Река была мертвенная, стальная, и только у самого того берега - радостно-синяя. Маленькие острые черные птички будто бы разбегались с обрыва, и с размаху влетали в воду, кого-то в ней ловили. А кошка сидела у самой воды, на песке, и лапой дергала, и все надеялась уловить - их.
Народ толпился на пристани, ждал переправы. Жара стояла небывалая, все и вся плавящая, а лодки даже и не было видно еще на воде, но натура человеческая так устроена - беспокойство, нетерпение, щемящее подозрение - "а вдруг не влезу"? Толпились, с тюками, корзинами и котомками, зыркали друг на друга подозрительно, припоминали, кто первый пришел - таков уж человек, такова природа...
Трое путников, точно знавшие, что они-то на лодке наверняка уплывут - у них было условлено с лодочником - сошли с горячей пристани и теперь сидели на увядшей июльской травке, в тени двух причудливо перекрученных сосен. Все трое были монахи - два мелких, и один очень большой. Видно было по ним, что монахи ряженые, на одном из мелких и вовсе скорбное вервие туго перетягивало талию, как пояс на гризетке. То ли ухари, то ли беглые, с пересылки - никто здесь не спрашивал, кто, что? Гуляй, пока не хватились. Длинноволосы, грязны, бородаты - ну, выходит, монахи, а более спроса нет.
Неподалеку, возле сторожки, два детинушки, голые по пояс, монотонно и уныло пилили длинное бревно, и пели при этом.
- Белый-белый понедельник, завсегда последний день, - затягивал один, потом - ух! - рывок.
- Молодой зеленый вторник, раскаленный ясный день, - вторил ему другой, и тоже - ух! - дергал на себя пилу.
- У моряков подобная манера пения именуется "шанти", - проговорил, чуть картавя, тот монах, что с перетянутой талией, - задает темп монотонной однообразной работе.
Он говорил по-русски, но в речи своей слишком уж напирал на шипящие - слышно было чужака, иноземца.
- Ох, папи, лучше молчите! - устало отвечал ему столь же изящный его спутник, коротконосый хищный красавчик. Он только что поймал в воздухе на подлете очередного комара - совсем как кот лапой, - Ваша речь выдает вас еще пуще, чем это ваш ... пояс. Молчите, если желаете, чтобы я довез вас хотя бы до Перми.
- Он и мыться хотел, - пробасил угрюмо очень большой монах, - Вот кто тут моется? До Перми доедем - так я вам баньку истоплю, ваш-сиятельство, а сейчас - ни-ни, палево...
- Палево, - передразнил "ваш-сиятельство", с акцентом и с отчаянием, - Merde!
Он закрыл лицо руками, запустив пальцы в длинные волосы - демонстрировал, насколько спутники обрыдли ему и противны.
- Намучаемся с ним, - в пространство выговорил без выражения монах-здоровяк, - хапнем горюшка...
Хищный его товарищ поднялся с земли, сорвал травинку и принялся разгонять над собою тугое комариное облако.
- Вот демоны, - он двигался резко, словно фехтуя, - ни в какую...Левка, глянь, как парнишка на нас уставился. Знаешь такого?
Изнизу, с пристани, смотрел на них внимательно молоденький мальчик - в крестьянском, голоногий, с наплечной холщовой сумой.
- Не, не знаю, - прогудел монументальный Левка.
- Я его знаю, - их третий отнял руки от лица. Мальчишка с пристани тотчас расцвел улыбкой, и помахал - ему, кому же еще.
- Мальчик, папи? - ехидно усмехнулся хищный его спутник, - Я всегда подозревал, что вы любите...
Мальчишка шагнул было к ним, но смутился, передумал, спустился с пристани на прибрежный песок и принялся гладить давешнюю охотницу-кошку.
- Пойду я до ветру, - Левка поднялся, закрыв собою и пристань, и мальчишку, и самое реку, - Может, грибков по пути наберу.
И медленно, вразвалочку, пошел - но не в лес, а вниз по склону. Хищник же присел опять рядом со своим спутником, заглянул в лицо ему:
- Так он знает вас, папи, этот мальчик?
"Папи" нахмурился. Ему было, наверное, много лет, но - хрупкость, и то, что зовется обычно словом "порода" - все это как-то скрадывало возраст, ну, и борода. И глаза у него были - красивые, как у византийской иконы.
- Этот мальчик - он девочка, Мора, - ответил "папи" вкрадчиво, с шепчущим своим акцентом, - Дочка нашего старосты, ее выдавали замуж, насильно, за богатого старика. И однажды нашли возле пруда - ее башмачки и... как это будет... сарапан?
- Сарафан.
- Да, Мора, сарапан. Все думают, что она утонула. А она, выходит, умерла точно так же, как и я, - он улыбнулся, тепло и беспомощно, - понарошку.
Хищный Мора плавным танцующим движением переместился, перетек - уселся на корточки, напротив своего собеседника.
- Нет, папи, - произнес он почти нежно, - вовсе не как вы, папи. Вы доедете до Перми, и Левка сочинит для вас русскую баню. И потом мы продолжим путь наш дальше. А она...
- Умерла, - мгновенно отозвался его "папи", и снова закрыл лицо ладонями - только торчал меж ладоней бледный кончик носа - и взлохматил пальцами длинные, с проседью, волосы, - Она умерла. Merde, merde, merde...
- Такие девчонки не молчат на допросах, - тихо и грустно проговорил Мора, глядя с состраданием на его трясущиеся пальцы, - они как дыбу видят - сразу соловьем поют, все припоминают, и сверху еще. А то, что ее поймают - дело времени, не полицмейстер, так попы. Чтоб штаны носить, тоже привычка надобна, а она зеленая совсем, как сопля. Я поклялся довезти вас, папи, и поверьте, вы мне дорого стоили. Жаль мне утратить вас - из-за сентиментальной глупости.
Пильщики у сторожки запели хором, на два голоса, теперь припев:
- И мы проснемся на другом берегу... и мы очнемся на другой стороне... и, может быть, вспомним...
- Странные шанти у русских, практически философия Плотина, - с глухой иронией прошелестел "папи" из-под завесы своих волос, и почти улыбнулся, - ты правильно все делаешь, Мора, просто я уже очень старый. Меня это - уже ранит.
- Заживет, - хищно улыбнулся Мора, хотел прибавить "до свадьбы", но тотчас подумал - какая у старого гриба свадьба? С кем? И не прибавил. Он поднялся с корточек, вгляделся, прищурясь, в металлическую рябь речной воды, - Лодка плывет. Пойдемте, папи, встанем поближе - чтобы лодочник сразу нас признал. А Левка - пусть догоняет нас, гулена.
Левка запрыгнул в лодку перед самым отплытием - пришлось попросить из-за него на берег одну бабу с корзиной. Много места он собою занимал... Баба скандалила сперва, потом ревела, но лодочник оказался непреклонен, уговор дороже денег. Мальчишки в лодке не было, и на пристани, и на берегу не было, и, наверное, нигде уже. Только кошка бродила по песку, тянулась лапкой за птицами.
- Гляньте, красавцы какие, - Левка разложил на коленях, на черной рясе, свою добычу, - и белые есть, и моховички, и гриб польский. Доплывем - и жареночку знатную состряпаем...
Лодочник оттолкнул свое судно от берега, гребцы взмахнули веслами. Они, слава богу, не пели в дороге никаких шанти. Кама-река расстилалась вокруг серой гладью, под серым же, мертвенно-раскаленным небом, и только вдали светилась радостно узкая, словно отрезанная, яркая синяя лента. Там, далеко, у самого того берега.