|
|
|
Содержание
- 1.0 Необходимое погружение в дискурс, бессмысленное и беспощадное
- 2.0 Откуда что взялось
- 3.0(--) В установлении отцовства - отказать: трудности структурирования неструктурного
- 3.0 ПРЕНАТАЛЬНЫЙ ПЕРИОД: Кандидаты в отцы (основатели) или Кто же кого (по)родил?
- 3.0(++) Ох уж эти французы!
- 3.1 Путешествие в страну глухих: глюки понимания
- 3.2 Разрушение знака - как это символично!
- 3.3 Невыносимая гибкость языка
- 3.4 Играют всех
- 3.5 Смерть как факт жизни: Автор, Скриптор, Читатель
- 3.6 Гнилая суть эпистемы или Культурно-исторический тип как Библиотека
- 3.7 Американский подход: тщательный аполитизм
- 3.8 "Тель Кель", левый уклонизм, новый Барт
- 4.0 Как таки (на)звали мальчика, который.... не "был", а "стал есть"!
- 4.1 Усвоение новых слов: "Негативный императив гиперрефлексии"
- 4.2 (Само)Критика языка, вместо критики высказываний как симптом катарсической рвоты
- 4.3 Textum: "Текст как связь", Всюду тексты: художественный код сабжа
- 5.0 Почему "Ы", почему солнца свет: Ысторическая перекличка междутекстов
- 5.1 Проблема "Версии 1.0"
- -.- Факультативное приложение. Карты на стол: при чем тут все-таки Мэнсон
/subj: postmodernIZM
1.0 Необходимое погружение в дискурс, бессмысленное и беспощадное
Как-то Мэрилин прогуливался по 5-й авеню, в ожидании порыва задирающего юбки ветра - чтоб
вызвать у какой-нибудь старушки... э... "смерть от естественных причин" видом своих... хм...
волосатых ног...
Только вчера он пытался эпатировать публику, пройдя голым по Аллее Звезд в Голливуде,
упакованный в лишь в бейсболку с пропеллером и двустворчатый человеко-плакат с надписью "Enola Gay has
missed her Little Boy!" - тем самым, он выразил свое отношение к Фабрике Грез, но какие-то досужие
республиканцы... а может - радикально правоверные представители сексуальных меньшинств - его не
поняли: их моральные принципы и прочие ценностные установки - вплоть до модной сексуальной самоидентификации -
предполагали понимать любую надпись буквально, искать во всем message - то есть, "посыл"... И
невинное известие о том, что... "какой-то Гей, по имени Инола, соскучился по Малышу!", понятное дело, в обоих
случаях сулило последнему одни неприятности - от возмущения республиканцев-гомофобов, которые давно
догадывались, что "гей или педофил - какая нах, разница?!", до возмущения гомофилов и самих...
"гомо-" этой вопиюще неполиткорректной агит-провокацией. Явная двусмысленность плаката,
которую можно прочесть как ядерно-апокалиптический символ испепеления Содома и Гоморры - что-то вроде
"Инола Гей со своим Малышом промахнулась!" - содержала в себе также однозначный
"посыл на" всех цинично заэпатированных представителей сексуальных меньшинств. Мэрилину было внатуре
накласть на тех и других, но главный онтологический вопрос - вопиющий в полученных Мэнсоном легких
телесных повреждениях - требовал прояснения: "Тварь я задроченная или
право на самовыражение имею?" Посыл, то есть, message классической литературы по этому поводу
однозначен: "Шерше ее в качель, Гран-Маму Факаную!" - "Ищите старушку!"
Образ топора, кроящего "кочан" старой перечницы, чей остывший трупер олицетворил собой бесчеловечную
суть частного капитала, заложил бы неизгладимые оральные вау-интенции в неокрепшем детском сознании
Мэрилина (не знаем, подвергался ли Мэнс в детстве насилию в какой-либо форме, но явно никто не говорил его
родителям, что заряженные агрессивной социальной проблематикой тексты Достоевского следует читать не
сыну на ночь, а в старших классах, строго за пять минут перед выпускным сочинением - и обязательно по
сокращенной хрестоматии "Вся русская классика у тебя в кармане" - только так можно избежать далеко идущих
маргинальных последствий). И они еще удивляются, почему тихий вежливый мальчик Брайан стал таким!
(Образы антихристов, извлеченных из темной стороны коллективного бессознательного русским классиком, не
могли бы не впечатлить будущего "Антихриста Суперзвезду": бытие, как говорится, определило бы сознание,
что бы этот двусмысленный message ни означал... Кому в детстве по сознанию программно проехали Федором
Михалычем - у того иного бытия ПРОСТО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! Может быть разве что другое бытие: раскатанное в
асфальт Уильямом Берроузом, зачитанным втихаря тоже в раннем, пусть и альтернативном, детстве... По
хрестоматии "Panpostmodernia for dummies... and just for about 15 minutes to read!!!" ("Что это было?
Причем тут Мэнсон, а главное... Достоевский?" - спросит кто-нибудь из опоздавших к зачитыванию
заголовка. Ну так, располагайтесь поудобнее на кушетках - мозгами к источнику эманаций... Сегодня в
нашей группе агрессивной психологической поддержки мы поговорим о ПОСТМОДЕРНИЗМЕ - все вышеизложенное им как
раз и является... в некотором приближении как "пример объективации нарративного представления о
современной культуре" в лице одного из ее типических представителей.) Для погружения в тему -
усвоения физического смысла приведенного примера, вам придется принять базисные допущения игры: хе-хе...
признать Мэнсона "типическим представителем", а приведенную выше притчу об его похождениях - мнимых
ли, реальных ли - рассматривать как законную игровую ситуацию, независимо от собственного мнения по
данному вопросу: таков уж "дискурс" - чтоб понять учебник математики, вы же не спорите с автором
учебника? Впрочем, здесь у нас скорее "дис-курс" (нечто противоположное всем и всяческим учебным курсам) для
особо продвинутых альтернативно одаренных - так что перед принятием правил игры, вам надо будет
как-то фтыкнуть в предлагаемое определение дискурса.)
2.0 Откуда что взялось
Вначале было много. Всего. Греки заложили основы понимания реальности - и немедленно подорвали их,
заронив в основы сомнение в возможности понимать. Они создали понятие о материи, которая помогла
понять часть природных явлений. (Сразу возник вопрос: из какой материи состоит любовь, мысли и прочие
социальные и духовные явления?) Они создали понятие о числе - и всем сегодняшним инструментарием для
объяснения количеств чего-либо мы обязаны ему. (Вопрос: каким количеством выразить, как сильно
болит зуб и прочие... качества?) Они пришли к идее "монолита" - что все явления, при всем многообразии
их форм, могут быть объяснены единообразно - так появились логически непротиворечивые теории...
Но грекам не удалось свести все явления к "единой теории всего" и объяснить движение... Придумав
атомы и пустоту, греки продвинулись в понимании физики явлений... Но поверить собственные души и
совместные дела атомами тоже не удалось.
Греки создали этику, метафизику и логику, явили миру цинизм, эпикуреизм, стоицизм и... куда
деваться - глубокий во всем скептицизм, чтобы не сотворить себе кумира из каждой своей теории.
Затем настали темные для самостоятельно мыслящих философов, средние по многим параметрам века,
в которых всякие... э... "филососы", которых больше волновала душа, обсасывали глобальную идею бога, единого и
неделимого - прямо таки неисчерпаемого, как прежний греческий атом. И глобальные последствия, из
этого атома выводимые: Альфа, Омега - Начало и Конец всему. То есть полный и
окончательный, который умом не понять - можно только верить, что надобно "настроиться на
лучшее", пока не стало слишком поздно ибо... Ибо абсурдно: предложили всем некий
добровольный выбор добра и зла, исходя из, понятное дело, благих намерений ("Ну какой идиот
добровольно выберет зло?"). В эти времена в цивилизованный мир (угадайте, какой именно части
света) проникли споры гуманизма, заботливо взращенные христианскими, вначале - непрофессиональными,
проповедниками. Убийственные штаммы заботы о ближнем, не взирая на его, ближнего, об этой заботе
мнение... Благие намеренья, панимаешь! В своих метафизических исканиях, нас с аптекарской точностью
измерили, взвесили - и признали, что нам не хватает... совести, а чисто для обратной связи с
богом - ее угрызений внагрузку. К вере в недоказуемого и неопровергаемого бога добавили любовь -
преимущественно к нему же и... надежду на жизнь вечную (ибо добровольный выбор добра... как говорят
инквизиторы, "не освобождает от ответственности"). Ну, и все это дело зашифровали могучим
символизмом, положив начало эпохе "главных историй вашей жизни" (сотворение мира, грехопадение,
деяния святых, грядущий Апокалипсис), "вечных ценностей" (добро всегда побеждает... "в перспективе -
в отдаленном светлом будущем" - (с)) и "всеобщих целей" ("Построемсе и спасемся!"), ради которых -
оправданы любые средства. И спустя время и... закатанные для крестовых походов, варфоломеевских
ночей и холокостов рукава, мы можем развенчать эти символы в себе, но вся штука в том: устранить их из нас мы
более не можем. Ведь если верить в слова "добро" и "зло", мы
можем только выбирать между ними: "Да - да, нет - нет. Третьего не дано". Средние во многих
отношениях, богословы тех времен наглядно показали всему западному миру, какую власть над людьми
могут иметь символы (именно богословы, а не "философы" - за натуральную философию, увы, была одна
дорога. Ф топку.), независимо от того, какой смысл вкладывает в них каждый из нас.
