Аннотация: Продолжение истории про Макарку (29 мая добавил картинки, 31 мая - несколько подрихтовал текст)
Изумрудные слёзы Эсмеральды
Эсмеральде
Жил-был в свете дурень Макарка. Начитался былин да сказаний и рыцарем себя возомнил. Мечом обзавёлся, доспехами и щитом с радугой нарисованной. Долго ли он странствовал, свершал ли подвиги - кто теперь узнает. Для истинного геройства свидетели не нужны, а хвастать Макарка не любил. Может, и не было великих деяний, только вот меч покрылся зазубринами, доспехи - вмятинами, а через лицо протянулась светлая полоса шрама.
Но сейчас парень умирал. Лежал на широкой скамье в чужой избе у незнакомых людей и терял жизнь капля за каплей. Ран было много, но даже опытный лекарь вряд ли бы сумел определить по ним противника, с которым бился Макар. А вот за кого - догадался бы каждый, кто увидел, с каким трепетом белокурая девчушка лет шести ухаживает за умирающим, не отходя от него ни днём, ни ночью. Иногда наступало улучшение и казалось, что всё наладится, но не хватало какой-то малости, лёгкого толчка, чтобы выкарабкаться. Макарка больше не цеплялся за жизнь, он молча сражался со смертью. И на этот раз терпел поражение.
Хозяин дома, суровый крестьянин Белояр поклялся сделать всё возможное, чтобы сохранить жизнь спасителю единственного ребёнка. И клятву свою держал: приводил ведунов и знахарок, окружил лежанку иконами и амулетами, кошек натащил со всей деревни - ведь известно, что эти зверьки любую нечисть вытягивают без остатка. Да только проку не было. Огонёк в глазах рыцаря гас, и в один день попросил он, чтобы ему на грудь меч положили. И даже незнакомые с Кодексом крестьяне поняли, что до следующего утра парень не дотянет.
Тогда Белояр оседлал коня и ускакал. А вернулся глубокой ночью пешим, бережно прижимая к груди небольшой свёрток. Не разуваясь, подошёл он к скамье, подле которой дремала заплаканная дочурка, держась за Макаркину руку. Глаза парня были закрыты, но он ещё дышал. Белояр развернул ношу, и сумрак избы озарился тысячей ярких огоньков - отрез принесённого полотна был густо расшит самоцветами. С нежностью, которую сложно угадать в огромном и вечно насупленном мужике, крестьянин укутал раненого.
Через пару часов Макарка открыл глаза и до рассвета любовался причудливыми фигурами на потолке, порождёнными свечением покрывала. Нежно-голубые звёздочки аквамарина перемежались выразительными сиреневыми огоньками аметиста, которые вспыхивали порой ярким цветом спелой вишни. С рассветом он уснул и проснулся лишь на закате, чтобы вновь рассматривать смутные тени, шевелящиеся от его дыхания. Утром Макарка похлебал жидкого супу, отложив меч, а ещё через пару дней начал подниматься с постели. Когда темнело, он так же наблюдал за светящимися образами, тускнеющими час от часу. Самоцветы словно бы отдавали парню свою силу, и в тот день, когда он встал на ноги, вовсе перестали сверкать, превратившись в обычные бесцветные стекляшки. Покрывало утратило волшебные способности, но по ночам всё так же нежно согревало рыцаря. А днём домочадцам открывались новые картины: хрусталики обрели прозрачность, и за ними проявился искусный узор алой нитью на алом поле. Часами выздоравливающий, но всё ещё слабый Макарка пытался разгадать замысел неведомого художника, да только не выходило. Стоило хоть чуть повернуть голову, как взору открывалась совершенно иная картина, будоражащая воображение своей непонятностью и вызывала в памяти не существовавшие ранее образы.
Силы потихоньку возвращались к рыцарю. Он стал выходить на улицу и постепенно погрузился в домашние хлопоты. Больше всего Макара угнетало, что ради него крестьянин лишился главного сокровища - рабочей лошади. Хорошо хоть уборка урожая уже закончилась: зимой без коня обойтись, в принципе, возможно. Вначале парень подумывал остаться до весны, но хозяйство у Белояра с дочкой было небогатым и работы до пахоты немного - вместо помощника получился бы лишний едок. Потому Макар убедился, что заготовленных дров хватит до самого тепла, а все щели в избе и бане надёжно законопачены, и отправился в дорогу, дав обет вернуться, когда растает снег. Белояр долго уговаривал его подождать хотя бы до полного исцеления и, чуть ли не силой, заставил забрать чудесное покрывало.
