Посвящается O.S. - моей 'звеSSдочке'.
Уверена, ты меня не простишь за эту книгу,
поэтому никогда ее не читай!

     Твоя единственная 13я 'ничья'.

     Все герои книги вымышленные, совпадения случайны.

     Пролог

     Лина

     "Коньяк на голодный желудок... решиться и подойти. В толпе студентов ты выделяешься светлым осколком льда. Наблюдаю за тобой давно. Поражаюсь твоему интеллекту и умению выставить меня в нелепом виде перед аудиторией: твой сарказм при ответах, вызов, этот странный скрытый подтекст... пожалуй, наше противостояние начинает бросаться в глаза.

     А, плевать, рабочий день закончился, и кафедра разбрелась кто куда. Презентованная бутылка недешевого XO подарила мне еще один обжигающий глоток. Пить из горлышка. В одиночестве. От неразрешимой ситуации с выскочкой-студентом. Какое падение! Ухмыляюсь своему отражению в стеклянной дверце книжного шкафа, залапанной потными пальцами коллег, и чокаюсь с ним 'дзиннннььь!'. Звук выходит резким, а хохот мой - ненатуральным. Отворачиваюсь с отвращением - что за жизнь!

     Стук в дверь заставляет меня суетливо нырнуть за жалюзи, пряча среди цветочных горшков с чахлыми растеньицами орудие преступления. Если кто узнает!!! Вылечу к чертям! Где же жвачка? Кофейные зерна? Перестаю дышать...

     - Можно войти, - моя 'проблема', скромно взирая с порога, нарисовалась в неосвещенном коридоре.

     - Какого...?! - мое шаткое тело загораживает вход, и ты протягиваешь руку и отталкиваешь меня назад, не удосужившись получить приглашение.

     - Мне нужно сдать работу, сегодня - последний день, - аккуратная папочка уткнулась мне в живот. Еще один шаг назад.

     - Я уже ухожу. Принесете завтра, - мне не хочется уступать.

     - Сегодня. Держите. Берите же! - требовательно так, без капли малейшего уважения.

     И суматошная мысль в моей голове: 'Только не подходи ко мне так близко! Я за себя не ручаюсь...', - и следом. - 'А может, это - знак свыше, и стоит, наконец, выяснить отношения?'

     - Проходите и садитесь. У меня к вам есть несколько вопросов. - в голове же навязчиво стучит 'ах, как мало еще у меня преподавательского опыта!'

     Я разворачиваюсь и сажусь за первый же стол. А ты... ты обходишь его с моей стороны и присаживаешься на угол. Так, что обтянутое джинсами колено приходится аккурат напротив моей груди. Я сама загнала себя в ловушку - отодвинуться не могу, сзади стена, а с другого бока - тумбочка. Скинуть тебя со стола - не хватало еще драку затеять!

     - Задавайте свои вопросы побыстрее, у меня мало времени, - ты ведешь себя подчеркнуто нагло, провоцируя и издеваясь.

     - Ваше поведение меня не устраивает, встаньте со стола и..., - не успеваю докончить фразу.

     - И что? Лечь на него? Предлагаю Вам это сделать самой, - ухмыляется криво и зло.

     - Не смейте так со мной разг..., - - невыносимое чувство бессилия в груди от невозможности прогнать это чудовище.

     - А вы не указывайте мне, где сидеть, мы не на занятиях, - дергает головой, смахивая светло-русую челку. 

     - Правила приличия в обще..., - я еще пытаюсь что-то тихо пропищать.

     - В вашем обществе мне хочется вести себя... неприлично..., - глаза злющие и голодные.

     - Все, давайте свою работу и выметайтесь! - я набираюсь сил и отпихиваю его.

     - Знаешь, не против, что я так сразу на 'ты'... Когда ты злишься, то твоя кожа на щеках становится нежно-розовой, а глаза синими. Можно мне поцеловать тебя? - он же должен отойти, исчезнуть! Стоит и скалится.

     - Не сме..., - шепчу дрожащими губами.

     - А когда ты так увлеченно читаешь лекцию, я смотрю на тебя и представляю, как бы ты шикарно смотрелась на моей постели... без одежды... прикрывая руками грудь... стиснув ноги... и ожидая меня, - на моих глазах набухают слезы.

     - Что ты!..., - пытаюсь прекратить этот театр абсурда.

     Ты прерываешь меня, легко соскользнув с краешка столешницы, упираешься руками в спинку стула и склоняешься над моим лицом. От внезапного прилива желания едва сдерживаю стон. Меня выдают глаза. И ты уже не спрашиваешь моего разрешения, отводишь прядь выбившихся волос со щеки и начинаешь целовать меня... в губы, мокрые щеки, висок. Я закидываю руки тебе на шею и отвечаю. А потом мы меняемся местами, и я усаживаюсь на твои колени. Придвигаешь меня к себе. Мои пальцы впиваются в твою спину сквозь ткань рубашки, прижимая тебя к себе. Раскачиваясь, трусь о тебя... Но этого мало... Нам обоим мешает одежда... Тогда ты подтягиваешь мою юбку на бедрах, пока не показывается черное кружево трусиков.

     - Давай от них избавимся, - шепчешь мне в ухо, и я становлюсь бесстыже мокрой.

     - Сюда может кто-нибудь зайти, - пытаюсь уцепиться за реальность последними остатками улепетывающего разума.

     Ты выпрямляешься, подсаживая меня на стол, и в два шага доходишь до двери. Щелчок замка, как переход через черту...

     

     - Иди ко мне..., - шепчу и открываюсь."

     Часть 1

     Роман

     Боже, какая жара и скука! Я ерошу свои короткие волосы, пытаясь очнуться. Половина разомлевшей аудитории спит, вторая половина - тоже спит, только с открытыми глазами... Одно утешение: следующая пара - ЕЕ лекция. Ради этого можно и подождать, погрызть ручку, мучительно зевая и озираясь по сторонам, надеясь найти глазами хоть одно живое лицо... Взгляд упирается в чьи-то нахальные, в упор рассматривающие глаза. Девица из другой группы. Как же ее зовут? Дана? Света? Какая разница. И чего это она уставилась, да еще и ухмыляется, будто знает, что я мечтаю заняться любовью с англичанкой.

     Отворачиваюсь и начинаю гипнотизировать глазами часы. Ну, пошли, потикали быстрее!

     Как-то это незаметно со мной приключилось. В первый раз пришел на пару английского без очков, да еще и сидел в самом дальнем углу: надо было набело переписать реферат для следующей пары. Заметил только, что преподша очень молодая, может даже, только что из аспирантуры. Но самоуверенна без предела: сразу начала диктовать правила поведения на занятиях и темы для изучения. Так, нам это не впервой. Побеседую с ней разок со всем шиком моего Оксфордского акцента - сразу уймется и поймет, что надо меня оставить в покое, чтоб самой не позориться. Может, даже освободит меня от занятий. А нет, так я просто приходить перестану...

     - А вы, молодой человек, чем тут у нас занимаетесь? - голос над самым ухом заставляет подскочить: это кому? Англичанка-аспирантка стоит в позе руки-в-боки прямо передо мной, рассматривая страницы недописанного реферата.

     Я неуверенно хмыкаю, и вдруг во мне просыпается веселая злость. Вот я ей покажу, как подкрадываться со спины! Я начинаю смеяться во весь голос. На лице у англичанки появляется румянец - то ли от гнева, то ли от смущения.

     - Что происходит? - спрашивает она отрывисто. - Что здесь смешного?
 
Я вскакиваю с шутовским поклоном, прижимая ладонь к груди.

     - Сударыня, я прошу прощения. Я и не думал над вами смеяться. У меня к вам только один маленький вопросик...

     Вопросительно вскинутые брови еще сильнее выдают ее смятение.
- Да?

     - Вы каких институтов кончали?

     - Я? Инъяз. Точнее, университет иностранных...

     - Это вас там научили на студентов со спины нападать? А спереди, пардон, слабо подкатить?

     Аудитория взрывается от хохота.

     - Может быть, вам стоит обратиться на кафедру к медикам? - продолжаю я дурачиться. - И потренироваться на их экспонатах. Кстати! Там стоят два замечательных скелета - мужчины и женщины.... А если хотите, я могу преподать вам частный урок, с какого боку к нам подбираться...

     Я начинаю расстегивать на груди рубашку.
- Не надо, - выпаливает она со свирепым лицом и, круто развернувшись, уходит прочь с галерки. Но попробуй утихомирить студентов, когда на их глазах преподавателя только что опустили! Попытки перекричать гогот заканчиваются поражением преподши. Пара сорвана, и аспирантка-англичанка, прижав учебник к груди, как щит, торопливо уходит, забыв закончить список тем.

     Кто-то подходит ко мне с благодарностями:
- Ну, ты молодец! Как ты ее, а?
- А мне ее жалко, - отвечаю я и, сгребая черновики и полудописанный реферат, отправляюсь вслед за англичанкой.

     Она спряталась на кафедре за шкафчиком с пыльными методичками и плачет, уперевшись лбом в боковую панель. Я вижу на столе брошенный учебник и выпавшие из него трогательные карточки с подсказками самой себе: "Рассказать про поездки в Лондон и Мельбурн", "Цитаты из Шекспира и Бернса", "Не сутулиться!".

     Я осторожно постукиваю по шкафу с другой стороны.
- Тук-тук. Можно войти?

     Припухший глаз выглядывает из-за шкафчика немного испуганно, но при виде меня сразу леденеет.
- А, это вы. Что вам надо?
- Мне очень жаль.
- Чего вам жаль?
- Вас.
- Ах вот как. Что ж, можете идти.

     Я смотрю ей в глаза и вижу в ее лице то, что заставило меня сегодня прилюдно ее высмеять. Эта жесткость во взгляде, холодная сила, которая непонятно отчего мне кажется вызовом, и так хочется ее победить, покорить, заставить просить о пощаде...

     - Могу, - отвечаю я и ухожу, тихо прикрывая за собой дверь.

     Какая-то девица с нашего потока, кажется, Дана (или Света?) чуть не наталкивается на меня в темном коридоре.
- Слушай, ты декана не видела?
- Нет. И на кафедре его нет.
- Точно нету? - и эта дура рвется к двери, за которой прячется обиженная мною...плачущая...

     Я прихватываю ее за рукав.
- Да, говорю тебе, нету. Его вообще сегодня не было.
- Ой, пусти, там же кто-то есть! - она настырно лезет к двери. - Чего ты вообще в меня вцепился?
- Вот и чего тебе приперло! - негодую я. - Я оттуда только что вышел, а она мне не верит!
- Так, а чего ты оттуда вышел, если там нету никого? Зачем тогда вообще на кафедру ходить?
- Это я тебе говорю: зачем туда ходить! Русским языком объясняю: никого! От дубов пропал и след. Пошли, а то на лекцию опоздаем...

     И я утаскиваю ее прочь от запретных дверей.

     Лина

     'А все из-за неустроенности личной жизни! Они же как... как звери... чувствуют слабака и пытаются загрызть. Надо решаться, сколько можно тянуть с ответом. Сегодня же вечером позвоню Гале, пусть дает мой телефон этому... этому, как же его? Игорю? Олегу? По-моему, точно, Олегу. Когда у меня поменьше пар? В четверг? Где расписание?'. 
Вытираю слезы и начинаю рыться в ящике стола. 

     Роман

     Она красивая. Это я неожиданно понял. Когда стоял у доски, пересказывая по памяти какую-то дурацкую тему, а она, чуть склонив голову набок, то ли прислушивалась, то ли думала о своем.

     Не удержавшись, я, не меняя интонации, закончил тему так:

     - And if this topic weren't so dumb I might have put some more thought into it. Any questions? (перевод с англ.: И, если бы эта тема не была настолько тупой, я мог бы еще подумать над ней. Вопросы?)

     Обалдевшая от обилия иностранных слов аудитория молчала.
- Well, then, - вступила преподавательница, - I have a question. What makes you think you can act like a clown in my class? (перевод с англ.: Хорошо, тогда у меня вопрос. Что заставляет тебя думать, что ты имеешь право вести себя как клоун на моем занятии?)

     Я пожимаю плечами с самодовольной улыбкой.
- You think you know it all, don't you? - продолжает англичанка. (перевод с англ.: Ты думаешь, ты все знаешь?)
- I know I do... - ухмыляюсь я. (перевод с англ.: Думаю, да.)

     Группа замечает, что разговор наш сошел на какую-то неучебную тему и пожирает нас глазами... жаждет преподавательской крови...

     - Well, for the next class I want you to... I want you... (перевод с англ.: Ладно, на следующее занятие я хочу от тебя... я хочу тебя...)

     Она придумывает мне задание посложнее, но я-то, я-то хочу быть выгнанным с занятий, раз и навсегда...

     - I want you too! - перебиваю я громко и, ни с того ни с сего, мои уши загораются ясным пламенем. (перевод с англ.: Я тоже тебя хочу?)

     Как-то несмешно вышло, и аудитория вместо гогота пялится и перешептывается...

     - Оh, really? - она иронически поднимает брови. - Which one of us is confused about our skills now? (перевод с англ.: О, правда? И кто из нас облажался с нашими навыками/умениями?)

     Вспыхнув, как герань, выбегаю из аудитории. Что ж такое, неужели я действительно confused (облажался)? Я совсем растерян, и с мучительной сладостью вспоминаю это ее движение бровей, вскинутые в воздух ладони, обтягивающее фигуру недлинное платье.

     Упираюсь спиной в стену коридора и, запрокинув голову, думаю...

     'Распахивается дверь, ромб света падает на стену рядом со мной, ее пальцы берут меня за подбородок, она разглядывает мое горящее лицо.

     - Мне очень жаль, - говорит она. - Я же не знала... Да никто ничего и не понял...
"Но вы, вы же поняли?" - хочу спросить я, но губы не шевелятся, слова застревают в горле комом.'

     Нет, она так и не вышла меня искать. Я провел остаток пары на подоконнике в дальнем конце коридора, проклиная себя и свою дурацкую влюбчивость...

     Лина

     Возвращение студентов в рабочее состояние отняло у меня последние силы. Кое-как, скомкав занятие, я распрощалась с ними. 

     - Вот теперь можно перевести дыхание, - улыбаясь пустым стульям, я измученно провожу рукой по лбу, оставляя белую полоску от испачканных мелом пальцев. - Финита ля комедия! Цирк уехал... клоуны остались. 

     Бреду в преподавательскую, не замечая в темноте коридора скорчившуюся на подоконнике фигуру.

     Роман

     Утро. Критически разглядываю себя в зеркало. Заспанное лицо, старые треники, белая майка...
- Мам, как бы ты измерила мою привлекательность, скажем, по шкале Рихтера?

     Мама, не задумываясь:

     - Двенадцать с половиной!
- Ну, мам, - сержусь я, - давай серьезно. Шкала Рихтера останавливается на десяти.
- Ладно, тогда десять, землетрясение ты мое..., - она мимоходом проводит узкой ладонью по моей ершистой стрижке.
- Никакой объективности! - ворчу я.

     Сам я собой недоволен. Из зеркала на меня уставился квадратный подбородок, чуть оттопыренные уши, болотно-зеленые кошачьи глазам под темными бровями. Помню, когда был маленьким, полюбил пририсовывать себе черным карандашом усы. Такие залихватские усы выходили - прям Чапаев в юности! Когда по физиономии пошла аллергия и перманентные красные "усы" проявились над припухшей верхней губой, карандаши у меня родители отобрали, а в садике дети подвергли жесточайшим дразнилкам. Ох, и бил я этих малолетних дурачков и гонял по всей территории с каменюкой в руке!

     'А мальчишкам-дуракам - мокрой тряпкой по бокам', как любила приговаривать моя мама, чтоб лишний раз напомнить отцу, что в семье у нас - матриархат. Он прятался от ее сарказма за газетой и как-то незаметно удалялся, исчезал из нашей жизни... Но, несмотря на переизбыток женского воспитания, я все больше и больше становился не похожим на него.

     Драчуном остался даже после того, как прошли "усы"...

     Мне удобно в моей клетчатой рубашке и старых джинсах, а вот мама твердит, что я так "никогда себе никого не найду". Не знаю, чего она от меня ожидает. Жену, детеныша в коляске и статистическую собаку? Мне-то всего девятнадцать с половиной лет! Я регулярно и с большим отвращением прогоняю мысли о женитьбе и постоянных отношениях. Может, когда-нибудь, лет через десять, мне и встретится какая-нибудь отчаянная деваха, готовая уживаться со мной, моими перепадами настроения и повадками дворового кошака, тогда и посмотрим! А пока что, просьба, оставить меня в покое!

     Пара девчонок из моей группы (одна - Наташка, вторая - Диана) подошли вчера с вопросом, есть ли у меня девушка.

     - А в чем дело? - прищурился я. - Кто интересуется?
- Да так... - усмехнулась Диана и обе переглянулись. - Народ интересуется... Что-то ты все один да один...
- Передай народу, что это не их забота, - вежливо отпарировал я.
- Ой, тогда  все понятно, - промычала Наташка и, хихикая, утащила свою подружку прочь.

     Ну, вот что им понятно, что? Мне самому, блин, ничего не понятно!

     Пью утренний несладкий чай. Размышляю вслух:
- Что же мне сегодня в универ надеть?
- А что, рубашки все в стирке? - откликается мама. - А свитер-полосатик?
- Не-е, - мычу я. - Чего-нибудь другого... А то меня там некоторые уже за не-мужика принимают...
- Дай им по морде, - советует мама. Как хорошо она меня знает! Вот только не знает про новую англичанку.

     Я вздыхаю.
- Может, какой-нибудь... костюм, что ли?

     Даже отец возникает из-за газеты. Оба родителя молча пялятся на меня. Потом мама вскакивает с места и бросается в спальню, к шкафам, с воплем:
- Сейчас чего-нибудь найду!

     Отец, прочистив горло, сообщает:
- Татьяна, дочь Ивановских, про тебя спрашивала...
- Какая еще Татьяна?
- Танюша, ты что, Танюшу не помнишь? Из нашего подъезда! - кричит из шкафа мама. - Ты ей еще свои машинки подарил, а мне пришлось к ним идти, их обратно забирать...
- Ах,  это Танька-Танк, что ли! - вздыхаю я. - Ну, и как там она?
- Вот, колледж кулинарный закончила, - рассудительно отвечает отец. - Работу ищет. Про тебя спрашивала.
- Увидеться, небось, хочет! - подтверждает из шкафа мама. - Ты же ее первая любовь...
- Мама! - отмахиваюсь я. - Нам было по шесть лет, когда Ивановские переехали...

     Мама, растрепанная, появляется в дверях кухни прижимая, какую-то одежонку к груди, как боец, спасающий знамя полка:

     - И что! Первая любовь не забывается! Как тебе этот, с выпускного твоего?

     Отец, не выдержав, хмыкает:
- Да это ж дедулин, наверно!
- Молчи, ты ж ничего не знаешь, - рявкает на него мама. Ко мне она обращается куда более ласковым голосом: - Не слушай отца! Померяй, чего ты сидишь?

     Непонятно, чей костюм я бракую. А также и другой, и свитер, и... Наконец, смирившись, надеваю чудом незабракованную рубашку.

     Она мне маловата и обтягивает мои плечи, которые благодаря тренировкам сильно раздались в ширь. У зеркала я прикрываю глаза ладонью со стоном отчаяния.
- Красота требует жертв! - довольно констатирует мама и расстегивает вторую пуговицу сверху, предотвращая неизбежное удушение.

     Я чмокаю ее в щеку, машу рукой отцу и, стараясь не делать резких движений, хватаю сумку с учебниками и отправляюсь на лекции. Вторая пара - английский.

     ***

     'Ну и что, что я в нее влюблен! У меня таких влюбленностей - каждый месяц по десять штук! Во втором классе втюрился в учительницу плавания. Даже специально пыталась утонуть, чтоб она меня спасла. А она меня - шестом, шестом! Крюком за плавки зацепила и выволокла, как лягушку, на мелководье. На том влюбленность и закончилась. Да ну, у кого не бывает! Увлекусь ненадолго - и все проходит. Мне б Соломонов перстень: "И это пройдет"... А англичанка так вообще девчонка двадцатичетырехлетняя. Дура дурой, небось, а строит из себя...'

     От духоты непроветриваемой аудитории начинает болеть голова. Сижу, сняв очки и прижав два пальца к переносице. Мои мигрени - это отбивные молотки, стучащие изнутри головы, парализующие, ослепляющие...

     Дотерпеть бы до конца пары, а там... Английский можно и прогулять. Или нет? Тупая боль, охватывающая череп тугим кольцом, требует внимания к себе, аспирина, крепкого кофе. Скоро станет еще хуже, а потом, возможно, полегчает. Англичанке удастся на сегодня от меня избавиться. И на кой черт я притащился в этой дурацкой тесной рубашке, не вздохнуть нормально?

     Останусь, внезапно решаю я. А то она про меня спросит, да еще как-нибудь противно, вроде: "А где же этот, остряк-самоучка?" Или: "А Снегов решил на занятия не ходить? Самым умным себя считает?"

     Останусь и, если она хоть слово мне скажет, у меня еще хватит сил ей ответить, как следует.

     Не знаю, почему мне казалось, что она мне обязательно что-нибудь скажет. При мысли об этом больная голова чуть не взрывается от злости. Странно, мне обычно наплевать, что про меня говорят. С любой другой лекции ушел бы не задумываясь. А вот на ее занятия - остаюсь даже с мигренью.

     На перемене сидел в кафетерии и накачивался дешевым недорастворимым кофе. Не помогало. Закрыв глаза, сжал ладонями виски и еле слышно застонал.

     - Вам нехорошо?

     Мой полуослепленный болью взгляд поймал в фокус знакомое лицо. Это она, та, которую я терпеть не могу. Надо сжать зубы и собраться с силами. Но сил нет.

     Я молча киваю, отчего земля начинает вертеться против своей оси.

     Кажется, она ставит свою чашку на столик, присаживается рядом со мной и трогает ладонью мой лоб. Ее пальцы холодные, и прикосновение приятно. Сквозь пелену в моем сознании отпечатываются отдельные черты: ее приоткрытые пухлые губы, темная челка, упавшая на лоб, маленькое кольцо на мизинце прямо перед моими глазами...

     - Может быть, позвать врача? - слышу я ее встревоженный голос. Она порывается встать, но мысль о том, что она сейчас исчезнет, уйдет, почему-то пугает меня, и я хватаю ее за руку, удерживаю...
- Мне... сейчас станет легче... Не уходите.

     Молния боли пронизывает затылок. Я прижимаюсь лбом к ее плечу. Она застывает и нерешительно кладет ладонь мне на основание шеи.

     - Роман, вы меня пугаете, - произносит она с неуверенной усмешкой. - Я никогда не могу понять, когда вы серьезны, а когда...
- Я сам себя пугаю, - говорю я громко, поднимая голову и глядя ей прямо в глаза.

     И мне действительно становится страшно. От ее близости, от отчетливого запаха ее волос, и от того, как замирает у меня в груди...
 
В полутемном кафетерии эхом слышится чей-то смешок. Напротив нас, у столика с грязными подносами, стоит наш волосатый староста Влад с парой ребят. Они с любопытством смотрят на нас, и кто-то из них тонким голосом запевает:

     - Ты целуй меня везде, восемнадцать мне узе...

     Мать моя женщина, дай мне силы! Как ты там говорила неоднократно: дать в морду? Я выпрыгиваю из-за столика и чуть пошатнувшись, быстро оказываюсь перед парнями. Резким движением левой выплескиваю в лицо запевалы остатки моего остывшего кофе и правой от души впечатываю под челюсть. Вот так вам!
 

     Лина

     - Нет, Ленка Валентиновна, все у меня в порядке. Студентос-бандитос..., - улыбаюсь своей подружке, такой же горе-преподше, ведущей у студентов философию. - Мудрый ты мой Каа, как справиться с бандерлогами? Позвать Юрика Сергеича - сойдет за Балу, и Серафиму - та еще Багира!? Втроем устроить им внеочередное тестирование? Ну, что мне делать? Давай, подсказывай - через полчаса у меня пара!

     Ленка со своей черепашьей медлительностью до-о-олго обдумывает свой ответ и, наконец, на пределе моего истощенного терпения:

     - О, неразумный Маугли Львович, мой совет: разделяй и властвуй!
- Прекрати говорить намеками...
- Выяви зачинщиков беспорядков и...
- Зачинщиков? - я плотоядно щурюсь и даже ни на секунду не сомневаюсь, о ком пришла первая мысль.
- Что? Тебя озарило? Иди - хлебни кофейку и отрывай томагавк. Нечего распускать студентов.
- Ох, до чего же я люблю тебя, мудрый Каа!
- Доброй охоты, Маугли!

     Вприпрыжку, несолидно перескакивая через ступеньки, лечу в кафетерий. Каблучки цокают, выбивая военный марш. Ненавижу проигрывать. Еще в школе, помню, один рыжий пацаненок обидно дразнился и все время норовил толкнуть в грязь на перемене или после уроков, что у него пару раз-таки получилось. Я убегала, пряталась, он находил и толкался. Пока отец не дал совет - подпусти его поближе, потом вот этот прием, запомнила, доча? А там пару раз в нос, для запоминания урока. Что и было проделано с превеликим старанием - враг повержен, я верхом на нем с зажатой в руке пеналом, его расквашенный нос... Девочки сверху!

     'Девочки сверху... девушка сверху... гибкое тело, состоящее, казалось, из одних только плавных линий... чувственные движения... извращенка! прекрати эти фантазии!... иди работать!...'

     Притормозила я только у входа в полутемное, пахнущее едой помещение. Важно расправила плечи, отчего грудь задорно выперлась вперед - авторитет! и порулила к стойке, чтобы отхватить стакан кофею и, была не была - прощай фигура - бу-ло-чку с корицей и сахарной пудрой.

     Расплатившись, направилась в дальний угол, подальше от оккупированной студентами территории - надо собраться с мыслями. Урок предстоит интересный.

     Внезапный всхлип за левым плечом заставил отложить остатки роскоши на бумажку и обернуться. Бог ты мой! Кому-то явно плохо сделалось в духоте столовки.

     - Вам плохо?!

     Я отчетливо вижу, как мой студент сейчас завалится в обморок. Подбегаю, присаживаюсь на корточки перед ним. Заглядываю в лицо - пепельно-серое с белой каймой вокруг губ. Моей "проблеме", ой, как нехорошо!

     "Через 10 минут - занятие начинается, а ему надо в медпункт!".

     Кажется, я пытаюсь предложить вызвать врача, трогаю лоб - что за интимный жест в присутствии полсотни школяров! Мне становится по-настоящему страшно за него, срабатывает какой-то инстинкт, и я успеваю подхватить его голову на плечо...

     О, нет, нет, нет! Снегов все разыграл специально! Смешки и грубые шутки за спиной больно врезаются мне в затылок.

     Я моментально забываю про его состояние, пытаясь освободиться от гипнотизирующего взгляда, его "присутствия" на мне...

     Похоже, он не торопится отпускать свою жертву. Заводит разговор...

     Внезапный рывок откидывает меня назад. Парень резко взмывает с места и выплескивает недопитый кофе в кого-то, стоящего позади нас. Удар. Крик. Стоны.

     И тишина. Какой не помнили эти стены с момента окончания постройки.

     Всё, мне это всё чертовски надоело!

     Поднимаюсь из-за столика, рывком хватаю его за руку, не обращая внимания на остолбеневших студентов, во главе с их патлатым старостой, держащимся за перекошенную челюсть, и тащу, несопротивляющегося... куда, сама еще не знаю... туда, где я буду душить его собственными руками, и никто не услышит!

     Роман

     Помню только звук разбивающейся о мраморный пол чашки. Эхо моих собственных шагов, когда я почти выбегал из гулкого зала кафетерия. Кто-то пытался схватить меня за руку. Я вырвался и устремился к выходу. Возгласы за моей спиной: не то ругань, не то призывы вернуться. И ослепляющая ярость, медленно сменившаяся страхом: что я наделал?

     Я лежу в своей постели, слушая дружное похрапывание родителей за стенкой. От головной боли осталось только слабое покалывание в висках. Ничего, все можно еще исправить. Заплатить кафетерию за разбитую чашку. Если заставят, можно даже извиниться перед облитым кофе товарищем. Объяснить все декану. Что, собственно, объяснить? У меня болела голова, она присела рядом, мальчишки стали дразниться... Детский сад...

     Но какой-то гнусный осадок остается на душе. Оклеветали. Небось, уже весь курс обсуждает, какой Снегов придурок - лапает... фу! Даже подумать противно! Пусть болтают про меня все, что угодно, но только не это. Это - гадкая клевета. Задевает за живое.

     Но что же делать, как доказать обратное?! Я хватаюсь за первую же мысль как за соломинку. Присаживаюсь на постели и рассматриваю в полумраке стрелки часов. Хм. Четверть одиннадцатого. Детское время.

     Выползаю из постели и иду тихонько будить отца.
- Па! Проснись на секундочку!
- Ммм... - бурчит отец сквозь сон. Зато мама тут же спохватывается:
- Что такое, зайчик?
- Ма, спи, - с досадой отвечаю я. - Мне отец нужен.
- Ну так отец же спит, как обычно, - немедленно раздражается мама и пихает супруга своего в бок. - Вставай, слышишь! Ребенку помощь нужна, а ты тут храпишь!
- Ммм... - просыпается отец. - Что такое?

     Я пытаюсь шептать:

     - Ты домашний телефон Ивановского по памяти знаешь?

     Ивановский и отец уже лет пятнадцать, как работают вместе в одном отделе.
- Не знаю, - бурчит па и пытается снова закрыть глаза. Мамин локоть тут же устремляется ему под ребро.
- Ну, что ты, в книжке своей посмотреть не можешь? В кои-то веки сын хочет... кому-то позвонить, а ему лишь бы спать...

     Наконец и отец проникается важностью ситуации, встает и выковыривает из портфеля записную книжку. Протягивает ее мне, открытой на букву "И".

     Я ухожу в свою комнату звонить, а мама кричит мне вдогонку:
- Сюда не приглашай, у нас пока бардак. Я в эти выходные буду убирать, тогда можно... В кино идите!

     С облегчением запираю за собой дверь. Набираю номер и слушаю гудки. После четвертого отвечают басом:
- Алё?

     Я набираю в легкие воздух и спрашиваю:
- А Таню можно?
- Это я.
- А это - Роман, - я усаживаюсь с телефоном на кровать, пытаясь втиснуть в мой напряженный голос улыбку. - Как жизнь?

     Лина 

     - Галинка, это я звоню. Да. Передумала. Да. Можешь дать ему мой телефон. Я - не умница, я просто... просто - дай ему телефон.   

'Ну вот, приятный вечер испорчен. Мое решение наконец-то свести счеты с 'холостяцкой' жизнью совсем меня не радует. Мне 24 с 'хвостиком' длиной в 4 месяца. Я - симпатичная брюнетка, жильем и материально обеспечена, желаю познакомиться с приятным нестарым мужчиной без в/п, для создания семьи... Но дело-то совсем не так обстоит. Сбегу я от него после парочки свиданий... зато на время прекращу слухи на кафедре.' 
 

     Роман

     Наутро я просыпаюсь в отличном настроении. Выход найден, все запланировано до минуты. Репутация моя будет спасена окончательно и бесповоротно. Пока я чищу зубы, мама пытается перерезать мне горло одноразовым станком. 

- Ма, ты фо, ф ума фофла? - отбрыкиваюсь я, отплевываясь пастой. 
- Ну,  хоть побрейся по-человечески, - умоляет мама. - Так же будет красивее! 

Я подчиняюсь насилию. Заодно приходится выслушивать материнские наставления:  показывать, какой я настоящий мужчина, который сам все двери открывает и платит за все сам - 'а ты что думаешь, так положено!' 

- Мам, мы же в двадцать первом веке живем! 
- Hу, и что? Мужчине надо думать, что он - лидер... 
- Mда, особенно у нас дома это заметно... 
- Tы не болтай, а лучше одень что-нибудь поприличнее... 
- Надо говорить "надень"... Какое еще 'поприличнее', ты что рехнулась? Я в этом кошмарном длинном свитере утону... И где ты их выкапываешь только?!
- Утонешь - домой не приходи! - ставит точку в споре мама.

Наконец, свежевыбритый и надушенный каким-то там передовым номером "Эйфории", я собираюсь на выход. Оба родителя провожают меня в последний путь. 

- А ты и отцу ее, Петру Петровичу, привет передай, - советует па. 
- А как ты ее узнаешь? - спохватывается мама. - Ты хоть помнишь Танюшку-то? 
- Она сказала, что придет в синем платье, - отмахиваюсь я и сбегаю вниз по лестнице. Непривычные эмоции все норовят подкосить ноги, и я едва не схожу с дистанции в самом ее начале. 

День в универе проходит на удивление тихо. Ни вызовов в деканат, ни конфронтаций с одногруппниками. За исключением, конечно, поглядываний и перешептываний, на которые я отвечал победоносной улыбкой во все тридцать два. Даже облитый кофе хам на лекциях не появился. Наверно, пошел к травматологу. 

Вот и конец последней пары - и я на всех парах устремляюсь вниз по лестнице. То ли от нервов, то ли от нехорошего предчувствия, но колени мои дрожат крупной дрожью. Распахиваются широченные створки дверей и - какой замечательный солнечный день! Прямо у основания лестницы стоит моя 'первая любовь' в необъятном синем платье. М-да, Танюша за эти годы значительно разрослась, и вдоль и поперек. Я слетаю вниз одним прыжком, чуть не вывихнув обе ноги. 

- Как я по тебе соскучился, малыш! - выпаливаю я и впиваюсь в Танюшины губы поцелуем.  

За спиной моей снова скрипят двери - это мои одногруппники вываливают толпой, чтоб узреть меня в объятиях с моей 'девушкой'. Что, съели? 

Совсем рядом раздается знакомый голос: 

- А давайте, Снегов, вы отпустите сейчас мою беременную подругу... 

Я оборачиваюсь, не отпуская 'Танюшкиных' плеч. Англичанка (опять эта англичанка! аж, екнуло в груди!) стоит за моей спиной, протягивая руку к тяжело дышащей девице. 

- Тамарка? - спрашивает она 'Танюшку' как ни в чем ни бывало. - Сколько лет прошло, но я тебя узнала по фотографии в фэйсбуке. Третьего ждёшь? 
- Линочка! Ага, третьего спиногрыза, представляешь! - вопит ей обнимаемая мною фэйсбушная знакомая, и на меня находит ревизоровское оцепенение. Линочка - это ЕЕ имя. На секунду я вижу себя со стороны: наодеколоненного и без обычной трёхдневной небритости на морде, в нелепом свитере, обнимающего незнакомую беременную женщину. Боже, как глупо и стыдно! 

Краем глаза я замечаю запыхавшуюся молоденькую девчонку, мою ровесницу, приближающуюся к корпусу в расхристанной курточке и голубом (!) платьишке. Это провал, понял Штирлиц, он же Снегов. Вот тебе и Танюша. Да-с, непунктуальная попалась мне 'любовь'. 

Я со всей предосторожностью отпихиваю от себя полнотелую Тамару (да и старовата она для меня, между прочим!) и пытаюсь перехватить вторую 'пассию'. 

- Рома? Я - Таня, - мило улыбается призрак из прошлого. 
- Что здесь происходит? - рычит над ухом моя уже "бывшая первая любовь". 
- Ошибочка вышла, - машу рукой я и, обхватывая Танюшу за плечи, веду ее к метро. Оглянувшись на секунду, вижу, что и англичанка берет свою знакомую за руку и тянет прочь. На мгновение она оглядывается тоже и, поймав мой взгляд, весело мне подмигивает. Толпа студентов перед корпусом начинает медленно расползаться. 
 

     Лина

     - Что это за сцена была сегодня? Кто это был такой... прыгучий? - бесцеремонная Тамарка, моя давнишняя школьная подруга, с которой не виделись со дня окончания школы, пытается приоткрыть дверь в ванную, которая рывком занимает прежнее положение, да еще и запирается на защелку. 
- Мой студент... 
- А чего он на людей кидается? 
- Обознался. Отстань от меня хоть на минутку, Томка, дай закончить свои дела. 
- Ладно, я поехала на офис. Если еще чего надо починить в ноутбуке - звони. И не забудь добавить меня в друзья!
- Угу. 

Сижу в ванне, потихоньку наполняющейся горячей водой, с огромной шапкой пены, которую распушаю руками. Обожаю себя наряжать в пену, а потом всматриваться в растворяющиеся ароматные пузырьки, ленивыми языками сползающие по телу, обнажающие порозовевшую грудь, коленки... все, что выступает на поверхности воды. Любуюсь пальчиками ног с ярким лаком на ногтях - ужасно вульгарно, но я в восторге... 

Думаю о том, стоит ли брить ножки или можно обойтись джинсами, благо дресс-код универа не запрещает преподавателям одеваться наравне со студентами. 

Чего бы еще пожелать в эту идиллию?... М-м-м... Кого?... 

Никогда не стыдилась своих фантазий - единственное утешение и возможность оторваться от реальности. Вот и сейчас незаметно для себя размечталась о том, что ... 'если такое вообще можно представить в нашем городе... приглашу Его в кофейню сама. Почему бы и нет? Наберусь храбрости... Подальше от любопытных глаз, где никто не помешает встретиться... с моими любимыми корзиночками - взбитые сливки на поджаренной вафельке, и все это объедение усыпано лесными ягодами согласно сезону - малина, черника, брусника... Хочу, чтобы он напряженно ковырялся в своей порции десертной вилкой, роняя ягоду за ягодой, и не успевал их ловить, жадно провожая взглядом их escape (исчезновение) под столом... Мой тихий смех и глоток прозрачно-зеленого ромашкового чая... Его решительное хватание рукой за корзиночку и залихватское откусывание половины конструкции, рассыпающейся в пальцах... Моя салфетка у испачканных сливками губ 'Можно, вытру?...', и внезапная дрожь от поцелуя пальцев, захваченных в плен его рукой. Молчание и взгляды-ловушки "а ты?..."... 

Мне впервые так сильно хочется услышать от него правду, узнать, что происходит. Думать, что все его выходки - желание унизить меня? Глупо. Я ничего плохого ему не сделала. Да и странные ощущения, возникающие в его присутствии... даже не ощущения - желания... Как сейчас - целовать, пробовать на вкус, на сладость его губы ... Привлечь к себе, встав в полный рост, и провести руками вдоль высокой мужской фигуры... О, черт, мы же в кафе!' 

Я неловко шевелюсь, и вода переливается через край... Я хочу его - вот это открытие! 

'Хочу упасть на пахнущие снегом, чистые, прохладные простыни, развести руки в стороны и позволить ему колдовать над моим телом - таким невинно-притягательным и таящим в себе множество нераскрытых тайн. Хочу получить самые нежные, невесомые ласки... груди, живота, бедер... Пусть в этот самый первый раз все будет легким и прочувственным... Хочу разбудить в нем чувство собственника, которое он старательно прячет ото всех и себя самого, хочу открыть ему его власть надо мной, когда он стонет, вжимаясь в меня изо всех сил... Мне хочется подарить ему тысячу оттенков наслаждения, подчиняясь его смелым просьбам и упиваясь его превосходством... А потом обняв его, довольного, гладить волосы, уговаривая не торопиться уходить - у нас вся ночь впереди... И сдаться под напором его растревоженной, разбуженной страстности, позволив ему сделать со мной все, о чем даже не мечтала...' 

Как же мне сейчас страшно, что я никогда не узнаю его любви... Господи, помоги! 

     Роман

     - А я кошечку домой взяла, - сообщает мне мама с хитрой улыбкой. - Она прямо ко мне в кабинет заявилась. Не гнать же! Я уже всех в поликлинике опросила - не хочет ли кто, но никто не брал...

     Ох, уж, наша мама! Чужие дети просятся к ней на ручки, бродячие собаки выпрашивают свежекупленные булочки, знакомые и полузнакомые просят одолжить денег... Лишь отец мрачен: кошечка, кажется, уже написала на его газету. Но с его мнением никто тут и не считается. Иногда мне обидно за моего отца: ему одному достается халатно-бигудёвая, сварливая сторона мамы.

     Черная кошечка с элегантными белыми лапками, набычившись, сидит под столом. При виде меня она взлетает с места на диван, оттуда - на спинку папиного кресла. Отец хватается за голову и запоздало кричит:

     - Куда! - но ее уже и след простыл. Простыл где-то за телевизором.
- Ну, как назовем? - нетерпеливо спрашивает мама.
- Линка! - отвечаю я уверенно. - Лина, Линочка...
- А что! Звучит, - соглашается мама.

     Кошка взмывает вверх по гардинам и прячется на шкафу, за борцовскими кубками времен папиной юности.

     - Я сейчас вашей Линке уши оторву, - угрожающе говорит отец.
- Ты с ней лучше по-хорошему, - советует мама. - А то она тебе ночью кое-что отгрызет...

     Я подхожу к шкафу и осторожно протягиваю кошке раскрытые ладони:

     - Ли-ина... Иди сюда! Иди ко мне, моя кошечка!

     Мы смотрим друг на друга в упор: две пары зеленых глаз, что-то пытающихся для себя решить... Доверять друг другу или не доверять? И что из этого выйдет?

     Кошка бросается обратно на гардины, но не удержавшись, сваливается гибким телом прямо мне на руки. Я прижимаю ее к груди, приговаривая:

     - Ли-ина... Ли-иночка.... Хорошая девочка... А я тебя за ушком почешу... И животик поглажу.
- Ну, вы там уже совсем спелись, - комментирует мама, глядя на несопротивляющуюся кошку в моих руках.
- А ты что думаешь? У меня талант! - хвастаюсь я, почесывая Линкин пушистый подбородок.

     В ответ котяра выбрасывает вперед лапу с выпущенными когтями и вонзает парочку в мое предплечье. Я вскрикиваю, как птица с перебитым крылом, и отбрасываю зверюгу прочь. Линка умудряется приземлиться на все четыре лапки и скрыться под диваном.

     Отец довольно крякает:
- Говорил я вам: она вас всех искусает!
- И что ты вечно каркаешь, как старая карга, - напускается на него мама, а я закрываюсь в ванной.

     'Лина? Да что это со мной? Назвать кошку ЕЕ именем? Какие глупости. Просто понравилось мне на секунду, закрыв глаза, представлять свою руку - протянутую к той, прохладной тонкой руке... Ли-ина! Ли-иночка! Иди ко мне, не бойся... Я тебя не обижу... За ушком почешу... Поглажу пушистую темную головушку... Хочешь, заберись ко мне на колени... Не волнуйтесь, девчонки у других парней на коленях сидят каждый день, и ничего это особенного не значит! А я вас обеими руками обхвачу и сожму сильно-сильно! По животику проведу ладонью... можно? А коленки у вас какие нежные и круглые - с такими коленками вас можно прямо на конкурс красоты коленок отправлять! Я поглажу легонечко... Ой, простите, я не хотел под юбку попасть, это я нечаянно... А что, можно? Какая нежная у вас, Элина Львовна, кожа... Ножки бреете, небось, регулярно? Для этого, вашего, нагломордого женишка... Я извиняюсь. Не удержалась. Противно мне его с вами представлять. Бросайте его, может, а? Будем мы с вами гулять ходить, по-англицки говорить... Ах, сил нет так близко на грудь вашу смотреть, и не упереться в нее лицом... Не отталкивайте меня, не надо... Может, у меня голова болит, и это - единственное, что мне поможет! Ах, Элина Львовна, как же вы меня сводите с ума! Не обращайте внимания на руку мою под вашим подолом - она никуда не денется... Так, пальчиками дрожащими притронется и все...!'

     - Ромка, тебе пластыря дать? - от маминого крика через тонкую дверь я едва не сваливаюсь с края ванны.
- О, боже, мама, со мной все в порядке! - ору в ответ, поспешно натягивая штаны.

     Мама, судя по звукам, прижимаясь всем телом к двери, спрашивает громким шепотом:

     - Так расскажи, как прошло свидание!

     Что за свидание? Ах, Танюша... Уже и забыл.

     - Сходили в кино...
- О чем говорили?
- Да, она не из разговорчивых... Все больше молчала, как убитая. Даже раз шикнула на меня посреди сеанса.
- Хм, - мама явно недовольна результатом. - А как ты ей, понравился вообще?
- Понравился, понравился... Как же в том свитере - да не понравиться!

     Я выбираюсь из подполья и отправляюсь на кухню. Что-то вкусно пахнет. Видимо, готовил отец. У мамы в ряду всех ее талантов кулинарного, к сожалению, не наблюдается.

     Лина

     - А-а, никак. Представляешь, я думала пару раз встречусь и разбежимся. Видно, кто-то наверху, - я многозначительно тыкаю пальцем в серое небо. -  Пожалел меня в этот раз.

     Мы с Галей встретились перед входом в книжный, где я собираюсь прикупить очередной 'бестолковый' словарь, теперь уже по экономической лексике. Это ее я просила подыскать мне мужчину мечты. И даже Тамарку, с которой больше семи лет не виделись, но которая всегда отлично шарила в компьютерной технике, разыскала и попросила отладить забарахливший накануне ноут для того, чтобы по сайтам знакомств прогуляться. 

     - Так что, осечка вышла? Как он хоть в постели? - она выпаливает последнюю фразу и смущенно отводит глаза. 

     - Не знаю, он спал на полу, - меня душит смех, и я, не удержавшись, рассыпаюсь громким хохотом, пугая прохожих. - Прости, дорогая, судьба моя - в девках остаться.

     - Как ты такое вообще можешь плести! - подруга, устроившая нам с очередным кандидатом в женихи стрелку, покрывается красными пятнами - отличительная черта, что мне сейчас не поздоровится. 

     - Я ему все объяснила - не будет у нас ни общего будущего, ни дачи, ни универсала 'Пассат', белого, дызеля... Ни даже просто этой ночи в одной постели.

     - Хочешь сказать..., - подруга замерла на полуслове.

     - У нас ничего не было, если ты имеешь в виду секс, - я уже начала раздражаться ее 'интимным' интересом. - Слушай, а забирай ты его себе. Парень 'хузяйственный', маленько поддает, но ты его быстро исправишь, детишек любит. Про своих племяшек наговорил столько хорошего. До утра пришлось выслушивать его 'напольные' рассуждения. Ему нужна такая, как ты. Чего смеешься? Правду говорю. Он у меня за вечер кран в ванной починил - раз, розетку на кухне, которая со времен царя Гороха не работала - два, настроил все 140 каналов в телике - три. Бери, советую от чистого сердца. А я его потом у тебя для хозработ буду одалживать. Ну, не могу я встречаться с такими... Лучше уж одной. 

     Галя внимательно следит за мной, потирая курносый нос, обсыпанный веселенькими веснушками, которые не сходят с него круглый год. Надо дать ей время обдумать 'перспективы'. Не все же ей чужие свадьбы устраивать.

     Роман

     Хит-парад новостей. Первая: за разбитую в кафетерии чашку заплатил. Вторая: англичанку Линочку успешно избегаю. Уже вторую неделю. Третья новость: кошка Линка приучилась к унитазу, по словам мамы, быстрей, чем это удалось отцу. Четвертая: молчунья Танюша хочет встречаться. Мои родители согласны, я - нет, но в этот пятничный вечер таки выперли меня из дома с ней под ручку, в сопровождении жуткого шепота мамы:

     - Ты хоть носки свежие одел?

     На лестнице я попросил Танюшу меня пристрелить.

     - Не волнуйся, - прошептала она и погладила меня по руке, успокаивая. - Меня мама тоже смущать при других любит...
- Кстати, привет Петру Петровичу! - вспоминаю я.
- Он с матерью на дачу уехал..., - Таня глядит на меня смущенно, но и вроде с надеждой. - Поехали к нам, может, покажу, как мы живем?..

     Мне абсолютно все равно, и я пожимаю плечами.

     - Ну поехали...

     Танюша, несмотря на неспособность поддерживать хоть какой длительный разговор, девчонка хоть куда. Хоть туда, хоть сюда. Таких полгорода у нас ходит, одинаковых, будто с одного конвейера - длинные гладкие волосы, нарисованное лицо, одежда из сетевых стоков. И потом, я же ее с детства должен помнить. И мне еще, наверно, придется не раз ее предъявлять своим однокурсникам, чтоб последние подозрения отпали и всякие слухи прекратились... Короче, рано еще отшивать: может пригодиться. Мы едем на автобусе в какой-то спальный район, и Таня "развлекает" меня рассказами про ее семью и незнакомых мне подружек: выдавливает из себя короткие фразы ни о чем, затихает надолго, уставившись в экран смартфона.

     Я подавляю желание съязвить в ответ и пытаюсь по-доброму подшутить, хотя шуток она моих не понимает и смотрит недовольно своими кукольными глазками, киваю и прошу еще что-нибудь рассказать о себе. От кивания скоро начинает ныть шея.

     Наконец мы в квартире Ивановских, на девятом этаже девятиэтажного дома. Прыгать из окон не рекомендуется.

     - Чаю хочешь? - спрашивает Танюша на правах хозяйки.
- Не откажусь.

     Она долго громыхает на кухне посудой. Я сижу на диване в пропахшей ее духами и косметикой комнате, и такая тоска на меня находит, что хочется выть. Вот сейчас придет, будет молчать и надеяться, что полезу к ней целоваться, а мне даже и сказать ей будет нечего: все логично, сам пришел, теперь полезай в трусы... Млять! А если свалить по-тихому, а то что мне тут с ней делать - весь вечер ее невнятное блеяние слушать? Хотя, Ромыч, сколько уже можно оттягивать этот момент? Надеюсь, она хоть уже не девст...

     - Тебе с сахаром? - вопит из кухни Танюша, кажется, уже не первый раз.
- Без!!

     Я вскакиваю и захожу на кухню. Забираю из ее рук обе кружки и ставлю на стол. Кладу ей руки на плечи и решительно притягиваю к себе. Нарочно игнорируя ее очумевший взгляд, целую жестко, прикусывая нижнюю губу и также ожесточённо ищу способ стянуть с нее джинсы. Она неумело отвечает, слабо похныкивая, но не вырываясь и не отталкивая, что укрепляет мои догадки в ее неопытности и желании идти до конца. Это меня не очень радует, потом проблем с ее привязанностью не оберешься. Но мозг уже плавится под действием гормонов и гладкостью тела под ладонями. Мы, спотыкаясь и скидывая одежду на ходу, перемещаемся в ее комнату...

     Это - моя пятая и самая главная новость.

     Минут через двадцать я, уже одетый, сижу с ногами на широком подоконнике и запиваю свой 'подвиг' чуть теплым чаем. На улице идет бесконечный осенний дождь. Моя 'любовь' еще только-только начинает шевелиться на своем диване.

     Встала, перешагнула через скомканное белье и подошла ко мне - прижаться.

     - Мммм, - сказал она мечтательно, уперевшись подбородком в мое плечо. Я рассеянно потрепал ее спутанные волосы.
- Ты вся мокрая, - пришлось даже вытереть руку о джинсы. - Мне пора.
- Не уходи, - заныла она.

     Я смотрю на нее, не зная, как повежливей объяснить, что мне сейчас хочется быть на другом от нее континенте. В принципе, она ничем не заслужила этой моей холодности. И сам я не могу это объяснить ни себе, ни ей. Просто хочется убраться подальше от этой вежливой неловкости, от того, что даже после произошедшего не стала она мне ни капельки ближе.

     ***

     - Мам, да скажи ей, что я сплю уже! - я устал и раздражен, свет настольной лампы режет глаза.
- Да неудобно мне врать! Скажи ей сам! - мама потрясает трубкой домашнего телефона.
- Это с каких это пор тебе врать неудобно? - морщусь я. - Кто сказал Ивановским, что мы с тобой ездили смотреть обои для ремонта?
- Никто не говорил, что ты выдумываешь...
- Ром, - вступает отец, - да, поговори ты с ней! Она уже три раза сегодня звонила!
- Ты хоть помолчи, отец, - отмахиваюсь я. - Не вмешивайся!

     Я захлопываю дверь и упираюсь взглядом в исчерканные листы черновика. (Линочка требует работы в рукописном варианте - соображает, что иначе мы б ей пол-инета распечатали.) Из соседней комнаты телевизор ревет футболом. Сощурившись, я думаю о том, как я ненавижу яйценогих футболистов, Танюшу и кретинов, начавших очередную войну в мире, о которой мне надо написать по-английски. Думаю, о том, как ненавижу женщин.

     Слышу, как кто-то скребется за дверью.

     - Ромка, - тихо говорит отец, - ты же ничего на ужин не ел.
- Меня от всего тошнит, - шепчу я сам себе, а вслух отвечаю злобно. - Оставь меня в покое!

     Опускаю голову на руки. 

     'Пойти с ней к врачу? Наверно, еще слишком рано, срок маленький... Да и к какому? Маму тут все в районе знают. Коммерческая клиника? А деньги откуда взять? Надо что-то решать. Решатьрешатьрешатьрешатьрешать...'

     Долго не могу заснуть. Просто лежу и молюсь в темноте. Хотя в бога вообще-то не верю.
 

     Роман

     Мама, должно быть, слышит, как я ругаюсь с Танюшей по телефону, запершись в ванной. Пытается заговорить. Я грубо ее обрубаю и, не поев, вылетаю из дома на занятия. На многолюдной автобусной остановке мне опять звонит моя 'любовь', и я, стиснув зубы сбрасываю звонки один за другим. Десять раз подряд.

     День в университете проходит как в тумане. Уже уходя, вспоминаю, что не отдал англичанке реферат. Опять вверх по лестнице, полутемный коридор, приоткрытая дверь.

     - Можно войти?

     Линочка стоит в дверях и смотрит неприветливо. Пришлось чуть ли не проталкиваться мимо нее, к свету.

     - Мне нужно сдать работу. Вот, держите.

     - Я уже ухожу, сдадите завтра.

     - Да берите же! - я смотрю на нее устало. Никаких сил не осталось на борьбу.

     - Хорошо, проходите и садитесь.

     Что ей еще нужно? Будто у меня мало собственных проблем. Я присаживаюсь на край стола, глядя в окно на затянутое вечными тучами небо. Как я ненавижу осень!

     - Немедленно встаньте со стола!

     Ну чего она раскричалась?

     - И что прикажете - лечь на него? - по привычке пытаюсь вымученно сострить.

     - Не смейте так со мной разговаривать!

     - А вы мне не указывайте! - во мне все начинает закипать. В конце концов, это все ее вина, что я позвонил Танюше...

     Я резко встаю и отхожу к окну. Не слышу за спиной ни звука. Когда я наконец поворачиваюсь, я вижу Линочку, откинувшуюся на спинку стула. Она смотрит куда-то вдаль, и на лице ее блуждает странная улыбка. И мне опять приходит в голову мысль, как красива она и как мне хочется... непонятно чего, но чего-то... такого...

     - Я... прошу прощения за грубость, - выдавливаю я.

     Она словно приходит в себя.

     - Ах, да. И вы меня извините...

     - И за то, что я поцеловал вашу... подругу, - тут уж я не удержался от улыбки.

     - Да-а, это был, конечно, номер! - смеется она. - Не волнуйтесь, это была вовсе не подруга, а так... давняя знакомая. Надо было решить одну компьютерную задачу.

     - Ясно, - тяну я, присаживаясь опять на стол. - Ну и как решила?

     - Ага. Правда, еле потом от нее отвязалась, - признается она. - Цепкая, как репей!

     - Мда, - соглашаюсь я. - С некоторыми давними знакомыми изучишь всю местную флору.

     Мне как-то уж и полегчало. Пора, наверно, идти, но уходить не хотелось...

     Линочка подошла к окну и зашелестела оттуда, задвигая жалюзи.

     - Как вы, Роман, относитесь к дорогому коньяку?

     В руках - бутылка, на физиономии - весьма лукавая улыбка.

     На секунду промелькнула мысль про мою проблему с ней, потом вспомнилась ненавистная Танюшка, родители, доводящие меня до нервного срыва...

     Решение проблемы вдруг явилось мне таким кристально-ясным, что все терзания последних двух недель показались нелепыми и смешными. Не получат они ни меня, ни моей жизни. Оставляю себя - себе. За это можно и выпить!

     - Коньяк - на бочку, - отвечаю я. - Чем пить будем?

     - Не знаю, как вы, а я ртом! - парирует Линочка.

     - Я полагаю, следует запереть двери? - и я поворачиваю ключик в замке. Щелчок замка - как переход через черту...

     Лина

     Глядеть на то, как мой... студент уверенно отпивает большой глоток из бутылки мне было отчего-то ... невыносимо больно - так приговоренные к смерти делают свой последний шаг к блестящему лезвию гильотины - прощая всех и принимая себя.

     - У тебя все в порядке? - в ответ на мое "тыканье" он только морщится и потирает губу - обожгло.

     - Закусить нечем...

     Чтобы немного расслабить его напряжение начинаю болтать ни о чем:

     - Ты когда-нибудь был в Лондоне?

     - Нет, а вы?

     - Я там год стажировалась... Рома...,... если бы ты только знал, какое красивое над Лондоном небо... Под таким небом можно только рождаться, умирать и... целоваться... Третьего не дано.

     - М-м-м-м... может, четвертого?

     - Умирать и рождаться - это практически одно и то же....

     - Это вас от коньяка на философию потянуло?

     - От коньяка меня обычно тянет на... поцелуи.

     Роман

     Долгий взгляд в упор. Я не выдерживаю, поднимаюсь со стола и начинаю расхаживать по комнате с бутылкой в руках. Наконец набираюсь сил посмотреть в глаза своей... англичанке:

     - А вот я два года прожил в Нью-Йорке... Сумасшедший город.

     - Интересно. Акцент у тебя британский.

     - Преподаватель мой был из Оксфорда. Не разрешал нам смотреть американское телевидение. Только британское кино!

     Еще один большой глоток, и - протягиваю ей бутылку.

     - С меня хватит. Я вообще-то... много не пью...

     - Сегодня можно, - улыбается она и тоже отпивает немного. - Иногда, когда я выпью, я вижу ответы на все мои вопросы и решения всех проблем...

     - Иногда... - я кручу пуговицу на рубашке... - мне хочется найти кого-то, у кого есть ответы на все вопросы...

     И снова я ловлю ее взгляд. Внимательный и осторожный, как у кошки, выслеживающей мышь.

     - Ну, так спрашивай, - предлагает она, придвигаясь ближе.

     Я набираю полные легкие воздуха и... спрашиваю совсем не то, что хотел....

     Лина

      'Она поправила завиток, выбившийся из тщательно уложенной прически, как-никак, отмечаем Новый год! Надо выглядеть - ого-го! Ей почему-то казалось, что в этот 201... год обязательно повезет и она, наконец, встретит Его.

     Отбросив сомнения, что на корпоративной вечеринке, отмечаемой на 21 этаже гостиницы ... с видом на Немигу, вряд ли водятся золотые рыбки, она захлопнула дверь кабинета и, не спеша, направилась на улицу, где стоял, пофыркивая на морозе, заказной пазик.

     Пара сильных рук помогли ей, скользящей на шпильках по льду, нырнуть в душно-бензиновую темень салона, где возбужденные предстоящей халявной веселухой коллеги невпопад обсуждали количество спиртного и места рассадки за праздничным столом.

     - Эй, Линка! К нам давай! - забасил из нутра потертой куртки Юра Сергеич.

     - Линок - здесь место нарисовалось, прыгай ко мне, - хлопая по коленке, предложил худосочный бородатый препод, за глаза именуемый Железным Феликсом.

     Она пробивалась вглубь салона, где Ленка уже устала ее ожидать.

     - Все равно без Серафимы не уедем, а она только-только второй глаз докрасила, - сообщила я в оправдание.

     - Так программа без нас начнется - вечно мы позоримся! - буркнула в ответ Ленка, сама имеющая привычку опаздывать каждый день.

     - Смотрите, бежит, ненаглядная. Эй, водитель, закрывай двери, все в сборе! Ну, коллеги, понеслась душа в рай!

     Праздник был в самом разгаре, кто-то уже покинул стройные ряды пляшущих, жующих, тостующих и тихо почивал лицом в салате.

     Ее внимание привлек высокий темноволосый мужчина лет сорока, внимательно изучающий ее с дальнего столика.

     Заметив ее ответный взгляд, приподнялся и кивком спросил разрешения подойти. Она пожала плечами - все равно не танцует, устали ноги.

     Через секунду объект нарисовался возле нее, держа в руках бутылку коньяка.

     Разговор понесся по обычному сценарию, и, несмотря, на некоторую вялость в ее ответах - 'мальчик' был явно ей не интересен - в конце-концов она разговорилась и даже перестала отвечать невпопад.

     Незаметно незнакомец, представившийся Арсением, перешел в нешуточную атаку, предлагая сходить к нему в номер, по случаю снятый в этой гостинице...'

     ***

     - И ты... пошла? Зная, что будет там, за дверью? - его зеленые глаза становятся холодными и злыми.

     - Пошла, - мягко прижимаюсь к нему. Мы незаметно для обоих перебрались на пол, и он умудрился тут же удобно устроиться рядом моей правой рукой, тесно прижавшись к боку и положив мою голову на свое плечо. - Не перебивай, а то я собьюсь с мысли.

     ***

     'По дороге администратор на этаже неласково скользнула по ней взглядом - залетная гостья, а не своя, прикормленная путана. А, пле-в-в-вать! Пусть считает, кем угодно. Мысли заплетаются вместе с языком.

     С порога - слюнявые поцелуи, руки под выдернутую из юбки блузку, резкий запах одеколона по ноздрям...

     Когда он наконец кончил и отвалился, она присела на край кровати и наощупь нашла в сумочке пачку сигарет.

     - Зажигалка есть? - первая фраза за полчаса, проведенных в постели.

     - Я не курю, девочка, и тебе не со...

     - Замолчи.

     В дверь громко постучали:

     - Откройте, это администратор. Посетителям запрещено после 23х находиться в номере, - на часах, подсвеченных сигаретой - полвторого ночи.

     - Тс-с-с, - его шепот и тяжелое сопение за спиной. - Одевайся.

     - А в чем дело? - она спокойна до чертиков.

     - Менты. Могут за проституцию...

     - А-а-а, понятно, жалко было десятку этой... дать, чтобы не побеспокоила! - хочу вывести его из себя, но на глазах предательски наворачиваются слезы...'