С этим багажом веры и откровенного мраковерия - отягощенные верой собственно, а иже с ней - надеждой
на и любовью ко всем, кого нам так хотелось уничтожить, не успели оглянуться - настал Ренессанс. Амба:
с богом разобрались, вернемся к Гомосу Антропосу. Вернем ему надежду, что Апокалипсис возможен, но
не обязателен - может, кое-кого спасет красота. Духовная, но и физическая - разрешим друг другу любить
ближнего и поверить в его самоценность - возродим греческие мечты о гармонии идеального и
материального... Итак, настало всем Возрождение: Гомосу Антропосу, наконец-то, вернули Сапиенс и дозволили
им адекватно пользоваться. Этот временной период интересен для нас тем, что именно в нем началось эскизное
проектирование "главных историй" нового времени - тех целей и ценностей, с которыми мы вступили в
Модерн и дожили аж до Пост-Модерна (modern - в переводе с англ., "современный". Соответственно,
post-modern - "после-соверменного". Если понимать "modern", как луч (не в физическом, а в
математическом смысле), исходящий из точки "Renessanse" вдоль оси времени - то post-modern
есть воображаемая точка на временной оси, где настало время обернуться и
критически осмыслить пройденное).
Декарт, методом "от простого к сложному", задал начала анализа в геометрии, основываясь на
допущении о неких "исходных идеях", присущих сознанию, и дедуктивных умозаключениях. Локк, допустив,
что человек в начале есть "чистая доска", вывел эти "начальные идеи" из ощущений, получаемых
человеком. Такой способ можно назвать "вырожденной индукцией" - механическим распознаванием образов
без понимания ("объективации в сознании") механизмов такого распознавания. В основе собственно
индукции способность к "абстрагированию" (отвлечение от отличий - выделение главного набора признаков и
поиск сходств, подтверждающих базовое положение). Несколько иным способом создаются идеализации:
вначале выдвигаются гипотезы, обобщающие многочисленные факты сходства признаков
в законы, что физические, что социальные, а затем определяются условия их приложения - так, гипотеза
о равенстве людей перед законом... не подтверждается житейской практикой, но ее применение в юридической
системе оказывается благотворно - потому она была возведена в закон общественной жизни... По крайней
мере формально. Кант довел эту идею до абсурда, введя категорический императив верности идеалам -
чистой веры в добро, в собственные моральные устои. Гегель диалектически переосмыслил исторический
процесс, придав ему дополнительное измерение - превратив историю циклов в спираль и породив
идею прогресса. Маркс применил диалектику к "человеку трудящемуся" и экономике, сведя социальную
жизнь к товарно-денежным отношениям и экономическим условиям, обуславливающим общественные
процессы. А теорию, свою и любую другую, завещал поверить практикой. (Какие выводы из этого сделали
Ленин, Сталин и Мао вы уже знаете).
Последнее слово было за Ницше. И Ницше сказал: "Бог мертв". Он раскритиковал картезианский
логоцентризм нового времени, оставив за ним чисто инструментальную функцию - науку, по нему, следовало
понимать как средство достижения власти. Для этого не нужна истина как таковая - достаточно
интерпретации, которая позволяет обрести власть. "Малокровные" идеалы и ценности христианства,
морали, науки на этом пути не нужны. Да здравствует сверхчеловек! (Этим - отрицанием "главных
историй" нового времени, Ницше нам, собсна, и "дорог": он начал шаг отрицания новой диалектической
процедуры - отрицания классической философии - и одновременно означил закладку неклассического
проекта философии новейшего времени. НАШ [СВЕРХ]ЧЕЛОВЕК!).
До постмодернизма - рукой подать. Хайдеггер придумывает герменевтику - способы толкования текстов.
Феноменологи с Гуссерлем во главе носятся с явленными в ощущениях данностями... Аналитики - анализируют
ЭТО и ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ... При этом все ТАК [НЕО]ПОЗИТИВНО НАСТРОЕНЫ: ВОТ-ВОТ ВСЕ ПОЗНАЕМ, В ЯСНЫХ,
ЭЛЕМЕНТАРНЫХ И НЕ ДЕЛИМЫХ ДАЛЕЕ ЭЛЕМЕНТАХ РЕАЛЬНОСТИ - И ПОЗНАВАТЬ БУДЕТ НЕЧЕГО! (Мур, Рассел, Фреге свели
философию к логике и возрадовались. Ранний Витгенштейн посчитал, что некий "ясный язык" - основа
ясной философии и успокоился... Куайн и Айер были против, но в философии настал плюрализм - так что
до поры все были взаимно счастливы.) Как в расплаве руды всплывает шлак, а при увеличении разрешения
телескопов к разочарованию многих и на солнце становятся видны пятна, экстенсивные достижения
философии закономерно должны были привести ее к вертикальному кризису перепроизводства идей - и к
головокружению от успехов их спиральной диалектики, чреватому, как при любом слишком драйвном кружении,
"катарсической рвотой". Так или примерно так, в позитивизме вскоре многие разочаровались. Теории,
претендующие на статус мировоззрения (а то и абсолютной истины - как это было с тем
же христианством) призваны служить нам маяками, либо компасами в нашем плавании по морям житейских
бурь (Жизнь прожить, оно конечно, "не поле перейти" - скорее море переплыть...). Увы, теории,
создавшие компас, маяки и авиагоризонты, обычно, не учитывали (пренебрегали) магнитными аномалиями,
туманом и полетом над горными системами - аналогично, блеск идей, объясняющих бытие мира и нас в мире
затмевал их вопиющую "нищету" - ограниченную применимость к жизни, которая всегда сложнее любых
человеческих умозаключений о ней.
Критикуя неопозитивистов, Карл Поппер со товарищи, указали им, что человек - во-первых, и в-принципиальных,
существо ошибающееся, Лакатос исследовал жизненный цикл "устоявшихся теорий" (каждая из
которых "истинна", на примере идей Ньютона, пока не опровергнута или не уточнена - например, идеями
Эйнштейна). Так появился позитивизм с приставкой "пост-": "КРИТИКУЙ, А ТО ПРОИГРАЕШЬ!" - вот
программный лозунг сомневающихся в неизбежности "прогресса"... И на Витгенштейна неким ньютоновым
яблоком тоже снизошло просветление: оказывается, "ясного языка" как такового не существует! Нет ярлыка
(примитивное понимание значения слова, как "метки предмета"), который заставит вас поверить, что
в клетке вместо тигра сидит буйвол. Каждое слово что-то значит лишь в контексте, в котором
употребляется (и не ссылайтесь мне тут на толковые словари! "Значение слова, - согласно "новому"
Витгенштейну, - есть его употребление в языке. Язык есть деятельность, форма жизненной игры. Как и
во всякой игре, здесь много возможностей". - короче, о ярлыках всегда можно договориться :))))). Меж
тем литераторы и критики некритично носились с идеями выявления структуры в художественных текстах -
примерно такой, как она формально понимается в науке (тут не обошлось без влияния литературных
формалистов... Эх, Сталина на них не было!)
Большой отходняк от Ренессанса только-только начинался...
3.0(--) В установлении отцовства - отказать: трудности структурирования неструктурного
ИМХО, лженаука генетика тут бессильна. Есть мнение, озвученное неоднократно в поистине необозримой
литературе, что будучи мультидисциплинарен и плюралистичен по природе, subj не может быть сведен
к простому и однозначному определению: разве что, к определению некого "комплекса идей".
