Аннотация: Фанфик по миру "Тайного города". Один из победителей конкурса "Тайный Город - твой город" 2013. Вышел в сборнике Вадима Панова "Мистерия мести" в издательстве "Эксмо".
Аркадию с детства говорили, что у него талант - и родители, и учителя рисования в школе, и преподаватели в художественном училище, и друзья с однокашниками.
Но после выпуска из училища оказалось, что талант его никому особо и не нужен.
- Да, у тебя талант. И у Иванова талант, и у Петрова талант, и у Сидорова... Таких, как ты, талантливых, знаешь, сколько? - говорили Аркадию владельцы картинных галерей и меценаты - и отказывались спонсировать выставку или брать его картины на продажу.
А менее талантливые, но куда более удачно пристроившиеся в жизни однокашники поясняли:
- Одного таланта мало. Ты должен попасть в тренд, понимаешь? Попадёшь в тренд - станешь модным. Станешь модным - и тогда будет всё - и деньги, и слава, и свобода писать то, что хочешь. А пока...
Из трёх перечисленных благ больше всего Аркадий хотел писать то, что хочет, и меньше всего - славы. Ну, а деньги - да, деньги нужны, без них не прожить.
Аркадий слабо представлял себе, что такое тренд и как в него попасть, но точно знал, что он - не в нём, потому как деньги ему приходилось зарабатывать по-разному: учить рисованию в школе и рисовать на улице, работать оформителем сцен и иллюстратором книг, художником по рекламе и шаржистом в газете. Довелось ему даже в одно время заниматься иконописью, а в другое - расписывать стены в шикарном особняке какого-то олигарха.
Аркадий всегда выполнял любое задание честно и добросовестно; его работами были довольны, нередко - восхищались. И только сам Аркадий знал, что не вложил в них и десятой доли того, на что способен.
Все свои силы, весь свой талант он отдавал другим картинам. Эти картины он писал не для себя, не для друзей и не на заказ. И даже не для души. Он писал их, потому что не мог не писать. Они настойчиво рвались в мир, и он не мог не дать им жизнь.
Собственно, он их и не писал. Это они писали его.
* * *
В небе громыхает гроза, в океане бушуют волны, швыряют его с гребня на гребень, накрывают с головой. Жадная глубина настойчиво тянет на дно. Паника, заставляющая из последних сил бить руками, чтобы удержаться на плаву, уступает место равнодушной обречённости. Зачем бороться, если всё равно умрёшь? Не проще ли сдаться?
Но стоит лишь на миг поддаться стихии, позволить океану затянуть себя на дно, как инстинкт, что сильнее разума - выжить! во что бы то ни стало выжить! - буквально выталкивает его на поверхность. И снова начинается мучительная, безнадёжная борьба...
Огромная ледяная гора появляется рядом внезапно и незаметно - как призрак. И кажется если и не спасением, то хотя бы передышкой.
Из последних сил он доплывает до айсберга и пытается ухватиться мокрыми, непослушными руками за холодный выступ. Ладони скользят по ледяной поверхности, тяжёлое, одеревеневшее тело никак не может вырваться из плена морской воды.
Шторм продолжает неистовствовать, сотрясая небо и волнуя океан. Разъярённые волны бьются об айсберг, словно пытаясь сорвать человека, отчаянно цепляющегося за ледяной выступ.
* * *
Картины, которые Аркадий впускал в этот мир, всегда приходили к нему именно так - видениями, больше похожими на воспоминания. Яркость, чёткость и сила образов и ощущений поначалу пугала художника, но со временем он привык. Теперь острота переживаний, которые Аркадий испытывал во время видений, только помогала ему делать картины живыми.
Вот и на этот раз, ещё не до конца придя в себя после яркого и поразительно реального сна, художник подошёл к мольберту и установил на нём чистый холст. Затем прикрыл глаза, вспоминая всполохи молний в штормовом небе, грохот волн и ломаные очертания айсберга, и заново вызывая в себе ощущение цепкой хватки океанской глубины, ледяных непослушных рук и неумолимого, всепоглощающего, сильнее холода и боли, инстинкта - выжить!
Кисть, словно живая, запорхала над хостом.
