Аннотация: О книгах Сергея Бузинина "Часовой Большой Медведицы" и "Последняя песнь Акелы".
О сказках, выросших из реальности
Взрослые дяди и тети, выросшие из сказок, как (о, какое тривиальное сравнение!) вырастают из детских одежек, порой вдруг понимают, что так называемая реальная жизнь - не более чем циклический невроз, а что-то по-настоящему важное было раньше, в детстве. И достают со дна памяти сказки - точь-в-точь как детские вещички из недр шкафа. Ностальгически вздыхают, улыбаются, какое-то время воображают себя отважными героями и прекрасными принцессами, снова улыбаются - уже скептически - и возвращаются к проблемам реальной жизни. Сказки даруют минуты отдохновения от реала. И потому никогда не утратят популярности "взрослые" вариации на темы детских сказок, и не суть важно, как мы эти вариации называем - фэнтези, альтернативная история, любовный роман. И потому труд сказочников всегда будет востребован. И чем больше походят новенькие маскарадные костюмчики от кутюр на те, которые во время оно шила внучатам бабушка, тем больше рук потянется к этому... ну да, товару. Для тех, кому не по душе всякие символы, расшифровываю: чем больше те сказки, которые нам впору, похожи на те, из коих мы выросли, тем лучше. Говоря еще проще, крутой герой, прекрасная героиня, много страшных, как можно более фантастических, приключений и счастливый финал крайне желательны. Все это вызывает у читателя счастливое ощущение полноты жизни, которое, со вздохом констатирует взрослый человек, не имеет ни малейшей связи с реальностью.
В какой-то момент и со мной произошло то, что происходит со многими (к великому счастью, не со всеми): я начала взрослеть. И главным признаком моего, лично моего, взросления стала крепнущая убежденность, что все сказочники делятся на два вида: мастера, которые, создавая новое изделие, перебирают свои старые выкройки, всегда находят нужную и по ней быстренько шью именно такую вещь, которая нужна заказчику, и ученики, у которых пока еще есть удачи и неудачи, вызывающие у них самих живейшую эмоциональную реакцию, но заказчику это, простите, по барабану. Заказчик хочет видеть добротное изделие. Собственно, следующим шагом на пути моего взросления было твердое решение: хочу стать мастером. Кто знает, может, мне и удалось бы, но вот приключилась в моей жизни встреча с книгами, которые в буквальном смысле слова перевернули мой взгляд на современный литпроцесс, а заодно и перекрыли мне дорогу к взрослению. С книгами, которые вырастают из реальности не как дети из одежек, а как растения из плодородной почвы. Немного погодя расшифрую и этот образ. На вполне конкретных примерах. А пока скажу одно: это зануды-взрослые всерьез полагают, что жизнь - череда повторяющихся малоинтересных событий и что успех - совокупность приобретений. А те, кто так и не повзрослел, хорошо знают, что жизнь - неисследованное пространство, обещающее открытия и откровения, порою - совершенно головокружительные, фантастические, а успех - возможность вкладывать силы, талант, душу в хорошие дела.
Так формулирую мысль я, зануда-литературовед со стажем. А если попросту обобщить ряд комментариев, появившихся на форуме непосредственно в период создания "Часового Большой Медведицы" (я-то читала книгу уже по завершении работы над ней), то та же мысль будет выражена вот как: в "Часовом" каждый читатель находит что-то глубоко свое. И дело тут совсем не в том, что фэнтези-мир в данном случае весьма условен, нет. Хотя - об этом я поведу речь в дальнейшем - даже для меня есть реалии - реалистичнее некуда, которые вызывают дорогие сердцу воспоминания. Нет, свое, в данном случае, - глубоко личное. То, обретение чего делает жизнь человека полноценной вне зависимости от внешних обстоятельств. Не только без бегства от реальности, но с полным погружением в нее. Так что буду говорить о себе. Впервые в жизни испытывая радость не от того, сколь оригинально я мыслю, а от того, сколь типично мое восприятие книги, о которой я веду речь.