Не внове было Макарке идти неясно куда и ночевать под открытым небом, высечь искру отработанным движением, развести огонь и превратить плотную накидку в шалаш от дождя и ветра. Но в первую же ночь он внезапно проснулся от незнакомой тихой музыки. Не сразу догадался парень, что печальная мелодия рождается из перезвона хрусталиков на покрывале. А ещё они снова засветились - от лунного света, от звёзд, от пламени костра. Смутные образы стали более отчётливыми. Теперь казалось, что всё это уже не раз видано, да только позабыто. Необъяснимая тоска сдавила горло, одиночество проступило ярко как никогда, а музыка грустными голосами нашёптывала понятные лишь сердцу мысли. Когда отчаяние уже выступало слезинками в уголках глаз, на душе вдруг стало так тепло и спокойно, что Макар уснул, словно младенец. И в ту ночь его посещали самые светлые и волшебные видения. И проснулся он с улыбкой.
Макар почти ничего не знал о происхождении своего сокровища. Одна из приходивших в дом Белояра знахарок случайно увидела на рынке чудесную вышивку и почуяла в ней неизъяснимую силу. Бродячий торговец, которого ранее его в этих краях не видели, просил намного большую цену и согласился на коня только убедившись, что больше с Белояра взять нечего, а сразу после сделки исчез. Тайна происхождения покрывала будоражила душу рыцаря. Каждый вечер он подолгу читал узоры, каждую ночь засыпал, убаюкиваемый печальным звоном. Поэтому, наверное, неудивительно, что однажды он нашёл другое творение таинственного вышивальщика. С первого взгляда парень узнал руку Мастера в цепочке узоров на рубахе рыжего мальчишки, собирающего хворост. Вдвоём они нагрузили чуть ли не воз и дотащили до деревни, непринуждённо болтая обо всём на свете. История Егорки напоминала Макаркину - тяжёлый недуг, странный торговец и продажа коровы, как последняя попытка отогнать смерть. Рыцарю очень захотелось посмотреть на эту вышивку при лунном свете, поэтому приглашение родителей нового друга на ночлег принял с радостью. Просьбу посчитали причудой, но перечить гостю не стали, и наш герой до полуночи сидел на крыльце дома, разглядывая самоцветные картины. Снова слышался тихий звон, всё такой же печальный, но с нотками надежды. Аккуратные алые стежки и соломенно-жёлтое свечение бериллов опять вызвали в памяти образы, которые стали чётче, но не настолько, чтобы их узнать. Стиль рисунка заметно отличался от вышивки на покрывале, но, именно благодаря этой разнице, приоткрывалась завеса понимания замысла Художника. Ночью, в избе, Макар долго не мог уснуть без привычного хрустальной мелодии, а во сне слышал колокольчиковый голос, зовущий в дорогу.
Когда выпал первый снег, рыцарь увидел на расшитый синевато-зелёными александритами платок на плечах краснощёкой молодки. Через месяц встретил хромого охотника в турмалиновых рукавицах. Каждая находка была непохожа на предыдущие, по-другому пела, светилась иными красками, показывала новые картины. Объединяла их лишь густая россыпь мелких треугольных хрусталиков, непонятно как держащихся на ткани и превращающихся при свете Луны в скопление холодных звёздочек-огоньков, да беззлобная печаль в каждом стежке алой нити. И эта печаль, заразительная тоска, непонятная боль не давали Макарке осесть в одном из поселений по пути, хотя бы до первых проталин. Покрывало надёжно защищало от любых морозов. И парень шёл дальше. Пока не понял, что сможет отыскать причину неизъяснимой грусти, только встретившись с создателем волшебных картин.
