Яворская Елена Валерьевна : другие произведения.

Мы вернемся!.. (Общий файл)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обелиск Первые десять глав романа, действие которого начинается в 1933 году, а закончиться должно в 1947-м. ...Он узнал, что такое нацизм задолго до начала войны. И к ее началу готов был бороться против нацизма с оружием в руках. Уходя, он и его школьные товарищи обещали родным и друг другу: "Мы вернемся!" Они сдержали обещание, они вернулись все до единого. Но не все ступили на порог родного дома. Те, другие, возвратились золотыми буквами на сером камне обелисков, песнями - и верой в нерушимость клятв.

МЫ ВЕРНЕМСЯ!..

Повесть-ощущение

"... мы придем к вам.

Честное слово, придем!.."

Семен Цвигун.

"Мы вернемся"

МЫ ВЕРНЕМСЯ

   Мы вернемся
   привычными с детства дорогами,
   мы вернемся домой,
   мы клялись возвращаться всегда.
   К дому стелется шелком тропинка пологая,
   а из дома - крутой переход сквозь лихие года.
  
   Мы вернемся
   стихами, улыбками, песнями,
   былью солнечных сел
   и отважной мечтой городов,
   ярью будней и добрыми снами воскресными
   мы вернемся, придем, не считая ни верст, ни годов.
  
   Мы вернемся,
   придем неземными дорогами,
   по которым порой
   погостить прилетает звезда.
   Мы не будем портретными, гордыми, строгими,
   мы, как юность, ворвемся, отринув седые года.
  
  

ПРОЛОГ

   Ребята возвращались домой позднее обычного - засиделись над новым выпуском стенгазеты, работы хватило до самой темноты. Но все равно шли не торопясь, по хрусткому, пахнущему свежестью снежку.
   - Нет, ну кто ж так елку рисует?! Елка - она, хоть и колючая, но пушистая, зеленая-презеленая, а у тебя получилась облезлая какая-то! И птичка на ней - как чучело вороны из кабинета зоологии! - втолковывала Катюша Быстрова, непоседливая болтушка-третьеклассница, пятикласснику Жорке Старченко, признанному школьному художнику.
   - Слушай, как могу, так рисую, нарисуй лучше, если умеешь, - лениво защищался Старченко.
   - И нарисую! Помнишь, какой заголовок я написала для прошлой газеты, даже Галина Михайловна похвалила, вот!
   - Ну и сравнила! То заголовок, а то елка!
   - Елку, если хочешь знать, даже проще...
   Катюшка смолкла на полуслове и закончила скороговоркой:
   - Ладно, я побежала!
   И опрометью бросилась вглубь улицы, на свет фонаря.
   - То заголовок, а то елка! - с недоумением и обидой повторил Жорка.
   Катюшка не оглянулась.
   Ну, конечно же, ей не показалось! Вот он, Гюнтер, стоит у своей калитки как потерянный. Все мальчишки - как мальчишки, а этот... горюшко немецкое! Он и вчера так стоял, когда Катюшка возвращалась из школы, она привычно перебросилась с ним парой фраз... вернее, что-то ему сказала, а он тихо пробормотал в ответ несколько слов на своем полурусском, толком и не разобрала. Вот и сегодня стоит... наверное, уже не первый час.
   - Ну чего ты? Замерз?
   - Холодно, - согласился Гюнтер.
   - Тогда пойдем. Чего ждешь, пойдем! - Катюшка потянула его за рукав. И он послушался, пошел.
   Папы дома еще не было, у него в поликлинике дежурство. А мама проверяла за кухонным столом тетради.
   - Здравствуйте.
   - Здравствуй, Гюнтер, - с улыбкой ответила мама. - Проходи.
   Он смущенно топтался на пороге.
   - Чего дверь не закрываешь? Холоду в дом напустишь! - прикрикнула на него Катюшка, обеими руками отрывая от стола полный до краев, еще горячий чайник. - Садись, будем чай пить.
   Напоила Гюнтера чаем с малиновым вареньем, а то ведь простудится, глупый. Потом уселась готовить письменное задание по арифметике, а Гюнтеру дала свой старый букварь и велела читать. Хорошо, все-таки, что мама сберегла букварь, не позволила резать из него снежинки для елки! Несколько раз исподтишка поглядывала на Гюнтера - он сосредоточенно глядел в книгу. Везет ему - он усидчивый. А тут задачка ну никак не получается!..
   - Nein, -- вдруг сказал Гюнтер. - Не так.
   Катюшка аж подпрыгнула от неожиданности. Гюнтер заглядывал ей через плечо. Она и не заметила, как он подошел.
   - Где не так?
   Он указал.
   Катюшка подумала минуту, другую, а потом сунула в руку Гюнтеру карандаш, повторила настойчиво:
   - Где не так-то?
   Гюнтер принялся исправлять цифры в ее тетрадке, что-то вполголоса поясняя по-немецки. Катюшка едва успевала следить за карандашом.
   - Да прекрати ты болтать, и так непонятно, а ты еще отвлекаешь!
   Гюнтер послушно замолчал. В тишине слышно было, как шуршит по бумаге карандаш.
   - Ты что, обиделся? - забеспокоилась Катюшка.
   Гюнтер покачал головой, отодвинул тетрадку - дал понять, что закончил работу. Катюшка поглядела на исчерканную страничку - и как-то вдруг все поняла.
   - Ну тогда давай читать! - весело сказала она, открывая букварь. - Помнишь, что мама сказала? Тебе надо побольше разговаривать по-русски, тогда быстрей научишься. А то с тобой толком и не поговоришь, сидишь дома, от людей прячешься! Давай, читай до этой вот картинки, да погромче, а то вечно бубнишь невесть что!..
   За окном снег падал хлопьями, янтарными в свете уличного фонаря.
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЯНТАРНЫЕ ЗВЕЗДЫ

1.

   Так бывает: весна ненастная, лето - ничего особенного, а осень... Осень такая, что сирени впору цвести. Наверное, впервые Катюшка поняла, почему эту пору называют бабьим летом.
   Вечернее небо цвета чая с молоком. Полукружье заходящего солнца - как лимонная долька, тоненькая такая, прозрачно-светящаяся... Папа всегда пьет чай с молоком и с долькой лимона. И почти не сладкий. Говорит - полезно. Катюшка хихикнула. Попробовал бы кто-нибудь из маминых учеников написать в сочинении такую чушь про небо и солнце, точно бы пару схлопотал! А может быть, и нет. Маме иногда нравятся странные вещи. Ну вот хотя бы эта кофточка. Катюшка никогда не выбрала бы кофточку такого яркого вишневого цвета, а мама была счастливая-счастливая, когда привезла это безобразие из областного центра. "Тебе очень идет, Катюша. Ты совсем взрослая..." Ага, взрослая! Хоть сейчас - на утренник в детский сад, только бантики завязать! Катюшка скорчила зеркалу гримасу, тряхнула короткими, до плеча, рыжевато-русыми не то локонами, не то космами. Неделю назад остригла, наконец, давно надоевшую косу, попыталась сделать прическу, как у соседской Натки, и вот... Сколько раз видела, как Натка начесывается, вроде бы, делала все точно так же, а получилось невесть что! Дурацкая вишневая кофточка, на голове - мочалка... Гришка с Колькой засмеют... если отважатся. У Гришки, небось, с прошлого раза еще синяк не сошел. Решено: кофточку оставим, нечего маму расстраивать по пустякам.
   - Тетя Тоня, Гюнтер дома?
   - А где ж ему быть, если ты только сейчас припожаловала? Читает, целый день читает, - тетя Тоня смеется, но совсем не обидно. Наверно, она даже нарочно не сумела бы обидеть. Папа и мама добрые, но бывают и строгими, папа иной раз еще и пошутит с издевкой. А вот в тете Тоне строгости ни на грош. И еще она как-то ухитряется все время казаться веселой. Даже когда ей совсем невесело.
   Тете Тоне тридцать семь лет, как маме. Только мама до сих пор золотисто-русая, солнечная, как папа говорит, а тетя Тоня совсем седая. Поседела четыре года назад, когда погиб ее муж-пограничник. Кажется, тогда Катюша в первый раз услышала страшное, уродливое слово - вдова.
   Дом тети Тони - напротив Катюшкиного. Их разделяют грунтовая дорожка шириной в три шага и два невысоких, по плечо Катюшке, забора. Конечно, тогда, четыре года назад, Катюшка за таким забором запросто могла спрятаться, но все равно - невысоких. Когда у тети Тони случилась беда, мама почти год по полдня пропадала у нее. Даже тетрадки с сочинениями проверяла у тети Тони. И Колька, вечный отстающий, приходил заниматься не к ним домой, а к тете Тоне. А потом к тете Тоне приехала тетя Берта с Гюнтером, и тете Тоне стало полегче. Она и сама так говорит...
   - Ну, где он, где? - Катюшка нетерпеливо переступает с ноги на ногу, еще немного - запрыгает. - Он что, не слышит, что я пришла?!
   - Слышу, - Гюнтер возникает на пороге. Руки в карманах, улыбается хитро. - Просто жду, когда ты ругаться начнешь.
   - У тебя глаза, как у кролика. А выражение лица - как у голодного кролика, - Катюшка мстительно усмехается. - Подумать только, за книгами целый день!
   - А у тебя снова коленки разбиты. Кого на этот раз воспитывала, Кольку или Гришку? - Гюнтер улыбается одной из тех улыбочек, за которые его хочется придушить.
   - Обоих, - беззаботно отмахивается Катюшка. - Ты со мной? Или книжку не дочитал?
   - С тобой, - тут же откликается Гюнтер.
   - И даже не спрашиваешь, куда? Достижение!
   Гюнтер качает головой.
   - Просто я и так догадываюсь. Подожди минуту.
   Он и вправду возвращается не больше чем через минуту. Ясно: успел умыться и причесаться. Кое в чем Гюнтер - ужасный зануда.
   - Неужто и вправду догадываешься? - нетерпеливо спрашивает Катюшка, едва они оказываются за калиткой.
   - Наверняка, - Гюнтер кивает. - Ведь неспроста же ты третий месяц твердишь про катакомбы.
   Когда-то давно - не то в девятнадцатом веке, не то в восемнадцатом, а может, и того раньше, добывали здесь белый камень, который везли и в ближние города, и, говорят, даже в Москву. Дома из белого камня получались и прочные, и красивые. А там, откуда брали камень, остались катакомбы. Конечно, не такие, как на юге, в Одессе или в Керчи. Гюнтер где-то вычитал, что там катакомбы тянутся на многие километры и имеют десятки выходов. Но и здешние катакомбы - не самое приятное место для прогулок. Однажды в них засыпало взрослого мужчину, так и не спасли. А потом забрались в катакомбы двое пареньков-третьеклассников, чуть ли не всем городом искали, с трудом нашли. Было это чуть больше года назад. Мама тогда велела Катюшке и Гюнтеру близко не подходить к катакомбам. Хорошо еще, слово взять не догадалась. Катюшка слово не нарушила бы... если бы только не додумалась, как его обойти. А Гюнтер не нарушил бы слово ни за что.
   - Твердо решил, что пойдешь?
   Гюнтер смеется, говорит с шутливой важностью:
   - В этом безумном предприятии должен участвовать хотя бы один здравомыслящий человек.
   - Не боишься? - подначивает Катюшка.
   - Чего? - в тон ей спрашивает Гюнтер.
   - Ну не катакомб, конечно. Катакомб, я знаю, не боишься. Иначе бы не звала. Того, что узнают, не боишься?
   - Наверное, не надо тебе этого говорить, но - не узнают. Никому в голову не придет, что я согласился участвовать в такой авантюре. А мы были вместе, значит и ты никуда...
   - Слушай, откуда ты всегда и все точно знаешь? - обрывает Катюшка, обижаясь на его слегка снисходительный тон. - Ты, случайно, не немецкий шпион, а?
   Гюнтер не отвечает. Он идет вперед, не сбавляя шага и не оборачиваясь. Но Катюша вдруг чувствует - словно порыв по-осеннему холодного ветра - его смятение. Она спотыкается, не падает, только касается ладонями земли, но ей так больно, как если бы плюхнулась со всего маху на камни, даже слезы щиплют глаза. Гюнтер во мгновение ока оказывается рядом - как только ухитрился заметить?
   - Ушиблась? - в его голосе тревога. Настоящая тревога. Гюнтер не умеет притворяться, даже тогда, когда стоило бы.
   - Нет. А если б даже ушиблась, это было бы справедливо. Согласен? - со злостью выдыхает Катюша. Она злится на себя - за дурацкий, жестокий вопрос и на Гюнтера - за то, что он, похоже, совсем не рассердился. Злость куда лучше, чем затаенное страдание.
   - Не согласен, - очень серьезно отвечает он.
   Она глядит виновато, тычется лбом в его плечо. Кажется, даже всхлипывает разок, не сдержавшись. Ей жаль Гюнтера. А еще она боится, что он будет переживать молча. Ведь случалось же такое, и не раз! Насилу отучила его от этого глупого геройства, а теперь вот опять...
   Мама нет-нет да посетует, что Катюшка у нее неласковая. В конце лета пионеры их школы уезжали в ближний колхоз - помогать в сборе урожая. Галина Михайловна, директриса, большая любительница всяческих торжественных мероприятий, решила устроить в честь отъезда праздник, достойный куда более знаменательного события. День был выходной, пригласили родителей. Девчонки, прощаясь с мамами, запросто их обнимали-целовали - так, как если бы расставались на год, а не на какую-то неделю. А она вот не смогла. Подумала тогда, что любит свою маму даже сильнее, но вот ластиться, как котенок, не может. Ну не может - и все тут! В классе у них две Екатерины - она, Катя Быстрова, и маленькая, стеснительная Катя Ветрова. Ту, другую, Катю часто зовут Котенком - и домашние, и подруги. А ее вот - Катюшей, чаще Катюшкой - и никак иначе. Неласковая она. Не умеет быть ласковой.
   Только с Гюнтером все по-другому. С ним нельзя, как с остальными. Почему? - трудно объяснить. Вернее, вообще невозможно. Катюшка и сама не понимает, просто чувствует - нельзя. И еще одно она знает точно, и от этого знания сладко щемит сердце: Гюнтер тянется к ней, нуждается в ней. Каждая капелька тепла для него бесценна. И сам отдает вдвойне, втройне...
   - Прости, - бормочет она, не поднимая головы. Событие века - Катя Быстрова просит прощения!.. Вот только смейся-не смейся, на душе-то не легче.
   - Катюшка, не дури. Ну, сказала глупость - и что? Не для того ведь, чтобы поссориться? - говорит Гюнтер - и подает ей руку. - Держись, не то опять споткнешься. Рассеянная ты сегодня, а еще в экспедицию собралась! И шагай быстрее, ночью, что ли, по катакомбам лазать будешь?
   - Кстати, это вопрос, - вдруг начинает сомневаться Катюшка. - Смеркается, а в катакомбах и днем не очень-то...
   Гюнтер глядит с насмешкой.
   - Долго думала?
   Ставит на землю рюкзачок, предъявляет Катюшке фонарь, веревку... Катюшка болезненно морщится. Она и в самом деле дура. Это, как сказал бы отец, медицинский факт.
   - Что сникла? Раздумала идти? - как ни в чем не бывало интересуется Гюнтер.
   - Не-а. Думаю, что бы я без тебя делала, - со вздохом признается Катюшка. - Идем!
   И она бросается вниз по тропинке - навстречу приключениям.
  

2.