На поверхности появлялись очертания величественного айсберга посреди штормового океана и одинокой фигурки, отчаянно цепляющейся за ледяной выступ.
* * *
- Что-то в этом есть, - задумчиво протянул один из гостей сырьевого магната Потапова, известный художественный критик Барселов, стоя перед расписанной стеной и разглядывая панораму горящего города. - Что-то особенное. Цепляющее. Это ведь не репродукция?
- За те деньги, что я отвалил тому маляру, это может быть только оригинал, - довольно ухмыльнулся Потапов.
Олигарху очень нравилось думать, что, переехав в Москву, обзаведясь шикарным старинным особняком, накупив модных произведений искусства и сделав солидное пожертвование в несколько творческих фондов, он стал "своим" в столичном бомонде. То, что на его вечер пришли такие значимые представители творческой интеллигенции, только укрепило его уверенность. Разумеется, они пришли, потому что он - один из них, а вовсе не из-за его денег.
- Очень, очень талантливый художник, - повторил Барселов. - Как его зовут?
- А я, думаете, помню? - искренне удивился олигарх. - Ивов, вроде... Алексей Ивов. Или Андрей. А, может, Арсений...
- Ивов, - задумчиво повторил художественный критик, продолжая рассматривать единственное настоящее произведение искусства в безвкусной коллекции нувориша, возомнившего себя ценителем прекрасного.
Олигарх Потапов очень мало понимал в искусстве, но зато выгоду чуял просто феноменально. Некоторое время он внимательно смотрел на известного художественного критика, не отрывавшего глаз от росписи на стене, потом оценивающе осмотрел панораму горящего города и деловито прищурился. Как же всё-таки звали того художника?..
* * *
- Ивов? Аркадий Ивов? - услышал художник деловой мужской голос в телефонной трубке.
- Да, это я.
- Господин Потапов хочет сделать вам заказ, - сообщил голос.
- Заказ? - удивлённо повторил Аркадий. Олигарха, казалось, не особенно впечатлила панорама горящего города, которую он создал на стенах его особняка.
- Да. Он хочет, чтобы вы нарисовали ему несколько картинок.
- Картин, - автоматически поправил художник.
- Картин, - согласился голос. - И как можно скорее. Кстати, если у вас есть уже готовые, то он их возьмёт.
- Как - возьмёт? - опешил Аркадий. - Не глядя?
- У вас есть уже готовые картины? - проигнорировал его вопрос голос.
- Есть... - растерянно отозвался художник.
- Прекрасно. Завтра я к вам подъеду во второй половине дня и заберу готовые картины. До свидания.
- Погодите! - спохватился Аркадий. - А сколько вам, то есть господину Потапову надо?
- Он возьмёт все, что у вас есть.
* * *
Как и обещал представитель господина Потапова, к Аркадию приехали на следующий день. Вчерашний собеседник художника, деловой молодой мужчина с hands free в ухе вёл с кем-то важный разговор и лишь рассеянно кивнул Аркадию, войдя в его квартиру, и жестом попросил показать ему картины.
Художник достал все пять готовых полотен.
Мельком глянув на картины, молодой мужчина оборонил:
- Мало. Как быстро вы сможете нарисовать, скажем, ещё пять?
Аркадий растерялся. Картины, которые он писал дома, для себя, рождались в своём собственном темпе, над которым он был не властен; он был не более чем проводником, средством для их появления в мире.
- Господина Потапова интересуют какие-то конкретные темы? - спросил он, пытаясь выгадать время.
- Нет, ему всё равно. Но он хочет устроить из ваших картинок выставку...
- Картин, - автоматически поправил его Аркадий, прежде чем слово "выставка" дошло до его сознания.
- Картин, - отстранённо согласился представитель олигарха, внимательно слушая кого-то в телефонном наушнике. - Он хочет устроить выставку ваших картин, и чем больше их будет, тем лучше.
- Когда... - начал Аркадий и нервно облизнул сухие губы.
Выставка. Выставка под патронажем известного олигарха. Можно только представить, какая там будет публика.
"Попадёшь в тренд - станешь модным. Станешь модным - и тогда будет всё - и деньги, и слава, и свобода писать то, что хочешь", - вспомнились Аркадию слова одного из его бывших, куда более успешно пристроившихся в жизни однокашников.