Желание найти загадочного Художника не было навязчивым, не мешало спокойно спать, не отнимало сил. Каждую ночь тихий голос звал Макарку. Не приказывал, не просил. Просто сообщал, что он нужен. Оставалось лишь отыскать, где. Рыцарь брёл, ведомый стежками алой нити, не задумывался, какое направление выбрать на перекрёстках, не боялся вдруг свернуть с утрамбованной колеи на снежное поле, полагаясь лишь на самодельные ивовые снегоступы. Однажды он увидел сломанную молнией вековую ель, мерцанием льдинок напоминающую один из самоцветных узоров. Уткнувшись в снег, верхушка дерева будто бы указывала нужную дорогу. И Макарка, не долго гадая, доверился ориентиру, напялив верные снегоступы. Словно подтверждая правильность пути, на плотно свёрнутом покрывале радостно зазвенели хрусталики, хотя только настал полдень.
До весны, когда парень обещал появиться у Белояра, оставалось ещё порядочно времени, а других планов не было. Куда идти, в какую сторону, как долго - не имело значения, но Макар начал беспокоиться, когда за шесть дней пути ему не встретилось ни одного человеческого жилья. Давно закончилось вяленое мясо, была доедена последняя промёрзшая лепёшка, бурный снегопад мешал охоте, а ёлки и сосны, щедро снабжая топливом, не давали ничего съестного. Силы Макара подходили к концу, когда он нашёл Замок.
Густой лес всё-таки остался позади, как по волшебству прекратили падать снежные хлопья, и на пригорке у застывшей реки появился бревенчатый терем, казавшийся в лучах заката золотым. Он действительно походил на Замок из рыцарских романов: расположенные кольцом строения, высокая, в три уровня, колокольня с острым шпилем, ограда из толстых заострённых кольев в полтора роста человека и овраг перед воротами, словно крепостной ров. От дымящихся труб веяло забытым уже уютом и теплом, и Макарка без робости начал колотить по двери рукояткой меча. Судя по отсутствию лая, собак хозяева не держали, но шум услышали: заскрипел под шагами снег, и створки ворот открылись. Высоченный хмурый крестьянин годов сорока молча проводил пришельца в центральное строение, где их уже ожидал накрытый стол. Насквозь промёрзший Макарка вдоволь наслаждался горячим травяным чаем, ароматными пирогами всевозможной начинки, затем в жарко натопленной баньке чуть не до середины ночи выбивал дубовыми и липовыми вениками остатки холода из своих костей. В предбаннике оказалось свежее бельё, а в выделенной спальне - кувшин хмельной медовухи. Едва коснувшись пышного облака перины, Макар уснул, совершенно не обратив внимания на то, что ставший привычным перезвон продолжался в комнате без ветра и лунного света.
Оказалось, что в Замке лишь трое обитателей: немногословный, неулыбчивый, но гостеприимный работник Степан, который держал в образцовом порядке всё имение, отсутствующий ныне хозяин Кондрат и его больная дочь Эсмеральда, чей недуг не позволял девушке покидать опочивальню наверху самого высокого строения, принятого вначале за колокольню. Внешне медлительный Степан успевал, казалось, всё - подоить и накормить коров, наколоть дров и истопить все печи, приготовить похлёбку и кашу, замесить тесто, испечь пирогов, вычистить снег, подмести горницы... всего и не перечесть. Но от Макаркиной помощи не отказался, а, увидев, как спорится в руках парня любая работа, пригласил его погостить до приезда хозяина. В одной из пристроек оказалась заброшенная кузница, и Макар занялся любимым делом, починяя всю железную утварь, которую хозяину пришлось бы покупать заново. Время от времени он поглядывал на окна "колокольни", но увидеть загадочную Эсмеральду не вышло, только разномастные кошки сновали туда-обратно через специальный лаз под запертой дверью. Попытки узнать что-либо о девушке и её болезни Макар оставил после недоброго взгляда Степана в ответ, да и к чему праздное любопытство, когда нужен лекарь. Кондрат нарочно выстроил дочери такую высоченную башню, - из просторных окон на каждую сторону света она могла видеть все окрестности, даже не вставая с постели. Но окна эти были постоянно занавешены плотной тканью, которая так ни разу и не шелохнулась. Хозяин обитал в центральной избе, а верный Степан размещался на первом уровне терема девушки, чтобы всегда быть неподалёку от больной.
