За стеклянной перегородкой находилась небольшая, в отличие от традиционных накопителей, комната с тремя расположенными вдоль стен диванчиками. На них уже сидели будущие попутчики Стася. Их было совсем немного, всего десять человек, включая и его невольного проводника. Круглый Человек развалился уже на ближайшем свободном месте, все еще отдуваясь и утираясь. Стась осторожно пристроился на диванчике напротив него, установив перед собой рюкзак, и принялся судорожно анализировать ситуацию.
Анализ этот привел к следующим выводам.
Во-первых, обратной дороги нет; вернее, есть, но выставляет его полнейшим идиотом, что неприятно. Во-вторых, судя по числу пассажиров, самолет совсем маленький, а это означает, что, в-третьих, летит он куда-то недалеко. В-четвертых, из этого "недалеко" наверняка можно будет выбраться обратно в родной город или прямо на железнодорожную станцию "Лисья Лощина", поблизости от которой находится турлагерь. В-пятых, первый большой поход для обитателей лагеря запланирован лишь на 8 июня, так что опоздание к началу сезона даже и на пару дней - невелика трагедия, а уважительную причину сочинить всегда можно. В-шестых, у Стася имелась с собой вполне приличная сумма денег, накопленных на японский "мокик" (все подарки на день рождения и прочие праздники, по его просьбе, преподносились в виде конвертов); их свободно должно было хватить на возвращение назад. В-седьмых, - и в конце же концов! - это было Настоящее Приключение, - Неожиданный Полет Неизвестно Куда, - и в глазах Мишки должно было выглядеть на все сто! Уж расписать происшедшее в красках Стась сумеет, будьте спокойны.
Закончив таким образом анализ ситуации, Стась почти совершенно успокоился и, за неимением другого занятия, стал разглядывать своих соседей. Как было сказано выше, уже знакомый нам Круглый Человек сидел напротив. Он немного отдышался и спрятал платок в карман, так что его можно было осмотреть повнимательнее.
Лысая голова с оттопыренными ушами и изрядный живот не были самыми замечательными признаками его персоны. Замечательным было его лицо. У Стася возникло впечатление, что оно занимало незаслуженно малую часть отведенного ему природой пространства. Видимо, маленький островатый носик оказался центром неодолимого притяжения для остальных деталей его физиономии. Во всяком случае, белесые, окруженные редкими ресничками глаза обосновались почти на самой переносице, а крохотный, сердечком, ротик подобрался так близко к ноздрям, что если бы его обладателю вздумалось отращивать усы, места для них он рисковал не обнаружить. Кожа на лице толстяка оказалась нежно-розовой, как у младенца, словно ее никогда еще не касалась бритва. Лысина тоже сверкала такой первозданной гладкостью, как будто ни один презренный волос никогда не осквернял ее глянцевую поверхность. Щек, лба и подбородка было очень много. Пожалуй, на каждом из этих четырех плацдармов можно было бы успешно разместить еще четыре таких же личика. Потрясающее было лицо. Незабываемое.
Налюбовавшись на Круглого Человека, Стась перевел взгляд на его соседа. Соседом оказался преклонных лет старичок совершенно деревенского типа с аккуратно постриженными седыми волосами, жидкой бороденкой и загорелым морщинистым лицом. Стась его обозначил для себя просто "Стариком".
Старик равнодушно глядел прямо перед собой, целиком и полностью погруженный в какие-то свои думы. На коленях у него стояла средних размеров картонная коробка, небрежно обвязанная бечевкой, а в ногах - совершенно не вяжущийся с его простоватой внешностью роскошный желтой кожи чемодан.
Этот представительный чемодан гораздо больше подошел бы любому из двух мужчин, сидевших около Старика. Они очень серьезно и очень тихо беседовали. Оба, несмотря на жару, одеты были в строгие костюмы: один - в темно-серый, другой - в темно-синий, почти черный. У того, что в темно-синем, наличествовал даже галстук, второй же позволил себе вольность в виде распахнутого ворота рубашки, по виду, впрочем, весьма дорогой. Он активно жестикулировал правой рукой, торопливо нашептывая что-то собеседнику чуть ли не в самое ухо. До Стася долетали только еле различимые обрывки фраз, вроде: "...на это не согласился ... первый заказ ... совсем нелепо ... кто обещал?.. еще неделя ... заявлю без всяких ... да кто ж ему позволит?" Последние слова, забывшись, человек произнес неожиданно громко. Осекшись, он быстрым взглядом обвел окружающих и после небольшой паузы продолжил свою речь еще на тон ниже.
Тот, что в темно-сером, внимал, согласно кивая головой и изредка вставляя несколько слов хотя и более громким голосом, но совершенно неразборчиво. Каждый из собеседников был оснащен представительским кейсом и дорожной сумкой строгого и безупречно респектабельного вида.
Вообще, эта пара гораздо более соответствовала бы полету в бизнес-классе роскошного лайнера, а не в предполагавшейся Стасем авиадревности типа "кукурузник". Представительную пару Стась без различия лиц окрестил "Дипломатами".
Второй диванчик занимала весьма разномастная компания. С краю примостился тщедушный мужичок в грязноватых тренировочных брюках и выцветшей футболке с дурацкой надписью "Я выбираю пепси-колу!" на груди. Застиранный до бледности рисунок на футболке воспроизводил бутылку с соответствующей надписью на сине-красной этикетке и аналогичного же размера нелепо изогнутого человечка с воздетыми к небу (а точнее - к тощей шее мужичка) руками. "Тогда я, пожалуй, предпочту воду из-под крана", - фыркнул бы, наверное, при виде такой "рекламы" Мишка.
