Цырин Юрий : другие произведения.

Нам доверено судьбою быть людьми...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В сборник "Нам доверено судьбою быть людьми!" автор включил эссе и рассказы, написанные им в недавние годы XXI века. В этих произведениях развивается главная направленность литературного творчества Юрия Цырина - нравственные грани человеческого общежития.
  ЮРИЙ ЦЫРИН
  НАМ ДОВЕРЕНО СУДЬБОЮ
  БЫТЬ ЛЮДЬМИ!
  Избранное из сочинений XXI века
  Нью-Йорк
  2021 г.
  
  
  СОДЕРЖАНИЕ
  
  "Жить для многих - одно мне надо..."
  
  ПОВЕСТИ-ЭССЕ
  АНГАРСК - МОЙ МАЯК НАВСЕГДА
  РЕТРО НА ДВОИХ
  КОГДА УХОДИТ МОЛОДОСТЬ
  КАК Я УЧИЛСЯ НА ОШИБКАХ
  Я ШЕЛ ТРОПОЙ НАДЕЖД
  КОГДА В РАБОТЕ ЕСТЬ ИЗЮМИНКА
  ТЕПЛО ВОСТОКА НА КВИНС-БУЛЬВАРЕ
  
  РАССКАЗЫ
  ЧЕМ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?..
  ПРЕРВАННОЕ ОБЩЕНИЕ НАД ОБЛАКАМИ
  "А Я ПОБЫВАЛА В ТАРУСЕ..."
  РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ КОТА РИКИ
  
  * * *
  Жить для многих - одно мне надо.
  Счастье - это не только радость...
  Счастье - это волнений море,
  Временами ошибки горе
  Или даже обиды рана,
  Когда иглы в висках застрянут...
  Счастье сыщется в доброй цели,
  В верной дружбе, борьбе и деле -
  Нам доверено, друг, судьбою
  Быть людьми на земле с тобою!
  
  
  ПОВЕСТИ-ЭССЕ
   Я всерьез полюбил этот жанр - повесть-эссе.
   В умных справочниках можно прочесть приблизительно следующее. Эссе - это жанр литературного сочинения, который подразумевает свободу творчества. Это повествование и размышления по поводу услышанного, прочитанного или пережитого автором. Пишется в свободном стиле (лучше разговорном), на любую тему. В эссе прямо демонстрируется личность автора - его мировоззрение, мысли и чувства.
   Да, именно это, как говорится, - моё! Не люблю сочинять сюжеты - люблю доверительно беседовать с читателем, раскрывать ему душу. Даже если и создаю традиционное сюжетное повествование, то сюжет обычно базируется на реальном содержимом моей памяти, осторожно разбавленном элементами импровизации. О, как далек я от таких творцов, как Жюль Верн или Александр Дюма!..
   Некоторую надежду на скромный успех предлагаемых повестей-эссе вселяет то, что, как узнал я из статьи какого-то литературоведа, интерес современного читателя заметно смещается к повествованиям о невымышленном, соответственно, к реальным эмоциям и размышлениям.
  
  
  АНГАРСК - МОЙ МАЯК НАВСЕГДА
  Я пришел к старости, неизменно сверяя свою жизнь
  с ангарской школьной юностью
  
   Вот и вечер жизни. Поздний вечер...
  
   Луч рассвета, глянь в мое оконце!
   Ангел ночи! Пощади меня:
   Я хочу еще раз видеть солнце -
   Солнце первой половины Дня!
   Дмитрий Кедрин
  
  МОСКВА - АНГАРСК
  
   Дорогие читатели!
   Мне боязно начинать лирическое повествование, посвященное любимому городу моей юности, без уверенности, что каждый из вас имеет о нем хоть самое скромное представление. Поэтому я решил начать свою повесть-эссе с очень краткой справки об Ангарске, составленной с использованием материалов Интернета. Прошу прощения у тех, кто посчитает эту справку ненужной.
  
   Ангарск - город в Восточной Сибири. С прилегающими населёнными пунктами образует Ангарский городской округ.
   Название города происходит от названия стремительно бегущей из Байкала в Енисей реки Ангары, на левом берегу которой он возведён. В этом месте в Ангару впадает река Китой. Ангарск расположен в южной, наиболее освоенной и экономически развитой части Иркутской области. В юго-восточном направлении от Ангарска, в 39 км от него, находится Иркутск, а в 100 км - озеро Байкал.
   Ангарск, существующий с 1945 г., имеет высокий экономический потенциал. На областном уровне он занимает третье место после Иркутска и Братска по этому показателю. Неофициально город с момента основания называют "Город, рождённый Победой". В СМИ по отношению к Ангарску часто используется название "Город нефтехимиков".
   Экономической основой города являются крупные предприятия нефтепереработки, химической промышленности, атомной и строительной отрасли.
   Ангарск - один из лучших городов по уровню благоустройства в Восточной Сибири: в 2003 году он занял второе место в конкурсе на самый благоустроенный город России, а в 2005 и 2008 - первое. В 2013 году по результатам конкурса среди муниципальных образований "Самый чистый город России", проводившегося в рамках Всероссийского экологического проекта "Чистый город", Ангарск занял первое место в категории "Большие города".
   Здесь действуют разнообразные учебные заведения среднего специального и высшего образования, научные учреждения. Имеются дворцы культуры, народные театры, кинотеатры, спортивные комплексы, парки и скверы.
   В городе проложены 11 трамвайных маршрутов общей протяженностью около 80 км.
   В Ангарске проживают около 230 тыс. человек. На 1 января 2018 года по численности населения город находился на 89 месте из 1113 городов Российской Федерации и на третьем в области, после Иркутска и Братска.
  
   А теперь мне хочется, несколько забегая вперед, познакомить вас с давним стихотворением, которое я написал в 1954 году, учась в 10-м классе одной из школ Ангарска. Пусть вы не найдете в тех строках высоких поэтических достоинств, но, надеюсь, ощутите мою искреннюю любовь к этому юному городу. Нам, большинству одноклассников, предстояло вскоре покинуть его в надежде на новую, студенческую жизнь, поскольку тогда в Ангарске действовал единственный техникум, а высших учебных заведений еще не было.
   Вот эти стихи:
  
  АНГАРСКУ ПРАЗДНИЧНОМУ
  
  Игривое солнце смеется
  На окнах ангарских домов,
  И песня веселая льется
  Про счастье, про жизнь и любовь.
  Пусть каждый сейчас веселится,
  Пусть радость бушует сильней,
  Влюбленный пускай объяснится,
  А грустный пусть станет бодрей.
  Твой возраст на пальцах мы сложим,
  Но ты, словно в сказке, растешь.
  И в праздничный вечер погожий
  Красиво огнями цветешь...
  И коль нам придется проститься,
  Мы ввек не забудем тебя,
  Мы будем тобою гордиться,
  И помня тебя, и любя!
  
   Расскажу о своей встрече с Ангарском и первых впечатлениях в этом, тогда ещё совсем маленьком городке.
  
   * * *
   Мой отец вырос в бедной еврейской семье, его родители были неграмотны. Сколько же сил он отдал своему утверждению в жизни, реализации своего призвания - быть масштабным хозяйственным руководителем!
   У него не было таких атрибутов жизненного успеха, как собственные дача и машина. Но жил радостно и без них. Один из друзей отца сказал мне о нем: "Там, где был Завелий Львович, всегда светило солнышко"...
   Кто-то сегодня может покровительственно считать, что мой отец был по существу простаком вместе с множеством других воспитанников своего времени, но - так уж произошло - все, на что хватило его сил и таланта, он отдал людям.
   Нашей семье повезло: отец, не умеющий угождать и юлить, избежал арестов и лагерных репрессий. Но вот что было. Шел 1949 год. По приказу министра, он вдруг снят с должности директора небольшого московского завода экспериментальных машин и переведен на должность рядового инженера. Не помню, каковы были формулировки приказа, но суть вопроса нашей семье известна и памятна. На заводе появился новый главный инженер, тоже еврей. Отец с ним дружил, работали душа в душу. Конечно, где-то, по необходимости, были жесткими. Помнится, что отец повысил в должности какого-то заводского специалиста-еврея (в нефтяном машиностроении я встречал немало талантливых инженеров и ученых еврейской национальности). И некоторые "доброжелатели" подняли тревогу "в верхах" отраслевого уровня: дескать, завод стал еврейским гнездом - сколько это может продолжаться?!
   ...Отец поехал из Москвы в Восточную Сибирь восстанавливать новыми делами доброе имя. А осенью 1951 года к нему приехала и семья. И восстановил он там имя свое трудной и вдохновенной работой на ремонтно-механическом заводе. И нашел там лучших - на всю оставшуюся жизнь - друзей.
   Он как-то сказал мне в начале восьмидесятых, уже будучи членом коллегии союзного Минхиммаша: "Беспокоит меня твое поколение - слишком вы чувствительны. Встретитесь с трудной ситуацией и половину сил отдаете переживаниям: ах, как несовершенен этот мир! У нас в министерстве назначили начальниками управлений двух твоих ровесников - чуть за сорок пять. Поработали немного и умерли один за другим от инсультов. А вот мы, старики, тянем. Потому что, если возникла у меня трудная проблема, я не позволяю себе переживать из-за несовершенства мира, я думаю только о том, как ее решать. И решаю... А как иначе сберечь здоровье?"
   К сожалению, мы не избалованы обилием абсолютных истин. Даже в физике. А уж в мироощущении людей... Отец умер через два года. Не мог заснуть до часу ночи. Что-то мешало. Принял привычные лекарства. А потом тихо умер. Что растревожило его мысли и сердце, когда наступала ночь? Вслед чему пришел инфаркт? Этого не узнать...
  
  * * *
   Я родился в межнациональной нерелигиозной семье молодых инженеров-нефтяников, коммунистов. Меня родила русская мать. Мама и папа окончили институт в городе Баку одновременно и с отличием. Через много лет мне рассказывали, каким сильным специалистом по экономике нефтепереработки стала мама. В 1950 году, когда мы уже несколько лет жили в Москве, ее пригласили в аспирантуру. Но в то время отцу пришлось перебираться в Восточную Сибирь (я уже об этом рассказал) - и никаких колебаний у мамы не возникло: если едет отец, значит, едет вся семья. Потому что в семье жила любовь...
   Любовь, я всерьез полагаю, может творить самые настоящие чудеса. Помните, как в фильме Э.Рязанова "Забытая мелодия для флейты" любовь медсестры спасла умирающего главного героя. Фильм считается доброй сказкой для взрослых. А я думаю - он не сказка, потому что видел такое сам. В семье. И это стало самым острым и не тускнеющим уже многие десятилетия впечатлением в первом году моей ангарской жизни.
   Весна 1952 года. Отцу - сорок лет. Мне - пятнадцать. Отец заболел гриппом, а затем у него возникло какое-то жуткое осложнение. Несколько дней температура - около сорока градусов. Силы иссякали. Попытки лечения не помогали. Нас с сестрой перестали пускать в комнату, где лежал отец.
   Вспоминаю критическую ситуацию по впечатлениям, полученным в прихожей нашей сибирской квартиры.
   Там находилось не менее пяти мужчин - сотрудников и друзей отца. Стояли молча. Затем появился еще один мужчина - врач, он вышел из той самой комнаты. В глазах его были грусть и утомление, он слегка развел руками. Мы поняли: ничего хорошего так и не получается.
   Кто-то начал говорить об отце добрые слова, но почему-то в прошедшем времени. Это резануло меня.
   И только мама вела себя собранно и энергично. Часто ходила из комнаты в кухню и обратно, что-то приносила и уносила - какие-то тряпки, напитки, тазики... Она не обращала внимания на толпившихся в прихожей, она действовала, помогала отцу, как могла. Думаю, совсем потеряла счет времени. Быть может, она просто верила, что ее энергия, ее воля, ее старания, ее любовь лишат болезнь силы и заставят отступить.
   На следующий день отцу стало немного лучше. А через неделю он вышел на работу. Мы так и не узнали, что с ним тогда случилось...
  
  "ЭФФЕКТ АНГАРСКА"
   Помните, какие есть слова в одной из задушевных песен времен молодости моего поколения: "...снятся людям иногда их родные города: кому Москва, кому Париж"? Я почти всю жизнь был москвичом, столица России действительно - мой родной и любимый город. Но вот что интересно: в Нью-Йорке, где я живу по семейным обстоятельствам на старости лет, в моих снах обычно не Москва, а бескрайние просторы Сибири - "благословенный русский край". Да, так уж сложилась моя судьба, что довелось в реальной жизни ощутить ширь, красоту и волшебный магнетизм этой бескрайней земли, от Уральских гор до чистейшего в мире "славного моря" по имени Байкал.
   Там я нашел друзей на весь свой век, там возникали самые принципиальные, сложные и незабываемые моменты моего самоутверждения в делах, там я научился видеть глубинную красоту жизни через все ее сложности, противоречия, несправедливости...
   Я, конечно, понимаю, что у большинства моих читателей - иные сны, и если уж снятся им города, то преимущественно не сибирские. Но верится мне, что мои лирические заметки оставят какой-то светлый след в их сердцах, потому что по большому счету это заметки о силе и неистребимости добра в нашем, человеческом общежитии, а мотивы добра не могут не быть близки каждому хорошему человеку...
  
  * * *
   Дальнейшее повествование начну с повторения того факта, что наша семья - отец, мать, мы с сестрой и бабушка - оказалась осенью 1951 года в городе Ангарске Иркутской области из-за несправедливости в судьбе отца, связанной с "еврейским вопросом". Учился я тогда в восьмом классе.
   Так из мужской московской школы я попал в смешанную школу совсем юного города - спутника одновременно сооружаемого рядом с ним химического комбината.
   Город тогда строили заключенные, поэтому мы постоянно видели огороженные колючей проволокой "зоны", за которыми днем кипела работа. В одной из этих "зон" можно было наблюдать весьма необычную картину. Строители трудились под живую музыку: на специальном помосте маленький духовой оркестр, казалось, непрерывно исполнял популярные мелодии. Кто-то нам объяснил эту ситуацию. Музыка "строить и жить помогает", значит, способствует производительности труда, а за ускорение стройки мужикам сокращают "срока". Поэтому они выделили из своей среды нескольких музыкантов - и дело в целом пошло быстрее...
   Не могу забыть первое утро моей школьной жизни в Ангарске. Занимался рассвет, но было еще довольно темно, небо пока не освободилось от звезд и луны, окна однотипных двухэтажных домов излучали электрический свет. Я шел к школе через заснеженный пустырь, рассеченный узкими утоптанными тропинками, образующими кое-где перекрестки. К одному из таких перекрестков одновременно со мной подошел по другой тропинке какой-то молодой мужчина совсем невыразительной внешности. Он внимательно посмотрел на меня и жестом предложил мне пройти вперед. Сердце мое замерло, и я пошел дальше. А он шел за мной, почти дыша в затылок. Я уже успел наслушаться от родителей об опасностях, которых якобы здесь хватает, и обреченно подумал: "Вот сейчас и закончится моя жизнь..." Однако предполагаемый бандит не спешил напасть на меня. Более того, мы дошли до школы и вошли в нее (тут уж я пропустил его вперед).
   Позже я узнал, что это учитель рисования и черчения, тихий и безобидный человек, профессиональный художник с неярко сложившейся судьбой...
  
  * * *
   У нас был замечательный класс. Его гармоничное разнообразие не нарушалось и последующим - по мере роста Ангарска - появлением новых учеников. Сегодня мне кажется, что они, попадая в наше "магнитное поле", просто становились подвластны ему. И это никому не было в тягость, потому что может ли быть кому-то в тягость светлая дружба, доброта и чуткость юных одноклассников?
   Нет, мы не являли собой рафинированную, плакатно-идеальную группу молодежи. Были очень разными. Да и прошли до попадания в наш класс очень непохожие начальные этапы жизненных путей.
   У двух наших сестер-одноклассниц Веры и Нины Беляковых, скромных и старательных в учебе, папа был первым секретарем Ангарского горкома партии.
   У Бори Корнеева папа ранее был репрессирован, сидел в тюрьме. Помнится, был кандидатом химических наук и вот теперь оказался полезен на строящемся комбинате. Боря рассказывал, что его отец каждую ночь просыпался, уходил в кухню и подолгу курил там, о чем-то думая в одиночку...
   Мой самый близкий друг Володя Стручков, добрый и строгий, пережил с мамой немецкую оккупацию в Барановичах, на западе Белоруссии, а отец его пропал без вести на фронте. Мама вышла замуж второй раз, и они с отчимом подарили ему братика.
   Сестры Генриетта и Нина Терещенко - разные и самобытные натуры - жили с мамой, брошенные отцом. Их мама была подавлена несправедливостью своей судьбы, но очень старалась не демонстрировать это...
   Милая Лидочка Потапова покоряла всех своей доброй улыбкой и каким-то удивительным сочетанием открытости, скромности и достоинства. Ныне присылает мне иногда по почте трогательные письма, общаемся и по Интернету. Из ее писем узнал я, что по маме она еврейка и дочь ее уже много лет живет в Израиле.
   Таня Тагильцева, кумир нашего класса, наше солнышко, наш центр притяжения, жила в благополучной семье. Ее папа был назначен директором одного из заводов комбината. К сожалению, он рано умер, а с мамой ее я сердечно общался затем уже в Москве, потому что и Тане, и мне посчастливилось многие годы жить в этом прекрасном городе. Она и ныне живет там. И наша дружба с ней не гаснет, хотя в последние годы нас разделяет Атлантический океан...
   Не буду утомлять читателей дальнейшим перечислением моих школьных друзей. Да, мы были очень разными. А почему же стали так дружны? Думаю, потому, что имел место некий особый эффект, который мне хочется назвать "эффектом Ангарска".
   Ведь каждый из нас, оказавшись в этом городе, оставил где-то друзей и привычную жизнь. И каждый чувствовал, что для далеких теперь друзей не представляет серьезного интереса та новизна, что появилась здесь в нашей судьбе. Более того, новая обстановка, в которой мы оказались, мало им понятна, а скорее, просто чужда. У них продолжалась иная, хорошо знакомая, увлекающая их жизнь...
   Ну, а нам на новом месте просто невозможно было оставаться наедине с собой: своими воспоминаниями, грустью, тайным другом-дневником, попытками переписки с прежними одноклассниками. Юность звала нас к активной и интересной жизни именно здесь. Каждый из нас хотел новой дружбы, новой радости человеческого общения. И мы с готовностью шли к сближению и единению с новыми одноклассниками, мы все вместе, можно сказать, собственными руками (а точнее, наверное, сердцами) лепили свое духовное благополучие. Мы хотели новой дружбы и сумели вылепить ее, взяв на вооружение чуткость друг к другу и - интуитивно - ту самую бесценную толерантность, о которой тогда еще даже не слышали и которая по-русски звучит, к сожалению, менее возвышенно - просто терпимость...
  
  ШТРИХИ НАШЕЙ ШКОЛЬНОЙ ЮНОСТИ
   Нам в Ангарске стало весело и вообще хорошо (об учебе писать не буду - дело известное). Зимой - лыжи. Особенно прекрасно было кататься с гор, стремительно съезжая в пойму нашей реки Китой, притока знаменитой Ангары... Летом - волейбол... Круглый год ходили друг к другу в гости: беседовали, пили чай, танцевали... Помню, очень любили слушать вместе по радио передачи "Театр у микрофона". Это были удивительно притягательные трансляции спектаклей ведущих театров. Слушали тихо, завороженные, и казалось, что видим все происходящее на сцене. Теперь таких передач, по-моему, нет. Мир ушел куда-то вперед. Ну и пусть...
   А еще - незабываемые пикники на старице реки Китой - тихом водоеме, заполненном, вроде бы, совсем неподвижной водой. Мы устраивали пикники на первомайский праздник. Солнце уже дарило тепло, земля покрыта совсем молодой травой, комаров нет - рай! Было у нас и немного вина - не дети ведь какие-нибудь! Кстати, никто из нас не стал пьяницей. Полагаю, старшеклассников вообще не следует "пасти", как и нельзя баловать материальной вседозволенностью. Они, несомненно, размышляют по-крупному, масштабно, и на них неизмеримо сильнее каких-то специальных актов воздействия влияет ощущение правильной, достойной жизни родителей и других людей, близких их семье...
   Но вернусь к пикникам. Большое впечатление производило на меня геройство наших одноклассников-коренных сибиряков. Они, пробежав по еще сохранившейся прибрежной кромке льда, бросались в жутко холодную воду старицы и с удовольствием в ней плескались. Я ни разу не решился повторить их подвиг. Намного позже узнал о клубах так называемых моржей в Москве, но по-прежнему остался в стороне от азарта таких людей. В общем, - слабак, что тут еще скажешь?..
  
  * * *
   Бывали мы в театрах и по-настоящему. С этой целью нас иногда возили в сам город Иркутск, областной центр.
   Там можно было полюбоваться с высокого берега стремительной красавицей Ангарой, которая, по преданию, когда-то сбежала от своего отца, старика Байкала, к могучему юноше Енисею. Строгий отец бросил в то место, откуда она начала свой бег, огромный камень, пытаясь закрыть ей дорогу. Но это оказалось бесполезным. Она добежала до возлюбленного, судьбы их соединились - и ничто не может разорвать эти узы. До сих пор она дарит Енисею свою неувядающую красоту, чарующую чистоту, свой веселый бурный темперамент. Любовь непобедима! А верхушку Шаманского камня, бессмысленно лежащего в истоке Ангары, теперь показывают туристам.
   О старинном Иркутске можно писать много, но я ведь заговорил о театрах, так что больше не буду отвлекаться. Там мы посещали два замечательных театра: областной драматический и музыкальной комедии, а по существу оперетты. До сих пор с некоторым удивлением думаю о подвижничестве провинциальных актеров, этих небогатых людей, вечно обремененных бытовыми проблемами, но неизменно влюбленных в искусство и годами радующих людей своим вдохновенным творчеством.
   Я - заядлый театрал и категорически заявляю: иркутские театры начала пятидесятых годов были замечательные. Особенно яркими запомнились спектакли театра музыкальной комедии с участием пожилого актера Муринского, подобного великому комику Ярону в Московском театре оперетты, и молодого, тоже комического актера Каширского. Когда эти талантливые и подкупающе симпатичные исполнители появлялись на сцене, зал дружно аплодировал, нарушая динамику спектакля. Кстати, позже Каширский был приглашен в московскую оперетту - совершенно заслуженно, хотя жаль, что Иркутск лишился этой истинной звезды театра.
   Мой одноклассник и один из ближайших друзей Саша Корбух, иркутянин, семья которого по какой-то причине перебралась в Ангарск, мечтал стать актером Иркутского драмтеатра и, по-моему, был бы хорош на сцене. Но, увы, стал строителем, и к тому же долго был на ответственной комсомольской работе, с которой затем, насколько знаю, не без удовольствия распрощался в пользу строительного производства.
   Актером из нашего класса никто не стал. Но хорошими людьми, хочется думать, стали все. Когда мы были десятиклассниками, наша Генриетта, которую мы обычно звали просто Гетой, написала мне, пробующему себя в поэзии: "Ты станешь поэтом, а я человеком. Чем роль моя хуже поэта?"
   Как она была права, самая мудрая, девочка нашего класса, которая за жизнь написала стихов намного больше, чем удалось создать мне, однако, как, впрочем, и я, не ушла в поэзию как в профессию. Сегодня ее уже нет, все свои сочинения она успела передать мне, и я опубликовал в Интернете лучшее из написанного ею...
  
