И тут же получил в нос. Из рук выпали овощи. Приподнялся в пыли, ладонью размазав кровь по лицу. Угрюмо посмотрел на них. Двое, одного он знал - Римон, сын дубильщика, он был на два года старше. Сильнее. Крупнее.
- Чё, ублюдок, не нравится? - Римон сел сверху, больно сгреб мягкие волосы в кулак.
- Сам ушастый, - удар, - И мать твоя ушастая. Плачь. Плачь давай!
Удар. Еще один. Голова мальчика мотается на тонкой шее.
- Плачь! Кому говорю, плачь!
Мальчик молчит. Только синие глаза упрямо смотрят на обидчика. Римон сплевывает, и приподнимается.
- Ублюдок.
Мило знал, что если не сопротивляться, то Римону быстро надоест. Всегда так было.
- Лима, пошли, - сын дубильщика разворачивается, - Пошли, слышишь?
Второй, худенький и маленький - почти как Мило, вздрагивает и идет за ним. Оглядывается - Мило успел заметить мелькнувшие зеленые глаза - и бежит догонять Римона. Мило встает, отряхивается. Кровь горячими каплями падает в пыль. Осторожно, стараясь не запачкать одежду алым узором, наклоняется, подбирает овощи. Обрывает капустный лист - протерся об камешки, трет ладонью запыленный бок. Отряхивает тыкву от грязи. Треснула. Плохо.
Несколько капель все-таки попали на рубашку, оставив красные разводы. Мальчик подхватывает овощи, запрокидывает голову. Глотает горячую, соленую кровь. Нужно на речку сходить, постирать рубашку. Незачем расстраивать маму.
Водная гладь петляла змеей, разделяя лес на две части. Лес был редким, многие деревья повалены, вырваны, сожжены. Земля изрыта ямами - когда-то здесь проходила ожесточенная битва. Говорят, до сих пор можно найти нетронутые тайники с оружием, едой и одеждой. Люди долго выбивали эльфов - лес помнит отзвуки яростных сражений. Заходить вглубь опасно - некоторые ловушки еще ждут свою жертву.
Мило отстирал пятна крови и повесил рубашку на ветку. Плеснул в лицо водой, высморкал алые сгустки. Погладил тыкву по треснувшему боку... И заплакал. Теперь можно - по щекам текла вода, скрывая слезы. Он ведь не виноват, что родился таким. Он не виноват, что когда-то давно эльфы приплыли с островов, вторглись на материк, объявляя свое господство. Он не виноват, что рабы однажды взбунтовались, собрав многие народы под победоносным знаменем. Он не виноват, что войско освободителей огнем и бронзой прошлось по земле, грабя, убивая, насилуя - своих бывших господ. И не было его вины в том, что люди снасильничали его мать. Не было.
- Ты в порядке? - Мило резко обернулся.
Второй, тот, что был с Римоном. Лим. Стоит, прижавшись к дереву. Зеленые глаза смотрят...с жалостью?
- Мне твоей жалости не нужно, - Мило подскочил, вытирая лицо руками.
- Ты плакал?
- Не плакал.
Лим молчит. Босая нога пинает мох.
- Я...прости, что мой брат побил тебя.
Мило отвернулся, не отвечая. Ха. Только за этот раз? Если уж извиняться, то предыдущие побои тоже бы следовало просить прощения. За прошлую неделю, за прошлый месяц. За все три года. Он повернулся, собираясь сказать это... И замер.
Волк оскалился в молчаливой угрозе. Под лапой шорхнули листья. Лим оборачивается, открывает рот...
- Не вздумай кричать. И не двигайся, - тихо произносит Мило.
Лим так и не крикнул, застыл без движения. Побелевшие пальцы вцепились в дерево, царапая кору ногтями. Волк был большим, почти по грудь Мило, а Лиму так и вовсе до подбородка. Зверь задрал морду, потянул воздух носом - и направился к застывшим в ужасе детям. Скрипнула кора под ногтями. Волк рыкнул, подобрался для прыжка - блеснули седые шерстинки в его шкуре. И тогда Мило запел.
Зверь настороженно повел ухом и завороженно замер, прислушиваясь. У Мило был прекрасный, чистый голос - а песня была красивой. И немножко грустной. Лим больше не двигался, поддавшись чарующей магии голоса. Лес тоже откликался - вплетая шепот листьев, стрекотание насекомых, птичий посвист. Голос звал за собой, уводя куда-то далеко - может, на эльфийские острова, в глубины величественных лесов, где вековые деревья подпирают небо? Кто знает.
Лим с жалостью вздохнул - песня кончилась, последние отзвуки затихали, заглушаемые шумом леса. Волк, чихнув, очнулся. Немного постоял, встряхнулся - и ушел, перед этим задрав лапу и пометив ближайшее дерево. Зверь не тронул детей.
Мило выдохнул, чувствуя, как сердце колотится об клетку ребер. Руки подрагивали. Поднимает глаза на Лима, отцепившегося от дерева, и сейчас разминающего пальцы. И видит мокрое пятно. Лим недоуменно смотрит на свои штаны, а затем густо краснеет. Мило не стал смеяться - неправильно это, радоваться чужой неприятности.
