Никто заранее не знает, когда повстречает свою фею и повстречает ли вообще.
Всем известно, что на ее поиски может уйти жизнь - без остатка. Разумные, рассудительные люди зачастую сразу отказываются от безнадежных поисков. Менее рациональные - ищут, порой - целую вечность.
Что же до редких счастливчиков, поймавших свою фею, то они почему-то всегда принимают форму неуловимых знакомых твоего приятеля, и лично встретиться с ними, поглядеть пусть даже на чужое счастье, не удается. Со временем возникает подозрение, что, может, и нет их вообще - этих мифических знакомцев друзей. А, может, они и вправду существуют, просто, найдя-таки свою фею, уходят в мир лучше нашего и не возвращаются. Но скорее всего, это лишь красивая легенда в утешение тем, кто не преуспел, кто сдался, не выдержав долгих разочарований и согласившись на доступную замену; добрая детская сказка для тех, кто еще только отправляется на поиски - ведь не будь счастливого конца, станут ли с таким упорством из века в век искать свою единственную, свою неповторимую фею?
* * *
Осознание совершенной глупости всегда приходит слишком поздно - когда необратимые слова уже сказаны, бесповоротный выбор - сделан, и остается лишь с ужасом глядеть на горящие мосты или, если не сразу понимаешь, какую вызвал катастрофу, грустно взирать на стылое пепелище.
Вот и Игнат понял, какого свалял дурака, только много лет спустя.
Тот день он помнил очень хорошо. Стоило лишь прикрыть глаза, и вставали перед ним ржавые металлические ворота, унылый ряд неряшливых, грязных и вонючих, как бомжи, мусорных контейнеров, ненавистные стены серого бетонного забора и приоткрытая дверь, крашеная-перекрашеная, с рытвинами, будто от оспы, облупившейся под новым слоем старой краски. За нею грохотал, пыхал душным жаром адский цех, где гремящие механические вампиры день за днем высасывали их него силы, бросая взамен мелкие монетки.
Умри там Игнат - никто бы и не заметил. А все потому, что угораздило его появиться на свет аккурат перед крахом империи. Мало того, что расти приходилось на развалинах, так еще и родился он на той окраине, что вскорости гордо провозгласила свою независимость, и, выбрав достойных ее нового статуса граждан, без сожаления, жестом богачки, владеющей миллиардом, а не жалкой сотней тысяч людей, выкинула тех, кто ей не подошел, на историческую родину.
Чужой родине Игнат, как выяснилось, тоже оказался ненужен. Не верила ему, вышвырнутому и отвергнутому гордым клочком земли, что свой он. Куда не подайся - везде брала капельку крови на проверку, прежде чем разрешить ему сделать хоть шаг. Брала до той поры, пока он совсем не обессилел.
Так и оказался Игнат в адском цеху - единственном месте, согласившемся принять его. Работал до изнеможения, от зари до заката. Лишь раз в день, получая короткую передышку, протискивался через крашеную-перекрашеную дверь на задворки, чтобы, жадно давясь полученной коркой, передохнуть. Он старательно пережевывал жесткий хлеб и глядел мимо ржавых металлических ворот, вонючих мусорных баков и бетонных стен - глядел ввысь, в такое желанное, такое недоступное небо, потому что, как он подозревал, именно там летала его фея. И чем больше проходило дней, тем горше становился хлеб, глубже - отчаяние и дальше - небо.
Усталость брала свое, вколачивая день за днем, словно гвозди в гроб, обреченность в душу Игната. Он почти перестал выглядывать в небесах свою фею, взамен пытаясь просто пристроиться куда-нибудь, где хлеб будет помягче, грохот - потише и жар - поменьше.
В тот день Игнат в очередной раз попусту раздал капельки крови и вернулся обратно в цех - ни с чем. Хлеб оказался твердым как камень, небо - далеким как никогда. Злость отчаянно боролась с бессилием, и, победив на мгновение, запрокинула ему голову, исторгнув из самой души горькое проклятие, направленое неизвестно кому:
- Что угодно, что угодно, только бы уйти из этого ада! Ты, бессердечная поганая тварь, почему ты не слышишь меня? Я прошу, я умоляю, а ты равнодушно игнорируешь меня! Ненавижу! Ненавижу!
Опустошенный и исчерпанный, он безвольно съехал по бетонной стене на землю, и едкие слезы покатились по щекам, стягивая кожу.
Когда же он поднял наконец опухшие глаза, то увидел, как из мусорного бака, кряхтя и тяжело дыша, вылезает косматая старуха, встает, безуспешно пытаясь распрямить сгорбленную спину, а потом медленно бредет к нему, и с ее лохмотьев падают на землю грязные ошметки помойки.
- Ненавидишь, говоришь? - прошамкала он и часто-часто затрясла седыми космами. - Ой, как нехорошо, ой как плохо!
- Ты кто? - спросил Игнат, невольно пытаясь попятиться, хотя спина его и так была плотно вжата в бетонную стену.
- Кого звал, та и пришла, - сумасшедше прохихикала карга и, тяжело опершись на клюку, встала напротив Игната.