   Первым уроком была литература.
   Мама - для Катюшки мама, для остальных учеников Ольга Вячеславовна - велела отложить учебники и принялась расспрашивать, что читали летом. Класс оживился: такой урок куда интереснее, обсуждать прочитанное - увлекательное дело, да и "двойку" вряд ли получишь, даже если заранее не подготовился.
   Катюшка слушала вполуха. Раскрыв тетрадь на последней странице, она увлеченно чертила схему катакомб. И сама не заметила, как "выпала" из разговора.
   - Катя Быстрова!
   Катюшка вскочила, стараясь изобразить на лице внимание и понимание.
   - Для тех, кто сам по себе, воспроизвожу последний вопрос: мы беседовали о том, что такое настоящая дружба. Окажи нам любезность, выскажись, пожалуйста, каким, по твоему мнению, должен быть настоящий друг?
   - Как Гюнтер, - выпалила Катюшка - и ничуть не смутилась даже тогда, когда хохотушка Танечка Русанова громко, на весь класс рассмеялась.
   - Тише, тише, - мама обвела взглядом взбудораженный класс - и порядок был мгновенно восстановлен. Мама никогда не выходит из себя, даже двойки и то редко ставит, но почему-то даже отчаянные сорванцы рядом с ней становятся паиньками. Чудо - да и только!
   - Катя, мы все знакомы с Гюнтером, но не думаешь ли ты, что пояснение все же необходимо? Так все-таки, каким должен быть настоящий друг?
   - Он должен тебя знать так же хорошо, как ты сам себя знаешь... и, несмотря на это, все равно с тобой дружить.
   - Да, мнение своеобразное.
   Мама улыбнулась. Кажется, одобрительно. Когда она ведет урок, ее толком не поймешь. А вот на Гюнтера и смотреть не надо. Яснее ясного - одобряет.
   Откуда берется понимание - бог весть. Нет, не для красного словца сказала сейчас Катюшка - друг должен тебя знать, как ты сам себя знаешь. Неведомо как чувства Гюнтера приходят к ней. Тепло - близкое тепло, даже когда Гюнтера нет рядом - значит, он думает о ней. Легкое дуновение ветерка - беспокойство, забота. Злой ветер - Гюнтеру плохо. Но это не самая страшная беда. Куда хуже, когда вдруг возникает пустота. Катюшка понимает: Гюнтер затаил свою печаль. Это неправильно, так не должно быть. Обычно достаточно бывает посмотреть ему в глаза - и пустота рассеивается. А что дальше - доброе тепло или ледяной ветер - не так уж важно. Вдвоем не так уж трудно справиться с чем угодно.
   А ее чувства передаются ему. Они об этом не говорят, просто знают - и все. Однажды случилось что-то удивительное - и это "что-то", Катя уверена, никогда их не покинет.
   А что, собственно, случилось? И когда? Толком и не скажешь.
   Катюшка помнит - поначалу все было иначе. Тогда, когда Гюнтер только приехал.
   Она увидела его в первый же день. То есть, вечер.
   Не успела мама вернуться от тети Тони, как тетя Тоня, небывало взволнованная, прибежала звать ее к себе. Сбивчиво объяснила: к ней поселяют двух немцев, самых настоящих немцев, из Германии, а как с ними говорить - вот задача. Пригодилось бы мамино знание немецкого. Знание-то невелико, тут же смущенно призналась мама. Но все равно пошла. Не оставлять же тетю Тоню с глазу на глаз с двумя немцами, которые по-русски - ни бум-бум?
   С мамой увязалась и она, Катюшка. А как же? Любопытно все-таки, немцы из самой из Германии!
   Пока мама разговаривала с немкой - худощавой женщиной с унылым выражением лица - Катюшка во все глаза разглядывала мальчика - бледного, с очень-очень светлыми, будто выгоревшими на солнце волосами. "Самый обычный парень, хоть и немец", - решила Катюшка - и, осмелев, подошла поближе. А он глядел настороженно и не двигался с места. Поразмыслив немного, Катюшка ткнула себя пальцем в грудь.
   - Катя. Ну, или Катюша, как тебе больше понравится, - и уставилась на него, неуверенная, что он поймет.
   Он понял.
   - Гюнтер, - сказал он, едва размыкая губы.
   - Странное имя, - не удержавшись, фыркнула Катюшка. - А вообще, для немца, наверно, обычное.
   Хотела добавить еще что-нибудь, но так ни до чего и не додумалась. Села в уголок и принялась ощипывать с герани увядшие листья. Кажется, потом эта герань вовсе зачахла...
   Так они и познакомились. Было это в декабре 1933 года. Потом Катюшка узнала, что за два дня до их встречи Гюнтеру исполнилось одиннадцать лет. Он оказался всего-то на полгода старше Катюшки, хотя в первый вечер ей подумалось - он старше намного.
   И все же Гюнтер очень отличался от приятелей Катюшки - Гарика, одноклассника, неизменного товарища во всех проделках, и Кольки с Гришкой, которые были двумя годами моложе и с которыми у Катюшки не прекращалась война. Гюнтер постоянно сидел дома, не появлялся даже во дворе, да и в школу не ходил.
   - А почему это Гюнтер не учится? - как-то спросила Катюшка у мамы.
   - Он учится. Только не в школе, а дома, - ответила мама. - Посуди сама, как он может учиться в нашей школе, если не знает русского языка? Тетя Берта работала в Германии учителем математики, так что с этим трудностей никаких. А русскому языку учу его я.
   Катюшка тогда немножко обиделась на маму: учит Гюнтера - и никому об этом ни слова. А Катюшка привыкла знать обо всем, что происходит вокруг.
   - Ты бы навестила Гюнтера, Катюша, - сказала мама несколько дней спустя. - Только представь: в едва знакомой стране, без друзей...
   - Навещу, - пообещала Катюшка. И обещание выполнила: сразу же после уроков отправилась в гости к тете Тоне, а на самом деле - к Гюнтеру.
   Гюнтер сидел над книгой.
   - Привет, - лучезарно улыбнулась Катюшка.
   Гюнтер в ответ склонил голову. Закрыл и отложил книгу. Посмотрел на Катюшку выжидательно.
   - Пойдем гулять. Пойдем, - Катюшка шагнула к двери, остановилась, поманила Гюнтера.
   Он покачал головой. Подошел к Катюшке, взял за руку, усадил рядом с собой. Все молча и молча.
   Через минуту Катюшка уже не знала, куда деваться от скуки. Вскочила, бросила с досадой:
   - Да ну тебя. Нравится сидеть дома и молчать - пожалуйста, как хочешь, - и убежала. На улице встретила Кольку и вместе с ним помчалась к Гарику, на голубятню.
   А маме, когда она вечером спросила о Гюнтере, объяснила:
   - Он ужасный зануда, этот Гюнтер. Не говорит ни слова, никуда идти не хочет... Будто бы всего боится. А я что, обязана, что ли, с ним сидеть?
   Мама вдруг очень расстроилась - нахмурилась, поглядела с осуждением.
   - Катюша, ты уверена, что достаточно знаешь Гюнтера, чтобы так вот судить о нем?
   Катюшка не раз слышала, что тетя Берта и Гюнтер уехали из Германии, потому что там - Гитлер, тете Берте даже грозил арест. Еще она слышала, что муж тети Берты, папа Гюнтера, был коммунистом, и погиб... Катюшка не поняла точно, почему, сообразила только, что тоже виноват Гитлер. Если мама хочет знать, ей, Катюшке, тоже жаль Гюнтера. Но ведь мама сама всегда говорила, что жалость - это плохо, унизительно для того, кого жалеют, а теперь...
   Но мама вдруг заговорила совсем не о том, о чем думала Катюшка:
   - Понимаешь, Катя, он пока что плохо говорит по-русски - и стесняется. Стесняться - не значит трусить. Как ты думаешь, чем ему можно помочь?
   Только это и сказала. А Катюшка крепко призадумалась. Сначала ей стало стыдно - советская школьница, а ведет себя совсем не по-товарищески! Потом вспомнила о приятелях - Гарике и Кольке с Гришкой. Бежит вот к ним, сломя голову, а что они за друзья? Если по правде, с Гариком говорить - все равно что с Гюнтером. Только Гюнтер молчит потому, что не знает русского языка, а с Гариком просто говорить не о чем. Книжки он читает из-под палки, под угрозой "двойки", и думает - чтение скучное занятие, а интересуется одними своими голубями. А Колька и Гришка - обыкновенные шалопаи. Прежде с ними было весело, но сейчас у них все игры - лазанье по чужим садам. Катюша с ними не ходит. Не потому, что трусит. Противно просто.
   Одним словом, Катюшка придумала себе задачу: научить Гюнтера не стесняться. Сказала маме. Мама одобрила. И еще добавила, что Гюнтеру обязательно нужно почаще говорить по-русски: "Невозможно выучить язык, не практикуясь".
   И снова Катюшка после уроков пошла к Гюнтеру.
   Он опять кивнул в ответ на ее приветствие, но книгу не отложил.
   Катюшка села рядом, попыталась заглянуть в книгу, но ничего не разглядела - на страницы падала густая тень. Интересно, как Гюнтер может читать в потемках? Вообще, он, кажется, любит темноту.
   Катя так и спросила, не придумав ничего умнее: "Ты любишь темноту?"
   Гюнтер пожал плечами.
   - Ты говори со мной, - попросила Катюшка. - Я пойму. Я никому не скажу, если вдруг будет плохо получаться.
   Посмотрела на Гюнтера и увидела - увидела, несмотря на сумрак! - несмелую улыбку.
   - У тебя обязательно получится! - заявила она и решительно отобрала у него книгу. - Будем говорить.
   Она и предположить тогда не могла, насколько окажется права. Гюнтер был из тех людей, которым удается то, к чему они по-настоящему стремятся.
   Он говорил с ней - каждый день, по нескольку часов. Сначала - о чем угодно, лишь бы говорить. Потом, через полгода или чуть-чуть позднее, начал рассказывать. О Германии. Об отце и о маме. О себе. И Катюша позабыла обо всем, что занимало ее прежде. Она приходила к нему сразу же после занятий, уходила около полуночи, а то и за полночь. Мама мягко укоряла - иной раз Катюшку поутру невозможно было добудиться, но не запрещала.
   Следующий учебный год они начали вместе - Катюшка и Гюнтер.
   Да, Гюнтер говорил с Катюшкой о многом, поверял ей все, как самому близкому другу, который не посмеется легкомысленно, не ударит исподтишка. Только вот имени ее не произнес ни разу. Вместо того чтобы попросту окликнуть, подходил, дотрагивался до ее руки.
   Упрямый. Ой, ну какой же упрямый! Он только недавно, только этим летом, начал звать ее по имени, будто бы перешагнув какой-то барьер. И только на днях признался, что не хотел произносить ее имя, пока не избавился от акцента. "Оно очень красивое, твое имя. Его нельзя искажать", - без тени смущения заявил он. Прохладным августовским вечером Катюшке стало жарко, будто бы в полдень на солнцепеке. И она расплавилась, расплавилась настолько, что позволила увести себя из парка и до ночи безропотно просидела над скучнейшей книжкой на немецком - разумеется, под присмотром Гюнтера.
   А то, что он не трус - нет, какое там трус! - гораздо храбрее, чем она, Катюшка! - она убедилась намного раньше, в тот год, когда Гюнтер пришел учиться в их класс.
   К тому времени Катюшка и Гюнтер стали неразлучны... ну, почти неразлучны. Гюнтер по-прежнему сторонился шумных игр и был болезненно застенчив со всеми, кроме своей мамы, тети Тони, ну и, конечно же, Катюшки. А егоза Катюшка чувствовала себя счастливой только тогда, когда жизнь вокруг бурлила и кипела, вздымаясь клубами густого пара.
   Ей на радость зимой в парке появилось диво дивное - большущий каток. Катюшка быстро сообразила, что на Гюнтера рассчитывать не приходится, и взяла себе в товарищи Гарика и Люську, соседку по парте. Правда, накатавшись вдоволь, она все же приходила к Гюнтеру. Разморившись в тепле, уставшая от катания, уставшая, кажется, от самой радости, вяло пролистывала тетради Гюнтера с готовым домашним заданием - вроде как проверяла. Память у Катюшки всегда была замечательная, в три года удивила маму, без запинки повторив только что услышанный стишок. Так что запомнить правильные ответы не составляло для нее никакого труда. Вернувшись домой, Катюшка быстренько повторяла все это в своих тетрадках - и преспокойно укладывалась спать. А потом и вовсе приноровилась делать уроки, заданные на дом, у Гюнтера. Проще говоря, списывала все подчистую. К тому же выяснилось, что Гюнтер очень редко делает ошибки.
   Разумеется, такое привольное житье-бытье однажды должно было закончиться. Причем, будто бы в насмешку, подвел Катюшку немецкий язык. Катюшка и прежде-то не больно его жаловала, а теперь и вовсе стала полагаться на Гюнтера. Только вот одно дело - письменное задание и совсем другое - ответ у доски. Тут уж приходится рассчитывать только на себя. На свои хлипкие, честно говоря, знаньица. Слова ну никак не желали складываться во фразы. Катюшка бормотала что-то, надеясь на авось, да поглядывала украдкой на Гюнтера: подскажи, ну подскажи! А Гюнтер, как назло, уставился в книгу. Предатель! Со злости Катюшка ляпнула что-то совсем уж невообразимое. Сама не поняла, что именно, но классу этого хватило, чтобы потонуть в хохоте.
   - Сумеешь сама исправить ошибку? - Нина Владимировна тоже не удержалась от улыбки, но вопрос задала так, как если бы все еще верила в Катюшку.
   Катюшка попыталась - да так, что Танечка Русанова плакала от смеха, а ей, Катюшке, впору было плакать со стыда. До самого звонка с урока по классу, несмотря на суровые взгляды Нины Владимировны, перекатывались смешки. А Гюнтер, не отрываясь, смотрел в учебник. Интересно, он-то что нового там может вычитать, - со злостью подумала Катюшка.
   Наверное, Гарик только и ждал перемены, чтобы высказаться:
   - Эй, Быстренькая, у тебя ж, вроде, приятель - немец. Что ж он тебя по немецкому не подтянет? Забыл, что ли? Ну, хочешь, я с тобой позанимаюсь? А то так ведь и будешь в отстающих ползать!
   - Ага, представляю, на катке - и с учебником немецкого! - задиристо рассмеялась Люська. Противная подпевала!
   Катюшка смолчала. Потому что знала - вместе с первым же словом прорвутся рыдания. Такого унижения она никогда еще не испытывала. Насмешки, двойка в дневнике и, ко всему прочему, следующий урок - у мамы... Уселась за парту и принялась старательно разглядывать тысячу раз виденные портреты писателей на стенах.
   Гюнтер подошел тихонько, присел рядом. Катюшка скосила на него глаза - и демонстративно отвернулась. А в следующее мгновение почувствовала прикосновение его ладони к своей руке - осторожное, ласковое. Хотела было оттолкнуть - и почему-то не посмела.
   Звонок.
   - Ольга Вячеславовна, пусть он уйдет с моей парты! - возмущенно потребовала Люська.
   А Гюнтер вдруг проговорил громко и четко:
   - Можно, я останусь?
   Катюша на мгновение зажмурилась от ужаса. Сейчас мама рассердится... А противные Люська и Гарик будут смеяться. Хуже всего, что теперь еще и над Гюнтером.
   - Можно, - сказала мама. - Люся, пересядь, пожалуйста, к Насте Соловьевой.
   Катюшка и Гюнтер возвращались домой вместе - как всегда. Только сегодня Гюнтер не простился с Катюшкой у дверей ее дома, а сказал настойчиво:
   - Идем ко мне. Я думаю, тебе придется несколько дней посидеть над учебником.
   Катюшка нахмурилась. А Гюнтер улыбнулся.
   - Ты просто боишься, что у тебя не получится. А у тебя получится. Обязательно, - повторил он давние Катюшкины слова.
   - Обещаешь?
   - Обещаю.
   Гюнтер ни разу не нарушил обещания - ни тогда, ни после.
   Он был требовательным и терпеливым учителем. Он ухитрялся не обращать ни малейшего внимания на ее капризы.
   - Я, может быть, к языкам вообще не имею способностей!
   - Зато хорошо умеешь придумывать отговорки. К твоему сведению, русский язык сложнее.
   - Ну, ты у нас талант! Все говорят...
   - Мне тоже было трудно. Ольга Вячеславовна помогла. Мы тогда читали с ней пушкинского "Утопленника"... Помнишь первую строчку? "Прибежали в избу дети..." Я тогда все, что читал по-русски, переводил на немецкий. Попробовал сообразить, как будет "изба" по-немецки, -- ничего не получилось. И тогда Ольга Вячеславовна мне рассказала, что обычно при переводе пользуются словом "hЭtte", но оно все-таки ближе к русскому "хижина". А слово "изба" в родстве со словом "истопить". Буквально - помещение, которое отапливают. И в немецком у этого слова нашлись родственники. "Stube" - по-русски "комната"... Ты понимаешь, до этого дня я изучал русский язык потому, что так было надо, потому что нельзя жить в России, не зная русского языка. А тут мне вдруг стало интересно. Я теперь не просто учился, а понимал. Когда понимаешь, все становится простым.
   - А сможешь объяснить так, чтобы я поняла?
   - Попробую.
   И буквально на третий день Катюшка действительно поняла - и убедилась, что Гюнтер был прав, что ничего сложного в немецком языке нет. И почему только прежде он ей не давался?! Объясняла Нина Владимировна - Катюшка отвлекалась, потом становилось непонятно и, значит, - скучно. А Гюнтер... Гюнтер строго следил, чтобы Катюшка не засмотрелась в окошко, не принялась вырисовывать карту пиратских кладов, не... Ах, да мало ли что могла придумать непоседа Катюшка! Но только не тогда, когда рядом был бдительный Гюнтер. Он был замечательным учителем, лучшим в мире!
   И все же вскоре они едва не поссорились. Точнее, Катюшка едва не рассорилась с Гюнтером. И причина была все та же - насмешки. "Жених и невеста!" - дурашливо кричали вслед Гюнтеру и Катюшке мальчишки младших классов. Девчонки-одноклассницы хихикали, едва завидев Катюшу в неизменной компании Гюнтера. А дурак Гарик утащил из класса кусок мела - и на перемене расписал забор формулами, вовсе не математическими. "Катя + Гюнтер = любовь". Гарику, конечно, влетело от завуча, но Катюшке легче не стало.
   Как всегда, им было по пути - Катюшке и Гюнтеру. Но Катюшка на выходе из школы сказала громко, чтобы услышал не только Гюнтер, но и Люська, и Настя, и Танечка, и зловредный Гарик:
   - Чего ты ко мне прилип? Заблудиться, что ли, боишься? - и демонстративно пошла другой дорогой, вместе с девчонками.
   А потом целый день сидела дома и жутко переживала - из-за насмешек, из-за своей неловкой - да что там неловкой! подленькой! - попытки все свалить на Гюнтера, из-за того, что успела соскучиться по Гюнтеру - а как теперь к нему пойдешь?
   А потом, вечером, пришел Гюнтер. Просто взял и пришел. Как ни в чем не бывало. Подсел к столу и принялся проверять письменное задание по немецкому в Катюшкиной тетрадке.
   - Ты не сердишься? - вкрадчиво спросила Катюшка.
   - Сержусь, - ответил Гюнтер. - В прошлый раз было две ошибки, а сегодня - двенадцать. Как тебе такая арифметика?
   - Только за это сердишься? - Катюшка виновато заглянула ему в глаза.
   - Ты понимаешь, что работу нужно переписать?
   - Я перепишу, честное слово. И не сделаю ни одной ошибки, ни одной-ни одной! - радостно затараторила Катюшка. - Только ты не сердись за то, что я тебе сегодня сказала, хорошо?
   - Хорошо, - Гюнтер улыбнулся. - А ты перестанешь бояться?
   - Я - бояться? - оскорбленно вскинулась Катюшка.
   - Да. Ты боишься, что они над тобой смеются, - продолжал стоять на своем Гюнтер. - Они глупые, а ты боишься,
   Катюшка сердито насупилась. А Гюнтер, будто бы не замечая, подвинул к ней тетрадь.
   - Не боюсь. Хочешь докажу, что не боюсь? - буркнула Катюшка и взялась за карандаш. Помолчала, пробуя сосредоточиться. В замешательстве поглядела на Гюнтера.
   - А вот здесь как?..
   Но он, разумеется, не попался на немудреную уловку.
   - Думай. Я потом посмотрю.
   - Ну что тебе стоит? - Катюшка состроила жалобную гримаску.
   - Ты обещала.
   Обещание, данное Гюнтеру, нельзя было нарушить.
   И Катюшке волей-неволей пришлось стать примерной ученицей.
   Но Катюшка не была бы Катюшкой, если не потребовала бы награды за свое примерное поведение. Вот и вынужден был Гюнтеру этим вечером сопровождать ее на каток. Правда, согласился он на удивление легко, кажется, даже с радостью. Только спросил с лукавой усмешкой:
   - Не боишься?
   Катюшка от злости зашипела по-кошачьи.
   - Вредина!
   А мгновение спустя, глядя в его веселое лицо, попросила с привычной прямотой и настойчивостью:
   - Давай никогда не будем ссориться!
   - Не будем, - отозвался Гюнтер. И эти слова тоже были обещанием.
   Катюшка терпеть не могла вспоминать о своих проступках. Любых. Но вдвойне противно было вспоминать, как она едва не предала Гюнтера. С тех пор она не раз и не два обижала Гюнтера. Он-то не обижался, нет - она сама понимала, что сказала или сделала обидное. Но не предала, не предала! И знала, что не предаст его, никогда, никогда! А вспоминать - все равно не любила.
   Сегодня вот - вспомнила. И подумала, что, наверное, именно тогда, когда он дал обещание не ссориться, она впервые почувствовала, что от него веет добрым теплом. А может быть, раньше? Может быть, тогда, когда он, защищая ее от насмешек, сел за ее парту?..
   У дверей школы их встретил Дружок - медведеподобный, по-волчьи серый, с тоненькой лисьей мордой. Гроза всех окрестных псов. Подумать только, два года назад Гюнтер подарил Катюшке маленький комочек серой шерсти, на который боязно было наступить по неосторожности и который, как назло, имел дурную привычку на радостях бросаться всем под ноги! А теперь...
   - Слушай, Гюнтер, а почему тогда... ну, помнишь, когда я так опозорилась на немецком?.. почему ты мне тогда не подсказал?
   Гюнтер рассмеялся.
   - Хорошо, что ты только сейчас додумалась спросить. Теперь не расстроишься, если я скажу...
   - Ну?! - нетерпеливо притопнула Катюшка.
   - Я не понял, что ты пыталась сказать.
   - Вообще не понял? - ахнула Катюшка. И даже приостановилась.
   - Почти. Идем скорее. Выполним домашнее задание и... Только не говори, что снова собираешься лезть в катакомбы, когда уже стемнело! - Гюнтер демонстративно потер ушибленный во время прошлой экспедиции локоть.
   Исследования катакомб им хватило на весь учебный год. Сначала Гюнтер и Катюшка странствовали вдвоем, потом Катюшка под великим секретом показала вычерченные ими планы Гарику, и он тоже стал участвовать в экспедициях. А вот Люська лезть в подземелья отказалась. Но выдать - не выдала. Молодец, Люська!.. Хоть и трусиха.
  