Выглядел мужичок скверно. Виски, покрытые бисеринками пота, глубоко запавшие мутные глаза... Нездоровую бледность лица подчеркивала темнеющая двухдневная щетина. Он учащенно дышал слегка приоткрытым ртом и периодически проводил по лицу сомнительной чистоты ладонью, при этом по жилистой шее поршнем прокатывался вниз-вверх острый кадык. Смотреть на него было неприятно. "- Похмельный синдром", - брезгливо диагностировал Стась. "Алкаш".
А вот соседка мужичка такой брезгливости явно не испытывала. Она не только сочувственно на него поглядывала, но и пыталась реально посодействовать, предложив сложенную газету в качестве веера (Алкаш отказался) и коробочку с апельсиновым соком (Алкаш с благодарностью принял).
Сердобольной соседкой была средних лет женщина приятной наружности. В меру и со вкусом подкрашенное лицо, стильная тщательно уложенная прическа, ухоженные руки с неярким лаком на изящно округлых ноготках (Стась терпеть не мог когтисто-длинных и ярко окрашенных ногтей), элегантный летний костюм из какой-то тонкой немнущейся ткани. Женщина, которая Стасем была определена как "Леди", исходя из житейской логики, должна была сторониться такого непрезентабельного соседа, однако она искренне оказывала ему знаки внимания. Стасю даже показалось, что они знакомы! Это было уж совсем непостижимо.
Мысленно пожав плечами, Стась продолжил свои наблюдения за сидящими на втором диванчике. А сидела там еще парочка, которая абсолютно не замечала никого вокруг, так как была полностью поглощена собою. "Классические влюбленные. Или молодожены", - определил Стась, тут же окрестив их "Ромео" и "Джульеттой".
Молодые люди сидели, тесно прижавшись друг к другу и сплетя пальцы рук. Девушка (на вкус Стася, совершенно заурядной внешности) склонила голову на плечо партнера, а тот - коренастый коротко стриженый парень в новеньких джинсах и синей тенниске навыпуск - неудобно выгнув шею, заглядывал ей в глаза, иногда с мужественной задумчивостью переводя взгляд в пространство. С периодичностью в полминуты он склонялся к уху девушки и то ли что-то шептал, то ли просто прикасался губами. На лице Джульетты возникала дежурная блаженная улыбка, долженствовавшая демонстрировать ее полное упоение своим несомненным счастьем. Пара раздражала своей хрестоматийностью и невыразительностью образов. Стась взглянул на них мельком и отвернулся. Его юная впечатлительная натура протестовала против такой вопиющей банальности.
Краем глаза Стась взглянул на своего соседа справа, молодого высокого человека. Тот низко надвинул на глаза кепочку с длинным козырьком, поэтому лица Стась толком разглядеть не сумел. Привлекли его внимание руки соседа: тонкие, с изящными запястьями и длинными нервными пальцами. Это были руки, явно не знавшие тяжелого физического труда. Хотя слабыми, нежными их назвать было бы неверно, в них определенно чувствовалась сила. "Пианист", окрестил его Стась, решив разглядеть при случае подробнее.
А сосед слева и сам бесцеремонно поглядывал на Стася, и, чувствуя эти взгляды, он постеснялся смотреть в левую сторону. А потом и вовсе резко наклонился вперед и оперся локтями на свой станкач. Да еще и уперся кулаками в виски, - загородился.
Но сидеть так ему пришлось недолго. За стеклянную перегородку, громко цокая каблуками по деревянному полу, вошла недавняя регистраторша. Она гордо прошествовала через комнату и огромной металлической отмычкой с опытностью бывалого взломщика отперла и широко распахнула незамеченную Стасем дверь. Дверь вела непосредственно на летное поле, где стоял сине-белый (опять те же цвета!) автомобиль типа "Газель" - пассажирский.
Все зашевелились, подхватывая вещи, и гуськом потянулись к микроавтобусу. Дама в униформе уже раскрыла дверцу и гостеприимным жестом пригласила пассажиров загружаться. После этого, не дожидаясь окончания посадки, заметно осложненной наличием большемерного багажа у большинства отлетающих, дама исчезла за той же дверью, прогрохотав изнутри в замке своей внушительной отмычкой.
Наконец, погрузка завершилась. Пожилой водитель мягко тронул "Газель" с места.
Путешествие в неизвестное началось.
ГЛАВА 6
Залезая в "Газель", Стась в очередной раз недоумевал. Для крупных аэропортов подвоз пассажиров к стоящим вдали самолетам - дело обычное. Да и там для этого предназначены специальные автобусы - "колбасы". А здесь, в Чепалово, летное поле размерами похвастаться не могло, и испокон веку отлетающий народ из накопителя организованной толпичкой трусил к ожидающему неподалеку самолетику в сопровождении дежурной с красной повязкой на рукаве. Возить по полю пассажиров совершенно незачем.
"Хотя кто знает, может быть, это веяние прогресса? Багаж тяжелый; опять же старики, дети ... Или, допустим, инвалиды?.. Сервис!" - подумал Стась, сев на боковое сидение и с трудом увернувшись от протаскиваемых мимо него баулов Круглого Человека.
Окна в машине почему-то были из какого-то полупрозрачного пластика. То есть, свет-то проникал без особых проблем, а вот изображение, то бишь все окружающее, расплывалось и искажалось. Виднелись уплывающие назад невнятные мутные очертания чего-то трудноопределяемого. Лобовое стекло было нормальным, но водительское место от салона отделяла перегородка из того же пластика.
Зато прямо напротив Стася оказался его сосед слева по диванчику в накопителе, Тот, что проявлял повышенный интерес к его особе. Он и сейчас внимательно и как-то напряженно взглядывал на него, но Стась несколько раз демонстративно выдержал его взгляд, и тот, несколько смутившись, отвернулся.