От перспективы писать то, что хочешь, не беспокоясь о том, на какие средства жить, у художника на миг даже закружилась голова.
- Когда выставка? - наконец, выдавил он
- Примерно через месяц.
- Я понял. Я... я постараюсь. Сделаю всё, что смогу.
- Прекрасно, - рассеянно кивнул представитель Потапова. - Упаковывайте, - дал он распоряжение двум сопровождавшим его мужчинам, махнув рукой в сторону картин.
А затем бросил взгляд на одно из полотен - величественный айсберг посреди штормового океана и одинокая фигурка, отчаянно цепляющаяся за его ледяной выступ, - и вздрогнул.
Медленно, словно заворожённый, поднял руку, не отрывая взгляд от картины, снял телефонный наушник, и тихо приказал:
- Осторожно, не повредите!
* * *
Выставка неизвестного художника Аркадия Ивова, организованная известным ценителем изящных искусств олигархом Потаповым, имела ошеломительный успех.
Все картины были распроданы.
За полотно с айсбергом развернулась настоящая борьба между несколькими состоятельными коллекционерами. Купил его в итоге никому не известный черноволосый франт в белом костюме, под конец без колебаний предложив вдвое больше самой высокой цены.
Олигарх Потапов за открытие яркой звезды блестящего художника Ивова стал считаться одним из лучших знатоков изящного искусства.
А Ивов наконец-то получил возможность писать то, что ему хотелось.
* * *
Из вершины горы хлещет мощный фонтан пламени . Он спускается по склонам потоком огня, сияет, переливается всеми оттенками жёлтого, золотого и алого - и завораживает, гипнотизирует своей смертоносной красотой.
Когда раскалённая лавина достигает окраины приютившегося на склоне вулкана посёлка, внезапно возвращается ощущение реальности. И всё существо, до самого нутра, пронзает резкий импульс - бежать!
Лёгкие горят от нехватки воздуха. Кожа горит от жара приближающейся лавы. Глаза горят от пота и пепла. Ноги горят от боли и усталости. А стремительный огненный поток неумолимо нагоняет беглеца.
Зачем бороться, если всё равно умрёшь? Не проще ли сдаться?
Жадно хватая ртом обжигающий воздух, он останавливается и оборачивается. Он встретит свою смерть лицом к лицу!
Но как только поток раскалённой лавы приближается, инстинкт, что сильнее разума - выжить! во что бы то ни стало выжить! - резко придаёт сил. Бежать!
И он снова бежит.
* * *
Аркадий глубоко вдохнул, приходя в себя и пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Ещё одна картина рвалась через него в этот мир.
Привычно установив на мольберт чистое полотно, художник, как всегда, прикрыл глаза, вспоминая фонтан пламени, разрывающий вершину горы и огненные реки, стекающие по склону, и заново вызывая в себе ощущение жара раскалённого потока лавы, привкуса пепла на губах, пронзающего нутро первобытного ужаса и всепоглощающего, сильнее страха и полного бессилия, инстинкта - выжить.
На поверхности появлялись очертания извергающегося вулкана и деревушки, примостившейся у него на склоне.
* * *
- Как вам удаётся передавать в ваших картинах такую глубину?
- Как вы заряжаете свои произведения такой потрясающей энергетикой?
- Как вы заставляете человека, который смотрит на ваши полотна, чувствовать всё то, что на них происходит?
Аркадий отвечал - и не давал ответов.
Потому что он сам их не знал.
И сам задавался вопросом - откуда он знает то, что изображает на своих полотнах? Откуда он берёт те чувства, которые вкладывает в каждый мазок, в каждый штрих? Чувства, наполняющие его картины той самой энергетикой, которую ощущали даже равнодушные к искусству люди? Ведь он никогда не был в эпицентре землетрясения. Он никогда не видел извержения вулкана и не смотрел на стену цунами. Аркадий родился и вырос в Москве. Массовое отключение электричества во время сильной грозы и горячей воды во время ремонта труб - вот самое близкое к стихийным бедствиям событие, которое он пережил. Что до тех катастроф, которые происходили совсем рядом - развал империи, серии последовавших за ним терактов и затяжные пост-имперские войны - он никогда не был в их эпицентре, только наблюдал за ними по телевизору и из окна дома.