3.

  
   В школьном дворе расцвела сирень. Один куст - радостно-лиловый, другой - торжественно-белый.
   Этой весной некоторым из одноклассников, тем, кто собирался учиться в ФЗУ и работать предстояло прощание со школой. Но большинство ребят решили оканчивать десятилетку. А почему бы и нет - по успеваемости их класс лучший в школе, дружный, ребята учатся с охотой. Не потому ли в их классе больше всего комсомольцев?
   Этой весной их приняли в комсомол. Накануне Катюшка всю ночь не могла уснуть, ворочалась до четырех утра. А в четыре постучала в окошко Гюнтера.
   - Спишь?
   - Теперь уже нет, - смеясь, ответил он, открывая окно. - Подожди, я сейчас выйду, впущу тебя.
   - Зачем? Просто руку дай, - Катюшка ловко взобралась на подоконник. --- Слушай, а вдруг нас не примут?
   - Что это? Где твоя самоуверенность... ой, извини, кажется, по-русски говорят иначе: уверенность в себе?
   - Потешаешься надо мной, да? - Катюшка нахмурилась. - А мне, если хочешь знать, не до смеха. Сама не понимаю, куда она подевалась, моя самоуверенность. Была-была и вдруг пропала. Разве так бывает?
   - Бывает, - серьезно ответил Гюнтер.
   - И с тобой бывает?
   - И со мной.
   - Тогда я правильно сделала, что пришла. Давай бояться вместе, веселее все-таки.
   А вечером, когда они, счастливые, как после трудной, успешно завершенной работы, пришли домой, на столе их ждал пирог с вареньем, самый лучший в мире мамин пирог. А папа в честь праздника даже налил всем по рюмке вина, которое готовил сам и с гордостью именовал напитком, одобренным наркоматом здравоохранения.
   В десятом часу к Быстровым зашла в поисках сына Берта Шмидт.
   - О, у вас семейный торжество?.. Ich werde die Verzeihungen verzeihen. Пристите, я помешаль...
   - Вы правы, Берта Фридриховна, у нас торжество, - поднялся навстречу тете Берте папа. -- Только вот не семейное... присаживайтесь, пожалуйста... точнее сказать, более, чем семейное. У вашего сына сегодня большой праздник. Его приняли в комсомол.
   Тетя Берта поглядела на Гюнтера - Катюшке показалось, поглядела с непониманием. Может, не поняла, что такое комсомол? А может, поняла. У тети Берты всегда такое лицо, как будто бы она чего-то не понимает, как будто бы еще не привыкла... и, наверное, никогда не привыкнет к тому, что живет здесь, а не в своем Берлине. А Гюнтер?.. Гюнтер, замечательный, самый лучший на свете товарищ, как же тебе все-таки непросто!..
   Катюшка положила на стол перед тетей Бертой две серые книжечки, раскрыла:
   - Вот, поглядите. Это мой комсомольский билет. А это комсомольский билет Гюнтера. Большая честь быть комсомольцем. Гюнтера приняли в комсомол, значит, он заслуживает, понимаете?
   Берта робко улыбнулась.
   - Так, молодежь, вам на сегодня хватит, а мы с Бертой Фридриховной, пожалуй, примем терапевтическую дозу моей микстурки, - папа задорно подмигнул Катюшке, наполнил бокалы. - Ну что, Берта Фридриховна, за успехи наших ребят?
   - За успехи, - повторила мама.
   Берта снова улыбнулась - по-прежнему смущенно, но, кажется, уже почти что радостно.
   Гюнтер положил ладонь на Катюшкину руку и крепко, благодарно пожал.
   А еще этой весной Люське исполнилось пятнадцать, и в подарок на день рождения ей сшили чудесное лиловое платье. И она вдруг стала самой красивой девчонкой в школе, даже красивее Галки Михальченко из десятого "А". Каштановые Люськины волосы вспыхнули праздничной медью, а в карих глазах золотом заискрилось весеннее солнце. Катюшка, всегда считавшая себя равнодушной к нарядам, завидовала втихомолку: она-то, Катюшка, в лиловом будет похожа на утопленницу.
   Мама, то ли догадавшись о Катюшкиных переживаниях, то ли, подобно Катюшке, проникнувшись весной, вдруг подарила новое платье. Пока мама разворачивала обновку, Катюшка боялась увидеть очередной детский нарядишко... как вдруг из тоскливо-серой оберточной бумаги показалось белое великолепие. Нет, платье не было таким белым, как облака. Оно было чуть-чуть желтоватым, а может быть - розоватым, но это "чуть-чуть" делало его просто роскошным!
   - Я так и думала, - мама улыбнулась довольной улыбкой, - тебе к лицу светло-кремовый. Очень-очень светлый...
   - Скажешь тоже - кремовый! - воскликнула Катюшка, на мгновение отворачиваясь от зеркала. - Кремовый - это коричневый, что ли? Коричневый совсем некрасивый. А тут - такая красота! Как белая сирень во дворе школы, правда-правда?
   - Правда-правда, - засмеялась мама. - Рада, что тебе понравилось. А взгляни-ка вот на это.
   И она подала Катюшке пару туфелек в тон платью - точь-в-точь.
   Сговорившись, Катюшка и Люська вышли гулять в новых нарядах воскресным вечерком.
   - Я чувствую себя, как Наташа Ростова на первом балу, - призналась Люська. Она только что прочитала - раньше, чем требовалось по программе, - "Войну и мир" и была под впечатлением.
   - А я просто чувствую себя взрослой, вот и все.
   И надо же такому случиться: в понедельник, после уроков, к Катюше подошел Боря Литовцев и предложил вечером сходить в кино!
   Боря учился в девятом. Очень хорошо учился, хоть отличником и не был. Наверное, он и сам не сумел бы сосчитать, сколько школьных стенгазет было посвящено его успехам в соревнованиях по легкой атлетике - и в районных, и в городских. О нем два раза писала даже областная газета. И там же, в областной газете, однажды было опубликовано его стихотворение о спорте. Катюшке понравилось, и мама тоже сказала - написано талантливо.
   Катюшка, конечно, не думала о таких глупостях, как всякая там любовь-морковь, но Люська как-то сказала, что по Борьке сохнут все девчонки-старшеклассницы, только ему все равно. И вдруг он сам - сам! - приглашает Катюшку в кино! Уму непостижимо!
   Катюшка не хотела хвастаться, но утерпеть не смогла и, уже после звонка на урок, обернулась к Люське и объявила громким шепотом:
   Вечером иду в кино. С Борей Литовцевым.
   - Мы с Гариком тоже идем, - прошептала в ответ Люська. - Правда, здорово?
   - Девочки, немедленно перестаньте болтать! - строгая пожилая математичка Зоя Кузьминична сдвинула очки на кончик носа, как всегда, когда сердилась. - Для вас, надеюсь, не секрет, что ваши успехи в моем предмете весьма скромны? Обратите внимание: Гюнтеру мой предмет дается легко, но он никогда не позволяет себе отвлекаться, потому что понимает: достаточно что-то упустить и... Одним словом, поучитесь у Гюнтера собранности, сосредоточенности...
   Катюшка искоса бросила на Гюнтера веселый взгляд. Гюнтер - это Гюнтер, его собранности и сосредоточенности можно только завидовать, а научиться - нельзя. Гюнтер перехватил ее взгляд, улыбнулся ободряюще.
   Зоя Кузьминична продолжала воспитывать. Но сегодня ничто не могло испортить Катюшке настроение. Даже тройка, которую Зоя Кузьминична с мстительным удовольствием вывела в журнале напротив Катюшкиной фамилии. Результат Люськиных усилий был ничуть не лучше. Впрочем, и беспокоилась она не больше, чем Катюшка: едва прозвенел звонок, полюбопытствовала:
   - А что за кино?
   - Понятия не имею. У Гарика спроси, - отмахнулась Катюшка.
   - А может, наш всезнайка Гюнтер скажет?
   Гюнтер пожал плечами.
   - Вообще-то я сегодня никуда не собираюсь.
   Сказал самым обычным, будничным тоном, но Катюшке вдруг стало не по себе. И, как будто ей в утешение, Гюнтер пояснил:
   - Надо кое-что по дому сделать.
   Нет, Гюнтер все-таки совершенно не такой, как все остальные ребята! Разве Гарик, или Колька, или Гришка, или тот же Борис отказались бы от кино ради какой-то там работы по дому? Даже если бы домашние разбранили - все равно не отказались бы! А Гюнтера никто не ругает. Он сам поступает так, как если был бы пожилым отцом семейства. И ведь не просто болтает! Будьте уверены - весь вечер провозится с какой-нибудь ерундой. Ну, пусть даже не совсем бесполезной, но... как же так можно! Как можно жить, ни на секунду не давая себе воли!
   Катюшка поглядела на Гюнтера с досадой. Уж лучше бы, что ли, обиделся, что она отправляется в кино без него, но не говорил бы глупостей, из-за которых над ним опять будет посмеиваться ехидная Люська!
   Понятно, почему старшие в один голос хвалят Гюнтера. Он - такой же, как они. А себя они считают образцом - обычное для всех взрослых заблуждение.
   Даже папа, который с трехлетним соседским карапузом разговаривает почти как со взрослым, не скрывает, что Катюшка для него - неразумный ребенок, а вот Гюнтер - мужчина. Стыдно признаться - папа до сих пор заставляет ее отчитываться за каждую отметку. За каждую! Вот и в прошлое воскресенье, отложив газету, спросил, вроде как между делом:
   - Катюша, заюшка, как дела в школе? Я слышал, Зоя Кузьминична что-то тобой недовольна.
   А в следующую минуту - подумать только! - принялся преспокойно обсуждать с Гюнтером международное положение.
   Катюшка честно пыталась промолчать, понимая, что возражениями только утвердит папу во мнении, что его дочь - ребенок малый, неразумный. Но возмущение все же прорвалось, когда папа, вслед уходящему Гюнтеру, заметил, обращаясь к маме:
   - Вот человек с убеждениями. И, что самое главное, он будет защищать их. Наивысшее благородство, не правда ли, Оля?
   - Ну конечно! - вспылила Катюшка. - В то время как я - деточка, у которой необходимо то и дело спрашивать про отметочки и которой до апреля-месяца надо повязывать шарфик, а то ведь она, не ровен час, простудится!
   Папа и мама посмотрели на Катюшку с изумлением. Ну разумеется! С чего бы вдруг им признавать за ребенком право возмущаться, что он - ребенок?!
   - Катюш, не преувеличивай, пожалуйста, - папа примирительно улыбнулся. - Ты ведь сама прекрасно понимаешь, что ты еще не совсем взрослая. Ну да, уже не ребенок, но и не взрослая... Вряд ли ты мне поверишь, но... не торопись взрослеть.
   - А Гюнтер? - нетерпеливо напомнила Катюшка.
   - А что Гюнтер? - папа вздохнул. - Думаешь, ему хотелось взрослеть раньше срока? Просто у него никто не спрашивал, понимаешь? Так уж случилось. Мне кажется, он и в одиннадцать не был уже ребенком. Даже если бы очень захотел быть - ничего не получилось бы. Но главное другое: он с честью пережил все это. Ну, это свое раннее взросление. Ты понимаешь меня, Катюша? - папа поглядел строго, пытливо. Точно так же смотрел Гюнтер, когда не был уверен, что она вникла в объяснение урока.
   - Ну что ты заладил: поняла - не поняла? - оскорбленно фыркнула Катюшка. - Мне ли не понять!
   Никто, нет, никто не знает о Гюнтере столько, сколько знает она. Даже папа, несмотря на все эти воскресные беседы с Гюнтером. Даже мама, хотя именно она учила его русскому языку еще тогда, в самом начале. И уж тем более - другие учителя, на все лады расхваливающие способности Гюнтера, и уж тем более - ребята, для которых он - добрый товарищ и первый ученик в классе. По-настоящему его знает только она, Катюшка.
   Если вдуматься, он ужасно скрытный. Вот, скажем, Зоя Кузьминична, которая то и дело твердит о его математических способностях, - она ведь и не подозревает, что мама Гюнтера была в Германии учителем математики. А папа - инженером на заводе. Гюнтер ни с кем не говорит о своей прежней жизни. Как ни выспрашивали у него ребята про Германию - молчит. Одной только Катюшке рассказал. Еще тогда, когда едва-едва говорил по-русски.
   Гюнтер не видел смерти своего отца, но видел штурмовиков, марширующих по улицам своего пока еще мирного города - или уже не мирного? Видел, как людей забирали в концлагеря. И однажды отец не вернулся домой с работы. Его товарищ рассказал: штурмовики, концлагерь... А через месяц узнали - отца нет в живых. Семье сообщили: инженер Шмидт, Эрнст Альберт, скончался от пневмонии. И больше - ничего.
   Катюшка догадывается и о том, чего Гюнтер никогда не говорил. Больше четырех лет прошло, а он так и не примирился с гибелью отца. До сих пор, едва зайдет речь о Германии - о его родине! - Гюнтер бледнеет, во взгляде появляется что-то такое, от чего даже Катюшке делается страшно.
   Гюнтер очень храбрый. Да и себя Катюшка трусихой не считает. Но у нее мурашки бегут по коже каждый раз, когда она пытается представить, что довелось пережить Гюнтеру и тете Берте на пути из Берлина в Москву, что довелось испытать в первые дни в чужой стране... пусть дружественной, сострадающей, но говорящей на другом языке.
   Мама Гюнтера так и не выучила русский язык настолько, чтобы изъясняться свободно. Катюшка привыкла, говоря с ней, переходить со своей обычной скороговорки на замедленную речь, привыкла, что следует четко проговаривать каждое слово, а порою - повторять дважды. А в последнее время, почувствовав достаточную уверенность в своем немецком, и вовсе перешла на родной язык тети Берты.
   - Ты говорил бы со своей мамой по-русски, - как-то попеняла Гюнтеру Катюшка.
   Гюнтер ничего не ответил, только головой качнул едва заметно.
   Просто поразительно, как он оберегает свою маму от любой трудности, любого напряжения. Но - Катюшка готова поклясться - все равно убежден, что делает слишком мало. С тех пор, как в позапрошлом году тетя Берта стала работать швеей в ателье, Гюнтер взял на себя ту работу по дому, которую прежде выполняла она. Взял на себя женскую работу - и ничуть не стыдился этого! А мужскую выполнял чуть ли не с первого дня, как поселился у тети Тони. Часто - сверх своих сил и умений, обучаясь по ходу самой работы. Поначалу тетя Тоня возражала, но получила решительный ответ: она, тетя Тоня, не берет платы за проживание, потому что считает их членами своей семьи, значит, он будет делать все, что полагается в доме делать мужчине. А тетя Берта и спорить не пыталась со своим упрямым сыном, раз и навсегда признав его мужскую самостоятельность.
   Катюшка ни за что на свете не призналась бы, но... присутствие тети Берты как-то странно угнетает ее. Нет, она, конечно же, очень уважает тетю Берту и сочувствует ей, но... когда тетя Берта рядом, любая радость тускнеет. Тетя Берта никогда не жалуется, но...
   Тетя Берта очень больна. Сердце. И все вокруг тети Берты будто бы проникнуто болезнью.
   Даже когда тетя Берта улыбается, понятно, что на самом деле ей невесело. Сквозь каждое движение, каждое слово поглядывает сдержанная печаль.
   Сдержанность Гюнтера - совсем другая. В ней чувствуется стойкость. Папа прав: Гюнтер с честью пережил то, что пришлось пережить.
   И все-таки хочется, чтобы он хоть время от времени позволял себе быть обычным парнем, который, позабыв про все свои обязанности и обязательства, идет в кино - просто отдохнуть!..
   - ... О чем задумалась?
   Катюшка с удивлением сообразила, что они стоят у ее калитки и, наверное, уже давно. Да уж, задумалась так задумалась!
   - Уж точно не о тех великих свершениях, что предстоят тебе нынче вечером! - огрызнулась она. - Ладно, я побежала. Надо успеть домашнее задание приготовить...
   И услыхала вслед:
   - О Зое Кузьминичне не забудь.
   Все-таки Гюнтер - невыносимый зануда!
   ... Мама как-то сказала: бывают дни, когда кажется, что земной шар крутится только для тебя. Папа тогда засмеялся и заявил, что мама - неисправимый романтик. Катюшке почему-то запомнились мамины слова. Запомнились, да задумываться над ними было недосуг: у калитки ждали Колька и Гришка. Оба этой весной увлеклись авиамоделированием - и вот, пришли похвастаться новой поделкой, которая - удивительное дело! - сумела взлететь и даже полетала минут пять, прежде чем намертво впечататься в землю...
   И вдруг сегодня Катюшка поняла: и вправду, бывают дни, когда земной шар крутится для тебя, только для тебя. Зал кинотеатра, всегда представлявшийся Катюшке просторным, вдруг стал крохотным, тесным - так много в нем было молодежи, так много радости... После сеанса парочки потянулись на берег реки. Борис взял Катюшку под руку. Она, счастливая, немножко оробевшая, беспокоилась только об одном: лишь бы не сбиться с ноги, не споткнуться! Гарик и Люська облюбовали местечко под плакучей ивой, у самой воды. Там и просидели дотемна, болтая о всяких приятных пустяках. Когда мир переполнен радостью, даже пустяки становятся значительнее самых серьезных, самых торжественных слов!
   Домой отправились разными дорогами: Люська и Гарик - в одну сторону, Катюшка и Борис - в другую. Вообще-то Борис жил в соседнем квартале, в четырехэтажной нарядной новостройке, но, разумеется, пошел провожать Катюшку.
   Нынче вечером они говорили так много, что теперь приумолкли, насытившись и словами, и счастьем. Исчерна-синее небо было близко-близко, будто бы стремилось укрыть землю волшебным звездным плащом.
   Борис прервал молчание:
   - Гляди, Полярная звезда...
   И он начал называть звезды одну за другой, одно за другим - созвездия.
   - ... Вон та, видишь? - Борис, одной рукой указывая в небо, другой легонько обнял Катюшку за плечи. - Денеб. Это в созвездии Лебедь.
   - Нет, не Лебедь. Лебедь рядом. А это - Орел. Значит, и звезда, получается, - Альтаир.
   Катюшка совсем не хотела смутить Бориса. Но, кажется, смутила.
   - Да, немножко ошибся, - неуверенно проговорил он.
   И добавил:
   А ты хорошо разбираешься...
   - Нет, не я, - весело прервала Катюшка, стараясь сгладить неловкость. - Гюнтер. Вот он действительно разбирается. Ну, и мне кое-что показал-рассказал.
   Катюшка надеялась, что после этого объяснения Борис тотчас же забудет о своей досадной оплошности. Но он помрачнел еще сильнее.
   Катюшка не знала, что сказать, что сделать. К счастью, до Катюшкиного дома оставалось всего-то полтора десятка шагов.
   Борис отворил перед Катюшкой калитку. Катюшка замешкалась.
   - Знаешь, я, наверное, забегу к Гюнтеру.
   - Ну конечно, - с нежданной язвительностью, даже с озлоблением, проговорил Борис. - Ты что же, за каждый час, проведенный без надзора, отчитываешься перед этим своим немчиком?
   Катюшка круто развернулась, вперила взгляд в лицо Бориса, желтовато-бледное в свете уличного фонаря.
   - Его зовут Гюнтер, - отчеканила она. - И никто не вправе так о нем говорить.
   - А что такое я сказал? - Борис изобразил удивление, получилось фальшиво.
   - В том-то и дело, ничего не сказал! Так стоило ли вообще пытаться?
   И Катюшка, не попрощавшись, взбежала на крыльцо.
   - Тетя Тоня, Гюнтер дома?
   Гюнтер читал - как всегда по вечерам. Слышал, как она вошла, но голову не поднял. Катюшка приблизилась, пригляделась: книга по астрономии. Прижав к губам ладошку, проглотила смешок.
   - Домашнее задание? - по-прежнему не глядя на Катюшку, спросил Гюнтер.
   - Угу, - Катюшка тяжело вздохнула.
   - Списывать не дам, - немедленно отреагировал Гюнтер. - Нужны они тебе, эти успехи до первого вызова к доске?
   - Я уже решила. Ты только проверь, хорошо?
   - Давай тетрадь, - Гюнтер наконец-то соизволил закрыть книгу.
   - Я немножко позже принесу, - сказала Катюшка - и, придвинув кресло к письменному столу, устроилась рядом с Гюнтером. - Ты не хочешь узнать, как я провела вечер?
   - Есть о чем рассказать? - безразлично спросил Гюнтер.
   Это безразличие было бы оскорбительным, если бы...
   Катюшкина рука соприкасалась с его рукой, но Катюшка чувствовала, что его отделяет пустота... Ненавистная пустота!
   - Не-а, не о чем. Вовсе даже не о чем. Этот Борька - болван с непомерно раздутым самолюбием. А сам Денеб с Альтаиром перепутал, представляешь?
   Гюнтер не ответил. Ни слова. И лица его Катюшка не видела - оно оставалось в тени.
   Гюнтер, ну почему?..
   Подчиняясь порыву, Катюшка припала щекой к его плечу. А мгновение спустя ощутила, замирая от мучительной нежности, как его ладонь гладит ее волосы - так осторожно... так, будто бы прикосновение может защитить от всех печалей мира. И Катюшка вдруг поняла - может. Защитит.
   - Я хочу, чтобы ты всегда был со мной.
   - Я здесь.
   Лучшего ответа невозможно было пожелать.
  