Ну а теперь обещанные примеры. И начну с тех самых реалий, что отозвались теплыми воспоминаниями. Общежитие, в котором живет Мишка, напомнило мне дом моего детства. Дом, населенный очень разными людьми, которые, несмотря на все дворовые сплетни, семейные конфликты, соседские ссоры, никогда не забывали о взаимопомощи... и никогда не считались, кто и кому какие услуги оказал. В этом доме любили - и сообща баловали - детей. Я точно знаю: не было бы первых моих семи лет именно в таком доме, я могла бы стать совсем другим человеком. Вот и в отношении жильцов общаги к Мишке, делающему первые, пока еще очень неуверенные, шаги в новом для него мире, почудилась мне добрая покровительственность, которую я испытала на себе. Доброта порождает ответное душевное движение. Каждое последующее доброе дело служит усилителем предыдущим. А в итоге возникает сфера дружбы, сопереживания, взаимопомощи - единственно возможное пространство для полноценной жизни человека. В финале мы видим, как ближние и дальние сообща переживают Мишкину беду и Мишкину радость.
В "Часовом" все, как в жизни, - герой в равной степени силен и беззащитен. Только это способно сделать человека человечным. Он колеблется, он ошибается, он разбивается иной раз о собственные, кажущиеся такими правильными, поступки, а "неправильные" оборачиваются к общей пользе.
Все, как в реальном мире. Мире, где бестолковая умильная доброта и агрессивное, ни с чем не считающееся делячество поддерживают друг друга, очень трудно выбрать свою сторону, выбирая не между этими двумя. Есть настоящая доброта, которая должна уметь защищать себя, иначе она ровным счетом ничего не стоит. И есть деятельное следование к цели - путь, в котором, несмотря ни на что, важно не растратить доброту. Именно этим путем и идет Мишка - идет, как умеет. И ему в равной степени помогают его сила и его слабость. Честное слово, не понимаю, как крутые, сверхсильные герои, для которых все предопределено заранее, и всякие слабаки-ботаники, вдруг обретшие сверхспособности (о, это еще страшнее, ибо давно сказано - нет более жестокого господина, чем освобожденный раб) исхитряются вершить добрые дела. Вот уж воистину - такое только в книжках бывает!
А тут - все, как в жизни, что же до фэнтези-антуража... Ха! Да неужто у вас никогда не чесался язык назвать зловредную коллегу по работе змеей, а дотошного трудягу уподобить гному? Вот и получается, что не сказка это вовсе, а кристаллизовавшаяся реальность, где все так же, как у нас, разве что ситуации, мимо которых мы зачастую проходим, не вглядевшись в них, доведены до логического завершения. В этом великий талант автора и секрет притягательности книги.
Еще уровнем глубже. Нужно обладать не только талантом, но и отвагой, чтобы просто, понятно и однозначно заговорить о том, без чего нет человека, но что почему-то давным-давно стало почитаться оголтелой романтикой и вызывать неумные насмешки. Подчеркиваю: просто, понятно и однозначно. Потому как иные, кто решается, говорят совсем по-другому - со смущенными ужимками и прибегая к иносказаниям. А тем таких, по сути, две - истинная дружба и любовь к Родине. Какие здесь могут быть иносказания! Между тем многие пишущие, читающие и уж тем более те, кто почти разучился читать и писать, уверены, что этим понятиям место в детских сказках; в сказки же для взрослых авторы железнодорожными вагонами ввозят всякую всячину, о которой в данном контексте и говорить-то не хочется, а самое главное если и протаскивают, то контрабандой, и не всегда уверенно скажешь, было оно или нет.
Меня не так уж просто растрогать. И чем больше в комментариях на всяких литературных сайтах читаю типичные высказывания из серии "Я плакала над Вашим произведением!", тем монструознее мой снобизм. И при всем при этом за время чтения "Часового" я - беспрецедентный случай! - ревела дважды.
