Ночь. Комнатка гофмаршала позади парадного зала. Двери в зал, обе створки, широко распахнуты, и в дверном проеме видно, как прислуга разбирает праздничный фальшь-фонтан. Комната гофмаршала вся заставлена манекенами с одеждой и парикмахерскими болванами, увенчанными париками и шляпами. В глубине - туалетный столик с зеркалом, наподобие тех, что стоят в актерской гримерной, и козетка, покрытая меховым пледом. В другом углу - ширма. Посередине комнаты - ломберный столик, за которым гофмаршал и гофмейстрина, все еще в парадных нарядах, играют в карты, и время от времени взглядывают в дверной проем - на то, как проходит демонтаж фонтана.
Нати. Тяжел ли венец триумфатора? Праздник ваш наделал фурору, и леди Рондо, жена лопоухого британского посланника, этой ночью уже состряпала восторженное письмо к вечной своей корреспондентке. А ее камеристка - уже сняла для нас копию с сей цидулки. Леди пишет так много и часто - мы не успеваем читать... Ваш фонтан прославит вас, друг мой Рене, отныне и в веках, в Европе, и даже, быть может, за океаном.
Рене. Не льстите, Нати. Жалкий фонтан, ничтожная придворная постановка. Бездарное эпигонство. (Берет из колоды карты, смотрит) Позволите ли обменять? Опять мусор, одни фоски.
Нати. О да, меняйте. И вы напрасно столь строги к себе, Рене - навряд ли даже сам Август Сильный возводил фонтаны в залах своего Цвингера.
Рене меняет карты, откладывает прежние и берет из колоды новые.
Нати (быстро). Покажи!
Рене машинально поворачивает к ней карты, Нати смеется.
Рене. Мне, наверное, вовек не свыкнуться с вашими манерами, Нати. О, эта ваша охотская арестантская смекалочка...
Нати (смиренно). Доверяю вам мое перевоспитание, граф. Из каменной дуры - в Галатею.
Рене. Не этим ли занят я последние десять лет? А что до Августа Сильного - именно у саксонцев я и подглядел свой фонтан. В третьем году, в том самом Цвингере. Карл Шведский заочно приговорил наше семейство к смерти, и мы скитались тогда с отцом и братом - безденежные приживалы при всех германских дворах. Блуждающие лифляндские звезды...
Нати. Вы были тогда младенцем.
Рене. Не младенцем, ребенком - если я сумел сохранить память, о прежнем нашем ничтожестве. И память о винном фонтане, в парадном зале Цвингера. Самая яркая моя детская греза...Брат поднял меня на руки, и усадил на плечо, чтобы можно было увидеть, за широкими спинами саксонских зевак. Фонтан, в три человеческих роста, бивший красным вином. Не лучшего урожая вином - но все же...Так что вчерашний мой фонтан - краденый, у папаши Августа. Вам не видно отсюда - как там наши инженеры, не зарогатились ли еще настенными канделябрами?
Нати (смотрит, перегнувшись). Вроде нет. Но лыка не вяжут.
Рене. Главное, чтоб не повалили шпалеры - с них станется. Так хочется бросить все, уехать домой и выспаться - но без меня мерзавцы перепьются еще больше, и к утру мы застанем здесь во всей красе Содом и Гоморру. (тоже поворачивается и смотрит в зал, потом глядит на собеседницу) Увы, Нати, знаменитый фонтан мой - краденый, эпигонство, цитата. У меня, как у великого Кита Марло - за цитатами и не видно пьесы.
Нати. Кит Марло, я помню его пьесы - реки крови, война миров... Так вот к кому метите вы в подражатели!
Рене. Я не литератор. Тут эпигонство иного рода...
Нати. Шпионаж? Тогда стоит ли завидовать - вы давно превзошли своего кумира. Ваш подопечный предмет ест у вас с ладони, и чуть что - бежит к вам за советом. Вы всегда рядом с ним, исключая разве что спальню - но и тут вам стоит разве что протянуть руку...
Рене. Молчите, Нати! Вы невыносимы...
Нати. Вы грустите - и я оживляю ваш боевой дух.
Рене. Стоит ли? Мои скромные успехи, с беднягой обер-камергером, быть может, и делают мне честь, но их совсем не видать - за успехами моего брата. Гасси, подобно кочевнику, открывает артерию на шее большой политики, и пьет из нее - горячую кровь. Он своими руками ваяет судьбы Европы, он делатель королей...Как мне угнаться за ним, с моими карамелями, с моим непутевым обер-камергером - компаньону, конфиденту, злосчастной вечной няньке, милостью вице-канцлера?