4.

  
   Экзамены надвигались так стремительно, что даже Катюшке, непоколебимо верящей в свою удачу, временами становилось не по себе. Гюнтер, наблюдая, как она то судорожно хватается за один учебник, а следом - за другой, то роется в тетрадях в поисках неведомо каких истин, снисходительно усмехался. Он еще в марте составил график подготовки к экзаменам, которому следовал с четкостью курьерского поезда, - и был совершенно спокоен. Результат Катюшкиных терзаний раз за разом оказывался неизменным: Гюнтер садился подле нее и повторял с ней все темы по порядку. Он был глух к заверениям: "Это я знаю", "А это вот мы совсем недавно проходили". Но стоило Катюшке сознаться: "Я забыла" или "Я не поняла", Гюнтер немедленно останавливался - и все начиналось вновь, только куда медленнее.
   - Ты тиран! - восклицала Катюшка на исходе третьего часа подготовки.
   - Что поделать, - смиренно вздыхал Гюнтер, - если вам, комсомолка Екатерина Быстрова, требуется личный гувернер.
   Катюшка трудилась честно: наверное, проще было бы обмануть настоящего экзаменатора, чем Гюнтера. Гюнтер не отвлекался и, кажется, совсем не уставал.
   А вот Катюшка уставала. Но не было случая, чтобы Гюнтер этого не заметил. И он сразу же откладывал в сторону все книги и бумаги, садился поближе, чтобы Катюшка могла склонить голову ему на плечо. И начинал рассказывать. Вернее - мечтать вслух. О том, как через каких-нибудь пару лет они поедут по стране в поисках того труда, который ждет именно их. Они будут пробовать, будут учиться. Искать свой труд - радость. Возвращаться домой - тоже радость. Они будут часто возвращаться. Конечно, со временем город изменится, а как же иначе? Но они никогда не забудут, каким он был для них, пятнадцатилетних. Идя вперед, нельзя забывать начало пути - собьешься.
   А еще Гюнтер вслух размышлял о том, есть ли где-нибудь во вселенной цивилизация, подобная земной.
   - Вселенная - это ведь немало, правда, Катюша? - с улыбкой спрашивал он. - Если на Земле сложились условия для возникновения цивилизации, кто знает, может быть, они сложились где-то еще. Вот представь: мы тут рассуждаем, а кто-нибудь невообразимо далекий разглядывает в телескоп Солнечную систему и думает: а есть ли там разумные существа?..
   Катюшка ежилась при мысли о космических расстояниях - и наслаждалась привычным уютом своей крошечной комнаты. Наслаждалась тем, что рядом Гюнтер. С Гюнтером - хоть на Дальний Восток, хоть к какой-нибудь Альфа Центавра. Потому что он и есть - уют.
   И только один раз Гюнтер заговорил о своей настоящей родине. Он сказал, что хотел бы снова увидеть Берлин. И добавил глухо: "Без Гитлера".
   Катюшка молча сжала его руку меж своих ладоней и не отпускала долго-долго.
   Катюшка знала: нынешней весной в ее дружбе с Гюнтером появилось что-то новое, необъяснимо прекрасное. Каждое прикосновение таило радость. Каждая радость вела за собою новую. Передавая Гюнтеру книгу, Катюшка будто бы невзначай задевала его руку кончиками пальцев - и ловила быструю, чуточку лукавую улыбку. Склоняясь вместе с Катюшкой над тетрадкой, Гюнтер щекою касался Катюшкиной щеки - и не спешил отстраняться. Катюшка понимала: Гюнтер тоже знает об этом новом, прекрасном. Но не говорит. И тоже помалкивала. И не торопилась искать слово, которым можно было бы назвать это новое. А к чему торопиться, если им и так хорошо... если прекрасное пришло раз и навсегда. Оно никуда, никуда не уйдет, правда ведь, Гюнтер?..
   После уроков, прежде чем засесть за подготовку к экзаменам, Катюшка и Гюнтер отправлялись на реку. Было у них любимое местечко в стороне от дорог. Стояли на берегу, глядели в воду. И - говорили. О чем угодно, только не об экзаменах.
   Однажды задержались на реке дольше обычного. И день-то был ветреный, тучи налились предчувствием дождя. И Катюшка, против обыкновения, рвалась домой: сегодня мама обещала испечь яблочный пирог и посидеть вечерком - семьей, вместе с Гюнтером. Катюшке ох как по нраву были вечерние посиделки! А если, к тому же, успеть выучить все, что задумал Гюнтер, и ничем не тяготиться... Но Гюнтер почему-то медлил. И молчал, молчал сосредоточенно, будто бы вглядываясь в себя. Катюшка ни за что не решилась бы прервать такое молчание.
   - Катюша, - наконец тихонько окликнул он. - Если тебе когда-нибудь станет трудно, а меня вдруг не окажется рядом... ты приходи сюда и все свои печали, все болезни, все сомнения бросай в реку. Вода их унесет, и они никогда к тебе не вернутся.
   Тревогой повеяло от этих слов. Сдержанной - но все же тревогой.
   - Гюнтер, почему?..
   - Не спрашивай, Катюша. Будем верить, что не придется... Пойдем домой, дождь начинается.
   Катюшка и без объяснений догадалась, о чем думает Гюнтер. Часто думает, а проговорился чуть ли не впервые. С того самого дня думает, как начался в Испании мятеж Франко.
   Осенью тридцать шестого всю школу взбудоражило известие о двух пятиклашках, сбежавших "воевать в Испанию". Родители сбились с ног в поисках своих пацанов. А на следующий день милиционер поймал отчаянных вояк на вокзале в областном центре. Путешествие не продлилось и двух дней, но школе разговоров хватило до самого Нового Года. Одни хихикали, другие сочувствовали, третьи переживали, что сами не отважились бы на такой поступок.
   Катюшка помнила горькую насмешку во взоре Гюнтера, когда он впервые услыхал эту историю. Все обсуждали - Гюнтер молчал. И Катюшка вдруг сообразила, что насмехается он не над беглецами. Над собой.
   Едва дождавшись момента, когда они остались с глазу на глаз, Катюшка с обычной прямотой спросила:
   - Ты что, тоже собирался в Испанию?
   - А ты думаешь, мне повезло бы больше, чем этим парням? - Гюнтер покачал головой. - Может, доехал бы до Москвы... Ну уж никак не дальше границы.
   - Значит, собирался? - продолжала допытываться Катюшка.
   - Я думал об этом, - Гюнтер вздохнул. - В том-то и дело - думал... Помнишь, у Чехова есть рассказ про двух мальчишек, которые вздумали отправиться на помощь североамериканским индейцам?
   - Ну да. Вроде бы, веселый рассказ, а не знаешь, смеяться или плакать. - Катюшка поморщилась. - Терпеть не могу, когда люди попадают в неловкие ситуации.
   - А еще хуже, когда сам попадаешь в неловкую ситуацию. Да что там, в неловкую - в дурацкую, - с нажимом проговорил Гюнтер - и закончил жестко, даже озлобленно:
   - Мы здесь о подвигах мечтаем, играем в войну, а там люди умирают, по-настоящему.
   И взгляд у Гюнтера тоже стал небывало ожесточенным. Но сбить Катюшку с толку было не так-то просто.
   - Думал - и ни слова не сказал? Не доверяешь, да? - требовательно спросила она.
   - Думал, но ничего ведь не решил! - резко ответил Гюнтер - и отвернулся.
   Катюшка хотела обидеться - не смогла. Собиралась хотя бы сделать вид, что обиделась, - но вдруг сказала виновато:
   - Не сердись.
   И попросила:
   - На себя - тоже не сердись...
   Только он все равно на себя сердится. До сих пор... Нет, сердится - не то слово! Не понимает, как такое может быть: все эти годы он учится, исследует вместе с Катюшкой катакомбы, читает серьезные научные книги и приключенческие романы... А в Испании умирают люди.
   Когда при Гюнтере кто-нибудь принимался рассуждать о событиях в Испании, он отмалчивался - по своему обыкновению. Все сопереживали борьбе испанских республиканцев, а Гюнтер не просто сопереживал, он - Катюша знала наверняка - с самого начала воспринимал эту войну как свою. Фашисты - итальянские ли, испанские - были фашистами, такими же, как те, что лишили его родины.
   Да, Гюнтер часто думает об Испании. Но очень, очень редко говорит.
   Катюшка избегает этой темы. И старается быть осторожной и ласковой, как только замечает, что Гюнтер задумался.
   А вот папа однажды затеял с Гюнтером разговор о фашистах - и услышал краткий, твердый ответ:
   - Они не остановятся. Ни перед чем. Если только их не остановят.
   Не надо знать Гюнтера так хорошо, как знает его Катюшка, чтобы догадаться: он будет среди тех, кто остановит. Но неужто он думает, что она, Катюшка, останется в стороне?..
   - Если тебя не будет рядом, я не приду на реку. Просто потому не приду, что меня тоже здесь не будет, - нахмурившись, отвечает она. - А дождь пусть себе идет. Вымокнешь - так тебе и надо.
   Гюнтер улыбается, во взгляде - доброе лукавство. Одобрение.
   Весело интересуется:
   - Хочешь вымокнуть за компанию?
   И предлагает:
   - Пойдем к Гарику.
   - К Гарику? - удивляется Катюшка.
   - Он просил помочь с математикой.
   - Тебя?!
   Гарик, конечно, дружен с Гюнтером. Но мальчишки ведь не могут без соперничества. Дело даже не в том, что Гюнтер лучше учится. С Гюнтером взрослые - и Катюшкин отец, и директриса Галина Михайловна, и старенький школьный сторож Степан Степанович - говорят на равных.
   А Гарик для них - недоросль, пусть умный, но вполне способный учудить что-нибудь такое, от чего вся школа неделю на ушах стоять будет.
   В шестом классе в девичьих партах вдруг обнаруживались то мыши, то котята. Писк, визг, сорванный урок, проработка по пионерской линии.
   А в седьмом на уроке литературы был продемонстрирован химический опыт: сначала звучный хлоп?к, потом - едкий дым, который, к счастью, быстро выветрился. Хорошо еще, что маму легко удивить, но трудно напугать. Галине Михайловне история была преподнесена, как выразилась мама, в значительно смягченном виде. Галина Михайловна строгая, Гарик в два счета вылетел бы из школы. А мама его пожалела, только назвала самым грубым своим словом - "шалопай" да битый час беседовала с его мамой, когда она вечером прибежала выяснять, что же случилось в школе. У Гарика, как и у Гюнтера, нет отца, только мать, бухгалтер на заводе. Клавдия Ивановна совсем не похожа на тетю Берту - розовощекая, шумная, подвижная. И все же мама считает, что Гарику нужно бережнее относиться к Клавдии Ивановне. Вот даже и всю правду ей рассказывать не стала, усадила за стол, налила чаю... Знал бы Гарик, как его тут спасают, точно читал бы все книги, что ему велят, и, может быть, пристрастился бы наконец к чтение!
   Люська потом рассказала Катюшке - под великим секретом, но с нескрываемой гордостью - что Гарик учинил это безобразие, чтобы спасти ее. В тот день Люська не приготовила домашнее задание.
   А Катюшка неожиданно подумала: хорошо, что Гюнтер никогда не сделает ничего подобного.
   Не потому, что не отважится, просто у него фантазия работает в другом направлении. А такого, на что не отважился бы Гюнтер, и представить нельзя. Гарик, поначалу открыто считавший Гюнтера слабаком, - и тот зауважал. Без какой-то особой причины. Просто понял, какой он - Гюнтер. И теперь соперничает с ним - так же честно, не таясь. Кажется, Гарька даже стал тратить больше времени на самоподготовку.
   Но вот просьба к Гюнтеру - полная неожиданность!
   - Правда что ли, просил?
   - Просил. Чему ты удивляешься?
   Катюшка насмешливо фыркает. Если посмотреть глазами Гюнтера, и вправду получается - ничего удивительного. Он помогает, не нуждаясь в благодарности. А вот сам попросить о помощи почти никогда не догадывается...
   - Ладно, к Гарику - так к Гарику!
   Катюшка запрокидывает голову, подставляя лицо первым каплям дождя.
   - Я люблю и солнце, и дождь. Даже не знаю, что люблю сильнее - солнце или дождь. Правда, странно?
   - Не странно. Самое скучное, что может быть в жизни, - однообразие.
   - Все-то ты хочешь объяснить, загнать в схему! - с досадой восклицает Катюшка. - Скучный ты человек, Гюнтер Шмидт!
   - А вот ясное - не значит скучное, - тоном мудреца говорит Гюнтер - и смеется.
   - Да ну тебя!.. Догоняй!
   Бежала без оглядки, ничуть не сомневаясь: Гюнтер не отстанет.
  

