Дядя Гоша слушал мою незатейливую историю и сосредоточенно разминал папиросу. Когда история подошла к концу, разжег конфорку и принялся заваривать чай - ну, или то, что он считал чаем - в щербатой эмалированной кружке с обвязанной бечевой ручкой.
- Слышь, малой, - неторопливо заговорил дядя Гоша. - Я от не догоняю, чё ты менжуешься. Три гуся - это ж для почина нормалёк. Люди хорошо примут, я слово кому надо скажу...
Как правило, если мужчина определённого склада говорит о "школе жизни", речь идёт либо об армии, либо о тюрьме. Дядя Гоша имел в этом смысле два высших образования. С его точки зрения это было совершенно замечательно - что я, наконец, бросаю баловаться всякими институтами и вступаю на путь Настоящего Мужчины.
Мне было очень неловко огорчать дядю Гошу; но всё же я собрался с духом и пояснил, что вынужден отклонить его протекционистские предложения и желал бы для начала закончить как раз институт, а уже потом думать о таких серьёзных карьерных вопросах, как первая ходка.
На лице дяди Гоши впервые за вечер прорезались эмоции. Дядя Гоша нахмурился и забычковал недокуренную папиросу. Я понимал, что в глазах дяди Гоши я только что если не упорол косяк, то как минимум проявил отвратительную безответственность и незрелость. Однако же родственные чувства оказались сильнее корпоративного духа; дядя Гоша вздохнул, вытянул очередную папиросу и, внимательно её разглядывая, сквозь зубы процедил:
- Ты, малой, тогда эта... К Вовчику сходи. Тока я ему щас звякну сначала. Двушка есть? Идём до автомата.
Если бы кто-то попытался скрупулёзно выписать совершенного антагониста дяди Гоши, он неизбежно пришёл бы к образу дяди Вовы. Дядя Вова был полноват и жовиален, а подозрительно открытая улыбка никогда не покидала его лица. Я видел дядю Вову один или два раза в жизни, но знал, что он сидит в каком-то заоблачно высоком кресле по, скажем так, совершенно другую от дяди Гоши сторону баррикад, и сильно сомневался, что мои проблемы могут хоть как-то заинтересовать небожителя, каковые соображения изложил дяде Гоше.
- Вовчик? - удивлённо переспросил дядя Гоша. - Ты, малой, не шебурши. Вовчик, он их всех схавает.
Дядя Гоша и дядя Вова были друг для друга совершенным воплощением жизни неправедной и противоестественной. Что, как оказалось, не стало помехой их особым отношениям - каждый из них был для другого единственным человеком, с которым можно безопасно напиться вдрызг; они жили в разных вселенных, разделённые социальным горизонтом событий, и потому могли общаться без опасений и "без чинов", вне привычных правил, структур и иерархий.
Через час меня уже ждал на проходной выписанный пропуск в "контору", где работал дядя Вова. Кабинет его был просторен и выдержан в классическом "партаппаратном" стиле, с положенными портретами, массивной старой мебелью и стайкой телефонов на столе.
Дядя Вова слушал мою историю с живой непосредственностью первоклассника, то и дело вставляя реплики вроде "да что ты говоришь!?", "вот это да!", "а он что?", то улыбаясь, то хмурясь, то в ужасе округляя глаза. Дослушав, он откинулся на спинку кресла и улыбнулся так широко, что в немаленьком кабинете стало ощутимо теснее.
- Какая интересная тема, - сказал он. - Тебе они на среду, говоришь, назначили? Хорошо, в среду, так в среду... Иди, и - как оно там? Впредь не греши, хе-хе...
* * *
А в среду в захламленном "вещами Докина" прокуренном кабинете следователь N-ского райотдела, как-то неловко сгибаясь всем туловищем, смахивал с меня несуществующие пылинки, и, заглядывая в глаза, вновь и вновь повторял:
- Ну, это же не я, ты помнишь? Это же не я с тебя деньги требовал. Это всё она, это адвокатша, сука подколодная!.. Ты им так и скажи, хорошо?..
Я вышел из кабинета, не сказав ни слова.
Через несколько лет я случайно узнал, что этот следователь уехал работать в Киев с серьёзным повышением.