3.0 ПРЕНАТАЛЬНЫЙ ПЕРИОД: Кандидаты в отцы (основатели) или Кто же кого (по)родил?
3.0(++) Ох уж эти французы!
"Ну-тес, попробуем фру..." Тьфу, пардон муа, приступим к вскрытию исторических корней собственно
постмодернизма. (Кто сказал, "к эксгумации"? Киберпанк тоже хоронили. И Ленина - тоже. А он, как
говогится, "и тепегь..." - (с)) Известное кому-либо словечко "Постмодерн" трогать будем лишь в том
смысле, что оно, как явствует из исходников, обозначает период времени в истории культуры
"сразу за модерном" - то есть, "после модерна". А "постмодернизм", как терминологически, так
и по существу, будем считать теоретической рефлексией философов и людей искусства по поводу
наступления этого очередного "интересного времени" (как модернизм, предположительно, был
художественно-философической рефлексией по поводу "Нового времени") - мы вольны в данной
статье поступить так для удобства прежде всего читателей. (Во многих, особенно обзорных,
исходниках слова "постмодерн" и "постмодернизм" употребляются как синонимы, что, ИМХО,
только напускает туману в и без того мутном вопросе.)
Идеологическую основу данного "мультидисциплинарного" явления современной культуры (по
одному из определений сабж - "дикая смесь из литературоведенья и философии" - (с)) заложили
такие "мутные папики", как Деррида, Фуко, Барт, сладкая парочка Делез-Гваттари и мазель
Кристева (здесь указаны наиболее почитаемые... именно, в доступных (по)читателям текстах -
имена, практически единодушно, хоть и с разной степенью воздаяния почестей, относимые
теоретиками как бы к "пантеону" или, если угодно, "лику" классиков всего, интересного нам
теперь - с приставкой "пост-..." То есть, перечисленные граждане - основоположники фундамента,
"первотолкатели первотелег" о постмодернистых по сути своей явлениях, авторы манифестов и
деклараций будущего "сабжа", рассматриваемого здесь и далее.)
Потом, естественно, примазались другие заинтересованные лица (некто Лиотар, например,
накатал внушающую книженцию "Состояние постмодерна" - чему, якобы, мы и обязаны расхожим "в
массах информации" термином) - следствием такой вот "продуктивности текста" и многочисленных
интерпретаций ранее наработанного стала окончательная путаница и неразбериха в понятиях, что
в свою очередь открыло другим товарищам неисчерпаемый источник для исследовательских
спекуляций... О том, что было до постмодернизма. Как вы, конечно, догнали - какой-то другой
"-изм". (Без приставки "пост-", ну конечно! Ай, молодцы! Огорчу вас только тем, что в
рамках того самого модернизма существовала пропасть других "-измов" - отрицанием которых, а в
каком-то обязательном смысле - и развитием - стремился стать постмодернизм.)
Как просто было бы сказать: "Был модерн..." А потом, перекликаясь исторически с библией,
проникновенно-эпически отлить в бронзе:
"И стал постмодерн..." - да, увы, будет такая хронологическая простота худшей воровства. То
есть, известно чем стал subj: притчей во языцех, любимым жупелом искусствоведов - сразу как
только обрел интернациональный статус того, о чем все говорят к месту и не к месту, но... мало кто
понимает... или понимает превратно: скажи им "Я - постмодернист". Кто-то залупистый и
ортодоксальный сразу возразит: "А по-моему, ты - ..." (Вымарано самоцензурой. Залупистых
и ортодоксальных просьба не волноваться: вас этот текст не касается, ибо мессага его не вам
адресована. (Я понимаю, что кому-то может не понравиться употребление самих маркированных
слов типа "залупистый", якобы классифицирующих кого-то из читателей... Оставляю этот шаблон
на своей совести: верю, мало кто захочет его применить к себе - такому прогрессивному и
плюралисту в душе... ;) Остальные успешно отдыхают.)).
А зародился "постмодернизм" (в эскизном, так сказать, проекте) на территории славной земли
Франции... внутри непосредственно предшествующего ему постструктурализма и... да, кто-то все равно
уже догадался: тот, в свою очередь, произрос в недрах поныне живого и здравствующего
структурализма... Каковой диалектике взаимных отрицаний мы обязаны аморфностью наблюдаемого
явления: видите ли, генетические наследники обыкновенным образом потенциально склонны являть в себе
черты... ВСЕХ СВОИХ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ - как говорится, "по батюшке и по матушке" - поэтому,
не будем гнать коней. Могли бы, в простоте душевной, просто "гнать", как там в
Супер-Книге: "Исаав родил такого-то"... Но стройного перечня - или генеалогии, увы, не
получится.
Постмодернизм нам дан теперь как один сплошной "AS IS" (набрал сначала "ФЫ ШЫ" - и этот
случайный глюк явил в себе дополнительные оттенки "Эз-Иза"): то есть, мы можем его
увидеть лишь в склоняемых на все лады именах и библиографиях, в
монографиях по поводу и... без повода - но в связи с явлением. ("Вот в чем прикус", как говорит
один знакомый стоматолог.) А мыслить сабж, видимо, надо "процессуально" - в развитии и "как
живого" - он ведь еще не закончился (отдельные, философически настроенные исследователи, склонны
к самоуспокоению - мол, сабж "исчерпал себя"... Ну-да. Только не видно ему пока достойной
теоретической пост-альтернативы. "Постпостмодернизм" - это уже лингвистическая рекурсия: ее
можно продолжать в бесконечность, но в каждом новом "посте-" она будет являть черты...
первоначального сабжа, которому новый "пост-" будет обязан своим возникновением. Так-то:
слухи о смерти - как всегда, на совести распространителей.)
Декларируемая классиками и проходящая сквозь все "явление сабжа" красная нить
фрагментарности или же "еклектичности" (так они сами понимают явление в целом - в одной из существенных
характеристик: отвергая напрочь любую попытку систематизации) наводит нас на аналогию процесса
формирования постмодернизма с процессом застывания стекла или смолы: тут мы имеем не один
ярковыраженный "центр кристаллизации" с правильной геометрической формой и "регулярной структурой"
последующих "напластований", как у "правильных" кристаллов (стройных
теорий традиционного типа - того же структурализма), а множество таких центров, которые привели
к возникновению того, что мы тут имеем. Было бы ошибкой пытаться натянуть на ЭТО какую-нибудь
классификацию или, упаси нас Гиб (Всекиберпанкущий), родовую "иерархию". И отталкиваться в
исследовании постмодернизма так или иначе придется от каждого из них - от уже прогремевших
гигантов мысли с отсылками в "глупь векофф", к "несущественным прозрениям и гениальным
заблуждениям" их предшественников. (Других гигантов, на плечах которых предполагаемые отцы без
зазрения совести воздвиглись, по диалектическому праву "отрицания" - хотя бы и самой диалектики.)
Рассмотрим же их "пожатые лавры" - в виде доступных нам отзывов исследователей "сабжа" -
под макроскопом обобщений и исторических допущений.
Обобщения в кратце таковы: сабж как процесс обычно рассматривается в виде триединого
"комплекса идей" - постстркутурализм-деконструктивизм-постмодернизм (представьте три
знаменитых профиля, наложенные друг на друга - "Маркс-Энгельс-Ленин"). И те идеи, которые
мы теперь склонны считать постмодернистскими - изначально возникли в процессе
преодоления структурализма - как господствовавшей "там у них" парадигмы изучения текстов:
сложность разграничения в том, что... даже те, кого мы теперь числим среди
постструктуралистов, свою философическую деятельность начинали как... "правоверные
структуралисты", поначалу развивая в рамках данного учения тему критики его основных
положений.
3.1 Путешествие в страну глухих: глюки понимания
Структурализм понимался как комплекс идей и метод, позволяющий выявить в тексте
структуру отношений "означаемого" и "означающего", что в практическом плане сводилось
к... буквальной возможности построения всякого рода диаграмм и таблиц (это в последствии
едко обозвали "начертательным литературоведеньем"). По умолчанию, полагалось
считать, что "знак" (слово языка) - есть однозначная ссылка на некий реальный объект и
в целом текст естественного языка, к которому можно свести любую деятельность человека (в виде
хотя бы описания последовательности действий), представляет собой достаточно объективное
отражение действительности - некой "объективной реальности, существующей независимо от
нас и наших знаний о ней". (Эту концепцию знака вроде бы продвигал Соссюр - как светило ихней
структурной лингвистики... Или семиотики? Не помню - память уже не та.) Соответственно, задача критики
понималась как объяснение - как какой бы то ни было текст следует понимать (эта идея базировалась на
герменевтической установке о возможности правильного истолкования текстов - и соответственно,
понимания их - главное найти адекватную "кодировку" - либо таблицу соответствий "означающих -
означаемым"). То есть, текст трактовался как способ коммуникации - и якобы содержал в себе
некий message - в терминах коммуникации, сообщение от "посылающего абонента" (автора) к
"принимающему" (читателю). Критики в рамках структурализма занимались по сути расшифровкой
этих самых "сообщений", ничуть не сомневаясь в своей способности добиться адекватного
результата. То есть - понять текст, если его вообще можно понять.
