости не начали ломать дверь.
   Кирилл вышел в холл и повернул ключ.
   -Здорово, земляк! - Паша решительно перешагнул порог. - Ты, смотрю, уже встал?
   -Ага. - кивнул Кирилл.
   Действительно - уже.
   -Позавтракать не желаешь?
   Войдя в комнату, Паша присел на подоконник у открытого окна и достал пачку сигарет.
   Присмотревшись к нему, Кирилл не обнаружил и следа вчерашнего... дурного настроения. Паша был подтянут, бодр и даже гладко выбрит.
   -Позавтракать? - переспросил он. - Позавтракать можно.
   -Тогда пошли. - Паша вытащил из кармана зажигалку и несколько щелкнул, высекая синий язычок пламени. - Аленка нас уже внизу ждет.
   -Уже ждет? - Кирилл кожей чувствовал несвежесть одежды, из которой не вылезал почти сутки. Не хватало, чтобы это почувствовала и Лена. - Я сейчас. Только в душ заскочу.
   -В душ?
   -Ага. - Кирилл отворил шкаф и начал быстро перерывать свою одежду.
   -Да еще... - Паша встал с подоконника и подошел к нему. - Я вчера был немного не в духе, ну вечером... когда вернулся. Ну и повел себя как зря. Ты уж, братишка, на меня не обижайся. Ладно?
   Кирилл обернулся.
   Пашина рука повисла в воздухе.
   Он посмотрел сперва на нее, потом в глаза товарища, а потом рассмеялся и стиснул его ладонь:
   -Ладно, забыли!

*

  
   -Нет, ну ты понимаешь, брат, я просто тысячу, миллион раз пожалел, что отправился нырять без вас! - активно жестикулируя, говорил Паша. - Что оставил Аленку с тобой. Чем? Нет, ну чем же все-таки вы будет заниматься?! думал я. Все варианты перебрал, но то, что вы, самым вульгарным образом, будете трескать дрянное карибское винцо я даже подумать не мог!
   Кирилл с Леной расхохотались.
   Друзья сидели в своем любимом пляжном баре и оживленно беседуя, наслаждались свежевыловленными омарами в винном соусе.
   От дурного настроения Паши действительно не осталось и следа. Радостное утреннее солнце истребило его без остатка вместе с ночной мглой. В своей обычной легкой манере он рассказал о вчерашнем погружении к фальшивому пиратскому паруснику, подтвердил, что попасться на удочку ловкачей-гидов действительно очень просто, пожаловался на Блиновых, которым как всегда все было не так, и как-то незаметно переключился на вчерашнюю беседу Кирилла и Лены:
   -Встал я сегодня спозаранку, башка трещит и только одна в ней мысль: чего, спрашивается, я вчера на Кирюху взъелся?! Вот как обидится человек, и что я тогда делать буду?
   -Подумаешь - беда! - пожал плечами Кирилл.
   -Э! Не скажи! - Паша сурово пальцем. - Вы вчера с Аленкой все за счастье говорили. Так вот я тебе, земляк, однозначно могу сказать: счастье это когда у тебя есть друзья. А несчастье - когда их у тебя нет.
   -Это верно. - согласился Кирилл.
   -Да и как иначе. - продолжил Паша. - Ты сам посуди: во все времена самым страшным наказанием считалась не смерть, одиночество. Полная изоляция. Темница. Каменный мешок. Одиночная камера.
   -Это верно.
   -И вот по этому поводу, братишка, мы с тобой и накатим по стаканчику! - Паша поднял стакан сока. - За то что мы с тобой в этой жизни не разминулись!
   Кирилл с удовольствием поддержал тост, да и Лена не осталась в стороне, присоединившись к мужчинам.
   -Жаль только времечко наше выходит. - вздохнула она. - Послезавтра - на самолет и в Москву. Прощай тропическая сказка!
   -Да, это - жаль. - согласился Кирилл. - Нам бы с вами вместе сюда прилететь. Вот бы мы разгулялись!
   -Кто б сомневался. - кивнул Паша. - Впрочем какие наши годы?! Жизнь-то, она, Карибскими островами не заканчивается. Что нам мешает встретиться дома?
   -В Москве?
   -Можно и в Москве. - пожал плечами Паша. - Хотя интереснее было бы в Крыму...
   -В Крыму?
   -А что? Отличная идея! Места в нашем замке хоть отбавляй. Красота кругом - неземная. Тут тебе и море, и горы, и степь, и леса, и все чего только твоя душа пожелает! Мы летом в Первопрестольную только по делам наезжаем, а в основном живем в Коктебеле. И ты тоже - подтягивайся! - Паша стремительно разворачивал перед товарищем картину грядущей встречи. - Вот сдашь летнюю сессию и к нам...
   -На летние пленэры?
   -Точно! И отдохнешь и поработаешь. Дайвинг у нас - высший класс! Керчь, Фиолент, Южный Берег, Тарханкут! Отличные рэки. Да кавказскому побережью до Крыма - расти - не дорасти! А заодно - порисуешь, украсишь наш замок парой - тройкой шедевров...
   -Да, да. - подтвердила Лена. - У нас в замке явно ощущается недостаток произведений высокого искусства, дефицит прекрасного, так сказать...
   -Дефицит прекрасного?
   -Именно! А мне бы так хотелось иметь большое, роскошное полотно с собственным изображением!
   -Это можно. - тоном заправского мастера сказал Кирилл. - Это - наша специальность.
   -Отлично! - воскликнула Лена. - Возьмем какой-нибудь классический, библейский сюжет. Ну, скажем... Афродита, выходящая из пены морской!
   -Афродита?
   -Да. А ты, что, против?
   -В общем, нет. - пожал плечами живописец. - Не против.
   Сказать по правде он просто хотел уточнить: какое отношение Афродита имеет к Библии? Хотя это, пожалуй, - дело вкуса. Кому и Золушка - библейский персонаж.
   -Значит - решено? - спросил Паша. - Летом, где-нибудь так, в июле - августе, ждем тебя у нас, в Коктебеле?
   -Решено. - кивнул Кирилл.
   -А завтра устраиваем отвальную вечеринку у Эрнесто, на "Пинте"! - сказала Лена.
   -А прямо сейчас... - завершил Паша. - А прямо сейчас отправляемся нырять! Но только все вместе! Одних я вас больше не оставлю. Никогда. - и он протянул над столом руку.
   -Только вместе! - улыбнулся Кирилл, вложив свою ладонь в его.
   -Вперед! - воскликнула Лена, звонким хлопком разбив их рукопожатие.

* *

  
   Спокойно, дружище, спокойно!
   У нас еще все впереди.
   Пусть шпилем ночной колокольни
   Беда ковыряет в груди, -
   Не путай конец и кончину:
   Рассветы, как прежде, трубят.
   Кручина твоя - не причина,
   А только ступень для тебя.
  
   -Ну?!
   -Ква!
   -Что - ква?
   -А что - ну?
   Снайпер прыснул. Расплывчатый, еле заметный скальный уступ опять соскользнул с прицельного пенька. Вот дьявол! Все до кучи. Мало того что теперь, когда нервное напряжение растворилось в холодном молоке утреннего тумана, давал знать о себе ранний подъем. Так еще и офицеры, спорившие за спиной мешали сосредоточиться на цели. Вернее на отсутствии таковой...
   -Дай-ка я сам проверю!
   -Да ради бога!
   Сколько же можно издеваться над спутниками? Снайпер украдкой, чтобы старший не заметил его ненужного любопытства, оглянулся. Белесая дымка, застилавшая дно ущелья, сводила на нет видимость. Но основная группа все же просматривалась. Майор и лейтенант сгорбились над прибором спутниковой навигации. Ракитин стоял над ними и через плечо Леонова наблюдал за их работой. Его поза, длинный ствол винтовки, то ли аккуратно, то ли небрежно пристроенный на сгибе локтя, привычно напоминали безмятежность туго сжатой пружины. Чуть левее офицеров скучились ребята, не выставленные в круговое охранение.
   -Нет, ну ты подумай: это вот - люди или это - уроды?! - выругался майор.
   -Ты так думаешь? Ну, если ты так думаешь, то так, наверно, оно и есть.
   Ракитин резко обернулся. Снайпер едва успел отвернуться. Как будто затылком видит, чтоб ему...
   Он снова заглянул в прицел. Остался недовольным увиденным, аккуратно протер объектив. Крест-накрест, справа налево и снизу вверх, прошелся по своему сектору. Молоко, просто молоко.
   Молочная река в гранитных берегах. Слоистый рассветный туман, побеспокоенный едва уловимым ветерком, волнами скатывался вниз по ущелью, омывая острые уступы отвесных скальных берегов. Где-то чуть в стороне, укрытый камнями бежал невидимый ручеек. Его тихое журчание придавало пейзажу, лишенному неба, какой-то нереальный, подводный антураж. Этому же способствовали невысокие деревца, окружавшие их. Выросшие на суровом каменистом грунте, на дне ущелья, они от рождения имели неправильную, искривленную, рахитичную осанку стволов. А туман окончательно исказил их форму. Превратил из земных растений в фантастических обитателей подводного мира.
   -Ну и что нам с этим делать?
   -Как будто у нас много вариантов. - даже стоя к нему спиной, снайпер отчетливо увидел едва заметную, одними глазами, улыбку Ракитина. - Выходить на исходную позицию. И готовиться к удару. Что же еще?
   -Но когда вернемся, я выскажу им все, что думаю!
   -Давай сначала вернемся, ладно?
   Ракитин помолчал, а затем прибавил:
   -Ну, выскажешь ты им все, что о них думаешь, а дальше - что? Ответ-то будет один: тяжелые метеоусловия. Скажите спасибо, что вообще подбросили. Иначе топали бы двое суток по горам с полной выкладкой.
   -Спасибо. - хмыкнул майор, словно его могли услышать вертолетчики, полчаса назад высадившие десантников на дно ущелья.
   -Максим, собери людей. - велел он.
   Лейтенант нырнул в туман и, пройдя вдоль линии часовых, вернул всех к основной группе. Предосторожность оказалась излишней.
   Снайпер тоже хотел пододвинуться поближе к центру группы. Но капитан жестом велел ему занять место на некотором отдалении. Присев на камень, снайпер аккуратно уложил ствол винтовки на колено. Огляделся. Вокруг офицеров собралось два десятка солдат: Стас со своим пулеметом, Витя Аверин, Леша Матвеев и другие автоматчики, пятеро миноискателей с зачехленными до поры металлоискателями. А еще - Марк и Ростов. Он задержался на снайперской двойке неизвестно зачем выдернутой Ракитиным из первой роты, но тут майор начал:
   -Внимание, бойцы! Говорить буду один раз, повторяться не намерен. Короче: кто не спрятался - я не виноват. За этим хребтом лежит Шайтанова долина - основная опорная база нашего старого, я бы даже сказал, - доброго знакомого Али Камила. В просторечии - Шайтана. Полагаю, мне не нужно напоминать вам о его подвигах. Колонна, сожженная полгода назад, два взорванных госпиталя, и еще несколько дел поскромнее. - не сдержался-таки он. - Не говоря уж о том, что половина закладок, которые мы выковыриваем из земли - его рук дело. До сих пор нам катастрофически не везло, когда мы пытались обложить и уничтожить его. Уворачивался, шакал чепрачный. Выскальзывал. Но сегодня его везению должен придти конец. Нам удалось скрытно сосредоточить значительные силы на подступах к долине. А также вычислить все лазейки, по которым Шайтан может улизнуть из нее. Сейчас они перекрываются мобильными десантными группами, вроде нашей. Через три часа начнет движение колонна основных сил. Она войдет в долину по главной дороге...
   -Которая наверняка заминирована. - вставил лейтенант.
   -И не только. - кивнул майор. - Дорога пересекает это ущелье в... семи километрах перед нами. Вообще-то должна была пересекать в пяти. Но... сложные метеоусловия, туман, короче, помешали авиации доставить нас до намеченной точки. Так вот, на перевале, открывающем дорогу в долину, прямо над ущельем находится застава, скажем так: блокпост духов. Выгодное расположение, над дорогой, на высоте, плюс качественное минирование подходов превращают его в серьезную проблему для наших сил. Этот блокпост, конечно, не запечатает намертво вход в долину, но сильно затормозит продвижение колонны. Даже если он продержится час, этого хватит Шайтану, чтобы организовать сопротивление внутри долины и собственный отход. Аккуратный отход. - уточнил он. - Командование поставило перед нашей группой задачу: опередить колонну на час и внезапным ударом ликвидировать препятствие в виде блокпоста. Уничтожить его. Короче, сделать так, чтобы колонна могла проскочить перевал с ходу, не теряя ни одной минуты и ворваться в долину на полной скорости. Это - залог успеха всей операции.
   -Сколько там человек? - похоже лейтенант знал немногим больше собственных солдат.
   Обычное дело. После срыва нескольких операций из-за утечки информации, командование очень скупо делилось ей с личным составом. О цели очередного рейда рядовые обычно узнавали уже на борту вертушки. А то и вовсе - на месте, перед выходом на тропу.
   Не исключено, что все подробности нынешней вылазки знал только Леонов. Ну и еще, может быть, - Ракитин.
   -Десятка два. Плюс - минус пять человек. - ответил майор. - Мы должны уничтожить их. И произвести разминирование прилегающего участка дороги до подхода колонны. - он кивнул в сторону саперов. - Наши не должны задержаться на перевале даже на минуту.
   -А если дорога заминирована и дальше?
   -Вряд ли. Авиаразведка докладывает, что в глубине долины по ней идет интенсивное движение. Вплоть до самого Шайтан-Юрта. В любом случае! - он резко взмахнул рукой, отсекая вопросы. - Это - не наша проблема. Наша - открыть колонне дорогу вниз, в долину. С колонной идет целый инженерный взвод с серьезной техникой. За них можно не беспокоиться.
   -Заметано. - поставил точку Ракитин, не открывавший до сих пор рта. - выступаем сейчас?
   -Немедленно. - ответил Леонов. - Нам и так топать дальше чем предполагалось.
   -Порядок?
   -Порядок следующий: ты со своим - в передовом дозоре. За тобой - саперы, за ними - мы, Марков и Ростов - замыкающие. Идем тихо. - майор обвел взглядом весь отряд. - Оружие на предохранители. Рта не раскрывать. Услышу хоть слово - не обижайтесь, по хребтине заеду без лишних нотаций. Внимательно смотреть по сторонам и особенно - под ноги. Короче: рты закрыли покрепче, глаза и уши открыли пошире и - вперед. Вопросы?
   -Вопросов нет. - ответил за всех Ракитин.
   -Тогда - вперед.

*

  
   -Чего-то хотел?
   Уверенность снайпера, что его осторожные взгляды остались незамеченными старшим, рассыпалась карточным домиком...
   Они уже добрых полчаса нога в ногу шагали во главе отряда. Они держались левой стены ущелья, старательно выбирая дорогу, огибая оползни и камнепады. Неба все еще не было видно, однако туман начал понемногу подниматься вверх. С одной стороны это улучшало видимость. С другой - молочная муть не исчезала бесследно. Она оседала крошечными капельками на камнях, заставляя тщательнее рассчитывать каждый шаг...
   -Чего-то хотел? - повторил Ракитин.
   -Ага.
   -Выкладывай.
   Капитан не шептал. Напротив, он проговаривал слова четко, но делал это настолько тихо, как умеют только люди привыкшие к лесным тропам.
   -Марк с Рыжим. - выложил снайпер. - Зачем они нам?
   -Что, помешали?
   -Нет, но мы всегда справлялись вдвоем.
   -Ты так думаешь? - усмехнулся капитан. - Ну, если ты так думаешь, то так, наверно, оно и есть.
   Снайпер промолчал, ожидая продолжения.
   -Мы бы и сейчас справились. - Ракитин остановился и быстро взглянул на него. - Но если нас ждет глубокоэшелонированная оборона, без них нам не обойтись.
   -Глубокоэшелонированная оборона?! Как же они смогут организовать глубокоэшелонированную оборону? Как двадцать человек смогут создать несколько рубежей защиты?
   -В-третьих, - не повышай голос. Духи не далеко. Майор - тоже. Действительно прикладом по хребту захотел? Во-вторых, - двадцать человек - наше предположение. Запросто может оказаться и больше. Единственный безотказно работающий закон в нашем мире - закон подлости. А, во-первых, - и двадцать смогут. В горах и не такое возможно. Там место хорошее: подъем к перевалу. Для них хорошее. При желании они легко смогут создать два-три рубежа обороны. На первом выставляют автоматчиков. Выше, у них за спиной, метрах в двадцати пяти - тридцати ставят пулеметы и гранатометчиков. Их задача - работать по крупным скоплениям наших сил и технике. Они и с такого расстояния не промажут. Им, кстати, могут придать и снайпера. Так, на всякий случай. А остальных, если имеются, а мы обязаны рассчитывать на самый паршивый сценарий, они укроют сверху. На третьем рубеже - еще метрах в тридцати - пятидесяти дальше...
   -Далековато!
   -Ой, только давай без этого! Тебя оптикой пользоваться учат чуть больше года. А многие из этих мальчиков еще с Первой войны по горам со своими драгунками бегают! И недооценивать их я бы не советовал. Да, горы не в лучшую сторону влияют на качество снайперского огня. Но даже находясь в двух - трех сотнях метров за спиной автоматчика, снайпер все равно обязан стрелять лучше его. И можешь мне поверить: ничто так не угнетает наступающих как необходимость работать сразу по нескольким сближенным рубежам обороны. Это я по себе знаю. Сконцентрируешь огонь на автоматчиках - тебя пулеметы в землю вгонят. Перенесешь огонь на второй рубеж - автоматчики голову поднимут. А снайперы наверху и вовсе будут чувствовать себя как у Христа, в смысле, - Аллаха за пазухой. В отличие от тех по кому они будут работать. Все ясно?
   -Все, за исключением одного: зачем нам Марков и Ростов?
   -Да затем, голова твоя садовая, что при таком раскладе мы можем закиснуть на этом рубеже надолго. А духи тем временем успеют снарядить гонца в тыл, к Шайтану. Так мол и так, товарищ полевой командир, сдерживаем превосходящие силы противника, к чему и вам настоятельно рекомендуем готовиться!
   -Гонец в тыл... - сообразил, наконец, снайпер.
   -Именно. Надеюсь тебе не нужно объяснять, что одно это может пустить под откос всю нашу работу?
   -Не нужно. А если у них есть радиосвязь?
   -Если у них есть радиосвязь, мы обязаны вычислить их радиоточку. И с ходу накрыть ее. А вот для того чтобы от блокпоста не смог уйти гонец нам придется выставить Маркова и Ростова на такую позицию откуда они смогут перекрыть пути к отступлению.
   -А сами?
   -А самим нам работы хватит и в основной группе. Не оставлять же ребят без прикрытия.
   Снайпер кивнул и некоторое время молчал, сосредоточенно глядя себе под ноги.
   -А там такое бывало? - спросил он, наконец.
   -Там? - уточнил Ракитин. - Там всякое бывало...
  
  
  

Глава IV

  
   Снайпер может замаскироваться настолько умело, что самым тщательным визуальным наблюдением обнаружить его невозможно. И поэтому первый выстрел будет всегда за ним. Надо, чтобы этот первый выстрел снайпер сделал туда, куда надо вам, а не туда, куда надо ему. Поэтому снайперу постоянно подставляют приманки...
  
   Нет, пытаться рисовать натуру в тот момент когда эта натура изо всех сил пытается тебя соблазнить - последнее дело, подумал Кирилл и отложил кисть.
   -Ну что, готово? - улыбнулась Елена.
   Она лежала на границе земли и моря, в полосе прибоя и белопенное, кружевное одеяло, то укутывало женщину по самые плечи, то полностью обнажало ее. То есть - почти полностью. Просто Кириллу, стоявшему метрах в пяти, у мольберта, скромный купальничек Елены был практически не заметен. Бретельки лифчика терялись под роскошными волосами женщины, взлетавшими и опадавшими в такт набегавшим волнам, а чашечки его, слившись с песком, ни в коей мере не выполняли своей роли. Узенькие ниточки плавок, подчеркивавшие талию и скрывавшиеся затем между холмиками ягодиц, просматривались чуть лучше, и все же требовалось совсем незначительное усилие, чтобы выключить их из... ягодного натюрморта.
   Усилие требовалось, скорее, для того, чтобы не выключать...
   Вот черт! выругался Кирилл про себя, перенося внимание с натуры на картину, запечатлевшую ее.
   Да! Такой чудовищной, такой запредельной мазни из под его кисти не выходило уже давно! Класса, примерно, с восьмого средней общеобразовательной школы...
   Если уж даже морская пена, из которой, согласно заранее составленному и утвержденному плану, должна выходить Афродита, получилась абсолютно ненатуральной, то на саму богиню смотреть вообще не хотелось. Единственный более ли менее удавшийся штрих на всем портрете - локоны Елены, вихрившиеся и пенившиеся вместе с белыми гребнями волн. Но в остальном... позор, да и только!
   Покачав головой, Кирилл снял лист с мольберта и, тщательно скомкав (как бы кто не увидел!), присоединил к куче использованных.
   -Что, опять - плохо? - спросила Елена.
   -Ага. - подтвердил он, собирая рисовальные принадлежности. - Не идет что-то дело. Никак не идет.
   -Может - волна плохая? - Афродита выбралась-таки из стихии, породившей ее и направилась к живописцу, как и вчера, потерпевшему фиаско при попытке запечатлеть сей знаменательный исторический момент.
   -Наверно. - ответил Кирилл, складывая треногу мольберта.
   -Не расстраивайся! - направляясь к машине, она мимоходом коснулась его плеча. - Может завтра повезет.
   -Может быть. - Кирилл, словно загипнотизированный поворачивался следом, не в силах оторваться от роскошной, классически правильной и чистой линии ее бедер.
   Нет, пытаться рисовать натуру в тот момент, когда эта натура изо всех сил пытается тебя соблазнить - последнее дело, снова подумал он. Не суметь изобразить богиню, имея перед собой ее реальное воплощение! Для этого нужно быть либо тупым подмастерьем последнего маляра, либо...
   Он загнал шальную мысль в самый дальний уголок сознания, пока она не развернулась во всей красе, подхватил мольберт и направился к машине.
   Елена стояла возле открытой дверцы и, склонив голову набок, просушивала полотенцем волосы. Мокрый лифчик был небрежно откинут на капот. На белой футболке, едва прикрывавшей плавки, проступили два маленьких темных пятнышка.
   Глаза их встретились и Кирилл почувствовал как мелодия вечерней Ялты снова коснулась его, заставив сбиться с шага...

*

  
   Он мрачно сплюнул в воду и, почувствовав дрожь, раскатившуюся по всему телу хороводом мурашек, подхватил полотенце и начал энергично обтираться. Как любой нормальный снайпер, больше всего на свете Кирилл не любил неопределенности и неясности. А ситуацию, сложившуюся в настоящий момент, можно было охарактеризовать только этими категориями: неясность и неопределенность. Понять, какого лешего его натурщица делает все, чтобы затащить его в постель, было решительно невозможно.
   Нет, Елена больше не наведывалась в его спальню в полночный час, но в остальном ее поведение было совершенно недвусмысленным и абсолютно провокационным. Достаточно было посмотреть: с каким откровенным удовольствием она раздевалась перед ним на пленэрах! Ничего общего с поведением обычной натурщицы.
   Это повторялось и позавчера, под Судаком, и вчера, на Золотом пляже Феодосии и (у него не было никаких сомнений на этот счет!), повторится сегодня, на Тарханкуте, куда они собирались отправиться сразу же после завтрака.
   Уже целую неделю она словно испытывала его на прочность, ожидая, когда у него откажут последние предохранители, и он перестанет контролировать себя.
   Зачем ей это нужно? Чтобы проверить его на "вшивость"? Но, опять же - зачем? Какое значение эта самая "вшивость" может иметь для нее? А если ей опостылел Паша, и она хотела воспользоваться его отъездом, чтобы развлечься... на стороне, так на сторону и нужно идти! Какой смысл флиртовать у себя дома, на глазах у прислуги, с риском, что это станет известно мужу, который рано или поздно все-таки вернется? И это при том, что бары, рестораны и ночные клубы побережья до краев заполнены молодыми, страстными мачо, у которых холеная и причесанная, загорелая и накачанная мужественность выглядывает из-под небрежно запахнутых рубах и буквально вываливается из небрежно застегнутых портков. И большинство этих полусветских львят только и ждут призывного взгляда спелых леди с уже упругим, тугим кошелечком и еще тугими, упругими грудями и попкой.
   Почему Елена не зацепит одного из этих мальчиков? Какого черта она клеится к нему, словно только что выпорхнувший на волю дембель - к первой попавшейся вокзальной шлюшке?!
   Совершенно непонятно!
   Радовало одно - неделя, обозначенная Пашей как срок командировки, подходила к концу, и на днях он должен был вернуться домой. Оставалось надеяться, что хоть это заставит Елену угомониться.
   Закончив обтираться, Кирилл натянул брюки и рубаху, тщательно застегнулся на все пуговицы и отправился домой, завтракать.

*

  
   -Уф! - Елена сбросила ему на руки скубу и устало тряхнула головой.
   -Выдохлась? - спросил Кирилл, укладывая ее акваланг в багажник внедорожника рядом со своим.
   -Есть немного.
   -Рисовать будем?
   -Рисовать? - переспросила она. - Да нет, пожалуй, не будем. Накупалась уже!
   Кирилл пожал плечами: хозяин - барин. Он тоже не горел желанием распаковывать свой рисовальный багаж и приниматься за работу после отличного, хотя и немного утомительного заплыва. Единственно только, настроение у его натурщицы сегодня было менее игривое, нежели в предыдущие дни. И это обнадеживало.
   ...Позавтракав, они выгнали из гаража "Ленд Ровер", лучше "Мерседеса" приспособленный для прогулок по дикому берегу, загрузили его подводным снаряжением и отправились на запад, с тем, чтобы три часа спустя оказаться в Оленевке - маленьком рыбацком поселке, расположенном недалеко от мыса Тарханкут. Всю дорогу они говорили ни о чем и Елена, сидевшая за рулем, никоим образом не провоцировала спутника, избегая скользких тем.
   Добравшись до Оленевки, дайверы спустились к морю и, двигаясь на юг, к Тарханкуту, присматривали удобное для погружения место. В конце концов, такое нашлось возле одиноко стоявшего на берегу рыбацкого сарая. Под его высокой стеной имелась хоть какая-то тень, способная укрыть машину от палящего полуденного солнца. Кроме того, так она меньше бросалась в глаза на пустынном берегу.
   Облачившись в подводную амуницию, они погрузились прямо у берега и направились вдоль него, постепенно забирая на глубину. Впрочем, лезть глубоко необходимости не было. Главное очарование Тарханкута таилось как раз на мелководье. Там, где яркая лазурь небесного оттенка перемешивалась с темной бирюзой, поднимающейся из бездны. Где ослепительные копья солнечных лучей вонзались в морскую глубину, проецируя на желтую равнину дна бесконечное мельтешение ряби на поверхности. Где бесчисленные скальные обломки, самой причудливой формы, напоминавшие истуканов, складывались, вычерчивая на дне замысловатую арабеску...
   Скользя в нескольких метрах под поверхностью моря, Кирилл с Еленой достигли оконечности Тарханкута, где береговая линия, круто загибаясь, устремлялась в противоположном направлении, на восток, и выбрались на берег. Они постояли немного, глядя на отвесный, остроугольный массив знаменитого мыса, напоминавший вырезанный кондитером треугольный кусочек слоеного торта. Потом опять погрузились и, решив, что для одного заплыва и так увидели вполне достаточно, направились обратно. Незначительный расход воздуха, обусловленный малой глубиной погружения, позволил им добраться до начальной точки маршрута и выбраться на берег около оставленной возле сарая машины...
   -Пойду внутрь, переоденусь. - сказала Елена, взяв свои вещи с заднего сидения.
   -За машину бы стала. - ответил Кирилл. - Вокруг-то - никого. А я отвернусь...
   Не дослушав его, она развернулась и, обогнув угол сарая, скрылась из виду. Пронзительно скрипнули лет сто не смазывавшиеся петли и дверь, с глухим стуком, захлопнулась.
   Кирилл пожал плечами и принялся стаскивать с себя мокрый неопреновый монокомбинезон, казавшийся сейчас особенно мокрым. Сбросив его, он натянул сухие плавки и прошелся по берегу, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие дайвера, завершившего очередное погружение. Солнце, едва перевалившее через зенит, щедро согревало, но холодок, накопившийся за полтора часа, проведенных под водой, упорно сопротивлялся ему. Из-за этого казалось - все тело укутывает прохладное, обворожительно-приятное покрывало, спасающее от полуденного светила.
   На самом деле ничего его не спасало. Именно в таком вот состоянии: как следует остудившись в воде и не имея возможности чётко оценить силу палящих лучей, купальщики, как правило, и обгорают до безобразия. Прекрасно зная это, Кирилл решил не злоупотреблять солнечными ваннами и, вернувшись к машине, натянул джинсы с футболкой.
   Потом осмотрелся по сторонам: Елены все еще не было. Сколько можно переодеваться? удивился он и окликнул:
   -Лен, ты скоро?
   Из-за тонких, иссеченных щелями, словно старческие руки - морщинами, стенок сарая не донеслось ни единого звука.
   Пожав плечами, он прошелся вокруг машины и даже заглянул под нее. Спереди, под картером, обнаружилась маленькая, прямо-таки щенячья, лужица масла. Да, подумал Кирилл, открывая капот, верно говорят бывалые люди: если из двигателя "Ленд Ровера" не течет масло - значит его там попросту нет.
   Он проверил уровень, обнаружил, что тот близок к опасному минимуму, отметил про себя, что нужно не забыть сказать об этом Петровичу и захлопнул капот с чувством исполненного долга.
   Потом снова обернулся к сараю. Твою мать, да сколько же нужно времени, чтобы сменить гидрокостюм на сарафан?!
   -Лен, ну ты идешь или нет, в конце-то концов?! - повысив голос, вопросил он. - Ты что, заснула там?
   И снова - ни звука.
   Кирилл помедлил еще мгновение, прислушиваясь. За его спиной маленькие волны шуршали галькой, накатываясь на берег. В реденьком прибрежном кустарнике шелестел ветерок, заплутавший среди веток. Далеко-далеко, где-то у самого Тарханкута скандалили, как всегда чего-то не поделившие чайки.
   И - все.
   Сколько он ни прислушивался, больше ничего услышать не удалось. В общем, так и должно было быть. Чутье, наработанное еще в горах, безапелляционно говорило об отсутствии чужаков поблизости. Кроме них двоих на пустынном берегу никого не было.
   Кирилл пожал плечами и, обогнув угол, остановился перед дверью сарая. Занес руку, намереваясь постучать, но передумал и без лишних церемоний толкнув дверь, отворил черноту.
   Зная: сколь невыгодно положение человека, стоящего в светлом проеме двери или окна, относительно наблюдающего за ним из темноты, он бросил последний взгляд назад, в жаркий полдень и, шагнув через порог, затворил за собой дверь.
   Темнота внутри была весьма условной: солнце своенравно врывалось сюда сквозь бесчисленные отверстия в стенах и кровле, сплетая в черном вакууме тончайшую, призрачную сеть из длинных ярких нитей, в которых купались мириады мельчайших пылинок...
   -Лена! - позвал он. - Лен, ты здесь?
   -Хорош шутить! - почти разозлился он, не дождавшись ответа.
   Зрение быстро адаптировалось к полумраку, и Кирилл уже отчетливо различал и маленькую лодочку-тузик, прислоненную к одной из стен и старые сети, темным ворохом сваленные у противоположной. Все здесь было каким-то старым. Запущенность и заброшенность словно клеймо лежали на всем этом ветхом рыбацком скарбе, сложенном когда-то под прикрытием тонких, дощатых стен да так и забытом на веки вечные. Даже запах рыбы, наверняка крепкий и устойчивый в прошлом, успел напрочь выветриться, высквозиться отсюда сквозь щели морскими ветрами круглый год подряд вентилировавшими сарай. Теперь здесь остался лишь знакомый любому, хоть раз заглядывавшему на чердак деревенского дома, запах прокаленной солнцем пыли, к которому примешивался тонкий, едва уловимый аромат моря.
   Кирилл сделал еще шаг вперед. Озорной солнечный зайчик, протиснувшийся сквозь ветхую кровлю, прыгнул ему на лицо, заставив сощуриться и прикрыть глаза рукой. Когда же он, секунду спустя, отвел ладонь в сторону, то увидел...
   У дальней, противоположной входу стены сарая стояла старая металлическая кровать с железной, панцирной сеткой и высокими спинками. Такие кровати называли колченогими и Кириллу всегда очень хотелось узнать - почему?
   Всегда, но не сейчас. Сейчас он видел только Елену, раскинувшуюся на жестком панцире металлической сетки, резко контрастировавшем с беззащитной мягкостью ее нагого тела. На ней были лишь черные трусики, тонким, кружевным росчерком очерчивавшие талию женщины. Гидрокостюм и сарафан были переброшены через спинку кровати.
   Она лежала, как-то свободно, расслабленно вытянувшись во весь рост, забросив руки за голову и смотрела вверх, на бесконечное мельтешение пылинок в тонких струнах солнечного света. Можно было подумать...
   -Лена! - громким шепотом позвал он ее. - Лен, что с тобой?!
   Она повернула голову...
   -Иди сюда. - прошептала Елена, и шепот ее почти оглушил Кирилла.
   -Что... что... - промямлил он, чувствуя как недоумение, последними каплями уходит из него.
   -Иди ко мне. - повторила она и ресницы ее медленно скользнули вниз - вверх.
   Плохо понимая: что делает и для чего шаг за шагом приближается к ней, вместо того чтобы броситься вон, Кирилл, словно в прострации, подошел к кровати и замер над женщиной, чья неприкрытая, обнаженная роскошь смотрелась совершенно нереально среди окружающего убожества. Глаза Елены ни на один миг не разлучались с его глазами, словно оптический прицел, уцепившись за жертву, готовую разрешиться кровью...
   Губы ее, безучастные казалось бы даже к словам, слетавшим с них, внезапно дрогнули, ожили, беззвучно вливаясь в общую мелодию и...
   Именно эта улыбка, будто фальшивая нота, сломала общий ритм, дав жертве шанс вырваться из под гипноза.
   -Ты что... - выдохнул Кирилл, силясь воспользоваться паузой. - Ты... с ума сошла...
   Она не дала ему закончить.
   -Иди сюда! - снова позвала она его.
   Поскольку Кирилл и так уже стоял подле нее, это могло иметь только одно значение...
   Он наклонился, опершись ладонью о спинку кровати и вздрогнул от прикосновения к ледяному металлу. Откуда здесь такой ледяной металл? мелькнула посторонняя мысль. Мелькнула и исчезла.
   Повинуясь безотчетному рефлексу, Кирилл нагнулся еще ниже и, стремясь сохранить равновесие, оперся коленом на солнечное сплетение женщины. Елена тихо застонала, когда он придавил ее и старые пружинки кровати едва слышно скрипнули.
   Кирилл подумал, что она, возможно, начнет сейчас сопротивляться. Однако вместо этого Елена снова улыбнулась, ни коим образом не выказывая протеста против насилия...
   Насилия?! Дыхание Кирилла сорвалось вдруг, став прерывистым и рваным как после кросса с полной выкладкой. В глазах у него потемнело. В ее улыбке, будто в кривом зеркале отразилось его собственное жесткое, напряженное лицо.
   Не отрывая левой руки от спинки кровати, он провел тыльной стороной правой ладони по щеке женщины.
   Ее улыбка ответила ему.
   -Ах ты... сука! - прохрипел он и наотмашь ударил ее.
   Она должна, она обязана была закричать, оттолкнуть его и, вскочив, убежать прочь! Она не могла не сделать этого!!!
   Но она этого не сделала.
   Она только повернула голову, опрокинутую ударом набок, и снова улыбнулась.
   -Что, сука... понравилось?! - он почти задохнулся от ярости и снова, сильнее прежнего, хлестнул ее.
   Она молчала. Молчала и улыбалась. Улыбалась спокойной, уверенной улыбкой победителя, в которой отсутствовал даже намек на торжество или издевку. Когда он выдохся, отвесив ей по меньшей мере десяток крепких пощечин, она лишь тихо сглотнула:
   -Все? Или еще добавишь? - и указала глазами на стену.
   Кирилл поднял голову и увидел развешенные на гвоздях металлические цепи. Длинные, тонкие металлические цепи, которыми обычно привязывают к берегу или причалу рыбацкие лодки. Годами мокшие в соленой черноморской воде, а потом еще бог знает сколько времени висевшие здесь, в этом заброшенном, пустом сарае, они покрылись толстым слоем оранжево-красной ржавчины, и, казалось, были готовы рассыпаться при первом же прикосновении.
   Не спуская с них глаз, Кирилл распрямился и, обогнув кровать, подошел к стене. Сняв с гвоздя одну из цепей, он пропустил ее через сжатый кулак, чувствуя как шершавые, изъеденные водой и временем звенья, спаянные местами ржавчиной, будто сваркой, вновь обретают былую гибкость. Потом обернулся к Елене.
   Не двигаясь с места, она смотрела, как он приблизился, сложил цепь сперва вдвое, затем вчетверо...
   Нет, в ее глазах не было страха.
   И все же она напряглась. Еле заметно, но напряглась.
   Кирилл выждал еще какое-то мгновение, покачивая цепь и будто примериваясь к удару, а потом резко наклонился и схватил женщину за правую руку.
   Она ахнула, когда жестокие, стальные звенья сдавили ее запястье, изумительно нежное, изящное запястье с синим изломом веночки под тонким бархатом кожи, обвившись вокруг него раз, другой, третий.
   Надежно пленив ее руку, Кирилл привязал ее к металлической стойке спинки, обнес цепь вокруг спинки и быстро повторил то же самое с другой рукой.
   Она больше не улыбалось. Напряжение, словно камень, сорвавшийся в пропасть, лавиной нарастало в ней. Глаза ее уже не манили, а скорее... спрашивали. О чем? Ему оставалось только догадываться.
   Он хотел прикоснуться к женщине, но заметил, что ладони его покрыты густой, ярко-рыжей охрой. Стянув с себя футболку, он обтер руки, сминая и комкая белую ткань, покуда та не стала рыжей, впитав в себя ржавый пот, потом, не глядя, отбросил ее куда-то в угол и, склонившись над женщиной, бережно прикоснулся к ее покрасневшей щеке.
   Елена вздрогнула и Кирилл, довольный эффектом, скользнул вниз по ее телу, чувствуя как оно отзывается на ласку. Добравшись до низа живота, он ласково поднырнул пальцами под тонкое, черное кружево. Потом сжал, смял, скомкал его, так что тугие, крученые ниточки затрещали, лопаясь и одним резким движением, не вниз, а вверх сорвал, заставив женщину болезненно ахнуть.
   Распрямившись, он отшвырнул трусики прочь и замер на мгновение, пытаясь унять разошедшееся сердце.
   Не вышло.
   Мотор в груди работал на полных оборотах, словно насос чудовищной силы, вгоняя всю имевшуюся в организме кровь в одну, генеральную артерию.
   Чувствуя нарастающую боль в паху, Кирилл стряхнул кроссовки и расстегнул ремень...

*

  
   Приподнявшись на локте, он протянул руку и, аккуратно отбросив с лица Лены прядь волос, провел кончиком пальца по ее щеке. Она тихонько застонала.
   -Больно?
   -Угу. - кивнула Лена и уткнулась лицом в подушку.
   -Прости меня. Хорошо?
   -Это ты меня прости. - глухо, не поднимая головы ответила она. - Я не должна была...
   -Мы не должны были. Прежде всего - я.
   Хотя ты и не оставила мне выбора, хотел прибавить он. Но не прибавил.
   Она глубоко вздохнула, но возражать не стала.
   Кирилл тоже молчал, наслаждаясь покоем.
   Дом спал, погруженный в тишину и темноту, и лишь неугомонные кузнечики под окном без устали выводили свою бесконечную серенаду, наполняя стрекотанием теплую южную ночь.
   -Ты поэтому меня ударил? - спросила, наконец, Лена.
   -Поэтому. - ответил Кирилл. - потому что я не должен был этого делать, а ты... ты просто не оставила мне выбора...
   -Прости.
   -Да ладно, что уж теперь-то...
   -Если тебе очень хочется, можешь еще раз мне врезать...
   -Уже не хочется! - рассмеялся Кирилл, обнимая женщину и, думая, что теперь-то уж врезать стоит кой-кому другому...
   -А что ты подумал? - спросила она.
   -Когда?
   -Ну, когда только вошел туда... внутрь?
   -В сарай?
   -Да. У тебя был такой взгляд...
   Кирилл улыбнулся. Порой самые драматичные моменты окрашиваются нелепыми, ироническими штрихами.
   -Я подумал тебе стало плохо...
   -Плохо?
   -Ну да, плохо. Сама знаешь, после погружений иногда бывает... нехорошо. Ну, вот я и подумал - пока ты переодевалась, у тебя закружилась голова, или что-то в этом роде и ты прилегла на минутку...
   -Спасибо за комплимент! - рассмеялась Лена. - Значит, ты подумал, что мне поплохело после погружения на пятиметровую глубину? Вот спасибо!
   -А что мне было еще думать? - хмыкнул Кирилл. - Я никак не ожидал, подобного... ловушки. А когда понял... - он остановился. - Когда понял, поплохело уже мне...
   -Извини...
   -Да причем тут "извини"! - он досадливо пожал плечами и отвернулся. - Прощения будешь просить у Пашки... когда он вернется.
   Лена с минуту молчала, а потом ответила:
   -Надо будет - попрошу.
   Даже не глядя на нее, по изменившемуся голосу, Кирилл понял, что она тоже отвернулась. Понял и едва слышно вздохнул. Мерзкий осадок, копившийся в душе с того самого момента, когда чувства вновь вернулись к нему среди еле уловимого аромата моря и старых рыбацких сетей, всколыхнулся, словно муть на дне бутылки с выдержанным вином, потревоженной неловкой рукой. Последняя фраза ему особенно удалась: покувыркался с чужой женой и сразу же поставил ее перед фактом: мол, разбирайся-ка ты, красавица, со своим мужем сама. А моя хата - с краю и я абсолютно ничего не знаю.
   Безусловно, это был поступок настоящего мужчины.
   -А когда Пашка обещал быть?
   -Завтра...
   -Завтра?!
   -Завтра обещал позвонить. - договорила Лена и Кирилл записал на свой счет еще одно очко.
   Паникерша, блин, мужского пола.
   -А он не появится завтра ни свет ни заря?
   -Не думаю. - покачала она головой и спросила, помедлив немного: - А что?
   -Да нет, ничего. - ответил Кирилл. - просто я подумал: не стоит ли мне перебраться в свою спальню? От греха подальше.
   -Решай сам. - пожала плечами Лена и устало забросила руку за голову. - Пашка без звонка ни за что не приедет. Не в его это привычке.
   Несколько мгновений Кирилл рассматривал безупречный профиль ее груди, поднимавшейся и опускавшейся в такт дыханию, а потом решил...

*

  
   Звонок становился все настойчивее.
   Он ввинчивался в его сознание, вытесняя сладкую утреннюю дремоту. Кирилл недовольно закряхтел, соображая: когда же, наконец, отворят дверь и этот звонарь уймется. Он уже хотел засунуть голову под подушку, но в этот момент кровать вздрогнула, а спустя еще мгновение надоедливый перезвон, наконец-то, прекратился. Прошелестели торопливые шаги. Щелкнула дверь...
   -Паша, привет! - раздался приглушенный голос Лены.
   Электрический удар прокатился по его телу, заставив подскочить на кровати с широко распахнутыми глазами и замереть в ожидании...
   -Да! Да, дорогой! Все хорошо. Я говорю: у нас все хорошо! Ты меня, что, не слышишь? Да нет, это у тебя что-то с мобильным. Ты не из офиса? А где ты сейчас... - ее голос слабел, удаляясь.
   И точно так же слабело напряжение, сковавшее Кирилла. Он облегченно вздохнул и ухмыльнулся, окончательно приходя в себя. Да, стать персонажем легендарной анекдотической ситуации: возвращается муж из командировки, - это последнее о чем он мечтал в этой жизни!
   Откинувшись на подушку, он блаженно потянулся и залюбовался игрой теней на противоположной стенке спальни. Утренний бриз без устали, словно испанский танцор - кастаньеты, встряхивал ветви молодого каштана, заслонявшего окно, а солнце прилежно проецировало упорядоченно-хаотичное мельтешение на стену...
   Дверь распахнулась и на пороге появилась Лена.
   -Проснулся?
   -Так точно. - ответил Кирилл, переключив свое внимание на ноги женщины, завуалированные черным атласным халатиком, совершенно не мешавшим рассматривать их. - Пашка звонил?
   -Да. - Лена подошла к постели и села возле него.
   -А я подумал - в дверь звонят. - поделился Кирилл. - звонок какой-то странный...
   -Странный звонок? Ах, мелодия! - сообразила она. - Это у меня специально для Пашки, отдельная выставлена. Чтобы заранее знать - когда он звонит.
   -Понятно. Ну и что он сказал?
   -Сказал - сегодня вылетает... - она остановилась. - В Германию...
   -Куда?! В Германию?!
   -Да. В Германию. - Лена снова помедлила, как бы размышляя: сколько стоит сказать. - Проблема оказалась... сложнее, чем думали сначала. Пашка говорит: у него такое впечатление, словно его, ну, то есть фирму, конечно же, пытаются подсидеть...
   -Конкуренты?
   -Да. Рынок тесный, только и смотри, чтоб не оттеснили, не отжали. Максимову с такой проблемой в одиночку ни за что не справиться. Так что пришлось им обоим собираться в Штутгарт, выяснять - что там с поставками стряслось.
   -И надолго это? - поинтересовался Кирилл, пытаясь разобраться в собственных чувствах и понять: огорчило его это известие или...
   -Паша вообще без понятия. Так и сказал - просто не могу себе представить на сколько это может затянуться: неделя, две. - Лена пожала плечами.
   Она сидела, слегка откинувшись назад. Солнце переливалось в складках черного атласа, а волосы свободно стекали по плечам на грудь.
   Черт возьми, подумал Кирилл, и эта женщина была моей?!
   -Ну а нам что теперь делать? - спросил он.
   -Нам? - брови Лены удивленно скользнули вверх. - Работать, что же еще! Надеюсь, ты не забыл: мы пригласили тебя, чтобы ты украсил наш замок многочисленными шедеврами изобразительного искусства. Лично я пока ни одного шедевра так и не увидела! - она покрутила головой из стороны в сторону, словно выискивая развешенные на стенах картины. - Или я просто плохо искала? - озорная улыбка обнажила ее ровные, жемчужные зубки и забавно приподняла курносый носик.
   Черт возьми, эта женщина была моей!!!
   Кирилл сел на постели, оказавшись рядом с ней. Аромат ее кожи, тонкий как у изысканного вина притягивал его, так же как и небрежно запахнутый халат.
   -Значит, будем работать? - уточнил он, обнимая ее одной рукой, а второй берясь за поясок халата.
   -Будем работать. - улыбнулась она, отвечая на его объятие.
   Черт возьми, это моя женщина, не поверил он сам себе, опрокидывая Лену на спину и разрушая тонкую атласную преграду на пути к...

* *

   Над черно-золотым стеклом
   Струистым бередя веслом
   Узоры зыбкого молчанья,
   Беззвучно оплыви кругом
   Сторожевые изваянья...
  
   -Пять песо? - уточнил он и полез в карман.
   После непродолжительных поисков среди однообразных серо-зеленых купюр отыскалось-таки произведение местного печатного двора. Найти его было тем сложнее, что автором сего валютного шедевра был проамерикански настроенный плагиатор, практически вчистую скатавший его дизайн с самой популярной денежки в мире.
   Продавщица приняла купюру и протянула ему пакет с покупкой.
   Выйдя на улицу, Кирилл взглянул на часы и обнаружил, что у него еще имеется некоторое время в запасе. Вряд ли Лена с Пашей явятся раньше срока.
   Солнце едва начало скатываться к горизонту, но пальмы, щедро рассаженные вдоль дороги, надежно укрывали от его лучей, да и бодрый ветерок, тянувший с моря, тоже добавлял оптимизма. Кирилл не спеша шагал вниз по улице, наслаждаясь тишиной и покоем полуденной сиесты, очистившей город от праздношатающихся курортников, разогнавшей их либо по уютным, кондиционированным номерам, либо по освежаемым бризом пляжам...
   Неистовая круговерть встреч - разговоров - переговоров - застолий - посиделок - баров - ресторанов - беготни - толкотни - разъездов - погружений, захватившая его с первых же часов пребывания на Карибах, немного смирила свой неистовый темп, став более размеренной. Вернувшись два дня назад с фантастических вулканических погружений, дайверы позволили себе как следует отдохнуть и... снова принялись за старое. Но уже гораздо спокойнее. Либо втроем, либо с группой они раз или два на дню выбирались в море полюбоваться кораллами или подразнить апатичных, вечно сонных акул-нянек и резких, вечно заведенных мурен. А сегодня, отлично погрузившись с утра возле роскошной, усеянной глубокими, таинственными гротами стенки, решили посвятить вторую половину дня живописи. Так, разнообразия ради.
   Поскольку художественные принадлежности не попадали в сферу сервиса отеля, Кирилл разузнал на ресепшене, где их можно найти и отправился по указанному адресу. Там он обнаружил небольшую лавочку, которую в России наверняка окрестили бы "Тысяча мелочей", а здесь и вовсе оставили без названия. Среди грошовых трубок - масок - ласт, и прочего одноразового китайского спортинвентаря лежали столь же одноразовые фотоаппараты и столь же китайские рисовальные принадлежности. Скудность ассортимента не заставила долго колебаться, и Кирилл быстро присмотрел альбом побелее и карандаши поострее.
   Друзья назначили встречу на берегу, возле дальнего мола. Купальщиков здесь было гораздо меньше, чем на пляже возле отеля, а деревьев наоборот - гораздо больше. Подходящее место, чтобы спокойно поработать...
   Подходящее, подумал Кирилл, подходя к молу.
   Паши с Леной еще не было.
   Он повесил на пальму пакет с рисовальными принадлежностями и прошелся по берегу, оценивая натуру. С одной стороны - ничего особенного. Синее море, песок, выбеленный солнцем, да пальмы, согнутые ветром. Заурядный местный пейзаж. Но с другой - именно такой вот заурядный пейзаж они и искали.
   Кирилл посмотрел на ослепительно яркое солнце, подумал и опустился на песок возле пальмы. Оперся о ствол, словно нарочно выгнутый так, что спина исключительно удобно ложилась на него и, подняв голову вверх, прикрыл глаза.
   Солнце без труда проникло сквозь опущенные веки, представ перед его взором в виде раскаленного, ярко-красного диска. От него растекалось доброе, живое тепло, достигавшее, казалось, самого сердца.
   Кирилл наслаждался им несколько минут, как вдруг почувствовал, что справа, неслышно ступая по песку, к нему кто-то подошел.
   Разрывать контакт не хотелось, но и оставаться в безвестности также представлялось неправильным. Он совсем уже было решился открыть глаза, когда знакомый голос спросил:
   -Загораем?
   -Нет. - улыбнулся он и почувствовал, что Лена присела рядом с ним. - Глаза тренируем.
   -Глаза?
   -Ага. - подтвердил Кирилл. - Есть, знаешь, такой проверенный снайперский приемчик, позволяющий всегда держать глазки в тонусе.
   -Сложный? Расскажешь?
   -Да ради бога. Просто садишься в погожий денек, вроде этого, на самом солнцепеке и смотришь на солнце сквозь прикрытые веки...
   -Разве можно смотреть на солнце? - удивилась Лена.
   -Открытыми глазами - ни за что, а закрытыми - запросто.
   -И долго нужно смотреть?
   -Минут пять-десять, не больше. - ответил он, по-прежнему не открывая глаз.
   -И что будет?
   -Если я сейчас начну тебе рассказывать, это получится гораздо дольше, чем ты сама возьмешь и попробуешь. И менее понятно.
   -А это не больно?
   -Нет, это щекотно! - хмыкнул Кирилл.
   -Ну-ну. - ответила Лена и замолчала. Несколько раз характерно пискнул мобильный телефон.
   Кирилл почувствовал как она несколько раз повернулась, устраиваясь поудобнее, а потом успокоилась, найдя, видимо, оптимальное положение. Сам же он выждал еще немного, затем встал и, отвернувшись от солнца, медленно открыл глаза.
   Хотя он и проделывал это уже не одну сотню (если не тысячу) раз, но все равно не уставал удивляться эффекту этого нехитрого приема. И синева морского простора и лазурь небесного свода, и бледная желтизна песка и зелень пальмовых крон, все, буквально все краски мира обрели невероятную, просто фантастическую яркость и глубину, блеск и сочность. То же самое бывает когда старую картину, десятилетиями пылившуюся в запасниках музея извлекают на свет божий. По мере того как осторожные, невесомые прикосновения освобождают ее от пыли, из-под серой дымки проступают истинные краски и полотно начинает играть как драгоценный камень. Если, конечно, оно было таковым изначально.
   С реальным миром все еще сильнее. Контрастнее. Ярче.
   Реальный мир - самое совершенное полотно и оно стоит того, чтобы смотреть на него широко открытыми и чистыми глазами...
   Кирилл повернулся и присел на корточки перед Леной. Она сосредоточенно всматривалась в яркую звезду, раскалявшую пляж. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так: головка ее слегка поворачивалась, словно она хотела лучше рассмотреть солнечный диск сквозь опущенные веки.
   Белый лиф купальника втугую обтягивал высокую, упругую грудь, не самого крупного, но все же впечатляющего размера. Яркие пляжные шорты скрывали ноги до колен. Легкие шлепанцы были небрежно отброшены в сторону.
   Кирилл рассматривал ее лицо, размышляя: какое странное ощущение оставляет человек, когда он не спит, но, вместе с тем, и не открывает глаза. Лицо, живущее отдельно от глаз, передающее эмоции в отрыве от них, кажется настолько неестественным, что производит едва ли не отталкивающее впечатление. Словно перстень, в котором на месте самоцвета зияет дырка...
   Зуммер невидимой, но близкой трубки, прервал его размышления, заставив оглядеться по сторонам.
   -Все. - сказала Лена, на ощупь, не открывая глаз, достав телефон из кармана шорт и заставив его замолчать. - Пять минут прошло. Что теперь?
   -Ты чего, будильник в трубке завела? - улыбнулся Кирилл.
   -Нет! - раздраженно ответила она. - Таймер обратного отсчета! Чего делать-то?
   -Глаза хорошо прогрелись?
   -Вроде нормально.
   -Ну, тогда - вставай! - он протянул ей руку и помог подняться на ноги.
   Развернул спиной к солнцу и велел:
   -Теперь - смотри.
   Лена открыла глаза.
   Поначалу она просто смотрела перед собой, словно не вполне понимая - что видит, а потом провела по глазам рукой и восторженно выдохнула:
   -Ух ты! Ну и ну!
   -Ага! - удовлетворенно кивнул Кирилл. - Есть результат?
   -Не то слово!
   -Ну и какие впечатления?
   Лена покачала головой, продолжая восторженно оглядываться по сторонам:
   -Не знаю, что и сказать. Это как... - она замерла на полуслове. - Это все равно как ехал в машине с грязнющими стеклами и вдруг: бац! и все очистилось в один момент! Кристальная чистота вместо мутных разводов...
   -Хорошо сказано. - одобрил Кирилл. - Правда, "с одним моментом" ты дала маху. Чтобы глаза глубоко прогрелись, и кровь в них побежала веселее, требуется все же некоторое время. Но когда это происходит, эффект действительно получается совершенно неожиданный. С них словно пленку мутную снимают. Этот нехитрый приемчик любой снайпер или разведчик должен знать. Знаешь как глаза устают, мутнеют, замыливаются когда в засаде сидишь или в дозоре наблюдаешь за местами вероятного появления вероятного противника? Вообще - сил нет!
   -Это ты на войне выучился?
   -Ага. А потом обнаружил, что и в гражданской жизни, для творческих, так сказать, потребностей данная методика отлично подходит. Художник - тот же снайпер - без хорошего, чистого глаза - стопроцентный инвалид. Жаль только, на туманных невских берегах этой замечательной процедурой часто не побалуешься! - рассмеялся Кирилл. - Туго у нас там с солнцем. Очень туго.
   -Значит здесь надо запасаться. - подсказала Лена. - Или...
   -Или что?
   -Да нет, ничего. - она махнула рукой, будто отогнав мысль, не вовремя пришедшую ей на ум. - Вон, кстати, и Пашка идет.
   Кирилл обернулся и увидел приятеля, шагавшего вдоль полосы прибоя.
   -Пожалуй, начнем. - сказал он, когда Паша подошел к ним.
   -С чего начнем?
   -С внешнего вида, естественно. - Кирилл критически осмотрел своих натурщиков. - Шорты нужно снять. - сказал он Лене.
   -О, серьезное начало! - улыбнулась та, избавляясь от шорт.
   -Алена, а я же тебе говорил: настоящие живописцы своих моделей только в обнаженном виде рисуют! - нравоучительно покачал пальцем Паша. - Может мне тоже что-нибудь снять? - поинтересовался он.
   -В-третьих, настоящие живописцы не рисуют, а пишут! - рассмеялся живописец. - Во-вторых, пишут они только натурщиков, а не моделей, ну и во-первых, - снимай футболку! - закончил он.
   -Всего-то?! Ты, смотри, земеля, не стесняйся и ни в чем себе не отказывай! Если надо я и штаны могу...
   -Пока не надо. - покачал головой Кирилл. - Надо будет - скажу.
   Он снова посмотрел на них. Теперь гораздо лучше. Белый купальник, ни слишком откровенный, ни чересчур строгий, великолепно гармонировал со светлыми локонами женщины и ее столь же светлым, умеренным загаром. Любая иная тональность смотрелась бы намного хуже, внося диссонанс. Что же касается Паши, то его бронзовая, безжалостно пропеченная на солнце кожа должна стать прекрасным фоном, на котором Лена будет выглядеть еще нежнее и женственнее.
   -Садитесь. - велел он им. - Ты вот здесь, возле дерева. Обопрись о него, чтобы удобнее было. А ты, Лена, прямо перед ним...
   -Обняться можно?
   -Нужно.
   Кирилл достал из пакета альбом с карандашами и устроился напротив них на песке. Альбом привычно лег на ноги, плотно сдвинутые вместе и согнутые под прямым углом. На белый лист упали первые штрихи.
   -Значит, говоришь, настоящие живописцы пишут не моделей, а натурщиков? - Паша, явно не знакомый близко ни с той, ни с другой профессией, не собирался, по всей видимости, позировать молча.
   -Точно. - кивнул Кирилл.
   Ему тоже не хотелось работать в тишине.
   -И в чем же разница?
   -Разница? Разница в том, что натурщик позволяет художнику моделировать себя для того чтобы создать оптимальную композицию, а модель навязывает фотографу свою натуру для того чтобы он запечатлел ее. Модель всегда стоит выше созданного с нее произведения, а натурщик - ниже. Он исчезает, растворяется в нем...
   -Получается, модель натурщику - не чета? - улыбнулась Лена.
   -Получается так. - ответил Кирилл. - Ведь что такое натурщик? Картина, портрет, статуя только еще шевелящаяся. Словом - заготовка произведения искусства, болванка шедевра, полуфабрикат вечности... А что такое модель? - снова спросил он, переждав взрыв смеха своих полуфабрикатов. - Независимая величина, вещь сама в себе, сиюсекундный отблеск фотовспышки, не имеющий решительно никакого отношения к вечности. Вешалка. - сделал он контрольный выстрел.
   Карандаш без устали порхал над листом, на котором понемногу начинали проступать силуэты натурщиков. Паша сидел привалившись спиной к изогнутому словно ятаган стволу пальмы, а Лена - положив голову ему на плечо и спустив на его бронзовую грудь светлую волну своих волос...
   -А я хотела стать моделью. - сказала Лена. - Но мне сказали, что я нефотогенична...
   -Нефотогенична? - переспросил Кирилл, критически всмотревшись в ее лицо. - Пожалуй...
   -Хочешь сказать, что Аленка некрасивая? - недоверчиво покачал головой Паша.
   -Некрасивая? Алена? Что за бред?! Или ты полагаешь, что нефотогеничная - то же самое, что некрасивая?
   -Конечно.
   -Ерунда! - рассмеялся Кирилл. - Это - совершенно разные вещи. Фотогеничность - довольно сложное понятие, не имеющее прямого отношения к красоте.
   -А к чему же тогда она имеет отношение?
   -К статике и динамике лица...
   -Лихо загнул! А что это такое - статика и динамика лица?
   -Это - мимика? - предположила Лена.
   -И - да, и - нет.
   Кирилл на мгновение оторвался от своих натурщиков. Ну вот, общие контуры готовы, можно приступать к деталям.
   -Статика и динамика - основа основ в искусстве. В Древней Греции, в начальный период, все статуи вообще делали исключительно в статичных позах. То есть без движения, без динамики в теле. И когда потом начали делать статуи в позе которых движение имелось, то их стали называть не иначе как "живые". Настолько поражал всех тот факт, что статуя может делать шаг или прыжок, поднимать руку или ногу, замахиваться копьем или мечом. Им, грекам, казалось, что это вообще - новый вид искусства...
   -Забавно! А фотогеничность-то тут причем?
   -Не торопись. - осадил живописец свою натурщицу. - Будет тебе и фотогеничность. Для начала просто надо понять: насколько различно воспринимаются человеком статичный и динамичный образы. Ведь фотография, по сути своей, это - что? Это стоп кадр, остановка времени, купирование движения, превращение подвижного, динамичного образа в статичный. - ответил он сам себе. - И вот тут мы вплотную приближаемся к фотогеничности. Человеческое лицо - тот же образ. И далеко не всякое лицо можно без потерь из динамичного превратить в статичное. Точно также как не всякое движение человека можно запечатлеть в мраморе, чтобы получилась красивая статуя. Напротив, многие движения, ну или, - позы, если угодно, выглядят довольно-таки уродливо и неестественно. И если запечатлеть их в мраморе, получится нечто совершенно неприглядное. И это - тело человека. А что уж говорить о лице, которое доподлинно есть зеркало души? А заодно и интеллекта, если, конечно, таковой имеется...
   -А действительно - что?
   -А то, что есть лица, которые можно "затормозить" стоп кадром и они в статике будут смотреться не хуже чем в динамике, в живую, в движении. А то и лучше. А есть лица, которые просто... умирают когда их "выключаешь", лишаешь движения, динамики. Вот это, собственно, и есть нефотогеничность. Нефотогеничным может быть даже очень красивое лицо.
   Уложив на картон последний штрих, он поднял карандаш и почти минуту молчал, созерцая свое творение.
   Потом решительно перевернул лист и открыл чистый...
   -Это тебе в Академии рассказали? - поинтересовалась Лена.
   -Не рассказали, а научили. - поправил ее Кирилл. - Не изучив таких элементарных вещей, художнику потом будет невероятно трудно осознать свои ошибки, понять почему "не идет" портрет. Натурщицу себе толково выбрать и то невозможно не понимая - фотогенична она или же - нет.
   -А натурщица обязательно должна быть фотогенична?
   -Да с чего ты взяла?! - удивился Кирилл, начиная заново выстраивать композицию. - Как раз наоборот. Трудно придумать худшую натурщицу чем фотогеничная женщина...
   -Почему?
   -А какой интерес изображать идеальную заготовку?! Какой интерес отпечатывать на холсте готовое произведение природы, в котором решительно ничего не нужно доводить? Как говорит мой профессор: то, что легко запечатлеть на фотопленке, холста не стоит. Да что там говорить-то: на фотогеничную женщину даже сатирические шаржи рисовать не интересно! Просто не интересно. А вот взять нефотогеничную натурщицу и найти выигрышный, интересный ракурс, вдохнуть в нее жизнь, придумать ход, который даже на холсте лишит ее статики! Вот это - искусство! Настоящее, бессмертное искусство.
   Он говорил не останавливаясь и также безостановочно выписывал мягкие, изящные округлости женской груди, прочерчивал жесткий, четкий, мощный рельеф мужских бицепсов, выводил контур светлой волны локонов, расплескавшейся по темной бронзе.
   -А если поворошить мировую классику? - продолжил он. - Аналогичная тема. Самые известные женщины в истории мировой живописи нефотогеничны...
   -Например?
   -Да бери кого хочешь! Мона Лиза, Даная - абсолютно нефотогеничны. Если бы в те времена когда они жили уже существовала бы фотография и их щелкнули бы, ну, скажем, на водительские права или загранпаспорт, тетки получились бы мягко говоря, малопривлекательные. А так - высший класс.
   Высший класс. Он отложил карандаш и, отодвинув альбом на расстояние вытянутой руки, критически обозрел второй эскиз.
   Вздохнул.
   Что же не так? Казалось бы, композиция вопросов не вызывала. Лена, сидевшая перед Пашей, исключительно выгодно наполовину перекрывала его. Получалось, что картина имеет две ярко выраженные части: левую, более темную, более массивную, более рельефную и правую, более светлую, более утонченную, более нежную. Выигрышный контраст. Очень выигрышный.
   Но, несмотря на это, что-то было не так. Портрет как-то... не шел.
   Что же не так?
   Лена обнимала мужа и ее правая рука, изящно обвивавшая шею Паши, что-то навевала, что-то подсказывала Кириллу...
   Что?
   Он раздраженно перевернул второй лист и принялся за новый эскиз.
   -И что еще нужно чтобы грамотно выбрать себе натурщицу? - спросила Лена.
   Они словно не замечали, что их живописец топчется на месте, переводя картон.
   -Еще? - пожал плечами Кирилл. - Да еще черт знает сколько всего нужно!
   -А что важнее всего?
   -Важнее всего? - задумался он. - Пожалуй... символ.
   -Символ? Символ натурщицы?
   -А что тебя удивляет? - Кирилл еще раз, старательнее прежнего, принялся выстраивать сюжет эскиза.
   Может быть фон? Может быть у него ничего не получается именно из-за того, что он увлекся передним планом, забыв о фоне? Обозначив силуэты натурщиков, он окружил их пальмами, а на заднем плане расплескал по волнам солнечных зайчиков...
   -Любой человек, любое событие, любое место, любое время, любая вещь несут в себе тот или иной символ. Некий знак, некую потаенную, сокровенную информацию, зашифрованную в нем. Натурщица - не исключение. И от того, сумеет ли художник рассмотреть, понять, почувствовать этот знак, зависит, получится ли у него живая картина или - нет. Хотя... на самом деле значимость символа еще больше.
   -Еще больше?
   -Гораздо больше. - кивнул он, потом остановился, подумал и продолжил. - Первое время, как я переехал в Москву, я совершенно не воспринимал ее. Ну, то есть воспринимал исключительно как нагромождение чертовой кучи кирпичных коробок, но не как... город, свой дом. И думал, что так оно всегда и будет. Но потом... - он снова остановился. - Это была вторая годовщина... аварии. Дядя Слава с тетей Наташей работали и в Питер, на кладбище, мы ездили накануне, на выходных. А в тот день я в одиночестве болтался по городу. Думал. День опять-таки подходящий выдался: с утра серая хмарь над Москвой висела. Дождик то всыплет, то перестанет, то опять пойдет, то снова угомонится. Словом - сыро, мерзко и неприятно. Прям как у меня на душе. В общем, проболтался я целый день на пару с дождем по городу, а под вечер оказался на ВДНХ. Красивое место. Мне там всегда нравилось. Дай, думаю, пройдусь, да и к дому. - Кирилл замолчал, прилежно выводя изгиб тонкой женской руки на тяжелом мужском плече. - Как сейчас помню. - продолжил он немного погодя. - Шлепаю я по главной аллее, от входа, смотрю как дождичек по лужам барабанит. И вдруг поднимаю голову, смотрю влево... а там. Прямо в небе, в просвете между тучами, плывет огромная, просто титаническая махина. Гигантская бочка, сверкающая огнями. Ну просто летающая тарелка! Только странной формы. Я от неожиданности так на месте и замер. Чуть вообще не грохнулся. Смотрю, а над махиной-то этой, между тучами, такая же гигантская антенна проступать начала. И только когда антенна полностью, до верхушки показалась, я понял, что смотрю на Останкинскую телебашню!
   -На телебашню?!
   -Ну да! На нее самую! - подтвердил он. - Я ж ее раз сто видел, если не тысячу, но вот тогда, в этот самый день увидел вдруг так как никогда прежде. И так меня это потрясло, что я еще долго там стоял будто пришибленный, а на следующий день прямо с утра схватил свои альбомы и помчался на это место. Только вот непогодь, как назло, разогнало и я целую неделю караулил момент, когда снова будет нечто похожее. Но дождался-таки! И нарисовал! И потом как одержимый начал по всей Москве носиться, выискивая всяческие необычные места. Или, вернее, необычные виды обычных мест.
   -Значит башня, это - символ? - спросил Паша, когда он замолчал.
   -Да. - кивнул Кирилл. - Символ. Знак. Знамение. Как хочешь так и называй. Ну, казалось бы - ерунда ерундой! Маковка Останкинской башни, плывущая в облаках. Но для меня это было нечто совершенно особенное! Как... позывной какой-то. Сигнал, свидетельствующий, что этот город ко мне неравнодушен. Что у него есть нечто, предназначенное только мне. И этот сигнал полностью изменил мое отношение к Москве. Она как бы... обозначила, идентифицировала себя для меня, как бы глупо ни звучало это слово. И я вот так, в одно мгновение понял ее. И даже - полюбил. Это стал мой город.
   Он опустил карандаш и посмотрел на очередной, третий рисунок. Да что же это за наваждение-то такое, а?! Уж на этот-то раз он учел все факторы. Просто все. И рисунок удался на славу, но... Блажь это, что ли? Ну не нравился он ему! Не нравился и все тут! Слишком уж... фотографично и безыскусно выглядела парочка сидевшая на песчаном берегу под сенью пальмовых крон, вознесенных ввысь тонкими изогнутыми стволами. Так их мог снять любой фотограф, а... то, что легко запечатлеть на фотопленке, холста не стоит.
   Кирилл поднял глаза на своих друзей. Они сидели, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу. Под впечатлением его рассказа, Лена даже перестала крутиться, застыв в одной позе. Паша - тоже. Они словно слились с этим песком, с этими пальмами, с этим берегом. Словно вросли в него. Стали его частью.
   И тут он увидел...
   -Что, братишка, опять - не слава богу? - улыбнулся Паша, когда живописец быстро перевернул очередной лист и принялся за новый.
   -Порядок! - ответил тот, чувствуя, как его неуверенность, недовольство, самоедство уходят водой сквозь песок.
   Вот что значит вспомнить собственный творческий путь! Ибо все новое это - хорошо забытое старое.
   -Символ это - все. И даже - чуточку больше. - усмехнулся он. - Правда, некоторые люди понимают символы несколько превратно...
   -И такие есть?
   -Естественно! Вот помню, года полтора назад, на летней практике, выполнял я довольно специфическое задание. Мысленная доработка пейзажа. Ну, это я так, примитивно, на пальцах, объясняю. Суть в следующем: берешь какой-нибудь пейзаж и дорабатываешь его до совершенно непотребного состояния. Преображаешь, так сказать, силой мысли. Приехал я на Ладогу, на северное побережье. Места там красивые, суровые: сосны, скалы, шхеры. Берег будто нарочно позамысловатее, позаковыристее нарезали. Подходящее место. Взял я его за основу, изобразил на переднем плане роскошную прибойную волну, кипящую на граните, а на заднем, неистовой силой своей мысли, наворотил таежных горных хребтов и тонущих в голубой небесной дымке пиков. Осенью показал свое творение профессору. Так тот прямо диву дался. "Точно в десяточку, говорит! Я сам, говорит, на Байкале, в Баргузинском заповеднике несколько сезонов работал. Полное совпадение. Ни одной фальшивой нотки! Даже трудно поверить, что ты писал здесь, на Ладоге". Словом - точное попадание. - Кирилл все говорил, говорил, а сам без устали работал карандашом, чувствуя как с каждым новым штрихом уходит, исчезает, растворяется примитивная фотографичность и на ее место заступает... искусство. - Ну хорошо. Прошло еще с полгода, и пригласил меня один товарищ в гости, на новоселье. Ну, как всегда, встала проблема подарка. Лишних денег нет, хороших лишних вещей - тоже. А вот, думаю, подарю-ка я ему свой "Байкал"! Хоть и не сковородка и не набор кастрюль, но с другой стороны - и не тривиальная бутылка водки, а полезная в хозяйстве вещь. Произведение искусства. Станет мой товарищ культуру у себя внедрять: повесит картину на стену и будет на нее любоваться. Сказано - сделано. Подарил я ему картину, погуляли мы всласть, благо большинство гостей, как всегда, остановились на самом тривиальном варианте и разбежались. Пару месяцев после этого я у него не появлялся, а потом, по случаю, заглянул. Он уже успел обжиться как следует, обставиться капитально, и взяло меня любопытство - а куда, интересно знать, он картину-то мою определил? Смотрю: в гостиной - нет, в спальной - нет, в кабинете - нет, на кухне - нет, в прихожей - и то нет! Хотел уже было напрямую спросить, да тут как на грех заглянул в его санузел. Ну, санузел у него знатный, с половину моей собственной квартиры будет: ванна, с маленький бассейн размером, биде и прочие... опции. А на стене, прямо напротив его джакузи, моя картина висит! Я просто обалдел! "Ты, говорю, паразит, чего ж Байкал-то мой в сортир запихал?!" А он мне в ответ: "Как же ты не понимаешь?! Это же Байкал! Озеро. Понимаешь? Вода. Стихия. На нужный лад настраивает. Правильное настроение создает". Вот такой вот... символизм!
   Он в последний раз, с чувством триумфа, взмахнул карандашом и поднялся на ноги:
   -Готово!
   -Да ладно! - не поверил Паша, тоже вставая. - Не прошло и полгода!
   -Ага! - улыбнулся Кирилл, протягивая ему альбом.
   Паша взял альбом, а Лена тут же прильнула к его плечу, боясь упустить первое впечатление.
   Несколько мгновений они рассматривали рисунок с явным недоумением, но затем переглянулись и посмотрели на художника, переминавшегося, чтобы разогнать кровь по затекшим, онемевшим ногам.
   -Обалдеть! -ахнула Лена.
   -Ну, братишка... - развел руками Паша. - Зачет! Однозначно зачет!
   Он протянул руку Кириллу и тот с удовольствием стиснул ее, довольный произведенным эффектом. Потом забрал альбом обратно и еще раз осмотрел собственное творение.
   Яркое, полуденное солнце, сверкавшее где-то в зените, проливало свои лучи на широкую морскую равнину. На переднем плане равнину замыкал берег, изогнутый длинной лукой. В центре, на берегу стоял могучий, вековой дуб. Все, и его корни, тугими жилами вспучивавшие песок, и его ветви обнимавшие небо, и его темная, грубая, посеченная ветрами кора излучали силу и мощь. А вокруг дуба, обивая и льня к нему, струилась тоненькая лиана, терявшаяся затем в раскидистой кроне. И там где тонкий, нежный побег, усыпанный цветами, соприкасался с жесткой шершавостью темной коры, та светлела и теплела...
   Зачет, подумал Кирилл, украдкой взглянув на своих друзей. Однозначно зачет.