     ***

     - Кошмар, - шепчет он мне в шею, почти касаясь губами. Я только сглатываю, пытаясь отвернуться. Надо как-то закончить рассказ и не расплакаться.

     - Продолжай. Я могу подождать, - он пытается меня неуклюже утешить, но я не даю дотронуться до своего лица.

     - Слушай дальше...

     ***

     'Тушу окурок в стакане с прихваченным со стола коньяком, натягиваю колготки и юбку, застегиваю блузку.

     - Возьми, - что-то тычется мне в руку.

     - Что это?

     - Деньги на такси...

     - Хм... Сам знаешь, куда их засунь!

     Толчком распахиваю дверь номера и бульдозером сметаю тетку и сонного милиционера с дороги.

     Влетаю в лифт - 4-3-2-1.

     - Мне на улицу Н-ского, - бросаюсь плашмя на заднее сидение такси. - Прошу вас, побыстрее... И с наступающим Вас!'...

     - Вот и всё...

     Роман

     - Но зачем? Зачем все это было? К чему? - пытаюсь разобраться я. Как же это мы очутились на полу? А, впрочем, это и к лучшему: на стуле я бы сейчас не удержалась.

     - Чтобы больше НИКОГДА себе такое не позволять ни с кем из мужчин. Через унижение надо пройти, как в купальскую ночь - через огонь. Понятно, что вместе со страхами ты расстаешься и со многим хорошим, что есть в душе... Хотя, зачем "расстаешься"? Ты все это милое, доброе, нежное бережно упаковываешь в тонкую папиросную бумагу, обкладываешь ватой и прячешь от посторонних глаз подальше, чтобы больше НИКТО и НИКОГДА не испачкал, не натоптал, не залапал. А шкурка? На то она и линючая, сбросил и забыл.

     - А вот я бы вас..., - говорю я, мечтательно запрокидывая голову. - Я бы вас никогда и никому не позволил обидеть... И всегда бы с вами обращался нежно-нежно...

     Я спотыкаюсь на полуслове... и с испугом взглядываю на нее. Она протягивает ладонь, прижимает ее к моей щеке, проводит пальцами по шее, ключице:

     - Так за чем же дело стало? - кажется, спрашивает она, и я целую ее ладонь, погружаю ее пальцы в рот, один за другим под ее тихое "да-а-а"...

     ***

     С третьего раза попадаю, наконец, ключом в замочную скважину... Со словами:

     - Темно, понимаешь... Свет-то чего повыключали? - вваливаюсь в прихожую. Да спят они все, что ли? Который, черт подери, час?

     Куртка не попадает на вешалку, а почему-то слетает на пол, увлекая меня за собой. Барахтаюсь на полу:

     - Да что за?...

     Испуганный голос мамы откуда-то сверху:

     - Роман! Что случилось?

     Я, пьяно смеясь в ответ:

     - Зачет по-английскому сдал... вот что случилось...

     Лина

     Когда я приезжаю на такси домой, дождавшись лифта, отсчитываю 15 секунд до шестого этажа, вваливаюсь в общий коридор, задевая бедром за соседский ящик с картошкой, роюсь в сумочке в поисках ключей, то с ужасом понимаю - в квартиру мне сегодня не попасть. Ключи, по всей вероятности, я оставила в кабинете.

     В универ ночью меня никто не пустит, и куда податься я никак не соображу. Мама до холодов обитает на даче, подруги... все замужем, обвешались детьми и супругами, которые, наверняка, мирно похрапывают в своих кроватях. Не буду же я будить их среди ночи. Ночевать на ящике картошки на радость соседям, которые меня не переносят из-за моей 'нтелегентнасци'...НИКОГДА!

     Достану-ка я записную, авось сыщется добрая душа-а-а... 'А - Афанасьва, Авербух, Алексей (шо за фрукт?), дальше: Б - Беликова, Борисенко... И - Ивановская... - Стоп!!! Галина Петровна! Как же я про вас забыла. Радость-то какая в полдвенадцатого ночи! Галюсик, держись, я вылетаю. Так, где мой мобильный: 713-88...'

     - Привет, спишь? Нее-е-е?! Как мне повезло! Галь, слышь, я ключи на работе забыла. Что-то, дайте воды напиться, а то так есть хочется, что переночевать негде. Согласна хоть на балконе, а сеструху куда денешь? Ой, буду через 10 минут. Бегом, конечно!

     Роман

     Зажигается свет. Я с трудом поднимаюсь, пытаясь закрыть рукавом куртки лицо.

     - Что вы уже свет повк..повку.. попвклучали... Больно в... глаза.

     - Ты где так напился? - в голосе у мамы читается сарказм.

     - В универе..., - я вдвигаюсь в комнату и делаю несколько неверных па в сторону кухни.

     - С кем? - камнем падает на пол вопрос.

     - Сам... с собой..., - я добираюсь до холодильника и вытаскиваю полпалки колбасы и банку горчицы. Родители не отстают.

     - А Таня? Ты с ней поговорил? - это опять ма.

     - Таня... Таня эта ваша... Отстаньте вы со своей Таней..., - я достаю здоровенный нож для разделки мяса. При виде меня с ножом родители было отступают, но мама, быстро сориентировавшись, забирает его у меня:

      - Давай, я порежу.

     Я жую бутерброд с колбасой, запивая водой из бутылки.

     - Рома, так, - начинает снова отец. - Нам надо с тобой серьезно поговорить.

     - Поговоришь, когда протрезвеет, - обрывает его ма. - Ромка, тебе помочь раздеться?

     Я фыркаю в ответ: что я, м-м-м-маленький, что ли?

     Сны мне снятся тяжелые. Просыпаюсь в холодном поту и с головной болью. Вот тебе и субботнее утро.

     Когда-то в детстве мама каждое утро будила меня фразой учителя юного Наполеона Бонапарта:

     - Вставайте, сир! Вас ждут великие дела!

     И маленькому Наполеону, и мне полагалось вставать, размышляя, какие бы нам великие дела совершить в тот день.

     Это субботнее утро ничего хорошего не предвещало. Вчерашний коньяк пушечным ядром застрял в черепе. Как бы так голову приподнять, чтоб шея выдержала? И где это я так вчера набрался? И... с кем? Ох, даже думать не хочется...

     - Ну, что, проснулся? - мамин голос звучит непривычно холодно. Пугающе холодно. - Иди пить чай.

     Я жадно вливаю терпкий бурый напиток в измученное сушняком горло. Мама и отец сидят напротив. Рассматривают мою распухшую физиономию.

     - Ну, так что? - первой начинает мама, вертя в руках блестящую до рези в глазах вилку.

     - Что? - хриплю я в ответ. Что-то я голос потерял.

     - Я так полагаю, - продолжает мама, - ты предлагаешь ей аборт делать, так?

     Мысли ворочаются в голове медленно и неуклюже. Неужели это ей? Отличнице, студентке, бьюти-блогерше, блин... Таня же не Маринка из соседнего подъезда, у которой, по слухам, беременность на беременности и беременностью погоняет...

     - Ты же не хочешь стать отцом в девятнадцать? - аргументирует мама.

     И это моя мама, которая мне в детстве каждый вечер придумывала сказки про меня же и до сих пор мне периодически моет уши (ну, доктор она такой, ухо-горло-нос, ничего тут смешного!)...

     - Ну, зачем ты за них решаешь? - вмешивается отец. - Пусть сами думают.

     - Сами?! - мама отбрасывает на стол вилку. - Нет уж, сами они, чего доброго, так, как я, закончат... Она замуж на пятом месяце, а потом всю жизнь будет мучить и Ромку, и себя...

     - Ну, ты, мать, даешь! - в сердцах качает головой па, и, сдаваясь, уходит.

     - В понедельник пойдем втроем к тете Лене в женскую консультацию, - сообщает мне мама непререкаемым тоном. - Я с ней уже договорилась. Там все и сделают.

     Коммунисты не сдаются: отец возвращается из зала с телефонной трубкой в руке.

     - Позвони Татьяне!

     - Не надо ей звонить! - немедленно взрывается мама. - Хватит, наговорились уже... до беременности...

     - А я тебе говорю: не вмешивайся! - вспыхивает отец. - Пусть сами решают!

     Я с отстраненным удивлением наблюдаю битву титанов. Никогда моего отца таким не видел. Еще глоток чая.

     - Я сам ей позвоню! - выпаливает па и начинает набирать номер.

     - Повесь трубку, кому говорю!

     Отца загоняют в угол у холодильника, но телефон все еще у него в руках.

     - Петрович? А Таня?... Где? У сестры? А номер какой? Вера, тише, ничего не слышу!

     - Ну, что за идиот такой! - причитает мама. - Повесь немедленно трубку!

     - Мама, - хриплю я, - успокойся. Пусть звонит.

     Надо расставить все точки над гласными.

     - Вот, говори, - отец, прорвавшись через блокаду, сует мне в ухо телефон.

     - Алло? - произношу я в трубку, пытаясь откашляться.

     - Квартира Ивановских, - отвечает женский голос. Знакомый голос.

     - Кто это? - не удерживаюсь я.

     - А это кто? - откровенно дразнит голос.

     - Это Роман, - признаюсь я.

     - А это... я... Как ты меня здесь нашел?

     В эту секунду вчерашний вечер вспоминается целиком, как одно яркое полотно. Ах, да... Я бледнею и, закусив губу, застываю потерянно посреди кухни, под взглядами родителей.

     Лина

     Тик-так ходики, пролетают годики... Потягиваюсь в уютном гнездышке из двух подушек, под целым одеялом, которое под утро все-таки досталось мне одной. А подружка, измученная его перетягиванием на свою сторону, так и проспала остаток ночи полураскрытая. Сейчас проверим, все ли органы правильно функционируют, нет ли внутричерепных повреждений после вчерашнего 'приступа алкоголизма'.

     Глазами нахожу на стене часы - ой-ей-ей! без десяти одиннадцать! Подхватываюсь в поисках чего б накинуть на плечи и бегом в ванную. По дороге поражаюсь - ни тебе тремора конечностей, ни головной боли, язык нежно-розовый, отдышка отсутствует. Вот что значит качественное пойло!

     Рывком распахиваю дверь...

     - Здрасьте, - девушка в халатике, внешностью подозрительно напоминающая Галю, громко здоровается со мной.

     - Д-доброе утро.... Татьяна? - печальная улыбка проступает на ее простецком лице.

     Кивок в ответ.

     - Как ты выросла, - отступаю на пару шагов назад, обводя глазами ее крепкую фигурку и длинные распущенные волосы с модным в этом сезоне 'разноцветом'. - Ты умывайся, делай свои дела... я потом, - судорожно тяну и без того растянутую майку вниз, прихваченную мной в качестве пеньюара. Майка никак не хочет прикрывать мои голые ноги, задираясь на спине, норовя сползти через голову. Девчонка глаз не отводит, наблюдая за моими дерганьями.

     Так, бочком-бочком я протискиваюсь вдоль стеночки на кухню, где перевожу дух. На столе красуется листок, явно - инструктаж от отсутствующей Галки: кофе - там, бутерброды - сям. Очень уж она любит раскладывать все по полочкам, этот 'почти кандидат физико-математических наук'! Хватаю одной рукой кусочек хлеба, на котором красуются два ровных кружочка сервелата, сдуваю листик петрушки - фу, буржуазное излишество! - и наливаю горячий напиток в первую попавшуюся, чистую кружку.

     Напевая что-то фальшиво-оптимистичное, пробегаю глазами записку:

     'О нашем  разговоре НИКОМУ! Буду в 12.00. Дождись обязательно!!! (фраза подчеркнута три раза)'.

     Выкидываю записку в мусорку и основательно принимаюсь за завтрак.

     К тому времени, как уборная освободилась, я успела наполовину опустошить тарелку с едой, выхлебать двойную порцию 'какавы с чаем' и вспомнить подробности вчерашнего вечера.

     ***

     - Тише ты! - Галкин басовитый шепот в темноте вызывает у меня приступ смеха. - Разбудишь сестренку.

     - Я... фсё... я тихо как мышшшка, - скидываю туфли с подворачивающихся ног и пытаюсь не загреметь в  захламленном коридоре.

     - Иди за мной. Свет не буду включать, - мы чуть ли не по-пластунски продвигаемся мимо приоткрытой двери в зал, где расположилась 'младшенькая' Ивановская. От неожиданного скрипа ламината под ногой я хватаюсь за сердце и фыркаю, как необъезженная лошадь.

     - Да, тише ты! Пусть поспит! - подруга наседает на меня своими 180 см и 30 лишними кг, пытаясь прихлопнуть мой рот широкой ладонью. Я вполне чувствительно получаю по губам. Но в таком состоянии меня это совсем не смущает:

     - Ты пекла что-то вкусненькое! - ладонь пахнет... пахнет... я потягиваю носом... пирожками... с яблоками и корицей! Мы уже отошли на безопасное расстояние и можно чуть повысить голос. - А чего ты дверь в зал не закрыла?

     - Чего, чего! После просмотра 'ужастиков' у нее в головенке сдвиг наметился - спит с открытой дверью... да ну ее! Поругалась с родителями из-за парня - пришлось пустить к себе. Еще и беседу с ней провела... о жизни.

     - А что за парень? Колись! - я по привычке стягиваю с себя колготки, чтобы не наделать "стрелок", и с ногами устраиваюсь на диване.

     - Я его не видела. Мама говорит, их бывший сосед по подъезду. Учится, кстати, на журфаке.

     - Да их там - 1200 человек учится, ты хоть номер группы знаешь? - от тепла меня тянет на сон, и я не особо прислушиваюсь к ответам.

     - Танька не призналась, паразитка. Лучше расскажи, где ты так набралась? - Галя усаживается в старое продавленное кресло, которое жалобно вскрипывает под ее весом.

     - А-а-а, - отмахиваюсь я. - На работе... Отмечали... день взятия Бастилии.

     - Так он вроде в июле... хитришь? - обижается она. - 3 октября - Всемирный день трезвости, чтоб ты знала, - как можно спорить с математиком!? - Ладно, не хочешь говорить... посиди тут, я тебе пирожок принесу. С чаем?

     - С кофием!

     - На ночь вредно.

     - Тогда с еще одним пирожком.

     - Ты совсем как я..., - горестно вздыхает 'почти кандидат'. - Миг блаженства на зубах...

     - ... и вечность на талии. - заканчиваю я ее излюбленную фразу про сладости.

     Пирожками дело не закончилось. И вытянула из меня Галя часть подробностей про вечер... И было долгое молчание под пристальным взглядом карих глаз... И попытки дать совет... И попытки его принять, с учетом 'умолчаний'. Пусть думает, что я на свое горе связалась со студентом-третьекурсником.

     - Давай ложиться, - она негромко хлопнула в ладоши, подводя итог. - Завтра обсудим на трезвую голову. Ты с краю или возле стенки?

     Не желая быть ненароком придушенной, я вцепилась в край дивана и провалилась в вожделенный сон.

     ***

     - Вам помочь? - сестрица-Татьянушка возникла за моим плечом, когда на кружке уже начала стираться краска - оказывается, последние десять минут я нещадно терла ее губкой, задумавшись о своем.

     Скользкий предмет моментально выкрутился из пальцев и, шмякнувшись о край раковины, раскололся, а зазубренный осколок полоснул меня по раскрытой ладони. Из глубокой ранки сразу же обильно проступила кровь, и я, со всем своим кисейным благородством, попыталась красиво улечься в обморок на кухонный пол.

     - Эй, - за плечи меня тряхнули так, что моя голова почти отделилась от шеи. - Что с вами!?

     - Уберите-е-ее-руки-и-и-и! - я попыталась принять горизонтальное положение, но была крепко прижата к холодной плитке. - Отпусти, кому говорю!

     - Спокойнее. А то снова упадете.

     - Я ж на полу, дура! Куда я упаду! - рассердилась не на шутку... в основном, на себя. И хотя голова еще кружилась после приземления, я перевернулась на карачки и умудрилась вполне грациозно встать с колен и забраться на табурет.

     - Я же просто хотела помочь, - заныла рядом Танюша Ивановская, чем вызвала у меня очередной приступ раздражения.

     - Вот и помогай, - я, зажмурившись, кивнула в сторону раковины. - Сполосни там все... пожалуйста.

     Сама я замотала руку подолом майки и принялась решать непростую задачу - как все же оказать самой себе первую медицинскую...

     - А знаете, Элина... Львовна, в колледже нас учили... э-э-э... раненых...э-э-э....

     - Добивать? - фыркнула я и с ужасом представила сию картину.

     - Нет, - отчего-то улыбнулась девушка. - Перевязывать. Покажите руку.

     - НИ-ЗА-ЧТО!

     - Лучшие медсестры - девушки! - с гордостью возразила Танюшка.

     - Феминизм... гендерное предубеждение..., - пробурчала я под нос, но руку протянула.

     Таня присела рядом со мной на корточки и осторожно начала разворачивать ткань.

     - Сейчас.... наверно... будет немного... больно. Присохло все. Придется отдирать, - она сочувственно покачала головой.

     - Насколько больно...? - начала было я торговаться, как она без предупреждения рывком потянула на себя майку. - У-у-с-с-с-а-а-ой-ай! Садистка!

     - Теперь отвернитесь, я перебинтую.

     Ровно через минуту я баюкала свою изрезанную конечность на груди, а девчонка с чувством выполненного долга уплетала остатки завтрака.

     - Спасибо.

     - Фофалуста, - не выпуская бутерброд из зубов, ответила она.

     - Я чашку потом откуплю. Если найду - такую же самую.

     - Не бефпокойфефь. А фофьму фину на фефя.

     - Прекрати  жевать, когда говоришь! - назидательно приказала я,

     - Повторяю: я сестре скажу, что чашку разбила сама. Она меня не станет ругать.

     - Вот и отлично! Пойду-ка я собираться домой, - я расправила свой запятнанный 'наряд'.

     - Сестра попросила задержать вас до ее прихода, - Татьяна отодвинула от себя опустевшую тарелку. - Вы же записку читали. Она скоро будет.

     - Я, что?! В заложницах?! - кажется, получилось довольно визгливо. - Я ей перезвоню. Пропусти меня, - я изобразила на лице дружеский оскал и потрепала сестрицу по плечу.

     - Останьтесь, пожалуйста, - девушка попыталась перехватить меня повыше локтя, но тут же отдернула руку, словно обжегшись. - Я... у меня к вам ... личный разговор.

     - Какой? - ох, уж это любопытство - слово вылетело раньше мысли.

     - Мне надо у вас совета спросить, - ну, прям, застенчивая лань, сейчас зальется махровым румянцем!

     - А мне надо переодеться. Я выгляжу... неприлично, - выпалила я.

     - Вы выглядите замечательно. Я вас до комнаты провожу...

     - С ума сойти! А то, в таком виде, - я насмешливо провела по бокам. - можно запросто разгуливать по улице! Ладно, идем, мисс бодигард. Только, чур, не подсматривать!

     ***

     Натягивать колготки замотанной рукой - еще то удовольствие! На тонкую синтетику прилипают белые ошметки бинта, пальцы неловко цепляются друг за друга. А эти странные прыжки одноногой лягушки! И обязательный телефонный звонок в самый ответственный момент - подтягивания.

     - Вы трубку возьмете? - спрашивает Танюшка из-за закрытых дверей в комнату.

     - Возьму-возьму! Где же она?

     - Галя ее обычно на столе оставляет, под документами поищите.

     - Уже нашла.

     - Алло? - кто-то громко откашлялся прямо в ухо.

     - Квартира Ивановских, - отвечаю максимально официальным тоном.

     - Кто это? - 'не может быть!!! Она???'

     - А это кто? - пытаюсь убедиться в своей правоте.

     - Это Роман, - шепчет мне трубка.

     - А это... я... Как ты меня здесь нашел?

     Роман

     От звука ее голоса сердце ухнуло вниз, в живот. Перехватило дыхание, отозвалось сладкой болью между ног... Я затравленно сжался под взглядами родителей. Да что они на меня уставились? Мама стоит, сложив руки на груди, и смотрит как прокурор, отец хмурится и выпячивает губу, будто хочет за меня что-то сказать.

     А что я? Мне всего-то 19 с половиной лет, я не знаю, что мне со мной делать, я боюсь, я...

     - Я позвонил, чтоб объясниться раз и навсегда..., - фразы вываливаются изо рта как кирпичи - тяжелые и банальные. - То, что произошло между нами, было ошибкой...

     - Да что ты плетешь? - слышу я сорвавшийся голос на другом конце провода и, набирая полные легкие воздуха, продолжаю:

     - Давай останемся друзьями... Мне очень жаль.

     Я нажимаю кнопку "отбой" и аккуратно кладу телефонную трубку на усыпанный крошками кухонный стол.

     - Вот и все, - кивает мама. - Вот и молодец.

     - Ну, дуры! Дуры! - крякает отец сердито и уходит, и я слышу его расстроенный голос из зала: "Одни дуры в доме! Что с них возьмешь!"

     Я сажусь за стол, к своему недопитому чаю, думая, насколько я с ним сейчас согласна.

     Лина

     - РОМА!!! - кричу в телефон навстречу несущимся мне коротким гудкам... и повторяю тише. - Ромочка, что же ты наделал, глупый...

     - Кто это был? Вы сказали - Рома?! Снегов?- Татьяна вырывает у меня из руки кусок черной пластмассы, такой же мертвой, каким в этот миг стало мое сердце. - Это был Рома? - не замечаю, как на бинте проступило алое пятно - я умудрилась сжать правую в кулак. - Скажите мне, это бы...

     - Да, Таня, это был Рома.

     - Что, что он вам сказал?! - девушка просто готова вытряхнуть из меня душу вместе с ответом.

     - Сказал... сказал, что... - я пытаюсь подобрать слова, кроме стучащих в этот момент в мои виски его фамилии и имени. Он не искал меня, он звонил ей. 'Сосед по подъезду - студент журфака'...- ему нужно время... чтобы принять решение... встречаться с тобой или нет...

     - И все? А почему он меня не позвал? Почему сказал вам? - уж не истерика ли нас ждет сейчас?

     - Он принял меня за твою сестру, - по-дикторски отчужденно вещаю я, поражаясь своему внезапно раскрывшемуся таланту врать и не краснеть. - Он переживает... он твой... первый парень..., - она становится похожа на гигантскую ошпаренную креветку, а я вмерзаю в воздух от очевидного подтверждения моей догадки. - Ты меня понимаешь? - давлю это глубоководное своим чеканным голосом, не оставляя ей шансов поступить необдуманно и перезвонить ему. - Оставь его сейчас в покое.

     - А он мне позвонит? Как вы думаете? Позвонит? - "да не заглядывай ты в глаза, как побитая псина!" еле сдерживаюсь я.

     - Да. - "НЕТ!". - Позвонит рано или поздно. - "НИ-КО-ГДА!". - Но ты его сегодня не доставай.

     - Элина Львовна! Как хорошо, что вы... вы здесь были! Я не знаю, смогла бы выдержать этот разговор с ним. Я буду ждать. Я терпеливая, - отворачиваюсь от нее, боясь выдать отвращение, которое испытываю к своей роли в этой жизненной "коллизии".

     Тупо принимаюсь надевать юбку, застегивать пуговицы на блузке. Поправляю волосы. Какая мне сейчас разница, что пару минут назад я в полуголом виде предстала перед этой расстроенной девочкой... Какая разница, что наш с Галей разговор не продолжится сегодня... Какая разница, что... ОН ВСТРЕЧАЕТСЯ С НЕЙ. А я - всего лишь досадная ошибка, сбой программы, неудавшийся эксперимент... 'Давай останемся друзьями... Мне очень жаль'.

     - Таня, я ухожу. Так надо, - я поправляюсь, умышленно подчеркивая каждое слово. - Мне надо. До свидания.

     - Но сестра..., - принялась было она за старое, но осеклась, увидев в моих глазах холодное пламя. - До свидания, Элина Львовна.

     - Просто, Лина...

     ***

     Примчавшись на кафедру, я заглянула в преподавательскую в надежде обнаружить свою вчерашнюю пропажу и убедиться, что следов преступления за прошедшую ночь не прибавилось. Стулья и столы стояли на прежних местах, фикус за двенадцать с лишним часов не покраснел от смущения, а то, что он умеет хранить не только зарытые в спешке сигаретные "бычки" в своей кадке, но и наши учительские "секреты"... в этом я убедилась давно.

     В кабинете никого не было - звонок на пару прозвенел десять минут назад, и я благополучно миновала ненужные расспросы коллег по поводу "неурочного" присутствия в выходной день в университете.

     Ключики после долгих поисков были вычислены за тумбочкой, куда они непонятно каким образом упорхнули.

     Заодно, отодвинув громоздкий предмет офисной обстановки, я подняла с пола невиданный доселе конверт, явно иностранного происхождения - ослепительно белый, с голубой надписью Post и адресом на английском.

     Сколько он пролежал невскрытым? По штемпелю выходило более двух недель!

     Адрес отправителя... О, нет! нет! не может быть... University of Greenwich,

     Riverside House, Beresford Street, London, SE18 6BU - Гринвичcкий университет! Занавес.

     ***

     - Не знаю, что и написать..., - задумчиво верчу карандаш в руках. Стирку на его конце я полчаса назад как отгрызла и выплюнула, и теперь его незаточенный конец покрывается неровными следами моих зубов. Письмо, подписанное ректором Гринвичского университета, давно зачитано до дыр, а ответ так мной и не дописан. Советоваться сама с собой - неблагодарное занятие для человека, не страдающего раздвоением личности.

     '...Вы можете приступить к работе с 12 декабря - начала второго триместра...'. И все-таки, Благодарю тебя, Господи, и вице-канцлера, баронессу Блэкстоун, за оказанную честь 'присоединиться к международной команде профессионалов'! Все - к лучшему! ... Но как трудно сжигать мосты...

     Нет, надо успокоиться! Столько событий за одни сутки...

     Сегодня - воскресенье, а в понедельник - зачет, в начале которого я объявлю о своем отъезде перед всей группой. Пусть порадуются,... но недолго. Ведь, после, я постараюсь устроить детишкам 'передовую'. Отыгрываюсь ли я за свое унижение? Несомненно. И знать об этом будут только двое - я и он.

     Роман

     - Мама, я еще ничего не решил! - в который раз за эти три дня отбиваюсь я, пятясь в спальню, где за закрытой дверью можно будет, наконец, расслабиться и начать думать.

     - Сын, ну тетя Лена только завтра может! Потом она в отпуск уходит на три недели! Ты что, хочешь ждать до последней минуты?

     Тетя Лена - мамина приятельница со времен мединститута, высокая усатая гинекологиня. Я ее встречал пару раз, когда мамины вечера встречи выпускников логически завершались в нашей двухкомнатной квартире. И па, и я в те вечера, кажется, разделяли одно и то же страстное желание - выпереть бы этих полупьяных престарелых врачих и врача (Вадька Большаков - единственный на их потоке парень, выросший в рыжебородого, громогласного хирурга Вадима Аркадьича) и лечь спокойно спать... Не то чтобы мы с отцом не любители выпить в компании (даже наоборот), но как начнешь слушать их медицинские истории про то, как у местного священника извлекли из заднего прохода серебряный крест (тот самый, к которому паства прикладывается после службы) или как какая-то девица пыталась покончить самоубийством и выпила флакон шампуня (потом неделю ходила в туалет пеной - все больничные сортиры пропахли Хэд анд Шоулдерсом) - тут уж хоть ухи затыкай и беги от праздничного стола куда подальше!

     - Мама! - я смотрю на нее выразительно и говорю медленно, надеясь, что проймет: - Оставь меня в покое! Отстань, слышишь?

     - Да уж, конечно, "оставь"! - парирует мама. - Уже один раз оставили - и вот те раз! Сюрприз! Ребеночка его подружка приносит в подоле!

     - Вера! - даже отец не выдерживает, но с дивана не встает, а я, от злости ничего не видя, выпаливаю:

     - Да ты сама меня к ней выпихивала! А теперь тебе - сюрприз?!

     - Тебя не выпихивай, так ты никогда из дому не выйдешь! - мама смотрит победоносно, упирая руки в боки. - Подружек у тебя нет, вечно про свои игры да тренировки говоришь, мы уж с отцом стали бояться, что сын у нас какой-то ненормальный!

     - Ну, так как? - я копирую ее позу, уже не думая об отступлении: ма бьет меня по самым больным местам. - Довольна теперь? Нормальный я?

     - Нормальный-то нормальный, только дурак! - отрезает мама. - И эта бестолковка Танюшка тебе не пара!

     - Вера, ну, почему? - взывает с дивана отец. На секунду мне кажется, что в бестолковой Танюшке он видит мою юную маму, и пытается отстоять свое право на счастье. Маме он, деревенский парень Коля, тоже был не пара. Мне до сих пор непонятно, как он умудрился втереться к ней в доверие до такой степени, что дошло и до секса. Мама, рассказывающая мне про свою жизнь все без малейшего стеснения, винит отцовскую неопытность и его неумение надевать презервативы. В результате бабушке пришлось вмешаться и властной рукой направить беременную дочь к алтарю. Никаких абортов: замуж, и точка! Видимо, тоже тревожилась из-за маминого недостатка кавалеров, как моя про моих подружек.

     - Я-то, может, и дурак, - шиплю я, - но решать за себя никому не позволю... Не то что ты...

     Чего бы еще такого сказануть, как бы ее посильнее ударить? Она всегда, во всех ссорах выходит победительницей, вот в чем проблема!

     - Завтра! В шесть! - мама впечатывает в меня каждое слово: - И скажи ей подмыться, как следует, чтобы мне не пришлось за нее краснеть!

     Я захлопываю дверь спальни и зажимаю ладонями уши, чтобы не слышать, что она там еще говорит. Так на душе тошно - вот сейчас бы вырвало, да нечем. Как будто это я беременный. Полный сюр!

     Сажусь на кровать, и кошка Линка вспрыгивает мне на колени. Где это она все это время пряталась? Я раздумчиво глажу ее по спинке, и она потягивается от удовольствия, выпуская коготки и царапая через штаны мою ногу и живот. Я шикаю на кошку и задираю майку, чтоб посмотреть на царапины. Мой живот, хоть и не блещет киношной мускулатурой, но плоский и жесткий под пальцами. Неее, точно не беременный! Уффф, что за мысли лезут в голову после маминой психологической атаки!

     Хоть бы только мама не пихала меня вместе Танюшкой в эту женскую консультацию, к усатой тете Лене! Пойти туда завтра, значит, признать, что ма, как всегда, права. А я так устал от того, что все вокруг меня правы, кроме меня!

     Завтра понедельник - зачет по-английскому. Надо повторить грамматику и темы. Но так хочется накрыться с головой одеялом и уснуть, наплевав на весь этот окружающий мир. Пусть мне приснится... даже не знаю, что. Хоть что-нибудь хорошее.

     Приснилось мне, что я и Линочка сидели на заборе и ели вишни. Она протягивала их мне, а я брал их губами, жмурясь от удовольствия, как котенок.

     Лина

     Скрывать свою душевную боль от других оказалось довольно несложно: главное, следить за лицом и пользоваться водостойкой тушью. И хотя слезы грозили устроить побег, а нос предательски шмыгал сам по себе, я предпочла оправдываться перед любопытствующими простудой.

     Обведя аудиторию слегка покрасневшими глазами, я бодро поприветствовала студентов, с открытыми ртами следящими за моей вызубренной за ночь речью. Выражения их лиц немного поколебали мою решимость устроить поголовную 'несдачу': многие были откровенно расстроены, некоторые, наиболее несдержанные, тут же начали горячо обсуждать новости, превратив класс в подобие гудящей под напряжением трансформаторной будки. В целом, по моим наблюдениям, равнодушных не осталось. Только от одной парты я старательно отводила глаза.

     - А сейчас, пипл, прекращаем разговоры и переходим к зачету, - я достала из папки большую стопку распечаток - все задания были разные, накануне я постаралась от души. - Рассаживаемся по одному. Живее, живее. Вы сами у себя отнимаете ваше время. Староста, раздайте каждому по экземпляру, пока я буду объяснять, что делать.

     - Элина Львовна, а можно поинтересоваться?! - в любой группе всегда найдется 'человек-вопрос'!

     - Только по теме зачета. Все остальное - после занятий. - я не намерена позволить затянуть себя в дискуссию.

     - Понятно, - разочарованно протягивает студент и покорно занимает свое место.

     - Итак, слушаем внимательно, в первом задании вам необходимо заполнить пробелы.... во втором, вписать.... Внимание, шестое задание - аудирование. Вы прослушаете текст, и будете должны..., - кажется, все объяснила. - На первые пять заданий вам дается тридцать минут, - возмущенный разноголосый гул поднялся до небес. - Тишина! После то, как я соберу распечатки, вы должны будете ответить на вопросы, которые я сейчас напишу на доске. Всем все понятно? Приступайте.

     ***

     Отряхнув пальцы от крошек мела, я преспокойно уселась на высокий подоконник - нога на ногу, ничуть не смущаясь открывающимся видом округлых коленок. Давненько я не надевала столь вопиюще короткую - на мой вкус - юбку.

     Сегодня утром достала ее из шкафа, приложила вместе с вешалкой к себе и критически осмотрела результат. После чего, зажмурив глаза - а вдруг не влезу! - на удивление легко проскользнула в нее. Давно не ношеный предмет "скромного" учительского гардероба поразительно точно "уселся" на бедрах - ни складочки! Повертевшись для очистки совести вокруг своей оси, я натянула обтягивающий свитерок, выбрала сережки - тонкие золотые кольца, и осталась совершенно довольной результатом: из зеркала на меня смотрелась очаровательная... особа, с выразительными серо-голубыми глазами, обведенными темными "бессоными" кругами. Слегка подкрученные на концах волосы рассыпаны по плечам - можно невзначай встряхнуть головой, и они блестящим шелковым вихрем взметнуться вокруг шеи. Из всей косметики - немного туши для ресниц и матовая пудра 'для придания аристократической бледности'. По бабушкиному старинному методу - чуть покусаю губы, чтобы припухли и заиграли цветом.

     Наш завкафедры сначала повел себя дипломатично: много говорил о перспективной работе, новых высотах в карьере, но был нескрываемо подавлен и в конце разговора, отбросив роль отца-наставника, заявил, что расстается со мной неохотно, и что место преподавателя в случае 'если ты не сможешь реализоваться там...' всегда за мной. Я клятвенно заверила его - лучшего руководителя у меня не было и не будет, на что он замахал руками и стал с нарочитой суровостью торопливо выпроваживать меня 'иди, уж, доучивай своих спиногрызов!', пряча подозрительно заблестевшие глаза. Закрывая дверь кабинета, я с умилением вслушивалась в трубные звуки, издаваемые его носом в огромный клетчатый носовой платок из серии "мечта шотландца" - шеф сентиментален до чертиков.

     Со своего места я видела склонившиеся над столами головы, мысленно перебирая студентов по именам и давая каждому свою характеристику: Илья - дотошный правдолюбец, перспектива - потрясающие журналистские расследования, Диана - гламурная стерва, не лишенная мозгов - дамский журнал, колонка стиля, Влад - насмешник и неформальный лидер, репортажи из горячих точек, Оксана - трудяга и перфекционистка, будущий главред, Света - аналитик и футуролог, серьезное глянцевое издание для людей, включенных в список Forbes ...

     Мои ребята и девчонки - серьезные и бестолковые, шумные и тихони, спорщики и выдумщики, целеустремленные максималисты и бесшабашные тусовщики...

     Мне будет вас очень не хватать, особенно... тебя.

     'Ромка... Рома-Роман... Мальчик мой запутавшийся! Смотреть на твои застывшие плечи, бесконечно перебирать брошенные тобой слова, искать в себе силы и злость, чтобы навсегда вычеркнуть тебя из памяти...

     Ах, да! Твое будущее... Что ж, для такого как ты, оно будет несладким: вечные сомнения в себе, крайности и необдуманные поступки в начале, попытки самоанализа, доводящие до депрессии, постепенное обучение жесткому самоконтролю, цинизм и равнодушная холодность как щит, тонкий расчет во всем, что касается отношений, утвержденная программа личной жизни с минимальной привязанностью к другим... И все это снова загонит тебя в угол, именно тогда, когда ты совсем не будешь к этому готов. Мне жаль... но ты так и притягиваешь с себе тех, кто не способен сделать тебя счастливым...'

     Я уже решила преподнести тебе подарок на прощание - двухгодичное обучение по программе студенческого обмена в одном из университетов США. Ты и еще несколько человек из группы. 'Лучшему студенту от благодарной преподавательницы!'

     И мне надо только твое согласие. И еще одна встреча, последняя. Обещаю.

     Так что, сегодняшний зачет тебе придется пересдавать мне лично...

     Роман

     Как тяжко просыпаться по утрам после хороших снов, только чтоб осознать, что сон кончился, и надо вставать, а на улице - дождь и грязь! И на душе тоже слякоть. "Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд..." Постой-постой, сейчас еще только октябрь. К февралю все будет хорошо. Все забудется. Все, чего хочется, сбудется... И может быть, мы с англичанкой действительно станем друзьями. Будем встречаться в кафе, пить капуччино и читать друг другу Шекспира и Бернса... Про что-либо другое думать страшно. Я - нормальный. Она - тоже. У нее - этот, как там его, 'жаних', что ли? И у меня... тоже кто-нибудь к тому времени будет. Не все же время мне одному... А тот вечер на полу на кафедре - плохо помнится. Конечно, если напрячь мозги, что-то можно разобрать в коньячном тумане. Целовались, расстегивали друг на друге одежду... Что там у нее под одеждой? Не помню ничего! Может, я глаза закрыл? Помню только ее теплые ладони, скользящие вниз, по моей голой спине, помню вкус ее губ, сладких и горьких от коньяка... Забыть бы, забыть про все это, чтоб не тревожили меня эти влажные сны про нее и меня...

     Фу, ты, черт! Что ж так дыхание у меня перехватило на входе в сумрачную аудиторию? Линочка стоит у доски с методичкой в руках, поправляет задумчиво челку, а я застываю у дверей, рассматриваю ее, невольно склонив голову на бок, пока не образуется у меня за спиной затор, и не начинают проталкиваться мимо студенты с учебниками и нервными смешками: "Ну что застрял? Любуешься?"

     Любуюсь, конечно. Какая она... сногсшибательная в обтягивающей темной юбке и такой же блузке с широким декольте... Прикоснуться бы. Я трясу головой, чтоб выгнать из нее воспоминания о пятничном вечере. Шагай, шагай себе, Снегов. Найди свою парту, усаживайся и смотри куда-нибудь в окно. Да, смотри, какая у нас там гнусная погода. А я - нормальный. Нормальный, понятно?!

     - Британский университет, где я проходила практику, выслал мне приглашение на работу. Со следующего семестра у вас будет новый преподаватель. Знайте: мне было очень интересно работать с вами...

     Как обухом по голове. Что я такого сделал, что ей приходится уезжать? Кто на нас таки настучал? Мысли путаются, как мамино вязанье, попавшее в кошкины лапы. Что делать? Пойти отыскать декана? Объяснить ему, что все было добровольно, и мне больше восемнадцати, так что все по закону? Сказать Линочке, что я могу перевестись в группу французского, который тоже немного изучал в школе, и больше никогда ей и на глаза не попадусь?

     Вопросы по темам сложные, и я никак не могу на них сосредоточиться.

     - Сдавайте работы, - слышу Линочкин голос. Неужели уже прошло полчаса? Я пытаюсь наскоро вписать ответы, едва прочитав вопросы. Она останавливается рядом со мной, я вижу ее темную юбку, заканчивающуюся чуть выше колена.

     - Вашу работу, - говорит она негромко и бесстрастно, протягивая руку.

     Я отдаю ей листок, не поднимая глаз.

     Лина

     Как я и предполагала, большинство студентов не справились с зачетом: я с превеликим старанием рисовала плохие отметки, размашисто подчеркивая ошибки. На кухонном столе уютно соседствовали кружка, учебники, словарь, ноут с гуглом. За окном светились окна чужих квартир. Диджеи с Бета-радио крутили любимые синглы.

     Его работа оказалась почти в самом конце стопки. Хотелось переложить ее еще ниже, но... это уж как-то совсем по-детски выйдет.

     Не понимаю, почти все ответы правильные. Ну, "удовлетворительно" еще можно притянуть за уши, скорее "хорошо", но "пару"?! Тогда получается, что весь план с пересдачей летит насмарку! Еще раз пробегаю глазами работу. Почерк неровный, буквы скачут, налезают друг на друга. Руки что ли дрожали? Как в тот вечер... когда полет оторванной пуговички от моей блузки насмешил нас до слез. Я за ней потянулась, чтобы потом не забыть пришить, а его ладони удержали, вернули назад. Трепетно. Нежно. Уверенно. И пьяный мой смех застыл, когда эта странный мальчик-мужчина запустил пальцы в мои волосы, вытряхнув последние шпильки, завел голову назад и припал к губам...

     - Бессовестная! - последнее выражение обращено неизвестно к кому. Может к руке, которая вывела несправедливую оценку?

     Последний листок проверен, теперь надо позвонить маме.

     Маман моя в очередной раз учудила - нашла себе любовника в университете, где учится ее дочь. Теперь она к вящему моему неудовольствию была в курсе всех событий на факультете, благо ее кавалер занимал должность завкафедры зарубежной журналистики и литературы. Важный дядечка души не чаял в моей родственнице, которая умело манипулировала своим очередным любовным трофеем.

     - Ты не поверишь! - каждый раз мамин звонок начинался с этой фразы. А значит, надо было усаживаться поудобнее и выслушивать ее монолог не менее часа. Стоило только заняться каким-то посторонним делом - начать мыть посуду, готовиться к лекции, как тут же обиженный голос вопил из трубки: - Ты меня совершенно не слушаешь! Чем ты там занимаешься? Тебе не интересно, что у твоей единственной матери проблемы?

     Единственной? Ну, да. Склонность к пафосным репликам и непередаваемые голосовые модуляции - результат неудачного поступления во ВГИК, куда мамочку не приняли ни с первой, ни с третьей попытки. Зато она полностью компенсировала этот провал безупречной игрой на семейной сцене, доведя отца своими эпатажными выходками сначала до сердечного приступа, а потом и вовсе... Мне еще повезло, что в наследство от бабушки досталась отдельная квартира, и я, не преступив еще порог своего 16-летия, переехала в нее единоличной хозяйкой. А мама, поскорбев для приличия полгода, окунулась в череду любовных приключений. Замуж она больше не стремилась. Меня изредка навещала с целью подкинуть на жизнь, покритиковать мой внешний вид или объем талии, нетерпеливо выслушать мой отчет об успехах в школе-институте, вытянуть из гардероба какую-нибудь приглянувшуюся шмотку и упорхнуть снова со словами 'Вава? Ты сейчас упадешь. Якин бросил свою кикимору... ну... и уговорил меня лететь с ним в Гагры'... что-то в этом роде.

     А что касается проблем, то тут обычный беспредел: безрукая маникюрша чуть не оставила без пальца, знакомая - тайная анорексичка...

     Одно у мамы не отнять, умение извлекать шерстяную выгоду даже из самых, казалось бы, неперспективных 'паршивых баранов'.

     - Ира? Это я, - новая фишка - называть ее только по имени. Скоро начнет подделывать дату рождения в паспорте, который никому из знакомых мужчин не показывает. - Ты не могла бы попросить Виктора Ивановича об одолжении, - говорить нужно кратко, по существу. Чтобы не испытывать родительское терпение. Жалобы на жизнь и прочий декаданс не принимается. - В четверг состоится заседание кафедры по международной практике моих студентов. Я ему отсылала список из четырех человек. Надо их обязательно утвердить.

     - Ты знаешь, чего мне это будет стоить, - так и вижу, как тонко выщипанная бровь подымается над умело подкрашенным глазом.

     - Знаю, - даже по телефону я пытаюсь изобразить смиренного просителя, давя предательскую ухмылку: 'ничего не будет стоить, Ваше Величество! За счастье посчитают оказать Вам услугу'.

     - Мать всегда сделает все ради своего ребенка..., - "О! Смена настроения - в кадре: мать-героиня!"

     - Ты же самая лучшая из всех! - теперь я уверена, что вопрос решится положительно.

     - Цени.

     - Я же сказала, Ирэн - ты несравненна! - и вешаю трубку.

     Лина

     - ...Курлович - два, Симакина - пара, Бойко - три с минусом, Зацепина - два, Снегов - двойка, Орловская - четыре. Кто-нибудь объяснит мне, почему картина так безрадостна? Ну, же! Веселей! Или мы это не проходили целый месяц, или большинство из вас ходят на лекции просто так, от нечего делать? Ребята, третий курс. Практика на носу. Будете работать на 'Вестник полей' - я вам это обеспечу! Писать про центнеры с гектаров и удои - и не нужен вам никакой английский! - дочь неудавшейся актрисы замолчала, выдерживая продолжительную паузу, пока понурившая головы аудитория даже не пыталась оправдаться.

     - Вижу для вас один выход - за два оставшихся до пятницы дня вызубрить все наизусть и пересдать. В виду вашей и моей загруженности время будем подбирать индивидуально. Кто доволен своей оценкой, может больше не рисковать. Остальные - после пары подойдете ко мне в преподавательскую. На этом пока закончим неприятный разговор, тема нашей сегодняшней лекции 'Crisis management'...

     Вселив надежду в юные сердца, я постаралась направить их мысли в нужное мне русло - учиться, учиться, учиться... Сегодня было нетрудно их расшевелить - тема была интересной и сложной, как раз такой, какую обожали обсуждать мои подопечные. Разделив группу на несколько команд, я предоставила им возможность проанализировать и решить несколько задач по управлению кризисами. Вслушиваясь в установившийся мерный гул над кучкующимися студентами, я расхаживала между столами, наслаждаясь последними учительскими буднями в университете.

     Роман

     Двойка. Как пощечина... или плевок в лицо... Чувствую, как губы мои кривятся в злую усмешку. И это мне такая благодарность... за все. За поход к декану. За мое самопожертвование. Thank you very much!

     К декану я шел с раннего утра, как партизан на казнь. Сумка с учебниками была поначалу оставлена в коридоре, чтоб войти налегке, но потом подобрана и взята с собой: надо же чем-то занять неуклюжие руки.

     - Василь Семеныч, можно? - я вхожу в кабинет декана, робко постукивая по приоткрытой двери.

     Вся моя показная бесшабашность пропадает в таких кабинетах. Страшно мне делается при виде этих кожаных кресел, портрета президента на стене и декана, сидящего во главе длиннющего стола. Хоть и сидели мы не раз с Василь Семенычем на конференциях бок о бок и спорили горячо о социальных и экономических проблемах. И не раз я его переспоривал. Переспаривал?

     - Роман... Снегов? Чем обязан? - улыбается он в усы, узнавая меня.

     Я стискиваю зубы. Упираюсь рукой в стол, но не решаюсь сесть и продолжаю в несколько развязной позе:

     - Что ж вы, Василий Семенович, утечку мозгов поощряете?

     Фразу эту я обдумал давно. Вот только продолжения не придумал.

     - Это вы о чем, Роман? - недоумевает декан, откладывая ручку.

     - Элина Львовна, - поясняю я. - Преподавательница английского.

     - А-а, вы про это уже знаете..., - тянет декан, потирая лысеющую макушку.

     - Знаю. Знаю и то, почему она уходит, - говорю я, глядя на него в упор.

     - Да..., - соглашается В.С. - Жаль. Хорошая преподавательница. И так быстро ее потерять...

     - Но это же не ее вина! - горячо убеждаю я.

     - Да? - удивляется В.С. - А чья же?

     - Моя! - отрезаю я, упираясь взглядом в свои кроссовки.

     - Хм, - хмурится декан. - А вы-то как в этом всем замешаны?

     Прикидывается, что не знает, чертов сын. Хочет все от меня услышать.

     - Я сам... к ней пришел, - отвечаю я, прищуриваясь и глядя в окно. Пить так пить, сказал цыпленок, когда пришли его топить. - Я ее... соблазнил.

     - Как? Вы сказали? - декан, похоже, не расслышал, что я сказал, потому как уронил ручку под стол и снял очки, чтоб их как следует протереть.

     - Я напоил ее коньяком, - размеренно объясняю я, - и... Так все и произошло.

     - Так... ш-ш... что же произошло?

     Да он что, притворяется, что ли?

     - Василий Семеныч. Я не знаю, что вам рассказали. Но я вам говорю чистую правду: это все моя вина. Можете меня отчислить, если хотите, хотя опять же - за что? Мне девятнадцать лет! Я совершеннолетний!

     - Хм-м-м... Девятнадцать? - декан трет лоб, будто пытается шарики внутри синхронизировать с роликами. - Слушайте, Роман, у меня сейчас мало времени. Дайте-ка мне все это обдумать...

     Я начинаю понимать, что проигрываю, и делаю последнюю отчаянную попытку принести себя в жертву:

     - Не увольняйте ее, Василий Семеныч, пожалуйста. Она - замечательная! Это я - ненормальный...

     - Снегов, идите! - почти выкрикивает декан, и я, одним разворотом закинув сумку за спину, ретируюсь в сумрачный коридор. Вытираю со лба холодный пот.

     Два часа спустя - я на английском. И вот, пожалте - двойка. За все мои труды. Хочется плакать.

     Лина

     - Василий Семеныч, вызывали?

     - Элина Львовна? Заходите.

     Декан некоторое время молчит, перекладывая перед собой бумаги. Я улыбаюсь и прохожу поближе, стараясь не обращать внимание на поджатые губы и недовольный вид. Садиться он не предлагает. Сгибает и разгибает в пальцах здоровущую скрепку.

     - Поступила информация, - начинает он, - которая меня весьма и весьма обеспокоила.

     Зная, что такой тон ничего хорошего не сулит, молча подбираюсь, готовая к любой гадости. Руки непроизвольно прижимают методичку к груди.

     - Снегов... Знаете, о ком я?

     ЕГО имя застигает меня врасплох.

     - Да, это мой студент. Группа 303. А что с ним? Что-нибудь случилось? - в голове взвивается калейдоскоп из обрывков передачи 'Чрезвычайное происшествие'. Виски начинает покалывать от страха.

     - Да нет, с ним, как я понимаю, все в порядке... А как вы думаете, почему я вас о Снегове спрашиваю? - Уже легче! Визг тормозов утихает, раненые встают с носилок, пожар локализован храбрыми МЧС-никами...

     - Ума не приложу, Василий Семенович. Я же не гадалка, - с недавних пор на некоторые фамилии студентов у меня возникает настоящая нервная почесуха, в частности, начинающиеся на букву 'С'.

     - Внезапная амнезия, значицца? - он кривит под усами рот и начинает барабанить пальцами по столу. - До меня тут дошли сведения, что вы с ним весьма близко знакомы... - 'ха! дошли? сами взяли и дошли? может, птичка в клювике принесла?'

     - Василий Семенович, я в преподавательской каждый день такое выслушиваю, в том числе и про себя, что ничему не удивлюсь, - по виду я - само очарование и супер-вежливость. - Признаюсь, некоторые слухи весьма и весьма оскорбительные. Не понимаю я тех, кто этим занимается, ладно, бабушки на лавочках, но интеллигентные люди - преподаватели! Все - от зависти..., - делаю шаг вперед и опираюсь на стол рукой, при этом глубоко и трепетно вздыхаю, на что грудь моя реагирует вполне волнообразно. - Поймите..., - снижаю голос на пол-октавы, следя из-под трепещущих ресниц за потеющей лысиной и загоревшимися поросячьими глазками. - Женщине... симпатичной женщине..., - поправляюсь, капризно оттопыривая нижнюю губу. - Порой ужасно приходится среди злостных сплетников. Плетутся интриги, порочится имя... Способов много... Не мне вам, человеку большого жизненного опыта и широкого кругозора, рассказывать о них.

     - Ну-у..., - это конечно бывает..., - тянет В.С., очевидно сбитый с толку. - Некоторые слухи доходят до смешного!... Вы не представляете, что я сегодня узнал...

      - Про кого? Меня? - я-таки излучаю порочное любопытство, потихоньку отодвигая стул и присаживаясь на краешек. - Вы не волнуйтесь, я никому не передам наш разговор, - заговорщицки подмигиваю декану.

      - Хм..., - откашливается В.С. - Лина, я даже не знаю, как сказать...

     - А хотите, я сама догадаюсь? - я намеренно перехожу на серьезный тон. - Что там у нас из новенького? - делаю вид, что перебираю в мыслях информацию. - Если я и Снегов... Конечно! Как я сразу не додумалась! Василий Семеныч! Как вы могли! ТАКОЕ! Подумать обо МНЕ?! - сейчас посмотрим, как ТЫ, дядя, будешь оправдываться. - Какое свинство вопиющее! - больно щипаю себя под столом за бедро. Слезы должны получиться чистыми и натуральными, как у крокодила!

      - Ну что вы, Линочка, пожалуйста, прекратите! - В.С. окончательно теряется под моим напором. - Вы же понимаете, что у меня должность такая - задавать вопросы! И, в придачу, эта ситуация с международной практикой... Что же мне еще было думать?

     - Вы правильно сделали, что вызвали меня к себе, - моя постно-ханжеская физиономия отражает одновременно уязвленное достоинство и желание разрешить конфликт любыми способами. - Правду надо узнавать исключительно из первоисточников. Вы действительно хотите знать, что на самом деле произошло? - трагически-бархатным контральто вопрошаю я, и впериваюсь немигающим взглядом в его переносицу. 'Клиент', теребя галстук, заметно нервничает, и, наконец, после недолгого колебания сдается. 1:0.

     - Ладно, ладно, - машет своими потными ладонями перед собой, как будто отряхивается. - Так и быть, замнем эту тему. Но и вы должны мне пообещать..., - тут он запинается, не зная, какое, в принципе, обещание из меня выдрать. - ... вы когда в свою Англию уезжаете?

     - Через полтора месяца... В конце ноября... Визы и все такое...

     - Так вот, до своего отъезда... никакого неуставного общения со Снеговым! - трясу головой в знак согласия. 'А пересдача зачета? это - по уставу? а на дому?'. - Я его вызову завтра и...сделаю внушение! - В.С. сердито шевелит усами, как старый, усталый тараканище. - Пусть не выдумывает мне тут всякие фантазии! Подойдет такой расклад?

     - Так... это... он вам все рассказал? - впервые за время этого постановочного диалога я впадаю в легкую панику. - Вот так запросто пришел к вам в кабинет..., - обвожу рукой стены и потолок. - И рассказал, что... я... мы..., - дальше я не смогла продолжить, прихлопнув губы ладонью.

     - Только это между нами, - декан совсем не обращает внимание на мое побелевшее лицо, сосредоточившись на декольте, в котором он уже десять минут как поселился глазами. - Заявился ко мне сегодня утром..., - он подвигает свой стул впритык к моему, обдавая меня непереносимым гастритным дыханием. - ...с такой историей, дескать, он вас напоил и... ну, понимаете, что... - 'да, держу я себя в руках, держу!!! Ну-у-у, Ссс-снегов! Только попадись мне сейчас! Предатель мелкий!'

     - Не может быть, - хватаюсь за сердце и максимально отклоняюсь от пристроившегося под боком шефа, который мнется, как озабоченный юнец и ерзает тощим задом по обивке, мечтая о десерте. 'Боже, отнял силы, отними и мысли!'

     - Я и сам поверить не мог! - взмахивает ручонками В.С., при этом хищно потягивая носом аромат духов, презентованных маман на мое 24-летие. - И главное - ну, зачем ему это нужно? У вас с ним никаких пертурбаций не было? - 'ага, перверсиями не страдаете? не, я ими наслаждаюсь!'

     - Пертурбаций..., - стараюсь членораздельно выговорить слово. - Точно не было. - 'был отчаянно нежный, безумно сказочный, необыкновенно волшебный вечер...коньяк...и секс...'.

     - Вот и славно! А то уж я начал представля..., - 'он, что? хихикнул? нет, правда? или мне уже чудится с перепугу?' - ...задумываться... не вмешаться ли общественности. Как же! Преподаватель английского... , - 'давай, старый козел, произнеси до конца - трахается со студентом!'. Я, не сдержавшись, фыркаю, что выходит весьма натурально-двусмысленно. А мой визави успокаивающе похлопывает меня по плечу. - Но, все, оказывается, не так запущено!

     - Спасибо вам, Василий Семенович! Огромное человеческое спасибо! - я вскакиваю и трясу его руку. 'И тебе, Роман, такое же большущее спасибо! Подлая твоя душа!' - Надеюсь, с меня сняты все подозрения?! Я бы не смогла жить, зная, что на мне висит такое отвратительное клеймо! - 'Алая буква, мать ее разэтак!' - Вы - замечательный человек! Человечище! Я так рада, что работаю под вашим началом! - 'А еще больше - что в обозримом будущем больше никогда не увижу твою мерзкую рожу!'. - и, сгребши со стола методичку, пулей вылетаю в гулкую тишину опустевшего университета.

     Роман

     Вторник. Семнадцать двадцать пять. Троллейбусная остановка. На душе отвратно. Мама глядит на меня с улыбкой. Торжествуя. На дровнях обновляя путь. По моей душе. Как всегда, победила.

     - А в субботу, если хочешь, по торговым центрам поедем, - предлагает мама. - Купим тебе чего-нибудь из одежды.

     Ага, купим мне погремушку, чтоб не плакал.

     Я отворачиваюсь и гляжу на цепочки проезжающих мимо машин, по уши забрызганных осенней городской грязью. Прикатил бы кто-нибудь из друзей сейчас на байке. Клянусь, усвистал бы со скоростью звука. Только б спастись от этой неминуемой... неотвратимой... встречи.

     Троллейбус подходит, громыхая суставами, и мы загружаемся: мама - бодро и деловито ища место, я - покорно следуя за ней, зная, что никуда мне не деться... с подводной лодки.

     Темнеет в октябре рано. Я гляжу в окно, на погружающийся в сумерки город, и думаю. Думаю.

     Мама, по рассказам бабули, меня никогда не хотела. Когда ей меня принесли после родов, ма отвернулась со словами: "Какой он страшненький!" Ну, естественно, я в те времена особой красотой не блистал. Но все равно обидно. Хотя какая разница. Любовь в маме проснулась довольно быстро. Прилипчивая и невыносимо самоотверженная. Может, поняла, что с отцом моим особой романтики ей не светит... Кого же ей еще любить, кроме меня?

     А до замужества она была влюблена в другого. Красавчик, в шляпе, не чета деревенскому парню - папе Коле. Звали того, другого, - Колька Московский. То ли из Москвы был, то ли и вправду такая фамилия. Не знаю, что у них там за размолвка произошла, но Колька уехал себе обратно в Москву со словами: не жди, я не из тех, кто женится... А мама отправилась на свидание в общагу к деревенскому парню Коле Снегову. И черт бы меня побрал, если б я знал, на кого из этих двух Коль я похож! Того, второго, я встречал всего раз в жизни. Мне было четыре, и мы с мамой гуляли по парку. Он подошел и предложил маме с ним уехать. Дескать, он ее даже с ребенком возьмет. А мама гордо ответила, что у ее сына уже есть отец. И мы пошли кататься на качелях. Того Московского Колю я совсем не разглядел, и не помню, была на нем шляпа или нет. 

     - У тебя еще все впереди, - говорит мама снизу, с сидения, счищая невидимые пятнышки грязи с подола моей синей куртки.

     Я качаю головой и сглатываю комок в горле. Подбодрила, называется. Отлично я знаю, что у меня впереди. Сегодня - аборт у моей девушки. В пятницу - пересдавать английский. На дому у этой предательницы. Еще - разбирательства с деканом. До чего дойдет - не знаю. 'Бог! Если ты меня видишь - сделай что-нибудь!'

     - А ты знаешь, как сильно я тебя люблю? - мама сжимает мою ладонь в своей руке. - Хочешь сесть на ручки?

     Я не выдерживаю и усмехаюсь в ответ. Она улыбается.

     На обратном пути я сижу, а она стоит надо мной и мерно гладит меня по затылку. Моя голова трясется на колдобинах, и я не в силах ее удерживать... Я наклоняюсь вперед и упираюсь лицом в свои открытые ладони.

     - Все будет хорошо, - шепчет мама. - Лена о ней позаботится. У нее еще обязательно будут свои дети.

     Лина

     Найдя накануне себе достойную замену на утренние пары, я отрядилась в Британское посольство подавать документы на визу. Голова была забита массой необходимой информации, в руках кипа нужных документов. Я ощущала себя ходячим архивом. Архивом, у которого только что электронным сканером сняли отпечатки пальцев.

     Ожидая вызова, репетировала 'английскую' улыбку, прогоняла про себя тему 'Great Britain', мое любимое у Вильяма Ш. 'All the world's a stage, and all the men and women merely players...', запнувшись, как обычно, на 'his shrunk shank'...

     Готова ли я к переменам? О, да! Если раньше и сомневалась 'ехать - не ехать', то после недавних событий, перевернувших мое представление о порядочности некоторых несформировавшихся личностей, я всей душой рвалась поскорее добраться до берегов Туманного Альбиона.

     На работу возвращаться не хотелось. Хотелось долго гулять по любимым с детства улицам, бесцельно забредая в магазины, парки, кафешки, с наслаждением вдыхать горьковатый осенний воздух, насильно радуясь хмурому небу и контрастно-ярким золотистым листьям...

     В мыслях вертелось печальное 'запоминай хорошенько... когда еще...'. И не спасало даже любимое мороженое 'с пингвином'...

     Хорошо, что оставшиеся занятия были в другой группе. Не смогла бы сейчас выдержать его присутствие. И ведь злость от вчерашнего куда-то испарилась, оставив лишь отвратительно-липкий осадок... как...как жвачка, прилипшая к подошве...

     Роман

     В октябре темнеет рано. Я еле узнал ее, сидящую спиной к дверям универа на грязной, затоптанной лестнице. Замедлил шаги и остановился на пару ступенек ниже, так что ее макушка оказалась на уровне моих глаз. В руках она теребила телефон.

     Глаза побитого щенка.

     - Поговорим..., - начинает она и не может закончить.

     Я киваю, лишь крепче впиваясь пальцами в ремень сумки.

