Вино исчерпалось, а разговор только-только начал переходить в ту заветную стадию, ради которой, собственно, и собираются за одним столом старые подруги. Ну, не то, чтобы совсем уже старые, но... скажем так, пожившие. И даже видавшие виды. И знававшие лучшие времена. Сейчас, после пары-тройки рюмочек винца, они все уверены в том, что знавали. И наперебой их вспоминают, - вернее, как раз начали вспоминать... та самая заветная стадия.
Ирина мысленно представила путь до ближайшего ларька: недалеко, но ассортимент... А магазин уже неблизко, и через дорогу по гололеду. А еще одеваться, обуваться! Это же страшно даже представить: вылезать сейчас из-за стола, облачаться в сапоги, пальто, уматывать голову платком, тащиться вниз с благословенного четвертого, выползать в темный двор, лишь весьма приблизительно подсвеченный скудным фонарем... Ирина даже головой тряхнула, открещиваясь от такой перспективы.
Лизавета тут же истолковала это движение по-своему:
- А-а! вот и мне тоже в голову ударило!
Для вящей убедительности этого заявления она несколько раз крепко пристукнула себя по лбу крепко сжатым сухим кулачком.
- А мне дак в ноги, - откликнулась Рузанна. - Много ли надо-то, подумайте только! Всего и выпили...
Она подняла пустую бутылку, зачем-то посмотрела через нее на горящую под потолком лампочку, покачала в руке, перевернула. Все внимательно пронаблюдали, как в рюмку одна за другой упали три красные капли.
- Не ставь, не ставь на стол пустую! - торопливо выхватила у нее из рук посудину Лизавета. - В ведро ее, и кончен разговор!
- С какой это стати - кончен? Только-то и начат!
Бутылка вталкивается в пакет с мусором, приготовленный к выносу.
- Вот и тут у тебя, как у людей, - начинает новую тему Рузанна. - Пакеты мусорные, да? А мой орет, мол, нечего деньги зря переводить, вытаскивай ведро, мол, как раньше. Ну и таскал бы сам! А то ведь не допросишься!
Проблема была знакомая, можно сказать, до боли родная. Дружно посетовали на бесстыдную лень мужей и детей, не желающих выносить мусор, а также застилать постель, мыть посуду и покупать продукты. Хотя бы хлеб.
- ... и мой громче пацана орал: собака в доме, как хорошо, берем, воспитаем, - и что? Гулять - я, кормить - я, на прививку в ветеринарку тоже я таскала! Оно мне надо? Скажите - надо?
Все коллективно согласились, что - не надо. Рузанниного Бопсика все знали, поэтому реагировали единогласно. Это кинологическое недоразумение - таксообразно вытянутый спаниель с хроническими желудочно-кишечными проблемами - славилось круглогодичной бессистемной линючестью и визгливым взлаиванием на каждый подозрительный звук. Подозрительным считался каждый, как минимум, второй звук, воспринятый бдительным Бопсиком. Ночью - каждый первый.
- ... и говорю им: да, это моя проблема! Чего там твой Бопсик! Так ведь я же сама ее и решаю! Что, на вас сваливаю? Нет ведь! Сама, все всегда сама! И нечего попрекать меня моими проблемами!
Все уже забыли, о какой, собственно, проблеме говорит Алла, но сочувствовали целиком и полностью: действительно, какое они имеют право попрекать ее в чем бы то ни было, когда она с утра до вечера только и занимается их проблемами, обслуживает, можно сказать, по полной программе, как проклятая, а сочувствия разве когда дождешься, да и что там сочувствия, элементарной благодарности вовек не видать, и ведь это у всех так, буквально у всех, даже страшно делается, когда представишь, какая вокруг черствость, и эгоизм, и бесчувственность, просто-таки отмирание нормальных человеческих чувств, и это повсеместно, а уж молодое поколение просто ужасное - бездуховность, беспринципность, отсутствие каких-либо идеалов, разве мы такими были, да никогда, то есть встречались, конечно, и в нашем поколении такие, но как исключение, именно - исключение, и от них все шарахались, не понимали и не принимали их, а сейчас-то как раз наоборот, исключение - это порядочные, воспитанные, богатые духовно, да где вы таких нынче встретите, в каких заповедниках, скажите, пожалуйста, обыщись - не найдешь ни за какие коврижки... какой сахар? а, да, конечно, никаких секретов, полторы чашки, обычные чайные, вот примерно как в иринином сервизе, и еще обязательно лимонную цедру, в этом весь секрет, и получится не коврижка, а загляденье!..