Нати. Ваш Гасси, говорят, выехал из Варшавы в Петербург?
Рене. Так пишет младший Бюрен, варшавский агент моего камергера. Брат мой зачем-то сошел со сцены за минуту до триумфа, за мгновение до блистательной развязки. Бог знает, что его поманило - но да, он на пути в Петербург. Я ожидал увидеть его на сегодняшнем празднике, но зимний путь, и волки, и ямы на дорогах - видать, задержали.
Гасси Левенвольд, в дорожной одежде, появляется в дверях.
Гасси. И разбитые полозья, и пьяный возничий. И понтонный мост, вмерзший в Вислу. Сам фатум распорядился не пускать меня к вам...
Рене (откладывает карты). Ты легок на помине.
Гасси. На что вы играете?
Нати. Так, без ставок, сели погонять дуру - покуда инженеры не разберут фонтан.
Гасси снимает плащ и шляпу, надевает на один из манекенов. Подходит к Нати - та отбрасывает карты и резко встает, Гасси целует ее руку. Рене все еще сидит за столом, забросив ногу на ногу.
Гасси (к Нати). О, прекрасный цербер...
Нати. Цербер покидает вас - я сидела здесь для того лишь, чтобы брат ваш не скучал. Вы прибыли, граф - и более услуги мои не требуются. В эту игру играют двое (кивает на карты). Прощайте.
Нати выходит из комнаты, на мгновение замирает в дверном проеме, обведя взглядом полуразобранный фонтан - и исчезает.
Гасси. Забавная...Она боится меня?
Рене (покачивая туфлей). Немного. А кто тебя не боится, черный господин Тофана? Великий отравитель...Ты видел мой фонтан? Его разбирают, но все же - можно оценить следы недавней красоты...
Гасси. Манифик, ле гран, бриллиант! Цесарцы задохнулись бы от зависти. Смерть у фонтана, как, помнишь, у Вийона:
Je meurs de seuf auprès de la fontaine,
Chault comme feu, et tremble dent à dent
- "умираю от жажды возле фонтана, в лихорадке стуча зубами".Ты лучший, Рене. Даже не спорь со мной - ты лучший из распорядителей церемоний, из всех, что я знал.
Рене. Я лучший? Правда?
Рене встает, отходит к зеркалу. Снимает с себя парадный парик и водружает на деревянного болвана. С трудом выворачивается из тяжелого расшитого кафтана. Гасси садится за стол, на его место.
Гасси. Ну и жостокор у тебя здесь - весом в добрый рыцарский доспех. Как он еще не переломил тебе спину?(смотрит в карты) Как ты надеялся с этим играть - у тебя одни фоски. Мусор, а не карты.
Рене набрасывает кафтан на манекен, быстрым, выученным движением перед зеркалом стирает с глаз парадные стрелки. Склонившись над туалетным столиком, пишет записку, подходит к двери и свистом подзывает слугу.
Рене (отдает слуге записку). Передай в мой дом, для доктора Климта. (к Гасси) Я уже не поеду домой сегодня. Мой новый лекарь ревнив, как женщина - требует записок, если я остаюсь на ночь в Летнем.
Рене отходит вглубь комнаты, сбрасывает туфли, и забирается на козетку, накрывшись пледом. Извлекает из подушек вязание - клубок и спицы. Гасси садится на стул верхом, кладет подбородок на спинку стула, на переплетенные пальцы, и смотрит на Рене.
Гасси. Умилительно...
Рене. Прости за буколическую мизансцену - но я загадал, что если к утру закончу эту косынку - тогда мне непременно улыбнется амур. Что важнее благосклонности этого маленького, но капризного божества?
Гасси. Кто он, твой амур - твой курляндский подопечный?
Рене. Фу...Разве ты позабыл, Гасси - те времена давно миновали, голубое золото рассыпалось в пыль. Мы нынче служим женщинам, и только для женщин, им одним - такова новая мода. А я всегда покорно следую моде, я верный ее паладин.
Рене, опустив глаза, считает про себя петли, Гасси внимательно на него смотрит.
Гасси. А ведь твой фонтан - он же копия того, саксонского?
Рене. Увы. Моя фантазия не летает - ходит пешком и кормится прахом из-под ног.
Гасси. А ведь поганые же были времена...Тот наш саксонский анабазис...Еще немного - и нас усадили бы за стол вместе со слугами. Как жизнь меняется - пешка в игре проходит всю доску, от края до края, и делается ферзем. Каково тебе быть ферзем, Рене?