Уже эта позиция подверглась критике с учетом коммуникационной проблемы "двойного
кодирования": автор, переводя свои мысли в предложения естественного языка осуществляет
определенный вероятностный выбор из множества доступных способов кодирования, а читатель -
воспринимая написанное - осуществляет по сути повторное кодирование - накладывает на
видимые "знаки" свою (даже хуже: у каждого читателя - свою, "отличную от других") "таблицу
смыслов" и делает это также с некоторой вероятностью выбора того или иного смысла для каждого
слова и целых фраз (смысл фразы как правило не одно и то же, что "сумма смыслов входящих в
нее слов"). То есть, чтение - всегда интерпретация. То ли понимается о тексте, что
в нем следует понимать? Слышен ли "мессадж" автора за всеми мессагами, которые читатели
усмотрят в его тексте? Не есть ли автор - вопиющий в пустыне? Способен ли "услышать" его хоть
кто-нибудь, и что именно он "услышит"? С вопросов о взаимодействии языка (либо
текста) с автором и читателем, а также - взаимодействия "означающего" и "означающего" -
упрощенно можно считать, начался постструктурализм.
3.2 Разрушение знака - как это символично!
Некто Лакан в 50-х годах произвел ревизию понимания "знака" и ввел понятие "скользящего
означающего". По сути, была показана разница между тем, что подразумевается автором (в авторской
тыкве), что им фактически пишется (на бумаге) - и что в итоге видит читатель (в своей читательской
репе). "Истина" объективной реальности, познаваемой через текст оказалась под вопросом - по
сути "ускользающей" от такого постижения. Это была предпосылка будущих трактовок
текстуальности как... конструирования альтернативной реальности из слов - некой самостоятельной,
отдельной от всей и всякой объективности. (То, что в голове - не то, что в мире. Человек -
его сознание - не буквальное отражение мира, а некий "конструкт" его, вероятностная модель.)
Эту тенденцию, антисоссюровскую по духу, потом назвали "знакоборчеством" - одним из
сущностных "родимых пятен" постмодернизма.
Жак Деррида "углУбил и расширил" тему отрицания привычного смысла слов как "знаков",
отменив "трансцендентное означаемое" (реальность связи слов с обозначаемыми объектами), попутно
обвинив западных структуралистов (склонных к логоцентризму и некритическому принятию постулата
познаваемости) в попытках навязывания смысла текстам и миру - то есть, всему, над чем случается
задуматься человеку. "Прочтение" в такой трактовке рассматривалось как "овладение текстом" -
нанизываение читательских смыслов на знаки, расставленные автором. С литературоведческих позиций,
установка гуманистов на "истинный смысл" оказалась "узурпацией" (присвоением текстов - диктатом
критиков в понимании литературы), а не тем, чего добивались (вместо вожделеемой со времен
Просвещения как бы "ясности сознания" получили как бы "ложное сознание": люди вешали ярлыки на
явления реальности для удобства операций с ними и... как бы забывали, что это всего лишь ярлыки -
неявно отождествляли слова с вещами, безо всякого на то права. То есть, "наррация" - рассказ о
некой деятельности - не то же самое, что сама эта деятельность... Проблема в том, что
по мнению постструктуралистов - и впоследствии это стало общим место постмодернизма - иной
реальности, кроме описаний и текстов (производных языка) - человеку не дано.)
Таким образом, Деррида осуществил "деконструкцию" языка, заменив в нем отношения
"означающих с означаемыми" - отношениями "означающих" между собой: объекты реальности
были заменены "следами объектов" в языковых практиках человека (а сами объекты
объявлены недостижимыми в смысле "адекватного их уловления через язык" - то есть, за каждым обозримым
означающим можно обнаружить лишь "следы" объектов - другие "означающие"). И "знак" стал из
ярлыка (однозначной ссылки на объект) - ссылкой на другие знаки, не могущей ни в каком случае
выйти за рамки текстуальной реальности: мир человека - мир текстов, либо "рассказов о
мире", "повествований", "историй" - то есть "нарративов" (в постмодернизме стало общим
местом считать текстом... сам мир. Хе-хе: даже квантовые физики, получается, "рассказывают
истории" об элементарных частицах.) Анализ текстов в трактовке Дерриды свелся к поиску
противоречий и неоднозначностей - выявлению в тексте "следов", что в последствии
привело к формированию представлений о "интертекстуальности" (понятие разработала и
обосновала ученица Ролана Барта - Юлия Кристева). "Наукообразным языковым практикам"
Деррида противопоставил некую программу "грамматологии" - специфической формы "научного"
исследования, оспаривающей основные принципы общепринятой "научности".
Дальше "огонь" постстркутуралисткой критики Дерриды перекинулся на подразумеваемый
структуралистами тезис "структурности структуры", возможность выделения в ней "центра" и
вообще все представления о "целостностных объектах" (в частности - пришли к отрицанию
привычного позитивистам и гуманистам "целостного человека", как некого "сознания" - во многом
сказались популярные в то время идеи неофрейдизма с его приматом всесильного бессознательного
над ограниченным и обусловленным им сознанием. Постструктуралисты добавили сюда
зависимость от языка: вторая сигнальная система и ее производные в данной теории из инструмента
познания и коммуникации превратились едва ли не во владык человеческого ума, определенного ими -
вплоть до границ того, что вообще может быть познано человеком (действуя в рамках
набора правил и не вмешиваясь в них - рано или поздно начнешь сталкиваться с
их ограничениями). Текстуальность человеческого сознания таким образом рассматривалась еще и как
власть языка над человеком, определяющая его сознание как посредник и... в общем-то единственный
носитель какой бы там ни было человеческой реальности. Освобождение от пут языка увиделось
некоторым впоследствии, как... некий аналог шизофрении.
Делез и Гваттари ввели вместо "структуры" понятие "ризомы" (корневища - ближайшая аналогия - Сеть,
либо - лабиринт) покусились на эдипов комплекс и применили к капитализму "шизоанализ",
переосмысливая идеи Дерриды о взаимоотношениях "различий" в характерных для традиционного общества
бинарных оппозициях (говорим "хорошо" - подразумеваем существование "плохо" и одновременно как бы
"умалчиваем" о нем) - вплоть до их стирания (таким образом преодолевалась попытка традиционного
гуманистического "всеобъемлющего структурирования мироздания", характерная для всех
"всеобъясняющих теорий всего", со свойственная им тягой к выстраиванию "иерархии вещей" неким
универсальным кодом). Все такие объяснительные системы были объявлены "метафизическими", пытающимися
навязать хаотическому миру порядок. (Данные теории хаоса, видимо, были явно истолкованы
постструктуралистами в свою пользу. Случайность, фрагментарность, дискретность - это тоже ключевые
характеристики "сабжа".)
Творец (художник) был объявлен "сложившимся шизофреником" (люди по-настоящему творческие
обычно умудряются выбраться за рамки жесткого регламента языковых условностей - язык для них не
только инструмент или "способ освоения реальности" - он еще и объект воздействия, перестройки и
переделки под нужды искусства - начинается которая, как часто бывает в строительстве... с
разрушения - расчистки строительной площадки - либо, если угодно, "обнуления значений",
сброса всех смысловых ячеек в собственном "пространстве имен". Так во всяком случае это склонны
понимать постмодернисты. Данная традиция перекликается с восточными философскими учениями -
например, поучительными парадоксами дзен-буддизма - притчами-коанами, которые были призваны
прежде всего раскрепостить мышление неофита - очистить его ум от шаблонов как бы столкнув
обыденное сознание в горную реку неожиданных, непривычных сопоставлений знакомых вроде бы
понятий и явлений - в одном из таких парадоксальных диалогов, сандалия на голове ученика показана
как объяснение его позиции к действиям "просветленного" (ИМХО, ничем не хуже цитата из Гоблина
"Пароль старый, Федор - "трусы на голове"...) Такую технику "художественного намека" Деррида как бы
наследует еще от Хайдеггера: в своем творчестве этот отец герменевтики явно апеллировал к авторитету Лао-цзы
и, думается, полагал очевидным, что неформализуемое - "непознаваемое" с точки зрения логики, может и
должно быть дано и познано с помощью поэтического мышления (отказ от строгой научности -
литературность и "вопиющая эстетичность" стала плотью и кровью эссеистики постмодернистских течений
философии - из нее в последствии Ролан Барт вывел положение о получении "наслаждения от текста" -
впрочем, ничего не имеющего общего с привычным массовому культурному читателю "комфортабельным
чтением".)