Глава V

  
   По этим истертым ступеням,
   По горю, разлукам, слезам
   Идем, схоронив нетерпенье
   В промытых ветрами глазах.
   Виденья видали ночные
   У паперти северных гор,
   Качали мы звезды лесные
   На черных глазищах озер.
  
   -Вот дурак, так дурак! - качнул головой майор.
   -Случайность...
   -Случайность?! - он резко обернулся ко мне. - Разуй глаза, снайпер! Его же поймали как малолетку на конфетку! Слушай, чему тебя учили пять лет, а?!
   -Да как всех. Историческому материализму.
   -А еще?
   -А еще - разумному, доброму и вечному.
   -Разумному, доброму и вечному? - переспросил Николай Николаевич. - Прекрасно. И когда только вас начнут учить основам снайперской тактики, а не разумному, доброму и вечному!
   Я пожал плечами. Желание спорить отсутствовало напрочь.
   -Унести бы надо. - указал я вместо этого на Никитина, замершего в нелепой позе, привалившись к старой, пыльной каменной кладке. Сверху, над покойным расплылась жирная, темно-бурая клякса, тянувшая вниз, к его голове, тонкие уродливые щупальца...
   -Надо бы. - ответил Зять. - Откуда его сняли мне и так ясно.
   Он снова наклонился к кляксе, всматриваясь в глубокую выбоину в ее центре. В этом месте пуля, прошившая грудь сержанта, вошла в стену, отколов приличный кусок кладки.
   -Вот оттуда, от тех камней стреляли. - майор обернулся к нагромождению черных глыб на каменистом оползневом склоне.
   -Хороший выстрел. - оценил я. - Здесь метров... шестьсот будет, не меньше.
   -Меньше. Пятьсот пятьдесят. Максимум. Но выстрел действительно не плох. Хотя бы потому, что сделан против солнца. Невыгодная позиция. Очень невыгодная.
   Подошел Лисицын с тремя солдатами и скатанным брезентом.
   Расстелив полотнище, они аккуратно уложили на него сержанта. Прапорщик повесил на плечо Калашников убитого.
   -Оставь! - велел Зять, заметив, что Лисицын хочет подобрать и пистолет, лежавший рядом.
   Он проводил взглядом прапорщика и его людей, а потом сам поднял черного, вороненого "англичанина" с уродливым, неестественно длинным стволом. Покрутив его в руках, погоняв туда - сюда пустую обойму, передернув затвор и отвинтив глушитель, майор с мрачной удовлетворенностью констатировал:
   -Негодный, конечно! Кто же рабочую-то бесшумку на приманку израсходует? Ясное дело - никто. А негодную - запросто. Стрелять уже - не постреляешь, а польза все равно есть. Мыслимое ли дело, чтоб нормальный солдат прошел мимо такой симпатичной бесшумки?! Не захотел стать хозяином этакой ценности?!
   -Так это сам снайпер его сюда подбросил? - спросил я.
   -Мог и сам, хотя, скорее всего, - нет. Не сам. Подослал какого-нибудь пацана из тех что сутками вокруг нас трутся, а сам уже тогда на позиции сидел. Добычу поджидал. Эх! - он резко тряхнул головой. - Вот учишь вас, дураков, учишь, а толку - ноль! Ну сколько раз можно повторять: на войне случайностей не бывает! И оружием здесь никто разбрасываться не станет. По крайней мере - рабочим, боевым. Не ты его положил - не тебе его и поднимать! Нет, каждый себя самым умным считает.
   -Надо бы инструктаж провести с личным составом...
   -Глянь - какой ты умный! - одобрил майор. - А то я сам не догадаюсь. Да я этими инструктажами себе уже просто мозоль на языке натер! Объясняешь, убеждаешь, инструктируешь, а толку - никакого! То поодиночке болтаются где ни попадя, то хватают, что ни зря. - он обречено махнул рукой. - А в результате цинки, что ни день... пакуем.
   Я отвернулся к склону, откуда прилетела роковая для Никитина пуля. Зять, безусловно, перегибал палку: невосполнимых потерь в батальоне не было уже больше двух недель. Даже подрыв "ЗИЛа" в последнем рейде обошелся на удивление легко.
   И все же майора можно было понять: душманский снайпер, застреливший сержанта посреди бела дня прямо у наших ворот, плюнул ему прямо в душу. Это именно он недоработал, недосмотрел, не упредил духа, а, напротив, позволил тому подобраться к базе и вытянуть Никитина "под выстрел" довольно примитивным способом. Значит теперь нужно отрабатывать... промах.
   -Надо бы осмотреть лежку этого охотничка. - предложил я.
   -Надо бы. - согласился майор. - Только сперва за сапером сходим.
   -А зачем нам сапер?
   Зять обернулся, смерил меня вопросительным взглядом и, пожав плечами, ответил:
   -А затем, головушка твоя садовая, что любой нормальный снайпер всегда, а особенно - оперируя в непосредственной близости от расположения противника, проминирует все подходы к своей позиции. Оставит только маленькую тропинку для отступления. Так чтобы к нему никто подобраться не мог, а сам бы он имел возможность улизнуть. И едва ли, отстрелявшись, он озаботился снять мины. - прибавил он. - Так что если ты не хочешь взлететь на воздух, подбираясь его к лежке, нужно прихватить с собой сапера.
   Он развернулся и зашагал к воротам.
   Я направился следом.
   -Слушай, лейтенант, тебя действительно не учили этому или ты просто меня разыгрываешь, прикидываясь дурачком? - спросил майор.
   -Чему этому?
   -Тому, что положено знать человеку, таскающему на плече винтовку с оптикой и величающему себя снайпером.
   Я покачал головой:
   -А чего я не знаю? Стрельба у меня поставлена как нужно. Сами же говорили.
   -Говорил. - согласился он. - Стреляешь ты действительно не плохо, но в остальном... извини, похвастаться тебе нечем. Вот я и спрашиваю: тебя кроме стрельбы чему-нибудь учили?
   -Чему и всех остальных: общая подготовка, тактика и стратегия, выброски...
   -Понятно! - вздохнул майор. - Опять снайперскую подготовку в войсках загубили! Ничему-то нас жизнь не учит.
   -О чем вы?
   -О том, что жизнь нас ничему не учит. - повторил майор. - Сколько же крови нам стоило в Великую Отечественную достойную снайперскую школу создать! Перед войной свели подготовку на нет, подменив настоящих снайперов ворошиловскими, прости господи, стрелками, а потом полтора года ничего не могли противопоставить фрицам с их берлинцами. В тех самых окопах Сталинграда боевой опыт по крупицам собирали, на ходу методики нарабатывали да большой кровью их оплачивали. Ладно: оплатили, насобирали, подготовили высококлассных снайперов, выиграли войну. Продержались некоторое время и снова... - он безнадежно махнул рукой. - уничтожили снайперов как класс...
   -А почему, товарищ майор?
   -Поди, спроси их, - почему! Потому что мозгов нет. Потому что опять забыли - чему нас дедушка Суворов учил: воевать не числом, а умением!
   -А тогда, перед Великой Отечественной, почему так сделали?
   Зять пожал плечами:
   -Да появилась у кого-то наверху, очень может быть, что и у самого Иосифа Виссарионовича, мысль, что нехорошо будет, если в стране разведется слишком много высококлассных стрелков. В виду чего для своей собственной охраны они чуток снайперов оставили, а в армии их подготовку загубили. С чем мы и подошли к сорок первому году.
   Я слушал, шагая рядом с майором в сторону казармы.
   -А может и сейчас по той же самой причине так сделали?
   -А все может быть! - он снова пожал плечами. - Мне, лейтенант, об этом доложить забыли. Так что, извиняй: и тебе однозначного ответа дать не могу. Но кое-какими секретами поделюсь. Чтобы хоть как-то... сгладить твою неподготовленность. Все, пришли. - он распахнул дверь казармы. - Жди здесь.
   Я кивнул и, привалившись к стене, пустил взгляд по кругу.
   Вокруг, со всех сторон, возвышались горные хребты, увенчанные острыми пиками. Если смотреть на них отсюда, казалось: они вырастают прямо за забором, ограничивавшим территорию базы, не старым, но покрытым толстым слоем пыли и от того казавшимся чуть ли не ровесником кишлака...
   Скажи, пожалуйста! Неподготовленность.
   Хотя... чему тут удивляться-то?

*

  
   ...Я ступил на опущенную аппарель и под каблуками цокнул металл.
   -Кого там несет? - обернулся капитан. - А... это ты.
   Я сделал еще пару шагов и остановился на пороге ночи.
   Несколько раз глубоко вдохнул. Свежий воздух прочистил мозги, немного опухшие от многочасового монотонного гула авиатурбин.
   Снаружи, из темноты, тянуло легкой, приятной прохладой. Такая обычно бывает на самой ранней утренней зорьке, когда сидишь над рекой и слушаешь как в недалеком омуте гуляет неспокойный сом, то и дело вспугивая тишину всплесками мощного хвоста. А туман, стелящийся над водой, несет запах сырой хвои и прелой травы...
   Но здесь запах был совсем другой.
   Я принюхался, пытаясь распознать знакомые оттенки, но успеха не добился. Воздух был совершенно незнакомым и каким-то... пыльным.
   Визуальная разведка местности тоже оказалась малоэффективной. На улице было темно. Лишь с одной стороны горизонта (не иначе - восточной) прорезалась тонкая полоска зари.
   Впрочем, по мере того как глаза адаптировались к сумеркам, а те, в свою очередь, становились светлее, окружающее пространство постепенно обретало границы и контуры. Огромный плоский квадрат летного поля разлиновывали длинные взлетно-посадочные полосы. Чуть более светлые, чем окружающая их земля, они уходили вдаль, постепенно растворяясь в темноте.
   Вдалеке, в той стороне где мерцал рассвет, смутно виднелись какие-то приземистые строения. Только четкие геометрические формы да крохотные точечки огоньков вычленяли их из окружающего летное поле лесного ландшафта. Лесного? Я еще раз пробежал глазами по темной волнистой линии над которой медленно разгоралась заря. Она монотонно тянулась от одного края поля до другого, то понижаясь, то повышаясь. Лишь кое-где над ней резко, словно горные пики, возвышались острые треугольники древесных макушек. Скорее всего - елей.
   Да, пожалуй, - лесного.
   На фоне темного массива домики у его опушки казались миниатюрными, едва ли не игрушечными. Я смотрел на них, размышляя о неком несоответствии привычного глазу лесного ландшафта и совершенно непривычного, чужого запаха.
   Солнце медленно карабкалось к линии горизонта, отбеливая черноту неба и закрашивая ее затем нежной рассветной позолотой...
   -Вот чёрт!
   Я обернулся к капитану.
   -Ты только посмотри! - Кузнецов вытянул руку к горизонту от которого сам же меня и отвлек.
   Я посмотрел и увидел, как на высоких еловых вершинах вспыхнул рассвет, оттенив их снежную белизну, а сами они выпали вдруг из стройной линии лесного массива, ускользнув вдаль и ввысь...
   Я провел рукой по глазам, не понимая - что с ними. Потом снова уставился на горизонт. Картинка нарисованная моим воображением рассыпалась словно карточный домик. Темная стена лесного массива распалась на несколько горных хребтов, ступенями поднимавшихся к далекому горизонту. Туда же сместились остроконечные еловые вершины, окаменевшие там высоченными белыми пиками. Миниатюрные домики, которые я опрометчиво поместил на опушку несуществующего леса, превратились в здоровенные бетонные коробки. Имевшие несколько этажей в высоту, они стояли на далекой кромке летного поля, а за ними расстилалась песчаная пустошь, если только меня не подводили глаза. А не хватало еще чтобы и они меня подводили...
   -Надо же. А я думал, Германия совсем другая!
   -Ага. - согласился капитан. - Я думал точно также.
   Я покачал головой:
   -Ну и что же нам теперь делать?
   Капитан искоса взглянул на меня:
   -Хороший вопрос!
   Вопрос был плохим. Это я знал и без его взгляда, но ничего лучшего придумать не мог.
   -Вон начальство возвращается. - Кузнецов указал на пару маленьких светлячков-фар, летевших над бетонкой ВПП. - Сейчас узнаем: что день грядущий нам готовит...

*

  
   -Не ворчи, лейтенант! Запомни раз и навсегда: начальство просто так ничего не делает!
   Я пожал плечами.
   -И все-таки зря мы не заминировали его лежку.
   -Думаешь - нужно было? - усмехнулся майор.
   -Естественно! Он же может вернуться к ней...
   -Я бы даже сказал определеннее - обязательно вернется!
   -Ну так чего ж мы не оставили ему пару тротиловых шашек в качестве сюрприза?
   ...Сапер освободил подход, аккуратно сняв три противопехотные мины, и мы смогли взглянуть на позицию снайпера. Выбрана она была мастерски: массивные каменные глыбы надежно укрывали стрелка, не позволяя достать его боковым выстрелом, с точки, выпадающей из его огневого сектора. А в самом секторе снайпер мог контролировать любую цель. И уничтожить ее, прежде чем она станет представлять для него опасность. Помимо этого камни прекрасно прикрывали подходы к позиции. Благодаря им снайпер, даже будучи обнаруженным и обстрелянным, мог спокойно отползти за скалы. А наши солдаты, надумай они взять подлеца наскоком, нарвались бы на подходе к его лежке на мины.
   У позиции имелся всего один серьезный недостаток: в ее огневой сектор попадал лишь кусок забора нашей базы. Без ворот и даже без вышек. Просто глухая каменная стена, над которой возвышались однообразные крыши. Наши бойцы появлялись здесь редко, потому что особой нужды в этом и не было. Случись приблизиться к базе чужому, его засекли бы часовые с вышек, расположенных правее и левее этого места. Они-то и сообщили нам о Никитине. Место действительно было неходовое и ждать добычу снайпер мог довольно долго.
   Но с этой-то проблемой он справился - лучше некуда. Откуда уж наш сержант высмотрел импортную бесшумку, пылившуюся под забором, теперь уже останется тайной, но он таки ее высмотрел и решил подобрать...
   ...-И, обрати особое внимание, какая выдержка! - обернулся ко мне майор. - Он не стал палить едва сержант оказался в секторе огня. Нет, он позволил ему подойти к приманке и даже взять ее в руки. В общем - заглотить крючок по самые жабры! И только после этого нажал на спуск.
   -Профессионал.
   -Точно! Матерый охотничек. Одно слово - матерый.
   -Тем более следовало бы оставить ему... сувенирчик!
   -В виде пары тротиловых шашек?
   -А почему - нет?
   -Да потому, Сережа, что стреляного воробья на мякине не поймаешь. Или тебе в училище даже этого не объяснили?
   -Нет. Видать, когда про воробьев объясняли, я в наряде стоял...
   -В свадебном, братишка?!
   -Во внеочередном! - хмыкнул я.
   -А что ж, до свадебного еще не дорос?
   -Никак нет. Не дорос.
   -Ну, какие твои годы! Глядишь, еще и дорастешь...
   -Очень может быть. - ответил я. - Однако хотелось бы вернуться к стреляным воробьям.
   -Это - можно. - кивнул Зять. - Запомни раз и навсегда: снайпер подобного уровня, обладающий такой выдержкой и имеющий такой класс стрельбы, никогда не попадется в примитивную ловушку. Ну, разве что - случайно, а на это лучше не рассчитывать. Даже если он какое-то время спустя решит вернуться на прежнюю позицию, он обязательно пошлет вперед себя разведчика...
   -Какого-нибудь пацана?
   -Точно! Чтобы тот наведался на его лежбище да посмотрел: нет ли там засады или какого другого сюрприза. Так что если бы на нашей закладке кто и подорвался, то никак не сам паразит со снайперской винтовкой, а какой-нибудь парнишка из числа так называемого "мирного населения". А это, как ты понимаешь, нисколько не приблизило бы нас к вожделенной цели, а только усилило бы неприязнь со стороны этого самого населения.
   -Это-то я понимаю. Я другого не понимаю. Как эти самые пацаны не бояться подобные задания выполнять? Знают же куда их отправляют! И зачем.
   -Ну, это ты попросту не принимаешь в расчет их менталитет. - усмехнулся майор. - А если конкретнее - их веру.
   -А причем тут вера?
   -Ну ты скажешь, лейтенант! Вера, также, впрочем, как и Надежда и Любовь - не последняя вещь на белом свете. У них ведь здесь как? Сказал Аллах, чтобы ты сегодня жил - будешь жить в любом случае. Даже если через минное поле пройдешь или с гюрзой в засос поцелуешься! А уж если Аллах сказал, чтобы ты сегодня помер - в любом случае помрешь. Даже если домой побежишь, на все замки затворишься да еще и под кровать забьешься...
   -Даже так?
   -Ага. Тебя по пути машина переедет. Потолок на тебя рухнет, как только ты дома окажешься. Гюрза тебя под этой самой кроватью подкараулит. Если Аллах сказал - конец, значит - конец. И никаких гвоздей. Так что не писайся - иди себе спокойненько через минное поле. Если помрешь - то помрешь как герой, а не как шакал трусливый.
   -Крепко придумано! - оценил я.
   -Крепко. - согласился Зять. - Ты только представь: насколько уверенно и спокойно можно чувствовать себя в бою, если знать, что вопрос твоей жизни или смерти решает не вражина с автоматом или гранатометом в руках, а Всевышний. И если он не позволит, тебя не то что пуля - ядерный взрыв не возьмет.
   -Здорово!
   -Ага. Нам бы так. А то как в рейд ни выйдешь только и думаешь как бы башку под пулю не подставить. Хотя... - он пожал плечами. - И не в рейде о том же самом думаешь.
   Я молча кивнул. А что тут скажешь-то? Воистину: чтобы получить пулю далеко ходить не нужно. Покойный сержант Никитин в очередной раз доказал это сегодня.
   -А Вы, Николай Николаевич в это не верите?
   -Во что - это? - улыбнулся майор. - В то, что Аллах решает выжить мне сегодня или помереть? Нет, не верю. - он остановился, подумал и прибавил: - Хотя, конечно, и я верю, что после смерти грешники попадают в ад, праведники - в рай, а атеисты - в могилу.
   -А в жизнь после смерти?! - расхохотался я.
   -В жизнь после смерти? Нет, скорее уж в смерть после жизни. Это - да. Это я сто раз видел, а вот жизнь после смерти... сомнительно что-то!
   Мы остановились около гарнизонного склада. Старший отпустил сержанта-сапера, молчаливо шагавшего позади нас, и сказал:
   -Нам сюда.
   Очутившись внутри, мы миновали помещения, в которых пылились наши парашюты и очутились в маленькой каморке, где снайперы хранили свой скарб.
   -Ну что, лейтенант, давай-ка посмотрим: что мы можем предложить нашему стрелку в качестве новой мишени. - с этими словами он вытащил из угла огромную, почти в рост человека куклу.
   К выцветшей и потертой, давно видимо списанной тужурке полевой формы были пришиты штаны цвета хаки, а внутрь плотно, до упора, набито старое тряпье, придававшее этой оболочке объем и упругость. Отдельный комок тряпья, размером с человеческую голову, обтянутый женским чулком телесного цвета был крепко пришит к воротнику тужурки.
   -Целый. - удовлетворенно кивнул майор, так и сяк покрутив чучело. - А я-то уж боялся, что наши охламоны посеяли его где-нибудь, а то и вовсе... утратили в неравном бою!
   Он надел на голову куклы каску и закрепил ее ремешком.
   -Так. Экипировочка на месте. Камуфляж тоже не забудем. Теперь - ружьишко. - он достал из угла тонкую палку чуть больше метра длиной с автоматным ремнем, обмотанную обрывком маскировочной сетки. В один из концов палки была вбита маленькая металлическая трубочка, удачно имитировавшая кончик ствола, а к центру палки - прикручена изолентой бумажная гильза от использованной сигнальной ракеты. В переднее отверстие гильзы была вклеена старая, треснувшая линза, происхождения которой я определить не смог.
   Майор повесил "ружьишко" на шею кукле и придал ей строгую, практически - гвардейскую выправку, приподняв за шиворот.
   -Ну как, похоже на снайпера?
   Я отступил на шаг назад и критически обозрел его творение.
   -Честно говоря, не очень.
   -Правильно, не очень. - согласился Зять. - Но если уложить это вот существо в укрытие так чтобы только краешек головы и плеча виднелся, да еще оптика чуть-чуть поблескивала... должно получиться вполне убедительно.
   -Убедительно для кого?
   -Для нашего стрелка, естественно. Для кого же еще?
   -А это его не насторожит?
   -Да с чего бы это? Как, по-твоему: чего больше всего ожидает снайпер, оперирующий возле вражеских позиций?
   Я почесал затылок.
   Сообразив, что это и есть ответ, майор удовлетворенно кивнул:
   -Снайпер, оперирующий возле вражеских позиций, а особенно - оперирующий успешно, более всего ожидает противодействия своей работе. То бишь - появления контрснайпера, стрелка, который начнет за ним охотиться. Нужно быть законченным идиотом, чтобы думать, что противник позволит тебе безнаказанно палить по своим солдатам и не станет ничего предпринимать. Поэтому появление снайпера на стороне противника нужно расценивать как комплимент в свой адрес.
   -И мы такой комплимент ему сделаем?
   -Точно! Хочешь - не хочешь, но приходится-таки признать, что Никитина этот гад положил исключительно грамотно. По всем канонам снайперской науки. Так что комплимента он, безусловно, заслуживает. Так же как и пули между глаз.
   -Значит, мы уложим приманку в каком-нибудь... привлекательном месте, а сами...
   -А сами укроемся поблизости, в секторе поражения приманки и будем ждать развития событий.
   -А может он вообще больше сюда не вернется.
   -Это - вряд ли! - усмехнулся Зять. - У него теперь, напротив, азарт появится. Желание возвращаться сюда еще и еще раз. Шутка ли сказать: подкрался прямо к самому порогу шурави, подстрелил солдатика и уполз восвояси! Причем проделал все это настолько ловко, что возле его собственной персоны ни одна пулька не чирикнула! Нет, теперь у него точно азарт прорежется. Кураж, как у картежника, сорвавшего банк. Хотя... - он пожал плечами. - Возможны варианты, конечно. Он может подкрасться с другой стороны. Выбрать себе новую позицию, как бы хороша ни была эта. Может не захотеть ввязываться в дуэль с вражеским стрелком. Может разгадать нашу уловку с манекеном. Может даже определить наше собственное местоположение и послать пулю не в эту кучу тряпья, а в мой или твой лоб...
   -Да ладно!
   -А что?! - его явно позабавила моя реакция. - Прецеденты бывали. Правда, это по силам лишь очень сильному стрелку. Мастеру. Хотя... наш недобрый знакомый очень даже может им оказаться. То как он выбрал позицию, подманил и снял сержанта как раз об этом и говорит. Выбор позиции вообще много может рассказать о снайпере.
   -Серьезно?
   -А ты как думал? Если стрелок молодой, горячий, неопытный он и позицию выбирает соответствующую: такую где цель долго ждать не нужно. Приполз, залег и пальнул. Такого... торопыгу даже обычному автоматчику по силам обнаружить и уничтожить. При благоприятном стечении обстоятельств. А если стрелок оборудует себе лежку с расчетом на то, что цель придется подождать, покараулить и лишь затем - снять, стало быть речь идет об опытном, терпеливом охотничке. И подходить к такому нужно со всем уважением. Чтобы без собственных мозгов не остаться.
   -Ну и как же нам к нему подойти?
   -Прежде всего, грамотно расположить приманку. Это - залог успеха. Ну и, конечно же, самим необходимо хорошо укрыться. Лучше всего выбрать такое место, где приманка будет слегка подсвечена солнцем, а мы сами будем в глубокой тени. Это сильно повысит шансы на то, что наш недобрый знакомый клюнет именно на приманку, а нас проглядит. Солнце для снайпера это вообще - первое дело. Оно тебя и прикроет, если ты грамотно им воспользуешься и выдаст с головой, если ты все сделаешь наоборот. Всегда помни о солнце, лейтенант.
   Я кивнул.
   -Получается, нам его сейчас нужно на огневой рубеж тащить?
   -Сейчас?! Днем?! Да ты чего, совсем рехнулся?! - Зять соболезнующе посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска. - Сынок, эффективность любой, даже самой лучшей ловушки, установленной посветлу, днем, равняется нулю! Ловушка лишь тогда - ловушка, когда о ней никто не знает. В виду чего устанавливаются они только ночью. Максимум, что ты можешь сделать днем - оценить диспозицию и наметить место засады, присмотревшись к рельефу местности, теням. Но даже это нужно сделать так, чтобы ни одна живая душа не заподозрила твоего интереса к данному месту. Только тогда появление твоей приманки не вызовет у противника подозрений и он на нее купится. Понятно?
   -Понятно. - ответил я. - Значит, сейчас мы просто присмотрим место, а ночью, в темноте, потащим туда эту куклу?
   -Молоток! Все на лету схватываешь!
   -Тяжеловато, однако...
   -А куда денешься?! Такая уж наша судьба. Вот за бугром, говорят, в Штатах и Европе, для снайперов уже давно специализированные магазины открыли. Там, говорят, пневматические приманки-манекены продают...
   -Пневматические? - переспросил я. - А это как?
   -Ну, надувные, понимаешь? Резиновые. Выходишь на позицию налегке, надуваешь женщину, надеваешь на нее камуфляж, укладываешь ее в подходящем месте и ждешь пока противник клюнет.
   -А почему именно женщину?
   -Не знаю. - пожал плечами майор. - Наверно женщина выглядит как-то привлекательнее и беззащитнее.
   -Надо же! - покачал я головой. - Чего только не придумают!
   -А ты как думал! - усмехнулся Николай Николаевич. - Учись, пока я жив, лейтенант Ракитин!

*

  
   Я учился у майора почти год, пока нас не перебросили под Герат...

*

  
   А душман, застреливший Никитина, действительно вернулся через пару дней.
   И, надо ж такому случиться, - прямо под мой выстрел.

* *

  
   Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял?
   Где, подружка моя, разошелся с тобой на пути?
   Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний,
   Полагая, что эти концерты еще впереди?
  
   -Понять не могу - зачем тебе это надо? - прошептал он, склонившись к ее лицу.
   Отблеск ровных, светлых жемчужинок выдал улыбку Лены.
   -Как это - зачем? - ее ладонь нежно скользнула вверх-вниз по его спине, между лопаток. - Ты же - творческий человек. Так?
   -Так. - согласился Кирилл, чувствуя, как остренькие коготки, словно по клавишам пробегают по его позвонкам, отзываясь в душе сладкой мелодией.
   -Ты же хочешь нарисовать меня так, чтобы это было настоящее произведение искусства, шедевр. Так?
   -Так.
   -Стало быть, тебе нужно вдохновение! - убежденно кивнула Лена, продолжая выводить свою партию. - Творческий запал. Так?
   -Так. - с сомнением ответил Кирилл. - Хотя вдохновение, честно говоря, - штука неоднозначная...
   -Почему? - ее рука последний раз пробежала по клавиатуре и нырнула в гущу его волос.
   -Потому. - чувствуя, что он себе уже - не хозяин, Кирилл обнял Лену и припал к ее губам...

*

  
   ...Она повернулась на бок и плотнее прижалась к нему, положив свою ногу поверх его, а руку на его грудь. Он улыбнулся и ответил на объятие. Пульс и дыхание женщины уже успокоились, и Кирилл ощущал в ней сейчас лишь полнейшее умиротворение и глубочайшее удовлетворение.
   -Не спишь? - прошептала Лена.
   -Да где уж тут. - улыбнулся он, испытывая то же самое.
   Лена счастливо мурлыкнула и потерлась щекой о его плечо.
   -Слушай, - сказала она, выждав немного, - я что-то не поняла: ты не веришь во вдохновение?
   -Ну, как тебе сказать... - хмыкнул Кирилл.
   -Ты никогда не испытывал вдохновения?
   -Да нет, испытывал, конечно же. Но... как бы это тебе объяснить... - он сделал неопределенный жест. - Вдохновение, безусловно, штука - хорошая, полезная, но... - Кирилл снова взмахнул рукой, будто пытаясь ухватить мысль, витавшую в сумраке спальни. Как ни странно - удалось. - Но при всем этом - далеко на нем не уедешь!
   -То есть?
   -Да то и есть. Вдохновение - лишь первый импульс, вспышка... искра, которая способна разве что... разжечь костер в душе художника, но... не поддерживать его.
   -Разжечь, но не поддерживать?
   -Вот именно.
   -А это так важно? - Лена положила подбородок на грудь Кирилла, и ее дыхание приятно щекотало его шею.
   -Еще бы! Нет, ну если бы возможно было сотворить произведение искусства за пять минут, за час, за день, пока вдохновение не ушло, искра не погасла, тогда, естественно, никакая поддержка не требовалась бы. Увы, как правило, на это уходят недели, месяцы, а то и годы...
   -Годы? - ахнула она.
   -А ты как думала?! Ну, давай возьмем по максимуму - "Война и мир". Не сомневаюсь, что сперва Льва Николаевича действительно осенило: а не написать ли мне "Войну и мир"? Это и была та самая искра, вспышка, вдохновение. Пришла совершенно новая мысль, оригинальная идея, классная тема: написать сразу и про войну и про мир! Никто раньше не писал, а я возьму да и напишу, подумал Толстой. Ну, после этого он, естественно, начал штудировать историческую литературу, сочинять сюжет, изобретать персонажей, набрасывать пробные эскизы, изучать маркетинговую обстановку на российском книжном рынке. И в этой вот рутине, рабочей суете, вдохновение как-то незаметно, само собой сошло на нет. В голову Льву Николаевичу пришли всякие другие мысли. Что неплохо, скажем, написать книжку о том как тетеньку паровоз переехал (ужастики всегда в цене) или для тинэйджеров сочинить какой-нибудь букварь или азбуку (на детской литературе тоже неплохие деньги можно сделать). И эта самая "Война и мир", которая совсем еще недавно представлялась ему обалденно классной и яркой, увлекательной идеей, превратилась в горькую повинность, которую и дальше, до финала тащить - тяжко и бросить на полпути - жалко: сколько труда-то уже вложено! И вот за одним мгновением вдохновения потянулись долгие годы монотонной, однообразной, изматывающей работы...
   -И у тебя тоже так? - в голосе Лены слышалось искреннее сочувствие.
   -Естественно! - Кирилл поймал ее ладонь, скользившую по его щеке и прижал к своим губам.
   - За одним лишь исключением. - прибавил он. - Я не работаю над одной картиной больше месяца. Но даже за этот месяц мне сто раз хочется бросить ее к чертовой матери и заняться чем-нибудь другим! Отдаться во власть нового вдохновения, новой идеи. Хотя я наперед знаю, что и это вдохновение обманет меня точно так же как и предыдущее! А бросать-то нельзя! Холст-то уже вымаран. Так что хочешь - не хочешь, а доводи работу до конца, мучительно припоминая: что там шептала тебе муза в момент вдохновения. Какие картины она рисовала в твоем воображении. - он вздохнул и замолчал.
   А потом вдруг рассмеялся, неожиданно громко в глухом сумраке спальни.
   -Ты что? - спросила она.
   -Да нет, ничего. - сказал Кирилл, покрепче стиснув ее руку. - Просто вспомнил, что говорил на этот счет Викентий Максимович, наш преподаватель из Академии. Пример у него был - загляденье! Он говорил, что разницу во времени, требующемся на то чтобы задумать картину и нарисовать ее, смело можно приравнять к разнице во времени, требующемся для того чтобы зачать и выносить ребенка. Вот представьте себе, говорил он, сколько времени требуется на то, чтобы зачать ребеночка и сколько времени требуется для того, чтобы его выносить. С картинами - тоже самое. Никакой разницы.
   Лена хмыкнула, удивленная, видимо, подобным сравнением, а потом высвободила свою ладонь и снова прикоснулась к щеке Кирилла. Потом вздохнула и уронила голову на его грудь.
   Несколько минут оба молчали и темнота уже начала ощутимо давить на веки Кирилла, норовя смежить их. По-прежнему ощущая на своей груди необременительный, приятный груз, он совсем уже собрался отдаться во власть подступающей дремы...
   Вдруг Лена подняла голову и прошептала:
   -Вот видишь, а ты спрашиваешь - зачем мне это надо? Да затем, что б не ушло вдохновение, и работа со мной не превратилась для тебя в тяжелую повинность.
   Кирилл молча обнял ее и еще крепче прижал к себе. Нет, на этот раз вдохновение не упорхнет от него, оставив после себя смутный, неясный образ грядущего шедевра! На этот раз его муза имела слишком реальное воплощение, чтобы исчезнуть.
   На этот раз все будет по-другому...

*

  
   Наконец Эрнесто остановился и подозвал его. Здесь, на западном склоне горы, еще царил глубокий сумрак, но небо в зените уже начинало понемногу светлеть. Тонкая ниточка тропинки, которая петляя взбиралась вверх, просматривалась совершенно отчетливо.
   Начиная с этого места промахнуться мимо вершины было уже невозможно и адмирал, хлопнув Кирилла по плечу, указал вниз. Очевидно ему не хотелось надолго оставлять "Пинту" без присмотра.
   Кирилл отпустил его взмахом руки и направился дальше один.
   Идти было непросто. Тропа словно испытывала его на прочность, то скользя по прямой, то начиная почти отвесно карабкаться вверх, то вдруг загибаясь под сто восемьдесят градусов, то жестко подставляя подножки каменных выступов. Приходилось мобилизовать ночное зрение и вспоминать полузабытые навыки горных прогулок. Хорошо еще, пальмовые заросли остались внизу, и корни деревьев, превращавшие прежде тропу в подобие ребристой стиральной доски, не лезли больше под ноги.
   Время от времени он останавливался и, поднимая голову вверх, смотрел как бледно-розовая заря, поднимающаяся из-за вершины горы, стирает с неба звезды. Первыми сдавались самые маленькие, блеклые звездочки. Потом начали исчезать те, что ярче и в конечном итоге остались лишь самые крупные и сочные. Вега, Альтаир, Большая Медведица, припавшая необычайно низко к горизонту и быстро теряющая свой хвост...
   ...Тропа повернула последний раз и вывела его на маленькую ровную площадку. Это была вершина.
   Со всех сторон ее ограничивал отвесный обрыв и лишь с запада, откуда пришел Кирилл, на нее выбиралась одна-единственная тропинка. Кирилл подошел к самому краю обрыва. Внешняя, наружная стена вулкана отличалась от внутренней гораздо большей крутизной и суровостью. Она обрывалась вниз практически отвесно и, несмотря на тысячелетние старания ветра, здесь так и не возникло горизонтальной поверхности, достаточной для того чтобы на ней смогла укорениться растительность. Лишь кое-где из глубоких расселин несмело высовывались крохотные кустики, сумевшие, видимо, отыскать там несколько крупинок плодородной почвы.
   Внизу, в трехстах метрах под его ногами маленькие волны монотонно накатывались на россыпь гранитных глыб, сколотых и скинутых временем с вулканической стенки. Сразу за линией прибоя характерно темнела глубина.
   Светало с каждой минутой. Солнце еще не показалось из-за восточного окоема, но уже успело выбелить все небо до западного. Обернувшись, Кирилл увидел как темная полоска у дальнего, закатного горизонта сжалась, истончилась и растаяла без следа вместе с последними звездами.
   Он снова обернулся на восток, ожидая...
   ...Узкие, жесткие койки яхты не способствовали глубокому и здоровому сну. "Адмирал" Эрнесто, извиняясь, объяснил, что обычно дайверы вроде них даже отправляясь на ночные погружения, предпочитают спать на берегу. Вследствие чего сама "Пинта" плохо приспособлена для ночлега и при всем уважении к гостям, он им ничем помочь не может.
   Не видя смысла ворчать, гости махнули рукой на мелкие бытовые неудобства и отправились на боковую. Усталость после шикарного погружения и отличного застолья быстро смежила веки Кирилла и он провалился в темную бездну.
   Некоторое время спустя, однако, он начал ощущать плавные покачивания лодки и понял, что уже не спит. Выбравшись на палубу, Кирилл обнаружил там самые ранние сумерки, едва отличимые от ночной темноты. Над темным зеркалом лагуны, над песчаным пляжем, над пальмовой чащей стелилась тончайшая, слоистая дымка утреннего, рассветного тумана. Словно это полуночные гуляки забыли погасить свой костер и он, продолжая тлеть, укутал весь остров невесомым белесым покрывалом, которое чуть заметно колыхал ветерок. Из-под покрывала выступала лишь вершина, венчавшая остров. Визуально отсеченная от основания, она словно плыла в молочном океане и даже слегка покачивалась на его волнах...
   Хотя, подумал Кирилл, запросто может быть, что покачивалась вовсе и не вершина...
   Тем временем на палубе появился Эрнесто. Уже имея вполне конкретный план действий, Кирилл указал на вершину, и спросил: можно ли на нее взобраться? Капитан ответил, что можно, но тут же поинтересовался - а зачем? В ответ на это Кирилл просто пожал плечами и спрыгнул на песок. Капитан прикрыл люк яхты так, чтобы Паша с Леной, случись надобность, могли открыть его изнутри, и последовал за ним. Преодолев узкую песчаную полоску пляжа, они углубились в пальмовые заросли и начали карабкаться вверх...
   ...Легкий ветерок, прилетевший из-за горизонта предвестником солнца, чуть слышно касался его щеки и споро расправлялся с призрачной дымкой предрассветного тумана, унося ее прочь. Кирилл не отрываясь смотрел вдаль боясь пропустить момент когда в розовой ауре наступающего дня покажется солнечная макушка. Человеку, живущему напряженной творческой жизнью в одном из самых пасмурных городов мира, засыпающему далеко за полночь и просыпающемуся зачастую лишь к третьей академической паре, редко выпадала возможность понаблюдать восход солнца. А между тем и Викентий Максимович и Ракитин не раз говорили о важности подобной процедуры. Профессор настаивал, что такое зрелище вдохновляет и дает огромный заряд творческой потенции, а капитан утверждал, что вид восходящего светила исключительно качественно чистит и острит глаз. И тот и другой свое дело знали твердо и попусту не болтали...
   И все же, как ни боялся он пропустить заветное мгновение, оно ускользнуло от него. Переливы розово-алой зари на темной, не истоптанной еще солнечными зайчиками поверхности моря настолько увлекли его, что момент, когда над горизонтом показался краешек солнца, остался незамеченным. Тонкий серпик начал стремительно увеличиваться в размерах, раздаваясь вширь и так же быстро менять цвет, перетекая из красного через оранжевый в желтый. Яркость нарастала не так быстро, и Кирилл несколько минут смотрел на него, чувствуя, что творческая потенция буквально переполняет его, а глаза, согретые первыми, мягкими лучиками, становятся как никогда чистыми и острыми.
   Потом, однако, он почувствовал боль и, опустив веки, постоял так еще немного, глядя на солнце сквозь них. Затем повернулся к светилу спиной и, открыв глаза, опустил взгляд в лагуну. Ему показалось: творческая потенция и вдохновение вот-вот хлынут через край. Здесь, наверху, уже рассвело и день готовился вступить в свои права. Темная гладь воды окрест острова вспыхнула алым. Но внизу, в глубокой впадине, укрытой тенью горы, замешкались сумерки. Словно последний, быстро исчезающий отпечаток ночи, откатившейся далеко на запад, куда-то за Кубу и Мексику, в Тихий океан, в правильной, круглой чаше лагуны задремал сумрак.
   Темное зеркало воды, которого еще не коснулось солнце, было совершенно прозрачным, и буйство подводного мира разворачивалось перед глазами Кирилла прямо так, безо всякого акваланга. Естественно, отсюда, с высоты, можно было различить лишь общий рисунок мозаики, сложенной на дне коралловыми кустами и зарослями водорослей. Но и это зрелище впечатляло. Особенно если учесть, что мозаика была укрыта многометровой толщей воды, которая сейчас, будучи идеально гладкой, не отражая и не преломляя свет, стала невидимой. Гигантская чаша кратера, казалась отсюда безупречной окружностью, не оставляя сомнений в ее происхождении. Скальные рифы замыкали ее идеальной дугой. За ними вода сразу же приобретала густой, насыщенный цвет, выдававший серьезную глубину.
   "Пинта" отсюда казалась игрушечной шлюпкой, а Эрнесто, сидевший на корме яхты - крохотной куклой. Их бравый адмирал то ли спал, то ли был целиком погружен в созерцание далекого, просветленного горизонта...
   Кирилл последний раз посмотрел на солнце, показавшееся уже до половины, болезненно сощурился и, развернувшись, направился по тропе вниз...
   ...-С ума сошел? - недовольно проворчал Паша. - Таскаться в потемках по незнакомому острову. Да еще и в одиночку!
   ...Вернувшись к "Пинте" Кирилл застал возле нее отчаянно зевающего Эрнесто и Пашу, возившегося со скубой. Тот сразу же осведомился: где это его носило ни свет ни заря? Ответ Кирилла его, вполне ожидаемо, в восторг не привел...
   -Эрнесто меня проводил немного...
   -Но на вершину-то ты пошел один.
   -Да я тебя умоляю! - отмахнулся Кирилл. - Что это за вершина?!
   -И все равно это - промашка, солдат! - резко ответил Паша. - Понял? В горах в одиночку не ходят. Это ты должен знать не хуже меня.
   -И с меньших высот люди не возвращались. - прибавил он погодя немного.
   -Ладно, забыли! - Кирилл примиряюще хлопнул его по плечу, словно извиняясь. - Завтракать будем?
   -Завтракать будем дома. Сейчас нырнем и - в обратный путь. Капитан говорит: через три часа должен быть у своего пирса.
   -Новых клиентов забирать?
   -Наверно.
   -Хорошо. Тогда давай снаряжение готовить...
   ...Полчаса спустя они уже скользили в кристальной прозрачности лагуны. С каждой минутой вода все больше насыщалась набирающим силу солнцем и начинала переливаться, отбрасывая блики на коралловое великолепие, расстилавшееся под ними.
   Лагуна действительно потрясала! Геометрически правильная впадина двадцатиметровой глубины была аккуратно застелена желтым песочком и густо усеяна коралловыми кустами самых разнообразных форм и оттенков. Пышные красные веера, тянущие во все стороны свои острые когти. Огромные бледно-розовые сферы. Раскидистые зеленые лопухи, зависшие на необычайно тонких ножках. Изящные арки, образованные сросшимися кустами. Похоже здесь, в теплой заводи лагуны, укрытой от своенравных течений, склонных то разогревать то охлаждать воду, кораллы чувствовали себя особенно уютно и привольно...
   Проскользнув над центральной, самой глубокой частью кратера, где вчера ночью наслаждались нереальной, космической пустотой и легкостью бытия, дайверы направились к скальной гряде, замыкавшей выход из лагуны в море. В самом глубоком провале между скалами было чуть более двух метров. Это закрывало доступ внутрь лагуны крупным судам. Попасть туда могли только маленькие лодочки вроде "Пинты".
   Преодолев порог между двумя скалами, дайверы оказались в ином мире. Мягкие, теплые краски лагуны сменились более суровыми и сдержанными. Сразу же за рифами начинался отвесный обрыв, почти вертикальная стенка. Хотя волны уже порядком источили ее, а буйная морская флора задрапировала своими лианами, коренная вулканическая порода угадывалась безошибочно. Несомненно, это была внешняя стена вулкана, уцелевшая под водой, в то время как от надводной ее части, разрушенной волнами, осталось лишь несколько скал.
   Оторвавшись от стенки, Кирилл, Лена и Паша зависли над бездной, разверзшейся под ними. В вертикальном столбе воды, над и под ними, разворачивалась вся гамма голубого цвета. Наверху, у поверхности он был разбавлен солнцем до самого бледного, а внизу, у дна, сгущался до темной синевы. Тысячелетние старания подземного пламени и волн выщербили стенку вертикальными щелями и глубокими гротами. Кое-где темные провалы, словно гардинами были задернуты колышущимися лентами водорослей и рыбы, выныривавшие из-за них, казались пришельцами из другого мира.
   Издалека донеслось еле слышное, монотонное тарахтение лодочного дизеля. Подняв голову, Кирилл увидел темный, похожий на чечевицу силуэт днища "Пинты", застывший между скалами. Не желая тратить время на возвращение к месту ночевки, дайверы договорились, что Эрнесто подхватит их прямо здесь, на выходе из лагуны. Он посмотрел на консоль приборов. Воздуха осталось меньше половины. Пора наверх.
   Кирилл осмотрелся. Лена неподвижно зависла неподалеку от него. На фоне стены было хорошо заметно как ее медленно сносит течением. А Паша? Кирилл оглянулся по сторонам и заметил товарища метрах в десяти ниже. Тот решительным жестом подозвал их к себе.
   Спустившись, Кирилл увидел... даже не грот, а огромную пещеру, уходившую вглубь основания почившего вулкана. Сняв с пояса фонарь, Паша включил его и посветил внутрь. Луч заплясал на базальтовых стенах, распугивая больших пучеглазых рыб, шарахавшихся от него во все стороны.
   Паша посмотрел на Кирилла и указал внутрь черного провала. Стекло маски не могло скрыть озорные, мальчишеские огоньки, сверкнувшие в его глазах.
   Кирилл еще раз оценил остаток воздуха в баллоне, пожал плечами и, запалив собственный фонарь, сделал Лене знак следовать за ними...

*

  
   -Ну, а сам ты его с чем сравниваешь? - Лена размахнулась и швырнула камень.
   -Кого - его? - спросил Кирилл, глядя как тот описал дугу и плюхнулся в воду далеко под обрывом.
   -Вдохновение.
   Вспомнив ночной разговор, Кирилл усмехнулся и пожал плечами:
   -Есть у меня один пример. Правда, послабее того, что использовал мой профессор.
   ...Они сидели на капоте "Ленд Ровера", стоявшего у самого берегового обрыва. Обрыв резко спускался вниз, переходя в неширокий, изгибавшийся красивой, правильной лукой пляж. Пляж тянулся до самого мыса, замыкавшего небольшую бухточку с запада.
   За мысом лежал Судак...
   ...Почти весь день они кочевали из одной бухты в другую между мысами Рыбачий и Француженка, разыскивая интересное, заманчивое местечко для пленэра. Однако преуспеть в этом не смогли. Все без исключения места казались им на редкость тривиальными, недостойными стать достойными декорациями давно задуманного эпического полотна "Афродита Тавридская". Несколько раз выкупавшись и нырнув в пустынных бухточках, живописец и его натурщица так и не прикоснулись ни к мольберту, ни к остальным рисовальным принадлежностям, уныло громыхавшим на заднем сидении внедорожника когда тот, вальяжно переваливаясь с боку на бок, поднимался или спускался по грунтовке к морю.
   Работа не шла совершенно.
   Вдохновение, словно обидевшись на вчерашнюю отповедь Кирилла, не торопилось осенять его своим крылом.
   Вместо этого, не пойми с чего, нахлынули воспоминания о жарком "зимнем лете" и карибских погружениях, отвлекавшие, еще больше мешавшие сосредоточиться...
   -И что же это за пример? - спросила Лена.
   -Чисто армейский. Боюсь, тебе он будет не вполне понятен...
   -Да это ты просто не слышал какие разговоры идут у нас дома, когда Пашкины друзья приходят! - рассмеялась она. - Так мозги запудрят всевозможной армейской галиматьей - спасу нет! Так что - излагай.
   -Армейскую галиматью? - усмехнулся Кирилл. - Ладно, слушай. Мне, как снайперу, связка вдохновение - творение представляется в виде патрона...
   -Патрона?! Какого патрона?
   -7,62 миллиметра. Творением, произведением, шедевром, если угодно, здесь является пуля. Согласись, аналогия неплохая: подобно пуле, произведение искусства способно... разить, поражать...
   -Сбивать с ног!
   -Точно. Ну а исходной точкой выстрела всегда является вспышка капсюля, который мы уподобим...
   -Вдохновению?
   -И снова - в десяточку. Именно вдохновению. Как капсюль - пуле, вдохновение дает первый импульс произведению, творческой работе. Но это - с одной стороны. С другой же - на одной вспышке капсюля, на этом первоначальном импульсе, пуля далеко-то не улетит. Если уж совсем точно: она вовсе никуда не улетит. Даже ствола не покинет. То же самое и с творчеством: на одном лишь вдохновении много не сотворишь. Возможно в каких-то отдельных, специфических видах искусства - да, но в большинстве случаев - нет...
   -Например?
   -Например?
   -Да. Что это за специфические виды искусства?
   -Ну, например - поэзия. Хотя... - Кирилл замолчал, размышляя над собственными словами. Солнце уже ощутимо склонилось к морской равнине, подпустив в желто-оранжевую гамму своих лучей сказочно красивой золотистой красноты. Или - червонного золота? - Хотя, пожалуй, и в поэзии, при всей ее стремительности, одно лишь вдохновение мало что решает. Выплеснув на лист свои мысли, чувства, идеи, то есть свое вдохновение, настоящий поэт потом еще работает и работает с ними, переставляя и подбирая слова, в поисках самого верного и точного, шлифуя рифму, выправляя размер. Собственно, это и дает ему право называется настоящим поэтом, в отличие от тех кто пишет стихи... только в девятнадцать лет, к двадцати пяти окончательно переходит на прозу, а в сорок не воспринимает уже ничего кроме биржевых сводок. Нет, - сказал он убежденно, - даже в поэзии одного вдохновения мало! Одной только вспышки капсюля для выстрела мало.
   -Верно. - согласилась Лена. - Вспышка капсюля способна лишь поджечь порох... ну а с чем же ты сравнишь порох в своей модели?
   -Во-вторых - не поджечь, так говорят только профаны, а воспламенить. - поправил ее Кирилл. - А, во-первых, порох в данной модели я сравню с куражом.
   -С куражом? Мне всегда казалось, что кураж - исключительно игрецкое словечко. Разве нет?
   -Нет. Не исключительно. - покачал головой Кирилл. - У них и у нас, даже разное значение этого слова. Для игроков кураж это - удача, везение... пруха. Для творческого человека кураж - особое состояние души, близкое к вдохновению, но все же отличающееся от него. Кураж - это когда на тебя снизошло вдохновение и ты чувствуешь, что настолько ясно рассмотрел образ, очерченный им, настолько полно ухватил все штрихи и грани будущего шедевра, что не упустишь уже ничего. Кураж - своего рода слепок, фотоснимок вдохновения, хотя, признаюсь, это - довольно грубое сравнение. Вдохновение ушло, улетело, упорхнуло, а снимочек-то остался. И, опираясь на него, ты сможешь закончить работу даже без вдохновения. Понимаешь?
   -Откровенно говоря - не очень.
   -Ладно, вот тебе пример. Нужно мне было прошлой зимой написать Петропавловскую крепость. Пришел я, получается, на Дворцовую набережную, расположился с этюдником, начал работать. А не получается! Ни в какую дело не идет. Рисую, рисую, а на бумаге - какая-то муть. Ну, то есть графически-то все верно, но... без души. Не картина - строительный эскиз! А погодка-то на улице соответствует сезону: мороз, да еще с нашим невским ветерком. Моментально до костей выстуживает. Промучился я час, замерз, плюнул на все и поехал домой. На следующий день - та же самая история. И на послеследующий - тоже. Короче, мучился я где-то с неделю и совсем уже собирался бросить эту безнадежную затею, как вдруг однажды - случилось! Поймал-таки вдохновение! То ли свет как-то правильно на пейзаж упал, то ли еще что, но вот вдруг увидел я Петропавловку именно так как мне хотелось. И пошло у меня дело. Никакого мороза уже не замечал. Часа три малевал, пока не сообразил, что ни черта уже не вижу - зимний день на Неве короток. Приехал домой, задубевший весь, еле отогрелся, а в голове одна мысль - картина-то и наполовину не закончена, а ну как завтра уже ничего не получится?! Но как только я назавтра снова на том месте оказался, тут же все вернулось! Как будто и не уезжал вовсе. Образ, композиция, тона, светотень - все на месте! Понимаешь: вдохновения уже нет, а картина, созданная им - есть. Словно она у меня в голове отпечаталась и никуда уже оттуда не исчезнет. И не исчезла. Все три дня, что я ее дописывал.
   -Значит, кураж, это что-то вроде... эха вдохновения? - спросила Лена, дослушав его.
   -Да. - согласился Кирилл. - Эхо вдохновения - сильное сравнение. Точное. Эхо ведь звучит куда дольше самого выстрела. Хоть и затихает постепенно. Так же и кураж: вдохновение уходит, а он остается, хотя и звучит все глуше и глуше...
   -А как ты думаешь, есть связь между силой вдохновения и продолжительностью куража, остающегося после него?
   -Безусловно есть. Чем сильнее выстрел - тем дольше и громче эхо. - он замолчал, размышляя о чем-то своем и рассеянно глядя на Солнце, неспешно падающее к горизонту.
   Молчала и Лена.
   -Только у нас что-то полное затишье. - вымолвила она, наконец.
   -Ты о чем?
   -О том, что у нас пока что никаких выстрелов не слыхать! - укоризненно покачала головой Лена. - Видно не вдохновляю я тебя совсем!
   -Видимо - да. - ответил Кирилл, не глядя на нее. - Хотя представить это довольно трудно. Ерунда какая-то...
   -Действительно не порядочек! - рассмеялась Лена. - Мои, извиняюсь, перси рассмотрели уже все мужики от Керчи до Тарханкута, а результата пока что - ноль. Другой бы на твоем месте сто раз уже вдохновился!
   Кирилл ничего не ответил.
   -Эй, ты меня слышишь? - обернулась она к нему.
   Судя по всему - нет.
   -Ты чего застыл? - спросила Лена.
   -Тихо. - остановил он ее взмахом руки, неотрывно глядя на огромный валун, возвышавшийся прямо на береговой линии в центре бухты. Заходящее Солнце выплеснуло на поверхность моря мириады ярко-красных блесток, причудливо колыхавшихся и переливавшихся вместе с волнами, бежавшими к берегу. На их фоне, валун, и без того - темный, казался совершенно черным...
   -Давай-ка в машину. - велел Кирилл, спрыгивая с капота.
   Пожав плечами, Лена села в машину и "Ленд Ровер" покатился вниз...

*

  
   -Ого! Ну и как же я туда заберусь?
   -Давай подсажу. - он решительно подхватил ее и буквально затолкал на вершину валуна.
   Лена испуганно присела на корточки, но Кирилл покачал головой:
   -Да не так! По-человечески садись.
   И, после того как она умостилась на пятой точке уже без риска сверзиться вниз, отошел немного назад.
   -Так... - протянул он. - Спина!
   -Что?
   -Спину ровнее держи! Вот так! И ноги! Ноги подбери! Да вот так. Вот так. Выше. Колени к самому подбородку.
   -Так?
   -Да. И обопрись о них подбородком. Вот так! Хотя нет, не надо - подними голову как была. Повернись... да не голову поверни, а сама повернись! Боком ко мне повернись, чтобы я видел только твой профиль и ничего более. Вот так нормально! - он сделал еще несколько шагов назад и уперся спиной в капот внедорожника. - Так. - прибавил он тихо. - И что теперь? Теперь - солнце.
   Кирилл сделал три шага влево, так что красный диск низкого солнца оказался перед Леной, выплеснув на ее лицо и грудь червонную позолоту заката. Так?
   Нет, не так.
   Кирилл вернулся к машине и сделал три шага вправо, так что волшебная кисть заката щедро позолотила рассыпанные по плечам волосы женщины. Так?
   Снова - нет.
   Кирилл опять вернулся к машине и одним махом взлетел на высоченный капот, так что солнце оказалось прямо над головой Лены, а между ним и ней пролегла неширокая полоска моря, помятая волнами, в хаотичной сутолоке которых синева перемешивалась с золотом как на палитре. Фон - шикарный, спору нет, но ракурс натурщицы - абсолютно проигрышный.
   Досадливо поморщившись, Кирилл спрыгнул на песок и, опершись спиной о капот, засмотрелся на свою натурщицу, прилежно сохранявшую вымученную позу. При таком ракурсе солнце вообще не было видно, а его присутствие выдавали лишь сочные красные отблески на волнах, веером разбегавшиеся от горизонта и обнимавшие валун, возвышавшийся в центре композиции подобно угольно-черному, обсидиановому пьедесталу затейливой формы. Игрой светотени эта угольная чернота перетекала и на фигурку, венчавшую пьедестал. Подсвеченная сзади, изнутри, из глубины, она была прекрасна за исключением...
   -Снимай купальник.
   -Ты с ума сошел?! - возмутилась Лена. - Здесь же люди! - она кивнула на группу курортников, загоравших на некотором расстоянии от них.
   -Плевать! До них километр. Ничего они не увидят.
   -Какой километр?! Тут и полкилометра не будет!
   Раздраженно дернув плечами, Кирилл снова обернулся к группе и щелкнул "встроенным дальномером", несколько раз, поочередно, прикрыв правый и левый глаз и сопоставив данные с поправкой на разницу в два диоптрия.
   -До них - восемьсот пятьдесят метров. Ни черта они не увидят на таком расстоянии. Кому сказано - снимай трусы!
   Лена возмущенно фыркнула, но, тем не менее, взялась за бретельки...

*

  
   -Шедевр? А что такое шедевр?
   -А то ты сам не знаешь! - рассмеялась Лена и крепче прежнего обхватила колени руками.
   Кирилл смотрел на ее причудливый силуэт, вычерненный угасающим солнцем настолько, что граница между телом женщины и камнем, служившим ей постаментом, была практически неуловима. Этот момент нужно было поймать, во что бы то ни стало.
   -Возможно ты удивишься, но однозначного, окончательного, бесспорного определения "шедевр" так до сих пор и не вывели. - ответил он, быстрыми, невесомыми взмахами кисти пытаясь обозначить, наметить, оконтурить границу между изящным овалом ягодиц и застывшей в причудливой форме, усугубленной многовековыми стараниями воды и ветра, лавой.
   -Не может быть.
   -Точно тебе говорю - нет такого определения. Что такое шедевр? В чем разница между шедевром и просто очень хорошей, высококлассной картиной? Вот ты как думаешь?
   -Я? - Лена пожала плечами и Кирилл ухватил еще один сочный штрих: волнистую линию ее позвоночника: стекая от шеи к копчику, гребешок острых позвонков словно бы продолжался ниже него цепочкой маленьких бугорков-наростов на боку черной глыбы, воссоединяя исключительные по красоте творения природы. - Я думаю, что хорошая, высококлассная картина - это просто... высококлассная картина, где все на своем месте, все красиво и... ничего не хочется исправлять, а шедевр... - она остановилась и еще раз пожала плечами. - Шедевр - это такая картина, что посмотрел и прямо... прямо в обморок рухнул!
   -Ага. - согласно кивнул Кирилл. - Ну, вот приблизительно такие же определения предлагают и все остальные. Теперь понимаешь, почему так трудно подобрать одно, единственно верное?
   -Потому что все падают в обморок по-разному?
   -Именно. Слишком разные они, люди. Слишком по-разному воспринимают они как реальность, так и живопись. Потому и нет до сих пор точного определения шедевра. Одно радует: самим шедеврам нет до этого никакого дела. Они просто существуют и все. Вне зависимости от определений.
   Вздохнув, он сделал шаг назад, чтобы накрыть одним взглядом перспективу натуры и полотна. Что ж, получилось совсем неплохо: солнце опустилось к самому горизонту, но еще не зашло, однако огромный черный валун причудливой формы, стоявший на береговой линии, полностью укрывал его за собой, и лишь россыпь красных, закатных бликов на поверхности моря выдавала незримое присутствие светила в этом мире. Возможно, на самом деле камень был гораздо светлее, но подобная подсветка зачерняла его до максимума, равно как и женскую фигуру, восседавшую на его верхушке. Там где фигура, расположенная строго в профиль к зрителю, соприкасалась с камнем, различить границу между ними было почти невозможно. Словно это была скульптура, высеченная из верхушки валуна, бывшего, прежде, гораздо выше. Лишь по мере удаления от каменного пьедестала, словно перетекая из одного мира в другой, изваяние светлело и... теплело, превращаясь в живую женщину. Колени ее были плотно поджаты к груди, ладошки обхватывали скрещенные у самых ступней ноги, а голова была чуть-чуть склонена набок и развернута вглубь полотна, словно она провожала взглядом соскальзывающее за горизонт, невидимое зрителю светило...
   Ну что ж, подумал Кирилл, рассматривая картину, пейзаж удался на славу: все было на своем месте, все красиво, исправлять ничего не хотелось. Еще пара - тройка таких же погожих вечеров и предварительный эскиз будет готов. А потом...
   Он отложил кисть и подошел к валуну.
   -Все?
   -На сегодня - все. Давай, слезай.
   -Ох! - Лена встала на ноги и выгнула затекшую спину. - Ох! Завтра надо будет какую-нибудь подстилку взять. У меня, извиняюсь, попа совершенно уже никакая от этого камня.
   -Обойдешься. - хмыкнул Кирилл, удивляясь мелочности иных людей: только, блин, о заднице своей и пекутся, в то время как другие, высокодуховные личности пребывают в творческих исканиях!
   Он протянул руку, но Лена решительным жестом потребовала вторую и, только опершись на обе, взвизгнув, сиганула вниз, опрокинув Кирилла на спину, подмяв его под себя.
   Он подумал, что она вскочит и, как вчера, помчится к машине, одеваться. Но Лена вместо этого поудобнее умостилась своей измученной попкой у него на груди и покрепче стиснула его руки...
   -Отпусти.
   -Да. - улыбнулась она и, наклонившись, прильнула к его губам.
   -У меня руки грязные. - хрипло прошептал Кирилл, когда поцелуй закончился.
   -Да? - улыбнулась она еще раз и, отпустив его, действительно перепачканные красками руки, расстегнула своими, чистыми и красивыми, его рубашку.
   Кирилл смотрел снизу вверх на ее темный силуэт. На ее высокие, упругие груди с темными кругляшками сосков. На распущенные светлые волосы, которые бережно и аккуратно перебирали своими пальчиками то ли последние, мягкие лучи заходящего солнца, то ли первые, робкие вздохи вечернего бриза...
   Смотрел - смотрел, а потом резким движением опрокинул Лену набок и, перевернувшись, подмял ее под себя, прижав ее несчастную попку к кругленькой, хорошенькой, отшлифованной прибоем береговой гальке. Она застонала и, не менее резко сорвав с него рубашку, впилась ногтями в его спину...
   Утомленное Солнце нежно с морем прощалось, в этот час прозвучали слова твои...
   -Да! Да!! ДА!!!
  
  

Глава VI

  
   Спуски ночью и в темное время суток затрудняют обслуживание пловца и наблюдение за ним с поверхности, поэтому необходимо хорошее освещение... Пловцам перед ночными спусками необходимо предоставлять дневной отдых (сон).
  
   -И чем это вы тут занимаетесь? - недовольно спросил он, подходя к ним сзади. - Темнеть уже скоро начнет, а они тут разлеглись!
   Кирилл зевнул, потянулся и открыл глаза.
   Ну, насчет "темнеть скоро начнет" Паша, конечно, погорячился, однако солнце действительно уже заметно склонилось к горизонту.
   -Надо же как-то компенсировать ночной недосып. - сказал он, оправдываясь.
   -Ага. - кивнул Паша. - В ресторанах нечего до утра отплясывать.
   В каждой руке он держал по изрядно набитой сумке.
   -Это все наше снаряжение? - поинтересовалась Елена.
   -Нет, это только наш провиант. Остальное Эрнесто уже перетащил на борт.
   -Эрнесто? Кто такой Эрнесто?
   -Человек, с которым вам предстоит познакомиться в самое ближайшее время.
   -Заинтриговал. - зевнул Кирилл.
   -Наш капитан. У него небольшая моторная яхта и большой опыт устраивать вылазки для экстремалов вроде нас.
   -Ладно, тогда пошли знакомиться с нашим капитаном. - Кирилл забрал у него одну сумку, и они направились вдоль берега к пирсу, выдававшемуся в море неподалеку...
   ...Елена с Пашей разбудили его около полудня и почти насильно потащили в кафе, на обед. Даже несмотря на то, что вчера они отплясывали в "Арабелле" вовсе не до утра, спать все равно хотелось безумно.
   Паша, однако, напомнил ему, что уговор дороже денег. Если уж решили отправиться нынешней ночью понырять, значит - так тому и быть. Вот так всегда и бывает, думал Кирилл, лениво гоняя по тарелке кольца карибского кальмара, сменившего привычную среду обитания на подливку из красного вина: вечером, в разгар веселья, наобещаешь с три короба, а утром, выжатый бурной ночью как лимон, не знаешь: как бы отказаться от собственных обещаний?
   А отказываться от собственных обещаний - дурная манера.
   В общем, не найдя сколько-нибудь уважительной причины уклониться от задуманной поездки, он вернулся в свой номер и начал собираться.
   Скидав в сумку все необходимое для погружения, он зашел за своими друзьями.
   Оказалось, Паша уже успел провести предварительную разведку и выяснил где можно найти подходящую лодку. Оставив Елену и Кирилла нежиться на пляже, он отправился решать вопрос с яхтой, снаряжением и провиантом. Кирилл вызвался было помочь ему, но Паша решительно заявил, что разберется со всем сам.
   Так оно и вышло...