Во вторую ночь уставший за день трудов и разморённый в бане Макарка вновь забылся богатырским сном и не слышал печального звона. Но в третий вечер он вдруг вскочил с постели, осознав, что мелодия льётся не от покрывала, аккуратно уложенного в котомку, а снаружи. Накинув тулуп, парень вышел на крыльцо и, хоть вой бушевавшей вьюги глушил звуки, тут же определил, что тихий звон раздаётся из терема Эсмеральды. Зато следующая ночь оказалась ясной и морозной, а музыка лилась отчётливо и непривычно громко. Не сразу заслушавшийся Макар понял, что в мелодию кристалликов вплетается женский голос, звенящий как колокольчик. Печальный женский голос, от которого защемило на сердце. Голос, который он слышал во сне. А из окон Эсмеральды даже сквозь толстые занавески пробивались разноцветные огоньки. Парень решил подойти поближе, но Степан словно прочитал его мысли и заскрипел половицами, выходя на улицу, а наш рыцарь решил не причинять беспокойства радушному хозяину и вернулся в дом. "Видать, отец тоже лечит её волшебной вышивкой", - подумал, засыпая, Макар. Но услышанный голос не давал ему покоя, и он решил во что бы то ни стало увидеться с его обладательницей.
Однако, Степан, без устали работавший с самого восхода и дотемна, казалось, не спал и ночами. Стоило Макару сделать шаг на крыльцо, как раздавалось кряхтение и кашлянье неутомимого "стражника". Можно было, конечно же, обойти терем сзади, но Степан точно бы не обрадовался, увидев следы на мягком снеге. Тогда Макар стал дожидаться снегопада, а пока выдумал хитрость - постирал своё покрывало и вывесил сушить так, чтобы было хорошо заметно из "колокольни". Закончив, он оглянулся на окна и впервые заметил, как колыхнулась резко задёрнутая занавеска. Песня в эту ночь зазвучала радостью и надеждой, а огоньки от самоцветов сохнущего покрывала сполохами играли по всему двору и постройкам. Когда яркий голубой лучик попал в окно "колокольни", в нём показалось женское лицо, хотя Макар не поручился бы, что оно ему просто не пригрезилось.
Утром, едва выйдя во двор, рыцарь почуял на себе внимательный взгляд. Степан гремел вёдрами у колодца, потому наблюдателем могла оказаться лишь хозяйская дочка. Рассудив, что девице одной наверняка ужасно тоскливо, Макар начал петь все известные ему баллады - благо сегодняшние хлопоты протекали, в основном, на улице, а голоса для таких песен особо и не нужно - главное, чтоб погромче. Занавески вновь заколыхались, а вскоре и вовсе оказались раздвинутыми. Степан хмурил брови, но ничего не говорил - поёт себе, да и пусть. А вечером, когда Макар возвращался из бани, он был вознаграждён за представление - к его ногам из окна Эсмеральды змейкой скользнул ярко-зелёный пояс, искусно расшитый изумрудами уже знакомой рукой неведомого Художника. А следом с неба посыпались снежинки.
Наконец-то Макар смог незаметно проскользнуть к заветному терему, кошкой вскарабкаться по брёвнам на самый верх и тихонько постучать в окошко, пугаясь собственного безрассудства. На миг замерло сердце, а потом занавеска откинулась, и в глаза ударил яркий свет. У окна стояла молоденькая девушка, почти девочка. Белоснежная меховая курточка лишь подчёркивала болезненную худобу и бледность изящного личика. Кожа казалась полупрозрачной, словно сотканной из снежинок и лунного света. Огромные печальные глаза цвета голубого льда излучали зимний холод. Даже длинные, до пояса, тёмно-русые волосы, поддерживаемые кожаным ремешком, были словно припорошены инеем. Макар обвёл взглядом комнату девушки и обомлел: куда ни глянь - на стенах, кровати, столе, сундуках висели полотнища, которые искрились и сверкали самоцветными узорами всех вообразимых оттенков. Но сильнее того удивляло, что многие из узоров ещё не были закончены, а в руках Эсмеральда держала едва начатую вышивку ярко-алой нитью. От изумления Макар забыл, что висит на бревенчатой стене, на миг ослабил хватку и, как и следовало ожидать, кулем свалился вниз, угодив, по счастью, в глубокий сугроб. От шума мог проснуться Степан, и парень поспешил вернуться в свою опочивальню. Ещё раз взглянув наверх, он увидел, как Эсмеральда робко улыбнулась, и лёд в её глазах разбежался трещинками и подтаял слезинкой.