Внешность этого попутчика, лет, примерно тридцати, была весьма запоминающейся. Главным образом, своеобразие ей придавал нос, начинающийся заметно выше уровня глаз и безукоризненно прямой линией спускавшийся чуть не до тонких плотно сжатых губ. Глаза были замечательны густо-синим цветом радужки и наклонным разрезом; его обычно принято называть "восточным". Довершали облик светлые тонкие брови вразлет и волнистая блондинистая шевелюра. Прямо красавчик, если бы не чересчур длинный в обоих направлениях нос. В сознании Стася возникло определение "Красавец", причем непременно с ударением на "е".
Одет Красавец был в светлые летние брюки и пеструю свободного покроя рубаху с короткими рукавами, а также в необычного фасона сандалеты на босу ногу.
Поездка оказалась неожиданно долгой. Ну много ли можно проехать до самолета по старому аэродрому? Минуты две-три, не больше. А тут уже минут десять, и отнюдь не с черепашьей скоростью.
Стась посмотрел на попутчиков. Все сидели совершенно спокойно. Дипломаты продолжали свой бесконечный разговор, на заднем сидении ворковали Ромео с Джульеттой, и что-то негромко говорила Леди Алкашу, которому было уже совсем скверно.
"Газель" резко развернулась и затормозила. Началась торопливая обратная процедура вытаскивания багажа из машины. Как только последний пассажир, "Ромео", выпрыгнул на бетонку, шофер резко дал газ. Провожая его взглядом, Стась увидел вдали приземистое здание аэровокзала и мысленно присвистнул: до него было гораздо дальше, чем он мог себе представить. Даже уехав на дальний конец взлетной полосы, они не могли оказаться так далеко. Но эти мысли моментально выветрились из его головы, когда он увидел стоящий рядом самолет.
Размером не больше старого доброго "АН - 2", облик он имел совершенно незнакомый Стасю. Невиданными показались ему и форма фюзеляжа, и линии крыла. Окрашен же он был... Как бы вы думали? Ну конечно, все те же бело-голубые клеточки. Издалека, наверное, имело место полное сходство с бумажным самолетиком, сложенным из листа в клеточку. Того, который вырван из тетради по математике.
"Здорово!" - восхитился Стась. "Новый тип самолета! Может, даже какой-нибудь заграничный... Будет что Мишке рассказать!" Приключение становилось все интереснее. Он уже ничуть не жалел о том, что с ним произошло. Взглянул на часы: сейчас пора было уже находиться на вокзале в компании юных туристов... Это казалось сейчас далеким и ненужным.
Началась посадка в самолет. Из открытого люка спущена была складная металлическая лесенка, на нее тут же ловко запрыгнул Ромео и стал принимать подаваемый остальными пассажирами багаж. Приседая на корточки, он сильным движением выдергивал на себя очередную сумку, коробку или чемодан и передавал груз кому-то невидимому в глубине самолета. Справлялся он с этим делом играючи, явно рисуясь перед своей спутницей. Смотреть на него сейчас действительно было приятно. Во всяком случае, гораздо приятнее, чем во время их с Джульеттой сусальных объятий.
Подал свой рюкзак и Стась. Лихо подхваченный стриженным атлетом, он быстро исчез в недрах Клетчатого Самолета. Наступила очередь пассажиров.
Первой на ступеньки отправилась, конечно, Джульетта. За ней Леди. Ромео протягивал дамам руку сверху, внизу женщинам помогали Пианист и Красавец. Затем им пришлось попотеть, подсаживая к люку Круглого Человека. Он несколько раз терял равновесие, размахивая в воздухе пухленькими ручками и угрожающе откидываясь назад всем корпусом. Героическими усилиями троих помощников он был водружен на борт самолета и скрылся в люке, рассыпая благодарности.
Вслед за ним на борт загрузили Алкаша. Лицо страдальца приобрело какой-то страшноватый синюшный оттенок, пот по впалым щекам стекал уже струйками, руки заметно дрожали. "Не хотел бы я очутиться по соседству с ним в полете", - заметил Стась. К его удивлению, не только Леди, но и все остальные явно относились к Алкашу с большим сочувствием, помогая ему преодолеть крутизну трапа и откровенно сопереживая его состоянию. Алкаш воспринимал все как должное. Впрочем, ему уже было не до выражения благодарности, он едва держался на ногах.
Как самый младший, Стась пропустил всех вперед и забрался по трапу последним. Спиной к нему кто-то в летной форме, - очевидно, бортпроводник, - расставлял багаж на полках в хвостовом отсеке самолета. От предложения помочь он, не оборачиваясь, вежливо отказался. Стась направился в салон. И - застыл, восхищенный.
Внутренняя отделка салона показалась ему просто роскошной. Все той же бело-голубой расцветки пластик обшивки, уютные кресла с белоснежными подголовниками, ковровая дорожка на полу, - все было с иголочки, все сверкало чистотой.
По шесть иллюминаторов было в салоне самолета с каждой стороны. И возле каждого было по пассажирскому креслу. А возле кресла имелся еще маленький столик, по-домашнему накрытый свежей клетчатой салфеткой. На этом столике в специальном кронштейне пристроилась высокая тонкая бутылка с прозрачным напитком, а рядом еще лежала какая-то яркая упаковочка, - кажется, с печеньем. Или с вафлями. Очень уютно все это выглядело и, прямо скажем, неожиданно для предполагаемого недалекого полета в соседний городишко или даже труднодоступный сельский район.
Что-то стало Стасю слегка не по себе. Пришло в голову загадочно-многозначительное слово "спецрейс". Однако, вспомнив внешний вид своих попутчиков, он успокоился. Компания разношерстная, вполне обычная. Один Алкаш чего стоит!
И тут Стася осенило. Видимо, чистота непривычная навела на эту мысль. Да это же рейс в какой-нибудь санаторий! Устроили подальше от цивилизации, в "экологически чистом районе", как это модно сейчас подчеркивать, престижный отдых. Дорогой, скорее всего, раз могут себе позволить гонять туда такой суперсамолетик. Эта версия в глазах Стася объясняла все. Спецобслуживание, короче.