     - Почему ты такой?! - выкрикивает она, привлекая внимание прохожих. И чуть тише, но гораздо горше: - Объясни! На кой черт тебе все это было надо?!

     "Только не нужно устраивать сцены. Как мне все это надоело..."

     - Просто так, - пожимаю плечами я.

     - Так? Что так? - горячится она, размахивая несчастным телефоном, как гранатой.

     Как бы ей все это понятно объяснить?

     - Да ладно, - вяло машу я рукой. - Слишком поздно нам об этом разговаривать...

     Группка студентов вываливается из дверей и с гиканьем бросается к остановке, чтоб успеть на подкативший автобус. Мне б столько энергии. Я-то не добегу.

     Нет, таки не успели. От полудесятка отставших студентов отделяется один и возвращается к дверям универа... идет и смотрит прямо на нас... А-а, да это тип, облитый кофе, тот самый знаток современного фольклора. Глаза, кажется, в порядке. На роже - самодовольная ухмылка.

     - И как оно? - развязно обращается он к Танюше, останавливаясь в нескольких шагах.

     - Чего? - неприветливо отзывается та.

     - Каково оно - спать с дебилом?

     - Что ты, сука, такое несешь?! - Танюша разъяренно взвивается.

     Видно, пролетарий в ней проснулся.

     - Ты че, подруга, не знала, что он за преподшами бегает? - небрежный кивок в мою сторону. - Спроси нашу англичанку, Ли-и-ночку! - и ловко увернувшись от занесенного кулака с зажатым телефоном, с диким ржанием отбегает прочь, к остановке, под защиту своих гогочущих дружков.

     Танюша взглядывает на меня и отворачивается.

     - Элина Львовна, значит? - глухо спрашивает она.

     Мне уже все равно, и я киваю:

     - Угу...

     Моя одноразовая любовь подбирает уроненный телефон, вертит его в руках. Потом разворачивается и торопливо шагает ко входу в метро.

     Я не спеша отправляюсь за ней следом. Мне, понимаете ли, тоже домой на метро. Танюшина бежевая курточка довольно быстро исчезает в толпе людей, спешащих по домам в пятнистом электрическом полумраке. В октябре темнеет рано.

     ***

     Сон.

     "Лина почему-то сидит нагишом на подоконнике с бутылкой коньяка. Врывается сердитый декан, трясет кулаком, требует объяснений. Она что-то отвечает, но не по-русски, а по-английски, и он брызжет слюной и грозит исключением. Внезапно меняет гнев на милость, подходит близко-близко и начинает шептать ей на ухо... так противно... "Девочка моя, ты уже совсем взрослая, пора уже знать, как такие дела делаются... У нас триста человек в английских группах, и всем за границу хочется..." И пальцами начинает гладить ее по бедрам и животу... влажными такими пальцами... А я она ему с досадой: "Имейте совесть, Семеныч... Мне всего девятнадцать, а вам сколько?" А он ей: "Какая разница? Ты в Америку хочешь или нет?"

     И так и лезет лапами между ног... Лина толкает локтем окно, створки распахиваются, и она встает на карнизе. Декан что-то кричит и тянет ее вниз за пятки. Она шагает вперед. Падает долго-долго... Прямо через дыру в земле на другой континент...

     Просыпаюсь со сдавленным криком. За окном уже совсем светло. И я пережил еще одну ночь.

     - Что такое, сына? - мама, совсем как в детстве, садится на кровать, гладит меня по голове.

     - Кошмар приснился, - я облизываю пересохшие губы.

     - Про что? - интересуется ма, словно я только что вернулся из кино.

     - Про Америку...

     - Че ты там, в Америке, потерял? - не дожидаясь ответа, она открывает шкаф и начинает что-то там раскапывать. - Тебе во сколько сегодня на занятия?

     - К десяти.

     - Ну, так не вставай! Еще только пол-седьмого! А хочешь, отец тебе гренки на завтрак сделает?

     Как это мило! Мама подлизывается! В другое время я с радостью воспользовался бы этим, попривередничал бы, но сегодня утром что-то не хочется.

     - Да ладно, мне бы только чаю попить.

     - Кушать, кушать надо, кушать! - заклинает мама, выглядывая из шкафа. - Слушай, я думаю твой выпускной костюм Ленкиному сыну отдать. Ничего?

     - Отдавай, - вяло соглашаюсь я, пытаясь выползти из постели.

     - Как твоя пересдача? Готов?

     Меня уже даже и не злит мамина обычная агрессивная манера разговора.

     - Всегда готов.

     - Отцу про Таню не говори, - предупреждает мама. - А то он меня вообще разорвет!

     - Ну, и чего я ему буду про такие вещи рассказывать..., - бурчу я, влезая в тапки, и направляюсь к двери в зал.

     Отец и ма с понедельника не разговаривают.

     "Ромка, передай своему отцу, что если он не проплатит завтра за воду, то я его убью собственными руками!"

     "Отец, ты слышал? Убьет!"

     "Ничего не убьет! А за воду я платить буду не завтра, а в конце месяца, вместе со светом и газом! Так и передай матери!"

     "Ага, а потом забудешь к чертовой матери, и мне придется бежать сломя голову, как в прошлый раз... ", - это уже мама обходится без переводчика.

     "Ничего не забуду!" - отрубает отец и демонстративно закрывается газетой.

     Сегодня утром мне хочется побыстрее убраться из зоны военных действий. Только куда идти? В университетскую библиотеку - еще, пожалуй, нарвусь на эту суку-декана... Посидеть в кафетерии - тоже неизвестно, на кого нарвешься. Я, конечно, не безрукий, и если будут лезть на рожон, по морде дать всегда успею, вот только драться нет никакого желания!

     Есть лишь один человек, которого мне хочется увидеть, но вот что ей сказать? Как это она говорила: "Я знаю ответы на все вопросы..."? А у меня их столько, этих вопросов...

     Вот приду к ней в субботу на пересдачу, спрошу, как бы она поступила... Насчет Америки... Хотя, вообще-то, чего мне уже осталось терять?

     Лина

     Пятница - сумасшедший день! Вернее, сумасшедшая я. Сама придумала себе пытку и усиленно претворила ее в жизнь. С утра до вечера принимала зачет. В перерывах между парами, после занятий, дома, до победы, до заплетающегося языка и сведенных судорогой челюстей. Всем - отличные оценки. Кроме одной...

     Жду его в субботу вечером, казня себя в стотысячный раз, что не настояла на пятнице. Но, заглянув в его измученное лицо, махнула про себя рукой - пусть приходит, когда сможет.

     А потом даже заставила себя порадоваться - можно выспаться, как след, прибрать в квартире... Можно отрепетировать встречу: встать с мокрой тряпкой в руке перед зеркалом, выставив вперед голую ногу из-под старенького махрового халатика... Обличительная речь сопровождается обвинениями в предательстве, двуличности и пригревании на груди подлого змееныша! В конце - снисходительно-пренебрежительное: 'Давайте вашу зачетку!'.

     А после его ухода!... а после его ухода... Я как наяву ощутила ужасную пустоту, представив, как за ним захлопывается дверь, как он исчезает, растворяется в промозглой осенней тьме, а я остаюсь, так по-настоящему и не высказав, что в действительности лежит у меня на душе...

     С досадой хлопаю ладонью по своему холодному отражению: 'Изыди!'.

     Нет больше боли, запомни, нет больше чувства горечи, нет больше полынной зелени задумчивых глаз, доводящих ночью до стона-вскрика, до страха заснуть и проснуться одной, до вечного 'Почему же так..., Господи!?'...

     Роман

     "Над седой равниной моря гордо... я себе шагаю... Глупый пингвин робко прячет, умный - гордо достает... "

     Погодка-то у нас препаршивейшая. Чего это я так взбодрился? Топаю на остановку чуть ли не вприпрыжку, декламируя самому себе шепотом, что помню из школьного "Буревестника"...

     "И гагары тоже плачут, им, гагарам, не доступно..." Эх, успеть бы на автобус! Подождите же, водитель! Забегаю! Уфф, успел... "...наслажденье битвой жизни! Гром ударов их пугает..."

     И как гордый буревестник я сажусь во тьме салона и зачем-то открываю мой по инглишу учебник... Я-то все прекрасно знаю, и пускай меня проверят, на любой вопрос отвечу...

     Тьфу ты, что ж этот хорей ко мне привязался! Ямбом лучше думать, ямбом...

     "Однажды в студеную зимнюю пору..." Знали бы вы, какая у нас тут стоит в конце октября холодрыга! Я с утра подстригся, так теперь даже черепушка мерзнет! Хорошо, капюшон имеется... Мама, когда я из парикмахерской заявился, закричала: "Ты что так коротко! Говорила тебе - пусть еще немного отрастатут, тогда и ..." А потом задумчиво: "Может, нам тебе на зиму ушанку купить?" Прячу руки под мышки для сугрева: как обычно, забыл дома перчатки... Ладно, признаюсь, не забыл. Постеснялся надеть. Дырка у меня на левом большом пальце, дырка. А у мамы со всеми ее заботами (надо же и отца попилить, и меня пожалеть, и Линку покормить - а иногда и в другой последовательности: Линку попилить, отца покормить, меня - опять пожалеть...) - куда уж тут найти время Ромкины перчатки зашивать...

     А сам я не могу, не просите. У меня, по словам мамы, руки не оттуда растут. Хм... Посмотрим-ка. Руки как руки. Ногти коротко остриженные. Пальцы покраснели от холода, ну, и ничего, пусть привыкают. Дырка у меня в перчатке, понятно? На левом запястье - смарт-часы, мой подарок на восемнадцатилетие... Всей семьей пошли выбирать, ну я и выбрал, что понравилось. Отец крякал и качал головой, а мама ему - ну, хочется ребенку, ну, и что? И "ребенок" получил на себе лапу роскошных серебристый циферблат на черном кожаном браслете. Не Apple, конечно, и не подержанная иномарка, на которую ребенок усиленно намекал... Вот в Америке дети с шаснадцати лет на иномарках ездиют! Ну, так то - в Америке, - тянула мама, а па вывел меня во двор, к собственному авто, сунул мне в руки разводной ключ и велел открутить гайки с колеса... Попробовать открутить... Не знаю, что за терминатор ему там закручивал гайки, но сколько ни пыхтел я, сколько ни напрягал свою мускулатуру, ни одна из этих сволочей не сдвинулась ни на миллиметр. Отец удовлетворенно заявил: "Ну, и что ты будешь делать, если у тебя колесо спустит? Нет, рано пока еще тебе машину покупать..."

     Ну, так - какие проблемы? Мы себе сами машинку сообразим! Вот поеду за окиян опять и заработаю себе на "бэху". И неважно, сколько там кандидатов из английских групп... Поеду Я, потому как... мне уже совершенно нечего терять! Па-рам-пам-пам-пам-пам!

     Сижу в своей воображаемой машине у окошка - врубил радива, печку - и напеваю что-то тихонько... "Следща остановка - проспект Трымбымбовского..." Э, да мне ж сходить на следующей...

     - Млдой чек, вы сходите? - это не мне ли? Нет, не мне. А то я уже был готов "сходят с ума", - резать бабуле правду-матку в глаза... Ох, господи, не вспоминать про Танюшину операцию...

     Выпрыгиваю из автобуса под ледяной брюзгливый дождик. Да, что это со мной такое? Откуда такое возбуждение нездоровое появилось? То ямб, то хорей, то беседы с самой собой...

     Наверно, оттого, что всем проблемам рано или поздно приходит конец, и все решается... И у меня все практически решилось... Только с английским рассчитаться осталось. Где ж этот дом сто двадцать пять? Стою, окруженная потемневшими от дождя девятиэтажками. С которой начнем? Взглядываю на свой "неэппл" - ого, опаздываю! Да ничего, без меня не начнут.

     Только бы унять начинающуюся дрожь в руках... это не волнение, это просто холодно так... Главное - себя контр...тррори... лировать... ну что за слово, прямо зубы застучали!

     Не показывать волнения. Отлично. Себя проконтролировали и волнение не показали. Так держать! Вперед и вверх, на пятый этаж... надеюсь лифт работает...

     Лина

     Весь долгий субботний день оставляю телефонные звонки без ответа, лишь отмечаю в уголке памяти: звонила Галя, раз шесть трезвонила маман, какой-то неопределившийся номер, еще один, коллега с работы...

     Обхожу стороной часы, прячусь от щелкающих стрелок настенных ходиков, отвожу взгляд от светящегося электронного циферблата будильника в спальне, дергаюсь от ежечасных позывных по радио... Ожидаю, маюсь, жду, умираю, жду...

     'Как медленно, ужасно медленно

     По циферблату стрелки движутся.

     Они в плену седого времени,

     Им тяжело под гнетом дышится.

     Наматывая круг невидимый,

     Переговаривались шепотом

     О том, как время ненавидит их.

     И дальше крест несут безропотно...'

     Последние полчаса не отхожу от входной двери. Стою, привалившись спиной, с закрытыми глазами, и прислушиваюсь к звукам проезжающего лифта. Едет, остановился, этаж выше, снова вызвали, стоп, мимо...

     Звонок взорвался разухабистой протяжной трелью. Отшатываюсь, с едва не выпрыгнувшим из-под ребер сердцем. Раз, два, три, четыре... Открываю.

     - Лин! Полстакана муки не одолжишь, - соседка затеялась что-то выпекать, а продуктами запастись не удосужилась. Пока лечу на кухню, она уже в квартире, пробралась в кухню и начинает загружать мою согнутую в три погибели спину - я пытаюсь вытащить пакет из глубины шкафчика, не обсыпав все кругом белой пылью - своими жалостями. - А мой алкоголик снова на рогах притянулся! А я ему!...  А он мне!... А младший Федька еще под руку расчирикался!... А Юлька, корова неповоротливая, опять молоко разлила... Ну, еще полстакана и хватит. Я в понедельник отдам. Ты ж знаешь, денег нет..., - после моих уверений, что мне ничего возвращать не нужно, нехотя уходит из моей тихой квартиры в свой круглогодичный зоопарк.

     Приход соседки раздосадовал и отвлек меня, поэтому я не сразу обратила внимание на вкрадчивое позвякивание звонка и такое же скромное подергивание ручки.

     'Ну, что опять!' Подлетела, с четким намерением отшить попрошайку:

     - Яиц у меня точно нет!..., - твоя сосредоточенная физиономия, нарисовавшаяся в освещенном квадрате коридора, выражает предельное недоумение. Я вспыхиваю от твоего хмыканья, когда твои глаза откровенно обшаривают мою нижнюю часть.

     - А-а, это вы, Снегов, проходите же скорее! Вы опоздали, - чтобы скрыть свое краснощекое смущение только что не тяну тебя за рукав внутрь. - Раздевайтесь, давайте вашу куртку, повешу в шкаф. Тапки сами возьмите. Берите, кому говорят, у меня еще прохладно, только вчера затопили. Батареи еле теплые. Проходите в комнату, - может мне самой в этом шкафу повеситься? Завернуться в согретую тобой куртку, вжаться носом и губами в подкладку, потеряться окончательно в твоем головокружительном запахе и недавнем присутствии... Аккуратно расправляю одежду на плечиках и оборачиваюсь в поисках тебя.

     'Черт, побери! Я забыла выключить в спальне свет, и теперь этот мотылек замер в растерянности перед моей огромной двуспальной кроватью. Матерь Божья, я ж непреднамеренно! Надо быстрее выволакивать его оттуда. Как неудобно-то получилось!'.

     Кровать королевских размеров досталась в наследство от бабки, любительницы комфортно покемарить. Сработанное на совесть, из натурального дерева, ложе внушало благоговейное уважение гостям и оставляло крайне мало пространства для маневров вокруг, максимально заполнив собой все пространство комнаты.

     Вначале освоения этого лежбища мои коленки зачастую были украшены внушительными синячищами от попыток вскарабкаться на него. В конце-концов, когда уже закончились все нелицеприятные эпитеты, коими я регулярно награждала чудо-мебель в темноте, я таки выработала в себе спинно-мозговой рефлекс и могла с порога спальни приземлиться аккурат посередине, выбрав наилучший способ достичь ее без повреждений - прыжком с разбегу.

     Осторожно хватаю его за плечи. Дергается, как от удара током!

     - Спокойно, вы заблудились. Ошиблись... хм... номером... Нам в другую комнату, - поднявшись на цыпочки, шепчу на ухо. В глаза лезут какие-то разрозненные детали - натопорщившаяся светлая прядка, родинка на шее... Кажется, мне пора отступать, но руки как будто живут своей, отдельной жизнью, не выпуская живое тепло из пальцев.

     Так и вывожу его, опешившего, развернув на сто восемьдесят градусов, и держа перед собой.

     - Начнем, пожалуй, с зачета. Присаживайтесь, где вам удобно.

     Роман

     Ее ладони на моих плечах. Как удар под ложечку, только совсем не больно... Но колени слабеют настолько, что едва не отправляюсь в полет... прямиком на кровать. Вот был бы номер. К счастью, она меня удерживает, разворачивает и проводит в зал, где я, стесняясь осматриваться, концентрирую свой взгляд на бежевом диване у стены. Аккуратно усаживаюсь с края. На тумбочке горит торшер... На кофейном столике - методички и книги. Ох, почему же голова стала такая пустая! Завалю зачет, как пить дать!

     - Хотите чаю? - предлагает она. - Или кофе?

     - Чаю...- выдыхаю я. - Или кофе...

     - Так чего же? - в уголке губ, на которые я так старательно пытаюсь не смотреть, появляется усмешка.

     - Я буду пить то же самое, что и вы! - выдаю я, и чуть не хватаюсь за голову: что я несу?!

     - Значит, кофе, - проясняет она ситуацию и выходит на кухню, а я щипаю себя за все, до чего могу дотянуться: дурак, дурак, прекрати так волноваться, ну что это на тебя нашло! Прогнать из мыслей воспоминание о ее губах со вкусом коньяка... Она же думает, что я на нее донес этой суке-декану... Потому и влепила мне двойку... Даже не стоит пытаться объясниться. Все слишком безнадежно... и она никогда не поймет, что я пытался ее защитить...

     Лина

     И чего он так сжался весь! Не съем же я его, в самом деле! Ну, полчаса, сорок минут помучаю и отпущу. Не могу я больше тянуть с этой пыткой. Так что он там сказал будет употреблять? Чай? Кофе? То же самое, что и я...

     - Значит, кофе. Коньяк вы еще не научились правильно употреблять! - вот и славненько - предоставим ему время освоиться. А пока для разминки: - Роман, я надеюсь, вы там задания не подсматриваете? Бесполезно! - нарочито громко кричу из кухни. Явно же сидит себе скромненько в уголочке и даже руки под себя подсунул от соблазна подальше. И за что я его так достаю? Заявился к декану, пусть, но я ж выкрутилась. На занятиях ведет себя тихо, даже можно сказать пришибленно, не то что в начале семестра, когда каждый урок - как поход к зубодеру. Остается - банальное... и трудно признаваемое... моя ревность и обида... быть отвергнутой... И кем?! Малолеткой неопытным?! Клинический случай психиатрии...

     Роман

     'И гагары тоже плачут: 'Не хотим мы больше кофе: выпили две чашки дома... Что же делать тут - не знаем...' Уфф, ну и ночка мне предстоит - не засну ведь ни на минуту! Ладно, нам, гагарам, не привыкать!

     - И не вздумайте подглядывать! - под перезвон чашек на кухне.

     Эти перезвякивания-перекрикивания до ужаса напоминают мне мое чайно-отчаянное свидание с Танюшей, и я неожиданно приободряюсь. 'И не таких зажимали!' Справлюсь и в этот раз. Как говорится, вени, веди, вици. Пришел, сдал, ушел.

     Я нетерпеливо выпрыгиваю с дивана и пытаюсь осмотреться. Ноги тонут в пышном ворсе светло-бежевого ковра, и, зацепившись за что-то, я чуть не шлепаюсь мордой в этот ворс. Ишь, какие коврики у себя завели коварные! Прокрадываюсь к книжному шкафу. Ну-ка, что там у нас имеется? Хм, неплохие оригиналы читаем: "The Great Gatsby", "To Kill a Mockingbird", "The Phantom of the Opera"...Если, конечно, не для красоты выставлены... Та-ак, а это у нас что? Собрание сочинений Стивена Кинга? Значит, ужастики любим? Может, выключить свет и завыть по-волчьи? Интересно, чтоб она со мной сделала?

     Лина

     Войдя на цыпочках в комнату, застаю его врасплох - не успел шмыгнуть на место, 'залюбовавшись', поди, на мою любимую фотографию. В силу своего природного максисебялюбия, не держу снимков родственников и других домашних питомцев на полках - только свои и только те, которые имеют особое значение для меня...

     На этом фото - я сижу на корточках и чухаю за ушком огромную тигрицу-альбиноса - гордость ***ского зоопарка. Большая кошка млеет от моих манипуляций, а я блаженствую в ответ. Только что не мурчим обе от удовольствия. Правда, на следующий день она умудрилась отгрызть голову пьяному туристу, решившему сунуться без спроса в ее владения. Вот что значит расстроилась кисонька, что не увидит меня больше ...

     - Удачный ракурс, - я переставляю чашки с подноса на стол. - У нас мало времени - через час мне нужно будет уйти. Вы не против, если мы начнем?

      - Куда ж это вы на ночь глядя собираетесь? - бурчит он исподлобья.

     - Если так интересно, на свидание! Уж, не ревнуете ли вы... - ага, получилось совсем как у мамочки - бровь выгнулась ироничной дугой...

      - Хм... Уж не с женихом ли? Или нашли себе другого?

     - Не ваше дело! Моя личная жизнь... никого не касается. - повышаю голос. Похоже, меня этот разговор начинает заводить за опасную черту - я разозлилась не на шутку! Он берет в руки чашку и не спеша отпивает глоток.

     - А кофе я люблю без сахара... запомните... на будущее...

     Некоторое время молчим, пытаясь успокоиться. Cлегка охрипшим голосом нарушаю тишину:

     - Сегодняшний зачет я буду проводить устно, задавая вопросы и отмечая правильные ответы. По их количеству будет определяться ваша отметка. Готовы?

     - Ну зачем же все устраивать так традиционно? У меня к вам встречное предложение. За каждый правильный ответ я получаю право задать вам вопрос на любую тему. Qui pro quo.

     - Что за глупости?! Я не буду вам ничего отвечать! Видно, последние события ничему вас так и не научили. Роман, не в вашем положении сейчас диктовать свои условия!

     - Помнится, вы однажды сказали, что знаете ответы на все вопросы... У меня, видите ли, появилось к вам несколько новых...

     - Да-а, с вами не соскучишься. Хорошо, пусть будет так. Но я оставляю за собой право не отвечать в случае... А впрочем... Первое задание - изученные нами идиомы. Я буду давать вам русские обороты, а вы - их английский эквивалент. Итак, 'ходить вокруг да около'.

     - To beat about the bush.

     - 'Льет как из ведра'.

     - It's raining cats and dogs.

     - 'Бледный как смерть'.

     - White as a sheet. Or "you look like death".

     - 'Крепко спать'.

     - Sleep like a rock. Or - like a log. Or - like a baby. И по правде говоря, 'крепко спать' - это не идиома. Идиомой было бы, к примеру, 'спать как пшеницу продавши', как говорит моя бабушка, - это я уже совсем разгулялся.

     - Роман, не умничайте...

     - По-моему, тему идиом мы уже раскрыли. Вы не против, если я теперь задам мой вопрос?

     - Валяйте.

     Я смотрю на него в упор, и сердце опять шлепается в район солнечного сплетения. Что же спросить? Всегда найдется что-то важное для такой минуты...

     - Вы на меня сердитесь? - выдаю я, беспомощно вздергивая брови.

     - Да... Следующее задание на употребление артиклей и предлогов...

     Роман

     Ну, куда меня понесло? Логичнее было бы спросить совета, как справиться с сукой-деканом, выставляющим свои условия... А я, как дурак: "вы не сердитесь?"

     Ну тупой, что тут поделаешь, тупой! Артикли знаю, предлоги знаю, а вот про все остальное в жизни - понятия не имею!

     - ...Ну что ж, Роман, задавайте вопрос, если хотите. Вы это заслужили.

     Смотрю в свои раскрытые ладони на коленях. Говорю медленно, не поднимая глаз:

     - Так что же, собственно, между нами в тот вечер произошло?

     Слышу, как она хмыкает:

     - А вы как думаете?

     - Я плохо помню, - вру я совсем по-детски.

     - Что ж вы, Роман, так позорно тогда напились? - смеется Линочкa.

     - Мне... тогда хотелось обо всем забыть. У меня, видите ли..., - отворачиваюсь и гляжу на завешенное темными гардинами окно. - ...была проблема.

     - А... сейчас? - спрашивает она, совсем уже не смеясь.

     - А сейчас... уже все прошло... Мама у меня, понимаете ли, доктор...

     Не знаю, зачем я ей все это рассказываю.

     - Почему же вы мне раньше ничего не сказали? - требует она.

     Я пожимаю плечом.

     - Я не из разговорчивых...

     - Так о чем же еще вы мне не поведали? - моя преподавательница тихо встает с кресла и пересаживается на диван рядом со мной, я же упорно смотрю в сторону.

     - Когда я вам на следующий день позвонил... я вовсе не то хотел вам сказать.

     "Буря. Скоро грянет буря..."

     - Не то?

     - Не то.

     Я чувствую ее близость совсем рядом и боюсь повернуть голову, чтоб случайно не посмотреть ей в глаза.

     - Ну, так в чем дело? Скажите мне все это сейчас!

     Bот и настал миг... для моего отступления и панического бегства, потому что, увы, никогда я никому таких слов не говорил, и наверно, никогда и не скажу...

     - А-а, eрунда все это! - выпаливаю я. - И пора мне уже... Зачет, как я понимаю, окончен? - я вскакиваю с кресла, по щиколотку в ковер. Коня, полцарства за коня!

     - Спокойствие! - Линочка хватает меня за рукав и тянет обратно. - Никто никуда не уходит, пока не сказано все, что положено...

     - Я протестую! - возмущаюсь я, тряся рукавом. - Это шантаж и вымогательство!

     Противник оказывается коварнее. От неожиданного Линочкиного рывка я теряю равновесие и плюхаюсь обратно на диван.

     - Уймись ты! - шикает на меня она. - Можно подумать, тебя тут убивают!

     - Однако, - шиплю я, пытаясь высвободиться из ее цепких пальцев. - Мы с вами на брудершафт не пили!

     - Все-то вы забыли, - вздыхает она, отпуская мои плечи. - Ладно, не хотите - не говорите. Где тут ваша зачетка?

     - На тумбочке, - мямлю я, пытаясь скрыть разочарование. Как же быстро она сдалась!

     Изящный росчерк ручки - и зачет мой официально завершен.

     - Можете идти, - говорит она ровным голосом, отдавая мне зачетку.

     - Могу...

     Вместо того, чтобы встать и уйти, я задумчиво упираюсь подбородком в кулак.

     - Что-нибудь еще? - осведомляется Линочка, участливо приподнимая брови.

     Я только пожимаю плечами.

     - Хотите еще кофе?

     Мотаю головой:

     - Нет, спасибо.

     - Что, так и будем весь вечер сидеть? - усмехается она, откидываясь на спинку дивана.

     - Наверно, - соглашаюсь я, - поскольку ни один из нас не хочет сказать... то, что хочет сказать.

     - Хватит отворачиваться! - она нетерпеливо хватает меня за подбородок. - Роман, посмотрите на меня. Что вы хотите, чтобы я вам сказала?

     Ее лицо так близко - щеки мои начинает покалывать от прихлынувшей к ним крови. Облизываю свои сухие губы и произношу медленно и внятно:

     - "Поцелуй меня, Роман".

     Кому кого целовать? Что я несу? Ну, нельзя меня на люди выпускать, нельзя!

     Слышу в тишине ее смешок. Точно, пошутил я, пошутил!

     - Так зачем же дело стало? - фыркает она, усаживаясь поудобнее. - Поцелуй же меня, Роман.

     И я наклоняюсь вперед и целую ее нежный рот так жадно, как будто никогда в жизни никого не целовал. М-да... ТАК я не целовал никого и никогда.

     ***

     "Линочка! Лина!"

     Целую ее шею, до боли, до засосов, а сам изо всех сил стараюсь сдержать стоны... Понятное дело, какие стоны... Не от боли я тут мычу, это уж точно!

     Пульс стучит в висках, колотится в груди, животе и еще где-то ниже. Очнись, Снегов! Как же не стыдно тебе прихватывать ладонями пышные груди твоей преподавательницы? Но как же я мог почти двадцать лет прожить без ее поцелуев?!

     Рука ее теребит молнию моих джинсов. Э-э, мы так не договаривались... Куда лезешь?

     Может, через полбутылки коньяка мне уже будет все равно, а пока...

     Ну, что ж такое, как это она вдруг оказалась сверху? Вероятно, я уже лежу на диване, а моя англичанка, очевидно, задирает на мне рубашку, целует голый живот... Обалдев от собственной распущенности, я стягиваю с нее блузку.

     Ох, я так и знал: Линочка наша сегодня гуляет без лифчика... От вида ее груди я всхлипываю, приподнимаюсь и, скуля как щенок, зарываюсь лицом в эту теплую мягкость.

     Моя любовница прижимает к себе мою глупую башку, гладит меня по макушке. Настойчиво пытается снять с меня рубашку, а я упорно сопротивляюсь. "Глупый пингвин робко прячет..."

     Тогда Линочка стягивает с себя юбку и все, что там под нею, и я, как под гипнозом, тут же сбрасываю с себя и рубашку, и джинсы...

     Клянусь: на меня в тот момент что-то неописуемое нашло! И мысли все ускакали прочь, и чувство осталось только одно: "Хочу, хочу, обожаю, впиться бы зубами в сосок, найти рукой ее влажность между ног, опрокинуть эту взрослую девочку на спину и ласкать, ласкать до изнеможения..."

     ***

     'Боже, как я мог забыть! Они же там с ума сходят!'

     - Который час? - лихорадочно пытаюсь выкарабкаться из-под одеяла.

     - Часа два ночи... Что случилось?

     - Мне... нужно родителям позвонить!

     Я выпрыгиваю из постели и чуть не впечатываюсь лбом в стену. Буржуазных размеров кровать явно не рассчитана на размеры хрущевских комнат.

     - Где у же мой телефон?

     - Сразу за дверью направо. На полочке в коридоре. Не заблудись.

     Плевать на иронию в ее голосе. Семья - важнее. По стеночке выбираюсь из спальни. На телефонной трубке приветливо загорается экран...

     - Алло? - слышу заспанный отцовский голос, который заглушается воплем мамы на заднем плане:

     - Роман, это ты? Где ты? Снегов, отдай мне трубку!

     - Мама... У меня все в порядке. Я тут.... у подружки ночую.

     - У какой еще подружки? Немедленно возвращайся домой!

     - Мам, ну куда я на ночь глядя...

     - Если я узнаю, что ты опять с Ивановской сошелся, я вас обоих разорву!

     - Мам, ну при чем тут она? Ты что, мне не веришь?

     Шаги за спиной, и моя любовница забирает у меня трубку.

     - Мама Романа? Это Элина Львовна, его преподаватель английского. Мы тут немного задержались со сдачей зачета, и я решила его так поздно не отпускать... Все-таки опасный город, много криминогена. Я его домой отправлю утром, хорошо?

     Мамин обалдевший голос слышен даже за метр от трубки...

     - Ну, ладно... Если так... Только пусть утром обязательно позвонит!

     - Это уж непременно. Спокойной вам ночи...

     В темноте она берет меня за руку и ведет обратно в спальню.

     - Осторожно, вот здесь начинается кровать...

     - Вы - просто необыкновенная! - наконец выдавливаю я.

     - Теперь уже можно на "ты"...

     Роман

     Она разбудит меня насмешливым:

     - Вставай, соня! - и тычком между ребер.

     - Это кто это тут Соня? - проворчу я в ответ, пытаясь накрыться одеялом с головой.

     - Вставай, Ромка, уже пол-одиннадцатого! Или сударь изволит кофе в постель?

     Я поймаю в воздухе ее руку и, зажмурившись, прижму ее к губам.

     А потом будем неловкость одевания при ней, и непонятно о чем говорить... Скомканное прощание: "Ну, мне пора. А то мои волнуются!" "Давай-давай, бегом домой! Нечего своих волновать!", и мой быстрый уход безо всяких там прощальных объятий-поцелуев. Не люблю я этого.

     ...Я поднялся и ушел еще до рассвета, когда по моим расчетам должен был пройти первый автобус. Расчеты мои меня подвели, и я, скукожившись от холода, целую вечность то бежал, то шагал по тихим сумрачным улицам - прочь от нее.

     Лина

     Первый удар оказался такой силы, что я беззвучно задохнулась и смятой перчаткой отлетела в угол к шкафу.

     - Не нравится!? Че молчишь, сука! Ты! Ты во всем виновата! - она все наступает и наступает на меня, топча черными сапожками края халата. Отползать мне было некуда.

     'Какие страшные глаза!' - я с трудом соображала, как так получилась, что я, не глядя, открыла дверь. 'Ах да! Роман... ушел... рано утром... я подумала, что вернулся... обрадовалась... какая боль!... не вздохнуть... наверняка ребра сломаны... в книжках про это часто пишут... я ненормальная! эта идиотка меня сейчас убьет... и ведь не посадят, потому что свидетелей нет... как больно... надо встать... ', - и не двинулась с места.

     Татьяна склоняется над моим скрюченным телом, примериваясь для очередного удара. Почему в кино главный избиваемый герой всегда дает отпор нападающим злодеям? А тут...

     - Я видела, как он выходила от тебя. Сссука! - 'Зациклилась... хоть бы сменила пластинку... вставай же, ну, Линочка!' опираясь на локти и колени, я встаю на четвереньки. 'Дежа-вю, однако! Только без порезанной руки и холодной плитки под спиной в Галиной кухне.'

     - Хр-р... Кххх... Пе-ре-стань.... Кххх.... Что ты с ним..., - второй удар носком сапога приходится в плечо, не дав мне задать вопрос. Я лишь жалобно вскрикиваю и снова оказываюсь на полу, в довесок прокусив губу. От солоноватого привкуса меня тут же начинает мутить. Стараюсь не сглатывать, сплевываю и утираюсь рукавом халата. - Ннее надо...

     - Не нравится? Крови боишься? А может прибить тебя прямо здесь!  - от таких слов я судорожно пытаюсь отползти как можно дальше. - Чё молчишь, спрашиваю?! - девчонка аж трясется от раздирающей ее ненависти. - Я тебе, гадина, душу выложила, а ты! На, получай! - третий - контрольный в голову в голову гасит свет.

     ***

     - Дочь! Приходи в себя! Лина! Посмотри на меня. Не закрывай глаза. Смотри. Так. Знаю, что болит, потерпи. Ты запомнила, кто тебя избил? - мамин голос доносится сквозь толстый ватный слой в ушах, не сразу конвертируясь в осознанные мысли. Голова болит страшно! У человеков голова так болеть не должна!

     - Подожди, вот полотенце. Не вставай! Лежи тихо, - ледяное махровое 'лекарство' хлюпко шлепается на мой пылающий лоб.

     - Лина, ты должна мне рассказать все! Слышишь?! Мы найдем эту сволочь и ..., - мама не договорила, но я, почему-то, поверила, что наказание ее ожидает жестокое. Минимум - четвертование.

     - Пп-э-томм, пэтом..., - 'твой голос на мамин совсем не похож, ты голосом хриплым фальшиво поешь...' все Семеро козлят поют хором в голове, да еще и притопывают остренькими копытцами.

     - Сколько можно тебе повторять! Неужели трудно было в глазок посмотреть! - в нестройном хоре парнокопытных выделяется пронзительный голос Козы: 'Не послушали своей матушки, получилися обознатушки... видно бдительность вы утратили... да заткните кто-нибудь эти вопли... допустили вы упущение, видно волк проник в помещение...'.

     - Хорошо, что я почувствовала неладное! - наверняка мама не поняла, почему я упорно не отвечаю на ее телефонные звонки. Вот и примчалась на разведку.  - Ты так неестественно лежала на кровати, что я подумала... 

      'Стоп! Избивали меня в прихожей! Мама, скажи, что ты перепутала, ну, пожалуйста!' - от плохого предчувствия мне стало так отвратительно в организме. 'Эта сумасшедшая что-то сделала со мной!', внутренний голос с настойчивостью шизофреника шептал внутри. И это было настолько омерзительно, что меня передернуло.

     - Ауххх! -  застонала я от перекосившей меня боли.

     - Тебе нужен врач, - 'а то я сама не знаю, что мне нужен врач!' я судорожно попыталась прикинуть, сколько прошло времени и вообще какое сейчас время суток на дворе.

     - Ир! Который час? И сними, пожалуйста, с меня эту тряпку - она уже давно высохла, - прошепелявила я 'не моими' губами. Зеркало однозначно придется заклеить газетой! Не смогу на себя без слез взглянуть.

     - Предположим, без пятнадцати десять, - она изящным жестом подносит свои 'швейцарские' к близоруким глазам. Может, стоит ляпнуть, что от частого прищуривания появляются морщины...

     - Утра?!?! - тут до меня доходит запрашиваемая информация, и я с ужасом думаю о понедельнике.

     - Вечера, - недоуменно хмурится родительница, подмечая нахлынувшее облегчение на лице дочери.

     - Мне надо в душ.

     - Так вставай и иди, - маман милостиво разрешает подняться. 'Где-то я эти слова уже слышала, и звали того мужика, кажись, Лазарь...'. Но видя, что я никак не найду точку опоры, протягивает руку. - Приведешь себя в порядок, приходи на кухню. Будет кофе и разговор.

     - Да, Ирэн. Я уже предвкушаю... Охх! И то, и другое...

     ***

     - Ну, и рожа у тебя, Месенцева! - простите, вырвалось! Вид удручал, а до некоторых частей тела вообще невозможно дотронуться! Вода обжигала, не принося обычного удовольствия от помывки. Проведя неспешную инвентаризацию подпорченного телесного имущества, я убедилась, что, несмотря на крайне неприятные ощущения и расцветающие синяки, все органы функционируют более-менее сносно. Только как завтра появиться на людях, мозговой отсек внятных данных не предоставил, как я его не напрягала. Скрыть же все следы можно было, только надев костюм с маской для подводного плавания. Или же наложить килограмм акриловой штукатурки на опухший левый висок и заплывший глаз. А завтра - четыре пары! И сотни любопытных глаз!

     И как поступить с Ивановской, я тоже не знала. Шарахаться любой тени? Купить парик? Ездить на работу и в магазин на такси? Как прожить оставшиеся недели до отлета?...

     Пошарив в шкафчике, я нашла нужные таблетки и запихнула в рот сразу две. По крайней мере, обезопашусь насчет нарастающей головной боли.

     Еще бы обезболивающее начало действовать побыстрее, а то шею не повернуть - сразу искры из глаз...

     Вывалившись в клубах пара из ванной, я удостоилась беглого маминого осмотра и комплимента типа 'неважно выглядишь', что на ее языке могло означать что угодно - от 'краше в гроб кладут' до 'жить будешь'.

     Мне была вручена здоровенная кружка с горячим напитком, приторно-сладким от тщательно размешанных трех ложек сахара... зато самой не надо возиться. Итак, настало время решительных мер, и я покорно примостилась на кухонном диванчике, уткнувшись невидящим взглядом в плавающие на поверхности кофейные крошки. Фирменный семейный рецепт, который перейдет по наследству моим детям - не жалейте кипятка, а пользование кофеваркой это - понты...

     'На кровати... я лежала на кровати... а еще пропали документы на визу и билет со столика... это я заметила, когда вошла в комнату взять чистое белье'.

     ***

     - Лина, мне совсем не нравится, как ты ведешь себя последнее время! Ты стала скрытной, раздраженной..., - мама задумчиво посмотрела на меня, прикидывая, куда побольнее уколоть. Зная мою крайнюю самостоятельность во всем, она верно угадала с тоном - поучительным, приторно-деликатным и доводящим меня до тихого шкрябания ногтями по столу. Лучше бы наорала! 'Ну, почему у всех матери как матери - в бигудях на отросших и непрокрашенных волосах, в халатах, пахнущих миллионами литров сваренных борщей и тоннами пережаренных котлет, в тапках со стоптанными задниками, мягкими руками, которые никто не додумается поцеловать просто так, с вечным вопросам в глазах 'где достать денег и как выкрутиться до зарплаты', с мудрыми советами в любви, которую никогда не испытывали по-настоящему, кроме как к актеру Петренко и певцу Михайлову... А мне досталась от бабушки с дедом 'неправильная' мама, имеющая талию в полтора раза уже, чем у меня, никогда не сдающая туфли в ремонт, а выбрасывающая их, как только стаптываются заводские набойки, могущая одним взмахом ресниц заставить окружающих мужчин в возрасте от 12 до 98 пускать слюни и бежать в декабрьский мороз за свежей клубникой...'

     - Мам, прекрати...,- мой невнятный стон раскололся о гримаску недовольствия на ухоженном лице. 'А говорят, ботокс парализует мышцы. Сплошное надувалово эти косметические манипуляции!'

     - Пока ты не перестанешь вести себя, как непослушный ребенок, я не прекращу. Сегодня тебя избивают в собственной квартире, завтра тебя насилуют на работе! - 'ага,  только с точностью наоборот. Зато, какая насыщенная жизнь наступила у скромной учительницы английского!'

     - Ма-а-ам! Хватит, мне и так плохо!

     - А будет еще хуже! - обнадеживает Ирэн, поправляя не видимый простому смертному нимб на голове. 'Ну все, теперь эта отповедь продлится до заутрени. А мне, между прочим, вставать в шесть, а не в десять, как некоторым. И, естественно, второй неподбитый глаз в знак солидарности и с недосыпу опухнет тоже!'. - Послушай совета - возьми на завтра больничный. Вызови врача на дом. Разве можно в таком виде появляться в учреждении образования! Словно хиппи какая-то!

     - Мам, нынче готы в моде.

     - Коты? Хочешь завести себе кота? От них же шерсть и грязь повсюду!

     - Го-ты. Молодежная субкультура. Черная одежда, амулеты, посещение кладбищ...

     - Какой ужас! И у вас в университет таких пускают?

     - Ага. Вот я и думаю, может мне завтра загримироваться под гота, подвести глаза...

     - Какие глупости! Вижу ты совершенно не настроена на конструктивный диалог! Иди спать. От твоих проблем у меня разболелась голова!

     Роман

     - Роман Снегов, ваша очередь. Чем вы меня сегодня порадуете?

     Я выползаю из-за парты и уныло предъявляю древнему нашему Вадиму Владимычу две жалкие газетные вырезки.

     - И это все? - расстраивается старик Владимыч, не ожидавший с моей стороны такой подставы. - Что с вами в этом году происходит, Роман? Чем вы весь семестр занимались?

     Интересно, как бы он отреагировал, если б я ему сказал ЧЕМ. Я лишь покаянно опускаю голову: зачем шокировать семидесятилетнего старичка, из которого песок сыпется?

     - И что это вообще за материалы? - наш преподаватель теории и практики СМИ начинает пораженно вчитываться в текст. - Это же... реклама!

     Да, реклама, признаю. За что платят, то и пишу. Одна заметка прославляет турагентство "Бриз", другая - рекомендует импортные витамины. Ну, так не "Виагру" же, и то хорошо.

     - Государство платит за ваше обучение, - всплескивает руками писклявый Владимыч, - А вы...

     Вот сейчас начнет свою проповедь о долге перед родиной, а том, как настоящая публицистика должна работать на благо народа, а не всяких там коммерческих фирм... Престарелый Владимыч наш - старый коммунист, на журфаке уже сорок лет, и точно знает, в чем это благо народа состоит. Только мы - недоросли и паразиты - обучаться не хотим и ведем себя на его занятиях недостойно, не по-комсомольски. Вот и сейчас бедолагу еле слышно из-за шума и болтовни в аудитории.

     - До конца семестра всего семь недель, а вы все дурью маетесь, - огорчается Владимыч. - Запомните, и это я для всех напоминаю: на зачет вам надо принести пять заметок, два интервью и одну аналитическую статью. А вашу, извините за выражение, халтуру рекламную я принимать не буду... Садитесь, Снегов.

     Пристыженный, я возвращаюсь на место.

     - Не дрейфь, Снежок! - подбадривает меня с соседней парты наш староста Влад. - Поедем в Америку, и нахрен нам там его аналитические статьи!

     - С чего ты взял, что я еду? - шиплю я в ответ.

     - Ах да, ты еще под вопросом! - Влад у нас знаток всего закулисного. Папа Владов, понимаете ли, работает в пресс-центре президента. Держит, можно сказать, руку (или ногу?) на пульсе страны.

     - Снегов, ты это..., - шумно ввязывается в наш разговор Гарик, разгильдяй из Владовой шайки. - Ты пойди к Линочке, рекомендации у нее попроси! - При мысли о ней сердце падает в пропасть. - Она тебе даст!

     Дружный хохот с задних парт сбивает Владимыча с мысли.

     - Товарищи! - упрекает он группу. - Я еще не закончил! Я же не требую от вас репортажей и фельетонов, но одну статью - обязательно!

     - А фельетон, он во сколько статей оценивается? - интересуюсь я. В голову мою приходит МЫСЛЬ.

     - Роман, если вы мне напишете... и опубликуете!.. - палец Вадимыча многозначительно трясется в воздухе. - ...фельетон, я вам его засчитаю вместо статьи и обоих интервью. Но вы сначала напишите!

     - Договорились, - киваю я.

     - Ну, конечно, - спохватывается Владимыч. - ... я вам не советую писать фельетоны про политику и экономику! Сами понимаете, там надо знать, что пишешь, а вам, зеленым студентам, такое не потянуть...

     Я самодовольно усмехаюсь: уж я-то знаю, о чем буду писать. Надо только узнать у Влада, кого еще одобрили на практику в Штаты...

     Лина

     Почему мама так и не позвонила 102, для меня оставалось загадкой недолго. На прибитые мозги я не сообразила вечером, что поступаю, мягко говоря, неумно, покрывая Татьяну и не требуя вызвать собаку с милицией. Но в глубине души я знала ответ. И он меня не красил.

     Очухавшись от беспокойного отрывистого сна и разлепив глаза спросонья, я услышала незнакомые голоса, вернее незнакомый мужской голос и неизвестный доселе мамин тон.

     Эта полифония с утра отозвалась кратковременным, неконтролируемым, зубовным скрежетом и шлепанием босиком к дверям. Подслушать, о чем речь. О ком, естественно, я догадалась.

     Густой баритон настойчиво высверливал в моих мозгах извилины квадратно-гнездовым методом, отчего смысл плавно отлетал к заднему своду черепа. Контузия давала о себе знать.

     - Да, входите же, Элина Львовна, что вы там за дверью маетесь, - эк, какой, однако, тонкой слух у дядечки. Не иначе - директор консерватории - потомок Шаинского!

     - Доброе утро, только не смотрите на меня, я ужасно выгляжу, - пытаюсь вежливостью скрыть досаду за такое быстрое разоблачение и одновременно вызвать хоть каплю постороннего сочувствия.

     - Доченька, тебе кофейку? Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Ты присядь..., - 'Кто здесь душевнобольной?! Я здесь душевнобольной?!'

     - Ма-а-ма???! - пытаюсь интонацией передать всю охватившую меня панику. Моложавый, подтянутый мужчина, с особым "рентгеновским" взглядом... Уж не из славных наших уполномоченных органов заявился к нам этот мэн!

     - Да вы и вправду присядьте! - берет под локоток, ловко подпихивает табурет под коленки, отчего я звучно шлепаюсь задом.

     - Ой!

     - Линочка! Познакомься с Сергеем Филипповичем. Это - давний друг твоего отца. Мы много лет не виделись. Но Сережа сразу же откликнулся на мою просьбу помочь..., - 'Мне показалось?... Или она ему подмигнула?! Мам, хоть не в этот раз!'

     - Приятно познакомиться с такой очаровательной молодой леди, - 'Это я-то очаровательная? Мужик, ты или слепой на оба глаза, или прирожденный врун! Вот насчет молодой леди - куда ни шло!'

     - И мне, - мычу я, потупясь на свои голые ноги. Тапки так и остались в комнате. - И чем вы можете мне помочь?

     - Я могу найти и наказать...

     - А если... я ... не хочу, чтобы 'его' находили и наказывали? - я не поднимаю головы, поэтому слова можно разобрать, лишь совсем близко, наклонясь ко мне.

     - Лина, что ты несешь! - не выдерживает мама.

     - Тише, Ирина, девочка расстроена и испугана. Ей надо все объяснить. Так, Лина? Можно, я вас буду Линой звать? Очень хорошо, - его спокойный голос вызывает во мне волну необъяснимой дрожи. Она начинается с плеч и сползает по позвоночнику. - Вы же не хотите бояться его всю оставшуюся жизнь?  - дождавшись моего отрицания, продолжает. - Он ведь может нанести вред другому человеку, - мой судорожный взгляд на телефонную трубку. - Его надо остановить.

     - Нет. Во всем виновата я одна. 'Он' так думает. Я одна. Поэтому 'он' мне отомстил.

     - Он совершил уголовное преступление. А вы его покрываете. Нехорошо, - 'Долго он еще будет меня уламывать?'

     - Я скоро уезжаю из страны. Всего через несколько недель. В Англию. Из-за ... следствия поездка может ... сорваться. А тот человек остынет и осознает. А я забуду.

     - ... Вы ... понимаете, что из-за вашего отказа, подонок...

     - Это просто несчастный человек... Влюбился не в того.

     - История стара как мир... Вы его не любите, но защищаете. Ладно, договоримся следующим образом: вот моя визитка, - белый прямоугольничек незаметным жестом образовался на столе. - Вы позвоните мне в течение трех дней. Если возникнут... осложнения. На сим, дамы, спешу откланяться, - каблуками щелкнул, настоящий полковник! - Ирочка, был безумно счастлив тебя увидеть. Надеюсь, не в последний раз...

     - Серж, ты даже кофе не ...

     - Дела, Ирочка, дела. Я позвоню тебе. Как договаривались, - он ловко приложился к мамкиной ручке и испарился из квартиры.

     На кухне воцарилась тишина. Мама сидела с задумчивым просветленным лицом. Я машинально скребла ложкой остатки сахара в сахарнице.

     - Лина. Никуда не уходи, через полчаса придет врач, возьмешь больничный. Когда тебе за паспортом в посольство?

     - В четверг.

     - Отлично. Получишь визу и позвонишь Сергею.

     - Нет.

     - Это твой окончательный ответ? Впрочем, тебе решать.

     - Да.

     - И перестань маяться дурью! Оставь ложку в покое!

     Роман

     Итак, сегодня вечером один зеленый студент приступает к первому в своей жизни фельетону. В уездном городе Эм, в небольшом местечковом колледже случилася оказия: заокиянский университет зазвал к себе на учебу четырех студентов. Кого отправлять, вот в чем вопрос? Надо же выбрать самых сурьезных, чтоб страну не опозорили и обратно домой воротились, когда положено. Ну, с первыми тремя студиозусами вопрос разрешился быстро: племянник городского головы - парень достойный, все его дядю знают; двое других - сынки своих же, коллежских профессоров, значит, хорошему научены... А вот на четвертое место можно и какую-нибудь незнатную студенточку предложить. Только как же в ее благонадежности удостовериться? И говорит тогда наш декан студенточке: а пригласи-ка ты меня к себе домой, когда родителей дома не будет. Напои, накорми, в баньке попарь... Так и узнаем друг друга получше. А будешь кочевряжиться - так мы другую на замену найдем, попокладистее... Дескать, в Америку все хотят, а ты что, самая умная?

     Не фельетон вышел, а загляденье. Гоголь отдыхает. Только в каком же из независимых СМИ мне теперь это творение опубликовать? К счастью, посоветоваться есть с кем. Длиннокосая, волоокая однокурсница Марина - невеста замредактора "Народного мнения".

     - Привет, Мариночка, - подсел я к ней на перерыве с заискивающей улыбкой. - Как ты думаешь, мой в фельетон в "Народомнении" напечатают?

     - Напечатают, - добродушно-лениво молвила красавица Марина. - Позвони Алеше, скажи, что ты мой друг...

     Пароль "Маринин друг" сработал безотказно. Фельетон очкастому курносому Алеше понравился, и он пообещал опубликовать его в следующем же номере...

     Лина

     Четыре дня пролетели по одному скучнейшему сценарию: подъем-примочки-таблетки-уколы-на боковую. Спасение внешности проходило на ура. Выписанные по особому рецепту заграничные лекарства сняли боль и отечность, от чего голова приняла заложенную в моих генах предками правильную окружность, без огромных шишек и прочих выступающих недоразумений. Ребра хоть и болели, но дышать не мешали. А тугая повязка под майкой делала меня на редкость стройной. Порой я даже начинала задумываться о привлекательности корсетов.

     Маман, не добившись от меня толку, укатила к себе, прихватив в качестве компенсации новенький махровый халатик - презент от подруги на прошлый день рождения, который я не разу не надела из-за приторно розового цвета. Короче, каждый остался при своем.

     Все эти дни я размышляла, как мне вернуть билет и документы. Опыта проникновения в чужие квартиры у меня не было. Но интуиция подсказывала, что без помощника не обойтись. Можно было бы рассказать все Гале и попросить обыскать вещи сестры. Но, увидев мои синяки, вряд ли она сдержится и не оторвет ей голову. Хорошо, что талончик из посольства остался в сумочке - паспорт мне все-таки отдадут.

     Роман так ни разу не позвонил. Я же домой ему названивать не решалась... Поэтому регулярно допытывалась у Ленки Валентиновны, терроризируя ее мобильный, все ли мои студенты ходят на занятия. Как выглядят. Да, каждый по отдельности! Как настроение в коллективе... 

     ***

     В пятницу утром я влетел в аудиторию, сжимая в руке свежекупленный номер "Мнения". Наш юный преподаватель философии взглянул на меня... с каким-то испугом, что ли?

     - Роман Снегов? Вам надо срочно в деканат, - и добавил шепотом: - Похоже, что-то серьезное...

     Я спускаюсь этажом ниже, стараясь унять колотящееся сердце. Уж очень много серьезного в моей жизни за эти две недели произошло...

     За длинным столом в кабинете декана сидели: сам В.С., мрачнее тучи, бледный Владимыч, кусающий дужку очков с затравленным видом, а также мордастый товарищ в полной милицейской форме, включая кобуру и фуражку. Товарищ, представившийся капитаном Теляжко, предложил мне сесть в конце стола.

     - Меня пригласили, - официально начал Теляжко, - для расследования обвинений о клевете и дефамации, содержавшихся в вашем сегодняшнем материале...

     Та-ак. 'Кто на ком стоял?' Я запутался. И при чем тут дефамация, если фельетон - про харассмент?

     - В вашей статье..., - продолжил капитан.

     - В фельетоне, - автоматически поправил его я.

     - Не перебивайте меня! - рявкнул капитан, багровея лицом, и я напрягся в предчувствии нехорошего.

     - В вашем материале указывается на факты коррупции и злоупотребления служебным положением. Отсюда вопрос: какие у вас доказательства?

     - Доказательства? - чувствую себя зверем, попавшим в капкан. Говорили нам на первом курсе: всюду носить с собой включенный диктофон, а я-то, дурак...

     - А как же! - усмехается капитан. - В вашем материале вы обвиняете конкретныx лиц, - широкий жест в сторону декана. - Эти люди имеют право подать в суд за клевету...

     - Но позвольте, - пытаюсь защититься я. - Это же фельетон, в нем даже нет имен...

     - Фельетоны основаны на конкретных фактах, - вспыляет вдруг Владимыч. - Чему я вас, Снегов, все эти годы учил? Мы живем не в вакууме, а в социуме...

     Капитан Теляжко морщится и взмахом ладони приказывает Владимычу замолчать. На секунду все это действо напоминает мне выступление оркестра, управляемого уверенным дирижером.

     - Нет у меня доказательств, - признаю я беспомощно, стараясь не глядеть на ощерившегося декана. - И все же фельетон - это сатира, а не...

     - Суть в том, что материал опубликован, - солидно объясняет капитан. - Обвинения прозвучали, и теперь, хочешь - не хочешь, нам надо на него реагировать.

     - Что значит "хочешь-не хочешь"? - взвивается декан. - Я требую наказания зарвавшегося нахала! Я не позволю порочить мое доброе имя!

     - Доброе имя?! - я набираю полные легкие ненависти и сарказма и выдаю: - О вашем добром имени надо было думать раньше, до того, как вы меня в этом самом кабинете пытали...

     - А не в этом ли самом кабинете, - перебивает меня декан, грохоча кулаком по столу, - вы не далее, как на прошлой неделе рассказывали мне сказки о ваших сексуальных приключениях с преподавательницей?!

     Как обухом по голове. И ножом по сердцу.

     Он выскакивает из-за стола и надвигается на меня, обвиняюще тыча пальцем:

     - Так что же на самом деле правда? Или ни то, ни другое, ни третье? А может, нам позвать Элину Львовну и выслушать ее, как еще одну пострадавшую сторону?

     - Не надо, - отрезаю я глухо и добавляю: - Я признаю факт клеветы.

     - Ха! - В.С. негодующе хлопает себя ладонью по бедру. - Он, видите ли, признает!

     - Спокойствие, Василь Семеныч, - останавливает его капитан Теляжко. - Сейчас мы все задокументируем.

     Он подает мне лист бумаги и ручку.

     - Давайте, юноша, пишите. "Я, Снегов, как вас там по имя-отчеству, признаю, что в статье..."

     - В фельетоне, - упрямо поправляю я.

     - Молчать! - взвизгивает декан.

     - "... в фельетоне под названием "В уездном городе Эм" описал выдуманную ситуацию, не обоснованную никакими реальными фактами или событиями..."

     "Юноша" карябает строчки трясущейся рукой. Ничего страшного, в конце концов, Галилею тоже пришлось отрекаться...

     Капитан Теляжко забирает у меня листок с удовлетворенным:

     - Вот и хорошо. В отделение везти мы вас не будем...

     - А жаль! - ни с того ни с сего вклинивается Владимыч. - В былые времена таких разносчиков заразы от общества ограждали!

     - Университетская администрация будет решать, можно ли вам продолжать обучение в этом заведении..., - на эти слова капитана В.С. отвечает злобным смешком. - А сейчас вы свободны..., - подводит итог Теляжко, и я, схватив сумку и позабыв на столе злосчастный номер "Мнения", вырываюсь на свободу.

     Меня хватает всего на три шага, а дальше я падаю лбом на щербатую стену коридора и начинаю выть в голос, пытаясь вдавить кулак в искривленный криком рот.

     Я чувствую чье-то присутствие за спиной. Оборачиваюсь - и она загребает меня в свои объятия, прижимает к себе, шепчет мне на ухо: "Тихо, тихо, Ромка..." А я вою еще горше и снова и снова прошу ее: "Заберите меня с собой! Заберите!"

     Я искал ее на кафедре, в аудитории, в кафетерии и даже на автобусной остановке оглядывался, в надежде увидеть знакомые глаза... Так и не нашел ее нигде.

     Под вечер мне домой позвонила Марина и сообщила, что у ее Алеши из-за меня неприятности, что газету, наверное, оштрафуют, и чтоб я больше не смел называться ее другом...

     Лина 

     В пятницу поздно вечером от самолюбования 'немного иным оттенком лилового' на лице меня отвлек звонок Валентиновны. Лена, с несвойственной ей запыханностью, протараторила в трубку нечто похожее на 'караул-спасите-твой студент влип по уши!...' и прочее несуразное, от чего у меня в момент подкосились ноги, а сердце судорожно забряцало под горлом. Можно не сомневаться, КТО влип в очередной раз! КТО дня не может прожить без создания аварийной обстановки!

     - Лен, что Снегов натвор-р-рил в этот р-р-раз? - еще одна его выходка, и я смело могу озвучивать фильмы про африканских львов!

     - Твой бледнолицый написал политический памфлет. Правда, политику ему приписали зря. Ыххх.

     - Чего? Я не врубилась. Лена, теперь повтори медленно и с выражением.

     - Повторяю. Он. Написал. Фельетон. В 'Народном мнении'.

     - О чем?

     - О нашем университете.

     - О ком?

     - Студентка и Семеныч в главной роли.

     - Декан?

     - Декан. Ужасно.

     - Не то слово! Теперь его выгонят с потока, как пить дать!

     - Не говори больше ничего!

     - Что с пацаном-то будет? А как же его поездка в Штаты?

     - Не знаю я!!! Да, что же это такое! Ну, не привязывать же мне его к батарее!

     - Представь, его в кабинете допрашивали. Мне очевидцы рассказали.

     - Так, Лен, теперь соберись с мыслями и назови мне всех женщин, на которых Семеныч виды имел. Выдели тех, кто в особой обиде на него и жаждет мести. Хоть напоследок, да поставлю старого козла на место!

     - Давно пора, а то мы только в курилке языками чесать умеем! Давай за выходные все продумаем, а в понедельник соберем совет стаи?

     - По рукам! Спасибо тебе, Выручалочка!

     - Няма за шо, коллега!

     Роман

     Каждый раз, когда я думаю о ней, сердце падает в пропасть. Думаю о ней постоянно. Даже универские проблемы как-то отступили на второй план. Эта насмешливая девушка с серыми глазами, соблазнившая меня - дважды! - без малейших усилий с ее стороны... Где мне ее найти? Как мне ее забыть?

     Суббота - день генеральной уборки. Подбадриваемые мамиными воплями, отец и я сонно передвигаем мебель, сворачиваем в пыльные рулоны ковры для выбивания во дворе (мамин бзик - наследие прошлого, а заодно способ заставить отца вылезти из кресла), гоняем из комнаты в комнату кошку.

     "Лина, Линочка, иди ко мне, я тебя приласкаю... потискаю!"

     - Роман, кончай возиться с кошкой! У нас еще столько дел! Я же не могу все сама... И холодильник надо разморозить! Снегов, что ты тут тычешься? Да, в коридоре твоя выбивалка, за шкафчиком для обуви...

     Я начинаю разгружать холодильник, задумчиво разглядывая на свет содержимое многочисленных стеклянных банок.