До утра рыцарь не сомкнул глаз - всё думал о том, что загадочный Художник раскрыт, что девушка оказалась настоящей красавицей, что непонятно отчего вышивки лечат любого человека, кроме их создателя, и что, в конце концов, он, дурень, может ей сказать. Над последним вопросом он бился долее всего, пока на рассвете не раздался бодрый звон колокольчиков, хруст снега под полозьями гружёных саней и скрип открывающихся ворот - в Замок вернулся хозяин. Наскоро одевшись, Макарка оправился знакомиться с Кондратом - что он скажет на появление в своё отсутствие незваного гостя? Увидев выходящего из дома незнакомца, хозяин отпрянул в замешательстве, но тут же раскрыл объятия и широко улыбнулся, - видимо, отправившийся распрягать коня Степан таки предупредил его о парне.
Непохожим на дочку оказался Кондрат - румяный толстячок излучал жизнерадостность и бодрость, в глазах горели желтые огоньки, а жгуче чёрная аккуратная бородка придавала облику солидности. С первых же секунд общения Макару начало казаться, что они знакомы давным-давно. Двум бродягам всегда найдётся, о чем поговорить, и почти весь день заняли беседы и байки. Кондрат промышлял торговлей и частенько совершал объезд лавок, проверял работу приказчиков и лично закупал новые товары. Дом же свой вынес подальше от селений из-за дочери - её недуг требовал тишины и покоя. Больше об Эсмеральде Кондрат разговаривать не стал, лишь упомянул, что она до боли похожа на свою маму, умершую при родах. О чудесной вышивке и волшебных самоцветах он также не сказал ни слова, а Макар, ясное дело, умолчал о ночных прогулках. Но только странным показалось парню, что отец после долгой отлучки даже не проведал дочку, хотя, возможно, она просто ещё не просыпалась.
Снег не прекращался, и Макар набрался смелости повторить вылазку к девичьим окнам, тем более, что времени оставалось немного. Хоть хозяин с радостью и предложил ему оставаться, сколько влезет, но сам через неделю вновь собирался в город, и Макар напросился в попутчики, не желая долее злоупотреблять гостеприимством. Подождав, пока в окнах Кондрата и Степана погаснут тусклые огни свечей, рыцарь направился к Эсмеральде, надеясь, что хоть сегодня им удастся поговорить. Макар легко вскарабкался по знакомым уступам, собрался было постучать, но остановил занесённую руку, услышав мужской голос. Сегодня шторы были раскрыты, и парень, не сладив с любопытством, осторожно заглянул внутрь. По комнате от стены к стене широко вышагивал Кондрат. Его лицо было неузнаваемо искажено гримасой хищной злобы, животной ярости и лютой ненависти. Голос больше походил на змеиное шипение и Макар не смог разобрать ни слова, но, видимо, речи содержали что-то на редкость печальное - забившаяся в угол девушка заливалась горькими слезами. Но, о чудо, - слезинки не впитывались в льняной сарафан, а скатывались по ткани прямо в лежащий на коленях короб, застывая по пути в сиреневатые хрусталики родонита. Затем голос Кондрата стал громче, добавились нотки угрозы, он стал яростно размахивать руками перед лицом напуганной Эсмеральды, и слёзы ужаса закапали коричневато-зелёными демантоидами. Потом Кондрат остановился, повернулся к девушке и, указав на неё пальцем, захохотал, змеиный голос шипел, видимо, грязные оскорбления, так как в короб посыпались бордовые гранаты обиды.
Опешивший Макар словно примёрз к стене, не в силах пошевелиться. Вдруг пальцы озверевшего хозяина превратились в длинные, как ножи, когти, и этими когтями он внезапно впился прямо в грудь девушке - туда, где билось сердце. Но Эсмеральда не умерла, а лишь закусила губы от адской боли. Чудовище, лишь отдаленно напоминающее Кондрата, отошло от жертвы, удовлетворённо уставившись на свою лапу, - от каждого когтя к ране тянулась паутинка засыхающей крови. Когда же монстр стал сматывать клубок, вытягивая из сердца девушки красные нити, Макарка словно очнулся и вновь свалился в сугроб, потрясённый открывшимся секретом происхождения самоцветов и необычайно ярких алых узоров на вышитых картинах.