  * * *
   Байкал! Это такое чудо, что даже страшно прикасаться к теме наших походов на это "славное море". Они начались в школе и продолжились в студенческие годы, когда мы приезжали к родителям на летние каникулы. В школе с нами учился Ося Гуфельд, имевший спортивный разряд по туризму и еще квалификацию инструктора по этому виду спорта. Так что в походах мы чувствовали себя достаточно уверенно.
   До поселка Лиственничный, вблизи истока Ангары, нашу группу довозил из Ангарска автобус или грузовик (это являлось актом благотворительности со стороны начальствующего папы кого-то из нас). А затем мы предпочитали уходить на несколько километров к северу вдоль прибрежных гор, находили плоскую лесистую площадку, с которой было удобно спускаться к озеру, и на ней обосновывались в палатках.
   Ну, а затем - костер, веселые общие трапезы, песни под яркими звездами и, конечно, недолгие, однодневные прогулки по узким тропинкам над кручами, отделяющими нас от байкальской воды. Ося Гуфельд заставлял нас перед такой прогулкой связываться единой прочной веревкой. Это, конечно, добавляло нам уверенности. И все же подчас поглядишь назад, на тропинку, которую мы только что одолели, - и сердце замирает от ужаса, услужливо подпитываемого безудержной игрой воображения...
   Все это незабываемо, особенно наш ликующий ночной костер. Именно о нем я написал, быть может, лучшее свое стихотворение, во всяком случае, оно всегда тепло воспринимается людьми - уже более шестидесяти лет. Оканчивается так:
  
  Ночь ни петь, ни думать не мешала.
  Лишь Байкал вздыхал под тихий хор,
  И луна, разлившись по Байкалу,
  К нам ручьем спешила на костер...
  
   Проблем с питьевой водой возле Байкала нет: зачерпнул с берега и пей. Вкусней воды не бывает. А другой бесценный дар Байкала - омуль. Мы запасались им в Лиственничном, у рыбаков. Тем, кто никогда не видел и не пробовал этой рыбы, даже не знаю, как рассказать о таком чуде. Ну, уж селедку-то знают все. Представьте себе, что перед вами изысканно мясистая, упругая и ароматная селедка. Так вот, удвойте или даже утройте все эти качества - и получится омуль. Да и то приблизительно, потому что аромат омуля неповторим.
   Когда через много лет Саша Корбух приезжал в московскую командировку, мы в его номере ведомственной гостиницы ели непременно привозимого им омуля, естественно, держа куски рыбы в руках и запивая этот деликатес водочкой. Перед уходом домой я старался отмыть руки, но аромат омуля устранить с них не удавалось, и пассажиры в метро с интересом принюхивались ко мне...
   О походах на Байкал остались только теплые воспоминания. Ничего плохого вспомнить не могу. Пожалуй, можно рассказать лишь один эпизод школьных времен, который, конечно, светлым не назовешь, но и как страшный он не вспоминается, скорее как забавный, хотя за ним - ужас сталинских лагерей.
   Ребята каждую ночь по очереди, по два человека, дежурили возле палаток на всякий случай. Опасались визита медведя или беглого заключенного. При дежурных были топоры, хотя это средство защиты в наших неопытных руках вряд ли являлось надежным. Скорее, в случае опасности надо было всех разбудить и выступить по мере возможности единой силой.
   Однажды дежурили мы, насколько помню, с Сашей Корбухом. Ночь прошла спокойно, а на рассвете заметили, что по горной тропинке, протянувшейся над глубоким скалистым обрывом вдоль берега Байкала, к нам издалека движется какое-то существо. Вскоре стало ясно, что это не медведь.
   Через некоторое время уже не было сомнений, что к нам направляется какой-то человек весьма странного вида. Решили, что если это беглый заключенный, то наши топоры вызовут у него несомненный интерес, поэтому их лучше спрятать в ближайших кустах, а друзей пока не будить - сначала посмотрим, что будет происходить.
   Наконец к нам безбоязненно приблизился давно небритый мужчина в шапке, сделанной из газеты, в застегнутом женском плаще, видавших виды брюках и женских туфлях с отломанными каблуками. Несомненно, беглый.
   - Курево есть? - спросил он.
   У меня оказалась пачка "Беломора" (баловался немного) и спички. Я протянул ему эти свои богатства. Он внимательно посмотрел вокруг, несколько секунд задумчиво помолчал и произнес:
   - Ну, ладно, мужики. Беру себе. Только - тихо будьте...
   И удалился. Куда он направился, где найдет приют, кого еще разденет, а то и убьет на своем пути?.. Это нам было неведомо. Но поняли мы одно: решил он не трогать подростков, почти детей. И на том спасибо.
   Кстати, гуманное отношение заключенных к школьникам мне довелось наблюдать еще раз. В доме, где жила моя семья, был подвал, разделенный деревянными перегородками и дверями на небольшие кладовки для нужд жильцов. Там мы хранили картошку, иногда другие овощи, а также некоторые вещи. И вот однажды, зайдя в подвал за картошкой, я застал там около десяти женщин-заключенных (конвой, видимо, находился где-то снаружи). Не помню, что делали женщины, кажется, красили стены. При моем появлении они оживились, стало шумно, несколько раз раздался громкий смех. Одна из них спросила:
   - А ты, парнишка, не боишься нас? Мы ведь ой какие голодные, можем и не отпустить!
   Женщины дружно засмеялись, затем та же их представительница решила меня успокоить:
   - Ладно, не трусь. Таких зеленых не трогаем. Бери, что тебе нужно и валяй домой.
   Помню, я при этой встрече не проронил ни слова. Хотя трусости не проявлял, но и комфорта, сказать честно, не испытывал. Тихо ушел - и на душе полегчало...
  
  * * *
   Есть, что еще вспомнить и про Ангару. Было лето 1953 года. Недавно умер Сталин, и личность его почиталась пока, как и в прежние времена. Мы окончили девятый класс, и школа организовала для нас поездку по Ангаре в место одной из ссылок Сталина - поселок Новую Уду. Чтобы уважаемый читатель мог себе лучше представить бурный нрав этой неугомонной реки, отмечу, что от Иркутска до Усть-Уды, ближайшего населенного пункта к нашему месту назначения, пароход плыл двое суток. Туда мы плыли по течению реки. А вот обратно - против течения - двигались аж трое суток!
   Усть-Уда встретила нас тучей мошки (с ударением на "и"). Это мельчайшие и противнейшие насекомые, которые могут вас замучить гораздо успешнее комаров. Они лезут в рот, нос, уши, любые щели, по которым могут добраться к вашему телу через одежду, естественно, завладевают любыми открытыми частями вашей кожи - и буквально жрут вас. Они не жалят, а откусывают крошечные кусочки тела - это и есть их лакомство. Мы накинули на голову куски марли так, чтобы она спускалась на грудь, спину и плечи. Стало полегче.
   Честно говоря, на следующий день мошка занимала нас меньше, а на третий день мы о ней уже почти не думали. То ли уменьшилось ее количество, то ли мы смогли "закалиться", то ли она стала искать новые жертвы - не знаю. Правда, наши руки и ноги обрели рябой, непривлекательный вид, но нас это как-то не заботило...
   В городской столовой Усть-Уды мы ели на ужин медвежатину. Это был новый факт почти для каждого из нас. Не буду фантазировать по поводу вкуса этого мяса, честно говоря, забыл. Помню только, что ничего шокирующего в его вкусе не было, оно оказалось приятно нежным.
   До Новой Уды мы доехали автобусом. Как и Усть-Уда, она являлась большим деревянным поселком. Помнится, в его центре мы увидели довольно просторное здание школы и недалеко от нее маленький домик - музей Сталина. Нам рассказали, что, дескать, Сталин несколько раз отвечал на письма из этой школы и иногда отправлял ей подарки, выставленные затем здесь, в музее. Эти подарки продолжали демонстрировать. Запомнился только радиоприемник.
  А еще нам показали небольшую гору Киткай, примыкающую к поселку. На вершине этой горы, на фоне неба, виднелась красивая беседка. По словам экскурсовода, крестьяне в начале века выстроили на том самом месте беседку специально для ссыльного Сталина, чтобы он мог в ней уединяться и думать о жизни и о грядущей революции. Теперь же построена новая беседка - в память о том месте, где любил бывать будущий вождь. Мы, конечно, с волнением узнавали обо всем этом, поднялись на гору Киткай и постояли возле беседки...
   Иногда наше поколение упрекают в беспринципности и наивности. Несправедливо это. Подавляющее большинство из нас не имело такой информации, которая позволяла бы думать наперекор тому, что нам внушали государство, партия, комсомол. Мы просто старались честно учиться, честно служить стране, веря, что этим сможем приблизить светлое будущее на нашей одной шестой части суши земного шара. И, будем правдивы, сделали совсем немало хороших дел. Думаю, новые поколения должны достойно оценить сотворенное нами.
  
  * * *
   В детстве я договорился с родителями, что буду, как и они, нефтяником. Однако, начиная с восьмого класса, литературное творчество упрямо затягивало меня в свои колдовские путы. Писал стихи, сценарии для школьных вечеров, а в девятом классе замахнулся и на киносценарий. Создавал его самозабвенно, довел работу до конца и решил, что этому сочинению следует немного вылежаться, после чего буду его "шлифовать". А когда через некоторое время перечитал, хватило самокритичности оставить его в столе навсегда. Так он и лежит в одной из моих папок десятки лет. Конечно, сценарий откровенно слабый, непрофессиональный, но все же есть в нем одно достоинство: он сохранил наше мироощущение, наши раздумья, наши разногласия того далекого времени - первой половины пятидесятых годов. Заглянем-ка в него на несколько минут...
   Название киносценария - "Восход". Полагаю, я имел в виду восход личностной зрелости старшеклассников, хотя название в сценарии никак не расшифровывается. О чем же я написал? О том, как в маленьком городке (конечно же, типа Ангарска) появился новый девятиклассник Володя Степанов, ленинградец. Его быстро привлекают к комсомольской работе, причем он выбирает стенную печать (что вполне понятно: ведь это был и мой "конек" еще с седьмого класса). И в сценарии главным образом рассказывается о том, как Володя, проходя через большие хлопоты, через принципиальную борьбу с зарождающимся чинушей из комитета комсомола школы, через необходимость оптимального сочетания учебы с общественной работой (естественно, за счет жестких самоограничений) и, конечно, преодолевая ошибки роста, добивается слаженной и действенной работы редколлегии школьной газеты. Вот так-то!
   Причем, в моем сценарии чуть ли не на инструктивном уровне проработаны вопросы эффективной деятельности по выпуску газеты. Хоть предлагай кому-то сегодня для пользы дела эти идеи. Я действительно с приятным удивлением нашел там спустя десятилетия полезные и буквально выстраданные мысли. А уж как полезны они были для секретаря комитета комсомола школы Геннадия Красных (сугубо сибирская фамилия!) из моего сценария. Он поначалу совершенно не понимал истинного значения газеты в жизни коллектива и лишь под влиянием главного героя осознал это.
   Покажу, пожалуй, парочку фрагментов из текста сценария.
   Володя разговаривает с Геннадием.
  
  "Геннадий. Зачем нам регулярно выпускать стенгазету? Только трата времени. Достаточно выпускать в честь праздников.
  Володя. Как трата времени? Как же вы критикуете недостатки, показываете успехи?
  Геннадий. А зачем тогда комсомольские собрания?
  Володя. Странно ты мыслишь. Нельзя же работать только на комсомольских собраниях. Печать должна всё время направлять работу комсомольской организации и учёбу.
  Геннадий. Это всё слова. Ну, выпустил ты газету, её почитали, а дальше что? Сняли и новую повесили? Да? Ведь это может послужить только украшением отчета...
  Володя. Ну, как ты, секретарь, можешь так рассуждать?! Конечно, если ты не знаешь, для чего газета предназначается, она не принесет пользы. А она дает пищу для повседневной работы. Если принимать разумные меры по каждой заметке с критикой или какими-то интересными соображениями, польза, несомненно, будет. Хочешь, я тебе докажу это?"
  
  Начинается первое собрание корреспондентов школьной газеты.
  
  "Володя. Ну, вот мы и собрались, чтобы начать нашу работу. Главная нынешняя цель газеты - бороться за стопроцентную успеваемость... Мы должны стать более принципиальными, работать с полной сознательностью, увидеть и понять гораздо больше, чем большинство других учеников, своими заметками задевать их, как говорится, за живое...
  А теперь давайте поговорим конкретно о своей работе..."
  
   И результаты труда редколлегии были налицо: в школе благодаря активному влиянию газеты количество неуспевающих сократилось чуть ли не вдвое, борьба за успеваемость стала живым делом "масс". Не больше, не меньше!..
   Видно, уже в те годы я был влюблен в газетное дело, глубоко прочувствовал его, верил в его полезность. А ныне я сотрудничаю в одной из популярных русскоязычных газет Нью-Йорка. Так что сомкнулись восход и закат моей жизни в этом увлекательном деле...
   Были в сценарии, понятно, и другие герои. Например, очень положительная девочка Наташа, которая решительно воспротивилась самым начальным проявлениям самодовольства и эгоизма, возникшим в поведении моего главного героя Володи, и в отношении которой у него появились нежные чувства. Или балагур и остряк Степа, который на самом деле отличался тонкой натурой с ранимой душой, а маску хохмача надел, чтобы защитить себя от новых душевных травм. Однажды, еще в другом городе, он посвятил в одну свою думу приятеля, а тот стал насмехаться над ним, позже и других ребят привлек к этому обидному делу. Степа тайно мечтает стать поэтом.
   Кстати, в сценарий попали два стихотворения Степы, сочиненные, естественно, мною. Честно сказать, я о них совершенно забыл, а сейчас они даже кажутся мне не очень плохими для начинающего поэта-старшеклассника. Но они вряд ли украсят эти мои воспоминания...
  
  * * *
   Мы знаем, что иногда химик может проявить выдающийся талант композитора, а врач создает замечательные пьесы. Нередко не специальная образованность вводит человека в литературное творчество, а работа души, неуемное желание сказать другим что-то важное, что, возможно, найдет отзвук в их сердцах...
   Я уже упомянул, что была у меня в Ангарске одноклассница с довольно редким, как бы сошедшим со страниц какого-то увлекательного зарубежного романа именем - Генриетта (в обиходе, напомню, Гета). Скромность ее была феноменальной. Рядом с ней мы, бойкие старшеклассники, всегда чувствовали себя яркими, незаурядными личностями, умеющими и красиво говорить, и интересно шутить. Она оставалась тихим, доброжелательно-задумчивым зрителем и слушателем наших творческих проявлений. Правда, школьные сочинения по литературе ей удавались лучше, чем другим, но кого из нас этот факт мог тогда серьезно заинтересовать!.. А затем я переписывался с ней десятки лет - и более талантливых, подчас потрясающих писем не получал ни от кого.
   В 1998 году она закончила свою внешне тихую жизнь самоубийством в Ангарске, будучи уже пенсионеркой. На седьмом десятке не смогла выстоять в этой жизни, потому что, говоря словами замечательного поэта Ильи Сельвинского, ее "перевесило сердце". Немало печального вместилось в этом сердце скромного технаря-электрика, многие годы поднимавшей в одиночку сына с тщетной надеждой на его благополучную судьбу.
  В ее душе всегда жила поэзия, она написала сотни стихов. И никогда их не публиковала. Только иногда раскрывала свою поэтическую душу близким людям, и они с трепетным волнением входили в её красивый и сложный мир.
   Я вновь и вновь убеждаюсь: вокруг нас есть удивительно интересные люди, являющие нам драгоценный сплав огромного жизненного опыта, знаний, мудрости и великодушия. И разве не могут их стихи оказаться поэзией? Подобно стихотворениям моего друга Генриетты. Вот одно из них.
  
   Вы знаете, отчего ребенок застенчив
  и женщина отчего робка?
  Вы знаете, в чем слабость и могущество
  полевого цветка?
  Отчего неуверенны речь и походка,
  закрыты, безмолвны у сердца уста?
  Отчего признания, как цепью, скованы,
  и как длинна от дома верста?
  Отчего спотыкаются и падают,
  в кровь разбивая сердце, не колени?
  И зачем - слеза от чьей-то доброты,
  а любовь подвергается сомнению?
  ...Если вы не знаете, отчего это,
  не ищите, не знайте ответа...
  
  
   Наша умница, будущая поэтесса Гета Терещенко распространила среди одноклассников вопросник - хотела поточнее узнать наше понимание различных аспектов жизни. Отвечая на вопросы Геты, пришлось не раз задуматься - уже этим её вопросник весьма ценен.
   Вот выписка из моих суждений.
   "Высшим счастьем в жизни считаю возможность произнести перед смертью: "Жизнь моя прожита честно".
   Больше всего хочу воспитать в себе волю и принципиальность.
   Корни всех человеческих мерзостей - эгоизм и самомнение.
  Если ты готов отдать жизнь за свой народ, то, при всех твоих отрицательных чертах, ты, несомненно, положительный герой нашего времени.
   Поверить человеку - значит, принять его мысль, его позицию. А это не регламентируется жестко тем обстоятельством, кто он.
   Скучно бывает, если тебя в данный момент не интересует то, что происходит вокруг, - влечет нечто иное.
   Страсть к высоким свершениям и даже подвигам не противоречит положительному отношению к славе. Стыдно заботиться о славе, но не стыдно её принимать, когда она является заслуженной.
   Для кого дружба - конфетка для удовольствия, тот пустой человек; я преклоняюсь перед теми, для кого дружба - воздух".
  
  * * *
   Недавно мы потеряли нашего одноклассника, моего верного друга Вениамина Черкашина, закончившего свою жизнь профессором одного из военных учебных заведений. Он появился в Ангарске и вошел в наш коллектив, когда мы начали учиться в девятом классе. И сразу обрел твердый авторитет. В нем уже тогда чувствовался будущий офицер: был подтянут, говорил чеканно и очень четко выражал мысли, терпеть не мог демагогов и пустых болтунов - они побаивались его стреляющих словесных реакций. Мне и в школе и после неё грела душу дружба с ним, хотя многие годы она поддерживалась лишь телефонными контактами да перепиской. Живые встречи были очень редкими.
   К счастью, нашу дружбу не смогла поколебать одна моя оплошность в десятом классе, которая породила и его проступок. Но всё это несколько повредило репутации нашего класса в сознании любимой учительницы математики, нашего классного руководителя Надежды Ивановны.
   Когда мы стали десятиклассниками и отчетливо предчувствовали скорое расставание друг с другом, у нас появилась традиция отмечать с друзьями свои дни рождения. Такие вечеринки стали регулярными в наших квартирах. Конечно, пригласить к себе весь класс было невозможно - не в хоромах же мы жили. Это мы все понимали, и никто не обижался за отсутствие приглашения, все без всяких деклараций приняли единственно возможный принцип - приглашать не более 10 - 12 ближайших друзей. Иногда на таких встречах присутствовала и наша Надежда Ивановна. По какому принципу она выбирала встречи, где будет присутствовать, мне до сих пор неведомо, но никаких обид на неё я не замечал.
   В марте наступил и мой черед отметить своё семнадцатилетие. Я тоже пригласил человек двенадцать. Мама позаботилась об угощении гостей (помнится, это была еда штучного типа, соки и немного шампанского). А в прихожей происходили танцы под патефонную музыку: вальс и танго. Было шумно и весело. Через некоторое время мои родители, чтобы не смущать молодежь, закрылись в своей комнате.
   С нами была и Надежда Ивановна. Она подарила мне фарфоровую статуэтку, иллюстрирующую сказку, а по существу басню, "Лиса и журавль". Вручая мне подарок, она сказала торжественно:
   - Любителю басен подарок ясен!
   Все поняли смысл этих слов. Я тогда уже активно писал стихи, и, пожалуй, лучше всего мне удавались басни.
   Вечеринка получилась бы абсолютно успешной, если бы не моя оплошность, моя глупая затея, в которую я вовлек Вениамина. Помню об этом случае всю жизнь...
   Мы тогда дарили друг другу на дни рождения только художественные книжки, делая на них дружеские надписи. И Вена (так мы его обычно называли) меня спросил:
   - Какую книжку ты бы хотел получить в подарок от меня?
   И тут в моем еще полудетском мозгу родилась шальная идея, которая мне показалась и веселой, и вполне разумной. Я ответил так:
   - Если ты не против, не дари мне книжку. Давай организуем неожиданный для парней и оригинальный момент - ведь мы уже почти взрослые. Принеси не книжку, а чекушку водки (так называлась в обиходе 250-граммовая бутылочка этого напитка). Мы в ходе общей встречи таинственно позовем в кухню на пять минут только ребят и сделаем там мини-мальчишник. Предложим тост-клятву за нашу дружбу навек, независимо от любых обстоятельств жизни. Нас будет всего пятеро ребят, каждому достанется по 50 граммов - только развеселимся побольше...
   Вена немного подумал и согласился:
   - Ты, конечно, забавный фантазер, но твоя идея, по-моему, заслуживает поддержки. Такой мини-мальчишник не забудется всю жизнь. Я согласен.
   Когда общее застолье преимущественно перешло в танцы, Вена тихо переместился в кухню и занял там в одиночестве "боевую позицию" за маленьким столиком. Моей задачей было привести туда трех ребят. Но тут я несколько растерялся: задача оказалась не такой уж легкой. Ребята буквально не отрывались от девчонок, о чем-то увлеченно с ними говорили, дружно смеялись и азартно танцевали. Разбивать счастливые пары у меня не хватало духу.
   Я заглянул в кухню и сказал Вене, что пока наш мальчишник не получается, подождем более благоприятного момента. Он заметно погрустнел и сказал:
   - Ну, пляшите, пляшите. Я пока подожду здесь.
   Я, естественно, вернулся в атмосферу веселья и вскоре был совершенно покорен ею. Время летело, я его не очень тщательно контролировал, мне было очень хорошо и без затеянного ранее мини-мальчишника. Вдруг я осознал, что Вена уже слишком долго сидит в кухне и ждет у моря погоды. Я, разгоряченный, пошел к нему, чтобы предложить отмену нашего сепаратного мальчишника, который никак не вписывался в создавшуюся обстановку общего праздника.
   Вошел в кухню и был ошеломлен: Мой друг опустошил бутылку наполовину и был заметно пьян.
   - Тоска меня взяла, - заявил он. - Понял я, что затеяли мы никому не нужную глупость... И этот подарок мой - бессмыслица полная... Книга бы осталась с тобой на годы, а это...
   Он с горечью махнул рукой и предложил:
   - Давай хоть с тобой... допьем эту жидкость... За дррружбу навек!..
   Он смотрел на меня пьяными глазами, и я понял, что этого делать не надо.
  А что надо делать, не понимал. И ответил так:
   - Не надо тебе больше пить, дружище. Тебе надо посидеть спокойно и поесть, чтобы ты пришел в норму. Я сейчас принесу тебе еды. А туда тебе сейчас нельзя - будет неприятность.
   - Понимаю - нельзя. Пропал для меня праздник... Тоска... А есть я не буду, не хочу... Просто вот посижу... один. Уходи, веселись...
   - Я спрячу бутылку?
   - Ни к чему это. Пусть стоит... напоминает, какие мы дураки...
   Я зашел в кухню еще через час, наверное. То, что я увидел, привело меня в смятение и глубокую печаль. Бутылка была уже пуста, а мой друг храпел во сне, распластавшись грудью и руками на столике. Я с огромным трудом доволок его в находящуюся рядом комнатку - свою спальню и уложил на свою кровать.
   Не буду больше рассказывать о нашей праздничной встрече одноклассников. Скажу только, что исчезновение Вениамина практически не вызвало интереса, пьяным, как мне казалось, его никто не заметил, веселье продолжалось, пока Надежда Ивановна не предложила расходиться по домам. По моей доверительной просьбе, мой другой друг Володя Стручков зашел домой к Вене и сказал его родителям, что он остался ночевать у меня, поскольку, дескать, надо помочь привести квартиру в порядок после веселья (телефона в их квартире не было).
   Праздник в целом, как говорится, получился и приятно запомнился приглашенным одноклассникам (конечно, кроме нас с Веной). Но проницательная Надежда Ивановна, конечно, как-то овладела реальной ситуацией, а потому буквально на следующий день, перед уроком математики, со строгостью в голосе предложила:
   - Поскольку до начала выпускных экзаменов остается лишь два месяца, давайте закончим веселиться в дни рождения и полностью сосредоточимся на учебе. А веселье продолжите летом, когда у вас в руках появятся аттестаты зрелости. Договорились?
   Класс не мог возражать своей мудрой Надежде Ивановне. И только мы с Веной с затаенным смущением осознали подтекст её предложения.
   ...С радостью вспоминаю, что случившийся эпизод с чекушкой водки не испортил моих отношений ни с Надеждой Ивановной, ни с Веной. С любимой учительницей мы сохраняли дружеские контакты многие годы, до её ухода из жизни, а с Вениамином ещё намного дольше, до его кончины от инсульта во втором десятилетии двадцать первого века. Никогда не забывал и не забуду проявленного ими великодушия.
  