"Ну что же", - решил Стась, - "Это, пожалуй, даже интереснее будет, чем в какую-нибудь дыру залететь!"
Два кресла в салоне пустовали, оба в последнем ряду. Стась опустился в одно из них, вытянул ноги. Места хватало. Он сдвинул на иллюминаторе клетчатую занавесочку. Увидеть удалось только все ту же серую бетонку, да за ее пределами буйную уходящую вдаль зелень. В лицо ударили косые лучи солнца. Занавеску пришлось снова задернуть.
В салоне стоял легкий гул голосов. Народ усаживался, пристраивал на верхнюю полку ненужные одежки, шуршал бумагой и пакетами. По проходу в хвост быстро прошла Леди с нахмуренным озабоченным лицом. Стась услышал, как она негромко говорила все еще возившемуся с багажом бортпроводнику: "...очень плохо...понимаете, почти три недели... конечно, ждут, но сейчас?.. да, это все же средство...". Назад они прошли уже вместе.
Леди склонилась над одним из передних кресел; видимо, там усадили Алкаша. Бортпроводник скрылся за дверью кабины пилотов и тут же появился снова с небольшой коробкой в руках. ("Аптечка! - догадался Стась.) Донеслось звяканье стекла и чего-то металлического, потом звонкий хлопок и явственное шипение. По салону поплыл горьковатый запах.
Разговоры притихли.
Все, вытянув шеи и даже пристав с кресел, как, например, Красавец и Джульетта, наблюдали за происходящим впереди. Кто-то - видимо, Алкаш, - сдавленно закашлялся. Опять послышалось звяканье. Затем голос Леди: "Так ... повыше... да придерживайте же!.. еще... еще..." Раздался громкий чмокающий звук, снова шипение. Леди сделала резкое движение, Стась увидел ее высоко взметнувшуюся руку; бортпроводник басом чертыхнулся. Снова голос Леди: "Ничего, ничего... Еще один раз... видите?" И после паузы: "Думаю, достаточно. Дайте воду." Через некоторое время Стась услышал еле различимый тихий голос Алкаша. Кажется, он всех благодарил.
"Наверное, зря я так", - ругнул себя Стась. "Может, просто болен человек... Кто бы стал с пьянчугой так возиться? Его вовсе в самолет не должны были пустить... тем более в такой, чуть ли не стерильный!" Но вспомнил затрапезный вид больного и пожал плечами: по виду - натуральный выпивоха! "Да какое мне, собственно, дело", - решил он наконец. "Может, в том санатории и таких лечат..." И забыл о беспокойном попутчике: самолет вздрогнул и завибрировал. Включились двигатели.
Бортпроводник пошел по проходу с дежурным напоминанием о необходимости пристегнуть ремни, а потом и сам уселся в свободном кресле напротив Стася.
После короткого разгона самолет легко оторвался от взлетной полосы и стал резко набирать высоту. Внизу мелькнули жилые кварталы. Стась попытался высмотреть железнодорожный вокзал, не увидел и откинулся на спинку кресла. Под крылом проплывали леса, прорезанные геометрическими линиями просек и автотрасс. Потом как-то очень быстро самолет окружили облака.
"Откуда они? Ведь ясное же было небо, до горизонта", - удивился Стась.
Становилось скучновато. Тут Стась вспомнил, что он твердо решил на каникулах вести дневник. Теперь это стало еще более актуально, так как в перспективе предстояло подробно описать все свои приключения Мишке. Для дневника приготовлена была общая тетрадь с замечательной обложкой: на зеленом фоне голова черного кота - ориентала, прямо точная копия Пяткина. Серию таких тетрадей, - на обложках кошки восьми разных пород, - выпустила некая Добрушская бумажная фабрика "Герой труда". Не приобрести тетрадь с "Пяткиным" Стась никак не мог! Для школьных занятий использовать ее было жалко, а тут нашлось достойное применение.
Посетив багажное отделение, Стась извлек из рюкзака заветную тетрадь, вооружился шариковой ручкой и, пристроившись на столике, начал, все более увлекаясь, описывать уже известные нам события сегодняшнего дня. Закончив описание внешности своих попутчиков (весьма, отметим, издевательское), он приступил к зарисовкам интерьера салона самолета, когда почувствовал, что у него донельзя пересохло во рту.
Не отрываясь от своих мемуаров, Стась выдернул из кронштейна бутылку, скрутил ей пластмассовую головку и в несколько затяжных глотков расправился с ее содержимым. Жидкость имела чуть кисловатый привкус и напоминала сильно выдохшуюся минеральную воду. "Могли бы и получше что-нибудь предложить, типа "Кока - Колы", - успел поморщиться он, внезапно проваливаясь в глубокий сон.
ГЛАВА 7
Пробуждение было резким, словно выныриваешь из чего-то густого и вязкого, глотая обжигающе свежий воздух. Ощущение - как после обморока.
Стась протер глаза, зевнул - и сразу почувствовал, что в самолете что-то изменилось. Так иногда в компании при появлении нового гостя в окружающей атмосфере словно изменяется знак на "плюс" или "минус". Сейчас в атмосфере явно чувствовался "плюс". Громко звучали возбужденные голоса, где-то вспыхнул смех, наискосок от Стася сидящий Старик повернул к нему словно помолодевшее лицо и неожиданно звонким голосом провозгласил: "Ну что ж, парень, дома!" и, молодецки подмигнув, продолжил какой-то разговор с перегнувшимся к нему через спинку кресла Дипломатом.
Нет, здесь определенно все были знакомы друг с другом! Однако до сих пор это практически никак не проявлялось. Почему? И что это за "дома", с таким подъемом объявленное Стариком? Самолет все еще летел в облаках и на снижение не шел. Заговаривается, что ли, дед?
