Аннотация: Скажи, зачем ты смотришь вслед тому, кого давно уж нет? Ведь, кто ушел тот не вернется...
- Мамочка, - Артёмка крепко-крепко обнял присевшую на корточки девушку, - ты у меня самая лучшая на свете. Я никому тебя не отдам.
- И я тебя, сыночек, нииикккому не отдам...
А дальше всё как у всех: садик, школа, первая радость, первое огорчение, первая любовь, друзья.
Ночь, перекресток, молодая женщина на углу вглядывается в темноту, прислушивается к каждому звуку. Кто-то идёт... Конечно же, это он. И силуэт, и походка - ну разве может она ошибиться.
- Что, сыночек, уже нагулялся?
- Нагуляешься с тобой. Думаешь, мне легко? Думаешь, я не знаю, что ты стоишь здесь в темноте и ждёшь меня, словно мне десять лет?
- Прости, - женщина смущённо опускает глаза, - я просто сильно переживала.
- Переживала, - недовольным тоном повторил Артём.
Сразу шли молча. Она спокойная просто оттого, что он рядом, что с ним все хорошо. Он - рассерженный, грозный.
Но через пару минут:
- Мам, ты у меня самая лучшая, - и букетик в руку из того, что сорвал по дороге, словно ему десять лет. Мама улыбнулась; на подоконнике постоянно стоят баночки, стаканчики с такими же вот букетиками, и этот, конечно же, она тоже поставит.
Отработала смену, уставшая пришла домой, но всё же сделала уборку, приготовила кушать, постирала Тёмкины вещи. А в три часа ночи:
- Ма, ты спишь? - шёпотом, словно боясь разбудить.
- Мам? - уже погромче, и рукой за плечо.
Мать вздрогнула, поднялась и с тревогой:
- Что-то случилось, сыночек?
- Мам, я новую песню сочинил, послушаешь? - Артём с гитарой присел на кровать.
- Тёмка, давай завтра, я так спать хочу, - и снова упала на подушку, зная, что всё равно не уйдёт, пока не сыграет.
И не ушёл, снова усадил её в кровати и начал играть. Такой взрослый, мужественный и такой... ребёнок.
На улице весна. Женщина в белом платочке и фартуке суетится на кухне.
- Мам, это тебе, - ну, конечно же, разве мог он не принести ей цветы?
- Спасибо, сыночек. Мой руки, и за стол, - звонко сказала она.
- А что у нас на обед? - Артём начал заглядывать в кастрюли.
- Мам, так яичницу хочется.
- Не умрёшь, потерпишь, через три дня Пасха, тогда и будет тебе яичница.
А через три дня друг, мнущийся на пороге.
- Проходи, Алик, что стоишь? Только Тёмки ещё нет, он вот-вот придёт.
А в ответ сухое:
- Не придет...
А дальше крик, дикий крик, минуты без сознания, а может и не минуты. Не уберегла...
Постарела, мешки под глазами, осунулась, прядка седая на висок... И каждое утро со слёз, с причитаний. Говорят, время лечит, но разве может оно заполнить пустоту? Только дикая боль оттого, что ничего нельзя изменить, только безысходность. А как дальше-то? И ненависть от чужого счастья, и злость:
- Почему их дети живы, а моего Тёмки нет, почему?
Иногда отец подойдет молча, обнимет.
- А ты? Ты в кино его водил, а на рыбалку с ним ездил, а машину водить...? - и снова плач, упрёки. - У тебя всё времени не было.
И только в ответ:
- Прости, прости, что я живу.
Вечер ещё одного дня, пустой подоконник, в тёмной комнате в углу стоит гитара перевязанная синей лентой, струны порваны. Сутулая женщина смотрит в окно, словно кого-то ждёт... А может быть просто фразы:
- Мамочка, - ты у меня самая лучшая на свете, я тебя никому не отдам.