  * * *
   В 10-м классе я начал писать дневник размышлений, который, естественно, отражал штрихи нашей школьной жизни и мое мироощущение того времени. Мне кажется уместным включить в свое повествование несколько фрагментов моего дневника со своими нынешними комментариями.
  
   "Вот я и начинаю свой дневник. Мой карандаш опять в руке, но не гармоничные строки стихотворения будут выходить из-под грифеля, а спешные, нескладные писания, телеграфно отражающие моё текущее настроение.
   Да, начат дневник. Значит, слишком много появилось размышлений и переживаний, значит, перегрузили они мозг и сердце - надо облегчить эту, в общем-то, обычную ношу входящего в жизнь юноши. Для того и нужен дневник. Легче человеку, когда он может забыть что-то важное на время, но знает, что в любую минуту прикоснется к этому вновь, если откроет заветную тетрадь. И опять - думы, суждения, выводы...
   ...В юности формируешься как личность, ощущая коллективное влияние друзей (по школьному классу, кружку самодеятельности, спортивной команде...), при этом обычно в чём-то изменяешься, и довольно заметно. Не меняться в юности, по-моему, не к лицу человеку. Это чаще всего происходит от чрезмерной самоуверенности, от уважения только своего мнения. Такой человек или очень легкомысленный (подчас даже склонный к хулиганству), или - ходячая мораль.
   Во втором случае он явно перегибает в стремлении к идеалу. Он старается накопить в себе все положительные свойства разных людей, но делает это в ущерб (именно в ущерб!) другим чертам человеческого характера, пусть менее существенным, но обеспечивающим естественность, гармоничность человеческого поведения. Поэтому он невольно начинает выглядеть плакатно, в какой-то мере теряет общий язык с большинством товарищей и обособляется, как одиноко стоящая на опушке весело шумящего соснового бора надменная сосна...
   Человек должен быть ж и в о й личностью (пусть это и чревато какими-то ошибками молодости, роста, но мы же объекты ж и з н и, а не плаката!). Я не был человеком, подобным вышеупомянутой сосне, но думаю, что ему суждено чувствовать некоторую пустоту в душе".
   Не могу вспомнить, отчего именно посетили меня те мальчишеские размышления. Время-то было весьма строгое, ещё почти сталинское. И всё-таки уже возникали ростки ожидания каких-то перемен, предчувствие памятной хрущевской "оттепели", в которой довелось формироваться душам моего поколения...
   ___________
  
   "Хочу сегодня еще немного написать о моем большом друге Володе Стручкове. Какое счастье: он решил вместе со мной поступать в Московский нефтяной институт - мы вместе станем буровиками!
   Но сейчас не об этом... Кое-чего не понимал я в тебе, Володя, и кое-чего так и не понял. Однако не понял мелочей, которые можно и не пытаться понять. Юность еще не позволяет характеру оформиться во что-то неизменяемое, поэтому подчас трудно, а то и невозможно уловить его во всех чёрточках - некоторые становятся расплывчатыми, исчезают, замещаются. Но самое важное в человеке увидеть можно, и я увидел, Володя, что... Лучше - конкретнее, пунктуально:
   - ты не эгоист, но твердо стремишься исполнять свои желания;
   - душа твоя чиста, ты бескорыстен, но несколько упрям;
   - не помню, чтобы ты когда-нибудь поступил глупо или бестактно...
   Ну, хватит столь бесцеремонно анализировать личность близкого человека. Прости, Володя!
   Впрочем, осталось одно, непременно требующее анализа, - сердце. Да, Вовка, до тебя, кажется, добралась любовь. И я рад этому. Галя Шнягина - одна из лучших девчонок нашего класса. Надо просто не знать её, чтобы в глубине души не ощутить влюблённость, хотя бы чуть-чуть. Галя не избалованная, а трудолюбивая, умная и очень остроумная, бойкая, принципиальная, честная, с весёлой большой душой - неизменно располагающая к себе девушка. Не скоро отыщешь второго такого человека, в котором удаль сочетается с чуткостью к людям, весёлость с серьёзностью и принципиальность, резкость комплиментов с любовью.
   Да, с любовью, с чистой, прекрасной юношеской любовью-дружбой, которая предназначена для тебя, Володя. Неужели это пройдет мимо тебя? Не думаю. Почему ты так неожиданно смутился, когда она сказала тебе при всех: "Как любезничать, так к другой Гале, а как перевести с английского - ко мне!" Вряд ли бы ты покраснел, скажи это другая одноклассница. А к Гале ты неравнодушен - не упускай ее!
  Эх, я бы, пожалуй, позволил себе ухаживание за ней, если бы видел, что она может ответить взаимностью. Она направляет это чувство тебе - желаю тебе счастья!.."
   Но это счастье у Володи не состоялось. Через несколько месяцев мы с ним начали студенческую жизнь в Москве, а Галя Шнягина поступила в Иркутский университет, на биологический факультет. Жизнь развела их по разным дружбам, интересам, событиям...
   Мы с Володей стали буровиками. После института я поехал в Татарию, а он на север Красноярского края. Там он нашел верную спутницу жизни, тоже Галю, которая подарила ему двух сыновей. Трудная судьба буровика, особенно на Севере, так или иначе подрывает здоровье и подчас рождает печальные результаты. Володя неожиданно скончался от инсульта, не дожив до своего 54-летия... С его милой северянкой Галей мы дружим до сих пор.
   А Галя Шнягина стала доктором биологических наук, живет в Иркутске и посвятила себя сохранению в озере Байкал популяции омуля - нежной, чувствительной рыбы неповторимого вкуса, которая стала погибать из-за недостаточно ответственной деятельности Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. Так и живем: одни губят природу - другие пытаются её спасать...
   Встретиться бы когда-нибудь с этой чудесной одноклассницей, поговорить. Уже невозможно: наш возраст превысил 80 лет, и живем мы во многих тысячах километров друг от друга. Лет 30 назад она, оказавшись в Москве, хотела меня увидеть, но я был в очередной из своих бесчисленных командировок. С ней говорила по телефону моя жена и почувствовала, что Галя очень огорчилась. Хотел узнать о ней что-нибудь в Интернете. Не смог - фамилия её, видимо, давно другая...
   ___________
   "Сегодня учительница математики Надежда Ивановна Окулова очень разнервничалась из-за того, что некоторые ученики мямлят и жеманничают у доски вместо того, чтобы держаться твёрдо и думать сосредоточенно. Она чуть не заплакала, оставила журнал и почти выбежала из класса. Но перед этим, не в силах сдержать накипевшей боли, она горько призналась, что ей очень тяжело. Она отдает нам все свои силы, всю душу, а директор школы травит её, утверждая, что, дескать, она добилась снятия с работы преподавателя математики Дарьи Васильевны, чтобы сделать себе карьеру. Мы же, ученики, добавляем ей душевной боли тем, что превращаем ответ у доски в "смотрины невесты".
   Какой замечательный человек наша Надежда Ивановна! Это она, единственная из всех учителей, по-настоящему встала на нашу сторону, когда мы подняли вопрос о том, что Дарья Васильевна не может преподавать в десятых классах. И не для карьеры стала нашим преподавателем, а для того чтобы мы имели глубокие знания. Мы вечно будем благодарны нашей Надежде Ивановне за её честный, сердечный, скромный и великий труд, за её большое сердце".
  
   Здесь мне хочется вставить краткое разъяснение.
  
   Надежда Ивановна была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год - в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было мужественным поступком, а для нас важным уроком жизненного поведения. Но я, пожалуй, расскажу подробнее об этом её поступке в следующей главе "Низкий поклон вам, дорогие учителя" - это будет логичнее. Здесь же достаточно вспомнить мою отраженную в дневнике и приведенную выше эмоциональную юношескую реакцию на живой факт благородства и мужества...
  ___________
  
   "Это самая скорбная страничка. Сегодня в 12 часов дня в Иркутске после тяжелой полугодовой болезни (рак крови) скончался наш одноклассник, один из моих лучших товарищей Саша Серёдкин. Тяжело писать это, тяжело думать, что никогда больше не придет к тебе парень в коротеньком пиджачке, с помятой кепочкой в руках и не спросит, приветливо и чуть застенчиво улыбаясь маме или бабушке:
   - Юра дома?
   Бедные родители Саши! Они, можно сказать, только для него и жили. Как они любили его! Я никогда не забуду, как горько плакал его отец, положив голову мне на плечо...
   Дорогой Саша, как ты исхудал в последние свои дни, каким ты стал бледным. Дорогой мой товарищ, во вторник я последний раз взгляну на тебя и брошу вослед тебе щепотку земли. Но до самой смерти своей я не забуду твоё молодое жизнерадостное лицо, что видели мы полгода назад, и твое худое, измученное болезнью лицо последнего времени.
  Спи, Саша, спокойно. Жестокая болезнь не позволила тебе строить будущее вместе с нами, но верь: мы построим его удвоенными силами и построим так, чтобы никакая болезнь не смогла вырвать из жизни твоего ровесника.
   Спи, Саша, спокойно..."
   ___________
  
  "Моя басня "Моськин лай", которую я прочитал на городской школьной олимпиаде, произвела на многих сильное впечатление. Дорогая Надежда Ивановна и Гета даже чуточку обиделись на меня, хотя я, конечно, просто не мог иметь их в виду в этой басне, вот себя - да!
  "Моськин лай" - басня о том, что надо самокритично относиться с своим способностям, не погружаться в иллюзию, что ты более талантлив, чем есть на самом деле.
  Басня заканчивается таким обращением к Моське: "Ты можешь тявкать, только знай, что у тебя лишь тявканье - не лай".
   Приятно, что басня актуальна и заставила многих оглянуться на себя и сдержанней оценить свои силы. Это поможет в жизни..."
  
  * * *
   Не могу не вспомнить еще вот о чем.
   Весьма важным и поучительным стал для меня письменный выпускной экзамен по литературе - сочинение. Я, серьёзно увлеченный литературным творчеством, практически всегда получал за сочинения пятерки и вообще считался в классе чуть ли не эталоном грамотности. На выпускной экзамен шел с такой самоуверенностью, что она потеснила и собранность, и аккуратность, и строгость к самому себе. Это была, как иногда говорят, ошибка молодости. Обидная ошибка, но, думаю, хорошо, что она произошла и стала мне важным уроком. После этого урока я уже никогда не расслаблялся в ответственные моменты жизни.
   А вот то сочинение позволил себе писать в расслабленном состоянии. Писал что-то по творчеству Маяковского. Любимый поэт, учился у него мыслить. Несомненно, сочинение получится ярким, впечатляющим. О возможных грамматических ошибках даже не думал. Как это у меня могут быть ошибки?! Более того, начал думать о совершенно постороннем, например, о том, что после экзамена надо сагитировать всех на поездку в соседний поселок Майск - там показывают новый фильм... Бегло перечитал написанное сочинение. Нормально! И сдал его.
   Следует заметить, что педсовет считал меня претендентом в золотые медалисты. А в сочинении моем оказались три ошибки: слово "спрессованный" было написано с одной буквой "с", кроме того, не был выделен запятыми какой-то деепричастный оборот... Все это, по-нормальному, требовало тройки. Позже я узнал, что педсовет был в замешательстве. Все понимали, что произошло глупое недоразумение, что тройка за сочинение станет крайне необъективной оценкой моих реальных способностей. Кто-то предложил вставить за меня две злополучные запятые и, оценив сочинение с потерянной буквой "с" на четверку, передать его для утверждения в ГОРОНО как работу претендента на серебряную медаль. Но - молодцы наши преподаватели - эта нечестная идея не прошла. И все же пожалел меня педсовет. Решили поставить мне за эту работу четверку, но в ГОРОНО ее не показывать, а значит просто не выдвигать мою кандидатуру на серебряную медаль (ведь явно не прошел бы). Так я и окончил школу - с одной четверкой, но без серебряной медали. И с четким пониманием печальной цены самоуверенности.
  
  * * *
   Перед началом учебы в Московском нефтяном институте я получил два приятных подарка от родителей.
   Во-первых, они мне выделили деньги на поездку в Ленинград и организовали возможность остановиться на несколько дней в пустующей квартире их приятелей, которые работали в Ангарске.
   Какая это была чудесная поездка! Пожалуй, самым незабываемым событием в ней было посещение громадного стадиона имени С.М. Кирова, где проходила 1-я Всесоюзная спартакиада учащихся. Я стал свидетелем яркой победы моего товарища по ангарской школе Юры Недбайло. Неистово болел за него, когда он, выступая за команду РСФСР, смог обеспечить ей победу в эстафетном беге 4х100 м. Он бежал на последнем этапе, когда эта команда еще не вырвалась вперед, и совершил чудо, обогнав всех соперников. Храню свой входной билет на стадион, где я немедленно написал: "В успехе Юры Недбайло - воля, любовь, скромность, упорство. Надо в любом деле проявлять эти качества, чтобы успех был неизбежен".
   Конечно, я впитывал в свое сердце красоту улиц, набережных, дворцов этого великого города. Но совсем в родной он превратился позже, когда девушка с Васильевского острова стала моей женой.
   А по поводу второго приятного подарка от родителей я сделал короткую запись в своем дневнике. Вернусь на минутку к нему:
  
   "Сегодня отец неожиданно прислал из Ангарска городскую газету "Знамя коммунизма", где напечатано моё стихотворение "О дружбе". Итак, на моём счету уже два напечатанных произведения, и оба - в этой газете. Вечно буду благодарен редакции за то, что она поддержала во мне веру в свои силы. Сегодня для меня праздник. Да, хочу я, хочу стать писателем!"
  
  
  
  НИЗКИЙ ПОКЛОН ВАМ, ДОРОГИЕ УЧИТЕЛЯ
  
   Школьные годы в Ангарске стали для меня, я бы сказал, и большой школой жизни в целом, за что я глубоко признателен нашим замечательным учителям.
   Незабываема, например, наша талантливая и опытная учительница по литературе Татьяна Тимофеевна Шорникова, взрастившая во мне трепетную преданность великой русской литературе и организовавшая в школе любимый мною литературный кружок, вдохновивший меня на поэтическое творчество.
   Самые добрые воспоминания остались у меня о нашей учительнице физики Татьяне Максимовне Ведерниковой, начинающей, но явно незаурядной и влюбленной в преподаваемый ею предмет. Хочется думать, что не без её влияния на формирование моего внутреннего мира я, специалист по технологии бурения скважин, со временем вдохновенно взялся за разработку диссертационной темы, находящейся на стыке с премудростями геофизики.
   Прекрасным специалистом и колоритной личностью была наша учительница истории (боюсь неточно назвать её по имени-отчеству). Её уроки были неизменно интересны.
   Но однажды в моё взаимодействие с ней вкрался курьёзный эпизод. На выпускном экзамене по истории мне довелось рассказывать о наполеоновском нашествии, в частности, о совещании, которое проводил Михаил Илларионович Кутузов в деревне Фили под Москвой. Называя эту деревню, я, естественно, сделал ударение на второй букве "и". А как могло быть иначе, если я жил в Москве недалеко от этого места и бывал там, а ещё в составе пионерской организации школы участвовал в благоустройстве Филёвского парка! Но учительница вдруг поправила меня: сказала, что ударение надо делать на первой "и". Я вынужден был ответить, что она ошибается: Фили - это часть моей судьбы, и я достоверно знаю, как надо произносить это название. Мы оба испытали минутную неловкость, но этот мелкий курьёзный момент, конечно, не мог испортить наших отношений.
   Нет, я не стану бегло перечислять достоинства всех наших учителей - вряд ли это увлекло бы моих читателей: ведь у каждого остались подобные добрые воспоминания о его преподавателях.
   Но хочется непременно рассказать подробнее о двух учителях, присутствием которых в моей жизни украшены - так уж случилось - и десятки моих лет за пределами школьной юности.
   Это наша классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, столь же естественная во всем, сколь и мудрая, а еще мужественная женщина, которая решительно вызвалась учить нас математике в десятом классе после нашего коллективного отказа продолжать учебу у чрезвычайно слабого педагога. И её решение стало для нас уроком высокой нравственнности. Она отдавала нам всю свою душу, весь свой талант.
   И еще это наша замечательная совсем молодая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель. Никогда из памяти моей не уходил образ этой очаровательной учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками!
  
   На школьном выпускном вечере я прочитал свое стихотворение, посвященное нашим дорогим учителям:
  
  Дни сменялись,
   спеша проплывали года.
  Десять лет за спиной
   дружбы, роста, труда.
  И от скорой разлуки
   со школой моей
  разливается грусть
   всё сильней и сильней,
  и такая хорошая, теплая грусть,
  что писать про неё
   я, признаться, боюсь.
  И волнуются мысли
   от грусти такой...
  Надо молодость
   не отпускать на покой.
  Ведь коль юность, как наша,
   искрится из глаз,
  это значит -
   душою Вы слышите нас,
  это значит -
   не станете Вы ни при ком
  надуваться без толку
   смешным индюком...
  Это значит,
   что в Вас влюблена молодежь.
  ну, а строже любовь,
   знаю я, не найдешь!
  
  * * *
   Надежда Ивановна Окулова была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год - в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было, как я уже отметил, мужественным поступком, а для нас - началом ее большого урока жизненного поведения. Правда, для каждого из ее тогдашних десятиклассников, тот урок имел разную продолжительность. Для одних он закончился с окончанием школы, для других продолжался годами. Для меня растянулся на тридцать лет. Она была моим верным старшим другом, и переписка с ней стала важной, ничем не заменимой, волнующей частью моей судьбы. По возрасту она отставала от моих родителей, ну, лет на пять - шесть, не больше. Последнее письмо от нее, уже очень больной, я получил за три месяца до ее кончины.
   Скорее всего, не я единственный прошел ее урок длиною во многие годы. Кто-то из моих одноклассников, как и она, навсегда остался жить в замечательном таежном Ангарске, по соседству с Ангарой, Байкалом и Саянами. И по соседству с ней, нашей Надеждой Ивановной. А значит, просто продолжал встречать ее на улице, в кинотеатре, на концерте... или наведывался к ней домой. Другие, как и я, вели с ней переписку, живя в других городах, и кого-то из них, как и меня, она иногда навещала за тысячи километров от Ангарска.
   Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, требуя у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
   Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница была... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
   Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно. Вот таким стало начало ее многогранного и важного для нас, а для некоторых и многолетнего, урока жизни.
   А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать - ускоренно, но во всей глубине - материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания.
   ...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет...
   Но не только наше знание математики ее заботило. Еще и наше умение гармонично общаться, постоять за себя, сочетать великодушие с принципиальностью, найти правильный ход в непредвиденных обстоятельствах... Она была с нами на школьных вечерах, на городских конкурсах самодеятельности, на праздновании наших дней рождения, в туристических поездках. И было с ней интересно, светло, надежно...
   Однажды она предложила нам на уроке контрольную работу, состоящую из нескольких алгебраических задач. Одна из них, вторая, не решалась, но мы, конечно, об этом не знали. Так контрольная по алгебре превратилась скорее в тест по психологии поведения в сложной ситуации. Немало оказалось среди нас тех, кто за весь урок так и не продвинулся дальше второй задачи, безуспешно пытаясь одолеть ее. Но были и такие, которые, осознав, что не могут с ней справиться, двинулись дальше и успели решить все остальные. Вот таких-то и похвалила перед всем классом Надежда Ивановна как людей, умеющих избрать оптимальную тактику решения многоплановой проблемы при встрече с отдельной непреодолимой трудностью.
   Надежда Ивановна очень внимательно относилась к моим литературным пробам, особенно к попыткам писать басни. Не раз и не два ссылалась на моих немногочисленных басенных персонажей по какому-нибудь поводу. А на семнадцатилетие, напомню, подарила статуэтку по мотивам сказки "Лисица и журавль". И сказала: "Любителю басен - подарок ясен!" Это я воспринял как напутствие в литературное творчество. Однако позволил себе такое творчество в качестве основного дела только на седьмом десятке лет, будучи пенсионером по старости. А та статуэтка - всегда со мной...
   Но вот чего мы никогда не слышали от Надежды Ивановны - рассказов о ее прошлой жизни. Всегда оптимистичная, сильная духом, чуткая, влюбленная в жизнь и посвятившая себя людям женщина почему-то жила одна. Так прожила она до самой кончины, случившейся во второй половине ее седьмого десятка лет. Позже до меня дошли сведения, что якобы ее муж погиб в результате сталинских репрессий.
   По окончании школы я получил от нее в Москве не менее 30-ти писем. Они и были для меня продолжением ее долгого-долгого урока жизни.
   Незаурядный человек, несомненно, интересен многим. Причем хорошим и сильным людям дано поддерживать те же свойства и в нас - своим участием в нашей жизни, да и просто словом своим... Думаю об этом - и хочется предложить читателям несколько фрагментов из писем Надежды Ивановны почти тридцатилетнего периода. А я буду сопровождать эти фрагменты своими комментариями.
   Первое письмо от Надежды Ивановны я получил в сентябре 1954 года, через три месяца после выпускного вечера в школе и в самом начале моей учебы в институте. Это был ответ на мое первое письмо ей. Но я, конечно, не делал копий своих писем, а поэтому о моих письмах можно судить только по реакции на них любимой учительницы. Давайте откроем ее самое первое письмо, от 24 сентября 1954 года.
  