5.

   Экзамены остались позади. Немецкий Катюшка сдала играючи, почти без подготовки - и до сих пор удивлялась собственному нахальству. Нина Владимировна так хвалила ее, так хвалила, что Катюшка даже смутилась. А вот Зоя Кузьминична со вздохом объявила, что ее предмет Екатерина Быстрова знает на твердую четверку.
   - Четверка, да будет тебе известно, означает "хорошо", - с ходу заявила Катюшка Гюнтеру.
   Гюнтер посмотрел с удивлением - к чему, мол, клонишь?
   - Тебя опять будут ставить мне в пример.
   - В утешение готов заниматься с тобой все лето, чтобы осенью ты могла поразить Зою Кузьминичну, как поразила Нину Владимировну.
   Это он всерьез?! - Катюшка приостановилась, поглядела на Гюнтера, как на врага. Нет, смеется... Хотя кто его знает, вот возьмет да уцепится за эту мысль, и будет мучить всякой там математикой сильнее, чем прежде - немецким.
   К счастью или к несчастью, Гюнтер нашел себе другое занятие.
   Придумка принадлежала Гарику, но Гюнтер тоже вдруг увлекся. Это Гарик сколотил из мальчишек помладше, готовых с утра до ночи гонять мяч на школьном дворе, футбольную команду. Это Гарик расшевелил райком комсомола на оборудование поблизости футбольного поля. Но капитаном команды неожиданно стал Гюнтер. Хотя почему неожиданно? Гюнтер не перехватывал инициативу и не стремился к лидерству. Просто он, по своему обыкновению, все силы вложил в новое увлечение. Никогда не испытывая потребности быть лучшим, он неизбежно становился лучшим, вот и все. Гарик не сердился. Он как-то разом повзрослел за этот год и мальчишескую страсть к соперничеству оставил в прошлом.
   Верный своему принципу - трудиться на совесть - целыми днями пропадал Гюнтер на тренировках. Катюша тосковала. Не скучала, нет - у нее полным-полно было книг, да таких, от которых не оторвешься. А еще к ней вернулось старое увлечение: из глубин шкафа извлечены были старые краски и кисти, и на свет стали появляться один за другим незатейливые, девически милые пейзажики: золотисто-зеленая береза у дома тети Тони, кусты сирени в школьном саду, прибрежные ивы... Все было бы замечательно... если бы рядом был Гюнтер, Катюшка привыкла делить с ним чуть ли не каждую минуту и уж точно - каждый успех и каждую неудачу. Но Гюнтера не было, и Катюшка тосковала.
   В конце июня в ней пробудился доселе мирно дремавший дар пионервожатой. И закрутилось, завертелось, завихрилось: игры, походы, костры...
   - Рощу не спалите, - как-то со смехом предупредил отец, имея в виду облюбованную пионерами и Катюшкой ближнюю лесополосу, которая служила заодно и границей города.
   - У нас каждый второй - юный пожарный! - бойко ответила Катюшка, встряхивая головой, в отросших почти до пояса и снова заплетенных в тугую косу волосах проскочили огненные искры. - И все мы без исключения - друзья леса!
   - Не из тех друзей, с которыми, говорят, врагов не надо? - не унимался отец.
   - И ты, Сережа, еще спрашиваешь, в кого это у нее такой характер! - подытожила мама.
   Время от времени забегала Катюшка на тренировку, сидела - о, чудо! - тихонечко-тихонечко и уходила, не сказав иной раз Гюнтеру ни словечка. Почему-то не хотелось его отвлекать, хотелось просто сидеть и смотреть.. Сосредоточенность, которую Катюшка привыкла видеть в его глазах, которую и любила, и ненавидела, здесь владела Гюнтером всецело. Каждое его движение было точным, выверенным до совершенства; папа, любитель заковыристых словечек, сказал бы - рациональным. Краткие реплики, обращенные к игрокам, были, вроде бы, самыми обыкновенными. Гюнтер ни разу не повысил голос. И все же на поле он был немножко другим, не таким, как всегда. В голосе его появилось что-то такое, чему Катюшке долго не удавалось подобрать название, пока не пришло вдруг неведомо откуда непривычное слово - властность. Непривычное, но очень подходящее. Правильное.
   Удивительное дело: новый Гюнтер нравился Катюше больше прежнего.
   Мягкое, невесомое, словно пух тополей, тепло июня сменилось едким июльским зноем. Катюшка демонстративно пренебрегала неудобствами. Жмурясь по-кошачьи, жарилась на полуденном солнышке и вполглаза наблюдала за тренировкой. Не потому вполглаза, что разленилась, а потому, что втайне была смущена. Игроки, в угоду жаре сбросив рубашки, с азартом охотились за мячом. Катюшка никогда прежде не видела Гюнтера без рубашки. Или видела? Не вспомнить. Но если даже и видела... увидела впервые только сегодня. Увидела - и показалось, будто бы солнечный жар забрался под кожу, прокатился по рукам и ногам к самому сердцу. Катюшка прикрыла глаза, но из-под ресниц продолжала глядеть, незнамо зачем. Подумалось вдруг: полуденная жара бывает на удивление приятной, если, конечно, ты ее не боишься.
   "Трус даже счастье не возьмет, испугается обжечь ладони", - так папа говорит.
   Она, Катюшка, - не испугается.
   ...Этим летом Гюнтер и Катюша узнали об удивительных превращениях времени. Лето было долгим, невероятно долгим. Самым долгим в жизни Катюшки и в жизни Гюнтера тоже. И это притом, что дни, в трудах и радостях, пролетали стремительно. Зато ночи длились, разворачивались прихотливо, как действие увлекательного романа. Спать в такие ночи - проспать половину жизни.
   Ночь стала добрым другом, она словно согласилась на все лето превратиться в добавочный день: истосковавшись друг по другу за тот, за настоящий день, Катюшка и Гюнтер вместе встречали закат, вместе встречали рассвет, успев от вечерней зари до утренней побывать и в своей зеленой беседке на берегу, и на "секретной базе" в катакомбах, и в сосновом бору, который вдруг сделался любимым приютом. Однажды, когда Гюнтер вполголоса рассказывал о священных рощах древних германцев, о преклонении сильных, воинственных людей, презирающих боль и смерть, перед могучими, презирающими зимнюю стужу елями и соснами, Катюшка вдруг поняла: свобода пахнет соснами, свежо и смолисто. Сосны, посылая привет своему собрату - ветру, покачивали гордыми вершинами, увенчанными янтарными летними звездами.
   Теплыми июльскими ночами Катюшка и Гюнтер заново открывали для себя свой город. К исходу июля не осталось, пожалуй, ни одного уголка в городе, где они не побывали бы.
   Они придумали игру в первооткрывателей. Тот, кто ухитрялся отыскать незнакомую улицу - да что там улицу, хотя бы переулок, закоулок, дворик! - получал право на желание. Уговорились, что проигравший не может отказаться выполнять это желание. Катюша вздыхала: ну что поделаешь, если Гюнтер быстрей соображает! Но вздыхала притворно: желания Гюнтера не противоречили ее собственным. А если и противоречили, то совсем чуть-чуть. Давно прошли те времена, когда за книжку на немецком Катюшку приходилось усаживать с боем. Даже Гюнтер признавался, что она порою цитирует по памяти стихи, которых он совсем не помнит. Теперь, расплачиваясь за проигрыш, Катюшка засела за драмы Шиллера... да так засела, что три дня не выходила из дому. А потом недели две ни о чем другом говорить не могла. В следующий раз Гюнтер пожелал, чтобы Катюшка повторила - на радость Зое Кузьминичне! - весь изученный курс, и взялся ее экзаменовать. Оказывается, он вовсе и не позабыл о своем обещании! Ну да, конечно, когда это Гюнтер что-нибудь забывал! Но сидеть над учебником в разгар лета?! Вслух Катюшка, конечно же, возмущалась, но в глубине души знала, что хочешь не хочешь, математику надо подтягивать и лучшего времени для этого все равно не найдется.
   - Не можешь придумать ничего особенного, все немецкий да задачки, - ворчала она, когда Гюнтер забегал к ней после очередной тренировки.
   - Посмотрим, что придумаешь ты, когда выиграешь! - смеялся он.
   И она придумала. Еще как придумала!
   Палисадник под Катюшкиным окном давным-давно утратил почетное право называться палисадником. Когда-то, когда Катюшка была маленькой, мама, как потом рассказывала, задумала приобщить ее к миру живой природы - и разбила возле дома цветник. Только вот у Катюшки были другие представления о живой природе. Живое - то, что бегает, а не то, что растет. Вот и обзавелась Катюшка сначала кроликами, потом котенком. Палисадник был заброшен. Раз в году, перед Первомаем, мама коротко подстригала садовыми ножницами всю растительность, не разбирая, где цветы, а где сорняки. За лето все это, как папа говорил, видовое разнообразие успевало дорасти да подоконника, а по осени предоставляло Катюшке нежеланную возможность наблюдать в окно все стадии медленного, печального увядания.
   Вот этот-то палисадник и предстояло обустроить Гюнтеру - таково было желание Катюшки.
   Поначалу думала: пусть возится один, я-де буду, ему назло, у окошка Шиллера читать. Но Гюнтер работал так ловко и увлеченно, что не утерпела: захлопнула книгу и взобралась на подоконник. Спрыгнула, не примериваясь - знала, Гюнтер поймает - и замерла, прижавшись к его груди. Он тоже не спешил разжимать руки.
   - Сегодня я опять выиграю! - зловещим шепотом пообещала Катюшка.
   И проиграла.
   В начале августа вернулась Люська, она гостила у бабушки в деревне, и, недолго думая, присоединилась вместе с Гариком к ночным путешествиям Катюшки и Гюнтера. Игра стала вдвое интереснее, радость разрослась, помноженная на два.
   Как-то, набродившись и насмеявшись всласть, вернулись на излюбленное место на пологом берегу реки, к двум ивам, которые, сплетаясь ветвями, образовывали беседку. Гарик развел костер у самой воды. Сели поближе к огню, поближе друг к другу: августовские ночи прохладные, не то что июльские.
   - Я вам сейчас такое расскажу - обхохочитесь, - у Гарика, как всегда, была в запасе история. - Мамашин Барсик с моими голубями подружился. Нет, не в том смысле, что сожрал! Подружился самым дружеским образом. Залезаю я, значит, на голубятню...
   - Тс-с, - Катюшка прижала к губам палец. - Послушайте. Ивы переговариваются.
   - Тоже мне, скажешь... - начал обиженный невниманием Гарик, но Люська бросила на него сердитый взгляд:
   - Правда, переговариваются! Гюнтер, о чем они говорят? Ты ведь все на свете знаешь!
   Гюнтер улыбнулся, поглядел на Люську сквозь лукавый прищур.
   - Предсказывают, - проговорил он загадочным полушепотом.
   - Что предсказывают? - Люська заворожено смотрела на Гюнтера, будто бы и впрямь верила.
   - Судьбу. Нашу судьбу.
   - И что же они говорят? - даже Гарик понизил голос до шепота.
   - Каждый должен услышать сам. Слушайте...
   Костер щедро дарил искры ветру и воде. Ивы говорили друг с другом, с ветром, с водой. Говорили с Люськой, с Катюшкой, с Гариком...
   Этой ночью ивы напророчили каждому из них счастливую судьбу.
   Казалось, что силы, и душевные, и физические, так же бесконечны, как лето.
   Но только казалось. Простуда, от которой Гюнтер сердито отмахивался два дня, на третий день уложила-таки его в постель. И это в начале августа, в самые радостные и роскошные дни торжествующего лета!
   Катюшка, забросив все на свете, дни напролет сидела подле Гюнтера. Легкомысленно транжирила богатства лета, как представлялось мрачно настроенному Гюнтеру. На четвертый вечер он не выдержал:
   - Ты скучаешь. Сидишь в четырех стенах, нет бы выйти на свежий воздух. Я бы пока мог и книгу почитать.
   - Скучаю? - Катюшка расхохоталась. - С тобой - и вдруг скучаю?!
   На Гюнтера вдруг напало дурашливое настроение. С той же целеустремленностью, что и в самых серьезных делах, он принялся за изготовление бумажных самолетиков. Целые эскадрильи устремились в направлении Катюшки, а она сбивала самолетики меткими хлопками...
   ...Фрау Берта постояла на пороге, покачала головой - и ушла бесшумно. Ни Катюша, ни Гюнтер ее не заметили.
   Нет, Катарина, конечно же, милая девушка, очень милая. Но думается порою, что фройлейн из интеллигентной семьи должна вести себя сдержаннее и строже. Катарина и ее семья всегда были добры к ним, к Гюнтеру, этот долг никогда не возвратить. Счастье, что рядом с Гюнтером есть Катарина. Только не слишком ли рано их детская дружба претерпела изменения, которые требуют большой осторожности и внимания со стороны взрослых? Вот и сейчас на глазах у фрау Берты Катарина пересела со стула на край кровати Гюнтера. Нет, только лишь пересела, больше ничего. И Гюнтер - он ведь воспитанный молодой человек и никогда не позволит себе лишнего. Но почему бы ему иной раз не намекнуть Катарине, разумеется, очень осторожно, тактично, что следует соблюдать некие нормы...
   Катюшка засиделась у Гюнтера до позднего вечера: спорили о шиллеровском Карле Мооре. Гюнтер находил в нем множество пороков - от бесплодной мечтательности до откровенного эгоизма, а Катюшка, горячась, защищала разбойника-бунтаря. Расстались так ни до чего и не договорившись, Гюнтер вслед язвительно посоветовал прочесть "Разбойников" в русском переводе, а то ведь, чего доброго, так и останется она при своих заблуждениях.
   Фрау Берта проводила гостью - ровно пять шагов от крыльца до калитки. Катюшка по-немецки пожелала фрау Берте доброй ночи, вежливо-превежливо, разве что книксен не сделала. Почему-то тетю Тоню запросто можно называть тетей; завидев ее на другом конце улицы, можно приветственно помахать рукой. Никто не назовет Катюшкино поведение невоспитанностью. С мамой Гюнтера все по-другому, к ней следует обращаться "фрау", а здороваться и прощаться только тихим голосом, стоя на расстоянии вытянутой руки. Иначе - неприлично. Катюшка знает: мама Гюнтера больна и нуждается в заботе и понимании. Но как все-таки непросто бывает, когда опаздываешь на урок, замедлить шаг при встрече с фрау Бертой, благовоспитанно улыбнуться, чинно поздороваться!.. Какая, должно быть, грустная жизнь у фрау Берты!
   Знала бы Катюшка, что, затворив калитку, фрау Берта направится к Гюнтеру и с такой же благовоспитанной улыбкой, таким вот тихим вежливым голосом поделится своими не слишком приятными мыслями.
   Но об этом Катюшка не узнала, равно как и о спокойном, уверенном ответе Гюнтера:
   - Я ручаюсь, мама, тебе не о чем тревожиться. Ручаюсь и за себя, и за Катюшу.
   Не узнала Катюшка и о том, что несколькими днями ранее похожую беседу вели ее, Катюшкины, родители.
   - Понимаешь, Оля, эти их ночные блуждания...
   - Им по пятнадцать лет. Когда же еще, Сереженька, бродить в поисках неведомо чего и - вот что удивительно! - находить.
   - Смеешься?
   - Смеюсь. И тебе советую. Не вижу причин волноваться. Я целиком и полностью доверяю Гюнтеру.
   - А дочери своей, получается, не доверяешь?
   - Доверяю, конечно. Но Гюнтеру - больше.
   Катюша не знала об этих разговорах и не должна была знать. Это лето принадлежало ей. И Гюнтеру.
  