На этот раз падение состоялось менее удачно, - хруст сломанного малинового куста был услышан вездесущим Степаном. Хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги. Макар опомнился и рванулся в свою комнату, где висели доспехи и верный меч, но его путь преградили: тёмный силуэт управляющего двигался навстречу с растопыренными руками. Снегопад практически прекратился, и сквозь прореху туч выглянула Луна, осветив противника. Огромный рост, одежда и растрёпанные космы, несомненно, принадлежали Степану, но лицо не было человеческим. На глазах оно покрывалось бурой шерстью, вытягиваясь в длинную звериную морду. Кисти рук превращались в огромные, словно грабли, лохматые лапы, кафтан затрещал под вздувшимися буграми мышц, взгляд загорелся радостью хищника, загнавшего жертву. Пасть оборотня открылась, словно гигантские клыки в ней не помещались, но ни звука при этом не было обронено - даже в обличии зверя Степан сохранил молчаливость. "Так вот отчего тут собак не держат!" - почему-то подумалось Макарке, и он бросился наутёк - к мечу мимо волкодлака не прошмыгнуть, а в рукопашной схватке шанса нет.
Ноги сами принесли его в кузницу, к инструментам, которые можно превратить в оружие. Зверь молча мчался в шаге позади. К счастью, огонь в очаге до сих пор тлел, а охапка дров и хвороста лежала наготове, и парень, хватая одной рукой молот, второй швырнул топливо на угли. Но чудовище не заходило, тихо рыча снаружи. Макар вспомнил, что колдовская сила боится кованого железа, оттого-то, видать, и была заброшена кузница. Урчание с улицы становилось всё громче - страх железа в оборотне боролся с жаждой крови и, судя по нарастающему яростному рыку, голод пересиливал. Макар при свете вспыхнувшего хвороста стал озираться в поисках защиты - тяжёлый молот не годился в схватке с быстрым хищником. Гвозди, шкворни, обода колёс, вилы, лопаты... это могло бы помочь в бою с животным или с человеком, но не с созданием, воплощающем силы и того, и другого. Наконец взгляд упал на недавно слаженную косу - перекованное лезвие Макар только вчера тщательно заточил и насадил на добротную берёзовую рукоять. "Знать бы, что здесь приключится, - сладил бы осиновую" - усмехнулся он. Ударом ноги рыцарь переломил длинный черенок поближе к лезвию, обмакнул получившийся шест в бочонок с вязкой смолой и окунул в очаг. Ворвавшийся в то же мгновение волкодлак увидел перед собой не загнанную жертву, а воина, вооруженного ярким факелом и кривым мечом. Оскалив пасть и прижав уши, зверь приготовился к прыжку. Макар замахнулся факелом, надеясь испугать оборотня огнём, но от резкого движения с черенка слетел комок горящей смолы и попал летящему хищнику прямо в морду. Жидкое пламя подпалило шкуру оборотня как пучок пересохшей соломы. Отчаянный крик-рык-стон, не принадлежащий ни людскому, ни звериному роду, огласил окрестности на многие вёрсты, а сбитый с ног рыцарь, пользуясь замешательством врага, всадил своё лезвие прямо в сердце зверю. Он едва увернулся от бьющегося в агонии волкодлака, которого растёкшаяся смола превратила в живой язык пламени. С бешеным воем метался по кузнице горящий силуэт, круша всё на пути и напрасно силясь вытащить из раны полотно косы. Наконец он издал прощальный стон и рухнул на наковальню.
Макар так и не узнал, правда ли, что оборотень после смерти возвращает вид человека, - огонь не отпускал горящее тело, превращая его в пепел, и, разнесённый мечущимся волкодлаком по кузнице, уже лизал стены и крышу. Однако главный бой был ещё впереди, и Макар метнулся в свою комнату за доспехами и оружием. Лишь там он заметил, что зверь успел таки его зацепить в том прыжке: левое предплечье до кости было вспорото острыми когтями. Рука, которая должна сжимать щит, едва шевелилась. Схватив первый попавшийся лоскут, Макар, наскоро перевязал рану и стал облачаться в доспехи. Едва просунув голову в кольчугу, он вдруг увидел, что комната заполняется нежно-зелёным сиянием. Оказалось, что для повязки он использовал подарок Эсмеральды. Заработало волшебство, самоцветы вспыхнули, и рана перестала ныть, а кисть вновь обрела подвижность.