Второй Дипломат прошел в хвост салона, в туалет. Сразу за ним подтянулся Красавец и в ожидании остановился прямо напротив Стася. Снова Стась ощутил на себе его внимательный изучающий взгляд. Он поднял глаза. Красавец уже открыто разглядывал его своими темно-синими "восточными" глазами, недобро прищурясь и напряженно что-то соображая. Стась почувствовал себя провинившимся первоклашкой в кабинете директора школы. (Был когда-то такой прискорбный факт в его биографии.)
"Черт, куда же я вляпался?" - забилась паническая мысль. "Слишком много непонятного: и билет... и самолет этот иностранный... И дернуло ж меня... Ехал бы сейчас спокойно в лагерь..." По-видимому, вся гамма чувств, - от удивления до испуга, - ясно отразилась на его лице. Красавец решительно выпрямился и собирался уже что-то сказать, но в этот момент Дипломат вышел из туалета и благодушно пригласил его в освободившееся помещение.
- Минуточку, прошу вас! - обратился к нему Красавец, не отрывая глаз от вжавшегося в кресло с самыми недобрыми предчувствиями Стася. - Боюсь, что у нас есть проблема!
Из дневника Стася. 3 июня 2001 года
" ... у нас есть проблема!" Таким голосом, что я пожалел, что за спиной нет парашюта, а рядом - открытого люка. И пошла потеха. Я, говорит, этого юношу не видел, хотя был на последних трех рейсах. Так что сами, мол, понимаете, раньше он (в смысле - я) вылететь не мог (откуда? и почему?). А этот Дипломат, которого он назвал как-то чудно, вроде Кыр-пыр какой-то, строго так на него, а что же ты тогда раньше молчал? где глаза были? Тот оправдывается, дескать, в последний раз туда (куда?) летел один молодой, так он сначала за него меня принял, а тут уже сомнений нет. И разговаривают громко, почти кричат, и все в самолете повскакали - и к нам, устроили толкучку в проходе. Я думал, самолет сейчас носом вверх запрокинется, так они все в хвост кинулись. И наперебой: что? как? кто? не может быть! И даже Алкаш со смертного одра сполз - на меня поглазеть. Стоит, еле за кресла держится, а туда же: кто? когда? вы уверены?
Обсуждают, словно меня нет, а какой-то предмет подозрительный обнаружили в кресле и гомонят вокруг. Вроде пытаются сообразить, - опасный предмет или нет, а если опасный, то как его обезвредить. Надоел мне этот базар. Что за переполох, в самом деле? Никого я не обманул, ничего не украл. В конце концов, что за контроль на этом рейсе? Ни документов не спросили, ни даже просто хотя бы фамилию. Так я им и выдал. И что вы, говорю, переживаете? Санаторий там у вас какой секретный, что ли? Так я могу на аэродроме посидеть до следующего рейса - и назад. Подумаешь, тайны Мадридского двора! (Это у нас папа вечно про эти тайны говорит, когда Зойка маме на ухо шептать начинает. Терпеть папа не может шепотки.) Тут у них обратная реакция пошла, - молчанка началась. Глазищами только хлопают на меня. А Ромео с вытянувшейся физиономией медленно так, нараспев: "Како-о-ой санато-о-о-рий? Он про что-о-о? Ну, дела-а-а..."
И тут выдвигается Пианист. Он единственный, кто все время помалкивал, не галдел и крыльями не хлопал. Спокойненько так говорит: "Надо разобраться. Прошу всех успокоиться. Садитесь на места. Я поговорю с этим молодым человеком." Красавец еще что-то по инерции затарахтел, а тот - даже не ему, а как бы в пространство, не повышая голоса: "Я надеюсь, возражений нет!" Не спросил вроде бы, а точку поставил. И все как-то шепотом рассосались по местам.
Я только сейчас разглядел этого типа, он наконец снял свою дурацкую кепочку. Лет ему явно далеко за тридцать, лицо холеное, белое... Породистое такое лицо. Глаза серые, холодные, взгляд какой-то... властный, что ли. Не зря, видать, все так утухли, когда он рот открыл.
И вот берет он меня под локоток и ведет прямиком в хвост, в багажный отсек. Там обнаружились два откидных сидения, мы на них поместились без особого комфорта, зато и без посторонних ушей. И я ему, как на духу, - словно за язык меня кто тянул! - рассказываю всю свою эпопею, включая зачем-то Мишкин полет с лампочкой и сообщая даже точную сумму имеющихся у меня с собой денег (доказал, в общем, свою платежеспособность в смысле возвращения домой. Или прямо до Лисьей Лощины). Даже путевку в лагерь ему показал для пущей убедительности. Он слушал очень внимательно и молча. Только когда я про Круглого рассказывал, он так задумчиво повторил "значит, в зубах...", и я почему-то этому толстяку не позавидовал.
Закончил я свою речь, молчу. И он молчит. Смотрит куда-то под ноги и молчит. Я даже кашлянул, - заснул, думаю, что ли, с открытыми глазами? Он, не повернув головы, опять тихо и спокойно объявляет: "Это не моя компетенция. Надо сообщить сейчас же." Посмотрел на меня и отправил на свое место. Я и пошел, с удовольствием причем. Там в багажном прохладно, меня аж дрожь пробрала. Сел я в свое кресло, а он прямиком в кабину летчиков. Тут же оттуда бортпроводник выскочил (и где он был все это время? весь концерт пропустил!) и опять уселся в кресло напротив меня. Сидит вон, смотрит круглыми глазами, рот бы еще разинул. Наверное, ему меня караулить поручили. А куда можно деться с летящего самолета?..
Я вот от нечего делать сижу и пишу. Скорей бы уже прилететь..."
Все когда-нибудь кончается. Пришел к концу и полет Клетчатого Самолета. Он начал снижение, пассажиры защелкали застежками ремней. Поглощенный наблюдением за Стасем, бортпроводник даже не пошел контролировать этот процесс.