Похоже, пришло, время кулинарных советов, но разговор увял. Ирина снова мысленно прокрутила вариант с ларьком. Ну что ж, в конце концов, ассортимент как ассортимент, может быть, найдется и что-нибудь приличное.
- Ну что, девочки, - начала она, поднимаясь из-за стола, - я, наверное, сейчас быстренько прогуляюсь...
И тут вдруг Алла молча снимает со спинки стула свою холщовую сумку, копается в ней и извлекает на свет божий - бутылку водки! Торжественно водрузив литровку между тарелок с немудрящими, на скорую руку сгоношенными закусками, Алла гордо оглядела подруг.
Возникшая было пауза не затянулась. Ирина, почувствовав освобождение от неизбежной было обязанности - все же самая молодая в компании, да еще и хозяйка - идти за добавкой, восторженно захлопала в ладоши; Рузанна выпучила глаза, словно впервые видела подобный напиток, и пораженно закрутила головой, а Лизавета выражает свои чувства по обыкновению непосредственно:
- Ну, блинный случай, ты, Алка, даешь, однако! И молчит сидит, тихушница! Себе брала-то, что ль? Вечерок скоротать?
Алка радостно хохочет, довольная эффектом. Бутылку изъяла она из случайно обнаруженной буквально перед уходом мужниной заначки, - в коридоре, в стенном шкафу, - и захватила с собой на всякий случай. Перепрятывать дома смысла нет - найдет, у Тимофея собачий нюх на спиртное, а здесь тот самый всякий и образовался.
Чиниться не стали, плеснули прямо в фужеры на донышко, и даже Рузанна выкобениваться не надумала, подняла и чокнулась со всеми, тем более, что тост прозвучал неотразимый: залюбовь! "К родине", хихикнула было Алла, но ее тут же осадили, - она может о себе что угодно думать, а остальные присутствующие здесь дамы очень даже еще способны... и готовы... и ждут еще... и будет еще на их улице... На упомянутой улице ожидался, по видимому, не менее, чем принц в традиционном комплекте с белой лошадью, по каковой причине водка была выпита с примерной лихостью. Дружно закашлялись, закусили из ближайших тарелок, для будущей запивки запаслись чашками с холодной водой из-под крана.
Разговор возобновился с новой силой. Тема, конечно же, соответствовала последнему тосту, и была неисчерпаемой. В отличие от новообретенной бутылки, которая пошла в ход ничем не хуже первоначального кагора.
У Ирины уже преизрядно шумело в голове и слегка клонило в сон. Алла все время хохотала безо всякого видимого повода и никак не могла остановиться, отчего Рузанна предложила побрызгать ей в лицо водой, и этот вариант вызвал у Аллы такой пароксизм смеха, что это выглядело уже небезопасным для ее здоровья.
По коридору в очередной раз прошаркал в туалет свекор, и это перевело не успевшую развернуться любовную тему на разговор о старшем поколении.
У Рузанны вариант был, по общему согласию, близкий к идеальному: у мужа родители жили в соседнем городе и внучку брали на каникулы охотно, сами же визитами не докучали, а своя мать жила рядышком, через дорогу, была вполне дееспособна и тоже с удовольствием водилась с Наталкой. Дружно позавидовав Рузанне, принялись активно сочувствовать Лизавете: у нее в трехкомнатной "мелкометражке" натуральная коммуналка: в одной комнате - она с мужем и младшей дочечкой, в другой - свекровь со своей старшей дочерью сорока девяти годов, в третьей - старший сын-десятиклассник по соседству с родным дядей, то есть братцем мужа, которому хорошо за тридцать.