   "Дорогой Юра!
   ...День моего рождения, 18 сентября, стал для меня вдвойне знаменательной датой. Выдавали ордера на жилплощадь в одном из новых домов. Среди счастливчиков была и я. Естественно, забыла, что являюсь "новорожденной". Мы с рядом коллег толпились то в горсовете, то у самого дома.
   Когда я поздно вечером вернулась на старое место жительства, ваши телеграммы (они пришли из Москвы, Свердловска и Ленинграда) и букет цветов с запиской от ангарчан очень меня растрогали.
   Юрочка, твое письмо все время во мне. Благодарю за выраженные чувства (хотя, конечно, выражая их, ты не смог обойтись без литературной гиперболы). И еще благодарю за откровенность и доверие. Очень хорошо понимаю твое распутье между инженерной дорогой и литературным творчеством. Постараюсь ответить как можно разумнее. Но, как всякий смертный, а следовательно, ошибающийся человек, не смею утверждать, что мысли мои отразят истину.
   Мне кажется, Юра, прежде всего у тебя должно быть какое-то большое дело, которому ты будешь отдавать ясность разума, преданность сердца, твердость нервов и даже напряжение мышц. Только тогда, когда ты выстрадаешь и ощутишь желанные успехи твоего большого дела, твоя поэтическая натура почерпнет из этого комплекса чувств истинную силу и жизненность. И творчество твое станет наиболее интересным читателям. Выбранный тобою жанр небольших произведений очень разделяю. Пусть они будут фейерверком протекающих событий, пусть в них звенит смех, чувствуется ирония, живут глубокие чувства автора, важные дела окружающих его людей. Это прекрасно: инженер, отражающий глубоко познанный им мир человеческих свершений и взаимоотношений, наблюдательный, добродушный и колючий, бичующий зло, но глубоко уважающий Человека.
   Разделяю и твою мысль о сочетании интересного труда инженера с труднейшим трудом писателя. Учись и тому, и другому. Работай над собой в обеих областях.
   Только не небрежничай ни в чем. Не позволяй лени ни в какой степени обкрадывать себя. Сумей сделать жизнь свою красивой и богатой интересными событиями и делами.
   А чтобы это состоялось, сбереги чистоту и принципиальность в отношениях с людьми. В нашем мире немало грязного, недостойного нормальной человеческой морали. И поражение начинается в момент безразличия к проявлениям зла. Безразличие - это пассивная форма содействия, самая жалкая, трусливая, подленькая и вредная...
   Буду рада узнавать, что ты всегда находишь силы не только устоять перед злом, но и противостоять ему. И спокойно принимай оскорбления пустых наглецов. Да и оскорблением, по-моему, можно считать акт со стороны более или менее уважаемого человека. А если человек пуст, то и оскорбления его - пустой звук..."
  
   Хочется заметить, что напутствия Надежды Ивановны я воспринял не как общие декларации, а как руководство к действию. В частности, в течение нескольких студенческих лет, как правило, проводил воскресные дни в Библиотеке имени Ленина, вникая в учебные пособия по литературоведению и теории литературы для университетов и педагогических институтов. Одновременно по возможности покупал литературоведческие книги и затем работал над ними дома. Некоторые из них до сих пор со мной. Надеюсь, что я неплохо выполнил рекомендации моей учительницы по самообразованию в сфере литературного творчества.
   Это проявилось в том, что в течение многих лет коллеги доверяли именно мне подготовку текстов книг, статей, заявок на изобретения, методических документов по совместным исследованиям и разработкам, а дирекция нашего ВНИИ буровой техники не раз поручала мне проекты непростых и ответственных писем в вышестоящие инстанции. Неизменно имели успех мои материалы в стенной печати, мои стихотворные приветствия на юбилеях, тепло принимаются нынешние литературные пробы - очерки и рассказы - в русскоязычной прессе Нью-Йорка. Так что рекомендации Надежды Ивановны, вроде бы, не пропали даром.
  
  
  ИЗ ПЕРЕПИСКИ 1980 ГОДА
  
   "Здравствуй, Возмутитель Спокойствия! Теперь это твои новые имя и отчество. Прими как мою месть... За что? Н-ну, хотя бы за зависть мою к расположению Всевышнего к тебе. И за умелое использование тобою этого расположения...
   Вот и сегодня зависти полна: по радио - информация о концерте у вас, в столице, по произведениям Джорджа Гершвина. Ты меня познакомил с ним по записям, когда я гостила у тебя. Это был один из приятнейших вечеров. Я стала следить, поймала, слушала, восторгалась... Но вот "Голубую рапсодию" не знаю. А у вас прозвучит...
   Представь себе, я тоже почти "придворный поэт". Ко мне ходят с заказами на дату, юбилей. А недавно горком профсоюза прислал мне как пенсионерке поздравление с Новым годом!!! Как стихи сделали такой виток?..
   ... Данное письмо служит для меня психотерапией. Уже долго жду хоть кого-нибудь из ЖЭКа: на лестничной площадке, именно возле моей двери, возлежит пьяный сосед. Ой, Юра, как гадко, мерзко. Но - се ля ви..."
  
   "Светлый, добрый час тебе, Юрочка!
   Не только еще не забыла, а никогда не забуду "месяц в деревне" по имени Москва. Вся пешеходная тропа от станции метро до твоего дома - чудо, оазис в столице. Всегда буду помнить наши вечера после театра - за чашечкой кофе (вопреки всем устоям медицины), поздние экскурсии по московским бульварам и переулочкам и, конечно, лоджию твоей квартиры, залитую или жарким солнцем, или ночной прохладой и ароматом чистой листвы...
   В последние дни "отходила" от Московской олимпиады, восстанавливалась после полумесячного "заболевания". Даже не предполагала, что так меня засосет водоворот страстей спорта. Болела до аритмии и гипертонии.
   Спасибо, дорогой, сердечное спасибо за новый всплеск чувств, откровений, наполнивших это чудное твое письмо. В моем пенсионном режиме письма всегда - радость. И жданные - поздравительные, и такие, внезапные...
   Пела Брегвадзе "Снегопад". Мне подумалось: всех беспокоит неумолимое Время. И вот... Я, вместо раздумий по поводу невозвратного, еще желаемого или уже неосуществимого, кажется, вернулась к истокам, к началу узнавания мира. Смотрю вокруг, широко раскрыв глаза и рот... У тополей новые листья (после обильных дождей и вновь пришедшего к нам тепла) - в две ладони! Полынь - седая, мохнатая, терпкая, выше меня ростом! В парке - дикий овес мне по плечо!.. Это вторая моя эпоха - удивляющая прелесть. "Я знаю, что ничего не знаю" - и радостно от этого: узнавай!
   ...Но, если быть до конца честной, Время и у меня подчас вызывает тревожные, а не восторженные мысли. Вот написала грустные стихи (такие грани своих размышлений я тебе еще не показывала):
  
  Крылами машет над нами время,
  зовет куда-то... Вперед? Назад?
  Но нет желаний. И сил не хватит.
   И ты мне, Время, уже не брат.
  В тебе, о Время, мир заблудился.
  Былое ль лучше иль что грядет?
  И даже если замрешь покорно,
  Мир
   то, что ищет, все ж не найдет..."
  
   "Здравствуй, Юра! Все бросила и пишу тебе письмо. Наверное, удивлен, что все могу бросить? Но сегодня перелом погоды: мытье окон отпадает, из-за этого же не тянет в магазинные очереди. Вот и решила с тобой поговорить. И опасаюсь попасть "не в тон". "Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется..." Прошу извинить, если мой мажор не отзовется в тебе.
   Я же полна им, мажором: у нас Золотая Осень! За окном - желтый огонь листвы. И потому, хотя пасмурно, небо однотонно-серое, брызжет мелкий, жалкий дождичек, но кажется, что в окно льется яркий, живой солнечный свет. Зеленые сосны окружены пламенем. Оно бушует, клубится и тянется вверх. Высокие тополя пылают над крышей соседнего дома. Чудо чудное, диво дивное, красота нерукотворная - действо Мастера Вселенского. Так бы и не отходить от окна, любоваться этим Праздником, каким-то Золотым Юбилеем без имени...
   Весна - для юности. Лето - для детства. А осень согревает усталые сердца. Бодрит, освежает и внушает Веру, что ничто не зря, никогда не поздно, в любом повторении есть красота новизны, а краткий миг может быть ярким, щедрым, могучим счастьем.
   Мне думается: Весна - это молодость Осени. Одурманила себя Осень ее ароматами. А позже заплатила щедротами Лета за радость Весны. И вот, постепенно, день за днем, ароматы цветения сменяются дыханием пригорклой полыни. Устав к концу Лета, истратив силы души в летнем зное, дарит нам осень праздник своего "пышного увядания". Уже позади беспокойство о полях, садах, плодах - а душа ее вновь воскресла в свежих утренних туманах и легких морозцах ночных. И встряхнула наряды, расписные цветастые шали - хоть не надолго, а не хуже, чем ранней весной, убралась!
   Как старательно и мудро учит нас природа! Учит верить, что опять придут желания, мечты, осуществление надежд! Будем благодарны природе за силу осенних свершений! Они входят в нашу жизнь, когда надежды, казалось бы, уже увяли, отцвели, погибли...
   Скоро и у вас, мои москвичи, будет эта всеблагостная красота осени. Уже начинается... Побродите, отдохните - глазами, сердцем, мозгом. Погуляйте в тихих переулках Арбата, в дебрях дивных рощ Лосиноостровского заповедника, краешек которого ты видишь из окон своей квартиры. Всем вам желаю осенней бодрости! И светлой веры в природу! Обнимаю с надеждой на самое лучшее..."
  
   ИЗ ПЕРЕПИСКИ 1983 ГОДА
  
   "Юра, Юра... Здравствуй, Юра! Юра - романтик, борец, лирик, философ и мастер слова (а слово - плод мысли)!
   Прости за паузу. Отвечаю не сразу по двум причинам. Во-первых, мне было необходимо перечитывать, вдумываться, воображать, проговаривать... О второй причине сообщу в конце.
   Рада, что ты отдохнул на море, и не ревную тебя к нему. Хотя, конечно, почувствовала, как оно, да и сам Таллин обокрали меня масштабом твоего письма, поскольку завладели почти всей твоей душой. Но все равно им спасибо за твое успокоение, прилив в тебе здоровых сил, зовущих к действу. Мне нравится, как ты говоришь: "Поживем еще!"
   Поживем! Я надеюсь дожить до такого твоего письма, где будут звучать трубы! Подожду. Но хотелось бы - побыстрее..."
   ...Ты так молод в своем письме! Я даже немного загрустила, что еще не работала в нашей школе, когда ты, в девятом классе, был там самым первым комсоргом. Не узнала тебя в этой деятельности - в твои школьные годы наш контакт был слишком краток. Но мне запомнилось, что в ребячьем шуме звучало и такое: "Юра, у Юры, к Юрке..."
   ...Ну, а теперь о второй причине задержки моего письма. Две недели назад вышла из хирургического отделения после операции по поводу панкреатита. До операции 2 - 3 месяца ощущала недомогание. Потом случился приступ боли... Теперь прихожу в себя - и, соответственно, настроение приходит в норму. Читаю Ильфа и Петрова - смеюсь от души.
   Твое письмо получила в день выхода из больницы. Ты мне им помог, как море тебе. Спасибо вам обоим!
   Обнимаю. Мои добрые пожелания семье и нашим друзьям".
  
   Такова была последняя весточка от Надежды Ивановны. Знать бы мне тогда, что получил ее последнее письмо...
   Я вдохновенно и трудно осваивался в новых делах и, конечно, намеревался написать ей об этом. Но 20 марта позвонила одна из учениц Надежды Ивановны из более поздних выпусков (как-то мне довелось с ней познакомиться) и сообщила о кончине нашей учительницы. А в начале апреля 1984 года пришло подробное письмо от одноклассницы и моего большого друга Геты. Вот что, в частности, написано в том письме.
   "Смерть Надежды Ивановны была для меня ужасной неожиданностью. В те дни я закрутилась в текущих делах, не заглядывала в нашу городскую газету - и узнала об этой беде от вас, москвичей, получив телеграмму соболезнования всем школьным друзьям и нашей школе. Это было вечером в субботу, 24 марта. Накануне, в пятницу, я купила нашу "Знаменку", но не разворачивала ее. После телеграммы раскрыла со страхом. Да, в ней было сообщение о смерти Надежды Ивановны. Известие это тем более горько и болезненно для меня, что я не выполнила твою просьбу сходить к ней.
   Осенью Надежде Ивановне сделали операцию: опухоль поджелудочной железы. Рак ли это или доброкачественная опухоль, утверждать не берусь, поскольку с медиками не разговаривала. О том, что она лежала тогда в больнице, никто не знал. Позже говорила, что не хотела, чтобы знали...
   Недомогание, видимо, вновь привело ее в больницу, но уже в другую. Это случилось в марте. Ту больницу однажды посетил врач, который ее оперировал (он пришел по каким-то своим делам). Увидел ее, переговорил с медперсоналом и возмутился - то ли назначенным лечением, то ли обследованием: дескать, я же знаю ее болезнь, я сам ее оперировал и вижу, что вы всё делаете не так. Этот разговор был подслушан медсестрой, он всплыл лишь потом, когда Надежды Ивановны не стало...
   Ей назначили прием бария для рентгена. Пребывание свое в больнице она поначалу опять хотела скрывать. Но в какой-то момент позвонила в школу и попросила передать некой Галине Михайловне, чтобы та пришла к ней. Всем остальным стало известно со слов этой Галины Михайловны, что 19 марта Надежда Ивановна пожаловалась на врачей, сообщила, что попала к ним в немилость из-за нежелания принять барий, сердилась, что они все-таки заставили принять.
   Но в целом она вела себя терпеливо, была, как обычно, иронична, разговорчива, соседей по палате подбадривала. 19 марта ее посетила еще одна подруга, узнав случайно, что Надежда Ивановна в больнице. На вопрос, что ей принести, ответила: ничего не надо; вот огурчик бы съела, но нельзя - при ее болезни лечат голодом.
   В тот печальный день, 20 марта, она тоже вела себя обычно, разговаривала, была в столовой. Но навестившей ее Галине Михайловне показалась очень измученной, изможденной. Грустно улыбнулась: дескать, ты будешь последней, кто разговаривал со мной и тем самым войдешь в историю. Когда они сидели рядом, Надежда Ивановна вдруг тихо воскликнула: "Кто бы знал, как мне плохо!.." А затем сказала: "Иди уж, я устала".
   Когда Галина Михайловна уходила, Надежда Ивановна лежала и забылась, видимо, задремала. Щеки ее порозовели. Галине Михайловне она показалась очень хорошенькой...
   А через несколько минут Надежда Ивановна вдруг закричала: "Ой, больно! Больно мне!" Побежали за врачом. Когда он появился, она уже была мертва. Был вечер 20 марта...
   ... На траурном митинге в школе урочные слова сказали двое незнакомых мне пожилых людей: женщина и мужчина. Отметили ее высокий класс как специалиста, ее строгость, но справедливость, ее активность и отзывчивость, ее неизменное участие в выпуске стенгазеты. Народу было немало, пришли люди разных возрастов - ее выпускники разных лет. Много принесли цветов, венков.
   Говорили речи и у могилы. Наши одноклассницы Галя Буш и Лида Потапова тоже сказали благодарственные и прощальные слова...
   Как ты ее любил, Юра, не могу знать. Но я в 10-м классе по-настоящему влюбилась в нее..."
  
   Наша любимая учительница ушла навсегда. Но не уйдет из моей памяти, моего сердца ее долгий, 30-летний урок жизненного поведения. Он отражен в моей повести в письмах с комментариями, которая так и называется: "Её урок длиною в 30 лет". Повесть опубликована в моих книгах и в Интернете, на моем сайте www.yuriytsyrin.com.
   Живу уже на девятом десятке лет. Еще перезваниваюсь и переписываюсь с некоторыми школьными друзьями. Верится, мы не изменили урокам Надежды Ивановны.
   Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах...
  
  * * *
   Эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто.
   Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школьная юность стала незабываемым временем - а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет - в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
   Так началась наша душевная, доверительная переписка - и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я имею друзей - её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
   В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности...
   Прежде чем затронуть нашу с ней переписку, мне хотелось бы отметить, что я регулярно откликался на юбилейные даты в жизни родной школы.
   В 1982 году, когда школа праздновала своё 30-летие, я послал ей такое письмо:
   "Дорогая, незабываемая школа ?10!
   Мне посчастливилось быть среди тех, кто написал самые первые страницы твоей биографии. 1 сентября 1952 года я стал учеником твоего 9-го "А" класса.
   Но мне не пришлось в этот день знакомиться почти ни с кем из одноклассников, потому что наш 9-й "А" почти целиком состоял из уже сдружившегося коллектива: мы пришли в твои стены всем классом из школы ?1.
   В тот же год меня избрали комсоргом школы (самым первым!). А в 1954 г. мы, и грустные, и счастливые, прощались с любимой школой, с друзьями, с дорогими навек учителями, с нашей классной руководительницей, сыгравшей такую огромную роль в нашем личностном становлении, что об этом нужно писать не две строки, а роман. Нашим классом руководила Надежда Ивановна Окулова, и мы счастливы, что она до сих пор считает наш класс одним из лучших в своей жизни.
   Я ещё напишу тебе, поздравляю тебя с юбилеем, дорогая школа!
   Выпускник 1954 года Ю.Цырин".
   К своему 50-летию, в 2002 году, школа выпустила замечательную почти 400-страничную книгу воспоминаний "Школа в моей жизни". Я был тронут и горд тем, что эта книга открывалась копией того моего письма.
   Тогда, по семейным обстоятельствам, я уже около трех лет проживал в Нью-Йорке. Конечно, опять написал родной школе поздравительное письмо:
   "Родная школа! Родной Ангарск!
   Здравствуйте!
   Меня зовут Юрий Цырин. Я сейчас очень далеко от вас (и мне уже, к сожалению, - 65 лет), но всей душой я - с теми, кто участвует в праздновании 50-летия нашей школы. Мне посчастливилось учиться в ней со дня ее рождения.
   Я понимаю, что на этом прекрасном празднике 10-й школы неуместны очень длинные послания и речи. И, как смогу, постараюсь не утомить участников праздника своим письмом. Мне радостно, что это письмо могут дополнить прилагаемые фрагменты лирических очерков, которые я начал регулярно писать и публиковать на старости лет и в которых есть строки, посвященные нашей школе, моим школьным друзьям. Эти строки мне диктовало сердце...
   Ангарск пришел в мою судьбу в 1951 году как результат поиска отцом достойной судьбы. Этот юный город подарил и родителям, и мне друзей на всю оставшуюся жизнь, таких друзей, о которых говорят, что они ближе родственников.
   В Ангарск приехали люди из-за самых разных превратностей судеб. Общим в их судьбах было то, что они оказались далеко от друзей, а жить, когда нет рядом друзей, - беда. Кто этого не знает! Новая дружба вырастала в общей непростой, непривычной, плохо понятной там, вдали от нас, жизни. Мы чувствовали, что дружба эта возникла навсегда, и она, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб...
   Наши 10-й "A" и 10-й "Б" в 1954 году стали первыми выпускниками новой красавицы-школы Ангарска. Кто из вас, милые мои первенцы воспитанников нашей школы смогли прийти сегодня на праздник? Как хочется верить, что здесь есть сегодня те, кто помнят меня!..
   Если здесь сегодня есть и какие-то из учителей первых выпускников школы, примите, дорогие, мой низкий - до земли - поклон!
   Родная школа учила нас и основам наук, и достойной жизни.
   И вот сегодня в нашей любимой школе происходит встреча разных поколений, встреча достойных детей и трудяг недавно ушедшего века, да и нынешнего. Кто-то и сегодня живет в Ангарске, а кто-то, думаю, приехал издалека. И я уверен, что здесь все разделяют радость и душевность праздника, потому что мы выпорхнули на просторы жизни из общего, родного, навсегда оставшегося в нашем сердце гнезда - нашей школы номер 10, а значит, как я когда-то написал в стихотворении, "жизнью мы все ангарчане". Спасибо нашей школе! И многих ей солнечных юбилеев впредь!
   Дорогие участники юбилейного праздника! Позвольте представиться чуть подробнее. Этим письмом вас сердечно приветствует и шлет вам самые лучшие пожелания
  выпускник школы 1954 года,
  горный инженер-нефтяник,
  доктор технических наук,
  заслуженный изобретатель России,
  почетный нефтяник России,
  начинающий пенсионер (с еще неугасающим творческим настроем души)
  Юрий ЦЫРИН.
  23 августа 2002 года".
   К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в адрес юбиляра свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые газетно-журнальные материалы.
   И вдруг я получаю трогательное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко - почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
   Вот это письмо (с некоторым сокращением).
   "Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
   Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
   На Ваш музыкальный привет и стихи, берущие за душу, большой спрос. Первыми обратились ко мне выпускники 1957 года, а у Саши Прокофьева, выпускника 1971 года, родилась идея на фоне ваших песен "Байкальский вальс" и "Осенний парк" сделать Вам маленький подарок - видеоклипы с видами Байкала и Ангарска, назвав этот диск "Ностальгия". Посылаю его Вам.
   Юрий Завельевич, посылаю Вам также диск с фильмом о нашей школе, который можно назвать "Память". За время с 1952-го по 1990 год в школе работало 70 педагогов, из них 50-ти уже нет. Приходят новые педагоги, новые ученики. Они должны знать историю школы и быть благодарны тем, кто её творил.
   Я с большим интересом прочитала присланный Вами журнал "Соотечественники в Америке", рассказывающий о жизни наших земляков в США. Судя по статьям, чудесно, что там не забыты наша, российская история, культура, традиции и обычаи.
   А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов - и для юношей, и для девушек.
   Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах...". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей.
   С огромным интересом читала Вашу повесть о любимой учительнице Надежде Ивановне. Какая она, такой ли я её знала, работая рядом с ней с 1954-го по 1959 год? Надежда Ивановна - неординарная личность. Она могла стать историком и художником, писателем и психологом. Вы своей повестью расширили моё представление о ней, углубили его и вызвали ещё большее уважение к памяти этого необыкновенного человека.
   Сейчас нашу школу возглавляет Юрий Николаевич Красиков, её выпускник, как и все его завучи. Ныне абсолютно новые условия работы, но, к чести этих людей, они не теряют традицию борьбы за знания. К великой чести учащихся математических классов, они спасли школу от решения областного управления образования закрыть её как математическую. Восхищена способностью и настойчивостью защитников, сумевших доказать и отстоять необходимость сохранения математических классов в школе своими глубокими знаниями. К тому же, в июле этого года на Международной олимпиаде в Аргентине наш Лёва Шабанов, ученик 10-го класса, занял второе место и стал серебряным призёром. Слава его учителю Ольге Николаевне Масловой!
   Еще раз огромное Вам спасибо за внимание и добрую память о школе, её педагогах и выпускниках!
   Крепкого здоровья Вам и семье, творческих дерзаний и побед, всего светлого и доброго в жизни!
   С уважением Т. Носоченко"
  
   А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
   Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своим педагогическим творчеством! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
   Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
   Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и уж, конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась, как уже знают мои читатели, скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность...
   И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям - спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
   Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона (привожу эти строки в переводе известного русского поэта некрасовской школы А.Н. Плещеева):
  
   Ты кончил жизни путь, герой!
   Теперь твоя начнется слава,
   И в песнях родины святой
   Жить будет образ величавый,
   Жить будет мужество твое,
   Освободившее ее.
  