Вырвавшись из облаков уже довольно низко над землей, самолетик заложил крутой вираж. Закрыв тетрадку - дневник, Стась приник к иллюминатору. Внизу тянулась широкая голубая лента реки, по обеим сторонам которой раскинулся город. Не такой уж маленький, как можно было ожидать. И уж совсем никак это место не было похоже на построенный в глуши санаторий.
Пока Стась ломал голову над тем, что же это может быть за город, самолет снизился еще больше. Город остался в стороне, под крылом виднелся сплошной лес. Казалось, что летчики решили опуститься прямо на верхушки деревьев. Но тут деревья расступились, обнаружив вытянутой формы поляну с небольшим домиком на ее краю. Поляна и оказалась крохотным аэродромчиком, на который с ювелирной точностью опустился самолет.
Пробежав по идеально гладкой (просто удивительно! даже не тряхнуло ни разу) посадочной полосе, он подрулил прямо к домику. До него осталось всего метров шестьдесят аккуратно постриженного травяного газона. Впившийся глазами в "аэровокзал" Стась не обнаружил никакой надписи, объясняющей, куда же они все-таки попали. Так как его случайное появление на борту самолета было уже открыто, стесняться было нечего.
- Где это мы? - спросил он бортпроводника. Тот явно боролся с противоречивыми чувствами: продолжать караулить самозванца или выполнять свои прямые обязанности. - Ну, в смысле, куда мы сейчас приземлились?
Бортпроводник в очередной раз окинул Стася взглядом, словно решая, можно ли сообщать ему такие важные сведения, и, решившись, отрывисто объявил: "Пирамон".
ГЛАВА 8
Появившийся из пилотской кабины Пианист (и что он там делал столько времени?) отправил обрадованного бортпроводника заниматься своими профессиональными обязанностями. Тот облегченно кинулся в хвост самолета, и там сразу защелкало и загрохотало. В самолет ворвался свежий воздух. Это был такой воздух! Его надо было пить, зажмурив от наслаждения глаза! В нем надо было растворяться и парить над землей, блаженно улыбаясь! Им надо было наполнять кислородные подушки и отправлять на экспорт за твердую валюту! Вот какой это был воздух!
"Наверное, такое же чувство испытывают моряки с подводных лодок, когда поднимаются из морских глубин после многодневных погружений", - подумал Стась. Опять вспомянулось об экологически чистом районе.
Пассажиры торопливо пробирались к выходу. Снова Ромео добровольно занялся багажом. Были слышны его: "Это чье? Принимайте! А это? Подстрахуйте, не удержу..."
Стась вопросительно взглянул на присевшего напротив него Пианиста. Тот сделал успокаивающий жест: сиди, мол, никуда не торопись. Стась пожал плечами и отвернулся к иллюминатору. Необремененные тяжелым багажом Ромео с Джульеттой и Дипломаты уже подходили к домику (ни зданием, ни аэровокзалом его назвать язык не поворачивался). Встречающих видно не было.
Вдруг Стась обнаружил возле самолета прямоугольную с невысокими бортиками платформу в сопровождении низенького круглоголового человечка. Именно вдруг, так как он мог поклясться, что со стороны домика к ним ничего не приближалось. Оставалось предположить, что круглоголовый со своей - как ее назвать? тележкой ?- подкрался к самолету с противоположной стороны, вынырнув из ближайших кустов. Лица человечка видно не было, - повернувшись спиной к трапу, он о чем-то говорил со Стариком. На платформу уже был погружен багаж остальных пассажиров. Стась чуть не выдавил лбом стекло, пытаясь обнаружить на ней какие-нибудь элементы управления.
И тут платформа двинулась. Сама. Круглоголовый шел рядом с ней, положив руку на бортик. Когда они несколько удалились, стало видно, что платформа... парит в воздухе. На высоте примерно так полметра над землей. Никаких колес или, к примеру, гусениц. Вообще ничего. "Воздушная подушка?!" - ахнул пораженный Стась, но тут же отказался от этой гипотезы: ни одна травинка не шелохнулась под чудо-платформой.
Вслед за первой платформой от самолета поплыла и вторая. Точнее, это было уже нечто вроде кресла, какое можно увидеть в стоматологическом кабинете. Не поймешь, сидит в нем пациент или лежит. Вот в такой комфортной позе плыл сейчас по воздуху Алкаш, а рядом с ним, то ли придерживаясь за край кресла-платформы, то ли взяв перевозимого за руку, торопливо шла высокая молодая женщина в свободном белом платье. Стась смотрел во все глаза. Приблизившись к домику, Алкаш на кресле и его сопровождающая скрылись за широко раскрывшейся при их приближении дверью.
- Ого! - выдохнул потрясенный Стась и восхищенно покрутил головой. - Как это они? Это же не воздушная подушка ... да? Полное ощущение, что прямо по воздуху! Как же это?..
Пианист, к которому обратился Стась, за выгрузкой пассажиров не наблюдал и эмоций его не понял. Он вопросительно поднял одну бровь.
- Ну эти, на которых багаж повезли и Ал ... и пассажира с переднего кресла, которому плохо было ... Как они двигались? Я не видел колес...
- Колес и не было, - равнодушно произнес Пианист. - Зачем нужны колеса? Впрочем, это неважно. Я должен задать вам один вопрос. Объясните мне, пожалуйста, э-э ...
- Стась. Меня зовут Стась. То есть Станислав. У папы когда-то был друг, поляк, его звали Стась Орежковский. Поэтому меня так стали звать, не Стас, а Стась...
(Опять на него напала необъяснимая многословность, надо же!)
- Скажите, Стась, когда вы подняли кошелек ...
- Бумажник.
- Хорошо, бумажник. И вынули билет. Вы сразу поняли, что это - билет?
- Да вы что, меня дурачком считаете? - оскорбился Стась. - Ясно же написано: аэропорт Чепалово, вылет... Что же это может быть, по-вашему? Визитная карточка? Или туалетная бумага?