*

  
   -А я думал: ты прихватишь с собой настоящий флибустьерский букан! И побольше! - рассмеялся Кирилл, открывая сумку.
   -А я думал, что буканом мы уже сыты по горло. - парировал Паша, принимая шампуры. - Нет, ничего не может быть лучше настоящей, качественно замаринованной поросятинки!
   -Качественно замаринованная баранинка.
   -Разве что - баранинка. - пожал плечами Паша. - Глянь-ка, гурман, там, в сумке, еще нож мой должен быть.
   Кирилл передал ему нож и откинулся на плед, расстеленный возле огня. Костер негромко, мелодично потрескивал, выстреливая искорки, взмывавшие в ночное небо подобно сигнальным ракетам и гаснувшие где-то на полпути к звездам. Дрова уже прогорели, рассыпавшись прихотливой красно-черной мозаикой угольков, произвольно менявшей свой рисунок под каждым вздохом бриза. Для шашлыка - лучше не придумаешь.
   Молодец Эрнесто. Ей богу, молодец...
   ...Капитан встретил их на борту своего маленького кораблика, носившего вполне взрослое и символическое имя "Пинта", и снялся со швартовов едва гости ступили на палубу. Путь, по его словам, предстоял неблизкий, и проделать его желательно засветло ввиду сложного фарватера на финальном отрезке.
   В отличие от большинства виденных здесь Кириллом аборигенов, Эрнесто выглядел до неприличия белым и, судя по всему, очень гордился этим обстоятельством, не позволяя солнцу прикасаться к своему лицу. Во всяком случае, складывалось впечатление, что его огромная шляпа с широченными полями предназначена именно для этого.
   Бравому доминиканцу было уже за шестьдесят, но его горделивая осанка вызывала искреннее восхищение, лихо закрученные усы стояли торчком и лишь черные прорехи в белозубой улыбке слегка портили картину исключительно благополучного человека. Весело закладывая вправо-влево маленький штурвальчик, он уверенно гнал яхточку вперед, внимательно следя, чтобы ее не разворачивало бортом к волне. Из автомобильной магнитолы разносился бодрый орлеанский джаз, идеально гармонировавший с танцующей под ногами палубой и фейерверком шальных брызг, то и дело взлетавших из-под крутой скулы.
   Дайверы сидели на корме и смотрели на проплывавший мимо берег. Огромный краснеющий шар заходящего солнца скользил над волнистой линией поросшего лесом горного хребта, время от времени касаясь самых высоких вершин. На побережье, постоянно меняя друг друга, чередовались обжитые цивилизацией места и участки дикого берега, с совершенно пустынными пляжами. Казалось, на любом из них спокойно можно устроиться на ночь, но Эрнесто уверенно продолжал свой неблизкий путь, не обращая на заманчивые пляжи никакого внимания.
   Некоторое время спустя, берег стал широкой дугой выгибаться к северу, удаляясь от генерального курса яхты, но капитана это обстоятельство нисколько не смутило. "Пинта" шла по прямой, покуда на горизонте не замаячил небольшой остров. По мере приближения яхты он распался на несколько совсем уж крохотных скалистых кусочков земли, залегших архипелагом в нескольких милях от Гаити.
   Пренебрежительно обогнув совершенно непригодную мелочь, Эрнесто выбрал островок покрупнее, на котором имелось даже нечто вроде горы сотни в три метров высотой. Лихо, не сбавляя скорости, он одолел проход сквозь прибрежный риф и, включив реверс у самого пляжа, аккуратно уткнул форштевень лодки в песок.
   Едва стих гул двигателя, полная, оглушающая тишина накрыла берег. Дайверы стояли у борта яхты и смотрели на зеленый, покрытый лесом склон, поднимавшейся прямо за узкой полоской желто-белого песка.
   Постепенно, по мере того как уши освобождались от эха надоедливого дизельного урчания, они начинали различать и плеск волн и остролистный пальмовый шелест и птичий щебет, доносившийся из лесной чащи. Дикий, первобытный мир по капельке просачивался в них, изгоняя, вытесняя, выдавливая прочь бестолковый шум и гам оставшихся за спиной городов...
   -С ума сойти. - прошептала, наконец, Елена. - Необитаемый остров!
   -Наш необитаемый остров, Алена. - поправил ее Паша. - Наш на целую ночь.
   -С ума сойти!
   Кирилл усмехнулся:
   -Ну что: так и будем стоять, восхищенно вздыхая? Или все же сойдем на берег и осмотрим свои владения?
   -Вперед! - скомандовал Паша и, спрыгнув на песок, подал жене руку.
   Елена, однако, потребовала и вторую и, лишь опершись на обе, соскочила вниз, опрокинув мужа на спину. Они с хохотом повалились друг на друга и, несколько раз перевернувшись, вскочили на ноги.
   Кирилл смотрел на них сверху, а потом и сам спрыгнул с борта.
   Ноги тут же утонули в песке, и мельчайший желто-белый ракушечник мгновенно просочился в кроссовки. Обувь, столь необходимая прежде, чтобы избежать занозы на дощатой палубе, стала помехой, и Кирилл без малейшего сожаления избавился от нее, а сам с удовольствием прошелся по пляжу, чувствуя как горячий песочек пощипывает его за пятки. Потом подошел к воде и пнул белый гребешок неосмотрительно подкатившейся к его ноге волны...
   От небольшой горушки, венчавшей остров, двумя широкими дугами спускались столь же скромные каменные гряды, густо поросшие лесом. Они, словно гигантские руки, обнимали широкую красивую бухту с изумрудной водой. Со стороны моря бухту замыкала полукруглая цепочка скальных рифов. Включив воображение, Кирилл без особого труда соединил рифовые осколки в единую, дугообразную гранитную стену, примкнул ее края к грядам, обнимавшим бухту с боков, и получил, таким образом, правильную окружность километра полтора в диаметре. Ну или чуть поменьше. Смело подняв ее высоту на всей протяженности до уровня вершины горы, он как бы очутился на дне гигантской каменной воронки. Кратер вулкана? Пожалуй...
   Он едва успел довести мысль до логического завершения, как подбежавшая к нему Елена воскликнула:
   -Слушай, Кирилл, а ты знаешь: что здесь было раньше?!
   -Нет, не знаю. - он решил не разочаровывать ее. Люди так не любят умных.
   -Вулкан! Эрнесто сказал, что тысячу лет назад здесь был настоящий действующий вулкан! - возбужденно жестикулируя, она обрушила на его голову сенсацию. - А потом море размыло одну из его стенок, ну эту вон, которая там, в воде стоит, залило здесь все и вулкан потух!
   Кирилл кивнул.
   Ага! Тысячу лет назад! Этот доминиканский Врунгель сказал бы еще, что вся эта история приключилась прямо на глазах у его собственного прадедушки!
   Как бы не так. Он еще раз, внимательнее прежнего осмотрелся по сторонам, пытаясь представить исполинскую работу, сотворенную волнами и ветром, и развернуть ее во времени. Сначала им нужно было взломать мощную стену вулкана. Потом источить ее до мелких скал, из которых на поверхности моря остались лишь немногие. Затем, заполнив чашу кратера, упорно, миллиметр за миллиметром стесывать его уцелевшую, наземную часть. А она сопротивлялась, заполняя раны-трещины наносимым слоем плодородного грунта, застилая почву густым ковром тропических трав, зарастая острой, колючей щетиной пальмовой чащобы. На все это потребовались десятки, если не сотни тысяч лет. А потух этот вулканчик и вовсе миллион лет тому назад. Не меньше. И потух, скорее всего, сам, без помощи Нептуна. Когда вода заливает действующий, раскаленный вулкан, он взрывается как перегретый паровой котел и от кратера вообще ничего не остается. Даже следов.
   Он еще раз кивнул.
   Вот так знатоки местных достопримечательностей и пудрят мозги доверчивым туристам. Вулкан наш прямо на глазах у моего прадедушки взорвался, собор наш старинный, XIV века, мой дедушка собственноручно в руины превратил и башня наша, всемирно известная, набок покосилась после того как мой дядя в нее спьяну на машине врезался. Впрочем...
   Впрочем, местечко им Эрнесто в любом случае показал шикарное. Так что на чай капитан Врунгель заработал честно. А брехня пускай остается на его совести.
   -Однако не пора ли нам взглянуть на то, что осталось от прежнего величия под водой? А то скоро совсем уже стемнеет.
   -Пора. - кивнула Елена. - Сейчас погрузимся. Паша уже аквалангами занимается.
   "Сейчас", как это обычно и бывает, растянулось надолго. Пока были подключены баллоны, опробованы акваланги, натянуты гидрокостюмы и оговорены детали погружения прошло немало времени. Солнце спустилось к самому горизонту и начало потихоньку погружаться в соленые карибские волны.
   Покончив со сборами, дайверы поспешили воспользоваться его примером.
   -Кстати, я вот чего спросить-то хотел. - спросил-таки Кирилл, войдя в воду по пояс. - А как здесь насчет акул и... прочих неприятностей?
   -Как здесь насчет прочих неприятностей я понятия не имею. - ответил Паша, слегка опережавший его. - А вот акул здесь точно хватает.
   -Ого!
   -Да, да. Эрнесто сказал: здесь у них чуть ли не самое любимое место.
   -Однако... - Кирилл остановился и боязливо посмотрел на безмятежную гладь лагуны.
   В конце концов, осторожность - нормальное человеческое качество, а инстинкт самосохранения - отнюдь не самый бесполезный из всего ассортимента человеческих инстинктов.
   -Да не бойся ты! - подметил его нерешительность Паша, увлекая Елену, державшую его за руку вперед, точнее - вглубь. - Эрнесто вылил в воду несколько ампул ацетата меди...
   -Чего меди?
   -Ацетата. Неужели не слыхал, земляк? - удивился Паша. - Это ж первое средство против акул. Ни мы, ни большинство обитателей лагуны ничего не почувствуем, но с точки зрения акул в ближайшие час - полтора здесь будет пахнуть как на скотобойне.
   -Да, аромат явно не из возбуждающих аппетит. - усмехнулся Кирилл, нагоняя друзей.
   Вода, наконец, добралась до плеч ныряльщиков и они, остановившись, развернулись.
   Елена с Пашей погрузились первыми, а Кирилл, взяв в рот загубник скубы, еще некоторое время смотрел на огромный красный шар, до половины ушедший под воду. Лагуна была ориентирована на запад и солнце садилось прямо перед ним, заливая всю водную гладь расплавленным червонным золотом, игравшим и переливавшимся на мелкой, едва приметной ряби.
   Будто в раскаленную лаву ныряем, подумал он применительно к месту, и, надвинув маску, ушел под золотое полотно...

*

  
   ...-Подвинься.
   Кирилл слегка отодвинулся от костра, чтобы Паша, унизавший пять шампуров сочной, в меру жирной поросятинкой, мог подойти к огню.
   Шампуры легли на заранее подготовленные камни и мясо заслезилось маринадом, зашипевшим на раскаленных углях. Кирилл вдохнул ароматный дымок, поплывший над очагом.
   Мелькнула белая юбка, и Елена, словно ночная бабочка (в хорошем, сугубо биологическом смысле этого выражения) впорхнула в круг света. Присев рядом со скатертью, сервированной поздним ужином, она придирчиво осмотрела ее. Между вином и ромом расположились тарелки с мясной и овощной закусками, экзотическими фруктами и не менее экзотическим сыром, даже отдаленно не напоминавшим пошехонский.
   -Шашлык будем ждать?
   -А зачем? - пожал плечами Паша. - На таких углях он ещё не скоро подойдет. А есть-то хочется уже сейчас...
   -А выпить и подавно. - поддержал его Кирилл.
   -Вот-вот! Так что давай, земеля, откупоривай... стеклотару, а я сейчас. Только руки сполосну да Эрнесто кликну.
   С этими словами Паша направился к лодке.
   Кирилл же, согласно полученной команде, отыскал среди яств штопор и, открыв бутылку рому, наполнил три стакана. Елена отказалась, попросив вина.
   Тем временем за столом оказались и Паша с Эрнесто. Бравый доминиканский шкипер радостно потирал руки, будучи, судя по всему, весьма доволен тем, что и его не сочли лишним на этом маленьком праздничке жизни.
   -Готово?
   Вместо ответа Кирилл передал по кругу стаканы.
   -Ну что, за погружение?
   -За погружение! - стаканы звонко цокнули и разлетелись в стороны.
   Эрнесто перекрестился и, помянув Деву Марию, оприходовал ром. Подивившись такой набожности, дайверы последовали его примеру. Пусть и с меньшей церемонностью.
   Пережив ядреный, горячий выдох, Кирилл закусил парой ломтиков ветчины и сказал:
   -Да, погружение было исключительное. Сколько ни ныряю, а такой красоты никогда прежде не видел!
   -Даже не говори...
   ...Вопреки ожиданиям, погрузившись, он не обнаружил под водой нижнего края заходящего солнца. Видимо, оно погрузилось где-то далеко. Здесь же, напротив, царил глубокий, густой полумрак.
   Паша и Елена, двумя смутными тенями маячили впереди. Темнота, сгущавшаяся с каждым метром глубины, размывала их силуэты, практически полностью растворяла их на темном холсте подступающей бездны. Только движение более-менее материализовало их. Когда они делали взмах ластами, их контуры прорисовывались в окружающем сумраке. Когда же они, напротив, замирали, мягко планируя над пологим дном вниз, темнота снова поглощала их, превращая в невидимок.
   Кирилл посмотрел вверх. Поверхность моря напоминала экран телевизора, по которому вместо путных вещей без конца демонстрировали "снег". Лучи заходящего солнца играли на мелкой, шершавой ряби. Сюда, на глубину, проникал только свет, отражавшийся от облаков и верхних слоев атмосферы. По мере того как солнце проваливалось за горизонт, он становился все более призрачным и менее реальным. Еще немного, и последние отблески заката догорят на небе, и здесь воцарится полная темнота...
   Яркая вспышка света взорвала отходящее ко сну подводное царство, болезненно резанув по глазам. Он заслонил лицо одной рукой, а раздраженным взмахом второй попросил Пашу выключить фонарь. Ну, или как минимум не светить ему прямо в глаза.
   В ответ на это острый луч заскользил по дну. Мгновение спустя к нему присоединился еще один. Они выхватывали из темноты то кусок песчаного грунта, то коралловый куст причудливой формы, то длинную, взволнованную их присутствием подводную лиану, то всполошившуюся рыбу, спешившую как можно быстрее, словно боевой самолет былых времен, выскользнуть из цепких лучей прожекторов.
   Как только вспыхнуло электричество, окружающий мрак, в противовес ему, сгустился еще сильнее. Теперь уже даже при большом желании невозможно было разобрать: что творится на поверхности.
   Впрочем, и желания такого не возникало. Завороженный калейдоскопом стремительно меняющихся картинок, Кирилл включил собственный фонарь.
   Дно плавно шло под уклон, ясно указывая, что кратерный, воронкообразный рельеф надводной части острова, получает логическое продолжение под водой. Вероятно наиболее глубокое место лагуны находилось в самом ее центре. Это лишний раз подтверждало версию о вулканическом происхождении острова. Хотя она и так не вызывала сомнений.
   С другой стороны, думал Кирилл, рассматривая фрагменты дна, попадавшие в конус света его фонаря, помимо рельефа ничего здесь не указывает на это. Под водой царило привычное для этих широт буйство кораллов. Пышные кусты, наверняка ослепительные в свете дня и довольно блеклые сейчас, при искусственном освещении, перемежались песчаными барханами. Даже если здесь, на дне, действительно имелась корневая, вулканическая порода, она была укрыта толстым слоем отложений, нанесенных за много лет. Точнее - веков. Точнее...
   Отвлекшись от исследований, Кирилл осмотрелся по сторонам в поисках спутников, но никого не увидел. Выключив свои фонари они растворились в черноте. Тогда он скользнул фонарем по кругу, пока луч не зацепил краешек ласты. Над ластой, вполне закономерно, обнаружилась Елена, а рядом с ней и Паша. Взявшись за руки, они парили в кристальной воде, прозрачной до полной невидимости.
   Паша предложил ему взглянуть на дно вместо того чтобы слепить их. Опустив фонарь, Кирилл обнаружил, что длинный склон, тянувшийся от самого берега, закончился и они висят над ровной, покрытой песком площадкой. Дальше, во все стороны, дно опять начинало плавно подниматься и это, скоре всего, означало, что они достигли центра лагуны. Вернее, центра затопленного кратера.
   Выглядел этот центр достаточно прозаично. Здесь не имелось ни единого выхода корневой породы. Не было видно рыбьих скелетов. Сквозь песок не просачивалась тонкая, дымчатая струйка вулканических газов. Не было и других намеков на затаенную жизнь подземного огня.
   Убедившись в этом, Кирилл посмотрел на глубиномер. Тот показывал двадцать два метра до поверхности Мирового океана. Прилично. Особенно учитывая, что он едва почувствовал набор глубины и полагал, что они погрузились максимум на пятнадцать метров.
   Он выключил фонарь и посмотрел наверх. Закат уже, верно, выгорел дотла. Его последние штрихи исчезли как с неба, так и с поверхности моря. Во всяком случае, наверху сейчас царила такая же темнота как и здесь. Кирилл надеялся увидеть звезды или лунный отблеск на волнах, но эти надежды не сбылись. Темнота была абсолютна.
   Она поглотила все. Не только пространство, которое попросту растворилось, лишившись границ, но и время, также потерявшее, вдруг, привычное деление. Не имея ни подвижных, ни статичных ориентиров было невероятно сложно определить, отсчитать, измерить его течение. Лишь размеренные, монотонные щелчки дыхательного автомата да шум выдыхаемого воздуха нарезали вечность ровными ломтиками. Рядом работали аппараты Елены и Паши.
   Кирилл снова включил фонарь и подсветил собственный выдох. Вырвавшись из дыхательного автомата скубы, гирлянда воздушных пузырьков устремлялась к поверхности. Играя и переливаясь в конусе яркого электрического луча, пузырьки прямо на глазах раздувались и разгонялись. Они словно хотели поскорее вырваться из беспросветно-черной пучины наверх и увидеть звездное небо.
   Кирилл пустил луч по кругу и тут же наткнулся еще на две гирлянды, отвесно поднимавшиеся вверх. Здесь, в чаше закрытой лагуны, течение отсутствовало полностью.
   Полностью отсутствовало и какое бы то ни было иное движение. Кирилл чувствовал как его, словно невесомый поплавочек, мягко поднимает вверх при каждом вдохе и так же мягко опускает вниз при выдохе. Видимо воздух, высосанный из баллона, пропущенный через легкие и выдохнутый наружу, убрал мизерный избыток веса, столь необходимый при погружении и привел плавучесть к нулевой отметке. Еще немного и его начнет потихоньку тянуть наверх, в естественную среду обитания.
   Молодец Пашка. Ей богу, молодец! Снаряжение подготовил идеально. Хороший инструктор - половина удачного погружения. А то и больше.
   Он стравил немного воздуха из компенсатора, выключил фонарь и замер, наслаждаясь...
   В этой бездонной, черной пустоте, где бессильны были и органы чувств и весь опыт прежней надводной и подводной жизни, где отсутствовали и верх и низ, появлялось ощущение какой-то волшебной, нереальной легкости и даже невесомости. Такой легкости и невесомости, каких никогда не бывает при обычных, дневных погружениях, когда ты попросту видишь воду, которая окружает тебя, преломляя свет и искажая пространство. Видишь и никак не можешь отрешиться от ощущения ее присутствия и поддержки. Здесь все было иначе. Ярче. Острее. Болезненнее...
   Кирилл вспомнил недоумение, которое прежде вызывали у него рассказы о космонавтах, якобы тренирующихся в бассейнах на условия невесомости. Разве можно получить в бассейне ощущение невесомости? думал он. И вот сейчас эта загадка разрешилась: космонавты просто выключают в своем бассейне свет. И, наверное...
   Легкое касание плеча, заставило его вздрогнуть и упустить так и не завершенную мысль. Резко обернувшись, он увидел прямо перед собой... черный контур, прорисованный на черном же холсте глубины. Паша взмахнул рукой, указывая на поверхность. Пора?
   Кирилл глубоко вдохнул и почувствовал, что его ощутимо тянет вверх. Пора.
   Он согласно кивнул и последовал за Пашей, отправлявшим роль штурмана. Тот сверился с компасом (в темноте блеснул бледно-голубой кружок циферблата) и уверенно лег на курс. На восток? подумал Кирилл. Скорее всего.
   Он не испытывал ни малейшего желания обременять себя насущными вопросами. Напротив, сейчас, словно в прежние времена встроившись в маршевый порядок роты, было так приятно просто следовать за ведущим, наслаждаясь процессом и практически ни о чем не думая. Для этого есть Паша. Он - старший, офицер, инструктор. Ему видней - куда плыть, где и когда всплывать. А тебе остается лишь держаться в его кильватерной струе, повторяя все маневры.
   Некоторое время он просто следовал за Пашей, по небольшим колебаниям воды и шуму акваланга ощущая Елену, шедшую рядом, но потом протянул руку и коснулся ее плеча. Она без промедления ответила, поймав его ладонь, и они поплыли дальше, взявшись за руки...
   ...За время, которое они провели под водой, короткий, тропический закат успел прогореть дотла, оставив на западной окраине неба тонкую красную полоску. Словно отблеск угольков из под золы тлеющего костра. Темнота, накрывшая лагуну, уже под конец погружения сыграла с Кириллом злую шутку. Ни мало не заботясь о глубине, поскольку Паша поднимался очень плавно, он совершенно не почувствовал приближения поверхности и, пробив головой тонкий слой воды, испуганно взмахнул руками, не сообразив сразу: что случилось. Елена успокоительно сжала его ладонь и указала вверх. Над ними лежал черный купол, густо затканный серебряным бисером ярких, южных звезд. Он спускался к самой воде со всех сторон и лишь прямо перед ними в густую звездную россыпь врезался широкий черный клин. Кирилл не сразу понял: что это, но сориентировавшись, сообразил - гора, венчающая остров и хребты, спускающиеся от нее в обе стороны.
   Прямо под горой танцевал маленький огонек одинокого костра, отражавшийся в черном зеркале лагуны. Эрнесто не терял времени даром, покуда они были под водой.
   Сообразив, что всплыли слишком рано, дайверы снова ушли вниз и, стелясь прямо под поверхностью воды, одолели две сотни метров до берега на котором их ждал доминиканец.
   Как только они выбрались на сушу, Эрнесто помог им освободиться от снаряжения, и доложил, что отсутствовали искатели приключений почти полтора часа. За это время он, согласно заранее полученным распоряжениям, успел соорудить очаг на берегу, неподалеку от яхты и начал готовить угли.
   Ощущая легкую приятную усталость и совсем не легкий голод, дайверы переоделись и начали готовиться к поздней трапезе. Елена занялась столом, а мужчины - шашлыком.
   Паша принес с яхты кастрюлю с маринованным мясом и велел Кириллу достать шампуры.
   -А я думал: ты прихватишь с собой настоящий флибустьерский букан! И побольше! - рассмеялся Кирилл, открывая сумку.
   -А я думал, что буканом мы уже сыты по горло. - парировал Паша, принимая шампуры. - Нет, ничего не может быть лучше настоящей, качественно замаринованной поросятинки!

*

  
   И тишина, подумал он, глядя в черную бездну неба. Прибой то и дело выбрасывал в круг света белые хлопья пены. Где-то над головой шелестели пальмы. На вертеле шипела свежая порция мяса. Костер на пустынном морском берегу казался почти живым существом и тихо потрескивая угольками вел нескончаемую беседу с вечностью.
   Пашей с женой едва слышно шептались о чем-то по другую сторону основательно опустошенной скатерти-самобранки. Он сидел, устало вытянув ноги, а Елена лежала, пристроив голову у него на животе.
   Эрнесто, многократно почтивший Деву Марию доброй порцией рома, блаженно дремал возле огня, накрыв голову своей широкополой шляпой.
   -Жаль.
   -Чего жаль? - немедленно откликнулась Елена.
   -Жаль, погрузиться удалось только ночью. - пояснил Кирилл. - Место уж больно шикарное. Я бы здесь и днем, при свете, нырнул с большим удовольствием...
   -В чем проблема? - удивился Паша. - Встанем завтра пораньше и под воду. На самой первой зорьке.
   -А воздух? Мы же высосали баллоны до самого донышка.
   -Салага! - самодовольно оскалился Паша. - Мало же тебя, получается, жизнь и товарищ командир учили если ты думаешь, что я мог взять запас ровно на одно погружение! В трюме три свежих баллона лежат...
   -Вот как?
   -Только так, братишка. Запас карман не тянет. Собираешься один раз нырять - баллонов бери на два, два раза под воду хочешь идти - баллонов запасай на три. Чтобы потом не было мучительно больно, когда на отличном, но далеком сайте тебе не хватит воздуха на одно погружение.
   -А если... адмирал будет против, чтобы мы задерживались утром? - Кирилл кивнул в сторону Эрнесто, посапывавшего рядом с костром.
   Паша пренебрежительно пожал плечами:
   -Ты не поверишь, но иногда стодолларовая купюра способна творить чудеса не хуже волшебной палочки!
   Кирилл прыснул.
   -Да и с чего бы вдруг ему отказываться? - продолжил Паша. - После такого-то славного коллективного... возлияния.
   Он помолчал немного, рассеянно накручивая на большой палец локон Елены.
   -А насчет места ты верно подметил: место исключительное. - вымолвил он наконец. - Я такого прежде не видел...
   -И я не видела. - прибавила Елена.
   -А я так вообще первый раз на юге, в тропиках, ныряю. - хмыкнул Кирилл.
   -Серьезно?
   -Абсолютно серьезно. - подтвердил он. - Я-то дайвер... зеленый еще совсем. Второй сезон начинаю...
   -Всего-то?
   -Всего-то. Я ведь только прошлым летом открытую воду сдал...
   -Египет? Мальдивы?
   -Жестче! Кольский полуостров...
   -Кольский полуостров?! Это как?
   -Это не как. - усмехнулся Кирилл. - Это где. Северо-запад России. Тысяча километров на север от Питера. Граница с Норвегией...
   -Ой, спасибо за информацию! - от души поблагодарил его Паша. - А то мы сами не знаем: где Кольский полуостров! Вопрос в другом: разве там ныряют?
   -Да еще как! Там уже несколько лет работает пара вполне пристойных дайв-станций. Ныряют, правда, в основном местные да еще питерские, но и из остальной России тоже народ понемногу подтягиваться.
   -Расскажешь?
   -Да запросто! - пожал плечами Кирилл. Отчего ж не рассказать-то? - Короче, год тому назад, то ли находясь в состоянии творческой депрессии, то ли еще по какой причине, сейчас уже и не припомню, отправился я в клуб подводного плавания с целью приобщиться к дайверским таинствам. Отучился сколько положено, нахлебался хлорированной водички в бассейне, наслушался подводницких историй, с равной степенью вероятности могущих оказаться как святой правдой, так и галимой галиматьей. Ну а ближе к лету встал вопрос о том, чтобы присоединиться к какой-нибудь группе, отправляющейся в теплые края где можно получить боевое крещение и дайверский сертификат. Большинство ребят из моей группы собрались лететь в Египет или на те же Мальдивы, а у меня, как назло, случился небольшой финансовый кризис. Не, деньги вообще-то были, но не сказать, чтобы очень уж много. А на Мальдивы за три сотни зеленых не слетаешь. В Египет, собственно, тоже. Можно было, конечно, дядю Славу тряхануть, он бы не отказал, но тут подвернулось мне исключительно интересное предложение. Собралась в нашем клубе группа, намеревавшаяся в августе понырять не на юге, а наоборот, на севере. В Заполярье. На Кольском полуострове. Ну и я этим загорелся. С одной стороны - интересно, с другой - дешево. Относительно Мальдивов дешево, конечно же. - уточнил он.
   -Ладно, наступил август. Загрузились мы в Пулково на борт и всего через полтора часа оказались за Полярным кругом. В Мурманске сели на катер и к вечеру уже высадились в шикарном фьорде за Рыбачьим полуостровом, почти у самой норвежской границы...
   -Ну и как там? - спросил Паша.
   -Шикарно! Ну, если конечно отвлечься от ненавязчивого, полуказарменного быта. Жили в вагончиках, типа строительных балков, обедали по-походному, прямо у костра, снаряжение таскали на собственном горбу. Но в остальном... полный отпад! Береговой ландшафт - как на Луне: скалы, выщербленные ветром и волнами, заросшие разноцветным мхом. Декорации на суше - как на съемочной площадке: сплошные осколки Третьего Рейха. У фрицев там мощнейший укрепрайон был. В сорок четвертом там такая мясорубка была, что до сих пор по земле ходить страшно. Доты, дзоты, ходы сообщения, подземные тоннели и бункеры с выходом под воду, вырубленные прямо в скалах доки для субмарин, километры колючки проволочных заграждений. И везде кругом осколки бомб и мин, а в траве, во мху, под деревьями, просто как грибы, каски фашистские... растут. В иных местах идешь по земле, а гильзы стреляные, ржавые так под ногами и хрустят. Верите - нет, но я себя просто как на Кавказе чувствовал: все время под ноги смотрел...
   -Растяжку поймать боялся? - улыбнулся Паша.
   -Ага! - кивнул Кирилл. - Хотя, конечно, никаких растяжек и закладок там давно уже нет. Ну, под водой тоже не скучно. Только в нашем заливе, у нашего, так сказать, домашнего пляжа три советских десантных катера на дне лежали. Фрицы их тогда прямой наводкой утопили. А дальше, в море, целая немецкая субмарина ржавела. Только она больно глубоко лежала, сорок с лишним метров. Нас, салабонов, туда не взяли. К ней только наши... дедушки-инструкторы ныряли. Ну, нам и на мелководье было чем заняться. Помимо лодок там на дне еще и самолеты сбитые лежали, затопленные на скорую руку пушки с минометами и... много еще чего. Природа, опять же, интересная. Не такая богатая и яркая как здесь, но зато оригинальная. Дедушки говорили, после тропической коралловой пестроты просто глаз отдыхает.
   -И как же вы там ныряли? - спросила Елена.
   -В "сухарях", естественно! Как же еще! - пожал плечами Кирилл. - В хорошем "Посейдоне" вполне комфортно. Нет, конечно, со здешними, парными водами ничего общего, но часок поплавать можно. Особенно если в глубину не забираться...
   -Почему?
   -Холодновато. В поверхностном слое температура может быть довольно высокая, но стоит только погрузиться метров на десять и - мощнейший термоклин градусов в пять. Холод сразу же хватает и за руки и за ноги и за затылок и... за все остальные места. Потом привыкаешь, но сперва просто... сковывает! Ощущения исключительно острые!
   -Кто б сомневался. - покачал головой Паша. - А вообще ты хорошо рассказываешь. Холодно.
   -Не любишь холод?
   -Терпеть не могу.
   -Да ты ж вроде не кисейная барышня! - рассмеялся Кирилл.
   -Не кисейная. - улыбнулся Паша. - Просто я, Кирюша, слишком часто промерзал до костей и слишком сильно полюбил тепло.
   -Ясно.
   Кирилл замолчал, рассеяно глядя по сторонам.
   Полночь была глубока и покойна. Легкий ветерок окончательно выдохся и не тревожил более раскидистые пальмовые ветви, нависшие над костром. Огонь, лишенный подпитки, совсем скис, словно сдавшись потоку лунного света, усиливавшегося, по мере того как Луна, вынырнув из черной морской пучины, взбиралась вверх по звездному полотну неба...
   Разбуженный наступившей тишиной, Эрнесто уселся на песке, несколько раз раздраженно чихнул и уставился на скатерть.
   -Ну что, еще по пять капель, адмирал? - расшифровал его вопрошающий взгляд Паша.
   Польщенный высоким морским званием, понятным без перевода на любом языке, капитан улыбнулся и кивнул.
   Паша поднял почти опустевшую бутылку рома и обернулся к Елене. Но она лишь покачала головой.
   -А вина?
   -Не хочу. - твердо отказалась женщина.
   Паша не стал спорить и, щедро распределив остатки рома по трем стаканам, уточнил:
   -Так, джентльмены, закуски хватает?
   Кирилл печально посмотрел на пустые тарелки из под мясной и сырной нарезок. Эрнесто, сообразив: в чём дело, взял последний апельсин, споро очистил его и разломал на дольки. После этого он изучил маленькие флакончики со специями, принюхиваясь к содержимому, пуще прежнего чихнул, нарвавшись, видимо, на перец, но потом всё же нашёл искомое и, сдобрив приправой одну апельсиновую дольку, накрыл её второй. Затем соорудил ещё два цитрусовых сэндвича и раздал дайверам, многозначительно покачав пальцем и упомянув "флибустьерос".
   -Ага! - сообразил Кирилл, принюхавшись и уловив тонкий аромат корицы. - Фирменная пиратская закусь.
   -Ну-ну. - скептически покачал головой Паша. Однако потом, чтобы не расстраивать старину Эрнесто, улыбнулся и провозгласил: - за щедрую на чудеса землю суверенной Доминиканы!
   Ответная улыбка Эрнесто подтвердила, что он прекрасно понял слова, адресованные его родине.
   Опростав стакан и смачно выдохнув, Кирилл целиком отправил в рот пиратскую закуску и старательно разжевал. Сочная апельсиновая сладость соединилась с терпкой сладостью корицы в прекрасный букет: апельсин убрал вязкость корицы, а она, в свою очередь, приглушила его резковатый вкус. И это восхитительное сочетание необычайно мягко обволокло весь его внутренний мир, от кончика языка и до самых глубин, бесследно истребив огненную ромовую жгучесть.
   Кирилл уважительно поднял большой палец и Паша присоединился к нему.
   Довольный произведённым эффектом, адмирал Эрнесто встал и, пожелав всем "Буэнос ночес", направился к яхте, дремавшей у берега. Он уже скрылся из виду, когда Паша вдруг тоже поднялся и ни слова не говоря, пошел за ним следом. Зачем бы это? рассеянно подумал Кирилл. Договориться об утреннем погружении? Скорее всего...
   Он уже хотел окликнуть товарища, но случайно обернувшись к Елене, поймал ее пристальный взгляд.
   Весь сегодняшний день она то и дело поглядывала в его сторону, словно собираясь о чем-то спросить. Собираясь, но не решаясь. Кирилл ответил на ее взгляд своим, не менее вопросительным, предлагая не робеть.
   -Слушай, я все хотела спросить, - начала она, поняв, что отступать некуда. - А ты к Тане не хотел вернуться? После того как демобилизовался.
   -К Тане? - Кирилл задумался на мгновение, а потом пожал плечами. - Хотел, конечно. Я за эти два года столько всего передумал. Вернулся такой...
   Паша, отсутствовавший всего пару минут, вернулся к костру и снова сел возле Елены, положив на свободный край скатерти гитару.
   -Вернулся я, значит, такой весь из себя... ядреный дембель, с парой далеко не последних орденов, ну и сразу к ней. Так, мол, и так: извини, дорогая, погорячился я тогда! Не подумал! Ну что возьмешь: молодо-зелено! Хочу, мол, тебя видеть, ну и ребенка тоже...
   -А она?
   -А она послала меня куда подальше! - Кирилл рассмеялся и, взяв гитару, прошелся по струнам. - Я, говорит, давно уже нашла себе хорошего мужика, который и меня и Ирочку любит, а тебя, козла вонючего и урода морального даже видеть не хочу!
   Он пожал плечами и тренькнул еще пару раз, широкими, размашистыми движеньями загребая сразу все шесть струн и, слушая как их многоголосый раскат стихает в глубине деки.
   -Ну а ты что?
   -Ну а я - что? Я за два года привык приказы выполнять беспрекословно. Она послала, я и пошел.
   -Далеко?
   -Не, не очень. На Университетскую набережную. В Академии восстанавливаться.
   -А... - Елена кивнула и замолчала, удовлетворив, видимо, свое любопытство.
   Некоторое время над берегом стояла тишина, нарушаемая лишь монотонными гитарными переборами.
   -Любишь? - спросил, наконец, Паша.
   -Да нет. - покачал головой Кирилл. - Перегорело уже...
   -Да я про гитару! - усмехнулся Паша. - Играть любишь?
   -Люблю. Научиться, правда, так и не научился, но любить - люблю.
   -Хорошо сказано! - Паша требовательно протянул руку и Кирилл передал инструмент.
   Оказавшись у него, гитара сразу же преобразилась, зазвучав стройными ладами.
   -Капитан наш - любитель этого дела. - пояснил Паша. - Я ее сразу же приметил. Как только на борту оказался.
   -Жаль струн всего шесть. - сказала Елена.
   -Переживем! - его пальцы летали вверх-вниз.
   Тихие переборы плыли над ночным берегом, растворяясь в темноте...
   -А Таня-то твоя, в принципе, правильно сделала. - сказал он, помузицировав нескольких минут. - Есть вещи, от которых отказываться нельзя. Это как дар Божий. Если уж дано один раз, храни всю жизнь. Так вот, бывает, найдешь себе по молодости жену, которая примет тебя со всеми твоими армейскими заморочками, станет твоим непробиваемым, железным тылом, будет терпеть бесконечные скитания от одного гарнизона к другому, детей родит, дом держать будет, а потом... потом потеряешь ее, упустишь, ну, в общем, не сможешь удержать. И все... Это ведь даже не смерть. Это - страшнее...
   Паша говорил, а сам все играл и играл, прыгая по аккордам. Он метался от одной темы к другой, не в силах найти нужную.
   Кирилл слушал и прошлое, свое и... не свое, как тень накрывало его.
   Наконец, гитарист поймал нужные лады и, сосредоточившись на них, некоторое время повторял один и тот же мотив.
   Кирилл посмотрел на него и почувствовал вдруг, что Паша уже не здесь. Его взгляд ускользнул вдаль. То ли на черную поверхность моря, по которой скользил тонкий серпик Луны. То ли еще дальше.
   И тут...
   О моя дорогая, моя несравненная леди!
   Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг,
   И представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь
   Непосредственно в медную форточку смотрит мою...

* *

  
   Непосредственно в эту же форточку ветер влетает,
   Называвшийся в разных местах то муссон, то пассат,
   Он влетает и с явной усмешкою письма читает,
   Не отправленные, потому что пропал адресат.
  
   -Ну и где же обещанный снег?!
   -Вопрос, прямо скажем, по существу. - майор поправил ремень автомата, напекший плечо. Потом деловито осмотрелся по сторонам.
   -Не, где же все-таки снег?
   -Над твоей головой! - усмехнулся Иван. Он устало опустил пулемет на землю, возле валуна и сам присел на камень.
   Павел поднял голову вверх. Да, все верно: снег, плотный, подтаявший, слежавшийся, но все еще ослепительно белый нависал прямо над ними, волнами убегая к вершине. Сама же караванная тропа была чиста как парадная дорожка, ведущая к штабу дивизии, которую, в преддверии визита "больших звезд", целые сутки старательно вылизывала метлами целая рота солдат. На ней не было ни единой снежинки.
   Я смотрел на него, пытаясь понять, что чувствует майор в эту секунду...
   -И что же нам теперь делать? - спросил связист.
   -Конкретно тебе, Слава, сейчас нужно установить связь с Тарасовым. - пожал плечами Павел.
   -Есть установить связь. Вас звать? Сами будете говорить с товарищем подполковником?
   -Не до того. Передашь следующее: Вышли на тропу. Тропа открыта. Снега нет. Занимаем позицию. С любовью, Паша.
   -С кем, простите, Паша?
   -Ни с кем, а с чем! С любовью. Понял?
   -Так точно, понял.
   Александров занялся рацией, а к майору тут же подошел Чижов.
   -Так что, товарищ майор, здесь обживаться будем?
   -Да, здесь. - ответил Павел, еще раз придирчиво оглядываясь по сторонам...
   ...Чтобы выйти на северный склон им потребовалось больше трёх часов. Оторвавшись от дороги к главному перевалу, по которой, сразу вслед за ними должен был выступить Тарасов, тропа начала подниматься вверх, огибая склон горы. Сначала по левую руку от них тянулась каменистая долина, на дне которой затерялся кишлак с базовым лагерем. Но затем, дальше к северу, на ее место заступило ущелье с речкой, бежавшей по его дну. Неглубокое поначалу, скорее напоминавшее распадок, оно углублялось, по мере того как тропа упрямо карабкалась вверх по склону горы. Ущелье отсекало ее от основного массива горного хребта, уходившего дальше на север.
   И, чем выше они поднимались, тем призрачнее становилась надежда на то, что им все-таки встретится снег, перегораживающий тропу. Снега хватало, но лежал он высоковато. Видимо последние несколько дней снеготаяние здесь шло особенно интенсивно. Об этом свидетельствовали сырые, слезящиеся камни горного склона и бесчисленные ручейки-однодневки, пересекавшие тропу и убегавшие дальше вниз. Оставался, правда, шанс, что на северном, менее солнечном склоне горы, снега больше. Но Павел готовился к худшему, ибо к худшему готовиться в этих краях было правильнее.
   И уже полчаса спустя, он убедился в своей правоте. Сделав резкий поворот под высоким скальным выступом, тропа окончательно вышла на северный склон, буквально повиснув над ущельем. Снега на ней так и не появилось.
   Но, несмотря на это, именно здесь было лучшее место для засады. Тропа суживалась до предела. С одной стороны ее ограничивал крутой, оползневый склон, пройти по которому было невозможно. С другой - отвесный обрыв ущелья. И, если поверху ни дальше, ни ближе этого места просочиться не представлялось возможным, то понизу это кое-где было вполне реально. Особенно горцам, выросшим на этих кручах. А здесь и змея не проползет.
   Кроме того, дальше впереди тропа начинала немного понижаться. То есть сейчас они находились как бы на возвышении. Пусть небольшой, но высотке.
   А высотка это всегда - преимущество. Случись быть драке, и тем, кто придет по тропе с востока, придется лезть вверх под встречным огнем. А это, в свою очередь, всегда - недостаток, дополнительное затруднение. Даже для горцев, выросших на этих кручах.
   Позади, метрах в трехстах, по каменистому склону проложил себе путь небольшой ручеек. Он пересекал тропу и срывался затем вниз, в ущелье. И это был еще один серьезный плюс в пользу выбранной позиции...
   ...-Да. - повторил он. - здесь останемся.
   Лейтенант согласно кивнул.
   -А проводника, значит, отпускаем?
   -Проводника? - переспросил Павел, обернувшись в сторону афганца лет сорока, выведшего их на тропу. - А зачем? - пожал он плечами, снова перенося внимание на окружающий ландшафт. - Зачем человеку на ночь глядя одному по горам бродить? Пускай лучше с нами переночует. А утром тогда, по свету, и пойдет к дому. А может и все вместе обратно двинем. Если Тарасов разрешит. Согласен? - улыбнулся он Чижову.
   Тот подумал, взглянул на солнце, явно не собиравшееся пока садиться и снова кивнул:
   -Согласен.
   -Ну и прекрасно. - одобрил майор, поднимая бинокль.
   Теперь его вниманием завладел противоположный склон ущелья.
   Нет, там и мышь не проскочит. Ну, то есть, мышь-то может быть и проскочит, а вот человеку никак не пройти. Почти отвесный откос поднимался от дна ущелья и уходил вверх, чуть ли не к самой вершине горы.
   Нет, там - глухо. С той стороны сюрпризов можно не опасаться. А вот эта тропиночка... Да, эта тропиночка - проблема. Тарасов ею озаботился не зря. Не зря. Даже здесь, в самом узком месте, по ней бок о бок могли пройти три-четыре ишака. Ну, разумеется, иначе как бы здесь стада-то гоняли?
   -Кстати, тропка весьма чистая для караванной. - сказал он Чижову. - Как объяснишь?
   -Только что из под снега освободилась. Старые следы тальником смыло, а новых еще нет. - сразу же ответил тот.
   -Логично. - кивнул майор. - Как полагаешь, плюс это для нас или - наоборот?
   -Полагаю - плюс. - не задумываясь сказал лейтенант. - Если здесь хоть кто-нибудь прошел до нас, мы это сразу же увидим.
   -Молоток. - похвалил его Павел. - Четко мыслишь.
   И главное - быстро, прибавил он про себя. Молодец Чижик. Хоть и пацан еще совсем, а хватка разведчика уже на лицо. Выйдет из него толк, точно выйдет. Только потом-то что останется, когда толк выйдет?
   -Вот этим ты и займешься. - сказал он. Дальше того места где они стояли, тропа, петляя, соскальзывала вниз, потом выравнивалась и пропадала из виду, ныряя за скальный уступ. - Видишь вон то нагромождение валунов впереди?
   -След камнепада, похоже.
   -Похоже. Давай-ка, бери трех человек и дуй туда, в передовой дозор. Осмотрись повнимательнее: что да как, потом замаскируйся под прикрытием этих камней и наблюдай. Заметишь что - огня не открывать, только мне сообщить. Вопросы?
   -Разрешите взять Корнеева, товарищ майор.
   -Одобряю. - кивнул Павел. - Бери. И приборы ночного видения взять не забудь.
   -Понял, товарищ майор.
   -Еще что-нибудь?
   -Никак нет. Разрешите выполнять?
   -Выполняйте.
   -Есть. - Чижов козырнул, кликнул Корнеева, еще двух бойцов из его отделения и направился вниз по тропе.
   Проводив их взглядом, Павел кивнул: теперь-то уж к ним и мышь не подберется. Лучший снайпер батальона, выросший в Сибири и промышлявший в тайге, обладал просто звериным чутьем на опасность. Этот не зевнет. Этот душманов за версту почует.
   -Иван. - повернулся он к пулеметчику, все еще отдыхавшему после долгого подъема...

*

  
   Полчаса спустя, подробно проинструктировав бойцов относительно оборудования предполагаемого огневого рубежа и убедившись, что Александрову все еще не удалось выйти на связь с Тарасовым, Павел забросил за спину автомат и отправился назад по тропе. Разобравшись с главным и передовым рубежами, можно заняться и тылом.
   У ручья, пересекавшего тропу позади выбранной им позиции, плескалось несколько парней, смывавших грязь, собранную за время марш-броска.
   Майор постоял немного, глядя как они, торопливо, на секунду, погружают руки в поток и быстро зачерпывая пригоршню воды, окатывают лицо и шею.
   -Как водичка? - окликнул он их.
   -Ух! Вода - лед! Аж за сердце берет! - отозвался Макаров, потряхивая руками и болезненно морщась при этом.
   Павел кивнул: кто бы сомневался. Ручеек брал начало под снежно-белой шапкой, накрывавшей вершину горы и вода, весело журчавшая на камушках и срывавшаяся затем в ущелье, наверняка совсем еще недавно была льдом.
   Наклонившись, он погрузил руки в студеный поток и почувствовал как холод, вцепившись в них, обжег его до самого сердца. Потомив пальцы несколько секунд, пока их не начало сводить, Павел зачерпнул пригоршню воды и плеснул себе на лицо. Потом еще и еще раз. Хорошо! Ледяной тальник смыл пот, обильно перемешанный с пылью, как следует освежив и остудив лицо. Хорошо. Он перепрыгнул поток и направился дальше.
   Наверняка полноводность этого ручейка напрямую зависела от силы горячего весеннего солнца. Набирая силу с восходом, ручей достигал максимальной интенсивности после полудня, когда солнце как следует разогревало и горный склон и воздух и сам снежник, питавший поток. А потом, по мере того как мир, лишенный светила начинал остывать, мелел. За год проведенный здесь, Павел не раз наблюдал подобное, но все равно не уставал удивляться причудам чужой природы. И это ритмичное суточное колебание, представлялось ему чем-то вроде пульса этой чужой, неласковой страны. Стоило солнцу взойти над пиками Гиндукуша, согрев их своим теплом, и бесчисленные сердца снежных вершин совершали удар, сокращаясь на невидимый глазу размер и разгоняя по артериям ручейков и рек свою холодную, кристально прозрачную кровь. А после заката снова замирали в ожидании нового дня.
   Это, по крайней мере, доказывало, что у этой страны все-таки есть сердце...
   Ручей это, бесспорно, удача, думал майор, направляясь дальше "в тыл". Во многих случаях, вода это - все. Возможно придется просидеть здесь несколько дней, прежде чем Тарасов разрешит оставить позицию. И тогда собственных запасов может не хватить. А этот ручеек, едва выбравшийся из под снежника, не пропыленный в пути, не загаженный в кишлаках, должен быть вполне пригоден для питья. Кроме того, ледяная вода - отличный антисептик, хорошее подспорье при ранениях. Будет нужда, в ней можно так застудить рану, что все зловредные микробы на раз передохнут.
   Если будет нужда...
   А хочется верить, что - не будет.
   Майор остановился под высоким уступом, скальным клыком нависавшим над тропой в том месте, где она делала поворот, уходя на западный склон горы. Здесь ущелье мелело. Его постепенно сменяла глубокая долина, расширявшаяся к горизонту и упиравшаяся в очередной горный хребет.
   И это сразу же отражалось на тропе. Ниже того места где сейчас стоял Павел она раздваивалась, потом троилась, а затем и вовсе распадалась на бесконечное множество дорожек, стекавших вниз по склону в долину. Майор покачал головой.
   Подобно ему, я понимал всю сложность задачи. Если караван пройдет здесь, то дальше он просто распадется на несколько частей, отыскать и уничтожить которые потом будет невероятно сложно. Если вообще возможно. Значит выбора нет: тропу нужно перерезать именно в этом месте и не дальше.
   Павел осмотрелся. А этот поворот тоже стоит приметить. Как резервную позицию. Здесь, под прикрытием скалы, легко укрыть раненых, а вот там, на верхушке уступа рация наверняка будет брать гораздо лучше чем внизу. И, наконец, случись оставить занятую позицию, здесь можно будет зацепиться по новой. Да, хорошее место. Стоящее.
   Он постоял еще с минуту, наслаждаясь тишиной и одиночеством.
   Далеко за его спиной, у ручья, еле слышный отсюда, звенел голос Макарова.
   Ветер, как это обычно и бывает на закате, улёгся.
   Тишина была полной.
   Настолько полной, что это мог быть только обман.
   Майор мрачно усмехнулся и покачал головой. Потом развернулся и отправился обратно. Сейчас главная задача - качественно закрепиться на заранее облюбованной позиции. Да и Чижов уже вполне мог прислать новостей.
   И, возможно, даже хороших...

*

  
   ...Как он и предполагал, Славик все еще воевал с рацией в тщетной попытке связаться с Тарасовым. Горы не уставали испытывать чужаков на прочность, подбрасывая одно испытание за другим. Вероятно это была полная чушь, но Павлу почему-то всегда казалось, что у самих духов проблем со связью никогда не возникало.
   Посоветовав радисту переместиться на скальный уступ за ручьем, он выяснил, что Чижов действительно уже присылал бойца. Передовой дозор замаскировался возле тропы, произведя предварительно разведку местности, не выявившую следов постороннего присутствия. Может и впрямь все еще обойдется? подумал Павел. На черта, спрашивается, каравану пробираться этой тропкой, когда есть столбовая дорога через перевал? Вот именно, что: на черта! ответил он сам себе и отправился инспектировать предполагаемый рубеж обороны.
   Рубеж был в порядке. Между двух самых крупных, самых завидных с точки зрения защиты камней расположился Иван с пулеметом. Слева и справа от него, подтащив еще камушков и устроив искусственный завал, оборудовали огневые точки остальные бойцы. Восемь стрелков с лихвой перекрывали всю ширину тропы, и это позволяло выделить несколько человек в резерв. А, как известно, ничто не согревает сердце командира сильнее мысли об имеющихся в запасе свежих стволах. Резерв это - прекрасно. Резерв это - зачет.
   Пока Павел осматривался на позиции, примчался Александров.
   -Итак?
   -Готово, товарищ майор. - доложил радист. - Есть связь.
   -Давно бы так. - одобрил Павел. - Ну, что Тарасов сказал?
   -Товарищ подполковник принял ваш доклад и передал, что они также вышли на перевал и заняли исходные позиции...
   -Признаки каравана они обнаружили?
   -Никак нет, товарищ майор. - ответил Слава. - У них все тихо. Пока. Как и у нас.
   -Как и у нас. - эхом повторил майор.
   -А может быть духи и не знают, что наш перевал... ну, то есть - тропа уже открылась? - предположил связист.
   -Не знают, говоришь? - усмехнулся Павел. - Ну, может и не знают. Только вот я, Славик, за тот год, что мы здесь... исполняем интернациональный долг, всякого насмотрелся, но вот такого чтобы духи про свои горы меньше нашего знали, честно говоря, не припоминаю.
   Радист согласно кивнул. Спорить с очевидным было попросту глупо.
   -Ладно! - ободрил его майор. - Чего-чего на свете не бывает! Может и впрямь не знают. Тропинка-то, судя по всему, только вчера от снега вскрылась. А позавчера еще, вполне вероятно, непроходима была.
   -Ага. - оптимистично подтвердил Слава и прибавил: - Ну так мне, что, рацию-то обратно сюда перетаскивать?
   -А зачем? - пожал плечами Павел. - Пусть стоит там, где прием нормальный. И ты сам тоже давай-ка к ней. Рысью. Макаров! - окликнул он ефрейтора. - Поступаешь в распоряжение Александрова. Будешь радиоузел охранять. И смотрите мне - эфир слушать, а не анекдоты травить!
   -Есть!
   Отправив их в тыл, майор присел на камень, между солдатами, курившими в ожидании распоряжений и проводником. Афганец, надо отметить, совершенно спокойно отнесся к тому, что ему велели дожидаться рассвета вместе с отрядом. Павел достал пачку сигарет и предложил проводнику. Тот отказался. Павел пожал плечами и задымил сам.
   Солнце скрылось из виду, оставив лишь красные отблески на белых вершинах. Темнота начала сгущаться прямо на глазах.
   Неторопливо скользя глазами по кругу, майор размышлял, насколько верными были его действия. Насколько верно он выбрал место засады? Насколько грамотно распределил имеющиеся у него силы? Насколько правильно сделал, не проведя глубокую разведку дальше по тропе? Если события начнут развиваться так, как предполагал Тарасов, отправляя его сюда, любой из этих вопросов может обрести решающее значение. И чем гуще становилась темнота, тем настойчивее они возвращались к нему.
   Нет, место он выбрал верно. Это действительно самый удобный отрезок тропы для перехвата любого отряда. Независимо от численности и силы.
   С распределением двух десятков своих бойцов тоже вроде не прогадал. Десяток человек на основной позиции. Пятеро - у рации и в резерве. Трое - с Чижовым в передовом дозоре.
   Разведка. Вот что не давало ему покоя! Может зря он не отправил лейтенанта с ребятами прогуляться вперед по тропе хотя бы пару километров пока еще светло? То, что поблизости нет признаков чужаков - хорошо, но возможно дальше и обнаружилось бы что-нибудь интересное...
   Нет, не стоило, еще раз твердо ответил он сам себе. Риск демаскировать собственное присутствие с лихвой перевешивал преимущества, которые мог дать разведывательный рейд. Засада только тогда - засада, когда о ней не знает тот, кому она предназначена. Если оттуда, со стороны Пакистана, действительно подбираются духи, будет гораздо лучше, если наше присутствие здесь станет для них большим сюрпризом.
   Для нас, конечно, лучше.
   Павел встал и подошел к обрыву. Отнял сигарету от губ и, выбросив руку вперед, посмотрел на нее. В сумраке, неотвратимо поднимавшемся из черной бездны ущелья, маленький ярко-красный уголек быстро угасал, растворяясь в темноте...
   -Отставить курение. - сказал он, роняя окурок на землю и приминая его сапогом.
   Приказ раскатился по короткой цепочке, погасив еще несколько огоньков.
   Майор кивнул и снова поднял голову к горным вершинам, возносившимся над миром, словно высоченные антенны и ловившим последние сигналы отходящего на покой солнца.
   Я чувствовал напряжение, переполнявшее его, и увидел, как резко он вздрогнул, заметив темную фигурку, торопливо поднимавшуюся с позиции передового дозора...
  
  

Глава VII

Быть может, я - картонный герой,

но я принимаю бой.

  
   -Ваш заказ, господа. - официант поставил на стол вино и удалился.
   Лена подняла бокал и выжидательно посмотрела на Кирилла.
   Он же медлил, погруженный в себя.
   -Эй, на палубе! - она окликнула его и покачала бокал. - Не пора ли перестать хмуриться и поднять тост за прекрасных дам?
   Кирилл мрачно усмехнулся и, взяв свой бокал, лишь церемонно приподнял его вверх, исчерпывая этим процесс тостования прекрасных дам.
   -Эй, ну будет тебе! - Лена протянула руку и потрепала его по плечу. - Ну что случилось-то? Ну не вышла картина! Что - в первый раз?!
   Кирилл вздохнул и отвернулся.
   Внизу, за бортом парусника вращала свой пестрый водоворот вечерняя ялтинская набережная. В свете фонарей и бесчисленных кафе и ресторанов фланировали курортники всех мастей. И разгулявшиеся хмельные компании, бодро перемещавшиеся из одного заведения в другое. И солидные семейные пары с чадами, которым вообще-то давно уже пора было спать. И одинокие индивидуумы, с усталым видом командировочных, на минутку заглянувших на этот праздник жизни. И девушки, из числа тех, что выглядят на миллион, но после хорошего торга соглашаются долларов на сто - сто пятьдесят.
   Всем было весело, все были при деле.
   И лишь Кирилла веселье будто обтекало, обходило стороной, опасаясь его мрачного вида...
   ...Вечером, как обычно, они прибыли на свое место и устроились: живописец за мольбертом, натурщица - на своем камне-пьедестале, солнце - поодаль от них, у линии горизонта.
   Смутное, неясное чувство неудовлетворенности, овладевшее им еще несколько дней назад, когда картина начала обретать цельный вид, нарастало по мере того как приближалось время сделать последние штрихи, поставить точку в работе. Кирилл чувствовал, что намеренно оттягивает этот момент, хотя мог бы завершить полотно еще пару дней назад, доведя его дома, в мастерской. Но, вопреки этому, он упорно продолжал работу на натуре, ожидая, что в один прекрасный миг какая-то недостающая деталь займет свое место, придав композиции завершенность.
   Завершенность...
   Вот чего катастрофически не хватало его работе. Будучи технически выверенной, доведенной до серьезного уровня, на каком-то другом, высшем, если угодно, уровне, картина казалась незавершенной...
   ...Одолеваемый такими мыслями, Кирилл и приступил к доводке полотна, надеясь на озарение, которое могло нагрянуть в последний момент. Натурщица прилежно сохраняла заученную позу, солнце прилежно скатывалось к горизонту, живописец прилежно пытался понять - чего же именно не хватает ему, чтобы признать картину законченной. Больше всего его бесило то, что с точки зрения техники, письма полотно было просто идеально - ни прибавить, ни отнять! Он понимал, что может простоять перед мольбертом еще неделю, но не изменит этим ровным счетом ничего. Тупик. Одно слово - тупик.
   Промучив себя, Лену и кисть еще около часа и всего несколько раз прикоснувшись к холсту, Кирилл, дождался пока солнце коснется водной глади, и опустил руки. Как в прямом, так и в переносном смысле...
   -Готово? - спросила Лена, видя, как он отложил кисть и отошел на шаг назад, любуясь своей работой.
   Ничего не ответив, Кирилл продолжал рассматривать картину в последней, отчаянной попытке понять: чего же ей все-таки не хватает?
   Бесспорным представлялось одно - картина удалась. Удалась общая рамка вечернего морского заката с невидимым солнцем, укрытым за черным камнем-пьедесталом. Удалась женщина на камне. Удалась, даже без ее глаз, играющих в этом не последнюю роль, печаль, с которой она провожала угасающее солнце. Все было на своем месте, все было красиво, исправлять ничего не хотелось. Абсолютно удавшаяся, доделанная, законченная картина.
   И при всем этом - абсолютно мертвая...
   Ах, черт! Ему захотелось заорать как от боли! Да что же это такое?! Что же это за наказание-то?! Написать отличное, технически безупречное полотно и испытывать при этом только одно желание...
   -Ну что? - повторила Лена. - Готово?
   -Ага! - Кирилл широко улыбнулся, развернулся к мольберту спиной, а потом, резко крутанувшись на одной ноге, со всей ненавистью вложил удар второй в его дощатую хрупкость.
   Только щепки брызнули во все стороны, да холст с треснувшей рамой подлетел вверх и, перевернувшись, упал в воду.
   -Ой! - Лена боязливо втянула голову в плечи.
   -Никогда мне этот мольберт не нравился. - раздраженно тряхнул головой Кирилл. - Неустойчивый какой-то, шаткий. Новый нужно купить.
   И отвернувшись пошел вдоль берега...
   ...Уже потом, сидя в машине и сообразив, что, поднявшись от моря на шоссе, Лена свернула не направо, к Коктебелю, а в противоположную сторону, Кирилл пытался объяснить ей: что же не получилось на холсте, что не срослось в целостной композиции, не позволив ей стать настоящей картиной.
   Хотя, объяснить это ей было тем труднее, что и себе самому он этого объяснить не мог. Так чтобы до конца поверить...
   Пребывая в подобном настроении, он не заметил как они долетели до Ялты и оказались около ресторана-парусника. Сегодня им повезло больше, нежели три недели назад, в день отлета Паши, и они без проблем нашли свободный столик на палубе "Эспаньолы".
   И сейчас, когда Лена тормошила его, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей, он не мог думать ни о чем кроме своей неудачи, понимая, что, не осознав ее причин, нечего даже надеяться на успех в будущем. Ведь картина-то получилась...
   Картина получилась. Получилась полностью. От первоначального замысла и до последнего штриха.
   Не получилась только Лена.

*

   -Не понимаю. - искренне призналась она, притормаживая перед светофором, иллюминировавшим полуночный перекресток монотонными желтыми вспышками. - как такое может быть - картина получилась, а я - нет. Я что - не часть картины?
   В ответ Кирилл лишь покачал головой. Он и сам был готов отдать все что угодно лишь бы понять - как такое может быть?! Как идеально, безукоризненно с технической точки зрения, вписав прекрасную натурщицу в столь же прекрасный пейзаж, можно не только остаться недовольным картиной, но и вовсе утверждать, что картины попросту нет?
   Или все дело как раз в противоречии между натурщицей и пейзажем? В резком несоответствии Лены, той Лены, которая каждый день позировала ему, каждый вечер засыпала рядом с ним и каждое утро рядом же просыпалась и этого заходящего, умирающего солнца, рассыпавшего по всему миру свои прощальные отблески? Скорее всего. В общем, или - так, или...
   Или это она.
   Да, точно, это - она.
   Творческая импотенция. Состояние, когда твои глаза, твоя душа, твое, пусть это звучит банально! сердце, видят, чувствуют, осязают некий образ, а руки никак не могут воплотить его на холсте. Перевести этот образ из мира идей в мир вещей, выражаясь языком Платона.
   И как рано-то, печально подумал Кирилл, возвращаясь из мира идей в мир вещей...
   Внедорожник стоял на пересечении улиц, упираясь длинными столбами включенных фар в высокий забор, над которым нависала замысловатая паутина древесных ветвей, вычерненных ярким светом. Покрутив головой, Кирилл сообразил, что это улица, ведущая от их дома к пляжу. Повернешь направо, вверх, - окажешься у дома, налево, вниз, - у моря.
   -Чего стоим? - поинтересовался он. - Кого ждем?
   Лена обернулась к нему:
   -Искупаться не хочешь?
   -Сейчас?
   -А что такого? - улыбнулась она. - Вечернее купание прекрасно снимает стресс после тяжелого дня и способствует крепкому, здоровому сну. По-моему, тебе сейчас именно это и нужно.
   -Вечернее, говоришь? - Кирилл бросил взгляд на часы. - Скорее уж ночное!
   -Ты против?
   -Боюсь, плавки дома забыл...
   -Я тебя умоляю! - пренебрежительно махнув рукой, Лена толкнула селектор коробки передач и повернула руль влево...

*

  
   -Кому интересны твои плавки в такой час? - спросила она, захлопывая дверцу машины и подходя к Кириллу, стоявшему у кромки черной воды.
   Пользуясь безлюдностью и выдающимися качествами своего "проходимца", они бесцеремонно вторглись на пляж и остановились у самой линии прибоя.
   Вечерний бриз уже смолк. Море тоже успокоилось, устало расправив измятую за целый день волнами поверхность и заискрилось яркой паутинкой созвездий. Ленивый шелест маленьких волн не нарушал тишины и покоя. Только вдалеке на набережной едва слышно гудел поздний ресторан...
   -Так и будем стоять?
   Лена сбросила босоножки на песок у колеса машины и расстегнула платье...
   Несмотря на скупость освещения, Кирилл все же смог насладиться представшим ему действом.
   Скрестив руки, женщина взялась за подол и подняла его вверх. Бедра ее слегка качнулись вправо, тело элегантно изогнулось, но затем, словно подпружиненное, распрямилось, когда платье взлетело до плеч.
   Будто зачарованный, Кирилл смотрел как она высвободила голову из воротника и небрежно отбросила платье на капот машины. Потом избавилась от белья и шагнула в темную воду.
   -Так и будем стоять? - обернулась она к нему.
   Кирилл хмыкнул и начал раздеваться...
   Он догнал Лену, когда она уже вошла в воду по пояс. Черная плоскость, размеченная яркой сеточкой созвездий, рассекала ее фигуру точно посередине. Словно в черном зеркале, в ней отражалось изящное сужение бедер к талии, некрупная выпуклость груди. И руки, парившие над водой, будто в поисках равновесия...
   -Поплыли? - предложил Кирилл.
   -Неохота. - отказалась Лена, оглядываясь назад.
   Кирилл тоже обернулся в сторону берега, темной массой возвышавшегося позади них. Даже с такого расстояния невозможно было разложить его на отдельные составляющие, отчего казалось - он еще дальше. Лишь на лобовом стекле покинутого ими "Ленд Ровера" время от времени проскальзывал случайный отблеск, выдавая местоположение машины.
   Стерев границы неба, земли и моря, темнота скрала перспективу и увеличила расстояния, лишив желания и дальше заходить в черную морскую купель.
   Похоже, Лена тоже испытывала нечто подобное. Решимость совершить полуночный заплыв покинула ее, как только ночной берег растворился в темноте, и черное море обступило их со всех сторон.
   -Иди сюда. - протянул он ей руку.
   Она несмело ответила ему, и как только их ладони соприкоснулись, Кирилл, резко потянул женщину к себе. Потеряв равновесие, она ахнула и буквально упала в его объятия. Светлые пряди волос закачались на темной поверхности воды.
   -Кирилл!
   -Тихо! Тихо. Тихо... - несколько раз повторил он, успокаивая, гипнотизируя ее, а потом медленно пошел вперед, на глубину.
   Он осторожно шел по неровному дну, неся Лену перед собой. Она лежала на его руках и, одновременно, на поверхности моря.
   Кирилл чувствовал как, несмотря на удаляющийся берег, беспокойство покидает ее. Ему давно был известен этот надежный, практически безотказный прием, помогающий успокоить и... расположить к себе девушку. Ночное купание - прекрасный шанс сблизиться, ведь как сильно ни волновалась бы твоя спутница, стоит только ей взяться за твою руку, обретя в ней опору в черном, колышущемся море, и она пропала. Даже если перед этим забыла сбросить купальник. Настолько непреодолима магия суровой нептуновой стихии и тонких женских пальцев, лежащих на крепком мужском плече...
   Он остановился лишь когда вода закрыла его грудь. Расслабленно вытянувшись, Лена лежала на его руках. Кирилл то опускал, то приподнимал ее, баюкая словно ребенка, наслаждаясь невесомостью ее тела и думая, что с женщинами хоть изредка, но бывает легко.
   Она же полностью отдалась во власть его рук, то чуть заметно погружаясь в воду, то снова оказываясь над ее поверхностью. Черное покрывало моря, густо затканное серебряным бисером поднебесья, то приоткрывало тугие холмики безупречной груди, узкий животик с точечкой пупка и темным треугольничком, и стройные ноги, то смыкалось над ними...
   Одной рукой Лена обнимала Кирилла за шею, а другой скользила по воде. В гуще ее светлых локонов запутался Млечный путь.
   Весь мир вокруг состоял из блеска звезд, шелеста волн и сплетения рук...

*

  
   -К Ялте.
   -Не, к Керчи.
   -Нет, к Ялте.
   -Нет, к Керчи.
   -Ну, хорошо, почему ты думаешь, что к Керчи?
   -А ты что не видишь красного бортового огня?
   -Красного бортового огня? Огней-то я вижу предостаточно, но какой из них бортовой...
   -Ты еще спроси: какой из них красный! - рассмеялся Кирилл, крепче прижимая Лену к себе.
   ...Выйдя из воды, они постелили на капот внедорожника ее платье и, забравшись на него, укрылись пляжным пледом. И теперь, откинувшись на лобовое стекло и прижавшись друг к другу, рассматривали черное полотно полуночи.
   Ночь медленно остывала, но плед надежно удерживал тепло, исходившее от разогревшейся за день машины, создавая вокруг озябших купальщиков маленький оазис уюта и защищенности. Несмотря на поздний час, покидать его не хотелось. Хотелось, напротив, сидеть тут до бесконечности, высматривая в черной бездне реденькие огоньки, еле движущиеся или не движущиеся вовсе, и отчаянно спорить: корабль это, самолет или летающая тарелка? Поскольку темнота напрочь стерла горизонт, огоньки могли перемещаться как по морю, так и над ним...
   -Допустим, я вижу красный бортовой огонь. И что с того?
   -Если ты видишь красный бортовой огонь, значит - ты смотришь на левый борт судна, килька ты пресноводная. - ласково поглаживая плечико Лены, Кирилл терпеливо объяснял ей премудрости морского дела, почерпнутые им самим за пару визитов к однокурснику в питерский яхт-клуб. - И если только это судно не идет задом наперед, стало быть, идет оно на восток, в сторону Керчи. Неужели тебе не объясняли столь очевидных вещей при обучении подводному плаванию?
   -А откуда ты знаешь, что это - бортовой огонь? - она проигнорировала его вопрос, продолжая рассматривать светящуюся мозаику огоньков, застывшую далеко-далеко от них.
   -Потому что я вижу над ним еще и белый топовый огонь, который должен быть расположен на мачте и делаю, таким образом, вывод, что красный огонь горит ниже него, на надстройке судна.
   -И ты совершенно четко видишь: где белый огонь, а где - другой?
   -Естественно.
   -Ты говоришь, так, как будто в темноте можно много увидеть!
   Кирилл помолчал несколько мгновений, а потом ответил:
   -В темноте можно увидеть все что хочешь. Стоит только захотеть.
   -То есть, ты хочешь сказать, что видишь в темноте?
   -Ну, разумеется. - ответил он. - Как и любой нормальный снайпер или разведчик. Если бы я не видел в темноте, получил бы свое еще в горах.
   -Разве это возможно? - удивилась Лена. - Человек не может видеть в темноте. Он же не филин.
   -Ошибаешься, дорогая. Человек абсолютно четко может видеть в темноте, даже, несмотря на то, что он и вправду не филин. Ночное зрение - естественная функция нашего организма, доставшаяся нам в наследство от далеких предков. А не видят люди в темноте исключительно, потому что подавляющему большинству это попросту не нужно. Потому что с появлением лучин, свечей, а после - электричества, эта естественная функция утратила свое значение, перешла в разряд атавизмов. Но не отмерла окончательно. Если того требует жизнь, разбудить ночное зрение не так уж и трудно.
   -Серьёзно? - Лена недоверчиво покрутила головой по сторонам. - Что-то я в этом сомневаюсь...
   -А ты не сомневайся. - заверил ее Кирилл. - Есть несколько проверенных приемов разбудить и отладить ночное зрение. Лучший из них - "Звездочет".
   -Красивое название. И как выглядит этот "Звездочёт"?
   -Ночью, когда нет облаков и туч, вот как сейчас, нужно выйти на улицу и смотреть в небо. Сначала ты увидишь там совсем мало звезд. Но стоит только, не отрываясь, но и не напрягаясь, посмотреть десять - пятнадцать минут и ты увидишь две звездочки, три звездочки, лучше конечно - пять звездочек. И чем дольше, чем упорнее ты будешь тренировать глаза подобным образом, тем больше звезд от ночи к ночи будешь наблюдать. Разумеется, это происходит не из-за того, что звезд на небе становиться больше, а потому лишь, что пробуждается твое ночное зрение.
   -Забавно! И много можно увидеть в темноте?
   -А это напрямую зависит от того, сколько ты можешь увидеть на свету. Иначе говоря, - от остроты твоего зрения. Глаза - основной рабочий инструмент снайпера и художника. Они требуют особого отношения. Острота зрения для художника и снайпера - это не блажь, а насущнейшая необходимость, без которой и у того и у другого наступает полная профнепригодность. Поэтому ее надо холить, лелеять и по возможности развивать.
   -А как это достигается?
   -А достигается это отказом от просмотра телевизора и употребления никотина, сведением до минимума общения с компьютером и, конечно же, - соответствующей диетой. - ответил Кирилл.
   -Ого! И тут диета?
   -Естественно. Для остроты зрения прежде всего необходим витамин А. Особенно много его в моркови. Именно ее снайперу и необходимо употреблять в максимальных количествах...
   -Это я знаю. - кивнула Лена. - Бабушка в детстве поила меня по утрам морковным соком.
   -А с чем был сок?
   -В смысле - с чем?
   -Сметана, масло?
   -Ни того, ни другого.
   -Ага, вот она - главная ошибка! - поучительно покачал пальцем Кирилл. - Каротин, содержащийся в моркови и после перерабатывающийся организмом в витамин А, жирорастворим, и потому употреблять морковь, или же ее сок, необходимо с чем-то жирным. Дома я каждый вечер отжимаю стакан морковного сока, смешиваю его с половинкой стакана сметаны, добавляю грамм пятьдесят чернички и употребляю это на сон грядущий. При такой диете и бережном отношении к глазам, остроту зрения можно сохранить до глубокой старости.
   -Что ж ты раньше-то не сказал? - удивилась Лена. - Маша и здесь делала бы тебе твой... йогурт. У нас ведь ни морковка, ни сметана не в дефиците. А диета это - свято. Ее нужно соблюдать неукоснительно.
   -Ага. - кивнул Кирилл, думая, что раньше, сразу после приезда из Питера ему было совсем не до того...
   Лена между тем, подняла голову вверх. Кирилл усмехнулся и последовал ее примеру. Черный купол, приколоченный к небу серебряными гвоздиками (как думали древние люди и он сам) лежал над ними словно океан, омывавший берега земли. Вскоре звездный хаос начал распадаться на привычные контуры созвездий, внутри и между которыми мелким, густым горохом были рассыпаны крошечные звездочки. И чем дольше он смотрел вверх, тем больше становилось этой мелочевки. Ему нравилось наблюдать как на самых пустых квадратах неба, проклевываются крохотные, едва заметные точечки, которых еще секунду назад там не было и в помине и черный небосвод превращается в сказочное полотно, расшитое разноцветным бисером.
   -Ну и как ощущения? - спросил он минут через пять.
   -Фантастика! - восторженным шепотом отозвалась Лена, неотрывно смотревшая вверх. - Я и представить себе не могла такое количество звезд!
   -То ли еще будет. - тоном заправского специалиста отозвался Кирилл. - Два - три месяца тренировок и ты будешь видеть в темноте немногим хуже, чем на свету. Проверено. Главное - не напрягайся.
   Лена лишь кивнула в ответ.
   -Глянь-ка: где там наш кораблик. - предложил он ей.
   Перенеся взгляд с неба на море, Лена несколько мгновений в замешательстве крутила головой, пока не обнаружила искомые огни прилично сместившимися к востоку.
   -Точно, в Керчь идет.
   -А то! - без тени самодовольства ответил Кирилл. - А еще чего интересного видишь?
   Она прилежно осмотрелась, заметив несколько поздних пар на пляже, подобно им устраивавшим полуночные заплывы, темный силуэт грузового фургона возле далекого пирса и даже несколько судов, стоявших в море, на открытом рейде с минимальным освещением.
   -Блин, да ты - настоящая кошка! - оценил ее успехи Кирилл. - Сколько судов на рейде?
   -Пять.
   -Уверена, что пять, а не четыре?
   -Уверена. - ответила Лена. - Вон за тем, дальним судном еще одно прячется. Видишь: мачта и корма видны?
   -Точно. - похвалил ее Кирилл. - Не ожидал от тебя такой прыти...
   -Мне кажется, я действительно вижу лишь немного хуже, чем днем.
   -Что, прямо скажем, несколько странно. - пожал он плечами. - Для первого-то раза...
   В поисках объяснения, Кирилл покрутил головой и сразу же заметил луну, выползавшую из-за колючей вершины Карадага, притаившегося у них за спиной.
   -А я-то думаю: что-то ночь действительно стала слишком ясной! - сказал он, указывая Лене на почти ровный, круглый диск небесного прожектора.
   Оба прыснули, а потом он спросил:
   -Не пора еще домой?
   -Замерз? - спросила Лена.
   -Ага. - кивнул Кирилл. - Что-то не греет меня любовь.
   Несмотря на избитость шутки, это все равно было лучше, чем сказать правду.
   Ну не любил он, когда ему так сильно подсвечивало в спину. Да еще на такой открытой местности.
   Не любил и все тут.