И всё же Аркадий чувствовал, как земля лопается у него под ногами, как его сбивает с ног страшный поток воды, как он задыхается от пепла, как сгорает в огне. Это его охватывал всепоглощающий ужас, когда он оказывался в руках безумного морского шторма. Это у него заходилось сердце, когда он видел нависшую над берегом стену цунами. Это он знал на вкус обречённость и страх смерти. Это он ощущал всем телом, с какой силой взрывается внутри воля к жизни.
Именно это художник вкладывал в свои картины.
Именно это делало их особенными.
Именно это не оставляло никого равнодушным.
Аркадий получал восторженные отзывы критиков, хвалебные статьи в журналах, выставки в престижных галереях, славу.
Аркадий стал желанным гостем модных светских мероприятий.
Аркадий не просто попал в тренд - он сам стал модным трендом.
* * *
На выставку пришло огромное количество гостей, несмотря на то, что был представлен всего один-единственный экспонат - новая картина Ивова "Извержение вулкана".
Блестяще исполненная, она с потрясающей достоверностью передавала суть происходящего - силу и могущество, способные смести абсолютно всё. Колоссальная энергия шла прямо в душу зрителя, завораживала, поражала, пронзала насквозь.
- Моё почтение, - вежливо сказал Ивову высокий черноволосый холёный франт в светлом костюме. - Вы сумели передать силу стихии посредством красок.
Аркадия весь вечер поздравляли с успехом, осыпали цветастыми комплиментами, пели дифирамбы его таланту. Но именно простые, в общем-то, словах этого мужчины по-настоящему зацепили художника.
- Благодарю, господин... э-э ?
- Зовите меня Сантьяга.
- Очень приятно, господин Сантьяга. Аркадий Ивов.
Художник почти не удивился, когда на завершивших выставку торгах его картину купил именно черноволосый франт по имени Сантьяга. Купил, не торгуясь, назвав такую ошеломительную сумму, что сразу перекрыл все другие предложения.
Но он очень удивился, когда после аукциона Сантьяга подошёл к нему и неожиданно сказал:
- У вас потрясающий дар, господин Ивов. Очень мало чему удаётся затронуть что-то в моей душе, но у ваших картин это получается. И я хотел бы вас за это отблагодарить. Сверх того, что я купил вашу последнюю картину. Чего бы вы хотели, господин Ивов?
Несколько долгих мгновений Аркадий смотрел в глубоко посаженные чёрные глаза собеседника. Чего ждёт от него Сантьяга? Что он попросит у него денег? Покровительства? Организацию ещё одной выставки? Но ведь ему ничего этого не нужно. Чего ему по-настоящему хочется, так это узнать ответы на так мучающие его вопросы...
Художник не осознал, что последнюю фразу он произнёс вслух. И что Сантьяга её услышал.
- Что ж, ваш уникальный талант заслуживает того, чтобы вы знали. Что вы хотите знать, господин Ивов?
Странный диалог развивался словно сам собой; Аркадию казалось, будто он наблюдает за происходящим со стороны, и потому, услышав вопрос Сантьяги, он нашёл в нём целую бездну смысла - и выпалил, не размышляя и не сомневаясь:
- Откуда я знаю... почему чувствую, как это всё происходило?
Некоторое время Сантьяга смотрел на него своими глубокими чёрными глазами, а потом неторопливо заговорил:
- Когда-то давно я услышал историю о братьях-близнецах. Вы ведь наверняка знаете, что между близнецами нередко наблюдается удивительная, почти мистическая связь; они знают и чувствуют, что происходит друг с другом, боль одного становится болью другого. Но близнецы, о которых была та история, родились в разное время. Они были разделены веками и никогда не встречали друг друга. Однако тот, что жил в настоящем, видел и чувствовал то, что происходило с его братьями в другие времена. Их боль была его болью, их страх - его страхом... Впрочем, это всего лишь история.
Ошеломлённый услышанным, Аркадий не заметил, как ушёл Сантьяга и как разошлись все гости. Он стоял посреди выставочного зала и думал о том, что, возможно, эта история - про него.
* * *
Вся толща воды, от дна до поверхности, отходит от берега, вызывая небывалый по силе отлив. А потом она поднимается гигантской волной - и всей мощью обрушивается на побережье.