- Постирай в речке. Только там вода холодная.
Лим пулей метнулся к реке, крикнув Мило:
- Не подсматривай!
Мило пожал плечами. Вот еще. Стоит, слушая, как плескает вода. А чего стоит-то? Мама уже ждет, наверное. Да и этот Лим ему не друг, а брат Римона.
- Спасибо.
- А? - Мило оборачивается. И понимает, почему просили не подсматривать. Он краснеет не хуже Лима. Нет. Лимы.
Хрупкая фигурка была еще мальчишеской, а под веснушками - такими же, как у Римона - не так явно проглядывало девчачье лицо. Хотя...тонкий голос должен был насторожить Мило. Или нет. Мало ли, у кого такой голос, а стрижена она была коротко.
Лима взвизгивает, машет в его сторону мокрыми штанами. Мило вздрогнул - брызги были холодными. Чуть не кинул в ответ капустой.
- Отвернись!
Послушно отворачивается, бурчит:
- Не за что. И это...я не знал, что ты девчонка.
- А что, непонятно было и так?!
Конечно, нет. Если бы она была в платье, тогда другое дело. Но после войны прошло всего лишь несколько лет, мало у кого были деньги на одежду. На еду-то не всегда были. Впрочем, Мило редко редко видел монеты - медные и бронзовые. А о золотых только слышал - мама мальчика чаще получала картошку и капусту в качестве платы за работу. Младшие дети донашивали за старшими. Мило сам ходил в маминой блузке, перешитой под рубашку. Штаны, правда, шили специально. Из юбки.
- Ты хорошо пел. - негодование, вроде бы, стихло.
- Что это была за песня?
- Колыбельная. Мама мне раньше часто ее пела.
- На эльфийском, да?
- На эльфийском, - угрюмо произносит Мило.
- Красиво - протянула Лима, - У тебя хороший голос.
Мальчик развязывает веревку, снимает штаны. Хорошо, что он носит трусы. Мама приучила его носить белье - в отличие от людей, которые еще не привыкли носить этот предмет одежды. Прохладный воздух холодит босые ноги.
- На, - не глядя, протягивает Лиме.
- Зачем?
- А что, так и будешь сидеть, пока твои штаны не высохнут?
Шуршит ткань, выскальзывая из руки. Мило послушно разжимает пальцы.
- Спасибо.
- Не за что.
- Волку тоже понравился твой голос.
- Животные лучше людей. Они просто так не бросаются. Как твой брат.
Мило стало жаль девочку - в ее глазах блестели слезы. У него было доброе сердце. Несмотря ни на что.
- Что случилось?
Мило вздохнул. Он надеялся проскочить, пока мать занята шитьем. Но Элайн видела все.
- Я упал, - кровь он отстирал, но синяки не спрячешь.
- Иди сюда.
- Что случилось?
- Я упал, - упрямо повторил Мило.
Мать порывисто прижимает его к себе. Золотистые волосы щекочут ухо мальчика.
- Ты слишком часто падаешь.
- Просто я неуклюжий.
Разумеется, Элайн догадывалась, откуда у ее сына следы побоев. От людей. Ей тоже приходилось сталкиваться с презрением и даже ненавистью. Пару раз заказчики, масляно поблескивая похотливыми глазками, предлагали ей другую работу - за деньги. Но у нее была гордость, поэтому она продолжала шить вещи. За гроши. И капусту с картошкой.
Эльфийки славятся своей красотой, Элайн не была исключением. В свои двести сорок три года она выглядела едва ли старше двадцати. Со стороны мать и сына можно было бы принять за сестру и брата. Вот только Мило, в отличие от Элайн, будет стареть. И проживет гораздо меньше, чем чистокровные эльфы. Многие эльфийки, перенеся насилие, кончали жизнь самоубийством. Или топили новорожденных полукровок, напоминавших о пережитой боли, позоре и ненависти. Но Элайн была сильной женщиной. В первую очередь, Мило был ее плотью и кровью - пусть и не только ее. Нет. Только ее. Не было у Мило отца. Никогда.
Элайн не знала, что сказать сыну. Она привыкла переносить людское отторжение. Ей даже было легче - человеческие мужчины считали ее диковинкой, которую были бы не прочь видеть в своей постели. Но она на дух не переносила этих вонючих, немытых людей, которые даже не знали нижнего белья. Может, люди и победили в той войне, но дикарями быть не перестали.
Ее сыну приходилось тяжелее - для них он был полукровкой, нечеловеком и недоэльфом. Ублюдком. Чужим для людей, и чужим для эльфов. Элайн презрительно улыбнулась - эльфы так спешно отступали, что бросили своих сородичей. И не заберут их - ни чистокровных, ни, тем более, полукровок. Они будут для проигравших живым памятником, напоминанием о поражении и позоре.
- Ма, мне сегодня сказали, что у меня красивый голос, - мысли Элайн прервал голос сына.