6.

  
   Катюшке понравилось незаметно исчезать из дома. В условленный час она распахивала окно, взбиралась на подоконник, Гюнтер подавал ей руки - и мгновение спустя она оказывалась по ту сторону.
   Впрочем, мама сразу же выяснила, каким способом дочь покидает дом. И не преминула при случае поинтересоваться у Гюнтера:
   - Как ты думаешь, дверь вообще зачем-то нужна?
   - Определенно, - как ни в чем не бывало, улыбнулся он.
   Исчезновения продолжались.
   Этим вечером Катюшка, как и договаривались, оставила окно открытым. Прилегла. И вдруг:
   - Катюша!
   Почудилось?
   - Катюшка!
   Нет, не почудилось.
   - Чего тебе? - глаза упорно не желали открываться.
   - С добрым утром!
   "Какое утро? Заснуть не успела!" - Катюшка возмущенно повернулась лицом к стене. И тотчас же снова услышала настойчивое:
   - Катюша!
   С усилием села в кровати, огляделась, буркнула сердито:
   - Ну, где ты там?
   Подтянувшись на руках, Гюнтер взобрался на подоконник.
   - Между прочим, уже половина пятого, - насмешливо сообщил он - Гарик с удочками у калитки.
   - А Люська? - Катюшка принялась с ожесточением тереть глаза кулаками, разгоняя сон.
   - Заявила, что не собирается участвовать в наших жестоких развлечениях.
   - Что, так и сказала? - Катюшкины глаза широко распахнулись сами собой.
   В предрассветном мареве лица Гюнтера было не разглядеть, но Катюшка знала - он улыбается.
   - Слово в слово.
   - А я с ней согласна, - с вызовом проговорила Катюшка. - Вольно же вам бедных беззащитных рыбок мучить!
   - Слушай, может, и ты останешься?
   - Не-а. Еще и Дружка с собой возьму.
   Всю дорогу Дружок путался под ногами, а Катюшка изводила ребят рассуждениями о том, что уничтожать животных ради забавы - безнравственно.
   - Да рыба - какое ж она животное? - отмахивался Гарик. - Так, холоднокровное.
   - Двойка тебе по твоей любимой биологии, Игорь Свиридов! И холоднокровные, и теплокровные именуются животными, а ты отныне и навсегда будешь именоваться хладнокровным живодером!
   Гарик и Гюнтер переглянулись.
   - Кажется, придется утопить, - Гарик тяжело, очень тяжело вздохнул.
   Покуда готовили удочки, Катюшка, морщась при виде червяков, пыталась заговорить то с Гюнтером, то с Гариком - все равно, о чем, противно молчать-то. Но в ответ слышала одно и то же: "Потише, рыбу распугаешь".
   - Ну ладно, я купаться пойду!
   - Гюнтер, по-моему, она решила нас от хлопот избавить, - хохотнул Гарик. - Только уйди подальше, а? Ну хотя бы во-он к тому мосточку.
   - Ага, а то всю рыбу распугаю, - передразнила Катюшка.
   И сделала наоборот: устроилась в ближайших кустах, разделась до нижней рубашки и плюхнулась в воду, маня за собой Дружка. Тому-то все нипочем, а вот Катюшке... Предосенняя вода холодна, тепло покидает ее разом, всего за несколько дней. Катюшка продержалась четверть часа, из упрямства: слабо мне, что ли?
   Завернулась в одеяло (хвала предусмотрительности!), пообсохла, уняла дрожь. И вернулась к мальчишкам с видом победительницы.
   Триумф не удался: эти двое наловили-таки рыбы, не то чтобы много, но, как заявил Гарик, на уху достаточно.
   - Не хочешь заняться общественно полезным трудом?
   - Ты на что это намекаешь? - Катюшку передернуло. - Как ловили, так и потрошите, не собираюсь возиться в этой гадости.
   - Эх ты! На первый взгляд - свой парень, а на второй - капризная девица! - Гарик извлек из ведра окунька, помахал перед Катюшкиным носом. Катюшка брезгливо отвернулась.
   - Ну и какой же ты рыбак? Настоящий рыбак любит запах рыбы.
   - А кто сказал, что я рыбак? Я так, за компанию. И вообще, если обратили внимание, я с самого начала была против.
   - Ты что, вообще никогда рыбу не ешь? - Гарик подозрительно прищурился.
   - Почему? Когда она жареная...
   - И тебя не мучит совесть?
   - Так она ж ведь жареная! - Катюшка уперлась.
   - Отсутствие логическое мышления, - прокомментировал Гюнтер, запуская руку в ведро. В другой руке уже обосновался нож.
   - Логика! - Катюшка зябко передернула плечами. - Почему же вам так нравится это словечко, что тебе, что папе? И оба вы заявляете, что у меня эта самая логика отсутствует. А я, между прочим, умею рассуждать ничуть не хуже вас. А может, и лучше. Ну вот, например... Например... Смотри: в течение всего учебного года ты заходишь за мной ровно за полчаса до начала занятий, так? В школу мы идем прогулочным шагом, так? Чтобы собраться, я встаю еще за полчаса. Боюсь, видишь ли, что ты обзовешь меня... как это?.. ах, да, неорганизованной! Еще одно любимое словечко! А не боялась бы - тратила бы вдвое меньше времени на сборы. И до школы нормальным шагом - я считала - девять минут. Можно на целых полчаса дольше спать. Вот!
   - Гениально! - Гюнтер издевательски отсалютовал рыбиной. - Грандиозно! Несколько несущественных дополнений позволишь? Первое: однажды утром ты учебник литературы сорок пять минут искала. И где же нашла? Помнишь?
   - Ну, допустим, за кровать завалился, Просто я перед сном дочитывала...
   - Какая примерная ученица! - фраза прозвучала откровенно двусмысленно. - Жаль только, пятнадцать минут на сборы - ну никак не получается. Потому что в твоих расчетах условия - заведомо идеальные. То же самое со временем, за которое ты доберешься до школы. Зимой мы идем напрямик. А осенью и весной - ты забыла? - придется обходить роскошную лужу шириною во всю улицу. Три - четыре минуты - минимум. Так откуда же ты берешь свои девять минут?
   - А лужу, помнится, еще в прошлом году собирались... - Катюшка попыталась перейти в наступление.
   - Ну что за привычка не спорить, а юлить? - наступление захлебнулось, едва начавшись.
   - Как же, с тобой поспоришь! - Катюшка ушла в глухую оборону.
   - Поспоришь. Если не поленишься рассуждать доказательно, а не так: вы рыбку ловите, значит, злые, а я, добрая, я ее всего лишь кушаю, - Гюнтер закрепил успех.
   Переглянулись - и рассмеялись.
   Гарик метко зашвырнул очищенного окунька в котелок.
   - Только не говорите, что намерены есть это жуткое варево! - Катюшка вспомнила, что собиралась быть врединой.
   - Еще как намерены! И даже с тобой поделимся, мы не жадные, - хохотнув, заверил Гарик. - Только вот в другой раз подумаем, брать тебя в экспедицию или нет, все равно толку никакого.
   - Всегда с вами так, одни детские игры на уме! - вдруг по-настоящему рассердилась Катюшка.
   - Гюнтер, чего это она? - изумился Гарик. - Обиделась, что ли?
   - А что ты у него спрашиваешь? Ты у меня спроси! Вот скажи мне, Гарька, чем заняты мы месяцы напролет? Учеба, учеба, учеба, а если не учеба, то такие вот глупые занятия! - Катюшка перевела дух. - Нет, мальчишки, с вами, конечно, интересно. И люблю я вас, очень... Только вот...
   Гарик насмешливо присвистнул.
   - Погоди, - остановил его Гюнтер.
   - Только вот неправильно мы как-то живем. Вроде бы, и не скучно... а как будто бы на всем готовеньком. Повторяем вслед за Николаем Островским, что в жизни всегда есть место подвигу, - и ничего не делаем, ну ничегошеньки! А хочется настоящих поступков, хочется так жить, чтобы захлебываться жизнью!.. - осеклась, поглядела на ребят то ли требовательно, то ли просительно. - Гарька, ты понимаешь?
   - Чего ж тут не понять? Так оно и выходит.
   - А ты? - обернулась к Гюнтеру.
   - Не совсем, - задумчиво отозвался он.
   - Бюргер! Тебе бы только покой - ты и счастлив!
   - А разве это плохо?
   - А разве хорошо?!
   Гарик с отсутствующим видом швырял в воду камушки. Шлеп-шлеп-шлеп! - камушек, прежде чем утонуть, отскакивал от воды трижды, четырежды... Гюнтер и Катюшка прервали спор: Гарик бросал мастерски.
   - Раз, два, три, четыре... семь! - у Катюшки разгорелись глаза.
   Гюнтер тоже поднял с земли камушек.
   - Дай-ка попробую.
   Старательно скопировал движения Гарика.
   Шлеп-буль! - камушек ушел под воду.
   Гюнтер поглядел на Гарика с недоумением. Катюшка показала Гюнтеру язык, с комической торжественностью пожала Гарику руку. Поглядела на одного, на другого, улыбнулась - уже без насмешки.
   - Нет, мальчишки, как я все-таки вас люблю!.. Стой, а чем это так вкусно пахнет? Неужели вашей отравой?.. Слушайте, я, кажется, готова попробовать.
   - Жуткий риск! - таким зловещим тоном Гарик обычно рассказывал страшилки приставучим малышам.
   Но Катюшка окончательно решила сменить гнев на милость. И даже вызвалась помыть быстро опустевший котелок. Правда, в конце концов доверила это дело Дружку.
   В обратный путь пустились по еще непросохшей утренней росе. Прежде чем расстаться, постояли у Катюшкиной калитки.
   - Знаете, ребята, а я почему-то уверен, что будут подвиги, - сказал на прощание Гарик.
  

7.

  
   - Ну почему лето всегда так быстро кончается? - заунывным голосом вопрошала Катюшка в первый же учебный день. Опять вот занятия, домашние задания, отметки...
   - А ты не забыла, что восьмой класс - это все-таки восьмой класс? К тому же ты пионервожатая, и из редсовета тебя никто не исключал. За всеми этими заботами и не заметишь, как учебный год пройдет.
   Гюнтер как всегда оказался прав - учебный год промчался со скоростью курьерского поезда. Катюшка рисовала в стенгазету карикатуры на отстающих, пела вместе с пионерами "Взвейтесь кострами..." - да так, что Галина Михайловна выглядывала из своего кабинета в другом конце коридора и просила перенести репетиции во двор. А еще подтягивала по русскому языку двух девчонок из своего класса. А еще ругалась до хрипоты с Жоркой Старченко, секретарем школьной комсомольской организации, из-за того, что он вздумал проводить субботник в дождливый день. А еще взялась вместе со школьной самодеятельностью за постановку "Разбойников" на немецком языке...
   - Все-то ты успеваешь, - беззлобно посмеивался Гюнтер. - Только вот Зоя Кузьминична по-прежнему тебе больше четверки не ставит!
   Гюнтер оставался первым учеником в их классе. А в этом году он - кто бы сомневался! - стал секретарем комсомольской организации класса.
   И вновь цвела сирень в школьном дворе. И вновь школа была переполнена тревожным ожиданием экзаменов и радостным ожиданием каникул.
   Нет, подобная мысль могла прийти в голову только маме! В самом конце учебного года, когда все без исключения испытывают к учебникам если не любовь, то хотя бы уважение, она вдруг решила отправиться с обоими восьмыми классами в областной центр, на экскурсию.
   - Весна ведь ждать не будет, - поделилась она соображениями с Катюшкой и Гюнтером.
   - Да мы не возражаем, - сказала Катюшка.
   - И даже одобряем, - подхватил Гюнтер.
   - Только некоторые беспокоятся, что за отметки, - добавила Катюшка.
   - А вы? - мама поглядела насмешливо, испытующе.
   - Не-а! - Катюшка вздернула подбородок.
   - Такие храбрые?
   - Нет, просто у нас все по плану, - Катюшка и Гюнтер весело переглянулись.
   Даже погода оказалась заодно с мамой - подарила в конце мая такой денек, будто бы до срока настал июль. Все - даже Гюнтер! - единодушно согласились, что сидеть в такой день над книгами и тетрадями просто невозможно.
   - Не обольщайтесь, дорогие мои, - Ольга Вячеславовна одарила экскурсантов самой учительской из своих улыбок. - Цель нашей поездки - не увеселительная прогулка, а обогащение разума и чувств.
   - Кто бы сомневался, - на ухо Гюнтеру прокомментировала Катюшка. - Счастье будет, если все, что мы сегодня услышим, к вечеру не перемешается в наших бедных, усталых головах!
   Но настроение все равно было преотличным.
   Дружно погрузились в вагон, сгрудились в одном углу, усевшись тесно-тесно, чтобы можно было переговариваться всем одновременно.
   - Только не галдеть! - предупредила Ольга Вячеславовна, мгновенно разгадав суть маневра.
   - А можно мы петь будем? - звонко, перекрывая нарождающийся шум, выкрикнула Танечка Русанова.
   - Можно, только тихонечко, людям не мешайте.
   - Да разве песней можно кому-нибудь помешать? - немедленно возразил Гарик. - Ольга Вячеславовна, вы же сами говорили: песни для того и придуманы были, чтобы помогать людям и в труде и в отдыхе. Говорили же?
   - Говорила, говорила! - сдалась мама, и все же напомнила:
   - Тихонечко.
   Танюша начала свою любимую:
  
   Дан приказ ему на запад,
   Ей - в другую сторону,
   Уходили комсомольцы
   На гражданскую войну...
  
   Катюшка давно заметила: каждый раз, когда Танечка пела, улыбчивое ее личико становилось таким, будто бы это она провожала на войну любимого и сама вот-вот должна была сесть в эшелон. Даже в глазах появлялась отчаянная решимость.
   Гюнтер тоже замечал. И как-то сказал Катюшке:
   - Вы, русские, - удивительный народ. Героический. Вот Таня Русанова, она, наверное, и сама не предполагает, что она - герой, а погляди-ка на нее.
   - Почему это "вы"? - усмехнулась Катюша. - После стольких лет в России тебя тоже можно считать русским.
   И услыхала в ответ серьезное, твердое:
   - Я - германец.
   Гюнтер ни разу не сказал о себе "немец". Почему-то он не принимал этого слова, издревле обозначавшего в России его соотечественников, а еще раньше - всех иноязычных. Наверное, в этом неприятии тоже была частичка национальной гордости Гюнтера...
   Девчонки, а потом и ребята подхватили песню. Как и предполагал Гарик, никто из пассажиров не запротестовал - слушали, улыбались.
   Гарик бросил на Катюшку озорной взгляд.
   - А новую выучила? Ну, про тезку свою, про Катюшу?
   - Ага.
   - А чего помалкиваешь? Запевай!
   - Вместе с Таней, хорошо? Она у нас лучше всех поет. Да не смущайся ты, Танюша, я правду говорю. Гюнтер, подтверди!.. Вот видишь?! Гюнтер ведь никогда не врет.
  
   Расцветали яблони и груши,
   Поплыли туманы над рекой,
   Выходила на берег Катюша,
   На высокий берег на крутой...
  
   Песня разбередила душу. А Катюшка терпеть этого не могла - чтобы кто-то, кроме Гюнтера, конечно, видел ее растроганной.
   - Не понимаю я эту Катюшу, - заявила она. - Боец, значит, родину бережет, а она - только любовь. Нет бы по-настоящему помочь!
   - А я думаю, беречь любовь - тоже подвиг, - вдруг заспорила тихоня Настя Соловьева. - Что бы с бойцом ни случилось - беречь...
   Сказала так строго и решительно, что никто даже не улыбнулся, хотя в классе над Настей посмеивались: все знали, что она тайком вздыхает по Борьке Литовцеву. Катюшка поглядывала на Настю снисходительно: тоже мне, нашла Онегина... А между прочим, Борька и есть Онегин - нахал и задавака. Может, и в летчики решил пойти только для того, чтобы оказаться выше всех. Вот Колька с Гришкой, хоть и подались-то в аэроклуб следом за своим вожаком, и вправду мечтают военными летчиками стать. А Борис... кто его разберет? По крайней мере, ей, Катюшке, дела до него нет. За Настю только обидно.
   - Давайте, чтобы без спору без драки, споем что-нибудь боевое, -предложил неугомонный Гарик.
   - А про Катюшу - разве не боевое? - интересно, какая муха укусила сегодня молчаливую скромницу Настю?
   - Боевое, - не стал спорить Гарик. - Только есть и побоевее.
   И запел:
  
   Там вдали, за рекой
   Засверкали огни,
   В небе ясном заря догорала.
   Сотня юных бойцов
   Из буденовских войск
   На разведку в поля поскакала...
  