*

  
   -Ты куда? - прошептала Лена, протягивая к нему руку.
   -Я сейчас. - ответил он, спуская ноги с кровати и натягивая брюки.
   Выйдя из спальни, Кирилл прошмыгнул в ванную и забравшись в душевую кабинку включил воду.
   Осознание необходимости завершать любовные утехи гигиеническим процедурам ему привил дядя Слава. Он говорил, что мужчины и бактерии имеют стойкую тягу к одному и тому же женскому органу, что, вне всяких сомнений, доказывает: как недалеко первые ушли от вторых. Ну, или же глядя на проблему с другой стороны, - какие все эти бабы заразы. В общем, либо - так, либо - этак.
   Последующая жизнь только укрепила эту полезную привычку: оружье любит ласку, чистку и смазку...
   Вволю наплескавшись, он выбрался из душа, энергично обтерся и направился обратно в спальню.
   Дверь он заранее оставил открытой, чтобы поменьше шуметь. Когда, подмывшись, возвращаешься в постель, главное - сделать это по возможности тише, чтобы любимая не проснулась и снова на тебя не набросилась.
   Подойдя к двери, Кирилл осторожно заглянул в спальню и обмер...
   Луна по-прежнему господствовала в небе, и ее свет заливал всю комнату вместе с широкой кроватью.
   Нет, Лена не спала. Она лежала, закинув одну руку за голову, а другую положив поверх живота и смотрела вверх. Покрывало, отброшенное набок, лишь немного укрывало ноги женщины...
   Загипнотизированный ее неподвижным взглядом, Кирилл взглянул на потолок. Потом снова посмотрел на Лену.
   Нет, она никуда не смотрела: обращенный вверх, ее взгляд не покидал глаз...
   Словно завороженный, Кирилл стоял перед дверью, пока губы женщины не дрогнули мягкой улыбкой, а веки не опустились. После этого он, все еще не дыша, на цыпочках отошел от двери и направился в свою комнату, заполненную рисовальными принадлежностями и использовавшуюся им в качестве мастерской.
   Сев в кресло, он несколько мгновений собирался с мыслями, пытаясь унять дрожь в руках. Потом встал, прикрепил к мольберту лист картона и взялся за карандаш...

*

  
   -Еще! - прошептала Лена.
   Кирилл прикоснулся пальцем к ее подбородку, задержал его на мгновение, а потом позволил соскользнуть вниз. Обрисовав изгиб шеи, мизинец, едва касаясь бархатистой кожи, пробежал между тугими бугорками грудей, прочертил прямую от солнечного сплетения до пупка, споткнулся о его впадинку и, подпрыгнув, остановился в гуще темных волос. Лена ахнула. Ее руки, стискивавшие спинку кровати, вздрогнули, напряглись, а потом опали.
   Кирилл не отрываясь смотрел на ее опущенные, нервно трепещущие веки, ожидая...
   Вместо этого Лена взмахнула руками и, резко изогнув стан, села на постели.
   -Куда? - Кирилл попытался перехватить ее, но она проворно ускользнула от его захвата и, соскочив на пол, сняла со спинки стула халат.
   -Пойду, предохраню тебя от нежелательной беременности! - рассмеялась она, завязывая пояс и доставая из тумбочки пластиковый флакончик. Внутри него, шелестя как галька в полосе прибоя, перекатывались то ли капсулы, то ли таблетки.
   Кирилл хмыкнул и устало откинулся на подушку...
   ...Через час, когда они уже сидели в гостиной за завтраком, Лена спросила его:
   -Поедем сегодня рисовать?
   -Нет, не поедем. - покачал головой Кирилл.
   -Что-то в последнее время господин живописец отлынивает от своих обязанностей! - улыбнулась она. - Уже три дня на пленэрах не были.
   -И вовсе я не отлыниваю! Просто работаю дома, вот и все.
   -Рисуешь Афродиту не выходя из комнаты?
   -Во-вторых - не рисуешь, а пишешь! - отрезал Кирилл. - Рисуют в подъезде, на стенке. А во-первых - почему нет? В конце концов работа на пленэре это лишь начальный этап. Составление набросков, предварительных эскизов. А большая часть работы всегда делается в мастерской. Чем, собственно, я сейчас и занимаюсь...
   -Ясно. - кивнула Лена. - А я уже было подумала, последняя неудача окончательно тебя сломала и ты отчаялся... написать меня. - она подумала немного и спросила: - А посмотреть можно?
   -Лучше не надо. Я же говорил тебе: не люблю показывать половину работы. Как, впрочем, любой нормальный художник. Нет более надежного способа дискредитировать картину в глазах заказчика, чем показать тому недоделанную работу, приговаривая: ну, глазки мы, конечно же, еще подведем, ну губки мы, конечно же, еще подкрасим, ну волосы мы, конечно же, еще залоконим, ну грудь мы, конечно же, еще... приполним и ножки мы, конечно же, еще удлиним. Заказчик должен видеть только конечный результат.
   -А полработы показывать нельзя? - уточнила она.
   -Нельзя. А у меня еще и половины-то нет...
   -Тогда точно смотреть не стоит!
   -Ей богу - не стоит. - подтвердил Кирилл. - Обещаю: когда будет можно, ты узнаешь об этом первая. А пока пообещай, что не будешь... подглядывать.
   -Не буду подглядывать? - улыбнулась Лена. - Хорошо, не буду. А хотя бы описать, рассказать: что ты там... творишь, можешь?
   -И даже этого не могу. - развел руками скрытный творец.
   -Даже этого не можешь?
   -Увы.
   -Почему?
   Кирилл почесал затылок, обдумывая ответ:
   -Закон жанра, дорогая. - на лице дорогой собеседницы отразилось столь искреннее непонимание, что он вынужден был продолжить: - Есть у меня один товарищ в Москве... нет, он не художник, писатель всего-навсего. Так вот он как-то раз сказал мне, что если задуманную, сочиненную в голове книгу хотя бы один раз подробно кому-нибудь рассказать, изложить, то писать ее, скорее всего, уже не захочется.
   -Почему так?
   -А вот так! Идеи, видимо, не прощают, когда хозяин делится ими с посторонними. Иван, так его зовут, утверждал, что идея лишь тогда выльется в законченное, полноценное произведение когда ты не оставишь ей другой лазейки кроме листа бумаги...
   -То есть?
   -То есть ты должен держать свою идею в себе, она должна бродить внутри тебя как вино в бочке, не имея выхода, клокотать как вода в паровом котле, готовая разорвать его на мелкие части. И единственным предохранительным клапаном, единственной лазейкой, через которую можно стравить это давление должна быть твоя работа, твое творчество. А если ты начнешь рассказывать всем и каждому "А вот задумал я написать книгу про это-то и про то-то!", делиться своей идеей с другими людьми, то она так и сгинет, распадется на мелкие части, растворится в разговорах, разбежится к более сдержанным хозяевам. А ты останешься с чувством, что высказал, воплотил в жизнь, реализовал-таки свою идею, но как-то... не так. Как-то глупо, как-то ущербно, по-дурацки как-то. Высказать-то - высказал, а... книги как не было так и нет! Идея уже стала общеизвестной. Она уже не принадлежит тебе одному. Ты уже отпустил ее. Давление упало, пар вышел, а паровоз так и не сдвинулся с места.
   Лена некоторое время обдумывала услышанное, а потом спросила:
   -И что: у вас так же?
   -Ага. - ответил Кирилл. - Если не хлеще. Визуальный образ гораздо тоньше в эмоциональном смысле, нежели словесный. И разрушить его, соответственно, гораздо проще. Я уверен - стоит мне сейчас, на словах, описать тебе все, что я собираюсь сделать на холсте и мне уже не захочется подходить к мольберту. А зачем?! Картина-то уже "написана"! Давление уже упало...
   -Пар уже выпущен. - закончила Лена.
   -Точно. Так что будет гораздо лучше если я буду держать свой... творческий пар в себе и выпускать его только за мольбертом.
   Она кивнула, попросила Марию подлить ей еще кофе и сказала:
   -Ладно, в таком случае не буду тебе надоедать.
   -Загорать пойдешь?
   -Нет. - покачала Лена головой. - В Феодосию съезжу...
   -По магазинам решила пробежаться?
   -Нет. В парикмахерской уже сто лет не была. Надо же форму поддерживать. Вдруг тебе в скором времени опять натурщица потребуется.
   -Все может быть. - не стал он разочаровывать ее.
   -Со мной съездить не хочешь?
   -Нет. - ответил Кирилл, ощущая нетерпеливый зуд в пальцах и маниакально острое, почти наркотическое желание поскорее услышать запах свежей краски...

*

  
   Быть может, я - картонный герой, но я принимаю бой...
   Кирилл стянул наушники плеера и отложил карандаш. Сделав шаг назад, он тряхнул головой и облегченно вздохнул. Спина ныла от напряжения, пальцы, сжимавшие карандаш, онемели, а глаза настойчиво просили отдыха.
   Но игра стоила свеч! Такого творческого азарта, какой захватил его в ту ночь, когда они купались в черном ночном море, он не испытывал уже давно. Мир словно сжался до размеров листа. Время утратило свой привычный ход и деление, измеряясь более не часами и минутами, а количеством отрывистых, коротких штрихов, уложенных мягким грифелем на твердый картон. В ушах грохотала канонада забористого питерского рока.
   Работа настолько захватила его, растворив чувство реальности, что в один момент, подняв голову, он замер, пораженный тем, что за окном не Университетская набережная со сфинксами и величественной громадой Исаакиевского собора, любующегося своим дрожащим отражением в вечно беспокойном, свинцово-сером зеркале Невы, а киммерийский пейзаж Коктебеля.
   Вот что значит поймать сюжет, ухватить идею, найти изюминку! подумал он, рассматривая сочно, глубоко, с тенями и полутенями прорисованный карандашный эскиз портрета. Сюжет был - проще некуда. Обнаженная женщина, лежавшая на кровати слегка прикрывшись невесомым покрывалом. Словом - классическая "Даная", только без ангельских и прочих посторонних лиц.
   Кирилл думал, что прожил уже бог знает сколько лет и даже не подозревал в себе такую страстную тягу к плагиату. Но сейчас он с упоением отдался этому занятию, испытывая самое настоящее наслаждение и не испытывая ни малейших угрызений совести.
   Все предыдущие дни, с разным успехом пытаясь изобразить Лену на морском берегу, он сталкивался с невозможностью увязать ее образ с композицией сюжета. Стилистические противоречия доводили его до исступления. Даже технически безупречный портрет с черным камнем-пьедесталом на фоне заходящего солнца казался ему мертвым и никуда не годным. Настолько разительным было несовпадение между Леной и этим умирающим, падающим за горизонт солнцем.
   А сейчас...
   Сейчас все эти противоречия и несовпадения исчезли, растворились, перестали существовать, в одно мгновение ока уступив место гармонии.
   Гармония...
   Она господствовала над этим, пока еще сереньким карандашным эскизом, подчиняя своей воле все части композиции, спаивая в единое целое отдельные штрихи, заставляя все фрагменты звучать в унисон.
   Обычно он недолюбливал работу с предварительным эскизом, стремясь побыстрее перейти от бумаги и карандаша к холсту и кисти. Карандашный эскиз представлялся ему чем-то вроде стрельбы холостыми патронами - занятие забавное, но малорезультативное.
   Обычно, но не сейчас...
   Сейчас он с упоением занимался подготовительной работой, стремясь четче выстроить композицию, заранее выявить и устранить все ее слабые места, чтобы потом, залпом, не останавливаясь и не спотыкаясь, перенести все это на холст. Оттолкнувшись от первоначального сюжета, подсмотренного с порога спальни, он без малейшего смущения принялся вносить в него изменения, заставляя Лену, то чуть-чуть повернуть головку, то слегка подвинуть ножку, то немного переместить руку. Он хотел добиться максимальной выразительности ее позы. И добивался ее, или угадывая сразу нужный вектор изменения, или же ошибаясь, делая шаг - другой назад и переделывая все заново.
   Единственное к чему он не прикасался - глаза женщины. Их он написал сразу и больше уже не трогал, опасаясь разрушить гармонию и законченность отсутствующего, уходящего вглубь себя взгляда.
   Работа поглотила его с головой и он жалел лишь, что приходиться работать тайком от Лены. Неизвестно как... госпожа заказчица отнесется к тому, что он своевольно решил заменить заранее оговоренную "Афродиту" на "Данаю". А вот если он предъявит полностью сделанную работу, ей не устоять!
   Что же касается Афродиты... Да плевать на эту Афродиту с высокой колокольни! Афродита - это уже не актуально.
   Кирилл посмотрел на часы и досадливо поморщился: время, как всегда некстати, понеслось галопом. Скоро Лена должна вернуться от своего парикмахера. Можно, конечно проигнорировать ее...
   Можно, но нельзя.
   Окинув удовлетворенным взглядом филигранно проработанные ноги женщины, он снова взялся за карандаш и надвинул наушники плеера...
   Группа крови - на рукаве, мой порядковый номер - на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожелай мне не остаться в этой траве...

* *

  
   Войди под стрельчатый намет,
   И пусть душа твоя поймет
   Безвыходность слепых усилий
   Титанов, скованных в гробу,
   И бред распятых шестикрылий
   Окаменелых Керубу.
  
   -А это, Кирилл, известно уже лет сто, а то и всю тысячу! - пожал плечами Паша. - Свято место пусто не бывает! Если власть не держат офицеры, то ее неизбежно прибирает к рукам кто-нибудь другой. Да хоть те же старослужащие. Потому что такая структура как армия в принципе не может существовать в условиях безвластия. Не мне тебе это объяснять, ты это и сам прекрасно знаешь. А эти уроды сперва довели офицерство чуть ли не до полной деградации, опустили профессию защитника отечества ниже профессии ассенизатора, а теперь причитают: и откуда это, скажите на милость, дедовщина-то такая в армии?! Ну ты хоть в общем-то со мной согласен?
   -Согласен, чего уж там! - Кирилл махнул рукой, словно дублируя свой ответ. В веселом гуле переполненного ресторана это было совсем нелишне.
   Паша пригубил ром и продолжил:
   -Офицер в принципе, по умолчанию обладает всей полнотой власти. И нужно довести его до совершенно непотребного состояния, чтобы он этой властью не желал воспользоваться, а, напротив, делился с каждым ефрейтором! Да у меня в батальоне, без моего на то разрешения, никто даже чихнуть не мог! И ни один старослужащий на желторотиках ездить не смел. Уверен, твой Ракитин был таким же. Иначе ты бы о нем отзывался совсем по другому.
   Кирилл кивнул.
   -Диктатура? - словно у себя самого вопросил Паша. - Конечно, диктатура! - ответил он сам себе. - А как иначе? В самой основе армии лежит тоталитарная система жесткого, безоговорочного подчинения младшего старшему. Так о чем мы тогда говорим?
   Кирилл снова кивнул. Интересный вопрос, черт возьми! С одной стороны, они сейчас говорили о своей прошлой жизни. С другой - понять: с чего начался этот разговор и чем он закончится было решительно невозможно. Пока что они лишь выжили из-за стола Елену, отправившуюся в дамскую комнату поправлять свой и без того безупречный макияж.
   -А ты сам-то Ракитина раньше не знал? - совсем невпопад ответил он вопросом на вопрос.
   -Я? - переспросил Паша. - Нет, я Ракитина не знал. По твоим описаниям - названиям чувствую: где-то мы с твоим капитаном, в смысле - лейтенантом совсем близко, совсем рядышком были. Можно сказать - плечом к плечу стояли, но встретиться... не довелось...
   -Нет, ну вы только подумайте! - незаметно проскользнув между соседними столиками, Елена появилась возле них и, повесив сумочку на спинку стула, уселась сама. - Я битых полчаса пудрила носик, а они так и не удосужились сменить пластинку! - и она возмущенно стукнула кулачком по столу.
   -Дорогая! - Паша бережно подхватил ее ладонь и поцеловал. - Ну ты же сама все понимаешь: такая встреча! Мыслимое ли дело за прошлую, десантную жизнь не поговорить?!
   -А мыслимое ли дело целый вечер просидеть в ресторане с двумя кавалерами да так и остаться... неотанцованной?! - парировала она, пожав плечами.
   Паша смущенно развел руками, не имея, видимо, достойного ответа на столь суровый и справедливый укор, а Елена обернулась к Кириллу и улыбнулась:
   -Кто-нибудь здесь пригласит даму танцевать?
   Он посмотрел на Пашу. В ответ на невысказанный вопрос тот еще раз развел руками, капитулируя.
   В это мгновение оркестр смолк, с тем, чтобы секунду спустя грянуть с новой силой, сменив самбу на румбу. Ну, или же - наоборот. Будучи в состоянии отличить разве что вальс от гопака, Кирилл не решился бы точно назвать последовательность танцев. Также, наверно, как и веселая, хмельная публика, давно уже выведшая некое среднеарифметическое из всех стилей и без устали повторявшая один и тот же набор танцевальных па под любой аккомпанемент.
   На таком фоне можно было не опасаться за собственный дилетантизм по части латиноамериканских танцев и смело выходить на паркет в центре зала. Кирилл встал и галантным жестом предложил руку Елене.
   Она склонила голову с царственным величием и, подав ему руку, поднялась из-за стола...

*

  
   После обеда он оставил ее на пляже в кафе, заверив, что в случае необходимости она может пользоваться его номером как своим собственным, а сам отправился к Паше.
   К немалому его удивлению, внезапно свалившиеся на него обязанности парламентера между воюющими сторонами нисколько не тяготили его. Хотя ранее он никогда не замечал за собой страсти к улаживанию чужих дел, а в данный момент запросто мог найти занятие поинтересней, нежели бесконечное курсирование от Елены к Паше и обратно, он готов был и далее заниматься этим, покуда конфликт не будет полностью исчерпан...
   ...Паша, судя по всему, восполнял ночной недосып. Во всяком случае, дверь он открыл не сразу, да и вообще произвел впечатление сонливой заторможенности. С утра он выглядел гораздо свежее, подумал Кирилл, переступая порог номера.
   -Дрыхнешь? - жизнерадостно осведомился он, проходя в комнату.
   -Да. - зевнул Паша, заваливаясь на диванчик, откуда, судя по всему, только что поднялся.
   Кирилл кивнул и опустился в кресло возле журнального столика. Натюрморт, украшавший столик, претерпел существенные изменения. Грязная посуда бесследно исчезла, уступив место нескольким бутылкам пива и большой, порядком раскуроченной вяленой рыбе.
   -Угощайся. - предложил Паша.
   -Спасибо. - поблагодарил его Кирилл, отодвигая, тем не менее, тарелку с угощением подальше от себя. Воспоминания о нелегком трансатлантическом перелете были еще слишком свежи.
   -Мы ж только что пообедали. - прибавил он.
   -Мы?
   -Ну да, мы с Леной.
   -Ах, с Леной! - сообразил Паша.
   Испытывая, видимо, некоторую неловкость, он встал с дивана и уселся в кресло по другую сторону стола.
   -И как она?
   -Нормально. - ответил Кирилл. - Ну, то есть она, конечно же, страшно раскаивается в том, что была вчера несколько... несдержанной и очень хочет поговорить с тобой.
   -Очень хочет? - покачал головой Паша. - А чего ж она тогда сама не пришла?
   -Сама? Вообще-то она хотела, но я предложил устроить вашу встречу в более романтической обстановке. - здесь он немного хитрил, но они с Еленой заранее договорились, что идею с "Арабеллой" лучше приписать именно ему. - Так оно как-то вернее. Согласен?
   Паша неопределенно пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли...
   -А "в более романтической обстановке" это где? - уточнил он, поразмыслив немного.
   -А это здесь, неподалеку. - сказал Кирилл. - Лена говорит, тут есть один хороший ресторанчик... "Арабелла" кажется. Живая музыка, танцы до утра и все такое...
   -Да тут, считай, в каждом кабаке живая музыка и танцы до утра! - махнул рукой Паша. - Хотя... - он снова пожал плечами. - Почему бы и нет? Можно и в "Арабеллу" наведаться. Место действительно приличное. Мы там уже бывали.
   -Стало быть - решено! В шесть вечера, через... - он посмотрел на часы. - четыре часа встречаемся у входа в "Арабеллу".
   -Решено. Пива точно не хочешь?
   -Точно. - улыбнулся Кирилл, поднимаясь из-за столика. - И так уж переел - сил нет.
   -Ну как знаешь. Ты сейчас к себе?
   -Да. Надо же хоть немного привести себя в порядок перед рестораном.
   -А... она там, у тебя? - помедлив мгновение спросил Паша.
   -Лена? Нет, Лена в город собиралась, на экскурсию. Говорит, соседи ваши, эти... дай бог памяти... Блиновы давно уже приглашали съездить.
   -А. Да. Действительно. - кивнул Паша. - Они нас давно уже зазывали. На четверых, говорят, машину с экскурсоводом взять гораздо дешевле, чем на двоих. А тут, говорят, соборы какие-то уникальные, еще конкистадорами построенные, имеются. Да и вообще есть на что посмотреть.
   -Ага. Она именно так и сказала: есть на что посмотреть. - подтвердил Кирилл. - Обещалась к шести быть.
   -Хорошо. - ответил Паша. - Ладно, тогда давай до вечера. До шести.
   Кирилл пожал его руку и вышел из номера.
   Четыре часа. Четыре часа. Как раз достаточно чтобы придти в себя, отойти от бешеного круговорота событий, закрутившего его едва он ступил на благословенную землю Доминиканы. Довольный собой, он спустился в свой номер, размышляя какое же это блаженство: принять обжигающе ледяной душ, а потом уснуть, забыться, отключиться от всех проблем...

*

  
   Она появилась на дорожке, ведущей к ресторану в десять минут седьмого. Для женщины - практически раньше времени.
   В этот самый момент короткие южные сумерки окончательно сдались под напором темноты и на трассе, петлявшей вдоль берега, вспыхнули фонари. Полупустая днем, она стремительно наполнялась, словно пересохшая речка, дождавшаяся дождя. Празднично блистая фарами и радостно повизгивая клаксонами, машины проносились в обе стороны, увлекая своих хозяев навстречу ночной жизни. Они без малейшего стеснения перестраивались через сплошные линии дорожной разметки, свободно выкатывались на полосы встречного движения и буквально в миллиметре разъезжались со встречными же авто. Про скоростной режим движения здесь вообще, похоже, никто не слыхал...
   -Вот за что я люблю страны вроде этой! - сказал Паша перед самым появлением Елены. - Посмотришь на какой-нибудь такой вот... Египет и начинаешь думать, что в Москве еще не самые безумные водители. Да и вообще все не так уж и плохо.
   -Ага, если только вернешься. - ответил Кирилл. - В Египте, говорят, на дорогах бьются со страшной силой.
   -Есть такое дело. - согласился Паша. - Нас, правда, беда как-то всегда стороной обходила, но вообще закончить жизнь в придорожном кювете там гораздо реальнее, нежели под водой.
   Он замолчал и посмотрел на часы.
   Кирилл сделал тоже самое.
   Он присоединился к Паше заранее, а вот Елена опаздывала.
   -Пять минут - ерунда. - ответил он на невысказанный вопрос.
   -В пределах нормы. - пожал плечами Паша.
   И все же Кирилл чувствовал напряжение, поднимавшееся в нем, и увидел, как резко он вздрогнул, заметив темную фигурку, свернувшую на дорожку, ведущую к ресторану. Словно по мановению волшебной палочки, фонари, проспавшие весь день, тотчас же вспыхнули и осветили ее.
   Теперь уже сомнений не осталось: переодевшаяся в длинное темно-синее вечернее платье и вспенившая светлые локоны высокой укладкой, по дорожке шла Елена.
   Приблизившись, она замерла на мгновение, смешавшись, но потом решительно направилась к подавшемуся ей на встречу Паше и приложилась к его щеке:
   -Привет, дорогой!
   -Привет. - слегка натянуто улыбнулся тот, то ли опасаясь выдать свое волнение, то ли...
   -Здравствуй, Кирилл. - Елена протянула руку, и он с удовольствием ответил ей:
   -Привет! Отлично выглядишь.
   -Старалась! - она с достоинством склонила голову, принимая комплимент.
   Потом взглянула на распахнутые двери ресторана, откуда неслась громкая музыка и спросила:
   -Места есть?
   -Сейчас узнаем! - Кирилл направился было к дверям, но Паша остановил его:
   -Да не суетись ты, земляк! Я уже все заказал. Столик, вино, ром, настоящий флибустьерский букан - все готово. - он выдержал паузу и сделал широкий жест: - Прошу к столу.
   -Узнаю! - даже не пытаясь скрыть гордость за мужа, Елена протянула ему руку и кивнула Кириллу: - Пошли.
   ...Столик, доставшийся им, можно было считать идеальным с точки зрения его расположения в огромном зале ресторана, стилизованном под седую, конкистадорскую старину. Изгиб стены и пара огромных раскидистых, остролистых кустов отгораживали сидевших от внешнего мира, создавая иллюзию уединения. Это место представляло собой тихую заводь в волнующемся, бурлящем море разгульного веселья. Здесь можно было спокойно поговорить, а при желании размяться - выдвинуться на танцпол.
   За танцполом возвышалась крохотная сцена, которую полностью занимал темнокожий музыкальный коллектив. Правильно ли было называть его джаз-бандом или имелось какое-то другое, сугубо местное название Кирилл не знал. В любом случае старались ребята от души и публика, отвечая им взаимностью, то и дело, словно волны прибоя - пляж, накрывала танцпол.
   Что же касается их самих то, памятуя об имевшей место размолвке, следовало повременить с зажигательными латиноамериканскими ритмами и для начала поговорить. Ну, или хотя бы выпить...
   Несмотря на приветственный поцелуй, Паша с Еленой держались немного напряженно, и Кирилл решительно взял инициативу и вино в свои руки.
   -Итак, предлагаю выпить за древние доминиканские соборы в частности и всю архитектуру в целом! - провозгласил он, поднимая бокал.
   -Отличный тост! - одобрила Елена.
   -Он, правда, в конечном итоге обязывает тебя прочитать лекцию...
   -Лекцию?!
   -Именно. - подтвердил Кирилл. - Тема: "Санто-Доминго - город контрастов".
   -Хорошая тема! - рассмеялся Паша.
   -Ага. - кивнул Кирилл. - Ну а если серьезно: как съездила-то?
   -Отлично съездила. Экскурсия получилась прекрасная. Если бы еще не нытики эти, вообще все прекрасно было бы.
   -Нытики? - переспросил Паша. - Блиновы, что ли?
   -Кто же еще?! Сперва сами кричали: поехали да поехали, а как дошло до дела так сразу и скисли! И солнце им в глаза светит, и в машине жарко, и экскурсовод невнятно рассказывает, и маршрут неинтересный, и так далее, и тому подобное, и прочее, прочее, прочее! Замучили - сил нет! - она досадливо передернула плечами.
   -Во дела! - покачал головой Паша. - А мы с ними еще и нырять ночью собирались ехать.
   -Да я с ними теперь не то что в море, в кафе не пойду...
   Она наверняка прибавила бы еще что-нибудь в адрес незадачливых путешественников, но Кирилл мягко переключил разговор:
   -Собирались ехать ночью нырять? А это как?
   -Никогда не пробовал? - удивился Паша. - Зря. Рекомендую. Исключительно увлекательное занятие. Если выбрать безопасное место, спокойное и без течения можно отлично погрузиться. Впечатления - фантастические! Мы как раз собирались взять на ночь яхту, это не сильно дорого, запастись винцом, шашлычком и махнуть на какой-нибудь дикий пляж. Представляешь картину: костер на пустынном ночном берегу, на вертеле шипит мясцо, где-то над головой шелестят пальмы, прибой то и дело выбрасывает в круг света белые хлопья пены. И тишина.
   -Здорово!
   -Ага! Загорелся! - удовлетворенно улыбнулся Паша. - Присоединяйся.
   -Присоединяться?
   -Конечно, Кирилл. - поддержала мужа Елена. - Лучше уж с тобой, чем с этими нытиками! Ты - совсем другое дело...
   -Это верно! Ты - свой мужик!
   Кирилл чуть заметно поклонился, принимая комплимент, и подумав немного, ответил:
   -Отчего же не присоединиться-то. Правда... если вы уже покончили со своими проблемами и... - он словно прервал сам себе и вопросительно посмотрел на сотрапезников.
   Те переглянулись и, смущенно улыбнувшись, отвернулись.
   -Да покончили, чего уж там! - махнул рукой Паша. - И были-то те проблемы... - он пожал плечами.
   -Да уж. - эхом отозвалась Елена.
   -Серьезно? - Кириллу почудилась в этом эхе какая-то... фальшь. Хотя... - А что же тогда у вас стряслось? Ну, если не секрет, разумеется.
   -Да, секрет-то оно, может быть и не секрет, а только... - Паша остановился. - Оно тебе нужно?
   -Ну, интересно все же: сперва разбежались по разным углам, а теперь говорите - фигня, мол, ничего серьезного!
   -Да так. - Паша неопределенно махнул рукой. - Скелеты в шкафу, призраки прежней жизни.
   -Из армейских времен что ли?
   -Ну да. Был там у меня один товарищ... Я тебе о нем расскажу как-нибудь...
   Кирилл кивнул и совсем уже собрался спросить: почему не сейчас? как к столу подошел официант и водрузил на него большой поднос.
   На подносе стояла пышущая жаром металлическая решётка, только что, видимо, снятая с огня. На решетке дымилось мясо, напластованное длинными, тонкими кусками и исторгавшее диковинный, манящий аромат.
   -Букане, сеньорос! - провозгласил официант, жестом призвал их быть осторожнее и удалился.
   -Ага, так это вот и есть знаменитый флибустьерский букан?
   -Похоже. - несколько разочарованно протянул Паша. - И каких только названий не придумают люди для обыкновенного барбекю!
   -И не говори! - расхохотался Кирилл. - На любые ухищрения пускаются лишь бы товар подороже продать!
   -Да будет вам! - вступилась за флибустьеров Елена. - Может на вкус это - нечто совершенно бесподобное.
   И она, ловко орудуя ножом и вилкой, распределила старинную пиратскую закуску по тарелкам.
   -Все может быть. - пожал плечами Паша и взял бутылку рома: - Как насчет того чтобы поднять градус... под дичь?
   -Под дичь? По дичь это - свято.
   Елена тоже не стала возражать и мгновение спустя они уже поднимали полные рюмки. Видя, что супруги не торопятся произносить здравицу, Кирилл снова взял обязанности тамады на себя:
   -Ну что, за примирение?
   -И за примирителя! - решительно дополнила его Елена.
   -Точно! - поддержал ее Паша. - За тебя, братишка!
   Рюмки звучно цокнули и разлетелись в стороны. Ром, огненным язычком лизнул горло и соскользнул вниз, разогнав по всему телу приятное, живое тепло. Кирилл выдохнул и даже немного удивился, не увидев сорвавшегося с губ пламени.
   -Хорошо!
   Он отхватил приличный кусок букана и отправил его в рот. Ароматное, качественно прокопченное мясо буквально расплавилось на языке, бесследно растворилось в раскаленном выдохе. Оригинальный букет специй не вступил в противоречие с жестковатым, но густым и приятным послевкусием рома, подтвердив взаимодополняемость напитка и закуски.
   -Однако! - Паша удовлетворенно качнул головой. - Придется признать, что флибустьеры они того... толк в кулинарии-то понимали.
   Кирилл кивнул:
   -Повторим? Пока дичь не остыла.
   -Обязательно.
   Елена покачала головой, дав понять, что хочет вернуться к вину и мужчины, удовлетворив ее просьбу, принялись за ром вдвоем.
   Они повторили еще пару-тройку раз, покуда букан не был окончательно истреблен, а по всему телу не разлилась приятная, воздушная легкость. Напряженность, довлевшая над ними с момента встречи, исчезла сама собой, став попросту неуместной в тесном кругу дружеской беседы.
   Кирилл чувствовал, что ему хочется забыть обо всех проблемах и, поддавшись очарованию курортного вечера, поговорить о чем-то легком, пустом... поверхностном.
   -Так вы в Москве живете?
   -Когда где. - ответила Елена. - Когда - в Москве, когда - в Крыму.
   -В Крыму?
   -Да, у нас маленький замок на Южном Берегу, в Коктебеле...
   -Маленький замок? - удивленно заломил бровь Кирилл.
   -Ну, замок это так... преувеличение. Дом. Красивый домик на морском берегу, на склоне Карадага.
   -Здорово. А в Москве где обитаете?
   -В Москве? На Осенней улице. Представляешь где это?
   -Ага. - ответил он. - Крылатское.
   -О. Зачет. - кивнул Паша. - Так ты, получается, Первопрестольную неплохо знаешь? А говорил вроде, из Питера родом?
   -Оттуда. - события последних дней так перемешались в голове Кирилла, что он и сам уже плохо помнил: кому и что он говорил.
   -У друзей часто гостишь? - спросила Елена.
   -У родственников. Да и вообще, жил я там несколько лет. - он почувствовал, как легкость сама собой улетучивается. Вот и поговорили о пустом...
   -Даже жил? - она не обманула его ожиданий.
   -Да. Шесть лет. После... - он остановился. - После того как родителей не стало.
   На этот раз пауза получилась гораздо внушительнее.
   -А что с ними случилось? - прервала, наконец, молчание Елена. - Если, конечно, ты...
   -Да нет, я в порядке! - махнул рукой Кирилл. - Уже... перегорело. Лет-то уже минуло... почти тринадцать. Да, почти тринадцать.
   -Расскажешь? - ненавязчиво предложил Паша.
   Кирилл лишь пожал плечами. Раз уж сказал "А", глупо останавливаться...
   -Мне тогда одиннадцать лет было. Четвертый класс весной закончил. В июле у родителей отпуск был, целый месяц на море, в Туапсе, провели. Вернулись в начале августа и вместе с дедом и бабушкой на дачу уехали. Дача у нас на север от Питера, на Вуоксе...
   -На Карельском полуострове?
   -Перешейке. Место шикарное: речка, лес, озер в округе - видимо-невидимо. Красота. Ну, мы с бабушкой и дедом постоянно там жили, а родители на выходные приезжали, поскольку уже работать начали...
   -А кто они у тебя... были?
   -Мама - врач детский, а отец - инженер на судоремонтном заводе. - он остановился и в одиночку, ни с кем не чокаясь, опрокинул рюмку.
   Отдышался.
   Надо же: вроде и привык уже, а все равно... жжет.
   -Ну, вот, стало быть, мы жили там постоянно, а родители в пятницу вечером приезжали, а в воскресенье - уезжали. На машине. В тот раз все именно так и было: нагулялись мы с ними за выходные, накупались, а в воскресенье, вечером, стали они домой собираться. Поужинали вместе с нами и уехали. Затемно уже.
   Он помолчал немного и продолжил:
   -А утром к нам милиция приехала. Рассказали, как все случилось, и увезли деда в морг, на опознание. Они немного совсем до Питера не доехали, километров десять. Трасса у нас там... специфическая, семь загибов на версту. А то и больше. Ну и на одном таком вот повороте они на всей скорости и вылетели. Прямо в дерево...
   Кирилл остановился, автоматически поднял рюмку и, рассеянно покрутив ее между большим и средним пальцами, обнаружил, что та пуста.
   Он пожал плечами и поставил рюмку на место.
   -Виновных нашли? - спросил Паша.
   -Да в том-то все и дело - не было там никаких виновных! Менты, ну, в смысле, - гаишники, сказали, что на этом отрезке дороги отца не то что подрезать, даже встречными фарами ослепить никто не мог. Сам с управлением не справился. Наверно заснул...
   -Очень может быть. - согласился Паша. - Нам, горожанам, свежий воздух в голову бьет крепче водки. Надышишься за городом кислородом, потом вечером возвращаешься чуть живой, сонный весь, вялый как муха зимой. Едва не засыпаешь на баранке.
   Кирилл кивнул:
   -Это точно. Ну и ремнями безопасности, согласно недоброй русской традиции, тоже пристегнуты не были. В общем, шансов они себе не оставили, скончались прямо на месте, почти мгновенно. "Скорой" только смерть констатировать осталось.
   Он вздохнул и заметил, что Паша протягивает ему полную рюмку.
   -Давай, брат. Не чокаясь. Помянем.
   Елена тоже хотела что-то сказать, но голос ее осекся, поскользнулся словно на мокром месте и она, смешавшись, опустила голову.
   -Ну а дальше что было? - спросил Паша, переведя дух. - Тебе-то сразу сказали?
   -Сразу. Бабушка может и хотела скрыть да не смогла. Слезы ее тут же выдали. Что со мной тогда было, я даже припомнить не могу. Как бред, помешательство какое-то навалилось. Ну не мог я поверить, что так может быть! Что была семья, нормальная хорошая семья и вдруг... вот так, в один момент, на ровном месте, все рассыпалось, пропало, исчезло. Что один я остался. - Кирилл остановился.
   Он только сейчас заметил, что Паша сидит вполоборота, развернувшись и чуть наклонившись к Елене. Его правая ладонь бережно сжимала руку жены, а левая безостановочно поглаживала ее будто успокаивая...
   -Бабушка с дедом, естественно, хотели меня у себя оставить, но дядя Слава с тетей Наташей рассудили по-своему. Все-таки официальными моими опекунами стали они. Старики-то уже были слишком старыми...
   -Хорошо сказал!
   -Да уж! - усмехнулся Кирилл. - Хорошо.
   -А дядя Слава и тетя Наташа, они кто? - спросила Елена.
   -Тетя Наташа - сестра отца. Родная. Ну, а дядя Слава, соответственно, ее муж. Она как замуж вышла так и переехала в Москву. Дочка у них родилась, Машка. Вообще-то они еще детей хотели, но... как-то не сложилось. А тут - я. В общем, они твердо заявили, что забирают меня к себе и будут растить как родного сына. Сказано - сделано. Как девять дней у родителей прошли так мы и уехали. И следующие шесть лет, до окончания школы, жил я на Ленинградском шоссе, у Речного Вокзала. Ну, не все время, конечно, там жил. На лето в Питер, к бабушке с дедом, выбирался. Словом... сиротинушкой бесприютной не остался: обут-одет был как положено, сыт и даже обеспечен карманными деньгами. Если, конечно, двоек не получал! - рассмеялся он, вспомнив. - Дядя Слава, он - человек строгих правил. Профессия обязывает...
   -Профессия? А кто он у тебя? Военный?
   -Разведчик?
   -Жестче! - покачал головой Кирилл. - Врач-гинеколог...
   -Гинеколог?! Шутишь!
   -Нисколько. Дядя Слава - гинеколог в элитной столичной клинике. Вдоволь насмотревшись на топ-моделей в самых замысловатых ракурсах и тщательно изучив светских львиц в таких местах, о которых папарацци с желтой прессой остается только мечтать, он заработал достаточно денег, чтобы поставить на ноги нас с Машкой, купить себе коттедж на Дмитровке и даже отправить меня сюда.
   -А, так это он тебя отдыхать отправил?
   -Ага. Премировал, так сказать, за отличную учебу.
   -А где ты учишься?
   -В Питере, в Репке...
   -Где?!
   -В Репке. В Академии Художеств имени Репина, если по-человечески.
   -Ничего себе! - покачал головой Паша. - Так ты, получается... живописец?
   -Ну, вроде того. Мне это дело всегда нравилось, а в Москве... - он остановился, подумал и пожал плечами: - прямо и не знаю: с горя что ли, от безысходности, чтобы хоть как-то отвлечься занялся этим совсем плотно. Закончил художественную школу, ну а после окончания школы обычной поехал домой, в Питер и с первого же раза, даже сам не ожидал, честно говоря, поступил в Академию. Сейчас на четвертом курсе.
   -На четвертом? - переспросил Паша, прикинув что-то. - А поступил сразу после школы, в семнадцать лет?
   -Ага. Если бы армада мне два года не выбила, уже окончил бы.
   -И что же тебя, прямо из Академии забрали? - удивилась Елена. - Прямо из студентов в солдаты?
   -Там что, отсрочки нет?
   -Да есть, конечно же. Я сам... отчислился. Со второго курса.
   -То есть сначала сам поступил, а потом сам же и отчислился?
   -Ага. - Кирилл смущенно улыбнулся. - Была там одна история...
  
  
  

Глава VIII

  
   Спокойно, дружище, спокойно!
   И пить нам, и весело петь.
   Еще в предстоящие войны
   Тебе предстоит уцелеть.
   Уже и рассветы проснулись,
   Что к жизни тебя возвратят,
   Уже изготовлены пули,
   Что мимо тебя просвистят.
  
   -А она - что?
   -А она мне и говорит: дорогой, что же нам делать с ребенком? А я ей говорю: Таня, ну откуда я знаю: что делать с ребенком?! Это же ваши, женские проблемы! Вы, женщины, для того в детстве с куклами и возитесь, чтобы, повзрослев, точно знать: что делать с ребенком. Но я-то - мужик! Я куклы в руках отродясь не держал! Ну откуда я могу знать: что делать с ребенком?!
   -А и то верно - откуда?! - расхохотался Ракитин.
   -Я серьезно.
   -Я - тоже. Ладно, трави дальше.
   -А чего дальше-то? Сказал я так, развернулся и ушел...
   -Насовсем?
   -Ну... нет, конечно. Не насовсем. Потом вернулся, спросил: чего она решила делать...
   -С куклой?
   -С ребенком!
   -А! Ну и чего же она решила делать с ребенком?
   -Ну, Таня решила, что она должна его родить, а я должен на ней жениться...
   -О, молодец! - капитан даже не пытался скрыть, что получает удовольствие от рассказа Кирилла. - Решительная девка! Ну а ты - чего?
   -А я - чего?! У меня чуть ноги от страха не отнялись! Ну, все, думаю: закончилась моя жизнь! Теперь начнется: никуда не ходи, сиди дома, слушайся мою маму ввиду отсутствия собственной, ищи нормальную работу с постоянными деньгами. А дальше - еще хлеще: пеленки - распашонки, прогулки с колясочкой под ручку с супругой... В общем - все, финиш, конец жизни. А мне-то, блин, еще и двадцатник не стукнул!
   -И ума как не было, так и нет!
   -Спасибо. - поблагодарил Кирилл. - Ну, смотрю: настроена Татьяна - серьезнее некуда. В общем - ни шагу назад. Ну, тут у меня мозги, видать, окончательно заклинило и я с перепугу возьми да и ляпни: меня, мол, из Академии отчислили и в армию... угоняют!
   -О как!!! А она - что?
   -А она начала кричать, что ниоткуда-то меня и не отчислили и никуда-то меня и не угоняют. И хватит ей мозги компостировать. И все в том же духе.
   -Молодец!
   -Она-то молодец, а вот я... - он остановился. - Сказал, что сама виновата, что самой нужно...
   -За лунными фазами следить. - подсказал Ракитин. - Нет, ну не дура ли баба - сама залетела, и еще претензии добру молодцу предъявляет?!
   -Ага. - вздохнул Кирилл. - Ну, словом, поругались мы и разбежались. Я целую ночь не спал, чуть мозги не вывихнул: как же мне выкрутиться? В Москву что ли позвонить, дяде Славе? А зачем? Что он ответит, мне и так было ясно! Без звонков. В общем, ничего я не придумал и с утра отправился прямо в деканат, заявление писать...
   -Лучше уж в казарму, чем в ЗАГС? Так?
   -Лучше уж с дедами два года повоевать, чем с тещей - двадцать лет...
   -Ты так думаешь? - усмехнулся капитан.
   -Да.
   -Ну, если ты так думаешь, то так, наверно, оно и есть.
   -В общем, забрал я документы и стал гостей поджидать. Весенний-то призыв в самом разгаре. - продолжил Кирилл. - И когда, неделю спустя, явился ее папа, стращать меня своими кулаками и Уголовным Кодексом, на столе у меня уже лежало железное алиби: повестка из военкомата. Так что извиняйте, говорю, при всем моем страстном желании, вынужден отправляться исполнять свой гражданский долг.
   -И отправился?
   Кирилл пожал плечами и выглянул из-под навеса на улицу.
   Холодный осенний дождик немного унялся, но низкое, серое небо не сулило ничего доброго. Словно лохматая маскировочная "кикимора", оно было густо заткано неопрятными и обтрепанными, рваными клочьями туч, которые своенравно комкал промозглый, резкий ветер.
   Он же безжалостно трепал макушки берез и осинок, мотал их из стороны в сторону, прореживая листву, причудливым зигзагом пикировавшую вниз и занимавшую свое место в грязно-желтой мозаике сырого ковра.
   Призрачные оттенки летнего тепла еще тлели на сером холсте осени, но неумолимый ластик холода стирал их следы, рассеивая последние штрихи золота и зелени...
   Далеко, у самой опушки леса копошился взвод солдат. Практически вросшие в землю, в потемневшем от сырости камуфляже, ребята лежа орудовали лопатками, совершенствуясь в искусстве шанцевых работ под надзором старшины. Тот неторопливо прохаживался вдоль цепочки, делая замечания то одному, то другому. Вывернутые штыками, а по большей части - руками, комья земли, точнее - грязи, смешивались с мокрой жухлой травой и пестрыми листьями, устилавшими ее.
   Кирилл провел тыльной стороной ладони под носом. Смотреть на пацанов и то было холодно.
   Однако... ничего не поделаешь: один из возможных двухсот вариантов, к которым нужно быть готовым.
   -Да, сейчас бы на юг! - мечтательно сказал Стас, также взиравший на безрадостный, промозглый пейзаж осеннего полигона.
   -Не каркай! Успеешь еще... на юге побывать.
   -Да я не в том смысле, товарищ капитан...
   -Да понял я - в каком ты смысле! - усмехнулся Ракитин, поднимая винтовку. - Ладно, отсиделись и хватит. Пора работать. За мной.
   Они выбрались из-под навеса и направились к далекому стрельбищу. Сейчас там было непривычно тихо для этой, в общем-то, горячей поры. Дождь разогнал под броню и брезент всех за исключением взвода, упорно вгрызавшегося в землю на опушке леса.
   Шагая следом за капитаном, Кирилл методично "считывал" ландшафт. Он прекрасно знал - чем может обернуться невнимание. Постороннее движение в колоннаде стволов перелеска, средь нескончаемого хоровода падающей листвы. Свежий, еще не размытый гусеничный след, убегающий к опушке леса. Или от опушки? Нет, вон они, в неглубоком распадке, под низко натянутой, присыпанной листвой, маскировочной сетью...
   -Не жалеешь?
   -О чем? - отвлекся он от наблюдений.
   -О красе своей. О чем же еще?! Что променял супружескую жизнь на эту? - капитан широким взмахом руки обвел продрогший полигон.
   -Да есть немного. - признался Кирилл, помедлив мгновение. - А чего она... сама? - прибавил он.
   -Имеется в виду: а чего она сама навязала тебе свои вводные? - усмехнулся Ракитин.
   -Да.
   -Ну, это, знаешь ли, вопрос из числа философских! И вообще: ругать женщину за то, что она делает глупости, это все равно, что ругать хромого за то, что он не может ходить прямо.
   Они расхохотались, а потом Стас спросил:
   -И что, все женщины такие?
   -Да, они, женщины, именно такие. - подтвердил капитан. - Почему они такие еще можно поспорить, но то, что они именно такие, а вовсе никакие не другие - бесспорно.
   Он замолчал, сосредоточенно глядя себе под ноги. Сырая, напитавшаяся влагой земля чавкала под ребристыми подошвами ботинок...
   ...При всей своей нелюбви к задушевным беседам, время от времени, под настроение, капитан говорил с ними на подобные темы. При первой же встрече Ракитин расспросил их о доме и семье.
   -Ну и как ты после этого? - спросил он, выслушав рассказ Кирилла об автокатастрофе.
   -Да живу... вроде. - пожал тот плечами. - Поначалу, конечно, тяжко было, но потом...
   -Полегчало? - в глазах капитана читалось даже не сочувствие, а... сопереживание?
   -Полегчало. - согласился Кирилл. - Но сначала чувство какое-то было... и не боль даже, а... - он остановился и пожал плечами.
   -Словно на левую руку перешел?
   -Что?
   -Мне всегда казалось, что жить после потери близкого человека, это все равно как сменить руку, стать левшой. - пояснил Ракитин. - Это очень необычно и крайне неудобно. Любое, самое простое дело, которое ты прежде выполнял не задумываясь, почти не замечая его, становится проблемой. Начинает требовать от тебя усилия и напряжения. Как умственного, так и физического. Ты словно начинаешь жить заново, в том смысле, что все учишься делать без него. И как раз в такие вот моменты и начинаешь осознавать: чем, на самом деле, был для тебя этот человек. Насколько ты был привязан к нему. Как сильно он укоренился в твоей жизни. И как трудно будет дальше. По крайней мере, так кажется мне.
   Кирилл не нашелся тогда что ответить, однако потом, раз за разом возвращаясь к этому разговору, думал, что известный смысл в словах капитана был...
   -Не жалей, солдат. - вымолвил наконец Ракитин. - Не стоит. Поживете пару лет в разлуке, чувства проверите. Потом вернешься к ней лихим служакой, тертым калачом, может еще и с орденочком, назад попросишься. Если любит - примет...
   -А если - нет?
   -А если - нет, так оно и к лучшему. - пожал плечами Ракитин. - Стало быть и не было между вами ничего. А коль так, то и затеваться не стоит. - прибавил он.
   -Точно?
   -Абсолютно точно. Я уж этого насмотрелся выше крыши. Вот так, по молодости, бывает, женится лейтенантик или курсант, опять же, на барышне хорошенькой. И вроде - все у них хорошо, все слава богу, любовь - морковь и все в том же духе. А через год - другой смотришь - куда что подевалось? Где любовь? Где морковь? Тут уж не о любви - едва ли не о ненависти речь идет! Закончилась медовая сказка. Разбилась семейная лодка о жестокие рифы сурового гарнизонного быта. И хорошо если она еще спокойно уйдет, а не начнет мстить ему страшной местью. Не превратит его жизнь в кошмар, от которого только в казарме и можно укрыться. Не начнет... отводить душу с каждым встречным поперечным. И даже не за тем, что так уж хочется душу отвести, а за тем чтобы вчерашнему возлюбленному, а ныне - подлецу-мужу побольнее сделать, мордой в грязь его покрепче приложить...
   -А зачем?
   -А чисто из соображений возмездия. Чтоб ему, подлецу, жизнь медом не казалась. Раз уж у нее самой она на мед нисколько не похожа.
   -Но бывают ведь и другие?
   Ракитин молча пожал плечами, шагая вперед.
   -Бывают. - сказал он, наконец.
   Сказал и остановился.
   Рядовые замерли у него за спиной.
   -Никофоров. - не оборачиваясь, позвал Ракитин, разглядывая огневой рубеж с тарированными стрелковыми дистанциями. - Мы сейчас мимо перелеска шли, в котором, вроде, техника какая-то стояла. Не приметил, нет?
   -Приметил, товарищ капитан. - ответил Стас, мгновенно уловив переход от лирического отступления к практическому наступлению. - Вроде бы два БМД... или три...
   -Ну-ну. - с сомнением протянул капитан. - А ты что скажешь?
   -В перелеске, справа от нас, стояли два БМД, а за ними еще два БТР.
   -О, это - лучше. - Ракитин, наконец-то, удосужился развернуться и в упор посмотрел на него. - А возле них ребята Петрова топтались, точно?
   Кирилл замешкался на мгновение, мысленно сделав несколько шагов назад. Нет, снайпера он возле броневиков не заметил. Офицеров - тоже. Ни лейтенанта Петрова, ни кого-то другого. Но все равно что-то приметное там должно было быть. Не могло не быть. Везде есть хоть что-то приметное... Ага, точно, тот здоровяк, что сидел на корме БМД. Берет сдвинут на затылок, а из под него выбиваются светло-рыжие, соломенные кудри. Есть.
   -Никак нет, товарищ капитан! - вывернулся он из незамысловатой ловушки Ракитина. - Возле техники находился взвод лейтенанта Медведева. А ребят Петрова я сегодня вообще здесь не видел. - прибавил он, подумав еще мгновение.
   -Ну, правильно. - согласился капитан. - И не мог видеть. Они сегодня на гарнизонной. А ты - ничего. - сдержанно улыбнулся он. - Молодец. В отличие от Никифорова. Смотри, Стас, выпру я тебя в автоматчики! - продолжал он, по-прежнему глядя на Кирилла. - Мало того, что у тебя уже целый месяц качество стрельбы не растет, так ты еще и наблюдателен как слепой кутенок! - капитан раздраженно пожал плечами и отвернулся.
   Кирилл украдкой подмигнул насупившемуся от справедливых, но от этого не менее досадных попреков Стасу.
   Эта манера Ракитина говорить с одним из них, глядя на другого, запомнилась ему с первой встречи. А ведь прошло уже...

*

  
   -Да ладно, товарищ старшина, расскажите что-нибудь еще! Побалуйте духов!
   Кирилл рассмеялся вместе со всеми.
   -Побаловать духов? - переспросил старшина. - Это можно.
   Лицо его покрывал крепкий южный загар, на груди покачивался одинокий орден, а на тыльной стороне левой ладони, чуть ниже запястья, рельефно проступал длинный, грубый шрам...
   -Ну, хорошо, слушайте! Началась эта история в тот день, когда меня вместе с еще полусотней других чижиков доставили из учебного отряда в боевую часть. Доставили нас, стало быть, распределили и вывели на плац, с отцами-командирами знакомить. Встал перед нашим отделением старшина такой козырный: ростом под два метра, косая сажень в плечах, да кулачки с двухлитровую банку каждый. Встал и говорит: "Здравствуйте, товарищи духи! Я ваш новый командир, старшина Морозов, можно по-простому - дедушка Мороз. Родом я из Усть-Илимска, а командир хоть и строгий, но справедливый и отсюда будет вам, духи, первое боевое задание. У каждого из вас дома наверняка осталась сестра или девушка. И все вы, прямо сейчас, дружным строевым шагом отправитесь в казарму и напишите домой письма. В письмах вы подробно опишите меня и обязуете ее (либо сестру, либо девушку) регулярно и как можно чаще писать и отправлять на мое имя трогательные любовные послания. Качество этих посланий я буду оценивать исходя из обилия в них слов "хочу", "люблю", "целую". Чем больше таких слов в письме - тем, стало быть, выше его качество! Что же касается количества писем, то от него напрямую будет зависеть мое к вам, духи, отношение, а стало быть, и целостность вашей, духи, шкуры! Чья сестра или девушка, напишет мне большего всего писем, тот станет первым моим заместителем и, если и будет получать наряды вне очереди, то лишь на кухню, да в столовую. Чья зазноба напишет меньше писем дедушке Морозу, тот не станет первым моим заместителем и будет получать все без исключения наряды только на чистку сортира. Ну, а чья сестра или же девушка напишет совсем мало писем дедушке Морозу, тому дедушка Мороз собственноручно отобьет почки и прочий ливер, а шкуру выдубит как следует! Все ясно, товарищи духи?" Ну, не знаю как там остальным чижикам, а мне так, если честно, ничего ровным счетом ясно не стало! "А для чего Вам это нужно, дедушка Мороз?" спросил я своего отца-командира. Подошел ко мне дедушка Мороз, улыбнулся по-отечески и дал досмолить свой личный бычок. А я хоть и не курю, а бычок-то досмолил. А не то еще чего доброго решит отец-командир, что брезгую я после него бычок досмолить, да и отправит прямиком в сортир, очко полировать, от брезгливости, стало быть, избавляться. А дедушка Мороз и отвечает мне, вслед за тем: "Глупый ты, дух! Молодой еще! Жизни не знаешь! Вопросы дурацкие задаешь! Зачем, спрашиваешь, мне письма любовные, сладострастные от девушек ваших? А я тебе скажу зачем! Вот наберу я писем таких целый мешок, да приеду к себе домой, в Усть-Илимск, на побывку. Да выйду вечерком на завалинку нашу городскую, в смысле - дискотеку ночную. Да начну читать письма эти любовные, девчонкам нашим местным. Да приговаривать при этом: "Вот видите, барышни мои любезные, какие письма сладострастные адресуют мне девушки со всей России необъятной! Сколько девушек добродетельных и красивых мечтает о встрече со мной! Об объятьях моих богатырских и о любви моей неземной! Только мне никого кроме вас, милые барышни и даром не нужно! Если правду говорят, что самые красивые девушки на всем свете в России, то из российских девушек самые красивые здесь, в Усть-Илимске!" И тогда - все! Все девчонки в Усть-Илимске на раз мои станут! Понял ли ты меня, дух?" "Понял, отвечаю я ему, дедушка Мороз." "Ну, тогда ступай с богом! Выполняй боевое задание!" Ну, что тут скажешь? Отправились мы в казарму. Весь взвод сразу же уселся письма писать, задание боевое выполнять, а я сижу пригорюнившись, думу печальную думаю! Вот думаю, нет у меня девушки своей, любимой, что могла бы письма сладострастные дедушке Морозу писать! С теми девушками, с которыми до армии гулял, я предусмотрительно разругался, в смысле - кинул их беспощадно на пороге военкомата и новой жизни. Знаю я их, девушек этих! Что своих, любимых, что всех остальных. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь мне рога наставлял покуда я Родину защищаю! Как же я тогда, с рогами-то, каску свою защитную на голову надену?! Или, опять же, как я без каски-то буду?! Нет, думал я, отправляясь Родину защищать, не нужны мне такие проблемы! А теперь вот, получается, неправильно я думал. Есть у меня, правда, еще сестрица Варвара, но до того моя сестрица Варвара ленива, что окажусь я в самом что ни на есть скверном положении и лишусь почек своих несчастных, а так же прочего жизненно необходимого ливера! Сижу я, стало быть, вот так, печалюсь, о судьбе своей невеселой размышляю, прикидываю, что же мне, горемычному, делать-то, как расправы страшной, дедовской, избежать?! И вдруг возьми, да и вспомни о дружке своем закадычном, Лешке-однокласснике. В то время как всех приличных чижиков в армию забрили, он в институте схоронился. Тем и спасся от высокой чести стать защитником Отечества. Это, думаю - выход! Схватил я бумагу и принялся Лешке письмо строчить: "Леша, друг, выручай! Такая вот беда приключилось и нет мне больше надежды ни на кого кроме тебя! А ты, Леша, у нас - голова! Ты же с первого по одиннадцатый класс стенгазету малевал! Твои статьи даже в районной малотиражке печатали! Напряги разум во имя спасения друга! Изобрети себе псевдоним какой-нибудь красивый, ну там, Ирина-Марина-Полина и напиши ты этому супостату, дедушке Морозу, как бы от лица моей девушки! Расстарайся, Леша, а уж за мной-то не заржавеет! Как вернусь домой, рассчитаюсь с тобой сполна!" Ну, Леша, даром, что от армии откосил, товарищем оказался верным. Взял он, не мудрствуя лукаво, себе псевдоним "Ирина" и как начал забрасывать дедушку Мороза письмами любовными, сладострастными, тому чуть плохо не стало! Иногда, бывает, по два - три письма в неделю присылал! И каких письма! Уж на что хорошо я о Леше думал, так он еще в два раза лучше оказался! Такие послания сочинял, что дедушка Мороз только диву давался! "Ну, бывало говорит он мне, и козырная же девчонка, эта твоя Иришка, просто слов нет! Не знал бы я, что лучшие на свете девчонки в Усть-Илимске живут, точно бы у тебя ее отбил!" Понятное дело - при таком-то раскладе, я у старшины Морозова все два года в первых заместителях проходил, как сыр в масле катался, а наряды если и получал, то только самые аппетитные - на кухню или же в столовую. Одно меня угнетало - как же я, демобилизовавшись, с Лешкой-то рассчитываться буду?! И чем ближе к предполагаемому дембелю, тем сильнее меня этот вопрос волновал. А перед самым дембелем случилось так, что мое высокое положение во взводе мне как раз боком-то и вышло. Дедушка Мороз, не известно за какие уж там заслуги, пошел на повышение, в школу прапорщиков, а меня на время своей отлучки оставил вместо себя, командиром, хотя мне-то как раз тогда уже и не до карьеры было, домой нужно было собираться. Однако мои проблемы дедушке Морозу были глубоко безразличны и он, со спокойной душой, тормознул мой дембель на пару месяцев. Только вот тут-то я как раз и сорвался, на месть дешевую решился. Взял да и написал в школу прапорщиков, указав, что дедушка Мороз - бисексуал и в течении двух лет получал любовные письма от мужчины. Конечно, спору нет: бисексуал тоже может быть защитником Отечества и грозой для неприятеля! Примеров тому в истории великое множество. Начиная аж с самого Александра Филипповича Македонского. Однако не кажется ли высокому начальству, что у российской армии сейчас и без того проблем хватает, чтобы там еще и прапорщики-бисексуалы служили? Ну, начальство высокое, армейское на письмо мое, анонимное, прореагировало как положено и, изъяв у дедушки Мороза мешок заветный с посланиями любовными (он его всюду с собой таскал), отыскало среди них указанные мной письма и передало их психологу на экспертизу. А психологу-то, в отличие от дедушки Мороза, ничего не стоило определить от женщины эти послания или же от мужчины. Специалисту-то из текста совершенно очевидно: кто этот текст сочинил! Ну, и, в конечном итоге, психолог сделал вывод, что дедушка Мороз действительно в течение двух лет получал письма любовного содержания от какого-то мужика по имени Иришка! Понятное дело, после такого вывода дедушку Мороза не то что на должности прапорщика или старшины не оставили, но и выпихнули его из рядов вооруженных сил с такой характеристикой, что даже в службу безопасности второсортной сельской овощебазы с ней устроиться и то - проблема! А мне предложили в роте, на его месте остаться.
   Новобранцы, слушавшие рассказ старшины кто с интересом, кто, напротив, - со скепсисом, рассмеялись.
   А потом к смеху прибавились и аплодисменты:
   -Браво, Жора! - раздался голос позади. - Десятый раз твою историю слушаю и каждый раз она становится все интереснее и интереснее.
   -Становись! - круто взяв командную ноту, рявкнул старшина. - Стройся!
   Сообразив, что голос ознаменовал появление начальства, новобранцы, бестолково толкаясь и мешая друг другу, построились вдоль стены казармы.
   Будучи несколько раз оттесненным, Кирилл занял-таки полагавшееся ему место в середине шеренги, чуть ближе к левому флангу. Занял и уставился на вновь прибывшего офицера.
   Вновь прибывшего? подумал он глядя на невысокого капитана, стоявшего перед ними, в тени клена, рядом со стволом. Да нет, поправил Кирилл сам себя, он провел здесь уже довольно приличное время, наблюдая за ними. Просто место, выбранное им, настолько удачно маскировало его, что даже старшина не обратил на него внимания пока тот не заговорил. Хаки полевой формы сливался с коричневой корой дерева, а мельтешение листвы, отбрасывавшей причудливую, рваную тень, находившуюся в беспрестанном движении, фактически растворяло ее владельца в хаотичном мерцании солнечных лучей, пронзавших древесную крону. Единственной деталью, способной "засветить" его на этом месте был голубой берет, но его капитан предусмотрительно засунул за пазуху. И лишь теперь, шагнув из тени на солнце, он вытащил его.
   -Равняйсь! - скомандовал старшина, отрывисто полоснув жестким прищуром глаз по шеренге. - Смирно!
   -Здравия желаю, товарищ капитан!
   -Здравия желаю. - офицер козырнул в ответ, а потом протянул старшине руку. - Ну что, Георгий, у нас свежие поступления?
   -Так точно.
   -Не найдется ли для меня пары кусочков качественного пушечного мясца?
   -Выбирайте, товарищ капитан! - старшина щедрым хозяйским жестом обвел всю шеренгу. - Все чем богаты - все на прилавке. Под полой ничего не прячем.
   -И это - правильно. - одобрил капитан. - Потому как от меня все равно ничего не спрячешь.
   Он прошелся вдоль шеренги, миновав рослый правый фланг и остановился в самом конце левого. Затем направился обратно, придирчиво всматриваясь в новобранцев. Наконец остановился напротив одного.
   -Зрение? - требовательно спросил он.
   -Что... зрение? - не понял солдат.
   -Единица? Ниже? - пояснил капитан.
   -Единица.
   -Товарищ капитан! - резко поправил его старшина. - Бестолочь!
   -Единица, товарищ капитан.
   -Курите?
   -Так точно... товарищ капитан. - запнулся тот.
   Капитан кивнул и, не прибавив более ни слова, направился дальше.
   -Зрение? - остановился он за пару человек до Кирилла.
   -Единица, товарищ капитан!
   -Орать не обязательно. - осадил офицер рьяного рекрута. - Курите?
   -Никак нет, товарищ капитан.
   -Выйти из строя. - капитан кивнул и пошел дальше.
   Не понимая смысла происходящего, не зная то ли надеяться, что капитан пройдет мимо, то ли просить Всевышнего об обратном, Кирилл спокойно ждал его приближения, размышляя о "качественном кусочке пушечного мясца".
   Капитан почти прошел мимо, но внезапно обернулся и, вернувшись на полшага назад, посмотрел на него.
   -Зрение?
   -Единица, товарищ капитан. - не надрываясь ответил тот.
   -Курите?
   -Никак нет, товарищ капитан.
   Офицер задумался на мгновение, пробежался взглядом вперед по шеренге и велел:
   -Выйти из строя.
   Кирилл сделал шаг вперед и замер.
   -Вот этих двоих я возьму.
   -Понятно, товарищ капитан. - ответил старшина. - Никофоров и Ларионов. Поступаете в распоряжение капитана Ракитина.
   -Следуйте за мной. - приказал капитан и резко развернувшись зашагал прочь.
   Кирилл и Никифоров переглянулись и направились следом, стараясь одновременно не отстать и правдоподобно изобразить строевой шаг.
   -Вольно. - бросил капитан через плечо.
   Они обогнули казарму и вышли на плац. На самом краю капитан остановился и обернулся.
   -Будем знакомиться. - не допускающим возражений тоном сказал он. - Я - капитан Ракитин. С этого момента я - ваш отец-командир. Поскольку моя специальность - снайпер, то и из вас я тоже должен сделать снайперов. Ну... по крайней мере, попытаться. - поправился он. - Дело непростое. Так что не исключен вариант при котором нам придется расстаться. Но это лишь в том случае если вы окажетесь плохим материалом. А я надеюсь, что - хорошим. Есть правда еще нормальная человеческая лень. Но уж от нее-то я вас исцелю в два счета. Обещаю. Итак, повторю: с этого момента вы целиком и полностью подчиняетесь мне. Всему остальному начальству, начиная старшиной и заканчивая командиром дивизии - через меня. Все ясно?
   -Так точно, товарищ капитан. - ответил Никифоров.
   -А как это должно выглядеть? - решил уточнить Кирилл. - Отдает мне... ну кто угодно, не суть, приказ, а я ему в ответ...
   -Выполняю распоряжение капитана Ракитина. - не дал ему закончить капитан. - Все вопросы - к нему. Если действительно что-то важное - спросят, а нет - просто так отвяжутся. То же самое касается и мастеров поучить "как Родину надо любить". Есть у нас и такие. Тот же самый алгоритм действий - всех посылать ко мне. Насчет любви я с ними сам потолкую...
   -Получается, товарищ капитан, мы за вами как за каменной стеной? - не сдержался Никифоров.
   -Получается так. - проигнорировал его хамство капитан. - А сейчас - небольшой тест. Видите картинки? - он указал на два плаката, на краю плаца, метрах в двадцати от них. Плакаты изображали образцово-показательного солдата, образцово-показательно выполнявшего строевые упражнения.
   -Так точно, товарищ капитан. Видим. - ответил Никифоров. - Прочитать: чего там написано?
   -Глянь - какой ты умный! - рассмеялся Ракитин. - Ты мне еще расскажи: где этот хлопец "напра-во", а где - "нале-во" выполняет! Что там написано только слепой не прочитает. Ты вот мне лучше скажи: какую из этих картинок последней подновляли, а?
   Никифоров опешил от неожиданного вопроса и, помедлив мгновение, ответил:
   -Наверно - правую.
   -И почему же это? - пристально взглянул на него капитан.
   -Да как-то она... ярче. - пожал плечами Никифоров.
   -Ярче? - переспросил капитан. - Ну-ну. А ты что скажешь?
   Учитывая, что смотрел он по-прежнему на Стаса, Кирилл не сразу понял, что вопрос обращен к нему.
   -Я?
   -Ты. - кивнул капитан, продолжая прессовать взглядом Никифорова.
   -Последним был подновлен левый плакат. - ответил Кирилл.
   -Пояснишь?
   -На левом краска лежит ровным слоем, плотно, без трещин, а правый весь покрыт кракелюрами...
   -Покрыт чем? - Ракитин, наконец, повернулся к нему.
   -Кракелюрами. Эта вот сеточка мелких трещин на краске. У нас они называются кракелюры и указывают на возраст рисунка. А разная яркость плакатов, по-моему, объясняется исключительно разным колером краски.
   -Ну что ж, все верно. - Ракитин кивнул, а потом уточнил: - А "у нас" это - где?
   -В Академии Художеств, товарищ капитан.
   -Ого! Прям таки в Академии Художеств? В Москве?
   -В Питере.
   -Художник?
   -Несостоявшийся... товарищ капитан. - вздохнул Кирилл.
   -Ну, какие твои годы, солдат! Глядишь - еще и состоишься...

*

  
   ...Капитан вернулся к этой теме через пару месяцев.
   К этому времени Кирилл уже понял, что расставание с Ракитиным, равно как и легкая смерть, ему не грозят. Убедился в правоте народной мудрости: "В двадцать лет ума нет - значит уже и не будет". А, кроме того, удостоверился в том, что за каменной стеной, как правило, ничего хорошего не находится.
   И все это - благодаря капитану...
   Сказать, что Ракитин был жестоким или, не дай бог, бесчеловечным командиром означало бы согрешить против истины. Напротив: деспотичность в любом проявлении, была абсолютно чужда ему.
   Просто дистанция, которую Кириллу со Стасом предстояло одолеть за полгода, чтобы из неумелых новобранцев превратиться в сколько-нибудь стоящих снайперов, была слишком велика. И иначе как сумасшедшим темпом, галопом, загнав себя до полного изнеможения, пройти ее было невозможно.
   Надежды рядовых покрасоваться перед сослуживцами со снайперской винтовкой в руках оправдались только через пару месяцев. Все это время Ракитин без устали нагружал их теорией, а также истязал общефизической подготовкой, уверяя, что таких хилых солдат видит впервые в жизни и в прежние времена они могли бы претендовать лишь на стройбат, а в десант попали исключительно потому что призывник ныне пошел не тот и не вполне ясно: что с ним делать.
   Надежды пострелять вдоволь, получив-таки в руки вожделенные СВД, не оправдались вовсе. Казалось, капитан задался целью обучить их при помощи одних только негодных, стреляных патронов. По крайней мере, с точки зрения Кирилла и Стаса это выглядело именно так. Они часами пролеживали на стрельбище, отрабатывая прицеливание и спуск курка и, слушая как боек без конца лупит по изуродованному уже капсюлю стреляного патрона. А Ракитин стоял над душой, комментируя каждый такой "выстрел": "дернул" - "свалил" - "передержал", "дернул" - "свалил" - "передержал", "дернул" - "свалил" - "передержал". И так - до бесконечности. От этого становилось тошно и хотелось послать такую учебу ко всем чертям. Но одного хотения было мало. Ракитин держал их в узде, жестко карая малейшую леность или пренебрежение к учебному процессу. Стоило ему заметить, что кто-то из его подопечных начинает халтурить, откровенно небрежно принимая стрелковую изготовку, кое-как пристраивая приклад к плечу и плохо целясь, как в патроннике винтовки (капитан лично заряжал их во время таких занятий) тут же оказывался не стреляный патрон, а целый, боевой. Дальнейший ход событий был легко предсказуем: при грохоте выстрела кое-как пристроенный к плечу приклад со страшной силой врезался в него, оставляя чудовищные синяки. И хорошо еще - если в плечо: однажды у Стаса в такой ситуации приклад вообще выбило подмышку, а оптический прицел со всей силы треснул его по переносице, чуть не сломав ее. А плохое прицеливание оборачивалось тем, что пуля не то, что не попадала в голову ростовой или грудной фигуры, но и вовсе пролетала мимо мишени.
   Ну, а Ракитин самым дружелюбным тоном осведомлялся у ошарашенного стрелка: сколько же тот намеревается прожить, демонстрируя подобное качество стрельбы в реальных боевых условиях? И, не получая внятного ответа, выписывал ему наряд вне очереди.
   Помимо этого существовала еще масса способов получить взыскание. Если неряшливый внешний вид подчиненных Ракитин мог и проигнорировать (хотя и не всегда), то их невнимательность раздражала капитана неизменно. Он с самого первого дня твердил им, что наблюдательность и внимание к мелочам - краеугольные камни снайперской науки. Люди делятся на тех кто смотрит и тех кто видит, говорил он. И если снайпер хочет дожить до преклонных лет и умереть в собственной постели он должен быть в числе тех кто видит. Без вариантов. Уже через пару недель, отработав с десяток нарядов, Кирилл твердо усвоил, что проходя мимо автоколонны нужно запомнить количество и тип машин, встретив любой отряд необходимо оценить его численность и приметить звание командира, а стоя в карауле - быть готовым отчитаться о каждом промелькнувшем мимо человеке. И всегда, даже в самую пасмурную погоду помнить - где солнце, с какой стороны оно может проявиться. Словом - каждую секунду полностью контролировать окружающее пространство. Иначе легко можно получить от Ракитина по первое число.
   Еще жестче капитаном каралось небрежное отношение к оружию. Его коронная фраза: "Оружье любит ласку, чистку и смазку" преследовала Кирилла даже во сне. Следуя этой мудрости, Ракитин заставлял солдат ежедневно вылизывать винтовки и отчитывал их если они пренебрежительно называли СВД "веслом". Это - удел рядовых автоматчиков, которые с восьмисот метров в стену казармы, не то что между глаз противнику не попадут, говорил он.
   Впрочем, и Кирилл со Стасом пока не могли похвастаться таким умением.
   -Да что и говорить-то: с восьмисот метров и слону между глаз попасть сложно, не то что - человеку! - вздыхал Никифоров.
   Но вздохи не производили на Ракитина никакого впечатления, и он спокойно назначал один наряд за другим. Он принципиально не скупился на них, искренне полагая, что время свободное от занятий молодому солдату правильнее всего употреблять именно на отработку нарядов. Иначе в голове у него появляются всякие ненужные мысли.
   -А если употреблять это время на отдых, - прибавлял старшина Жора, - то в голове у него появляются всякие ненужные сны...