Рене. Я из другой игры, я из карточного стоса. В моей игре мусорную карту хоть и могут назначить на какое-то время козырем - все равно, фоска останется фоской. Двойке не сделаться тузом, и стоит все время помнить об этом. (поднимает глаза от вязания) Как ваша миссия, делатель королей? Да или нет? Триумф или провал?
Гасси. Тебе интересно, отчего я здесь?
Рене. Интересно, что сорвало тебя? Актер не бежит со сцены - за миг до оваций. Гасси?
Гасси не отвечает, молча глядит на него.
Рене. Я понял, это дело не моего ума. Что ж, я могу проводить тебя, в императорские покои, и разбудить их обоих - чтобы выслушали твой доклад.
Гасси. Ты и в самом деле полагаешь - что ты мне для этого нужен? Что я не пройду в покои сам?
Рене (опять принимается вязать). Простите меня, месье Ле Гран. Я позабыл о вашем высоком статусе, первого императорского галанта.
Гасси. Рене, мы выиграли. Наша армия в Варшаве, и легко переломит хребет хваленой польской вольности. Армия...Вечный русский туз в рукаве - для любой игры. Мы не выиграли выборы - так введем же войска. Польская демократия - шпага на перестрелке, она не сыграет - против русской армии. Мы ввели войска, и это - наш неповторимый стиль. Мы победили, Рене.
Рене. В твоем ответе отчетливо слышится - "но".
Гасси. Мы победили, Рене. Но только сам я - проиграл. Продулся, и выкинут вон из клуба. Я отравлен, я умираю.
Рене (отрывается от вязания). Я тотчас пошлю за моим лекарем - он привезет противоядие. От какого яда? Ведь это тофана - раз ты успел приехать?
Гасси. Угадал, мой мальчик. Тофана. Ты не хуже меня читаешь эту книгу - ты же сразу увидел, какие у меня глаза.
Рене. Видел, но боялся поверить.(откладывает вязание) Дай мне вызвать Климта.
Гасси. Не нужно. Я вкусил из этой чаши еще в Варшаве - ключик не подходит. Дверка не подалась, противоядия не работают. Они сильнее меня, эти польские господа. Я заехал попрощаться, Рене - и отбыть в Лифляндию, в наш фамильный склеп.
Рене (в отчаянии). Как же ты подпустил их к себе? Дурак...
Гасси. Не враги, мой мальчик - союзники, польские наши союзники.
Рене. Помнишь, в самом начале славной твоей миссии, я рисовал для тебя нарочно эти их генеалогические древа, всех этих польских Чарторижских, Тышкевичей, Барановичей? Все они, и противники, и союзники - переплетены кровно, и родословные их древа переплелись, срослись, как мышиный король, как совокупляющиеся гадюки. Как же поверил ты - мой глупыш, мышиному королю?
Гасси. Как ждал я этой миссии, своего большого выхода... Муттер даровала мне право - даже объявлять войну.
Рене (снова машинально принимается за вязание). Но ты ведь выиграл...
Гасси. С самого начала - проиграл. С первого же дня - миссия моя, славная, почетная - сделалась для меня мучительной ссылкой. Пыткой - в разлуке с моими любимыми. Я стоял у окна, глядел на снег в рубцах санных полозьев - и только и думал, о тех, кто смотрит вот так же, последними глазами - на петербургский снег...Партию выиграла - наша хозяйка, Анна, и страна, для которой нанялся я служить. Но сам я - проиграл. Мышиный король ко мне милостив - у меня есть еще время, проститься со всеми, и уладить свои дела. И умереть - в своем доме, в великой печали. Ты ведь знаешь, Рене, как умирают люди от аква тофаны - в болезни и в великой печали.
Рене. Я видел, как они умирают, но сам не знаю.
Гасси. Это больно и гнусно, поверь - как если бы с тебя заживо сняли кожу. А ты много связал, за время нашего с тобой разговора.
Рене. Боюсь, все это придется потом распустить.
Гасси. Ты деревяшка, ты болван для одежды, Франсин Декарт. Ты только копия человека, в тебе нет никакой души. В нашей с тобою паре только в меня природа вдохнула душу.
Рене. Природа? Декарт, Паскаль...Агностик, но более не католик?