3.3 Невыносимая гибкость языка
Исчо об Дерриде: "Деррида фактически всегда един в трех лицах как философ, лингвист и литературовед.
Это философ письменного текста, размышляющий о заблуждениях и аберрациях человеческого разума."
Исследователи его творчества отзываются о Дерриде "как о "поэте мысли", обладающего тем,
что обычно называют "даром слова". - (с) О нем также сказано, что втыкнуть в его эссе бывало
тяжковато многим иначе продвинутым исследователям: при обоснованности логической аргументации и
виртуозности стиля, этого "папу пост-всего" критики часто ругали за "патагонский язык" его сочинений как
классика постструктурализма. Свое пристрастие к "логомахии" (то есть, сознательной и специальной
игре слов, метафоричности, небуквальности) он усвоил от того же Хайдеггера, хотя был более осторожен и точен
в своих этимологических эскападах. Такое игровое отношение к слову и ныне всеприсуще
явлениям постмодернизма в литературе:
3.4 Играют всех
"Мультилингвистические каламбуры, шутливые этимологии, аллюзии на что угодно, фонические и
типографские трюки - обычное дело: не исключение, а правило". - (с)
Взять хотя бы "типично киберпанковский" прикол из "Виртуального света" насчет обыгрывания
созвучности фамилии "Шитов" и американизма "shit off", придающего фамилии некий привкус
"неприличности". Данная операция со словами - по происхождению своему сугубо постмодернистская -
порождает в художественном тексте образы, родственные известным в живописи "образам-мерцаниям" -
путаницу пульсирующей многозначности, отталкиваясь от которой сознание смотрящего (и слушающего,
либо читающего) мечется между альтернативами "А" и "Б", ощущая невозможность однозначно склониться к
одному из них - в этой невозможности проступает двойственный, невозможный лик стоящего между ними -
объединяющего их знака - своеобразного "И, оставшегося на трубе", когда "А" и "Б" уже взаимно стерты
(логически, видимо, ближе здесь операция "И-НЕ": две возможности, взаимодополненные, друг без друга
невозможные, отрицают одна другую).
Сие неизбежно приводит нас к переосмыслению современной сетевой тенденции
"учить албанский". Да-да, господа, прежде чем фтыкать в что-то постмодернистское, придется вам
выработать в себе установку "неудивления ничему" и... кое-какую толерантность к явным "албанизмам":
для желающего понять что-то постмодернистское, нет и не может быть рефлектичных невротизмов насчет
"мне не нравится подача материала". Тут, если исходить из игровой установки постмодернизма и брать соответствующие примеры для иллюстрации, как в бейсболе
и теннисе: не нравится подача - не принимайте! Значит, для постмодернизма (равно - для
бейсбола и тенниса) вы еще... случайный человек. Казуал. (РЕМАРКА В СТОРОНУ "КОЙ-КОГО": Кто примет
последнее утверждение близко к сердцу - зря взялся читать этот текст: автор, вопреки установлениям
позитивизма и голословным утверждениям мэйнстримствующих теоретиков литпроцесса, ничего не "должен"
читателям (это не я придумал, а один из братьев Стругацких, если вам интересно) - и уж, конечно, не
собирается извиняться за "неправильную подачу". Не умеете принять - не играйте.
Фтыкание в текст - вопрос мотивации, а не читательского удобства. Товарищ Барт, как
лицо облеченное авторитетом среди постмодернистов (при полном пренебрежении... либо подозрении
постмодернизма к авторитетам общественным - то есть, истеблишменту) маракует, что тексты бывают
а) читабельные (lisible) - предназначенные для удовольствия (мэйнстримная литература с ее вечной
заботой об "удовлетворении читателя"... что бы это словосочетание ни означало. Короче, те,
которые можно "глотать", не заботясь о понимании - уже все разжевано.)
б) "скриптабельные"(scriptible) - предназначенные для вдумчивых размышлений над (авангардная
литературная практика, предназначение текстов которой - наслаждение читателя, нашедшего "досуг и
привилегию аристократически вкушать" текст - "подобно читателям былых времен"). Такой текст -
есть "вызывающий чувство потерянности, дискомфорта (порой доходящее до тоскливости); он
расшатывает исторические, культурные, психологические устои читателя, его привычные вкусы, ценности,
воспоминания, вызывает кризис в его отношениях с языком" - (с) (это может быть и текст построенный
как пример "неприятной пьесы" Бернарда Шоу - той, что прямо бьет по самолюбию читателя, не
обещая ему "хэппи-эндов и дивидендов самоотождествления с героем" - скорее, отражающая все
антигероическое, нечуждое, понятно нормальным людям.)
3.5 Смерть как факт жизни: Автор, Скриптор, Читатель
Помимо "общетекстуальности" человеческого бытия, постструктуралисты активно критиковали
гуманистические представления о самоценном (самостоятельном, автономном) человеке, как
"деятельной социальной личности".
"Филогенетическая" обусловленность всего, что знает конкретный человек, - всей предыдущей
историей развития цивилизации - а, следовательно, обусловленность "текста сознания" всем, что
человек когда-либо читал-наблюдал-слышал в своей социальной языковой практике - привела
в постструктурализме к "деконструкции" позитивного представления об Авторе (и о его
творческой свободе, либо "волюнтаризме"). Ролан Барт обобщил это в виде тезиса о "смерти
Автора", переведя его в чисто "инструментальную" плоскость: ныне всем и каждому
постмодернисту автор текста предстает разве что как Скриптор (то есть, "Записывающий", либо "Писец").
И этот... не сказать худого слова, "писец Атору" потащил за собой целую серию общетеоретических
"культурных смертей" - от литературоведческого умерщвления автора, нетрудно было перейти к смерти
читателя и далее - к смерти самостоятельного субъекта ("индивида") - все они, в постмодернистском
представлении, слишком сильно зависимы от своих языковых практик.
Наверное, следует отметить, что вначале все деконструктивные построения постструктурализма возникли
в русле литературоведенья (критики текстов - того, что написано). Впоследствии, они "с успехом" были
распространены на "все человеческое" - то есть, вся культура западной цивилизации стала
пониматься сторонниками "сабжа", как... огромная библиотека текстов. Точнее даже - совокупность
обобщенных символических систем, задающих правила обращения с "текстами". То есть, каждой
области деятельности сопоставляется набор объяснительных документальных свидетельств
("дискурс такой-то науки", либо "дискурс сякого-то направления в искусстве" - соответственно, набор
знаний этой науки, накопленных как бы в огромном архиве, и собрание "знаковых артефактов" данного
искусства в музеях, спецхранах и альбомах репродукций). Свидетельства определенным образом (по неким
правилам) организованны в систему знания (то есть, каждый текст (либо артефакт искусства в его знаковой системе)
построен под влиянием языкового кода - характерной для каждой области знания метасистемы правил, запретов,
"общих мест", аксиом - предопределяющих языковое поведение человека: скажем, обучаясь математике по
учебнику, обратно не принято оспаривать излагаемый в нем материал. (Повторенье - мать ученья: потому и
повторяем тут этот пример.))
3.6 Гнилая суть эпистемы или Культурно-исторический тип как Библиотека
Культуру каждого времени можно рассматривать с разных позиций: как совокупность присущих ей
экономических, юридических и прочих отношений, либо как возникшие в ее рамках "главные достижения"
общечеловеческой культуры (см. теорию "культурно-исторических типов" Данилевского).
В настоящее время, видимо, также стало общим местом "поверять" культуру ее информационным
багажом, от которого, скорее всего, зависят все остальные "отношения" и "достижения" - потому
в исканиях постструктуралистов на первый план выдвинулись исследования культурных
кодов (данных в виде текстов и шире - в виде текстов о текстах...), а философия свелась, по сути,
к "общекультурному литературоведенью", то есть - исследованию влияния дискурсов общества на
человека, так или иначе, с ними соприкасающегося (с учетом редукционистского сведения
человека к текстовой природе сознания - "погруженного в дискурсы").