Пианист словно не заметил его попыток сострить.
- Значит, сразу. И никаких сомнений не было?
Стась молча развел руками, дескать, о чем тут говорить, дурацкий вопрос.
- Вот вам и нейтрозащита, - кому-то отсутствующему непонятно объявил Пианист, - я всегда сомневался ... Хотя осечек никогда не было.
- Какая защита? Ничего не понимаю, - признался Стась.
- Извините, м-м-м ... Стась. Это к вам не относится. Во всяком случае, пока.
Серые глаза Пианиста внимательно глядели в лицо Стася.
- Возможно, вам придется в ближайшее время многое узнать. И это будет очень ... неожиданно. Очень.
От тона, каким были произнесены эти слова, у нашего героя противно заныло в животе.
- Узнать? - пробормотал он. - Почему бы и не узнать ... Скажите, а отсюда чем лучше выбираться, автобусом или поездом?
Почему-то он уже чувствовал, что ответа не получит. Действительно, проигнорировав услышанное (или не услышав сказанное), Пианист поднялся, со вкусом потянулся, похрустел суставами пальцев.
- Пора, - объявил он, - пойдемте.
Рюкзак одиноко лежал на багажной полке. Уже спустившийся по трапу Пианист поднял руку:
- Я приму, опускайте.
- Вы не удержите одной рукой! Тяжелый ...
- Не волнуйтесь. Опускайте.
"Шут с тобой, - с внезапным раздражением подумал Стась. - Геркулес нашелся. Двадцать килограммов одной рукой подхватит." Он присел на корточки, свесил вниз свой станкач (нижняя рама едва коснулась пальцев поднятой руки Пианиста) и, скомандовав "Держите!", отпустил его.
Вместо того, чтобы, как предполагал коварный Стась, рухнуть на землю, рюкзак застыл в воздухе, затем медленно сполз вниз, следуя за развернутой ладонью Пианиста. Тот присел на корточки, и рюкзак тяжело уткнулся в землю. Весь трюк занял несколько секунд. Кажется, у Стася приоткрылся рот.
Пианист продолжал игнорировать его реакцию. Он сделал несколько вращательных движений кистью и недовольно покачал головой.
- Полдня вне пределов, - опять непонятно объяснил он сам себе. - И вот уже ... Никак не привыкну.
Похоже, у него была привычка разговаривать вслух с самим собой.
Закрыв рот, Стась прогрохотал вниз по трапу и подхватил рюкзак. Ничего себе, такой вес - одной рукой и без видимого усилия! Он с уважением посмотрел на Пианиста. Музыкант? Ну уж нет, ничего подобного!
- Извините, - сказал он, - как-то неудобно получается. Мы с вами общаемся, а я даже не знаю, как вас зовут. Ведь это-то не секрет, я надеюсь? - не удержался он.
- Да, конечно. - Пианист слегка наклонил голову. - Это моя вина. Я как-то ... выпустил из виду. Прошу прощения. Вы можете называть меня Спарк. Биглан Спарк.
- Очень приятно, - ответно раскланялся Стась. "Англичанин? Американец? - соображал он, шагая к домику. - Да, дело серьезное. Самолет не наш, это факт. Платформы эти ... новые технологии? Того Дипломата тоже как-то не по-нашему звали. И Леди. Такая необычная женщина. Кажется, она даже с акцентом говорила..."
Они со Спарком были метрах в пяти от домика, когда дверь широко распахнулась. "Чувствительные датчики", - с уважением констатировал Стась. Внутри оказалось неожиданно просторно. Упругая поверхность пола гасила звуки шагов. Кажется, это был не линолеум. Всю правую часть помещения занимали неизвестного предназначения матово-черные ящики разных размеров, в несколько рядов стоящих у стены. На передних стенках ящиков светлой блестящей краской были нанесены разнообразные знаки. Некоторые из них напоминали стилизованные буквы алфавита, некоторые больше всего напоминали иероглифы. На одном из ящиков Стась опознал, как ему показалось, свой знак зодиака - Водолея.
Спарк сразу повернул налево, где ему навстречу из-за прозрачной перегородки тут же вышел молодой человек в незнакомой Стасю сине-белой форме: застегнутая на "молнию" рубашка с коротким рукавом, свободные брюки прихвачены на щиколотках ремешками, ноги обуты в легкие тапочки спортивного типа. На плечах Стась заметил желтые треугольнички нашивок, над клапаном нагрудного кармашка белел прямоугольник с черными буквами: "Ардаль Ж."
Человек в форме протянул Спарку руку, и тот коснулся его ладони своею.
- Это и есть ... наш гость? - поинтересовался встречающий.
- Да, Ардаль, - сказал Спарк, снова произнеся перед именем что-то типа "кыр". - Этого молодого человека зовут Стась.
- Ну, а меня - Жорс Ардаль, - представился новый знакомый. Но руку протягивать не стал. - Вас ждут, - обратился он снова к Спарку, - Ландальон очень озабочен. Они хотят знать подробности. Улло уже там. Он очень... гм-м... взволнован. Бдительность, знаете ... Хотя - пробой нейтрозащиты, кто мог ожидать? Вы уверены, что тут никакой ошибки?
- Боюсь, что да, - Спарк сделал нетерпеливое движение. - Пойдемте; время не ждет.
Они втроем отправились в дальний угол зала и вошли в находившуюся здесь дверь. За дверью обнаружилась крохотная комнатушка, в которой едва помещалось четыре сидения; три стояло вдоль стены, а четвертое спиной к ним перед блестящей гладкой панелью с двумя углублениями по бокам.
Стась и Спарк сели на сидения, рюкзак занял третье место. Ардаль сел перед панелью, выпрямился и застыл. В полном молчании так прошло около минуты. Стасю все больше становилось не по себе. Он уже не строил никаких предположений, а только наблюдал за происходящим, ничего не понимая. Ардаль шумно выдохнул и мягким движением положил руки в углубления на панели. Шевельнулись под синей тканью лопатки, и как-то заметно напрягся затылок. Шея стала наливаться кровью.