* *

  
   Спустись в базальтовые гроты,
   Вглядись в провалы и пустоты,
   Похожие на вход в Аид...
   Прислушайся, как шелестит
   В них голос моря - безысходней,
   Чем плач теней... И над кормой
   Склонись, тревожный и немой,
   Перед богами преисподней...
  
   Белая гора стремительно летела навстречу.
   С каждой секундой ее крутой, почти отвесный склон неумолимо приближался к Кириллу. Он уже отчетливо различал морщинистые складки расселин, обозначенные густыми, глубокими тенями и кривые, выщербленные клыки скальных выступов, напротив, очерченные острыми солнечными лучиками. Столкновение было неизбежно.
   Чувствуя как лоб покрывает испарина, он резко обернулся к Паше, сидевшему слева. Хотелось закричать от ужаса, но горло перехватил такой спазм, что не было сил даже вздохнуть. Тогда он схватился за руль, отчаянным рывком пытаясь повернуть его. Но Паша оказался сильнее. Крепко стискивая баранку обеими руками, он продолжал гнать машину вперед, навстречу неминуемой гибели. И только уголок рта приподнялся в недоброй, глухой улыбке.
   Кирилл судорожно ахнул и, отпрянув назад, зажмурился в предчувствии...
   Мощный удар выбросил его из салона машины прямо в непроглядную темноту...
   Вскинувшись, он несколько мгновений ошеломленно озирался по сторонам, смиряя разошедшееся дыхание, затем сглотнул и провел ладонью по лбу. Мелкие капельки пота сочным, реалистичным штрихом связали его с салоном "Ленд Ровера" где он только что находился. Подняв краешек покрывала, Кирилл обтер лицо. Потом осторожно обернулся. Расплескав по подушке кружево светлых локонов и, привычно забросив руку за голову, Лена безмятежно спала. Вырез кремовой ночнушки равномерно покачивался в такт ее спокойному дыханию. Неужели спит? Ему казалось невероятным, чтобы яростный удар, оборвавший его сон, не разбудил женщину.
   Но Лена действительно спала.
   Убедившись в этом, Кирилл аккуратно соскользнул с кровати, взял брюки и футболку и вышел в коридор. Тихо затворив за собой дверь, он оделся и направился в свою импровизированную мастерскую.
   Очутившись среди милого сердцу любого творца уютного рабочего беспорядка, он уселся в кресло напротив картины. Хотя дыхание успокоилось и сердце уже не трепыхалось, отчаянно пытаясь вырваться из ставшей вдруг тесной грудной клетки, Кирилл едва ли мог назвать свое состояние спокойным.
   Реализм сна представлялся просто... нереальным. Выщербленная скалистая стенка стояла перед глазами в мельчайших подробностях, а отчаянный удар сердца, выкинувший его из пучины кошмара, казался отзвуком столкновения. Словно стихающее эхо, он раз за разом возвращался в его смятенный разум, не обещая сонного рассвета.
   Не в силах совладать с собой, Кирилл встал и несколько раз прошелся по комнате взад - вперед. Потом остановился у окна, открыл его и, усевшись на подоконник, некоторое время смотрел в ночь, безраздельно властвовавшую над миром и не собиравшуюся пока сдаваться ранним сумеркам. Было душновато. Вдалеке небесная линия прихотливо ломалась, выдавая тучи, нависшие над морем в немой угрозе.
   Он никогда не верил снам. Не верил, полагая, что вещий сон, сон в руку и тому подобное - полнейшая галиматья, которой забивают себе голову люди, которым просто нечего делать. Из ни чего ничего не появится. В этом он был уверен. Однако...
   Кирилл покачал головой. Однако тут все обстояло несколько иначе. Как ни крути, но данная... галлюцинация имела слишком реальную основу, чтобы ее можно было игнорировать, апеллируя к собственному неверию. Как говорит дядя Слава - знает кошка, чью сметанку сожрала! Знает...
   Неуверенно хмыкнув, он отошел от окна и остановился перед мольбертом. Может поработать? С одной стороны - время не очень подходящее, с другой - лучшего способа "переключить" мозги он не знал.
   С этой мыслью, Кирилл уже хотел взяться за кисть, но передумал и просто засмотрелся на картину, чувствуя, как соприкосновение с холстом оттесняет все посторонние мысли. Это ощущение давно было знакомо ему, однако именно сейчас он переживал его особенно остро. Эта женщина в потоке лунного света гипнотизировала его и с каждым днем сила, притягательность, необоримость ее магнетизма только возрастала.
   Уже не раз ему вспомнился полуночный разговор с Леной о призрачности, иллюзорности вдохновения - этого вечного спутника любого художника. Кирилл вспоминал как доказывал ей, что трудно найти товарища менее надежного, каждую секунду норовящего поманить, соблазнить, одурманить тебя сказочным миражом грядущего шедевра и... ускользнуть, едва ты отправишься на призыв. И говорил он об этом совершенно искренне, с твердой убеждённостью в своей правоте.
   И вот его убеждённость дала трещину. Найдя, подобрав, выстрадав наконец-то идею в полной мере олицетворяющую Лену, ту самую Лену, оставшуюся в покинутой им постели, он впервые в жизни столкнулся с тем, что каждый день, проведенный за работой, не отдаляет от него вдохновение, а, напротив, приближает его! Впервые в жизни он видел, как вдохновение не растворяется в рутине ежедневной работы, а, напротив, прибывает с каждым новым взмахом кисти, каждым законченным элементом композиции. Впервые этот призрачный и неверный спутник, предстал перед ним не как сиюсекундная, пусть и яркая вспышка, а как костер, уверенно и ясно пылающий где-то впереди, куда он стремился каждый день и каждый час, проведенный у мольберта...
   Это действительно было впервые и новизна ощущений, волей-неволей подталкивала его к мысли, что он, возможно, вышел на качественно новый уровень, связанный даже не с техникой письма, а взаимоотношениями с тонкой материей, неведомой людям, не просиживавшим ночи напролет перед холстом или листом бумаги в ожидании высшего прикосновения...
   А может ему, наконец-то удалось создать то, чему он даже не мог дать точного определения?
   И не он один...
   Кирилл смотрел на картину, припоминая слова своего профессора из Академии: "Шедевром можно назвать такую работу где поверх девяноста девяти процентов авторского замысла, основной сюжетной и композиционной линии, лежит один процент избыточности, не поддающейся расшифровке смысловой нагрузки. Избыточность венчает шедевр, изобличая мастера, виртуоза, создавшего полотно, безапелляционно отсекая его от массы ремесленников, у которых за женской улыбкой не лежит ничего помимо женской улыбки, а за равносторонним прямоугольником, выполненным черной краской нет ничего помимо равностороннего прямоугольника, выполненного черной краской. Именно избыточность, артистичность работы, а не техническое совершенство, чисто механическое мастерство превращают ее в шедевр. Артистичность же, - товар редкий, эксклюзивный. Научить ей, или хотя бы доходчиво растолковать природу ее происхождения необычайно сложно. Вот почему из стен и нашей Академии и прочих подобных заведений выходит мизерный процент гениев, хотя техника письма всем вам ставится на высочайшем уровне".
   Избыточность...
   Да, именно избыточность, думал Кирилл всматриваясь в холст с полутемной комнатой, сумеречной по краям и приобретающей четкие очертания ближе к центру, где на залитой нереально ярким и пронзительным лунным светом софе лежала обнаженная женщина.
   Головка ее покоилась на маленькой, обшитой бахромой подушечке, под которой, в свою очередь, лежала левая рука, до самого локтя скрытая светлыми локонами. Другая рука, напротив, сбегала вниз по телу, дальняя, правая часть которого, была поднята чуть выше левой легким взлетом плеча. Изгибаясь в локте, рука пересекала живот и заканчивалась у левого бедра широким веером разомкнутых пальцев. Крохотная точечка пупка едва заметно проступала из-под нее. Правая нога сгибалась в колене под прямым углом, а левая была лишь слегка приподнята, отчего лобок, вернее даже не сам лобок как таковой, а скорее его тень, намек на него, призрачно-тонкой, темной полоской обозначал излет животика. Скомканное темно-бордовое покрывало обтекало фигуру женщины, придавая ей завершенность...
   Кирилл судорожно вздохнул, сообразив, вдруг, что совершенно забыл о необходимости дышать, засмотревшись на картину. Черт возьми, ну что, что может быть банальнее обнаженной женщины, возлежащей на софе, тахте, диване, кровати или кушетке?! Пожалуй, только яблоки с грушами, возлежащие на столе, серванте или подоконнике!
   Он испытывал необъяснимое, если не сказать - пугающее чувство прикосновения к неизведанному. Ему много раз доводилось ухватывать избыточность на картинах других мастеров, ну то есть - на картинах мастеров; улавливать некую мысль, лежащую поверх полотна, переданную не напрямую, но посредствам сложного коллажа, когда отдельные фрагменты и штрихи образуют одновременно и простой, ясный, физический образ, сюжет холста и нечто такое, что выбивается из сюжета, поднимается над ним, а то и просто противоречит ему. Черт возьми, да одна "Джоконда" чего стоит!
   Но это у других...
   Собственное творчество ему таких сюрпризов пока не преподносило. Кирилл всегда полагал, что он - нормальный, небесталанный художник средней руки и, пройдя соответствующую выучку, сможет зарабатывать на жизнь этим ремеслом. И, возможно, даже станет широко известным в узких кругах ценителей современной живописи. И не более.
   А оказалось-то, он - настоящий гений, способный сотворить подлинный шедевр, произведение, перешагнувшее понимание самого автора! Кирилл покачал головой, не будучи в состоянии поверить этой очевидной и совершенно бесспорной мысли.
   Но как же ей не верить, если женщину лежащую на софе переполняла такая избыточность, что холст просто не вмещал ее! Избыточность была готова выплеснуться через край картины или же разорвать саму картину на части. Елена выглядела настолько живой, что, казалось, каждый миг могла повернуть голову или чуть-чуть сдвинуть левую ножку, которую, верно, не слишком-то удобно было держать в таком положении. А эта рука, небрежно (аккуратно?) уложенная поверх живота. Да, она была совершенна! Да, это была лучшая женская рука сотворенная им! Но откуда в ней столько жизни?! Откуда, при всем ее техническом совершенстве, это странное ощущение следующего момента? Ощущение того, что мгновение спустя она дрогнет и тонкие, длинные пальцы наискось скользнут по животу, приласкав его невесомым взмахом.
   А эти глаза? Эти странные глаза, которые он увидел всего раз, но, несмотря на это, смог перенести на холст. Устремленные вверх и лишь немного развернутые к зрителю, они, тем не менее, не смотрели ни вверх, ни на зрителя. Нет, как и тогда, две недели назад, взгляд Елены был устремлен внутрь нее самой. Она словно разглядывала нечто принадлежащее только ей одной, недоступное пока остальным. И в этом самоуглублении, в этой отрешенности от окружающего мира, в этом не поддающемся расшифровке взгляде было нечто грозное и пугающее.
   Нас ведь всегда пугает то, чего мы не понимаем, подумал Кирилл, делая шаг назад.
   Отойдя к двери, он некоторое время стоял, не в силах разлучить свой взгляд со взглядом Елены, а потом выключил свет и вышел в коридор. Он хотел уже направиться в спальню, но потом, спустился вниз, в библиотеку, подошел к бару и наполнив рюмочку, вернулся в свою мастерскую.
   Положив руку на выключатель, он замер, переживая мгновения ставшего уже привычным страха. Раз за разом, днем или ночью входя сюда, он боялся, что однажды не увидит на холсте Елену. Что какой-то новый штрих или замысловатая игра светотени убьет ту самую, неописуемо живую и фантастически избыточную женщину, которую он видел в прошлый раз.
   И раз за разом преодолевал этот страх...
   Люстра вспыхнула, и глаза Кирилла тут же встретились с отсутствующим, уходящим внутрь себя взглядом Елены Прекрасной.
   Все было здесь. Ничто никуда не ушло.
   Он вздохнул и торжественно, словно перекрестившись, поднял рюмку и выпил. Приложив ко рту ладонь тыльной стороной, переждал горький выдох и снова вздохнул с облегчением и радостью. Восторг от осознания собственной гениальности и причастности к сонму бессмертных теплой волной раскатился по всему телу, а после невесомым воздушным шариком поднялся в голову, сообщив невесомость и легкость всему его существу.
   Бросив последний взгляд на портрет, Кирилл выключил свет и закрыл дверь.
   Вот ведь, блин, как оно бывает-то, размышлял он, направляясь в спальню, живешь себе и живешь целых двадцать пять лет, по миру носишься, не щадишь себя, башку свою под пули подставляешь, а потом, бац! и обнаруживаешь вдруг, что ты - второй Микеланджело! А то и вовсе - Леонардо да Винчи...

*

  
   -Слушай, Петрович, а куда это "Мерседес" наш подевался?
   -"Мерседес"? - переспросил Федор, возвращая на место мерный щуп уровня масла.
   -Ага. - сказал Кирилл. - Третий день его не вижу.
   -А "Мерседес" я в Симферополь, на станцию техобслуживания отогнал. - водитель-садовник удовлетворенно захлопнул капот "Ленд Ровера".
   -Сломался, что ли?
   -Да вроде того. Хозяйка сказала - подвеска задняя загрохотала ни с того ни с сего. Ну, я прокатился - действительно грохочет, зараза.
   -А чего с ней такое? - спросил Кирилл.
   -А это я без понятия. Без понятия. - Петрович, обтиравший руки ветошью, пожал плечами. - "Мерседес" мне хозяин трогать не разрешает... ну, то есть, - копаться в нем не разрешает. Больно уж дорогая игрушка. Это вот с этим агрегатом, - он кивнул на внедорожник, подпиравший высокой крышей потолок, - я что хочу, то и делаю, а в "Мерседесе" мне только спустившее колесо да опустевший бачок стеклоомывателя по зубам. Со всем остальным - в Симферополь, на станцию техобслуживания. Там же ж одной электроники под капотом - полцентнера. С такой техникой самодеятельность недопустима.
   -Ясно.
   -А зачем тебе "Мерседес"?
   -Да хозяйку хотел прокатить...
   -Так англичанина бери как всегда! На кой тебе немец-то?
   -Да хотелось... с ветерком. К морю-то сегодня всяко не поедем...
   -Да, море нынче лютует. - кивнул Петрович и снова пожал плечами: - Однако извиняй, ничем помочь не могу! "Мерседес" в ремонте.
   -Ладно. - махнул рукой Кирилл. - Возьмем англичанина, как всегда.
   И, отворив дверцу внедорожника, полез внутрь. Да, небольшое, но - огорчение. Что ни говори, а "Мерседеса" жаль. "Ленд Ровер", безусловно, машина серьезная, породистая и гонять на нем по диким пляжам и степным грунтовкам - занятие исключительно интересное. Если не сказать - эстетическое. Однако своя, неповторимая эстетика есть и в том, чтобы нестись в спортивном купе по горному серпантину, змеиными петлями залёгшему над морским обрывом, жестко, бескомпромиссно прожигая поворот за поворотом, захлебываясь адреналином на внешних виражах, когда кажется, что еще немного и колеса оторвутся от асфальта, а машина заскользит брюхом по небесной синеве, разбрызгивая во все стороны снежные хлопья облаков.
   И лишиться этого удовольствия было вдвойне досаднее, зная, что помесить грязь на пересеченной местности можно и под Питером, а вот когда еще в Крым попадешь - неизвестно. Они с Леной давно уже пересели на "Ленд Ровер", лучше приспособленный для путешествий по диким, заповедным уголкам побережья, привлекательным с точки зрения пленэров. А "Мерседес" тем временем пылился в гараже. И вот именно тогда, когда он оказался нужен...
   ...Природа сдержала свое обещание: тучи, почти неделю маячившие на горизонте, то, проваливаясь за него, то, напротив, накатываясь на берег, разрешились-таки нынешней ночью штормом средней силы. Он подкрался в самый глухой час полуночи, словно вражеский диверсант, улучив момент, когда часовые спали, и обрушился на пустынные пляжи и улицы Коктебеля.
   В спальне оглушительно хлопнуло открытое окно, заставив Кирилла с Леной испуганно вскинуться на постели. В небе перекатывались грозовые раскаты, а в саду, отчаянно скрипя, будто жалуясь на свою судьбу, гнулись и мотались из стороны в сторону деревья.
   Израсходовав к утру изрядную долю своей ярости, шторм постепенно пошел на убыль, однако волны, разведенные им, были все еще слишком сильны, чтобы кто-нибудь осмелился выбраться на пляж. Да и небо, задернутое плотной завесой туч, оставалось серым, без малейшей надежды на проблеск солнца...
   ...-Все, кончилась, видать, погода. - поделился Кирилл своими опасениями с Федором, спустившись после завтрака в гараж. - Теперь, пожалуй, надолго заштормит. Как полагаешь?
   -В августе-то? - усомнился водитель-садовник. - Вряд ли. Вот кабы сейчас октябрь на дворе стоял, я бы, пожалуй, с тобой согласился. А в августе - вряд ли. Августовские шторма это - не шторма. Так... пипснуло и успокоилось...
   -Пипснуло? - переспросил Кирилл.
   -Ага. - подтвердил Федор, придирчиво изучавший вопрос наличия-отсутствия масла в двигателе "Ленд Ровера". - Пипснуло и успокоилось.
   -Ну-ну! - улыбнулся Кирилл, осматриваясь в гараже.
   -Слушай, Петрович, а куда это "Мерседес" наш подевался?
   -"Мерседес"? - переспросил Федор, возвращая на место мерный щуп уровня масла.
   -Ага. - сказал Кирилл. - Третий день его не вижу...
   ...Не то чтобы ему так уж сильно был нужен этот "Мерседес". Просто Лена...
   Она уже который день жаловалась на одолевавшую ее скуку. Кирилл, по ее словам, как забивался с раннего утра в свою мастерскую, так и вылезал оттуда только к ужину. Свои же обязанности кавалера он полностью игнорировал. Равно как и даму, которую обязан был развлекать.
   Нельзя сказать, что все обстояло именно так, однако львиная доля истины в этом утверждении имелась. Работа над полотном полностью захватила живописца. Кирилл давно уже не испытывал такого творческого азарта. Впрочем... если уж быть предельно честным - ТАКОГО творческого азарта он не испытывал вообще никогда! Никогда еще ему не доводилось испытывать такой жажды, такой тяги к холсту, с которыми было просто не совладать. Он действительно был готов стоять у мольберта круглые сутки напролет, позабыв про сон и еду. Лишь о Лене, о ее изумительных ласках, о сплетении тел в полночной тишине, он забыть не мог. Его ночи принадлежали только ей.
   Но этого Лене было мало. Уже несколько дней она настойчиво уговаривала его тряхнуть стариной: забраться на машине в какую-нибудь глушь, пройтись по морскому берегу, поваляться на диком пляже. Понырять, в конце концов!
   Поначалу Кирилл лишь усердно кормил ее "завтраками", искренне надеясь, что через пару - тройку дней напряжение, острота его творческого голода пойдут на спад, и он сможет отвлечься от работы. Но напряжение не спадало и творческий голод не иссякал. Холст по-прежнему безраздельно властвовал над ним, занимая все мысли. Ну а Лена... Лена никуда не денется. По крайней мере, в ближайшее время.
   И все же игнорировать ее до бесконечности было невозможно. Настроение женщины, игривое и легкое в начале, постепенно смещалось в минорную сторону. Она словно стала сожалеть о содеянном, по мере того как угасала страсть. Хотя, с другой стороны, если бы сожалела, давным-давно, пожалуй, дала бы ему отставку? Как говорится: хозяин - барин. Сожалеешь - чего ж тогда каждый вечер в постель ложишься?
   Но, так или иначе, а Лена день ото дня теряла свою беззаботную веселость, становясь все более задумчивой и грустной. И это не могло не вызывать у Кирилла уколов совести. Увлекшись работой, он действительно перестал уделять ей достаточно внимания. Правда, при этом он реально ощущал как... количество внимания перетекает в качество: даже будучи утомленным многочасовой трудовой вахтой у мольберта, он как на крыльях летел в спальню Лены и не засыпал до тех пор, пока не чувствовал, что женщина довольна им так, как только может быть женщина довольна мужчиной. Никакая усталость не могла помешать ему в полной мере насладиться совершенным телом его натурщицы.
   Она ценила это, находя для него новые слова нежности и новые, неизведанные доселе ласки, но днем снова начинала упрекать в том, что он отдает предпочтение работе с портретом, а не общению с оригиналом.
   И возразить ей, увы, было нечего.
   Сознавая это, Кирилл дал себе обещание в ближайшее время, как только появится настроение, выбраться с Леной на прогулку...
   Шторм грянул как нельзя более кстати. Последние несколько дней Лена ходила совершенно потерянная, окончательно, видимо, отчаявшись вернуть его внимание. А нужное настроение все никак не появлялось, вследствие чего все его обещания грозили так и остаться обещаниями. Но непогода заставила Кирилла пересмотреть планы. Сколь бы сильно творческий процесс ни захватил его, но упускать возможность увидеть разгневанное, штормящее море нельзя было ни в коем случае.
   Потому что увидеть такое можно вообще один раз в жизни.
   А то и вовсе - ни разу. Ввиду чего...
   Ввиду чего стоит хотя бы на время отвлечься от мольберта и выполнить данное Лене обещание, думал Кирилл, стоя перед окном своей комнаты и глядя на неопрятные клочья серых туч, несущиеся со стороны моря на бреющей высоте и напарывающиеся на колючую вершину Карадага.
   Тем более что выполнять обещания - хорошая манера.
   С такими мыслями он спустился в столовую к завтраку и, обрадовав Лену, направился после трапезы в гараж с намерением выгнать оттуда спорткупе, потому что внедорожник им был сегодня совершенно ни к чему.
   Однако судьба и Федор Петрович распорядились иначе...

*

  
   -Да уж, судьба! - рассмеялась Лена. - А были б на "Мерседесе" нипочем сюда не забрались бы!
   -Пожалуй. - согласился Кирилл, чувствуя как ветер покачивает его, заставляя напрягать мышцы, удерживая равновесие.
   Он стоял над обрывом. Прямо из под его ног убегал вниз, к морю, щербатый каменистый склон, неровный, покрытый кривыми, зазубренными гниловатыми базальтовыми клыками. Вершина Карадага возвышалась за его спиной настолько близко, что казалось: до нее можно дотронуться рукой. Равно как и до низкого, стремительно скользящего над самой головой неба.
   Поверхность моря, лежавшая ужасно далеко, под ногами Кирилла, представлялась ему чем-то вроде огромного свинцово-серого холста, покрытого короткими, отрывистыми белыми штрихами. Мощные, разгулявшиеся волны все несли и несли к берегу белые хлопья. Как будто там, за горизонтом, пошел на дно танкер с пеной и теперь она медленно вытекала наружу и стремилась к берегу, чтобы нарушить его девственную, первозданную чистоту. Жаль сама береговая линия, украшенная аркой Золотых Ворот, отсюда не просматривалась, скрытая скальным массивом обрыва. А то можно было бы посмотреть - сколько пены уже нанесло...
   ...Сев в машину и выехав за ворота, они с Леной провели некоторое время в раздумье: куда бы им направиться.
   -Слушай, а поехали на Карадаг? - предложила она, после того как Кирилл отверг несколько мест, не подходящих с его точки зрения для того, чтобы в полной мере насладиться зрелищем разбушевавшейся стихии.
   -На Карадаг? - задумался он.
   Карадаг - это интересная мысль. Проведя в Коктебеле больше месяца, Кирилл едва ли не каждый день сожалел, что так и не выкроил времени подняться на вершину пусть и не самой высокой, но уж точно самой экзотической горы Тавриды.
   Которая, помимо всего прочего, возвышалась прямо за его окном.
   Ну что ж, вот он - подходящий момент. И машина подходящая. На "Мерседесе" с его крошечным дорожным просветом, предназначенным исключительно для гонок по асфальту, нечего было бы и думать отправиться на извилистые грунтовые дорожки горного заповедника, а "Ленд Роверу" любые горы по плечу.
   -А поехали. - решил он, поворачивая вверх, прочь от моря...
   ...На самую вершину, они, понятное дело, не взобрались, но поднялись высоко. Потом оставили машину и направились далее пешком по узкой тропинке.
   Пешком, конечно, можно было взобраться и на самый верх, однако заниматься скалолазанием при таком ветре им показалось излишним. Да и зачем? Отсюда, из-под вершины, и так открывался фантастический вид на разгулявшееся море. Пятьсот метров высоты открывали широкую круговую перспективу и, в то же время, не стирали мелкие детали морского пейзажа, не превращали его в монотонную, серую равнину, лежащую где-то далеко под ногами, на запредельной глубине.
   Да, смотреть на это штормовое великолепие с вершины Ай-Петри было бы гораздо скучнее, подумал Кирилл, останавливаясь в разумной близости от края обрыва. Лена, утомленная подъемом, опустилась на камень за его спиной.
   Ненастное, свинцово-серое море расстилалось перед ним на огромном расстоянии, от низкого, длинного мыса Киик-Атлама на востоке до высокого, массивного мыса Меганом на западе. Ветер, уже смиривший свою ярость, продолжал, тем не менее, гнать к берегу неугомонные волны с высокими, белопенными гребнями. Кирилл смотрел на эти гребни, думая об их схожести со скалами и утесами, окружавшими сейчас их. Казалось, это гигантская волна грянула со всей силы о берег и, разбившись об него, взметнулась к небу. Да так и окаменела в апогее своего взлета. Вздыбленный в древние времена подземным огнем, базальт застыл в самых причудливых формах. Тысячелетняя работа ветра еще больше усугубила, подчеркнула эту причудливость, поражая воображение фантастической, гротесковой пластикой изгибов и трещин, чередованием скальных клыков и бездонных провалов.
   -Сильное место. - сказал он.
   Лена промолчала.
   Он обернулся к ней и понял, что она сейчас далеко. И от него и от этой фантастически красивой вершины. Взор женщины лишь казался обращенным к горизонту, а на самом деле отражался от него и снова уходил внутрь нее.
   Долгожданная прогулка не смогла полностью освободить ее от задумчивости и отрешенности, владевших ею уже не первый день. Кирилл смотрел на Лену, пытаясь понять: в чем же причина такого странного состояния. Проблемы? Неприятности? Да нет, не похоже. За несколько недель, проведенных здесь он успел достаточно изучить свою... натурщицу. Он знал как она улыбается, когда дарит ему прощальный, полусонный поцелуй в сумраке спальни. И как улыбается, открывая глаза навстречу новому дню. Знал как она смеется, перебрасываясь шутками с Марией за завтраком. И как нарочито, шутливо гневается, отчитывая Петровича за небрежно обстриженные кусты в саду. Знал как она грустит, часами позируя ему. И как печалится, глядя в морскую даль...
   Но здесь явно было что-то другое. Что?
   -Пашка не звонил?
   -Паша? - Лена вздрогнула, как от неожиданного прикосновения и оторвалась, наконец, от моря, плескавшегося внутри нее. - Звонил. Вчера еще...
   -А... - Кирилл в свою очередь, напротив, отвернулся. - Ну и что сказал?
   -Сказал, через три дня возвращается.
   -Через три дня? Послезавтра?
   -Да.
   -Понятно. - Кирилл кивнул.
   Может и в самом деле - понятно? Он возвращается, а она... А, в самом деле, - что она? Сожалеет или... радуется? Ха, вот парадокс-то: и в том и в ином случае она должна и радоваться и огорчаться одновременно! Если сожалеет об их связи, то должна, пожалуй, радоваться, что скоро все закончится. И наоборот. Да, парадокс.
   Он обернулся к Лене. А может... Может это - тот самый случай, когда лучше спросить? Просто, в лоб, без экивоков, задать вопрос и получить ответ. Или - не получить. Что, при известных обстоятельствах, тоже можно считать ответом...
   -А ты, как видно, не очень-то этому и рада? - спросил он.
   -Чему? - нет, Лена сегодня решительно не желала держать в руках нить разговора!
   -Ну... тому, что Пашка возвращается.
   -Почему - не рада? - пожала она плечами. - Очень даже рада.
   -Да? - позволил себе усомниться Кирилл. - Что-то не заметно.
   -Ты о чем? - не поняла она.
   -О том, что никаких признаков радости у тебя и близко нет. Который день уже ходишь... как в воду опущенная. Или просто... жалеешь?
   -Жалею? О чем?
   Кирилл помедлил, силясь понять - играет она или же искренне не понимает: о чем ей жалеть?
   -О Тарханкуте. - промолвил он, наконец, так и не одолев ребус. - Ну и обо всем остальном, конечно же...
   -Я тебя умоляю! - взмах ее руки был настолько убедителен, что Кирилл внутренне замер, сообразив, что направление, вектор его мысли, оказался ошибочным. - Мне не о чем жалеть! Это время... этот месяц, что мы провели с тобой, это... - она остановилась, не находя, очевидно, нужных слов. - Тут другое. - покачала она головой, так и не найдя их.
   -Другое?
   -Да, другое. Понимаешь... - она приложила ладонь ко лбу, словно пытаясь усмирить круговорот мыслей. - Понимаешь, просто я окончательно запуталась.
   -Запуталась?
   -Да, Кирилл, запуталась. Понимаешь... совсем еще недавно мне казалось, что наш с тобой... что это - временно. Мимолетное увлечение, а когда вернется Паша... - она пожала плечами. - Когда вернется Паша от этого не останется и следа, но сейчас мне уже кажется, что... я начинаю забывать его. И это...
   -И это? - подстегнул ее Кирилл.
   -И это мне не нравится. Я не ожидала от себя подобного непостоянства. Мне не нравится такая переменчивость. - закончила Лена, взглянув на него.
   Кирилл покачал головой:
   -Чепуха! Ничего ты не забываешь! Ты научилась жить без него, вот и все. Но это не значит, что ты его забыла. Что же касается непостоянства и переменчивости... Что тебе на это сказать? Непостоянство и переменчивость - извечные спутники, сопровождающие нас еще до рождения. Ну, посуди сама: зачинают нас, как правило, в удовольствии, рожают, обычно, в муках и так вот всю жизнь от удовольствия к мукам и обратно мы и перемещаемся. Сперва идет непродолжительная пора безоблачного детства и тебе хорошо. Но потом ты идешь в школу, где тебя начинают пичкать массой полезных, но крайне скучных знаний и тебе плохо. А потом ты заканчиваешь школу и тебе опять хорошо. Но потом тебе нужно сдавать экзамены в институт и тебе снова плохо. А потом ты все-таки поступаешь в институт, и наступает время подлинного кайфа. И ты кайфуешь до тех пор, пока тебя не выгоняют из института и не забирают в армию, где ты становишься духом и тебе снова плохо. Но потом ты становишься дедушкой и тебе опять хорошо. А потом тебя отправляют в горячую точку и тебе снова плохо. Но потом ты демобилизуешься и тебе опять хорошо. А, демобилизовавшись, ты тут же напиваешься и тебе снова плохо. Но потом ты возвращаешься домой и тебе опять хорошо. А потом ты узнаешь, что твоя девушка давно уже свинтила к другому и ты опять напиваешься и тебе совсем уже плохо. Но потом ты встречаешь другую, гораздо более интересную, девушку и тебе совсем уже хорошо. И вот так всю жизнь!
   -Забавно! - Лена от души рассмеялась и попыталась поддержать его в построении философской модели жизни. - А потом оказывается, что ты, как честный человек обязан жениться на этой девушке и тебе снова плохо. А потом вас становится трое и тебе опять хорошо. А потом ребенок сутками не дает вам спать и тебе снова плохо. Так?
   -Ну, не знаю, Лен! Не знаю. - покачал головой Кирилл. - Так далеко я по жизни еще не заглядывал. Может быть, так оно и есть. Единственно только...
   Он прервался, пристально взглянув на женщину.
   -Единственно только не припоминаю, когда это я тебе говорил, что я - честный человек?
   -Ты, знаешь, я почему-то сама так решила! - ответила она, рассмеявшись.
   -Ах, сама! Ну, сама - это другое дело. Но я тебе этого точно не говорил?
   -Нет! Не говорил. Слушай, и как это только у тебя получается сначала сделать хохму из какой угодно болезненной проблемы, а потом эту же хохму превратить в философскую притчу, а?
   -Тут, Лен, все дело в мозгах. - пожал плечами Кирилл. - Точнее в их устройстве. Понимаешь, у нас, мужиков, в голове всего-то две извилины - выпить да закусить - раз, и с кем бы переспать - два. А любой механизм, чем проще - тем надежнее. Это мировой закон. Взять, например, автомат Калашникова. Не будучи лишенным, известных недостатков, он в то же время является абсолютным лидером по простоте, а стало быть, и надежности. И на этом основании законно занимает высшую ступень пьедестала. Вот так и мужские мозги. Да, они не идеальны, но в силу своей простоты и надежности стоят несравненно выше женских, при всех их достоинствах излишне переусложненных. При таких-то мозгах, что хохмы сочинять, что притчи - дело плевое!
   -Значит - как автомат Калашникова, да?
   -Точно! Простые и надежные. Устойчивые к непостоянству и переменчивости, без чего общение с противоположным полом не представляется возможным.
   Лена снова рассмеялась и спросила: причисляет ли он и ее к числу непостоянных и переменчивых особ?
   Кирилл ответил, что она слишком хорошо маскируется, чтобы можно было сразу это понять.
   -Все возможно! - прибавил он, довольный тем, что ему удалось хоть немного растормошить спутницу, отбросившую, как будто, невеселые мысли.
   Лена кивнула и, встав с камня, подошла к нему. Кирилл обнял ее за талию, и они несколько минут стояли над обрывом, наслаждаясь безмолвием своего объятия.
   Ветер слабел, но разошедшееся море не собиралось смирять свой натиск.
   -Пойдем? - спросила Лена.
   -Пойдем. - согласился Кирилл.
   Они начали спускаться вниз по тропинке, вившейся по склону горы. Перед тем как обогнуть скальный уступ, который должен был скрыть от них море, Кирилл обернулся. Далеко-далеко, у самого горизонта, в плотной завесе туч блеснула прореха и длинные, тонкие стрелы полуденного солнца вонзились в волнующуюся свинцовую поверхность...

*

  
   Да, Викентий Максимович определенно был прав, утверждая, что луна - несравненно более тонкая материя, и с ее призрачным сиянием нужно обращаться куда деликатнее, нежели с прямолинейным и бескомпромиссным солнцем. Иначе ничего не получится.
   Кирилл оторвался от портрета, встал и, выключив свет, подошел к окну.
   Нет, пока что - глухо. Ветер старался как мог, разгоняя тучи, однако небосвод оставался беспросветно-мрачным и низким. Яркая, праздничная иллюминация вечерней набережной, над безудержным весельем которой были не властны никакие природные катаклизмы, отражалась от нижнего края облачного покрова, прочерчивая его изломанный, лохматый контур.
   Ущербная Луна, парившая где-то поверх туч, не выдавала своего присутствия ни единым проблеском. Хотя, нетрудно предположить, что она, уподобляясь людям, наверно точно так же озаряла непроницаемую облачную завесу с обратной стороны...
   Сюжет? Сюжет.
   Кирилл усмехнулся и обернулся к своей постели. На ней ворохом валялись его вещи, которые целый месяц лень было определить на место. С ношенными, да так и не отданными в стирку тряпками соседствовали чистые рисовальные принадлежности. Заручившись согласием Лены на то, что она не станет подглядывать за его работой, он, помимо этого, попросил Марию не убирать комнату, сославшись на рабочий беспорядок, создававший в импровизированной мастерской правильную ауру, без которой ни один нормальный творец не может поймать правильное, рабочее настроение. Ввиду чего последние две недели, пока он, не покладая рук трудился над полотном, в его комнату никто не наведывался и порядка в ней не наводил.
   Однако, хочешь - не хочешь, а этот рабочий беспорядок придется ликвидировать...
   ...Спустившись с Карадага, они вернулись в Коктебель и, добравшись до пляжа, побродили по нему, высматривая: не выбросило ли разгулявшееся море на берег бутылку с запиской, брошенной в волны каким-нибудь бедолагой, погибающим на необитаемом острове. Часа с небольшим вполне хватило чтобы убедиться - бутылок (особенно пластиковых) люди-скоты бросают в море предостаточно, только вот содержание их, как правило, гораздо более прозаично: недопитое пиво, недокуренные бычки и прочие отходы человеческой жизнедеятельности. Окончательно разочаровавшись в роде людском и нагуляв хороший аппетит, Кирилл с Леной отправились обедать в шашлычную Ахмета.
   Отсюда, с самой границы утихающего шторма, открывался не менее интересный вид, нежели с вершины горы. Взволнованная поверхность моря напоминала кухонную терку с зубчиками белых гребешков. Порывы стихающего ветра и сильные, ритмичные удары крутого прибоя создавали особую атмосферу на маленькой, открытой веранде шашлычной, заставляя то повышать голос, то подхватывать норовящую упорхнуть салфетку.
   Кирилл взял к шашлыку красного столового вина, а Лена - гранатового сока.
   В последнее время она прилежно отправляла обязанности гостеприимной хозяйки и водителя. Да и дома почти не прикасалась к вину.
   Даже этой ночью, до удара шторма, когда они, разгоряченные и немного утомленные безбрежностью своего счастья, отдыхали, прислушиваясь как августовский ветерок, напоенный ароматами степи и леса, моря и гор, бродит по саду, натыкаясь на деревья и долго выпутываясь из ветвей, и Кирилл открыл шампанское, Лена отказалась.
   -Попробуй. - она протянула ему сок. - Так даже вкуснее.
   Кирилл попробовал, одобрил изысканное сочетание, но потом вернулся-таки к "Массандре".
   Славно закусив и потрепавшись о всевозможных пустяках, они поблагодарили Ахмета и направились домой.
   По пути, правда, Лена притормозила возле аптеки и, заглянув в нее, вернулась с упаковкой женских гигиенических средств.
   -Месяц! - немного смущенно пожала она плечами, торопливо пряча упаковку в бардачок.
   -Бывает. - понимающе кивнул Кирилл, подумав, что совпадение этого самого... месяца с возвращением Паши может обернуться для него самого не лучшим образом.
   И ведь как в воду глядел.
   Вечером, когда они уже поднялись из гостиной наверх, Лена остановилась возле двери в свою спальню и, замявшись, спросила:
   -Слушай, а может быть ты... ляжешь сегодня у себя? А то Паша вот-вот вернется, да и вообще...
   -И вообще? - уточнил Кирилл, поняв, что опасения его сбылись.
   -Ну... милый... я же не виновата! - улыбнулась она, разведя руками. - Природа...
   -Ага. - согласился Кирилл. - С природой не поспоришь.
   Потом стиснул ладонями ее плечи и, крепко обняв женщину, требовательно прильнул к ее губам.
   Лена сопротивлялась всего мгновение, а потом ответила ему и они долго стояли, слившись в объятиях...
   ...Он отвернулся от захламленной постели и снова посмотрел в окно. Море, не освещенное ни Луной, ни звездами, оправдывало свое название, будучи беспросветно-черным.
   Некоторое время Кирилл упражнял глаза, пытаясь найти, определить, угадать линию горизонта, но потом бросил это безнадежное занятие и, прижавшись виском к оконной раме, начал вспоминать...
   Ныряли чайки в хлябь морскую
   Клубились тучи. Я смотрел,
   Как солнце мечет в зыбь стальную
   Алмазные потоки стрел.
  

Глава IX

  
   Будем мы сражаться в поле
   На равнине будем биться!
   На дворе ведь кровь красива,
   На открытом месте лучше,
   На снегу еще прекрасней.
  
   -...Квартировались мы как-то в небольшом селении, расположенном, как водится в тех местах, на донышке неглубокого ущелья. Скорее даже не ущелья, а так -распадка. Кругом красота: зеленые склоны, черные хребты и белые шапочки гор. Одним словом - загляденье. Да и население, порядком уставшее к тому времени от вольностей джигитов относилось к нам вполне лояльно. Одним словом - живи и радуйся. Что мы, в общем-то, и делали.
   Но, в семье, как правило, - не без урода. Долго ли коротко ли, а объявилась в окрестностях некая личность, относившаяся к нам не вполне лояльно. И была сия личность вооружена ни много, ни мало - снайперской винтовкой, хотя по причинам вполне объяснимым на высокое звание снайпера не претендовала. И принялась эта личность использовать свою винтовку самым пошлым образом - по нашим ребятам палить. Повадился к нашему скромному гарнизону приползать по утрам один очень нескромный стрелок. С периодичностью день-два начались у нас подстрелы личного состава. И что примечательно - всегда в одно и тоже время. С самого раннего утра. Стоило только первому из наших бойцов проявиться во дворе, по нужде или же за дровами для кухни выйти, как ему тут же свинец прилетал. И все! Не больше одного выстрела! И обязательно - на первой зорьке. Складывалось впечатление, что стрелку к девяти утра по звонку на работе нужно быть, вот он и торопится, пренебрегая количеством стрельбы. Да и качеством - тоже. Не было в его стрельбе никакого качества, потому-то и снайпером его назвать язык не поворачивается. Из семи подстрелов только один имел летальный исход. Остальные закончились ранениями, но это, как ты, наверно, догадываешься, настроения нам тоже не подняло. Мерзкое у нас было настроение, чего уж там говорить. Крепко этот стрелок на психику давил. Вроде и знаешь, что так себе... снайпер, а все одно - стараешься по утрам голову в окнах не засвечивать и на двор без особой нужды не вылезать. А кто в данной ситуации крайним оказывается? Понятное дело - я. Кому же еще Жаворонка, как мы его прозвали, окоротить по силам? Теоретически - только мне.
   Но это - теоретически. А на практике продемонстрировал я себя в этой ситуации полным импотентом. По крайней мере, первое время ничего я с этим стрелком поделать не мог, сколько ни бился. Аж сам себе противен был! Гораздо более опытных стрелков успокаивал, а тут... как наваждение какое-то. Не идет охота и все. Хоть тресни! Осторожный подлец оказался. Близко к нашей базе не подползал. Бил издалека, со склона хребта, практически с предельного расстояния. Потому, видимо, и меткостью не удивлял.
   Впрочем, и мне похвастаться было нечем. Не мог я его поначалу вычислить. Горный склон, который он себе под стрельбище облюбовал, сплошь лесом покрыт. Огневых точек там можно было найти не один десяток и менять их каждый раз. Неделю подряд любовался я сказочной красоты восходами с крыши казармы, пытаясь засечь гнездышко Жаворонка. Да все без толку. Попробуй засечь одиночный выстрел на лесистом склоне площадью в несколько гектар! Дохлый номер! Да если бы и засек, что с того? Коль известно, что он не стреляет больше одного раза, стало быть, и задерживаться на огневой позиции никакого резона ему нет. Стало быть, и снять его там встречным выстрелом не удастся. Так-то вот. Пробовал я вместе с разведчиками устраивать засады на самом склоне. Жаворонок на это реагировал весьма чутко и на время затихал. Но поселиться там, на веки вечные мы, естественно, не могли, и стоило нам убраться восвояси, как гадская птичка опять начинала клевать нас. Длилось это почти две недели, пока, наконец, не прилетело самому ротному. Убить не убило, но плечо зацепило качественно.
   Оклемался старшой после перевязки, вызвал меня к себе и подробно, в выражениях, не использовавшихся ранее представительницами твоего, Лена, пола, объяснил, что у меня есть трое суток, чтобы поставить крест на Жаворонке. Если же этого не случится, то обойдется он со мной как с врагом народа. Формулировочка, как ты сама понимаешь - предельно конкретная и суровая.
   Словом, пришлось мне как следует призадуматься над своим будущим. Если уж за две недели мне не посчастливилось снять окаянную пташку стандартным приемом, то надеяться сделать это за три дня нечего и думать. Сижу я, получается, на крыше казармы, печалюсь. И не столько из-за угроз ротного, сколько по причине осознания собственной ущербности и законченного несовершенства. Сердцем чую - не снять мне Жаворонка за три дня! Никак не снять. Завтра - послезавтра опять, шакал, кого-нибудь подстрелит. А там и моя очередь подойдет. И ладно бы еще ни за что. Так ведь за дело! Что ты за снайпер, если собственных товарищей от паршивого дилетанта с нечищеной винтовкой защитить не можешь? Враг народа и есть, а не снайпер!
   Так, стало быть, и толку я воду в ступе, бичую сам себя. А как набичевался вдоволь, и заново взглянул на проблему, так и стало мне ясно, что имею я дело с элементарным уравнением с двумя неизвестными: местом и временем...
   -То есть? - не удержалась Елена, до сего момента слушавшая его не перебивая.
   -То есть Жаворонок стреляет всегда в одно и то же время, приблизительно с одного и того же направления. Так уж получается, что в это время и на этом месте мы ему регулярно мишени подставляем. По-другому не выходит. А если попробовать? Не успела мыслишка сия расцвести в полную силу, как помчался я с ней к своему взводному. Он, вполне ожидаемо, в восторг не пришел, но, взвесив все и проконсультировавшись с начальством, приказал перенести хозяйственные постройки на противоположную от казармы сторону. Сортир новый соорудили, дрова перебросали, ну и прочие пожитки, находившиеся на улице, туда перетащили. Ротный лично объяснил всем и каждому, в чем суть дела и настрого запретил по утрам высовываться на сторону, которую Жаворонок пристрелял.
   Ну а я, как обычно, прихватил своего напарника, бестолочь зеленую, забился с ночи в свое гнездышко на крыше казармы и стал ждать развития событий. Тут ведь вариантов-то - всего ничего. Два их, варианта. Либо Жаворонку придется изменить время стрельбы, выжидая пока кто-нибудь из наших засветится на пристрелянной им стороне. А кто-нибудь обязательно засветится, но не с раннего утра, когда он привык стрелять, а значительно позже. Либо ему придется изменить место огневой точки, перенести ее на противоположный склон ущелья. А этот склон совсем не такой как первый. Если тот отлогий и лесистый, то этот - крутой, оползневый, почти голый. В отличие от первого, где можно найти не один десяток огневых точек, качественно укрытых деревьями, на этом, в секторе, позволяющем вести огонь по нашей казарме, едва ли отыщутся три - четыре.
   Таким вот образом я и намеревался раскусить Жаворонка. Понять его психологию. Изучение психологии противника всегда увлекательное дело, а когда речь идет о снайпере - наиболее интеллектуальном, осторожном и, стало быть, опасном противнике, этот интерес становится просто колоссальным. Как поведет себя Жаворонок, не обнаружив в привычном месте и в привычное время очередную мишень? Выжидать станет или попробует подобраться с другой стороны? Жду.
   Первый день прошел тихо. Травинки нигде не шелохнулось. Второй тоже без подстрела обошелся. Точно - Жаворонок он и есть жаворонок! С утра не чирикнул - весь день молчать будет. Ну, думаю, коль так - на третье утро точно пташка отметится. Позвал я командира разведчиков и указал ему наиболее вероятные точки на другом склоне ущелья, где наш стрелок может окопаться. Их всего-то четыре и было. Как ночь наступила, разведчики их заминировали. Как положено - аккуратно и скрытно. Я с ними не ходил, так как в этих делах особо не разбираюсь, а дилетантизм почитаю причиной большинства бед на войне. Я намеревался наблюдать представление из своей ложи на крыше. Однако не успел.
   Солнце еще не взошло, как на том склоне, где наши мины стояли, бабахнуло в полную силу. Когда же мы определили место подрыва и выдвинулись к нему едва рассвело, то обнаружили поблизости труп Жаворонка, прилетевшего ни свет, ни заря к одной из определенных мной нор и нарвавшегося на растяжку.
   -И что дальше?
   -Дальше? А никакого дальше не было. Прицел с его драгунки, которая, действительно отродясь не знала хорошей чистки, я, как положено, свинтил на трофеи. А Жаворонка закопали...
   -А почему он всегда стрелял только по утрам узнали?
   -Узнали. Представляешь, он оказался жителем соседнего селения и работал там строителем, восстанавливая какую-то ферму. И ему, в самом деле, каждое утро к девяти часам нужно было на смену! Очевидно, вечером сил ползать по горам с винтовкой у него уже не было, и для занятий любимым хобби оставалось только утро, причем самое раннее. Вот такой вот воитель - ваятель оказался. И успокоить его удалось исключительно благодаря моим тактическим познаниям, а не твердой руке или верному глазу. - закончил Кирилл.
   Елена взглянула на него, а потом откинулась на спинку плетеного кресла и расхохоталась.
   -Что-то смешное сказал? - спросил он.
   -Да нет, нет! Что ты! - отмахнулась она. - Просто... ты сейчас - вылитый Пашка.
   -Правда?
   -Правда. Один в один. Тот тоже как... разойдется - не остановишь.
   Кирилл тоже кивнул, не зная: как воспринимать подобное сравнение. Как похвалу? Или же...
   Ладно, бог с ней. Он разгреб вилкой завядшие в печи пальмовые листья, обнаружил под ними последний кусочек свинины и, отправив его в рот, откинулся на спинку.
   Вокруг небольшого кафе, целиком, казалось, сплетенного из тростника, было разбросано десятка два столиков, один из которых в настоящий момент занимали они. Пальмы, возвышавшиеся по бокам, напоминали колоннаду, сотворенную не вполне адекватным архитектором. Небрежно рассеянные некогда бризом и пригнутые затем его же волевой рукой в одном направлении, они оставляли ощущение упорядоченной хаотичности. Поверх колонн лежал зеленый свод, настолько плотный, что лишь редкие лучики солнца просачивались сквозь него, вычерчивая на песке и столах замысловатые, колышущиеся узоры.
   Справа, едва заметный среди пальмовой колоннады, белел корпус отеля, а слева синело море. На границе пляжа и воды клубился невысокий бурунчик прибоя, а за ним вперемешку покачивались на легких волнах головы купальщиков и яркие блики подбирающегося к зениту солнца.
   Солнце...
   Именно оно разбудило его спозаранку, своей настойчивостью и силой перевесив все аргументы, убеждавшие остаться в постели как минимум до обеда...

*

  
   ...С каждой минутой солнце наглело все больше и больше. Кирилл перевернулся с одного боку на другой, потом натянул на голову плед, но вскоре понял, что и это облегчения не принесет. Острые лучи без труда прошивали тонкую ткань и лезли в глаза. Как странно, подумал он, выныривая из сонной глубины: солнце у меня в комнате просто круглые сутки - и вечером, после обеда, и утром.
   Привычка автоматически, почти бездумно анализировать окружающую обстановку, не загадывая наперед - пригодится ли это, как всегда сработала безупречно. Не разобравшись еще: на кой черт ему нужно знать это самое положение солнца, он отбросил покрывало, болезненно сощурился и сел на... диване. Ну да, точно - на диване. Кровать это спальное место не напоминало никоим образом.
   Так и не подведя теоретического базиса под ряд представившихся ему несуразиц, Кирилл обхватил руками голову и теперь уже не просто сощурился, а застонал. Ощущения человека, принявшего накануне несколько литров пива, дополнившего его доброй порцией виски и от души, не скупясь, отлакировавшего это восхитительное сочетание полновесной дозой водки невозможно было спутать с какими-либо другими. Малейшее движение выстреливало болью в виски и рикошетило оттуда по всей голове.
   Кирилл попробовал прикрыть глаза, но тут же снова открыл их. Отсутствие света положительным образом сказалось на мироощущении, но вестибулярный аппарат то ли не заработал еще в полную силу, то ли просто утратил надежную связь с мозгом: стоило лишь потерять визуальный контакт с окружающим миром как чувство зыбкого равновесия сменилось головокружением и тошнотой.
   Болезненно крякнув, он отбросил идею укрыться от реальности за опущенными веками и осмотрелся по сторонам.
   Если зрение ему не изменяло (а не хватало чтобы еще и оно ему изменяло), комната, в которой он сейчас находился, не имела никакого отношения к его номеру. Об этом свидетельствовали и ее размеры и обстановка и, разумеется, - солнце, ни с того ни с сего заглянувшее сюда с утра, хотя по графику должно было появиться здесь только после обеда.
   Даже находясь в весьма плачевном состоянии, Кирилл, тем не менее, не утратил чувства времени. Биологические часики перевели стрелки на семь часов вперед и продолжали уверенно тикать, указывая на утро. Да и сила похмелья свидетельствовала о том же: если бы с момента гулянки миновали целые сутки, ему вряд ли было бы так... лихо. Организм наверняка успел бы восстановиться, очиститься от изрядной доли отравы. Организм - штука крепкая, чтобы его угробить требуется немало усилий. Хотя некоторым это и удается...
   Предаваясь подобным размышлениям, Кирилл свесил ноги с дивана и, заглянув под него, с радостью обнаружил в непривычной обстановке, первый знакомый штрих - свои белые кроссовки, купленные перед отъездом в Питере, на Троицком рынке. Дотянувшись до них (это заставило нагнуться совсем низко и спровоцировало очередной приступ нешуточной боли), он обулся и почувствовал, что это сразу же прибавило ему уверенности и в себе и в будущем. Если сейчас явятся хозяева и начнут выгонять его вон, можно будет, по крайней мере, уйти с гордо поднятой головой, ибо как еще должен уходить обутый человек?
   Не то чтобы окрыленный, но уж точно - обнадеженный этой мыслью, он встал и прошелся по комнате. Боль не стихала, но становилась более упорядоченной, ритмичной. И потому - более терпимой. Она уже не взрывалась внезапно, как граната, потревоженная рывком растяжки, а стучала с холодной методичностью автомата. Она будет стучать еще некоторое время, может - час, может - три, но постепенно сойдет на нет, оставив после себя противную слабость во всем теле и мерзкий осадок в душе, от которых вскоре не останется и следа. Да еще, пожалуй, умную мысль из разряда "Пьянству - бой", которая, впрочем, также незаметно испарится вслед за винными парами.
   Подойдя к окну, Кирилл выглянул в яркое тропическое утро, наполненное ослепительным солнцем и ароматом морского бриза, размеренно покачивавшего роскошные веера пальмовых ветвей. В другой ситуации это великолепие не принесло бы ему ничего кроме отрады, но в настоящий момент лишь болезненно резануло по глазам. Осмотревшись, он обнаружил несколько шнурков, служивших для управления жалюзи и, поколдовав с ними, заставил пластины повернуться в нужное положение, закрыв окно. Комнату окутал легкий полумрак, не сильно затемнивший ее, но принесший облегчение больной голове Кирилла. Хорошо, когда можно выключить солнце, подумал он, останавливаясь у журнального столика.
   Впрочем, о журнальном предназначении столика можно было только догадываться. С виду же он скорее напоминал захламленную, давно не прибиравшуюся стойку бара. Рюмки и стаканы, три начатых пакета сока и тарелка с ломтиками мелко порубленного экзотического фрукта составляли невеселый натюрморт истлевшего застолья. Заглянув под стол, куда в лучших русских традициях была сослана опустевшая стеклотара, Кирилл удовлетворенно хмыкнул: еще одна знакомая деталь. Эта вот литровая бутылка водки, сиротливо приютившаяся между пафосными емкостями из-под рома и виски, точно совершила перелет через Атлантический океан в его дорожной сумке. Да, недолог же оказался ее век на чужбине...
   Он опустился в кресло возле стола и последовательно встряхнул все три пакета. Два оказались полностью оприходованными и лишь в третьем осталось немного ананасового сока. Худший вариант с его точки зрения... Ладно, выбора все равно нет, подумал Кирилл, все явственнее ощущая на своем горле острые клыки засухи. Будучи не в состоянии вспомнить - какой из стоявших на столе стаканов, числился вчера за ним (да и числился ли вообще), он наугад выбрал один и наполнил нелюбимым, но полезным напитком.
   Испытывая смешанные чувства облегчения и неприязни, он поднес стакан к губам...
   -А может, лучше пивка?
   Кирилл замер. Медленно поставил стакан на стол. Обернулся.
   У двери, опираясь локтем о косяк, стоял его вчерашний знакомец... дай бог памяти... Павел?
   В каждой руке он держал по бутылке пива, причем одна была уже открыта и даже наполовину пуста.
   -Чего ее сосать-то, дрянь эту фруктовую? - спросил он, входя в комнату и занимая кресло по другую сторону столика. - На-ка вот, земляк, освежись по-человечески! - сковырнув пробку с непочатой бутылки, он протянул ее Кириллу.
   -Ага. - кивнул тот, принимая прохладное угощение.
   Надо полагать, Павел некоторое время наблюдал за ним, стоя за порогом комнаты. Благо Кирилл сам создал для этого все условия, закрыв жалюзи и еще больше сгустив темноту в коридоре. Впрочем... ни желания немедля выставить гостя из номера, ни агрессии в каком-либо ином виде хозяин пока что не выказывал, и это позволяло надеяться на благополучный исход... утра.
   -А ничего мы вчера посидели. Правда? - сказал Кирилл, завязывая разговор.
   -Неплохо! - подтвердил Павел, отхлебнув пива.
   Кирилл последовал его примеру, пусть и с гораздо меньшим энтузиазмом. Он вообще недолюбливал традиционную русскую оздоровительную процедуру под названием "опохмелка". А если уж совсем откровенно - просто терпеть не мог. Он в принципе не понимал как можно наутро, когда весь организм и так покорежен спиртягой, вливать в себя еще.
   -А нас, вроде, двое было? - полуспросил он, сделав несколько крошечных, чисто символических глотков.
   -Да. - кивнул Павел. - Жена моя, Алена, была тут, да потом тоже ушла...
   -Потом? - не поверил Кирилл. - Мне кажется она... намного раньше ушла... чем я пришел...
   -Неужели?
   -Точно. - уверенно кивнул Кирилл. - Я же еще раньше с ней встретился, ну и...
   -Ну и?
   -Ну и она попросила меня зайти к тебе...
   -Попросила тебя зайти ко мне? - удивился Павел. - Зачем?
   -Ну, вы с ней, кажется, поссорились вчера. - неопределенно взмахнул рукой Кирилл. - Было дело?
   -Было.
   -Ну, вот и она попросила... поговорить с тобой.
   -А. - покачал головой Павел.
   Он поднес бутылку к губам, сообразил, что та уже пуста и, нахмурившись, отправил ее под стол, в компанию таких же опустошенных стекляшек.
   Довольный тем, что может избавиться хотя бы от части алкоголя (ох и вредная все-таки привычка!), Кирилл склонил горлышко своей бутылки над пустым стаканом и вопросительно посмотрел на собеседника. Павел кивнул, и стакан заискрился пшенично-белой пеной.
   -То есть она тебя вроде как... попосредничать попросила что ли?
   -Ну вроде как - да. - ответил Кирилл, довольный, что миссия его стала окончательно ясной для Паши. - Не права, мол, была и все такое. Глупость сказала. Не сердись.
   -Да кто на нее сердился-то? - пожал плечами Павел. - Я в принципе полагаю, что ругать женщину за то, что она говорит глупости, это как хромого ругать за то, что он прямо ходить не может...
   Кирилл, как на грех, сделавший небольшой глоточек, поперхнулся.
   -Ты же не станешь ругать хромого за то, что он не может ходить прямо? - продолжил Павел, от души хлопнув его по спине. - Не станешь, потому что это - бессмысленно. Вот также и женщину абсолютно бессмысленно ругать за то, что она говорит глупости. Природа.
   Кирилл лишь усмехнулся.
   -Ну а сама-то она где? - спросил Павел.
   -Сама? У меня, в номере.
   -Ах, у тебя! - понимающе кивнул Павел. - Одна, я надеюсь? - уточнил он, выдержав паузу.
   -Да уж наверное. - ответил Кирилл. - Номер-то - одноместный. А я, насколько понимаю, всю ночь здесь провалялся?
   -Точно. Дрых без задних ног.
   Кирилл усмехнулся. Подобные выражения всегда вызывали у него скепсис. Дрых без задних ног. Надеюсь, с моими передними ногами все было в порядке, пока я дрых? А излюбленная народная мудрость тети Наташи: под лежачий камень вода не течет! Ну а какие, спрашивается, еще камни-то бывают?! Бегущие, ползущие, скачущие, летящие? Все камни, и под которые и из-под которых вода течет, - лежачие...
   -Одна, конечно. - прибавил он, для пущей убедительности.
   Павел покачал головой.
   -Глупо все как-то вышло вчера. Ни из-за чего, на ровном месте поцапались. Ладно - она, но я-то?! Я чего завелся?
   -Да чего уж теперь-то себя казнить? - махнул рукой Кирилл. - Мириться надо, а не вспоминать: отчего да почему!
   -Пожалуй. - согласился Павел. - Однако для этого нужно, чтобы кто-то сделал первый шаг. А это ой как непросто...
   -Даже несмотря на... - Кирилл замялся. - Любовь?
   -Даже несмотря на любовь. - усмехнулся Павел. - А может именно из-за нее.
   -Из-за нее?
   -Ну да. Любовь в таких случаях - медаль с двумя сторонами. Если я ее люблю - я должен пойти ей навстречу. Правильно? Правильно. Однако... почему бы ей самой не пойти навстречу мне? Или она меня как раз таки и не любит? - он развел руками. - Такой вот парадокс.
   -Парадокс. - согласился Кирилл. - Но, - прибавил он затем, - у вас-то есть я!
   -Серьезно?! - округлил глаза Павел.
   -Серьезнее не бывает! - Кирилл с натугой поднялся на ноги и длинно, протяжно потянулся, выгнув спину и вытянув руки вверх. Напряжение мелкой дрожью раскатилось по всему телу, но голова отреагировала на удивление спокойно. Организм - штука крепкая. - Значит так. - продолжил он. - Сейчас я навещу Лену, разведаю: как у нее настроение. Если настроение подходящее, назначу встречу. И сообщу об этом тебе. После этого, тебе останется просто-напросто явиться на рандеву и... протянуть руку дружбы!
   -Таким образом получится, что первый шаг сделаешь ты?
   -Именно! И никто из вас не будет ущемлен!
   -Никто из нас не будет ущемлен? - переспросил Павел, отведя вдруг глаза в сторону. - Хорошо сказано, черт возьми!
   Какой он щепетильный, подумал Кирилл. Неужели и я, женившись, стану также реагировать на необходимость разговора со своей... любимой? Эх, Таня, Таня... ладно, ладно...
   -Ну, так я пойду?
   -Давай, коль уж решился! - пожал плечами Павел. - Скажи там Аленке что... я был не прав. - прибавил он когда Кирилл уже переступил порог комнаты. - Что нам нужно все еще раз обсудить и... принять окончательное решение.
   -Принять окончательное решение?
   -Да.
   -Хорошо. Так и скажу.
   Боже правый, какие сложности-то! Обсудить и принять окончательное решение. Неужели и я стану таким же? подумал он, отворяя дверь номера.