Гасси. Здесь, в России, легче жить агностиком, нежели католиком. Но перед смертью я все-таки приглашу попа - исповедуюсь во всех своих невероятных, невозможных грехах. Клянусь, падре не забудет никогда мою исповедь. Он станет перебирать в памяти грехи мои - как неправильные жемчужины, которые никак не пристроить ни в одну диадему. Хороши - но и чудовищны. Помнишь, Рене, как в детстве, на уроках геральдики - мы рисовали гербы, и я все ставил щитодержателями невозможные химеры, собранные из множества чудовищ? Моя душа и сама - такая же геральдическая химера, из двух неравных частей. Я умру - и большая ее часть останется тебе, и делай с ней что захочешь, Франсин Декарт. Посмотри, как забавно - ты Густав Рейнгольд, я Карл Густав, и это наше общее, одно на двоих, имя - как общая наша, одна на двоих, душа. Нечто разделенное, но все же единое...
Рене. Мальчиков попросту назвали в свое время - в честь очередного шведского короля. Покойный папи любил подхалимаж. Давай я все же пошлю за лекарем, ведь есть же крошечный шанс, что мое противоядие поможет. Пусть даже самый маленький - позволь мне...
Гасси (перебивает его). Пустое. Прости, но твои противоядия - невероятная дрянь. Как фоски, что были у тебя на руках (кивает на стол за своей спиной) - для крупной партии. Сгодятся для Нати, но для меня бесполезны.
Рене. Но даже самый ничтожный шанс...
Гасси. Не суетись, и не дергай бога за ноги - как говорит твой приятель вице-канцлер. Пустое. (после паузы) Хочешь прощальный подарок? Я много думал об этом - когда летел сюда, в кожаной посольской повозке, под вой волков. Ты видал ведь наши посольские повозки? Как дети дразнятся - гроб на колесиках, только он на полозьях, и в нем лежишь, как при последнем упокоении.
Рене. Что за подарок?
Гасси. Любопытно? О, недурной подарок, мое малое завещание, мое - "Лэ". (снимает перстень и крутит в пальцах) В этом колечке - тоже неплохая тофана, даже по меркам мышиного короля. Добротное, средней руки снадобье. Граф Бюрен не пьет вина, но со мной он выпьет - на прощанье.(смеется) Последнюю, горькую чашу. Я всегда полагал, что для тебя это несколько унизительно - что ты приставлен к нему, как дуэнья. Ты заслужил и что-то большее.
Рене (заплетает вязание в лохматый узел, и лихорадочно пытается его распутать). Забавный подарок. Только спроси сперва одаряемого - нужно ли ему?
Гасси. Глупо отказываться, Рене. Я помру, и Бюрен - с моей помощью тоже отправится к праотцам. Если номер первый и номер второй выбывают - ты останешься один, первый и главный. А утешать цариц после череды мужских смертей - кто умеет это делать лучше тебя? Ты осушил слезы Екатерине, после Петра и этого ее, Монца, что ли? И с нынешней хозяйкой ты справишься, ты раскусываешь женщин, как хорь - раскусывает куриные яйца.
Рене (разрывает нитку, и распускает вязание). Ты только меня не спросил - нужно ли? Что ты злишься? Не трать яд на идиота Бюрена, оставь свой перстень для меня. А через пару месяцев мы с тобою встретимся там, за гробом - что бы там ни было - и поделим, как хочешь, всю твою геральдическую черную душу. Франсин Декарт и ее кукловод.
Гасси (вскакивает, отбрасывает стул, падает на колени, на пол, в ногах у Рене). Рене...
Рене. Что ты мечешься? Ты думал - будет как-то иначе? Что я займу твое место и сломя голову побегу вкушать галантные радости?
Гасси (потрясенно). Рене...
Рене. Что я без тебя? Все эти праздники, и фонтаны - они все были, чтобы ты посмотрел, и оценил, и понял, что я не совсем ничтожество, не совсем фоска. Отдай же мне перстень, и подожди меня - совсем чуть-чуть, на этом своем, Авалоне. Или в Валхалле - что там окажется, у нас, у агностиков.
Гасси (подозрительно). У тебя ведь свой такой точно перстень - почему ты хочешь взять мой?
Рене (с улыбкой). Мой перстень пуст. Сегодня все-таки был большой праздник, прибыло много гостей. Или уже вчера? Гостей после праздника останется чуть меньше, а яду - и совсем ничего, пусто-пусто.
Гасси смотрит на него снизу вверх, потрясенно и одновременно подозрительно. Потом встает, подходит к столу, наливает вина из графина в бокал, и высыпает в бокал содержимое перстня.