Стась замер, боясь пошевельнуться. Чувствовал, - что-то происходит. Мельком глянул на своего соседа. Тот сидел, по обыкновению глядя куда-то в пол, и на манипуляции Ардаля не обращал ни малейшего внимания.
Прошла минута, другая. Ничего не происходило. Только чуть вздрагивали плечи Жорса, и все больше сутулилась спина. В тишине слышно было его тяжелое прерывистое дыхание. Наконец, он резко сбросил руки с панели и откинулся на спинку сидения. Глубоко вздохнул, помассировал одной рукой затылок, потом повернулся к сидящим. Лицо его было спокойно (Стась ожидал увидеть выражение усталости, вспотевший лоб, что-то в этом роде). Улыбнувшись уголками губ, Ардаль, не вставая, сделал приглашающий жест:
- Прошу!
Стась послушно поднялся, подхватил на плечо лямку рюкзака и вышел в дверь вслед за Спарком. К его величайшему удивлению, оказались они не в знакомом уже аэродромном здании, а в каком-то светлом, выложенном разноцветными квадратиками, широком коридоре.
Махнув рукой, - следуй за мной! - Спарк сделал несколько шагов по коридору.
- Подождите! - остановил его Стась, поворачиваясь к закрывшейся за ним двери. - А тот... Ардаль?
- Ардаль? Сюда ... нет. У него нет допуска. Идемте. Он вернется обратно.
Спарк нетерпеливо смотрел на Стася.
- Может быть, вам помочь? С сумкой?
- С какой сумкой? Ах да, рюкзак ... Нет-нет, я сам, зачем же ...
Стась зашагал за своим провожатым, еще пару раз оглянувшись на закрытую дверь. Что значит - вернется? Откуда и куда?
Как раз в этот момент они проходили мимо огромного окна. Стась замедлил шаг и выглянул. Вот так фокус! Оказалось, что глядел он сейчас с высоты этажа так четвертого - пятого. Вокруг виднелись не верхушки окружавших аэродром деревьев, а вовсе даже городские улицы и крыши окрестных домов.
Стась вплотную подошел к окну, оперся на узенький подоконник. Все верно. Город. Вон и люди идут по улице, ребятишки стайкой промелькнули. Из дверей двухэтажного дома напротив вышла женщина, повернулась к окнам, помахала рукой кому-то, оставшемуся внутри, и быстро зашагала по улице.
"Да что же это, - бормотал вслух вконец обескураженный Стась. "Да не может же быть! Мы ведь только что - среди леса ... и вверх не поднимались ... Как же так?" Последнее относилось уже к подошедшему со спины Спарку. Тот мельком глянул в окно, перевел взгляд на растерянное, почти отчаянное лицо юноши. Положил руку ему на плечо.
- Ну-ну, поспокойнее. Это разве повод... Вы еще все узнаете.
И, чуть помедлив:
- Да, наверное, придется узнать. Как у вас говорится, обратной дороги нет.
Это "у вас" резануло слух Стася. Он круто повернулся к Спарку, сбросив его руку.
- Что значит - "у вас"? Где - "у вас"? Да где мы, елки-моталки, сейчас находимся?
- Елки?.. - повторил с неожиданным интересом Спарк. - Елки ... ну да. Елки-палки... так? Моталки. Понятно.
И он сам себе с удовлетворением покивал.
Вид остолбеневшего у окна Стася был, наверное, забавен. Спарк коротко улыбнулся, и наш герой автоматически отметил, как изменила улыбка его лицо. Словно солнечный зайчик пробежал.
- Все же пойдемте, Стась, нас ждут! - почти просительно заговорил Спарк. - Поверьте, все объяснимо. Вам сейчас должно быть ... странно. Неуютно. Непонятно. Так? Я понимаю. Но вы сами ... в некотором роде ... этому виной. Вы попали сюда ... как бы это?.. скорее случайно, чем обманом, если ваш рассказ правдив. Но последствий не избежать. И для вас, и для нас. И есть еще одно. Тот человек, билет которого попал к вам, - он остался. Возможно, с ним что-то случилось. Возможно, просто... стечение обстоятельств. Но он остался. И это для него может оказаться очень опасным. Понимаете? Наверное, нет... Но поверьте, это так. Мы должны все выяснить... Пойдемте.
Эта неожиданно длинная для немногословного Спарка речь вывела Стася из состояния некоего ступора.
- Да-да, - пробормотал он, поправляя на плече рюкзак. - Почему же? Я понимаю. Я разве против - разобраться? Мне и самому уже ...
Но хоть он и сказал - "я понимаю", не понимал он абсолютно ничего. Можно сказать, он вообще с каждым шагом все меньше соображал. Однако тон Спарка его немного успокоил. Очень обыденно тот сказал - "поверьте, все объяснимо". И улыбнулся хорошо.
Папа Стася, Николай Климович Полосухин, как-то раз сказал сыну:
- Ты, Стаська, не верь, что первый взгляд самый верный. Это неправду говорят. Мало ли в какой момент ты человека застанешь? Всякое бывает. А вот на улыбку его посмотри - и сразу все ясно. Улыбка суть человека высвечивает. И смех тоже. Но смех не так. Он очень разный, смех, даже у одного человека. А улыбка, - только настоящая, не вымученная, не на публику, - она как бы изнутри идет. Слыхал выражение - "внутренний свет"? Вот это оно и есть. У кого-то, глядишь, засветились глаза, все лицо осветилось. А у кого-то, - и не затеплившись, потухло. Пепел внутри, шелуха и мусор. Нечему гореть и светить...
Вот в таком роде что-то говорил отец. И сейчас эти слова вспомнились сыну, идущему по светлому широкому коридору ... Куда? Скоро узнаем.