- Да? А кто это был?
- Девочка одна.
Элайн так и не задала вопрос, который хотела: "Человек?" Вместо этого мать улыбнулась.
- Так и есть, ты замечательно поешь. Споешь мне что-нибудь?
- Спою.
- Что ты делаешь? - Мило вздрогнул, пряча что-то за спину.
Вот уж не думал, что она снова сюда придет. С прошлой встречи прошло больше недели. Римона он пока не видел, и надеялся, что нескоро его встретит.
- Что ты прячешь? Покажи. Ну пожа-а-луйста.
Мило подумал. А, ладно. Все равно уже не спрячешь. И еще...он хотел, чтобы ей понравилось. Зашуршала бумага - лист уже порядком исчеркан и измят, но писать на нем еще можно.
Ну да, стихи. Мама вчера подарила ему угольный карандаш и листок бумаги - дорогой подарок. Элайн не знала, что, потратив почти всю плату за трехдневную работу, она подарила миру великого поэта. Мило зачитал Лиме первые строчки будущего стихотворения.
- А у тебя хорошо получается. Это ты про волка пишешь, да?
Мило кивнул. Про волка. И не только.
- Эй, ушастый!
Надежды не оправдались. Римон ждал его, заложив пальцы за опояску. Паскудно улыбнулся:
- Иди сюда, ублюдок.
От сына дубильщика остро пахло солью - видимо, помогал отцу замачивать кожи. Римон схватил Мило за воротник.
- Ну чего, будешь сегодня плакать? Будешь, нет? - заносит руку для удара.
- Стойте!
Они оборачиваются. Натянутый воротник рубашки врезается в шею Мило.
- Стой! - подбежавшая Лима тяжело дышит - запыхалась, торопясь.
- Римон, не бей его. Пожалуйста.
- Это еще почему? - он недоуменно смотрит на руку Лимы, ухватившую его за рукав.
- Он...Мило мне жизнь спас! От волка.
- Ублюдок?! Жизнь тебе спас? От волка? - Римон непонимающе смотрит на сестру. В его голове не укладывалось, как полукровка, который никогда не оказывал ему сопротивления, мог кого-то защитить.
- Он не ублюдок! - кричит Лима, - Мило хороший!
Девочка вырывает ворот рубашки из рук Римона.
- Не смей его больше так называть!
Мило все-таки заплакал. Не потому, что этого так хотел сын дубильщика. А потому что..."Он не ублюдок!" Не ублюдок.
Свадьба прошла не то, чтобы пышно. Скорее, бедно - на двадцать человек. Впрочем, не только люди были на свадьбе. Элайн украдкой вытирала слезы, старый дубильщик кряхтел, подсчитывая расходы - еда, одежда, священник... Миран посмотрел на Мило, не отрывавшему глаз от Лимы, на счастливую дочь... Махнул рукой. Хер на расходы. Один раз живем. На свой дом Мило и Лима Каас скопили нескоро - только четыре года спустя, когда стихи Мило стали пользоваться популярностью. Пусть домик был маленьким, крыша - прохудившейся, а стены в трещинах, но это был их дом. До этого многое им пришлось перенести: бедность, насмешки, даже голодали порой. Впрочем, вдвоем - почему бы и нет?
Родившегося сына Мило назвал Римоном. Ставший дядей брат Лимы часто заморгал и отвернулся - наверное, что-то в глаз попало. Потер глаза кулаком, взял ребенка на руки. Поморщился - глаза у племянника были мамины, а вот голос звонким, как у папы.
Стихотворения Мило относила жена, и печатала их под своим именем. Слишком сильна еще была ненависть к эльфам - полукровкам в том числе. Никто не хотел читать стихи некоего Мило Кааса, полуэльфа. Только четыре века спустя люди узнали, кто был настоящим автором, кто крылся за именем поэтессы Лимы Каас. Впрочем, многие и по сей день не знают, кем был великий стихотворец, полагая его человеком. А Мило Каас был эльфом. Человеком. Поэтом.
На надгробии общей могилы четы Каас при реставрации были высечены строки одного из стихотворений Мило:
Зверь в угрозе клыки обнажает,
Он дикий, из леса. Не знает,
Почему и зачем - ведь он сыт,
Хочет съесть меня. Грозно рычит,
Каплет слюною на руки, когтем
Рвет мою плоть. Но позвольте,
За что ненавидеть меня? Я такой же,
Кровь течет в моих венах. Пусть больше
Твоей шерсти на шкуре, я хвоста не имею,
Но похожи мы, веришь? Волк рыкнул: не верю,
И впивается в сердце - оно бьется, дрожит.
Затихает. Вспыхнул пламенем щит,
Мою смерть отгоняя. Зверь уходит, бледнеет.
Тишина. Лишь щита глаза зеленеют.
Мило и Лима Каас,08-72/11-71 год н.э.
Миту Дэкатан, "Мило Каас - эльф, человек, поэт", издательский дом "Искра", город Гиарон, 923 год новой эры.