   Так и ехали - с песнями, с добродушными спорами. До слез глядели на солнце, смеялись до слез. А солнце било в окна вагона с такой силой, словно хотело ворваться внутрь и присоединиться к веселью.
   ...Целых три часа Катюшка вместе со всеми ходила от памятника к дому, от дома к памятнику, слушала, что рассказывает мама... даже, кажется, запоминала. Одним словом, вела себя идеально.
   И целых три часа ловила выжидательные, опасливые взгляды Гюнтера.
   Впрочем, предложение, которое она наконец высказала, оказалось сравнительно безобидным:
   - Давай сбежим, а? Мы сами вдесятеро больше увидим... ну хорошо, не вдесятеро... впятеро - уж точно!
   Гюнтер укоризненно вздохнул.
   - Ну, ты только представь, как это здорово - заблудиться, а потом найтись!.. А если и не найдемся вовремя, что ж мы, в поезд самостоятельно не сядем, что ли?
   Гюнтер покачал головой, но Катюшка заметила солнечный всплеск в его глазах. Ага, момент выбран правильно!
   - Так идешь? Или я без тебя?
   Гюнтер легонько сжал Катюшкину руку.
   "Жди".
   Не сговариваясь, помедлили, так, чтобы оказаться позади всех.
   Не сговариваясь, укрылись в арке какого-то дома, тоже, может быть, исторического.
   - Ну, дальше-то куда? - спросила Катюша, почему-то продолжая шептать.
   - Как всегда - куда глаза глядят, - с нарочитой беззаботностью отозвался Гюнтер. - Или у тебя есть другие соображения?
   - То-то и оно, у меня - соображения, а у тебя - планы... - польстила Катюшка.
   - Какие планы, о чем ты? Планы, как заблудиться в едва знакомом городе? Нет уж, это по твоей части...
   Увы, Гюнтер совершенно нечувствителен к лести. Между прочим, один из самых больших его недостатков!
   Другой - осмотрительность. Схватил сорвавшуюся с места Катюшку за руку - и не отпустил, так и заставил идти рядом.
   - Не увлекайся. Все-таки почти что незнакомый город.
   - Твоя осторожность порой похожа на трусость, - огрызнулась Катюшка.
  -- А твоя злость - на признание поражения в споре, - незамедлительно парировал Гюнтер.
  -- Я никогда не признаю поражения! - Катюшка вздернула подбородок - и оступилась. Оставалось только втайне порадоваться тому, что Гюнтер держит ее за руку. Катюшка посмотрела в его смеющиеся глаза и, сдаваясь, заговорила о другом:
  -- Ты такой вот правильный, серьезный, ты скажи мне, что может быть лучше свободы? Идти, куда хочешь, дышать весной, говорить о том, что волнует сейчас, в эту вот минуточку, в эту вот секундочку! Если послушать маму, получается, город - сумма достопримечательностей. А разве не интереснее чувствовать, что город - множество людей, которые так же, как ты, дышат сейчас весной и говорят, говорят, говорят о том, что сейчас для них важно?! Понимаешь, Гюнтер, сейчас!
  -- Ольга Вячеславовна рассказывает очень интересно, - заметил Гюнтер, то ли споря с Катюшей, то ли просто поддразнивая.
  -- Подлиза! - Катюшка показала ему кончик языка. - То-то мама всегда ставит тебе только "хорошо" и "отлично"! Даже тогда ставила, когда ты по-русски толком и слова сказать не умел!
  -- Ты любишь рассуждать о храбрости и трусости. А тебе не кажется, что это и есть трусость - скрывать, что ты уважаешь человека? Я уважаю Ольгу Вячеславовну и одобряю то, что она делает.
   Да, Гюнтер любит ясность, и это, безусловно, одно из главных его достоинств.
   - Я согласна, мама здорово рассказывает, и вообще она молодец, но...
   - Но город - прежде всего люди. Ты права, Герда.
   У Катюшки перехватило дыхание - нет слова добрее, чем это имя...
   ...Сказка пришла под Новый Год. Наверное, самое время для сказки. Катюшка затеяла предпраздничную уборку, Гюнтер принялся ей помогать. В недрах письменного стола обнаружилась давняя пропажа - книга с большущими буквами и яркими картинками, по которой Катюшка когда-то училась читать. Сказка о Снежной Королеве. Катюшка хотела отложить в сторону - и почему-то не смогла. Уселась на диван, раскрыла книгу, подвинулась, давая место Гюнтеру. Завороженные, они читали сказку - знакомую и незнакомую. Сказку о красоте - настоящей и поддельной. Сказку о слабости человека во враждебном ему мире и о силе человеческого сердца. О верности, которая могущественнее всего на свете. Два дома напротив. Два сердца рядом.
   Гюнтер взял Катюшкину руку и на мгновение прижал к своей груди.
   - Ты тоже умеешь растапливать лед. Помнишь, пять лет назад?.. Герда.
   Герда. Нет нежности пронзительнее, чем это имя...
   ...Забрели в маленький скверик. В будний день скамейки пустовали. Только на одной сидела бабуля в старомодной шляпке с вуалеткой, бдительно наблюдая за малышом, который стоял в двух шагах и не менее бдительно следил за рыжей кошкой, подкрадывающейся к стайке голубей.
   Катюшка и Гюнтер устроились на соседней скамейке.
   - Забавная сценка, - фыркнула Катюшка. - Как ты думаешь, а кто она, эта бабушка в шляпе?
   - Бабушка, - Гюнтер усмехнулся. Притворяется, что вопроса не понимает!
   - Ну, для своего внука, понятно, бабушка! А вообще? Домохозяйка? Или бухгалтер, как Клавдия Ивановна? А может, актриса?.. - в Катюшкиных глазах светился азарт исследователя, стоящего на пороге поразительного открытия.
   По скверику деловито прошагал высокий мужчина с портфелем.
   - А вот этот дядечка - точно какой-нибудь ответственный работник. Может быть, главный инженер на заводе. Или даже директор.
   - Не знаю, кто он сейчас, но совсем недавно он служил в армии, - сказал Гюнтер. - У него и выправка, и походка военного, причем кадрового. Не исключено, что он и сейчас служит. Ну, например, приехал в отпуск, решает какие-то семейные вопросы.
   - В разведке, что ли, служить готовишься? - спросила Катюшка, почти не тая восхищения.
   - Просто люблю наблюдать. Ты ведь знаешь, я созерцатель. А ты у нас фантазер. Это даже лучше - ты вперед продвигаешься быстрее, у тебя дерзость есть, напор.
   - А у тебя - понимание. Я ведь не всегда сообразить успеваю, мимо чего проскакиваю, - Катюшка засмеялась. - Так, сначала гадостей друг другу наговорили, теперь похвалили друг друга. Дальше-то что?
   А дальше - скверик пересекли, отбивая каблучками дробь, две девушки в светлых платьях. Лица озабоченные, в руках - тугие свитки чертежей.
   - Студентки, - Катюшка вздохнула. - У них экзамены, наверное, уже начались.
   Помолчала, сосредоточенно глядя на рыжую кошку, которая отчаялась добыть себе обед и тешилась теперь единственным доступным без всяких ухищрений удовольствием - грела бока на солнцепеке.
   - Гюнтер, а ты помнишь то стихотворение? Ну, помнишь, я тогда еще поняла его без перевода? В первый раз поняла, помнишь? - Катюшка заглянула Гюнтеру в глаза.
   Она хочет услышать. Это очень, очень важно. Именно сейчас!
  
   Freude, schЖner Gotterfunken,
   Tochter aus Elysium,
   Wir betreten feuertrunken,
   Himmlische, dein Heiligtum.1
  
   Гюнтер говорил тихо-тихо, почти касаясь губами Катюшкиной щеки. Но Катюшке казалось: их слышит весь город. Должен слышать!
  
   Deine Zauber binden wieder,
   Was die Mode streng geteilt,
   Alle Menschen werden Bruder,
   Wo dein sanfter FlЭgel weilt.
  
   - Молодые люди, прошу вас обратить внимание, это общественное место. И к тому же здесь гуляют дети!
   Катюшка не сразу поняла, что гневная реплика обращена к ним. Наверное, и вовсе не поняла бы, если бы вдруг не умолк Гюнтер.
   Бабушка в шляпке с вуалеткой пристально, с демонстративным неодобрением смотрела на них.
   - Целуетесь на скамеечке, ничего вокруг не замечаете. А еще, наверное, комсомольцы!
   Какой на редкость противный голос у этой бабушки!
   Но разве туча может погасить солнце? Только заслонить на время...
   - Комсомольцы! - Катюшка вскочила, с вызовом тряхнула головой и прокричала - так, чтобы слышали город и солнце:
  
   Froh wie seine Sonnen fliegen
   Durch des Himmels pracht'gen Plan,
   Wandelt, Bruder, eure Bahn,
   Freudig wie ein Held zum Siegen.
  
   И, схватив Гюнтера за руку, решительно зашагала прочь.
  

8.

  
   На вокзал они, разумеется, опоздали. А если уж совсем честно - не пошли. Не сговаривались, не размышляли даже, просто взяли и не пошли. У них было солнце, был город - волшебный лабиринт, будто бы нарочно для них украшенный празднично зеленой листвой. Уехать, не разгадав его тайн, они не могли.
   И, о чем бы они ни говорили, в каждом слове сияло солнце. Каждый взгляд согрет был солнцем.
   Едва вышли из сквера, Катюшка отпустила руку Гюнтера. Но чувствовала - его рука поддержит в любое мгновение.
   Солнце! Солнце в ветвях деревьев. Солнце в растрепавшихся Катюшкиных волосах. Солнце, солнце, солнце...
   А вечером по темно-синему глянцу небес часто-часто рассыпались яркие звезды.
   Катюшка и Гюнтер забрели на окраину.
   Хоть и областной центр, но окраина есть окраина. Дома сплошь такие же, как на их улице - не то городские, не то сельские, с чердаками и голубятнями, сараями и палисадниками. На первый взгляд похожие друг на друга, как родные братья, на второй - совершенно разные, даже и не родственники. Эти дома могут много интересного порассказать о своих хозяевах. Так много, словно и вправду умеют говорить, как в сказке. А вот большие многоквартирные дома серьезны и молчаливы. По-взрослому. И по-взрослому не в ладах со сказками...
   Катюшка сказала Гюнтеру. Он сосредоточенно кивнул - услышал, но думает, как видно, о другом. Катюшка сразу же сообразила, о чем. Ну, конечно же, о высоком! В прямом смысле слова.
   Улица упиралась в подножие холма. Прощальный подарок счастливого дня: с холма открывался такой вид на город, что дух захватывало. А звезды приблизились, нависли над самой головой. Катюшке на секунду стало жутко от такого космического соседства, и она обеими руками вцепилась в плечо Гюнтера. Он бросил быстрый взгляд, улыбнулся без насмешки. Понимает.
   - Знаешь, - приподнявшись на цыпочки, тихонечко-тихонечко зашептала Катюшка, - когда мне лет пять было... ну, мы с папой катались однажды вечером на лыжах. По-моему, он тогда в первый раз меня с собой за город взял. Ни деревьев, ни домов, ровное поле. Не успели накататься - стемнело. Возвращаемся, а рядом с нами, чуть ли не у самой земли, что-то странное летит... Нет, я, понятное дело, и раньше звезды видела, но россыпью. А здесь - ковшик с изогнутой ручкой, точь-в-точь как мамин, из которого она герань поливает... только большущий и светится. Страшно-то как! Я к папе прижалась, пальцем в небо тычу. А он смеется, это, говорит, созвездие Большой Медведицы. Давай, говорит, поищем, где у нее спинка, а где носик. А мне не до спинки и не до носика! - опрометью бы оттуда кинулась, если бы от папы отважилась хоть на шаг... Папа успокаивает, она, дескать, и не страшная вовсе, а я дрожу как осиновый лист, и все смотрю на нее, смотрю.... Боюсь - очень уж большая она и, к тому же, в небе. А красивая! Я и не знала, что такая красотища бывает - просто дух захватывает, и не пойму, от чего больше - от страха или от восторга. Так она и бежала рядом с нами до самого дома. Гляну-гляну на нее - ноги подкашиваются, и дышать больно, как будто бы в носу ледышки. И что ты думаешь? - у самого крыльца я все-таки не удержалась, плюхнулась в сугроб. Мама меня поднимать, сразу же утешает, привыкла, что я чуть споткнусь - тут же в рев... А я и разревелась бы да не могу. Кажется, с тех пор сколько ни падала, ни разу больше не заревела. Только вот... до сих пор мне делается не по себе, когда созвездия вижу. Я смешная, да?
   - Нет. У каждого есть какой-нибудь необъяснимый страх... или необъяснимое средство от страха... - Гюнтер немножко отстранился, так, что оказался напротив Катюшки, глаза в глаза. И Катюшка тут же сообразила: сейчас он скажет что-то очень важное. - Хочешь узнать обо мне то, чего никто не знает?
   Он еще спрашивает! И когда же еще рассказывать, как не сегодня?!
   - А ты знаешь, когда я понял, что ты будешь моим самым лучшим другом? Когда ты заметила, что я люблю темноту. Сразу заметила.
   Катюшка польщено улыбнулась, и Гюнтер улыбнулся в ответ, но его улыбка была задумчивой и печальной.
   - А ведь я поначалу боялся темноты, почти все дети боятся темноты, - он говорил медленнее обычного, и даже исчезнувший, казалось бы, навсегда акцент снова слышался отчетливо. - Мама в моей комнате ночник не гасила, пока лет в семь я не решил, что стыдно бояться. Но все равно боялся. - Гюнтер помолчал. - Когда отца арестовали, светило солнце. Вечер, вроде бы, конец октября, а тепло, солнечно, весь день такой был, и вечер тоже... А мне вдруг захотелось, чтобы стало темно. И когда наконец стемнело, я попросил маму не зажигать свет. Мне почему-то казалось, что темнота оберегает маму, и бабушку Марту, и меня. Если бы возможно было, я выключил бы тогда свет во всей Германии.
   Гюнтер снова умолк, на этот раз надолго, но Катюша не прерывала молчания, шестым чувством угадывая: он сказал не все, нельзя вторгаться...
   - Когда нам сказали, что папа умер, тоже было солнечно. И когда умерла бабушка - тоже. И я уверился накрепко, что беда всегда приходит по солнцу, а в темноте...в темноте, может быть, и не заметит, мимо пройдет. Я никогда не верил в сказки, даже когда совсем маленьким был. А тут - поверил. И когда мы приехали в Советский Союз, когда поселились у тети Тони, я все никак не мог приучить себя к солнцу и отучить себя от темноты.
   - К солнцу ты снова привык, а от темноты так и не отвык. Ты до сих пор любишь темноту, правда ведь, Гюнтер?
   - Да.
   - Я тоже. Только не всякую. Обычной темноты я... ну не то чтобы боюсь, но противная она какая-то. А твою - люблю. Она уютная, добрая. И, когда ты рядом, ни капельки не страшно. Даже сейчас вот, среди всех этих созвездий. Я могла бы всю ночь стоять здесь и смотреть...
   - А вот этого делать как раз и не следует, - сказал Гюнтер самым обычным своим тоном, чуть-чуть нравоучительным. - Иначе мы сегодня вообще домой не попадем.
   - Попадем - не попадем, все равно нам попадет по первое число! - с привычной беззаботностью отозвалась Катюшка.
   И, разумеется, не ошиблась. В этом - не ошиблась, зато в другом... Думала получить строгий выговор от мамы, и, как всегда, изобразить горькое раскаяние... только для того, чтобы две минуты спустя обрушить на бедную мамину голову водопад новостей и впечатлений.
   Но встретил их разъяренный отец. К такому повороту Катюшка готова не была. Потому, наверное, что никогда прежде не видела отца даже просто рассерженным, не то что в ярости, даже представить себе такого не могла. Видно, никогда еще не доходила до края... до края отцовского терпения.
   Первый порыв - юркнуть, не мешкая, за спину Гюнтера - Катюшка подавила без труда. Но не успела еще выругать себя за подлую, трусливенькую мыслишку, как отец взорвался:
   - Вы что вообще себе позволяете?! Совсем с ума посходили? Самостоятельность демонстрируем, что хочу, то ворочу?! Где были, говорите!
   Хрустальные рюмки в серванте отозвались тревожным перезвоном.
   - Па-ап... - начала было Катюшка - и умолкла, устыдившись своего испуганного блеяния.
   Не сообразила, замахнулся отец или только лишь подался вперед - Гюнтер быстро встал между ними.
   - Сергей Леонидович, не делайте ничего, за что потом вам будет стыдно, - сказал он подчеркнуто вежливо. - И не говорите, не надо.
   - Меня стыдишь? - отец больше не кричал, голос его был почти спокойным... только очень уж недобрым. - Только вот подзабыл ты, мальчик, что у твоей матери сердце больное, нельзя ее так волновать. Нет бы посмотреть, как она там - сюда геройствовать пришел, явился-не запылился.
   Катюшка готова была поклясться самой страшной клятвой, что ни отец, ни мама не увидели страха в глазах Гюнтера. Но она-то увидела! А еще раньше, чем увидела, - почувствовала. И ей тоже стало страшно.
   - Гюнтер, я сказала твоей маме, что позволила вам задержаться в городе, - наконец-то вмешалась мать. И добавила совершенно по-учительски:
   - Я не запамятовала, все так и было?
   Гюнтер шагнул к двери, растерянно оглянулся на Катюшку.
   - Я с тобой, - быстро сказала она.
   - Катя, вернись сейчас же! - крикнул вслед отец. В ответ Катюшка что было сил хлопнула дверью. А, семь бед - один ответ!
   В доме тети Тони не светилось ни единого огонька. Прежде чем Катюшкины глаза привыкли к сумраку, Гюнтер прошелестел по комнатам и вынырнул из темноты.
   - Все в порядке. Спят.
   Следом за Катюшкой вышел на крыльцо.
   - Ты куда это? - Катюшка нахмурилась.
   - Провожу, - коротко ответил Гюнтер.
   - Так и будем всю ночь друг за другом хвостом бегать? - Катюшка невесело улыбнулась.
   - Пойдем.
   Какой же он все-таки упрямый!
   Родители по-прежнему сидели в кухне, у папы лицо сердитое, у мамы - озадаченное.
   Гюнтер остановился на пороге, не впуская Катюшку.
   - Ольга Вячеславовна, Сергей Леонидович, извините меня.
   - Да ладно, ничего ей не будет, - махнул рукой отец. - И с тебя не буду требовать обещаний, что такое, дескать, не повторится - она тебя еще и не в такую историю втравит, глазом моргнуть не успеешь.
   - И Катюшу тоже извините.
   "Ты что?! Тебя просили?.." - хотела крикнуть Катюшка. Но Гюнтер уже скрылся за дверью. Ничего не скажешь, очень вовремя!
  