     - Это что тут у тебя, эмбрион, что ли, заспиртованный? - тьфу ты, черт, не вспоминать про консультацию и Таньку!

     - Ну что ты болтаешь, это гриб чага в собственном соку! Очень полезно, между прочим! Налей себе ложечку, попробуй... Ничего не "воняет", говорят тебе: полезно!

     Мама тоже передислоцировалась на кухню: наблюдает, чтоб в процессе уборки я ничего не выкинул, присматривает в окошко за отцом во дворе и по совместительству моет посуду. Такой уж она Юлий Цезарь, наша мама.

     Интересно, собирается ли она спрашивать про мой затянувшийся зачет по английскому на прошлой неделе?

     - Да, кстати, как прошел твой зачет в пятницу? - ма, ясное дело, читает мои мысли. - Что там у вас на ночь глядя случилось?

     Крякнув, я выдираю приросшую к холодильнику банку с неустановленным содержимым и ненадолго задумываюсь. Начать рассказывать все о зачете, потом упомянуть про несостоявшуюся поездку заграницу, тут же походя обмолвиться про исключение из универа...

     Главное - начать, а потом все просто. Там, глядишь, и вспомнится, что у мамы есть пациент из Минобраза, который с радостью поможет восстановить меня в универе... А мама - она все поймет, на то она и мама...

     - Да ничего особенного не случилось, - нехотя отвечаю я. - Пока до меня дошла очередь, пока сдал... В общем, постелила она мне на диване... Слушай, сколько лет прошло с тех пор, как эту банку здесь на хранение определили?

     - Да ничего не лет, это у нас с весны стоит! - обижается за банку мама.

     А я мысленно оглядываю себя со стороны: старые треники с пузырями на коленях, свежезамороженные в недрах холодильника пальцы, прикушенная от усердия губа... Так вот он какой - повзврослевший Роман Снегов!

     Лина

     Вот взять и заявиться в таком виде к его родителям! Пусть падают в обморок от моего чудовищного облика! А я им так и скажу, что пострадала из-за вашей кровиночки ненаглядной, требую в качестве бартера его тушку на растерзание, а если не отдадите... поселюсь на лестничной клетке с транспарантом в руках на потеху соседям! Небось, забоитесь замарать несанкционированной общественной акцией честное имя Снеговых!

     - Доброе утро, позовите, пожалуйста, Романа к телефону, - стараюсь, чтобы голос звучал максимально звонко. Этакая командир пионеротряда номер пять! На вопрос мамы, кто спрашивает, отвечаю - одногруппница. С какой целью - попросить помощи в переводе с английского. Детский сад! Спросите еще меня, чем я в детстве болела! И какой дурью маюсь сейчас. - Да, конечно, подожду, - минутой раньше, минутой позже, но раз уж трубку не положили, значит, ненаглядный скоро причалит.

     Представляю его в домашней обстановке. Какие у него увлечения? Вряд ли выпиливание лобзиком или разведение аквариумных рыбок... Скорее всего... ну, что он там застрял?!  спит, что ли?! выходи, подлый трус!

     Роман

     Так, Снегов, сконцентрируйся. Родители укатили на рынок, значит, есть у меня еще пара часов тишины и покоя. Думать надо, думать. Завтра утром в универ, а там, небось, исключат всей кафедрой, и никто не заступится...

     Что же делать, Ромка, что же делать? Отрезать бы этой суке-декану голову, вот что. "Аннушка уже разлила подсолнечное масло..." Под трамвай его... пристроить.

     Отрезание В.С.-овской лысеющей башки обдумываю долго и с кровожадным наслаждением.

     Ну, давай теперь серьезно, придурок. Деканы - они звери хитрые и опасные. Дразнить их даже в клетке не советуется, а уж диких... Как бы нам его поймать в капкан? Может, заловить утречком на кафедре без свидетелей? Разговорить на тему фельетона... Чтоб показал он свою истинную волчью сущность. А в кармане у меня - включенный диктофон. Вот и будут им ДОКАЗАТЕЛЬСТВА!

     Ха, план начинает проясняться. О чем говорить-то будем? Может, сказать, что я просто запутался, что я еще... совсем неопытный журналист... ну, сам поймет... Но в Америку очень-очень хочу! И на все готов! Попытаться его уговорить? Хм, только как?

     Ладно, с утра привлечем к работе маму. Она у меня умная, когда не ворчит и не гоняет нас с отцом. Главное, не забыть включить в телефоне диктофон.

     Звонок домашнего телефона прерывает мои труды.

     - Доброе утро..., - это какое же у нас в четырнадцать тридцать утро? - Позовите, пожалуйста, Романа...

     Чей-то тонкий голос, еле различимый из-за шуршания телефонных линий. Где-то я его уже слышал... Не дай бог, какая-нибудь маринина подружка звонит для попытки вендетты.

     - Кто это говорит? - отвечаю официально.

     - Одногруппница...

     Так и знал. Не буду признаваться. Достали.

     - Подождите, я сейчас посмотрю... не спит ли он.

     Ничего лучшего не смог придумать... Да ладно, какая разница. Сейчас телефоном пошуршу и отвечу, что сплю.

     - Вы знаете, он тут задремал, - отвечаю я, копирую мамину заботливую интонацию. - Не хочу будить.

     - А-а, - тянет разочарованно. - Ну передайте... Хм. Передайте ему, что я...

     - Лина?! - выпаливаю я в трубку, потому что внезапно узнаю этот голос... Да, как я вообще мог его с кем-нибудь спутать?

     - Да...

     "Это я, Роман это, Роман! Где ты столько времени пропадала? Я тебя искал-искал, выл волком каждый вечер, совсем тут чуть с ума не посходил, а ты..."

     Я, обессилев, присаживаюсь на ручку кресла и говорю очень тихо:

     - А это - Роман.

     ***

     Я смотрю, как молодой папа тянет за руку сына лет пяти, помогает ему забраться по ступенькам автобуса, поправляет выбившуюся из-под капюшона шапочку... Мне становится обидно, что со мной такого никогда не бывало. Не водил меня отец в детстве в бассейн, не помогал решать задачи по алгебре - да я их и сам без труда решал... Несмотря на мой уже не детский возраст, иногда так хочется, чтоб был в моей жизни кто-то большой и сильный, знающий ответ на любой вопрос...

     Но - не судьба. Когда мне было четыре, мы всей семьей собрались париться в дедовской бане. Отец по ошибке плеснул на меня кипятком из ковшика. С тех пор от моего воспитания он был отлучен на веки вечные. Хоть и шрам от ожога на груди прошел у меня годам к семи, мама, кажется, отца так и не простила.

     Может, если б хоть немного был он ко мне ближе, научил бы меня понимать этих женщин. А то ведь все мои знания основаны на маминых доверительных: "Бабская зависть - самая страшная в мире вещь!" и "Ой, смотри, какую юбку короткую одела - а ноги кривы-ые!"

     Может, тогда я бы знал, что мне сказать женщине, позвонившей мне в тишину одинокой комнаты, женщине, которую я так ждал...

     - Лина? Это Роман!

     - А я думала, ты спишь...

     - Я... уже проснулся.

     - Тогда приезжай...

     И вот я сижу на заднем сидении полупустого автобуса, везущего меня к черту на кулички, и думаю почему-то об отце. Может, было бы лучше, если б ма ушла к тому, другому Мише? Может, хоть его я смог бы назвать не "отец", а папа?

     Звоню в ее дверь с нервическим смешком. Слава богу, в этот раз я без зачетки.

     Она открывает и улыбается мне с каким-то облегчением, словно не знала точно, приеду ли я.

     - Проходи. Снимай куртку. Замерз?

     - Нет. Ну, немножко.

     - Погреть тебя? - спрашивает насмешливо, и кладет руки мне на плечи, и притягивает меня к себе...

     Ну, что это со мной такое! Я словно парю в невесомости, онемело, потерянно и найденно, и сжимаю ее в своих руках. А губы... губы находят ее рот и уже не могут оторваться. Что бы на это сказал папа? Ну, один из пап? Мысль дурацкая, но, когда я распахиваю на ней ее халат, ответ приходит мгновенно... "Сын, у тебя губа не дура!" - сказал бы он. Это точно.

     ***

     - Я и ты..., - я щурюсь блаженно, потягиваясь как сытый кот. - Кто бы мог подумать...

     Вскидываюсь, хватаю ее за плечи и трясу легонько: - Как же вам, Линочка Львовна не стыдно? Соблазнили юного студента! Подростка, можно даже сказать...

     Она смеется, закусив губу, и пытается меня спихнуть с себя:

     - Ты сам кого хочешь соблазнишь! Слезь, поросенок, больно же...

     Я не спеша провожу руками по ее светлеющим в полумраке плечам, разглаживаю разбросанные по подушке пряди волос. Так приятно, будто что-то мне в этой жизни принадлежит, и никто это что-то у меня не отнимет.

     - Ты знаешь, - голос ее становится серьезным, и мне хочется перебить ее, остановить, но я не успеваю...

     - ...Мне же скоро уезжать..., - говорит она.

     Распирающее меня счастье улетучивается, как воздух из проколотого шарика. Ну, зачем! Зачем все сразу портить!

     - Я не хочу об этом думать! - взвываю я, падая щекой на подушку, и шепчу из ее пухлых недр: - Когда ты улетаешь?

     - В следующую пятницу...

     Так скоро? Боже, помоги мне сдержаться и не взвыть в голос...

     - Когда вернешься?

     - Контракт мой на два года...

     Через два года я получу диплом и поеду по распределению в деревню Новая Мышь. Это в случае, если мой план по обработке декана сработает...

     - Хочешь со мной? - шутливо предлагает она. - Я чемодан большу-ущий купила... Как раз по твоему размеру...

     Я лишь горько усмехаюсь:

     - Издеваешься?

     - Я могу тебе помочь... разобраться с деканом.

     - Ай, eрунда! - машу я рукой в воздухе. - Сам разберусь. У меня уже есть план.

     - И какой же, могу я спросить? - усмехается. За дурака меня считает. Ух, как мне обидно становится! Приподнимаюсь на подушке и говорю раздельно и внятно:

     - Приду к нему. Приставлю нож к горлу и потребую интимных подробностей про него и студенток...

     Она шмякает меня по башке:

     - Не смей! Ни в коем случае! Он только и ждет от тебя чего-нибудь такого!

     - А что мне еще делать? - злюсь я, потирая макушку. Если честно, в этот момент мои проблемы меня совсем не интересуют. Только ужасно, до боли хочется понять, что у моей женщины в голове происходит. И страшно спросить.

     - Ничего не делай. Жди. Я этим сама займусь. Во всяком случае, постараюсь перед отъездом.

     - Но зачем? - требую я ответа. - Ты все равно уезжаешь... Зачем тебе мною... заниматься?

     Моя любовница молчит, как партизанка. Я жду ответа, задержав дыхание.

     - Да, ладно, уж тебе! - наконец отвечает она, и я слышу усмешку в ее голосе. Все-то ей хиханьки да хаханьки! А у меня вот сердце рвется... - Я, может, и не смогу еще уехать...

     - В каком смысле? - спрашиваю я неохотно.

     - В таком, что одна наша общая знакомая стырила мой билет и приглашение...

     - Кто? - озадачиваюсь я. - Кто-то из нашей группы, что ли?

     - Если бы... Татьяна твоя драгоценная, вот кто!

     - Ну, знаешь что! - вспыляю я. - Татьяна - она не моя, и вовсе не драгоценная. И вообще, какого черта ты ее к себе приглашаешь?

     - Она сама зашла...

     - Вот идиотка, - хмыкаю я. - Чего хотела? Про меня расспрашивала?

     - Да нет, не особо...

     - Даже не знаю, как ее и отвадить... Прилипла намертво! Ты уверена, что это она взяла твой билет? У нее на это, наверное, и смелости бы не хватило...

     - Хватило, как ни странно...

     - Ну, не знаю... Если хочешь, я к ней заеду и потребую твой билет. Хотя, мне кажется, она про нас с тобой догадывается.

     - Я в этом почти что уверена...

     Я осторожно укладываю голову Линочке на грудь и размышляю над парадоксом: мне придется добыть у Татьяны ее билет, чтобы дать ей возможность от меня уехать... Какое-то издевательство судьбы. 

     Роман

     Душная полутьма моей комнаты поймала меня в капкан. За стеной гремит телевизор, бушуют родители, а я, кусая до крови губу, пытаюсь встать на правую ногу. Опухшая щиколотка не дает опоры, подламывается, вызывая приливы невыносимой боли, и снова я, как цапля, поджимаю больную ногу и пытаюсь удержать равновесие, хватаясь за стену... Только бы снова начать ходить, только бы выбраться из дома, только бы успеть... Успеть - куда? Я, кажется, уже повсюду опоздал.

     Шум за дверью усиливается.

     - Ну, так, Вера! Давай отвезем его в больницу!

      - Да что ты понимаешь - "в больницу"! Там его залечат, как... сам знаешь кого... Моего сына я сама буду лечить. Я его все детство на руках проносила, а ты не можешь раз в день в туалет ему помочь доковылять? Думаешь, один раз помог - и все, хватит с тебя?

     Я замираю на месте: войдет сейчас со шприцoм? Нет, вроде бы тихо, только звенит в голове и подкатывает к горлу тошнота.

     Закрыть бы занавески, чтоб это серое небо за окном перестало сводить меня с ума, зажать бы уши, чтоб не слышать шумa пролетающих над домом самолетов... Да, что ж такое, мы что, поселились рядом с аэропортом? Какое сегодня число? Неважно, ее самолет уже давно улетел. Осталось только одно незаконченное дело. Всего одно.

     Я падаю на кровать и закрываю глаза. Что со мной произошло? Опять же неважно. Воспоминания проносятся перед глазами спутанной и порванной нитью.

     Toт воскресный вечеp. Темный подъезд, девятый этаж, кнопка звонка. Мое надменное:

     - Верни ее билет и документы...

     Ее искусанные до крови губы и сорванное дыхание:

     - Вот, получи! - и толчок со всей дури в живот, и ступеньки, жесткие, грязные, бьющие по голове и в спину... Ломая крылья, теряя перья... И отчетливый хруст подвернутой правой щиколотки, на которую я приземлился. И никто, ни один человек-животное-ребенок - никто не вышел на мой крик, не выглянул из-за обитых дерматином дверей... Потом, когда смог прекратить подвывать, пополз на четвереньках, подобрал разлетевшиеся по лестнице бумаги; Сполз по заплеванным ступенькам все девять этажей вниз. Лифт-то не работал. А в самом низу, на мокром крыльце, упал духом. Вытащил сотовый и набрал первый пришедший в разбитую голову номер.

     Вставай! Пробуй опять! Обвязать ступню потуже бинтом, благо мы на военной кафедре всему медицинскому научены, подняться, и сделать шаг, и-и, раз, и-и, два.... левой... левой.....снова, блин, левой... чтобы выбраться, в конце концов, из дома, сжимая в кармане папин походный нож.

     Лина

     Боинг плавно взял разгон, оторвался от взлетной, ухарски задрал нос и устремился по маршруту... согласно купленным билетам.

     'Командир экипажа приветствует на борту.... полет будет проходить на высоте... температура ...' - можно отстегнуть ремни.

     Я поправила левый наушник, в котором звучала любимая музыка. Только старые песни, только разрывающий душу соул.

     Улетела... Одна... Запретив всем знакомым и родственникам провожать себя в аэропорт. Долгие проводы - лишние слезы.

     Роман. Рома. Ромочка... Почему так вышло, что, прощаясь, мы ничего друг другу не пообещали? Почему я не дала тебе 1000 ложных заверений, что мы обязательно снова встретимся? Почему? Обожглась о твой взгляд. Взрослый, все понимающий, не прощающий. Когда ты стал таким законченно взрослым? Немного надломленным, немного надменным. Скупым на слова, но не на ласки...

     А я? Я увожу с собой образ парня, впервые осознавшего, что его полюбили таким, какой есть: неординарного, саркастичного заучки и умницы...

     Случайное фото на мобильном, чуть в профиль .... все, что осталось от нескольких месяцев неправильной любви, любви вне общественного закона и морали, любви без запретов и потерянной внутренней несвободы.

     Я уже точно знаю, что не вернусь обратно домой. Правдами и неправдами зацеплюсь за остров в Атлантике и останусь.

     Не смогу назад, потому что тебя там не будет. Новая страна подарит моему ... мужчине... новые возможности, новые знакомства, возможно, новую любовь.

     Он - сильный и умный - пробьется. Я уверена. А пока длится этот полет... постараюсь вспомнить последнюю неделю, неделю дурацких рискованных поступков, разбирательств, потраченных нервов...

     Настроившись на мемуарный лад, смотрю в иллюминатор на череду скучных облаков. В полете уже 47 минут, а мысли никак не сложатся в четкую картинку. Все время на передний план выплывают такие странные, на первый взгляд, детали, как сразу опустевшая без хозяйки квартира, уставившаяся пустыми неосвещенными окнами во двор, запах табака и дешевого пластика в такси, неодолимое желание заехать по дороге в аэропорт по знакомому лишь понаслышке адресу, увидеть напоследок (о Боже, зачем?) твои помутневшие от боли глаза.

     Но резвая машинка-кореянка нарочно выбирает объездной маршрут, и я прижимаю ладони к лицу, едва сдерживая колючие слезы.

     Таксист, внушительный дядька лет пятидесяти, понимающе замолкает, лишь ненамного подкручивая громкость дешевенькой хрипучей магнитолы, и давит на газ. И я уже, не сдерживаясь, реву во весь голос, уткнувшись лбом в запотевшее от дождя стекло.

     Офицер паспортного контроля долго созерцает мое опухшее красноглазое личико, бормоча под нос 'хоть бы проспалась, Дунька...'. А на меня накатывает такое полное безразличие, как будто из меня, как из детского мячика, выпустили весь воздух, и я плаваю на поверхности реальности рваными резиновыми лоскутами.

     Кое-как я сгребла со стойки проштампованный паспорт, билет с надорванной и незаметно подклеенной страничкой, в память о последней битве с Танюшкой. Приглашение пострадало еще больше, пришлось его даже разглаживать утюгом, приводя в относительный порядок.

     Интересно, что вместе с зажившими ранами и почти не ноющими ребрами, ушла и ненависть к девчонке. Бедняга. Так вляпаться!

     Нарочно долго не подпускаю мысли о нем. Знаю, как заводит меня, когда я мысленно начинаю свою экспедицию ... по слегка небритой щеке... легкими движениями пальцев под волосы к вискам... чуть стиснуть упрямую голову и привлечь к себе... вот видишь, видишь!... всегда так... когда о тебе!

     В тот вечер я решила ничего от него не скрывать, пусть увидит мою разбитую физиономию, расцвеченную желто-лиловыми подживающими синяками.

     Но уже к самому его приходу заметно струсила и запудрила запудриваемое, распустила волосы и включила в прихожей одинокое тусклое бра.

     Еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркало и немного ослабила пояс халата, больно впивающегося в тело. Тело жаждало отдохновения. Желательно с книжкой, желательно после ванны и чашечки кофа.

     Теперь же в это тело впивались его руки, сдавливая и вызывая невольный стон. И когда я уткнулась губами в растрепанную, пронизанную насквозь туманной осенней моросью макушку, то почти умерла от желания и боли.

     - Пришел, я уж и не верила..., - пробормотала неслышно, дивясь ощущению растекающегося вдоль позвоночника тепла. - Дай руки! Холодные...

     Роман

     Мне снилась взлетная полоса и медленно уползающий по ней игрушечный самолет. Я рвусь за ним - догнать, остановить! - но к правой ноге привязана огромная мороженая курица, и я тяну за собой ногу, не успеваю, а самолет все потихоньку укатывает прочь, пока не скрывается из вида.

     - Ложись, Ромка, ложись, чего ты мечешься..., - мамин шепот и холодная тяжесть, придавливающая больную ногу. - Я тут тебе курочку свежемороженую принесла, приложу, чтоб опухоль сходила...

     Из дурноты и боли всплывает имя.

     - Лина! Ли-ина! Где Ли...

     - Сбежала она, сын. Когда тебя отец в коридор втаскивал, он же, дубина стоеросовая, двери толкнул нараспашку, вот она и выскользнула... Не волнуйся, я тебе другую кошечку найду...'

     'Не хочу... другую...'

     - Рома, скажи мне правду... Это она тебя с лестницы скинула? Скажи хоть слово, и я на нее в суд подам...

     - Я упал с лестницы... Споткнулся и упал с лестницы... Никто меня не скидывал.

     - А ее документы у тебя откуда?

     - Не знаю. Случайно взял, когда сдавал зачет. Где они?

     - Я их уже по ее домашнему адресу отослала... Так что не волнуйся. И письмо приложила. Пусть знает, как моего мальчика обижать... Говорила я тебе, незачем с преподавательницами гулять.

     'Ничего ты мне не говорила...'

     Просыпаюсь от резкой боли в голове и ноге: опять я дрыгался под одеялами. Яду мне, яду! Где же ма с ненавистным и таким желанным шприцом?

     Мама! Где ты? Мне дурно, я кричу и рвусь из плена одеял, пока она не приходит. Мама трогает мой лоб теплой ладонью, гладит мою плешивую макушку... в ту ночь ей пришлось выстригать из моих волос присохшую кровавую заплатку...

     Это теперь она успокоилась, а в первые дни металась и дергалась каждую минуту. "Коля, приподними его! Снегов, ты что не видишь, помоги!"

     - Какое сегодня число? - по привычке спрашиваю я, и тут в голову приходит другая, вполне отчетливая мысль: - Мне надо позвонить! Где мой телефон?

     - Пятое. Не надо тебе телефона, - ма отвечает размеренно, будто уже сто раз обсуждала со мной этот вопрос. - Я уже позвонила, кому надо.

     - Кому? - пугаюсь я.

     - Позвонила в деканат, сказать, что ты болеешь. Мне завкафедрой все рассказал. Не волнуйся, я уже поговорила с Маценко из Министерства образования. Я у его сына энурез иголками вылечила, помнишь, я тебе рассказывала? Маценко пока в отпуске, но на следующей неделе пообещал тебя восстановить. Так что все в порядке.

     Все ли в порядке, спрашиваю я себя сквозь пронизывающую макушку боль. Какая-то мысль все свербит и не дает покоя моей измученной голове. Но вот мамин укол находит мою заднюю мышцу, и мысли расползаются, прячутся в закоулки памяти до следующего пробуждения.

     "Только запомни, - слышится сквозь туман чей-то шепот, - никаких больше ни фельетонов, ни политики... Пиши себе тихенько рекламу, а про остальное - пусть дураки пишут..." Засыпая, я так и вижу декана, склонившегося надо мной и шепчущего свои заветы из-под седых усов.

     Я лежу, упираясь глазами в давно не беленый потолок и слушаю мамино привычное зуденье в соседней комнате: "Снегов, ты чего тут расселся? Опять пиво пьешь, живот растишь?"

     Отец мямлит что-то в ответ. А я думаю о нем, каким он был в тот воскресный вечер. Мой низенький, очкастый папа стал вдруг большим и сильным и на руках тащил меня, расшибленного и сломленного, от остановки домой.

     Лина

     Самолет чувствительно тряхнуло, потом еще раз, еще, не переставая. Послышались чьи-то вскрики, заплакал ребенок. Как из ниоткуда материализовалась стюардесса и начала всех успокаивать, уверенно лопоча на нескольких языках. Пришлось снова пристегиваться и выпрямлять спинку сидения. Мое оцепенение прошло, предоставив место любопытству. Как это... наверно... ужасно не долететь?.. Упасть и не воскреснуть. Решило бы многое. Особенно с той частью мозга, которая отвечает за память. Бамс! И в гости к Богу. Как искупление вины...

     Оглянувшись по сторонам, отметила парочку побледневших пассажиров, парочку тяжело дышащих, несколько явно молящихся. Не хочется помирать в такой невеселой компании. Как там говорится, вся жизнь пролетела перед глазами...

     ***

     - Это что такое?! - когда я потянулась и включила лампу на прикроватной тумбочке. - Вот это что, и там... Лина? - твой голос уперся в мою обнаженную спину. Волосы зашевелились на голове 'О, нет! Какая же я дура! Теперь придется все рассказать'.

     - А ты что, не видишь? Дать очки, - говорю спокойно и также спокойно откидываю плед.

     Ты усаживаешься передо мной на колени и внимательно рассматриваешь. Из-под полуприкрытых век я слежу за твоей реакцией. Ты трешь виски, моргаешь, и снова изучающий взгляд по всему телу. Осторожно проводишь пальцами по контурам безобразных клякс-синяков.

     - Больно. Как же ты так?

     Еще есть секунда, чтобы соврать, придумать невероятную историю с падением в ванной или сломанным на улице каблуком...

     - Только пообещай мне ничего не устраивать в одиночку. Дай слово!

     - Какое на хрен слово! Да, говори ты прямо, - ты внезапно срываешься на крик. И уже гораздо тише: - Откуда эти синяки?

     - От верблюда. Здорового, лягающегося верблюда! Который ворвался ко мне в квартиру и избил. Понятно! Теперь понятно, почему меня не было всю неделю. Отлеживалась я. Ребра до сих пор... не дотронуться...

     - Ну, как же... А мы ведь... И чего ты молчала?! Я же... О, Господи! - по глазам вижу, что до тебя еще не дошло... - Кто это был? Твой брошенный любовник? Олег? В квартире ничего не украли? Что я несу! И почему ты молчишь...

     - Роман, успокойся... В квартире исчезли документы. Меня избила Татьяна, она была не в себе. Но ты мне обещал...

     - Та..., - бледнеешь как полотно... и распрямляешься пружиной, еле успеваю схватить тебя за щиколотку.

     - Стоять! Куда собрался!? Ты даже не выслушал до конца!

     - Отпусти! - дрыгаешь ногой, порываясь спрыгнуть с кровати. Прикинув ее необъятную площадь, я неожиданно сильно дергаю тебя и тут же отпускаю. Потеряв равновесие, приземляешься как кот на все четыре конечности. Тут уж я не теряю времени и обнимаю тебя за плечи. Наваливаюсь сверху на брыкающегося.

     - Погоди... Ой, ребра! Не вертись! - тяну на себя, пока ты не перестаешь сопротивляться моим рукам, мягко пробирающимся по животу к бедрам... - Иди ко мне, поговорим... Ну, же!

     - Элина Львовна, уберите руки, - обиженно мычишь в пространство спальни, но я продолжаю свои... уже поглаживания.

     - Совсем-совсем? Просто взять и убрать?..., - медленно отстраняюсь от тебя, так что грудь лишь слегка касается твоей спины. - Ты свободен, Снегов.

     Но почему-то ты не захотел такой свободы. И не дал мне выключить свет. Касаясь осторожно губами лица, ты жалел меня, проникая в меня, ты утешал меня, ты любил меня и исцелял. Твоя неопытность восполнялась пылкостью, а незнание - нежностью. На какой-то призрачный миг я увидела в тебе будущего тридцатилетнего мужчину, уверенного в себе, замечательного, чувственного, сексуального. И я запоминала его каждой своей клеточкой, каждым витком ДНК...

     ***

     'Летайте самолетами нашей авиакомпании!' с обложки рекламного проспекта, втиснутого в кармашек сидения, скалится кукольная девица в униформе, а два ее клона дергаются с тележкой в проходе между креслами, неторопливо развозя пассажирам 'успокоин': еду и напитки.

     Не задумываясь, протягиваю руку за несколькими миллилитрами жидкости со вкусом жженой пластмассы, не чувствуя ничего, отпиваю глоток.

     ***

     Когда увидела в глазок мужской силуэт, запаниковала страшно. Дрожащим голосом 'Кто?...'. В ответ неразборчивое бормотание, из которого уловила только фамилию Снегов. Ромкин отец?

     - Его у меня нет, - смущенно выпаливаю в коридор.

     - Это вам. Забирайте, - тычет мне в руки каким-то небольшим бумажным свертком. Не дожидаясь, пока возьму, кидает, разворачивается и уходит.

     - Подождите! - кричу вослед, нагибаясь за упавшим конвертом. - Что это?!

     На мой вопль из квартиры выходит маман, прикатившая проведать дочурку.

     - Кто это был, Лина? Молодой человек, задержитесь на минуточку! - капкан для мужских сердец, заключенный в мамином голосе, не оставил пришельцу ни единого шанса. Он запнулся на ходу, горестно вздохнув... но повиновался. Зачет, мам!

     - Это отец моего студента. Ирэн, прошу тебя..., - у меня осталось только одно желание, побыстрее вскрыть посылку.

     А мама уже величественно плывет лебедушкой навстречу гостю, протягивая белу рученьку, которой цепко хватается за широкую ладонь и ведет за собой во палати.

     - Вы по какому поводу к нам? - голуби на площади Сан-Марко в Венеции задушились бы от зависти, попытавшись подражать ее воркованию.

     - Я не к вам... я к ней, - унылый кивок в мою сторону. - И я уже ухожу.

     'Ага! Гляди ж ты! Какая самонадеянность. Типичная фамильная черта Снеговых', - я беззлобно ухмыльнулась про себя, поддевая ключом заклеенный верх.

     Мама секундным оценивающим взглядом профессионала-энтомолога охватила "молодого человека", с чуткостью сейсмографа определив степень его раздражения вкупе с подавляемым гневом. Мысленно поручив родительнице самой разбираться с гостем, я двумя пальчиками вытащила на Божий свет...

     - Откуда это у вас? - кажись, я довольно-таки безобразно взвизгнула. Какой стыд! - Объясните, откуда это попало к вам?

     - Лина! Не смей повышать голос на... простите, не знаю вашего имени..., - она слегка дотронулась пальцами до рукава плаща, переводя внимание на себя. - Меня Ирина.

     - Николай...

     - Николай, у вас несомненно возник какой-то ... мммм... конфликт с моей дочерью. Может, не будем обсуждать это на пороге, а разберемся не спеша, как взрослые люди... Пройдемте-пройдемте! Нельзя оставлять такие ситуации нерешенными, вы ведь согласны со мной? Кто, как ни родители, смогут найти общий..., - она-таки утащила его на кухню, не дав опомниться и даже скинуть обувь. А я зачарованной свечкой застыла в прихожей со своим украденным билетом и приглашением.

     Захлопнутая перед моим носом дверь, за которой продолжил развиваться диалог, дал мне время сообразить, что Роман все же не послушался моих просьб и помчался мне на выручку... Тогда почему не он принес...

     Грохот опрокинутой табуретки чуть не лишил меня сознания. Я приклеила ухо к дверному стеклу и попыталась разобрать, о чем идет речь. О! Так он, оказывается, умеет угрожать! А по Ромкиным рассказам, капитан на корабле - Ма.

     Чем громче бушевал мужчина, тем тише и успокаивающе вторила женщина. Оба говорили о нас. Только маман задавала вопросы, а он отвечал. В конце концов, устав, сослался на записку, которую написала Ромкина мама.

     Я тут же выуживаю небольшой листочек, исписанный неразборчивым угловатым почерком. Такой обычно бывает у врачей и политиков. Записка, вложенная его мамой в конверт с документами, 'изъятыми' Ромой у Ивановской. С просьбой... указанием, если хотите...не появляться на горизонте... с четкой угрозой принять все меры по обузданию зарвавшейся... и прочая... Записка, вызвавшая шок и недоумение... и страх... за него.

     Стучу в дверь, не дожидаясь ответа, вхожу.

     - Скажите, что с Романом!? Почему он не позвонил? - мне уже все равно, главное, услышать, что с ним все в порядке.

     Оба молча рассматривают меня... Как какой-то неизвестный науке вредоносный микроб! Уже успели сговориться! Ну, и Ирэн!

     - Мне плевать, что ВЫ об этом всем думаете! Скажите, черт возьми, с ним все в порядке!

     - Нет! - хором. Земля уходит из под ног... Хватаюсь за виски, чтобы остановить сумасшедшею карусель перед глазами. Никто не бросается со стаканом воды, никто не подхватывает под локоток и не усаживает на диванчик... Пошатываясь, вылетаю из кухни. Надо найти телефон. Надо звонить! Бежать! Спасать! Что-то делать, наконец!

     Прихожу в себя в тот момент, когда трясущимися пальцами пытаюсь набрать номер с визитки маминого 'друга детства отца'. И заикаясь, перескакивая с пятого на десятое, выкладываю сведения не выказывающему удивления внимательному мужскому голосу. А когда получаю в ответ: 'С этой минуты вам не о чем больше беспокоится, Лина. Ничего не предпринимайте. Занимайтесь своими делами. Мы разберемся.'... это весомое 'мы' окончательно убеждает меня в необратимости наказания.

     ***

     - У тебя серьезные проблемы, девочка, - мамин голос. Или не ее? Отупевшим от боли мозгом отмечаю отсутствие всегдашнего пафоса и надлома, который неизменно присутствует в разговорах со мной.

     - Знаю. Это МОИ проблемы, Ирочка, только мои. И они решаются, - отвечаю в тон.

     - Ну, допустим, Сергею ты позвонила, - мама не обращает внимание на издевку. - Это правильно. А как ты поступишь дальше с бедным парнем, ты подумала?

     - Позвоню. Завтра. Сейчас не могу, там его стерегут по полной. Кстати, этот ушел?

     - Этот... этот ушел. Впервые в жизни встретила мужчину, который...

     - Не смей! Слышишь! Это ЕГО отец!

     - Который, - как ни в чем не бывало, продолжает она. - Так яростно стоит горой за свое чадо. Внушает уважение.

     - Что, на бесперспективных потянуло? - нарочно начинаю себя заводить. - Тебе скоро полтинник стукнет, а ты! Скачешь из койки в койку, как ...

     - Что не договариваешь? - она преспокойно усаживается в кресло напротив, закидывая одну загорелую не по сезону стройную ногу на другую. - Отличный способ переложить свою вину на другого - начать с крика и безосновательных обвинений. Продолжай!

     - Ты никогда мной не интересовалась! Только шмотками, мужиками и развлекухой! -  мне не хватает воздуха.

     - Дальше. Становится почти интересно, - улыбается, глядя на свое беснующееся чадо.

     - В тебе напрочь отсутствует материнский инстинкт! Да-да! Эти твои причитания про материнское сердце - блеф, дешевая игра второсортной актрисульки! Да ты и актрисой никогда не была! Потому что играть надо с душой!  А у тебя вместо нее - пу-сто-та! Ты, ты... ты просто кукушка!

     - Понятно. Что еще? - ее явно это забавляет.

     - Мне от тебя ничего не нужно! Ни твоей гребанной моральной поддержки, ни твоих 'сергеев филлиповичей', ни твоего лицемерия, ни-че-го!!!

     - Ого, как нас занесло-то на повороте! А не пожалеешь потом?

     - Что жалеть? Время, проведенное с тобой? Пару минут в неделю? Пару часов по телефону в месяц?!!

     - В пятницу ты улетишь и больше, я так догадываюсь, мы не увидимся...

     Резкая вспышка в моей черепной коробке сменилась тишиной.

     - ...Прости..., - неожиданно всхлипываю и бухаюсь на колени перед ее креслом, убитая наповал такой простой фразой. - Прости меня!!!

     - ...Нашла время ссориться, - мать наклоняется и осторожно убирает отросшую челку с моего посеревшего лица. - Тебе перед отъездом надо привести себя в порядок.

     - Хорошо... мам, - слепо утыкаюсь во что-то мягкое, и вдруг давно забытое чувство защищенности начинает окутывать меня. Мама не отстраняется, лишь по привычке поправляет юбку... чтобы не измялась. Мне показалось, или в комнате запахло котлетами и борщами?

     - Тебе не приходит в голову, что уже пора..., - три капли настойчивости на стакан маминой нежности. Всё! Добила!

     - ...сейчас... расскажу. Только ничему ты не удивляйся, - как будто двойку в школе схлопотала, пытаюсь тянуть время, размазывая горькую влагу рукавом по щекам.

     - Не буду, - легко соглашается со мной.

     - Мам, я... влюбилась... В своего студента... Его девушка узнала про нас... И избила меня... Она мой билет забрала... А он... он пошел к ней... Эта ненормальная... после аборта и разрыва с ним..., мне Галка рассказывала, - сначала, с трудом подбирая слова, а затем все более уверенно, я исповедовалась теплому колену. - Короче, озверела она, психика надломилась... Не контролирует свои поступки... Так страшно! Что же она с ним сделала?

     - Столкнула с лестницы. Продолжай.

     Минуту не могу прийти в себя, представляя случившееся.

     - В деканате тоже узнали про нас. И не знаю еще... отчислили его, наверно... Он еще и в газете оппозиционной засветилась. Про нашего декана фельетон написал, что тот к девчонкам-студенткам приставал.... И теперь поездка его в Штаты накрылась... и... и я не знаю, что теперь делать... но с деканом мы разберемся... а вот восстановить... все, наверно, теперь ты давай... ругайся...

     - Не вижу практического смысла, - она складывает руки на груди. - Давненько я такого... дурацкого поведения не наблюдала у своей взрослой дочери. Это удручает...

     - Зачем я тебе все выложила! - я снова закипаю, но запнувшись о мамину бровь-запятую, поползшую вверх, поджимаю хвост.

     - Скажи-ка мне лучше, кто такие 'мы'? И что эти 'мы' задумали?

     - Мы - это женская половина нашей кафедры..., - Павлик Морозов мной бы гордился! Сдала своих девчонок, как стеклотару... - Хотим прижучить старого извращенца. Достал он со своими домогательствами.

     - А ты подумала, что ты-то улетишь, а твоим 'девчонкам' еще работать с ним придется?

     - А мы анонимно. Он не узнает! - обрисовываю подробности Плана. - Мы решили бить на поражение - по всем фронтам. У него жена - мегера ревнивая. Ей мы фото пошлем. Схимичим в фотошопе коллажик. Плюс письма во все вышестоящие инстанции... вплоть до министра... Ну, как?

     - Не помню точно... по моему, административный штраф... возмещение морального ущерба...

     - Это в случае, если найдут.

     - Забудь про министра с деканом! Тебе мало неприятностей! Подумай хоть раз о других! Меня обвиняешь, а сама как поступаешь? Всё! - хлопает по подлокотнику. - Отбой! Приехали!...

     ***

     - ...Приехали! Приехали! Мама, смотри какие квадратики на земле! И точечки по дорожкам ходют!

     - Это машинки. Сядь на место, я тебя пристегну. Слава Богу, долетели!

     Как это я не заметила, что полет подошел к концу? Еще бы пару минут... чтобы припомнить жестоко расцарапанную рожу декана Семеныча, боязливо пробирающегося коридорами в свой кабинет и запах валерьянки, навсегда поселившийся в нем. Жена оказалась в гневе страшнее министра, надолго отбив охоту совать потные ладони под девчоночьи юбки.

     ***

     Со всех сторон доносилось вежливое 'извините-простите', пассажиры, нещадно толкаясь, спешат покинуть самолет. Я же решила выйти последней. Осматриваюсь. Кажется, ничего не забыла. Сумка оттягивает плечо, пока я пристраиваюсь в затылок к самым неторопливым. Шаг, остановка, два, остановка, три...

     ***

     - ...два, три, прием! Ты меня слышишь!? Ты с квартирой решила вопрос? - я выныриваю из недр огромного, распластанного на полу чемодана, как кенгуреныш из маминой сумки. Ирэн стоит в дверях комнаты, с интересом наблюдая за моими сборами.

     - Да, подруга поживет. Застукала своего благоверного в супружеской постели с какой-то малолеткой. Подала на развод. Так он ее вместе с ребенком на улицу вышвырнул. Она пока по знакомым мыкается.

     - А ее родители?

     - В деревне.

     - Понятно, а свекровь, конечно же...

     - У нее свекровь - монстр! К тому же квартира на нее записана. Ир, ты же никогда не жила со свекровью? С папиной мамой? Вот это я тоже не возьму с собой, можешь забирать себе, - нечто волшебно-прозрачное, черно-кружевное, купленное год назад за умопомрачительную цену, должно было поднять мою самооценку до небес... но так и ни разу не пригодилось. - Понравилось? Ты, кстати, не ответила.

     - Два месяца, - мама морщится, рассматривая затейливую вещицу. - Не вовремя зашла в комнату, когда она рылась в наших вещах.

     - И вы смертельно разругались? - я даже не пытаюсь скрыть своего кошачьего любопытства. Редко когда мне удается послушать семейные истории. Мам считает, что для нее еще слишком рано страдать стариковским занудством.

     - Вовсе нет, - фыркает, и злополучная тряпка из секс-шопа, не пройдя кастинг,  небрежно отлетает в сторону.

     - Ты хлопнула дверью, и у нее случился инфаркт от неожиданности? - мне требуется мноо-о-ого драматических кровавых подробностей. Иначе я начинаю бесконечно возвращаться к одной и той же мысли 'еще раз попытаться позвонить Роману'. Но на том конце провода трубку упорно снимает его мама...

     - Не угадала! - она интригующе поглядывает на меня, высунувшую кончик языка и усиленно ворочающую серыми клеточками. - Но могу сказать, что крик она устроила дикий. И было отчего.

     - Она? Не ты? Впрочем, ты же никогда не кричишь. Так, эту кучку беру с собой. Все остальное... забирай или делай с вещами, что хошь.

     - Так тебе не интересно узнать? - она прекрасно знает, когда я готова выбросить белый флаг. Моя мать - виртуоз в ведении переговоров.

     - У меня кончились догадки.

     - Мышеловка.

     - Да ну! Ты поставила на старушку капкан?! Ну, ты даешь! - представляю грандмаман Месенцеву, бьющуюся всей своей полторацентнеровой массой в гигантском зубастом капканище. Ничего себе мышка!

     - Не я. Твой рассеянный отец не нашел лучшего места, как хранить сие пыточное приспособление для грызунов среди наших личных вещей. В заряженном виде... Так что рано или поздно, кто-то из нас должен был пострадать.

     - Так ты не против насчет квартирантов? - после того как мы вдоволь насмеялись, возвращаюсь к волнующей меня теме.

     - Я? - Ирочка недоуменно округляет глаза. - Я никогда не вмешиваюсь в твою личную жизнь без крайней на то необходимости.

     - И ты считаешь это правильным? Такой отстраненно наблюдательский подход, - наконец у меня появилась возможность выяснить ее отношение ко мне.

     - Я считаю, что каждый должен прожить свою жизнь сам, пройти своей дорогой. Никогда не была сторонницей подстилать дитяти соломку, - спокойно отвечает она.

     - И ты поэтому так спокойно отнеслась к тому, что я..., - второй раз никак не получается это озвучить.

     - Ты что? Переспав со студентом, посыпала голову пеплом и решила сменить гражданство? Ты сама еще не разобралась в себе. Для этого потребуется время. Единственное, не советую сразу бросаться в крайности.

     - Так не будет никаких увещеваний одуматься? Опомниться?

     - Не утомляй меня своими неумелыми поддевками! Лучше постарайся не попадать в глупые ситуации. А то придется к тебе приехать!

     Роман

     От неожиданного звонка в дверь меня чуть удар не хватил. Кого еще черт несет в пятнадцать двадцать? Родители на работе, а я, удобно раскорячившись на полу в зале, перебинтовывал свою хромую ногу. В дверь опять зазвонили, да так настойчиво, будто на пожар. Кто там может быть? Сантехник по вопросу затопления соседей снизу? Газовщик, вызванный бдительными соседками на подозрительный запах? Ну, так я же не нарочно, это у меня от чаги...

     - Иду! - кричу я хрипло, подтягивая за собой недобинтованную конечность. - Минуту можете подождать?

     Ну кто там уже?

     - Это я, - слышу голос из-за двери. Знакомый голос. Чертовски знакомый.

     Я упираюсь спиной в стену, пытаясь успокоить сумасшествие, творящееся в моей груди. Не сердце, а какой-то попрыгунчик... вот опять вернулось из-под ложечки в самое горло...

     - Что ты здесь делаешь? - слабо отзываюсь я.

     - Я пришла с тобой поговорить. Попрощаться.

     Голос ее слышен глухо, но отчетливо.

     - Я думал, ты уже улетела! - отвечаю я сипло, но громко, чтоб услышала через дверь. Голос мой, понимаете ли, еще не полностью восстановился после падения в ту воскресную ночь.

     - Мой рейс перенесли... На завтра. Можно мне войти?

     - Нет, - хриплю я в ответ, кусая палец. Две недели старался ее забыть - и все насмарку!

     - Почему ты злишься?

     - Потому что. До сих пор не могу понять, что же между нами произошло, и к чему все это было...

      - Кажется, мы влюбились и занимались сексом, - ответила дверь. - Три раза.

      - Влюбились? - сердце под контролем. Слегка упало в район солнечного сплетения, но тут же вернулось обратно. - Мне послышалось, или некоторые из нас стали бросаться важными словами?

      - Да, я влюбилась. Люблю, если быть точнее, - вздохнула дверь. - Жаль, что для признания выбрала именно эту минуту...

     Я задумываюсь ненадолго и решаюсь броситься напролом:

     - Какой смысл во всех этих объяснениях? Ты уезжаешь и, кажется, не собираешься возвращаться...

     - Как мне доказать, что ты останешься в моем сердце навсегда?

     - Не уезжай! - я прижимаю ладонь прямо под глазком, к самому сердцу двери. - Может, со временем я в тебя поверю... Ты мне очень нужна..., - черт, я это думаю, или произношу в полный голос?

     - Я не могу остаться. Это мой последний шанс убраться из этой страны...

     - Ну, так воспользуйся им. Зачем ты пришла? Чтоб меня еще немного помучить? - я начинаю выходить из себя. - Как ты предпочитаешь отрубать собаке хвост?!

     - Роман, я не смогу уйти вот так..., - зашептала дверь.

     - А как ты хочешь уйти? Могу за тебя хлопнуть дверью, хочешь?

     - Ну, и дурак же ты, ну, когда же ты поймешь, что вокруг нас не сказка со счастливым концом? Это взрослая жизнь!

     - Взрослая жизнь? - хриплю я, чуть не теряя вторично голос. - Да уж, за последние недели я понял, что это за штука - взрослая жизнь... Меня оклеветали, заставили отрекаться, загнали мою девушку на аборт и столкнули с лестницы, соблазнили и бросили.... Значит, можно все, что угодно с людьми делать, объясняя, что все это, мол, се ля ви, взрослая жизнь, да?

     - Это несправедливо, - расстроилась дверь. - Ты нарочно пытаешься остаться обиженным и брошенным! Чтобы потом сидеть вечерами и ковырять раны в душе! А я хочу научить тебя ОТПУСКАТЬ!

      - Ах, как это мило с вашей стороны! И как самодовольно! Кто сказал, что у меня будут раны?

      - Бравируешь? - усмехнулась дверь, чем окончательно вывела меня из себя.

       - Меня не нужно ничему учить, - отрубил я. - Я хочу быть оставленным в покое. Уходи.

      Дверь молчит. Не знает, что сказать? Или придумывает новое оскорбление?

      - Тогда остается сказать тебе спасибо за... документы... Странно, что вы с Танюшей не сошлись опять... С вашим упрямством и вспыльчивостью вы как близнецы. Прямо созданы друг для друга.

     После долгого молчания я шиплю в замочную скважину:

     - Уходи.

     - Уйду, когда захочу. Хватит гнать меня, как собаку.

      - Ну, тогда что у нас еще на повестке дня? Сеанс прощального секса? Ты ведь за этим пришла? - негодую я хрипящим голосом.

      - Я бы не отказалась, - усмехается дверь. - Я же всего лишь озабоченная учительница английского, соблазняющая своего невинного ученика!

      - Так за чем же дело стало? - я распахиваю дверь и широким жестом приглашаю ее войти: - Проходите, Элина Львовна, располагайтесь. Сейчас мы вас трахнем.

     ...Схватить в воздухе ее ладонь, примеривающуюся для пощечины, притянуть к себе, впиться губами... зубами, обхватить за плечи... больно ноге, падаю... она опускается сверху... поцелуи... да, у нас очень тесная прихожая... отползти, может, в зал? там и почище будет.... ее запах... задыхаюсь в ее объятиях... звон в ушах... любовь моя, не покидай... меня...

     * * *

     - Снегов, приезжай домой немедленно! Какое, к черту, дежурство по отделу, когда ты нужен своему сыну. Да, поднять и отнести. Я прихожу: он лежит ничком посреди комнаты и бредит про какой-то собачий хвост. ... Откуда я знаю, может, аллергия на новое обезболивающее... Приезжай, кому сказала! Кстати, это ты выхлебал пол-банки чаги? Это же отрава в больших количествах! Ага, как же... Приедешь - я тебе голову откручу!

     ***

     Две недели - это очень долго. За две недели что угодно может случиться. Кого угодно можно потерять... и постараться забыть. Надо сконцентрироваться на главном. За две недели эти чертовы связки в щиколотке должны уже начать заживать. Ходить, снова учиться ходить, когда никого дома нет, потому что ма пообещала разорвать меня британский флаг, если узнает, что я встаю на больную ногу.

     И вот я часами ковыляю с прискоком из одного угла в другой. Для моральной поддержки я сжимаю в руке папин нож. Одна мысль о том, для кого этот нож предназначен, доводит меня до ледяной ярости и черноты в глазах. Это все из-за нее. Из-за нее я потерял Лину. И даже не смог проститься. У-у-у... убью, суку. Тихо, тихо, - мне приходится себя успокаивать, - это к завтрему все заживет. А как только заживет, так сразу... Есть лишь один способ унять мою ярость и боль...

     И папин нож уютно ложится в ладонь.

     Сегодня я успешно дохромал до самой кухни. Ну-с, что у нас тут в холодильнике накопилось? Все по-старому. Морщась, я выпиваю полную ложку мутного раствора из чаговой банки. Что угодно, только бы выздороветь побыстрее! Может, еще ложечку?

     В этих раздумьях меня и застигает неожиданно вернувшийся домой папа.

     - Ты что делаешь! - шугает он меня, как кота. - Иди ложись!

     - Не говори маме, - я пристраиваюсь на табуретке, а он занимает мое место в позиции "голова в холодильнике".

     - Колбасу будешь? - спрашивает он, выныривая с палкой колбасы и вялым огурцом в руке.

     - Не... Не хочется.

     Он режет хлеб, жует колбасу, стоя посреди кухни, не снимая куртки. Мы молчим отстраненно, как соседи по коммуналке.

     - Чего-то ты так рано дома? - спрашиваю я.

     - А-а... нас на похороны... рано отпустили, - он смотрит на меня, сосредоточенно жуя. - Ты Танюшку Ивановскою... еще не забыл?

     Помню, папа, помню. Как же не помнить.

     - Ее на прошлой неделе машиной сбило, - продолжает па, не глядя на меня. - Перелом позвоночника в трех местах. В больнице только три дня продержалась... все время без сознания...

     Хм. Что тут еще сказать?

     - Ладно, надо мне идти, - бубнит па, пряча остатки колбасы в холодильник. - А то неудобно... пятнадцать лет вместе в одном отделе... ну, ты понимаешь.

     Я запрокидываю голову назад и размышляю. Привык я думать, глядя в потолок. Первым делом надо вернуть папин нож на прежнее место в шкафу. Да, и эту чагу вонючую все-таки выброшу, а то когда-нибудь кто-нибудь наверняка отравится.

     - Если задержусь, скажи матери, что я на кладбище! - басит па из прихожей.

     - Скажу, - улыбаюсь я.

     Давненько я не улыбался...

      Конец первой части

     Несколько лет спустя...

     Лина

     - Красавица моя, ты собираться собираешься? Или мне так и везти тебя на банкет в этом кресле и в этих прелестных спортивных штанах? - мой приятель, в отличие от меня, никогда не закрывает дверь в ванную. Так что я могу наблюдать за выражением его лица в зеркале. Одна щека еще в пене, другая гладко выбрита.

     - А может, не пойдем? Совершенно же не хочется... Скучнейшее мероприятие, - пытаюсь торговаться.

     - Но как же не пойдем... Конечно, пойдем... Ты же у меня умная девушка, ну, женщина, если хочешь, и понимаешь, как важно для меня периодически появляться на людях с красавицей-невестой...

     - Алекс, ты меня в гроб загонишь своими раутами, - ворчу, не двигаясь в кресле, в котором уютно провела последние несколько часов, готовясь к завтрашней лекции.

     - Отпирайся сколько хочешь, но ты выглядишь абсолютно порочно вот в этом платье... и с этими серьгами в твоих на вид невинных ушках...

     - Уже вытащил? Ну, ты и... прохвост.

     - Могу ли я вам напомнить, что на сегодняшний банкет заявятся наши американцы? Боюсь, они не оценят твою натуральную красоту, в смысле, без косметики..., - чисто выбритый Алекс мягко забирает из моих рук конспект с методичкой и протягивает мне косметичку.

     - Американцы? Не смешите мои тапочки! Да и они сами, небось, в рваных джинсах притащатся... А мне обряжаться!

     - Солнышко, давай договоримся. Или ты идешь на банкет, одетая на все сто, и ведешь себя соответственно, или я тебя прямо сейчас, в таком виде, тащу в ЗАГС и оформляю, наконец, наши сложные отношения...

     - О, боже ты мой, - я вскакиваю нетерпеливо и хватаю косметичку. - Давай сюда платье, шантажист.

     - Однако..., - посмеивается он. - Как обычно, угроза брака действует на вас бодряще...

     - Сразу после ужина уезжаем домой! - предупреждаю я сквозь зубы и ныряю в узкое черное платье.

     - Ну, разумеется. Как только выполним наш корпоративный долг - поприветствуем всех гостей и пощебечем с их супругами...

     - Убить тебя мало! - этих разряженных пустышек - жен я не переношу! - Прекрати издеваться, лучше помоги застегнуть молнию, - я поворачиваюсь спиной, придерживая платье на груди. То самое, с глубоким декольте, из-за которого редко кто умудряется смотреть мне в глаза.

     Алекс легко справляется с задачей, отводя волосы с шеи и легонько прикасаясь губами к моему голому плечу.

     - Уй, щекотно! - я отмахиваюсь и сажусь перед зеркалом наводить красоту. Краем глаза вижу, как мой драгоценный ловко завязывает галстук. В своей небесно-голубой рубашке и новом сером костюме он словно сошел с глянцевой обложки журнала "Коммерсантъ". Вот только жены ему не хватает до полного набора преуспевающего бизнесмена. Не судьба-с... Впрочем, посмотрим.

     - Так, я почти готова. Оцените, сударь.

     - Как будущая мадам Рощина, вы выглядите потрясающе.

     - Льстец!

     - Злючка.

     Роман

     Вхожу и сразу направляюсь к барной стойке: где же, как не там, мне найти моих довольных после подписания контрактов коллег? Будут в понедельник хвастаться в Нью-Йорке, как до посинения пили водку в русском баре... Надо проследить за Дэвидом и Энди. В прошлом году в Майами эту парочку пришлось попросить удалиться с банкета. Так они в гостинице банкет и продолжили. Хорошо еще, не попали в газеты...

     Я вежливо улыбаюсь незнакомым лицам, пока не нахожу глазами "наших". Аманда при виде меня радостно машет в воздухе бокалом. Я морщусь. Кошмар, хуже русских.

     - Роман, Роман, сюда! Что тебе заказать?

     - Пока ничего, я хочу осмотреться.

     - Пить коктейли не советую, - доверительно шепчет мне Аманда. - Не знаю, что они добавляют в "Секс на пляже", но вкус у него здесь очень странный.

     - Можно сказать, вместо "Секса на пляже" нам тут подали "Секс на болоте"..., - поддерживает ее Дэвид и радостно хохочет. - У них же тут болота, да?

     - Небольшие, в южной части, - отбрехиваюсь я. До сих пор мои коллеги не знают, что я сам родом из этих болот. Пусть гадают, почему я, вместо работы над контрактами из моего офиса в Нью-Йорке, приехал на подписание самолично.

     - А ты их всех здесь понимаешь? - пристает Энди, уже довольно "наболоченный".

     - Ну, конечно, Энди. Они же говорят по-русски, - терпеливо объясняю я. - Это мой родной язык. Хотя сейчас мне легче по-английски...

     - А-а, а мы думали, что ты из Сибири! Сибирь отсюда очень далеко, так ведь? Сколько примерно тысяч миль?

     Я мысленно закатываю глаза.

     - Я, пожалуй, возьму бокал белого вина. Куда вы, ребята, переводчика задевали? - хочется убраться подальше от их радостного гама, но оставлять их одних, безъязыких, страшно.

     - Он, кажется, в туалет пошел.

     - Ладно, никуда не уходите, я пошел осматриваться...

     Я говорю по-английски почти без акцента. Мой безупречный костюм и "неместная" стрижка должны немедленно выдавать во мне американца. С лица не сходит привычная улыбка, плечи расправлены, но нет в душе моей покоя. Хорошо ли я замаскировался? Не подкатит ли кто с пьяным "Сколько лет, сколько зим?" Выдает ли меня моя славянская физиономия?

     Не хочу быть одним из них, не хочу! Столько лет прошло, я изменился, я совсем другой, я живу в Грин Эппл, мой офис на фифти файф Уолл-стрит, на четырнадцатом этаже. Оставьте меня в покое.

     "Зачем же тебе было туда ехать?" - спросила бы сейчас Джен.

      Не знаю, сказала бы я. Навестить родителей. Посмотреть, как они живут.

     "Так что ж ты тогда остановился в отеле?" - это опять Джен со своими глупыми вопросами.

     Хотелось сохранять дистанцию. Дистанцию, скорее, между собой - двадцатилетним и собой - теперешним.

     "И как, сохранил?" - усмехнулась бы Джен.

     Кажется, да. Всего три дня осталось, а в понедельник рано утром - в аэропорт. Поскорее бы домой.

     "Собаки тебя заждались", - сказала бы Джен и наверняка б добавила, что Лилли и Тоби передают привет. Это наши лайки.

     ***

     В укромном углу ресторана, у стола под медвежьей шкурой, толпилась белорусская сторона. Полтора десятка мужиков с женами - как типично! Ни одной женщины в руководстве фирмы! И они, кажется, уже начали отмечать - красные морды, громкое обсуждение.

     - Ну, где эти америкосы? - раздался чей-то недовольный возглас. - Заблудились небось, идиоты...

     Я лишь усмехаюсь. Мои коллеги - отнюдь не идиоты. Аманда и Энди свободно владеют испанским. Дэвид бегло говорит на нескольких диалектах китайского. Это потому, что последние два года наша группа специализировалась на фондовых рынках Китая и Южной Америки. Возможно, некоторые аспекты местной жизни моим коллегам по-прежнему непонятны. Им, наверно, было бы трудно сообразить, почему аборигены выставляют сейчас на стол принесенные с собой бутылки спиртного. Зато моя группа - непревзойденные специалисты-аналитики.

     Мы - не инвесторы, нам абсолютно все равно, если нам грубят, - нам с вами не работать в будущем. Мы лишь медиаторы. Мы изучаем ваше предприятие, всю его финансовую подноготную. Дэвид и Энди работают с руководством, аудируют бухгалтерию. Аманда ведет исследования местного рынка, конкуренции, спроса, политической обстановки. Все результаты отправляются мне на мой лаптоп. Я вычисляю альфы и беты, уровень риска и относительную прибыльность проекта. Относительную, потому что ожидаемый возврат инвестиции может быть и двести процентов, но уровень риска в странах растущего рынка бывает такой, что... Короче, это моя работа - определить, стоит ли ваша фирма внимания инвесторов. А дальше - по принципу свахи - я ищу вам американского партнера. Если после моей презентации для контракта находится покупатель, значит, семь-восемь недель исследований прошли не зря.

     Нас невозможно подкупить. Мы работаем за номинальную плату - в среднем, сто тысяч долларов за контракт - достаточно, чтобы окупить наши расходы. Основной наш доход составляет процент от прибыли совместного предприятия, который мы получаем первые пять лет. А посему - когда мы отправляемся на поиски иностранных фирм, мы ищем лучших из лучших.

     Наши "лучшие из лучших" тем временем совсем распоясались.

     - Да, что ж такое, тут на кухне ужин стынет! Давайте садиться за стол, а янки пусть подкатывают, когда смогут...

     Ну, раз уж ужин стынет, значит, надо бежать. Отправляться за потерянными коллегами, наивно думающими, что без них не начнут. Садиться за стол и поднимать тосты за белорусско-американскую дружбу и сотрудничество. Надеяться, что переводчик не напьется по местным традициям в зюзю и мне не придется проявлять мое знание русского языка. Напомни-ка, зачем я сюда приехал? Ах да, повидать родителей. Посмотреть, как тут все за девять лет изменилось. Да ни хрена не изменилось. Только подкрасили фасады. И мама с папой как-то внезапно состарились.

     Я разворачиваюсь, чтобы шагнуть в сторону бара и чуть не расшибаю нос о чье-то плечо. Что за народ, никакого понятия о личном пространстве!

     - Ох, простите, - худой и длинный тип извиняется, прижав руку к груди, и тут же протягивает ее мне для пожатия: - Александр Рощин, технический директор.

     - Роман Маккензи, - отвечаю я с коротким кивком, не пускаясь в детали.

     - Вы из "Маквенчер"?

     - "МаcVenture", yes, - соглашаюсь я по-английски, надеясь, что техдиректор уймется и оставит меня в покое. Вместо этого он продолжает на несколько корявом, но весьма самоуверенном английском:

     - Я слышал о вас. Мы очень рады, что вы смогли приехать лично.

     Кто ему уже про меня наболтал? Я лишь сдержанно киваю.

     - Это ваш первый визит в Минск?

     - Можно сказать, первый..., - двадцать лет из моей прошлой жизни не считаются.

     - Вам надо познакомиться с моей невестой. Она учит... ммм... преподает английский в университете.

     Так учит или преподает?

     - Мне очень жаль, но мне нужно найти моих коллег. Приятно было познакомиться, - я выбираюсь из сгустившейся вокруг нас толпы, слыша вслед чей-то шепот: "Не выпускайте, а то еще и гэты дурань потеряется. Так вообще за стол не сядем".

     Ничего, Маккензи, в понедельник твой рейс в Нью-Йорк. Через три дня будешь дома... Конец всей этой ерунде.