   Пока свободен твой народ,
   Он позабыть тебя не в силах.
   Ты пал! Но кровь твоя течет
   Не по земле, а в наших жилах;
   Отвагу мощную вдохнуть
   Твой подвиг должен в нашу грудь.
  
   Врага заставим мы бледнеть,
   Коль назовем тебя средь боя;
   Дев наших хоры станут петь
   О смерти доблестной героя;
   Но слез не будет на очах:
   Плач оскорбил бы славный прах.
  
   Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека - Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я максимально бережно подготовил их к публикации и, как уже отмечено выше, представил читателям в Интернете. Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей...
   Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
  
   Моя переписка с Людмилой Александровной, начавшаяся в 2013 году, оказалась очень эмоциональной и ярко отразила молодость души, неугомонность в добрых делах и неугасимую жажду творческой деятельности этого незаурядного человека, прошедшего весьма непростой, с драматическими страницами, жизненный путь и не желающего сдаваться возрасту, при этом восторженно воспринимающего творческий настрой людей старшего поколения. Эта переписка вдохновила меня на создание двух литературных произведений: "Ретро на двоих" и "Когда уходит молодость" (повести-эссе в письмах с дополнениями и комментариями). Они опубликованы в Интернете: на моем сайте www.yuriytsyrin.com и в разделе "Литературное творчество Юрия Цырина" журнала "Самиздат".
   Вот что в начале нашей переписки очень кратко сообщила мне Людмила Александровна о своей долгой жизни после расставания с нашим Ангарском:
   "После переезда в 1964 году из Ангарска к родителям я жила и работала в школе города Димитровграда Ульяновской области. В 1985 году я ушла на пенсию и вторично вышла замуж. Моим мужем стал молдаванин - и в 1989 году мы с мужем переехали на жительство из Димитровграда в Молдавию, в Кишинев, поменяв свою квартиру. А очень скоро начался развал Союза, порожденный всеобщим разгулом национализма. Задержись я немного с переездом - никогда бы не оказалась здесь. Печально размышлять об этом и хочется воскликнуть почти словами песни: хороша страна Молдавия, а Россия лучше всех!"
   Так моя милая Людмила Александровна, сугубо российский человек по всему мироощущению, нежданно оказалась гражданкой другой страны. Вот читаю её письмо, и страшно подумать, сколько же ещё было советских людей, в судьбы которых тогда грубо вмешались деяния политических авантюристов!
   Я также узнал, что Людмила Александровна получила и ещё один жестокий удар судьбы на неродной, молдавской земле: она потеряла второго мужа и живет по большому счету одиноко за пределами своей любимой России. Нет, я вовсе не хочу обидеть живущую с ней внучку её мужа, более того, радуюсь, что она есть в жизни моей очень пожилой учительницы. Но ведь я тоже немолод и осознаю, как непросто остаться в старости без родного, любящего человека близкого по возрасту, особенно находясь вне Родины. Дети и внуки, при всех их добрых человеческих качествах, всё же не могут вполне восполнить потерю любимого супруга...
   И вновь мои недобрые мысли обращены к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян...
   Вот как Людмила Александровна в недавнем письме подвела итог своей творческой, в частности переводческой, деятельности последних лет, а точнее,
  указала произведения, в создание которых вошел и её труд:
  1. Повести-эссе Юрия Цырина "Ретро на двоих" и "Когда уходит молодость", опубликованные в Интернете.
  2. "Гагаузский художник Дмитрий Савостин" - суперкнига художественного творчества.
  3. Три большие уникальные книги гагаузского фольклора:
  "Гагаузские народные сказки",
  "Гагаузские песни, пословицы, загадки",
  "Гагаузские праздники, обычаи, обряды".
  4. В 5-м томе десятитомника Николая Сёмина "На переломе веков и тысячелетий" очерк "Интернациональное воспитание в школе ?5 г. Димитровграда Ульяновской области".
   В этом перечне скромно учтен не весь её труд, что можно увидеть из приводимых ниже фрагментов моего недавнего письма дорогой учительнице.
  
   "Милая Людмила Александровна!
   Прежде всего хочу сказать, что я восхищен Вашим сегодняшним жизненным настроем на непростые благородные дела, Вашим творческим вдохновением, Вашими реальными достижениями последнего времени! Это так вдохновляет меня, Вы даже не представляете! Ваше письмо стало прекрасной песней, которая "строить и жить помогает"! Спасибо!!!
   88 лет - ну, и что?! Позвольте чуть-чуть побалагурить с улыбкой. Нашему коту тоже 88 (по-человечьи), он еще бодр и в здравом уме. А нам что, быть хуже?..
  Я отстаю от Вас на какие-то жалкие 7 лет, на незначительные 9% от уже прожитой мною жизни - это просто чепуха. Иногда мое сознание начинает туманить некая депрессия, но Ваше письмо требует: наслаждайся содержанием каждого предстоящего дня - и только так!
  Хотя до конца жизни мне сегодня несравненно ближе, чем до её начала, но думаю об этом очень спокойно, философски (иначе же, увы, не станет). Более того, как и Вы, хочу еще что-то успеть в творчестве - и этим отгоняется ощущение старости. Я иду в Вашем фарватере и не сверну!..
  Грустные штрихи Вашей жизни, изложенные в полученном от Вас письме, оставлю без комментариев. Но учтите, что они - в моем сердце, меня искренне волнует всё, что Вы сообщаете о себе. И ещё. Грустные мотивы - это естественная и неизбежная часть нашего мироощущения, но верю, что они не могут сломать Вас, отнять у Вас любовь к жизни и жажду творческих дел. Так было раньше, так непременно произойдет и в наступившем году. Пусть он будет удачным и радостным!
  Честное слово, восхищен тем, как огромна и благородна Ваша работа по переводу на английский язык многих десятков гагаузских сказок! А ещё пословицы и т.д.! Кроме всего этого, и редакторская работа! Я знаю, что редакторский труд подчас просто адский - более 15-ти последних лет он является моим регулярным делом.
  А какую прелестную "малютку" Вы издали! Так Вы назвали свою замечательную брошюру "Совершенствуй свой английский язык. Пословицы и поговорки, идиомы и лексические комплексы". Она станет моим настольным пособием - буду всех удивлять эрудицией. А ведь изданная брошюра - лишь начало большой работы, которая продолжается. Прекрасно!
  Но ведь и это не всё: есть ещё работа с димитровградцем Николаем Николаевичем Семиным. Это потрясающе!
   Явно отстаю от Вас по производительности труда. А ещё Вы упоминаете какие-то 88 лет! Забудьте о них и - так держать. Это - жизнь!
  В Вашей бандероли много интересных, волнующих приложений. Не могу не посвятить им несколько слов.
   Очень приятно было разглядывать фото, где показан переход молодежи из нашей ангарской школы во Дворец химиков на тожественное мероприятие. Какие приятные лица, как красиво одеты выпускники, какой прекрасный город виден за их спинами! Как всё это согревает душу! Да, душой мы навсегда ангарчане. Навсегда!
   Не может не волновать Ваша переписка с Яковом Ефимовичем Берлиным - представителем поколения наших отцов. Думаю о его огромном письме. Сколько там любви к людям, доброты, мужественного стремления не покинуть баррикаду добра и благородства в нашей сложной, нередко несправедливой жизни! И сколько преданности идеалам СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА (пусть кто-то посчитает меня сегодня наивным "совком", но я с гордостью написал эту фразу)!
  Правильные, мудрые слова посвятил он сложному труду воспитания подрастающего поколения - труду, ставшему смыслом его жизни.
  И никогда не уйдут из моей памяти эти его пронзительные строки в письме от 17 марта 1980 года:
  "19 мая я отмечу вместе с пионерами 58 лет своей дружбы с ребятами. Дети мне очень дороги. Честно скажу, жизнь была трудная, столько событий и среди них людская неблагодарность, преследования. Несколько раз не хватало сил бороться с собой, поддерживать свое желание противостоять людям недостойным и страшным.
   Три раза случилось так, что уже был готов покончить счёты с жизнью, но, как чудо, в такую трагическую минуту являлись дети, мои воспитанники, - и стыд перед детьми за малодушие делал своё дело. Опять приходило мужество, и я вновь вставал в строй, становился полезным и радовался жизни".
  Вы прислали и светлое, вдохновенное письмо в адрес этого замечательного человека от какого-то Юрия. Там много хороших, трогающих душу слов, в частности такой истинный афоризм: "Живу хорошо, вероятно, потому, что работаю творчески". Это созвучно со строками моих старых стихов: "Меня спасало творчество всегда - и в нездоровье, и в ненастье буден..." Сейчас чуть ли не модно щедро лить грязь на Советский Союз, но ведь сколько замечательных людей жило в той нашей стране! Об этом должно быть сказано правдивое слово новым поколениям.
  А о Якове Ефимовиче чеканно и правильно написала его дочь: "Отец прожил большую и чистую жизнь".
  И, пожалуй, последнее о необъятном содержании Вашей бандероли (ведь "нельзя объять необъятное", как учил нас Козьма Прутков). Я с интересом читал письмо, полученное Вами от бывшей ученицы Тани Митюковой-Угореловой. Особенно близки мне такие её слова: "За последнее время я прочитала несколько книг на английском языке. И на чём я себя поймала? Я фиксирую внимание не столько на содержании, сколько на особенностях языка, в том числе и на лексических комплексах, оборотах, с помощью которых можно гениально просто выразить ту или иную мысль".
  Мне кажется, что это написал я, а не она. Полное совпадение нашего отношения к текстам. Вы можете не поверить, но я сейчас нередко обращаюсь к русской классике, чтобы еще раз насладиться не сюжетом, не интригой, а чарующей красотой языка. Ощутишь эту красоту - в душе воцаряется какая-то особая, радостная гармония. Умница Ваша Таня!
   Всего-всего Вам самого доброго! Обнимаю и целую
   Всегда Ваш Юра Цырин"
  
   Передо мной еще одно письмо Людмилы Александровны, написанное в феврале 2018 года. Письмо огромное. Оно, вроде бы, закончилось на 12-й странице 24 февраля, но затем, 28 февраля, появилось дополнение к нему на девяти страницах. А еще имеются интересные приложения.
   Конечно, есть в письме жалобы на здоровье, но не буду их излагать: на девятом десятке лет они вполне естественны и ожидаемы. Радует, что они лишь вкраплены в светлые, даже вдохновенные повествования о вдохновляющих её делах и людях этой эпохи её жизни. Не могу не познакомить читателей с такими фрагментами.
  
  "Добавлю кое-что о димитровградском писателе Николае Николаевиче Семине, с которым я сотрудничала. Он родился в 1942 году, т.е. подбирается к нашему с тобой девятому десятку лет жизни. Сейчас читаю его статьи, очерки в присланном мне пятом томе его историко-краеведческого десятитомника и понимаю, какой он неутомимый труженик. Он пишет о событиях, свидетелем которых был сам, о людях, которых знал или знает. Но чтобы собрать необходимый материал, он находит и проворачивает тонны документов, иногда в разных городах. На это нужно много сил, упорства, подчас и мужества. Я правильно определила его борцом за правду, истину - он многократно доказал это на деле.
  Н.Н. Семин - лихой человек: в 76 лет работает над десятитомником! Пять уже есть, но ведь это только половина. Успеет ли? А лихость свою он доказывает и в спорте. В последние месяцы участвовал в Москве, Минске, Ульяновске в чемпионатах по конькобежному спорту и по плаванию - занимал первое, второе и третье места в своей возрастной группе. Лихо? Честь и хвала!
  А Федор Иванович Занет - тоже пример для подражания. Очень старается для своего народа. Издание трёхтомника гагаузского фольклора - чисто его заслуга. Деньги он своим упорством "выбил" у американского посла, выложив перед ним десятки своих книг, трудов. А без денег ничто не делается...
  В столице Гагаузии Комрате блестяще прошла презентация трёхтомника с присутствием Посла США. Увековечены творчество, язык, культура гагаузского народа!
   Недавно Федор Иванович сообщил мне о новом успехе. С 2016 года лежит готовая к печати книга картин всемирно известного гагаузского художника Дмитрия Савастина (при подготовке книги я перевела на английский язык его вступительную статью и названия 225-ти картин). Федор Иванович сказал, что скоро она будет издана. На сей раз он "пробил" это в российском посольстве. У Молдовы и Гагаузии на это денег нет (а главное, по-моему, что властям это "до лампочки").
   Ф.И. Занету только 60 лет - есть перспективы и силы. Он уже работает над созданием объемного словаря гагаузского языка и планирует ряд исторических произведений.
  Ну, а о себе могу сообщить, что мой образ жизни стал в последнее время более праздным. Когда была работа с переводами, потом проверка напечатанного, грустить было некогда. Я трудилась довольно успешно, обогащалась знаниями по языку и культуре Гагаузии. После издания первого тома Федор Иванович сказал мне очень лестную фразу: "Без ваших переводов не было бы этой книги". Я втянулась в ту работу вдохновенно и - похвалюсь - даже самоотверженно. В ноябре этот проект был завершен.
  Теперь быть без работы уже не могу. Освободившись, снова взялась за свой труд, который начала попутно с переводами, - сбор пословиц и поговорок на английском языке с аналогами на русском. Проштудировала все 720 страниц русско-английского словаря, насобирала 660 штук. Это настоящий, интересный труд...
  А еще докладываю тебе, что в начале года написала множество длинных писем друзьям, приятелям, бывшим ученикам. Приятно, что меня не забывают ученики разных времен - это моя оттепель на склоне дней. И самое главное место в моей жизни, в сердце сегодня принадлежит тебе. Спасибо за внимание, дружбу, любовь, за твои письма, за "Ретро на двоих"!
  По воскресеньям я имею "благотворительный" урок с третьеклассницей, с которой занимаюсь второй год. Привозит её на машине из другого района города кто-нибудь из родителей. Для девочки Арины это очень полезные внешкольные занятия. В школе, к сожалению, ученикам недостаточно разъясняют учебный материал, а учебники сложны для восприятия детьми.
  Я уже написала, что без нагрузок мозга жить не способна. Вот и придумываю нагрузки. Очередная выдумка - углубиться в румынский (молдавский) язык через сравнительное чтение на двух языках румынских сказок, пословиц и др. (при использовании учебника и словаря). Авось что-то из лексики и грамматики осядет в голове.
   Стараюсь "творить добро" и в таком направлении. Послала двум подругам в Димитровград уже семь денежных переводов, чтобы облегчить их жизнь. Трижды помогала двоюродной сестре, живущей в Москве. Делаю, что могу...
  Здоровье мое, увы, хромает. Сам, конечно, уже понимаешь, что бывает изношено после 80-ти... Но будем благодарны судьбе и Богу за то, что имеем, что живем более-менее благополучно!
   На сколько меня ещё хватит? Это большой вопрос. Разрешим ли он? Жизнь покажет. Говорят, что в старости человек должен жить "на покое", а у меня это не получается..."
  
   Через несколько месяцев Людмила Александровна порадовала меня из далекого Кишинева очередной доброй весточкой, где были, в частности, такие слова:
  "Что интересно в моей жизни сегодня, в мои 88 лет (а мне уже 88 лет и 7 месяцев)? Краткий ответ: это моя умственная деятельность, работа мозга. Она почти не прекращается. И благодаря ей я не теряю ориентир в жизни, получаю стимул жить, вопреки физическим недомоганиям и страданиям, угасанию жизненных сил. В некотором смысле, это моя путеводная звезда. Работа моего ума - это антипод моему физическому состоянию.
   А подпитывает мой стимул жить общение с друзьями, дорогими, близкими по духу, идеалам и жизненным принципам. К сожалению, из-за моих перемен мест жительства, таких друзей нет рядом, они далеко, но они есть и есть навсегда. Они верные, преданные, проверенные жизнью. Постоянно общаюсь с ними через переписку по почте или в Интернете. И это общение укрепляет мои силы, интерес к жизни, ко всему, что в ней есть.
   Ещё очень помогает сегодня жить память о пройденном пути и любовь к тому, что было смыслом жизни".
  
   Берегите себя, пожалуйста, милая моя Людмила Александровна!
   Я счастлив, что Вы не обошли моей судьбы.
  
  "МЫ ЮНОСТЬЮ ВСЕ ПОБРАТИМЫ
  И В ЖИЗНИ ВСЕГДА АНГАРЧАНЕ"
  
   В этой главе я покажу отдельные штрихи моих воспоминаний о взрослой жизни некоторых своих одноклассников, той жизни, которая началась, когда школьная юность была уже в прошлом, но навсегда осталась в наших сердцах - и мы неизменно оставались узнаваемыми и близкими людьми друг для друга. Как-то, лет в пятьдесят, я посвятил нашей неувядающей школьной дружбе такое стихотворение, которым завершу это короткое вступление:
  
  
  ЗАСТОЛЬНОЕ
   Школьным друзьям
   И все-таки есть в этом что-то -
   Не видеть важнее заботы,
  Не видеть важнее проблемы,
  Чем взять огурец себе слева.
  И вовсе уж неповторимо,
  Что мир весь проносится мимо,
  А ты, ни о чем не волнуясь,
  С друзьями ушел в свою юность.
  В ней стали мы неразделимы:
  Мы юностью все побратимы
  И в жизни всегда ангарчане -
  Иначе б уже не встречались.
  Пусть будут такие застолья
  Назло и сединам, и болям,
  Пусть нас распрямляют
   и лечат!
  Нет в мире замен нашим встречам!
  
  * * *
   Мой школьный друг Володя Стручков окончил вместе со мной Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Это было в 1959 году.
   Работать Володя поехал на север Красноярского края, в геологическую экспедицию. Поселился в поселке Малая Хета, который редко кому известен. Здесь и женился на сибирячке Галочке. Она родила ему двух сыновей - северян. Жена его, Галина Ильинична, давно уже - родной для моей семьи человек.
   А в семидесятые годы, награжденный орденом за открытие нового газового месторождения, он с семьей переселился в Подмосковье, чтобы потом месяцами вновь жить в снегах Крайнего Севера, теперь уже в долгих командировках. Там необходимо было бурить специальные скважины очень большого диаметра. Когда мы поминали Володю в 1991 году, люди, знавшие его по этой работе, благодарно рассказывали о том, что дело их было очень трудным, а Володя чутко чувствовал настроение каждого и умел каждого вовремя подбодрить...
   И, думаю, никто в те времена не подозревал, что здоровье Володи уже подорвано трудами и волнениями, что его нередко мучают головные боли, а кровяное давление регулярно прыгает вверх. Все это знала его Галочка и понимала, что ему необходимо менять работу. На душе ее стало легче, когда Володю пригласили на одну из командных ролей в крупную управленческую организацию.
   Он получил впечатляющий кабинет в одном из зданий центра Москвы и отдел, отвечающий за техническое обеспечение добычи целебных минеральных вод и их транспортировки по трубопроводам к местам потребления. Володя увлеченно работал несколько лет, только иногда его забирали в больницу, чтобы улучшить состояние здоровья. Я любил при случае заглянуть в его кабинет, из огромного окна полюбоваться Москвой и несколько минут поболтать с моим старинным другом.
   Но последний раз я примчался туда в огромном волнении. Галочка позвонила мне и в ужасе сказала, что Володя увольняется и уезжает работать буровым мастером геологической экспедиции куда-то в глубинку Красноярского края, на реку Подкаменная Тунгуcка, впадающую в Енисей. Ему уже шел шестой десяток. А он вновь, как в молодости, собирается окунуться в стихию бесконечной изнурительной борьбы с капризами земных недр, стихию бессонных ночей, дискомфортного быта, противостояния морозам и комарам, непрерывных, вязких хозяйственных хлопот. Все это уже подарило ему проблему здоровья. Куда же дальше?..
   Он слушал мои доводы с доброй и чуть грустной улыбкой. И вскоре мягко попросил меня не тратить время на уговоры - своего решения он не изменит. Раза два начинал звонить прямой телефон, соединяющий его с шефом, но трубку Володя не брал. "Видишь ли, - начал он свой недолгий монолог, - все, что нужно, я ему уже сказал. Дальнейшее общение с ним не имеет смысла. Ты знаешь не хуже меня, что в стране разрастается эпидемия коррупции и ее любимого отпрыска - криминальной коммерции. Мой шеф стал выкручивать мне руки: гляди, дескать, сквозь пальцы на некоторые хитрые нарушения экологических требований при оборудовании одного из курортов. Эти нарушения - не по халатности (то было бы полбеды). Эти нарушения - коммерция. Что похуже - для страны, а что получше - для своего кармана. А я отказался быть участником преступления перед людьми. Шеф уже заявил мне, что мои "капризы" - это мой быстрый путь на улицу. Бодаться неохота: не он, так другой сворует - по всей стране расцветают игры без правил. Вот - и весь вопрос..." И добавил: "Так жить не буду. Немного поработаю в экспедиции, освежу душу, а затем приду в ваш институт. Готовь место в лаборатории года через три".
   Мы тогда подходили к порогу девяностых... Через полтора года он умер. от инсульта. Я прилетел из очередной сибирской командировки, а тут - звонок Галочки: "Юра, у нас - беда ..." Володя был в отпуске, отдыхал дома. В ту ночь у него очень болела голова. Решил принять душ. Ему бы постоять под горячей струей, а он опрометчиво сделал ее холодной. Сразу стало плохо. "Убил себя Вовка, - горько воскликнула моя жена, узнав про этот душ. - Видимо, слишком сжались сосуды..."
  
   Прощаясь с Володей, я читал людям свои печальные, посвященные ему стихи:
  
   ...Нас всех святая память вскачь
  мчит из былого, так красива!
  Но суждено ей, плачь - не плачь,
  застыть сегодня у обрыва.
  А от него - лишь путь назад,
  по прожитым тобой страницам.
  И с них для нас твоим глазам
  через года всегда светиться...
  
  * * *
   Моя талантливая одноклассница Генриетта Терещенко (позже Басацкая), ушла из жизни в 60 с небольшим лет, когда заканчивался прошлый век, ушла, увы, по собственной воле, завершив многие годы женского одиночества (рассталась с мужем еще в молодости - брак оказался неудачным) и напрасных надежд на счастливую судьбу сына. Ей, кристально честной, ранимой и вдохновенной, хватило сил на многие жизненные испытания, но силы её были не беспредельны.... А у меня остались рукописи её поэтических сочинений. Только у меня.
   В эту тетрадь была вложена коротенькая записка. В ней, в частности, написано: "Юра! Вот возьми, почитай мои стихи. Об их ценности могу судить так же плохо, как о ценности собственной души. Большинство из них не могло быть не написано, многое не обработано, есть просто незаконченные. Так теперь и останутся, в таком виде..."
   Она не готовила свои стихи к публикации. И пусть "многое не обработано", но в них есть главное - проявляется талант автора! И я на склоне лет позволил себе - конечно, с предельной бережностью и тактичностью - прикоснуться к её стихам не просто как редактор, но где-то практически как соавтор. Не хотелось, чтобы в них остались какие-то явные художественные просчеты, следы житейской спешки, незавершенности. Прости меня, милая Гета, если что-то не получилось как надо.
   Позволю себе напомнить и уточнить: теперь эти стихи живут в Интернете, а именно в журнале "Самиздат" и на моем сайте www.yuriytsyrin.com. Я счастлив, что смог передать людям стихи Геты, где ярко отразились беспокойный труд и метания её души, и что читатели регулярно обращаются к её творчеству...
   А еще я получил от Геты много прекрасных писем, отразивших её несомненный литературный талант. И хочется мне показать уважаемым читателям несколько фрагментов её писем 80-х - 90-х годов, последнего периода её непростой, трагически оборвавшейся жизни.
  