- Я никого не звал, - растерянно произнес он, так и оставшись сидеть на земле.
- Звал, звал, - мелко затрясла она лохматой головою. - Только что звал - бессердечная поганая тварь. Ну вот, гляди - хороша? - сказала она и, резво приподняв подол драных лохмотьев, неожиданно легко покрутилась перед ним.
Игнат отрицательно помотал головой и промычал что-то невразумительное.
- Ладно, - посерьезнела старуха и уставилась на него недобрыми чернильно-черными глазами . - Правда, что-ли, что угодно отдашь, чтоб уйти отсюда?
- Да кто ты? - снова недоумевающе спросил Игнат.
- Вот ведь непонятливый, - добродушно прошамкала карга, спрятала горящий взгляд и расплылась в страшной беззубой улыбке. - Меня как только не называют. "Поганая тварь" - не худшее прозвище. А я себя называю Марой. Понял?
Игнат ничего не понял, но на всякий случай кивнул - ему подумалось, что эта бомжиха, может быть, сумасшедшая, и потому лучше с ней соглашаться. Встав-таки с земли, он взялся за ручку ненавистной двери и улыбнулся:
- Ну что, бабушка, мне пора - обеденный перерыв у меня закончился.
- Погоди! Вот ведь резвый какой. Только что голосил, мол, уйти бы мне отсюда. Не так разве?
- Так, - согласился он.
- Ну раз так, то слушай внимательно, повторять не буду, - в голосе старухи послышались жесткие деловые нотки. - Выбирай, куда уйти хочешь, и будет тебе.
От растеряности Игнат отпустил дверную ручку.
- Ой, да что же за глупый народ пошел! - всплеснула руками та, что назвала себя Марой. - Сам же только просил, чуть не плача. Ну на вот - дам я тебе. Куда выбраться-то хочешь?
"А, да что с нее возьмешь, с сумасшедшей оборванки", - махнул про себя Игнат. "Пожалуйта!"
- Хочу поступить в университет, чтоб со стипендией, а то иначе не прожить. И чтоб потом приличную работу, не такую, как этот цех. И чтобы платили хорошо, а не гроши на хлеб с водою.
- Все? Ничего больше не надо? - уточнила старуха.
- Отчего же? - разошелся Игнат. - Еще надо счастья, здоровья, власти, известности и мира во всем мире, - дурашливо сказал он.
- Не, милок, так не пойдет. Выбирай что-то одно, что тебе нужнее, - качая головой, сказала Мара, помолчала немного, глядя на него, и, не дождавшись ответа, добавила: - Карьеру денежную, да? Поди, ой как надоело в цеху-то этом грохочущем загибаться?
- Ну да, - нехотя буркнул Игнат.
- Хорошо. Будет тебе как просишь, и будет скоро. Что отдашь за это?
- А что с меня взять? - грустно усмехнулся Игнат. - Сокровища у меня все нищенские.
- Ты вроде говорил, отдашь что угодно, - хитро сощурила чернильные глаза старуха.
- Говорил, - мотнул головой Игнат.
- Мне немного и надо. Так, возьму самую малость - ты и не заметишь, - ласково закурлыкала лохматая карга.
- Это что же?
- Да сущий пустяк. Заберу я у тебя крошечую частичку зрения. Не бойся, не ослепнешь. Просто фею свою никогда увидеть не сможешь.
- А откуда ты узнала... - вмиг растерялся Игнат.
- Эх, дитятко, - вздохнула она. - Мал ты еще, про людей совсем не ведаешь. Не то что я. Я то пожила и повидала на своем веку много чего. Ну так как - согласен?
Игнат на миг со всей ясносью осознал, что это - не розыгрыш сумасшедшей старухи, и от того все тело его будто продрал внезапный мороз. А Мара, казалось, сразу почуяла его сомненья.
- Подумаешь - такая малость. Ну и что, что не увидишь? Слепые то как живут? Ты все равно сможешь ее услышать и почуять... Погляди-ка на эти ворота. Хорошенько погляди. На мусорки вонючие, на стены бетонные. Ты загнуться здесь хочешь? А я тебе за такую кроху ворота эти открою, и не придется тебе никогда-никогда сюда больше возвращаться... Надумал? Согласен?
- Согласен, - с ненавистью уставившись на ржавые ставни, сказал Игнат.
- Ну тогда иди, иди, - прошамкала старуха, приоткрыла крашеную-перекрашеную, в рубцах, дверь, втолкнула туда Игната и тяжело направилась к мусорным бакам.
* * *
Все сбылось - и скоро. Все, как он хотел: и университет, и работа, и зарплата. В прошлом остались унизительная сдача крови при каждом шаге, нищета, механические вампиры адского цеха и жесткий хлеб.
Но как всегда, стоит только отсупить нужде, душа сразу просит недосягаемого. Наконец-то отдохнувший, привыкший к стабильности и благополучию, Игнат вспомнил разговор с сумасшедшей нищенкой и ужаснулся. А вдруг и правда он теперь - немного слепой и сейчас, когда он так полон сил и энергии, не сможет разглядеть свою фею?