- И все время попреки, - взяли, мол, вас в дом, полквартиры уже под вами, так что давай, невестушка, обслуживай всех по полной. Ладно - старуха, мамаша все же Лешкина, святое дело... хотя святости-то в ней ни на грош, зато вредности через край... а эта-то дева старая, Зинаида, лишний раз ведь пальцем не пошевельнет, честное слово! И братец их драгоценный, Вовочка, - бездельник, каких поискать, устроился охранником в продуктовый магазин, а вся его работа, по моему, следить, чтобы на входе все корзинки брали. Вот ей-богу! И при этом все время грозит, что, мол, приведет в дом бабу, и Алешку от себя выселит. А куда нам вчетвером на восемнадцати квадратах?.. А ужинать на всех готовлю. Согласилась когда-то, когда старуха болела... да так и пошло.
А сын у Лизаветы от первого мужа, то есть не мужа, а сожителя, который сделал ноги, как только Алешка появился на свет божий. Нынешний-то муж, тоже, кстати, Алексей, мальчишку принял, как родного, тем и взял разобиженную на всех мужиков Лизавету, а вот мамаша его пацана невзлюбила, и он отвечает ей той же монетой. Когда родилась дочка, муж уговаривал Лизавету назвать ее Зоей, в честь своей мамаши, но та уперлась насмерть, не смогу, мол, это имя ласково произносить, хоть убей. И добилась-таки своего, нарекла Ксюшей.
Ирина на свекра не жаловалась. Что уж, действительно, - тихий, безобидный, не ругливый, болеет опять же не часто, воюет себе потихоньку со своей аденомой, да и ладно. Стирать ему, конечно, приходится, в комнате убирать, кормить, да разве это проблемы по сравнению с Лизаветиными?
Вот и у Алки ситуация не сахар, правда, находится она в состоянии перманентной войны с собственной мамашей. Та почти всю сознательную жизнь проютилась в коммуналке, причем в коммуналке отчаянной, с ежедневными дрязгами на общей кухне, плевками в чужие кастрюли, скандалами из-за перегоревшей лампочки, жалобами участковому на радио за стенкой. В общем, читайте Зощенко, товарищи. И вот эта самая мамаша, переехав в дочкину благоустроенную, не вынесла затянувшегося в ее боевой жизни перемирия и повела атаку на дочь, начав на старости лет учить ее жизни и хозяйству. Дочка, в детстве абсолютно не избалованная вниманием родной матушки, моментально восстала, что очень даже устроило воинственную родительницу, потому что дало ей законную возможность рыть окопы, прорубать смотровые щели и наполнять бутылки зажигательной смесью. Алкин муж, Тимофей, в боевые действия ввязываться не стал, первую же попытку втянуть его в конфликт пресек на корню, да еще и предупредил, что если при нем дома будут идти бабьи разборки, он будет тут же уходить в родной гаражный кооператив и пить там пиво с любым, кто подвернется. Пару раз он свою угрозу выполнил, да так полноценно, что воюющие стороны зареклись выяснять отношения в его присутствии. Ибо оказалось, что бреши после этого куда заметнее зияют в семейном бюджете, чем в обороне противника.
В общем, по комфортности сожительства с представителями предыдущего поколения ситуация у четверки подруг выглядела как 2:2.
Ополовинив бутылку, вернулись к оборванной буквально на полуслове теме любви. Обычное дело: несмотря за наличие вполне законных супругов, понятие любви, "большой, но светлой", у всех четверых неизменно связывалось с понятием будущего. Подразумевалось, что в прошлом вспомнить буквально-таки нечего, так, ошибки молодости разной степени тяжести.
Правда, Лизавета помянула отца своего старшенького, Алешки, с которым у нее был потрясающий бурный роман:
- Ведь любила же этого козла, аж крышу сносило! Ни о чем, ни о ком слышать не хотела, как ненормальная! Только он свистни - и все, полетела! Ой, девки, вот время-то было...
- Ну, и какая же это любовь? - вдруг прервала подругу Алла. - Это, матушка, не любовь. Это страсть.