Подобные надстройки над "данными в ощущениях" текстами - возможно, даже не существующие
как "писаные правила" - объединяются для каждой эпохи в своеобразное "проблемное поле" - иначе говоря,
"набор дискурсов", которые Мишель Фуко назвал "эпистемами" (системами знаний о...
способах познания реальности, характерных для данной эпохи). При этом Фуко не ограничился, так
сказать, "констатацией существования" эпистем - он заострил внимание на том, ДЛЯ ЧЕГО они существуют.
(То есть, зачем общество насоздавало все эти правила и... идущие с ними рука об руку запреты.
А нужны они оказались, по мнению Мишеля, не ради знаний о мире, а... ради утверждения
законности и справедливости существующего общественного порядка - то есть, "легитимации
власти". Именно: власти государства в лице его "карательных институтов" - механизмов
подавления человеческого разнообразия, к которым относятся тюрьма, клиника (особенно
психиатрическая), школа (прежде всего - начальная и общеобразовательная), армия (у нас - еще и "в
особенности армия")) и т. п. Власть эта основана на распространении через СМИ и публичную печать
всякого рода "великих историй" - о том, что "правильно", "светло" и "благо" (совокупность
общественных стереотипов о явном добре (и подразумеваемом зле) с игнорированием потребностей конкретного
человека - то есть, "желаний" (Им огромное внимание уделила в своих изысканиях Юлия Кристева)).
Логике и риторике власти (всем рассуждениям о "жизненных интересах демократии", "врагах внешних и
внутренних") Фуко противопоставил деятельность маргиналов: всех товарищей, находящихся на периферии
"легитимной культуры" - преступников, сумасшедших... философов, художников и те-де. Ясен буй,
постмодернизму с маргинальностью оказалось очень даже "по пути" (иные товарищи отрицают само его
наличие - хотя Деррида давно доказал неадекватность самого употребления слова "наличие",
предполагающего, видите ли, целый набор характерных признаков - заранее данных "различий" (а также
категорий подобия, сходства и те-де). Вместо этого он предложил использовать "различение" - намекая
на процессуальность, присущую попыткам что-либо различить - либо... кскюзи-муа, "обналичить").
Фуко, Деррида и другие подобные деятели обозначили кризисные настроения западной философии -
постмодернизм, таким образом, есть кризисная теория... кризисного же (то есть, "интересного"?)
времени, когда старое, если само не отмирает, - активно разрушается, а новое - видится в потенции...
в оседающей пыли после тотального сноса и демонтажа. "Отречемся от старого ми-ира, отряхнем его прах
с наших ног..." - (с) (О построении нами "нашего нового" всего - речь еще, видимо, сильно впереди.)
Постструктуралисты выдвинули так сказать на голосование вопрос о "вотуме недоверия" гуманизму как
господству метарассказов: о "гуманном" ли человеке, о "гражданском" ли обществе - о "светлом ли
будущем коммунизма" повествуют идеологии, фундированные "модерными эпистемами" (системами
знаний Нового времени и всего "Проекта Модерна"), - к ним всегда будут эпистемологические претензии
за их неполноту, противоречивость и... часто - игнорирование волнующих отдельного Хому Сапиенса проблем.
3.7 Американский подход: тщательный аполитизм
Особняком (если не сказать "колом") стоит в структуре постмодернистских представлений
философии так называемый деконструктивизм, который, пусть и под несомненным влиянием и, возможно,
"общим руководством" камрада Дерриды, оформился и "стал есть" в Штатах ихней прогнившей Америки.
Деррида всего-то почитал им несколько лекций... а народ-то дикий - загорелися... или начали, как
сказал бы Экслер, "ярковато тлеть" - в оценке событий тех лет исследователи, как сторонники
каждый своей версии, заметно расходятся.
Факт тот, что племянники дяди Сэма отфильтровали из эмпирей залетного французского гуру "все
красивое" (понятное им в их литературоведческой практике и "реальной жизни") и основали так называемую
Йельскую школу при одноименном пиндосском вузе (своего рода, оплот "деконструктивизма" - это течение
не все исследователи понимают вообще, некоторые - склоняются к мысли, что... это слово - просто
американский синоним "постструктурализма" (по типу тевтонского "неоструктурализма"), а третьи -
говоря "математитьски", выделяют внутри множества доступных проявлений постструктурализма - некое
"деконструктивистское подмножество", вероятно - за вычетом совсем уж теоретических и общекультурных
вкладов "отцов-сооснователей", кроме идей самого Дерриды). Дело в том, что за всей ботвой по поводу,
кроется банальная проблема национального престижа - если уж о приоритете не может быть и
речи (он-то по любому гамбургскому счету полностью весь французский).
Американская критика, с опорой на собственные традиции "тщательного прочтения текстов",
восторженно восприняла идеи постструктурализма в версии Дерриды (фактически, "как свои"), прежде
всего ориентируясь на практику литературного анализа, без связи с социологическими и
политическими заморочками, что во многом определило неприятие этого деконструктивизма
различного рода левыми, либо "левацкими", деятелями от литературоведенья и философии
(самое смешное - в самих США! Эти "раскольниковы" встали на позицию Фуко, порицая "Йельскую школу"
прежде всего за "аполитичность", и, вероятно, эта неудовлетворенность (подобно полемическому
настрою французских коллег Дерриды - например, Юлии Кристевой) привела к появлению так
называемого "левого деконструктивизма", как политически ангажированного ответа
дерридианству, укоренившемуся на американском континенте, подобно травянистому сорняку "конопляное
дерево"... (на).
3.8 "Тель Кель", левый уклонизм, новый Барт
Кристеву часто то ли серьезно, то ли в шутку называют "теоретиком революционного
лингвопсихоанализа"... Эта ситуевина связана с маоистскими увлечениями (при внимании и к
другим версиям марксизма - троцкизма и прочего левого уклонизма, в пику буржуазному ложному
сознанию западного общества) уважаемого теоретика и его... то есть, "ее", экстремистски
настроенных соратников по борьбе... главным образом с аполитизмом (то есть, политической не
ангажированностью) в философии. Борьба велась на страницах печатного органа "Тель Кель", вследствие
чего идеи того периода (и тех теоретиков) носят обобщающее название "телькелизм".
Кристева со товарищи стремились создать общую теорию знаковых систем (прообраз что ли
"семиотики"), способной формализовать символические системы в терминах коммуникации, а
также - к прямой политизации письма. Собственно письмо они понимали не как репрезентативное, а
как порождающее, производящее (в то время в "Тель Кель" сотрудничал и Ролан Барт - Кристева
считается восприемницей его идей, т.е. ученицей, хотя неоднократно подчеркивается... влияние
ее идей на развитие взглядов самого Барта в последующий период его творчества).
Вероятно, в связи с постмодернизмом, Кристева наиболее известна как автор идей, легших в основу
понятия "интертекстуальность> (классические определения после давал Барт), то есть - переклички
разных текстов в едином тексте, который по аналогии называется "интертекст". (Интертекст -
производное функции "означивания"(signifiance) -
как отношений между одними означающими... то есть, между "ссылками на объекты"... в отсутствие
собственно объектов, предполагающих "значения"(signification)) - отношения между означающими и
означаемыми.)
Однако, ее творчество не ограничивалось и не сводилось к теории литературной практики: свое
"означивание" как процесс, она понимала в смысле платоновской "хоры" (по определению - "круговое
движение вечного бытия в самом себе, движение, не знающее пространственных перемен и не зависящее от
[такой] перемены" - здесь можно усмотреть прямую аналогию с коммуникационными технологиями Интернета:
IP-адрес, как "координаты" сайта в абстрактной топологии сети, в общем-то не зависит от
расположения компьютеров в "реальном мире" - фиксированные адреса, жестко привязанные к
"зонам", имеют разве что поставщики услуг и крупные "латифундии" сетевого пространства - для
большинства абонентов применяется динамическое назначение адресов.) Кристева же больше
интересовалась "означиванием" применительно к развитию субъекта - по аналогии с теорией Лакана
о стадиях социализации и претерпеваемых сознанием "метаморфоз" - из сугубо биологического
"реального", к "воображаемому" и, наконец, "символическому" освоению мира. "Хора" здесь понималась
как бы в смысле введенного Бартом понятия об "эротическом теле" текстов - связанных, вероятно, с эмпатийными
переживаниями от прочтения. Кристева свою "хору" хотела еще больше опредметить и "материализовать"
(от слова "матерь"!) в "эрогенном теле" сначала матери, потом ребенка - заостряя свое внимание на
ранних стадиях развития детской сексуальности. Понятие "абъекта" (от ab-jection - "отпадение")
приводилось ею для иллюстрации шокового состояния при разрыве с телом матери (здесь "хора" -
самый поверхностный уровень деятельности либидо, то "предпороговое состояние" перехода
бессознательного в сознательное, которое Кристева пыталась "уловить на кончике пера".) Акцент
творчества Кристевой пришелся на неизбежность, профилактическую необходимость литературной (языковой)
практики как "царства символического" и "позитивного насилия" - фактически как условие существования
человека, испытывающего с рождения постоянное напряжение (давление среды), выводящее его на грань психической
деформации - то есть, воображение выполняет как бы компенсаторную функцию психики (фиктивной замены).