9.

   - Нет, ну кто так красит! Посмотри, Гарька, уже весь пол в краске, а его, между прочим, потом никакими силами не ототрешь! Мы вчера с девчонками два часа лишних провозились не в честь не в славу, а пятна все равно остались. Ну что вам, в самом деле, стоило газет побольше постелить! Потом газетки раз - и в урну, а пол чистенький! Ну чего ты ухмыляешься! Сам вот будешь тут полы мыть, а в компанию возьмешь обоих Сашек, Парамонова и Колесникова.
   -- Быстренькая, ты тут уже битый час ругаешься, а могла бы за это время - как ты говоришь, между прочим, - помочь, а то ведь и вовсе до вечера провозимся! А у меня на вечер - между прочим! - другие планы.
   - Знаю я твои планы, в кинотеатре картину новую показывают!
   - Так в чем же дело. Бери Гюнтера - и айда с нами.
   -- У меня на вечер, - Катюшка вздыхает, - другие планы.
   - Знаю я твои планы! Опять какая-нибудь придумка Гюнтера!
   - Ну почему сразу... А если даже и Гюнтера - что с того?
   - Опять, небось, поспорили на слабо, ты и трудишься, как раб на галерах! Никак в толк не возьму: он тебя, считай, третье лето задачками изводит, а Зоя Кузьминична все недовольна!
   - На этот раз другое... Гарька, смеяться не будешь?
   - Постараюсь.
   - Это немецкий.
   Гарик присвистнул.
   - Ты ж и так по-немецки шпрехаешь, как заправская немка!
   - Ага. Только Гюнтеру об этом не говори. На смех поднимет.
   -- Нет, ну вы поглядите! - Люська сердитым вихрем ворвалась в класс. - Мы уже целую клумбу цветов посадили, а эти тут все лясы точат!
   В конце мая на общем комсомольском собрании было решено: комсомольцы обязуются в течение июня-июля своими силами отремонтировать школу и подготовить ее к новому учебному году. Стройматериалами помогут шефы, находящийся неподалеку завод. Комсомольский актив заранее там побывал, был принят и директором завода, и секретарем парторганизации, так что никаких проблем возникнуть не должно.
   Сказано - сделано. Ежедневно до обеда ребята были заняты на ремонте, ну а после обеда отдыхали, кто как привык. Но если возникала необходимость кого-то отыскать, сделать это можно было в считанные минуты: все были верны своему обыкновению. Гюнтер - на футбольном поле, со своей командой. Гарик и Люська - на голубятне или в кино. Катюшка - с карандашами и листом бумаги в ближайшей лесопосадке или с книгой в руках в палисаднике. Этим летом она основательно принялась за творчество Тургенева. Читала, перечитывала, а потом, на вечерней зорьке, пересказывала Гюнтеру, восторгалась, недоумевала, осуждала.
   - Ну не пойму никак я эту Лизу Калитину!.. Ясное дело, что религиозное сознание и все такое. Но ведь за счастье-то бороться надо, само в руки только яблоко падает, да и то приглядишься - а оно с червоточиной! То ли дело - Елена Стахова. Личность незаурядная, героическая!..
   Гюнтер стоически терпел Катюшкины философствования. Но вот однажды принес ей книгу и отдал со словами:
   - Осилишь без словаря и без нытья - поверю, что выучила немецкий язык.
   - Да я же, вроде бы...
   - Мы договорились - без нытья!
   Катюшка состроила обиженную рожицу. Но книгу взяла.
   Goethe. "Die Leiden des jungen Werther".1
   Кажется, мама что-то рассказывала про эту книгу, давно. Тогда Катюшке еще казалось, что мама прочитала все на свете книги. А теперь иногда кажется, что Гюнтер прочитал больше книг, чем мама. Катюшка ничуть не удивилась бы, если бы узнала наверняка, что так оно и есть.
   Прочла за три дня, Гюнтер даже не сразу поверил.
   - Понравилось?
   - Да. То есть, наверное...
   Гюнтер поглядел с изумлением, потом улыбнулся догадке:
   - До сих пор не любишь грустных сказок?
   Право слово, иногда руки чешутся придушить его за эту покровительственную улыбку!
   - Причем тут сказки?! А, ну тебя, все равно не поймешь!
   - Я постараюсь, - примирительным тоном заверил Гюнтер.
   -- Мне кажется, слишком уж автор все усложняет. Не знаю, может, так бывает, но только... неправильно все это! -- Катюшка все больше увлекалась, голос ее взволнованно звенел. Гюнтер, не таясь, любовался ею. - Отношения между людьми должны быть простыми и ясными. Если подумать, все самое лучшее в жизни -- оно же ведь очень простое. Как бы это объяснить понагляднее? Ну вот представь: в жаркий день ты приходишь домой, а в кухонном шкафу, в тенечке - целый графин холодной воды. Это не просто удовольствие, это почти счастье. Так зачем же отношения между людьми усложнять настолько, что никому ничего не понятно и всем плохо?
   Гюнтер ответил не сразу. Он всегда следовал правилу: если начался разговор всерьез, следует взвешивать каждое слово.
   - Ты права. Не нужно усложнять. Только вот иногда выходит по-другому. Делай поправку хотя бы на обстоятельства.
   - Не прошло и десяти минут, как Гюнтер оседлал своего любимого конька - логику. А этот Вертер - скажешь, он ведет себя логично?
   -- Нелогично. Потому-то и доходит до крайности. Тот, кто умеет мыслить логически, ни при каких обстоятельствах не покончит с собой, как этот Вертер. Ведь, по логике, завтрашний день может принести такую радость, перед которой померкнут все беды сегодняшнего. Разве можно отказаться от завтрашнего дня? Из-за слабости, из-за трусости, да не важно, из-за чего, главное, ни одна из этих причин так дорого не стоит!..
   - Ой, Гюнтер, ты, по-моему, и сам не заметил, как стал себе противоречить, логичный ты мой! Только что рассуждал о каких-то там обстоятельствах...
   - Которые объясняют, но не оправдывают!
   - И вообще, - не дала сбить себя с толку Катюшка, - я тебе с самого начала говорила - правда, другими словами, но о том же самом! - и она победоносно улыбнулась. - Слушай, а ты ничего не забыл?
   - Хорошо, признаю. Ты действительно знаешь немецкий язык. Следующая задача: давай будем избавляться от акцента.
   - Это еще зачем?! - возмутилась Катюшка. - Разве ты меня плохо понимаешь? Или твоя мама?
   - Стремление к совершенству вызывает уважение, - торжественно объявил Гюнтер.
   - У-у, зануда! - Катюшка попыталась принять соответствующий тону Гюнтера вид, но не сдержалась, показала кончик языка.
   Гюнтер рассмеялся в ответ. Какая она все-таки, Катюшка... его Катюша, его Герда, его Елена. Тургеневская девушка с расцарапанными коленками. Бунтарка и мечтательница, светлая, мятежная, лучшая в мире!
   И как все-таки здорово, что она перестала стричь волосы и в косу - пусть не такую, как прежде, но все-таки косу - вплетает, как в детстве, светлые ленточки...
   Гюнтеру почему-то очень не хотелось, чтобы его Катюша взрослела.
  

10.

  
   В августе Люська, как всегда, отправилась к бабушке в деревню. Только на этот раз с ней поехали Гарик, и Катюшка, и Гюнтер, и Настя Соловьева, которая как-то вдруг стала задушевной Люськиной подружкой. Вроде бы, лучшей подругой по-прежнему оставалась Катюшка, но с Катюшкой ведь так запросто про всякую любовь-морковь не поболтаешь - засмеет. То ли дело Настя, добрая Настя, которая без труда прощает Люське даже неумение хранить чужие секреты.
   - Борька пишет? - однажды при всех ляпнула Люська.
   Катюшка в изумлении воззрилась на зардевшуюся Настю.
   - Пишет...
   - Он, кажется, в летное поступать собирался, - чтобы рассеять Настино смущение, Катюшка сказала первое, что пришло в голову.
   Настя чуть не плакала.
   - Поступил...
   -- Он будет хорошим летчиком. Он привык добиваться успеха, - мудрый Гюнтер нашел те самые слова, благодаря которым тема перестала быть личной. Девчонки разом вздохнули: Люська покаянно, а Настя - наконец-то свободно.
   Катюшка думала, что после этого случая Настя перестанет с Люськой разговаривать - ну, если не вообще, то хотя бы на пару-тройку дней. Какое там! Шепчутся себе, как ни бывало, а Катюшка будто бы ни при чем. Нет, ей, конечно, их болтовня даром не нужна, но все равно обидно. Тайны тайнами, любовь любовью, а дружба - важнее всего!
   Впрочем, если уж совсем начистоту - от старых друзей Люська не отказывалась. И в деревню поехали все вместе.
   Катюшка несколько лет назад видела в московском зоопарке слона и имела представление о его размерах. А тут вдруг выяснилось, что о размерах самого обычного козленка она понятия не имеет:
   -- Какой малюсенький! У нас Дружок полугодовалым щенком такой же был! - говорила она, восторгаясь открытием.
   - Городская! - с превосходством замечала Люська.
   - Люсь, Люсь, а это гуси, да?
   - Ну, гуси. Ты что, гусей никогда не видела?
   -- Видела. Но только таких, которые... в смысле, уже для жарки готовы.
   Гюнтера больше интересовали всякие-разные, как он выражался, "образцы растительности Центральной России". Но даже Гарик, всерьез увлекавшийся биологией, не мог назвать ему всех "образцов", досадовал, злился.
   А вот Настя просто радовалась - цветам, животным, птицам. Счастливая она, Настя.
   У Люськиной бабушки, Анны Тихоновны, было восьмеро детей и пятнадцать внуков и внучек, но все разъехались, кто куда. "Разлетелись", - говорила бабушка. Вместе с ней жил только младший сын, Тихон, который недавно вернулся домой после службы в танковых войсках, да не где-нибудь, а на Дальнем Востоке. Слушать его рассказы можно было бы часами. Жаль, времени у Тихона было совсем мало - он работал трактористом в колхозе.
   -- Эх, приехали вы в самую страду, тут не до рассказов, не до разговоров, иной день и вздохнуть-то некогда, - сетовал он.
   И все же находил время и для рассказов и для того, чтобы побеседовать о международных делах - с кем же еще, как не с Гюнтером!
   Но Катюшке больше всего нравились вечера, которые с легкой бабушкиной руки стали у них называться по-старинному - посиделками, жаль, что редко они выдавались, что поделаешь - страда. Приходила с гитарой невеста Тихона, Танюша, и до самого утра, до первых петухов, пели, болтали ни о чем - и обо всем на свете. А еще Катюшка по памяти читала стихи - она и не думала, что помнит столько стихов!
   Однажды - вечер был по-тургеневски хорош, прохладный, темно-лиловый, благоуханный, - пришло на ум:
   Раз в крещенский вечерок
   Девушки гадали:
   За ворота башмачок,
   Сняв с ноги, бросали;
   Снег пололи; под окном
   Слушали; кормили
   Счетным курицу зерном;
   Ярый воск топили;
   В чашу с чистою водой
   Клали перстень золотой,
   Серьги изумрудны;
   Расстилали белый плат
   И над чашей пели в лад
   Песенки подблюдны.
   - Что это ты не с того ни с сего? - удивился Гарик. - По зиме соскучилась?
   - Просто так... Навеяло... Не знаю, почему, - Катюшка смутилась, отчего - неведомо.
   - Бабушка, а помнишь, ты рассказывала, как раньше гадали на женихов? - оживилась Люська. - Точь-в-точь как в стихах! Башмачок... его же, вроде как, бросали, чтобы посмотреть, с какой стороны придет жених? Ну, куда носок укажет...
   - Ага, и специально целили, чтобы носок указал в нужную сторону, - съехидничал Гарик.
   Люська не удостоила его выпад вниманием.
   - Гадали, - бабушка отложила вязанье, оглядела молодежь, как бывалый сказитель оглядывает слушателей. -- По-всякому гадали, по-разному. И воск топили, в воду лили, а того лучше - в молоко. В старину сказывали, что домовые молоко особо жалуют. Только позвать надо, как подобает: "Домовой-домовой, хозяин мой, приди под порог попить молочка, поесть воска". Худо, когда выходили яма или крест - хвороба, печали всякие. Ежели мелкими звездочками воск застыл - быть в делах удаче. А ежели блином на дно пошел - засидишься в девках. Но мы, понятно, всего больше кольцо увидеть хотели - к замужеству. По снам гадали на суженого: "Суженый мой, ряженый, приди ко мне наряженный". Даже по собачьему лаю гадали: "Черт, черт, не молчи, черт, черт, подскажи, какой мне муж попадется, смеяться иль плакать придется?" Я гадаю - а собака во дворе в соседском, у Ломтевых, как зальется - будто бы смеется. И вправду, дед-то мой, Матвей Степаныч, веселый человек был...
   - Суеверия все это! -- недовольно буркнул Гарик.
   - Но еще и часть народной культуры, - быстро возразила Катюшка. - А если тебе неинтересно, пойди погуляй!
   - И не суеверия вовсе, а игра, - веско вставила Люська. - Ну ведь правда? Бабушка, скажи ему!
   Бабушка рассмеялась.
   - Может, игра. А может, проверка - хватит у тебя духу встретиться с таким, чему имени-то нет. Жила вот у нас на селе учительница, тогда мне годков было малость побольше, чем вам. Школу у нас только построили, и она приехала учительствовать из города, сказывали - прямо из столицы. Но простая была, нас не чуралась, на посиделки ходила, на вечорки, сидела с нами, песни пела, вот как вы поете. А раз на Крещение затеяли мы гадать. Она смеялась, острая была на язык, вроде нашей Катюшки, все поддразнивала: "Песенки, - говорит, - подблюдные, а женихи - приблудные". А все ж взялась с нами. Было такое гадание - никто у нас не отваживался, а она отважилась. Ночью заперлась одна в комнате, на столе - две тарелки, хлеб да соль: "Суженый, ряженый, приходи ко мне ужинать". Не знаю уж, явился к ней кто в ту ночь или нет, да еще до исхода зимы вышла она замуж и уехала, сказывали - на каторгу за мужем пошла, он у нее был политический.
   - А что с ней дальше-то было? - Люська взволнованно, пытливо вглядывалась в бабушкино лицо.
   - А что дальше было - не знаю, - бабушка вздохнула.
   Несколько минут посидели молча. А потом Люська вдруг дернула Гюнтера за рукав:
   - А у вас в Германии гадают?
   - Гадают, - Гюнтер улыбнулся - и его улыбка напомнила Катюшке о донельзя смущенном пареньке-немце у заснеженного крыльца русского дома. - Как и у вас, невесты гадают на женихов. Мне рассказывала моя бабушка Марта...
   - Расскажи! - потребовала Люська.
   - Попробую вспомнить. На горохе... Горошины, четное число, девушка, не глядя, вечером бросает под кровать, а утром смотрит, все ли они легли попарно. Если да - быть в этом году замужеству.
   - Вот немцы! Все бы им считать! - не удержалась от язвительного замечания Катюшка.
   - А еще можно на луковицах. Надо обрезать побеги, а через некоторое время посмотреть, какая проросла раньше других.
   -- И что? Не понимаю, - Люська расспрашивала так, будто бы собиралась воспользоваться немецким народным способом определения будущего жениха, Катюшка хотела ей об этом сказать, но не успела.
   -- А принцип заключается в том, - с лукавой усмешкой объяснил Гюнтер, - что луковицам присваиваются имена знакомых парней. Какая луковица раньше проросла - тот парень и жених.
   - Вот уж мне эти практичные немки! - Катюшка поморщилась, изображая разочарование. - Лучок-то потом в салат, наверное, покрошат!..
   ...Перед сном Катюшка тайком насыпала под кровать гороху. Ну и что с того, что сейчас лето, а не зима? Все равно, гадания - глупость. И замуж она не собирается - ни в этом году, ни в следующем... Вообще не собирается, вот! Просто поглядеть любопытно.
   Наутро Катюшка обнаружила, что горошины лежат себе на полу рядком, в желобке меж досок. "Нет, Гюнтер, даже если я буду говорить по-немецки без акцента, немки из меня не получится ни-ког-да!"
  
   Я прошу прощения (нем.)
   1 Радость, пламя неземное,
   Райский дух, слетевший к нам,
   Опьяненные тобою,
   Мы вошли в твой светлый храм.
  
   Ты сближаешь без усилья
   Всех разрозненных враждой,
   Там, где ты раскинешь крылья,
   Люди - братья меж собой.
  
   3 Как светила по орбите,
   Как герой на смертный бой,
   Братья, в путь идите свой,
   Смело, с радостью идите!
   Ф. Шиллер
  
  
   1 Гете. "Страдания юного Вертера".
  
   1 В. Жуковский. "Светлана"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"