     Лина

     О-о-о, наконец-то начали рассаживаться! Я уже думала, так и придется вечность шататься по залу, спотыкаясь о чужие ноги. Сегодня я на редкость рассеянная. Даже Алекс сделал замечание, что я его совсем не слушаю. Да, занята я своими мыслями, за-ня-та! Бывает, находит непонятная грусть-тоска на девушку, хм, тридцати лет с хвостиком... Особенно когда у девушки никаких особо радужных перспектив в дальнейшей жизни не предвидится. Ох, чует моя пятая точка, что сегодня вечером придется-таки расставить знаки препинания в наших отношениях.

     - Лин, смотри под ноги. Что с тобой такое?! - он подхватывает меня под локоть, не давая приземлиться на пол.

     - От голода падаю. Когда уже сядем за стол? - я тихонько шмыгаю носом - лень искать платок. Что ж так долго! Раньше сядешь - раньше выйдешь.

     - Вижу, наши решили не дожидаться гостей. Идем к столу..., - галантно отодвигает стул и усаживает меня на свободное место.

     Мои пальцы уже на полпути к корзиночке с хлебом, когда появляется иностранная делегация. Приходится срочно хвататься за салфетку, закрученную в белую накрахмаленную фигурность. Да, американцев ни с кем не спутаешь! Уверенная, напористая речь, сияющие улыбки, энергичные рукопожатия, от которых лица моих соотечественников сразу становятся кислыми. Так, сколько их там... громогласная девица, уже слегка вмазанный тип и еще один посимпатичнее ... и ... кто там за спинами маячит, не разберешь. Переводчик, что ли?

     На освещении в ресторане явно экономят. Полумрак и тени-официанты, возникающие из ниоткуда... А может это и к лучшему - можно не обращать внимание на соседа справа, упирающегося растопыренными локтями в стол, так, что приходится прижиматься бедром к Алексу, к его вящему удовольствию, можно интеллигентно ковыряться вилкой, изучая состав салата и изредка поддакивая Алексу, можно катать из хлеба фигурки и выстраивать их вокруг фужера Алекса... О, какой дивный вечер!

     - Роман Маккензи.

     - Где вы потерялись Роман, мы уже почти без вас начали, - мой жених дружелюбно подначивает четвертого опоздавшего. Я перевожу взгляд на пустовавшее напротив меня место за столом... А вот и Джокер!

     Он очень изменился за эти годы, и все равно не узнать его было не возможно. Моя память услужливо связала воедино голос и внешность, а выпавшую из ледяных пальцев вилку... вилку успел подхватить мой благоверный и аккуратно пристроить на краешек моей тарелки.

     - Чего приборами швыряешься? - в его голосе ни грамма упрека, лишь бьющее через край непонятное веселье.

     - Что, прости...? - я не свожу глаз с противоположного края стола, зависнув где-то между верхней и средней пуговицей его пиджака. Кажется, пора захлопнуть челюсть. И еще постараться вдохнуть. И немного побледнеть, чтобы не смахивать на охреневшего снегиря. И отвести глаза. Ну, же! И улыбнуться вежливо и безразлично. Вот умница! И доесть, наконец, свой салат, черт бы его побрал! И выпить... Нужно что-то выпить.

     - Саш, кхммм... Налей мне коньяка. Делай, что говорю, - мой взгляд исподлобья убивает его недоумевающую улыбку. 'Да, милый, судьбу-бумеранг не обманешь...'

     - Предлагаю тост! - мой 'локтистый' упитанный соседушка важно восстает над столом и радушно выдает. - За американо-белорусскую дружбу! ...Переведи этим нерусским, - последние слова предназначаются примостившемуся в уголке переводчику. Тот бодренько лопочет свой вариант тоста. Избитый прием всех толмачей - заучить про запас пару застольных фраз, несколько анекдотов и с уверенным видом 'переводить'. Халтура...

     Коньяк обжигает рот, проваливается в желудок и разбегается по телу жидким огнем.

     - Закусывай, - Алекс внимательно смотрит на мое перекошенное лицо. - Что это ты надумала... Тебе еще за руль.

     'Мне еще за тебя замуж выходить. Ха!'

     - Знаю. Такой тост грех пропустить. Не переживай, это первая и последняя...капля. Теперь можно и до конца вечера остаться, - принимаю я неожиданное решение.

     Постепенно за столом нарастает шум, народ, присмотревшись друг к другу, начинает разговоры по интересам. Я тоже по мере возможности включаюсь в беседу, лишь бы не стрелять глазами напротив.

     Через час мужчины выходят 'покурить', а я, воспользовавшись моментом, ускользаю в холл. Лицо по-прежнему горит. Вывожу себя на мороз. Тонкая подошва туфель моментом промерзает, запихиваю ладони подмышки и, запрокинув голову, ловлю губами освежающие крупинки снега.

     - Ну, здравствуйте, Элина Львовна, - ...на безупречном английском.

     - Здравствуй, - 'проклятье! не буду оборачиваться!'

     - ... Весьма неожиданная встреча.

     - Ты разочарован?

     - Я ... пожалуй, крайне удивлен. Как тесен мир.

     - И правда...

     - Нервничаешь?

     - С чего бы!

     - Дрожишь... Значит, замерзла...

     - Замерзла... А что, так и будем по-английски? Или с русским проблемы?

     - Проблемы с белорусами. Не хотелось бы, чтобы до них дошло, что я их понимаю.

     - Можешь на меня положиться.

     - Хм. Рискованно.

     - Что были прецеденты?...

     - В прошлом - да.

     - Живи настоящим, разве я не этому тебя учила? - смотрю на него близко-близко. Он сейчас точно услышит, как быстро бьется мое сердце...

     - Да уж, ты многому меня научила... А сама осталась такой же как и раньше...

     - Спасибо за комплимент.

     - ...Равнодушной кокеткой.

     - Ах, в этом смысле! Тогда ТЕБЯ можно поздравить, уже не скажешь, что ты похож на обиженного ребенка. Весьма преуспевающий... самоуверенный ... мистер Маккензи. И кто же у нас миссис Маккензи?

     - Ревнуешь?

     - Пфф! Извини, ляпнула не подумав... Так ты... Зачем ты за мной пошел?

     - Вообще-то вышел позвонить жене.

     - Тогда не буду вам мешать...

     ***

     На пути к машине Алекс расшалился как мальчишка: обсыпал меня пригоршнями снега, потянул за воротник в какое-то танцевальное па и на полпути стал чмокать меня в замерзшие щеки:

     - Ох, Линеныш, какая ты холодная! Как я тебя обожаю!

     - Да что с тобой такое? - свожу я брови. - Доволен, что ли, вечером?

     - Если бы ты знала, как доволен! Все идет просто за-ме-ча-тель-но! - пропел он и подтащив меня к своему серебристому "бумеру", указал на наши смутные отражения в темном тонированном стекле: - Ну что, похожи мы с тобой на пару миллионеров?

     - Похожи, похожи, - отмахнулась я и заявила: - Дай мне ключи, я поведу машину...

     - Ты что, мне не веришь? - обиделся Алекс. - Я, между прочим, не шучу. На следующей неделе будем девять миллионов баксов делить!

     - Ага, - киваю я скептически, - поделите, а кто американцам будет софт творить?

     - А американцы, - Алекс торжествующе взмахнул руками в воздухе, чуть не свалившись в сугроб, - пусть других дурачков себе ищут.

     Я открываю дверцу машины, пытаясь осмыслить услышанное.

     - Не понимаю, - качаю я головой, влезая за руль. - А как же контракт? Ты эти два месяца только про него и говорил...

     - А что контракт! - отмахнулся мой милый, пытаясь втянуть свои длинные ноги в машину. Где-то что-то зацепилось, и он забарахтался на пассажирском сидении, загребая в салон кучи снега. - С понедельника, любовь моя... С понедельника, между прочим, фирма "Белхардсофт" перестает существовать. Самоликвидируется. Расформируется. И баста. Уфф, можно ехать.

     - А как же твоя работа? Почему ты мне об этом ничего раньше не сказал?

     Он покаянно упирается лбом в мое плечо и несколько раз хлопает себя по башке.

     - Сорри, девочка моя, сорри. Никто ничего не должен был знать. Да и сейчас не знает, кроме пятерки директоров. А работа - работа моя никуда не девается. Вот, смотри, визитка новая.

     Я ошарашено разглядываю пахнущую типографской краской визитку. Александр Рощин, директор, фирма...

     - "НацБелПрог"?

     - Ага. Язык можно сломать. Пятьдесят процентов акций принадлежит государству, отсюда и "нац"...

     Я смотрю на его сияющее лицо и все никак не могу осознать, что это мой жених, такой славный, порядочный парень...

     - Рощин, очнись! Это же какая-то махинация, и ты в ней замешан...

     - Солнышко, ну, пойми же ты..., - он берет мою руку и начинает задушевно объяснять. - Мы же живем в паршивой странишке. Государство так или иначе эти деньги бы у нас отняло. А так - мы эти баксы делим между собой и продолжаем работать под оплаченной крышей. А америкосам и сказать нечего - национализировали нас, и все тут.

     - А если они вас в суд международный потащат?

     - Не потащат, в том-то все и дело! Ты когда-нибудь слышала про такое понятие как "коммерческий шпионаж"?

     Машина, кажется, уже разогрелась. Что же мне так холодно стало?

     - Да эти четверо лопухов сами от всего отрекутся и во всем признаются... после первой недели в СИЗО, - он заливается радостным пьяным смехом. - Ты себе можешь представить этого... Маккензи в телогрейке?

     Я молча смотрю на него в упор. Он выдерживает мой взгляд и, качая головой, прижимает мою ладонь к своим губам.

     - Ну, что ты так смотришь, глупая, - шепчет он, - это же все для тебя... Для нас с тобой...

     Роман

     И черт дернул меня после банкета за язык сказать таксисту старый домашний адрес. За эту неделю так и не собрался туда съездить. Только пару раз сводил родителей в ресторан, а они меня - в театр.

     Сонная мама в ночнушке открыла дверь, улыбнулась так счастливо, как будто я ей в хорошем сне приснился, и затащила меня за рукав в квартиру, на кухню, кормить... Как будто и не было этих "американских" лет... Я ей:

     - Мам, ну я же только что с банкета!

     А она презрительно:

     - Да что там за еда у вас на этих банкетах! Ты вот попробуй, какое мясо отец зажарил!

     И я сидел и жевал с ней до часу ночи это жареное мясо, а она мне без перерыва - про работу все в той же одиннадцатой поликлинике, про бабушкин вредный характер (но не бросать же родную мать на старости лет), про отцовские капризы, дескать, сердце ему болит, а на самом деле, это у нее, у мамы, аритмия и тахикардия, но она же не жалуется каждые пять минут! Я сидел на табуретке, поджав под себя ногу, и думал, как это все странно - и знакомо, и незнакомо, и, наверное, хорошо, что я решил все-таки приехать их повидать.

     А потом пришла пора ложиться. Под отцовский храп за стеной уткнулся лицом в старую подушку, пахнущую курами, закрыл глаза... да так и не уснул. Что-то у меня в голове сместились все часовые пояса. Уже три дня как не спал.

     Думал про себя, маленького, в пижамке с машинками, укутанного одеялом в этой же кровати лет двадцать пять назад, боящегося спать на левом боку, потому что приснится кошмар про скелетов. Сколько всего произошло. Кто бы мог подумать...

     ***

     Кажется, под утро я задремал. Сколько же я спал? На часах пять часов вечера, это по-нью-йоркскому.

     В квартире тихо, то ли притаились, то ли уехали куда-то. А-а, вспомнил, бабушку повезли на консультацию по вставным челюстям. Зубки свои бабуля, оказывается, по неосторожности уронила в унитаз, отец змейкой вытянул, но - руки-крюки! - сломал в нескольких важных местах, избавив любимую тещу от необходимости носить оскверненную челюсть.

     Договоренность со стоматологом имела место быть в прошлом месяце, а посему визит сына-американца отошел на второй план. Впрочем, я обещал родителям их дождаться.

     Испив утреннего кофию (пристрастился все же за годы инвестиционной деятельности!), я решил позвонить ветеринару, узнать про собак. "Лилли и Тоби в полном порядке!" - заверила меня помощница доктора Хоттера.- "Кушают хорошо, анализы нормальные...".

     Лайки наши к ветеринару привычные: каждый раз, когда мы в отъезде, они отправляются в его собачью гостиницу. Привычку им звонить я заработал от Джен: та во время отпусков звонила ветеринару ежедневно. "А как себя ведут? А как аппетит? Передайте им от нас привет!"

     Впрочем, зачем об этом думать. Только грусть нагонять. Через три дня буду дома, заберу наших собакевичей, будем валяться на полу перед телевизором, жевать чипсы и обниматься.

     Зазвонил сотовый. Кого это черт несет... Ну, совсем за три дня обелорусился, ты смотри...

     - Аманда?

     - Роман? У тебя все в порядке?

     - Да... Что-нибудь случилось?

     - Хотела тебе сообщить, - голос ее звучит спокойно, но немного выше и тоньше обычного, - что только что в соседнем номере арестовали Дэвида и Эндрю. Я услышала голоса через стену. В настоящий момент кто-то стучит в мою дверь.

     Так. Думай, Маккензи. Что могло произойти?

     - Я уже достала мой рюкзак с документами и самым необходимым, - продолжает Аманда. За годы поездок в страны третьего мира она закалилась и прошла отличную выучку. - Офицеры милиции стоят у моих дверей. Сейчас они, наверно, откроют дверь мастер-ключом.

     - Ты в посольство уже позвонила?

     - Нет, я хотела сначала предупредить тебя.

     Внезапно из трубки слышится грохот и рев по-русски: "Ты кому звонишь, сука!"

     Разговор прерывается. Я прислоняюсь спиной к холодильнику и тру ледяными пальцами лоб. Думай, кому сказал! Офицеры милиции - значит, не Интерпол. Да и трудно поверить, что мы вызвали внимание международной полиции. Мои юристы бы мне позвонили.

     Надежды на то, что это Дэвид и Энди чего-то по глупости натворили, мало: законы учили назубок, знают, что в чужих странах с женщинами не знакомиться, в отель никого не приводить, ни-ни... в общем, запомнили по собственному опыту.

     Если не это, то, значит, подставили. Местная милиция решила сшибить деньжат с заезжих американцев? Возможно, потому и аресты состоялись в субботу. Думают, что пока я буду звонить и стучать в двери посольства, это для моих коллег - целые выходные за решеткой, а граждане Америки - народ мягкотелый, заплатят, лишь бы выбраться побыстрее.

     Ну, с деньгами у нас проблем нет. Надеюсь, скоро перезвонят и скажут куда ехать и сколько денег везти. Нам не привыкать работать с вымогателями.

     Только почему же так больно стиснула сердце паранойя? Почему так страшно ни с того ни с сего и, кажется, что в любую минуту подкатит к подъезду машина с омоновцами и уведут и меня в наручниках? Может, не зря всю неделю перед приездом сюда снились кошмары? Столько дней убеждал себя, что я - уже другой, им до меня не дотянуться. А страх все не унимался, все твердил мне, что стоит только приехать обратно, как весь этот мир, из которого удрал несколько лет назад, раскусит меня, навалится, изобьет, вывернет наизнанку, не посмотрит на американский паспорт.

     Что же остается делать? Позвонить генеральному "Белхардсофта", потребовать вмешательства их высокопоставленных друзей? Что-то мне думается, что не помчатся они к нам на помощь, контракт-то уже подписан и заверен, и нужны мы им после вчерашнего банкета как...

     Ах, может, в этом все и дело? То-то я вчера ловил весь вечер какие-то странные взгляды... и никто не смотрел в глаза... кроме этого, как его... Рощина.

     Мысли в голове вертятся все лихорадочней. Рощин - ее приятель. Адрес моих родителей она, наверно, помнит. Значит, меня как раз здесь и будут искать. Ах, как это было мило с ее стороны... Напроситься ко мне в гости. И что же, Роман, мы будем с вами делать в вашем номере? Видимо, морочить мне голову, чтоб ни о чем не догадалась раньше времени... Надо отсюда убираться.

     Только стоит сначала позвонить клиенту-инвестору. Чтоб остановил перевод денег. А дальше - немедленно в аэропорт. В Москву, в настоящее американское посольство, которое может помочь.

     Бежать! Сумка с документами... к черту деловой костюм, в котором я приехал, что у нас тут в шкафу? Теплая кофта - то ли мамина, то ли бабушкина... а вот этот старый мой свитер сойдет... Обратно в прихожую... а вот и папин шарф, который он не носит, должно быть, из принципа, дескать, я глава семьи, когда хочу, тогда болею... Ух, какой колючий...

     Звонок и резкий стук в дверь заставил мое сердце подскочить и приземлиться на подошвы ботинок. Попался, Снегов! "И никого не защитила вдали обещанная встреча..."

     Лина 

       
Смотрю в эти нахально-спокойные, зеленые глазищи и совсем не узнаю... ни его, изменившегося даже больше, чем можно было представить за это время... ни себя. Глупое сердце, не бейся! Все мы обмануты счастьем... А что ты хотела, Линка?... Чтобы он как раньше цеплялся за тебя неловкими руками, тыкалась в лицо-шею-грудь неумелыми губами... Посмотри на него... и себя. Обойди его стороной, молча и гордо... ладно, как получится на скользком от утоптанного снега асфальте. Не смотри, как он демонстративно достает свой телефон и набирает быстрый номер... жены... Довольно! Иначе все это уже превращается в откровенный мазохизм. 

Замерзшие до бесчувственности ноги норовят разъехаться. Ковыляю, как больная утка, обходя его по наибольшей орбите. От злости, досады и холода ощутимо потряхивает.  

- Хм. Абонент временно не доступен. У вас здесь хоть что-нибудь работает нормально?! - благодарю тебя, Снегов, за вовремя сказанные слова! Именно их неожиданного рявканья сзади я и ожидала, чтобы совсем не грациозно приземлиться на спину. Нет. Я, конечно, еще попыталась сохранить равновесие, нелепо размахивая руками и цепляясь за воздух! А смысл? Имея славянские формы, то бишь, все причитающиеся женскому полу по законам природы  великолепные округлости, можно уверено падать с малых высот и без парашюта. Прямо в огромный, услужливо нарисовавшийся под ногами сугроб. От стыда захотелось прямо в нем и умереть.  

- Элина Львовна?! Зачем же так откровенно предлагать себя на людях? Могли бы просто намекнуть, что рады меня видеть. 
- Дай мне руку! И заткнись, пожалуйста! - так и чувствую, как платье начинает промокать на спине. "Боже, за что я прогневала тебя? Несколько лет спокойной безмятежности!" 
- Какой чудесный открывается вид..., - "он еще и издевается?! Так, раз, два, встали!" 
- Спасибо. - буркаю я, утвердившись в вертикально-устойчивом положении. - Надеюсь, моего позора никто не видел? 
- Имеешь ввиду, твоего падения? 
- Роман!!! - я притоптываю от возмущения. 
- Никто. Я тоже не видел. Я по телефону звонил. - "ну что ты будешь делать с этим... этим!... " 
- Можешь теперь отпустить мою руку. 
- А ты обещаешь больше не устраивать сцен? 
- Сцен?! ...Посмотри, что там у меня сзади творится.  
- Ты хотела сказать, проведи оценку ущерба... Ну, зад как зад. Видели и получше. У других. Сейчас отряхнем снег и можно на публику, - довольно энергичное 'отряхнем' вызывает мое шипение. Или же, все таки, его обидное 'у других'? 
- Достаточно. А то мне уже мерещится, что некоторые начинают получать удовольствие от процесса, - я отстраняюсь и подхожу к дверям.  
- Что ты, это мне мерещится, что ты нарочно... заигрываешь со мной. 
- Да что ты несешь!? Да я бы ни за что на свете не согласилась снова с тобой связаться... 
- Даже если я скажу... что завтра, в пять, буду свободен от дел в своем 6**-м люксе гостиницы 'Европа'... 
- Да хоть в самих президентских апартаментах! Мне абсолютно наплевать!  
- Хм???  
- ...А это что, наша новая пятизвездочная? На проспекте? Ну, и как там? Все на уровне?  
- Приходи, увидишь. 
- ...И что же, Роман, мы будем с вами делать в вашем номере? 

*** 

"Что ж никто не открывает?! Звоню, звоню!"  

От нетерпения громко заколотила в дверь кулаком.  

- Откройте, пожалуйста!  

До этого в квартире были слышны приглушенные шаги и копошение, а теперь как будто все вымерли. 

- Откройте, я же знаю, что вы дома. Нам нужно поговорить! Это касается вашего сына! Ну, что же вы молчите! Ему помощь нужна!!! - вот разоралась, чего доброго милицию вызовут. Не родители, так соседи.  

Что за наваждение? Однажды, несколько лет назад, еще в Англии, мне приснился сон, что я также стою под этой дверью и пытаюсь уговорить Ромку впустить меня...  

- Послушайте, я не уйду, пока не поговорим, - прислоняюсь лбом к косяку. - Не уйду...  

...Остаток вечера прошел мимо меня. Не было сил поднять голову, отвечать и вообще о чем-то думать. В бесконечном разговорном процессе за столом я улавливала лишь отдельные бравурные фразы Рощина, монотонное гудение его коллеги справа, "высокочастотный" голос... кажется, Аманды?... Женские голоса сплелись в непередаваемое чириканье... Мужские - в рокот... 

Когда начали заказывать кофе, я уже была на таком пределе, что Алекс, всегда безошибочно улавливающий малейшие колебания моего настроение, счел за благо шустро откланяться, и мы под ручку удалились из ресторана. Его постоянно прорывало на дурацкие шутки, и пока мы дошли до машины, я была вся обсыпана снегом, обслюнявлена и доведена до тихого помешательства.  

Терпеливость, выдрессированная годами работы в учреждении образования, закалила меня настолько, что я даже нашла в себе скрытые резервы оценить его юмор насчет 'нас-миллионеров', не расцарапав при этом его довольную пьяную физиономию... 

Потом как обухом по голове: директор?! коммерческий шпионаж?! американцы?!  

'Рощин, во что ты вляпался?! И причем здесь телогрейка в СИЗО?! Телогрейка - это уже этап... И кто такой Маккензи... Ох, ты! Роман?! Я ничего не понимаю! ЗАЧЕМ?! Для чего все это? Ради денег? Только не говори, что...' 

- Ну, это же все для тебя... Для нас с тобой... 

'Это все происходит не со мной! Так не должно быть! Где кнопка 'выключить звук' у этого человека?!' 

На автопилоте выезжаю со стоянки, беру заложенный в подсознании курс домой, втаптываю педаль газа в пол, на ходу автоматически отмечая количество светофоров, проеханных на 'желтый'... На полдороге приходит решение, и я закладываю крутой вираж, подрезав оскорбленно взвывший 'Эскалэйд'.  

- А разве мы не едем к тебе, зая? - сопение и возня на пассажирском сиденье. 
- Нет. 
- Ко мне? - горячая ладонь плюхается мне на колено. 
- Да, - гаишник только глаза успел выпучить, когда я промчалась мимо, не сбавив скорость на перекрестке, лишь до упора втопив педаль газа. - К тебе едешь ты один. 
- А ты? - удивленно. Рука змеей уползла к хозяину. 
- А я к себе? 
- А я?  
- Саша, сегодня я хочу остаться одна.  
- А я? 
- Где хочешь, черт бы тебя побрал!!! 
- Хочу с тобой. 
- Нет. 
- Солнышко, ты чего? Обиделась?  
- Устала. 
- А-аа..., - 'неужели дошло хоть что-то!' - ... Так оставайся у меня... - 'по-видимому, не совсем!' 
- Повторяю для тех, кто в танке: Я... ХОЧУ... ПОБЫТЬ... ОДНА!!! ОДНА! 
- Ну не кипятись, а можно я утром приеду? 
- Утром у меня дела... 
- В субботу? 
- Бывает и в субботу. Я перезвоню... Все, приехали. Иди. 
- Ну, может останешься... 
- Нет. Все. Иди. Я позвоню. 

Мне надо где-то раздобыть номер его телефона и предупредить. Возвратиться в ресторан? Поздно, пока круги нарезала по городу, все уже разошлись... Надо было оставить Алекса у себя, наверняка у него есть Ромкина визитка...  Так при нем не позвонишь, он ведь как хвост, везде за мной тягается... Позвоню из дома в гостиницу!  

'Не отвечает... Личных сведений о клиентах по телефону не даем...' 

До утра было еще несколько попыток связаться с ним. Безуспешных. Такое впечатление, что человек растворился в ночном воздухе... Кто еще знает про его приезд? ...Родители.  

Помнит ли его мама меня? Несомненно. И как мне ее теперь уговорить назвать номер? С порога сообщить, что ее сын - потенциальный кандидат на получение временной прописки на нарах? Начнутся расспросы, причитания...  
'- Готовы ли вы, Элина, соврать во спасение?  
- Да, Отче!  
- Только совсем не знаю, что плести.  
- Положись на меня, дитя мое, и свое очарование.' 

Вот теперь мне бы пригодилась любая подмога, хоть небесная, хоть... 
 

     Роман

     Я открываю дверь своему дежавю. Растрепанная Лина в куртке и джинсах, совсем не такая пугающе-роскошная, как прошлым вечером, стоит в дверях. Под левым глазом размазалась тушь. Так и хочется протянуть руку и погладить ее по щеке... И страх мой отступает, и я не могу сдержать усмешки. 

     
- Ты что, со вчерашнего дня не умывалась? 
- Я тебя искала! - выпаливает она и продолжает сбивчиво: - Я всю ночь не спала, а утром поехала в гостиницу... Они вас всех посадить собираются. 
- Я знаю, - мрачно подтверждаю я. - Мою группу уже арестовали. 
- Рощин сказал - "коммерческий шпионаж"! 
- Ясно, - киваю я. - Рощин знает, что ты здесь? 
- Понятия не имеет. Я так и поняла, что тебя тут найду... 

Хлопает дверь подъезда, и я, как ужаленный, бросаюсь в кухню, к окну. Несколько машин припарковано перед домом, в одной из них курит водитель. 

- Ты сюда на чем приехала? - поворачиваюсь я к Лине. 
- Вон моя машина, - она указывает пальцем, и я перехватываю ее руку в воздухе: 
- Не трогай занавески. 
- Что случилось? 
- Поздравляю, - морщусь я, - Ты привела с собой "хвост"! 

Я на цыпочках отправляюсь в прихожую и пытаюсь наклониться до уровня глазка. Двери наши, видимо, были рассчитаны на низкорослого отца, а не вымахавшего до метр девяносто сына Коли Московского. 

- Ну, кто там? - топчется за спиной моей Лина. 
- Тише! - шикаю я. На лестничной площадке маячит темная фигура. - Они не знают, в какую квартиру ты вошла. Так и будут сторожить, пока один из нас не выйдет. 
- Что же делать? - шепчет она и раздосадованно бьет кулачком по дверной раме. 
- Не ломай стены, - советую я и ухмыляюсь. - Это теперь наша крепость, так что обращайся бережно. 
- Так и будем здесь сидеть, пока не состаримся? - интересуется она, направляясь обратно в кухню. - Тогда хоть кофе налей. 

И я следую за ней, удивляясь тому, как мне вдруг стало спокойней и уверенней просто оттого, что она здесь со мной. Что бы об этом сказала Джен? 

- Мне кажется, стоит позвонить твоему бой-френду и напрямик спросить, какие у него намерения..., - размышляю я с чашкой кофе в руке. 
- Насчет женитьбы? Или твоих американцев? - она уже устроилась на угловом диванчике и размешивает многочисленные ложки сахара в кружке. 
- И того и другого. 
- Звони. Только не рассказывай ему ничего о... нас. Это преждевременно. 
- Ваш секрет, сударыня, уйдет со мной в могилу... или колонию строгого режима... 
 
*** 

Александр поднимает трубку с первого гудка. 
- Рощин. 
- Ну, здравствуй, Рощин. 
- Кто это говорит? - отрывисто. 
- Маккензи. Из "MacVenture". 

Тишина на другой конце линии. Видимо, ворочает извилинами. 
- Однако... Как бегло вы сегодня по-русски разговариваете... 
- Да. Гораздо лучше, чем ты по-английски. 
- Ну, зачем так грубо, Роман... как вас там по батюшке... Вас тут ваши коллеги, между прочим, уже обыскались..., - надеется, что я еще не в курсе. 
- Знаю я, кто меня обыскался. 
- Даже так? Откуда, позвольте мне спросить? 
- Не позволю. Я требую, чтобы Дэвида, Эндрю и Аманду немедленно отпустили. 
- Ну-у, это не ко мне. Вам, наверно, стоит обратиться в компетентные органы с этим... хм... требованием. 

Я решаю пустить в ход свое главное оружие: 
- В любом случае, ваша игра проиграна. Клиент предупрежден, и деньги вы не получите. 
- Странно вы рассуждаете - "игра проиграна"! - он смеется на другом конце невидимого провода. - Это не у меня коллеги арестованы, и не мне ДФР наступает на пятки. Как долго думаете скрываться? 
- Я уже на пути в Москву, - блефую я. - Вашим псинкам меня не догнать. 
- А это легко отследить, - посмеивается он. Не поверил, гад. 
- Неужели вы хотите, чтоб американское правительство вмешалось и настояло на освобождении моей группы? Американцы отлично умеют настаивать на своем... 
- Ну, так это сколько еще времени займет! А заключенные в наших тюрьмах имеют тенденцию пропадать бесследно... Такие у нас, как говорится, особенности национальной охоты! 
Я закусываю губу. Какой холодный тип... ничем его не пронять. На секунду, всего лишь на секунду вывешиваю белый флаг: 
- Чего же ты хочешь, сволочь? 
- Следование условиям контракта было бы неплохим для вас шагом... Переведите деньги, а потом поговорим. 
- Интересно, сколько тебе от этих миллионов достанется? - не выдерживаю я. - Надо же и с руководством поделиться, и с чиновниками, и с ментами... Хоть сто тысяч получишь за свою работу? 
- Не будем считать деньги в чужих карманах... 
- Какой же ты мелочный гаденыш, оказывается..., - тяну я сквозь зубы. - Из-за кучки баксов готов четырех человек загубить... 
- Роман, я повторяю, после перевода денег вы и ваши коллеги будете препровождены в аэропорт на первый рейс в Варшаву ... а там и в Нью-Йорк. 
- Почти убедил. А чего ж тогда твои ребятки у меня под домом нарисовались? 

Та-ак. Что-то я не то сболтнул. В растерянности смотрю на Линку, рьяно мотающую головой. 

- Перед каким... Гм... Так значит..., - соображает он довольно быстро. - Так это Лина к ТЕБЕ из гостиницы поехала... 

После нескольких секунд молчания Рощин заговорил опять: 
- Дайте-ка ей телефон. Мне нужно с ней поговорить. 
- Не дам, - качаю я головой. - Не хочет она с тобой общаться. 
- Тогда... скажите ей что-то за меня. Скажите, что ваш драгоценный американских клиент - пакистанец, наживший несколько миллиардов, продавая оружие террористам. И что эти отнятые у него деньги найдут в нашей гостеприимной стране гораздо лучшее применение. 
- Робин Гудом себя считаешь, Рощин? Чем ты лучше моего пакистанца? 
- Да хотя бы тем, что последние шесть лет каждый месяц отправляю по несколько тыщ баксов в детдом, в котором полдетства провел... Ты-то хоть центом в своей жизни с кем-нибудь поделился? 

Какая запальчивость в нем проснулась! Как бы этим воспользоваться? Ударить побольнее... 
- Так это детдомовские тебя воровать научили? 

Пара секунд молчания показалaсь вечностью. Наконец его размеренный голос зазвучал снова: 
- Ладно, пора мне. Переводи деньги, если хочешь выбраться из этой страны. 
- Смотри, Рощин... Как говорил мой шеф, "сядем усе". 
- Посмотрим... Последний к тебе вопрос: ты когда вообще-то с Линой познакомился? 
- Давно. Задолго до тебя. 
- Любовником, что ли, был ее? Видимо, не таким уж и хорошим, если она про тебя ни разу не упоминала... Но я ее все равно жду... Люблю и жду! Пусть не переживает... 
- Думаешь ей со мной в постели стоит переживать о тебе? 
- Я знаю Лину, она не...,  - он пытается продолжить, но я, распалившись, перебиваю: 
- Ты не знаешь меня, придурок! 

Выключаю мобильный и швыряю его на стол. Боюсь посмотреть Лине в глаза. Она встает и медленно подходит ко мне, сидящему на табуретке, поджав ногу. 

- Ну ты даешь... Как тебе вообще доверяют вести переговоры? - усмехается она и прижимает мою голову к своей груди. Я обессилено молчу и изо всех сил пытаюсь сдержать рвущийся из меня мат. 
 

     Лина

     

- Роман, посмотри на меня? - ласково уговариваю его. 
- Ууээ, - отмахивается и еще ближе притискивается ко мне.  

Беру его за небритый подбородок и задираю вверх голову. 

- Как выпутываться будем, Снегов? - вопрошаю строгим учительским тоном. - У тебя есть хоть какой-нибудь план? А? Б? ..., - мотает головой. - Ясно. По глазам вижу, что нет. Нас спасает, что они не знают, в какой мы квартире ошиваемся, но это лишь вопрос времени... Которого у нас почти не осталось. 
- У тебя тушь размазалась..., - трет мне под глазом пальцем. Щекотно. - Теперь лучше. Как ты думаешь, они нас сразу того? Пристрелят. 
- Не говори ерунды! Это даже не менты, те бы сразу по квартирам обзванивать начали. Эти действуют по-другому... Выжидают. Эх, не надо было тебе Алекса злить, могла бы сначала выяс... 
- Что?! Задело, как я твоего... твоего драгоценного женишка осек. 
- Уймись, - давлю на плечи готового взвиться Снегова. - Разве сейчас время для таких разбирательств? 
- А ты ему сама не желаешь позвонить? - глухо и обреченно. Непорядок! Мне сейчас надо две трезвомыслящие головы. 
- Не вижу смысла. Хотя... он обязательно объявится сам. Увидишь. 

Не успела договорить, как телефон в кармане сначала задрыгался на вибро, а потом запел мелодию, поставленную мной на Рощина.  

- Ну, вот, легок на помине... Да? 
- Лина? Это я.  
- Привет, что случилось? Что надо? 
- Ты в порядке? 
- Как видишь, в полном. Жива еще. А ты на что надеялся? 
- Понимаю, он тебя должно быть уже обработал... 
- Понимаешь?! Ах, ты значит понимаешь! Рощин, во что ты меня втянул?! - в этот момент от моего спокойствия не остается и следа. 
- Тише, тише, милая, успокойся! Ты сама в это втянулась ... Впрочем, давай не будем ссориться... Лучше подойди сейчас к окну. 
- Вот еще! Чтобы они вычислили, где я! Или хочешь сказать, что ты приехал, чтобы спеть мне любовную серенаду о большой и чистой? Поздно, МИЛЫЙ. Еще одной глупости от меня не жди! 
- Подойди к окну, - ого, 'мальчик' уже скрипит зубами, но еще держится, не грубит. - Стань так, чтобы тебя не засекли...  
- Допустим, стала. И что дальше?  
- Ты мою машину видишь? Я за тобой приехал, - он маячит возле своего автомобиля, внимательно оглядывая окна. 
- А кто собственно тебе внушил, что я с тобой куда-то поеду?! - огрызаюсь я. 
- Глупая! Осмотри двор. Две черные машины - это крыша Саныча. Настоящие отморозки. Они не уберутся отсюда, пока не получат свое. И ты им вовсе не нужна. 
- Я выйду, а Романа грохнут? - что он на это скажет. 
- Причем тут я? Я один здесь пытаюсь разрешить все миром... Выслушай меня... Этот Маккензи - вовсе не мальчик-одуванчик. Его клиенты - международные теневые организации, пытающиеся отмыть деньги в странах третьего мира... Думаешь их интересует наш софт? Черта с два! 
- Хочешь сказать, Саш, что снюхался с одними бандитами, чтобы ограбить других? Как благородно! А силенок хватит? 
- Послушай, никаких бандитов в моем плане не предусматривалось. Всего лишь перевод денег и расформирование фирмы...  
- Ах, в ТВОЕМ плане?! Гениальный ты наш! А в твоем плане сажать американцев в СИЗО тоже не было предусмотрено? 
- Это нужно было, чтоб показать им, что закон на нашей стороне. И если бы ты его не предупредила, всю четверку в понедельник уже отправили бы в Штаты. Я тебе клянусь! Хочешь услышать?! Да, это моя вина! Солнышко, ты должна мне поверить! 
- Прости, как-то внезапно разучилась... Наверно, после того, как ты... 
- Лина, ты меня сколько лет уже знаешь? Я же программист, мне эти их миллионы на хер не нужны! Прости, вырвалось... Это же все ради тебя. Я же вижу, как ты этой своей Англией бредишь. Уедем вдвоем, купим там домик за городом, будешь заниматься своими исследованиями в университете, а я буду софт писать. Легальный. Линочка... 
- Что, даже на домик хватит? Да-а, ты свои услуги круто оцениваешь, Рощин. Саша, зачем сейчас-то врать? Все же и так ясно... 
- Линок, я тебе честно говорю, я не знаю, сколько еще смогу удерживать этих отморозков от штурма квартиры. Вас же уже давно вычислили... И если это произойдет, то вмешаются менты. Саныч узнает, что сделка задерживается, и у меня будут крупные неприятности... 
- Трясешься за свою шкуру, Рощин? Боишься, что и тебя заодно прихлопнут? 
- Да очнись ты! Я же о тебе забочусь. Не хочу, чтобы ты пострадала, если им вздумается применить оружие против вас. Да что ты его защищаешь-то?! Он только о своих деньгах и думает. Ну, допустим, ты его с детства знаешь! Может, что и было между вами. Пусть. Это все в прошлом. Забудем. Ты же нормальная женщина. Моя женщина! А он? Лин, люди меняются, ты меня слышишь? Вот и он изменился! Он для тебя никто!!! 
- А ты, значит, для меня всё?  
- Я люблю тебя, ты моя невеста... Решай скорее!!!  
- Ну, ладно. Я сейчас тебе перезвоню. Через несколько минут. 
- Постой... 

Отключив громкую связь в мобильном, я обернулась к Снегову.  

*** 

- Все слышал? Что скажешь. Люди меняются? - 'почему меня так задели его последние слова?' 
- Тебе решать. Я-то тебя замуж не зову и миллионы в брачной корзине не предлагаю. Только... как ты с ним жить-то будешь, зная...  
- Зная что? Про украденные у вас деньги? 
- Про то, что сдала меня им. 
- Хм. А что я могу, Ромочка? Горшками цветочными их закидать с балкона? Милицию и пожарных вызвать? - от бессилия опускаюсь на пол, поджимая коленки к груди. 
- Горшками... Было бы неплохо... Пожарных говоришь... А это, Линка, неплохая идея!  
- Не пори чушь!  
- Нет, ты послушай! - присаживается рядом. 
- Не собираюсь я играть в ваши детские игры! 
- Вот именно! Детские! 
- Роман, нет! Все и так слишком серьезно... 
- Ага, была примерной девочкой, с мальчишками не водилась, в карты на разделение не играла, только в куклы, так я и знал... Ладно, без тебя обойдемся, - с энтузиазмом подхватывается, только сквозняк поднялся! 
- Что задумал? - 'а вдруг?...' 
- Хочешь выбраться отсюда? Не задавай лишних вопросов. Так, где тут ма держит свои убойные 'лекарства'. 

Не успела я рот разинуть, как мой бывший любовник почти целиком исчез в недрах родительского холодильника. Роясь и ругаясь на обоих языках, он гремел банками и кастрюлями, что-то передвигал, пока с победным кличем не вытащил на божий свет некую емкость, заполненную отвратительной на вид бурой жижей. 

Поглаживая любовно пузатый бок банки, он что-то бормотал под нос про какие-то коктейли. Рехнулся, что ли, от стресса? Вмазать решил для храбрости по сто пятьдесят этой дряни? 

- Ром? Ты чего? - я уже начала задумываться о смирительной рубашке. - Новый способ самоубийства домашними заготовками? Ботулизм - смертельный яд, предупреждаю! 
- Минннуууточку..., - откручивает жестяную крышку, с наслаждением нюхает, кивает и снова плотно закрывает банку. - Она, родимая! На подержи, только не урони, - аккуратно вручает мне свой сомнительный трофей. Потом его голос доносится уже из ванной, откуда он притаскивает несколько сухих тряпок и небольшую бутылочку жидкости для снятия лака. - Надо перелить в другую бутылку. А остаток поставить на место. 
- Решил устроить... 
- Пожар. 
- Ты что, с ума сошел? Спалить мамину квартиру? Вместе с нами?! Не дам! 
- Ты иди в комнату, найди бабушкины вещи, - не обращая внимания на мои вопли. - Бегом! Мало времени. Только банку отдай! 
- И что мне с ними делать? - так, вот, кажется, кофта, ага, на кресле - юбка, один тапок, второй... - Платок нужен? 
- Тащи! Молодец, теперь надевай. 
- ??? 
- Будешь бабушкой. Понесешь мусорное ведро, в ведре бутылка с подпаленной тряпкой, скинешь в мусороприемник и готово! 
- Что готово? - 'может, это мне в дурку пора?' 
- Пожарные приедут, вот что.  
- И я должна сейчас выйти, когда за дверями эти... отморозки? Отлично придумала! 
- Нет, сначала ты позвонишь Рощину и скажешь, что выходишь через 10 минут, после того как он отзовет людей Саныча или как там их главного Деда Мороза зовут... А-а-а, не важно уже! Потом выносишь ведро. Ждем несколько контрольных минут, чтобы хорошенько разгорелось внизу и звоним 911. 
- 101. А дальше? 
- А дальше действуем по обстоятельствам? Ты свою машину где поставила? 
- На выезде со двора. Почти за углом дома. 
- И плохо, и хорошо... Ты бегаешь быстро? - 'сколько сомнений!' 
- Я не бегаю вообще, и точка. 
- Жить захочешь, побежишь как миленькая! Если мой план сработает, то пожарная машина их ровненько от нас закроет... Плюс соседи... Не будем загадывать. Ты готова?  
- А если он догадается? Алекс совсем не дурак!  
- Ему сейчас, помимо денег, главное тебя вытащить из квартиры. А уж если ты сама выберешься... 
- Посмотри на меня, похожа я на старушку? 
- Бабка-ягодка. Да, ссутулься ты, ногами пошаркай... Давай, начинаем вторую часть Марлезонского балету. 
- Все, звоню! Держи кулачки на удачу... Алекс, это я. 
- Говори! 
- Скажи этим болванам, чтобы выметались из подъезда. Я решила сдаться. То есть выйти. Уехать с тобой. 
- Ну, слава Бо... Так выходи сейчас! 
- Нет, я боюсь! 
- Никто тебя не тронет! Я же обещал. 
- Нет, сказала, выйду только когда они уйдут. Все. Я видела, сколько их заходило.  
- Ладно, ладно... Подожди. А Маккензи?... 
- Он пусть сам выкручивается. Ты прав оказался. Его интересуют только деньги. Ну, что? 
- Я сделаю, что ты сказала. Но поторопись! 
- Через десять минут. 
- Жду! 

 

     Лина 

     Оба, не сговариваясь, бросаемся к дверям. Но по дороге я ухватила Романа за рукав и развернула лицом в кухню.

     - Постой, паровоз, посмотри-ка ты в окно, а я - в глазок. Так будет надежнее.
- Да, бабуля.

     Пару человек неторопливо спускаются по лестнице. Ой, кажется, пора!

     - Давай свой фугас, Роман-партизан. Вроде чисто. Кстати, почему ты так уверен, что это сработает? И что там за смесь?
- А-а-а, мамина чага. Она ее несколько усовершенствовала, вместо водки, настаивает на чистом спирте. Пить нельзя, но натираться... Печет как в аду. Отец даже жаловался на жестокое обращение в семье, понимаешь.

     Он вручает мне ведро с мусором, в которое среди воняющих ацетоном газет и тряпок втиснута бутылка с торчащим из горлышка куском ткани.

     - Зажигай. Я помчалась!
- Осторожнее, сама не поджарься.
- Да уж постараюсь. Эх, молодо-зелено, где мои семнадцать...

     Я тихонько приотворила дверь и прислушалась. Мне показалось, что несколькими этажами выше кто-то есть. То ли тень шмыгнула по перилам, то ли свет на секунду закрыла чья-то фигура. Обостренное чувство опасности, вот что это!

     Перекрестившись, немилосердно шаркая разношенными тапками (ну, и размерчик-с ноги у старушки, 45-й, небось), я потащилась к мусоропроводу совершать диверсию. Подрывник из меня оказался кудышний, я бесстрашно вытрясла полыхающее одержимое в мусороприемник, а бутылку уложила сверху. Полюбовалась на прощание и хоп! Где-то в недлинном мусорном пищеводе пятиэтажки послышался звон разбитого стекла. Постояв пару секунд и потянув носом в надежде учуять едкий дымок, я уж было направилась обратно, когда услышала торопливые шаги сверху. Заметавшись в панике с пустым ведром, теряя тапки и спотыкаясь, я рванула через три ступеньки к спасительному убежищу. Вовремя! Привалившись спиной к закрытой двери в квартире, куда Роман меня втянул одним мощным рывком, я зашлась в беззвучном хохоте, который вскоре перерос в такое же беззвучное хлюпание носом. Так, одетая как пленный румын, обняв серый обшарпанный мусорный пластик, я заливалась слезами, пока мой напарник наяривал по телефону в МЧС.

     - Ваш вызов принят в 12.45. 

     - Едут, Линка, слышишь, едут! - он трясет меня за плечи, разматывая дурацкий шерстяной платок и стягивая кофту. - Сработало.
- Сработало, - вытираю рукавом глаз. - Вон как из-под дверей тянет дымом. Повезло, наверно. 
- Теперь главное скорость. Ты готова? Достань ключи, чтобы не искать, - он уносится к кухонному окну, проведать обстановку. Как и было задумано, огромная красная машина с мигалками перегородила весь двор. Бравые пожарники уже разматывали шланги, времени оставалось в обрез.

     Как мы летели, перескакивая ступени, заносясь на поворотах, яростно дыша через воротник свитера! Весь подъезд был затянут сизым горьким дымом. Хлопали двери. Люди испуганно выглядывали из квартир. А мы удирали, как нашкодившие сорванцы. Кроссовки мягко пружинили, раз, два, три... одиннадцать, прыжок, поворот, раз, два... Дверь в подъезд была распахнута и чем-то подперта. Раздавались команды пожарных. Толпа зевак окружила место событий плотным, жадным, живым кольцом. 

     - С дороги! - мощный дядечка шуганул нас, как котят, и мы прыснули в сторону, пробираясь вдоль стены дома, под окнами, по сугробам, за колючими кустами, высаженными в незапамятные времена новоселами. 

     - Ключи, Лина, доставай ключи! Что ты возишься! Только не говори, что ты их...
- Тише, пригнись же! Твою башку за километр видно! Зайди за машину, - я вприсядку возле дверки беззвучно снимаю свою ласточку с сигнализации. - Пробирайся на заднее и не высовывайся, - сама откладываю спинку сидения и ужом вползаю на водительское место. Теперь бы завестись с пол-оборота! Есть! Есть! Машинка, досмотренная заботливым Рощиным, сдувающим с нее пылинки, довольно заурчала - можно сматываться.

     Потихоньку, полулежа, ежесекундно поглядывая в зеркала, выезжаю со двора, привожу сиденье в порядок, пристегиваюсь и с неимоверным облегчением покидаю театр военных действий. Роман ловко перебирается на переднее сидение и со счастливым вздохом хватает меня за руку.

     - Госпожа Месенцева! Это было незабываемо! Поздравляю!
- В стиле Бонда? - я ухмыляюсь и подмигиваю ему одним глазом, не сводя второй с дороги.
- Йе! Бонд. Джеймс Бонд. А ты - его девушка! 
- Начинаешь доверять помаленьку? - боковым зрением подмечаю, как тускнеет его улыбка. - Не стоит. Ты теперь у меня в заложниках. Что на это скажете, господин Маккензи?

     Роман

     Привычка прищуриваться, когда я принимаю решение, не покинула меня до сих пор. Я взглядываю на нее из-под полуприкрытых век и говорю почти весело:

     - Так и быть, Линочка Львовна. Твоя взяла!

     Нарочно называю ее, как звал когда-то. Кажется, она напряглась на секунду - или мне показалось?

     - Только одна у меня просьба, - продолжаю я. - Нет ли здесь поблизости интернет-кафе?
- Проголодался? - участливо язвит она. Месенцева в своем репертуаре.
- Надо выйти на связь с Америкой. Телефон я свой и твой пока отключил.
- Жене будешь писать?
- Ревнуешь? - отвечаю я вопросом на вопрос.

     Она хмыкает и круто разворачивает руль. Уверенно везет дворами.

     Кафе оказалось типа "за помойкой поворот налево, оттуда пешком по раскисшей снежной каше и по жердочке в подвал". Правая щиколотка отзывается привычной ноющей болью, когда я, чертыхаясь по-английски, ступаю на доску, нависшую над разбомбленной лестницей... В Штатах бы кое-кого за такое засудили!

     Кое-кто (менеджер? дворник?) сидел в комнатушке за компом и чесал неопрятную бороду. Пока Лина обсуждала с ним условия нашего пребывания в подвале без регистрации паспорта, я, не теряя времени, бросился к выделенному у стенки компьютерному столику, на котором подмигивал жки-шным монитором... весьма современный комп. Однако!

     "Кен, ты где? Отзовись!" - набираю в мессенджере.

     Тишина. Только слышно, как Лина и бородач толкуют что-то про пиццу. Что, неужто, еще и кормить будут?

     "Роман? Что-то случилось? Все ли в порядке?"

     Хм, неужто по моей аватарке заметно, что что-то случилось? Впрочем, клиент, наверно, до него уже дозвонился.

     "Мне нужна, твоя помощь, Кен".

     "Конечно. Все, что угодно".

     Вот за что я люблю моего юриста. Кен Робинс - как бойскаут - всегда готов.

     "Мне нужно полное досье на "Белхардсофт". Сбрось его на мой ящик как можно скорее, пожалуйста."

     Пауза. Высылает? Проверим-ка почту.

     - Ну, как? - над моим плечом возникает любопытный Линкин нос.
- Работаю! - рявкаю я, пытаясь прикрыть экран монитора. На экране - десятки писем от Джен. - Включи себе игрушку какую-нибудь, что ли!

     Возмущенно фыркнув, она демонстративно шагает в противоположный угол подвала, на другой комп. Извиняться нет времени: на экране - новое сообщение от Кена.

     "Мне ужасно жаль. Мой хард-драйв подхватил какой-то вирус, и я отвез его проверенному человеку. Возможно, что-то будет восстановлено к концу дня в понедельник".

     "Кен, ты меня убиваешь! Неужели ты не сохранился в 'облаке'?"

     "Нет, это небезопасно. Понимаешь, комп в ремонте, а я - дома, в пижаме... Сегодня же футбольная суббота".

     О, боже, ну, и тугодум, однако! И это - один из лучших специалистов в области финансового права!

     "Кен, я тебя прошу, оденься и слетай в офис. Там наверняка есть копия на рабочем диске. Вышли мне досье как можно скорее!"

      А не то я сам приеду и надаю по твоей очкастой физиономии!..

     "Побойтесь бога, господин Маккензи. Уже пол-одиннадцатого, а на улице - снежная буря... Где я в такую погоду найду такси?"

     Та-ак. Бойскаут, называется. Буря мглою небо кроет. Не знаю, что и делать: то ли завыть, как зверь, то ли, как дитя, заплакать...

     "Как насчет завтра утром?" - предлагает уже придушенный в моих мыслях Кен.

     Завтра утром... Буду ли я жив завтра утром, вот в чем вопрос?

     "Завтра утром. Договорились. Как можно раньше."

     Я закрываю окошко диалога сердитым кликом. Снежная буря у них там, называется. Сейчас посмотрим, что у них там за буря... Откроем канал погоды и поглядим. Нью-Йорк - четыре дюйма снега. И это он называет бурей, буржуй проклятый?

     Что же теперь делать? Ждать до завтра? Кто это там когда-то сказал: "Промедление смерти подобно"? Откинувшись на спинку расшатанного стула, я задумываюсь. Мои козыри в данный момент - Лина и Рощин. Надо только суметь ими правильно сыграть. Белхардсофтовское досье необходимо до зарезу. Последние два месяца я работал над финансовыми данными и человеческий фактор совершенно упустил из виду. Однако сотрудники мои всегда собирают полный пакет информации, включая личные данные всех значимых работников фирмы. Постойте-ка. Аманда имеет привычку сохранять все до последнего файла на своем лаптопе. Возможно ли такое, что он остался в ее гостиничном номере? Навряд ли. Доблестные органы правопорядка, или те, кто ими представились, наверняка прихватили бы с собой и вещественные доказательства "шпионажа". А вдруг? Аманда любит работать на своем лаптопе по ночам, под одеялом. Может, есть шанс, что он завалился, допустим, под подушку? Возвращаться в отель мне, конечно, нельзя. Заметут.

     - Лина? - я оборачиваюсь к моей боевой подруге и говорю заискивающе. - Прости за грубость... Просто весь на нервах.

     - Угу, - она недобро косит глазом. Обиделась.

     - Это для меня вопрос жизни и смерти, - продолжаю я твердо. - Пожалуйста, ради всего, что между нами было, ты должна мне помочь.

     ***

     На пути в гостиницу я размышляю о Кене. Как-то это странно, что его суперсовременный наизащищенный комп подхватил вирус. И с каких это пор мой задохлик-юрист вдруг стал интересоваться футболом? Не знаю, не знаю. То ли опять разыгралась во мне паранойя, то ли Кен Робинс врет мне, как последний адвокатишка - суду присяжных...

     К "Европе" мы подъезжаем с тыла.
- Эх, жаль не взяли с собой бабулин наряд!- вздыхаю я. - Как бы нам тебя тут законспирировать?
- Шутишь, в таком виде меня и на порог бы не пустили. Не волнуйся, как-нибудь выкручусь, - Лина бодро вылезает из машины, не замечая знака "стоянка запрещена".
- Погоди, - окликаю я ее. - Ты хоть знаешь, куда идешь?
- Знаю, шестой этаж... Я тут уже была сегодня утром.
- Ладно, знаток... Ключ хоть возьмешь? - я протягиваю ей плоскую карточку ключа от Амандиного номера.

     Лина смотрит недоверчиво.

     - У тебя что, ключи всех твоих сотрудников при себе имеются?
- Всех, всех... В "Маквенчер" мы все одна семья... За очень нескромные деньги взял дубликат у менеджера отеля. Беги уже.

     Она скрывается за дверями служебного входа, а я, оглядевшись, перелезаю на водительское сиденье. Упираюсь лбом в черную сердцевину руля, и прислушиваюсь к радио. Кто же это поет на ретро FM? "Терзает ночь мои опухшие веки... Я ничего, ничего об этом не помню... Моя любовь осталась в двадцатом веке..."

     От резкого стука в окно я вскидываюсь до потолка. Рядом с машиной стоит кто-то... кто это? Какой-то мужчина в форме. И стучит костяшками пальцев в окно.

     Лина

     'Пожалуйста, ради всего, что между нами было, ты должна мне помочь...' - откровенно резануло слух. Скажи он эту фразу не в тот момент, когда я, вспыхнув от обиды, по-настоящему осознала, весь этот творящийся вокруг меня запутанный кошмар, я бы, наверно, прослезилась от умиления и оказываемого доверия. А так... 

     - НЕ ПОВЕРЮ СВОИМ УШАМ! И как ты это себе представляешь? Пробраться в ее номер?!
- Ну, мы же придумали, как выбраться из квартиры.
- Несомненно, придумывать сценарии у тебя получается великолепно, а подбор действующих лиц - просто на 'отлично'!!! Похлопать ресницами, заглянуть в глаза и жалобно промямлить...
- Когдай-то жалобно?! 
- Значит, Снегов, ты действуешь очень и очень продуманно, считая, что я - редкостная сентиментальная дурочка, влюбленная по уши, все сделаю за просто так... Роман, скажи, когда ты прекратишь эти игры? Надоело как-то чувствовать себя марионеткой.
- И чего же ты хочешь от меня?
- Хотя бы, для начала, узнать всю предысторию. 
- Не сейчас. Пока у меня самого нет на руках всех нужных сведений. 
- Тогда не проси меня помочь.

     Минуту он смотрит на меня безо всякого выражения, пока мы стоим по щиколотку в подтаявшей ноябрьской грязи возле компьютерного клуба... Интересно, сможет ли он рискнуть и раствориться в растекающихся по подворотне позднеосенних ранних сумерках, уже прокравшихся в город за нашими спинами?... Исчезнуть из моей жизни, унести с собой свои проблемы...

     Его неожиданный тихий смех отшвыривает меня к заляпанному боку машины:

     - Люблю отчаянных и не сдающихся. Им уже нечего терять, и все равно выдвигают... свои... условия..., - последние слова уже где-то в районе моих губ, а Ромкино тело ощутимо вдавливает меня в жесткий металлический корпус. Я даже не успеваю выставить перед собой руки... чтобы... отстраниться... оттолкнуть... обнять...

     Поцелуй длится, пока он резко не отстраняется со словами:
- Прошу, мадам, занять свое место за штурвалом, - ключ, ловко вытянутый из кармана куртки, уверенно вкладывается в мою ладонь, водительская дверь распахивается... - Поехали. В номера, - уже не улыбаясь.

     Скользя в вечернем потоке машин по улицам города, он давал мне инструкции, по какому номеру связаться с ним, если меня попытаются словить, что волноваться мне, пожалуй, не стоит - я ничего в этом деле не значу, еще какие-то шутки насчет моего безмерного обаяния и такого же бюста, коими можно сразить любого бандита в городе... К концу маршрута я уже готова была завопить, лишь бы не слушать этих запоздалых, ненужных увещеваний, произносимых, как мне казалось, лишь для возможности подумать о чем-то своем, очень важном.

     Поэтому, выхватив у него из пальцев любезно предложенный электронный ключ, я лишь автоматически удивляюсь вслух, что он совсем не от его номера. Его ответ я предвижу заранее, ухмыляясь себе под нос. Вы мистер Маккензи не доверяете никому.

     ***

     Какие б огромные деньги не тратились администрацией на оснащение гостиниц системой безопасности, всегда найдется незапертая дверь. Ну, в крови это, в генах, в человеческой природе русских - подпирать двери охраняемого объекта обломком кирпича или ящиком, чтобы каждый раз выбегая на перекур не набирать код. Проскользнув внутрь, я, первым делом, направилась к плану эвакуации при пожаре, украшающему стены через каждые несколько метров. Мечта шпиона!  Вот оно - необходимый служебный лифт и черная лестница на случай... Тьфу-тьфу-тьфу!

     Со служебным лифтом вышла накладка - не вызывался. Пришлось отсчитывать ступеньки, посекундно прислушиваясь и оглядываясь. Стараясь как можно быстрее преодолеть небезопасную дистанцию, я гнала мысли о датчиках движения, камерах, мило помаргивающих красными диодами над лестничными пролетами. Страх быть пойманной подстегивал и придавал ускорение.

     Вот и нужный этаж. Теперь можно расслабиться. Карточка в кармане и знание иностранного языка - кто разберется, гость я столицы или горе-грабитель.

     Ну, и, конечно же, меня ждали! Было бы наивно полагать, что за номером не следят. Пока я увлеченно обшаривала кровать Аманды, недоумевая, почему я должна искать компьютер под подушками?! меня, наполовину ушедшую в скомканные постельные принадлежности, грубо стащили на пол, крепко зажав рукой рот. От ужаса у меня началась икота и жуткая паника, что я сейчас задохнусь. 

     - Заорешь - откручу башку, - мне и вправду начали слегка поворачивать голову влево, пока шейные позвонки не захрустели и острая боль не пронзила позвоночник. - Дошло? - я яростно закивала, смаргивая нахлынувшие слезы. Потом я очутилась в кресле, очень легко перенесясь по воздуху и выхакнув воздух из своих легких до молекулы. Зато перестала икать. И начала соображать. 

     ***

     Так небрежно отнесшийся к моему дражайшему туловищу товарищ, занимал своими внушительными габаритами полномера. При этом двигался он весьма бесшумно, поражая мое воображение. Медведь, ловящий бабочку... такого силой не возьмешь.

     Сейчас он был занят попыткой что-то отыскать в своем несоразмерно тоненьком мобильном, утонувшем в огромной лапище. По всему видно, парень азартен: весь вспотел от усердия, пока толстым мизинцем тыкал в сенсорные кнопки, не сразу добиваясь результата. Наконец, получив искомое, несколько раз внимательно посмотрел на меня и на картинку и отчаянно задумался. Не совпало, кажись, изображение с оригиналом. Это придало мне некой призрачной уверенности, что еще не все потеряно в этой ситуации. Теперь осталось молиться, чтобы в инструкциях, отданных ему, не было описания моей внешности, и главное, не дать ему выяснить у своих, кто я и что искала в этом номере. 

     По его роже, не обремененной интеллектом, ясно - он не из тех, кто принимает решения в нашей игре.

     Значит, сейчас самое время познакомиться поближе со своим врагом и перехватить инициативу:

     - Серееежа, милый! - я поудобнее устраиваюсь в кресле и слежу за тем, чтобы голос из открученной шеи не сорвался на хрип. 

     Мужик озирается по сторонам, не сразу соображая взглянуть вниз на меня. 

     - Эй, Сергей? Я здесь, - помахиваю пальчиками в воздухе и экранно улыбаюсь. - Привет!
- ...Я - Максим! - после трехсекундной заминки он выдает правду-матку... и снова взгляд в мобильник. Так не пойдет!
- Тебе что приказано было, Ма-аксим? - в ласковые модуляции моего голоса добавились стальные нотки. - Ты соображаешь, что творишь?! - уже погромче и поувереннее, выпрямляя спину и раздувая ноздри. 

     'Малыш' тут же отвлекается от своей игрушки и вперивается в меня подозрительным взглядом. Кажется, удалось немного сбить его с толку. Прям, как с большими собаками: по виду - звери, а по сути - всего лишь натасканные щенки.