Цунами накрывает город, играючи снося на своём пути вековые деревья и без усилий смахивая массивные каменные постройки.
Он бежит изо всех сил. Холм совсем недалеко, рукой подать. Добраться до вершины - и тогда есть шанс на спасение.
Но цунами двигается быстрее.
Когда вода обрушивается на него, несколько мгновений ему ещё кажется, что он может выжить. Остаться на поверхности, позволить стремительному потоку нести его вперёд, а потом ухватиться за что-то устойчивое и крепкое - и...
Но волна не просто несёт его вперёд. Она затягивает под себя, тащит в глубину. И даже взвывший в нём в полный голос инстинкт - выжить! - не в силах сопротивляться её мощи.
Вода заливает глаза, заполняет рот, проникает в лёгкие.
Поглощает.
* * *
Аркадий потерянно стоял перед мольбертом, глядя на картину, на которой вздымалась могучая волна, готовая смести с лица земли небольшой городок. Он работал над ней уже несколько недель; всего несколько мазков, несколько штрихов, и картина будет завершена.
Художник прикрыл глаза, вспоминая стену цунами и мощь стремительного потока и заново ощущая, как вода смыкается над головой и проникает в лёгкие, как всепоглощающий, сильнее страха и полного бессилия инстинкт - выжить! - уступает под напором огромной волны. Чувствуя каждой клеточкой своего тела, как он умирает.
Сегодня кисть не встретится с хостом.
Сегодня он не будет заканчивать эту картину.
Сегодня он будет скорбеть о погибшем в цунами.
* * *
Новые полотна Ивова ждали с огромным нетерпением.
Они появлялись редко и каждый раз производили настоящий фурор.
Они выставлялись всего раз - и тут же продавались за невероятные деньги в частные коллекции.
Друзья озабоченно советовали Аркадию больше рисовать.
- Если будешь продолжать в том же темпе, то у тебя будет по картине в год. А другие вон по картине в неделю выдают, - говорили они.
Их мнение полностью поддерживал олигарх Потапов, взлетевший на вершину столичного бомонда на крыльях славы художника.
- Бизнес надо делать, понимаешь? - наставлял он. - Биз-нес! А как я его сделаю без новых картин?
Наконец, то же самое говорили ему агенты.
- Интерес к себе нужно постоянно подогревать. Сегодня ты на пике славы, а завтра про тебя уже никто не помнит, - предостерегали они.
Аркадий только пожимал плечами в ответ. Ему не нужна была слава ради славы. Он уже получил то, что хотел - деньги, которых ему хватит до конца жизни. Деньги, обеспечившие ему свободу писать то, что хочется.
Размениваться на меньшее и рисовать картины просто для того, чтобы поддерживать интерес к себе, Аркадий не собирался. Да, у него есть талант, и наверняка, реши он написать какую-нибудь обычную картину, она вышла бы неплохой.
Но он не хотел писать неплохие картины.
Он хотел писать только те картины, которые рвались в этот мир из других миров и времён. Те, которые дарили ему его братья-близнецы. Те, которые захватывали дух и переворачивали душу.
Лучше написать пять шедевров, чем пять сотен неплохих картин.
* * *
Угас лязг металла, утихло ржание боевых коней, перестали свистеть стрелы. Над усеянным трупами полем битвы слышались только стоны умирающих и торжествующие крики воронов.
Полная победа.
Он вдыхает полной грудью пропахший кровью воздух. Он выжил!
Медленно возвращаясь к лагерю, он внимательно рассматривает лежащие на земле тела. Но, в отличие от других, он не грабит павших, не снимает с них дорогие кольчуги, не стаскивает перстни, не забирает изукрашенные мечи. Находя тяжело раненых, он их добивает. И своих, и чужих. Медиков слишком мало; милосерднее сразу избавить раненых от мучений.
Он опускается рядом одним совсем молоденьким пареньком в латах. Юный и бледный, тот лежит, беспомощно раскинув руки, в луже крови, и его грудь едва поднимается в такт слабому дыханию.
Когда он склоняется над пареньком, тот резко открывает глаза, и они вспыхивают чёрным светом.