- И страсть, конечно, все по полной программе, а как же! Он, конечно, не первый у меня был, чего там, но женщиной, я считаю, сделал меня он. Ох, и кувыркались мы с ним...
Лизавета закатила глаза, закусила губу и так затрясла головой, что сомнений в необычайном качестве упомянутых кувырков ни у кого не возникло.
- И все равно, - упрямилась Алка. - это не настоящая любовь. Это телесное. Секс, и только. Не любовь. Вот у меня был роман с одним студентиком... Пожалуй, его я любила. Ну, в смысле, и сам он мне нравился, по человечески, и хотела его...
- А мне не по-человечески, что ли? - возмутилась Лизавета. - Нелюдь я тебе, что ли?
- При чем нелюдь, чего ты... Я в том смысле, что интересно мне с ним было, умненький такой мальчик, начитанный, из хорошей семьи. На скрипке играл! И какой-то там стипендиат... Правда, в постели он как-то не очень оказался, - я даже тогда это поняла, хотя и неопытная была.
- Да не то, чтобы... Скажем так, однообразный. И ничего не мог без света.
- Как, совсем не мог?
Алла выразительно развела руками, при этом чуть не опрокинув бутылку. По такому поводу решили опрокинуть еще по маленькой.
- А еще он шутник был, - отдышавшись, припомнила Алка. - Я ему как-то говорю: ты же семинар попустил, а он - зато осеменар провел.
- Ха-ха, - мрачно отреагировала Рузанна. А Лизавета и вовсе не поняла, в чем юмор, и Ирина принялась путано втолковывать ей суть шуточки.
Алла ее перебила:
- И ведь действительно - провел-таки. Осенне... осемне... короче, пошла я к врачу...
- Осемененная, - блеснула владением языком Ирина.
- А-а-а, - сообразила наконец Лизавета. - Вот и вся любовь. По-человечески.
Хлопнула входная дверь, и в прихожей затопали и закашляли. Ирина выглянула в коридор. Константин скорчил ей зверскую физиономию и, на ходу вдеваясь в шлепанцы, нацелился было в комнату, но Ирина встала в позу и громко оповестила:
- Ка-стин, у нас, между прочим, гостьи!
Физиономия супруга приобрела постнейший вид. Он послушно прошаркал в кухню, но тут же сменил унылую мину на преувеличенный восторг, узрев водку посреди разоренного стола.
- Девушки, я с вами дружу! - объявил он.
- Ну-у... - протянула Рузанна, Лизавета изобразила широкий приглашающий жест, а Алла так щурилась, глядя на вошедшего, что было ясно: пытается вспомнить, - кто?
Константин цапнул с ближайшей тарелки кружочек колбасы, вкусно сжевал, еще раз выразительно скосил глаза на бутылку, не обнаружив чистой рюмки, плеснул на полпальца в иринину, лихо закинул водку в рот и гордо удалился.
Ирина прикрыла дверь.
Алка все еще задумчиво щурилась, припоминая.
- Для тех, кто не понял: это мой муж. Который сначала закусывает, а потом пьет. Константин Гурьевич. Знакомый вам уже лет триста.
Алка перестала щуриться и удивленно выпятила нижнюю губу, но ничего не сказала.
Лизавета подняла бутылку, выразительно постучала ногтем по стеклу. Рузанна одобрительно кивнула, Ирина развела руками, а Алка решительно протянула свою пустую рюмку. Пить, однако, сразу не стали, поставили пока наполненные рюмки на стол.
- Ну и что потом? - решила выяснить до конца историю со стипендиатом-осеменителем Ирина.
Не с первого раза сообразив, о чем речь, Алка неохотно призналась, что вышеупомянутым визитом к врачу любовь и закончилась.
- Значит, и это не любовь! - постановила Лизавета. - Так... увлечение. До первой проблемы. Ирка, а ты своего Гурьича любила ведь, ей-богу! А?
- Ну-у, - неохотно протянула Ирина. - Я уже и не помню. Чего там... неполных девятнадцать... Любила, наверное.