     И в этот самый момент... Ах, Аманда, умная ты девочка! Не зря тебя взяли в 'семью Маквенчер'!!! Моя цель - плоская черная сумка с лаптопом - была аккуратно засунута в щель между кроватью и тумбочкой. Ни я, ни другие 'заинтересованные' лица в спешке не нашли ее по той простой причине, что сбоку тайник прикрывал выступающий угол кровати, а сверху - столешница тумбочки, более широкая по краям по сравнению с корпусом. И только с моего места можно было это заметить! Ма-аксим, ты становишься весьма досадной помехой на моем пути!

     - Я тебя спрашиваю? Тебе кого надо было пасти? Америкосов?! Да?! Ду ю спик инглиш, Макс? Отвечай! - нагло прессую я его. О, скольких таких 'максиков' я пропустила через свои экзамены, пытаясь подвести их к единственному правильному ответу, чтобы они смогли выйти из экзаменаторской счастливыми обладателями моего автографа с 'троечкой'. 

     - Соображай быстрее! Пока ты тут стоишь столбом, Саныч теряет свои деньги! - в точку! И пускай Максик непосредственно не получал приказа от самого 'папы', упоминание о боссе произвело достаточно сильный эффект на него, который хотелось бы закрепить...

     - Всё! - я делаю попытку встать, от чего мой оппонент очень сильно напрягается. - Надеюсь, ты здесь не один? 

     - Один, - утверждает обратное туго соображающий бугай, пока я медленно приподымаюсь, не спуская с него глаз.

     - Ты шутишь?! Ты, наверно, совсем рехнулся!? Пока мы с тобой тут выясняем..., - что кстати мы выясняем? ааа, неважно! - Он, может, уже десять раз в свой номер зашел!- Максик вспыхивает алым знаменем и делает шаг к дверям. 'Рано, милый, пока ты весь еще в сомнениях.' - Стой, ты разве слышал чьи-то шаги? - мотает головой... или головошеей, вернее сказать. Такую не скрутишь, во, гад! Удерживаюсь от попытки растереть свою. - Ты в каком номере сидел? Шестьсот...? - называю Ромин. - Но дверь-то ты хоть захлопнул за собой, когда сюда вламывался? Неееет?! И почему вас, долбаков, надо постоянно контролировать! 

     И это сработало! Пять секунд его топанья до дверей, щелчок... Вылазь же, ты, чертова 'цель'! Под куртку ее и ходу! 

     Прижимая трясущимися руками ноут к груди, я вприпрыжку понеслась по коридору, когда за моей спиной послышалась отборная ругань, и обведенный вокруг пальца бандит бросился в погоню. Поворот, галоп, еще раз за угол. Мой преследователь совсем ненамного отстал, на мгновение выпустив меня из виду. А меня выручила болезнь многих женщин-водителей: растерявшись 'куда свернуть?', я, вместо того, чтобы бежать направо к спасительной служебной лестнице - единственно логичному выходу на улицу, схватилась за ручку стеклянной двери слева, которая бесшумно распахнулась и впустила меня в помещение небольшого ресторанчика, заставленного сервированными столиками. Не раздумывая долго, я торопливо прошмыгнула через зал, не обращая внимание на возмущенный оклик бармена, полировавшего стойку и совсем не ожидавшего моего появления.

     Юркнув в дверь с табличкой 'служебное помещение', я оказалась в царстве нержавейки и сногсшибательных ароматов готовящейся еды, которые напомнили мне, что я уже часов десять ничего не ела! Скорее, скорее от соблазнов! Плутая между плитами, столами, стойками и прочей кухонной утварью, провожаемая шипением сковородок, бульканьем кастрюль и одуревшими взглядами поварской бригады, я с нескрываемым облегчением обнаружила очередную дверь с заветной надписью 'служебный выход'... 
 

     Роман

     Та-ак, вот и она - вылетает из отеля с перекошенным лицом, держась за сердце. Отлично! Шлепает на всех парах по грязной снежной жиже - хоть бы не свалилась! Машина уже заведена, и едва Лина запрыгивает на сиденье рядом со мной, я давлю на педаль газа. Автомобиль срывается с места с возмущенным ревом. 

     - Добыла? Вот и умница, - я наклоняюсь и быстро целую ее в губы. Она же завороженно смотрит в зеркало заднего вида. Полицейская машина со включенной сиреной выпрыгивает из ниоткуда и следует за нами по пятам. Я лихо выворачиваю руль и, не останавливаясь, вылетаю через арку на проспект. Менты не отстают. А следом за ними я отчетливо вижу выруливающую из дворов темную тачку бандитов.  

     Сейчас посмотрим, на что способен Линкина "ласточка". 

     Тут и Лина очнулась. 

     - Не сюда! Направо! О, господи, боже мой, ты же нас сейчас угробишь! 
- Прорвемся! - кричу я радостно, визжа шинами и выворачивая руль налево, через три полосы встречного движения. 'Патрулька' догоняет и пытается прижать нас к обочине. Врешь! Не возьмешь! Я втапливаю в пол педаль тормоза, так что преследующий нас черный "Вольво" чуть не въезжает нам в зад. Да, и моя красавица чуть не покидает собственную машину через ветровое стекло. 

     - Говорил тебе - пристегивайся! - гаркаю я, снова газуя. "Патрулька" встала перед нами наискосок, перекрывая дорогу, и я, со второй попытки, мощным рывком отправляю машину направо, через какие-то ворота, через стоянку какого-то учреждения, навстречу глухой кирпичной стене, окружающей, оказывается, эту стоянку. Я жму на тормоза и окончательно глохну. 

     - Приехали, - тихо замечает Лина, оборачиваясь. Полиция неспеша въезжает вслед за нами и аккуратно паркуется позади. За воротами я вижу проползающий мимо со скоростью гусеницы черный "Вольво". 

     - Ну, что? - оглядываю я мою спутницу. - Выходим с поднятыми руками? 

     И не дожидаясь ответа, распахиваю дверцу.

     Лина

     - Между прочим, у меня день рождения в мае, - говорю я холодно, заводя машину.
- Ну, они-то этого не знали! - смеется Роман, пытаясь стереть с ладони чернильные каракули. Не дурак - маршрут записал! Так бы и задушила его сейчас.
- Думаешь, мне смешно было, когда нас менты под руки в отделение вели? Сколько ты им за этот "розыгрыш" заплатил?
- Много. Неважно. Главное, от хвоста оторвались. 

     В ответ я газую так, что его голова стукается о подголовник. 

     - Ну, не злись ты так, - просит он, пристегиваясь. - Не было у меня времени все тебе объяснять.
- А тебе приятно было бы чувствовать себя пешкой в чужой игре? - банальнее фразы не пришло на ум. Так и не услышав ответа, продолжаю: - Скорость помогает мне скинуть злость. Не волнуйся, скоро будем на месте. 

     Я вдруг ощутила ужасную опустошенность и беспомощность. 'Правильно ли я поступаю? И как бороться со всем этим бесконечным враньем...'

     - В безопасности? - как же мне хочется ответить утвердительно! тебя ведь только это волнует. И все же...
- Относительной. Отвезу тебя на дачу моей подруги. Я ее не предупреждала, но с осени там никто не живет, они всем семейством перебираются в город. И мне известно, где спрятан запасной ключ... Как видишь, у подруг нет тайн от меня...
- Очень удобное знание... Ключ от дома для тайных свиданий...
- По себе судишь? Лучше подумай, как ты будешь дальше один выкручиваться ... 
- Я?! Один?! Ты меня там что, одного оставишь?!
- Нет, стану, как твоя мамочка, сидеть возле тебя, держать за ручку и заглядывать в глаза: 'Ромочка, ты уже придумал, как нам выбраться из очередной ЧЕРТОВОЙ ПЕРЕДЕЛКИ!!!'
- Не кричи на меня! Oh, shit!!! Смотри, куда едешь! Ты ж его чуть не зацепила!!! 

     В ответ я только сильнее стиснула руль. Надо успокоиться. Не хватало, чтобы нас сейчас остановили гаишники. Почему-то начала болеть голова. Выключу обогрев, иначе...

     - Что с тобой? Я не хотел тебя напугать...
- Я сама виновата. Все в порядке...
- Уверена?
- Да... еще минут десять и приедем... если я правильно свернула...

     Зашуршав по неровной гравийке, машина мягко стала перед высоченными железными воротами, скрученными цепью и запертыми на замок. Дачный кооператив 'Пралеска' приветствует Вас!

     - Проблемы? - ты очнулся от своих мыслей.
- Никаких. Сейчас вызвоним сторожа..., - я выбираюсь из машины, и внезапный резкий порыв ветра заставляет меня съежиться размеров на пять: впопыхах утром натянула тонюсенькую курточку на рыбьем меху, да за беготней не обращала внимание.

     Звонок, надежно приделанный к ухоженному забору, исправно затрезвонил где-то в недрах крохотной сторожки, выкрашенной в защитный зеленый цвет - сразу и не разглядишь с дороги. Не прошло и трех минут ожидания, как подтянутый дедок, экипированный в толстый зимний армейский бушлат - о! зависти моей нет предела! - выполз на рекогносцировку. 

     - Добрый день. Нам бы к даче проехать... вещи завезти, - придумываю на ходу, стуча зубами. - Сосновая, 18, Галина Привалко, - 'в девичестве Ивановская, чуть не добавила с ходу'.
- Хе, а я вас помню! Только вы - никакая не Галина, - меня так и бросило в краску. - Галка с моей Томкой, внучкой старшей, в кумах. Так что...
- Естественно, я - не она. Это я вам... адрес и фамилию хозяйки назвала, как пароль. Если нужно, я ее сейчас наберу на сотовый..., - 'ага, и что я ей скажу? Галка, я на твоей даче от бандюков спрятаться хочу... примчится на выручку в сей момент, да еще и со своим муженьком ненаглядным... может соврать,... что с любовником?'
- Вы, барышня, мне еще по этому лету запомнились... Мало нынче таких дечат, как вы... все штаны да кроссовки... а вы в сарафане..., - тут дед засмущался и шустро загремел цепями. - Проезжайте... Только аккуратней там... в доме... то-сё... Ххее... Дело молодое... шо ж... мы и сами...
- Спасибо! - 'вот те на! конечно, в сарафане - жара стояла несусветная... через час мы вообще разделись, в одних купальниках дефилировали...' - Я... мы ... ненадолго... 

     За что люблю Галкину дачу - за нескромный размер и продуманную планировку внутри. Как только входишь - сразу знаешь, где что лежит, где какая комната и что хозяин здесь рукастый. Чистота и порядок во всем - девиз моей подруги. И это, несмотря на двух сорванцов-близняшек, у которых земля под ногами горит! Умеют же некоторые везде с толком управляться ...

     - Чего застыл на пороге, входи! - подталкиваю Романа, застрявшего в дверях ухоженного двухэтажного коттеджа, мечтая поскорее уйти от пронизывающего насквозь холода. - Сейчас отогреюсь немного и принесу сумку...
- Какую?
- Одну с ноутом, другую... да, со всякой всячиной... покидала сегодня утром... спасательница хренова... 
- Давай помогу?
- Давай... хоть какая-то польза... 

     Первым делом - растопить камин в большой комнате. Ну-ка, вспоминай, как это делается! Что там Олег, Галкин муж, нам вдалбливал... Чего-то проверить... Тягу?... Никогда, никогда не соглашусь на домик в деревне, будь оно неладно! Даже со всеми удобствами. 

     И на этот раз натренированная память (а также страх сделать все неправильно и нанести ущерб 'привалкинскому' имуществу) не подвела, и скоро веселое жаркое пламя зажило своей яркой жизнью за резной решеткой...

     И сама немного повеселев, я вернулась в кухню, где застала его за рассматриванием содержимого моей сумки.

     - Там что-то звякало!
- Надеюсь, ты не ронял?... - 'вот уж любопытный какой!' - Это - виски, на крайний случай... ну, если будешь замерзать в гордом одиночестве... в общем, раскидай все по местам... я сейчас вернусь. Надо подключить воду и электричество в подвале.

     Роман

     Пока госпожа Месенцева хлопочет по хозяйству, я нетерпеливо раскочегариваю Амандин лаптоп. Сотрудница моя - девушка аккуратная и педантичная: в файлах - ничего лишнего, но ничего и не упущено. Вот и папочка под названием "БелХардСофт". Thank уou, God! Досье директоров идут в алфавитном порядке. Р-р-р-р... Вот и Рощин. Я вчитываюсь в текст, когда лаптоп резко захлопывается прямо перед моим носом.

     - Все, хватит, начитался! - от Линкиного тона веет льдом. - Нам пора выложить карты. Я хочу знать, какую роль ты во всем этом играешь.

     Она прихватывает со стола ноут и прячет его за спину.
- Лина, - объясняю я терпеливо, как ребенку, - Ты же видишь, меня пытаются поймать в ловушку. И ты сама согласилась помочь... Я понимаю, ты сейчас растеряна...
- Я не растеряна. Я застряла между двух лагерей. И очень зла. Это правда, что твои инвесторы отмывают в нашей стране деньги?
- О, господи, - я хватаюсь за голову. - Кого и когда ты уже успела наслушаться? Рощин наболтал?
- Неважно. Я хочу услышать правду, - упирается она рогом. Приходится подключить все мои логические способности убеждения.
- Линусь, я всего лишь финансовый аналитик. Какой из меня отмыватель денег? Ты же помнишь, каким я был...
- Был... Несколько лет назад! Боюсь, что прав Рощин: люди меняются...
- А вот ты за эти годы совсем не изменилась..., - осторожно говорю я, глядя в сторону. - Даже... еще красивее стала.

     Я поднимаю на нее глаза. Лина стоит посреди комнаты, задумчиво царапая пальцем наклейку на ноуте. Аманда бы ей за это глаза выцарапала!

     Как бы мне сейчас к этому ноуту подобраться? 
- Мне просто надоело, что я ничего не понимаю! - сердито кусает губы "Линуся".
- А я? - горячо выпаливаю я. - Думаешь, я хоть что-нибудь понимаю? У тебя в руках - мой единственный шанс найти ответы на все наши вопросы...

     Я делаю шаг вперед и осторожно протягиваю руку... касаюсь ее напряженного плеча. Она как-то растерянно взглядывает на меня исподлобья и опускает руки... Оп, куда? Снова за спину пытается спрятать ноут? Я наклоняюсь и обхватываю ее за плечи, проводя ладонью за ее спиной... Щека ее прижимается к моей. Вдруг неожиданно я чувствую, как шевелятся ее губы... то ли шепчет чего-то... то ли меня целует... Я застываю на секунду, а потом прижимаюсь ртом к ее губам. М-м-м-м... о, боже мой, Лина... Кажется, ноут отброшен на диван, мои руки - под ее рубашкой, ее ладонь - на моем затылке... Я начинаю задыхаться, терять самоконтроль... Что же это такое? 

     Она отрывается от моих губ и шепчет что-то, от чего у меня в жилах застывает кровь...

     - Боже мой, Роман... Как я тебя люблю... Я НИКОГДА НИКОГО, КРОМЕ ТЕБЯ, НЕ ЛЮБИЛА...

     Мысль о Джен проскальзывает по поверхности сознания и укатывается куда-то в дальние закоулки памяти. Уносятся воспоминания прожитых лет, улетучивается весь нажитый опыт, даже забывается новое имя... И снова я - неуклюжий подросток, влюбленный в учительницу. Я целую ее, узнавая этот горячий рот - как я мог его забыть? Стискиваю ее груди грубо и нетерпеливо... как ей вседа нравилось. Мы опускаемся на укрытую пледом тахту, и она откидывается на спину и притягивает меня на себя... красивая, женственная... как ни одна из всех, с кем я был за эти ... кто их считает эти годы... Я кусаю ее губы, раздираю на ее груди рубашку, я чуть не плачу...

     - Как ты могла, как ты смела от меня тогда уйти?
           - Ром, я все эти годы не могла тебя забыть...
- Никогда тебя за это не прощу...
            - Но ты же вернулся?
- Вернулся, потому что... 

     Я со стоном опускаюсь у нее между разведенных ног и со вновь обретенным опытом прижимаюсь губами к ее животу, скольжу языком все ниже и ниже... Она судорожно всхлипывает, когда я медленно погружаю в нее пальцы. Ее чувственные, почти животные вскрики на мои прикосновения. Замираю от удовольствия видеть ее просящий взгляд, расширенные зрачки выдают ее желание... втягиваю сквозь зубы воздух, потом накрываю ее горячее, выгнутое мне навстречу тело, и начинаю входить в нее короткими глубокими толчками. Она стискивает рукой мое плечо, протяжно вскрикивает, но я не останавливаюсь... я хочу сделать ей больно...

     ***

     - Ну, что, нашел что-нибудь? - моя любовница выглядывает из кухни и смотрит на меня... такими сияющими глазами.
- Хм... Пока что ничего, - на коленях у меня пристроен ноут, и задумчиво ворчу, расположившись с ним на той же тахте, но уже полностью одетый и завернутый в плед. Под вечер сильно похолодало, и камин едва справляется с обогревом нашего временного пристанища. - А чем там у тебя так аппетитно пахнет?
- Да, накопала тут кое-что в Галкиных запасах. Увидишь, - она смеется и, одергивая отысканную в шкафу чью-то безразмерную теплую кофту, возвращается обратно к плите.

     Я же снова погружаюсь в чтение. Из досье отмечаю для себя пару интересных фактов... ничего, впрочем, особенного. Так, а что тут за файл под названием "MacVenture"? Какие-то корпоративные документы. Странно, что я их никогда не видел. Вот это, например, заявка на переоформление корпоративной лицензии... Это еще что такое? Подписано Кеном Робинсом и уже заверено штампом штата Нью-Йорк.

     - Лина! - ору я, подпрыгивая и роняя на пол плед.
- Что? - испуганно откликается она из кухни.
- Мой юрист... Вот собака! Переоформил на себя мой бизнес!
- Ка-ак?
- Вот смотри..., - я подбегаю и тычу ей, ничего не понимающей, под нос ноут. - Вот моя подпись! Подделанная, разумеется!
- А что, это возможно? Переоформление?
- Возможно, - я скриплю зубами, - для хорошего юриста... Но он меня еще не знает... Я его засужу! Он у меня сядет за мошенничество!

     Я останавливаюсь на полуслове. Кен - не такой дурак, чтобы пытаться все это проделать у меня под носом и спокойно ждать моего возвращения. Единственный вариант, на который он может рассчитывать, - это возможность, что я НИКОГДА НЕ ВЕРНУСЬ. Потому и настоял на моем участии в поездке - дескать, я два года не брал отпуска, почему бы не съездить на историческую родину...

     Так что же получается - Робинс и Рощин работают вместе? Один пытается от меня избавиться, другой - заполучить инвесторские миллионы...

     - Идиот! Ну, и идиот! - выпаливаю я, и размашисто возвращаюсь к тахте, чтоб подобрать упавший плед.
- Да, кто - идиот-то?
- Кен, кто ж еще! Связался с местными бандитами, и не думает, как провал контракта повлияет на репутацию "MacVenture". Да если про эту авантюру узнают, за мою фирму, которая сейчас стоит несколько миллионов, никто и вшивого доллара не даст...

     Я цепляюсь глазами за строчки на экране, перепрыгиваю с одного документа на другой. Увиденное убивает меня наповал: в папке сохранены несколько резюме. Один товарищ - финансовый аналитик из "Оппенхаймера", другая тетка - какой-то ведущий экономист с канала "ЭнБиСи". Причем оппенхаймерский аналитик, судя по опыту работы на резюме, куда покруче меня. Словом, мистер Маккензи, не волнуйтесь за будущее фирмы, вам уже нашли замену...

     - А что, больше никому нельзя позвонить? - предлагает здравомыслящая моя Элина. - В полицию, например, или...
- Клиенту! - решаю я. - У него достаточно влияния, чтоб меня отсюда вытянуть... Главное - я спас его миллионы!

     Арджей поднимает трубку после первого же гудка.

     - Как дела? - начинаю я привычным деловым тоном. - Это Роман.
- Роман? Какого черта? По какому праву! - клиент явно взволнован, отчего его акцент становится трудно понимать.
- Что, Арджей? - переспрашиваю я.
- С какой стати вы думаете, что можете за моей спиной звонить моему бухгалтеру и банкиру?
- Я... извините, вы что, не получили моего сообщения? - я немного ошарашен от его напора.
- Я думал, что вы завершили все необходимые исследования и контракт уже заключен!
- Арджей, мне очень жаль, но я совершил ошибку в моем анализе. "БелХардСофт" - не та фирма, которую я б вам порекомендовал.
- Однако, вы мне ее уже порекомендовали. И я начал перевод денег.
- Не беспокойтесь. Я потому и позвонил в банк, чтоб его остановить.
- Да, о чем вы говорите, деньги были отправлены уже в пятницу!

     О, господи! Старик-пакистанец задушит меня собственными руками. Или кому-нибудь закажет.

     - Надеюсь, вы помните, - цедит он, - какие крупные ставки участвуют в этой игре?

     Я соображаю быстро.

     - Арджей, почему бы вам не позвонить Кену Робинсу, моему юристу? Он сможет ответить на все ваши вопросы.

     Вот, пусть хоть на Кена наорет. Посмотрим, как тот будет выкручиваться.

     Клиент вешает трубку, а я вытираю со лба капли пота.

     - Ну, как? - спрашивает участливо Лина, стоя в дверях.
- Как, как... В понедельник твой Рощин получит свои драгоценные девять миллионов..., - я усаживаюсь на диван и обессилено закрываю лицо ладонями.

     Она подходит ко мне и, отводит в стороны мои руки, приподнимает подбородок.

     - Забудь про понедельник. Может, он никогда и не наступит, - легко касается губами макушки. - Идем, ужин готов.

     ***

     Темно... и так странно в этом чужом доме. Шорохи и скрип половиц - что это, крысы, что ли, разгулялись? Каждые пять минут приподнимаюсь и выглядываю в окно, где фонарный столб мутным электрическим светом озаряет кусок огорода и дорогу перед домом. Боюсь, что засну и попаду в ловушку. Лучше не спать, лучше считать про себя секунды и минуты, а еще лучше - буханье сердца в груди.

     Спящая рядом со мной женщина... что ей от меня нужно? "Никогда никого, кроме тебя..." Не верю. Не такой уж я и подарок. А в девятнадцать вообще был неуклюжим придурком. Тогда зачем она мне в этом призналась?

     Женщины... Кому из них вообще можно верить? Все и всегда врали. Даже Аманда эта хоть и прикидывалась безответно влюбленной, на самом деле про Рощина и Кена все знала с самого начала. Одна лишь Джен никогда меня не предавала...

     - Что ж ты все не засыпаешь? - вздыхает у меня под боком Лина, и я, приподнявшись было, чтоб выглянуть в окно, замираю.

     - А ты что... Не спишь?
- Уснешь тут с тобой. Вертишься, как головастик на сковородке...
- Я, может, тут твой сон берегу, - усмехаюсь я.
- Что-то у тебя это плохо получается. Хочешь, поговорим о чем-нибудь?
- О чем? - вздыхаю я, откидываясь обратно на продавленную подушку.
- Ну, расскажи мне что-нибудь. Как жил после того, как мы расстались...
- Нормально жил. Очень даже замечательно. А ты? Как там Лондон?
- Не прижилась. Соскучилась... по дому... по маме... Вот и вернулась.
- Когда?
- В октябре двухтысяча ...го года.
- Ха, а я в июле в Штаты улетел.
- М-да... разминулись на пару месяцев.

     Те месяцы и дни вдруг вспоминаются очень ярко, и я потихоньку начинаю рассказывать, как без нее стала мне жизнь не мила, и хоть не попал я на международную практику, но нашел следующим летом программу студенческого обмена. По ней и уехал, и больше не вернулся. Когда закончилась виза, запросил политического убежища. Фельетон в "Народном мнении", а также копия полицейского протокола, добытая папой, оказались весьма кстати. Случайно устроился на работу оператором в банке, постепенно выучился, получив сразу два диплома: бакалавра в области бизнеса и магистра финансового анализа. Потом один из крупных клиентов попросил найти для него подающую надежды фирму, занимающуюся биотехнологиями. Видимо, слава клонированной овечки Долли не давала ему покоя. Фирму я для его инвестиций нашел в Канаде, и что-то там они в течение года серьезное нахимичили, так что клиент утроил свои миллионы в считаные дни. В благодарность он познакомил меня с клубом миллионеров-инвесторов, восхищенных его успехом. Так и началась моя "МаcVenture".

     - Это было уже после того, как ты встретил свою жену?
- После, после. Я к тому времени уже и фамилию ее взял.
- Зачем? Или это так принято?
- Проще для бизнеса. Попробуй научить американцев доверять русским в плане инвестиций...

     Слышу, как Лина тихонько смеется.

     - Расскажи мне про Джен, - осторожно предлагает она.
- Джен..., - я задумываюсь. - Что Джен?
- Какая она?
- Очень умная, - я закрываю глаза и пытаюсь представить Джен. - Несгибаемая. Честная. С необыкновенным чувством юмора.
- Ясно, - откликается Лина. - Ты ее любишь, не так ли?
- Люблю? - задумываюсь я. - Скорее, любил.
- Да? И что же произошло? Разлюбил?

     За такое ехидство скажу ей в лицо всю правду, потом закроем эту тему.

     - Любил... До марта этого года. Морозы у нас еще стояли зимние. На пути с работы ее седан занесло на обледенелом мосту. Машина вылетела за ограждение, брякнулась на лед и ушла под воду. Течением ее отнесло в сторону от пролома, под корку льда. Пока до нее добрались спасатели, было, разумеется, уже поздно.

     Я нарочно рассказываю это все официальным тоном телерепортажа. Так легче. Главное, не смотреть в Линины глаза. Не хочу я ее сочувствия.

     - Какой ужас, - шепчет Лина, а я отворачиваюсь к стене, натягивая повыше одеяло. Она придвигается ближе, обхватывает меня рукой, укутывает получше... Я утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь сдержаться от жалкого подвывания... Слез нет и не было, а внутри рвет все глухая черная боль... а она не перестает гладить меня по волосам, прижимает губы к моему плечу. Нет, нельзя! Не смей, Снегов... Маккензи... или кто ты там уже! Нельзя нам сейчас впадать в жалость к себе, надо оставаться аналитиком, надо думать и придумывать пути выхода из этого капкана... Вместо этого я кусаю свой кулак, и не прошу Лину отстать от меня... Мне нужен рядом живой человек, который не просто отделается банальными фраза-соболезнованиями... 

     - Джен, прости, что я не был с тобой в тот день. Прости, что я не прикупил для твоей машины зимнюю резину... Прости, что я с тобой в то утро поругался и не поцеловал тебя на прощание... Прощай, Джен...

     Постепенно под Линины поглаживания я проваливаюсь в забытье. Мне снятся белые покрытые снегом поля, такие чистые, как страницы моей памяти, если я когда-нибудь сумею все-все забыть...
 

     Лина

     Осторожно снимаю руку с твоего плеча и отодвигаюсь на край узкого диванчика, на котором мы, не сговариваясь и не обсуждая, устроились на ночевку. Не заснуть. Слишком много впечатлений за сегодняшний долгий день. Пристраиваюсь повыше на подушке, почти сидя, закутавшись в свою половину одеяла.

     Теперь можно и вспомнить все услышанное, дать возможность вновь прочувствовать чужую боль, пропустив через себя. Он не спросил в ответ про мои несколько лет без него. Да я бы и не смогла рассказать толком, чем жила... Просто плыла по течению... И как можно кратко описать череду лиц в поиске своей половинки? Нет, я не искала похожего на тебя. Я пыталась навсегда забыть твои приметы, цеплялась за совершенные противоположности. И только появление Алекса остановило это чехарду, уступив место покорному знанию 'не найти'. С ним ушло напряженное ожидание звонков и встреч - он всегда звонил первым и был до неприличия пунктуален, неизвестности: кем окажется очередной... Я приняла его присутствие рядом как должное и неоспоримое, чужих забытых вещей в квартире ... и расставаний, многие из которых были похожи на небрежно разорванную и отброшенную в сторону после разворачивания подарка разноцветную упаковочную бумагу - такое же скомканное 'прости, что так вышло - ладно, видно, не судьба... удачи', такое же бессмысленное усилие ненадолго украсить свою жизнь...

     Глухие стоны и неясное бормотание - кошмары не оставляют тебя даже во сне. Не сразу замечаю в темноте, что ты раскрылся и трясешься от холода. Тихонько, чтобы не разбудить неловким движением, набрасываю съехавшее ватное тепло, и, поразмыслив, придвигаюсь, прижимаюсь теплым боком к тебе. Через пару минут, сровняв свое дыхание с твоим, я незаметно для себя засыпаю, успев уловить напоследок растворяющуюся мысль: 'все повторяется... только в точности наоборот... теперь ты , Снегов, уйдешь от меня...'.

     ***

     '...который...сейчас.... час...?....' - с трудом разлепляю глаза. И улыбаюсь, поняв, что проснулась не одна. Прислушиваюсь к шевелению за спиной, а любопытное пытливое разглядывание коготками щекочет кожу между голых лопаток. Прикрываю глаза снова, хотя рассыпавшиеся по лицу волосы мешают неимоверно. Так и хочется откинуть их назад.

     Твое нетерпение все ощутимее, как и мое желание перевернуться с отлежанного бока на спину и подставить губы...

     - Не спишь же! Я все вижу, - теплые пальцы освобождают мою шею от спутанной гривы... еле сдерживаю вздох от поцелуя. - Не притворяйся! А то хуже будет..., - ладонь скользит по затылку, плечу, задерживаясь на темных следах вчерашней схватки за ноут, оставленных твоими губами, по руке и внезапно пропадает, чтобы тут же сомкнуться на груди.

     Не выдерживаю и с довольным смехом переворачиваюсь. Но, не рассчитав ширину постели, придавливаю тебя к стене.

     - Ах, так! - одним махом наваливаешься на меня сверху и самодовольно ухмыляешься. - Привет!

     - Доброе утро! Тебе... удобно? Разлегся!

     - Ага, ты в этом плане весьма..., - для наглядности ерзаешь на мне, пока я тщетно пытаюсь отпихнуть тебя, ощущая под ладонями рельефную грудь, умирая от желания притянуть тебя обратно и никуда не отпускать.

     - Ой! А ты во сне кричал и звал... Что тебе снилось? - ляпаю я и вижу, как лицо твое на глазах превращается в каменную маску, и уже от всей приятности совместного пробуждения не остается ни следа.

     - Я - в душ, - размыкаю руки, отпуская тебя.

     - Отлично. Сам справишься? - я нашариваю майку, сброшенную вечером на пол, и натягиваю на себя.

     - Хм! Не сомневайся.

     - Я поинтересовалась, и всего лишь..., - кажется проще говорить со стенкой. Что за дурацкие перепады настроения?!

     Что ж, у меня есть 10-15 минут, пока ты мойдодыришься, лягушонок. От недавней расслабленности я перехожу к стремительным прыжкам через всю комнату, хватанию ноутбука и приговариванию:

     - Ну, давай же, миленький, думай скорее!

     На мое удивление при загрузке компьютер не потребовал ввести пароль, и я беспрепятственно вошла в систему, подивившись такой странной беспечности.

     Чтобы долго не искать нужное, заглянула в последние использованные документы. Все сходится с его вчерашними рассуждениями.

     А вот что у нас валяется в 'корзине' и всяких там временных файлах, заботливо копируемых Майкрософтом?

     Восстанавливаем и и-зу-ча...

     Его возмущенный вопль вперемешку с английской бранью чуть не лишил меня сознания.

     - Да, что там случилось, горе ты мое! - шагаю к душевой, не выпуская из рук раскрытый ноут и не отрывая от документа округлившихся глаз. 'Если я не ошибаюсь...'

     - Голодный!!!

     - Голодный??? Эммм... Это такой громкий намек, Ром, чтобы я приготовила тебе завтрак?!

     Дверь приоткрывается и в проеме показывается мокрая голова. Еле успеваю захлопнуть улику и спрятать за спину. Кажется, это получается инстинктивно.

     - Не го-лод-ный! - по слогам. - А холодная! Вода из крана льется ледяная. И не смешно! - это чтобы пресечь мое смешливое фырканье, замаскированное под покашливание.

     - Мы отвыкли от реалий, Снегов? Там в углу есть колонка...

     Роман

     - Алекс... эээмм... Рощин мне говорил, что национализация фирмы - это была его идея.

     - Не думаю... Тут, похоже, замешаны высшие эшелоны власти. Идеей Рощина, по-видимому, было "отнять и поделить". Возможно, собирался спрятаться с деньгами за границей...

     "Думаешь, я не знаю, как ты Англией бредишь?" - вспоминаю я. - "Купим домик за городом..."

     - Так кто же за всем этим стоит? Юрист твой, Робинс?

     - Трудно поверить! - качаю головой я, и тру о штаны вспотевшие ладони. - Слишком уж сложная афера... Такого Кену не провернуть!

     Или провернуть? Что я вообще о моем юристе знаю? Присоветовали мне его два года назад клиенты из клуба "ангелов"-инвесторов, и некоторое время Робинс был нашим консультантом. Полгода назад Кен предложил работать со мной эксклюзивно и контракт для меня выписал такой, что невозможно было отказаться. Да, и зачем отказываться? В тридцать шесть лет Кен Робинс был назван в пятерке лучших юристов в области финансов. Знал многих нужных людей в Конгрессе. Я-то, дурак, гордился, мол, вон какие люди на меня работают!

     - Впрочем, - поднимаюсь я на ноги, - это все очень легко проверить... Где тут мой телефон?

     Я включаю его и набираю Арджея. Когда в трубке слышится его голос, я быстро, чтобы не прервал, сообщаю:

     - Арджей? Это Роман. Все идет по плану. Установки уже готовы к транспортировке через Украину к Черному морю.

     - Черному? - тут же раздражается клиент. Старик Арджей вспыльчив до невозможности. - С какой стати? Мой корабль уже ожидает их в порту Балтийского моря.

     Вот все и разъяснено. Что дальше-то делать?

     - Нам пришлось изменить планы, - тяну время я.

     - Не понимаю! - продолжает возмущаться клиент. - Робинс меня заверял, что никаких накладок не произойдет.

     - Робинс, - говорю я проникновенно, - не знает, что он делает. С сегодняшнего дня он отстранен от проекта. Менеджеры "БелХардСофта" с его помощью пытались поделить ваши деньги. Мне больших трудов стоило связаться с нашим контактом в правительстве, чтобы на них повлиять. Зачем, по вашему мнению, я вам вчера звонил?

     - Я, если честно, так этого и не понял. Вы же знаете, остановка перевода денег привела бы к потере этой сделки.

     - Я все это знаю, - горячо твержу я, чувствуя, что вру я складно, и клиент начинает мне верить. - Но я бы не хотел, чтоб директора этой местной фирмы погрели свои грязные ручонки на ваших миллионах.

     - Ну, за это спасибо..., - клиент, наконец, смягчается. - Так что же будет с транспортировкой?

     - Я заверяю вас, все уже готово.

     - То есть вы уже говорили с капитаном Лесли?

     - Только что. Он не особенно был рад переменам в плане, но...

      Осторожно, Маккензи, не завирайся!

     - Да, у старика Лесли характер еще тот. Ладно, я ему перезвоню и скажу, чтоб он там особенно не выступал.

     Чего же я пытаюсь достичь? Я отчаянно цепляюсь за ниточку разговора, чтоб продлить его еще подольше.

     - К слову сказать, - небрежно замечаю я, - я капитану еле сегодня дозвонился. То ли там в порту связь отсутствует, то ли Лесли решил не отвечать на звонки...

     - Странно. У меня никогда с этим проблем не было... Вы ему на триста шестьдесят один звонили?

     - Триста шестьдесят один.... м-м-м... сейчас посмотрю...

     - Триста шестьдесят один четыре восемь три пять пять два два..., - заботливо выдает клиент.

     Бинго! Ох, черт! По льняной скатерти, оказывается, даже самая дорогая ручка пишет хреново.

     - Мда, Кен мне этот номер и передал, но... Странно. Ладно, до завтра. Пожалуйста, по любому вопросу связывайтесь непосредственно со мной.

     - Хорошо. Я рад, что вы этим занимаетесь лично. Я с самого начала не особенно доверял этому вашему Робинсу.

      И это он МНЕ говорит! Я даю отбой, и вытираю ледяной ладонью раскаленный лоб.

     - Хорошо сработано! - кивает Лина. - Даже меня убедил, что ты у нас опытный специалист по отмыванию денег.

     Я вскакиваю, и начинаю расхаживать по комнате.

     - Интересная ситуация! Видишь ли, любовь моя, меня здесь в городе ничего, собственно, больше не удерживает. Кроме некоторых аспектов, которых я коснусь позже..., - я легонько провожу ладонью по ее плечу. - Мою команду мне спасать необязательно. Аманда, да и Дэвид и Энди - не дураки, и, если файл "БелХардСофта" был доступен всем, кроме меня, они наверняка про план Кена знали. Значит, и путь к отступлению подготовили, в случае провала. Не маленькие. За деньги Арджея мне жизнью рисковать незачем. Пусть Рощин забирает, какая мне разница. Вот только когда я вернусь в Штаты, мне понадобятся доказательства все этой аферы, чтоб получить мою фирму обратно и защитить репутацию "МаcVenture". Это на случай, если Арджей с Кеном решат меня дискредитировать.

     - Амандин ноут с файлом не пойдет? - предлагает Лина.

     - Амандин что? А-а, лаптоп. Пойдет. Но этого мало. Я хочу найти что-то конкретное про сделку с "грузом".

     - Позвонить напрямик, представиться... м-м-м...тобой и попросить выслать нам по электронке копию контракта?

     - Так все просто, попросить и пришлют? Слушай, шутница, ты меня заболтала! Мне надо позвонить капитану Лесли, ожидающему наш "груз" в каком-то Балтийском порту.

     - И что ты ему скажешь?

     - Мысль пока еще не оформилась... - мычу я, набирая номер. - Триста шестьдесят один... Но что-нибудь придумаю.. пять пять два два...

     ***

     - Капитан Лесли?

     - Слушаю!

     О? господи, так рявкнул, что чуть барабанную перепонку мне не разнес. Отводим телефон подальше от уха...

     - Это Роман Маккензи звонит.

     - Какой еще Маккензи?

     Капитан - явно не американец, акцент у него жутчайший.

     - Роман который. Я работаю с Арджеем Шрузом,- фу, чуть язык не скрутил. - По его поручению контролирую белорусскую часть проекта.

     - А что случилось с Тери?

     - Тери? Тери сломал ногу, - туда тебе и дорога, неизвестный Тери!- У нас тут гололед.

     - О'кей, - капитан явно не озабочен судьбой искалеченного мною Тери. - Все идет по плану?

     - Да. Обсуждался вопрос о перемене места погрузки, но на данный момент никаких изменений не планируется.

     - О'кей, - капитан какой-то немногословный попался. Как же из него название порта выудить?

     - Капитан, какое у вас сейчас расположение?

     - В пятнадцати милях от Желты.

     Желты? Видимо, Ялты. А теперь, Лесли, мы начнем ходить вокруг да около, пока не услышим названия вашего судна.

     - M-м... A можно ли мне будет побывать на вашем корабле? Проверить, все ли благополучно с грузом.

     - У меня приказ отчаливать сразу после погрузки.

     Ладно, Лесли, мы тебе это припомним.

     - Арджей очень гордится этим судном...

     - Да? Хорошо.

     И все? Видимо, придется лезть напролом.

     - Он даже сказал, что "Арджента" - его любимое детище...

     - Какая еще "Арджента"?

     Не спрашивай, Лесли, какая. Придумала ее экспромтом. Арджей - "Арджента".

     - Мое судно называется "Саладин"! - гаркнул так, что я малость оглох на правое ухо.

     - Ох, простите. Я перепутал с другим его кораблем.

     - О'кей. Что-нибудь еще?

     Все, хватит светских разговоров.

     - На этом все, капитан. Если появятся вопросы, звоните мне на сотовый.

     Ну, вот, а теперь мы поиграем! Я радостно потираю руки, глядя на Линку, сидящую на диване в своей жуткой безразмерной кофте. Кому бы еще позвонить? Кену? Тери? Всех выведу на чистую воду!

     - "Груз" едет в Ялту! - выпаливаю я, победно размахивая телефоном. - Кстати говоря, отличный заголовок для разгромной статьи! В качестве подзаголовка можно пририсовать: "А оттуда - в Сирию."

     - Ты что, сам эту статью писать будешь? - как-то недоверчиво интересуется Лина. Видимо, помнит судьбу моего стародавнего фельетона.

     - Ну, конечно, нет! Мне понадобится помощь российских газет и телевидения. В конце концов, это их вооружение было отдано по дешевке Беларуси, а оттуда вот-вот отправится заграницу. Я, Линочка, верю в силу средств массовой информации. Разоблачение этой аферы в прессе поможет мне выбраться отсюда живым и спасти "МаcVenture".

     - Ты, конечно, извини, но нет ли у тебя температуры? - она подходит ко мне и трогает мой лоб.

     - Дразнишься? Не веришь в меня?

     - Да нет, я серьезно. Ты весь горишь.

     - А-а, ерунда! - отмахиваюсь я. - Это во мне адреналин бушует.

     Звонок телефона застигает меня врасплох. Лесли? Арджей? Я подхватываю трубку со стола, не сразу сообразив, что это не мой телефон, мой-то по-прежнему у меня в кулаке. Автоматически нажимаю на зеленую кнопку ответа, подношу телефон к утомленному уже уху...

     - Лина, это Алекс. Не говори ни слова и не подавай виду, что со мной разговариваешь. В эту секунду два снайпера целятся в его голову. Если хочешь жить, на счет три падай на пол. Раз!..

     ***

     Стою на пересечении двух дорог. Вокруг лишь черно-белые поля. По какой из этих дорог я сюда пришел? В какую сторону идти? Горят глаза. Очень хочется спать. Уже стемнело, или мне это кажется? Помню, как однажды, когда я был маленький, родители забыли забрать меня из детсада. Пока папа не вернулся с совещания, а мама - с каких-то там курсов, я весь вечер лепил снежную бабу во дворе сада. Помню, как меня в охапке несли домой, и сразу же закинули в горячую ванну... Я в ней тут же и уснул. Вот и сейчас мне так горячо-горячо... от жара даже трудно дышать. Я один на заснеженной дороге. Где же все, кто меня любят? Мама несколько раз звонила на сотовый, но я не ответил. Туда - нельзя, там ловушка. Лина... уехала. Рявкнула: "Выметайся из машины". И укатила. Разозлиться бы на нее, но не могу... нет сил. Надо шагать по снежному полю, туда, в сторону ближайшей деревни... Только гложет сердце какое-то неотвязное, едкое чувство... вроде вины.

     ***

     -...Раз! Два!

      Я рванул ее за плечо, в сторону кухни... на кухне - входная дверь... дверь - это хоть какой, но все-таки выход. Дзынь - звякнуло за нашими спинами оконное стекло. Прижаться к стене. С нашей позиции видна лишь узкая полоска окна. Там, в полоске, видны фигуры людей. Сколько их там? Неважно. Русские не сдаются.

     - Ай! - вскрикивает Линка: я, впопыхах запихивая ноги в ботинки, наступаю ей на босую ногу.

     - Тише, моя маленькая, спокойно..., - бормочу я, окидывая взглядом кухню. Чем бы вооружиться? Сковородкой в качестве щита? Кастрюлю на голову? Хватаю кухонный нож, сую Линке в руки куртку и, резко распахнув входную дверь, выталкиваю свою растерянную любовницу на крыльцо.

     - Рощин, не стреляй! - ору я при этом.

     Лина примерно на голову ниже меня, я пригибаюсь, и из-за ее плеча вижу перед нами темное "Вольво", двух бритоголовых со стволами, направленными на нас, а между ними - Рощин со вскинутыми в воздух руками, как будто это ему предложили сдаваться.

     Я стою вплотную к Лининой спине... чувствую, как она дрожит...вот балда, куртку так и не успела надеть, держит перед собой в руках! Обхватываю ее руками за плечи...

     - Маккензи, твоя игра закончилась! - выкрикивает Рощин несколько нервно.

     - Она только начинается! - отвечаю я и, осторожно погладив Линино плечо под вязаной кофтой, прижимаю к ее открытой шее нож. - Рощин, во сколько миллионов ты оцениваешь жизнь своей невесты?

     - Ты блефуешь! - не своим голосом кричит Рощин. - Ты ее не тронешь!

     - Хочешь проверить? - я упираюсь в ее горло острием ножа. - Сколько конкретно крови тебе нужно увидеть, чтобы понять, что я не шучу?

     Рощин шушукается с бандитом слева. Наконец выдает:

     - Ты хоть видишь, у кого тут в руках оружие? C чего ты взял, что они тебя ради нее отпустят?

     - Ну, ты уж постарайся, Рощин, - усмехаюсь я, - Ты же у нас хороший парень. Робин Гуд с детдомовским прошлым. И еще не забудь, что Лина беременна твоим ребенком. И ради этого ребенка ты сделаешь все, что я скажу.

     От этих слов Рощин застывает, как парализованный, а Лина вздыхает так глубоко, что нож, кажется, все-таки надрезает ей кожу на горле... Слышу ее шепот: 'Как ты догадался?...'

     - Опустите стволы, - не командует, а просит своих сопровождающих Рощин. Те смотрят злобно и не спешат подчиниться. Из-за Лининого плеча я слежу за метаниями ее жениха: как он машет рукой и твердит что-то сдавленным шепотом, обращаясь то к одному бритоголовому, то к другому. Наконец, я могу перевести дыхание: отморозки опускают стволы.

     - Скажи им, чтобы забросили оружие в соседский огород, - предлагаю я. Сначала один, потом второй ствол улетают через забор.

     - И позови того, что спрятался за домом, - требую я.

     - Да никого там..., - начинает было Рощин, но я покрепче перехватываю Лину, и он, примирительно поднимая ладонь в воздух, окликает какого-то "Серого".

     Через пять минут картина напоминает поле битвы: трое бандитов, непрерывно матерясь вполголоса, лежат в рядок в снежной грязи на дороге и смотрят в небо. Последним, проводив Лину горьким взглядом, на дорогу укладывается Рощин. Заглянув в салон "Вольво", я вытаскиваю из зажигания ключи и прячу их в карман.

     - Пошли, пошли, - я подталкиваю мою "заложницу" к нашей "ласточке". Линa садится за руль, я забираюсь на пассажирское сидение, и мы, взвизгнув шинами и окатив рощинскую банду грязной жижей, уезжаем прочь от дачи, прочь от садово-огороднического товарищества "Пралески", по разбитой дороге, к лесу...

     - Черт, Амандин лаптоп оставили, - вспоминаю я. - Ну, ничего, и без него обойдемся. Теперь - прямым курсом на Одессу. Навигатор у тебя в машине есть? Включай.

     ***

     - Где мы? Что-то я ничего не пойму. Мы на юг едем или на запад?

     Натыкаюсь на Линино упорное молчание. Да что такое?

     - Солнышко, в чем дело? Испугалась, что ли? Не бойся, со мной не пропадешь.

     Я замечаю свежий порез на ее шее. 

     - Я тебя оцарапал? Дай посмотрю...

     Она отшвыривает мою ладонь и резко, с заносом, тормозит.

     - Выметайся из машины.

     - Да что ты мелешь? - теряюсь я. Откуда такая ненависть?

     Лина отстегивает ремень, перегнувшись через меня, распахивает пассажирскую дверь и неожиданно двумя руками толкает меня с такой силой, что я кувырком вываливаюсь наружу.

     - Да, что с тобой...

     Дверь захлопывается, машина газует и через минуту скрывается из глаз. Я вытираю грязный снег с лица и чувствую, как горит под ладонью лоб. О, да у меня и правда температура! Мне нужно жаропонижающее, теплое одеяло и десятичасовый сон, как минимум... Как же так вышло, что я сейчас на дороге один, у окраины леса... Стоп, хватит болтать! Утопая в сугробах, я отхожу как можно дальше от дороги. Из-за деревьев вижу, как проносится по дороге черный "Вольво". Завели-таки... Надеюсь, Лина уже далеко. Да, к черту ее, предательницу! Не буду о ней думать. Надо идти... шагать до ближайшей деревни... Бля, как же мерзло босым ступням в набитых снегом, промокших ботинках...

     Ничего, главное - пока жив.

     Лина

     'Зачем я так по-дурацки поступила с ним?! Что на меня нашло-то? Не проще ли было довезти Снегова до города и там... Господи, когда же я научусь думать прежде, чем... Ладно, хватит причитать... вон, хоть этих за собой уведу...'. В зеркале заднего вида черная точка стремительно увеличивалась, пока я пыталась выжать последние лошадиные силы из движка. 'Чем дальше я отъеду от Романа... чем дальше я...'. По-киношному картинно подрезав мою машину слева, черная 'вольво' вынудила меня съехать на обочину.

     Когда Рощин рывком распахнул водительскую дверь, меня уже неудержимо трясло от смеха. Недоверие в его глазах и почти звериное рычание:

     - Где, черт возьми, Маккензи?! - он еще раз заглянул в салон.

     Чем вызвал у меня новый приступ истерического смеха почти до задыхающегося всхлипывания - у Ромки теперь появился крошечный шанс уцелеть.

     Потом ему пришлось еще немало повозиться, выволакивая меня наружу, упирающуюся и цепляющуюся за руль, за сидение, полуголую, матерящуюся и царапающуюся... так естественно вошедшую в свою новую роль.

     - Ненавижу тебя!!! Ненавижу!!! А-а-а!!!! Отпусти меня, скотина!!!! ... - даже его дружки, плотным кольцом окружившие нас, как стая волков, не пытались вмешаться в нашу схватку.

     Из истерики меня вывела оглушительная пощечина.

     - Замолчи. Немедленно. Где он? - чересчур спокойным тоном поинтересовался Алекс, только резко обозначившиеся скулы выдавали его истинное состояние. Я лишь тупо хлопала ресницами и прижимала ладонь к горящей щеке. - Вот, приложи! - он нагнулся, не глядя зачерпнув пригоршню снега, ткнул мне снежком в лицо. - Держи. Отвечай, где Роман Маккензи?

     - Там, - я бессмысленно очертила рукой полукруг. Теплые капли потекли за шиворот... или это слезы?

     Он обернулся и что-то коротко бросил бандитам. Те рысцой рванули к своей машине и через пару секунд скрылись из глаз в обратном направлении.

     - Идем, - Алекс попытался взять меня за руку, но я не далась. - Перестань разыгрывать из себя ребенка! Поехали. У нас мало времени.

     - К-к-куда? - холод загнал меня в машину, несмотря на желание врезать ему посильнее между ног.

     - К тебе. За вещами,  - я, кажется, абсолютно не удивилась такому ответу.

     - Ты собираешься забрать свои вещи? Правильно. Видеть тебя больше не хочу!

     - Нет. Мы едем за твоими, - а вот это уже новость!

     - Ответь мне на один вопрос... - уже сидя за рулем, обратился он ко мне.

     Я промолчала, забившись в угол со своей стороны и демонстративно отвернув голову.

     - Там, на даче... ты с ним спала? - от того, что он задал свой вопрос совершенно безучастным голосом, меня тут же вогнало в краску. Не готова я была такому повороту.

     - ...У меня нет желания обсуждать мою личную жизнь с тобой. Ты же понимаешь, что после всего случившегося, я с тобой не останусь.

     - Если ты обиделась на пощечину - прости. Но тебя было не остановить по-другому.

     - Не в этом дело!

     - Ты не ответила... я же не дурак, я видел, как ты на него смотрела, - очень мягко, почти лениво, сквозь зубы продолжил он, не обратив внимание на мою реплику.

     - Допустим. Это что-то меняет? - признаваться было тяжело. Но и врать бесполезно.

     - Для меня - нет, - его ответ прозвучал настолько быстро, как будто он заранее обдумал решение.

     - Значит, ты намерен меня простить и принять такой, какая есть...

     - Мне не за что тебя прощать. И я тебя принимаю на все 100%.

     - Даже зная теперь, что я и он..., - я продолжала развивать тему в надежде вывести его из себя.

     - Это все неважно.

     - До тебя хоть доходит, что сейчас во мне не осталось ничего от прошлой Лины?! Только ненависть и отвращение ко всему! - не выдержала я такого смирения.  - И плевать мне на твое...

     - Просто... дай мне шанс... Если хоть немного еще любишь меня..., - наконец он посмотрел на меня, и я внезапно поразилась, сколько боли и надежды было в его глазах. Уж, лучше бы ударил еще раз! Чем чувствовать себя совершеннейшей дрянью. - Уедем вместе!

     - Куда? - я со всей силы закусила кулак, чтобы не зареветь в голос.

     - Подальше из этой страны. Куда захочешь. Я тебя увезу от всех воспоминаний. Я так надеялся, что ты поймешь, как он тебя... использовал.

     - А если я все равно не смогу жить с тобой и брошу?  Зачем тебе все это?

     -  Там и посмотрим. Ребенку... нужен отец, - эта простая фраза сильно задела меня.

     - А жить за что? Ты же проиграл. Домик в Англии и твои гениальные планы накрылись.

     - Верно. Наши счета уже заморожены государством... Никто из нас не получит ни копейки... Но ты знай: мне на это наплевать! Я найду деньги для нас. И у меня их достаточно есть, чтобы продержаться первое время.

     - Да, не про деньги эти дурацкие речь, Алекс! Суть в том, что я с тобой уже столько лет, а совершенно не подозревала, что ты на самом деле за человек!

     - Ну, так скажи, ЧТО я за человек?!

     - Ты, Рощин, ты - самый обыкновенный подонок. Самоуверенный, расчетливый... И еще неудачник!

     - Может быть...  А не приходило ли тебе в голову, что это только ради тебя я готов на все?

     - А тебе - что я на все не готова? Что у меня теперь свои планы на жизнь!

     - Я знаю. И я хочу быть в твоих планах...

     От его спокойной настойчивости моя злость померкла, сменившись апатией. Только одна мысль...

     - ...Мне надо еще раз...

     - У нас очень мало времени на раздумывания, Лина.

     - Я хочу еще раз с ним встретиться! - я выпалила свое условие, закрыв глаза. И вовремя!

     - Ты что, не понимаешь?! Боже, да помоги ж ты мне справиться с этой ...! Слушай! Если мы с тобой не уедем сейчас же, нас к вечеру найдут с дырками в черепах?! Саныч на меня уже объявил охоту!

     - Ух, ты! Правда? А я при чем?

     - Я ужасно боюсь... за тебя. Им... не важно кому - бандитам, сирийцам, понадобится убрать всех, кто в этой сделке замешан. Я не хотел тебя пугать... но у нас всего пару часов на сборы. Билеты на рейс до Москвы я уже взял. Вылет в четыре тридцать.

     - Но я... Я не могу! А работа? А...

     - Все, хватит пустых разговоров! Ты полетишь со мной! Хочешь ты этого или нет. Останешься, тебя прихлопнут. Тебе ясно?! Дошло до тебя?! Я пытаюсь тебя спасти.

     - Но..., - я все еще не могла привыкнуть к мысли, что моя жизнь снова перевернулась и очередное решение принято за меня.

     - Лина, прекрати же ты болтать и выслушай меня наконец! Ты можешь меня потом бросить, можешь распоряжаться дальше своей жизнью,  как захочешь! Но сейчас ты уедешь со мной, ради ... ради ребенка.

     Роман

     "Бух-бух-бух-бух!" Сердце колотится в груди с частотой пять ударов в секунду. Жарко. Не хватает воздуха. Пытаюсь дышать как можно чаще. Где я, что я? Лежу на спине под шерстяным одеялом. Полутьма.

     - Как себя чувствуете? - мужской голос рядом. Скашиваю глаза налево - вижу белый халат на чьей-то тщедушной мужской фигуре. Господи, кто же в наше время носит белые халаты? Вспоминай, ну, же! Поворачиваю маленько голову - и вижу собеседника целиком. Доктор, молодой безусый доктор с авторучкой и бумагами в руках. Слава богу, я в больнице.

     - Я болен, - хриплю я страшным сорванным голосом. Где это я так накричался?
- Вот и хорошо, - кивает молодой доктор. - Потому-то вы и здесь. Будем лечиться.
- Мне нужен..., - названия всех жаропонижающих враз вылетели из головы. - Парацетамол..., - наконец вспоминаю я. - Пожалуйста...
- Что вам нужно, буду решать я, - дружелюбно поправляет меня доктор. - Для начала давайте познакомимся. Меня зовут Виталий Борисович. А вас?
- Роман.
- А полное имя помните?

     Что он меня, за идиота принимает?

     - Роман Николас Маккензи, - отчеканиваю я через боль в горле.
- Так Роман или Николас?
- Николас - это... среднее имя, - как бы этому тупице объяснить?
- А Маккензи что, псевдоним?
- Не псевдоним. Фамилия.
- Хм, интересно. Адрес свой помните?
- Один два три Бродвэй..., - я перевожу дыхание. Говорить становится все больнее. Когда же меня начнут лечить?
- Раз-два-три? Это адрес? - усмехается доктор.
- Да.
- На Бродвее, что ли, живете?
- Да.
- Странно. А как в Ждановичах оказались?
- В Ждановичах? Это где?
- Вас нашли в лесу под Ждановичами. Так и пришли, что ли, пешком с Бродвея?

     Явно насмехается. Боже, дай мне силы. Ну, почему я ни черта не помню после того, как... Дача. Рощин. Поездка на полной скорости по раздолбанной дороге. Кровь на моих пальцах. Заснеженная дорога в лесу. Мороз. Там, я должно быть, и подхватил или пневмонию, или бронхит. Последнее, что помню - свет фар в глаза.

     - Ладно, давайте вернемся к вашим жалобам, - меняет тему доктор. - Вы половой жизнью живете?

     Может, мне это все снится?!

     - Да, но зачем вам это...
- С женщинами или мужчинами? - продолжает допрос этот кретин в белом халате.
- Фак!
- С кем, простите?
- С белками и птицами, - шиплю я от злости.

     Виталик Борисыч сосредоточенно жует макушку авторучки. Потом делает несколько пометок в своем журнале. Я, обессилев, закрываю глаза. Наконец он снова подает голос.

     - Вы знаете, вам очень повезло. Наш завотделения - профессор Зарецкий - специалист по лечению сексуальных отклонений. Он сейчас разрабатывает новый экспериментальный способ лечения извращенного полового влечения. Больше семидесяти процентов эффективности.

     И снова у меня ощущение, что я застрял в кошмарном сне. Это не может происходить, не бывает, невозможно!!!

     Я собираюсь с силами и, сжав зубы, приподнимаюсь на постели.
- Помогите..., - хриплю я доктору, - помогите мне встать... Я в полном порядке. Мне пора домой.
- И куда же вы пойдете? - усмехается Борисыч, не двигаясь с места. - В лес? Или сразу на Бродвей?
- Не ваше дело..., - сиплю я, и не в силах вырваться из плена одеял и простыней, падаю обратно на подушку. - Как я здесь оказался?
- Не помните? Вот видите... Вас сюда привезла ваша подруга. Она была очень обеспокоена вашим состоянием. Особенно после того, как вы ей все рассказали, а затем пытались ее... изнасиловать, - добавил он после паузы. - А потом убежали в лес.

     Лина? Лина Лина Лина Лина?! Не может быть...

     - Доктор, послушайте...

     И что мне ему рассказать? Что на меня охотятся наемные убийцы? Что мою компанию используют для продажи сирийцам российского вооружения?

     - У вас, Роман, в семье не было истории психических заболеваний? - прерывает мои мысли Борисыч.
- Доктор, - снова упрямо повторяю я. - Во внутреннем кармане моей куртки находится мой американский паспорт. Там еще есть бумажник с приличной суммой в американских долларах. Эти деньги - ваши, если вы поможете мне добраться до ближайшего американского посольства...
- Роман, - грустно отвечает доктор, - не волнуйтесь, мы вам поможем. Сегодня после обеда вас осмотрит профессор Зарецкий. Он и назначит курс лечения.
- Мой паспорт, доктор? - твержу я, чувствуя, как на мою охваченную жаром голову накатывает приступ паники.
- Все будет в порядке, - доктор успокаивающе кладет свою руку на мое плечо.
- Где моя одежда? Моя куртка? Сотовый телефон?
- Не волнуйтесь, никуда ваши вещи не денутся. Ваша подруга забрала их с собой. Привезет, когда поправитесь. А пока отдыхайте.

     Я закрываю глаза и кусаю до крови губы. Ничего, Маккензи. Ничего. Как-нибудь выберемся. Сейчас надо выпросить жаропонижающее. Доктор? Борисыч? Куда он уже умчался? Вместо него шкафообразная медсестра сдергивает с меня одеяло и, ловко перевернув меня на бок, впирает мне в ягодицу тупую иглу. Я терплю, сжав зубы, и через минуту все начинает расплываться... Я шевелю губами, пытаясь что-то сказать, потребовать, но голос уже куда-то пропал и пальцы скользят по шершавому одеялу, не в силах сжаться в кулаки.

     ***

     - В каком возрасте ты почувствовала сексуальный интерес к женщинам?
- С рождения... 

     - А к мужчинам?

     - Иди на хрен!
- Два кубика *****зина.

      Игла в ямку локтя. "Не дергайся, вену раздерешь." 

     Кто-то бубнит в углу... "Условнорефлекторная терапия гомосексуализма помогает даже при тяжелых,  врожденных формах... Механизм действия *****фина больному не раскрывают..." 

     - Гомосексуализм твой активный или пассивный?
- А как... ваша фамилия?
- Зачем тебе знать?
- Я вас запомню и, как только отсюда выберусь, подам на вас в суд...

     Молодая врачиха машет презрительно рукой. 
- Еще и спасибо скажешь! Ты с бабой хоть раз трахался, голубой ты наш? 
- Развяжите меня! Не имеете права меня здесь задерживать! 
- Имеем... ты у нас социально-опасный элемент. Полкубика однопроцентного ******фина. Это тебя быстренько вылечит.

     Что же вы делаете, мне же плохо... Меня мутит.
- Выпустите меня, - начинаю сбивчиво просить. - Отпустите меня, мне нехорошо...
- Потерпи, скоро будет лучше. Мы к тебе алкашку местную Маньку приведем, попробуешь с ней... Если понравится, сразу и выпишем.