Внезапное ощущение всепоглощающего мрака, первородного зла пронзает его, и инстинкт, что сильнее разума, кричит - бежать!
Он резко подаётся назад - но слишком поздно. Юный рыцарь хватает его с удивительной силой и плотно прижимает к себе. Лицо паренька меняется, становясь страшной маской, пальцы впиваются в кожу, превращаясь в шипы, рвут плоть; из тела выскакивают сотни острых игл и впиваются в него, вытягивая кровь, забирая всю его силу, всю энергию.
Всю жизнь.
* * *
Аркадий резко сел на кровати, жадно хватая ртом воздух.
Когда бешеный стук сердца немного утих, мрачный художник привычно подошёл к мольберту и установил на нём чистый холст. Как обычно, он прикрыл глаза, вспоминая кружащих над полем боя воронов и втоптанные в грязь штандарты. Он заново ощутил шипы, впивающиеся в тело и вытягивающие из него жизнь, и взялся за кисть.
Аркадий ожидал, что на свет появится масштабное полотно поля боя. Но его почему-то упорно преследовали чёрные, полные всепоглощающего мрака и первородного зла глаза юного рыцаря, и художник подчинился.
Кисть нервно и испуганно металась над холстом.
Но на поверхности не появилось ни штриха - ведь у зла нет лица.
* * *
Очередная выставка Аркадия Ивова, как всегда, стала настоящим событием.
Художник стоял в ярко освещённой галерее и принимал поздравления, стараясь не думать о том, что вот уже несколько недель он не может начать писать картину, которая рвётся через него в этот мир. Раз за разом его посещало видение одного и того же места - широко пустынного пляжа, на белёсом песке которого были редко раскиданы, словно гигантские игральные кости, каменные глыбы. В отличие от многих других видений, в этом стихия не бушевала, не стремилась убить или смести с лица земли. Стихия пребывала в полном покое, и, бродя по безлюдному, расстилающемуся до самого горизонта пляжу, Аркадий испытывал удивительное умиротворение. Но как только он брался за кисть и прикрывал глаза, чтобы вспомнить свои ощущения и перенести их на полотно, образ белёсого пляжа неизменно вытеснялся чёрными, полными всепоглощающего мрака и первородного зла глазами.
И художник не мог сделать ни единого штриха.
Аркадий потягивал из фужера шампанское, рассматривал нарядную толпу и гнал от себя тревожные мысли.
Его взгляд непроизвольно задержался на молодой женщине в ярко-красном платье, стоявшей в толпе. Гибкая, грациозная, с пышными чёрными волосами и выразительными чёрными глазами, она была прекрасна - с точки зрения как художника, так и мужчины.
Аркадий присмотрелся к ней внимательнее. Нет, она не просто прекрасна. Она была безупречна. Совершенна.
Словно почувствовав его взгляд, женщина подняла глаза на художника - и Аркадий вздрогнул всем телом.
Его пронизили ужас и восторг, и он сразу понял, что пропал. Окончательно и бесповоротно.
Из чёрных глаз прекрасной женщины на него смотрело зло. То самое зло, что отметило лицо юного рыцаря, много веков назад убившего его брата-близнеца.
Аркадию захотелось немедленно спрятаться, скрыться от этих глаз. И вместе с тем ему страстно захотелось подойти к женщине в красном, взять её за руку - и никогда не отпускать.
Почти не отдавая себя отчёта в том, что он делает, художник направился к незнакомке.
Кто-то позвал её:
- Анна!
Женщина обернулась, сделала шаг в сторону - и словно растворилась, бесследно пропала в толпе гостей.
А Аркадий потерянно стоял посреди галереи, чувствуя одновременно и облегчение, и горечь потери - ведь он только что избежал страшной опасности.
И он только что упустил свою музу. Свою богиню. Свою любовь.
* * *
- А вы что, портреты тоже пишете?
Аркадий вздрогнул и впервые за долгое время оглядел свою студию. Она была заполнена незаконченными портретами одной и той же женщины. Прекрасной черноволосой женщины, настолько красивой, что это отчего-то вызывало ужас.
Он не писал портреты. Последние несколько недель художник писал только один портрет - Аркадий снова и снова рисовал Анну.