"Эх, Кондрат, Кондрат!" - укоризненно шептали губы, а глаза изучали возникший на потолке новый рисунок зелёных звёзд. Опять что-то знакомое пряталось в нём. Что-то почти узнанное. Вновь не хватало малости. И тут парень вспомнил про покрывало. Лунный свет сквозь окошко образовал на полу светлый квадрат, и Макар расстелил свою вышивку прямо на нём. Огни двух самоцветных картин легли на ровный потолок и ожили. Макар увидел и Замок, и себя, и Эсмеральду, и оборотня-Степана, и ещё что-то неясное.
"Кондрат, Кондрат" - продолжал он шептать имя врага. Отчего-то всплыли в памяти его жёлтые глаза. И тогда это неясное на потолке вспомнилось. Макар узнал бы его сразу, просто изображению не хватало пары жёлтых звёздочек. "Кондрат..." - вновь прошептал он - "Кондрат-Кон-драт-кон-Драт-кон... Дракон!!!" Сжав в правой руке меч, а в левой щит с радугой, рыцарь вышел во двор.
- Я узнал тебя, - негромко произнёс он (всем известно, что у драконов отличный слух).
- А я знал, что ты придёшь, поздно или рано, - с хрустом развалив стену терема, на улицу выползал Дракон в своём истинном обличии.
- Как же можно так измываться над собственным ребёнком?! Способные на такое не должны ходить под Богом! Однажды я упустил тебя, но сегодня час расплаты пробил, - приближался, занося меч, рыцарь.
- Глупец! Она мне не дочь! А ты вновь страдаешь от своей дурости! Я пригрел убогую сиротинушку! Я раскрыл её целительный дар! Знаешь, скольких людей спасла она от смерти? Думаешь, исцеление происходит само по себе? Нет! За него нужно платить болью и страданиями! Эсмеральда знает это и добровольно находится в моём тереме. Я не изверг, но вынужден доводить её до слёз страшными историями, издёвками и угрозами, - ведь именно её пролитые слезинки вбирают в себя людские хвори. А держаться они могут лишь на крови её сердца. Кроме того, я трачу кучу времени, продавая эти вышивки страждущим, хотя могу забрать нужное мне силой. И я - злодей?! Что ж! Убей меня! Но с моей смертью пропадёт и магия, самоцветы погаснут, а все, кого они могут исцелить, неминуемо умрут! Уходи, дурень! Но помни, третья наша встреча станет последней!
Рыцарь остановился. Он был готов убивать или погибнуть, но не к такому выбору. Парень знал, что Драконы, хотя иногда и ошибаются, но никогда не лгут. Перед глазами всплыли лица Белояра с дочуркой, рыжего Егорки, его счастливых родителей и всех исцелённых вышивками, которых он повстречал на пути. Вспомнились многочисленные самоцветные картины в опочивальне Эсмеральды. Скольких людей она ещё сумеет спасти! Макарка опустил меч и взглянул на девушку, стоящую позади Дракона. Она и сейчас не выпускала из рук иглу, сотворяя очередной узор. В глазах вновь сверкали льдинки, а после слов Чудовища она тихо произнесла "Уходи!" и энергично махнула в сторону ворот.
- Но ты же сама звала на помощь потаёнными узорами! Ведь это они привели меня сюда! - чуть не закричал Макарка. И вдруг, как наяву, он увидел ужасные когти, вонзённые в сердце девушки, непереносимые страдания, исказившие её измученное лицо. Вспомнил, как несмело она улыбнулась ему, когда он свалился в сугроб, как на миг оттаяли её холодные глаза. А ещё он вспомнил науку кузнеца: "Из худой руды ладного меча не выковать ".
- Нет, Дракон! Нельзя выстраивать добрые дела на чужой боли! - рыцарь вновь обнажил меч.
- Что ж. На сей раз ты сам сделал выбор - прошипело чудовище. И начался бой.
Непросто представить, как один человек может противостоять огромному змею, в пасти которого запросто умещается годовалый бычок, как может он отражать удары, дробящие камни, как возможно увернуться от огненного дыхания, заставляющего таять металл. Может, оттого-то и считают битвы рыцарей с драконами сказкой? Макар о том не думал - в тот момент вся реальность свернулась для него до размеров врага. Остальной мир перестал существовать. Вершилась главная битва его жизни. Бронированные чешуёй хвост и лапы Дракона скользили по щиту или лезвию меча, не достигая цели. Пламя из пасти чудным образом не могло достать рыцаря даже с тылу через самоцветное покрывало, плащом накинутое на плечи. Пару раз Змей порывался взлететь, но перепонка широко распахнутых крыльев едва не оказывалась вспоротой.