   "Разрешаешь ли поделиться плодами своих недавних раздумий? Ты ведь не против? Я всегда бесконечно благодарна тебе за то, что меня п р и н и м а е ш ь. Для меня это счастье. Это мой главный комплимент тебе.
   Я помню давний наш разговор, когда ты утверждал и был уверен, что ум в человеке превыше всего. Недаром же, дескать, природа вложила ум в голову, а не куда-нибудь пониже. Я и тогда
  сомневалась, что ум является ценностью самодовлеющей, а сейчас так вообще... Но лучше - по порядку.
   ...Если человек умен, отчего так многого он не может, не умеет, не смеет? Отчего так много безобразного в мире, в жизни? А пресловутое счастье? Если бы ум, мысли и великие истины насыщали нас и оправдывали наше существование, то ведь за счастьем не надо было бы далеко ходить. И кто счастливее - умнейший ли? Или глупцу счастье больше фартит и больше по карману?
   Может, страсти больше, нежели ум, насыщают нашу жизнь и оправдывают ее? Жажда власти, жажда обогащения, жажда любви, жажда свободы, воплощения себя?.. Но страсти свои человек не склонен выпячивать. Это бурное море клокочет где-то в груди, скрыто, тайно, завуалированно. А вот ум свой человек скрывать не намерен. Наоборот, он склонен всячески его выявлять и даже доказывать. Никто не считает себя глупее других-прочих. Мог ли Сальери считать себя глупее Моцарта? А Булгарин не находил особого ума у Пушкина...
   Я совсем не против ума. И радуюсь, обнаруживая искры его у себя, и наслаждаюсь общением с умными людьми (в основном, читая книги). Но согласись, Юра, что критерии ума и глупости постоянно находятся в некоем нестабильном состоянии. И почему-то люди ограниченного ума всегда более уверены в себе. Ум же, напротив, уверенности в себе не ощущает. Потому, наверное, что он строг к себе, а мир, в котором он живет, слишком сложен и ничто в нем не однозначно..."
  
   "О Юра!
   Я стесняюсь читать твои трогательные высказывания обо мне, боюсь таких громких слов (не оказались бы они преувеличением!), хотя, конечно, расцветаю, прочитав их. В твоей искренности хочется не сомневаться: с какой стати тебе бы понадобилось мне льстить?
   А насчет твоих огорчений по поводу своей чрезмерной рациональности, запрограммированности и пр. - мне как-то не по себе от подобных признаний. Почему же тебе тогда не чужд и даже близок (по крайней мере, понятен) "строй моих мыслей и чувств"? Будь ты застандартизован, ты бы только, думаю, презрительно или насмешливо оттопыривал губы, получая мои письма...
   Поздравляю тебя с праздником Победы! Мы были детьми тогда, но я хорошо помню ликование того дня. Этот праздник - наш, он в нашей крови, мы были современниками его рождения..."
  
   "Дорогой Юра! Поздравляю тебя с наступающим Новым Годом!
   С неизменной благодарностью думаю о твоем добром отношении ко мне. Считаю это чудом, потому что для меня человечность в людях всегда - чудо.
   ...Сына моего Витьку два месяца назад забрали служить. Находится в Хабаровске, в учебке, в артиллерии. Через четыре месяца станет сержантом. Пишет часто, скучает, в чем-то одумывается. Служит исправно, старательно. Трудно там, не без этого, но нашел уже товарищей. Меня успокаивает, чтоб не беспокоилась сильно....
   Счастья тебе, Юра!"
  
   "Вчера мне грохнуло 50. На работе меня чествовали так тепло и торжественно, что я боялась упасть в обморок от столь непривычных, приятных стрессовых нагрузок. Цветы, адрес, грамота, стихи, теплые обращения, подарки... Правда хорошо, Юра? А еще сын накануне прислал открытку с поздравлением и сообщением, что сдал экзамены на 5 и ему присвоили звание сержанта.
   Кстати, во врученном мне адресе есть такие волнующие слова: "Сегодня, в этот памятный для Вас день, мы с удовлетворением отмечаем, что, благодаря большому трудолюбию и высокому чувству ответственности, Вы за сравнительно короткий срок работы в отделе АСУ сумели почувствовать и освоить специфику конструкторско-технологической подготовки производства аппаратов для автоматизированной обработки данных и успешно трудитесь, выполняя ответственные задания. Обладая высокой работоспособностью, Вы постоянно совершенствуете и углубляете свои знания..."
   Чувствовать, осознавать всеобщее уважение - ощущение для меня чуть ли не новое, немало я испытала черных обид и гнусностей. И вот - свежая струя в моем мироощущении. Приятно. Хорошо. Да и правда: я люблю и умею работать".
  
   "Здравствуй, Юра!
   Спасибо тебе за теплые слова привета и поздравления. Да, мне приятно получить от тебя весточку. Хоть и... Собственно, что "хоть и..."? Много воды утекло, все течет, изменяется... Смогу ли писать тебе, как прежде: быть такой же открытой, искренней? И нужно ли? А если нужно, то зачем? Ведь уже без надежды встретиться проживаем - каждый в отдельности - свои жизни... А вот, поди ж ты, греет весть, привет, доброе слово. А вопрос "зачем?" остается философским, безответным...
   Все меньше становится круг тех, с кем хочется пообщаться. Ощущение это у меня в последнее время почти трагическое. Неужели оно будет все углубляться и усугубляться? Увы, наверное.
   Теряю родных людей: двоюродную сестру сбила машина, любимого племянника (46 лет) избили на улице, стал болеть, болеть... Вянет переписка со старыми друзьями, рассеянными по белу свету... Быть может, проблем у них невпроворот, а о плохом писать не хочется. Или что-то другое... Даже стихи посылаю - молчат. Так-то!..
   Прочее у меня в жизни сейчас тоже плохо, это связано с сыном. Да, плохо... Ощущаю затяжную депрессию. Одиночество и несчастья - почти без поддержки. Что будет, не знаю....
   Спешу отправить письмо. Пенсию задержали на две недели - не на что было купить конверт с маркой..."
  
   "Здравствуй, Юра! Вчера моя внучка Вероника первый раз сказала "Здравствуйте!" и так гордилась этим, так повторяла это слово на все лады! Ей 2 года и 7 месяцев, но говорить только что начала, хотя давно уже все понимает, все слышит, все просьбы выполняет правильно. Есть причина: мать с ней не разговаривала, жили они отдельно, теперь вот сын и внучка - со мной. Теперь отдалилось от них пьянство отца невестки и ее брата, многолетнее, беспробудное...
   Там стал спиваться и мой сын Витя. Это было страшное горе для меня - и стыдное горе.
   Понял, Юрочка? Понял ты, большой умница? Я тебя всегда любила, ценила, уважала. Все твои открытки, телеграммы, письма храню, до последнего. И думала, что ответишь. Надеялась, ждала, думала. Но шесть месяцев отсутствия твоих писем - срок немалый.
   Ты меня задел своим молчанием. Или болен? А быть может, письмо мое создало для тебя затруднения? Что мне прикажешь думать?
   Если и на это письмо не ответишь, я замолчу навсегда.
   Простимся, Юра, да? Навсегда? Так?..
   ...Слышала от кого-то, что ты стал профессором. Да, конечно, ты умен и талантлив. А я? Видимо, я - настоящая дура, не умею жить в нашем мире. Вот сейчас, когда я пишу, трезвый сын походя обозвал меня дурой. Трезвый! А что бывает, когда он пьян! Ты можешь представить? Нет...
   Вот такие дела, Юра. До свидания? Прощай? В любом случае обязательно будь здоров!
   Обнимаю. Гета. 11 октября 1996 года".
  
   Это было ее самое последнее письмо. Я помню, что поспешил что-то ответить, подбодрить Гету. Удалось ли мне это? И почему я не ответил на предыдущее письмо? Не знаю, что сказать. И не хочу искать себе оправданий. Хотя память услужливо подсказывает, что я сам тогда переживал тяжкие события.
   Шли полным ходом развал отраслевой науки, подмена научной деятельности безудержно спекулятивной. Коммерческая предприимчивость стала главным критерием ценности человека. А я (видимо, в глазах многих тоже дурак) изо всех сил старался всецело остаться в научно-техническом поиске, сохранить для отрасли то любимое творческое направление, которому отдал десятки лет жизни. Я всё старался и старался, поддерживаемый маленькой когортой верных сотрудников, преодолевал коммерческий психоз, охвативший научно-техническую интеллигенцию, охлаждение нефтяных компаний к отечественной науке в пользу американских инновационных фирм, непонимание, а в конечном счете просто предательство своего ближайшего соратника и друга, многие другие удары, которые нагромождались эпохой оголтелого - чего бы это ни стоило - построения капитализма в России.
   Люди говорили, что я стал стремительно стареть под прессом нахлынувших неприятностей и проблем... Да, так было. Но безнравственно прикрываться всем этим, если я не сумел вовремя подарить моему другу Гете такие слова, которые помогли бы ей выстоять. Тяжело думать о том, что не сумел я спасти человека. А это было важнее всего остального...
   Гета больше не писала мне, а через несколько месяцев я узнал, что она покончила с собой. Не хватило ей сил нести в российскую жизнь конца двадцатого века нравственную эстафету, завещанную нам лучшими людьми прошлых эпох...
   В одном из давних писем ко мне она выразила мысль, ставшую для меня путеводной звездой: "Есть немало поэтов в душе, которые одним своим участием в повседневной жизни других людей (не говоря о делах всей их жизни) приносят людям много больше радости и душевного удовлетворения, чем толстые книжки стихов, созданных усилиями поэтов, преуспевающих на этом поприще". Это слова о громадном потенциале личности, о значимости для нас доброго, неравнодушного, чуткого человека, входящего в жизнь других людей не в коленкоровом переплете, а во плоти и крови, с живыми нервами, волей, помыслами, реакциями...
  
   Моей прекрасной одноклассницы Геты уже нет.
   В жизни есть мы...
  
  * * *
   Есть в моей жизни одноклассница Таня, Танюша - уралочка, затем сибирячка и уже многие годы москвичка. В нашем классе она стала буквально центром притяжения - бывает такой чудный человеческий талант. Думаю, каждый из ее одноклассников ощущал, пусть и глубоко затаенную, влюбленность в эту замечательную девчонку, вокруг которой жизнь становилась более дружелюбной, светлой и вдохновенной. Ну, и я, конечно же... А она вышла замуж за Алешу, который не имел никакого отношения к нашему классу - просто был студентом в ее институте. К счастью, он оказался прекрасным человеком, мы быстро сдружились, ныне наши семьи не просто дружны, а, скорее, уже родные...
   И, конечно, посвящал я Танюше-однокласснице стихи...
  
  Немало я в жизни стихов написал -
  И все ж для страны я поэтом не стал.
  Стихи бы давно уж беречь перестал,
  Но есть в них Танюша.
  Мы в жизни всегда - на дождях и ветрах,
  Мы что-то смогли, а чему-то и -
   крах.
  И, вроде бы, юность покинуть пора,
  Но в ней ведь - Танюша.
  Спасибо, Танюша, за нашу судьбу,
  За то, что мы в жизни сумели -
  Ведь ты талисман наш.
  И впредь как-нибудь
  Спасай нас
   от топей и мелей!
  
   Для кого-то лидерство - это смысл, стратегия, главная радость жизни. Но бывает и не так... В юном Ангарске для нашей школьной подруги Тани неформальное лидерство в классе стало просто неизбежным результатом ее неуемного творческого отношения к друзьям - старшеклассникам. Ей, казалось, всегда были нужны для радости наши встречи, споры, стихи, танцы, игра в волейбол, пикники на первой, майской траве. Это особый творческий дар - создавать уют в душах людей. Выйдя погулять вечером на улицы Ангарска, мы обычно приходили к общему решению - пойти к Тане. Вновь и вновь в ее небольшой квартире были шутки, улыбки, игры, танцы, чай... И она, как волшебница, каким-то неуловимым добрым и одухотворенным влиянием поддерживала этот праздник наших душ. Сегодня осознаю нагрузку ее родителей.
   ...Много лет спустя мы с коллегой по работе, будучи в командировке, забрели от воскресной скуки в краеведческий музей Екатеринбурга (тогда - Свердловска). Людей в музее было очень немного. Мы лениво бродили по залам. И вдруг на одной из фотографий - моя одноклассница Танюша! Оказывается, она создала первое на Урале общественное конструкторское бюро в стенах родного Уралвагонзавода. Меня просто захлестнули взволнованные воспоминания, и я стал сумбурно делиться со своим коллегой всем, что было связано с Таней в моей памяти и моем сердце. Вскоре заметил, что вокруг нас уже - значительная группа людей. Наверно, все, кто пришли в музей, потянулись сюда на мой вдохновенный голос. Меня благодарили за рассказ о моей чудесной однокласснице...
   Это был мой единственный успех в качестве музейного экскурсовода.
  
   Сейчас Таня живет в Москве, воспитывает правнуков. Как-то с чуть смущенной улыбкой сообщила мне, что уже незадолго до ее выхода на пенсию получала букетики цветов от молодого коллеги - конструктора. Просто так. За ее талант нести в наши души уют.
  
  * * *
  Ныне, вроде, как-то неловко воспарить над повседневностью и доверительно откровенничать в духе песни моей молодости: "Бывает все на свете хорошо!.." Ныне модно быть стабильно приземленными, глядеть на мир "трезво", видеть его "таким, каков он есть". Ну и пусть! Я все же расскажу вам, дорогой читатель, о счастливом, очаровательном мгновении своей жизни, поскольку уверен: делиться с хорошими людьми радостью ничуть не менее важно, чем куском хлеба. Ведь радость - это эликсир молодости наших душ, и давайте не скупиться, если он когда-то переполняет вашу. Вспомните слова мудрой и доброй детской песенки: "поделись улыбкою своей - и она к тебе не раз еще вернется"...
   А случилось у меня в жизни такое. Начну с того, что состоялась моя долгожданная двухнедельная поездка из Нью-Йорка в любимый с юности город - прекрасный и удивительно посвежевший в последние годы Санкт-Петербург. Две недели я дышал и не мог надышаться его красотой, его очарованием. Вновь рядом были "Невы державное теченье, береговой ее гранит", вновь передо мной сияли на фоне голубого неба купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости, вновь я трепетно вглядывался в такой знакомый, но всегда в чем-то новый облик Медного всадника... Меня встречали Марсово поле, площадь Искусств, Екатерининский сад, кони Клодта на Фонтанке, величие Дворцовой площади, бессмертная музыка Невского проспекта...
   К очарованию города на Неве, прибавилось счастливое потрясение души могуществом того явления, которое нередко присутствует в человеческом общежитии и именуется коротким словом - ДРУЖБА.
   Я убежден: пока дружба существует, человечество бессмертно, она неизменно будет поддерживать созидательные силы людей. Еще до этой поездки в Петербург я посвятил своим друзьям такие строки: "...и, как Антею мать-земля, как долгожданный дождь полям, березка жителю Руси, вы мне нужны для новых сил". А в Петербурге еще глубже понял величие и животворную силу дружбы...
   Свой очередной приезд из Ангарска в Петербург приурочила к моему пребыванию в северной столице моя одноклассница Лидочка Потапова (по мужу - Федорова).
   Моей милой однокласснице экскурсии и специальные прогулки были не нужны. Здесь она училась в институте, давно и преданно любит этот город, навещает его. Мы просто беседовали и вспоминали, вспоминали, вспоминали... До этой встречи мы поддерживали связь письмами, но не встречались... 51 год! Я очень волновался, что не узнаю ее при нашем свидании. И возможно, такое бы случилось, но моя супруга знакома с ней еще со студенческих лет - и, когда мы приблизились к назначенному месту встречи, она безошибочно воскликнула: "Лида!" Да, это была та самая Лидочка, уже, конечно, не школьница, но с тем же добрым, чуть задумчивым взглядом и даже, по-моему, с той же хрупкой, сохранившейся со школьных лет фигурой - хоть надевай старую школьную форму.
  Давно стали взрослыми две ее дочери, взрослеют и выходят в жизнь внуки. Одна дочь живет в Ангарске, другая - в Израиле. А бабушка Лида все старается не обделить своим вниманием ни сибирских, ни израильских внуков - живет то у Байкала, то на Святой земле...
   Мы говорили и говорили, рассматривали старые фотографии... Но разве за какие-то часы можно вспомнить и обсудить почти всю нашу долгую жизнь? И все-таки мы опять побыли рядом и теперь имеем новую, незабываемую точку отсчета наших отношений...
   Вот, собственно, и все... Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!..
  
   Нет, пожалуй, сделаю одно маленькое добавление, чуть забавное и чуть грустное.
   ...Она появилась в ложе бельэтажа Иркутского драматического театра на общественном мероприятии, когда оно уже началось. Далее читаю в её письме следующее:
   "Тихо открываю дверь, осторожно вхожу на цыпочках. Из четырех мест одно, моё, во втором ряду свободное. Трое сидящих поворачивают головы ко мне. Несмотря не неловкую ситуацию, обратила внимание на мужчину, сидящего рядом с моим пустующим креслом. Я бросаю косой взгляд на этого мужчину. Замечаю те же действия с его стороны. Мучительно напрягаюсь: как знаком этот профиль! Кого же он напоминает? Неужели...
   Мужчина задает мне какой-то вопрос (видимо, чтобы привлечь моё внимание). Лицо в лицо, глаза в глаза - точно, он! Только голова вся белая и глаза не столь ярко голубые. И тут "опознанный объект" поднялся и вышел. Почему-то так и не вернулся в ложу...
   Набравшись смелости, я спросила у другого мужчины, сидящего в ложе: "Простите, пожалуйста, это был Александр Матвеевич Корбух?" Он ответил: "Да, Корбух".
   Несостоявшийся разговор с одноклассником я провела мысленно, наедине со своими воспоминаниями. Шутник, весельчак и не сказать, что застенчивый, - таким я его помню. И вот - финал! Может быть, я изменилась до неузнаваемости? Ведь школу мы окончили давным-давно, в 1954 году.
   Попробую исправить ошибку - найду Сашу..."
   Мой ангарский школьный друг Саша Корбух и был студентом, и работал в Иркутске. Я понял, что он и в пенсионном возрасте остаётся иркутянином.
   Ответил я незамедлительно по электронной почте:
   "Дорогая моя Лидочка!
   Вчера вечером увидел в почтовом ящике живое письмо от тебя - это само по себе стало для меня праздником, причем редким в нынешние времена Интернета. Конечно, сразу его прочел - и нахлынули такие приятные волнения, что ночью долго не мог заснуть.
   Очень порадовало то, что ты энергична, остаешься энтузиастом дачных дел и увлечена общественной деятельностью. Так держать! Это жизнь!!!
   А еще, конечно, всколыхнуло мою душу то, что жив, здоров, подвижен и, как я понял, неплохо выглядит наш Саша Корбух. Как это здорово! После школы нас с ним развела жизнь на тысячи километров, но мы оставались друзьями. Приезжая в Москву (в командировки) он подавал голос - и мы встречались. Да, этих встреч было немного, но каждая оставалась в сердце.
   Лидочка, я уверен, что тебе удастся найти Сашу и встретиться с ним. Обязательно передай ему мой самый сердечный привет и прилагаемую к этому письму рекламку сайта, отражающего моё скромное литературное творчество, в основном пенсионных лет. Буду счастлив узнать, что твоя встреча с Сашей состоялась. Уверен, что он с радостью организует её.
   Огромное спасибо тебе за письмо, милая Лидочка!
  Желаю тебе здоровья и всего, что приносит человеку радость!
   Целую тебя крепко-крепко.
   Всегда твой Юра
  
   Да, возраст, увы, берет своё. После десятков лет разлуки школьные друзья могут и не сразу узнать друг друга. Но это мелочь жизни, а школьная дружба живет в наших сердцах, не тускнея. А потому я смело повторяю:
   "Да здравствует дружба! Берегите ее всегда!"
  
  * * *
   Школьные друзья будут в моем сердце, пока не покину этот мир. Студенческая дружба так и не смогла одолеть школьную, хотя и в эти годы в мою жизнь вошло много хороших людей. Да, наша школьная дружба, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб... Я посвятил ребятам и девчонкам школьных лет немало стихов. Были среди них и такие строки:
  
   А я стареть и не подумаю,
   Пока вы есть, мои друзья.
   Пусть для кого-то мы не юные,
   Вы - юность вечная моя.
  
   Почти не заметил, как мое поколение превратилось из молодого в старшее. Если и есть у меня грусть по этому поводу, то светлая. Немало доброго передали мы идущим нам вослед. Надеюсь, вспоминают иногда люди, как ставил я кому-то мышление исследователя, а кому-то изобретателя, как в ком-то пробуждал азарт и растил методическую зрелость испытателя технико-технологических комплексов на нефтяных месторождениях... По-разному приходилось участвовать в судьбах людей.
   Особо прекрасны моменты встреч с одноклассниками, показывающие, что и через годы душа друга молода, не остужена ветрами жизни! Об этом я написал:
  
  Пусть вся наша жизнь - из тропинок нехоженых,
  Пусть каждый из нас и похвален, и бит -
  Живем мы, друзья, неизменно похожие
  На тех, кем мы были в начале судьбы.
  2019 г.
  