В первый раз - на диалоге Витиша и Таурендила. Фактически - о мере дружбы. Причем это не беседа двух психологов-любителей за чашечкой чая, а разговор тех, кто привык нести ответственность за свои действия, и разговор этот происходит в весьма острой ситуации. И снова отозвалось предельно и запредельно личным. В моей жизни было несколько высказанных и невысказанных клятв в вечной дружбе. Один из немногих случаев, когда клятву я не почитаю грехом. Ни одна из этих клятв не осталась нерушимой. И мне уже казалось, что дружеские чувства - эдакое временное благо, коим надо пользоваться, отдавая себя ровно настолько, насколько рассчитываешь получить. А мои попытки поставить дружбу над личными интересами и сиюминутными амбициями смешны. Я даже в творчестве постепенно начала отказываться от этой темы, в совсем недавнем прошлом - главной для меня. И вдруг - предельно четко сформулированная основа основ. Та самая, данная как аксиома, но осмысляемая (наполняемая смыслом) всю жизнь: ""Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя". Совпадение или же подобные события, как я не раз наблюдала, притягиваются друг к другу, но в скором времени моя бывшая ученица и добрая приятельница, вся сознательная жизнь которой приходится на времена, в которых каждый сам за себя, поведала мне: их небольшой дружеский кружок по окончании школы начал распадаться - поразъехались, только своими интересами жить начали. И вот те трое, кто пока держится вместе, дали клятву - как бы не сложилась жизнь, дружбу не терять. Я ничего не стала говорить. Есть ситуации, когда нужных слов попросту не подберешь. Но в душе пожелала им сдержать клятву.
Учитывая вышесказанное, легко понять, как поразило меня второе стопроцентное совпадение: речь зашла о последних солдатах империи. Да, я обычно говорю - Державы. Но сути-то это не меняет. Год за годом я задумываюсь о тех, кто выгрызает последний шанс тогда, когда шансов, вроде бы, нет. О тех, кто знает: последний рубеж - не вовне, он в душе человека. Создать ситуацию, которая лаконично и четко раскроет столь непростую идею... мне казалось, что это нереально. Оказалось - и реально, и реалистично. А в итоге - явление, в вероятность коего я уже не верила - книга-созидатель.
Я не устаю повторять: чтобы убедительно для читателя о чем-то рассказать, автор сам должен иметь убежденность. Вдумчивый читатель видит оттенки смыслов, чуткий умеет читать между строк. К слову, авторская убежденность не имеет ничего общего с проецированием себя на героя. О, да, велик соблазн смоделировать для себя ситуацию, оттеняющую лучшие наши способности... особенно те, коих нет и в помине. Велик соблазн наплодить клонов, да еще с запасом, чтобы хватило на все произведения. Только вот у читателя свои тараканы в голове, и ему (если, конечно, он не пишет диссертацию по психологии) совсем не интересно, какие комплексы тяготеют над автором очередной книжки. Очередной - потому что такая книжка обречена стать одной из многих в бесконечном ряду чтива на один вечерок. Грустная она, судьба книжек-попутчиц.
А есть книги-спутницы. В них убежденность автора зиждется на том, что герои, которых он привел в мир, начали жить собственной жизнью. Это не фантастика, это не общее место, это один из самых убедительных тестов, показывающих, стал ли сочинитель писателем. Если автор чувствует, что герои отбиваются от рук, значит, они перестали быть всего лишь литературными копиями человека, в кои изначально заложены определенные качества, мысли, модели поступков. Они становятся людьми - и читатель будет относиться к ним, как к реальным людям. Пусть не напоказ, пусть в душе (а еще разобраться надо, что важнее). Самое большое чудо, которое только может совершить художественное произведение, - дать читателю друзей, советчиков, спутников. Знакомые слова, не правда ли? Именно так очень часто говорят о героях детских книг. А почему "взрослые" книги должны отличаться по этому параметру? Ведь, если вглядеться, между проблемами детей и проблемами взрослых пропасти нет. И взрослому тоже приходится раз за разом определять свое место в мире, свои цели, отвечать на бесконечные "что такое хорошо и что такое плохо?" Да, иначе, нежели ребенку, но все-таки. И поддержка здесь не только не излишня, но и зачастую просто необходима.