Навязчивая эта идея грозила перерасти в манию. Он сходил с ума от мысли, что просто проходит совсем рядом с ней в сутолоке вокзала или в суете метро, проезжает в переполненной маршрутке мимо нее, мокнущей под октябрьским дождем на остановке или не замечает ее в подмигивающих бередящим душу желтым электрическим светом чужих окнах спальных кварталов.
Для сослуживцев и приятелей так и осталось в тайне то, что уверенный в себе, настойчиво добивающийся успеха за успехом, решительный и хладнокровный, удачливый и здравомыслящий Игнат прислушивался к каждому шороху, всматривался в каждое окно, открывал каждую дверь, отчаянно разыскивая недосягаемую крылатую фею. Что шептал про себя "Я все равно тебя найду", шептал страстно и упрямо, как когда-то у ржавых ворот клялся себе выбраться из ненавистного цеха. Что женился на умнице и красавице не по искренней любви, а лишь от надоевшего одиночества. Что очередной карьерный прорыв воспринял всего лишь как неполноценную замену непойманной мечте. Что пустился в безнадежные кочевания по бабкам и ворожеям, гадалкам и цыганкам, отчаянно пытаясь найти способ вернуть утраченное.
* * *
О том, что это невозожно, он узнал от ведуньи.
В тот вечер город насквозь пропитался сырым осенним недружелюбием. Улицы зябко кутались в густые сумерки; ёжились, жались друг к другу неотличимые как две капли воды многоэтажки; дышал подвальной сыростью и слабым духом помойки угрюмый подъезд. Дверь открыла высокая, длинноволосая женщина, одетая в просторное и простое, будто рубаха, белое платье, неуместное даже в доме в пору промозглой слякоти, провела его в теплую, уютную кухню, усадила за накрытый ажурной скатертью стол, и под ароматное бульканье, раздающееся с плиты, внимательно глядя на Игната чернильно-черными глазами, принялась говорить, не дожидаясь от него первого слова:
- Когда человек отчаянно жаждет чего-то и готов отдать за то очень многое, Мара приходит к нему и предлагает желаемое в обмен на крохотную частицу зрения, способную увидеть фею. А что потом случается, ты и сам знаешь. Большинство легко соглашаются - одни не верят, что Мара всерьез, а другие искренне радуются, что цена столь ничтожна... Совсем невинная жертва на алтарь крайней нужды, да? Только ты не обольщайся. Мара знает свое дело. Почему, как ты думаешь, на свете так редки счастливцы, заполучившие свою фею? Потому что у всех бывает минута слабости, и в тот миг мало кто способен не поддаться искушению. А после, как поймут, чего лишились - только локти кусать, потому что ничего не поделаешь. Все творится по согласию и по доброй воле.
Игнат поник. Помолчал, подумал, а потом спросил - недоуменно:
- А зачем ей нужна эта частичка?
Ведунья загадочно повела чернильными глазами.
- Так уж заведено, - просто ответила она.
Игнат тяжело поднялся и направился в прихожую. Уже на выходе обернулся и тихо спросил:
- Я понимаю, что теперь, без зрения, это очень сложно... очень трудно. Но ведь не невозможно?
- Шанс всегда есть, пока есть надежда, - усмехнулась ведунья. - Только имей ввиду - раньше или позже почти все устают, отказываются от тщетных метаний и привыкают жить с пустотой.
- Я все равно буду ее искать, - решительно сказал Игнат и нырнул в застоявшуюся сырость подъезда.
Ведунья подошла к окну и принялась ждать, когда тот выйдет на промокшую улицу. Когда его фигура наконец появилась в размытых дождливых сумерках, она тихо шепнула:
- Пытайся, пока сил хватит.
Неслышные слова легким облачком осели на заплаканном стекле, и еще долго, пока Игнат не растворился в колышущейся вечерней хляби, глядела ему вслед ведунья чернильными глазами Мары.
* * *
И он искал - искал, сколько было сил. Отчаянно вслушивался в тишину, раскидывал руки, будто ловя кого-то в невидимые сети. И незряче, с упорным отчаянием, глядел вокруг, отчетливо, как никогда, осознавая свою ущербность.
Шел по жизни как во сне, не вкладывая душу в то, что делал.
Втихомолку равнодушно удивлялся глупости окружающих, видящих в нем лишь успешного делового человека и удачливого семьянина.
Уныло наблюдал за тем, как незаметно проходят дни и месяцы, складывающиеся в годы. Все чаще поддавался отчаянью и словно бы прогибался под его весом.
Но иногда, когда ветер пиликал безумную мелодию на частых каплях дождя и нестерпимо бередил душу, невидящим взглядом уставившись в плотную дремоту тесной спальни, согретой дыханием спящей уже немало лет в его кровати жены-незнакомки, обессиленно и устало Игнат шептал в густую тьму: "Я все равно тебя найду".
Его фея, сидя совсем рядом, в лужице лунного света, разлитой на подоконнике в спальне, грустно гладила ладошкой серебристые дорожки дождевых капель и смотрела в его лицо. По потолку беззвучно носились, играя в пятнашки, тени растревоженных легким ветерком тоненько плачущих погремушек, висящих над дремлющей у окна детской кроваткой.