Еще четверть часа назад она, наверное, с удовольствием углубилась бы в воспоминания, но сейчас, когда только что возник перед глазами нынешний выцветший Константин, широкий и лысоватый, совершенно ничем не напоминающий того ладного весельчака-волейболиста в коротенькой синей курточке на молнии, из которой не вылезал он с ранней весны до поздней осени...
- Да, девоньки, годы - они угробят что угодно, - словно прочитав мысли Ирины, сурово заявила Лизавета. - Любовь, красоту... все.
- Ну уж прямо - все! - Алла явно решила сегодня ни в чем не соглашаться с подругой. - А дружбу? Мы вот тут сидим вместе... а ведь сколько лет уже... что с того? Да еще крепче!
Дверь в кухню приоткрылась, и на пороге возник Гурий Данилович с литровой эмалированной кружкой в руке. Обвел веселую компанию мутным безразличным взглядом, прошаркал к плите, нацедил из чайника в свою посудину теплой кипяченой воды и удалился восвояси.
- Может, надо было к столу пригласить? - неуверенно спросила Рузанна.
Ирина махнула рукой.
- Какое... он только кашки протертые, да чаек жиденький. И любимое лакомство - соевые батончики.
- Гурман, однако, - подытожила Алка, и это почему-то всем показалось ужасно смешным.
Отсмеялись, потом Лизавета взялась рассказывать какой-то многоступенчатый анекдот, но так хохотала и путалась в словах и ситуациях, что до сути добраться ей так и не было суждено. Однако это никому и нисколько не помешало повеселиться от души, просто глядя на исполнительницу.
Тут обнаружилось, что по рюмочкам разошлась уже последняя водка, а за окном совсем темно. У Аллы зазвонил мобильник, в который она произнесла несколько нечленораздельных звуков и выключила, после чего объявила в пространство:
- Потерял, надо же!
- Тебя или бутылку? - невинно поинтересовалась Рузанна.
Опять посмеялись, но настроение было уже так себе.
- Ну что, на посошок? - предложила Лизавета.
Выпили, вернее, допили. Ирина принялась собирать посуду, при этом уронила тарелку, и она, конечно же, разлетелась на тысячу осколков.
- Ну вот, и без счастья не обошлось, - утешила Алла, орудуя веником. Потеряла равновесие, стукнулась плечом о плиту и зашипела от боли, растирая пострадавшее место.
- Объясняй потом Тимоше, откуда синяк... - это уже Лизавета.
- Ха, "объясняй"... где он его увидит-то у меня, этот синяк?
- Да ну, неужто так плохо?
- А-а...
Алла так энергично махнула рукой, что чуть не сверзилась с табурета, на который только что уселась.
- Я могу себе татуировку сделать на всю... через всю... через весь организм! И хрен он что заметит, клянусь! Не верите?
Поверили. Более того, каждая задумалась, а заметит ли свой. Ну, пусть если не через всю... не через весь организм, а так, где-нибудь в укромном местечке. Заметит или нет?
Распрощались с обязательными обещаниями, что снова... вот только созвонятся... и Алка пусть опять пошарит по тимофеевым сусекам... и надо вытащить Светку, чего она, действительно, вечно саботирует...
Закрыв дверь за подругами, с молодецким топотом вывалившимися на лестничную площадку, Ирина вернулась в опустевшую кухню и села на табурет, привычно привалившись к прохладному боку холодильника. В голове здорово шумело и, как всегда после выпивки, клонило в сон. Ирина закинула руки за голову и прикрыла глаза.
Вошел Константин, молча нырнул в холодильник, вытащил остатки колбасы, майонез, что-то еще. Звякнула посуда, загудела микроволновка.
- Ну что, всем кости перемыли? - поинтересовался супруг, пластая хлеб.
Ирина молча кивнула, не открывая глаз.
- А песни пели? - продолжил интервью Константин.
Ирина отрицательно помотала головой.
- Значит, плохо посидели, - заключил муж, ставя чайник на газ.
Ирина пожала плечами.
- Шла бы ты в коечку, пьянчужка. Или тебя увести?..
... Проваливаясь в сон, она успела еще подумать: а если сделать ма-а-а-ленькую татуировочку под грудью, он заметит или нет?..