Если книга состоялась, читателю, чтобы воспринимать героев, как реальных людей, совсем не нужно соотносить их с автором. Или с собой. Или с приятелем, коллегой, Марь Петровной, Иван Иванычем...Они - те, кто они есть. Они самостоятельно завоевывают наши симпатии и антипатии, и нет необходимости спрашивать автора, а кого из героев он сам выделяет, к кому у него особое отношение. Порою у читателя возникают особенно теплые, родственные чувства к одному из героев. Так случилось со мной, когда я наблюдала формирование образа Троцкого в "Последней песни Акелы". Я неизменно именую его "львенком из моего прайда", он, как и я, - зверушка стайная. Стайность, кстати, совершенно не во вред индивидуальности, не надо путать со стадностью. Троцкий, несмотря на то, что многому учится у своих товарищей и искренне восторгается ими, никогда не станет копией Дато, или Коли Корено, или Арсенина. Он все равно будет мыслить и действовать по-своему - то в лад, то не в лад с прочими... то в лад, то не в лад с самим собой. Потому что он - человек, и ничто человеческое... Да и об остальных можно сказать то ж самое. Повторюсь: нужно обладать незаурядным талантом, чтобы так вот прописать команду единомышленников. Все они очень разные - и при этом идут к общей цели, отчасти повинуясь судьбе (в данном случае представшей им в образе Акелы), отчасти руководствуясь собственным выбором (ведь никто и ничто, кроме совести, не может воспрепятствовать им избрать иной путь). Сам автор называет их героями поневоле. Но я, читатель, вижу, что эта "неволя" (в кавычках, потому как осознанная необходимость - уже не неволя), этот героизм (без кавычек!) им по силам. И у меня не возникает, ибо ни разу свобода действий персонажей не вошла в противоречие с логикой их характеров. Сейчас вот я с огромным любопытством наблюдаю за приключениями Пелевина и Полины. Соскучилась по ним за то время, что они не появлялись в пространстве повествования. И испытываю радость узнавания - герои верны себе, а их отношения развиваются. Так, как должны развиваться при таких характерах и в таких далеких от размеренности обстоятельствах, - не спокойно, не гладко, на фоне всяких происшествий в интервале от смешного до трагического.
Кстати, о переходах от трагического к смешному, от мягкой лирики к боевым эпизодам, от масштабных исторических сцен к углублению во внутренний мир героя, от стремительного развития событий к неторопливым диалогам и т.д. Всего моего читательского и литературоведческого опыта (поверьте, немалого) не хватает, чтобы понять, каким образом автору удается сделать эти переходы столь молниеносными и столь естественными одновременно. В принципе, решения этих задач должны противоречить друг другу. Непротиворечивость - воистину умение пройти по самой тонкой кромке, в мельчайших деталях воспроизвести жизнь такой, какова она есть (ведь в жизни тоже никто не ладит мостики от события к событию). И вот я снова прихожу к тому, с чего начинала: несмотря на все фантастические допущения, книга реалистична в лучшем смысле этого слова. Даже традиционное "попаданчество" в этом контексте наполняется совсем иной сутью, нежели в большинстве альтисторических произведений. Никаких "Нео, ты Избранный!" Алик Строкин - не титан, тягающий глыбы исторических событий. Да, он вовлечен в них. Но не в качестве того, кто сдвинет рычаг истории. Он просто участник, он один из многих, он (и в этом его счастье) начинает чувствовать себя частью общности. И его главная цель - найти себя. А теперь вдумаемся: самых разнообразных героев, от несостоявшихся полководцев до состоявшихся менеджеров, альтернативная история повидала во множестве. У них две задачи: 1) выжить; 2) изменить ход истории. Практично, не правда ли? Да и ответ на вопрос "зачем я здесь?" в этом случае очевиден. Для Строкина-Троцкого - не очевиден. До сих пор. И вряд ли будет таким вот четким и определенным. Все говорит о том, что цель своего "попаданчества" Троцкий осознает в той же степени, в коей любой из нас может определить смысл своей жизни. Тут не может быть рубленых (топорных) формулировок. А вот тому, что Троцкий нашел настоящих друзей, осознал, что приносит пользу (да, теперь уже в полной мере осознал), нельзя не радоваться вместе с героем. И еще... разве мало среди нас таких вот Троцких?
А Избранных придумывать, по моему глубокому убеждению, куда проще. Фантазия всегда проще жизни. А тут... Нелегкие, ох, какие нелегкие пути избирает автор! Но только так появляются книги-созидатели. Книги, которые отвечают на самые главные вопросы. Отвечают тем, кто умеет и хочет слышать.