Художник не мог забыть её, не мог выбросить её из головы и жить, как прежде. Чёрные глаза Анны преследовали Аркадия, они поработили его и не давали покоя ни днём, ни ночью.
Он страстно хотел ещё раз увидеть её, но приходил в ужас от мысли, что встретится с ней лицом к лицу, и зло снова посмотрит на него из её глаз.
Аркадий бредил Анной. Он любил и боготворил её, он боялся её и страшился её взгляда, и эти противоречивые чувства сводили его с ума.
Больше всего художник хотел освободиться от власти Анны и потому рисовал её снова и снова, изображая её весёлой и беззаботной, насмешливой и серьёзной, задумчивой и грустящей, печальной и смешной. Разной. Он помнил её такой. Она была такой, пока не случилось что-то, что изменило её. Какая-то страшная метаморфоза, сделавшая её другой. Превратившая её в это прекрасное воплощение зла.
Аркадию казалось, что если он сможет запечатлеть Анну такой, какой она была когда-то, до того, как в неё проникло это зло, то он освободит и её, и себя. Анна снова станет прежней, а он - он снова сможет писать. Он наконец-то напишет тот белёсый пляж и редко разбросанные по нему каменные глыбы, напишет умиротворение и покой, которым дышит это место, и сам обретёт его.
Но в каждом новом наброске Анны по-прежнему виднелся отпечаток мрака, и чёрные, полные зла глаза всё так же преследовали его.
- А вы можете написать мой портрет?
Аркадий с недоумением посмотрел на женщину. К нему в студию приходили самые разные люди - журналисты и телевизионщики, коллекционеры и художники, спонсоры, предприниматели, агенты, рекламщики, промоутеры и просто любопытствующие. Кто она?
- Так можете? - повторила женщина. И, решив, что художник колеблется, добавила: - Мой муж заплатит любую цену, - Женщина восторженно улыбнулась и захлопала в ладоши: - Портрет от самого Ивова! Это будет нечто! Так что, согласны?
Аркадий задумался. Он никогда раньше не писал портретов. Может быть, именно поэтому Анна не удаётся ему так, как надо? И если он поупражняется на других лицах, то в конце концов сможет написать и её?
- Да, согласен, - ответил художник.
* * *
Аркадий окунулся в новое дело с головой. Он не просто рисовал портреты - он изучал своих моделей, рассматривал их характер, проникал в их суть и умело передавал всё это в своих полотнах.
От желающих получить портрет от самого Ивова не было отбоя.
Художник принимал всё новые и новые заказы, надеясь, что после того, как он отточит своё мастерство на десятках чужих лиц, ему наконец-то удастся нарисовать Анну.
Иногда ему казалось, что он готов. Тогда он снова брался за её портрет - и снова выходило не так, как надо; на прекрасном лице Анны по-прежнему оставался отпечаток зла.
А если Аркадий пробовал писать не Анну, а манящий, обещающий умиротворение и покой белёсый пляж, то перед ним тут же появлялись чёрные глаза, сквозь которые на него смотрел мрак. И вместо мягких линий бесконечного пляжа на холсте проступали знакомые черты прекрасного лица.
Аркадий уже не знал, как избавиться от этого наваждения. Художник был готов впасть в отчаяние, когда вдруг вспомнил человека, который купил его последнюю картину и рассказал ему удивительную, словно о самом Аркадии, историю о братьях-близнецах, живущих одновременно в разных временах. Возможно, тот человек сможет ему помочь и сейчас.
Художник ни знал ни его адреса, ни телефона, ни даже фамилии, только имя - а, может, и не имя это вовсе, а прозвище - Сантьяга. Но Аркадию казалось, что он знает, как можно с ним встретиться.
- Продавайте "Цунами", - сказал он своему агенту. - Устраивайте выставку и продавайте её.
- Вы уверены? - уточнил агент.
Аркадий замялся.
На самом деле он совсем не хотел продавать "Цунами". В глубине души художник боялся, что если он так и не освободится от взявших его в плен чёрных глаз, сквозь которые на него смотрит само зло, эта картина может оказаться его последней.