*

  
   Подойдя к своему номеру, он замешкался на секунду, размышляя - открыть его собственным ключом или же постучать? С одной стороны - номер-то как бы его собственный, с другой - женщина внутри (если, конечно, она еще не ушла) - как бы посторонняя. Дилемма.
   Привычно сунув руку в правый карман, куда он всю жизнь, чисто механически, определял ключи, Кирилл с удивлением обнаружил, что тот пуст. Неужели вывалился? огорченно подумал он, осматривая другие карманы. Остается только надеяться, что вывалился он не по дороге, а в Пашином номере... а нет! вот же он! с облегчением вздохнул Кирилл, выуживая из левого кармана ключик на плоской гостиничной бирочке с номером 217.
   Мимоходом, на мгновение, задумавшись над несуразицей, он пожал плечами, и решительно постучал обретенным ключом в дверь. Получается: и ключом воспользовался и приличия выдержал. Компромисс.
   ...Елена открыла сразу.
   Похоже, она уже давно встала и успела не только умыться, но и накраситься. Как он и предполагал, едва заметно подведя губки и подкрутив реснички, придав тонким бровям классическую завершенность она стала совершенно неотразима. От вчерашней усталости не осталось и следа.
   Так же как и от мрачного настроения...
   -Привет! - улыбнулась она.
   -Салют! - ответил он, мучительно соображая: насколько его собственный внешний вид диссонирует с ее благоуханием и свежестью.
   -Вечер удался на славу? - понимающе усмехнулась она, приглашая его войти в собственный номер.
   -Ага. - кивнул Кирилл.
   -Как Пашка?
   -Нормально. Он там... у вас... дома...
   -Здоровье поправляет?
   -Ну да, вроде того! - кисло усмехнулся он.
   -А ты как? - поинтересовалась Елена.
   -Да ничего.
   -Ничего хорошего или ничего плохого? - уточнила она.
   -Ничего. - не стал конкретизировать Кирилл.
   С одной стороны - не станешь же размазывать сопли перед женщиной, причитая, как тебе тошно. С другой - врать, что ты свеж, как огурец тоже не совсем правильно. Особенно если твой внешний вид красноречиво опровергает это. Пусть думает, что хочет.
   -Ясно. - кивнула Елена. - Перекусить не хочешь? А то уж обед скоро, а у меня ещё маковой росинки во рту не было.
   -Завтракать не пошла?
   -Нет. С тобой разминуться боялась, а к вам... в номер идти... - она пожала плечами и замолчала.
   -Ну, пошли перекусим. - не стал спорить Кирилл. - Только я сейчас душ приму по-быстрому. Ага?
   -Давай.
   Совсем уж по-быстрому, конечно, не получилось. Включив душ, он тут же попал под гипноз тонких, острых струй, глубоко вонзавшихся в кожу, раздражавших и электризовавших ее. Не в силах остановиться, он все скользил и скользил душевой лейкой вверх - вниз, чувствуя как из-под неё выплескиваются волны крошечных, стремительных мурашек. Разбегаясь по всему телу, от макушки до пяток, они насыщали его своей неукротимой энергией, унося остатки хмельного дурмана и возвращая желание жить.
   Втянувшись в процесс, Кирилл был готов наслаждаться им бесконечно, и лишь мысли о Елене, подгоняли его.
   Освежившись как следует, он надел чистое и вышел, наконец-то, из ванной комнаты. Елена ждала его, листая журнал в кресле у окна.
   -Готов?
   -Так точно. - бодро ответил Кирилл. - Куда пойдем? Туда же где вчера сидели?
   Она покачала головой:
   -И охота тебе в четырех стенах-то сидеть? На пляже полно отличных кафе. Прямо под пальмами на берегу. Рай да и только!
   -Здорово!
   -Да уж всяко лучше чем в отеле киснуть! - подтвердила Елена. - Кстати, ты местную-то кухню успел оценить? У нас тут есть на примете одно отличное кафе. Быстро, вкусно и недорого.
   -Не вопрос! - улыбнулся он. - Пусть будет местная!
   Елена кивнула, взяла сумочку и, одарив мимолетным взглядом зеркало, направилась к выходу...
   ...Десять минут спустя они уже сидели в приметном кафе, ожидая заказа и лениво перебрасываясь отдельными, малозначащими фразами о погоде и природе.
   Впрочем, Кирилла не оставляло чувство, что собеседница хочет поговорить о другом. Но проявлять инициативу казалось не совсем правильным. Хочет - пусть сама спросит. Или, получается, плохо хочет.
   Наконец официант принес блюда с огромными свертками божественно пахнущих пальмовых листьев, внутри которых, если верить меню, была запечена свинина со специями.
   -Ну и как же вы с Пашкой вчера поговорили? - поинтересовалась Елена, едва он принялся за еду.
   -С Пашкой? - переспросил он, неопределенно качнув головой. - Да нормально поговорили.
   -Нормально? - она явно хотела, чтобы он развернул обтекаемую формулировку, в которую, при желании, можно было упаковать какое угодно смысловое содержимое.
   -Ну да, нормально. Ну... я имею в виду, что он сказал... - Кирилл остановился. - Он сказал, что все осознал, что был не прав, погорячился, ну... и все такое...
   -И что ругать женщину за то, что она говорит глупости, это как хромого ругать за то, что он прямо ходить не может? - перебила его Елена.
   -Ага! - улыбнулся Кирилл. - И это тоже. А ты, выходит, и в самом деле вчера каких-то глупостей наговорила?
   -Да оба мы вчера много чего наговорили! - отмахнулась она.
   Потом замолчала, пожала плечами и подняла стакан с водой. Подобно Кириллу, все еще бойкотировавшему алкоголь, Елена тоже предпочла минералку. До вечера ничего крепче вина себе не позволяю, пояснила она, а вино здесь сам знаешь какое...
   -Ну а чего ж он тогда ко мне не пришел? Коли все осознал?
   -А куда ему идти-то было? - удивился ее нелогичности Кирилл. - Он же не знал, где ты.
   -А ты ему не сказал?
   -Не успел. Раньше отключился, пока мы с ним еще за армейскую жизнь говорили.
   -Ах, за армейскую жизнь! - понимающе кивнула Елена. - Это - свято! Без этого - никак.
   -Ну, надо же с чего-то начинать. Завязывать знакомство...
   -Искать точки соприкосновения?
   -Ага!
   -Ну и как? - с подчеркнутым любопытством спросила она. - Нашлись данные точки?
   -Нашлись. - улыбнулся Кирилл. - Куда ж они денутся-то? Как-никак из одной... жизни вышли.
   -Из одной жизни? - переспросила Елена. - Красиво сказано!
   Он рассмеялся и тряхнул головой, чувствуя как неспешная беседа, вкусная еда и свежий бриз окончательно приводят его в норму.
   -И кем же в прошлой жизни был ты? - спросила она.
   -Я?
   -Ты. Что тебе мог рассказать Паша, я в общих чертах представляю, а вот ты...
   Кирилл пожал плечами.
   -Если в общих чертах, практически то же самое...
   -А если не в общих? Впрочем, если не хочешь - не рассказывай. - Елена осадила свое любопытство.
   -Да нет, что ты! - махнул рукой Кирилл. - Никаких страшных тайн в моем армейском прошлом нет. В прошлой жизни я был обыкновенным снайпером из обыкновенной воздушно-десантной дивизии. Обыкновенно призывался, обыкновенно демобилизовался. А между двумя этими обыкновенными событиями обыкновенно съездил на три месяца на Северный Кавказ. Ну... - он пожал плечами, - туда за последние годы столько народу съездило, что и говорить-то особенно не о чем.
   -Снайпер? - переспросила Елена. - Снайпер - это интересно.
   -Да уж куда интереснее!
   -Я серьезно. Паша рассказывал как в горах душманы на них охотились. Били исподтишка...
   -Ну, так на то он и снайпер, чтобы исподтишка бить! - самодовольно усмехнулся Кирилл. - В открытую только автоматчики дерутся, а снайперу исподтишка ударить - дело чести.
   -Вот так?
   -Только так! - кивнул он. - Снайпер - это не просто меткий стрелок. Снайпер - нечто большее. Снайпер - это специально отобранный, обученный и подготовленный к самостоятельным инициативным действиям воин, меткий стрелок, умеющий искусно действовать в боевой обстановке. Задача снайпера - уничтожение важных и опасных целей, появляющихся на короткое время, - решается терпением для выбора удобного момента, чтобы наверняка поразить их. Искусство снайпера состоит в том, чтобы самостоятельно найти цель, оценить ее важность и поразить одним выстрелом.
   -Здорово! Это ты все сам придумал? - спросила Елена, после того как Кирилл отчеканил последнюю фразу и остановился.
   -Нет, - ответил он. - Это все я испытал на собственной шкуре, а придумали это совсем другие люди, еще во времена Великой Отечественной.
   -Так давно? - Елена задумалась на мгновение, а потом улыбнулась: - А тебе, похоже, нравилось быть снайпером?
   -Еще бы. Если бы ты знала, что это такое! Снайпер - это Бог войны! Не больше и не меньше. Одинокий, беззащитный, оснащенный самым, казалось бы, примитивным оружием, какое только есть в современной армии, он способен творить настоящие чудеса. Спасения от него нет. Истинный снайпер невидим, как воздух, безжалостен, как огонь и неуловим, как вода. Эффект от его работы ужасен. И что еще важнее - этот эффект мало изменяется в зависимости от условий боя. Я видел войну в горах, в лесу, в городе. Видел, как резко меняются возможности самой лучшей и современной боевой техники в зависимости от условий. Предельно опасные на равнине, танки, попадая в уличные теснины или горные ущелья, становятся невероятно уязвимыми. Авиация менее зависима от ландшафта, но по сравнению с тем, что может сотворить самолет или же вертушка, атакуя противника на открытой местности, их возможности в горах или, скажем, лесу, резко уменьшаются. Про город я просто молчу. Там они вообще способны лишь наворотить горы щебня, изувечив и угробив при этом массу мирных жителей. Пехота более универсальна, но ее потери, что в уличных боях, что в равнинных сражениях колоссальны. И только снайперу все равно где и с кем сражаться! В горах ли, в лесах ли, в городе или же в пустыне, снайпер всегда готов взять максимальную планку боевой эффективности. Если это настоящий снайпер, конечно.
   -А что такое настоящий снайпер?
   -Я уже говорил, настоящий снайпер - это Бог. По крайней мере, так кажется всем кто сталкивался с ним на войне. В самом спокойном, надежном и безопасном месте, в самое неожиданное время, как привидение, как призрак, как Бог, он придет и заберет твою жизнь. Проявится на долю секунды и исчезнет навсегда. И никто его не увидит. И никто его не достанет. И никто ничего ему не сделает. Все будут лишь удивленно покачивать головами, недоумевая: откуда пулька прилетела? Не иначе с небес! Да что там говорить-то! Снайпер это - снайпер. Снайпер это всегда - спецназовец. Даже если служит он в стройбате. В горах, я был свидетелем как одна, прости господи, сучка, неделю держала в страхе целый гарнизон! Самым грамотным образом обрабатывала военную базу. Потом ее, разумеется, вычислили и сняли, но за это время она успела переправить трех чижиков в лучший мир, да еще пятерых - покалечить. Но самое страшное даже не это, а то, что целую неделю две сотни вооруженных до зубов мужиков, ходили, склонив голову перед одной бабой со снайперской винтовкой. Лишний раз старались носа из казармы не высовывать и к окну не подходить. Едва ли не на коленях ползали, лишь бы шкура целой осталась. А она была одна. Понимаешь? Одна!
   -Здорово! - покачала головой Елена. - Одна женщина против двух сотен мужиков! Здорово, ничего не скажешь! А, если говорить отвлеченно, женщины вообще сильно уступают мужчинам по этой части?
   -А что? - улыбнулся Кирилл. - Прорезался интерес к высокому искусству?
   -Да нет, я просто так спрашиваю. Хотя ты знаешь, интерес действительно появляется. Уж больно... вкусно ты рассказываешь!
   -Ну, тогда лови еще один лакомый кусочек, гурман, - женщины несравненно лучшие снайперы, нежели мужчины.
   -Да ладно тебе! Шутишь ведь!
   -Нисколько. Это - чистая правда.
   -А почему?
   -Что значит - почему? В-четвертых - женщина, особенно рожавшая, несравненно выносливее любого мужика. Подумай сама - у мужчин считается высоким классом тащить на себе раненого товарища несколько часов, скажем, вынося его с поля боя. К тому, кто выдерживает двух - трехсуточный марафон с такой нагрузкой, относятся как к эпическому герою. Ну, а женщины носят детей девять месяцев, прежде чем произвести их на свет! Разумеется, весовые характеристики тут разные, но ведь мать не просто "носит" ребенка в... механическом смысле слова. Она, фактически, подключает его к своему организму, обеспечивая ему полный жизненный цикл, то есть девять месяцев тянет двойную нагрузку на каждом своем органе. А не только... на плечах. Так что у женщины, особенно рожавшей, запас живучести, по сравнению с мужским, как у танка. А выносливость - одна из главных добродетелей снайпера. Это - в-четвертых. В-третьих - женщины не в пример подлее и коварнее мужчин...
   -Ну, это, знаешь ли, спорный вопрос!
   -А ты не спорь. Поверь - со стороны виднее.
   -О, черт! Ну, допустим! И что из того?
   -А то, что подлость и коварство необходимы снайперу как воздух.
   -Значит, ты - коварный подлец? - Елена улыбнулась, попытавшись "снять" Кирилла встречным выстрелом.
   -На тропе войны - безусловно. А так, вообще по жизни, я ласковый, белый и пушистый.
   -Забавно! - она тряхнула головой. - Однако вернемся к женщинам. Что там у нас, во-вторых?
   -Во-вторых, в снайперском промысле колоссальную роль играет маскировка. От умения грамотно подобрать камуфляж и качественно наштукатурить физиономию сплошь и рядом зависит жизнь стрелка. А теперь прикинь - кто более склонен к этому искусству? Мужчины или опять-таки - женщины? Прикинула? То-то же. Ну и, наконец, во-первых - женщина, просто физиологически не способна подхватить главную профессиональную болячку снайпера - простатит. А если твоя голова не болит о столь серьезных проблемах, значит, она в состоянии думать о текущих боевых задачах.
   -Значит, простатит - главная профессиональная болячка снайпера?
   -Ну, разумеется. Или ты полагаешь, что можно безнаказанно часами валяться на холодной земле или камнях, а то и в снегу? Нет, конечно. Рано или поздно, но это выйдет боком. Точнее концом. Справедливости ради, стоит, правда, отметить, что валяться для этого нужно довольно-таки продолжительное время. Не один год реальных боевых действий. - хмыкнул Кирилл. - Да и не в одном только простатите дело. Женщины вообще крепче на рану нежели мужики. Янки из какого-то крутого своего университета не так давно опубликовали результаты одного крайне интересного исследования. Так вот они утверждают, что если из ста женщин от болевого шока, испытываемого при родах, умирает в среднем только одна, то у мужчин, скорее всего, соотношение было бы диаметрально противоположным...
   -То есть? - удивилась Елена.
   -То есть, если сотня мужчин испытает боль соразмеримую с той, которую испытывают женщины во время родов, то выживет только один, а остальные девяносто девять... - он развел руками.
   -Ух ты! Это потому что у нас выдержка больше?
   -Не, там иначе объясняют. Потому то у вас эстрогена больше.
   -Здорово! - восхищенно покачала головой Елена. - Я прямо-таки расту в собственных глазах!
   Кирилл удовлетворенно кивнул.
   -Вот и получается, - продолжил он, выдержав паузу. - Что женщины гораздо лучше приспособлены для снайперской работы, нежели мужчины. Единственное в чем мы, безусловно, выигрываем - ночная работа.
   -А почему?
   -Да бог его знает. Видимо, для женщин биологически привычнее работать днем, а ночью получать удовольствие, ну, а для мужчин - наоборот...
   -Смешно!
   Кирилл улыбнулся:
   -Думаешь, тут все дело в том, что женщины вообще лучше?
   Елена пожала плечами:
   -Разумеется! Если верить сказке про Адама и Еву, получается, что женщина это - доработанная, усовершенствованная модификация человека. Технология следующего поколения, так сказать. Ну, или, как минимум, - тюнинговая модель. Жаль, исходный материальчик подкачал, а то бы мы уже... - она закончила фразу, многообещающе тряхнув крепко стиснутым кулачком.
   Снисходительно улыбнувшись, Кирилл поинтересовался:
   -Ты, конечно, прости за хамство, дорогая, однако, сколько тебе лет, что ты все еще веришь в сказки?
   Она смерила его ледяным взглядом, а потом, небрежно хмыкнув, ответила:
   -Лет мне, дорогой, без малого тридцать пять, но это совсем не мешает мне верить в сказки...
   -Да и вообще воспринимать всю жизнь в целом как фантастический роман! - рассмеялся Кирилл, стремясь сгладить свое хамство.
   -Вот именно. - улыбнулась Елена, дав понять, что не сердится. - Что главное в сказке или фантастическом романе?
   -Ну, как - что? Главное - чтобы добро всегда могло победить зло. Или, по крайней мере, сильно его покалечить.
   -Ответ неправильный. Главное - их непредсказуемость. Главное - ощущение, что ты идешь по какой-то неведомой тропе, где за каждым поворотом может скрываться чудо. И в жизни так же...
   -Серьезно?
   -Серьезно. - ответила Елена. - Я и предположить не могла, что встречу здесь, на самом краю земли, тебя.
   -Меня? - переспросил Кирилл. - А во мне есть что-то особенное?
   -Да в том-то и дело, что - нет! Напротив, у меня прямо сейчас вот возникло такое чувство, что я знаю тебя уже сто лет! Я и предположить не могла, что здесь, за тридевять земель от дома, найду практически точную копию своего мужа...
   -Пашки?
   -Пашки. - усмехнулась она. - Другого у меня нет. Его тоже хлебом не корми, дай только за армейскую жизнь языком почесать.
   -Дело нужное! - солидно кивнул Кирилл. - Ведь поговорить-то об этом можно далеко не со всяким. Тут нужно, чтобы человек был свой, одной с тобой крови. Чужому не понять... а это больно, когда душу раскрываешь, а в ответ - ничего.
   Елена кивнула.
   -А со мной - можно?
   -С тобой - можно. Ты понимаешь. Вот помню был у меня один исключительно характерный случай со стрелком по кличке Жаворонок...

* *

  
   Спокойно, дружище, спокойно!
   У нас еще все впереди.
   Пусть шпилем ночной колокольни
   Беда ковыряет в груди, -
   Не путай конец и кончину:
   Рассветы, как прежде, трубят.
   Кручина твоя - не причина,
   А только ступень для тебя.
  
   -Все, хорош трепаться. - сказал Ракитин, подходя к ним. - Пора выдвигаться. Готовы?
   -Так точно, товарищ капитан.
   Снайперы, тихо шептавшиеся в стороне от основной группы, поднялись на ноги, расправляя камуфляж. Капитан тоже успел облачиться в свою "кикимору" грязно-серого цвета с небольшими вкраплениями темной зелени. Идеальный вариант для горного межсезонья.
   -Попрыгали. - велел он.
   Кирилл, Марк и Рыжий несколько раз подпрыгнули, проверяя насколько надежно и плотно закреплена под камуфляжем амуниция. Глухо звякнули магазины.
   -Марков! Это ты грохочешь? Поправь боекомплект!
   Придирчиво проследив как тот подтянул ремни, Ракитин кивнул:
   -Так-то лучше. Теперь слушайте внимательнее: - обратился он к Маркову с Ростовым, - вашу позицию мы определили на противоположной от блокпоста стороне ущелья. Если хорошо выберете огневую точку, перед вами откроется большой отрезок дороги, уходящей в глубину долины. Даю вам сапера на всякий случай. Выберете достойное место, замаскируйтесь и ждите, пока мы начнем. Всех, кто захочет покинуть блокпост до этого момента - пропускать, но после того как мы начнем штурм, по дороге вглубь долины не то что человек или машина - собака проскользнуть не должна! Ясно?
   -Так точно.
   -Это хорошо. - кивнул капитан. - Задача у вас не Бог весть какая сложная. Если не обнаружите себя до начала штурма - потом у духов просто не будет на вас времени. Но если вы... - Ракитин подался вперед и понизил голос. Кирилл, смотревший на него сбоку, почувствовал как по спине раскатились мурашки. - Но если вы сделаете это или же зевнете у себя за спиной хотя бы одного бандита с пулеметом, вам даже Бог не поможет. Про нас я вообще молчу: мы будем с другой стороны дороги и у нас своих дел будет невпроворот. А вас просто сотрут в порошок. Это ясно?
   -Так точно, товарищ капитан.
   -Удачи. - Ракитин махнул рукой и от группы саперов отделился боец.
   Он занял положение между снайперами, и они направились вверх по ущелью.
   Не прошло и минуты как редеющий туман поглотил всех троих...
   Проводив их взглядом, капитан развернулся к напарнику.
   -Ладно, за это направление я спокоен. Марк - крепкий орешек, да и Рыжий своей драгунки стоит. Если не случится чего-то непредвиденного, они свою задачу выполнят четко.
   Кирилл кивнул.
   -А мы когда выступаем, товарищ капитан?
   -Минут через... - Ракитин огляделся. - десять.
   Кирилл тоже осмотрелся. Основная группа понемногу приходила в движение, готовясь к последнему броску.
   Леонов подозвал к себе Никифорова и двоих ребят с гранатометами, и о чем-то с ними говорил. Отрывистая, резкая жестикуляция компенсировала приглушенный голос майора.
   Лейтенант с несколькими рядовыми, подошел к саперам. Сказал несколько слов сержанту, старшему группы. Пара его подчиненных присоединилась к группе Есипова. Группа отправилась по малозаметной тропке, убегавшей вверх по откосу ущелья.
   Сержант, в распоряжении которого остался последний боец, подошел к майору. "Выполняйте!" прочитал Кирилл по губам Леонова.
   Слова были едва различимы. Звуки растворялись в реденьком молоке тумана, теряя четкость и ясность. Сказывалась близость противника. До бандитского кордона оставалось чуть больше километра по прямой. И еще чуть-чуть вверх. Совсем немного. С этим приходилось считаться.
   Кирилл прислушивался к тихому шелесту голосов вокруг.
   Он чувствовал как истома, не страх, а именно - истома, предвкушение, томительное ожидание начала, скапливается под правым ребром и растекается по всему телу. Меленьким бисером выступает на ладонях. Отдается под коленки. Скорее бы уж началось...
   Ракитин между тем подошел к майору.
   Как всегда, подумал Кирилл. Как всегда натура внесла свои коррективы в заранее утвержденный план операции. Натура, она вообще равнодушна к нашим планам.
   Интересно, что могло случиться? Ошибки на карте? Неточные данные о подходах? Сомнительно. За последние полгода наша разведка вытоптала подходы к Шайтановой долине вдоль и поперек. Уж тут-то для нас сюрпризов быть не должно. Дальше - возможно, но здесь... сомнительно.
   А тогда - что? Поступила новая информация от колонны основных сил? Вряд ли. С того момента как вертушки высадили их на том конце ущелья Леонов не выходил на связь. Принципиально. Скрытность была залогом успеха операции.
   Может быть сами что-нибудь обнаружили? А когда? Они с капитаном всё время шли в авангарде. Мимо них-то ничего не проскользнуло бы. Ну, по крайней мере, мимо Ракитина точно не проскользнуло бы...
   Нет, тут что-то другое. Туман? Возможно. Метеоусловия - не последний фактор на войне. А уж в разведке боем - и подавно. При нанесении молниеносного прорывного удара по вражеской позиции, скрытный подход к ней - половина дела. При этом туман, или плотная горная облачность могут сыграть как за одну, так и за другую сторону. Хотя нападающей стороне они больше на руку. Теоретически.
   Кирилл покрутил головой, пытаясь сориентироваться: откуда покажется солнце. Если, конечно, оно вообще сегодня покажется.
   Леонов тем временем закончил "летучку" и Ракитин направился к своему напарнику. Кирилл усмехнулся, заметив как он напоследок похлопал Стаса по плечу.
   Кто бы мог подумать...

*

  
   ...К осени, как следует натаскав своих подопечных в подводящих упражнениях, капитан перешел-таки к активным стрелковым тренировкам.
   Тренировались через день, чтобы у солдат не возникало "затренированности", состояния, грозящего вылиться в отвращение к стрельбе как таковой. Свободное время, по-прежнему, оставаясь свободным лишь условно, было плотно распределено между отработкой нарядов, возней с оружием и работой в составе роты, от которой их, естественно, никто не освобождал.
   Работали в основном на полигоне. Рощи и перелески чередовались там с опушками и лугами. Последние, в зависимости от степени пересеченности, были приспособлены под стрельбища или десантные площадки.
   Впрочем, выброски производились редко. Большую часть времени подразделения дивизии просто вытаптывали полигон бесконечными марш-бросками как налегке, так и в полной выкладке. Помимо этого разведчики, снайперы, сапёры и прочие "узкие специалисты" занимались здесь же по собственным программам.
   В первую очередь это касалось подопечных Ракитина. Капитан занимал должность заместителя командира второго батальона. А кроме того ведал подготовкой снайперов для всего полка, являясь непререкаемым авторитетом в этой области. Как говорили - еще со времен Афганистана.
   Помимо Кирилла со Стасом, он инструктировал и других новобранцев, а также молодых офицеров, недавно прибывших в часть. И все же основное внимание он уделял именно Ларионову с Никифоровым. Остальным курсантам Ракитин ставил главным образом стрельбу, а со своими занимался "от и до".
   Кроме техники стрельбы, это "от и до" включало еще и активные полевые тренировки. Условия их, стараниями капитана, приближались к реальным боевым.
   Ракитин без устали твердил, что снайпер это - не просто меткий стрелок, а по сути - ниндзя, идеальный воин, для которого нет ничего невозможного на поле боя.
   -Снайпер обязан не только уничтожать живую силу противника, но и меткой стрельбой парализовать текущую боевую работу врага. - цитировал он старинный, времен Великой Отечественной, документ. - Для этого уничтожь его офицеров; устрой ежечасную охоту на его разведчиков, наблюдателей, связистов, артиллерийских корректировщиков; разбей их наблюдательные приборы; ослепи противника; отучи его ходить в полный рост; заставь его ползать; не давай ему высунуться; посей панику среди нижних чинов. Конечная цель снайпера - страх. Появляйся там, где тебя не ждут. Запомни: противник должен бояться!
   -Снайпер - это охотник. Охотник обязан быть невидимым. Неуязвимость снайпера деморализует противника. Твой метод - скрытность. Твой рабочий инструмент - терпение. Снайпер должен бестрепетно переносить голод, холод, боль, неподвижность. Только это позволит тебе уничтожить противника везде, даже в глубине его обороны. Противник - зверь. Выследи его и вымани под выстрел. Враг коварен - будь хитрее его. Он вынослив - будь упорнее его. Твоя профессия - это искусство. Ты можешь то, чего не могут другие.
   Звучало все это безусловно прекрасно. Но на деле овладение высоким снайперским искусством было сопряжено с колоссальным трудом, от которого буквально плавились мозги, а всё тело ныло и болело не переставая день и ночь. Бестрепетно переносить голод, холод, боль и неподвижность было легко лишь теоретически. Когда же тебе на практике нужно было проползти пару километров по глубокой колее, прокопанной колесами грузовиков и залитой дождевой водой, или часа три пролежать не шелохнувшись на открытой позиции, то утверждение капитана, что снайпер всегда перетерпит, перележит, перехитрит любого противника, всегда сможет скрытно подобраться к любой цели и выбрать лучший момент для ее уничтожения обретало довольно-таки мрачный смысл. Хитрость - наука исключительно утомительная.
   Кирилл думал об этом постоянно. И когда выдвигался глухой ночью по оврагам и буеракам полигона на позицию. А делать это приходилось постоянно, ибо Ракитин обожал ночные занятия. И когда маскировался, в полной темноте сооружая для себя маленький продольный окопчик, напоминавший неглубокую могилку. Сходство с могилой еще больше усугублялось тем, что закончив сие сооружение и вконец обессилев, хотелось рухнуть туда и сдохнуть на веки вечные. И когда после полдня валялся в этом окопе в обнимку с винтовкой, накрывшись камуфляжем, боясь пошевелиться, и наблюдал за окружающей обстановкой, скрупулезно вылавливая минимальные изменения в ней.
   И, естественно, потом, когда выслушивал от капитана бесчисленные замечания и заверения, что в реальной боевой обстановке такого бестолкового снайпера сто раз обнаружили и уничтожили бы...
   В дополнение ко всему этому у Ракитина была страстная, просто патологическая любовь к непогоде. Если на дворе стоял погожий денек, можно было смело рассчитывать на увольнительную. Разумеется, при наличии отсутствия противодействия со стороны старшины Жоры. Это, в общем-то, было неплохо. Однако совсем скоро Кирилл со Стасом осознали, что за все хорошее нужно платить. И довольно быстро привыкли к тому, что как только на горизонте начинали собираться тучи и доносилось глухое ворчание грома, капитан, невзирая на время суток, гнал их на полигон.
   По его мнению ничто так не способствовало формированию настоящего снайперского характера как противоборство со стихией - мощным, по сути непобедимым противником. Действительно, что могло закалить лучше, чем форсированный марш под проливным дождем или выдвижение на огневую позицию под "прикрытием" грозовых раскатов? Когда низкое, темное небо прямо над головой рвалось на части пронзительными вспышками молний, а удары грома оглушали не хуже артиллерийской канонады. Когда ливень стоял стеной со всех сторон, а тебе нужно было не только промчаться сквозь него несколько километров, но и четко выйти на заранее обозначенную позицию. Когда уже хотелось взвыть от чудовищной усталости, а капитан, и не думая снижать нагрузку, лишь подбадривал: "Не робейте, пацаны! Вот зима настанет тогда потренируемся по-настоящему!"
   Пацанов в данной ситуации утешало лишь то, что перспектива дожить до зимы выглядела маловероятной.
   Целесообразность подобного самоистязания капитан объяснял тем, что непогода не просто служит прекрасной естественной маскировкой, но и снижает бдительность противника на психологическом уровне. Поэтому никогда нельзя пренебрегать возможностью выдвинуться к вражеским позициям под прикрытием дождя, тумана, снега, града, грозы или любого другого природного недовольства.
   Непогода - самый надежный друг снайпера и разведчика, говорил он.
   Ракитин вообще довольно охотно отвечал на все вопросы своих подопечных, касающиеся дела. И столь же охотно отшивал все их нытье и ворчание, дела не касающиеся.
   Один такой ответ особенно запомнился Кириллу.
   Возможно потому что вскоре он остался с капитаном тет-а-тет.
   ...Они возвращались с полигона, на котором провели почти сутки под несмолкающим октябрьским дождем. Впрочем, одного дождя капитану показалось недостаточно, и он загнал солдат в низинную, заболоченную рощу. Передвижение по ней являлось сущим наказанием даже в сухую погоду, хотя болото и не пугало бездонными трясинами. За все время, что здесь находился полигон, в нем сгинул лишь один смертельно пьяный прапорщик. Но даже относительная безопасность не добавляла болоту привлекательности.
   Согласно генеральной вводной Ракитина, в центре рощи находился штаб условного противника. Уже одно это выглядело как безусловная чушь: ну что, спрашивается, столь уважаемому вражескому подразделению делать в болоте?! Однако капитан не усматривал здесь никакого противоречия и требовал, чтобы его подчиненные подобрались к самому штабу и "сняли" вражеского генерала, обозначенного крошечной мишенькой. Помимо заливавшего оптику дождя, чавкавшей под ногами вязкой жижи и частокола древесных стволов, напрочь убивавших кругозор, выполнению этой задачи мешал еще и матерый контрснайпер, бдительно охранявший штаб и не дававший диверсантам подобраться к нему. Эту роль, с видимым удовольствием, исполнял сам капитан. Раз за разом он "валил" Кирилла со Стасом, "стреляя" по ним лазерной указкой-прицелом. Росчерк острого красного лучика по неприцельному глазу, который следовало держать закрытым, ощущался даже через веко, символизируя гибель доблестного стрелка. После этого можно было демаскироваться, вставать и... отправляться на новый заход. Который заканчивался аналогично. Ракитин словно шестым чувством улавливал приближение своих подчиненных с любого направления и пресекал их попытку, сколь бы тщательно они ни маскировались, сколь бы старательно ни вжимались в болотную грязищу.
   И когда под вечер Кирилл, давно сбившийся со счета своих подходов, снял-таки окаянного "генерала", у него сложилось впечатление, что капитану просто надоело забавляться с ними и мокнуть самому. И тот просто разрешил ему сделать выстрел, положивший конец "генералу". А заодно и мучениям горе-диверсантов.
   Смертельно уставшие, промокшие до последней нитки и продрогшие до самых костей, они выбрались-таки из проклятой Гримпенской трясины.
   -Вам, товарищ капитан, конечно виднее, - проворчал Стас, уныло хлюпая раскисшими ботинками. - но лично мне кажется абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным сидеть в казарме при хорошей погоде и перепахивать брюхом полигон в непогодь!
   -Вот так, да? - усмехнулся Ракитин. - Абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным? Ты знаешь, солдат, мне в этой жизни тоже многое кажется абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным. Например, в раннем детстве мне казались абсолютно нелогичными и совершенно противоестественными заверения взрослых, что я - совсем уже большой, когда нужно доесть тарелку каши и совсем еще маленький, когда нужно засветло ложиться спать. В десять лет, когда я только начал изучать в школе географию, мне казалось абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным утверждение, что на Южном полюсе холоднее, чем на Северном. В шестнадцать лет мне казалось абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным, когда девочка на перемене целовалась с одним, а вечером, в кино, шла с другим. А сейчас мне кажется абсолютно нелогичным и совершенно противоестественным, что какой-то, прости господи, говнюк, который уже вторую неделю не может сдать элементарный зачет по стрельбе, учит меня: что мне делать!
   ...Стас проглотил отповедь, но Кирилл явственно ощущал, что между его товарищем и капитаном наметился разлад. И наметился он задолго до этого разговора. Поначалу разлад был едва заметен, словно тонкий ручеек, проточивший маленькую канавку на летней лужайке. Но с приходом осеннего ненастья, ручеек начал стремительно набирать силу и маленькая канавка стала приобретать угрожающие очертания глубокого оврага. Если в первое время споры между Ракитиным и Стасом, носили поверхностный характер, то сейчас Никифоров уже вполне серьезно пререкался с капитаном. Он то и дело выражал сомнения в целесообразности тренировок, предлагаемых Ракитиным. Тот же, в свою очередь, попрекал Стаса недисциплинированностью и разболтанностью, плохой работоспособностью и скверными результатами подготовки. И грозился перевести в простые автоматчики, если тот не возьмется за ум.
   Стас честно пытался сделать это, смирял ненадолго свой гонор, но потом натура опять брала свое...
   -Не выйдет из него снайпера. Слишком уж горяч. - сказал однажды Ракитин майору Леонову, то ли не заметив, а скорее - проигнорировав присутствие Кирилла. - Выдержки - никакой.
   Кирилл и сам чувствовал, что главное различие между ними заключается как раз в этой самой выдержке, с которой у Стаса действительно были большие проблемы. Именно отсутствие выдержки мешало Стасу грамотно подбирать камуфляж и тщательно маскироваться. А, кроме того, - сильно затрудняло наблюдение за местностью и саму, собственно, стрельбу, немыслимую без качественного, скрупулезного выцеливания мишени.
   Безусловно, и ему не доставляли никакого удовольствия многочасовые лежки на огневой позиции, когда все тело ныло от мучительного желания встать и размяться, без конца доставала разнообразная насекомая сволочь, да и попросту хотелось справить нужду. Как малую так и большую. Немногим приятнее были и наблюдения за местностью и составление карточек огня, когда глаза просто мутнели от напряжения, непрерывного всматривания в окружающий ландшафт. Даже стрельба, увлекательная в первое время, приелась по мере того как от недели к неделе нужно было сдавать зачеты и повышать, повышать, повышать ее уровень, стремясь к какому-то бесконечно далекому идеалу. Остальные занятия, способные привидеться штатскому персонажу разве что в кошмарном сне, приносили столь же мало радости. Однако Кирилл, в отличие от своего товарища по несчастью, всегда находил силы перебороть себя. Ну или - почти всегда. Если уж в ближайшие пару лет альтернативы этому все равно нет, придется стиснуть зубы и перетерпеть... неудобства. Утешая себя тем, что неудобства эти временные.
   В какой-то степени этому способствовал и опыт прошлой жизни. Кирилл и сам не подозревал, но длительные медитации перед холстом, занимавшие его столько лет, оказали на него исключительно положительное влияние, развив сосредоточенность, внимание и выдержку, без которых немыслима работа художника. И пригодилось все это в самый неожиданный момент...
   В общем - долго ли коротко ли, а поздней осенью, вскоре после того разговора на полигоне когда он рассказал о том как разругался с Таней и загремел в армию, капитан объявил, что отныне Кирилл - его единственный напарник.
   А Стас вернулся под командование старшины Жоры и уже на следующих маневрах появился с ручным пулеметом, довольный, судя по всему, и жизнью и собой...
   -Мне, строго говоря, и нужен-то был один из вас. - поделился капитан "секретной информацией".
   -А зачем же тогда было брать нас двоих?
   -А затем, голова твоя садовая, что при всем многообразии моих талантов, ясновидение в их число не попадает. И определить с ходу: кто из вас мне больше подойдет, я был не в состоянии.
   -Ну-у? - недоверчиво протянул Кирилл. Мысль, что Ракитин может не знать чего-то наперед, казалась ему кощунственной.
   -Вот тебе и - ну-у! Далеко не из каждого солдата можно сделать снайпера. Даже если у него хорошие данные. И не всегда сразу можно понять - из кого что получится. Впрочем... - он остановился. - И в обычной жизни зачастую так же бывает. Не всегда можно понять - из кого что получится. Вот ты, всю жизнь рисуешь, даже в училище престижное поступил, а чувствуешь ли ты себя настоящим художником?
   Кирилл пожал плечами.
   Он вообще старался не распространяться в части ни о своей профессии, ни о Репке. Люди так не любят умных.
   Но капитану хватило и того, первого, разговора при встрече...
   -Да нет, пожалуй. Не чувствую.
   -Вот то-то и оно! Не получился из тебя пока настоящий художник. И не факт, что получится когда-нибудь, верно?
   -Верно.
   -А почему так? Задатки-то у тебя, видать, есть. Иначе как бы ты в училище-то свое поступил?
   -В Академию. - поправил Кирилл.
   -Ну, не суть!
   -Не суть. - Кирилл задумался на мгновение. - Полагаю, товарищ капитан, что в отличие от снайпинга, творчество - довольно субъективная штука...
   -Вот так, да? - усмехнулся Ракитин.
   -Вот так. И даже если кому-то и показалось, что у меня есть задатки художника, это совершенно не гарантирует того, что и остальные также оценят меня.
   -Ну ты подумай, вот козлы-то!
   -Почему сразу - козлы? - пожал плечами Кирилл. - Просто у каждого свое восприятие мира и то, что мне как художнику видится так, другому человеку может представляться совершенно иначе. Вот, бывает, пишешь-пишешь картину, стараешься, из кожи вон лезешь, в каждый штришок душу вкладываешь, хочешь что-то совершенно определенное сказать... передать, а зритель потом подходит к твоей картине и видит в ней нечто совсем иное...
   -Ну и пусть видит. Тебе-то - что?
   -Да ничего помимо того, что непонятая мысль - мертвая мысль.
   -Так может ты сам того... рисовать как следует еще не научился?
   -Рисуют в подъезде, на стенке, а художник пишет...
   -Ну, не суть!
   -Не суть. - согласился Кирилл. - Ну ладно - я. А Да Винчи?
   -Тот, который Леонардо?
   -Ага. Он что, тоже писать не умел? А иначе почему вокруг евоной "Джоконды" уже полтысячи лет споры не стихают: и что это, мол, гений эпохи Возрождения сказать-то хотел такой странной и малопонятной, такой двусмысленной ухмылочкой?
   Ракитин кивнул и, поразмыслив немного, сказал:
   -Получается, солдат, творчество это - бой, в котором тебе гарантированно поражение.
   -Получается так.
   -Ну что ж, требуется определенное мужество, чтобы ввязаться в подобную схватку.

*

  
   -Гарантировано поражение? Да нет, Максим, можешь мне поверить - поражение заранее не гарантированно никому. А особенно здесь, в горах.
   Кирилл посмотрел на офицеров.
   -Но фактор неожиданности... - попытался возразить лейтенант.
   -Хороший фактор. - кивнул Ракитин. - Серьезный. Да только на наш фактор неожиданности у них могут найтись три своих, не менее убойных фактора. Не забывай об этом, когда пойдешь с ребятами вперед. Договорились?
   Кирилл обернулся в сторону основной штурмовой группы, залегшей на склоне среди больших серых валунов. Когда-то давно обломки гранита сорвались вниз со скалистого горного гребня, оставив на его склоне глубокие шрамы и упокоились здесь, на дне ущелья. Кирилл смотрел на своих товарищей, замерших под их прикрытием и готовых устремиться вверх.
   Все было готово. Все подходы проверены саперами. Все бойцы на своих местах.
   -Так точно, товарищ капитан, договорились.
   -Ну и прекрасно! - Ракитин обернулся к Кириллу. - Ты свою задачу хорошо понял? Стас с Витей прикрывают основную группу, а ты страхуешь их самих. Они наверняка вытянут на себя пулеметы. Не могут не вытянуть. Твое дело - заставить их замолчать как только они себя обнаружат. Понял?
   -Так точно, товарищ капитан, понял.
   -Хорошо. Контролируй их пулеметы и гранатометы и, пожалуйста, не вздумай связываться с их снайперами! Это как раз - не твое дело...
   -А если они сами... ну, я имею в виду, если на огонь Никифорова и Аверина отреагирует именно снайпер... сверху?
   -В этом случае можешь его снять. Но только в этом. Не вздумай целенаправленно устраивать охоту. Их снайперы - моя забота. Понял?
   -Так точно, понял.
   -Я надеюсь - ты действительно хорошо меня понял. Твое дело - обеспечить безопасность нашему собственному прикрытию. Это потребует от тебя максимум внимания. Все твое внимание без остатка. А если ты втянешься в поединок с их стрелком, то неизбежно отвлечешься от поля боя, потеряешь контроль за обстановкой. А раз так, то случись что с пацанами, я первый скажу, что виноват ты.
   -Да будет вам, товарищ капитан! Как говориться: Бог не выдаст - свинья не съест!
   -Бога нет, рядовой. - усмехнулся Ракитин. - Сегодня ты за него. По крайней мере, для Никифорова и Аверина. Все понял?
   -Так точно!
   -Тогда - выполняй. Дуй к своим. - и он указал на группу прикрытия, державшуюся позади основной.
   Вместе с ним группа насчитывала трех человек. Стас Никифоров и Витя Аверин. И он. Пулеметчик, гранатометчик и снайпер. Убойное сочетание.
   Кирилл уже хотел было удалиться, но замешкался и, обернувшись, спросил:
   -Товарищ капитан, а может Бог все-таки есть?
   Ракитин вздохнул и поднял глаза к небу, словно отец, отчаявшийся объяснить неразумному дитю очевидную истину. Потом снова взглянул на Кирилла и, скрестив руки, ответил:
   -Бога нет. Иди, занимайся делом!
   Тот кивнул и направился к группе прикрытия.
   Лейтенант Есипов проводил его насмешливым взглядом и повернулся к Ракитину:
   -А вы, Сергей Васильевич, действительно так думаете?
   -Нет, конечно. - ответил тот, пожав плечами. - Бог есть, но снайперу об этом лучше не знать. В конце концов, Максим, не всю информацию следует сообщать подчиненным. Всю информацию должен знать только офицер.

*

  
   He that outlives this day, and comes safe home,
   Will stand a tip-toe when this day is nam'd,
   And rouse him at the name of Crispian.
   He that shall live this day, and see old age,
   Will yearly on the vigil feast his neighbours,
   And say "To-morrow is Saint Crispian."
   Then will he strip his sleeve and show his scars,
   And say "These wounds I had on Crispian's day."
   Old men forget; yet all shall be forgot,
   But he'll remember, with advantages,
   What feats he did that day. Then shall our names,
   Familiar in his mouth as household words-
   Harry the King, Bedford and Exeter,
   Warwick and Talbot, Salisbury and Gloucester-
   Be in their flowing cups freshly rememb'red.
   This story shall the good man teach his son;
   And Crispin Crispian shall ne'er go by,
   From this day to the ending of the world,
   But we in it shall be remembered-
   We few, we happy few, we band of brothers;
   For he to-day that sheds his blood with me
   Shall be my brother; be he ne'er so vile,
   This day shall gentle his condition;
   Make him a member of the gentry, even if he is a commoner.
   And gentlemen in England now-a-bed
   Shall think themselves accurs'd they were not here,
   And hold their manhood's cheap whiles any speaks
   That fought with us upon Saint Crispin's day.

*

  
   -Старшой! Ларион! Да ты чего: оглох, что ли?!
   Кирилл обернулся.
   -Чего нам делать-то? - спросил Ростов.
   Они с Марковым сидели на большом придорожном валуне, опершись прикладами драгунок о землю, и смотрели на него, ожидая дальнейших распоряжений.
   Уже от него...
   -Ждать. - коротко ответил Кирилл и снова отвернулся.
   Мимо них по узкой, плотно укатанной грунтовке, нависшей над обрывом ущелья, подвывая полным газом проносилась техника. БТР и БМП чередовались с грузовиками, под тентами которых то и дело мелькали сферические шлемы бойцов внутренних войск. Далеко внизу, в хвосте колонны ползли три танка. Еще пять прошли в голове. Тяжело, с натугой, взбираясь по серпантину со дна ущелья, машины миновали дымящиеся развалины кордона, резко заворачивали на изгибе дороги, там где она прорезала скальный гребень хребта, и скатывались вниз, в Шайтанову долину. Сизый дизельный выхлоп плотным густым облаком висел над дорогой, и машины быстро пропадали из виду, окунувшись в него.
   Кирилл посмотрел на несколько тяжелых бетонных блоков, хаотично вроде бы уложенных над дорогой среди массивных гранитных глыб. Бандитский "блокпост" не потрясал монументальностью, но место для него было выбрано исключительно грамотно. Он буквально нависал над изгибами серпантина, змеившегося по склону ущелья. Любая мишень, неважно - человек или машина, двигавшаяся по дороге вверх, несколько раз оказывалась в секторе прямого огня. Пять гранатометов и два крупнокалиберных пулемета (именно с таким вооружением столкнулись атакующие) могли намертво запечатать подъем, поджигая все что на нем появлялось. Естественные и искусственные глыбы надежно укрывали оборонявшихся. Пожалуй, лишь танки, при известном везении, могли прорваться здесь в лобовую. Но для того, чтобы свести фактор везения к минимуму, духи предусмотрительно распределили по всей дороге противотанковые мины. Саперы, взявшиеся за них, едва закончился штурм, обезвредили последнюю за несколько минут до того как на противоположной стороне ущелья появилась головная машина колонны основных сил. Скатившись на дно ущелья, танки взобрались к блокпосту, миновали его, не останавливаясь ни на секунду, и начали спускаться в долину...
   ...Успех штурмовой группе принесли внезапность, точно рассчитанные время и направление удара. Вжимаясь в колючий каменистый грунт, кое-как застеленный тонким покрывалом почвы, десантники поднялись по откосу ущелья. Заминированная дорога таким образом оказалась в стороне, а застава боевиков - прямо перед ними, на расстоянии кинжального огня. Утренний туман быстро редел и Ракитин с Леоновым сразу же засекли небольшой, укрытый за валунами вагончик, вроде строительной бытовки. Над вагончиком, цепляясь за скалы, поднималась антенна.
   Выстрел гранатомета, разнесший половину вагончика положил начало стремительному броску десанта и горячему, скоротечному бою. Приходилось отдать должное боевикам - поняв, что их застали врасплох, они не бросились врассыпную, а собрались и, перестроив оборону, попытались отбить атаку. За все время схватки лишь двое из них попробовали пробраться в глубь долины, оставив позицию. Марк с Рыжим положили их без проблем и лишней траты боеприпасов.
   Решимость духов не принесла желаемых результатов. Оборонительная система их рубежа была рассчитана на ведение огня на большой дистанции. Уничтожить же противника, находящегося прямо у них под носом, прижимавшего плотным огнем и не дававшего высунуться из укрытия, было весьма сложно. Гранатометы стабильно давали перелет, а один из пулеметных расчетов, пытаясь вести огонь по "мертвой зоне" возле самого блокпоста, подставился так сильно, что был уничтожен даже без вмешательства снайперов.
   Десять минут спустя остался всего один очаг сопротивления: крупнокалиберный пулемет, укрытый в гранитном гнезде над дорогой и полдюжины стрелков вокруг него. Достать его ручной гранатой не позволяла дистанция, а гранатометом - угол обстрела. Ситуация складывалась патовая: укрывшись снизу, за камнями, десантники могли не опасаться пулемета, но не могли и уничтожить его. А саперы не имели возможности приступить к разминированию дороги: высунись они из укрытия, их тут же расстреляли бы. А время-то сейчас работало против атакующих: на той стороне ущелья, у них за спиной, вот-вот должна была появиться колонна основных сил.
   В данном случае решающее слово должен был сказать снайпер, и Кирилл не понимал, почему Ракитин молчит. Сам он находился на невыгодной для такого выстрела позиции, но, понимая, что пулемет по-прежнему трещит как заводной, а капитан никак на это не реагирует, начал смещаться в его сторону.
   Оказавшись в огневом секторе противника, Кирилл понял, что прежде всего ему нужно осадить снайпера, пристроившегося неподалеку от пулемета и эффективно прикрывавшего его работу.
   Даже более чем эффективно...
   Снайпер не только показывал высокий класс стрельбы, но еще и отличался выдержкой и осторожностью. Примитивные приманки, на которые сто раз купился бы менее опытный стрелок, его не привлекли. Если бы не Стас, отчаянно, на грани допустимого, "вытянувший" стрелка на себя, Кириллу ни за что не удалось бы снять того. После этого уничтожение пулеметного расчета проблем уже не представляло. Когда же "главный калибр" замолчал, майор Леонов с основными силами отряда прижал оставшихся боевиков к земле, а лейтенант Есипов и старшина Котов двумя небольшими группами зашли с флангов и уничтожили их.
   Старшина, правда, при этом не уберегся...
   Едва замолчал последний ствол, майор с лейтенантом тут же начали разворачивать оборонительную линию в сторону Шайтановой долины. Хотя боевикам, по всем признакам, и не удалось связаться со своими, а горный хребет, под которым находился "блокпост", должен был экранировать яростный аккомпанемент схватки, от случайностей все же стоило подстраховаться.
   Тем временем четверо саперов (одного парнишку в самом начале боя отыскала нелепая, шальная пуля) принялись прочесывать дорогу вниз от "блокпоста". Невзирая на обилие смертоносных сувениров, они умудрились-таки уложиться до подхода основных сил. Колонна, беспрепятственно поднявшись к перевалу, миновала его на полной скорости, не потеряв ни единой секунды...
   Впрочем один БМП все же вывернул на придорожные камни и притормозил около Леонова и Есипова. Они стояли недалеко от Кирилла, возле брезента, под которым четко просматривались контуры трех тел.
   -Десанту привет! - полковник-пехотинец выбрался из люка БМП, спрыгнул на землю и протянул руку майору.
   -Привет, пехота. - ответил Леонов.
   -Ну что? Боевая задача выполнена на "отлично"?
   -Вам виднее.
   -Ага! - улыбнулся полковник, обводя взглядом останки заставы боевиков. - Как полагаете, там уже знают о нас? - он кивнул в сторону Шайтановой долины.
   -Чего не знаю - того не знаю. - развел руками майор. - Наверняка могу сказать одно - здесь было жарко. И шумно. Но в долину никто уйти не сумел.
   -Уже - хорошо. У вас-то потери... - он остановился. - Большие?
   -Трое убитых, товарищ полковник. - ответил Леонов. - Пятеро раненых. Двое - тяжело.
   -Ясно. - кивнул тот. - Вас подберут?
   -Так точно. Мы уже запросили эвакуацию.
   -Хорошо! - полковник протянул руку. - Ну что ж, вы свою задачу выполнили четко. Мы тоже постараемся... не оплошать!
   -Удачи! - пожелал майор. - Смотрите осторожнее там. Шайтан - хитрая тварь, и народец у него тертый, на подлости грамотный.
   -Спасибо! Учту. - полковник нырнул под броню.
   БМП поддал газу, вклинился в строй колонны и вскоре скрылся из виду, миновав поворот дороги.
   Леонов поморщился и брезгливо взмахнул рукой, пытаясь отогнать от лица сизый дизельный выхлоп. Потом развернулся к брезенту.
   -Как этого паренька-то звали, сапера? - спросил он у Максима Есипова.
   -Вроде, Данила. - ответил тот. - У сержанта их надо бы уточнить.
   -Надо бы. - не стал спорить Леонов.
   -А у наших-то был кто?
   -У наших?
   -Ну, у Ракитина и Котова? - пояснил лейтенант. - У Жоры, кажется, только мать. - ответил он сам себе. - А у капитана ведь жена и дети были?
   -Были. - кивнул майор. - Давно правда, но были.
   -Давно?
   -Да. Давно. - Леонов смотрел куда-то вдаль, в серо-зеленую глубину ущелья. - Он как вернулся из Афганистана в восемьдесят пятом так сразу же на Наташке и женился. Такая жена, Максим, не каждому смертному достается, а уж нашему брату-служаке и вовсе - одному из... сотни! И красивая была и умная. И за домом следила и ребят ему двоих родила. Идиллия. Серега, в отличие от многих, и Афган-то вспоминал без особой... злости. Понимаешь? Оттаял он с ней, отошел от всего этого. Не забыл, конечно. Но и не вспоминал лишний раз. А потом... это как раз перед Первой Чеченской было, в отпуск она с детьми летела, к родителям. Ну и самолет сразу после взлета рухнул. Даже высоту набрать не успел. Все погибли, никто не выжил. Ну и Наташа с обоими мальчиками тоже... погибла. Так вот все и закончилось...
   -Ох ты... - покачал головой лейтенант. - А я и не знал.
   -Да откуда тебе знать-то? - пожал плечами майор. - Сережка про этот день вспоминать сильно не любил. Говорил, он один ему страшнее всех войн вместе взятых.
   Далеко-далеко, за хребтом, в Шайтановой долине раскатился мощный взрыв. Потом еще один. И еще. И тут же, словно это был сигнал, с противоположной стороны донеслось вертолетное стрекотание. Неужели за нами? подумал Кирилл, оборачиваясь.
   Звено Ми-24 выскочило из-за дальнего хребта и стремительно пронеслось над ними, сбросив на дно ущелья мощный гул своих турбин. Гул расплескался между гранитными берегами и затих вдалеке волнами угасающего эха. Торопясь внести свою лепту в нарастающую канонаду, машины развернулись над "блокпостом" на девяносто градусов и нырнули в чашу Шайтановой долины, сев на хвост колонне.
   Кирилл проводил их взглядом, чувству как произвольно, помимо его воли сжимается в кулак левая рука...
   А на горизонте уже появились две маленькие, черные точки. Солнце, прорвавшее-таки облачную дымку, отрывисто поблескивало на сверкающих дисках лопастей...

*

  
   Пол резко накренился и брезент, укрывавший Ракитина съехал набок. Кирилл обернулся и увидел безвольно откинувшуюся голову капитана. Маленькая, темная дырочка в верху лба была бы вовсе незаметна под волосами, если бы не тонкая полоска, протянувшаяся от нее к брови и демаскировавшая пулевое отверстие.
   Он замешкался на мгновение, а потом решил поправить брезент, но Матвеев опередил его. Прижав автомат коленом, чтобы не ускользнул на очередном вираже, ефрейтор нагнулся и, подтянув брезент, накрыл голову покойного. Потом снова привалился к борту и покачал головой:
   -Вот жизнь-то. Афганистан без единой царапины прошел, в Первую Чеченскую выжил, а тут, на каком-то паршивом перевале пулю схлопотал! Глупо. Ей богу, глупо!
   -Не глупее других. - пожал плечами Кирилл, отворачиваясь к люку.
   ...Вертолет скользил вдоль ущелья. Мимо проносились однообразные, зеленые с серым склоны гор. Сзади шла еще одна машина.
   Кирилл смотрел на бесконечное мелькание зеленки. Потом, вдруг, поднял винтовку и припал к прицелу.
   -Стас. - позвал он. - Стас!
   -Я. - Никифоров расслышал-таки свое имя за непрерывным гулом турбин, затопившим отсек.
   -Видишь вон ту купу деревьев на скальном выступе, слева по курсу? Зацепи ее.
   -Пулемет? Ракета? - поинтересовался Стас, прилежно наводя ствол пулемета на указанную цель.
   -Не знаю. - ответил Кирилл, удерживая прицел на приближавшихся деревьях. - Просто подержи ее пока.
   Стас кивнул, аккуратно доводя ствол по мере приближения цели.
   -Кир, а ты слышал, - спросил он, вдруг, не оборачиваясь, - нам на следующей неделе сто дней объявить должны.
   -Слышал. - сказал Кирилл, опуская винтовку. - Хорошо.
   ...Горы молчали.
   Без устали нарезая упругие пласты холодного воздуха мощными взмахами лопастей, вертушки шли в сторону базы.
  
  
  

Глава X

  
   ...Потом плыви скорее прочь.
   Ты завтра вспомнишь только ночь,
   Столпы базальтовых гигантов,
   Однообразный голос вод
   И радугами бриллиантов
   Переливающийся свод.
  
   -Да. - вздохнул Кирилл, глядя на море. - Вот и лето прошло. Словно и не бывало...
   -Почему - не бывало? - удивилась Лена.
   Она будто не слышала песни, блуждавшей под сводами летнего ресторана, перемешиваясь со звоном столовых приборов немногочисленной публики и шелестом ветра в невесомых тростниковых занавесках, затенявших яркое, едва начавшее клониться к закату солнце...
   -Ротару. - улыбнулся Кирилл, указав на монументальные концертные колонки в углу зала. В часы вечернего максимума они наверняка ревели на всю Ивановскую, нагнетая атмосферу веселой, бесшабашной гулянки, а сейчас вполголоса нашептывали тихую мелодию, плохо ассоциировавшуюся с огромными черными амбразурами их динамиков.
   -Ах, Ротару! - сообразила Лена и требовательно постучала по краешку своего стакана.
   Кирилл открыл полупустую уже бутылочку и налил ей минералки.
   Даже сейчас, когда они зашли пообедать в ресторан, расположившийся на набережной Феодосии, носившей профессиональное, с точки зрения Кирилла, название, Лена отказалась от любезного предложения своего спутника пригубить вина.
   -Ну, должен же я хоть как-то отблагодарить тебя за доставленное удовольствие!
   -Да бог с тобой! О чем ты говоришь?! - отмахнулась она...
   ...Утром, когда Кирилл спустился в столовую к завтраку, Лена спросила его:
   -Слушай, ты же хотел в Феодосию, в галерею Айвазовского съездить. Нет?
   -Ну да, хотел. - ответил он, сообразив вдруг, что в поисках собственного вдохновения действительно забыл о планах посещения вожделенного музея, находившегося буквально в двух шагах.
   -Так может, съездим?
   -Сегодня?
   -Да прямо сейчас! - махнула она рукой. - Соберемся да поедем. Если, конечно, ты не собирался работать.
   -Работать? - Кирилл пожал плечами. - Да нет, не собирался.
   Он действительно не работал уже несколько дней, чувствуя, что довел полотно до идеального состояния, до некоего фантастического, даже не снившегося ему прежде уровня совершенства. Оставалось лишь закончить внешнее оформление: раму и тому подобное. И... можно сдавать работу заказчику. Благо вернуться заказчик должен не позднее завтрашнего дня...
   ...-И как тебе экскурсия? - поинтересовалась Лена.
   -Колоссально! - ответил Кирилл, ничуть не покривив душой.
   Перед его мысленным взором до сих пор проплывали ряды грандиозных, монументальных полотен, навечно пленивших неукротимую стихию на тонкой хрупкости холста.
   -Вот как надо работать! - сказал он. - Вот это и есть - классический шедевр! Полнейшее отсутствие оригинальности, на грани с тривиальностью...
   -Даже так? - удивилась Лена.
   -Естественно! Ну, вот скажи: где ты увидела у Айвазовского хоть какую-то надуманность или неестественность? Да у него же все просто до неприличия! Море, небо, иногда - краешек земли и корабли...
   -Или то, что от кораблей осталось!
   -Или то, что от кораблей осталось. И все! Понимаешь? Все! Никакого сюрреализма или же, прости господи, экспрессионизма. Максимальная простота. Прямо как на фотоснимке каком-то. А глаз все равно не отвести... - он покачал головой.
   -Это, по-твоему, и есть признак мастерства? - спросила Лена.
   -Конечно. Знаешь, у оружейников есть такая поговорка, ну или же мудрость, если угодно: "Сложно сделать - просто, просто сделать - сложно!" Вот так же и у нас: намалевать чёрт знает чего, нагородить тень на плетень, оглушить и эпатировать зрителя сиськами на ягодицах или же половым членом вместо носа - не такая уж и хитрая задача. При желании ее может решить едва ли не каждый дилетант с минимальным запасом фантазии. Жаль только - восторг и восхищение публики заканчиваются сразу же как проходит шок. Другое дело - сделать просто. Создать настоящий шедевр, не прибегая к сильнодействующим, бьющим по мозгам средствам и высосанным из пальца сюжетам типа: "Зелененькие инопланетяне пишут матерное письмо американскому президенту", а напротив, открыв неведомую прежде грань известного, если угодно, даже - избитого образа, лица, события, сюжета.
   -Это и называется - создать шедевр? - Лена смотрела на него, склонив голову к плечу.
   -Да. Именно это. - подтвердил Кирилл. - Нарисовать простую женщину, над улыбкой которой будут биться несколько поколений потомков, думая: в чем же ее загадка?
   -А действительно: в чем?
   -А я не знаю! - пожал плечами Кирилл. - Не знаю и допускаю даже, что никакой загадки вовсе и нет. Что они просто-напросто придумали эту загадку. Придумали, не зная - как выразить свое понимание... вернее - свое непонимание шедевра. Как объяснить с логической точки зрения силу, магнетизм этой женщины, которая притягивает к себе людей уже много столетий подряд, невзирая на отсутствие хобота или окровавленных клыков, а также прочих элементов мистического или эротического эпатажа. Та же история и с Айвазовским: с точки зрения сюжета большинство его картин - фотоснимки, которые может сделать любой человек, увидев проплывающие мимо корабли или же просто красивый морской пейзаж. Никаких натяжек, никакой надуманности, никакой неестественности. Натурализм, практически на уровне фотографии. А все равно - есть в этом натурализме что-то такое... - он щелкнул пальцами, словно расписываясь в своем непонимании и, присоединяя себя к поколениям недалеких потомков, неспособных разгадать загадку "Джоконды". - Какая-то жизнь, какая-то... загадка...
   -Улыбка Айвазовского?!
   -Да! - рассмеялся в ответ Кирилл. - Улыбка Айвазовского. Избыточность.
   -Избыточность?
   -Да. Избыточность. То, что трудно выразить словами, вернее, то чему трудно, почти невозможно придумать названия. То, что лежит где-то за границами сюжета полотна и игры светотени... - он остановился, глядя на Лену.
   Яркое солнце пробивалось сквозь тростниковые занавески, своевольно, без приглашения врываясь в зал ресторана. Светлые локоны женщины купались в потоке солнечного света. Но ему чудилось - лунного...
   Глаза их встретились. Она всего мгновение сдерживала его взгляд, а потом отвернулась.
   -Ну так что... может быть... пора уже?
   Кирилл, по-прежнему не отводя от нее глаз, улыбнулся и кивнул:
   -Пожалуй.
   Потом залпом допил вино и встал из-за стола:
   -Поехали.

*

  
   Когда они вывернули с набережной на проспект, Кирилл попросил:
   -Притормози, пожалуйста, возле универмага.
   -Возле универмага? - удивилась Лена. - А зачем?
   -Нужно. - ответил он.
   Она пожала плечами, включила правый поворотник, вместо того, чтобы разгоняться, и, найдя около универмага свободное место, аккуратно припарковалась.
   -Ну и? - посмотрела она на него, заглушив двигатель.
   -В магазин заскочу на секунду.
   -В магазин? У нас чего-то дома не хватает?
   -Лично мне - не хватает. - улыбнулся Кирилл, открывая дверь. - Жди меня и я вернусь. - прибавил он, выскальзывая наружу. - Только очень жди!
   Затем подхватил ответную улыбку Лены, в два прыжка пересек тротуар, распахнул огромную дверь и, оказавшись внутри универмага, направился к маленькому киоску гравера, приютившемуся между валютным обменником и будкой администратора...

*

  
   -Спокойной ночи, Кирилл.
   -Спокойной ночи, дорогая.
   Лена замерла на пороге спальни, глядя на него, потом отвернулась и затворила за собой дверь.
   Он постоял возле двери еще с минуту, прислушиваясь к ее шагам, а потом направился вниз, в библиотеку.
   Открыв бар, Кирилл прошелся взглядом по стройной шеренге бутылок в его недрах, остановился на красном полусухом "Инкермане" и, взяв стакан, наполнил его до краев. Потом поднялся к себе, уселся в любимое кресло и, отхлебнув вина, посмотрел на картину, по-прежнему занимавшую почётное место в центре комнаты. Он тщетно пытался обуздать чувство легкой досады. Хотя, пожалуй... не такой уж и легкой.
   Да. Не получилось. Не срослось...
   ...Вернувшись из Феодосии, они с Леной, в ожидании ужина, занялись своими делами. Она почти час обсуждала что-то с Марией на кухне, а потом прогуливалась по саду в компании своего мобильного телефона.
   Что же касается Кирилла, то он, раздобыв последнюю недостающую деталь, заперся в своей комнате и занялся окончательной доводкой картины. Как всегда - в самый последний момент! похвалил он сам себя. Прямо как в Академии, перед сдачей зачетной работы. Только - только краска высохнуть успела. Впрочем...
   Впрочем, куда сильнее этой мысли, его занимало другое. Паша. Как сильно он ни надеялся на... отсрочку, но Лена еще утром подтвердила, что муж возвращается завтра. Где-то в районе обеда, сказала она.
   Где-то в районе обеда, повторил Кирилл про себя. Где-то в районе обеда...
   Как ни крути, но "где-то в районе обеда" это - не утром. Нет, не утром. И это оставляло ему хрупкую, призрачную надежду на то, что удастся уговорить Лену на прощальную... встречу.
   Черт возьми! Он и сам боялся признаться себе: как страстно ему хотелось этой встречи! Как хотел он вновь очутиться в одной постели с Леной, разрушить невесомую кружевную преграду на пути к блаженству, прильнуть к ее обнаженному телу, бесконечно скользить по ее губам, щекам, грудям, впитывая запретную сладость...
   Он и сам боялся признаться себе, что ему хотелось этого почти до крика! До умопомешательства!
   Заявление Лены о том, что пора разбежаться по разным спальням, обрушилось на него три дня назад как гром среди ясного неба. Даже при том, что он с самого первого дня знал об этом, понимал, что перед приездом Паши все закончится, он все же надеялся, что все закончится не так резко. Что у него будет хотя бы день - другой, чтобы свыкнуться с мыслью о расставании. На деле же все случилось так быстро. Просто в один момент.
   В общем-то, все было довольно ясно и логично. Просто возвращение Паши совпало с этими окаянными женскими днями, будь они неладны. И все. Простое совпадение.
   Но легче от этого все равно не становилось.
   И он решил рискнуть...
   ...После ужина Мария и присоединившийся к ним "под настроение" Петрович отправились на кухню мыть посуду в компании с героями любимого сериала, а они с Леной остались в гостиной вдвоем. Кирилл подсел к ней поближе и, спокойно, без лишнего напора, приобнял женщину. Лена не отвела его руку, но и своей не предложила. Она и не отстранилась от него, но и не ответила на объятие.
   Понимая, что отступать некуда, он наклонился к ее щеке и, едва коснувшись ее губами, прошептал:
   -Лен, а что происходит?
   -А что происходит? - обернулась она к нему.
   -Что происходит? - улыбнулся Кирилл. - Происходит то, что я уже которую ночь провожу в унылом одиночестве.
   -Ах, ты об этом! Кирюша, ну я же тебе все объяснила: время неподходящее. Завтра Паша возвращается...
   -Где-то в районе обеда, если я правильно тебя понял?
   -Приблизительно так. - пожала она плечами. - Хотя сам же говорил - береженого бог бережет. А если раньше приедет...
   -На первой зорьке? - усмехнулся он. - Ну ты же понимаешь - я в любом случае могу... исчезнуть раньше...
   -Дорогой! - Лена решительно оборвала его. - Давай не будем рисковать. Хорошо? Кто знает: к чему это может привести? Может быть... - она остановилась. - Может быть нам удастся встретиться позже.
   -Позже? - Кирилл убрал руку с ее талии. - Позже, это когда? Когда твой муж снова уедет в командировку?
   -Позже, это - позже. - ответила Лена, легко, почти невесомо коснувшись его плеча. - И потом, Маша уже перестелила мою постель.
   -А. - понимающе кивнул он. - Чтобы следов не осталось?
   Она пожала плечами и поднялась с дивана:
   -Знаешь, раньше мне казалось, что ты - настоящий снайпер.
   -А теперь что, не кажется? - удивленно посмотрел на нее Кирилл.
   -Нет, не кажется! Где же твоя хваленая осторожность? Где твое чутье на опасность? А? - Лена резко развернулась и в упор уставилась на него. - Или ты хочешь, чтобы все, что начиналось так хорошо, закончилось как в том анекдоте: возвращается муж из командировки?!
   Кирилл пожал плечами.
   -Да пойми же ты, - вздохнула Лена. - Если Пашка узнает о наших отношениях, ты никогда больше и на километр ко мне приблизиться не сможешь! Ты этого хочешь?
   -Я хочу, чтобы ты была моей. - ответил он.
   -Я... - голос ее сорвался. - Я тоже этого хочу. Но сейчас не время!
   -Сейчас не время... - эхом повторил он за ней. - А когда будет время? После возвращения Паши я собираюсь довольно скоро уехать. Я и так загостился у вас сверх всяких приличий: скоро уже полтора месяца будет...
   -Ну, это ты перебрал! Едва месяц миновал как ты здесь. Пять недель, если совсем точно...
   -Да какая разница! - отмахнулся Кирилл. - Пять недель или шесть недель. В любом случае я не собирался задерживаться так долго. Да и вы, наверное, тоже в скором времени в Москву уедете. Лето-то уже, считай, закончилось.
   -Наверно. - ответила Лена.
   Она прошлась по комнате и снова остановилась перед ним.
   -Кирилл, пойми, пожалуйста, - сейчас действительно - не время. Сейчас нам действительно лучше держаться друг от друга подальше. Если ты меня... - она остановилась и отвела глаза. - Если я для тебя хоть что-то значу, ты должен мне поверить! Обязан. Мы не можем сейчас быть вместе. Никак не можем. Этот месяц стал для меня раем, самой настоящей сказкой, о которой я буду вспоминать всю свою жизнь. Неужели ты хочешь, чтобы у этой сказки был печальный конец? Неужели ты хочешь все испортить в самый последний момент?
   Некоторое время Кирилл сидел молча и смотрел перед собой.
   -Я не хочу ничего испортить. - вымолвил он, наконец, еле слышно. - Я не хочу ничего испортить. Я... - он осекся и провел ладонью по лбу. - Я просто чувствую, что... теряю тебя, Леночка. - он снова остановился и сглотнул. Лена отвернулась. - Ты же прощаешься со мной, Алена. - он заметил, как вздрогнули плечи женщины. - Ты же сейчас вот прощаешься со мной. Ты говоришь позже, позже, а сама-то ведь понимаешь, что никакого позже у нас нет. Ты же понимаешь это, Алена. - он снова, теперь уже не случайно, а преднамеренно надавил на болевую точку. - Кому ты боишься признаться в этом? Мне? Или себе?
   Лена ответила на вопрос молчанием.
   -Давай отложим это... этот разговор до завтра, хорошо? - вздохнула она потом. - У меня, честно говоря, сил уже нет, да и голова раскалывается.
   -Да, день был... веселым! - усмехнулся Кирилл. - Ну что ж, воля твоя. Давай отложим разговор до завтра.
   -Проводишь меня наверх?
   -К вашим услугам, мадам...
   ...Кирилл вздохнул и, наклонив стакан, обнаружил, что весь "Инкерман" уже испарился. И когда, спрашивается, успел? Недовольно покачав головой, он опять спустился вниз и снова посетил бар. Сначала он просто наполнил стакан и пошёл обратно, но потом одумался, вернулся к бару и прихватил бутылку с собой.
   Черт возьми! Поднявшись в свою комнату, он уселся в кресло и засмотрелся на полотно. Черт возьми! ну что же все-таки случилось? Что заставило Алену так резко порвать отношения? Возвращение Паши? Чушь! Ежемесячный женский кризис? И подавно - чушь! Это ведь просто... пауза, небольшой перерыв. В прошлый раз, месяц назад, когда они только начали... только начали, этот самый кризис вынудил их прерваться всего-то на несколько дней. И Алена не ходила с таким видом, словно произошло непоправимое. Ах, Алена, Алена! Он вдруг поймал себя на мысли, что один раз, случайно назвав ее так, будто бы сломал, разрушил тем самым какой-то барьер между ними. Может быть - последний барьер.
   Не слишком ли поздно? Завтра возвращается Паша. А может быть...
   Может быть, она попросту испугалась? Перетрусила? Кирилл ухватился за эту мысль словно утопающий - за соломинку. А ведь верно - Лена могла попросту испугаться, что муж узнает об их связи и... выкажет свое недовольство, мягко говоря. Ах, черт! Черт возьми! А ведь это действительно - наиболее достоверное объяснение ее странного поведения. Да, она попросту испугалась близящейся встречи с Пашей и решила прервать отношения. Да, она боится возможных последствий: ссоры, развода. Да, она не хочет терять мужа. Ведь потерять мужа для нее... потерять мужа для нее значит потерять дом, деньги, положение в кругу столичных бизнесменов...
   Ах, черт! Черт возьми! Неужели все действительно настолько элементарно? Кирилл вскочил с места и прошелся по комнате. Неужели все действительно настолько элементарно?! Неужели Лена, искренне стремившаяся в начале к настоящим, глубоким отношениям, просто-напросто испугалась, что эти отношения могут поставить крест на ее семейной жизни? Неужели союз с Пашей настолько важен для нее?
   Он еще пару раз прошелся по комнате взад-вперед. Ну, естественно! Как же он сразу не догадался?! Лена попросту боится потерять семью! Ведь нет никаких сомнений в том, что месяц назад, когда он только появился в этом доме, она совершенно искренне хотела быть с ним. Она стремилась к нему и даже попросту провоцировала его на... близость. Черт возьми! Ну не приснился же ему Тарханкут, в конце-то концов!!!
   Нет, не приснился.
   Кирилл сел на место и, восполнив убыль "Инкермана" в стакане, одним залпом осушил его. Да, права пословица: умная мысля приходит опосля. Он-то ведь едва мозги не вывихнул, думая да гадая: в чем причина охлаждения к нему Лены? А ответ, оказывается, лежал на поверхности. Когда Паша был далеко, она целиком и полностью отдалась страсти, а теперь, перед его возвращением, просто-напросто испугалась за свое положение и...
   Но как же я? внезапно оборвал собственную мысль Кирилл. Как же я? Ведь я тоже - мужчина. Я тоже люблю ее. Я...
   Он снова вскочил и заметался по комнате. Да, спору нет, Паша человек... Кирилл замешкался, подбирая самый подходящий эпитет. Паша - человек достойный. Настоящий человек. Настоящий мужик. Но... я-то не хуже. Я не хуже! чуть было не выкрикнул он вслух, останавливаясь перед Еленой.
   Я - умнее.
   Я - моложе.
   -Я - талантливее. - прошептал он еле слышно, опускаясь на колени перед портретом и берясь руками за массивную дубовую раму. - Леночка, я же - талантливее его...
   Оторвав одну руку от рамы, он протянул ее к женщине, раскинувшейся на постели, словно умоляя ее обратить свой взор на него. Он почти дотронулся до ее головки, а потом скользнул рукой вниз по ее обнаженному телу, омытому ярким лунным светом. Желание, пронзившее его, было столь сильным, что ему казалось - она должна ответить на его призыв. Не может не ответить...
   Но она не ответила.
   Голова Елены так и не повернулась в его сторону. Взгляд так и остался обращенным внутрь.
   Почти минуту Кирилл ждал этого, а потом поднялся с колен и тяжело, опершись рукой о подлокотник, опустился в кресло. Нет, она не ответила ему. Не ответила...
   А может она просто не знает о его таланте? Может, она просто запомнила его другим - вечно недовольным, нервно комкающим листы с неудавшимися эскизами ворчуном?
   Да, да, конечно! Именно так! Именно так все и обстоит. Кирилл чуть не расхохотался от комичности ситуации, разъяснившейся теперь уже до конца. Он же сам запретил Лене смотреть на портрет, чтобы не смазать, не разбавить впечатление от конечного результата работы. А теперь еще предъявляет ей какие-то претензии! Что она, мол, не оценила его таланта! Не увидела в нем гения! Да откуда... да как она могла?!
   Он вскочил с места и легко прошел, почти пробежал по комнате. Нет, ну теперь-то уж точно все понятно! Сначала он сам закрылся от Лены, не позволил ей насладиться его триумфальной работой, а теперь требует, чтобы она видела в нем одаренную личность, таланта, гения! Да он просто не дал ей шанса! И сам же причитает по этому поводу! Нет, ну скажите, люди добрые: нормальный он после этого человек?!
   Кирилл чуть было не рассмеялся, но сдержался-таки и, остановившись перед портретом, обхватил лицо, чувствуя как пылают под ладонями щеки. Лихорадочное возбуждение охватило его, заставив голову работать с утроенной силой.
   Вот дурак так дурак! думал он, глядя на портрет. Я же сам поставил себя в проигрышное положение, относительно Паши! Если бы Лена знала, если бы она только могла представить себе - от кого она хочет отказаться!!! Да она бы ни за что на свете...
   Ну, хорошо, хорошо, не все еще потеряно! Завтра она увидит портрет. Завтра она увидит его шедевр. Завтра она поймет, что благодаря ему уже стала второй Мона Лизой. Что он, по сути, обессмертил ее.
   Ах, жаль только - Паша в этот момент будет рядом с ней! Вот это - жаль. Вот это правда - очень жаль...
   А если...
   Еще одна гениальная мысль (косяками они ходят, что ли?!) пришла ему в голову. Паша-то возвращается где-то в районе обеда. Значит...
   Он решительно подошел к картине и, взявшись за раму, снял её с мольберта...