  РЕТРО НА ДВОИХ
  
  Повествование в письмах
  с дополнениями и комментариями
  
   Шепчу "спасибо" я годам
   и пью их горькое лекарство.
   И никому их не отдам.
   Мои года -
   моё богатство.
   Роберт Рождественский
  
   Эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто. Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школа стала незабываемым временем - а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет - в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
   Так началась наша душевная, доверительная переписка - и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я приближаюсь к своему 80-летию и имею друзей - её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века.
   В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности...
   Прежде чем перейти непосредственно к нашей переписке, мне хотелось бы представить предшествующее ей другое письмо, ставшее для меня (вместе с его видеоприложениями) волнующим подарком в связи с 60-летием моей любимой сибирской школы.
   Однако начну, пожалуй, с того, что я регулярно откликался на юбилейные даты в жизни родной школы.
   В 1982 году, когда она праздновала своё 30-летие, я послал ей такое письмо:
   "Дорогая, незабываемая школа ?10!
   Мне посчастливилось быть среди тех, кто написал самые первые страницы твоей биографии. 1 сентября 1952 года я стал учеником твоего 9-го "А" класса.
   Но мне не пришлось в этот день знакомиться почти ни с кем из одноклассников, потому что наш 9-й "А" почти целиком состоял из уже сдружившегося коллектива: мы пришли в твои стены всем классом из школы ?1.
   В тот же год меня избрали комсоргом школы (самым первым!). А в 1954 г. мы, и грустные, и счастливые, прощались с любимой школой, с друзьями, с дорогими навек учителями, с нашей классной руководительницей, сыгравшей такую огромную роль в нашем личностном становлении, что об этом нужно писать не две строки, а роман. Нашим классом руководила Надежда Ивановна Окулова, и мы счастливы, что она до сих пор считает наш класс одним из лучших в своей жизни.
   Я ещё напишу тебе, поздравляю тебя с юбилеем, дорогая школа!
   Выпускник 1954 года Ю.Цырин".
   К своему 50-летию, в 2002 году, школа выпустила замечательную почти 400-страничную книгу воспоминаний "Школа в моей жизни". Я был тронут и горд тем, что эта книга открывалась копией того моего письма.
   Тогда, по семейным обстоятельствам, я уже около трех лет проживал в Нью-Йорке. Конечно, опять написал родной школе поздравительное письмо:
   "Родная школа! Родной Ангарск!
   Здравствуйте!
   Меня зовут Юрий Цырин. Я сейчас очень далеко от вас (и мне уже, к сожалению, - 65 лет), но всей душой я - с теми, кто участвует в праздновании 50-летия нашей школы. Мне посчастливилось учиться в ней со дня ее рождения.
   Я понимаю, что на этом прекрасном празднике 10-й школы неуместны очень длинные послания и речи. И, как смогу, постараюсь не утомить участников праздника своим письмом. Мне радостно, что это письмо могут дополнить прилагаемые фрагменты лирических очерков, которые я начал регулярно писать и публиковать на старости лет и в которых есть строки, посвященные нашей школе, моим школьным друзьям. Эти строки мне диктовало сердце...
   Ангарск пришел в мою судьбу в 1951 году как результат поиска отцом достойной судьбы. Этот юный город подарил и родителям, и мне друзей на всю оставшуюся жизнь, таких друзей, о которых говорят, что они ближе родственников.
   В Ангарск приехали люди из-за самых разных превратностей судеб. Общим в их судьбах было то, что они оказались далеко от друзей, а жить, когда нет рядом друзей, - беда. Кто этого не знает! Новая дружба вырастала в общей непростой, непривычной, плохо понятной там, вдали от нас, жизни. Мы чувствовали, что дружба эта возникла навсегда, и она, действительно, стала незаменимой, не погибла в дальнейших разлуках, в других общениях, на поворотах наших судеб...
   Наши 10-й "A" и 10-й "Б" в 1954 году стали первыми выпускниками новой красавицы-школы Ангарска. Кто из вас, милые мои первенцы воспитанников нашей школы смогли прийти сегодня на праздник? Как хочется верить, что здесь есть сегодня те, кто помнят меня!..
   Если здесь сегодня есть и какие-то из учителей первых выпускников школы, примите, дорогие, мой низкий - до земли - поклон!
   Родная школа учила нас и основам наук, и достойной жизни.
   И вот сегодня в нашей любимой школе происходит встреча разных поколений, встреча достойных детей и трудяг недавно ушедшего века, да и нынешнего. Кто-то и сегодня живет в Ангарске, а кто-то, думаю, приехал издалека. И я уверен, что здесь все разделяют радость и душевность праздника, потому что мы выпорхнули на просторы жизни из общего, родного, навсегда оставшегося в нашем сердце гнезда - нашей школы номер 10, а значит, как я когда-то написал в стихотворении, "жизнью мы все ангарчане". Спасибо нашей школе! И многих ей солнечных юбилеев впредь!
   Дорогие участники юбилейного праздника! Позвольте представиться чуть подробнее. Этим письмом вас сердечно приветствует и шлет вам самые лучшие пожелания
  выпускник школы 1954 года,
  горный инженер-нефтяник,
  доктор технических наук,
  заслуженный изобретатель России,
  почетный нефтяник России,
  начинающий пенсионер (с еще неугасающим творческим настроем души)
  Юрий ЦЫРИН.
  23 августа 2002 года".
   К 60-летию школы, в 2012 году, я послал в её адрес свою новую книгу "И верится, что знали мы, как жить", в которой имеются лирические очерки и стихи, посвященные нашей школьной жизни и моим школьным друзьям. А вместе с книгой послал диск с аудиозаписями песен, написанных на мои стихи народным артистом Туркменистана композитором Беном Исаковым, где тоже отражена наша школьная дружба, и ещё некоторые газетно-журнальные материалы.
   И вдруг я получаю трогательное письмо из Ангарска, от Тамары Михайловны Носоченко - почитаемого в городе человека, работавшего многие годы, до выхода на пенсию, директором нашей школы (к сожалению, я в те годы уже не жил в Ангарске и не смог познакомиться с ней).
   Вот это письмо (с некоторым сокращением).
   "Глубокоуважаемый Юрий Завельевич! Здравствуйте!
   Огромное Вам спасибо за добрую память о нашей школе и за то, что Вы стали активным участником её 60-летнего юбилея!
   На Ваш музыкальный привет и стихи, берущие за душу, большой спрос. Первыми обратились ко мне выпускники 1957 года, а у Саши Прокофьева, выпускника 1971 года, родилась идея на фоне ваших песен "Байкальский вальс" и "Осенний парк" сделать Вам маленький подарок - видеоклипы с видами Байкала и Ангарска, назвав этот диск "Ностальгия". Посылаю его Вам.
   Юрий Завельевич, посылаю Вам также диск с фильмом о нашей школе, который можно назвать "Память". За время с 1952-го по 1990 год в школе работало 70 педагогов, из них 50-ти уже нет. Приходят новые педагоги, новые ученики. Они должны знать историю школы и быть благодарны тем, кто её творил.
   Я с большим интересом прочитала присланный Вами журнал "Соотечественники в Америке", рассказывающий о жизни наших земляков в США. Судя по статьям, чудесно, что там не забыты наша, российская история, культура, традиции и обычаи.
   А прочитав статью Тавриз Ароновой "Юрий Цырин: со злом сражаюсь делом", я пожалела, что уже не работаю в школе. В этой публикации очень многие мысли о человеческих отношениях, о дружбе так необходимы сегодня молодым людям, вступающим во взрослую жизнь! Это чрезвычайно плодотворная тема для классных часов - и для юношей, и для девушек.
   Свою повесть "Её урок длиною в тридцать лет" Вы завершаете словами: "Остались бы и наши уроки жизни в чьих-то памяти и сердцах...". Я твердо убеждена, что, если человек свои силы и знания, творчество, каждое полезное дело отдает людям без корысти, всё это пропуская через своё сердце и разум, его урок обязательно останется в памяти и сердцах людей.
   С огромным интересом читала Вашу повесть о любимой учительнице Надежде Ивановне. Какая она, такой ли я её знала, работая рядом с ней с 1954-го по 1959 год? Надежда Ивановна - неординарная личность. Она могла стать историком и художником, писателем и психологом. Вы своей повестью расширили моё представление о ней, углубили его и вызвали ещё большее уважение к памяти этого необыкновенного человека.
   Но я виновата перед ней. В одной из наших встреч Надежда Ивановна с восторгом рассказывала о поездке по историческим местам Средней Азии и спросила меня, была ли я у этих исторических памятников мировой культуры. Нет, я не была. Надежда Ивановна сказала, что, если я не съезжу туда, она перестанет уважать меня как учителя истории. Прошу прощения у памяти Надежды Ивановны: я просто не успела это сделать до переворота в стране.
   Сейчас нашу школу возглавляет Юрий Николаевич Красиков, её выпускник, как и все его завучи. Ныне абсолютно новые условия работы, но, к чести этих людей, они не теряют традицию борьбы за знания. К великой чести учащихся математических классов, они спасли школу от решения областного управления образования закрыть её как математическую. Восхищена способностью и настойчивостью защитников, сумевших доказать и отстоять необходимость сохранения математических классов в школе своими глубокими знаниями. К тому же, в июле этого года на Международной олимпиаде в Аргентине наш Лёва Шабанов, ученик 10-го класса, занял второе место и стал серебряным призёром. Слава его учителю Ольге Николаевне Масловой!
   Еще раз огромное Вам спасибо за внимание и добрую память о школе, её педагогах и выпускниках!
   Крепкого здоровья Вам и семье, творческих дерзаний и побед, всего светлого и доброго в жизни!
   С уважением Т. Носоченко
  
   P.S. В США живут 10 - 15 наших выпускников, есть и в Канаде".
  
   А через год я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах.
   Все 60 лет нашей разлуки из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично".
   Особенно незабываем для меня школьный эпизод, который не только стимулировал моё углубление в своеобразное изящество этого великого языка, но и заставил меня с большей объективностью осознать свои литературные способности.
   Ведь я в старших классах всерьез полагал, что в будущем стану признанным поэтом, и уж, конечно, считал, что абсолютно недосягаем в отношении поэтического творчества среди одноклассников. А с нами училась скромнейшая, тихая, стеснительная Гета Терещенко, которая тоже писала стихи, но почти никогда не показывала их нам. Да, мы, за редкими исключениями, не видели и не слышали их, в то время как мои стихи часто мелькали в стенгазете, звучали в моем исполнении на школьных вечерах, на городских олимпиадах школьников. Соответственно росла моя самоуверенность...
   И вот какой эпизод остался в моей памяти, став навсегда действенным регулятором моего восприятия своей значимости в человеческом общежитии, моего отношения к собственным творческим способностям - спасибо нашей дорогой учительнице Людмиле Александровне!
   Она предложила нам творческое соревнование: кто более точно и художественно переведет на русский язык одно из стихотворений великого Джорджа Байрона (привожу эти строки в переводе известного русского поэта некрасовской школы А.Н. Плещеева):
  
   Ты кончил жизни путь, герой!
   Теперь твоя начнется слава,
   И в песнях родины святой
   Жить будет образ величавый,
   Жить будет мужество твое,
   Освободившее ее.
  
   Пока свободен твой народ,
   Он позабыть тебя не в силах.
   Ты пал! Но кровь твоя течет
   Не по земле, а в наших жилах;
   Отвагу мощную вдохнуть
   Твой подвиг должен в нашу грудь.
  
   Врага заставим мы бледнеть,
   Коль назовем тебя средь боя;
   Дев наших хоры станут петь
   О смерти доблестной героя;
   Но слез не будет на очах:
   Плач оскорбил бы славный прах.
  
   Не буду тратить много слов на рассказ о результатах того соревнования. В нем реально претендовали на победу только два человека - Гета и я. По единодушному мнению класса, бесспорно, победила Гета. Я, конечно, воспринял это как удар по моему самолюбию. Позже всё-таки осознал недосягаемость для меня её поэтического дара. Мы дружили с ней десятки лет, хотя были разобщены тысячами километров: она продолжала жить в Ангарске, а я жил в Москве и месяцами трудился в командировках на нефтяных месторождениях Тюменской области. Она ушла из жизни в самом конце прошлого века. У меня осталась большая подборка черновых рукописей её стихотворений. Я с предельной чуткостью и осторожностью подготовил их к публикации и представил читателям в интернете (на своем сайте www.yuriytsyrin.com и в электронном журнале "Самиздат"). Меня искренне радует, что стихи Геты (обретшей в дальнейшем фамилию Басацкая) регулярно находят своих читателей...
   Еще раз спасибо Вам, дорогая Людмила Александровна за то судьбоносное для меня соревнование!..
  
   А теперь - в нынешнее время.
   Первое письмо от Людмилы Александровны ошеломляюще неожиданно я получил в конце 2013 года. Пусть наша переписка говорит Вам, уважаемый читатель, сама за себя (хотя уверен, что не раз вмешаюсь в неё своими комментариями и дополнениями).
  
  
  ПЕРВОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (ноябрь 2013 г.)
  
   Мы памятью неразделимы...
   И в жизни мы все ангарчане...
   Юрий Цырин
  
   Здравствуйте, дорогой Юрий Цырин!
   Уверена, что многократно приходилось Вам получать послания от незнакомых людей, и Вы привычны к этому. Думаю, что и это письмо удивит Вас и, надеюсь, обрадует. Оно из далёкого далёка, оно из 1952 - 54 годов. Оно из ангарского прошлого.
   Юрочка, пишет Вам Ваша учительница Людмила Александровна Мудель. Со дня нашего расставания в 1954 году на Вашем выпускном вечере прошло 59 лет. Общались мы два года, четыре раза в неделю, на уроках английского языка. И вне их тоже. Вспомните ли Вы меня, оставило ли след наше общение в Вашей жизни? Мне бы очень хотелось получить положительный ответ, учитывая и то, что с 2000 года Вы находитесь в среде английского языка.
   Пригодились ли школьные знания в нью-йоркской действительности? Правда, в те годы школьные программы давали мало возможности обучать практическому владению языком. Они были более научными, нацеленными на поступление в институты и предварительную подготовку к использованию там англоязычных литературных источников. С этим я, видимо, успешно справлялась. Знаю, что наши выпускники прекрасно справлялись с вступительными экзаменами и дальнейшим изучением языка в вузах. Думаю, мне удавалось прививать учащимся любовь к английскому языку на всю последующую жизнь. Буду рада, если удалось остаться в Вашей памяти как учителю вообще, а тем более, учителю нашей любимой ангарской школы.
   Передо мной Ваше приветственное послание участникам празднования 50-летнего юбилея нашей школы в 2002 году и четыре Ваших изумительных лирических очерка, присланных тогда же, 11 лет назад, вместе с этим посланием. С ними я не расстаюсь.
   Письменно и в интернете я общаюсь со своим учеником, выпускником 10-й школы 1958 года Александром Ивановичем Жбанковым. Он и его одноклассница Люся Гольдман составили супружескую пару. В 1980 году я была их гостьей в Геленджике. После переезда в 1964 году из Ангарска к родителям я жила и работала в школе города Димитровграда Ульяновской области. В 1985 году я ушла на пенсию и вторично вышла замуж. Моим мужем стал молдаванин - и в 1989 году мы с мужем переехали на жительство из Димитровграда в Молдавию, в Кишинев, поменяв свою квартиру. А очень скоро начался развал Союза, порожденный всеобщим разгулом национализма. Задержись я немного с переездом - никогда бы не оказалась здесь. Печально размышлять об этом и хочется воскликнуть почти словами песни: хороша страна Молдавия, а Россия лучше всех!
  
   Так моя милая Людмила Александровна, сугубо российский человек по всему мироощущению, нежданно оказалась гражданкой другой страны. Вот читаю её письмо, и страшно подумать, сколько же ещё было советских людей, в судьбы которых тогда грубо вмешались деяния политических авантюристов!
   Не могу здесь не вспомнить откровение одного из моих друзей-нефтяников.
   Во второй половине 80-х годов в очаровательном казахстанском городе Шевченко (ныне Актау) был известный нефтяникам Советского Союза институт КазНИПИнефть, а в институте заведовал лабораторией крепления скважин мой друг, а впоследствии и аспирант, Геннадий Константинович Казаров. Этот талантливый и опытный (немного моложе меня) специалист, увлеченный изобретательством и тщательными стендовыми исследованиями, приехал в Казахстан из Баку. Приехал по велению сердца, потому что на многонациональном Мангышлаке остро требовались научные кадры. Геннадий принадлежал к числу многочисленных бакинских армян, которые позже, к сожалению, были вынуждены покинуть родной город - кто об этом не знает!
   ... В начале 90-х годов, когда только что развалился Советский Союз, Геннадий с грустью говорил мне:
   - Вот что натворили наши правители: у таких, как я, просто не стало Родины. Ты только осознай, что произошло в моей судьбе. Я бакинец. Но я и армянин. Значит, в Азербайджане мне теперь не жить. Но, не учини они развал Союза, я бы воспринимал это как полбеды, потому что мне неплохо работается в Казахстане и у меня имелась бы большая Родина - Советский Союз, а также наша общая столица - Москва. Однако теперь не стало у меня ни этой Родины, ни этой столицы. В Казахстане же я по существу - пришелец, чужак. Кое-кто уже на это намекает, а податься некуда...
   Через несколько лет Геннадий с семьей, по настоянию жены-еврейки, эмигрировал в Израиль. Не думалось ему тогда, во время "парада суверенитетов", что Казахстан сможет стать оплотом межнациональной дружбы. Возможно, он уже и вернулся (к сожалению, я потерял с ним связь)...
  
   Я не сообщила Жбанковым о переезде сразу. А при распаде Советского Союза вообще как-то растерялась. Наша связь оборвалась. В Ангарске коллеги не знали моего адреса и перед 5-летним юбилеем школы пытались искать меня через службу "Жди меня", но безуспешно. Только в 2008 году я написала Жбанковым в Геленджик, сообщив свой молдавский адрес. Получила ответ от Саши. Оказалось, что его жена Люся в 2006 году покинула этот мир. Саша сообщил мой адрес ангарчанам - и я получила письма от своих коллег: Татьяны Максимовны Ведерниковой (она учила ваш класс физике) и Тамары Михайловны Носоченко (она была директором школы с 1965-го по 2000 год).
   А в день моего 80-летия, 24 января 2010 года, мне пришел по почте драгоценный подарок от Т.М. Носоченко - книга "Школа в моей жизни", выпущенная в 2002 году, к 50-летию школы. Есть ли она у Вас? Выпуск этой замечательной книги в 384 страницы крупного формата - заслуга Тамары Михайловны. Книга открывается Вашим письмом в школу. С тех пор я не расстаюсь с этой книгой. Как Вы в памяти не расстаетесь со своими школьными друзьями, так и я всю жизнь храню память о своих близких коллегах по 10-й школе, в которой проработала 12 лет и получила своё педагогическое становление, закалку и опыт.
   Очень трудно рассказать о значимых событиях своей жизни за 59 лет, а хотелось бы хоть кратко сообщить о своём учительском пути. Может быть это в какой-то мере удастся, если у нас возникнет переписка...
   А пока несколько слов о том, как я получила Ваши лирические очерки. Они хранились у Вашей одноклассницы Лизы Гольдман - старшей сестры Люси Гольдман, ставшей женой Саши Жбанкова. К сожалению, обе сестры скончались от болезней в первом десятилетии нынешнего века. У Саши остались некоторые бумаги Лизы, среди которых были и хранимые ею Ваши лирические очерки. Он предложил мне их почитать, полагая, что это будет мне интересно. В письме, к которому они были приложены, он написал: "Не знаю, у всех ли так, но уверен, что я со школой не разлучаюсь..."
   Вот так оказались у меня Ваши лирические очерки. Они мне очень нравятся. Написаны талантливо, интересно, литературно отточенным языком, проповедуют много полезных истин и советов, и стихи в них хороши. Я часто их перечитываю и знакомлю с ними друзей. Недавно послала их ксерокопии в Димитровград своей приятельнице, любящей и понимающей поэзию.
   Очень рада, Юрий, что Вы всю жизнь не расстаётесь с литературным творчеством, что стихи - это неотъемлемая часть Вашей жизни со школьных лет. А помните ли Вы, как по моей просьбе ученики 10 "А" класса (желающие) делали стихотворные переводы из английской поэтической классики? Лучшими, конечно, были работы Ваши и Геты Терещенко. Сожалею, что они у меня не сохранились. Очень приятно было найти в Ваших очерках рассказы о Гете и других Ваших одноклассниках, узнать об их жизни и судьбе. Спасибо, Юра, за эти дивные очерки, за Вашу любовь на всю жизнь к своим школьным друзьям. Очень тронута этим, и очень хотелось сказать Вам об этом. И наконец такая возможность появилась: Саша Жбанков сообщил мне Ваш адрес в Нью-Йорке (видимо, узнал от Тамары Михайловны Носоченко). Мысленно "вынашивала" это письмо долго, и написать его было нелегко, поскольку нас разделяют 59 лет. Но я помню Ваш класс и конкретно многих Ваших одноклассников, особенно тех, о ком Вы пишете в очерках, даже внешне их представляю.
   Не могу не отметить, что у нас был удивительный, исключительный педагогический коллектив: 12 - 14 учителей пришли в открывшуюся осенью 1952 года школу из стен учебных институтов. Первый завуч школы Т.И. Мартюгова, имеющая более значительный возраст, чем мы, "новобранцы", в те дни говорила по поводу нас: "Что я буду делать с этими детьми?" Как вы знаете, она напрасно волновалась: школа с её молодыми, начинающими учителями зарекомендовала себя с первого года, а скоро стала известной, даже знаменитой в области, в Сибири, в Союзе. Вы этому свидетель, и её выпускники тому подтверждение. Это прекрасно отражено в воспоминаниях её выпускников в книге "Школа в моей жизни". 12 лет работы в 10-й школе Ангарска дали мне отличный старт в педагогическую деятельность - это время незабываемо.
   Так что Ангарская школа ?10 роднит нас с Вами, несмотря на разницу в возрасте. Об этом мне хотелось написать Вам, и я сделала это, как смогла. Хотелось бы узнать о получении Вами этого письма. Можете сообщить мне в интернете на сайт внучки моего мужа, с которой я живу сейчас, после смерти мужа (он скончался 15 июля 2011 года).
  
   Итак, я вдруг узнал, что Людмила Александровна получила и ещё один жестокий удар судьбы на неродной, молдавской земле: она потеряла второго мужа и живет по большому счету одиноко за пределами своей любимой России. Нет, я вовсе не хочу обидеть внучку её мужа, более того, радуюсь, что она есть в жизни моей очень пожилой учительницы. Но ведь я тоже немолод и осознаю, как непросто остаться в старости без родного, любящего человека близкого по возрасту, особенно находясь вне Родины. Дети и внуки, при всех их добрых человеческих качествах, всё же не могут вполне восполнить потерю любимого супруга...
   И вновь мои недобрые мысли обращены к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян.
  
   Честно говоря, я затрудняюсь в выборе личного местоимения для нашего общения, английское "you" было бы для меня удобнее.
   Шлю привет и наилучшие пожелания Вашей жене и семье сына. Желаю вам всем доброго здоровья и полного благополучия в жизни! I wish you good luck!
   С уважением your teacher Ludmila Alexandrovna
  
   К своему письму Людмила Александровна приложила короткое стихотворение поэта Геннадия Зимнякова - беспокойного и интересного человека, жившего в Димитровграде и уже ушедшего от нас. Несомненно, эти поэтические строки оказались близки её собственному мироощущению - поэтому и подарила их мне...
  
  Уйду... А белый свет останется
  Душистым лугом в сенокос,
  Прудом вечерним притуманится,
  Дохнет привялостью берез.
  Большого горя не случится
  На рубеже добра и зла.
  Одно лишь сердце бросит биться.
  Бог с ним... Русь-матушка б жила!
  