Но Аркадию во что бы то ни стало нужно было встретиться с таинственным Сантьягой. Надежда превратилась в навязчивую, болезненную уверенность: если кто-то и может ему помочь, так это он. Сантьяга обязательно придёт на его выставку, и тогда художник спросит его, что с ним случилось. Спросит, кто такая Анна, почему её взгляд полон зла, почему преследует его, и как ему освободиться. И ещё - как освободить её.
И у Сантьяги обязательно найдутся ответы.
- Да, уверен. Продавайте, - ответил наконец Аркадий.
* * *
Выставка имела огромный успех.
Но Сантьяга на ней не появился.
И Аркадий потерял свою последнюю надежду.
"Цунами" купил никому не известный мужчина с необычным именем Ортега, не торгуясь выложив за картину совершенно ошеломительную сумму.
Художник внимательно наблюдал за этим мужчиной. Строгий, черноволосый, в дорогом костюме, он совсем не походил на франтоватого холёного Сантьягу, и всё же между этими двумя было что-то общее. Не во внешности, нет. И не в редкости их имён. Что-то другое, невидимое глазу, которое Аркадий, тем не менее, ощущал совершенно отчётливо. И он решил довериться своему чутью.
- Господин Ортега? Здравствуйте. Я - Аркадий Ивов, - обратился он к мужчине. - Извините, пожалуйста, а вы, случайно, не знаете, почему не пришёл господин Сантьяга?
В тёмных глазах Ортеги мелькнуло любопытство.
- А почему вы решили, что мы с ним знакомы?
- Между вами есть что-то общее, - честно ответил художник. - Не могу объяснить, что, но я это чувствую. Так вы знакомы?
- Да, - медленно ответил Ортега.
- Понимаете, - продолжил Аркадий, воодушевившись, - Вообще-то, эта картина была предназначена для него. То есть - не совсем картина. Скорее, сама выставка. Я надеялся лично встретиться с Сантьягой, мне очень нужно задать ему один вопрос... То есть, я ему его уже задавал, я уже спрашивал, что со мной и почему я вижу, почему чувствую то, что пишу, но с той поры всё как-то усложнилось, и я хотел... - художник смешался и замолчал.
- И что же вам ответил Сантьяга? - поинтересовался Ортега.
Не видя причин что-либо скрывать, Аркадий пересказал историю о братьях-близнецах.
Ортега выслушал её очень внимательно, а потом едва заметно усмехнулся.
- Видите ли, господин Ивов, для обычных людей на каждый вопрос есть только один ответ. Но вы - далеко не обычный человек. Да и вопрос у вас - необычный. Поэтому и ответов на него больше, чем один. Я тоже могу рассказать вам историю. Знаете ли вы, что человеческий дух проживает множество жизней? Однако сознание обычного человека слишком слабо, оно не может принять, вместить в себя всю память духа. Но время от времени на свете появляются уникальные люди. Они - помнят. Они видят прошлые жизни своего духа. И для них прошлое так же реально, как настоящее... Впрочем, это тоже всего лишь история. Одна из многих.
Заворожённый услышанным, Аркадий смотрел на Ортегу - и не видел его. Он видел белёсый пляж, слышал тихий шум волн и ощущал в воздухе намёк на туман. Казалось, всего одно усилие - и он окажется там, в мире удивительного умиротворения и покоя.
Когда Аркадий пришёл в себя, Ортеги рядом уже не было.
И он так и не успел спросить про Анну.
* * *
На следующий день Аркадий решительно позвонил в известную психиатрическую клинику Талдомского. Ещё через день одна из просторных палат клиники с огромным окном вместо дальней стены превратилась в студию сбежавшего от мира художника.
Аркадий собирался оставаться там до тех пор, пока не освободится сам - и не освободит Анну. Он не знал, что с ней произошло, что превратило её в это прекрасное воплощение зла, но был уверен - что бы она ни совершила когда-то, она заслуживает прощения.
День за днём, неделя за неделей, Аркадий рисовал её портрет, и ничто на свете больше не имело для него значения. Он знал, что однажды ему удастся написать Анну так, как надо, и тогда они оба станут свободны. Она - от зла, а он - от неё.
А потом, в один прекрасный день Анна пришла.
Художник стоял у мольберта перед очередным портретом, когда почувствовал её присутствие. И обернулся.
Анна была в дверях - черноволосая, черноглазая. Прекрасная.