*

  
   -Просьбу? - она удивленно приподняла бровь. - Какую еще просьбу?
   -Нет. - твердо качнул головой Кирилл. - Сначала пообещай, что выполнишь ее. Ручаюсь: ничего сверхъестественного я у тебя не попрошу. - прибавил он, видя как нахмурилась Лена.
   Она помедлила всего мгновение, а потом улыбнулась:
   -Хорошо! Обещаю выполнить любую твою просьбу.
   Кирилл удовлетворенно кивнул.
   -Чего же ты хочешь? - подстегнула его Лена, видя, что он не торопится. - Что у тебя за просьба?
   Кирилл улыбнулся:
   -Я хочу, чтобы ты посмотрела на мою картину.
   -Посмотрела на твою картину? Ну а как же иначе-то? Или ты полагаешь: мы заплатим тебе за работу даже не взглянув на нее?!
   -Да нет, ты меня не так поняла. - покачал он головой. - Я хочу, чтобы ты взглянула на картину сейчас. Прямо сейчас.
   -Прямо сейчас? То есть раньше, чем приедет Паша? - уточнила Лена. - А зачем? Я думала, мы сделаем это вечером, в парадной обстановке. Представляешь: все в сборе, торжественный ужин при свечах, падает ткань и нашему взору открывается шедевр!
   -Сильно. - оценил Кирилл ее план. - Единственное, ты забыла ритуал перерезания ленточки и торжественные фанфары, а в остальном все просто - супер! - он остановился. - Однако мне бы хотелось, чтобы ты взглянула на картину прямо сейчас. Я ведь не многого прошу? Нет?
   -Нет. - пожала она плечами. - Не многого. Но - зачем? Зачем разбавлять ощущение новизны?
   Почти минуту Кирилл сидел молча, любуясь как она, маленькими глоточками пьет кофе. Наконец Лена поймала его взгляд и замерла, глядя на него поверх чашечки. Легкий дымок соскальзывал с фарфорового ободка и поднимался вверх, играя с безупречными чертами ее лица...
   -Просто я так хочу. - ответил он, наконец. - Хочу, чтобы ты взглянула на картину прямо сейчас. Хорошо?
   -Хорошо. - она улыбнулась и поставила кофе на стол. - Идем наверх, к тебе?
   -Это лишнее. - ответил он, поднимаясь из-за стола. - Картина здесь, в гостиной.
   Лена кивнула и поднялась следом.
   Кирилл распахнул дверь в гостиную и пропустил ее вперед.
   -Прошу вас, мадам! - галантно поклонившись, он подал ей руку и проводил к креслу стоявшему напротив картины.
   -Благодарю вас, маэстро! - улыбнулась она, усаживаясь. - Итак?
   -Итак... - Кирилл подошел к мольберту и взялся за накидку, укрывавшую портрет.
   Откровенно говоря, он жалел, что в это мгновение в гостиной действительно не играет торжественный марш. Это, пожалуй, еще больше усилило бы эффект, который должно было произвести его творение... нет, его шедевр. Ведь, в сущности, что такое шедевр? Шедевр это - такая работа, заканчивая которую творец искренне завидует тем, кто увидит ее впоследствии.
   ...Ночью он спустил картину вниз и, установив посреди гостиной, заботливо прикрыл накидкой, чтобы ни один посторонний взгляд не коснулся ее раньше времени. А потом сходил наверх, за "Инкерманом", и, усевшись напротив своего шедевра, до самого утра рисовал в воображении картины грядущего триумфа.
   Картины были - одна слаще другой.
   Он оторвался от этого занятия, только когда Мария разбудила его и пригласила в столовую, к завтраку...
   ...Да, Мендельсон был бы сейчас как раз к месту! подумал он, медленным, интригующим движением освобождая полотно от бархатной накидки.
   Он хотел увидеть глаза Лены в первый же миг, но не удержался и взглянул на картину.
   Она была совершенна.
   Портрет, выполненный на неведомом ранее Кириллу уровне, обрамляла массивная резная рама из темного мореного дуба. Большая, ярко надраенная медная табличка огнем сверкала внизу, посредине. На ней крупной славянской вязью было выгравировано: ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ.
   В конечном итоге он остановился именно на этом названии. Оно действительно было лучшим. Другие варианты, при всей своей оригинальности, не отражали настолько полно сути картины, всей ее глубины и избыточности. Это был как раз тот случай, когда внешняя простота названия, перекликаясь с внешней же простотой произведения, будто бы намекала на некий подтекст, укрытый незамысловатым сюжетом.
   Оставалось надеяться, что у Лены хватит зоркости прочесть это послание.
   Упустив всего одно мгновение, Кирилл обернулся к ней.
   Она сидела в кресле, откинувшись на спинку и небрежно заложив ногу на ногу. Руки ее лежали на подлокотниках, и пальчики игриво постукивали по дереву, выводя замысловатую мелодию. Головка женщины была чуть склонена к левому плечу.
   На лице блуждала непринужденная улыбка человека ожидающего приятного сюрприза.
   Она явно еще не понимала, что благодаря гению своего живописца и... возлюбленного уже стала второй Мона Лизой...
   А как поймет, вот, поди, обрадуется-то! думал Кирилл, неотрывно глядя на нее.
   Почти минуту она спокойно рассматривала картину, не собираясь, как будто, разражаться бурей восторга. Потом, однако, улыбка медленно сползла с ее лица...
   Ага! Дошло-таки! Кирилл замер в предчувствии, глядя, как ротик Лены слегка приоткрылся, словно у нее перехватило дыхание... от восторга. Помимо этого, восторг отразился и в глазах женщины, остановившихся и расширившихся вдруг. Напряжение словно электрический ток пронзило все ее тело. Она резко выпрямилась, а пальцы ее с такой силой впились в подлокотники кресла, что тут же побелели. Впрочем, не они одни - от лица Лены отхлынула, казалось, вся кровь, и оно мгновенно сделалось снежно-белым.
   Потрясение, на грани шока охватило ее.
   Опасаясь, как бы его бесценную Мона Лизу не хватил удар, Кирилл улыбнулся и сделал шаг к ней, чтобы успокоить и...
   -Ты!!! - он даже не заметил, как она оказалась на ногах. - Ты, подонок! Ты, мерзавец! - потрясение, растерянность, шок мгновенно уступили место ярости. Она снесла их, как кипучие вешние воды сносят старую, траченную временем плотину. - Ты... - она буквально задохнулась от гнева, осязаемого настолько, что Кирилл, ошеломленный и оглушенный, невольно сделал шаг назад. - Ты... Как ты посмел?! Как ты посмел?!! Откуда?! Откуда ты узнал?! Я тебя спрашиваю: откуда ты узнал?! - она шагнула к нему и Кирилл, окончательно смятенный, снова попятился: в глазах Лены, в ее крепко стиснутых кулачках было столько ярости, что, казалось, - она может испепелить.
   -Леночка, я... - начал, было, он, но не смог сказать и трех слов...
   -Откуда ты узнал?! - гневно перебила она его. - Ты рылся в моей сумочке, мерзавец?! Или ты подслушал наш разговор?! Ты сам звонил в Феодосию?! Откуда ты узнал?!
   -Послушай... - Кирилл сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, обнять ее, успокоить...
   -Не прикасайся ко мне! - закричала Лена, отпрянув назад, словно от ядовитой змеи. - Не прикасайся, подонок!!! Я... - дверь в гостиную распахнулась и она, осекшись, резко развернулась к ней.
   Кирилл повторил ее движение. Правда, гораздо медленнее.
   На пороге стоял Паша. Ноги его были широко расставлены, а руки - скрещены на груди. Взгляд его в одно мгновение пролетел по всей комнате, скользнул по жене, по Кириллу, и остановился на картине...
   -Паша! Пашенька! - Лена сделал несколько неуверенных шагов навстречу ему. - Пашенька, я не виновата! Я не виновата! Я ни одного слова! Ни одного слова, Паша! Я не знаю, откуда он... Я ни одного слова... - она вдруг покачнулась и взмахнула рукой, словно желая ухватиться за воздух.
   Но Паша увидел все еще секунду назад: будто стартующий горнолыжник он сорвался с места, прянув вперед и вниз.
   Буквально поднырнув под нее, он успел подхватить Лену, прежде чем та упала.
   -Тихо, тихо. - прошептал он, севшим голосом. - Тихо, тихо, тихо, тихо, тихо. - словно заклинание повторял он, удобнее устраивая жену на руках.
   Потом поднял голову, выпрямился и шагнул вперед.
   Он мог бы пройти слева от картины. Мог бы пройти справа. Но он пошел прямо. На Кирилла.
   -Дай пройти. - сказал он, приблизившись.
   Ничего не соображая и не вполне понимая: что делает, Кирилл, тем не менее, сделал шаг назад, задел картину и схватился за нее, чтобы она не упала.
   Или чтобы не упасть самому.
   Пройдя мимо него, Паша оказался у лестницы, ведущей наверх. Он поставил было ногу на первую ступеньку, но остановился. Развернулся и посмотрел на "Елену Прекрасную".
   Лена лежала на его руках. Левая рука ее безвольно свешивалась к полу. Волосы светлым потоком стекали вниз. Голова была бессильно откинута набок. В лице, по-прежнему, не было ни кровинки. И лишь слабое биение тоненькой веночки у виска выдавало присутствие души в ее теле.
   Кирилл, не отрываясь, смотрел на нее. Рука его по-прежнему держала "Елену Прекрасную".
   Паша, не отрываясь, смотрел на картину. Она словно примагнитила его, не позволяя отвести глаз от женщины, лежавшей на софе в потоке лунного света...
   Паша смотрел молча, не делая ни одного движения. Лишь время спустя он вздрогнул и перевёл взгляд на Кирилла. Кадык его дернулся, а голова, одобрительно качнулась вниз-вверх.
   -Хороший выстрел. Снайперский. - сказал он. - Зачет.
   Потом развернулся и начал подниматься по лестнице.
   Кирилл отпустил, наконец, раму и, отойдя от мольберта с картиной, рухнул в кресло.
   Некоторое время он сидел, механически, бездумно потирая ладонь о ладонь, и лишь потом поднял голову и посмотрел на Елену.
   Эта женщина была знакома ему до мельчайшей детали, до последнего штриха, до тончайшей черточки. Со всей своей тривиальностью и примитивностью. Со всей своей красотой и грацией. Со всем своим артистизмом и избыточностью...
   Избыточность...
   То, что в глазах Кирилла делало "Елену Прекрасную" шедевром.
   Она продержалась на холсте еще какое-то мгновение, а после, словно бабочка взмахнула крыльями и... исчезла. Растворилась, оставив после себя чудовищную, звенящую пустоту.
   Полная жизни рука женщины завершила свое естественное движение, приласкав невесомым взмахом пальцев живот. Ее таинственный взгляд утратил свою пугающую отрешенность, словно волшебная, сказочная мелодия, расчлененная на ноты безжалостной рукой композитора. Здесь было все: и запредельная мука белой стерильной палаты; и запредельная радость первого крика; и тихая, ласковая песня, плывущая над черной полуночью; и звонкий, радостный смех, заполняющий солнечные дни; и страх; и надежда...
   Здесь было все. Только шедевра, полного избыточностью и тайной, уже не было.
   Кирилл смотрел на картину, не в силах оторваться...

*

  
   Наверху, еле слышно щелкнула аккуратно притворенная дверь в спальню.
   Кирилл не шелохнулся.
   Чудовищное потрясение, сравнимое разве что с контузией, все еще цепко держало его. Реальность просачивалась в сознание с задержкой, вызывая ощущение замедленного кино...
   Пашины кроссовки неторопливо прошлись по октаве деревянных ступеней, и он опустился в соседнее кресло. Повозился с сигаретной пачкой, похрустывая целлофановой оберткой, потом щелкнул зажигалкой. Раз, другой, третий...
   Кирилл поднял глаза и засек мелкую, предательскую дрожь его пальцев, хотя Паша быстро справился с собой. Маленький синий факел, упершийся в кончик сигареты, колебало лишь его дыхание.
   Спалив втрое больше газа, чем было необходимо, чтобы докрасна раскалить табак, он отпустил, наконец-то, кнопку...
   Они молчали. Молчали, ибо сказать было нечего, и эта пустота ошеломляла своей избыточностью и высказанностью.
   Они молчали. Молчали, поскольку нарушить тишину, затопившую гостиную, чем-либо помимо крика казалось кощунственным.
   Они молчали. Молчали до тех пор, пока молчание само не перекрыло все мыслимые децибелы, яростным криком ворвавшись в молчавших.
   -Ну, ты как? - спросил Паша, приглушая тишину.
   -Нормально. - заезженная, тысячу раз произнесенная отговорка прозвучала так, что Кириллу самому стало тошно, но это все равно было лучше чем ничего. - А что... теперь?
   -Теперь... - Паша пожал плечами. Только теперь он начал делать ровные, глубокие затяжки, а не гнать дым со скоростью разогнавшегося паровоза. - Я полагаю, тебе вряд ли захочется и далее оставаться здесь? Нет?
   -Да.
   -Да. - Паша отнял сигарету от губ и примял ее в серебряной пепельнице, скрипнувшей по гладкой полировке стола. - Сколько времени тебе нужно на сборы? Я успею подняться... наверх?
   С этими словами он встал и направился к лестнице.
   Кирилл же так и остался сидеть в кресле, словно зачарованный глядя на глубокую, шершавую бороздку, вспоровшую сверкающую гладь полировки...

* *

  
   Одиночество шлялось за мной и в волнистых витринах
   Отражалось печальной фигурой в потертом плаще
   За фигурой по мокрым асфальтам катились машины -
   Абсолютно пустые, без всяких шоферов вообще.
  
   Твою мать, подумал он, и чего я не согласился на Египет?!
   Кирилл протянул руку и опустил шторку иллюминатора, заведомо зная, что облегчения это не принесет. Местечко у окна, казавшееся таким козырным десять часов назад, в Шереметьево, потеряло свою привлекательность здесь, над Атлантикой, когда ослепительное солнце вливалось в него со всей своей полуденной щедростью, делая финал и без того непростого перелета совершенно изнурительным.
   А до Хургады всего-навсего четыре часа полета! Вместо двенадцати.
   Путешественник, блин!
   Он вздохнул, мысленно умоляя пилота хотя бы немного подвернуть вправо, чтобы солнце, проникающее в салон через остальные иллюминаторы, перестало бить прямо в глаза. Увы, лайнер, похоже, уже вышел на финишную прямую и никаких маневров помимо приземления совершать не намеревался. Дожить бы до этого приземления, черт бы его побрал! Кирилл сглотнул, надеясь хоть как-то смочить пересохшее горло.
   Не получилось.
   Зато Миша, задремавший после очередного... полдника, проснулся, потянулся, продемонстрировав ароматные, пушистые подмышки никак не прикрытые скромной маечкой-борцовкой, зевнул и спросил:
   -Ну, что, Кира, последнюю приговорим?
   -Не охота. - покачал головой Кирилл.
   -Да будет тебе! - хмыкнул сосед, извлекая из пакета крупного, аппетитно пахнущего таежным костерком леща. - Не с собой же нести. А то еще в аэропорту отберут.
   Ага, кивнул Кирилл, так они там просто сидят на своих райских островах и ждут пока ты явишься со своей рыбой, чтобы конфисковать этакую ценность. Впрочем, тщетность попыток уклониться от участия в уничтожении речного морепродукта, была ему совершенно очевидна...
   -Пива-то больше нет. - выдвинул он последний аргумент.
   Торжествующе улыбнувшись, Миша выудил из того же пакета темную полуторалитровую бутылку с брендом, который в последние годы не рекламировали разве что детсадовцы, а уж остальная молодежь - вовсю.
   Взяв бутылку, Кирилл оценил ее температуру градусов в сорок и поморщился, предвкушая сомнительное удовольствие отведать содержимое. Увы, альтернатива отсутствовала в принципе - стюардессы давно уже не появлялись в поле зрения, то ли израсходовав до самого донышка запасы прохладительных напитков, то ли просто умаявшись таскать сии напитки ненасытной, натрескавшейся соленой рыбы и сушеных кальмаров, всевозможных чипсов и прочей дребедени публике.
   Публика в салоне действительно подобралась та еще: дальневосточные челноки с мускулистыми, накачанными неподъемными сумками руками, удачно закрывшие очередной торговый сезон с дружественным Китаем; сибирские лесорубы, выгодно сплавившие вышеозначенному Китаю очередные кубометры российского леса в обмен на пуховики, электрочайники, петарды, зеркала и прочие бусы, доставленные из дружественной державы вышеозначенными челноками; уральские бизнесмены, традиционно успешно торгующие всем ассортиментом металлопродукции вплоть до танков последнего поколения, недоступных лишь для собственной армии; столичные менеджеры, управлявшие неизвестно чем в стране, где, казалось, никто уже ничем не управляет.
   И, среди всей этой публики - одинокий художник из города на Неве.
   Нет, Кирилл не хотел сказать, что он лучше окружающих.
   Об этом говорили десять часов полета от Москвы.
   Просто он не видел смысла в том, чтобы оккупировав (по-другому и не скажешь) салон, лезть брататься с соседями; трясти перед носом друг у друга неизвестно как пронесенными на борт бутылками с "вискарями" и "брендями", выпячивая собственное благосостояние; дружно надираться до поросячьего визга, подобно истинным джентльменам закусывая это марочное великолепие соленой воблой и таранкой, и столь же дружно ломиться в сортир, загаженный и заблеванный уже на полпути к Карибскому морю...
   На месте стюардесс я бы тоже послал эту публику куда подальше, одобрил девушек Кирилл, передавая початую бутылку Мише. Теплая, хмельная горечь скорее смазала, нежели освежила горло, притупив болезненные ощущения. Увы - ненадолго. Это он уже знал наверняка и потому крупный, сочный ломоть леща, выдранный безжалостной рукой Мишани из раскуроченной рыбы, принял без колебаний. Страдать так страдать.
   Сосед Миша никоим образом не выбивался из общей картины, являя собой классический образчик охотника за цветным металлом. В общем и целом, он был лучше многих из присутствующих, однако его словоохотливость и щедрость на пиво и рыбку поистине не знали границ. Энергично распечатывая одну бутылку за другой, он излагал Кириллу историю своего восхождения от рядового сборщика ценного металлолома из Челябинска до хозяина пяти точек приема оного металлолома. Естественно, в жизни этой современной российской Золушки мужского пола наличествовали как злые мачехи, типа ментов и конкурентов, так и добрые феи, вроде братвы, помогавшие решить проблемы и с теми и с другими. И ни один нюанс отношений с ними не остался для Кирилла тайной...
   Словом, сколь бы малоинтересной не представлялась ему данная тема, но уже к середине перелета он представлял себе не только полную технологическую цепочку добычи полезных ископаемых из телефонных и прочих кабелей, а также иных месторождений; не только тарифы на медь и алюминий, размер откатов "крышам" всех мастей, но и вообще полную структуру данной отрасли человеческой деятельности на Южном Урале. Кроме, разве что, адресов точек приема. Если бы собеседник начал перечислять еще и адреса, Кирилл бы точно тронулся рассудком.
   О себе он рассказывал скупо, благо сосед и не настаивал, будучи увлеченным собственной персоной. Вспомнили армейское прошлое, причем Кирилл не препятствовал Мишане играть первую скрипку и здесь, хотя без труда мог бы перехватить лидерство... а зачем?
   Миша и без того был в восторге от нового "корешка", щедро одаряя его вкуснющим, в меру просоленным и подкопченным лещиком и пивом. Подсаливая организм, лещ заставлял налегать на пивко, а оно, в свою очередь, не позволяло долго засиживаться на месте, побуждая совершать регулярные вояжи в сторону туалета.
   В общем: скучно не было, и Кирилл испытал нечеловеческое облегчение, узнав, что отель, куда направлялся его сосед, расположен чуть ли не в сотне верст от его собственного. Мишу, правда, это сильно огорчило и он пообещал навестить "корешка" после прилета, чтобы "на земле" оттянуться уже "не по-детски": с ромом и девчонками. Впрочем, на этот-то счет Кирилл был совершенно спокоен: он нисколько не сомневался, что, очутившись "на земле", Миша тут же обзаведется новыми "корешками" и уже на следующий день даже не вспомнит о нём.
   ...Наконец последний лещик был обглодан до последней косточки, последняя бутылка пива - истреблена до последней капельки, а сосед снова закимарил. Кирилл же растянулся в кресле под безжалостным тропическим солнцем, мечтая лишь об одном: поскорее спуститься с небес на землю, пройти контроль и, добравшись до первого же бара выхватить из холодильника ледяную, покрытую крохотными бисеринками пота бутылку газировки, сорвать с нее крышку и затопить пылающую, липкую горловину своей глотки колючей, наждачно острой водяной струей...
   Хотя, пожалуй, бар можно отыскать и до контроля...
   Точно, до контроля тоже должен быть бар...
   -Дамы и господа! - ожили динамики громкой связи. - Через пятнадцать минут наш лайнер совершит посадку в аэропорту Санто-Доминго. - тон барышни более всего напоминал тот, каким посылают на три буквы, но сейчас Кириллу было решительно все равно. - Пожалуйста, займите свои места и пристегните ремни...

*

  
   Какая славная барышня! улыбнулся он, отрицательно покачав головой.
   Очаровательная мулаточка, чьи черные волосы, заплетенные в миллион тоненьких косичек и собранные в один тяжелый, длинный хвост, потрясающе гармонировали с зеленой униформой бармена, улыбнулась в ответ и убрала бутылку с соком, занесенную над стаканом Кирилла.
   Проводив ее глазами, он спрыгнул с высокого стула-вертушки, стоявшего подле барной стойки, и, подхватив полупустой стакан, направился к столику у окна.
   Небольшой дайверский отель стоял на первой линии. Правда, из уважения к бурному норову здешнего флибустьерского моря эта первая линия имела изрядную ширину, способную защитить отель от разгульной ураганной волны. И само море едва просматривалось, занавешенное полупрозрачной гардиной пальм, обильно, по-хозяйски, занимавших весь пляж. Внизу, на пляже под пальмами виднелось ещё несколько кафе, но спускаться туда у Кирилла не было ни сил, ни желания...
   ...Ему все же удалось пережить приземление и, добравшись до аэровокзала, приглушить жажду в первом же баре, обнаруженном еще до стойки паспортного контроля. Затем, в сутолоке, царившей на контроле, он отделался от Миши, произнеся вслух пожелание увидеть его в самом скором времени, а про себя - прямо противоположную мольбу.
   После этого Кирилл состыковался с представителем отеля, запасся минералкой, поскольку жажда все еще цепко держала его за горло и загрузился в микроавтобус. Легко одолев с полсотни километров по полупустому шоссе (сиеста, пояснил водитель, к вечеру тут будет не протолкнуться!) они оказались у места назначения.
   Портье вручил ему ключ от номера, швейцар втащил в номер багаж, а горничная-мулатка лишь улыбнулась перед тем как затворить дверь номера за уставшим гостем, дав понять, что и на нее тот может целиком и полностью положиться...
   Оставшись один, Кирилл некоторое время постоял перед окном, любуясь на зеленые пальмовые кроны, между которыми поблескивала морская синь. Солнце, едва начавшее скатываться от зенита, заглянуло к нему. Что ж, это - плюс, подумал он, утром можно будет как следует поспать.
   Сделав сей ободряющий вывод, он рухнул на кровать, чувствуя, что дорога вымотала его до предела. Холодный атлас покрывала приятно студил кожу, вызывая желание нырнуть под него с головой и, погрузившись в глубины сна, всплыть только к завтрашнему утру.
   Преодолев слабость, он встал, скинул рубашку и, открыв чемодан, начал выискивать в его глубинах смену белья. Прежде чем отправляться на покой, следовало, по меньшей мере, смыть дорожную пыль, обильно перемешанную с потом. А потом можно уже и в койку...
   ...Четверть часа спустя, вдоволь натешившись контрастным душем, снявшим усталость и наэлектризовавшим тело, Кирилл вернулся в спальню и посмотрел на постель совсем другими глазами. Спору нет - перелет выдался тяжелым по всем статьям, начиная от времени, проведенного в воздухе и заканчивая соседом-Мишей. Однако заваливаться спать вот так, с ходу, даже не осмотревшись на новом месте, казалось не совсем правильным. Хотя бы поверхностную, предварительную разведку провести следовало.
   С этой мыслью он вывернул содержимое чемодана на кровать, выкопал из кучи вещей светлые брюки, белую футболку и начал одеваться, попутно изучая лежавшую на столе схему отеля. Как в самом отеле, так и в ближайших его окрестностях прохладительно-горячительных заведений хватало, но идти далеко не хотелось... Да и не надо: вот здесь, прямо на этом этаже есть небольшой бар. А большой нам пока и не нужен, подумал Кирилл, засовывая в карман бумажник и закрывая за собой дверь номера. Для большого барствования у нас пока что сил нет...
   ...Зал был практически пуст. Кроме парочки, забившейся в сумрачный, укромный уголок, и мулатки-шоколадки, хозяйничавшей в баре, глазу зацепиться было не за что. Некоторое время Кирилл наблюдал как она, пользуясь отсутствием клиентов, полирует и без того образцово-показательной чистоты стойку и наводит блеск на хрусталь, ожидавший своего часа. Славная куколка, улыбнулся он, сравнивая ее с горничной, так же произведшей на него наилучшее впечатление. Интересно: какая же из них лучше? С практической точки зрения. Этот вопрос нужно обдумать самым серьезным образом, завязал он себе узелок на память. Хотя примитивное кобелиное "коллекционирование юбок" никогда не вызывало у него уважения, представляясь довольно грубым и безыскусным способом самоутверждения, покидать сии Палестины не отведав... местного блюда так же казалось не совсем правильным.
   Забавно, усмехнулся он, отворачиваясь к окну, сколько раз на дню гурманы вроде меня задаются подобными вопросами? Увы, тут уж ничего не поделаешь - закон гостеприимства. Гостю - лучшее...
   Оглушительный стеклянный звон заставил его вздрогнуть и обернуться. Сконфуженно улыбаясь посетителям, барменша суетливыми взмахами тряпочки собирала осколки расколоченного о стойку фужера. В первый миг ее смущение просто позабавило Кирилла, а потом он взглянул на это под другим ракурсом. А если это - знак свыше? Стоило лишь ему подумать о... сближении с местными барышнями и на тебе! Ведь сейчас только подойди к ней и все склеится: "Боже, мадемуазель, какая ужасная трагедия!!! Вы не ранены? Точно не ранены? Уже легче, а то у меня прямо сердце оборвалось, когда этот треклятый хрусталь взорвался у вас перед носом! Он же, поди, доллара на три, а то и на все четыре потянет? И все это высчитают из вашего жалования? Ужасно, ужасно! Могу ли я хоть как-нибудь смягчить последствия этой катастрофы? Ну, скажем, пригласить вас сегодня вечером в какой-нибудь хорошенький ресторанчик?"
   Он хмыкнул. А чем черт не шутит в конце-то концов?! Может и впрямь удастся заклеить эту куколку! Ну, если конечно, она уже не заклеена кем-нибудь другим. Всерьез и надолго...
   С этой мыслью Кирилл совсем уже было собрался подняться из-за стола и отправиться к стойке, произносить свой утешительный монолог как, вдруг, дверь резко распахнулась и в зал стремительно вошла высокая блондинка.
   Мысли и движения Кирилла мгновенно замерли.
   Барменша, звеневшая стекляшками на полу, за стойкой, тут же вынырнула на поверхность.
   Парочка в темном углу, не замечавшая до сего момента ничего и никого вокруг себя, обернулась в сторону вошедшей.
   Она же не удостоила ни единым взглядом публику, проигнорировала неловкую повелительницу коктейлей и, обогнув несколько столиков, заняла место в противоположном от Кирилла конце зала.
   Кирилл смотрел как она опустилась на стул и несколько раз, нервно, дернула его, пододвигаясь к столу. Потом положила на стол сумочку и, открыв, начала копошиться в ней.
   Он мог поклясться: она ищет курево.
   И действительно: из сумочки появилась тонкая пачка дамских сигареток, зажигалка и носовой платок. Резкими, отрывистыми движениями обтерев пальчики, блондинка открыла пачку, вытащила сигаретку и щелкнула зажигалкой. Желтый язычок пламени задрожал ритмом странного танца, но вместо того, чтобы прикурить, барышня, вдруг, отпустила кнопку, отложила погасшую зажигалку в сторону, так и не запаленную сигаретку - в пепельницу, и отвернулась к окну.
   Кирилл не отрываясь следил за каждым ее движением.
   Вот она оперлась правым локтем о столик. Вот положила подбородок на прямой большой палец и прижала его согнутым указательным. Вот положила левую ладонь на сгиб правого локтя. И задумалась, загрустила, засмотрелась в морскую даль, по-прежнему не замечая маленького пустого зала вокруг себя.
   Впрочем, маленький пустой зал тоже утратил интерес к ней. Парочка в углу вернулась к своему разговору, а барменша - к борьбе за чистоту своего рабочего места.
   И лишь Кирилл не мог отвести глаз от изящного профиля незнакомки, классическую, греческую чистоту которого портил лишь озорной курносый носик. Да и не портил, впрочем, даже, а скорее...
   Да ведь она же... осенило вдруг Кирилла и он, не раздумывая и не медля более, встал из-за стола. Зажигалки в его карманах, естественно, не было. Мимоходом улыбнувшись мулатке, Кирилл снял с верхушки аккуратненькой пирамидки на стойке бара маленький коробочек с логотипом отеля, и двинулся в сторону незнакомки. Внезапный порыв, странный даже ему самому, в первую очередь был продиктован стремлением подтвердить или опровергнуть собственный вывод, относительно белокурой барышни с таким знакомым, таким родным носиком-курносиком. Да - значит, да. Нет - значит... займемся мулаткой.
   -Огня, мадемуазель? - поинтересовался он, остановившись слева от нее и, размашистым взмахом кисти воспламеняя спичку.
   -Что? - недоуменный возглас прозвучал в унисон с испуганно-резким взлетом головы, наглядно продемонстрировав с какой глубины вырвал мадемуазель вопрос Кирилла.
   -Не угодно ли огня? - как ни в чем не бывало повторил тот, игнорируя удивленно-агрессивный взгляд карих глаз.
   Впрочем, агрессии хватило всего на пару секунд. После этого уголки губ незнакомки дрогнули, она подняла сигаретку, отложенную на краешек пепельницы, и взглядом велела Кириллу подать огонь. Не нагнулась к спичке, не потянулась за его рукой, а именно велела подать огонь.
   Выглядело это... сильно.
   Аккуратно поднеся, прогоревшую до середины спичку к кончику сигаретки, Кирилл дождался пока та задымится, а потом, вздрогнув, заалеет первой затяжкой. Пламя вплотную подобралось к пальцам, но он, не размахивая спичкой и не задувая ее, выдержал паузу и лишь затем резко стиснул их, придушив огонь. Тот обиженно ущипнул его напоследок, но Кирилл, не обратив на это внимания, отложил черный, искривленный уголек в пепельницу и спросил:
   -Позволите присесть?
   -Пожалуйста. - недовольное, настороженное изумление первых мгновений уступило место любопытству, с которым дама взирала на нежданного собеседника.
   -Разрешите? - собеседник протянул руку к пачке.
   -Пожалуйста. - повторила она. - Только они дамские.
   -Неважно! - улыбнулся Кирилл, небрежным шлепком о ладонь выбивая из пачки тоненький, длинный цилиндрик. - Это дамские трусики мужику противопоказаны, а сигареты - вещь демократичная.
   Легкая, скорее просто вежливая улыбка дала понять, что данный уровень юмора здесь не приветствуется. Прекрасно, возьмем на октаву выше, подумал Кирилл, раскуривая сигарету. Он переживал приятное, спокойное состояние нарождающегося чувства. Как будто плавно разгонялся, перебирая скорости коробки передач: все выше и выше и выше. Неторопливо, словно обживая непривычный рельеф незнакомой позиции, он прощупывал собеседницу, то угадывая, то ошибаясь. Если в том, что она русская, он оказался прав, то с возрастом явно вышла промашка. Разглядывая ее издалека и в профиль, он решил, что ей лет двадцать пять, максимум - тридцать, но сейчас, приблизившись, рассмотрел и меленькую сеточку лучиков вокруг глаз и полукружье едва наметившегося "ожерелья Венеры" на шее. Нет, она была как минимум лет на десять старше его самого.
   Эти скромные, отнюдь не пугающие приметы возраста ничего не стоило спрятать под минимальным количеством тонального крема. Но кремом, как впрочем, и всей остальной косметикой дама побрезговала. Лицо ее было подобно чистому холсту, лишенному даже намека на прикосновение кисти.
   Кирилл рассматривал идеальный овал лица, умеренно, без фанатизма, подкрашенный загаром, небольшой (но и не маленький) рот, изящный разлет тонких бровей, нос, стоивший того, чтобы его рассматривали исключительно в профиль, и думал: как же будет выглядеть эта красота, доведенная рукой профессионального визажиста?
   -Кирилл. - протянул он руку, решив, что молчание затянулось уже сверх меры.
   -Елена. - спокойно, без стеснения и смущения ответила ему рукопожатием красавица.
   -Елена. - повторил он, смакуя имя новой знакомой, словно та назвалась Андромедой или как минимум - Вероникой. - А знаете, Елена, как переводится ваше имя с греческого?
   -Нет, не знаю! - красноречиво рассмеялась женщина, явно желая дать ему шанс блеснуть эрудицией.
   -Елена переводится - Прекрасная.
   -О! По греческому - незачет! - покачала головкой блондинка. - Елена означает - Светлая.
   -Да что вы говорите?! - от души подыграл ей Кирилл, изумленно всплеснув руками. - Вот не знал!
   Теперь его вниманием завладели глаза Елены. Фантастически красивые, идеально вписанные в пропорции лица очи. Сперва ему показалось, что белки, в которых купались карие бусинки зрачков, слегка снижают впечатление, не блистая белизной. Однако после, приглядевшись, он решил, что это - обманчивое впечатление, наверняка, на фоне местных мулаток: у этих-то глаза как фары в ночи сверкают! Нет, глаза у Елены были - само совершенство, если бы не... красные ниточки взорванных капилляров, рассекшие их наподобие крошечных молний, стремившихся от уголков к центру.
   Прибавив к этому легкую, едва заметную припухлость век, Кирилл решительно перешел еще на одну передачу вверх:
   -А у вас, я вижу, неприятности?
   -Так заметно? - Елена взяла платочек, отложенный поверх сумочки и, без всякой надобности, промокнула глаза.
   -Я просто чувствую, что вы чем-то огорчены.
   -Пустяки. - качнула она головой. - С мужем вот... поругалась...
   -Ах, вот оно что! - Кирилл почувствовал, что пора переходить на максимальную скорость! - Стало быть, поругались с мужем и улетели в Доминикану?
   -Да нет, здесь уже поругалась. - улыбнулась Елена.
   -Ах, вот оно что. - Кирилл сбросил передачи до первой. - Так вы здесь - семьей?
   -Да, мы здесь... вдвоем.
   Кирилл кивнул и отложил докуренную сигарету в пепельницу.
   Не дело это мужику дамские сигаретки курить!
   Да и, если уж на то пошло, - не дело снайперу вообще курить...
   И, если уж совсем серьезно, - в Питере русских девок мало?! Даром что ли мулаточка такая старательная попалась: стойку бара отполировала, куколка прилежная, и переключилась на столики в зале: где стульчик поправит, где скатерочку одернет, где пепельницу поменяет. Таких славных мулаточек он в Питере отродясь не встречал. Пора, брат, пора. Однако...
   Однако красиво отступить это тоже - искусство.
   -Вдвоем с мужем? - уточнил он. - Ну, и кто у нас муж? Волшебник?
   На этот раз шутка точно пришлась ей по вкусу: Елена от души рассмеялась:
   -Десантник!
   -Десантник?! - Кирилл что было сил нажал на тормоз. - Ба, везде наши люди!
   -Вы - тоже?
   -Так точно! - улыбнулся он, теперь уже совершенно открыто, безо всякой задней мысли. - Войска Дяди Васи! Младший сержант запаса. А вы?
   -Я?
   -Ну да, вы в каком звании демобилизовались? Капитанша? Майорша? - Кирилл остановился, не зная как произвести в женский род подполковника.
   -Майорша. - ответила Елена. - Хотя ко мне, пожалуй, это и не вполне применимо...
   -Почему?
   -Да я за своего майора вышла, когда он уже давным-давно демобилизованный был.
   -Ясно. Стало быть, прелестей гарнизонной жизни вкусить не довелось?
   -Увы! - рассмеялась Елена, а потом вздохнула и взяла сигаретную пачку: - хотите?
   -Нет, спасибо! - покачал головой Кирилл. - Я вообще-то не курю...
   -Да, я заметила...
   -Так, за компанию иногда... балуюсь. - он смотрел как она открывает пачку, а потом, вдруг, предложил: - а может лучше выпьем? Чисто символически! По пять капель. За знакомство.
   Елена остановилась, покрутила извлеченную сигаретку между пальцами, потом отрывисто глянула на Кирилла и ответила:
   -Да, пожалуй. Я ведь тоже практически не курю. Так, от нервов только бывает... - она резким щелчком загнала сигарету обратно в пачку. - Давайте выпьем.
   -А чего?
   -Не знаю. - пожала она плечами. - Водки здесь точно нет...
   -Уверены?
   -Абсолютно. Мы здесь уже неделю - меню изучили досконально: водку они здесь не держат принципиально. А местное вино... - она поморщилась. - Откровенно говоря, такая гадость!
   -Вот злодеи-то! - опечалился Кирилл, по-новому взглянув на вожделенную хозяйку барной стойки. - Ну, тогда - виски или рому?
   -Виски.
   Кирилл кивнул и, поднявшись из-за стола, направился к мулатке, оказавшейся на поверку вовсе не такой уж безобидной и образцово-гостеприимной. Так и не высказав ей соболезнований относительно разбитого хрусталя, он затребовал четыре пятидесятиграммовых порции виски в два стакана. Потом расплатился и вернулся к Елене.
   -По пять капель? - она покачала стакан в воздухе. - Детские дозы - не для голубых беретов?
   -Точно так! - улыбнулся Кирилл и прибавил: - ну, за знакомство?
   -За знакомство... - она остановилась: - Кирилл.
   -За знакомство, Лена.
   Чокнувшись, они, словно договорившись, отпили ровно по трети и отставили стаканы в сторону.
   -Ну, а теперь рассказывайте: из-за чего вы разругались со своим мужем и... возможно, моим бывшим командиром?
   -Вашим бывшим командиром? - рассмеялась Елена. - Забавно! Подозреваю, что в те времена, когда мой Паша со своими ребятами в Баграме высаживался, вы, Кирилл, если и не пешком под стол ходили, то уж одноклашек-то за косички точно еще таскали.
   -Афганец?
   -Да. А вы... участвовали?
   -Пришлось.
   -Чечня?
   -Она самая.
   -Ясно. - кивнула Елена.
   Кирилл только сейчас понял, что она смертельно устала. До сих пор она просто держала себя в руках, не позволяла раскиснуть, но первый же глоток качественного, "высокооборотистого" напитка сделал свое дело: глазки ее осоловели, реснички заскакали вверх-вниз, нервное напряжение, заставлявшее держать спину неестественно прямой, спало, и подбородок, плотнее прежнего, лег на ладонь.
   До сих пор, подумал Кирилл, она была просто необыкновенно хороша. Теперь же она стала поистине прекрасна...
   -В виду всего вышесказанного напрашивается второй тост. - сказал он.
   Елена, с некоторым опозданием последовала его примеру и, подняв стакан, взглянула на Кирилла, ожидая.
   Он же, молча, ответил на ее взгляд, а потом аккуратно убавил свой виски еще на треть. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что тост уже произнесен и так же поднести стакан к губам.
   -Еще глоток и я просто свалюсь замертво. - вздохнула Елена.
   -Так сильно устали?
   -Да нет. - качнула она головой и Кирилл поразился: какая печаль прозвучала в ее голосе. - Перенервничала просто. Всю ночь не спала... то есть - не спали...
   -Крепко поскандалили?
   -Крепко.
   -Ну, кто, по крайней мере, виноват-то? Он?
   -Он. - кивнула Елена. - Он - своим упрямством. Я - своим.
   -Стало быть - оба? - уточнил Кирилл.
   -Ну, конечно - оба. В настоящей ссоре всегда виноваты оба.
   Кирилл задумчиво потер подбородок, обдумывая сей постулат. Небесспорно, но - интересно.
   -Ну что, - спросил он, поднимая стакан. - По третьей и пойдем?
   -Куда? - удивление на лице нетрезвой женщины всегда выглядит... забавно, но Елену взлетевшие бровки и округлившиеся глазки сделали особенно привлекательной.
   -Ко мне, разумеется.
   -О! Смело!
   -Не так смело, как может показаться. - улыбнулся Кирилл. - Я лишь подумал, что у меня номере вам будет гораздо удобнее свалиться замертво. А я тем временем навещу вашего мужа и потолкую с ним по-мужски...
   -Бесполезно. У него удар правой килограмм сто...
   -Да хоть - двести! Я с ним не драться собираюсь, а поговорить.
   -Бесполезно. - печально повторила Елена. - Он уже столько выпил, что с ним сейчас говорить бесполезно.
   -Женщине - возможно, а мужской разговор от этого нисколько не страдает, а вовсе даже наоборот.
   Елена недоверчиво покачала головой, однако спорить не стала.
   -За что пьем?
   -За мир во всем мире, как говорят американцы - самые миролюбивые люди на Земле.
   -За мир во всем мире! - стаканы едва выдержали финальное столкновение и через мгновение были полностью осушены.
   -Ну что - тронулись? - Кирилл поднялся на ноги и тут же почувствовал, как его повело в сторону.
   Хороший виски. Качественный.
   Или это - усталость?
   Или - дамские сигаретки?
   Точно, они, сигаретки...
   Взявшись под руку и махнув на прощание мулатке-барменше, они вышли из бара и почти дошли до номера, когда та догнала их и протянула Елене сумочку.
   -Позор! - улыбнулась она, вешая сумочку на плечо.
   -Катастрофа! - ответил Кирилл, распахивая дверь. - Прошу.
   -Уже пришли?
   -Ага.
   Переступив порог, Лена осмотрелась в холле номера:
   -Ванна?
   -Она самая.
   -Я заскочу?
   -Чувствуйте себя как дома. - гостеприимно махнул рукой Кирилл, подумав, что пока она будет в ванной, неплохо бы навести "дома" хотя бы минимальный порядок и разобраться - что и где здесь находится.
   За пять минут он успел сгрести все вещи, вытряхнутые из чемодана на кровать, обратно, разровнять на ней покрывало, исследовать холодильник и удостовериться, что ничего полезного в данный исторический момент тот не содержит.
   Когда Лена, то ли массируя, то ли вытирая лицо полотенцем, появилась в комнате, Кирилл сидел в кресле, сосредоточенно роясь в своей дорожной сумке. Отбросив полотенце на спинку второго кресла, она "усадила" в него свою сумочку, а сама замертво, как и обещала, свалилась на кровать.
   -Уф! - выдохнула она некоторое время спустя, обозначив-таки не вполне угасшее сознание. - Устала.
   Отвлекшись от своих розысков, Кирилл пробежал взглядом по рукам, закинутым за голову, груди поднимавшейся и опускавшейся под аккомпанемент вдоха-выдоха и подолу платья, прикрывавшему, прежде, коленки, но теперь взлетевшему выше них. Не то что бы до неприличия, но все же...
   К горлу его подкатился комок.
   Не открывая глаз, Лена, несколько раз, скользнула ногой о ногу и, когда ремешки съехали вниз, небрежным движением стряхнула босоножки на пол.
   -Устала. - еще раз вздохнула она и взялась за разноцветную резинку, перехватывавшую ее волосы хвостом, чтобы не намокли при умывании.
   В прошлом году Кирилл месяца три встречался с Зойкой - хорошенькой рыженькой девчушкой, учившейся в Академии на курс младше и считавшей себя крупной специалисткой в области "Кама-сутры" и домашнего стрипа. Но даже когда эта специалистка, томно улыбаясь, стаскивала с себя лифчик и трусики, гарцуя возле постели в зажигательном ритме латино, он не испытывал такого острого и ошеломляющего, такого запредельного желания какое пронзило его сейчас, когда Елена одним длинным, протяжным движением стянула резинку и, встряхнув головой, разметала освобожденные из плена волосы по подушке.
   Это бессознательное соблазнение женщины, устало раскинувшейся на кровати, было настолько натурально и потому - неотразимо, что вожделение овладело всем существом Кирилла, заставив сбиться с привычного ритма сердце и дыхание. Потребовалось усилие, чтобы приструнить беса, сидевшего внутри и вернуться к исследованию сумки.
   Бутылка обнаружилась совсем не там, куда он ее положил, сместившись, видимо, под действием дорожной тряски. Вытащив ее и поставив на столик, Кирилл, по-прежнему старательно отворачиваясь от кровати, открыл чемодан и, в очередной раз, начал ворошить свое, порядком уже переворошенное белье...
   Хотя Елена и казалась спящей, он все же решил переодеться в ванной и, выйдя оттуда, остановился перед зеркалом. Под не застегнутой рубахой цвета хаки с дурацкой нашивкой U.S.Army, спороть которую все никак не доходили руки, не имевшей никакого отношения ни к американской армии, ни к самим Штатам, виднелась бело-голубая десантная тельняшка.
   -Встретили меня по одежке. - пробормотал Кирилл. - Проводили тоже - плохо.
   Ведомые непреодолимой силой, глаза, буквально против его воли, так и норовили остановиться на отраженной в зеркале кровати со спящей Еленой. Хотя нет, пожалуй, не спящей. Перенеся внимание с роскошных, длинных ног женщины, одна из которых была вытянута и лишь немного не доставала до спинки кровати, а вторая - согнута в колене и вывешивалась над краем постели, на ее лицо, Кирилл заметил, вдруг, проблеск под ресницами и понял, что она наблюдает за ним. Какого черта?!
   Какого черта я прусь неизвестно куда и неизвестно к кому, хотя можно остаться здесь? подумал он, досадливо поморщившись.
   Потом снова посмотрел на бело-голубые росчерки тельника и, запахнув рубаху, спросил:
   -Какой у вас номер?
   -Триста шестой. - ответила Елена без промедления. - На следующем этаже.
   -Понятно. - Кирилл подхватил со столика бутылку и направился к двери: - жди меня и я вернусь. Только очень жди.
   -Постараюсь. Если не засну.
   Кирилл спиной почувствовал ее улыбку.
   Какого черта?! подумал он перед тем как закрыть дверь номера...

*

  
   ...Дверь триста шестого номера, как он и предполагал, находилась на другой стороне коридора. Остановившись перед дверью, Кирилл помедлил мгновение, а затем постучал.
   Ответа не последовало. Нервно переминаясь с ноги на ногу, он переложил бутылку из одной руки в другую. Потом оперся правой, свободной, ладонью о косяк. Потом решил постучать еще раз.
   Но не успел...
   Изнутри не донеслось ни единого звука, но медная, ярко начищенная ручка внезапно щелкнула, опустившись вниз. Дверь медленно распахнулась и Кирилл оказался лицом к лицу с мужчиной, рука которого лежала на дверной ручке. Взгляды их встретились в первое же мгновение и он успел заметить как недоумение в глазах открывшего вытесняет совершенно другое чувство. Ожидание? Пожалуй.
   -Здорово, земляк! К тебе можно? - с ходу взял инициативу в свои руки Кирилл.
   С этими словами он медленным, немного театральным жестом согнул левую руку в локте, чтобы бутылка оказалась вровень с его лицом.
   Незнакомец (интересно, подумал Кирилл, насколько верно называть его так, принимая во внимание, что имя "незнакомца" ему прекрасно известно?) перенес взгляд с лица нежданного гостя на его гостинец, потом - обратно и пожал плечами:
   -Заходи.
   Поняв, что представления отложены на потом, Кирилл перешагнул порог.
   Да, номерок у них явно пошибче моего будет, подумал он, осматриваясь в огромной гостиной, за отворенным окном которой тихо шелестели пальмы. А зато у меня вид на море, утешился он, следуя гостеприимному жесту и устраиваясь за журнальным столиком, давно уже приспособленным хозяином для нужд, не имевших никакого отношения к журналистике. На столе стояло несколько использованных рюмок и стаканов, тарелка с остатками каких-то фруктов и открытая пачка томатного сока. Под столом - несколько пустых бутылок разного калибра и масти.
   Оставив гостя обживаться в кресле, хозяин подхватил со стола посуду и направился с ней в ванну, освежить.
   Пока он отсутствовал, Кирилл успел украсить настольный натюрморт водкой, чудом сохраненной на протяжении всех двенадцати часов полета из Москвы. За это время ему не раз приходила в голову мысль откупорить бутылку, чтобы хоть как-то рассчитаться со щедрым соседом Мишей. Однако каждый раз он смирял порыв, убеждая себя, что негоже обижать человека, наверняка угощавшего его от чистого сердца и не ждавшего ничего взамен. Да и пива было столько, что куда его еще литром водки разбавлять-то? Чтоб вообще из самолета выносили?!
   Хозяин снова появился в гостиной с чисто вымытыми рюмками и стаканами, и ножом, варварски всаженным в кругленький, блестящий бочок какого-то экзотического фрукта. Поставив посуду, он поднял неоткупоренную еще бутылку, покрутил ее, отставил, одобрительно хмыкнув, и принялся нарезать тоненькими ломтиками фрукт.
   -Извини, брат. - сказал он. - Под такую красоту следовало бы конечно солененьких огурчиков взять или килечки опять же, да только не держат они здесь ни того, ни другого. С солью, видать, напряженка. Так что кроме этой вот пошлятины закусить нечем. Гуава называется.
   -Пережуем. - улыбнулся Кирилл. - Не такое пережевывали. А что касается пошлятины... довелось мне не так давно пить самогонку под редкостный цитрусовый плод именуемый помело. Представляешь? Самогон с помелом!
   -Самогон с помелом?! - ошеломленно повторил хозяин, проворно отдергивая палец, по которому он едва не тяпнул ножом. - Господи, ужас-то какой! Да, после этого водка с гуавой покажется не худшим вариантом.
   Сказав это, он отложил нож в сторону, скрутил пробку и наклонил горлышко над рюмкой Кирилла. Побулькивая в дозаторе, водка заструилась в хрусталь.
   Наполнив обе рюмки, он взял свою в левую руку, и протянул правую Кириллу:
   -Ну, будем знакомы - Паша. Павлушей или Павликом просьба не называть. Огорчиться могу. Да и тебя огорчить.
   Тот понимающе усмехнулся и, ответил на рукопожатие:
   -Кирилл. За Киру могу и по роже звездануть.
   -Заметано! - ладонь у Паши была очень широкая, очень шершавая и невероятно крепкая. Стальная у него была ладонь - одно слово.
   Рюмки соединились, звонко цокнув бочками, и разлетелись в стороны.
   Выдохнув, Паша удовлетворенно кивнул:
   -Вещь.
   А потом постучал по тарелке с мелкопорубленной гуавой:
   -Налетай.
   -Не положено. - качнул головой Кирилл. - После первой-то...
   -Зачет! - улыбнулся Паша, снова берясь за бутылку.
   Зачет! Кирилл чуть не фыркнул.
   -Ну, за что теперь? - спросил он, поднимая рюмку.
   -Может, за благополучное приземление?
   -Без парашюта!
   -Я серьезно. Ты, похоже, только-только из аэропорта.
   -Ага. Ладно, давай за благополучное приземление.
   Опустошив рюмку, он взял ломтик гуавы и вдохнул терпкий, неведомый прежде аромат. Оценив вслед за этим вкус экзотического плода, Кирилл решил, что самогон с помелом несравненно более жесткое и бесчеловечное сочетание.
   Неспешно смакуя фруктовую закуску, он рассматривал Пашу, который в свою очередь спокойно, не отводя, но и не акцентируя взгляда, изучал его.
   Взгляд этот живо напомнил Кириллу первую встречу с Ракитиным. В тот день капитан смотрел на него точно так же: спокойно, практически безо всякого выражения, словно вгоняя свои безразличные глаза в самую душу салаги, едва выползшего из учебки во взрослую жизнь и ожидая: не стушуется ли тот, не закроется ли, не уйдет ли внутрь себя?
   Да, именно так всё и было. Только обстановка была малость... попроще и вокруг шумели не пальмы, а псковский березняк...
   -Срочник? - спросил Паша, взяв со стола полупустую пачку сигарет.
   -Так точно.
   -Ну и где срок... мотал?
   -В Псковской.
   -Зачет. - кивнул Паша, отправив в потолок первую струйку дыма. - А я в Тульской служил. Ты давай, смоли, коль хочешь. - он подтолкнул сигареты Кириллу.
   -Не смолю. - усмехнулся тот, отправив в рот еще один ломтик гуавы.
   -Что так?
   -Глазки берегу.
   Паша на мгновение задумался, глядя на гостя сквозь сизое облако табачного смога, а потом кивнул и уточнил:
   -Снайпер?
   -Точно.
   -Участвовал?
   -Пришлось.
   -Кавказ?
   -Да.
   Паша снова кивнул и, не оставляя сигареты, поднял бутылку.
   -Ну а я за речкой Пяндж год с лишком провел. - сказал он, наполнив рюмки.
   Эта неторопливая, размеренная манера произвела на Кирилла самое лучшее впечатление. Паша не гнал тост за тостом и не наливал "с горочкой" будто за дверью топтался военком с парой ментов в придачу и, требовалось осушить бутылку в рекордно короткий срок, словно стометровку пробежать. В этом чувствовалась настоящая мужская степенность и солидность, разительно отличавшаяся от пацанячьего Мишиного: "А давай, Кира, на спор: кто полторашку пиваса быстрее выдует?"
   -Оттуда? - спросил он, указывая на шрам, пересекавший правую скулу Павла.
   -Оттуда. - отправив окурок в пепельницу, тот подтолкнул Кириллу его рюмку: - ну давай, братишка. Не чокаясь.
   Они тихо выпили и молча отставили рюмки в сторону. Кирилл отправил в рот еще пару ломтиков гуавы и откинулся в кресле. Сладкая истома охватила все тело, делая излишними любые мысли и движения...
   -Было там одно дело. - сказал Паша, глядя одновременно и мимо и на него. - Ты чего спишь, солдат? Отставить. Водка еще и до экватора не оприходована, а он уже кимарить надумал! - его голос доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятная, едва различимая скороговорка ветра в кронах высоченных, корабельных сосен...
  
  
  

Глава XI

  

И в пустынных вагонах метро я летел через годы,

И в безлюдных портах провожал и встречал сам себя,

И водили со мной хороводы одни непогоды,

И все было на этой земле без тебя, без тебя.

  
   -Отставить огонь! - крикнул я, силясь перекрыть упрямый речитатив раскаленных стволов. - Отставить огонь я сказал!
   Последние светлячки трассеров умчались в темноту.
   Тишина разорвалась словно бомба, оглушив меня. Постепенно, по мере того как заложенные уши освобождались от вязкой патоки, я начинал различать звуки, уступавшие автоматной трескотне. Привычно клацали затворы, стучали по камням пустые магазины. Кто-то матерился, не остыв еще. Кто-то, за моей спиной, стонал, так как можно стонать лишь через плотно стиснутые зубы и перекошенный рот.
   Отдышавшись немного, я надел прибор ночного видения и поднял голову. Непроглядная темень ночи сменилась сумраком неестественного, ядовито-зеленого цвета.
   Стараясь не думать: держат ли в данный момент нашу позицию под прицелом душманские снайперы, я скользнул взглядом по тропе, пытаясь засечь движение на ней.
   Нет, кажется - никого. Все тихо. Нигде, насколько хватало силы прибора, не заметно ни малейшего шевеления. Ясное дело - техника не идеальна и я запросто могу проглядеть духа, притаившегося за крупным валуном. Но одиночный боец (если только это - не снайпер) большой опасности не представляет. А нескольким здесь не укрыться. Кроме того, последний час тропу так усердно прожигали пулями всех калибров, что на ней едва ли мог остаться кто-нибудь живой. Будь здесь Корней, он бы наверняка сделал собственные выводы. И мы сравнили бы результаты.
   Но Корнея уже не было...
   Я вздохнул. Горечь и досада одолевали меня. Из-за глупой, наивной самоуверенности все пошло не так как должно было пойти. Ах, Чижик, Чижик! Дурак! Дурак! Пацан сопливый... Что же ты натворил! Что же ты наделал-то! Я же понятно сказал: огня не открывать, отойти назад, на основную позицию. А ты и себя сгубил и других подставил...
   ...Духи появились в тот момент, когда на белых шапках гор исчезли последние отблески заката. Чижов с Корнеевым, находившиеся в передовом дозоре, засекли их, как только они показались на дальнем изгибе тропы. И сразу же доложили мне. Естественно это был не сам караван, а лишь его авангард, дюжина душманов, осторожно двигавшихся в нашем направлении.
   Выслушав бойца, присланного лейтенантом, я отправил его назад, приказав Чижову отходить на основную позицию. Но он рассудил по-своему...
   Точнее они. Лейтенант и Корнеев попросту уговорили друг друга, что прежде чем выполнить мой приказ можно чуть-чуть заняться самодеятельностью. Совсем немножко. Им показалось, что имея три Калаша и Драгунку они, использовав фактор внезапности, смогут неожиданным ударом полностью уничтожить передовой дозор каравана. В том, что это - горячо ожидаемый нами караван, сомнений не было.
   Приводя в исполнение свой план, они подпустили духов на расстояние кинжального огня, и дали залп со всех стволов. Таким образом они раскрыли как наличие засады вообще, так и своего секрета в частности. Засада-то Бог с ней! Не в этот момент, так через пять минут душманы все равно узнали бы о нашем присутствии. А вот раскрывать свою слабозащищенную позицию Чижову явно не стоило. Она, в принципе, не могла выдержать серьезного огня и годилась лишь для наблюдения и заблаговременного обнаружения противника. А после обнаружения, разведчики обязаны были потихоньку отползти назад, на основной, укрепленный рубеж. Увы, все вышло иначе...
   Потеряв под первым залпом половину передовой группы, духи откатились назад и, рассыпавшись на тропе под прикрытием камней, огрызнулись так, что Чижову мало не показалось. Уже в этот момент я понял, что самим пацанам не выбраться, и надо готовить спасательную операцию. А когда издалека, из-за поворота тропы отрывисто, зло застучала чужая Драгунка, ситуация и вовсе стала отчаянной. Я понимал, что счет пошел на минуты, и если мы не вытащим оттуда лейтенанта с ребятами, их попросту сотрут в порошок.
   Мне очень хотелось подольше сохранить в тайне собственное местоположение. Получив донесение Чижова, я тут же укрыл всех оставшихся при мне бойцов за естественными и искусственными укреплениями. Александрову же с Макаровым велел сидеть в тылу, у рации и не высовываться на передовой рубеж.
   Но "хитроумный" план наших разведчиков спутал мне все карты. Если я хотел вытащить их оттуда, хотя бы для того, чтобы высказать все что о них думаю, нужно было поднимать отряд в атаку.
   Что я и сделал. Отобрав шесть человек во главе с Толей Низовским, я велел им как можно аккуратнее подобраться к Чижову и прикрыть отход лейтенанта. К счастью окончательно сгустившаяся темнота позволяла сделать это.
   Ну, пусть и не к самому Чижову, но подобраться им удалось. Корней уже был ранен дважды, а лейтенант вообще потерял сознание. Рядовые находились в лучшем состоянии. Это позволило Толику вытащить раненых и отступить назад. Окрыленные успехом, душманы начали преследование. Однако здесь уже просчитались они: после того как отряд Низовского достиг нашей позиции и перебрался через каменный завал, расчистив для нас сектор огня, мы могли уже ни в чем себе не отказывать.
   Когда мы погасили с десяток душманских стволов, мне показалось, что чаша весов качнулась в нашу сторону и все, в принципе, не так уж и плохо. Остальные залегли и принялись обстреливать нас издалека. Учитывая крепость нашей баррикады, это не представляло большой опасности. До того момента пока духи не подтянут снайперов и пулеметы.
   К сожалению, в настоящий момент я ничего не мог противопоставить им. У Корнеева было навылет прошито правое плечо и он оказался не у дел. А второго снайпера у меня в запасе не имелось.
   И это была еще не самая плохая новость. Прежде всего - Чижов...
   Когда лейтенанта донесли до нашей позиции, он уже не дышал. И все попытки помочь ему успеха не имели. Две порции свинца, вошедшие в грудь, оказались слишком весомым аргументом. Он ушел навсегда.
   Помимо него и Корнеева, я потерял ранеными еще четырех человек.
   И, в довершении всего, в самый разгар перестрелки приполз Макаров и обрадовал меня известием, что радиоконтакт с Тарасовым был потерян прежде чем Слава Александров успел сообщить подполковнику о наших проблемах. В общем: всё и сразу.
   Велев эвакуировать раненых и Чижова за ручей, к рации, я подтянул на передовую весь свой небогатый резерв, оставив в тылу одного радиста с приказом любой ценой выйти на связь с Тарасовым...
   ...Душманам потребовался час, чтобы убедиться, что вторая линия нашей обороны гораздо крепче первой. За это время они еще дважды пробовали подползти к нам, но каждый раз вынуждены были отступать с потерями.
   И все же их упорство внушало уважение. Когда противник, находящийся в заведомо проигрышном, относительно тебя, положении тем не менее настойчиво лезет вперед, стараясь опрокинуть тебя любой ценой, поневоле начнешь его уважать...
   ...Я плотнее прижался спиной к шершавому, ребристому боку камня, чувствуя, как разогревшийся за день гранит отдает мне своё тепло...
   Холодало.
   После того как солнце скрылось за горизонтом, сверху, с ледников и снежников, начали стекать струйки морозного воздуха. Тоненькие, еле уловимые в начале, они постепенно набирали силу, струясь вниз подобно самым настоящим, пусть и невидимым рекам, выстуживая все на своем пути.
   Слева, в темноте, послышались торопливые шаги. Торопившийся споткнулся, досадливо выругавшись при этом...
   -Не спеши! - осадил я Славика. - Спешить команды не было.
   Он сел рядом, подобно мне прижавшись к камню, чтобы укрыться от холода и не маячить над рельефом.
   -Есть контакт?
   -Так точно, товарищ майор. - доложил он. - Тарасов вышел на связь...
   -Не прошло и полгода. - усмехнулся я.
   -Горы, товарищ майор... - начал радист, но я оборвал его:
   -Знаю! Не впервой. Давай выкладывай: до чего вы с ним договорились.
   -Есть. - кивнул Александров. - Товарищ подполковник сказал, что на всякий случай оставил на перевале взвод Трофимова, а сам, с основными силами, направляется к нам...
   -Спросил его: сколько он днем к перевалу поднимался?
   -Да. Они вышли на перевал за два часа...
   -Два часа? - переспросил я. - Целых два часа?
   -Так точно, товарищ майор. Я уточнил, как вы велели. Два часа. Даже чуть больше.
   Я покачал головой. Все это очень напоминало конец. Да, Тарасов не усомнился, что меня атаковали основные силы душманского каравана, а не отряд, выполняющий отвлекающий маневр. Не усомнился и сразу же выступил на помощь. Но перспектива дождаться этой самой помощи выглядела крайне призрачной. Если ему потребовалось больше двух часов, чтобы днем, по свету, подняться к перевалу, то сейчас, в темноте, он будет спускаться часа три. Если не больше. Плюс еще часа два, чтобы встретиться с проводником и добраться сюда. Итого - пять часов. Минимум.
   Вот, чёрт! За это время духи наверняка успеют еще раза три - четыре накатиться на нашу линию обороны. Если при каждой атаке они будут выбивать хотя бы пятерых моих ребят, к подходу Тарасова от нас и мокрого места не останется.
   -Но и у них же будут потери! - возразил Слава.
   -Они могут себе это позволить. - пожал я плечами. - Судя по плотности огня и тому как быстро они подтягивали бойцов на место выбитых нами, их довольно много. И это полностью совпадает с данными нашей разведки. Разведчики говорили о большом караване. Очень большом и очень серьезном. Подстать получателю.
   -И вы, товарищ майор, полагаете, что с таким серьезным грузом они полезут прямо на нас?
   -А ты, стало быть, полагаешь иначе?
   -Ну да. Будь я на месте их командира, я бы отошел назад, к пакистанской границе, поняв, что напоролся на засаду. И сам целее будешь и груз тоже...
   -Отошел бы, говоришь? - переспросил я. - Отошел бы, понимая, что здесь уже знают о тебе. И днем, наверняка, пройдутся по прилегающим горным проходам бомбовыми ударами. А к следующей ночи, наверняка, законопатят отрядами каждую тропинку в окрестности, после чего тебе останется убираться восвояси не солоно хлебавши и искать новый маршрут?
   -Ну... - промычал радист.
   -Вот то-то и оно, что - ну! Нет, теперь у них один выход - идти вперед до упора, надеясь смести нас с тропы и проскочить перевал до утра. Будь я на месте их командира, я бы положил... - я остановился. - если и не половину отряда, то треть-то уж наверняка лишь бы оказаться по сторону хребта прежде чем рассветет и шурави поднимут в воздух вертолеты. Нет, они пойдут здесь. Помяни мое слово, они будут прорываться именно здесь и еще до рассвета обрушат на нас все, что смогут пустить в ход, не опасаясь...
   Я замолчал. Мысль, исподволь прокравшаяся в мои слова, не обдуманная заранее, а родившаяся спонтанно, оборвала меня самого на полуслове. Поймав ее (как бы не сбежала!), я несколько минут напряженно размышлял, поглядывая то вверх, на склон, светлевший на фоне угольно-черного неба, то вперед, куда откатились шакалы, отчаявшиеся одолеть нас с налета. На первый взгляд мысль была стоящей...
   -Слава. - окликнул я радиста. - Дуй-ка к рации и попытайся как можно быстрее связаться с штабом авиабазы...
   -Авиабазы?
   -Именно. Узнаешь следующее...

*

  
   Кивнув, Славик опять растворился в темноте. Некоторое время я еще слышал, как он спотыкается и матерится, но потом наступила тишина.
   Само собой, можно было подтащить рацию поближе, чтобы ему не приходилось носиться взад-вперед. Однако подвергать опасности единственное имевшееся у отряда средство связи представлялось рискованным. Если духи подберутся достаточно близко и ударят по нашей позиции из гранатомета, я могу лишиться последней ниточки, связывающей меня с Тарасовым и остальным миром. Да и не будет она, зараза, брать здесь. Нет уж, лучше пускай стоит где стоит - в нашем тылу, за ручьем, куда мы перенесли раненых. Кроме того, сейчас уже поздно что-либо менять...
   Другой вопрос: решатся ли сами душманы использовать гранатомёты? Прежде не решились, но... если их припрет...
   Я покачал головой, прислушиваясь к тихому шелесту голосов за спиной. В ожидании атаки кто-то точил лясы. Кто-то (даже не видя, я наверняка знал - кто!) бесконечно щелкал магазином, то, монотонно, загоняя патроны под лепестки ограничителя, то, с методичностью затвора, "выстреливая" их обратно. Эта идиотская манера Макара успокаивать свои нервы, обычно, доводила мои собственные до белого каления. Но сейчас все ушло в тень беспокойства, нараставшего с каждой секундой.
   Итак, на авиабазе уже знали чего я хочу. Теперь оставалось только ждать их окончательного решения. Решения, которое может развернуть ситуацию как в одну, так и в другую сторону. А ждать, понимая, что ты уже сделал все что мог и теперь от тебя ничего уже не зависит - самое паршивое занятие...
   Такие вот дела. Я поднял голову и посмотрел вверх, на склон. Даже сейчас белая шапка, венчавшая гору, выглядела светлее угольно-чёрного неба. Призрачный звездный свет отражался от белой поверхности, играл на крупных кристаллах снега и переливался на тонких ледяных жилках, в которые после заката превратились растопленные солнцем снежинки.
   Подтаявший, слежавшийся, подернутый ледяной корочкой, но все еще смертельно опасный снег нависал прямо над моей головой. Переливаясь и подмигивая маленькими льдистыми искорками, он как будто спрашивал: ну что, Павел Васильевич Лукин, хватит у тебя смелости довершить задуманное?
   Хватит. Должно хватить...
   На этот раз Александров умудрился избежать столкновения с неровностями каменистой тропы. Материализовавшись из темноты, он присел рядом со мной. Даже не видя лица своего связиста, я чувствовал радостное, нервное возбуждение, охватившее его.
   -Товарищ майор...
   -Да не торопись ты! - успокоил я его. - Отдышись.
   Славик кивнул и, отдышавшись, доложил спокойнее:
   -Товарищ майор, штаб авиабазы дал добро.
   -Будет удар? - я постарался, чтобы дрожь, пробежавшая по телу, не отдалась в голос.
   -Так точно. Будет.
   -Время?
   -Час пятнадцать, как мы и просили.
   Я посмотрел на часы и кивнул:
   -Хорошо. Наведение?
   -По сигналу нашего радиопередатчика, работающего на... условленной волне.
   -Поправка?
   -На два километра восточнее и двести метров выше.
   -Хорошо. - выдохнул я. - Совсем хорошо.
   Хорошо уже хотя бы то, что нет больше неопределенности. Что теперь мы точно знаем, когда над нашей головой появятся штурмовики.
   Нет, о точечном ударе непосредственно по каравану я даже не думал. Во-первых навести ракеты точно на тропу, которая, словно пьяная петляет по склону горы, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, то забирая влево, то шарахаясь вправо затруднительно даже днем. А во-вторых - караван наверняка растянут по ней на значительное расстояние и любой, самый точный удар уничтожит лишь небольшую его часть. А надо - чтобы весь и сразу. И такую возможность может дать только... снег. Десятки, сотни тонн снега, нависшие над тропой в немой угрозе.
   В принципе, лавину в горах может спустить любое сотрясение воздуха. Подчас даже громкий крик. Тут все зависит от крутизны склона и того насколько снег рыхлый, подвижный или же наоборот - плотный, слежавшийся. Крутизна склона над нами была весьма значительной. Однако, снежок уже порядком обледенел за время весеннего таяния, чтобы устремиться вниз по первому же приглашению. Яростная полуторачасовая перепалка убедила меня в этом. Отчаянная трескотня автоматов не смогла спровоцировать лавину. А палить из гранатометов до сих пор никто не решился.
   Нет, гранатомет это - мелко. Гранатомету по силам спустить лишь небольшую лавину. Причем рядом с нами, в зоне прямой досягаемости. А мне нужно, чтобы вниз обрушился весь снежник, залегший на северном склоне горы. Начиная с того места где находимся мы и на два - три километра вперед.
   Нет, гранатомет это - полумера. А мы к полумерам не привыкли...
   Вот если звено "грачей" обработает склон горы ракетами "воздух-земля"! Вот это будет то, что надо! Тогда всех наверняка похоронит. Всех, кроме нас.
   Если, конечно, нам повезет...
   -А если мы отойдем?
   -Отойдем? Далеко?
   -Ну, хотя бы на километр - другой. - ответил Слава.
   -Что ж, отойти на километр - другой это - не сложно. - пожал я плечами. - Но что, по-твоему, будут делать духи, если мы расчистим им дорогу? Неужели сидеть на месте?
   -А вы полагаете: они ринутся вслед за нами?
   -Ринутся? - переспросил я. - Хорошо сказал. Да, я полагаю, что они именно ринутся вслед за нами. Особенно учитывая, что до рассвета осталось всего-то пять часов. А они совершенно не представляют, насколько далеко находятся наши резервы. - я остановился. - А вот в том, что мы уже вызвали подкрепление, они нисколько не сомневаются. Или я вообще не знаю душманов.
   Александров согласно кивнул.
   О чем он думал в этот момент, было вполне очевидно. Даже если штурмовики нанесут удар исключительно удачно, нас все равно может зацепить сошедшей лавиной. Хотя бы краешком. Ведь лавина-то должна получиться более чем внушительная. А иначе стоило ли затеваться с авиацией!
   А если хотя бы одна ракета уклонится в нашу сторону, тогда нас и вовсе похоронит. Также надежно, как и караван, над которым, надо надеяться, прогремят основные взрывы. Однако...
   Выбора у нас, похоже, нет. Отойти прямо сейчас невозможно. Стоит нам только сделать полшага назад, как наше место тут же займут духи. Займут и немедленно предложат нам подвинуться еще. А потом еще, еще и еще, пока мы не откроем им дорогу на западный склон горного хребта. Там они, словно брызги разлетятся в разные стороны и затеряются в долинах и ущельях, селениях и кишлаках, чтобы следующей ночью продолжить путь.
   Кроме того, мы сами дали авиации наш радиопередатчик в качестве ориентира, рассчитав поправку, которая позволит штурмовикам положить ракеты прямо над караваном, не оставив тому шансов на выживание. Если переместить рацию на другое место все наши расчеты пойдут прахом...
   -Нет, оставить эту позицию мы сможем лишь перед самым ударом. - сказал я. - За несколько минут до появления штурмовиков.
   -Впритык?
   -Именно. - меня всегда забавляло умение моего связиста находить самое точное слово из всех возможных. - Именно впритык. Когда уже над головой загудит...
   Оставить и надеяться, что Тарасов окажется здесь как можно раньше и успеет вытащить нас.
   -Поторопи его, Слава.
   -Поторопить?
   -Да. Пусть идет как можно быстрее.
   Александров кивнул и некоторое время молчал.
   -Неужели товарищ подполковник сам не догадается? - спросил он, наконец.
   -Не догадается о чем?
   Связист еще помолчал.
   -Не догадается, что вы решили похоронить себя вместе с душманами под лавиной. - он выдержал еще одну паузу. - Что отходить не собираетесь.
   -А как он догадается?
   -Ну, что значит - как? - пожал плечами Слава. - Он и сам бы сделал от же самое...
   -Уверен?
   -То есть? - не понял Александров. - Конечно, уверен.
   -Откуда такая уверенность?
   -Ну так... устав-то один на всех. Мы же все... - он остановился.
   -Голубые береты? - улыбнулся я.
   -Ну да.
   -И ты полагаешь, Тарасов точно будет знать - что мы собираемся делать?
   -А разве - нет?
   Я пожал плечами.
   -Самая большая ошибка, сынок, думать, что армия способна обтесать всех под один стандарт. Ясно понятно, что это - мечта любого командира, начиная от комода и заканчивая Верховным главнокомандующим - иметь под своим началом одинаковых, отлитых по одному шаблону солдат, абсолютно предсказуемых и легко прогнозируемых в виду своей одинаковости. Но эта мечта из разряда неосуществимых.
   -А почему, Павел Васильевич?
   -Почему? - я усмехнулся и посмотрел на ефрейтора. - Ты, Славик, до армии вроде бы слесарем был? Так?
   -Так точно. - ответил Александров. - Слесарь-фрезеровщик.
   -Ну вот и скажи мне, слесарь-фрезеровщик, если взять дюжину болванок, отлитых из разных металлов, ну или же - сплавов, это - не суть, и выточить из них на самом точном станке по самому точному шаблону одну и ту же деталь, можно ли будет различить эти детали?
   -А то как же! Непременно. Коль уж они из разных сплавов... - он вдруг осекся.
   -Ну что, сообразил? - улыбнулся я.
   -Сообразил.
   -То-то же! И отличить эти детали можно будет без особого труда, и вести себя они будут совершенно по-разному. Даже при условии, что работать будут в одинаковых условиях. Большое дело - изначальный сплав.
   Слава молчал.
   -Поэтому-то армия, меняя и обтесывая людей, меняет всех по-разному. - закончил я, помедлив. - Одних она меняет настолько, что он не в состоянии пожалеть других. А кого-то - настолько, что других пожалеть он еще может, а вот себя - уже нет. Все зависит от изначального сплава.
   -И он нипочем не угадает: какое решение вы приняли?
   -Ну, разве что угадает! - усмехнулся я. - А нужно, чтобы знал наверняка. В виду чего будет тебе следующий приказ: сейчас же ступай к рации и не высовывайся на передовую ни при каких обстоятельствах. Если только от Тарасова, штаба авиабазы или же Верховного главнокомандующего не поступит непосредственно на мое имя радиограмма. - прибавил я, подумав. - Во всех остальных случаях - сюда ни ногой. Твое дело - держать связь с Тарасовым, присматривать за ранеными и за десять минут до времени "Ч" настроить передатчик на условленную волну. Вопросы?
   -Вопросов нет. - ответил Александров.
   -Выполнять.
   -Есть.
   После того как он ушел, я еще плотнее прижался к гранитной глыбе и запрокинул голову. Некоторое время я просто смотрел вверх, вдыхая студеный, пропахший снежком воздух и вспоминая Корнеева, любившего, неизвестно для какой надобности, считать звезды в такие же ясные ночи. Жаль, что я остался без своего лучшего снайпера. Очень жаль. Сейчас бы он мог многое решить.
   Я думал о Корнее и Чижике, параллельно с этим размышляя о своем неестественном, применительно к данному моменту, спокойствии. Хотя, с другой стороны, о чем мне теперь беспокоиться-то? Меньше чем через час по позиции душманов ударят наши штурмовики. Меньше чем через десять минут по нашей позиции ударят душманы. И мне сейчас остается думать только о том, чтобы угадать крохотный зазор между двумя этими ударами и попытаться отвести ребят назад.
   Других поводов для беспокойства у меня сейчас не имелось. О чем может беспокоиться человек, принесший в жертву самое дорогое, что у него есть - свою жизнь?
   Что может быть дороже жизни?
   -Идут!
   Я обернулся к Макару, наблюдавшему за тропой.
   -Идут?
   -Идут, товарищ майор. - подтвердил он. - Точнее - подбираются.
   Взяв прибор ночного видения, я осторожно высунулся из-за камня. Да, действительно: на пределе эффективности прибора наблюдалось едва заметное шевеление между неровностями рельефа. Словно крупные камни неторопливо, то ускоряя, то замедляя движения катились вверх по тропе. Чушь какая-то! Разве могут камни катиться вверх?
   -Приготовиться! - негромко сказал я.
   Ребята зашевелились, в последний раз примериваясь: насколько удобна изготовка. Потом затихли в напряженном ожидании.
   Я посмотрел на часы.
   Ноль тридцать шесть.
   Нормально.
   Слегка приподнявшись на локте и не высовываясь, я замер, выжидая.
   Внезапно какой-то тихий, но навязчивый звук заставил меня обернуться. Чуть слышное бормотание, перемежавшееся негромким хлопком, доносилось слева.
   -Макар! Макар, это ты?
   Ответа не последовало, но бормотание усилилось, став многоголосым. Прошло мгновение, и я различил слова...
   -Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...
   Макар, Иван и еще несколько ребят, словно зациклившись, все громче и громче напевали, разделенный на слога речитатив. Слово "кукла" отмечалось хлопком в ладоши.
   С каждой секундой их становилось все больше и больше, а слова и особенно хлопок звучали все громче и громче.
   Сперва мне захотелось заткнуть этот хор имени Пятницкого, но мгновение спустя я почувствовал вдруг, что немыслимая громада снежника, нависшая сверху, утратила свою власть надо мной и я уже не чувствую ее ледяного, могильного дыхания...
   Бережно опустив приклад автомата на землю, я освободил руки и присоединился к пацанам:
   -Па-па по-да-ри, па-па по-да-ри, па-па по-да-ри мне куклу...
   ...Горы молчали.
   Казалось, даже они ошеломлены подобной наглостью.