     Падаю в темноту головой вниз. Уснуть бы и не просыпаться.
- Что изображено на этой картинке?

     Трудно сфокусировать взгляд. Один туман перед глазами, и на фото видны лишь расплывающиеся тени...
- Не знаю... Отстаньте.
- Присмотрись.
- Два мужика, - цежу сквозь зубы. 
- Чем они занимаются?

     Молчу.
- Ты слышала вопрос? Отвечай, извращенец.
- Если ты мне еще раз ткнешь это вонючее фото в лицо..., - приподнимаюсь, но ремни крепко стягивают мои руки и колени.

     От пощечины звенит в ушах.
- Еще полкубика ******фина, побыстрее...
- Суки! - кричу изо всех сил. - Сволочи! 

     Мне накрывают лицо подушкой. Верчу головой, пытаясь поймать губами воздух, задыхаюсь, чуть не теряю сознание...
- Успокоился? Теперь сюда смотри. Что на этой? 

     Я смотрю, и меня начинает рвать. 
- Молодец! Вот тебе и условный рефлекс! Смотри, смотри... На фото смотри, говорят тебе... Что чувствуешь?

     Желудок выворачивается судорогами, и я без сил падаю лицом прямо в забрызганную рвотой фотографию...

     Ли-н-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а... 

     Полусонная муха медленно ползет по оконной раме. Вот и я сейчас. Как эта муха. Сладкий чай в алюминиевой кружке с помятым боком. Закусываю край кружки зубами. 

     - Отпусти, кому сказала! - ругается на меня нянечка. Пихает мне в рот куски хлеба. Горло по-прежнему саднит, но теперь уже не от крика, а от постоянных приступов рвоты.
- Давай ложечку за маму..., - это опять нянечка. Первую ложку гречки себе в рот, вторую - мне. 

     Мама! Где моя мама? 
- А я откуда ж знаю? Алкоголичка, небось, какая-нибудь. Хоть раз бы зашла, навестила сыночка своего... Так нет же, чужим людям подкинула. Не, я б своего ни за что не отдала... хоть извращенца, хоть что... 
- Тимофевна? Ты долго тут возиться будешь? - дворник дядя Саша заглядывает в палату. - Все с этим педиком маешься? Вот не могу понять, за что ему отдельную палату дали... Мог б и в общей лежать, все равно ж привязан...
- Ну, ты, Сань, даешь... За него ж в валюте оплатили. Я в приемном покое пол мыла, когда его та девица привезла. И дежурному конвертик дала, и с главврачом поговорила: дескать, оставляю на ваше попечение, не выписывайте, пока не вылечится, а не то ему прямая дорогу в тюрьму...
- За что в тюрьму-то? Разве ж у нас за это еще сажают?
- Да не, за просто так... Изнасиловал он подружку свою... 
- Тимофевна, ну, ты объясни мне, бабу чуть не изнасиловал, а его от, простигпди, от тяги к мужикам лечат?
- Да, хто их разберет нонешних? Доктор говорит, это у него на фоне ...эээ... латентного гомосексуализма... Ну, вот, опять этот извращенец блевать начал. 

     Обрывки мыслей, которые никак не связать вместе. Сколько я уже здесь?  Что произошло в ту ночь? Свет фар... Я бегу по дороге и машу руками. Кричу. Падаю в снег. Кто-то втаскивает меня в машину, на заднее сиденье. Вспоминается капризный женский голос... твердивший кому-то, что у нее очень мало времени. И еще что-то про чью-то грязную работу. А дальше - больница. Больше ничего не помню. Впрочем, нет, было в ее машине нечто, на что я обратил внимание. Что-то важное. Думай, Маккензи, думай, Снегов... Оба думайте. Вспоминайте.

     Лина - предательница. Думать о ней запрещено. При мысли о ней начинает колотить от злости. Только не думать не получается. Заплатила за больничку для меня моими же долларами. Бросила меня... Выбраться бы да придушить... и нет сил...

      - Ну, что, Роман, готовы к осмотру? - это старикашка Зарецкий наклоняется надо мной, обсыпая мое лицо перхотью экземы. За его спиной -  свора любопытных студентов. - Вы - один из моих лучших пациентов... Так быстро условный рефлекс не вырабатывался ни у кого. Ну-ка, закройте глаза и сосредоточьтесь. Думайте о мужчинах, хорошо? 

     Секунду... о чем же мне думать? Все, что угодно, только не то, о чем он просит. Снова думаю про заснеженный лес.  Почему я все про лес помню, а про поездку в больницу забыл? 

     -...Как звали вашего последнего любовника?... Не слышу, как?
- Фак ю!
- Хм, ну думайте о нем, - старикашка чуть не капает на меня слюной.

     Что случилось в машине? Кто там со мной был? Чья-то ладонь у самого моего лица... зачем, почему? Меня ударили? Нет, боли не помню. Помню что-то горькое во рту. Таблетка? Меня траванули! Может, оттого и амнезия?

     - Что-то не получается, - хмурится профессор. - Давайте перейдем на фотографии. Выбирайте.

     Под смешки студентов мне демонстрируются фото на экране планшета. 

     Я открываю наугад, ткнув пальцем в середине экрана (руки мне для обходов Зарецкого отвязывают). На розовом шелковом покрывале нагой мужик устроился на четвереньках и с призывной улыбкой глядит в экран. Гадость!

     Тут воспоминание словно молнией пронизывает мозг. Заднее сиденье машины. Я укладываюсь головой на что-то плоское, но его тут же из-под меня забирают. В последнюю секунду я вижу, что это ноут, тот самый, с наклейкой, исцарапанной Лининым ногтем. 

     - Вот видите, какой он у нас молодчинка! - хвалится Зарецкий, когда меня выворачивает на кровать. - Я его и на защиту моей диссертации повезу...

     Лина

     - Остановись возле аптеки. - после продолжительного молчания, затянувшегося на весь оставшийся до дома отрезок пути, голос мой звучит надтреснуто.
- В таком виде? - он, прищурившись, кивает на мою до невозможности замызганную кофту.
- А-а? Ну, тогда сходи сам. Мне нужен тест на беременность.
- Разве ты сама уже не знаешь? Ну, там... Сколько дней задержки? 
- Не умничай ты хотя бы сейчас, Рощин! - устало огрызаюсь. - Иди. Бы-стре-е!!! Что ты так смотришь? Не сбегу я от тебя, не сбегу! Убедиться хочу, есть ли чем там рисковать.

     Он еще раз окидывает меня хмурым взглядом и выходит из машины, не вынув ключи из зажигания. 

     ***

     Пока я смываю с себя последствия поездки на дачу, морщась от горячей воды, попадающей в неглубокий порез на горле, и рассуждая, куда может отправиться Роман и как его найти, Рощин топчется за дверью.

     - Лина, ты скоро?! 
- Скоро только кошки родятся... Результат через пять минут, - махровым полотенцем осторожно промакиваю отбитые части тела. 
- Кхм... Я не в этом смысле. У нас же рейс. А еще собрать твои вещи.

     Полотенце летит на пол. Распахиваю дверь и в чем мать родила предстаю перед своим нетерпеливым любовником. 

     - Саш, а не хочешь заняться со мной любовью?! Прямо сейчас, - спрашиваю настолько неожиданно, что он абсолютно растерянно отступает назад. 
- Линочка!... - он не отводит глаз от моего лица.
- Понятно. Снова скажешь, что осталось мало времени, - я упираюсь голой спиной в косяк двери. - Ты можешь не стоять у меня над душой, а? Я раненая, голодная и злая. И если ты не перестанешь меня подгонять, а пойдешь и займешься кофе... то обещаю, что мы выйдем не позднее, чем через час... а если я не услышу от тебя ни одного лишнего замечания, то через сорок минут... 

     ***

     - Стой! Ты тянешь не ту сумку, - я не даю Алексу вытащить мою скромную поклажу, припрятанную на дно багажника. - Черную бери. 

     Он с усилием вытягивает наверх объемистый чемоданище, который моя маман облюбовала для турпоездок в Старый Свет, после чего, традиционно оставляя его мне на хранение и мотивируя тем, что в ее трехкомнатной квартире он нарушает весь шэн-шуй. 

     - Боже, Лина, что ты туда нагрузила? Он весит тонну, - и, вправду, увлекшись своей задумкой, я перестаралась, втиснув в монстра вместо большей половины своих вещей увесистую стопку глянцевых журналов, тоже кстати перешедших по наследству от Ирэн. 

     - Свадебный подарок от будущей тещи, - буркаю я, прикидывая, сколько ему придется заплатить за перевес.

     Оформив машину на стоянку на две недели вперед, мы чинно выдвигаемся к зданию аэропорта. 

     ***

     - Что-то я себя неважно... Алекс, кажется, мне снова надо..., - за эти полчаса до отлета я уже дважды побывала в женском туалете, сославшись на приступы раннего токсикоза. 
- Так плохо? - его сочувствующий вопрос я проигнорировала, умчавшись за угол, закрывая рот ладонью. 

     Облокотившись на край умывальника, я еще раз перебрала в голове свой план. Главное, чтобы Рощин первым прошел в таможенную зону, а дальше... дальше придется воспользоваться помощью друга, с которым я успела связаться по телефону из уборной. 

     Отчитывая положенные минуты, в который раз я пыталась заглушить в себе остатки совести. 

     Почему я так поступаю с ним? Я так и не смогла решиться улететь. Как и не смогла бы объяснить ему, почему я все эти годы оставалась рядом, хотя и не любила. И сейчас наконец настало время уйти. Не привыкла я объяснять причины своим поступкам. Просто оставила Рощина в прошлом, с которым необходимо распрощаться раз и навсегда. Без сожаления и оглядки.

     Сегодня я также поняла, что не нужна Роману в его дальнейшей жизни за океаном, нет в ней для меня места. И никогда не будет. А чувства? Их я загнала на время поглубже. Превратила сердце в розовый кусочек пластмассы. Еще там, на дороге... Чтобы у него появилась возможность выбраться. Так что на повестке дня у меня 'зависло' только одно незавершенное дело - отправка неугомонного мистера Маккензи домой. И желательно в живом и нетронутом виде. Сотовый его не отвечал. Дома и в гостинице он появиться не может. Деньги и паспорт у него вроде бы с собой. И судя по документам Аманды - груз уже наверняка вывезен за пределы страны. Если за сутки не добраться до порта... 

     ***

     - Пройдемте с нами! - Алекс беспомощно оглянулся на меня, разводя руками. Я старательно изобразила испуг и возмущение на лице и потихоньку отступила из очереди пассажиров, стоящих в паспортный контроль. Двое оперативных сотрудников службы безопасности аэропорта, один из которых незаметно подмигнул мне, увели моего попутчика в известном только им направлении. Убедить моего бывшего студента и хорошего знакомого помочь мне избавиться от назойливого кавалера не составило труда. Вадим преданно заверил, что клиент будет обрабатываться до самого вылета, а потом под белы рученьки препровожден на борт самолета через VIP-зал со всевозможными извинениями. 

     ***

     Садясь в машину под недоумевающие взгляды охранников стоянки - час назад только оставила на хранение, я набрала номер Рощина. После нескольких гудков щелкнул автоответчик: 'Вы дозвонились...'.

     - Я прошу тебя простить меня за все, - выдох-вдох. -  Если не сможешь понять и простить, просто улетай и начни жизнь сначала. Я не хочу оставаться всю жизнь с тобой, чужим человеком, а потом постепенно начинать ненавидеть себя за то, что ты несчастлив со мной. Саша, я никогда не любила тебя... Прости, если сможешь... и за это... В правом кармане куртки - твой билет на свободу, - я замолчала, представляя, как он будет шарить в кармане, отыскивая тоненькую пластиковую планшетку теста на беременность, использованного мной еще в прошлом месяце. Результат отрицательный. - Будь счастлив, Рощин. Прощай.

     Весело посигналив резвому таксисту, попытавшемуся вклиниться передо мной, и напевая под нос что-то фальшиво-оптимистичное, я покинула территорию аэропорта... оставив в хлипкой снежной грязи стоянки свою несвободу... узенькую полоску теста... купленного сегодня... результат положительный.

     Теперь меня уже ничего не удерживало в Минске. Здравствуй, Одесса-мама!

     ***

     Пройти границу со всеми формальностями удалось минут за сорок, причем белорусскую часть - за десять. Можно считать: со свистом проскочила. Дальше рискнула прислушаться к совету отзывчивого земляка-дальнобойщика, который с интересом оглядел меня и мою заляпанную по самую крышу машинку: выехать на трассу Е95 Киев-Одесса через тридцатикилометровую чернобыльскую зону отчуждения по направлению на Иванков, чтобы, преодолев около 1100 км за четырнадцать часов, добраться до цели полуживой от усталости.

     Отыскать в семь утра подходящую гостиницу, чтобы хоть немного прийти в себя, оказалось непростым занятием. Пока я соображала, перекусывая шоколадным батончиком и колой, где раздобыть карту города, в сумочке на поясе внезапно ожил мобильный. 'О, небо! Только бы не Рощин!', но в окошке внешнего дисплея подмигивала лишь одна буковка 'Р' и длинный номер. Не успела я в свое время полностью дописать имя Снегова в контакты.

     - Ты где?! Ты жив?! - выпалила я на одном дыхании, боясь услышать обратное.
- Да, - голос был немного приглушенный и совершенно лишенный всяческих эмоций. Получи, фашист, гранату от русского мальчика Зямы! Перестаралась я, кажется, тогда в поле. Теперь он меня ни в жизни не простит.
- Извини за то, что бросила. Я тебе все объясню! - жалкая попытка оправдаться.
- Да, - что он заладила одно и то же?!
- Роман, послушай, если ты еще не пробрался на этот чертов титаник, не надо. Остановись пока не поздно! Я приехала В одессу забрать тебя. Не нужно рисковать. Один ты все равно ничего не добьешься. Прошу тебя!!!

     Тишина.

     - Ты меня слышишь?! Да что же это такое! Я тыщу километров отмотала до Одессы за тобой, а ты даже не ответишь по-человечески! Что ты там молчишь!?
- Слушаю, - вот это куда ни шло. Понятно, обиделся и теперь придется вывернуться наизнанку, чтобы уговорить его снова мне поверить.
- Скажи мне, где тебя искать. Я тут ничего не знаю. Я сейчас на..., - верчу головой, пытаясь в предрассветной темноте разглядеть хоть одну вывеску с названием улицы. - ... на Канатной, вроде так.
- Хорошо. Морской вокзал.
- Роман, подожди! - но в трубке уже прозвенел отбой.

     Язык до Киева доведет... даже если вам туда совсем и не надо. Весьма справедливо, если учитывать излишнюю разговорчивость одесситов. Желающих помочь найти Морской вокзал в столь ранний час оказалось предостаточно, только их путаные, противоречивые указания и бесконечные любопытные расспросы, чуть окончательно не свели мой уставший мозг с ума.

     В конце концов, оставив двух жвавеньких, очаровательных, одесских бабулек обсуждать преимущества тайных партизанских троп 'жемчужины у моря', я отправилась к цели, весьма самонадеянно положившись на свой инстинкт, который по моему скромному мнению ни при каких обстоятельствах не даст мне пропасть в нагромождении запутанных улочек.

     Я свернула налево до какого-то переулка, и он вывел меня прямо к центральному входу парка им. Шевченко. В парке было почти безлюдно. Немного полюбовавшись на открывающуюся панораму огромного морского порта, я скорректировала маршрут, и, вернувшись назад, попала на Таможенную площадь, где по спустившись по очередной улице, наконец-то к моему восторгу, выехала к зеркальному зданию Морского вокзала.

     - Я на месте, - докладываю в телефон, отдышавшись.
- Хорошо. Причал 2. Контейнерный терминал. Саладин.
- Но... Меня же не пропустят?
- Пропустят. Назовешь свою фамилию охране, - и снова отбой.

     Чудеса! Наверняка ему снова пришлось давать взятку. Пару американских 'президентов' и любой стратегический объект распахивает свои двери, как гостеприимный ночной клуб. Подгоняемая бодрящим морским ветерком вперемешку с мокрым снегом, я оставила теплый салон машины и побрела в заданном направлении, начиная задаваться неприятными мыслями, почему для встречи выбрано такое небезопасное место - борт корабля, нелегально перевозящего оружие.

     ***

     - А сейчас, Элина, мы выберем тебе уютную могилку. Не совсем глубокую, метров тридцать, ты уж извини - нет времени возиться с тобой, - незнакомка выглядела нереально спокойной. - Несмотря на хорошо сохранившуюся бетонную облицовку этого шахтного ствола, перекрытия и лестницы в нём сильно проржавели и прогнили. Видишь, кое-где почти рассыпались? Кроме того, в стволе идёт 'вечный дождь'. Происходит это из-за того, что облицовка местами не герметична и грунтовые воды, залегающие выше известняков, фильтруются в него целыми потоками. Как результат, на стенах заросли крупных грязно-жёлтых сталактитов, 

     Лекция про мое будущее загробное пристанище не смогло еще больше усугубить тот шок, в котором я пребывала с того момента, как моя непутевая нога ступила на 'Саладина'. И для убедительности луч фонарика моментально выцепил безобразный двадцатисантиметровый нарост, торчащий из кучи собратьев. 

     - Дно выработок под стволом затоплено водой... где-то на метр. Этот участок катакомб настолько мало известен, что даже не имеет собственного названия, а только региональный индекс К-109. Как считаешь, тебе в качестве могилы подойдет?
 

     Лика 

     Не знаю, что меня подвело больше - неумение ориентироваться в пространстве, дичайшая усталость, от которой не спасал холод или мое все более инерционное движение... но я заблудилась. Абсолютно потерялась среди монструозных кранов, снующих погрузчиков, бесконечных рядов контейнеров... От бессилия найти нужный терминал, боли в промерзших руках и ногах я совсем раскисла. Стало невыносимо жалко себя, глупую училку, возомнившую себя Ларой Крофт. Сидела бы сейчас дома под пледом, закрывшись на все замки, а не шныряла по каким-то... Ох, ты! Споткнувшись, чуть не влетела лбом в асфальт, удержавшись в позе спринтера на старте. 

     - Осторожнее! - маленькая ручка в перчатке крепко ухватила меня за рукав, придав вертикальное положение. Под внимательным взглядом карих глаз придумать убедительную причину своего блуждания здесь я не смогла. 

     - Эмм-м... Здрасьте. Туристка. Заблудилась.

     Она совсем не удивилась моему ответу и, пожав плечами, потеряла всякий интерес ко мне. Пока я в отчаянии не выпалила:

     - Вы не поможете мне отыскать второй причал? Если, конечно, вас...

     Не затруднило. Взамен пришлось лишь пришпорить шаг, чтобы успевать за ее стремительной походкой. Оказалось, что пройти надо было всего несколько десятков метров, чтобы уткнуться в желаемое название корабля. 

     - Дальше я сама, огромное спасибо, - благодарно улыбнулась я, притормаживая, и меня сразу же оставили одну. 

     Подходить к огромной стальной ловушке я не собиралась, укрывшись за боком ближайшего контейнера. Этакая не в меру трусливая портовая мышь. 

     Вокруг было совершенно безлюдно и никаких признаков моей конечной 'живой цели' не наблюдалось. Телефон тоже молчал. 

     Присев на корточки и натянув куртку пониже на колени, я считала про себя 'сто сорок семь, сто сорок восемь... сто восемьдесят...'... как всегда, когда давала себе обещание что, вот подожду еще пять минут и уйду. Сколько я уже здесь нахожусь? Сколько таких 'пятиминуток' я отсчитала?

     Не выдерживаю и звоню на Ромин телефон, и почему-то слышу его звонок совсем близко. 'Эй, дорогуша, тебе не кажется, что в воздухе явственно запахло психушкой?'

     Отбой. Снова и снова набираю комбинацию с каким-то маниакальным упорством. Снова и снова слышу звонок рядом. Хватит, пора выбираться отсюда! Но распрямиться сразу не удается, я промерзла как 'озимая' картошка. Взмахивая вытянутой рукой, в которой цепко держу включенный мобильник, я по стенке выпрямляюсь, чтобы тут же присесть снова - ох, ты! Отсиженные ноги награждают меня тысячами пчелиных укусов. А над ухом продолжает трезвонить знакомая мелодия. Страшно поднять голову!

     Та же молодая женщина молча стоит напротив, ожидая пока я обращу на нее внимание.

     - Вы точно... туристка? - мой неопределенный кивок. - Жаль. Ошиблась. У меня назначена встреча у 'Саладина'. 
- Так это вы отвечали по телефону?! А где...? 
- В последний раз я видела его ... в Минске. 
- Как так?! Он не здесь?! Вот, черт! - это ж надо какой идиоткой себя выставила. Это ж!!! Бессмысленность моей поездки окончательно добила меня. Не стесняясь невольной свидетельницы, я разревелась.

     ***

     - И тогда ты отправилась в Одессу? 
- Ну, да... Я была уверена, что найду его здесь и отговорю, - я смущенно засопела.
- Нда. Жаль, что я пообещала тебе не упоминать ваши имена в расследовании. Вышла бы замечательная история о люб...
- Ой! Прекрати, пожалуйста! - степень моего доверия к ней начинала меня слегка пугать. Рассказать незнакомке полжизни, и чтобы при этом ни разу не возникло никакого беспокойства в душе. Я согревалась ее неподдельным вниманием и участием. На донышке в чашке плескалась кофейная гуща, а я все изображала ее неисчерпаемость - так мне не хотелось выбираться из уютного кафе, куда меня затащила Вероника. - И что мне теперь делать? - я беспомощно взглянула в ее глаза, которые просто завораживали меня своей непроницаемостью. 
- Отдохнуть до вечера, пока не начнется погрузка. 
- А разве моих снимков на корабле и на складе будет недостаточно для доказательств?

     Стук чашки о блюдце.

     - ...Вероника? Я что, снова сморозила какую-то чушь?
- Ты успела сделать снимки, - постукивание пальцев по столу.
- Да, на свой мобильный. Думаю, что качество их оставляет желать лучшего..., - и, видя ее скептическую ухмылку, я поспешила добавить более уверенно: - Но хороший компьютерщик сможет их 'вытянуть', не волнуйся. Я сама видела, как это делал Алекс... 
- А ты не промах! - она резко отодвинулась от стола и, вложив пару купюр в счет, позвала меня на выход. - Мы сейчас поедем ко мне в номер. Ты с ног валишься. 

     Моя безмерная благодарность тихо повиливала хвостом в надежде на возвращение почти полностью утраченного за эту неделю чувства безопасности, а мысли пусть хотя бы о мягком коврике у дверей, если я не могу рассчитывать на постель, просто не выходили из головы. 

     Не запомнив ни этаж, ни расположение номера, я сразу же свернулась клубочком на небольшом диванчике, выделенном в мое распоряжение хозяйкой, оценив мутным засыпающим взором отличную обстановку... эти... журналисты иностранные... везет им ... кучу бабок отгреееебааают... за свои разоблачения...... 

     ***

     - Затяните же ее покрепче! Третий день, а она еще сопротивляется! Держи же ее, что сказано! Кусается, зараза! Получи! Вот тебе! Будешь знать, как... 
- Ннне надо! Пожжжалуйста! Отпустите меня! - мой страх вырывается из горла толчками. Я пытаюсь прикрыть живот и грудь от десятка рук, затянутых в тонкие хирургические перчатки. Лица моих мучителей скрывают стерильные повязки. Не понимаю, чего от меня хотят. И я ли это вообще?!
- Необходимо, чтобы она оставалась в сознании. Не смей отключаться. Смотри на меня! Слышишь?! Смотри на меня! - лицо приближается, заполняя все пространство операционной, расплываясь перед глазами, только удивительно черные глаза остаются в фокусе моего взгляда. - Смотри ...

     - ...посмотри на меня, ну же! Перестань кричать, - еще по инерции продолжаю вырываться, но кошмарный сон уже выпустил меня из удушающих щупалец, и я могу свободно потрясти головой, крепко держащейся на затекшей от неудобного лежания шее, разлепить глаза пошире, потереть запястья - свободны, и улыбнуться как 150-ваттовая лампочка: 'Уфф, до чего же жуткий сон приснился! Как будто это совсем не я. И опыты какие-то медицинские... пакость какая! А шея-то как ноет! Наверно, из-за того, что я все это время проспала в одной позе'.
- Извини за наглость, но... можно мне в душ?  - и, получив утвердительный кивок в ответ, направляюсь по назначению, по дороге высматривая свою сумку с вещами, прихваченную из машины. 
- Почему бы тебе не раздеться здесь? - возле самых дверей в царство чистоты меня догоняет ее вопрос. Она кивает на мои джинсы, вымурзанные на коленях. Мне вдруг становится так неловко: по сравнению с ее по-европейски ухоженным видом, чувствую себя настоящим бомжарой. С собой я захватила еще одну пару брюк и хорошо, что не догадалась выдвинуться в свою портовую вылазку в них - теперь будет во что приличное переодеться. 

     Она и не думает отворачиваться, поэтому я непременно запутываюсь в одной штанине... джинсине... прыгая и дергаясь как кукла на веревочках. Мой мобильный выпрыгивает из кармана вместе со мной и пулей исчезает в дверях ванной. Мы обе провожаем его взглядами. Ааа, туда ему и дорога! Потом подберу. Надо побыстрее заканчивать этот кукольный театр одного зрителя. Подобрав остатки собственного достоинства с пола и целомудренно прикрывшись ими, я оставляю свои вещи на нижней полке шкафа в прихожей и под неопределенно-изучающим взглядом моей знакомой в два прыжка отправляюсь на помывку. 

     Телефона в пределах видимости не наблюдается, поэтому его поиски я оставляю на потом. Минут пять разбираюсь с устройством душевой, не решаясь шагнуть внутрь. И только отрегулировав температуру и напор воды, с тихим восторженным повизгиванием окунаюсь с головой под извергающиеся струи.

     Не советую людям без чувства юмора и стальных нервов слушать мои распевки в душе. В какой-то момент под действием водной стихии в моем организме накапливается музыкальная энергия, и я выдаю пару пришедших в голову куплетов в собственной аранжировке. Репертуар от оперы до попсы, одинаково фальшиво и от души. В этот раз, начисто позабыв о печальных обстоятельствах, загнавших меня в тупик, отфыркиваясь от шампуневой пены, я исправно выводила что-то русско-народно-жалостное.

     Ее силуэт, искаженный прозрачным стеклом кабинки, привел меня в чувство. Устыдившись своей беспардонности в чужих апартаментах, я приоткрыла на пару сантиметров дверцу и вежливо поинтересовалась, что случилось. Она не ответила, лишь методично продолжила перетряхивать мои вещи в раскрытой сумке. Наспех смыв с себя остатки мыла, я распахнула кабинку и, обернувшись полотенцем, выбралась наружу. 

     - Ты что-то потеряла в моих вещах? - она продолжала игнорировать мои вопросы. Мне пришлось присесть на краешек душевой. - ...То, что ты ищешь, как я догадываюсь, находится в телефоне, не так ли? Боже мой! Дело в этих чертовых снимках! Без них твое расследование не будет иметь доказательств. Почему же ты сразу не сказала, чтобы я перебросила их тебе? Ты что боишься, что я продам их другим издательствам? Спасибо за доверие! 
- Где телефон? 
- Не знаю. Закатился куда-то. Сейчас посмотрю,  - спустившись на корточки, я огляделась по сторонам. - Не вижу. Может испарился... 
- Прекрати свои шуточки. Отдай телефон.
- А то что? - я выпрямилась, держась за полотенце, сползающее с груди. - Вероника, я не совсем понимаю..., - от моего утреннего ангела не осталось и следа. Женщина, стоявшая сейчас передо мной, выглядела не теплее куска кафеля. От такой перемены я невольно попятилась назад. Понимание наконец пришло в тот момент, когда я заметила телефон под маленьким ковриком, куда он залетел, проскользнув, как шайба, по гладкой плитке. Ей вовсе не скачать надо было мои снимки! Потому что... потому что..., - ...Терино! Вероника Терино. Тери... И как я раньше не сообразила?! Ведь думала, что координатор всего - мужчина..., - я быстро нагнулась и сгребла свою драгоценную собственность с пола. Попробуй отбери! - Не стоит пытаться, - вытянула левую руку вперед, предупреждая ее порыв, одновременно на ощупь раскрывая телефон. Остается выбрать в меню фото и переслать их... КОМУ??? 

     Роман

     Такая хрень этот *****зин. Такая хрень у меня в голове... Мешает мысли в кучу, мешает думать... Собраться с мыслями.... собирайтесь, Снегов и Маккензи, собирайтесь вместе... в этом месте мне не думается... думается только о мести... Нет, и на месть сил нету. Собраться с силами. Помните, как трудно было работать двадцать часов в день? Нам было двадцать один, и мы пытались выжить... Выжить. Выжать из памяти смутные обрывки. Помните, какие вы были сильные? Две работы, двадцать часов физического труда в день. "Мама, отец, у меня все хорошо." И оба поверили, и даже не усомнились.

     А помните цветную капусту? Кто-то из постояльцев мотеля выкинул ее в большой чан для мусора во дворе... а мы, по уборщицкому праву, приоткрыли, увидели, вытащили пакет... приготовили на ужин с бульонным кубиком... На голодный желудок горечь была незаметна. Горечь. Все предали. А мы все равно выживем. Нас не отравишь. Даже и цветной капустой не возьмешь.

     А потом... потом все пошло на лад... И работа получше, в ресторане... Уже не голодали. А ту старушку - помнишь? Как в замедленном кино - блестящий бампер, бьющий по колену, я падаю животом на капот и смотрю ей в лицо через ветровое стекло. А у нее в глазах - такое удивление, как будто я с Марса на ее "ниссан" свалился. Ну, и что? Забинтовали мы себе колено - и дальше поковыляли. Пережили старушку - переживем и психушку.

     Виталик Борисыч входит стремительно, как белый летучий мыш. Дверь за собой - на ключ. Задергивает занавесками решетчатые окна. Скалится в полутьме плохими зубами.

     - Ну, что, больной? Готов к новому этапу терапии?

     Я второй день молчу. Третий день не двигаюсь. Ремни на ногах давно развязали. Только руки прикручены к кровати да двери палаты все время на ключ.

     Он подходит близко, расстегивает пуговицы и молнию брюк. Я смотрю из-под век, как трясутся у него пальцы. Ногти грязные и покусанные. А прикидывался интеллигентом.
- Ну, как, нравится? - он спускает штаны под моим охреневшим взглядом. 
- Ты - больной придурок! - выхаркиваю я рваным голосом и добавляю хрипло: - Это тебя тут должны привязывать и колесами травить!

     Он отшатывается: не ожидал моего ответа, - и хмыкнув, сдергивает с меня одеяло и простыню. Я лежу в одной лишь грязной майке, под поясницей - позабытое Тимофевной со вчерашнего дня судно. 
- Ничего, - бормочет он, убирая судно и наклоняется надо мной. - Потом сам попросишь...
А я, не в силах нормально вздохнуть из-за больных легких, шиплю ему в небритую рожу все извлеченные из памяти ругательства, в переводе и без:
- Ах ты, чмо поганое, little mother fucker, I'll fuck you up with a bottle up your fucking ass... и ты еще сам попросишь... you piece of shit! ты же сука позорная, а не мужик... и не врач...

     На стук в дверь Виталик взвивается, как грязно-белая ворона, и, запахивая халат, устремляется к дверям.
- Не входить! - кричит он. - Идет эксперимент!

     У Тимофевны свой ключ. Когда она заваливает в палату со шваброй и ведром, ей плевать какой там эксперимент куда идет.

     - Я пока пол протру, - отрезает она и, разглядывая его, добавляет скептически: - Подождешь, икспериментатор.

     Нормальная бабка, эта Тимофевна. Борисыч негодующе хлопает дверью, в процессе ретирады чуть не уронив штаны. Тимофевна начинает возить по полу шваброй, а я все пытаюсь поймать ее взгляд.

     - Чего уставился? - сердится она, распрямляясь. Секунду мы глядим друг на друга в упор.
- Он вернется, - шепчу я. Она хмурится и отворачивается, но я не умолкаю: - Пожалуйста! Развяжите мне руки... Он же вернется.
- Ну... видать, судьба у тебя такая..., - бормочет она, окуная швабру в ведро.
- Тимофеевна..., - умоляю я. - Пожалуйста! Просто развяжите меня - и больше ничего... Хотя бы одну руку... Я никому не скажу!

     Когда она уходит, запирая за собой дверь, я несколько минут пытаюсь успокоиться... Вытираю ладонью мокрое от пота лицо. Хорошо сыграно, Снегов. I'm a survivor, aren't I? Выживу любой ценой. Теперь уж точно выживу, потому что руки у меня развязаны, а в кулаке намертво зажат ключ, вытянутый из кармана халата доктора-извращенца.

     Лика

     - Все равно ты опоздала. Так что лучше..., - уж чего я не терплю в свой адрес, это такого высокомерно-снисходительного тона 'деточка, не мешай взрослым...'.
- В каком смысле? - стараюсь сохранить спокойствие перед этой удивительно красивой стервой. Ведь дал же Господь этой змее такую впечатляющую внешность. 
- Судно с грузом уже отчалило, - она удовлетворенно ухмыляется, лениво подтягиваясь в мою сторону.
- Что!? Погрузка назначена на полночь! 
- Пришлось ускорить... твоими стараниями. Телефон? - она нетерпеливо протягивает руку. Сама виновата - мой неожиданный рывок со всей силы на себя, и смуглое модельное личико встречается с хромированным полотенцесушителем. Звук вышел отвратительный, но для меня вполне упоительный. Вероника медленно сползла по стенке на пол, где уютно раскинулась в беспамятстве. Не оглядываясь на разрушительные последствия своей 'бессознательной' выходки, я ногой вышвырнула сумку из ванной и с треском захлопнула дверь. Доигралась кошка с птичкой. 

     За что я люблю свою мобилку - и памяти в ней предусмотрено много, и камера стоит отличная. Спасибо тебе за такие отличные подарки, дружище Рощин! Видео выходит четкое, даже если снимать в полутемном ангаре, куда были определены на хранение до погрузки 'стратегические объекты'. И усатый украинский портовый инспектор или кто там он еще такой, прытко спускающийся по трапу 'Саладина', получился на загляденье: 'слегка подмазанный' он чуть ли не под ручку провел капитана к двум самоходным установкам, прикрытым маскировочной сеткой и готовым к отправке в любую минуту. 

     - Шановни капитан Лэсли, вы ж побачьте, яки ж гарны лялечки! Вы от туточки подпышите, - как будто старый морской волк мог понять его скороговорку, но при этом важно кивал седой головой, как и положено 'первому после Бога', размашисто подмахивая хрусткие листы документов на угодливо подставленной планшетке.

     Как это пришло мне в голову, я уже не припомню. От коротких перебежек между контейнерами я не согрелась, но у меня определенно появилась шальная мысль, если уж тут оказалась, такой шанс необходимо использовать до конца. С ходу поверив Веронике, что она является независимым журналистом из бельгийского отделения Рейтер и ведет расследование о поставках российского оружия на Ближний Восток, я уговорила ее провести меня к складу. Теперь, скрипя зубами, судорожно застегивая одной рукой молнию брюк, а второй отправляя снимки на наш общий с Рощиным почтовый ящик, я сходила с ума, представляя, как ее забавляла моя детская непосредственность. Закончив одеваться, но, так и не услышав ни звука, я быстренько обшарила номер, благо опыт гостиничного обыска имеется, и, затолкав в сумку знакомый ноутбук - вот это уже становится интересным, все документы (жаль, времени нет рассмотреть!), включая несколько паспортов, водительское и репортерское удостоверение, найденные в вещах Тери, посчитала весьма своевременным выпорхнуть из клетки, благо хозяйка не возражала. 

     ***

     Во истину: не оставляй ни на минуту врагов сзади, а машину не запертой! И хотя внешность "экскурсовода по каменоломням", прорытым вокруг Одессы, не внушала мне энтузиазма: эк, я тебя припечатала! матерь Божия, таку красотищу испоганить! - пришлось смириться с весомым железным аргументом, приставленным к моей голове.

     Завернув по пути домой на заправку, примостившуюся на выезде из города, я решила, что неплохо будет прикупить себе сухой паек в дорогу, чтобы двигаться максимально без остановок. И пока моя 'ласточка' заполняла бак, я делала сложный выбор между энерготониками и остановкой сердца от их чрезмерного употребления, совсем позабыв еще об одной намечающейся особенности моего организма... Подойдя к кассе со своей добычей и высыпав ее перед сонной девицей, еле-еле шевелящейся за стойкой, я по своей дурацкой привычке сунула нос в развешанные елочки-ароматизаторы для машины. Приторный запах псевдококоса вызвал такой прилив дурноты, что меня ощутимо качнуло. Это не изображать из себя всю такую беременную перед бросаемым любовником! Отпрыгнув подальше от отравленного места, я поспешила поскорее рассчитаться за покупки и помчалась на выход вдыхать такой родной и успокаивающий запах бензина.

     - Далеко собралась? - тихий смешок за спиной вызвал нервное подергивание между лопатками. Машину она водит гораздо лучше меня, раз успела оклематься и догнать.
- Есть предложения? - смотрю на нее в зеркало заднего вида. Она подвигается так, чтобы я увидела ее лицо. Откидывает волосы с левого виска. На смуглой коже кровоподтек почти незаметен, зато глаз заметно заплыл. Плохи мои дела!
- Ты едешь, куда укажу, и поменьше вопросов, которые могут мне не понравиться, - ствол скользит по шее, ныряет за шиворот и упирается в ключицу. Холодно и мерзко.
- Почему просто не забыть про меня? - начинаю торговаться, обоснованно подозревая, что ее появление не случайно. И мои шансы выкрутиться на этот раз катастрофически стремительно катятся к нулевой отметке.
- Ты как песок на зубах. Никак не отплеваться... Я уже давно бы закончила здесь все дела, если бы не твое незапланированное вмешательство. Недооценила я тебя.
- Это - комплимент? - знаю, что разозлить мисс Непрошибаемость не получится и все же...
- Хе! Это всего лишь мелкий досадный просчет. Легко устранимый, впрочем. Здесь сверни направо. Прямо, пока не скажу остановиться.

     ***

     Стоя почти на самом краю чернеющего провала, я задавалась только одним вопросом, могла я избежать всего этого, изначально отказавшись от Маккензи? Могла я подумать в тот момент, когда бросилась искать его в гостиницу, не только о надсадном чувстве вины, которое, как мне казалось, все это время не оставляло меня и тайно двигало моими поступками в отношении Романа, но и о других людях, один из которых готовится прийти в этот мир через несколько месяцев?

     Я незаметно через карман куртки прижала ладонь к низу живота, пытаясь определить свое отношение к этой новой, пока еще абсолютно беспомощной, жизни, так уютно и совсем незаметно для окружающих поселившейся внутри меня. Я совершенно не задумывалась о ней в бешеной смене событий, отметив для себя лишь тот факт, что вскоре все вокруг начнет изменяться. Он - мой. Моя неразрывная составляющая. И даже мысль разделить о нем заботу с кем-то еще вызывает сопротивление... Наверно, подсознательно я так легко смирилась с тем, что вычеркнула Алекса из своей жизни, только потому, что уже не ощущаю того 'одиночества вдвоем' рядом с ним, продолжая все же любить и настойчиво искать Романа Снегова. Неужели ребенок дает такую вселенскую уверенность в себе, в этакой вседозволенности? Быть действительно нужной этой крохе, знать, что он должен быть защищен любой ценой... и не отказываться от своих желаний?

     - Ты отпустишь меня, - я лишь чуть переступила с ноги на ногу, как камешки дробно посыпались вниз из-под подошв. Боясь потерять равновесие, прикрываю глаза.
- Назови хоть одну причину, - она не размахивает оружием перед носом, просто небрежно держит левой рукой фонарик, который отбрасывает круглое световое пятно перед ней. Знает, что второй раз у меня застать ее врасплох не сработает.
- Гарантированная сделка. Я возвращаюсь преподавать в университет. И никто ничего не узнает про 'Саладин'.
- И так никто не узнает.
- Ошибаешься. Твоему клиенту огласка не нужна. А все отснятое я отправила знакомому с пометкой 'в случае моей смерти - обнародовать'. Поверишь, он только рад будет отомстить.
- А какие гарантии, что потом ты не ...
- Этим гарантиям ... во мне ... полтора месяца... И они хотят выжить.

     Как молитва 'я больше ничего этого не увижу, я больше не увижу, я больше не увижу... Господи, спасибо тебе!'... всю дорогу обратно до города... молча... почти по-дружески расставшись с Тери... не осознавая до конца весь пережитый страх... несясь по предутреннему шоссе... я отрекалась от прошлого.
 

     Роман

     Куда же мне теперь? Эта мысль свербила мой отравленный мозг уже несколько часов. Когда запихивал босые ноги в чьи-то разбитые мужские ботинки, стоящие рядом с такими же стоптанными полусапожками в ординаторской, в ногах у похрапывающего на кушетке толстой врачихи - той самой, что хотела меня свести с некой Манькой... Когда натянул ее необъятный пуховик, морщась от боли в распухших от ремней локтях и не желаю представлять, как выглядит мужик, сбегающий из психушки в женской зимней куртке... Потом, уже на снежной улице, под фонарем, когда пытался остановить проезжающее такси, но водитель поспешил захлопнуть дверцу, увидев под распахнувшимися полами куртки мое голое раскровяненное колено (напоролся на прут, когда перелезал в темноте через забор)... Кричал ему вслед: "Стой! Подожди! Какой это город?"

     'Заславль, млять,' - матюгнулся седой мужик, выскочивший из кабины фуры, когда я бросился ему под колеса...- 'Залезай, шизик, довезу до Минска...'

     Куда же мне теперь? К родителям? Нельзя. Просто нельзя к ним в таком виде, и все. К ним можно, только когда все в ажуре и туфли блестят. Американское посольство? Пожалуй, как только откроется.

     Сколько времени? Часов нет. Но, похоже, что только-только рассвело.

     - Там за углом пост ГАИ. Я тебя высажу здесь, на ***вского, - гудит себе под нос водитель.

     Совпадение? Или опять насмешка судьбы? Вон ее панелька... А, впрочем, почему б и нет? Сделать она мне ничего больше не сможет. Приду и потребую мои вещи и документы.

     Ухмыляюсь, припомнив, как храбро я шел требовать чьи-то документы несколько лет назад. История повторяется, не так ли? И пока что ничему она меня не научила.... опять лифт сломан и я прусь пешком на верхний этаж... Добираюсь до нужной квартиры, свесив язык на плечо. Еще немного - и станет дурно.

     На звонок дверь распахивается в полутемную прихожую. Мужчина в дверном проеме тяжело упирается рукой в стенку.

     - Где Лина? - хрипит он, и я узнаю его по голосу. Лицо его все синее и разпухшее, разбитое до неузнаваемости.
- Допрыгался, Рощин? - криво усмехаюсь я и вхожу мимо него в квартиру. Включаю лампу над зеркалом и застываю от ужаса увиденного. Из зеркала на меня глядит серое лицо с ввалившимися глазами. Кровь на разбитых при кормежках губах запеклась черной коркой. Белки глаз горят багровым от лопнувших в них сосудов...
- Ты, я гляжу, тоже не с курорта вернулся, - угрюмо оценивает мой вид Рощин и хромает в зал, к дивану. - Так где же она?
- Откуда мне знать? - огрызаюсь я, пытаясь стянуть с себя украденный пуховик. - Пока она не вернется, уходить я не собираюсь.
- Что ж, чувствуй себя как дома. Впрочем, что это я глупости несу... Может, заваришь нам обоим чайку?
- Будет тебе и кофа... и какава с чаем..., - бормочу я, проходя первым делом в ванную.

     Мне нужен горячий душ... горячий чай... немного сна, немного одежды, и все будет нормально... и пройдет шум в голове, и спадет опухоль с рук... все будет нормально. Прорвемся, как говорит отец.

     ***

     - Слышь, Рощин, не ной. Или ешь суп, или вали отсюда. Я тебе скорую вызову, хочешь?
- Ты же знаешь, Маккензи, в больницу мне нельзя. Засекут. И не называй, пожалуйста, эту баланду супом. Ты где готовить учился, в колонии?
- А ты что, чудес французской кухни ожидал? Из Линкиного холодильника? Радуйся, что нашлись там бульонные кубики да майонез.
- А капуста почему такая жесткая?
- Не капуста. Болван. Лавровый лист. Я тебе что, жена? Ешь, что дают.
- Дорогая, не могла бы ты свое варево посолить?
- Соль на кухне, любимый. Я тут тебе не обслуживающий персонал. Заодно смыл бы кровь с физиономии, а то смотреть противно.
- И это после всего, что я для тебя сделал?
- Вот именно, что 'после всего'. Забыл, как ты мне киллеров заказал с доставкой на дом?
- Слушай, долго ты мне это все припоминать будешь? Я тебе жизнь спас, забыл?
- Я же русским языком сказал: спасибо! Фенк ю. Мерси. Аригато. Ты будешь есть или не будешь?

     Рощин - совершеннейшая нюня. Разлегся на диване, накрыл разбитый лоб мокрым полотенчиком и от еды морду воротит. Прикидывается раненым. Выглядит, конечно, препаршивейше. Кисти рук до сих пор синие от проволоки. Пара ребер, должно быть, сломана, потому как герой наш держится за бок и пытается не дышать. Ну, так... Думать надо было, прежде чем мчаться обратно в город. Простонал он мне свою жалостную историю за чаем: поймали, отвезли на заброшенную стройку, отделали как следует и напоследок привязали проволокой к забору на ночь глядя. В декабре, полураздетого, при минус десяти по Цельсию. Если б не двое пьянчужек, ищущих спокойный уголок для испития дешевого бырла, нашли бы там Рощина по весне.

     - Ну, и зачем было на рожон лезть? Сидел бы себе тихо в союзном государстве, вместо того, чтоб гоняться за бабой...
- Шел бы ты со своими советами... обратно в свою Америку! - раздражается Рощин. - Что у вас там, своих баб мало? Надо местных вербовать?
- Ваших местных я оставляю тебе, - отрубаю я. - Нужны они мне как... банный лист. Приедет - заберу у нее свой паспорт, и до свиданья.
- Что, поругались? - недоверчиво вопрошает инвалид-Рощин.

     Я сглатываю неожиданно подкативший к горлу комок. Затем сердито встаю и отправляюсь на кухню, пиная по дороге сломанную Рощиным о дверь ванной табуретку. Спасатель чертов! Что бы я без этого Робин Гуда делал? Захлебнулся бы, небось, с устатку. Едва забрался в наполняющуюся теплой водой ванну - тут же отключился. Очнулся от грохота и воплей за дверями. Вода уже начала переливаться через край...

     Супа наварил целую кастрюлю, про запас. Благо уроки отца пригодились, хотя и порядок действий помнил смутно. Неизвестно, сколько ее еще ждать придется. Решил: как только кончится суп, больше не жду. Звоню в посольство.

     - Роман! - слышу стон Рощина с дивана. - Помоги мне встать! Мне надо в туалет...

     Чтой-то ему похужело, что ли? Раньше сам вставал, а теперь избаловался... Я возвращаюсь в гостиную и под охи и стоны энергично стягиваю покалеченного с дивана. Минуты через три, по выходе из туалета, он приваливается плечом к стене и начинает жаловаться:

     - У меня кровь...
- Ну, конечно! А ты как думал? Для людей Саныча главное - отбить почки!
- Что же нам теперь делать?.. - беспомощно, как дитя.
- Тот факт, что ты и я спали с одной и той же женщиной, не превращает тебя и меня в 'нас'.

     Рощин от отчаяния даже не обращает внимания на мой тон:

     - Если я ее не дождусь, передай ей...
- Александр! Перестань молоть ерунду. Ничего я ей передавать не буду. Сам передашь, если доживешь.

     Он уныло ползет по стеночке к своему дивану.

     - Впрочем, Рощин, - спохватываюсь я, - подожди пока, не помирай.

     Часы показывают пятый час. В последнее время дни и ночи смешались настолько, что мне трудно разобраться, ранее ли утро сейчас или ранний вечер. Однако каша в голове стала проясняться. Суп, хоть и вышел дрянной, но все же подкрепил меня немного. Одетый в спортивные штаны Рощина и его же майку, я готов продолжать борьбу.

     Я присаживаюсь на край дивана и, с преувеличенной вежливостью, приступаю к допросу.

     - Расскажи-ка мне, товарищ Александр, с чего вся эта афера начиналась?
- Расскажу, - хрипит он в ответ, - если ты все это объяснишь Лине...
- Сказал тебе, сам объяснишь... Я с ней не разговариваю. Рассказывай уж.
- Началось все со звонка от твоего Робинса, юриста. Разговаривал он с самим Санычем, так что деталей я не знаю, но судя по всему, попросил он тебя убрать.
- Зачем? За что?
- Мне говорили: за триста тысяч.

     Триста тысяч с моего же банковского счета. Ну, и скупердяй этот Робинс.

     - Дальше?
- Потом позвонил сам Медведков из Минобороны. Сказал, что фирма наша будет реорганизовываться в интересах государства, и что нам приказано действовать согласно инструкции, а то будет хуже.

     'Хуже' Рощин выдал с таким стоном, будто хуже уже некуда.

     - Что болит? - спрашиваю строго.
- В боку ко-олет...
- Я тебе через пару минут обезболивающее дам. А пока рассказывай, не тяни.
- Дальше - звонок от какой-то девицы. Говорила по-русски, но с иностранным акцентом. Назвалась Тери. Знаешь ее?

     Тери со сломанной ногой? Тери - женщина? Женский голос, иностранный акцент... что-то мне надо попытаться вспомнить...

     - Тери сказала, что будет координировать новый проект вместо тебя. Прислала нам заказной почтой пакет бумаг. Когда открыли, там оказались документы об образовании на нашей базе нового юридического лица - госпредприятия "НацБелПрог". До меня сразу дошло, что деньги американские будут вкладываться вовсе не в наш софт, а в белорусское Министерство обороны.
- Ну, ты у нас молодец... додумался. И в какой же момент тебе пришло в голову не делиться деньгами с государством?

     Рощин смотрит на меня исподлобья разбитым глазом.

     - Вот тогда и пришло. Надо быть идиотом, чтоб об этом не подумать... Санычу идея понравилась.
- Eще бы не понравилась! А дальше что?
- А дальше - Саныч устроил, чтоб твоих американцев арестовали и подержали немножко в изоляторе. Чтобы Тери не настучали. Ты был единственным, кто остался на свободе и мог этому плану помешать. Саныч назначил меня командовать парадом, и дал мне в помощь своих ребят.
- Парадом... Это каким еще парадом?
- Парадом, результатом которого явился бы ваш хладный труп, мистер.

     Лежит на смертном одре, а острит, будто здоровый...

     - Хреново же вы, товарищи, работаете, если я жив, а вы у нас вот в таком вот состоянии!
- Глупости говоришь, Маккензи. Типы, которые за тобой гонялись, - настоящие убийцы. Если б не я, ты б тут не сидел.
- Ах вот как?
- Только идиот повелся бы на ваши дурацкие трюки с пожарной машиной и захват заложников на даче...
- Даже так? - хмыкаю уязвленно. - А вот бандиты твои поверили...
- Как же, поверили..., - хрипит Рощин, пытаясь откашляться. Морщится от боли в боку. - Я их уговорил. Сказал, что ты нам еще пригодишься живым на всякий случай.
- Зачем?
- Кто-то хотел заплатить за твою смерть триста тысяч... Я им сказал, что твоя жизнь стоит дороже.
- Робинса собирались шантажировать?
- Ты знаешь, - Рощин натужно вздыхает, - как только я понял, ЧТО ты значишь для Лины, я решил, что все сделаю, чтоб тебе остаться в живых.

     Несколько минут я сосредоточенно размышляю. Откуда в этом недобитке такие мысли и слова? Что это я значу для Лины?

     - Она тебе что-то обо мне говорила?

     Рощин печально глядит заплывшим взглядом в угол.

     - Необязательно говорить, чтоб объяснить такие вещи. Она... совсем другая стала с тех пор, как ты здесь появился.
- Расцвела? - сарказм из меня так и лезет.
- Вроде того. Раньше ей, если честно, на все было наплевать. А тут - помчалась тебя спасать, будто ребенка своего... Видела бы ты ее глаза, когда она тебя своим телом на даче закрывала...

     Ерунда. Не верю. Он ошибается.

     - Что случилось с моей командой? - решаю я поменять тему.
- Насколько я знаю, их депортировали обратно в Штаты.
- А миллионы - куда подевались?
- Тери мне позвонила, как только вы с Линой укатили с дачи. Заявила, что счета "БелХардСофта" заморожены, и чтоб мы бросили мечтать о чужих деньгах. Не знаю, откуда она про все это узнала... Саныч, должно быть, решил, что от меня. Объявил охоту на меня и на тебя заодно, чтоб заработать хотя бы те триста тысяч.
 
Я морщусь, припоминая, что это я рассказал Арджею про планы белхардсофтовских директоров.

     - Та-ак. Картина прояснилась, - я вскакиваю и начинаю шагать по комнате.
- Теперь твоя очередь... - окликает меня с дивана Алекс.
- Что ты хочешь знать? - оборачиваюсь я.
- Где Лина?
- Все ты об одном и том же, Рощин... Откуда я знаю?
- Где ты ее последний раз видел?
- В машине... после дачи... когда она меня в психбольницу везла...

     Он хихикает, хватаясь за бока.

     - Чья это была идея?
- Не моя, это уж точно.
- Она пыталась тебя спрятать..., - заявляет он не раздумывая.
- Слушай, Рощин, - я подхожу к нему ближе и тычу пальцем у него перед носом: - Лина твоя... Плевать ей и на тебя, и на меня... Я ее почти десять лет уже знаю... и до сих пор не понимаю, что у нее на уме, а тем более, на душе...
- Не говори так! - гаркает Алекс, пытаясь приподняться. - Ты ее совсем не знаешь!

     Ослабев, он опускается обратно на подушку и несколько секунд лежит тяжело дыша, закрыв глаза. И вдруг начинает мычать, жалобно, как раненый пес.

     - Сейчас принесу тебе таблетку... Полегчает. Держись, Робин Гуд!
- Я ее люблю, - шепчет Рощин, не открывая глаз. - Лина...
- Ой, избавьте меня от этой романтической хрени, - шиплю я и направляюсь на кухню: искать обезболивающее.
- Лина! Ли-ина! - надрывается Рощин из зала. Да что он там, совсем с ума сошел?

     Я возвращаюсь в комнату и вижу, что герой не моего романа полусполз, полускатился на пол, и на рубашке у него, на груди, отчетливо проступает кровавое пятно... 'Так это у вас не закрытый, а открытый перелом!'

     Рощин хрипит, стискивая пятно ладонью, и снова и снова зовет Лину. А я, застыв с пачкой таблеток в руке, вижу, как на губах у него появляются и лопаются кровавые пузырьки.

     ***

     - Мама?
- Ой, Ромка, - мамин голос просто ликует от радости, - Как хорошо, что ты позвонил! Как ты долетел?
- Отлично, - мой голос сух и лишен всех эмоций: нельзя ее пугать. - У тебя есть еще друг в больнице скорой помощи? Как его звали?
- Сергей Иваныч? Хирург? Конечно, а что случилось?
- Мне нужно, чтобы ты ему немедленно позвонила. Позвони и попроси, чтоб он прислал машину скорой помощи по следующему адресу...
- Да, что происходит? Ты где? - паника в мамином голосе раздирает эфир.
- Тебе не о чем волноваться. Предупреди Сергея Иваныча, что никаких записей об этой поездке не должно сохраниться. Больному срочно нужна операция, но никаких документов у него нет, так же, как и имени и фамилии. Я тебе все объясню, как только его доставят в больницу. Звони же побыстрее...

     Я отключаюсь и возвращаюсь к хрипящему на полу Рощину.

     Кровь на губах означает, что сломанным ребром у него проткнуло легкое. Возможно, конечно, и что от моего супа у него началось язвенное кровотечение, но вариант с ребром, мне кажется, более правдоподобен. Что же делать? Я лихорадочно пытаюсь вспомнить курс медподготовки, пройденный несколько лет назад на военной кафедре. Кажется, там есть плевральная полость, и если она заполнится кровью, то Рощин не сможет дышать... Не зная, чем помочь, я сажусь рядом с ним на полу и легонько шлепаю его по щекам ледяными ладонями. Не теряй сознание, Алекс, а то не проснешься! А может, лучше, чтоб потерял? Который час? Когда же приедет эта чертова скорая? Рощин стонет, булькает, беспомощно глядит мне в лицо и, кажется, пытается мне что-то сказать.

     - Не бойся, - утешаю я его как могу. - Я ей все объясню. Я ей расскажу все до последнего слова...

     'Скорая' не задает никаких вопросов. 'Раз-два!' - Рощина перекладывают на носилки и уносят вниз по лестнице, пока я, спотыкаясь в чужих кроссовках, пытаюсь за ним угнаться. Только в машине задумываюсь: куда? зачем? кто он мне? Любовник моей любовницы? Млять, что за хрень вокруг меня творится! Неважно. Жалко дурака.

     Лина

     Моя досаднейшая ошибка, что я не послушалась своего внутреннего голоса, ослабевшего от постоянной борьбы с внезапными идеями, и сразу не поехала к себе. 

     - Я не сплю с тренером по фитнесу, как ты! - мой голос пропитан сыростью, как сигарета, упавшая в лужицу воды. Вот-вот порвется, разлезется... Только тронь и я разревусь. Всё плохо! Всё! Непонимание, страх... запуталась, обманулась, откинула от себя единственного человека, который бы смог утешить... хотя бы выслушать...

     Теплые, слегка шершавые ладони на моих щеках... 'и чего надулась?'... 'не получается... не выходит... надоело!'... 'это тебе не глаголы спрягать - тут надо прочувствовать момент'... 'у меня никогда не ...'... 'Лина, никогда - это не для нас... помнишь, что я говорил... плавно отпускай сцепление...выжимай газ... давай еще раз попробуй... умница! вот видишь!...'... согнутым пальцем осторожно проводит под носом 'это была последняя капля ...'... Эх, Сашка!!! Что же мне теперь делать-то одной?!...

     - А надо бы! Хоть с тренером, хоть со своим программистом! А не с... Тогда и дергаться из крайности в крайность не будешь, - Ирочка недовольно нахмурила выщипанные брови - из спальни послышался нарастающий рев музыкального канала, крутящего самые убойные попсовые хиты. - Влад! ВЛАААДИИИК!!!!

     - Да, лапуля! - мама в своем репертуаре: новое приобретение - молодое, накачанное тестостероном во всех мыслимых местах дарование, картинно застыло в проеме. Я лишь мельком окинула его. С каждым годом любовники становятся все моложе и наглее. Этот даже не подумал прикрыться ниже пояса. 

     - Оденься... и сделай потише звук, - ни одного лишнего мимического движения, но парня сдуло обратно в спальню на сверхсветовой, лишь сверкнула мускулистая загорелая попа. Ирэн наверняка оплачивает ему еще и солярий. - Хочешь прокомментировать? - мама вызывающе улыбнулась.

     - Зачем уж... Если ты довольна и счастлива..., - мне вдруг стало так муторно. И чему такая бабушка сможет научить? 

     - Ты думаешь, счастливой меня делают они? - небрежный кивок в сторону комнаты. 

     - Нууу, может, их внимание?... восхищение?... не знаю, секс? в твоем возр..., - и не выдержав добавляю с горечью: - В любом случае, ты никогда ни с кем надолго не сходилась. Так что уволь и меня от своей критики! Мы окончательно разошлись... разлетелись, - я с нескрываемой надеждой покосилась в сторону выхода. Мне пора. Забьюсь в свою норку, залижу раны и ... обойдемся без назревающего скандала.

     - Перестань коситься на дверь! Хочешь идти - так и скажи! Еще полгода не позвонишь - не велика беда. Тебе ли дело до моих проблем! - ну что же... туше. Покой нам только снится...

     - Проблем? Проблем?!!! Да что ты знаешь о них?! Ты всю жизнь жила как хотела и с кем хотела! Тебе пятьдесят семь, а ты всё еще...

     - Лина! Как ты смеешь меня упрекать! - на мои вопли дверь спальни начала вкрадчиво приоткрываться.

     - Закрой дверь! - хором рявкнули мы.
- Не повышай голос на меня!
- А ты не строй из себя заботливую мамочку! Ты уже давно забила на меня!

     Минуту меряем друг друга разъяренными взглядами.

     - Уходи! Нам не о чем разговаривать. 
- Да!  Жалею, что вообще заехала к тебе. Только время зря потратила.

     ***

     Ключ не хотел поворачиваться в замке. Да что же это такое?! С досады я хватанула кулаком по ручке - сюрприз! Входите - не заперто! Сердце подпрыгнуло и закатилось под горло. Если это не воры, то только у двоих были запасные ключи. Рощин улетел, мама у себя... Или все-таки вернулся? 

     - Саша, ты здесь?... Есть кто живой? - не дождавшись ответа, вступаю в темную прихожую, проведя по стене рукой, нащупываю выключатель. Ботинки так и не научился ставить в шкаф! Спасибо выработавшемуся за годы рефлексу, а то бы летела, спотыкаясь!

     Под ногами что-то жалобно хрустнуло, но мое внимание уже приковано к раскуроченной двери в ванную. Не снимая обуви, подхожу поближе... Внутри - полнейший разгром: потемневший от воды коврик отброшен в угол под умывальник, на большом полотенце, валяющемся под ногами - бурые разводы, другое вообще исчезло. Моего халата тоже не видно на месте. Зато ужасающе замызганная тряпка, свисающая с края корзины для белья, судя по размеру, оказалась бывшей мужской майкой. Интересно, что за друга привел Алекс?! И  он почему-то закрылся от него в ванной?! И почему кругом столько воды?! Ничего не понимаю!

     На кухне, куда я направилась следом, как будто кто-то неумело попытался похозяйничать: на плите обнаружилась огромная кастрюля, никогда мной не используемая, с неопределенным на вид варевом, остро пахнущим приправами. Явно не Рощиных рук дело! И сломанный табурет. А вот этим, похоже, расправились с дверью в ванную.