"Акцент-штрих" делался на понимании "экзистенции" человека как пограничного состояния: грани именно
психического срыва, ведущего к психозам - шизофреническому, параноидальному, истерическому, галлюцинаторному.
"Норма" здесь тоже понимается как социальная фикция: границу ее с патологией в принципе невозможно
найти. По Кристевой, отделение от матери, шоковые ощущения, связанные с рождением и "травмы" (насколько я
понял, - аберрации формирующихся "текстов" сознания), при неудачном прохождении дальнейших стадий
развития как раз и служат источниками психозов.
4.0 Как таки (на)звали мальчика, который.... не "был", а "стал есть"!
В вопросе "наличия-отсутствия" собственно постмодернизма существует "сильно поляризованный"
спектр мнений (вплоть до полного отрицания). Если верить Ихабу Хассану как правоверному теоретику
сабжа в этом повинна "имманентность и неопределенность" постмодернистской теории как целого:
традиционалисты и ортодоксы обвиняют "отцов-основателей" в уходе от диспута, в
намеренном "затуманивании" вопроса - ну, хочицца народу ясности и четкой аксиоматики! Не могут
смириться с чем-то, оставляющим ощущение розыгрыша, мистификации: их сбивает с толку
сознательная самоирония постмодернистских паралогий и логически неразрешимых неоднозначностей и
тотальное игровое отношение к дискурсам - тенденция произведений этого направления в искусстве
ортодоксам либо говорит "обо всем сразу" (обращаясь якобы в "квазибелый шум")... либо ни о чем - молчит-с,
проклятая! Ведь с метафизической точки зрения постмодернизм не способен ничего сказать о "конечных
истинах" (он их попросту отрицает... во всяком случае - подвергает сомнению, отказывает им в их
притязаниях на истинность и авторитетность). Ирония пронизывает постмодернизм, как
своеобразный "корректирующий модус", не позволяющий ни к чему относиться слишком серьезно
(в нарочитом возвеличивании - в смертельной серьезности защитников "вечных ценностей" видна
либо неосознанная глупость, либо - подлог... И зеленая тоска: после массовой бойни второй
мировой и аллегорической картины "Явление Бомбы народу", рассуждать о гуманизме... даже не смешно!)
Как переходный период от модернизма к сабжу приблизительно выделяют время с середины 50-х по середину
60-х гг. прошлого века - с которым связывают появление знаковых тенденции в современном искусстве, вроде
замены человека, как центральной фигуры - "антропоморфным объектом", либо даже - "антропоморфными
фрагментами" в различных сочетаниях. Тогда и заговорили о смерти человека как
"центра философской вселенной" Нового времени - он стал невиден за "общечеловеческими"
устремлениями цивилизации в постиндустриальное состояние (в наше время ходят слухи о
скором наступлении состояния... "постинформационного") - появившиеся теории "человека модульного"
(расщепление личности в набор социальных ролей, ограниченных узкими производственно-административно-коммуникационных
функциями) сделали представление об "индивиде" неочевидным - разговор пошел о "дивиде".
4.1 Усвоение новых слов: "Негативный императив гиперрефлексии"
Стремительное совершенствование высоких технологий выявило в обществе новые кризисные потенции:
информационная пропасть между индивидуальным опытом и совокупным опытом цивилизации
"углУбилась и расширилась" именно при взрывном распространении Интернета и средств
коммуникаций - так называемая "реальность" стала являться простым смертным лишь в
виде отлично отрендеренной коллажной композиции медийных репортажей - по сути, СМИ
заменили реальность собой, подавая ее выпуклее и ярче - так появилось представление
о "гиперреальности" (чрезмерном проявлении "настоящести", нарочитой похожести на правду -
и постепенной девальвации реальности, обесценивания ее - недоверия к ней, данной нам
"LIVE & ON-LINE" - слишком много событий, слишком велики поток и разнообразие
информации... Слишком дорого стоит проверка достоверности поступающих новостей. И "гиперреальность"
виртуальных репортажей стала синонимом "псевдореальности".)
Невместимость культуры в сознание, ощущение мира, как хаоса, лишенного причинно-следственных
связей и ценностных ориентиров (кроме разве "условных единиц"), мира разорванного
на случайные фрагменты, мелькающие в калейдоскопе телекоммуникационных каналов, породили специфическое
мировоззрение "постмодернистской чувствительности". Такой мир видится непознаваемым.
Удел постмодерна - агностицизм. Эпистемологическая неуверенность в адекватности
теоретических построений, основанных на формальной логике (исключая разве что математику, как
абстрактную - по природе своей "логичную" - науку), вызвали интерес к интуитивному
поэтическому мышлению - мгновенным откровениям эмпатийной сопричастности - "инсайта".
Апелляции к так называемому "здравому смыслу", типичные для критической практики
идеологий, наследующих Просвещению - видятся проявлениями "ложного сознания буржуазной
рационалистичности", так как оставляют без ответа насущные вопросы (например, объявление
их "некорректными", либо "неформализуемыми" - не что иное, как проявление границ применимости
логики - ее "нищета").
Осмысление постструктуралистских теорий как концептуальной основы сабжа относятся
к середине 80-х годов (см. работы Лиотара, Вельша, Меджилла). Основной пафос - тотальный негатив
по отношению к традиционно "вечным ценностям".
4.2 (Само)Критика языка, вместо критики высказываний как симптом катарсической рвоты
(О том как критики занимаются литераторством, а писатели - критическими экскурсами
о процессе создания опуса... в тексте опуса)
То, что философия постмодернизма развивалась на стыке литературы, критики, философии и
культурологии как осмысление феномена "поэтического языка" или "поэтического мышления", сложившегося
в умах "вражеских" философов под влиянием философско-эстетических представлений в традициях
дзен-буддизма и даосизма, привело к парадоксальной ситуации: в работах современных писателей
постмодернистской ориентации, высок уровень теоретической саморефлексии - то есть, писатели в своих
текстах выступают как... теоретики собственного творчества. "Постмодернистский роман"
сложившийся в виде корпуса текстов Дж. Фаулза, Дж. Барта, Алена Роб-Грийе, Рональда Сьюкеника,
Ф. Соллерса, Хулио Кортасара и др., непременно сопровождается встроенными в ткань повествования
"телегами" о "самом процессе", как апелляция к авторитету Р. Барта, Ж. Дерриды, М. Фуко и др.
"апостолов сабжа": таким образом утверждается невозможность писать по-старому в новых условиях.
Обратно, - "теоретические тексты" носят все признаки литературных произведений.
Симбиоз теории с художественным вымыслом обычно объясняют практическими нуждами писателей (типа,
чтоб растолковывать "традиционному читателю", воспитанному на традициях реализма, почему используется
непривычная форма повествования). Однако все же эссеичность изложения пришла, как полагают
исследователи, из философских опытов Хайдеггера, Бланшо, Дерриды и др. - своеобразная
примета времени. Так осуществляется "теоретический бунт" против наследия западноевропейского
рационализма (Аристотеля, римской логики, средневековой схоластики и "окончательного картезианства
в стадии современной технократии", от которой всем че-то уже "захорошело").