* *

  
   Кто-то рядом ходил и чего-то бубнил - я не слышал.
   Телевизор мне тыкал красавиц в лицо - я ослеп.
   И, надеясь на старого друга и горные лыжи,
   Я пока пребываю на этой пустынной земле.
  
   -В час двадцать, точно по плану, прямо у нас над головой заревело, загремело, загрохотало и, кажется, весь снег, лежавший на склоне над нами, волнами пошел вниз. Просто картина Васнецова - "Грачи прилетели". Штурмовики расстарались на славу - спустили не меньше трех лавин. Впрочем... я видел только одну. Когда стало ясно, что духам - конец, я попробовал оттянуться назад. Но не успел. Не успел...
   Его голос по-прежнему доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятный, едва различимый шелест волн в гальке, у полосы прибоя...
   -Нам удалось уйти лишь из-под основного удара лавины. Он пришелся на караван. Я сильно удивлюсь, если там кто-то выжил. Нет, их похоронило наверняка. В отличие от нас.
   Нас придавило уже краешком. Александрова же и раненых и вовсе не задело. Он сразу же принялся искать нас под снегом. А через пару часов к нему присоединился и Тарасов с основными силами батальона. Когда меня откопали, я еще дышал. Иван, пулеметчик наш - тоже. А вот Макар уже нет...
   Паша прервался.
   -Очнулся я в Кабуле, в госпитале. Смотрю: вроде все не так уж и плохо: руки - ноги на месте, остальное - тоже. Хоть и провалялся под снегом несколько часов, а вроде ничего, вроде отделался. Так, царапины в основном, сильное переохлаждение, несколько локальных очагов обморожения, ну и шок, конечно же. Потом - медицинский борт, снова госпиталь, уже в Союзе, комиссия... свобода, одним словом.
   Ладно, вернулся я домой, в Ярославль. Очухался маленько. Стал к гражданке присматриваться: не найдется ли где свободного местечка? А кругом-то - новая жизнь. Кругом-то - перестройка, будь она неладна. Кругом-то все вверх тормашками. Масса проблем, вкупе с массой возможностей. Хочешь по старинке - на государство работай, хочешь по-новому - на себя. Да только вот и для того и для другого знания нужны. И знания совершенно иного типа, нежели имеются у отставного майора ВДВ.
   Ладно, думаю, где наша не пропадала! Выкрутимся. Туда сунулся, там попробовал. Сперва на стройку подался. Дело вроде нехитрое - руководить бригадой каменщиков, на первый взгляд, не сложнее чем отделением солдат командовать. Однако есть своя специфика. Не столько в работе, сколько в отношениях. Коли мне среди новобранцев попадался человечек с гнилинкой я его от этого дефекта быстро избавлял. Не мне тебе рассказывать как это делается. Сам наверняка знаешь. А тут... Проблема вроде та же самая, а вот методы, наработанные за годы службы не подходят. Не та система отношений...
   -Выгнали?
   -Сам ушел. Один раз построил своих жестко, по-военному, второй, третий. Недовольство началось, жалобы пошли: что такое, мол?! Не начальник - тиран натуральный! Устроил тут, понимаешь, репрессии тридцать седьмого года! Тогда именно тридцать седьмой год очень модно было вспоминать по всякому поводу. И без повода тоже. Ну, я недолго думая написал по собственному желанию и ушел. Нешто я себя ломать буду, под каждую сволочь подстраиваясь?!
   Ладно, после этого меня батя к себе на завод устроил. Сам-то он инженер, а меня в ВОХР определил. Тоже, вроде, невелика премудрость: либо на проходной стой, с суровым видом похлопывая себя по портупее, либо аналогичным образом цеха обходи, высматривая злобных несунов. Все легко и просто. Даже слишком просто. На заводе-то нашем и в лучшие времена тащить было особо нечего. А как госзаказ пошел на спад, так и вовсе обнищали. Чего уж там караулить-то?! Отсюда - безделье и тоска, а эти болезни чем лучше всего лечатся? Правильно, горькой. Ну и коллектив соответствующий подобрался: такие же вояки как я. Кто в армии раньше служил, кто с флота к нам подался, кого из милиции на пенсию выпихнули. Неделями, бывало, квасили не просыхая, забавляя друг друга историями о славном боевом прошлом. Так вот и... просуществовал год с лишним: сутки отдежурил, сутки пробухал, сутки дома отлежался, опохмелился и... на новый заход. Хочешь верь - хочешь не верь - сам себе противен был.
   Паша брезгливо передернул плечами.
   -Родители, опять же, пилили без устали. Мать, та все больше плакала: чего это у меня все в жизни так наперекосяк идет? А отец, он у меня фронтовик, про себя все больше говорил. Я, говорил, больше тебя воевал, и товарищей, не в пример больше тебя похоронил, но, домой-то вернувшись не водку жрать начал, а работать! И за себя самого и за всех тех кого похоронил! Чего ж ты-то такой беспутный?! А что мне ему ответить? Что дело не в тех кого я похоронил, а в том, что сам я словно умер! Что живу я с ощущением, словно жизнь моя, настоящая жизнь с горестями и радостями, победами и поражениями, закончилась в том бою, на той тропе. А после него, после того как меня из армии списали я и не живу вовсе, а просто существую. Доживаю, что ли. Ведь прежде-то, когда я служил, и в Афгане и до него, я ж себя всегда человеком чувствовал! Пускай маленьким, но нужным винтиком большой и серьезной машины, защитником своей Родины. Я ж в своих собственных глазах на одном уровне с отцом стоял! Я, как и он, настоящее дело делал, собой был готов пожертвовать ради него, не ломался и не сгибался. А теперь что? Мне еще и сорока нет, а я уже никому не нужен, списан, предоставлен сам себе.
   Словом, Кирюша, хоть и прошло больше десяти лет, те времена я без содрогания и сейчас вспоминать не могу. Засосало меня как в трясину. Чуть не сгинул.
   Спасибо брату двоюродному. Вытащил меня Шурик. Считай, в последний момент спас.
   Это как раз самое начало девяностых было. Тогда люди, тем или иным образом сорвавшие хороший куш не желали уже на "Жигулях" да "Волгах" кататься. А иномарки у нас еще, считай, официально и не продавались. Ну, было бы удивительно если бы при таком-то вот раскладе не сложился бы серый рынок.
   Шурик быстро это понял и начал в Германию ездить за четырехколесным дефицитом. То один, то с компаньоном, а как-то раз предложил мне прокатиться. Вроде как для охраны. Загранпаспорт мне выправили, визу сделали и поехали. Раз съездили. Второй. А на третий он возьми да и скажи: "А что б тебе, Пашка, деньжат не занять да самому машину не пригнать?" А я, честно говоря, и сам уже об этом думал. Дело-то вроде нехитрое - там подешевле купи, здесь подороже продай, вся разница, за минусом издержек, - моя прибыль. В общем, на том и порешили - занял я у Шурика деньжат и в следующий раз мы с ним сразу две машины пригнали. Поначалу все проблемы с выбором и оформлением он на себя взял, а уж потом я начал крутиться самостоятельно.
   Ну, то что все там на самом деле не так просто мне стало ясно довольно скоро. Это только на первый взгляд - там купи да здесь продай, а на самом деле только и смотри, что б там не кинули да здесь не нагрели. Везде - сплошной обман...
   -Попадал?
   -Попадал. Один раз вообще чуть не сел! Взял в Германии машину с нормальными, вроде бы, документами, домой направляюсь, радостный такой, доезжаю до границы и все! Тормозят меня чуть ли не с группой захвата! Машина-то в угоне. И угон совсем свежий. Чудом вывернулся: три ночи назад, когда машину угоняли, я как раз немецкую границу пересекал, о чем имелась достоверная отметка в загранпаспорте. Меня, соответственно, отпустили, машину, соответственно, конфисковали. Повезло, а то бы точно сел. Ну, еще пару раз крепко влетал. Без денег оставался, в долги влезал, расстраивался, прямолинейность свою армейскую проклинал, доверчивость ко всем людям без оружия, отсутствие иммунитета к подлости человеческой! - Паша рассмеялся и тряхнул головой. - Это уж я потом, годы спустя, понял, что жизнь мне тогда, накануне больших дел, вроде как уроки давала. По сходной цене.
   Но как бы тяжко подчас ни бывало, а работа эта мне все равно по душе пришлась! Была в ней какая-то динамика, энергетика... живинка, что ли. Риск опять же. В общем, все то к чему я привык в прошлой жизни. Риском меня после перевалов Гиндукуша удивить было трудно. Разве что коммерческим. А что до немецких автомобильных кидал, польских дорожных бандитов да родных мафиози, так этой публике меня было не пронять. Пробовать - пробовали, а вот успеха не добились. Нагрузка меня тоже не пугала: после двадцати лет всевозможных марш-бросков прохватить за один присест от Германии до Москвы - не проблема.
   Словом - ожил я. Нашел свое место в непростой гражданской жизни, пить перестал, деньгами обзавелся. Снова себя зауважал.
   Машины, понятное дело, в Москву пригонял: в провинции у людей как десять лет назад денег на иномарки не было, так и сейчас нет. А в Златоглавой тогда можно было до двух цен за авто взять: покупаешь за пять тысяч, продаешь за десять, покупаешь за семь, продаешь за двенадцать. И проблем со сбытом - минимум. Только дураком не будь, рот не разевай да ушами не хлопай. И будешь с деньгами.
   Работа, понятно, далеко - не сахар. Кроме дороги ничего, считай, и не видишь. Круглый год - туда - сюда - обратно. День и ночь - только трасса да... приветливые лица погранцов перед глазами. Но так оно, в принципе, и лучше. Прежняя жизнь реже вспоминается.
   В общем, втянулся я в это дело, заматерел, подводные камни научился огибать и... пошел на повышение...
   -Большие дела?
   -Точно. - кивнул Паша. - Тогда все случайно срослось. Как, в принципе, и многое в этой жизни. В тот раз у меня серьезный заказ был: нужно было найти полноприводную "Ауди" в редкой комплектации. Клиента мне подогнали по знакомству. Солидный мужик: полную предоплату сделал. Только найди, говорит, что я хочу. А у меня как будто черная полоса началась: не идет товар в руки и все тут! Это уже, считай, третий год заканчивался как я перегоном занимался. Насобачился - будь здоров: с языком нерусским свыкся, "рыбные" места изучил, к перекупщикам присмотрелся, кидал вычислять научился и все в том же духе. Короче, трех - четырех дней мне обычно хватало, чтобы найти машину и отправиться восвояси. А тут - словно рок какой-то: одну машину прямо из под носа увели, большую цену дали, вторую сам хозяин в последний момент продавать раздумал. В общем - не везет и все! Я аж прям беситься начал: расходы-то незапланированные мне компенсировать никто не будет, все из моей прибыли утекает. Ладно, на десятый день снова подходящую "Ауди" отыскал. Быстренько, пока опять чего-нибудь не приключилось, по рукам с хозяином ударили, документы оформили, сунул я ему деньги и прыгнул за руль. А прежде чем гнать на Москву, заглянул в любимый ресторанчик, отметить победу вкусным и трезвым ужином. Была у меня такая традиция.
   Паша замолчал, переводя дыхание.
   Кирилл посмотрел на него и снова отвернулся к морю, поблескивавшему далеко под обрывом. Оцепенение постепенно отпускало его, но реальность все еще воспринималась как будто сквозь тонкую пленку воды, преломлявшую и искажавшую ее...
   -В ресторане все быстро закрутилось. Я даже заказ сделать не успел. В сортир зашел руки сполоснуть. Захожу, а там трое бритоголовых амбалов какого-то мажора совершенно интеллигентского вида на пол завалили и ботинками рихтуют. Причем, судя по десятиэтажному мату амбалов и болезненным воплям интеллигента, все четверо - наши, русские. А я, Кирюша, с детства питаю резкую неприязнь к подобному скотству. Когда трое на одного да еще и ногами. И армия эту неприязнь только усугубила. Понимаешь, из автомата духа положить могу, а вот так, ногами рихтовать - ни за что на свете. Ведь я как думаю: если перед тобой вооруженный противник, имеешь право на все. Вали его всеми доступными средствами, хоть в лоб, хоть в спину. Но если он уже повержен, будь человеком, прояви элементарное милосердие! Зачем уродовать, калечить? Есть в этом какое-то паскудство, Кирилл, какая-то мерзкая плебейская... ублюдочность! Мол, если уж я тебя одолел, то силу свою, плебейскую, сполна покажу. Ты не подумай - я из себя принца голубых кровей не строю, но именно в том, чтобы не поступать подобным образом и вижу благородство.
   Словом, взыграло у меня ретивое. Вмазал я этим гамадрилам от души, схватил мажора в охапку, пока те не очухались да и припустил оттуда во все лопатки. В машине привел его в чувство, перевязал, потому как помяли они его крепко. Познакомились. Разговорились. Оказалось, что зовут его Валера, что сам он из Москвы, что тоже, как и я - перегонщик машин. Ну, то есть был перегонщиком, а теперь хочет собственное дело в России открывать - автосалон. Денег, мол, хорошо заработал, вот и решил... на повышение идти. Контакты в Германии опять же надежные имеются с дилерами вторичного рынка. Приехал сюда на переговоры, да нарвался на этих громил. Сболтнул видать лишнее то ли по простоте душевной, то ли по глупости умственной. И чуть жизнью не поплатился. Они ж как запах денег почуют - мать родную прирезать и то не побоятся.
   Такие вот дела, вздыхает Валера, все у меня вроде есть: и голова на плечах и деньги в кармане и знание рынка и даже бизнес-план, а чего-то не хватает.
   Ну, лично мне-то с ходу стало ясно - чего ему не хватает. Нормальной мужицкой твердости, жесткости, упертости и настойчивости - вот чего ему не хватает. Как раз всего того, чего у меня с избытком.
   Ладно, до Москвы путь не близкий. Пока доехали, считай, все вопросы обговорить успели. Понравился мне Валерка. Хоть и мягковат мужичок маленько, зато на сволочь нисколько не похож. А это дорогого стоило. Особенно по тем временам, когда все всех кидали, надували и обманывали, лишь бы самим кучеряво жить. Договорились мы с ним о партнерстве - он старший, я младший, в соответствии с суммой имевшихся стартовых капиталов. У меня тогда денег-то раз в десять меньше чем у него было. Если не в двадцать. На нем - бизнес-планы, коммерческая стратегия, финансы и налоги. На мне - исполнительская сторона дела и безопасность.
   Вот прямо с нее, безопасности, я и начал. Разыскал ребят, с которыми служил, тех, кто после дембеля тоже никак устроиться не мог. Пару сразу к Валерке приставил, что б на него больше ни один урод не наехал. Ну и потом, по мере надобности... подкрепления подтягивал. Девяностые-то сам знаешь какие были! Ну, то есть ты-то, к счастью, этого не знаешь, а вот я прекрасно помню - волчье время было. Одно слово - волчье.
   Валера, понятно, тоже без дела не сидел. Нашел хорошее помещение в центре, небольшое, зато на ходовом месте. Персонал подобрал: перегонщиков, которым надоело собственными деньгами рисковать, менеджеров, бухгалтерию. Через три месяца открыли наш первый автосалон. Господи, что это был за салон! Сейчас аж вспоминать стыдно. Первый этаж жилого дома, отведенный под коммерцию не вполне законным путем. Ну... тогда все так делали. Внешнего дизайна - никакого, одна вывеска. Внутренний - нечто среднее между провинциальным европейским автосервисом и советской комиссионкой. Зато - фирма! Зато - гарантия технической исправности и криминальной чистоты машин.
   В общем, пошло у нас дело, закрутилось. Не без проблем, конечно, не без заусениц, но все же - пошло. Сначала, понятно, одним секонд-хендом торговали. Потом, осторожно, под заказ, новые машины начали привозить. Ну а там уж дошло дело и до настоящих дилерских договоров с самим Штутгартом. Жить стало лучше, жить стало веселей!
   -Один веселился?
   -В смысле?
   -Ну, был у тебя кто?
   -В смысле - женщина? - обернулся Паша. - А то как же! Пока жил на вольных хлебах, скитаясь между Ярославлем, Берлином и Москвой, встречался то с одной, то с другой. А потом, когда автосалоном занялся и окончательно в Первопрестольную перебрался, сошелся с очаровательной рыженькой барышней по имени Катюша. Она у нас же работала...
   -Секретарша, поди?
   -Пошляк! Экономистка. Шикарная барышня! Рыженькая, умненькая, веселенькая, этакий огонечек! По-английски говорила лучше чем я по-русски! Три года как один миг пролетели: командировки - автосалон, пикники - шашлыки, корпоративные вечеринки - заграничные турне. Да чего там говорить-то: только в Египет с ней загорать да нырять раз десять летали! Она кстати меня и к дайвингу-то приохотила. Я б на ней, пожалуй, женился бы в конечном итоге.
   Если б не встретил Алену...
   Он снова прервался.
   -За три года, мы из нашего первого, убогого салона перебрались в настоящий, нами же выстроенный, а потом, расширяясь, и второй отстроили. Ну, на открытие, как положено, постоянных клиентов пригласили, деловых партнеров и прочих влиятельных людей: милости просим, мол, погулять, повеселиться с нами. Шампанское, клоунов и подарки - гарантируем.
   Народу собралось - страшное дело! От малиновых пиджаков и золотых цепей вкупе с перстнями аж в глазах рябило. Ну, дамы, понятно, под стать кавалерам - настоящие шведские львицы с купюроприемниками между ног. Одна модельнее и форсистее другой. И вдруг - она... - Паша вздохнул, словно заново переживая канувшие в Лету мгновения. - Не одна, с мужем. Солидный такой дядька, серьезный. Даром что без униформы малинового цвета и золотых цацек. Лет на двадцать старше ее, ну и, соответственно, на пять - меня. Ну, я сразу к Валере: кто, мол, такой? Оказалось - банкир, у которого мы иногда кредиты берем. Ну, меня-то все эти финансовые дела только боком касаются. Я, в отличие от него, по банкам не езжу. Потому и не знал. Впрочем... в тот момент я на него не смотрел. Только на нее. Господи, как же я на нее смотрел-то! Аленка и сейчас выглядит - будь здоров, а тогда, пять лет назад, еще шикарнее была. Но меня не столько косы ее или же ноги поразили, и даже не декольте, а глаза. До чего же тоскливые у нее тогда были глаза! Словно все это веселье ей поперек горла стоит. Причем - уже давно и всерьез. И так резко она, самая красивая, самая роскошная на этом празднике диссонировала с другими... великосветскими леди, хороводившимися с клоунами, с визгом вырывавшими друг у друга бутылки с дармовой шампанью, до хрипоты спорившими - чей мужик самый крутой и фотографировавшимися на лакированных капотах, задрав подол чуть ли не до ушей. Так резко она всему этому противоречила, что казалась едва ли не марсианкой. В общем - в тот вечер я не пил, не пел, я на нее во всю глядел, как смотрят дети! - рассмеялся Паша. - Как смотрят дети... И потом уже, когда все закончилось и я, хочешь верь - хочешь не верь, не помню как дома очутился, ничего кроме ее глаз перед собой не видел. И было мне так плохо и вместе с тем так хорошо, что даже передать не могу! Я же жизнь уже, считай, прожил. По свету поскитался, людей повидал, а главного-то, главного-то и не видел! Знал я как сердце замирает в тот миг когда рампа аэроплана из под ног ускользает или пуля возле головы ложится. Это что! Это - секунда, мгновение. И отпустило. А тут сердце как замерло... и ни в какую уже не хочет по-прежнему стучать. Только глаза прикрою - она. Получается, жизнь я уже прожил, а главного-то и не видел! Не видел я такой красоты, что вернее любой пули сердце разрывает...
   И так мне плохо было от того, что увидел я ее только сейчас, когда жизнь уже прожита и ничего уже не изменишь! И, вместе с тем, так хорошо от того, что она все же вовсе мимо меня не прошла, что я за трое суток истребил столько водки, сколько не истреблял уже много лет. Ни на работу, в салон, не ходил, ни к Катьке. Никуда. Только сидел и пил. Сидел и пил... - Паша усмехнулся. - Ну, двое суток меня Катька тормошила: отчего да почему я на работе не появляюсь, а на четвертый день, с утра явился уже сам Валера. Злой как черт: я чего, говорит, один должен работать, два салона на себе тащить?! Чуть не поругались впервые в жизни, да я не стал доводить дело до критической точки. Ладно, думаю, чувства - чувствами, а дело - делом. Что там у меня на душе творится - мои проблемы. Люди из-за этого страдать не обязаны. Собрался, поехал на работу. И только в салон наш новый вхожу - она. Ты понимаешь?! Она! Сидит и меня ждет. Ты понимаешь?! Меня ждет! Прямо так и сказала: я, говорит, вас, Павел жду. Уже третий день прихожу. Сегодня - последний день, говорит. Если бы сегодня не дождалась, больше бы не пришла. Ты понимаешь?! Она меня трое суток здесь ждала, пока я дома горькую глушил! Я просто все слова и даже буквы родной речи забыл. Ничего вымолвить не мог. А уж спросить ее: зачем она меня ждет - и подавно забыл. До сих пор, как вспомню - смех разбирает: только рот разевал, мычал что-то невразумительное да руками разводил. Прямо-таки - глухонемой в публичном доме, пытающийся объяснить, что хочет не брюнетку, а рыжую.
   А она, даром что без платья вечернего и прически, а все равно... такая! Как будто смыла с себя весь этот лоск, совершенно ей не нужный, и еще прекраснее стала. Волосы распущены, джемперок, юбочка простенькая. Словом, такая... такая!
   А я такой словно только что из окопа вылез и едва успел под душем сполоснуться пока хаки на деловой костюм менял: щетина колом стоит, глаза красные как у вампира. Только что перегаром не несет: зубы надраить и резинку пожевать перед работой - это свято. Будь я на ее месте - убежал бы без оглядки!
   Но у женщин, как я уже успел понять, своя мерка. Она только улыбнулась и сказала, что хотела бы попробовать одну из наших машин и просит прокатить ее. Ну, катать... дорогих клиентов это - прямая обязанность директора салона. Взяли мы машину и отправились на тест-драйв. О, это был долгий тест-драйв! Самый долгий за всю мою жизнь. Сначала по Садовому кольцу с ней нарезали. Потом на Садовом нам тесно стало - выскочили на Кольцевую и по ней полетели. Господи, я уже тогда, кажется, не помнил - где мы с ней летали в тот день! Заправлялись на каких-то заправках, жевали гамбургеры в каких-то кафе и... говорили, говорили, говорили, говорили, говорили!
   Алена мне все о себе рассказала. Рассказала, что она - коренная москвичка. Что родители - классические советские физики-шестидесятники, которые кроме своих... синхрофазотронов и бардовских песен у костра в принципе ничего не знали. Что в перестройку, когда их несчастный НИИ в числе многих других пошел под нож, отец, пытаясь прокормить семью, занялся коммерцией. Что, в виду полной его неприспособленности к суровым условиям дикого российского рынка, закончилось сия коммерция весьма печально: проблемами с конкурентами, наездом рэкета, потерей товара и чудовищными (по их разумению) долгами. Что семья их оказалась на грани полного разорения, от которого ее, в последний момент, спас один знакомый деда Алены, в прошлом - ответственный товарищ из аппарата горкома, загодя почуявший скорую гибель всех горкомов, да и всего аппарата вообще и подавшийся в частный сектор экономики, где ему довольно быстро удалось превратиться из товарища в господина и стать владельцем небольшого, но весьма крепкого коммерческого банка. Товарищи из горкомов это ведь не физики из НИИ: их, настоящих ленинцев, крутыми временами не испугаешь, они ко всему привычные, они по определению... не тонут! Кризис благодаря ему был преодолен и отец Алены даже устроился в его банк на какую-то смешную должность типа вахтера. А бывший ответственный товарищ, побывав у них дома и увидев дочь - студентку, пусть и не спортсменку и не комсомолку, но зато - красавицу, настойчиво принялся за неё свататься. Мол, мужчина он разведенный и потому - свободный, да и вообще - жених более чем завидный: состоятелен, упакован под завязку, способен обеспечить Аленушке сытую, красивую жизнь. Сделать так, что она никогда и ни в чем не будет нуждаться.
   Рассказала Алена, как не хотелось ей идти замуж за человека вдвое старше ее, к которому она не испытывала ровным счетом никаких чувств. И как она, сознавая: чем их семья обязана ему, скрепила сердце и дала-таки согласие. И как, вопреки всем опасениям, муж у нее оказался добрый и хороший человек: за восемь лет совместной жизни не то, что руки - голоса на нее ни разу не поднял. И как не было ей все эти восемь лет ни в чем отказа от него: новую машину - легко, дачу родителям в элитном поселке - ради бога. А уж про тряпки модные да цацки самоцветные и вовсе разговора не было: словно сами собой появлялись. В общем: в чем - в чем, а уж в скупости и прижимистости бывшего товарища аппаратчика, нынешнего господина банкира, заподозрить было трудно. И требовал-то он за свои щедроты вовсе невеликую плату: хранить верность, пару раз в неделю исполнять супружеский долг, несколько раз в месяц выходить с ним в свет, на банкет, фуршет или какую другую презентацию и... больше ничего. И был он с ней всегда ласков и обходителен. Любил ее. По-своему. Как любят породистого, дорогого щенка или кошечку. И на втором году совместной жизни, когда Алена потяжелела, точно так же, ласково, спокойно, без малейшего надрыва уговорил ее отправиться в Германию и там, в хорошей клинике, сделать аборт. Молоденькая ведь еще совсем, вся жизнь впереди! Ну что за радость лялькой себя обременять?! Самой надо жить да радоваться! У него-то с этим давно все в порядке было: сын и две дочери от первого брака. Полный комплект. Аленин малыш ему и даром был не нужен. Алена его вообще интересовала исключительно как жена эскорт-класса - стильная, красивая куколка, под ручку с которой на светском рауте престижно появиться, нацепив, предварительно, на куколку камушков и золотишка на десяток - другой тысяч баксов - не самому ж таскать-то! А для жены эскорт-класса пухленький животик и отекшие после родов ноги - это, выражаясь нашим, автомобильным языком, совершенно ненужные опции. Можно даже сказать - неприемлемые. Ну, Алена поплакала - поплакала да и согласилась. Ну как откажешь такому щедрому и... любящему мужу?! Сделала аборт и продолжала жить да... радоваться. И столько радости у нее было, что подчас, говорит, просто из последних сил держала себя, чтобы пару флаконов снотворного залпом не выпить или из окна их, двадцать какого-то там этажа не сигануть. Не жизнь - сплошная, непрекращающаяся радость...
   -Прямо вот так она и сказала. - улыбнулся Паша.
   -Ну, я тоже в долгу не остался: все без утайки рассказал. - продолжил он, переведя дыхание. - Про жизнь свою. Про первый, лейтенантский брак, который и сейчас без отвращения вспоминать не могу. Про армию. Про Афганистан. Про Гиндукуш. Про перевал. Про ранение. Про то, как потом маялся, места себе найти не мог. Про то, как машины из Германии гонять начал. Про то, как с Валерой познакомился и бизнесом обзавелся. И вообще - про то какой я сильный и уверенный в себе мужчина, которого в этой жизни решительно ничего не может сломить! И про то с какой уверенностью я смотрю в будущее! И про то, что жизнь моя хороша и даже - прекрасна! Настолько прекрасна, что даже пистолет свой, который я имею как формальный сотрудник службы безопасности фирмы, держу не в своем сейфе, а в Валеркином. Чтобы в момент, когда особенно... хорошо станет, башку себе не продырявить.
   Про чувство дикого, запредельного одиночества, которое на меня время от времени накатывает, а три дня назад, на нашем празднике, стало окончательно невыносимо. С того момента как ее увидел.
   -Прямо вот так и сказал. - улыбнулся он. - И она мне то же самое, слово в слово повторила.
   Ну, что со мной после этого стало, я тебе даже описывать не решусь - живописец у нас ты. Я такого никогда передать не смогу. Даже на одну сотую.
   В общем, через неделю она переехала ко мне. Еще через два месяца, с некоторыми трудностями, развелась...
   -Муж-то как... отреагировал?
   -Муж? Соответствующим образом. Скандалил, возмущался, но на крайние меры не решился. Ко мне-то на кривой козе не подъедешь. У меня, ну, то есть у фирмы, - собственная служба безопасности во главе с Вовой Трофимовым. Самый козырный старлей в нашем батальоне был - даже в Афгане ничего его не брало. Так что устроить мне... несчастный случай непросто даже человеку с серьезным бюджетом. Да и не сам же он станет этим заниматься! Тут люди нужны. А людям, так или иначе, придется объяснить суть претензий. А кричать: у меня, мол, бабу увели! не всякий решится. Другое дело - бабки. Когда у тебя бабки увели, тут можно голосить на всю Ивановскую и поднимать на ноги спасателей всех мастей: хоть милицию с прокуратурой, хоть спецназ с братвой. А если уж у тебя бабу увели, то тут вопрос нужно решать очень тихо и деликатно. Такая вот разница между бабой и бабками.
   Он, конечно, пытался мне нагадить. Очень тихо и деликатно. Кредиты мы несколько раз получить не смогли. И не в его банке, а в других. Прошел слушок о нашей, якобы, неплатежеспособности. Кто был автором этого слушка - очевидно. Налоговики нас вскоре тряханули весьма крепко, и я точно знаю - по его наводке. Но Валера мой - воробей стреляный. Его на мякине не поймаешь. Особенно в том, что касается финансов. Даже если у нас и были незаконные операции (а у кого их не было, в девяностые-то?!) вся информация о них была закопана настолько глубоко, что ни один налоговый инспектор не раскопал бы. В общем, потрясли нас - потрясли, да и отступились: не век же с нами возиться. А тут и девяносто восьмой год подоспел. Мы тогда легко отделались. Малой кровью, можно сказать. Сейчас-то Валерка это конечно на свой счет записывает: это, мол, он, такой дальновидный и матерый финансист, сумел потери фирмы минимизировать. Но я-то прекрасно помню: какие у него тогда, в августе, глаза квадратные были! Да нет, нам просто повезло. В отличие от бывшего мужа Алены. Уж ему-то досталось по полной программе. Его банк чуть дотла не сгорел и следующие несколько лет он был занят исключительно восстановлением своего положения. Думать о чем-то другом ему было уже недосуг...
   Паша остановился. Обернулся, взглянул на внедорожник, стоявший позади них, у обочины дороги. Затем снова посмотрел на море, убегавшее от берегового обрыва к горизонту.
   Они стояли возле самого края обрыва. Несмотря на то, что разговор затянулся, ни одному из них не пришло в голову присесть.
   -Таким образом мы с Аленой расписались и зажили вместе. - продолжил Паша, немного погодя. - Дите, конечно же, сразу завести решили. Помню, в первый год, Алена тесты эти... женские... на беременность, просто пачками изводила. Ждала, что не сегодня - так завтра, не завтра - так через неделю, но результат будет. Однако год прошел и - ничего. Потом второй - аналогично. Ну, на третий мы уже откровенно запаниковали. Аленка, понятно, поначалу на себя все грешила: абортировалась же по молодости. Да, не нелегально, не на дому у кого-нибудь лекаря-коновала, а в хорошей европейской клинике. И все же: дамский организм - штука тонкая, повредить его ничего не стоит. Даже в хорошей клинике. Случайно. Ненароком. Ладно, решили не гадать без толку, а провериться. Снова в Германию поехали, в той же самой клинике полное обследование заказали. Оказалось - полный порядок, никаких проблем. Ну, раз такое дело, со мной разбираться стали. - он вздохнул. - Со мной разобрались быстро. Установили нарушение репродуктивной функции на уровне... в общем, не помню я на каком там уровне у меня нарушение. Начали искать причину и докопались-таки до Афгана, до того, последнего боя. Выяснили, что переохлаждение, которое я получил пока под снегом валялся, оказалось гораздо страшнее чем сначала думали. Проморозило меня, получается, гораздо... глубже чем раньше предполагали. Кто ж тогда-то знать мог?! Я, например, ничего такого не подозревал и никакого дискомфорта не чувствовал. Конечно, меня беспокоило мое мужское достоинство. Не отморозил ли? Еще в госпитале, только прибыв в Союз и оклемавшись, я живо навел мосты с одной хорошенькой медсестричкой по имени Сонечка и убедился, что все у меня по этой части в порядке. Ствол в боевое положение поднимается по-прежнему четко, снаряды лупят по-прежнему стабильно и мощно. Кто ж тогда мог предположить, что снаряды-то уже все - холостые? Я, например, об этом и подумать не мог! С какой стати? - Паша пожал плечами и замолчал.
   -Лечился?
   -Спрашиваешь! Германия, Чехия, даже в Израиль ездил - там тоже урология на высоте. Да что эта заграница! У нас вон, в Крыму, Саки - это ж первый в мире курорт по лечению бесплодия. Как женского, так и мужского. Сакские грязи, говорят, даже полного импотента исцелить могут. Я из них месяцами не вылезал. А все без толку! - махнул он рукой. - Ничего не помогло. Это ж не примитивная импотенция, которая сейчас лечится "Виагрой" из любой аптеки. Это... тоньше и глубже. Так вот по мне Афганистан годы спустя ударил. Рикошетом. - он снова замолчал.
   -Ну, когда стало ясно, что вылечиться мне не удастся, начались ссоры. Я требовал, чтобы Алена оставила меня и нашла себе нормального, здорового мужика. Она кричала, что у меня, видать, не только... гениталии, но и мозги основательно подморозило, если я думаю, что, найдя меня после всех этих лет замужнего одиночества, она уйдет, не выдержав первого же серьезного испытания. Так мы и препирались около года, а потом, поняв, что разбежаться это - не выход, стали искать его, выход, и строить планы, один заковыристее и коварнее другого. - Паша усмехнулся. - Для примера могу привести тебе самый коварный и безумный из них: Алена делает вид, что бросает меня, возвращается к своему бывшему мужу, быстренько беременеет от него и снова возвращается ко мне. А что: его детей от первого брака она видела много раз: хорошие, здоровые, крепкие ребята. И у нас будет не хуже. Этакий номенклатурный карапузик!
   -Как ты сказал? - переспросил Кирилл. - Номенклатурный карапузик? По-твоему это имеет большое значение?
   -А, по-твоему - нет?
   Кирилл пожал плечами:
   -По-моему - ерунда все это.
   -Извини, но я так не думаю. По-моему, гены - серьезный аргумент. И мне бы не хотелось, чтобы мой сын унаследовал их от какого-нибудь гнилого чинуши, наподобие бывшего Аленкиного мужа, которые семьдесят лет агитировали нас за советскую власть и социализм прославляли, а потом, как самые натуральные оборотни, в одночасье превратились в благородных демократов и с тем же энтузиазмом стали капитализм продвигать. При этом они и от социализма не забыли хороший кусок урвать. А иначе откуда у них все эти банки, паи в нефтяных компаниях и тому подобная роскошь? Мы-то с Валерой свое дело с нуля создавали, копеечка за копеечкой капитал сколачивали. Уж я-то прекрасно знаю: сколько сил, нервов и времени нужно, чтобы стать владельцем хотя бы небольшой компании! И с гнусью этой поганой, которая семьдесят лет стояла на страже социалистической собственности с тем чтобы потом, ловким жестом факира, превратить эту собственность в свою личную, ничего общего иметь не желаю. - Паша сплюнул, словно усиливая эффект сказанного. - По этой-то причине я воспротивился и идее искусственного оплодотворения, хотя Аленка долго об этом думала...
   -Ты был против искусственного оплодотворения?
   -Категорически! Это ж откровенная лотерея! А ну как попадется донор вроде ее первого муженька? Или какой-нибудь пьяница, наркоман? Или того хуже - окажется, что это какая-нибудь... Голубая Луна, прости Господи! Ей-то, Луне, для игрищ своих, голубых, сперма, понятное дело, - без надобности, вот она и сбагривает ее... налево, а потом этим вот биоматериалом чью-нибудь бабу зарядят и родит она... лунатика!
   -Ну, это ты загнул!
   -Да ничуть! Ты думаешь: почему в последнее время столько голубых стало? Точно тебе говорю - вот именно по этой самой причине!
   -Можно подумать - раньше их не было.
   -Раньше, Кирюша, сперму консервировать не умели. И передавалась она от одного пола к другому только естественным путем. И у голубых практически не было шансов род свой продолжить. И было их тогда исчезающе мало от общего числа мужиков. А теперь вот нашли они... лазейку к бабам и стали плодиться ударными темпами. Да еще и деньги неплохие на этом зарабатывать! А родители, осчастливленные подобным образом, потом только диву даются - откуда это у чада их подросшего тяга ко всякому... сексуальному экстриму?
   -Мне кажется, Лена была права. - покачал головой Кирилл. - Мозги у тебя действительно подморозило.
   -Что ты имеешь в виду?
   -Что у тебя и вправду - мозги набекрень! Прям как у контуженного.
   -Ты так думаешь? - улыбнулся Паша. - Ну, если ты так думаешь, то так, наверно, оно и есть. С точки зрения простых смертных это, безусловно, - минус, но мы-то с тобой, брат, точно знаем: стоять двумя ногами на земле это - не самое сочное, что есть на этом свете! Нет, все это меня не устраивало! Я хочу, чтобы это был действительно мой ребенок! Если уж у меня родится сын, я хочу видеть в нем себя самого. Если мой парень, повзрослев, начнет тянуться к бутылке, я точно знаю, что делать в этом случае, как наставить его на путь истинный. Но если он начнет примерять на себя лифчики - колготки, то кроме как последовать рецепту Тараса Бульбы - "Я тебя породил, я тебя и убью!" мне ничего другого не останется. А не хотелось бы. Вот почему я и был категорически против искусственного оплодотворения. Нет уж. Если я... лично не могу быть отцом своего ребенка, я хочу, по крайней мере, сам решить - кто им будет, а не тянуть лотерейный билет, выигрышность или же проигрышность которого станет ясна лишь через много лет.
   Он замолчал, рассеяно глядя на горизонт.
   -Однако тут есть известные трудности. - вымолвил он, наконец. - Да, я решил сам... подобрать кандидатуру. Такую, что бы это был настоящий, безо всяких оговорок мужик. Но где его найти? С одной стороны - в моем окружении таких - пруд пруди, с другой - не могу же я подойти к тому же Вове Трофимову и сказать: так, мол, и так, брат, пособи-ка маленько своему бывшему командиру и нынешнему начальнику! Есть такая штука, гордость называется...
   -Гордость? А что такое гордость?
   -Гордость? Гордость, Кирюша, - это готовность скорее умереть, нежели показать, кому бы то ни было свою слабость. В чем бы то ни было.
   Кроме того был еще один момент. Этот человек должен был появиться в нашей с Аленой жизни всего один раз. Появиться и исчезнуть навсегда. Чтобы потом, через пять, десять или двадцать лет никто не сказал бы моему парню, что он не мой. А старые товарищи... ну куда они исчезнут? Они-то всегда рядом будут. Как мина, готовая рвануть в любую секунду.
   Словом, не мог я обратиться ни к кому из них. Нужно было искать кого-то на стороне. Представляешь себе сложность задачи? Найти абсолютно своего человека, которому я мог бы доверять как самому себе, позволить ему приблизиться к Алене, а потом сделать так, чтобы он никогда больше подле нас не появился. Нет, нет, даже не спрашивай! - рассмеялся он. - Вариант с ликвидацией... суррогатного папы я не рассматривал! На чужом несчастье своего счастья не построишь. В эту аксиому я верю свято.
   Ладно, нам к сложным задачам не привыкать. Начали мы с Аленой по новой варианты варьировать и комбинации комбинировать. Больше года мудрили, но так ничего и не добились: то человечек гнилой попадется, такой с которым не то что в разведку - в кабак, пивка попить, идти не захочется, не говоря уж про наше деликатное дело. А если не гнилой, то уж больно близкий, такой от которого после запросто не избавишься, который будет поблизости ошиваться, глаза мозолить.
   Честно признаюсь - мы были уже на грани отчаяния. Опять начали ссориться. Подчас хотелось просто послать все к чертовой матери и сказать Алене: дорогая, да рожай ты от первого встречного! А как родиться дите - уж я его воспитаю как положено! Я из него человека сделаю! Я его научу Родину любить! Мне не впервой! - он вздохнул. - Приблизительно в таком вот настроении мы и прилетели в Доминикану. Устали от всего. Хотелось просто махнуть на край света и хоть на пару недель забыть про все наши проблемы. Как будто можно убежать от того, что внутри тебя! - усмехнулся он. - Вот и у нас не вышло. Опять повздорили. Она кричала, что больше ждать уже не может, что время ее выходит, что надо что-то решать и решать быстро. Расплакалась. Убежала. - он остановился.
   -И вдруг - ты. На этих чертовых, безумно далеких от всего Карибах, среди всех этих негров и мулатов, где, если и встречаются нормальные, русские лица, то каких-нибудь воров или прощелыг, вызывающих одно желание - плюнуть в рожу да припечатать кулаком. И вдруг - ты. Вот такой вот... в доску свой мужик, земеля, братишка. Вот такой вот... такой вот... правильный весь... даже неправильностью своей правильный, ладный, одним словом - именно такой какой нужен! Прям как по заказу. Я как тебя увидел, мне аж страшно стало. - Паша стиснул кулаки так, что хрящики хрустнули. Аж страшно стало. - Наверно, в такие вот моменты люди и уверува... уверывают... уверовают в Бога.
   Он замолчал, переводя дыхание.
   -Алена с ходу на тебя запала. Она прямо тогда, как только вы познакомились хотела... все сделать. Сразу же. Не откладывая. Остановило ее лишь то, что вы оба были подшофе да еще то, что ты, взяв бутылку, тут же отправился ко мне. Она мне наутро так и сказала: если бы ты сразу же не ушел, она точно скинула бы платье и посмотрела: что бы ты сделал? Ох, и тяжко же мне стало после этого! Ох, и тяжко! Особенно, учитывая что я уже тоже успел с тобой познакомиться и сам понял - лучшего варианта нам действительно не найти. И возразить ей мне было нечего. Но если бы она... легла с тобой без моего ведома... - он снова замолчал. - Я бы не простил.
   -Ты мне, тогда, в первый вечер, когда про бой на тропе рассказывал потому и не досказал про ранение и... все остальное? - спросил Кирилл. - Чтобы не вспугнуть? Не дать почувствовать - что вам от меня нужно?
   -Вообще-то, - лукаво усмехнулся Паша, - сейчас я вполне мог бы сказать: да, именно поэтому. Чтобы не вспугнуть. Такой вот я дальновидный. Увы, правда гораздо прозаичнее: ты просто-напросто заснул, уткнувшись носом в тарелку с гуавой. Выключился, прежде чем я дошел до кульминации! - он чуть не расхохотался. - Тогда я просто оттащил тебя на диван и добил бутылку в одиночку. А утром, переговорив с Аленой, понял - судьба.
   С нашей точки зрения, ты был просто идеален. С одной стороны - подходил нам по всем статьям. С другой - не входил в круг наших друзей и знакомых. Можно было просто... попользоваться тобой и сказать тебе "прощай"...
   -Вы думали, я ни о чем не догадался бы?
   -Откуда?! Ты бы просто ничего не узнал! Сегодня - завтра ты в любом случае уехал бы в свой Питер. А через... десять месяцев мы просто сообщили бы тебе, что у нас в семье произошло радостное событие. И ты даже подумать бы не мог, что имеешь к нему отношение. Если вообще сообщили бы...
   Портрет этот проклятый... - он покачал головой. - Я как увидел его, мне чуть плохо не стало. Прямо как Алене. Первая мысль была: он все знает! Откуда - непонятно, но он точно все знает. Лишь увидев твои глаза, понял - ни черта-то ты не знаешь. А если ты ничего не знаешь, но, несмотря на это, сумел нарисовать... такое, значит ты - гений...
   -Да какой я гений! - угрюмо отмахнулся Кирилл.
   -Самый настоящий. "Елена Прекрасная" это... шедевр.
   -Шедевр! Да ты хоть знаешь что такое шедевр?
   Паша пожал плечами, потом еще немного подумал и ответил:
   -Я, разумеется, не могу знать вашего, профессионального определения, но думаю, что если в мире есть хотя бы один человек, который не может взглянуть на твою работу чтобы горло не перехватило и глаза не намокли, то это - настоящая картина. А если таких людей уже двое, то это - шедевр.
   Кирилл вздохнул. Муж да жена - одна сатана.
   -Бог с ним, с шедевром. - сказал он. - Ты лучше расскажи, что дальше-то было.
   -Дальше? А дальше все было очень просто. Мы решили не терять с тобой контакта и даже позволили тебе "помирить" нас, хотя и сами уже успели... помириться. Изобрести повод пригласить тебя в Москву или же Крым было проще простого, особенно после того как ты рисовал нас на берегу. Сомнений у нас уже не было. Алена без устали повторяла, что это - судьба. Да и мне, честно говоря, казалось точно так же. Я смирился с тем, что ты - будущий отец моего ребенка. - Паша резко тряхнул головой. - Ну, то есть... почти смирился. Я понимал, что эти полгода - мой последний шанс. Если у меня ничего не выйдет... все. Еще раз съездил в Израиль, в лучшую урологическую клинику. Прошел там еще один, интенсивный курс лечения. Неделями Алену из постели не выпускал. Надеялся до последней минуты. Но все в пустую. - он вздохнул. - Тем временем мои ребята осторожненько навели о тебе все необходимые справки. И в Питере и в Пскове и в Москве. Что за семья? Как учился? Как служил...
   -Не состою ли на учете в районном психдиспансере? - понимающе ухмыльнулся Кирилл.
   -И это - тоже. - подтвердил Паша. - После Чечни на этот учет немало народу попадает! Но ты оказался чист. Ни одного темного пятнышка. Честная солдатская биография. Железная снайперская психика. Словом - идеальная кандидатура.
   Ну, а потом... наступило лето. Я заранее проинструктировал своего заместителя, Лешу Максимова о необходимости устроить мне срочный вызов в Москву и уже на следующий день после твоего приезда... оставил вас наедине. Что у меня в тот момент на душе творилось даже не спрашивай! Самому страшному из своих врагов я такого не пожелаю. И, поверь, это - не пустые слова. Это - правда.
   -Ты заранее собирался исчезнуть на месяц?
   -Нет. Честно говоря, мы думали, что вам потребуется гораздо меньше времени... - он усмехнулся, - чтобы тесты дали положительный результат. Однако ты проявил похвальную твердость. Не залез на бабу своего... пусть и не боевого, но все же - товарища, едва за тем закрылась дверь. Хотя она, как мы и планировали, сделала все, чтобы добиться этого. Признаюсь - это крепко нас озадачило. С одной стороны - это не вписывалось в наши планы. С другой - лишний раз подтвердило, что ты - не какой-нибудь позорный крысеныш, для которого нет ничего святого. И мы, стало быть, не ошиблись. И все наши... хлопоты - не впустую.
   Паша замолчал.
   -Ну, в общем, когда Аленке удалось сломить твое сопротивление, подошло время... ежемесячной технической паузы, и, ты должен это знать, у тебя же дядя - гинеколог, следующие пару недель вы просто получали удовольствие. Меня это, конечно же, бесило, однако поделать тут ничего было невозможно. Не скажешь же: прервитесь-ка ребята на пару недель, пока у будущей мамы не наступит эта... как ее... ну, ты должен знать...
   -Овуляция.
   -Вот - вот, не наступит овуляция, яйцеклетки не займут исходные боевые позиции и она снова не будет... готова...
   -Подожди! - Кирилл остановил его взмахом руки.
   Важнейшая деталь, крутившаяся на периферии сознания, которую он чувствовал, но никак не мог ухватить, сама собой, вдруг, скользнула к нему в руки.
   -Подожди. Но ведь она же предохранялась! Все время! Она же постоянно принимала таблетки! - Кирилл смотрел на Пашу, ожидая очередного подвоха.
   -Таблетки? - красноречиво усмехнулся тот, не собираясь, видимо, обманывать ожиданий. - Ах, таблетки! Да таблетки она принимала регулярно. Вот ведь голова-то пустая! - расхохотался он, совершенно уже не сдерживаясь. - Думал же прихватить тюбик! Закрутился. А то приняли бы с тобой... по аскорбинке. Ужасно полезная вещь - аскорбинка, Кирюша. Как во время беременности, так и вообще... по жизни.
   -Аскорбинка? - переспросил Кирилл. - Аскорбинка это - зачет. Аскорбинка - классная маскировка.
   -Ну разумеется! Кто же заподозрит в желании забеременеть женщину, принимающую противозачаточные таблеточки с энтузиазмом сердечника, глотающего валидол? Никто. И ты не заподозрил. Признайся как на духу - у тебя и мысли такой не проскользнуло, да?
   -Да. - признался Кирилл. - Не проскользнуло.
   -Вот то-то и оно! - удовлетворенно кивнул Паша. - Так и было задумано. Так бы и вышло, кабы не портрет этот проклятый... - он прервался, но потом, желая, видимо, довести рассказ до конца, продолжил: - пять дней назад тест впервые дал положительный результат. Когда Аленка позвонила мне, я подумал - умер кто-то. Такой у нее был голос. Она вся была на нервах и требовала, чтобы я немедленно объявился, закончив "командировку". Я велел ей успокоиться и не торопить события. Мы ведь заранее решили, что я вернусь только после того как беременность будет подтверждена врачом. Она взяла себя в руки, съездила к своему врачу в Феодосию, сдала анализы и стала ждать результатов. Три дня назад опять поехала в Феодосию. Врач подтвердил беременность... что?
   -Финита ля комедиа. - повторил Кирилл громче.
   -Точно! - улыбнулся Паша. - Представление можно было заканчивать. Аленка сказала тебе, что у нее снова начались... дни и что скоро возвращаюсь я. В виду чего вам лучше разбежаться по разным спальням. Мне, в принципе, остался пустяк: приехать домой, пожать тебе, благодетелю, руку, расплатиться с тобой за твое художество и пожелать тебе мягкой посадки в Санкт-Петербурге. Кто ж знал...
   Он остановился.
   -Она могла взглянуть на портрет заранее. - сказал Кирилл. - Почему она этого не сделала?
   -Да потому что он интересовал ее как прошлогодний снег! - рассмеялся Паша. - Равно как и меня. Пойми же ты, наконец: этот портрет был для нас простым предлогом! Поводом завлечь тебя к нам и удержать на более или менее продолжительное время. И все. Что ты там нарисуешь, нас абсолютно не волновало. Да ты спокойно мог нарисовать самый примитивный шарж, вроде тех, что сотнями малюют у нас на Арбате. Даже если бы ты изобразил Алену в виде Бабы Яги мы все равно остались бы довольны! Посмеялись бы, заплатили бы тебе, так что ты в обиде не остался бы и отпустили бы на все четыре стороны. - он остановился. - Нам казалось: мы просчитали все варианты и тебе не застать нас врасплох. - снова повисла тягостная пауза. - Мы ошибались. Я не могу винить Алену. Я уже тебе сказал - картина ошеломила даже меня. Я и предположить не мог, что ты... способен на такое.
   -Я тоже.
   -Верю. - кивнул Паша. - Ты и сам не понял - что ты нарисовал. До последнего момента. До того как Алена сорвалась.
   Он вздохнул и замолчал.
   Кирилл смотрел на горизонт, неуловимо медленно терявший ясность и четкость, по мере того как солнце взбиралось к зениту, раскаляя воздух. Эта пронзительная звезда, возмутительно ярко сверкавшая в возмутительно ясном и чистом, праздничном небе над восхитительно синим морем, утверждая своим восхождением расцвет нового дня и новой жизни, раздражала его, резко диссонируя с сумраком, накрывшим его душу. Он думал, насколько легче было бы ему, если бы из-за горизонта сейчас выползли тяжелые штормовые тучи, накрыли бы все небо и по побережью Тавриды хлёсткой пощечиной ударил бы шквал, а на синюю гладь воды, на горячую, уже, береговую гальку, на весь мир обрушились бы холодные дождевые струи.
   -Ну и что теперь? - спросил он, наконец.
   -Теперь? - голос Паши изменился, не меняя, однако, громкости. Словно он... - Ну ты же сам должен понимать, что теперь, когда ты все узнал, ты стал слишком опасен для нас. - точно, Паша, сделав шаг назад и в сторону, оказался позади него. - Ты теперь будешь висеть над нами как Дамоклов меч. Кроме того, - Кирилл почувствовал как в его спину, чуть ниже левой лопатки, уперся небольшой, твердый предмет округлой формы... - кроме того, я хоть и был готов принести эту жертву, но теперь едва ли откажу себе в удовольствии избавиться от человека, который сто раз мою бабу нагишом видел и имел ее как только мог.
   Кирилл по-прежнему неотрывно смотрел на горизонт, не делая ни одного движения. Да и какие тут могли быть движения? Глупо же в самом-то деле думать, что он успеет развернуться, прежде чем...
   -Да и ситуацией удобной грех не воспользоваться. Как мы с тобой уезжали никто из посторонних не видел. Только Мария. Но ее-то молчание мы обеспечим. Место тут, опять же, хорошее, уединенное: ни шума никто не услышит, ни тела в море, под обрывом, никто не найдет. Такие вот дела, брат. - сказал Паша, не ослабляя давления. - Хотя, ты, может быть, попросить о чем-нибудь хочешь напоследок? Говори, сделаю все что в моих силах.
   Кирилл кивнул, а потом медленно поднял правую ладонь к плечу:
   -Закурить дай.
   -Так ты ж не куришь, снайпер?!
   -Ну, ради такого случая - можно.
   -Убедил! - хохотнул Паша, положив ему на ладонь пачку сигарет.
   -И зажигалку.
   -Зажигалку? - переспросил он. - Держи.
   И в то же мгновение на ладонь Кирилла, рядом с сигаретами, легла зажигалка.
   Не чувствуя больше давления под лопаткой, он неторопливо открыл пачку, вытащил сигарету и сунув ее в рот, прикурил.
   Паша, снова оказавшийся сбоку, с нескрываемым удовольствием наблюдал за ним.
   -Зачет, солдат. - улыбнулся он, наконец. - Зачет!
   -Зачет? - развернулся к нему Кирилл. Сигарета, выстрелянная резким щелчком пальцев, улетела под обрыв.
   -Зачет. - повторил Паша. - Спорим, - он медленно протянул Кириллу руку с открытой ладонью, - спорим, что из сотни доноров, биоматериал которых нам с Аленой могли бы предложить при искусственном оплодотворении, девяносто девять уже давно... обделались бы, окажись они на твоем месте? Спорим?
   Кирилл отрывисто пожал плечами, но руки в ответ не протянул.
   Паша удовлетворенно кивнул и, не отводя от него глаз, опустил свою руку.
   А потом вдруг стремительным, как бросок кобры, движением, без малейшего замаха, одним лишь разворотом плеча и взлетом ладони, обратившейся в кулак, со всей силы вложил его в левую скулу Кирилла.
   Не в силах устоять, тот опрокинулся навзничь, чувствуя, как оглушительное эхо пушечного удара заполняет все его существо. Ясное небо у него над головой вдруг померкло, потемнело и едва не стало черным, но потом снова обрело свой праздничный, лазурно-голубой цвет.
   -Ну что ты, брат, обиделся что ли? - голос Паши с трудом пробивался сквозь яростный, неумолчный гул, затопивший всю голову.
   Кирилл перевернулся на бок, потом уперся локтем в землю и сел.
   -Да пошутил я, пошутил! Давай руку!
   Кирилл встряхнул головой, словно это могло помочь избавиться от гула. Потом наклонил голову и... даже не сплюнул, а скорее слил изо рта длинную, вязкую, соленую, красную слюну. Потом поднял голову и посмотрел на Пашу стоявшего над ним.
   Потом протянул ему руку.
   Резким рывком поставив его на ноги, Паша, будто бы извиняясь, хлопнул его по плечу:
   -Пошутил я, брат, пошутил. Не обижайся.
   Кирилл пожал плечами и аккуратно ощупал скулу. Вопреки ожиданиям, челюсть оказалась не сломана и даже зубы, вроде, были на месте. В голове по-прежнему гудело, но боль уходила.
   Уходила быстрее чем хотелось.
   Паша еще раз хлопнул его по плечу и отвернулся к морю.
   -Не обижайся, брат. Тебе на меня обижаться не за что. Разве ж я виноват, что жена мне первая, по молодости, такая... подвернулась, что с ней не то что ребеночка делать - в одной комнате находиться не хотелось! А хотелось забиться в казарму и не вылезать оттуда вовсе! А потом, когда вроде бы все сложилось, оказалось, что уже слишком поздно. Разве ж я виноват, что война эта проклятая вот так, годы спустя, меня настигла, когда уж я начал думать, что все обошлось? Что мне, наконец-то, повезло и теперь у нас с Аленой все будет хорошо. Что будет у нас и дом, полная чаша, и дите родное, наследник и надежда. Словом, все как у людей! Неужто я этого не заслужил?! - в его голосе прорезалось, вдруг, такое отчаяние, такая боль, что Кирилл вздрогнул, перестав массировать разбитую скулу, и замер. - Я ж ни одного солдата просто так, по дурости своей или безалаберности, не сгубил! Ни в Афгане, ни до него! И тогда, из последнего боя всех пацанов вывел! Всех кого только смог! Неужто я не заслужил того, что всем остальным дается?! - он остановился, вздохнул и продолжил тише: - а знаешь как хочется, чтобы лялька по дому бегала? Чтобы пустота эта проклятая исчезла на веки вечные? Чтобы время, которое уже много лет ураганом, словно под горку несется, замерло вдруг и потекло медленно-медленно, от прогулки до кормления, от кормления до прогулки? Чтобы перестать, наконец-то, изводить себя одним и тем же, безответным вопросом: за что я свою кровь проливал? и задуматься над более насущными вещами: почему травка зеленая? почему солнышко желтое? почему небо днем голубое, а ночью - черное? Господи! Ну, кто, кто я такой, чтобы без конца думать - за что я свою кровь проливал?! А вот почему небо днем голубое, а ночью - черное - вот это вопрос! Ты, кстати, не знаешь - почему? - обернулся он к Кириллу.
   -Знаю. - ответил тот, чувствуя острый прострел, затихшей, казалось, боли. - Из-за рефрактивного преломления солнечных лучей в атмосфере Земли.
   -О как! - восхищенно качнул головой Паша. Потом улыбнулся и прибавил: - а ты ничего, солдат! Удар держишь четко.
   -Держу. - сказал Кирилл.
   Сказал, чтобы не молчать.
   -Не обижайся, брат. - повторил Паша. - Не смог удержаться... Не смог, хотя и понимаю, что должен быть тебе благодарен по гроб... Кстати, о благодарности. - он сунул руку в карман и вытащил два белых бумажных конверта. - Держи, Пикассо, это твоя зарплата. - протянул он один конверт Кириллу, - Карточкам я, как закоренелый совок, не доверяю. Зелень из американского огорода гораздо практичнее. Особенно в нашем деликатном деле. Согласен?
   -Согласен. - ответил Кирилл, принимая конверт после секундного колебания.
   -Знаешь сколько здесь?
   -Знаю. - Кирилл покрутил конверт в руках, потом сложил, не открывая, и сунул в карман.
   Зелени было много.
   Возможно, даже очень много.
   -Ну а это - призовые. - Паша протянул ему второй конверт.
   -Призовые?
   -Да. Помнишь "Мерседес", на котором я тебя встречал? Ну, то спортивное купе, на котором вы потом с Аленкой гоняли?
   -Который сломался?
   -Да не сломался он! - рассмеялся Паша. - Просто я распорядился перегнать его в Питер. Он сейчас в Пулково, на автостоянке возле аэропорта стоит. - Вот, - он еще раз, настойчивее прежнего, сунул конверт Кириллу, - здесь ключи и талон со стоянки. Генеральная доверенность, ПТС и прочая... макулатура - в бардачке. Бери.
   -Это... - Кирилл почувствовал как усмешка загибает уголки рта. - Это вроде компенсации за потери?
   -А какие твои потери, солдат? Литр спермы?
   -Полтора!
   -Ну, полтора. - не стал спорить Паша. - Сперма у тебя, конечно, хорошая, качественная, с моей не сравнить, но это ведь ресурс не из числа невосполнимых. Ты должен знать. У тебя же дядя - гинеколог.
   -А как насчет веры в людей? - спросил Кирилл.
   -Веры в людей? - Паша не играл - он действительно был удивлен. - А у тебя еще оставалась вера в людей? Я так свою еще до Афгана потерял.
   Кирилл лишь пожал плечами.
   -Что ж, если угодно можешь считать это компенсацией за... да в общем, за что хочешь! - Сказал Паша, выждав немного. - Это хорошая компенсация, брат. Достойная. Бери. Ну! - Он почти насильно втиснул конверт в руку Кирилла. - Пользуйся. Заслужил. И не бойся! - сквозь печаль в его глазах проскользнула озорная искорка. - Тормозные патрубки не подпилены и граната к бензобаку не привязана. Можешь спокойно забирать машину и кататься. Хоть сегодня.
   -Сегодня?
   -А почему - нет? Через, - Паша бросил быстрый взгляд на часы, - четыре часа из Симферополя поднимается питерский борт. Успеваем. Вечером уже будешь на берегах Невы.
   Кирилл кивнул, встряхнул конверт, внутри которого, бряцая, перекатывались ключи, и поднял глаза на Пашу.
   Тот спокойно выдержал его взгляд и небольшую паузу, после чего кивнул на "Ленд Ровер":
   -Ну что, тронемся потихоньку?
   Кирилл еще минуту смотрел на него, потом сунул конверт в карман, вслед за первым.
   -Тронемся.

*

  
   ...Белая гора стремительно летела навстречу.
   С каждой секундой ее крутой, почти отвесный склон неумолимо приближался к нему. Кирилл уже отчетливо различал морщинистые складки расселин, обозначенные густыми, глубокими тенями и кривые, выщербленные клыки скальных выступов, напротив, очерченные острыми солнечными лучиками. Столкновение было неизбежно.
   Поняв это, Кирилл вздохнул, уронил голову на мягкий подголовник и закрыл глаза в предчувствии неотвратимого удара.
   Еще мгновение "Ленд Ровер" несся навстречу неминуемой гибели, а потом Паша повернул руль, аккуратно заправив машину в поворот.
   Кирилл подождал еще немного и открыл глаза.
   Небрежно поигрывая рулем, Паша удерживал тяжелый внедорожник на хорошей скорости. Машина уверенно, как пароход плыла над дорогой.
   Белая скала осталась позади.
   Из динамиков лились бесконечные переборы гитарных аккордов и негромкий голос, словно истину в последней инстанции, утверждал:
   Нет дороги окончанья, есть, зато ее итог, дороги трудны, но хуже без дорог...

*

  
   -Ладно, пойду я. - Кирилл подхватил, было, сумку, но Паша остановил его:
   -Не торопись! Успеешь еще. Вон сколько народу.
   ...Народу действительно было много.
   Ту-154 стоял неподалеку от здания аэропорта и пассажиры, пройдя контроль, бесконечной цепочкой тянулись к его трапу.
   Паша и Кирилл расположились возле огромного распахнутого окна и смотрели как они идут через залитое ярким Солнцем летное поле, поднимаются по трапу и исчезают в темном проеме люка.
   -Успеешь еще. - повторил Паша.
   Кирилл кивнул и, помедлив мгновение, сказал:
   -Я диск взял из машины. Покручу в самолете.
   -Да. - рассеянно, словно на автомате, ответил Паша.
   Кирилл обернулся к нему. Тот смотрел прямо перед собой, не замечая, казалось, ничего вокруг.
   Кирилл помедлил еще.
   -Слушай. - вымолвил он, наконец, - А как же теперь быть с вашим планом? В смысле: теперь же я действительно буду висеть над вашей головой как Дамоклов меч. Не боитесь, что я могу рассказать ребенку правду? Ну, когда-нибудь?
   -Нет, не боюсь. - покачал головой Паша. - Не сделаешь ты этого, братишка. Никогда. Ты ж не крысеныш какой-нибудь позорный. Ты ж настоящий мужик. И, хоть познакомились мы с тобой не так давно, а кажется мне, что знаю я тебя уже как самого себя. А сам бы я такого никогда не сделал. Потому-то я тебя и выбрал...
   -Именно поэтому?
   -Именно. Потому что, глядя на своего сына, Кирюша, я буду видеть в нем только себя. И никого более.
   -Сына хотите? - решился Кирилл, выдержав еще одну паузу.
   -Да. - улыбнулся Паша, и Кирилл почувствовал, как от этой улыбки к горлу его подкатился комок. - Надеюсь, ты все сделал как положено? - Паша строго посмотрел на него, следуя своему правилу не давать печали времени закрепиться на захваченной позиции. - Неожиданностей не будет?
   -Не должно быть. - ответил Кирилл.
   -Смотри мне! - еще строже сказал Паша. - Парень - моя мечта. Хотя... - он остановился, глядя на летное поле.
   К самолету все шли и шли пассажиры.
   Крохотная девчушка, лет четырех - пяти, в ярко-синем платьице и белой панамке, с детской сумочкой на плече и куклой в руках, улизнула от родителей и вприпрыжку неслась наравне со всеми пассажирами. Время от времени то панамка, то сумочка, то кукла падали на бетонку и она, останавливаясь, поднимала их. Добравшись до трапа, маленькая егоза вскочила на него, проскользнув между взрослыми, и, упершись в ступеньки руками, резво начала карабкаться вверх, сверкая беленькими трусишками из-под высоко взлетавшего синего подола.
   Тут, однако, ее настиг отец, и, подхватив на руки, понес наверх, навстречу широко улыбавшейся стюардессе.
   -Не!!! Сама я! Сама! - жалобный детский вопль разнесся над полем, заглушив на мгновение даже аэродромный гул.
   Зажав сумочку под мышкой и билеты - в зубах, следом спешила счастливая мама, подбирая с трапа куклу, панамку и туфельки, слетевшие с отчаянно болтавшихся ножек маленькой петербурженки...
   -Хотя, - улыбнулся Паша, - девочка - это тоже хорошо. Правда?
   -Правда. - ответил Кирилл, отвернувшись.
   -Ну, похоже, тебе действительно пора! - Паша отжал из своего голоса все эмоции. - Регистрация заканчивается. Давай прощаться, братишка...

*

  
   -...и экипаж желает вам приятного полета!
   Стюардесса замолчала.
   Кирилл расстегнул пряжку и, откинув ремень безопасности, сбавил громкость плеера.
   Салон жил своей, несуетливой жизнью. Не обращая внимания на молчаливого соседа, судачила о чем-то пара, занимавшая места рядом. Сзади, ряда через два, звенел знакомый голосок:
   -Закрой окно, папа! Ну, закрой! Нет, сахарная! Сахарная! Растаю!
   Кирилл отвернулся к окну и вздохнул, сожалея, что так и не увидит панорамное полотно Тавриды.
   Все было как в тумане...
   И лишь человек со странным именем Визбор Иосич все перебирал и перебирал лады, накладывая на тихий говор струн свой негромкий, вкрадчивый голос:
   О моя дорогая, моя несравненная леди!
   Ледокол мой буксует во льдах, выбиваясь из сил...
   Золотая подружка моя из созвездия Лебедь,
   Не забудь. Упади. Обнадежь. Догадайся. Спаси.

* * *

Конец

Москва - Санкт-Петербург

2006 - 2007 г.г.

   В романе использованы фрагменты произведений:
   У. Шекспира,
   Ю. Визбора,
   М. Волошина,
   А. Потапова,
   К. Кинчева,
   В. Цоя,
   Карело-финский эпос "Калевала".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"