Гасси (мрачно, протягивая бокал Рене). Позволь за тобой поухаживать.
Рене (явно веселясь). Спасибо.(выпивает вино, ставит бокал на пол) Теперь и я могу трагически восклицать - я отравлен, я умираю. Может, все-таки проводить тебя в спальню к муттер? Она рано встает, но все же не так рано.
Гасси. Ты удивительный человек, Рене. Я многих знал, но таких, как ты - нет. Ты легко живешь, и столь же легко - умираешь, все прочие так по-звериному серьезны. Я не верил порою даже в то, что ты ко мне хоть сколько-нибудь привязан - а ты...
Рене. Знаешь - это как в моем любимом экарте, фоска может сыграть только в паре с крупной картой. Иначе, как любишь ты говорить, пустое.
Гасси (снимает с манекена плащ и шляпу). Я пойду один. И, надеюсь, что застану ее - в одиночестве.
Рене. Вот уж нет. Они удалились с праздника - вдвоем, но, в любом случае, удачи. Я разыщу тебя через пару часов - как только соберу всех своих придворных чучел, чтобы им с тобой проститься.
Гасси. Прощай, Рене.
Рене. Отчего же - прощай? (смеется) До встречи - в Валхалле, на Авалоне.
Гасси возвращается к нему, порывисто обнимает - роняя плащ и шляпу. Подбирает вещи и мгновение стоит над козеткой, глядя на Рене.
Гасси (с нежностью). Ты чудо, Рене.
Гасси стремительно выходит из комнаты. Рене садится на козетке, нашаривает на полу туфли. Подходит к двери, выглядывает в проем. Рабочие почти закончили с фонтаном - остался лишь призрачный остов.
Рене (шепотом). Псст...
На пороге комнаты появляется доктор Климт, с хирургическим саквояжем в руке.
Рене. Наконец-то, Климт! Ты же принес?
Климт (кланяется нарочито подобострастно). Да, ваше сиятельство.
Рене. Тогда не топчись, идем.
Климт заходит в комнату, ставит саквояж на стол, поверх разложенных карт. Рене нетерпеливо ходит около него кругами. Климт извлекает из саквояжа склянку и стилет для инъекций - страшного вида железный шприц.
Климт. Я слыхал из-за двери, как вы просились, составить компанию господину Карлу Густаву. В Валхалле, на Авалоне. Выходит, обманули, и господин посол соскучится, ожидаючи вас? В Валхалле, на Авалоне?
Рене (подходит к двери, закрывает створки). Подождет подольше, что ему сделается. Пойдем за ширму на всякий случай.
Климт. И прихватите шандальчик, сиятельство - темновато за ширмой.
Рене снимает с туалетного столика один из шандалов. Климт и Рене удаляются за ширму. Их силуэты видны теперь на ткани ширмы - как в театре теней, озаренные пламенем свечи.
Рене. Я говорил тебе прежде, что боюсь боли и крови. Помни об этом, когда примешься терзать меня этой своей иглой.
На ткани ширмы тенью ложатся - медицинские манипуляции Климта - более всего напоминающие внутривенную инъекцию. Створка двери приоткрывается, входит обер-камергер Бюрен. Он в халате и в домашних туфлях, волосы его убраны под парикмахерскую сетку. Как только дверь открывается - Климт тотчас задувает свечи в шандале, силуэты исчезают. Бюрен подходит к столу, заглядывает в карты, потом сует нос и в раскрытый докторский саквояж. Рене выходит из-за ширмы, рука его перевязана, и сквозь повязку проступает кровь - все больше и больше.
Рене. Эрик, что ты здесь делаешь?
Бюрен (вынимает из саквояжа кюретку). На этом столе - запечатлен весь твой образ жизни. Карты, вино, алхимические причиндалы. Странно, что здесь не валяется женская подвязка.
Рене. Она валяется на диване. И это не алхимический саквояж, это лекарский. Почему ты не с муттер?
Бюрен. Твой брат меня выгнал. Буквально выдворил - пейзанина с возделанного им поля. Стыдно сказать - я все еще побаиваюсь твоего братишку, как в достославном двадцать четвертом.
Рене. Его все боятся. Даже я. Почему ты не встал за шпалеру и не послушал - о чем они станут говорить, брат и муттер?
Бюрен. Я немного постоял за шпалерой - но все это было так скучно...Войска в Варшаве - да я это знаю и так, мой-то братец пишет мне каждый день из Варшавы подробнейшие доносы.