Многотонная туша быстро тратила силы, но и парень от бесконечных увёрток едва стоял на ногах. Наконец, он не успел уклониться от мощного выпада лапы. Удар пришёлся на щит, который лопнул, не выдержав исполинского нажима, но всё же спас хозяина. Дракон, увидев, что противник остался без защиты, втянул в себя воздух, готовясь к извержению пламени и вдруг замер на миг, отвлёкшись на яркое зелёное сияние в левой руке рыцаря. Это изумруды на повязке ослепительно вспыхнули, сгорая дотла в одно мгновение. Но и этого хватило Макарке, чтобы прыгнуть к чудовищу, оказаться справа от уродливой головы и, резко развернувшись, рубануть по шее мечом, вложив в этот удар весь свой вес и всю ярость как раз в тот момент, когда Дракон уже начал исторгать из пасти столб огня.
Эсмеральда, испуганно следившая за схваткой из-за развалин дома, увидела, как огненный вихрь вырвался из раны на шее Дракона, расширяя её до тех пор, пока голова с треском не отвалилась. Затем раздался грохот, и освободившееся пламя разметало горящие останки Змея по всему двору. Обожённого до мяса Макарку взрывом ударило о стену головной избы, и теперь он лежал подле неё с неестественно согнутой шеей. Эсмеральда бросилась к парню. Но он уже не дышал.
Сколько сидела она на пожарище, девушка не знала. По щекам катились слёзы и капали на лицо Макарки, чью голову она держала на коленях. Этот рыцарь услышал её молчаливый зов, пришёл на помощь и спас от чудовища, державшего в заточении. Конец истязаниям и кошмарам, которым подвергал её Дракон, чтобы вызвать волшебные слёзы. Больше не услышит она подробных описаний свершаемых им зверств, постоянных угроз и оскорблений. Не придётся рыдать от одиночества, обречённости на вечное заточение и невозможности убежать от волкодлака-охранника. Кошмар закончился, вот только что делать теперь, Эсмеральда не знала. Дракон спалил дотла их деревню много лет назад, лишь её одну пощадил, почувствовав непонятную силу, а после придумал, как эту силу использовать для собственной выгоды, - ведь деньги нужны даже чудовищам.
Из случайно уцелевшего сарая раздалось ржание, и девушка медленно побрела выпускать коня, чтобы попытаться его оседлать.
- Кажется, твой подарок немного испортился, - вдруг раздался голос за её спиной. Макарка в искрящихся золотисто-медовыми селенитами доспехах разглядывал обгорелые остатки изумрудного пояса
- Ну вот, опять ты плачешь!
- Это я от счастья! - улыбнулась сквозь слёзы девушка. Ярко-оранжевые гелиодоры застывали на белоснежном воротничке, ослепительно сияя. Теперь самоцветы блистали даже при свете Солнца и крепко держались сами по себе и на ткани, и на меху, и даже на металлической броне, а там, где они таки попадали на землю, - моментально распускались подснежники.
Две фигурки, взявшись за руки, брели по заснеженной дороге к ближайшему селению. Одеты они были в поеденные молью тяжёлые тулупы - единственную уцелевшую при пожаре тёплую одежду. Он называл её Мирой, и ей это нравилось. Позади шла лошадь Белояра, запряжённая в сани, на которых восседало всё кошачье семейство, несколько кур и розовый поросёнок. За санями тянулись корова Егоркиных родителей и пара белоснежных коз.
- Поживёшь покуда у Белояра, а к осени я избу справлю! - рассуждал вслух Макарка.
Корова протяжно замычала и начала жевать найденную в следе копыта зелёную травинку.
- Доить-то хоть умеешь? Если что - мигом научу!
Мира счастливо улыбалась и почти не плакала. Доить она не умела. Начиналась весна.
![Makar [J.C.]](/img/j/jc/esmeralda/makar-smally.jpg)
![Esmerald [J.C.]](/img/j/jc/esmeralda/esmerald-smally.jpg)