4.3 Textum: "Текст как связь", Всюду тексты: художественный код сабжа
Вырожденные случаи постмодернистских произведений - как проявление метода "ad absurdum" -
могут целиком состоять из раскавыченных цитат. Известны примеры романов, построенных целиком по
принципу "пастиша" (изначально - "стих из строчек других стихов"), либо самопародии. В ином случае,
намеренно используются классические формы и жанры для иронического их обыгрывания (так приемы
соцреализма практически неизменно перекочевали в отечественный "соц-арт"). Стилистика постмодернизма
свободна и безбрежна... особенно "без-б(е)режно" она обращается со "священными коровами" общественного
бессознательного, вследствие процессов секуляризации и дегуманизации в искусстве: Возрождение
поставило человека во главу угла... Постмодернизм поставил человека "на место" (ввел потенции
сомнений в законности притязаний Гомоса Антропоса на "венец творенья" и "вершину эволюции").
До сабжа, как показывает практика искусства, так или иначе, пытались художественными средствами
строить модель мира (реализм, символизм, модернизм - это все модели, способы представления некой
познаваемой через текст реальности). В сабже это бессмысленно: единственная модель - равновероятность и
равноправность конструктивных элементов ("упразднены" бинарные оппозиции вроде "хорошо-плохо" - решает
максимальная энтропия: "Ничто не истина, все позволено..." - (с))
Любое общепринятое мнение с позиций постмодернизма видится как опасность навязывания чужой системы
ценностей - очередной системы метарасказов ("великих историй"). Потому сознательный эклектизм, по
Лиотару, есть "нулевая степень общественной культуры: по радио слушают регги, в кино смотрят вестерн,
на ленч идут в тошниловку Макдональдса, на обед - в ресторан нацкухни, употребляют парижские духи
в Токио и носят одежду-ретро в Гонконге, становясь кичем, искусство способствует неразборчивости
вкуса меценатов. Художники, владельцы картинных галерей, критики и публика толпой слетаются
туда, где "что-то происходит". Однако истинная реальность этого "что-то происходит" - это реальность
денег..."
СМИ пропагандируют гедонистическое отношение к жизни, закрепляют бездумное потребительство по отношению
к искусству, и единственный по Лиотару выход для "серьезного художника" - воображаемая деконструкция "политики
языковых игр", позволяющая понять "фиктивный характер" языкового сознания (то есть - условность
искусства).
Постмодернизм в этом смысле служит передаче в языке того, чего нельзя представить. Текст постмодернистского
произведения не подчиняется заранее установленным правилам, окончательным приговорам и общим
критериям оценки. Цель - самостоятельная формулировка правил отражения в тексте того, "чего еще нет".
Постмодернизм, таким образом, отходит от унифицирующих практик метаповествований (вроде принятой в
мэйнстриме "гладкописи") и однолинейного функционирования модерна, прибегая к дискретности и эклектичности,
как базисных установок нелинейности. (Например, "изощренность стиля", часто поминаемая
критиками в разговорах за жизнь и творчество Гибсона.)
"Метарассказ" по Джеймисону - способ освоения реальности через повествовательную фикцию - художественный
вымысел: мир доступен человеку лишь в виде историй о нем. При этом повествование всегда заново
интерпретируется (пересоздается) рассказчиком и слушателем - человек как бы "творит реальность" из
слов, и повествование остается независимым от реальности, как явление сознания: мир в тексте
в такой же степени открывается и истолковывается, в какой и искажается. "Слова лгут всегда!" - (с)
(Потому, наверное, постмодернизм чаще говорит не словами, а намеками, и его повествования
порождают у читателя чувство постоянной неуверенности, как будут развиваться события и чем все
закончится. Пресловутый "Хэппи-энд" - как и вообще хоть какой-то логический финал - как и
Апокалипсис: возможен, но не обязателен.)
Основные практики и признаки постмодернистских произведений:
- "нонселекция> (стилевая всеядность),
- "двойное кодирование",
- "украденный объект",
- постмодернистский коллаж,
- ирония и самоирония (как преодоление излишнего негативного пафоса, слишком свойственного
постмодернизму, "демонтирующему" все и всякие авторитеты и ценности),
- пастиш (раскавыченные цитаты),
- самопародия (цитаты из собственных произведений, иронически обыгрываемые),
- ироническое сопоставление в одном тексте различных традиционных стилей и жанровых форм,
в том числе с литературоведческими рефлексиями по поводу,
- интертекстуальность как литприем,
- "цитатное мышление> (приведение расхожих выражений политических деятелей в неожиданном
контексте, с обязательной ситуационной рефлексией, искаженных слоганов
рекламных роликов и т. д. (см. опус Пелевина "Generation "П" - то ли стеб, то ли
эзотерическое руководство по маркетингу)),
- "дефокализация> (расфокусировка, размытие) персонажа (панорама общества за счет
последовательной "передачи фокуса" разным персонажам - см. "классич." трилогию Гибсона
"Киберспэйс", в частности, "Мону-Лизу-овердрайв"),
- познавательный агностицизм: все наши представления о реальности полагаются производными от наших
многочисленных> систем репрезентации", т. е. все, принимаемое за действительность - лишь наши
представления о ней, зависящие от точки зрения наблюдателя (ее изменение ведет к кардинальному
преобразованию самого представления, отсюда - "мультиперспективизм" восприятия, калейдоскопичность)
- "несобственная прямая речь" персонажей, стирающая границы между ними и автором
- "вторичная оральность", близость к жанру фантастики (скорее, выражение символических идей, чем
характеров)
- внешний эпатаж и гротеск, всепроникающая ирония, смех над схемами и шаблонами тривиального
искусства
- отражение кризиса познавательных возможностей человека: восприятие мира как хаоса, управляемого
то ли "законами природы", то ли просто игрой слепого случая и разгулом бессмысленного насилия
("Если борьба за мир - то до полного и окончательного уничтожения...")
- ярко выраженный маргинализм персонажей, как самоощущение творческой интеллигенции конца XX-го -
начала XXI-го веков. (Все герои Гибсона (особенно раннего) по нашим обывательским меркам "не того" -
типичные "лишние"... Хотя неявная фишка в том, что там - "в ближайшем светлом постапокалипсисе" -
других и нету... Окромя разве общественных насекомых из дзайбацу - те всегда будут "при делах".)
5.0 Почему "Ы", почему солнца свет: Ысторическая перекличка междутекстов
Эта поверхностная проблема чаще сводится к другой - глубинной:
5.1 Проблема "Версии 1.0"
В постмодернизме ходит байка о том, что в качестве историй о мире нам достались только ссылки на
источники - самих источников... хы-хы... не существует!
Каталог ссылок: в гугле последовательно набрать "Деррида, Фуко, Барт, Делез, Кристева..." и все
прочие недопонятые термины.
-.- Факультативное приложение. Карты на стол: при чем тут все-таки Мэнсон
Да просто все: это наиболее лобовая - вульгарная, игровая, условная и... главное,
ни к чему такому "дидактическому-воспитательному" не обязывающая - версия интертекстуальности,
схема, двигающая по некому столу знакомые современному "типа читателю" фигурки (читателю, воспитанному
скорее на MTV и продукции Голливуда, чем на Достоевском) ... Однако, отсылающая его (или его более
вдумчивую версию) к совсем другим историям, нежели "собственный смысл"
приведенной во вступлении рефлексивной сценки. (От сказки Астрид Линдгрен, символически отраженной в
названии и кепке Мэнсона, до фильмов с участием Мэрилин Монро (сцена с платьем из "Чесотки седьмого года" -
потому и Мэрилин здесь засветился), реквизит нагло потыренный у "Брюса-Трижды-Крепкого-Орешка"
(двустворчатый плакат - это намек, если кто не понял, на весьма в своем духе эпатажную прогулку белого
парня через чОрный район) и... вплоть до истории бомбардировки Японии в конце Второй Мировой,
главные символические фигуры которой - самолет "Enola Gay", названный в честь матери пилота, и бомба по
прозвищу "Малыш" - которую этот самолет "родил", бессмысленно и беспощадно, прямо над японским городом.
("А город подумал - ученья идут..." - (с) Вот причем тут Астрид Линдгрен... Буа-гы-гы!) Если в своей
вдумчивой голове читатель и сложит какую-то карту всего этого - она меньше всего будет напоминать
структуру... Не переставая быть сетью ссылок на ссылки ссылок... И в существе своем -
в "главном своем и целом" - принципиально эклектическим собранием, или, перефразируя Гибсона,
коллекцией "копий симулякров подделок" - (с). Ризомой современного состояния культуры, иначе говоря.
Насмешкой над эпистемой и, понятное дело, самим по себе "проблемным полем" - хрестоматийной
убогостью всех и всяческих хрестоматий.
|
|
|
Sep 3/ Y2K+5, Юбер Алекс, по заказу международного тьюрингмасонства
|
|