Рене. Донесения. Из тебя не получится политик - если ты не выучишься подслушивать.
Бюрен. Это унизительно, Рене. Вице-канцлер Остерман лучший, непревзойденный политик, а ведь он никогда не прячется за шпалеры и топиары.
Рене. Зато у вице-канцлера везде есть свои шпионы. (откашливается) Вот, покорный твой слуга - знаешь, сколько времени провел я за топиарами императорского ягд-гартена?
Бюрен. Но теперь ведь тебе не надо?
Рене (с улыбкой). Нет, теперь мне не надо.
Бюрен. Канцлер Остерман очень умный, но все-таки он дурак.
Рене. Согласен.
Бюрен. Тот парень, о котором ты мне рассказывал, Кит Марло - интересно, был ли он привязан к кому-нибудь из своих католиков? Настолько, чтобы...
Рене (перебивает его). Почему ты не отправился в спальню к жене?
Бюрен. Жена моя спит, а ты - я точно знаю, что нет. Брат твой тебя наверняка разбудил.
Рене. Не разбудил, я смотрел за фонтаном. Кстати, ты обратил внимание - как он там?
Бюрен. Фонтан? Уже ничего от него не осталось, уже моют пол.
Рене. Тебе все же стоит удалиться в покои к твоей жене, и досмотреть сны. Я буду занят два ближайших часа - но потом постараюсь заглянуть и к тебе, все же, как-никак - ты моя работа, мое задание. (делает многозначительное движение бровями) Или же наказание? Изволь, напоследок помоги мне - я сегодня не в лучшем виде (показывает на свою повязку).
Бюрен. Что это, Рене?
Рене. Так, поранился об собственную шпагу. Поможешь мне одеться - ты ведь у нас обер-камергер?
Бюрен (снимает с манекена парадный кафтан Рене). Какой же он у тебя тяжеленный, настоящая кираса.
Рене. Золота не бывает много.
Бюрен (помогает Рене одеться, проводит руками по его плечам, поправляя кафтан). Ты знаешь, что обер-камергер у русских прежде звался - постельничий?
Рене. Это не совсем так, но твое стремление к знаниям - похвально. Ступай же, Эрик - мне нужно еще накрасить губы, я не стану это делать при тебе.
Бюрен (после паузы, мечтательно). Прежде ты целовал меня - чтобы проверить, не отравлен ли я.
Рене. Сегодня это ни к чему - ты уже не будешь сегодня отравлен. Иди же.
Бюрен идет к двери, на пороге оборачивается - Рене делает нетерпеливый прощальный жест, как бы отмахиваясь от него.
Бюрен. Хотя бы пообедай со мной сегодня. Все, удаляюсь, жестокий мой паладин.
Бюрен уходит, Рене падает на козетку и заворачивается в плед. Его трясет, как в лихорадке. Из-за ширмы выходит Климт.
Климт. Как вы, сиятельство?
Рене. Бывало и получше. Братишка мой прав, мои противоядия - жалкое недоразумение. Как же это делает мой концертмейстер...(закрывает глаза, считает про себя) уно, дос, трес, кватро!
Рене резко отбрасывает плед, встает, подходит к зеркалу. Надевает на себя парик, рисует стрелки, красит губы. Климт тем временем убирает стилет в саквояж.
Рене. Нужно еще разбудить, и выцарапать из постелей всех придворных кадавров, чтобы брат мой сегодня успел с ними всеми проститься. Но ты не уходи, доктор. Дождись меня здесь - и потом на руках отнесешь меня домой. Я, как старый актер - отыграю спектакль и потом уж, за сценой, помру.
Климт. Если так тошно - сидите дома.
Рене. Как выпустишь из рук, такие нити, и в такой час? Я наказан, за собственную бездарность. Мои противоядия выходят порой тяжелее ядов. Я даже не буду помнить сегодняшний день. Дождись меня, присядь на диван, почитай - там где-то завалялся Вийон, в подушках.
Рене поворачивается перед зеркалом, поправляет локоны.
Климт. С богом!
Рене. Агностику так не говорят. Дождись меня, доктор.
Рене легко, почти танцуя, подходит к двери, двумя руками торжественно распахивает створки - и выходит прочь. Климт забирается с ногами на козетку, вспоминает про туфли - и запоздало скидывает их на пол. Накрывается пледом, извлекает из подушек, одно за другим - вязание и спицы, женскую подвязку, французскую книгу.
Климт (раскрывает книгу, читает с немецким произношением).