     Бегом по комнатам: в спальне, к моему изумлению, чисто, зато в гостиной! Мать честная! Так и застыла с открытым ртом: диван весь в темных пятнах, ковер истоптан грязными следами подошв... Эттто что за...?! Присаживаюсь на корточки и двумя пальцами приподнимаю с пола ... пропавшее из ванной, мокрое, скомканное полотенце, все заляпанное... кровью?! Рядом - отломанный  кончик от  ампулы. Может, это совсем и трогать-то нельзя? Может, это - улики? Что здесь произошло? Убийство? И куда все делись? И кто мне объяснит, что мне со всем этим делать?! 

     Телефонная трубка помаргивает разрядкой батареи. Уезжая, я положила ее на базу, а теперь она нашлась возле дивана. Последний набранный номер в списке сегодняшних вызовов... и я начинаю потихоньку сходить с ума от знакомых цифр...

     Только не эти двое!

     Роман

     Мне снова снится пыточная в психушке. В хороводе смазанных лиц и нечленораздельных звуков я тону, отчаянно пытаясь всплыть на поверхность кошмара.

     Кто-то дергает меня за плечо и кричит прямо в ухо, и я выныриваю из черной воды с полувскриком: 'Фак офф!' - пытаясь отдышаться и понять, где я. При виде склонившейся надо мной женщины в белом халате я чуть не получаю сердечный приступ... неужели я снова в дурке? 

     - Ивановский! - орет она мне в лицо. - Вы - Ивановский?

     Нет, я Снегов-Маккензи. Какой еще Ивановский? Бежать, скорее бежать отсюда!

     - Вашего брата прооперировали! Куда вскочил?! К нему пока нельзя!

     Она усаживает меня на скамейку, где я, кажется, уснул, едва Рощина увезли в операционную... Рощин! Точнее, Ивановский. Другая фамилия как-то в голову не пришла.

     - Который час? - шепчу я, озираясь. Боже, как хочется пить! 
- Час ночи. Идите, мужчина, домой, вам к нему до завтра все равно нельзя. 

     Домой? Куда это "домой"? Фифти файв Уолл-стрит? Или на ***вского?.. И как все-таки эта улица на самом деле называется? 

     Спокойствие. Собраться с мыслями. Ho тетка в белом халате не умолкает:

     - Идите, идите. Не волнуйтесь, не помрет братец ваш. Заявление в милицию хоть подали? Эк, отделали вас обоих, страшно смотреть...
- Страшно - так не смотри, - роняю я рассеянно, собирая себя со скамейки и кутаясь в рощинскую куртку, которую успел стянуть с вешалки. Она мне жмет в плечах и не застёгивается толком. Но мне сейчас не до этого. Куда идти? И безопасно ли оставлять здесь доверившегося мне Рощина? 
- О, хам какой! - справедливо возмущается медработница, но оставляет меня в покое и удаляется к себе в ординаторскую.

     ***

     Месенцева мне вовсе не нужна. Я бы и сам сел за руль.  Я без труда бы справился сам и с ментами, и с Рощиным, и с докторами. Если б не одно 'но'. Я не могу вести машину без линз. Линзы мне достали еще в психдиспансере.
Я оглядываюсь назад, где, поджав длинные ноги в больничных штанах, дремлет на заднем сиденьи прикрытый курткой Рощин. На худом обросшем щетиной лице его застыло по-детски умиротворенное выражение, словно у потерянного и найденного щенка. 
Встречные машины озаряют полутемный салон секундными вспышками света.  Уже четвертый час пути, давно высказаны сквозь зубы все колкости, проглочена злость, и я начинаю сходить с ума от этой тишины в машине. Хоть бы уснуть, но из-за проклятой смены часовых поясов нет ни капли сна. Сколько же я пробыл в этой жуткой стране? Восемь дней? Десять? И выберусь ли?
Я закрываю глаза и пытаюсь ни о чем не думать. 

     Роман

     - У меня есть план.
Я решительно шагаю к дверям палаты. И чуть не влетаю в распахнувшего дверь мордастого милиционера с планшеткой. 
- Эй, куда прешь! - рычит он, а я, отскочив в сторону, стремительным шагом начинаю удаляться по гулкому полутемному коридору больницы. - Эй! Гражданин! - гудит он мне вслед. -  Ивановский? Как вас там?.. Куда пошли!..
 
Я прикидываюсь глухим и, не замедляя шага, вылетаю на лестницу, а оттуда - бегом... куда? вниз? вверх? Прыгаем по ступенькам вверх... затаиваемся на верхней площадке и ждем... Кажется, никто не топает следом, можно снова начать дышать... постараться унять прыгающее сердце...

     Кто меня ищет? Почему милиция? Хотят вернуть хозяйке стащенные пальто и ботинки? Или возвратить меня в психушку, в объятия извращенца-доктора? Впрочем, мент назвал меня Ивановским. Может, это вовсе и не за мной? А за тем, кого сейчас, вероятно, допрашивают в палате...

     ***

     Алекса будто кипятком ошпарили. Тяжело дыша, весь потный, он хватался за мою руку и не переставал повторять: 
- Они меня нашли! У Саныча везде люди... Они меня добьют. 
- Успокойся, Рощин..., - я пытаюсь взять себя в руки. Его мандраж перекинулся и на меня. Мертвый Рощин в мои планы совершенно не входит. Скорее, наоборот, мне он жизненно необходим живым. - Что он у тебя спрашивал?
- Сказал, что протокол составит. Все выведывал, кто я и что я помню... 
- Ладно... Я сейчас вернусь. 
 
Что делать? Звонить родителям? Но вчера я уже звонил из регистратуры и спокойным голосом рассказывал про погоду в Нью-Йорке. Да, долетел отлично. У нас здесь потеплело. Я сейчас из окна вижу Бродвей... тут весь снег уже растаял... 
И обалдевшие взгляды медперсонала. 
А звонок про скорую? Подруга попросила помочь своему парню, его машиной сбило. Что за подруга? М-м, в университете вместе учились. 
Нет, маме больше не позвоню. 
Где-то там - Рощинский 'бмв'. В нем сумка, в сумке - деньги. Двести баксов за то, чтоб моего инвалида загрузить в 'скорую' и увезти из больницы. Что, мало? Дать триста? Где? Да, в сумке! На улице ***вского... ну я не помню точно название. Ну, что ты за водила такой, где ***вского не знаешь... Навигатора нет, не заработал еще. Поедем - я покажу. Да, сначала надо за больным. На третьем, в хирургии... Носилки не забудьте. 
Медсестра Лена! Я моего брата забираю. Плевать мне на выписку. Я его увожу в другую клинику, в Москву. Уйди с дороги! Нет у меня паспорта, нету! Милицию будешь звать? Зови. Не догонят. Ребята, вот его палата. Сейчас я все улажу. Отцепись ты, дура, от меня! Уй... 
 
Я отлетаю к стене от мощного тычка в грудь - чем этих медбратьев здесь кормят? - и чуть не матерюсь в голос, видя, что санитары разворачиваются и удаляются по коридору... 
- Пока паспорт не принесешь, в палату не пущу! - победно заявляет раскрасневшаяся Лена.
- А вот и паспорт его, - слышу я спокойный голос за спиной. Мне не нужно оборачиваться, чтобы этот голос узнать. Сердце, как Jumping Jack, взлетает мне под горло и отправляется обратно, куда-то в район солнечного сплетения.
- А ты еще, кто такая? - Лена воинственно скрещивает руки на плоской груди. 
- Лина, - вежливо представляется нежданная гостья, и медсестра раскрывает рот, как лягушка. 
- Что... невеста? - переспрашивает она, чтоб удостовериться. 
- Она самая, - соглашается Лина с достоинством, помахивая Рощинским паспортом. На документ медсестра даже не взглянула, потому что в эту минуту Алекс взвыл нечеловеческим голосом: 'Лина!! Я здесь! Ли-ина!'
 
И вот, наконец, мы все втроем в машине Рощина на трассе Минск-Москва. Машину встряхивает на колдобине, и Алекс, несмотря на полученную перед отъездом щедрую дозу обезболивающего, выдает жалостный стон. 
- Тише, тише, герой..., - шепчу я ободряюще, игнорируя косой взгляд ревнивой Месенцевой. - Не помирай, Рощин. У меня есть план...

     Лина

     - Дароу, соседка! - почетный член 'Могучей кучки', бессменно обсиживающий лавки возле моего подъезда, радостно приветствовал мое растрепанное появление на крыльце. - Увезли тваго с мигалками. 
- Вааасилий! - я грозно призвала своего вечного дебитора к ответу. - Что значит увезли?! Сам он, получается, ходить уже не мог?
- Хде ему..., - Васька задумчиво поскребся подмышкой, заставив меня отодвинуться на метр подальше от Его Никогданемытости. - Ты, эт, Львовавна, на деньги как? 
- Никак, дорогой! - я враз положительно оценила океан вселенской скорби, разлившейся на опухшей физии соседа. 
- Отдам! - заплывшие глазки так и сверкнули революционным фанатизмом человека, готового на все ради сто грамм 'огнетушительной'. - С пенсии! Десятого! Ты ж меня знаешь, слово!
- Ты еще с прошлого месяца мне..., - садистски продлеваю мучения страдальца, еле сдерживая нетерпение поскорее узнать все кровавые подробности последних минут беспутной рощинской биографии.
- Отдам! - мы сделали еще одно танцевальное па по скользкому крыльцу.
- Расскажешь-получишь. 

     От тихой ярости на слюнтяйское, безмозглое, неразумное, делинквентное, девиантное ... уфффф... поведение Рощина долго не могу прийти в себя. Ну почему не уехал!? Какого черта упорно возвращаться ко мне домой, где тебя уже один раз высчитали и отделали в подъезде под хохлому?! И этот... этот Маккензи ибн Снегов! Уже давно должен дринкать капучину у себя в штатах! Эк, его Василий описал замечательно, жаль не повторить без спецлексикона. Хоть живой... и то хорошо.

     И то, что меня действительно задело по живому... После безрезультатных поисков по приемным покоям всех четырех хирургических отделений, нейрохирургическому и отделению сочетанной травмы, заплетающихся ног, языка и колючих злых слез в темном уголке за аптечным киоском ... 'нет такого, не поступал, как-как? Родин, Рюмин, Ромашко... а в морге проверяли?'... После примелькавшегося мельтешения перед глазами милиционера, с нескрываемым удовольствием развеявшего свою дежурную скуку и снабдившего меня 'в долг' схемой всех переходов, лифтов этого шедевра больной зодческой мысли взамен на мое жалостливое описание бесплодных попыток отыскать 'отца будущего ребенка' ... После нахально подслушанного разговора двух медсестричек в туалете, нарушающих приказ главврача о запрете курения: 'вот и лечи этих бомжей... набухаются, подерутся... а государство на них деньги тратит... девчонки говорили, если б на смене был другой хирург... ты бы видела его братца...'... 

     За несколько метров до палаты взяла себя в руки, выкинула посторонние мысли из головы, собралась. Я гарантировала Тери, что забуду обо всем в обмен на свою жизнь, и вот не прошло и пары дней, как мне приходится нарушать обещание. 

     Вопли из палаты не задержали моего появления на больничной сцене, я лишь посторонилась, когда двое санитаров с грохотом выкатили каталку из задребезжавших дверей. 

     Ах да! Задело... манера Снегова все решать самому и за всех без спросу... И то, как он по-товарищески прикрывает собой Алекса. Но больше всего - их одинаково жалкий беспомощный вид... сообщники-неудачники.

     Роман

     Не выдержав, тычу пальцем в кнопки радио. Чушь... мура... а что на этом? Какая-то французская певица с полуфразы затянула так, что за душу взяло... Прикрыв глаза, пытаюсь выхватить понятные слова, запомнившиеся еще со школьных уроков французского. 'Ne cherchez plus l'amour...' Don't look no more for love... Да, как же.

     В больнице она была деловита донельзя. Выслушала Рощинский рассказ, закусила губу и отправилась беседовать с укрощенной Леной, не забыв прихватить принесенную с собой сумку с деньгами. Уже через пару минут вокруг Алекса забегали то ли доктора, то ли санитары... кто их там разберет, матерились все одинаково. Уколы, перемена повязки, каталка и теплое одеяло на дорожку... меня же оттеснили к стене, словно и не 'брат' я... Процессию во главе с капельницей удалось догнать у самого лифта. По пути стащил из общего холодильника глазированный сырок: жить же как-то надо. Жаль, все пирожки уже съелись, хорошо бы было на дорогу. Видел бы меня сейчас кто-нибудь из моих клиентов... в кого я за эти дни превратился... Уже и не Маккензи, и даже и не Снегов, а нищеброд, бомж, сбежавший из психушки... Вот такая у нас страна.... меняет людей... ломает людей... Сломали меня? Уж, и не знаю.

     Зато предательницу Месенцеву отбрил, как следует. Как только прошло первоначальное состояние шока... и паники... и боли в сердце... даже пришлось прижать ладонь к груди... Медсестра Лена, уловив серьезность момента, ушмыгнула в ординаторскую, а мы остались у дверей палаты, с Рощиным, подвывающим за дверями. 

     - Что с тобой случилось? Ты выглядишь... ужасно... - и это она мне после всего....

     В ответ я лишь роняю короткое 'спасибо'. 

     - Я нашла твой паспорт! - объявляет торжественно. Ну, и врунья. Неужели думает, что я и впрямь ничего не помню?

     Я лишь молча протягиваю руку за паспортом. Он по-прежнему в пластиковой обложке, во внутреннем кармашке которой я, нa всякий пожарный, всегда храню карточку VISA. Карточка на месте, о боже, какое счастье...  

     - Я тебя искала в Одессе..., - снова начинает она нерешительно.
- Да? Ну и как там погода, в Одессе?

     Она совсем теряется:

     - Да, что ты плетешь? Это же все из-за тебя!... У меня и ноутбук твой есть! Нужен он тебе или нет?
- Шантажом занимаетесь, Элина Львовна? Докатилась... Ради каких-то трехсот тысяч долларов...

     Лина молчит, глядя в сторону. Сосредоточенно жует нижнюю губу. Наконец выдает:

     - Ладно. Ты все потом поймешь...
- Да, я уже все понял, - перебиваю я. - Вы же у нас Тери, не так ли? Какой я был идиот, что поверил... 'Кроме тебя никого и никогда не любила...', - передразниваю я ее со злым смешком.

     Она качает головой и открывает дверь в палату, где Рощин при виде нее сразу замолкает и глядит так, будто не верит своим глазам. 

     - Лина... Вернулась..., - шепчет он одурело. - Говорил же я тебе... Поехали отсюда, пока нас не догнали... и не убили... 

     До машины я тянулся за ними хвостом, размышляя, куда они поедут, и как мне их сейчас не потерять. И только когда Рощина загрузили на заднее сиденье, мне пришло в голову очевидное: я со своей 'визой' в этом городе не смогу даже взять такси... Деньги! У меня по-прежнему нет денег... И Алекса упускать нельзя. Не смешно ли: от него и Месенцевой по-прежнему зависит моя висящая на волоске жизнь. Взять напрокат машину? Можно. Стоп! Нельзя. Как я сяду за руль без прав? Я расстроено пинаю ногой грязный сугроб.

     - Ну, ты едешь или что? - слышу я за спиной голос Лины. 

     И от этого голоса опять резкая боль в груди, и слабость в коленях, и желание сдаться ей... пусть везет меня, куда захочет... Мне больше некуда деваться... и я устал бороться. 

     Я сажусь в машину на переднее сиденье.

     - Куда? - смотрит она на меня вопросительно. Издевается?
- В американское посольство, - говорю я спокойно. 
- А тебе не приходило в голову, что там тебя и будут поджидать? 
- Ну, тебе лучше знать... 
- Хватит препираться, - стонет с заднего сиденья Рощин. - В Москву... Здесь нам всем троим писец...

     Дурак Рощин. Сколько раз она его предавала? А он ей все еще верит... 

     Шел уже четвертый час пути, и я устал. Измученный неотвязной паранойей, голодом и жаждой, я не мог унизиться до того, чтоб достать из кармана краденый сырок. So look no more for love... Love is you... The song I have made up, Oh so true...  Боже мой, как хочется домой... к Джен...

     Лина

     - Настрой навигатор.... пожалуйста, - я предельно вежливо обращаюсь к нему. От моего голоса он вздрагивает и отворачивается от окна. Взгляд такой колючий. Невозможный человек! - Надо сделать привал. Я уже засыпаю на ходу. Целую неделю за рулем, - заткнись, Линок, а то похоже, что ты оправдываешься. Ааа, плевать, перед глазами уже все плывет от усталости и в туалет хочется. Командовать парадом буду я! - Нажми на карту и выбери маршрут. Скоро наш раненный очнется и... начнется, - на мои слова Рощин реагирует как собака Павлова на косточку, разлепляет веки и блаженно улыбается. Но недолго - обезболивающие уже как час по моим прикидкам закончили свое действие. Успеваю перехватить его болезные вопли.

     - Рот не открывать, силы беречь, меня от дороги не отвлекать. Ты, - поворачиваюсь к Роману. - На трассе Минск-Москва выбери что-нибудь придорожное, ну, живей, давай? Что там впереди? Говори.
- Мотель 'Оазис'. Ярцево. 
- Какой километр трассы?
- 338й.
- Отлично! - барабаню пальцами по рулю в такт музыке. - Пятнадцать минут езды, не больше. Надеюсь возражений против горячего душа, еды и заправки нет? - кажется, кто-то тихонечко всхлипнул сквозь зубы сзади. 

     С ключами от двух номеров в кармане (и в сопровождении охранника) я заглядываю в салон, где Алекс уже вовсю плачется о своих страхах новоявленному 'братцу', застывшему как сфинкс на переднем сидении.

     - Вот его надо очень, очень осторожно дотащить до номера. Парень после автокатастрофы, живого места нет. А свадьба через две недели... Хочется довезти до алтаря в целости. Леша, вы один справитесь? - на молчаливый кивок и вопросительный взгляд в сторону Маккензи моя версия звучит как: - А это... Это его ... двоюродный брат... 

     - Тоже после аварии? - мотельный секьюрити оценивающе присматривается к подбитому профилю Снегова, отчетливо играющему царапинами в ярком свете фонарей стоянки.

     - Деревня, - фыркаю я. - Село Кукуево пограничной области. Подружка на свадьбу не пускала. 

     Т.к. вопросов больше не последовало, последовало выматывающее нервы пятиминутное вытаскивание Рощина из машины, в результате чего он почти сразу отключился от боли, облегчив наши дальнейшие страдания. Выдав охраннику ключ и убедившись, что моя помощь будет излишней, распахнула дверь с его стороны.

     - Не соизволите покинуть салон? Ах да! Забыла сказать. Ваши вещи в багажнике.  Ваш номер... впрочем, если желаешь - можешь догонять Алекса и вселяться в двухместный с ним. Я не возражаю. Вы ж теперь родственники... кровники. Все оплачено. А тебе я счет предоставлю попозже. А то с такими транжирствами от 'английской мечты' Рощина останется денег только на пару кирпичей, - и не буду я с ним говорить другим тоном, не разжалобит меня эта чернильная тень под глазами, сжатые губы ... Тут же хватаю за руку и волоку несопротивляющегося Романа к багажнику. - Забирай. - Он страусом ныряет с головой внутрь, упираясь носом аккурат в черную сумку с ноутом. - Твой мобильный внутри. Можешь не спрашивать, как удалось забрать. Все равно, не поверишь. Будешь думать... что все из-за денег. Лови ключ. Приводи себя в Божий вид. Через полчаса внизу, в кафе. А мне пора сделать кое-кому волшебный укол. 

     Роман

     Ох, как же невыносимо она меня злит! Если б мог - такое бы ей в ответ сказанул! А при охраннике лишь кисло улыбаюсь. Ага, как же. Из Кукуева мы. Алекса - забираю. Пакет медикаментов за пазуху, ноги - в руки... Это я про алексовы ноги в грязных носках. Охранник тянет его за подмышки, я каким-то образом ухватился за его ноги... Месенцева с ноутбуком торкается следом. Я пыхчу, пытаясь подтянуть рощинские колени повыше... Cлышу смешливый хмык за спиной.... издевается.

     - Раскормила ты его, Элина Львовна..., - кривлюсь я. - Сколько ж в нем килограмм живого весу?
- Восемьдесят восемь, - обливает меня холодом Месенцева.
- А кажется, будто все сто, - не умолкаю я. - Позвоночник твой при сексе не трещит?
- Трещит, - отрезает она. - От удовольствия. 

     Охранник едва не роняет Рощина вниз по лестнице, а я лишь покрепче перехватываю Алексовы колени. Моего зубовного скрежета никто не слышит.

     Наконец, двери в наш с Рощиным двухместный номер открыты. Перед нами - yбогая комнатка в стиле мотеля Super 8... Инвалида - на одну из кроватей, двери, не прощаясь, на защелку... отгородиться от всех... Бросить все - и в душ... упереться лбом в обрамленную плесенью плитку и стоять, париться... Воду - как можно жарче, чтоб лихорадка, меня пожирающая, притихла слегка, унялась... Что же со мной происходит? Как мне справиться с собой? 

     Из-за двери слышится низкий стон... Или кажется мне? Или это я стонал?...

     Стон сменяется криком. 

     - Роман!

     О, господи, Рощин опять взялся за свое. Впрочем, нет, зовет не любовницу, а "брата"... К чему бы это?

     Выпрыгиваю из-за липкой занавески, вылетаю, обернутый в полотенце:
- Что, что случилось?

     Он растягивает рот в ухмылке:
- Не усни там...

     Фу, ты, блин, едва очнулся, и опять за шуточки. 
- Спи, - прикрикиваю я на него, собираясь обратно в ванную, но тут же передумываю. Все равно не отмыться от всего, что мучает меня. Займись делом, Снегов... - Погоди, не спи!

     Я укутываюсь в дурно пахнущеее покрывало и выкидываю из-под него мокрое полотенце. Затем быстро натягиваю свои вещи. Открываю ноутбук, подключаю... что ж это такое? Монитор зияет, как черная дыра, и как ни стучу я по клавиатуре, как ни жму заветные три кнопки, он не желает со мной знаться.

     - Алекс, что это значит, когда... ну это..., - мое бестолковое объяснение занимает несколько минут, и в конце концов я подсовываю технику под нос эксперту. 
- Твоя мама сдохла, - флегматично отвечает Алекс, едва ткнув пару раз пальцем в клавиатуру. 
- Сдохла? - ну и жаргон... - Ты уверен? 
- Ну, может, убили ее. 
- А починить можно?
- Снегов, я же не господь бог... Мертвых оживлять пока не умею... 

     Что будем делать?

      Ничего. У нас еще есть шанс. У кого 'у нас'? У Маккензи со Снеговым, у кого же еще! А до других нам... в общем-то нет никакого дела! Так, сколько сейчас времени? Немного заполночь... это значит, что в Биг Эппл у нас еще 5 вечера...

     - Рощин, кто в вашей фирме вел переговоры с Робинсом?
- Я... 

     Hу, конечно, ты, кто же еще... Ты же у нас серый кардинал...
- Давай-ка мы Кену сейчас позвоним, - предлагаю я тоном, не терпящим возражений.
- M-м... - Рощин с видом мученика свешивает голову с подушки... - Мне нехорошо. Сделай мне укол, а?
- Укол будет, - заверяю я его. - Но пока ты мне нужен в сознательном состоянии. Как тебя подбодрить? Колы хочешь? Или кофе?

     Алекс стискивает зубы и отрицательно качает головой. 
- Слухай сюды, - командую я, присаживаясь на край Рощинской койки .- Мой план таков: ты звонишь сейчас Кену Робинсу и сообщаешь ему, что задание выполнено. Дескать, Маккензи убит, и никто не узнает, где могилка моя.... Потребуешь перевода гонорара на свой счет.
- Ты думаешь, он мне поверит? - Алекс скептически косит на меня с подушки.
- Скажешь, что есть доказательства! Вышлешь ему снимки моего хладного трупа. Я тут где-нибудь на полу раскинусь с удавкой на шее. А мобильники китайские таковы, что на снимке любой трупом покажется...
- Не выйдет, - качает головой Рощин. - Деньги договорились перевести после того, как Робинс встретит в аэропорту самолет с твоим, извини, конечно,  гробом...  

     Н-да. Интересно придумано. Я растерянно тру ладонями виски. Что же мне остается делать? Лезть в гроб и лететь в таком виде в Юэсэй? Попытаться напугать Робинса в аэропорту, чтоб получил от удивления сердечный приступ?

      Кен Робинс... да что же это такое? Как я мог в тебе все эти годы ошибаться? А может, попробовать с тобой договориться? Ты же умный парень... Дураку бы такое в голову не пришло.

     Я хватаю с тумбочки мой потерянный и найденный сотовый (почти разряжен, но на один звонок хватит), и, не раздумывая, набираю по памяти номер офиса Кена...

     Лина

     Это ж так облажаться! Лина-Лина! Нашла у кого спрашивать про остановку на маршруте. Мотель 'Оазис' оказался вовсе не оазисом цивилизации, и насколько я помню из наших прошлых с Рощиным поездок в Москву... в прошлой... благополучной жизни... этот сарай не тянет даже на... Ничего, главное - заправка, кафешка и кровать. 

     Поворот ключа в замке. Брезгливо рассматриваю убранство одноместного номера, похожего на нежилую мышиную норку и такую же загаженную. То-то я еще удивилась, что вместо пятнадцати минут мне потребовалось полчаса давить на газ, чтобы добраться до этой помойки. Как же! 338й км! Навигатор что ли вверх ногами смотрел?! Греет одно, что Снегов оказалась в аналогичных условиях. А вот Сашка... Ему бы что почище, тут микробы прям кишат, а то и похуже какая живность... Жалеешь его, Месенцева? Или пытаешься замаскировать ревность? Что ж ты, как собака на сене! Потерямши, плачем? Да, ну их всех!

     Разозлившись на очередное свое жалкое проявление запоздалых чувств к бывшему несостоявшемуся супругу, я поспешила заняться собой, чтобы хотя бы внешность моя распрекрасная придала мне каплю уверенности, что я все-таки не такая уж окончательная дура и мой тимуровский порыв будет в будущем оценен потомками. Не посмертно, надеюсь... 

     Душ по естественно-возрастным причинам выдал после некоторого подозрительного урчания тонкую ржавую струйку горячей воды. А вот холодной в сервисе предусмотрено не было, как ни крути... кран. Это только враги могут жить в люксах и блаженно смывать кровь невинных жертв в джакузи, вспомнила я Тери.

     Экономичная лампочка в 40 Вт дипломатично скрасила все отпечатки моей усталости в зеркальном отражении, заставив как в детстве представить себя очаровательно-зачарованной принцессой из тридесятого царства, по ошибке хлебнувшей волшебного ведьминого зелья или надышавшись чудо-травы и очутившейся по собственной невезучести в каком-то невероятно кривом зазеркалье аля 'доперестройка'... 

     Внизу живота что-то резко потянуло, раз, другой, и от страха я вся вмиг покрылась холодной испариной. Только не это! И так слишком много потерь... Я в беспомощности прижала ладони к груди, не зная, как утихомирить сорвавшееся с орбиты сердце и боясь глянуть вниз на свои ноги. А если увижу кровь?! Господи, кто же мне поможет в этой дыре?! Зажмурив что есть силы глаза, все-таки решаюсь проверить... Недоверчиво и слегка обалдевши от облегчения рассматриваю чистые пальцы. Still pregnant... Все еще...

     - Шуруйте, Ваше пока еще беременное Высочество, мыться, пока у вас окончательно не снесло крышу от всех этих приключений! - стараюсь не смотреть в предательское тусклое зеркало, чуть не выдавшее мое смущение.
 
И уже забравшись после некоторого обоснованного колебания под едва выносимый обжигающий кипятком дождик, уворачиваясь, чтобы не очень чистая вода не попала в рот или глаза, я почти не удивляюсь приглушенным хлипкими стенами голосам, слишком знакомым, чтобы принять их за слуховые галлюцинации...
 

     Роман

     - Кен Робинс.

     Голос его звучит так близко и так привычно устало, как будто мы опять всю ночь хлебали кофе и работали над контрактами. 

     - Это я, - бросаю я в трубку, пытаясь сжать мысли и чувства в кулак. Давно пора было напрямую позвонить. 
- Роман? - изумление в голосе беспредельное. Может, он уже в аэропорту дневал и ночевал? - Где ты? Ты в порядке?
- Я... все еще в Минске. У меня тут появились проблемы, но все уже разрешено.
- Ты уверен? Где ты находишься? - выдаете себя подобным любопытством, мистер Робинс.
- Я у друзей... Кен, мне нужна твоя помощь. 
- Все, что угодно, - обычная его фраза. Только на этот раз звучит напряженней обычного. 

     Ну, и как в приличном обществе принято сообщать коллегам и в каком-то роде друзьям о том, что предательство их раскрыто? Ладно, есть у меня еще один шанс... мой последний план.

     - Кен... Я долго думал, и решил... здесь остаться. Это все же моя родина. Фирму я оставляю тебе.
- Что? Ничего не понимаю.... 

     Уймись, Робинс. Я сдаюсь и выхожу из игры. Мне моя жизнь, оказывается, дороже пяти миллионов...

     - Я просто очень устал... Хочу уйти в отставку. И MacVenture мне больше не нужна. А с тобой, я уверена, фирма не пропадет...
- Не могу поверить... Почему?
- Повеpь мне, Кен..., - в свой голос я вкладываю всю мою силу убеждения. - Я больше не вернусь. Приготовь, пожалуйста, бумаги, и я их подпишу.

     Короткая пауза. Я так и вижу близорукого Кена, стянувшего очки и растирающего указательным пальцем переносицу. Я знаю тебя, Робинс! Знаешь ли ты меня?

     - Ну-у, это все надо обдумать..., - Кен тянет время, и я бросаюсь в последний бой:
-  Спасибо, но я уже все решил. Переведи мне, пожалуйста, баланс с моего счета в местный банк. Все остальное остается тебе. 
- Нет-нет. Так это все не делается! - разозлился, что ли, из-за того, что я упомянул деньги? - Приезжай, и я все оформлю как следует.
- Кен... - я придаю голосу обреченность. - Я не хочу больше бороться. Ты победил. The winner takes it all. 
- Ты, как я вижу, переутомился, - голос моего юриста звучит твердо: он уже принял решение. - Ни о чем не беспокойся. Отправляйся в американское посольство. Там тебе помогут.

     Угу, там меня уже кое-кто под дверями ждет...

     - Кен... Послушай. Я не хочу ехать в посольство. Я не хочу возвращаться. Я просто... испарюсь, исчезну, хорошо?
- Ну ты же знаешь, у тебя это не выйдет, - объясняет он тоном родителя, разговаривающего с непонятливым ребенком. - Ты просто не сможешь оставить бизнес. И я тебе не позволю. Где бы ты ни был.... я же тебя найду.

     Хорошо сказал, Робинс. Понятно и доходчиво.

     - Сколько у вас сейчас времени? - продолжает Кен деловито. - Час утра? Во сколько ты сможешь подойти к посольству? Я позвоню им и назначу для тебя встречу с консулом.
- Не надо, Кенни, - отвечаю я мягко. - Я как-нибудь сам...

     ***

     Главное - не потерять чувства юмора. Что за идиотская мысль! Вот пришла в голову, и все тут. Погоди, надо сосредоточиться.  Когда весь твой мир разваливается, как карточный домик, надо всего лишь.... всего лишь... а черт его знает, что тут делать. Один, два, три, четыре шага в ванную. Пустить горячую воду из-под крана, окунуть под мутную струйку ледяные ладони, плеснуть горстями воду на лицо... Напиться, не замечая отвратного вкуса... Взглянуть на себя в зеркало:  черные круги под глазами, расширенные зрачки, тени на небритых щеках... худею, что ли? Внимание, предлагается новый уникальный способ похудения: экстремальное путешествие в пост-советское пространство. Найдется время - запатентую. 

     А ты, старик, еще неплохо держишься, учитывая, что антидепрессантов своих не принимал с... со дня того банкета в гостинице. 

     Позабытый-позаброшенный Рощин снова подает голос. Просит укол. Ладно, где там наши шприцы? Докторский я сын или не докторский? Тьфу, звучит, как колбаса! Все, Снегов, не смеши меня, у меня и так руки от волнения трясутся.

     Рощин послушно подставляет задницу для укола, затем скромно сообщает, что ему 'очень нужно в туалет'. 'По какому?' - строго вопрошаю я. 'По маленькому,' - шепчет он смущенно, как маленький мальчик. Ну, это нам раз плюнуть. Подхватываю целлофановый пакет, пытаюсь в порыве показной деловитости стянуть с инвалида покрывало, но он возмущенным воплем меня отпугивает, заявив, что 'я сам'... Ухмыляясь отхожу... Через пару минут Рощин сдает мне на руки булькающий пакет, который я тут же сливаю в унитаз... крови, по счастью, в анализах больного не замечается. 

     Однако времени на рассматривание засыпающего Рощина не было: зверский голод погнал меня прочь из номера, вниз, в кафе, на встречу с бывшим преподавателем, бывшей любовницей... предательницей Линой...

     ***

     - Освежился? - осведомляется Месенцева с обычным ядом в голосе. Сама она сидит за столиком румяная, с влажными волосами, и изящно закусывает ломтиком пиццы. Я, не спрашивая разрешения, хватаю с ее тарелки большой кусок и, обжигаясь, сую его в рот. 
- А вот сейчас кто-то по рукам получит, -  замечает она, смерив меня холодным взглядом. 
- Не боись! - киваю я ободряюще с набитым ртом. - Я угощаю! 

     Я присаживаюсь перед ней за столиком, демонстративно бросая перед собой пластиковую банковскую карту:

      - Выпить тут дают?

     Кафе маленькое и полутемное, совмещенное с баром. В нем лишь нас двое да охранник Леша, который, оказывается, по совместительству еще и бармен. Я машу ему рукой и требую пиццы и 'Бадлайта'. Леша бурчит что-то на своем, барменском, и приносит мне бутылку немецкого пива. Уходит с моей 'визой'. Я отпиваю глоток, и горло сводит от непривычного горького вкуса. 

     - Не напивайся... с непривычки..., - тоном училки рекомендует Месенцева. Вот бы ее на место поставить...
- А ты как? - интересуюсь я ее состоянием. - Все еще беременна?
- Да, беременна, - парирует она. - А что, хочешь стать крестным папой?
- Упаси боже. Это какое-то кровосмешение будет...
- Кровосмешение - это когда крестный папа решает спать сначала с мамой, потом с папой... Вы там как, кровати уже вместе составили?
- Ну, конечно! - яростный блеск в ее глазах начинает меня пугать, но я продолжаю хохмить, - Таблички 'Не беспокоить' я там не нашел, так что если увидишь на дверной ручке мужские трусы, не входи, мы заняты.
- Поосторожнее там с раненым..., - цедит она сквозь зубы. Ее ревность к нашим с Рощиным "товарищеско-братским" отношениям смешит. 

     Месенцева сама решает поменять тему.
- Какие у тебя в Москве планы?
- Абсолютно никаких, - отвечаю я правдиво, стараясь ни о чем не задумываться. - Мож, поеду по Европе прогуляюсь... Может, куплю себе домик в деревне... в Доминиканской Республике. 
- На какие шиши? - с приветливой улыбкой интересуется заботливая моя Лина Львовна.
- Мой кредит на 'визе' - сто тысяч. Можно хорошо погулять, пока банк не распознает, что я давно уже в Штатах не живу... А ты на что будешь деньги тратить?
- Были бы деньги... Потратить несложно...
- Ой, только не говори, что Арджей поскупился? Я за свою работу требую не меньше пяти процентов... А за преступную деятельность потребовал бы раза в два больше! 10 процентов от девяти миллионов - девятьсот тысяч, не меньше.

     Она смотрит мне в глаза, потом, хмыкнув, устремляет свой взгляд в тарелку, на жалкие остатки пиццы. 

     - Не волнуйся, вон Леша идет, сейчас нам добавки принесет, - обещаю я. - Не сголодаешь!

     В руках у Леши тарелки нет, только моя 'виза'. Я, как в замедленной съемке, наблюдаю ее полет из Лешиных пальцев прямо на середину столика. 

     - Не работает карта ваша, - тянет он презрительно. - Чем будешь за пиво платить?

     Лина

     Хлесткий шлепок ладонью по столу, не обращая внимания на подпрыгнувшую и опрокинувшуюся солонку с окаменевшими остатками соли на дне. Бесполезный прямоугольный кусочек пластика уютно спрятался под моими заметно подрагивающими пальцами.

     - Все в порядке, - пришлось на секунду прикрыть глаза, чтобы хватило сил сдержаться и растянуть рот в вежливой улыбке-оскале. Эх, научиться бы врать поубедительней, - Ой, смотри ж ты, сразу и не признала! А я-то ее искала везде. Пришлось даже заблокировать, как только обнаружила, что потеряла. И как она у тебя оказалась... братик Сашин! Большое тебе, человеческое, спасибо, золотой ты мой, я уж думала - с концами! - вовремя сжимаю губы, чтобы не выматериться. - Вот так пойдет? - роюсь в сумке и демонстрирую бармену наличную 'зелень', отчего его хмурая рожа расцветает, и сигнализация на время умолкает в черепушке. - Вы уж извините. Не успели по дороге поменять доллары на 'россию', - очередную американскую купюру как пылесосом сдувает из моей руки. В цирковом, что ли, их обучают таким фокусам? - И принесите нам, что было заказано. 

     Все исполняется моментально и без ехидных замечаний. И вот уже Леша снова растворился в темноте барной стойки, нарочито незаинтересованно полируя стаканы и профессионально клея уши в нашем направлении. 

     - Что-то у меня аппетит пропал..., - отпихиваю от себя тарелку. И тут меня окончательно прорывает: - Ну, кто тебя просил так по-идиотски демонстративно поступать!? - теперь на тон ниже, стыдясь своего крика. - Нас выследят, понимаешь? По карточке, по мобильному... И прихлопнут. И этому, - мотаю головой через плечо. - Приходится из-за тебя городить всякую чушь! Хорошо, что за деньги он во что хошь поверит.

     Ни слова в ответ. 

     - Ну, что ты молчишь? Нехило же тебя прижали, Маккензи. Всего, выходит, лишили: и конторы, и денег. Обложили со всех сторон. Загнали в угол. Заметь, кстати, Рома, у меня нет ни капли злорадства по этому поводу.  Потому что мы с тобой вместе в одной бочке дерьма сейчас тонем! А ты этого понять никак не хочешь! Строишь из себя крутого мачо, а на самом деле? От помощи отказываешься, пока окончательно не припечет, козыряешь своими понтами! Элементарно - выслушать меня не хочешь! Включи ж, наконец, свои мозги и начни соображать, что к чему! 

     Тишина. 

     - Ты еще что-нибудь будешь? -  в очередной раз меняю тактику. - Можешь не стесняться. Наш Рощин заплатит... за все, - и хочется его побольнее уколоть, и... жалко добивать. 

     - Так и будем дальше молчать? - почти ласково спрашиваю понурую макушку, торчащую над замызганным рукавом, в который он уткнулся лбом. Как мне его уговорить на мировую? - Роман, послушай, на меня твои выходки давно не действуют. Давай...

     Замысловатую фразу на английском, выпущенную им из-под локтя, мой мозг виртуозно и абсолютно автоматически перевел аж в трех смысловых вариантах: 'обидно до чертиков', 'весьма информативно' и 'привести к исполнению'. 

     Он даже не посмотрел в мою сторону, когда я дернулась из-за столика, неловко потянув за собой сумочку, зацепившуюся за стул. Пару злобных рывков, отчаянный треск ремешка и на выход. 

     Проходя мимо стойки, бессильно бросаю в тень:

     - Разбудите меня, если что... и не надо ему больше наливать.

     Роман

     Рюмку водки роняем в рот... наконец-то... как давно я ее хотел... Что за фигня, скажете? Дожился... выпрашиваю выпивку на захляву... на чего? Как это оно по-русски? Халявщик ты, Леша... Ага... На халяву...

     Дошел, называется, до ручки. Что уставился, халявщик-Леша? White trash ('белый мусор') не видал? Пошел вон отсюда! А, впрочем, стой, куда пошел... Вернись, говорю! С кем ты там в углу шепчешься? Ладно, так и быть, налей этой новенькой и возвращайся... Не вернулся, подлец...

     - Позвольте представиться, Маккензи. Да, тот самый, из нью-йорских Маккензи, слыхали? Банкиры мы. Передовики производства. Шесть лет, слышите? Шесть лет, без малого... Работал как собака! Сначала в отелях и ресторанах, потом в банках, с клиентами чокнутыми... Все они, с деньгами, чокнутые... 

     А по вечерам - знаете, чем заканчивалось? Сидел на корточках, пока она об меня тарелки била. Кто, кто, миссис Маккензи, кто же еще! Жена моя... От ревности с ума сходила... А я сижу, пьяный, на полу, прикрываюсь руками и ответить ей не могу... А завтра - опять на работу, прикидываться, будто все как нельзя лучше, а клиенты все на мой разбитый лоб косятся... 

     Ну, что вы смотрите? Не мог я от нее уйти, не мог. Я сам во всем был виноват. Не мог ей не изменять. И уйти не мог... 

     Вы пока уходить не собираетесь? Не уходите. А то не с кем поговорить, а надо... Вы вообще откуда здесь в такую познь? Меня не боитесь? Ну? чего-чего, некоторые, бывает, боятся изнасилования... Я тут плечами пожимаю, если в темноте не видно. Левое плечо не пожимается чего-то...  это у меня с психбольницы травма... Совсем смешно становится. Точно не боитесь? Молодчина. 

     А потом... не стало Джен. Знаете, как хреново чувствовать свою вину? Когда ничего нельзя исправить... Невозможно, невозможно так страдать и не показывать виду. Антидепрессанты помогают и работа. А по ночам - снотворное. Чтоб ни минуты свободных не оставалось. Незачем. 

     Откуда вы здесь в такую ночь? Как нарочно появились... будто привидение. И бармен утопал куда-то. А вы слушаете... и так странно смотрите. Что глядишь? Нравлюсь? Что? Это шучу я так по-дурацки. Цветаеву цитирую. 

     'Что глядишь?'
'Так...гляжу'. 
'Нравлюсь?' 
'Нет.' 
'Парарам?' 
'Быть может.' 
'Дон Жуан я.' 
'А я - Кармен.'
Пардон за парарам. Не помню, что там за слово было. Явно, что не парарам. 

     Я с тех пор вообще очень мало пью. Вино иногда. Или пиво. А сегодня... сегодня праздник у меня. Обрывание концов. Нет, не так... Отрывание хвостов... О, черт, не так опять. Отрезание нитей? Как вам? Достаточно поэтично для такой ночи? 

     Не спрашивайте, что за 'нитей'. Хочется молчать. Честно говоря, выть хочется. Вы здесь одна? Откуда вы здесь, собственно? Как вас зовут? Меня Роман.... или даже потверже - Ром. О, у вас хорошо получается. Как ты сказала, тебя зовут? Да нет, ничего ты не говорила. Я бы запомнила. Ну, что ты со мной играешь? Имя, скажи, имя!..

      Вероника? Красивое. А знаешь, еще какое имя красивое? На 'ли' начинается. Не скажу. Я ради этого 'ли' через океан летел. Каждый день на протяжении всех этих шести... нет, шести с половиной лет... Каждую ночь - один и тот же сон. Она заезжает попрощаться, а я стою за запертыми дверями, и так ее и не впускаю. Как обиженный ребенок. Мне всего 19 было, когда она уезжала. Бросила меня, как ненужную вещь, и решила отправиться по своим взрослым делам. А я ведь никогда и никому в жизни не был верен. Только ей одной. Все эти годы. Какой дурацкий дамский роман... хоть плачь. Вот и пьяная слеза покатилась. 

     И где тут выход? Ступеньки под ногами танцуют вальс... Да, перепил я маленько. Воздуха мне, воздуха, может, полегчает...

     Выхожу на крыльцо, озаряемое тусклым светом вывески 'Оази...' Последняя буква работает по принципу 'то потухнет, то погаснет'... Холодно в одной рубашке... А  ты что думала - декабрь! А небо-то какое красивое, светло-фиолетовое... полюбоваться бы на звезды, да глаза не фокусируются...

     Слышен визг тормозов. Кого это несет на ночь глядя? Трое типов вылетают из машины, как на пожар, и обступают соседний автомобиль. Что они там высматривают с фонариками? Колеса, что ли, спереть решили? Ну, и бандитская страна! Эй, да это же рощинский 'бмв'!

     - Вы тут чего? - рявкаю я командирским голосом, припасенным для дрессировки собак. - А ну пошли отсюда! Вон пошли!

     Три стрелы света из фонариков нацеливаются на меня. Совсем обнаглело ворье, слепят прямо в глаза! И главное - ни секунды сомнения, бросаются прямо в мою сторону... А у первого, с бритой башкой, что это такое блестящее в руке? Ствол... 

     Я разворачиваюсь и рвусь напролом, через заляпанные стеклянные двери внутрь, вверх по лестнице, вперед по коридору.... А там и до номера всего-ничего... О, фффак! Щиколотка, растянутая от неудачного прыжка по ступенькам, норовит подвернуться, я ковыляю, тяну за собой ногу...

     А сзади топот, шум... догоняют... Всего-ничего, всего три двери осталось, а там мой номер, защелка, замок...

     Меня хватают за плечо и разворачивают с такой силой, что я по инерции всем телом врезаюсь в стену. Бритоголовый пристально рассматривает мое лицо секунду-другую, а потом наотмашь бьет меня пистолетом по левой скуле.  Мир рассыпается осколками, я приземляюсь затылком об пол. Последнее, что вижу - это глушитель на стволе, направленный мне в лицо.

     ***

     Ну, и кошмар мне приснился! Кажется, меня убили... Господи, голова-то как раскалывается...

     - Сейчас принесу еще льда.

     Чей это голос? Незнакомый. Женский. На каком языке она говорит? Еще льда. Мор айс. Ще льда. Ничего не понимаю... Пробую открыть глаза, но вижу только полутемную комнату, радужные круги, безмолвный телевизор... ой, как все раскачивается... Мой с Рощиным номер?

     - Что со мной случилось? - хрипло спрашиваю я, надеясь, что разговариваю не с галлюцинацией.
- Ваши охотники вас догнали, - почти весело объясняет незнакомый голос. - Но не бойтесь. Я приехала как раз вовремя и отправила их восвояси.
- Как? Куда отправили? - силюсь я понять, а из головы не выходит последняя запомнившаяся картина: человек, возвышающийся надо мной, и дуло в лицо. 
- А вы с ними что, еще не довыясняли отношения? - дразнится голос. - Позвонить им и попросить вернуться?
- Меня прикончат.... - шепчу я, но незнакомка сбивает с меня мой драматический настрой:
- Джентельмены всего лишь пытались заработать немного денег. Я им заплатила. Не волнуйтесь. Потом как-нибудь рассчитаетесь...

     Болезненно морщась, я открываю глаза и пытаюсь приподня... Ох, хреново-то как! Сейчас блев... Но я упрямо привстаю и ищу глазами незваную гостью. Она устроилась прямо на тумбочке у моего изголовья... Перед моими глазами синеет обтянутое джинсами бедро и белый свитер.

     - Очнулись? Вот и молодец! - хвалит меня незнакомка, поправляя свалившийся  с моего лба пакет со льдом. Или со льбом? Совсем с ума схожу... Увидеть бы ее лицо!
- Вы знаете, Роман, я вами восхищаюсь..., - задорно продолжает голос. - У вас бесспорный талант. И я не про талант финансиста, это, само собой разумеется. Я про ваш талант в любой, самой безвыходной ситуации, находить выход. Отель, дача, больница - вроде все и вся против вас, и тем не менее вы выбираетесь победителем. А ваша способность использовать для собственных целей посторонних людей просто поразительна. Подумать только - без цента в кармане сумел завербовать себе помощницу из местных и перетянуть на свою сторону агента противника...
- Какую местную? Какого агента?..

     ...Лина? Где Лина?...

     - Это я про Алекса Рощина, разумеется. Еще вчера он пытается поймать вас в ловушку и уничтожить, а сегодня спасает вас под угрозой собственной жизни. Бедняга даже не успел сообразить, что к чему, так быстро вы его оприходовали, вместе с автомобилем и накопленной, видимо, на черный день валютой...

     Где Алекс? Где Лина? Кто это с мной? Слишком много вопросов... С чего начать...

     - Кто вы? 
- Вы что, меня не помните? Совсем не помните? - голос откровенно смеется. - Неужели та шишка на лбу привела к столь серьезной амнезии? 
- Какая шишка? - уточняю я устало. - Которая?
- Вы поскользнулись на снежной дороге и ударились головой о мой капот. Чертыхались жутко. У вас уже тогда был жар, и я дала вам жаропонижающее. Не помните?

     Помню. А знаешь, Маккензи, что самое ужасное? Лина меня не предавала. Я только сейчас понял. До меня как до жирафа... У нее ведь ногтей нет. Ну, короткие ногти, понимаешь? Я  еще с дачи помню, когда она меня по спине пальчиками... тьфу, ты меня сейчас в такие дебри заведешь! А у той, в машине, маникюр был... Как у этой точно. Такие длинные, кроваво-красные... ногти... 

     Сквозь полумрак я рассматриваю лицо сидящей женщины и внезапно узнаю ее без труда. Этой ночью она совсем другая.  Где Лина? Мне надо с ней поговорить... извиниться...

     - Ближайшей больницей оказался психдиспансер. Мне пришлось убедить их подержать вас там взаперти: не хотелось, чтоб вас прикончили эти бездарные местные убийцы. Вы же, однако, немедленно бросились в бой... и я вас отлично понимаю... покой нам только снится, не так ли?

     Да что ж такое, эта Тери совсем обнаглела... мало того, что объясняет все  понятно, так еще и шуточки шутит, и комплиментами сыплет... 

     - Помогите мне встать, - решаюсь я на подвиг. - В горизонтальном положении я плохо соображаю. 
- Давайте руку. 

     Тери спрыгивает с тумбочки, прихватывает меня за левый локоть, а второй рукой ловко поддерживает меня за спиной... Ее подбородок совсем близко... запах духов... мягким свитером мазнула меня по щеке... взглянуть бы ей в глаза, чтобы понять, где правда, а где... Ох, как голова кружится! 

     Я решительно спускаю ноги с кровати и смотрю в упор на женщину, присевшую передо мной на корточках с улыбкой на смуглом лице.

     - Ну, что, Ром? - спрашивает она насмешливо. - Жив? 

     Она красивая. Короткая стрижка, волосы выкрашены в платину, а брови и ресницы - черные и густые. На скуле у нее синеет желвак, и я автоматически трогаю свой, такой же, только посвежее... словно в зеркало смотрюсь...

     - Тогда считать мы стали раны..., - декламирует она немедленно. 
- Мне надо в уборную, - перебиваю я. Ее юмор меня раздражает... и нравится одновременно. 
- Чем смогу - помогу, - заверяет меня Тери.

     Из туалета я выбираюсь без посторонней помощи. Ковыляю на подвернутой на ноге к окну... Который сейчас час? За занавесками - солнечно-морозное утро. На пустой стоянке перед мотелем ютится одинокий 'бмв'. 

     - Где Алекс? Где Лина? - оборачиваюсь я к Тери. Она щурится от солнечных лучей, машет рукой недовольно, чтоб я отпустил занавеску.
- Уехали они, уехали подобру-поздорову. Машину Рощина вчера немного подпортили: некоторые товарищи порезали все четыре шины... Так Месенцева попутку до Москвы отыскала: кто-то из постояльцев мотеля как раз поутру отправлялся в путь. Вы же знаете, она девушка ушлая, не пропадет.

     Не попрощалась... 

     - Чем-то вы ее обидели, не знаю... Ни слова не сказала, ни ответа, ни привета...

     Я для устойчивости прислоняюсь спиной к подоконнику и устремляю на Тери испытующий взгляд.

     - Зачем же вы здесь?
- Я? Кому-то же надо было о вас позаботиться... Вы даже не догадываетесь, как много всего нас с вами связывает...
- О чем это вы?
- Общий проект. К слову сказать, завершен успешно. Мистер Шруз очень доволен. А про Робинса вашего не думайте даже. Он вам не нужен, у вас теперь куда более блестящее будущее. 

     Я пытаюсь соображать, но побитые извилины ворочаться отказываются.

     - Я знаю, вы не любите ходить вокруг да около. Предлагаю вам продолжить работать со мной. Путешествовать вы любите. Деньги тоже. Будет вам карта с безлимитным кредитом... Каково?
- Работать - кем?

     Что же я так торможу?

     - Назовем это занятие международным финансовым координированием. Скажем, ваш хороший знакомый, мистер Шруз, решил с вашей помощью перевести в другую страну солидную сумму денег. Эту сумму надо кому-то сопровождать, не так ли? - чтоб убедиться, что и деньги, и покупки мистера Шруза доходят по назначению...
- Новый 'груз'? - уточняю я, хотя и ежу понятно, что за покупки...

     Тери отвечает коротким смешком. 

     - По ходу действия координатору приходится защищать проект от вторжения частных лиц. Вот, например, ваша подруга Месенцева так рьяно хотела вывести нас с вами на чистую воду, что мне пришлось потрудиться... Целый почтовый сервер в России пал из-за нее смертью храбрых. Кстати, как у вас со знанием IT? Если слабо, то советую подучиться. Никогда не знаешь, когда эти знания пригодятся.

     Чего бы ей, такой самоуверенной, сейчас сказануть? 'А если я откажусь' прозвучит глупо. Куда мне, в самом деле, деваться? Без Лины, без Рощинских финансов... Приятно так же, что кто-то оценил мои способности на международном уровне. Вот только деятельность-то предлагаемая явно криминального характера. В такое один раз вступишь - потом уже не выбраться. Или выбраться? Что будем делать, Маккензи?

     - Впрочем, немедленного ответа никто у вас не требует, - мягко продолжает Тери. - Мы с вами заслужили отдых. Вы в Ницце когда-нибудь бывали? У меня там небольшой коттедж. Когда по утрам просыпаешься - слышен шум моря...

     Я не вникаю в ее слова... мой взгляд устремлен в круглую гостиничную мусорку у телевизора. В ней - пакет с Рощинскими медикаментами. Без них Лина бы не уехала. Во всяком случае добровольно...

     ***

     Что ей сказать? Лжете вы мне, синьорита Тери, охмуряете меня зачем-то, тянете меня в ловушку... Но, пожалуй, пока промолчу... 

     Тери же внезапно стучит себя пальцем по лбу:

     - Я совсем забыла! У меня к вам сюрприз. Подождите минуту.

     И выходит, захлопывая за собой дверь номера. 

     Варианта два: воспользоваться моментом и уматывать отсюда к чертовой матери... Значит, Лину уже никогда не увижу... И на чем уматывать, куда? Второй вариант: требовать правды, возвращения Лины и Рощина под угрозой отказа сотрудничать... Ох, как же мне надоело играть своей жизнью как фишкой в казино! Ладно, в любом случае, надо собраться с силами и приготовиться к борьбе. Подвернутая нога - большой минус. Нужна хотя бы тугая повязка, чтоб удерживать ступню в нужном месте... Простыню, что ли, порвать на лоскуты? Нет ни ножниц, ни ножа. А как насчет рукава уже сроднившейся со мной голубой рубашки? Я стягиваю ее с себя и принимаюсь терзать рукав. Легким движением руки брюки превращаются.... превращаются брюки... Хм, то ли я совсем ослабел, то ли китайские производители стали творить чудеса качества... Я не задумываясь, вгрызаюсь в шов зубами. Увлеченный, не сразу замечаю застывшую в дверях Тери. Секунду гляжу на нее исподлобья, не выпуская рубашки из зубов...

     -  Вы не перестаете меня удивлять! - легко замечает Тери, входя и закрывая за собой дверь. У нее в руках моя куртка - не краденая, а моя, еще добольничная! - и доверху набитый магазинный пакет. 
- Я по дороге закупила вам одежды, - продолжает моя вербовщица. - Надеюсь, правильно угадала размер. А рубашку вы на повязку рвете? Потому что Рощин вам оставил значительную часть своих обезболивающих и бинтов... Он - славный парень, сказал, что едет прямиком в больницу, и медикаменты вам понадобятся куда больше. 
Я усаживаюсь на кровать, и передо мной раскладываются богатства заграничных дизайнеров: черные джинсы, майки, несколько свитеров... даже предусмотрены носки, трусы и ремень. Что за дьявол меня соблазняет? 

     Лина

     - Спасибо, что довезли. Возвращайтесь к своей.... хозяйке, - я устало кивнула коренастому водителю, а он лишь добродушно ощерился в ответ нереально ровными зубами. С переломанным в нескольких местах и криво сросшимся носом и гладко выбритым черепом, украшенным тонкими белесыми полосками давно заживших шрамов, впечатление этот индивид производил неизгладимое. Ручной бультерьерчик.... Вероника наверняка бы не оценила мой жалкий выпад. - Дальше я.... мы сами, - Не зная, что полагается говорить наемникам за отлично проделанную работу, я молча потянула за собой Рощина вон из джипа, почти поцеловавшего бампер неприметной легковушки, сиротливо примостившейся на обочине и, как оказалось, предоставленной в наше дальнейшее полное распоряжение вместе с ключами и документами.

     - Ты как? Терпишь? - я автоматически-безразлично поинтересовалась его состоянием, особо не прислушиваясь к унылому бормотанию. - Прости, но всю твою наркоту пришлось оставить в гостинице, - такие указания были даны, чуть не добавила я в голос. - Да и тебе скоро самому за руль. Я ведь так и не знаю, куда ты так отчаянно пытался добраться в Москве. И устала я, не представляешь, как....

     Я вдруг с ужасом подумала, насколько же глубоко увязла во лжи.... А Сашка.... он просто, безо всяких расспросов, сразу согласился пойти за мной. Только в глаза поначалу пытался заглядывать, как брошенный пес. Старался хоть что-то понять в этой сумасшедшей чужой игре. 

     ....Тогда в моей пустой, развороченной квартире пронзительно заверещал мобильный, оторвавший меня от бесплодных попыток восстановить картину произошедшего побоища и разыскать Рощина, и меня чуть насмешливо и от этого до жути убедительно попросили выполнить 'одну небольшую просьбу... и без глупостей'. И стало так невыносимо страшно и гадко от безысходности, от собственной неизбывной наивности. Глупый маленький мышонок.... кто тебе внушил, что условия договора не могут меняться, когда предметом залога служит не только твоя собственная шкурка? 

     - Что с ним будет? - его голос глух и неузнаваем. Одной рукой Рощин держится за грудь, другой слегка касается моего плеча. В машине тесновато. А меня почти выворачивает от отвращения к себе. 
- Подумай лучше о собственной заднице, - грубо огрызаюсь в ответ, сглатывая подступившую горечь и пытаясь незаметно отстраниться. Если бы смогла.... разогнаться и отпустить руль.... хватило бы всего пару секунд и точка.... но даже этого не позволено. - Ничего, как-нибудь..., - кажется, я начинаю молиться вслух. Надо бы себя контролировать получше.

     Сейчас, когда мы вот-вот уже на подступах к Москве, в оставленном 'в спешке' номере все уже разыграно как по нотам. Так было обещано. Все тем же абонентом-иронистом. По-дружески, как своей, разложено по полочкам. В полной уверенности, что я выполню все, что от меня потребуется. 'Ведь ты же не хочешь, чтобы Снегова...'. Не хочу!

     Роман

     Холодный трикотаж скользит по коже, щекочет лопатки... Я медленно переодеваюсь, вызывающе сбрасывая одежду на пол посреди номера. Вероника смотрит оценивающе, улыбается углом губ. Что смотришь? 

     - Замерзаешь, - замечает она, оглядывая мое тело. - Смотри не простудись...

     Я отворачиваюсь к окну, прикрывая глаза от яркого света, бьющего в лицо. Разноцветные круги перед глазами сменяются картинами... 

     Ницца, шум прибоя, спальня с темными шелковыми занавесками на окнах... губы Тери, скользящие по моей шее... моя рука побелевшими пальцами впивается в ее обнаженное плечо... И не отвернуться, не оторваться... выбор давно уже сделан...

     А вот и Лина в белом платье... завитки волос падают на покрытый испариной лоб... 'Согласны ли вы, Элина... Согласны ли вы, Александр... Объявляю вас мужем и...'

     Что за ерунда мне видится? Как отмахнуться от навязчивых фантазий?

     И первый вскрик новорожденного младенца. А я за столом с каким-то 'теневиком', выкладываю перед ним чемоданчик с наличными деньгами... 

     А вот мои собаки... ветеринар их отдает в собачий приют... может, кто возьмет к себе домой... Какие-то чужие люди рассматривают Тоби, отпихивают его любопытную коричневую морду, цокают языком ('Вот хулиган какой невоспитанный!') и уводят Лилли на поводке... 

     Кенни Робинса сбивает машиной в темной аллее, его последний сдавленный стон... 

     Моменты предвидения со мной бывают нечасто. Почему же я так уверен, что все это произойдет, все так и будет? И что надо сделать, чтоб все это изменить?
 

     Роман

     Черные джинсы сидят на мне отлично. Я усмехаюсь и киваю собственному отражению в зеркале: нормально выглядишь, Снегов, можно снова выходить в люди. 

     Не говоря ни слова, прихрамывая, я направляюсь к дверям, прихватив свою куртку, не слушая запоздалых вопросов Тери. Пора мне. Еще не поздно все в этой жизни менять. 

     ...Шоссе совсем недалеко от мотеля. Поймаю попутку. Давай, Снегов, упирайся на левую ногу, подтягивай правую... Левой, левой! Раз-два-три-четыре...

     Звонок мобильного отвлекает меня от подсчета шагов.

     - Ты где, в мотеле еще? - осведомляется голос Месенцевой.
- А ты кто? - сомневаюсь я. - Говори пароль.
- Слушай, не парь мне мозговой отсек, Ромка! - слышу раздраженный ответ. - Я за тобой возвращаюсь!
- Лина..., - облегченно вздыхаю я. - Возвращайся! Я тебе навстречу иду...

     Конец первой книги