  
  ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО (E-mail) МОЕГО СЫНА МАКСИМА
  ОТ МОЕГО ИМЕНИ
  (ноябрь 2013 года)
  
   Уважаемая Людмила Александровна!
   Я сын Юрия Цырина и выполняю его просьбу. Он не пользуется социальными сетями, поэтому попросил меня срочно связаться с Вами в "Одноклассниках" и передать Вам следующую информацию.
   Отец с огромной радостью прочел Ваше письмо и сердечно признателен Вам за память, добрые слова и желание общаться с ним. Немного позже он пошлет Вам письмо по почте и с удовольствием общался бы с Вами по E-mail, если у Вас есть свой электронный адрес (его адрес: yuriytsyrin@hotmail.com). Переписку такого рода он ведет со многими людьми, в частности со школьными друзьями.
   При этом, он будет очень рад, если Вы зайдете на его персональный сайт www.yuriytsyrin.com "Литературное творчество Юрия Цырина". Он надеется, что Вы получите некоторое удовольствие, "гуляя" по его сайту. Там представлено все основное, что относится к его творчеству в литературе и журналистике, причем этот сайт постепенно пополняется.
   Отец желает Вам всего доброго!
   Я присоединяюсь, мне приятно, что Вы его так порадовали!
   С уважением Максим Цырин
  
   Вслед за письмом Максима я направил в адрес Людмилы Александровны бандероль со своей книгой (сборником прозы и поэзии) "И верится, что знали мы, как жить..."
  
  
  ВТОРОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (январь 2014 г.)
  
   Здравствуй, Юрочка, дорогой бакинец, москвич, ангарчанин, западно-сибирский нефтяник-буровик!
   Здравствуй сегодняшний нью-йоркский писатель и журналист!
   Не все твои звания перечислила, но и этого достаточно, чтобы заслужить почетное звание Человека по-горьковски, в самом наилучшем смысле! Прости за высокопарность, но мне так захотелось приветствовать тебя.
   Радостную весть, что моё письмо попало к тебе, получила в "Одноклассниках", за что очень благодарна твоему Максиму.
   А 14 декабря получила твою драгоценную бандероль. Это явилось несказанной радостью, восторгом в моей сегодняшней пасмурной жизни. Огромное спасибо тебе за доставленную радость: за твою замечательную книгу, за всё прочее, присланное в бандероли, за память и добрые чувства! Лучшего ответа на моё письмо не может быть.
   Юрочка, я очень благодарна тебе, что ты впустил меня в свою жизнь, ибо твоя книга - это и есть твоя жизнь, и ничто ярче и полнее не может о ней рассказать.
   Благодарна тебе, что в приложенном к книге письме ты назвал себя моим другом, то есть, другими словами, принимаешь меня в друзья. Согласна и очень рада этому. К сожалению, моё жизненное время ограничено, но сегодня я ещё есть...
   Юра, позволю себе маленькое отступление на тему о возрасте. Вернемся в школьные годы. Тогда я была на целых семь лет старше тебя, а сегодня я только на семь лет старше. Сегодня мы можем считаться людьми одного поколения. Согласен? Значит, мы можем общаться по любым темам и хорошо понимать друг друга. Жаль, что нас разделяет океан и что письмо имеет пределы - ведь хочется рассказать многое.
   Кончается "месячник" Юрия Цырина в моей жизни. Ты, видимо, не почувствовал, что целый месяц почти круглосуточно я была с тобой. Засыпала и просыпалась, общаясь с твоей чудесной книгой или напрямую с тобой. Много ночных часов (а мне часто не спится) я мысленно "писала" тебе письма. Ночью часто приходят ценные мысли, фразы - возможно, по себе знаешь. Я по натуре "сова" и всю жизнь всё творческое писала по ночам ещё со школьных времен...
   Я увлеченно читала и осмысливала твою книгу. Мне нравится всё: стиль изложения, язык, богатство знаний, авторская откровенность, человеческая доброта. Приветствую, что ты не замахивался на крупные произведения. В жанрах рассказов, очерков, повестей ты состоялся, достиг мастерства.
   Хочется отметить и вот что. Несомненно, что творческий литературный дар у человека - от природы, но на этом даре не может не отразиться влияние школьных учителей русского языка и литературы. В школе познаются грамматические основы языка, а затем, в старших классах, совершенствуется умение излагать письменно свои мысли в школьных сочинениях. К сожалению, я не нашла в твоей книге упоминания об этом. А ведь тебя учила два года, в 9-м и 10-м классах, Татьяна Тимофеевна Шорникова - мастер своего дела с обширными литературными знаниями. Тогда она была лучшим, сильнейшим преподавателем литературы в нашей школе. Я с ней дружила...
   Начала читать твою книгу с воспоминаний о школьных годах. Мне всё это очень близко. Пусть я не из вашей компании, а постарше, но чувствовала себя рядом с вами и в походе на Байкал, и во многом другом. Да, всё это мне знакомо и близко - ведь годы моей молодости, с 20-ти до 32-х лет, прошли именно там, в Ангарске, рядом с вами, в той же обстановке. Лирический очерк "Школьные годы чудесные" прочитала дважды и прочувствовала его так, словно он - и обо мне.
   У нас с тобой очень много общего. Я очень любила слушать "театр у микрофона", обожаю иркутские драмтеатр и оперетту. Будучи студенткой в Иркутске, посещала все спектакли в этих театрах. Знаю и помню московские и ленинградские театры, кинотеатры, музеи, ресторан на Арбате и многое другое. В Москве бывала каждое лето, проезжая на юг или Рижское взморье. В Ангарске ходила на нашу реку Китой, плавала в ней, зимой со своими школьниками "гоняла" на лыжах, несколько раз ездила с ребятами на Байкал. Мои мальчики "заскакивали" в озеро, я не решалась, только ноги мочила.
   Теперь о комсомоле. Тебя избрали самым первым комсомольским секретарем в школе, затем был Марк Подгурский, а за ним - я. Завели моду объединять учительскую и ученическую комсомольские организации, а меня избрали секретарем. Каждую субботу в школе проводили вечера, и я, единственная из учителей, весь вечер проводила с учениками. Тем временем будущий муж сидел у телефона в ожидании моей просьбы проводить меня домой. А какие интересные концерты силами ученической концертной бригады (очень скромно оплачиваемые) проводили мы в посёлках, добираясь туда на корабликах по Ангаре! Светлое увлекательное было время!
   Много воспоминаний связано у меня с нашей школой, с Сибирью. Верное название придумал ты своей книге: "И верится, что знали мы, как жить..." Ещё раз сердечно благодарю за твой подарок!
   ...Вроде бы тут логично было бы закончить письмо, но пока не могу остановиться. Побудь со мной ещё немного.
   Продолжаю читать и перечитывать твою книгу. Нравятся все сюжеты. Маленькие повести очень интересны, написаны превосходно, трогательно. Повести в письмах прочитала в первую очередь и с волнением. Твои технари-буровики могли бы поставить тебе памятник - так сердечно, душевно, любовно ты о них пишешь. Перечитала стихи, слушала песни. Всё нравится. Поздравляю с состоявшимся успехом и желаю дальнейшего!
   Ты дал мне возможность узнать тебя глубже, пройтись по вехам твоей жизни. Хотелось бы ответить тем же вкратце. Но книг я не писала... Правда, если сложить вместе написанные друзьям и в деловой переписке письма, то получится не одна книга. Печатных трудов у меня, к сожалению, очень мало. Есть брошюра о школьном музее имени Георгия Димитрова, который создавала, а затем руководила его работой, есть статья в болгарской газете "Софийские новости"... ну, в общем, чуть-чуть. Остается рассказывать о своей жизни письмами. Постараюсь...
   Напишу несколько слов об ощущении, которое испытываю, общаясь с тобой на бумаге. Твой образ как бы раздвоился на Юрия школьного, студенческого и Юрия зрелого, солидного, со всеми званиями и титулами - сегодняшнего. К первому с легкостью обращаюсь на "ты", что тобою и предложено для моего общения с тобой, а ко второму Юрию мне более удобно было бы обращаться на "вы". Вот такое раздвоение. Но, видимо, попробую следовать твоей рекомендации...
   Шлю тебе наилучшие пожелания!
   Привет Тане, Максиму и всем вашим родным!
   Всем полного благополучия!
   С уважением Людмила Александровна
  
   К своему письму Людмила Александровна приложила полученное ею несколько лет назад письмо от нашей учительницы физики Татьяны Максимовны, которая, к сожалению, уже ушла из жизни. Вот несколько фрагментов этого душевного письма, наполненного той же любовью к нашей ангарской школе, что не тускнеет и в наших душах.
   "Людочка, милая, здравствуй, дорогая моя! Поздравляю тебя с наступающим новым, 2009-м годом! Желаю всего самого доброго в жизни, а главное, здоровья, которого нам всегда не хватает и которым мы не всегда дорожим!
   Я очень благодарна тебе за добрую память и такое теплое и пространное письмо. Из него я многое узнала. Знаю теперь много нового о твоей бурной и деятельной жизни. Всё - в соответствии с твоим характером, который не давал тебе сидеть на месте сложа руки. Ты смогла использовать то, что было заложено в тебе от рождения. Поддерживай жизненный тонус - и будет всё в порядке. Будь довольна тем, что есть, если изменить этого уже нельзя.
   Молдова... А что Молдова! Теперь и в России не всем сахар. Конечно, Россия - это родное гнездо, это Родина. Её покидать больно. Всё в ней дорого...
   Школа наша жива. Жаль, что её руководство далеко не всегда прислушивается к своим предшественникам, которые много сделали и для школы, и для славы города. Но, увы, время идет, и что есть, то есть - нам не дано это менять...
   Помню, как любил тебя 10 "А" класс: Юра Цырин, Женя Мариненко и другие. Ты была самая интеллигентная среди педагогов, и Юра с Женей, тоже интеллигенты, позволяли себе стремление быть по возможности "на короткой ноге" с тобой. Я это замечала.
   Незабываемы наши интересные и поучительные путешествия с учениками, например поход с 10-м "Б" перед выпускным вечером. Ночлег под звездным небом, костер, взбесившаяся из-за проливных дождей река Белая... Был и драматический момент переправы девчонок на самодельном плоту через бурную реку. Но, благодаря замечательным, надежным мальчишкам, мы в итоге благополучно прибыли на выпускной вечер. Где они теперь, эти умельцы и храбрецы?..
   Людочка, милая моя, будь здорова и счастлива. Крепко обнимаю и целую.
   С любовью, Татьяна Максимовна Ведерникова"
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
  (февраль 2014 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Я решил ответить Вам быстро, хотя в этом случае, конечно, уменьшается информационная ценность письма - поток интересных событий в моей жизни сейчас не столь уж бурный. Но я не могу откладывать ответ, поскольку самым важным событием последнего времени для меня стало получение Вашего письма - и душа просит откликнуться на него незамедлительно.
   Мне ужасно приятно было узнать, что Вы получили мою бандероль. Я, честно говоря, уже стал думать, что она до Вас не дошла - от этого возникала печаль. И вдруг - такая радость! Ну, а содержание Вашего письма просто окрылило меня: столько искренности, тепла, понимания! Как приятно сознавать, что не зря трудился над книгой, а по большому счету, видимо, "знали мы, как жить"! Убежден, что все, кто тогда, в 50-е годы, прошел наш Ангарск, остались узнаваемы, остались, в главном, т е м и ж е а н г а р ч а н а м и. Это ощущалось в моих многолетних контактах с Надеждой Ивановной, Таней Тагильцевой, Володей Стручковым, Веной Черкашиным и Валерой Кудряшовым. Это четко ощутилось при моей недавней встрече в Петербурге с Лидой Потаповой после 55-летней разлуки. И, конечно, это стало той, почти волшебной силой, которая так просто и естественно родила нашу с Вами переписку.
   Спасибо Вам огромное за все добрые слова! Отдельное сердечное спасибо за фотографии. Меня тронули очень добрые письма, которые Вы получали в недавние годы. Вы, несомненно, достойны всех тех теплых слов и их умножения!
   Хочется среагировать на некоторые Ваши размышления.
   По поводу "ты" и "вы". Дорогая Людмила Александровна, Вы совершенно правы: мы с Вами сегодня являемся практически одним поколением. Недавно я, например, был на юбилее одного из своих новых, нью-йоркских друзей, которому "стукнуло" 85. Мы с ним - на "ты". Готовлюсь ко второму аналогичному юбилею. С тем другом мы тоже на "ты". А ведь Вы знаете меня многие десятки лет, были моей учительницей, молодой и очаровательной. И я для Вас, конечно же, навсегда должен остаться - на "ты", как было и с Надеждой Ивановной (но, естественно, в одностороннем порядке). Иначе мне стало бы просто неловко... Впрочем, понимаю, что Вы затронули этот вопрос с улыбкой...
   А вот по поводу учительницы литературы Татьяны Тимофеевны я буду совершенно серьезен. Да, Вы абсолютно правы: она была прекрасным учителем, в частности, привила нам (а мне уж во всяком случае) глубокое уважение к грамотному владению русским языком, который стал моей страстной любовью, можно сказать, религией, а сегодня и моей профессией. Вспоминаю наш литературный кружок... Благодарен ей безмерно!
   Но вот не посвятил ей ни одной строчки. Как это получилось, внятно объяснить не могу. Понимаю лишь то, что автором в значительной мере руководит логика конкретных повествований, она ведет его по конкретным дорожкам, заставляет что-то упускать. А я ведь никогда не ставил своей задачей создавать некие всеохватные отчеты в форме очерков, у меня очерки всегда рождались как лирические, послушные текущим движениям души. И получилось, что получилось...
   Я, несомненно, виноват. Несколько утешает лишь то, что виноват я и еще перед многими прекрасными людьми, которые не обошли моей судьбы. Может быть, еще успею несколько уменьшить эту свою вину...
   Стараюсь потихоньку двигаться в том направлении. Вот, например, я написал с другом-нефтяником книгу "Сургутское сплетение" - сборник художественных очерков. Этим хотел выразить свою признательность сургутянам, благодаря которым в огромной мере состоялась моя судьба. Несколько фрагментов сборника я поместил на свой сайт.
   19 февраля в Сургуте с неожиданным участием, как говорится, высоких гостей (из мэрии города, генеральной дирекции компании "Сургутнефтегаз" и др.) состоится презентация нашей книги. Я не поеду на неё, но направил письмо участникам презентации. Еще направил аудио- и видеообращения. Не знаю, что там понадобится из этих материалов. Мой соавтор - коренной сургутянин. Он очень волнуется в ожидании презентации, я стараюсь его подбадривать и даже в чем-то ориентировать по мере сил.
   Ну, а повседневно жизнь идет довольно монотонно. Она состоит из регулярной работы в газете и периодических литературных проб. Мне приятно чуть-чуть вовлечь Вас в эту "текучку" (которая, к счастью, тепло оценивается людьми). Поэтому посылаю Вам несколько вырезок из газет последнего времени, а также новейший маленький цикл стихотворений "Мгновения" (который, скорее всего, будет наращиваться). Эти стихи еще не публиковались, и никто их не читал. Каждое стихотворение - это строфа одного и того же типа (как шекспировские сонеты, уж простите за бесстыдное сравнение). Надеюсь, что Вы будете снисходительны, знакомясь с этой моей поэтической затеей.
   Дорогая, милая Людмила Александровна! Буду завершать это письмо.
   Желаю Вам и всем Вашим близким всего-всего доброго.
   С глубочайшим уважением и самыми добрыми чувствами,
  всегда Ваш Юрий Цырин
  
   Думаю, что следует, в дополнение к этому письму, кое-что ещё сообщить уважаемым читателям.
   Презентация книги "Сургутское сплетение" прошла успешно. В интернете и местной прессе появилось добрые отклики на неё. Газета "Тюменские известия" опубликовала отрывок из книги.
   В письме к участникам презентации я отметил, что каждый очерк в книге - правдивое, эмоциональное, а не плакатное авторское повествование. Это как бы очередной штрих в представляемой читателю единой картине реального сплетения очень разных - подчас и суровых, и несправедливых - обстоятельств в нелегком обретении Сургутом нынешних производственных, научных и социальных рубежей. В сборнике, конечно, представлены именно те штрихи "сургутских времен и судеб", что наиболее близки сердцам авторов.
   А ешё подчеркнул, что для меня наша книга стала воплощением мечты об открытом для многих людей выражении моей любви и признательности этому городу, прежде всего замечательному коллективу "Сургутнефтегаза". В Сургуте в огромной мере формировалось то, что я позволяю себе называть своей состоявшейся судьбой...
   Ну, а уж коль упомянут мною в письме новый цикл стихотворений "Мгновения", то позволю себе привести здесь одно из них, пожалуй, созвучное тональности сборника "Сургутское сплетение":
  до
  Душой мы все
   творцам под стать!
  Нам жить бы с этой мыслью старой -
  И дворник станет подметать
  Не двор,
   а часть з е м н о г о ш а р а,
  Ты близким вдруг создашь
   c т и х и -
  Уютней станет в мире строгом...
  И пусть никто не будет Богом,
  Но не сумеет быть плохим.
  Дано нам творчество всегда:
  Во всех делах,
   во все года!
  
  
  
  ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (март 2014 г.)
  
   Здравствуй, дорогой Юра!
   Сажусь за письмо тебе, но знаю, что написать его мне будет нелегко, поскольку чувствую, что оно будет чем-то вроде исповеди. Мысли путаются, а хочется выразить многое. Прежде всего, неожиданная, негаданная "встреча" с тобой, юношей-десятиклассником моей учительской молодости через время и расстояние и наше дружеское общение через океан - это подобно сказке. Я благодарна друзьям из ангарского прошлого, открывшим мне дорогу к тебе. Эта "встреча" в мои преклонные годы и в моем сегодняшнем одиночестве на чужбине - не простое, ординарное событие для меня, это в некотором смысле моё возрождение, поднятие духа и жизнетворного настроения. Это своего рода жизнеутверждающая инъекция. У меня оживился задремавший интерес к жизни, захотелось пообщаться с близким по духу, родным по Ангарску, по школе человеком. Спасибо тебе, что при своей занятости находишь время и желание для общения с простой старой пенсионеркой!
   В конце февраля я получила по почте очередную бандероль из Нью-Йорка, от тебя. Всё прочла, всё мне интересно и понравилось, в том числе и стихи. Жаль, что их мало. Читая твои газетные публикации, поняла, как много времени и внимания занимает твоя работа в газете. Конечно, она сегодня составляет смысл твоей жизни, дает тебе ощущение реальной востребованности, дарит интересное общение и друзей.
   Поздравляю с изданием новой книги "Сургутское сплетение" и её успешной презентацией в Сургуте!
   Спасибо за поздравление с 8 Марта и добрые пожелания!
   Поздравляю всю вашу семью с приходом весны и всеми весенними праздниками! А тебя еще и с Днем рождения! 77 - это прекрасное, счастливое сочетание!
   "Месячник Юрия Цырина" для меня ещё не закончился, вопреки календарю. Not to lose you, your image, I continued reading, more exactly rereading your book. С особым вниманием перечитала повесть "Её урок длиною в тридцать лет" по письмам твоей любимой учительницы Надежды Ивановны с твоими комментариями. Поражалась глубине и обширности её познаний. Печален её конец, он, к сожалению, типичен для многих одиноких людей. Твоя учительница литературы Татьяна Тимофеевна после смерти мужа переехала в Ригу (видимо, поменяла свою квартиру), где и завершила жизнь в одиночестве. Татьяна Тимофеевна была асом в литературе и большим жизнелюбом. Часто ездила на машине с мужем, заядлым охотником, по прекрасным прибайкальским лесам. Иногда и я присоединялась к ним... Могу продолжать печальные истории о своих близких подругах, покинувших в одиночестве наш мир...
   После получения твоей последней бандероли произошло моё новое "возрождение", и мои мысли днем и ночью связаны с тобой. Хочется еще многое рассказать, пообщаться, хоть мысленно. Я часто ночью провожу много часов без сна - имею массу времени для размышлений. Но, пожалуй, пока остановлюсь - мешает усталость, сковывает мысли, не дает разгореться вдохновению. К счастью, заранее подготовила всякие приложения - надеюсь, они гармонично дополнят это письмо, не будут тебе скучны...
   Мои лучшие пожелания - тебе, жене, сыну, всем близким. Всем - хорошего здоровья и успехов!
   С уважением Людмила Александровна
  
   Да, приложения к письму были многообразны и интересны. Видимо, они должны были проиллюстрировать развернутую "исповедь" Людмилы Александровны, которую она анонсировала в самом начале своего письма. Но такая исповедь не состоялась - в тот раз не хватило сил. Тем не менее, эти приложения интересны как самостоятельные смысловые материалы, а не просто иллюстрации. Они, бесхитростно раскрывая штрихи жизни моей учительницы, не могли оставить меня равнодушным, и я хочу коротко представить их уважаемым читателям моей повести.
   Я, пожалуй, упущу те приложения, которые прямо не отражали жизненных ситуаций Людмилы Александровны, а как бы иллюстрировали её эмоциональный настрой. Это и добрая открытка, посвященная моему дню рождения. Это и проникновенные стихи Андрея Дементьева, принятые ею как жизненный девиз, и полушутливое сопоставление своего и моего характеров с утверждениями восточного гороскопа. Затрону лишь "доморощенное" творчество её друзей. Когда-то я написал:
  
  Быть меж людей - искусство жизни целой:
  Беречь любимых, вдохновлять друзей,
  А час пробьет - со злом сразиться делом
  И быть собой - всегда, во всём, везде...
  
   Я понял, что это искусство подвластно ей - потому многие люди подарили ей свою любовь. И радостно было осознать, что в этом отношении мы с ней шли по жизни единой дорогой...
   Людмила Александровна приложила к письму стихи своих друзей, посвященные ей. Это песенные приветствия к её пятидесятилетию и к её отъезду в Молдавию после второго замужества, а также весёлая стихотворная сценка "Клятва невесты и жениха", исполненная друзьями вместе с молодоженами на её свадьбе с молдаванином. Эту сценку она прокомментировала так:
   "Так, творчески, обычно обставлялись все событийные встречи-застолья в моем доме и у друзей - с плакатами, фотомонтажами, стихами, рисунками, пением... Например, к празднованию золотой свадьбы моих родителей моя подруга подготовила целый монтаж в рисунках, фотографиях, а также стихах на мотивы известных песен. Этот монтаж, посвященный жизненному пути родителей и всей нашей семьи, был представлен на семейном празднике, а подруги еще и "озвучили" его пением. Было здорово! Удивили и порадовали родителей, особенно больную маму в последний год её жизни".
   А к пятидесятилетию Людмила Александровна получила от друзей сердечные частушки. Были там и такие строки:
  
  Во саду ли, в огороде
  Груши, яблоки висят.
  Разве Людочке-Людмиле
  Вы дадите пятьдесят?!
  
  В школе у доски стоит,
  На ребят слегка ворчит,
  Повторяет, закрепляет,
  Иностранцев с них творит...
  
  Поздравляем, прославляем
  И желаем от души,
  Чтобы годы твои дольше
  Были так же хороши!
  
   Ну, а душевная песенка, придуманная и исполненная друзьями при её проводах в Молдову, довольно грустна - а могло ли быть иначе?
   В ней звучали такие щемящие душу слова:
  
  Всем Молдавия прекрасна,
  Есть и фрукты, и вино,
  Но Сибирь, Урал и Волгу
  Не забудешь всё равно.
  
  Подумай, Людмила,
  Не зря ль ты решила -
  На чужбину, да навек.
  Подумай, Людмила,
  Не зря ль ты решила...
  Ведь Россия лучше всех!
  
   Но, конечно, не могли друзья ограничиться грустными нотками, провожая из России свою солнечную, влюбленную в жизнь подругу. Поэтому есть в песенке и добрая озорная улыбка:
  
  Что случится в Кишинёве
  (Даст ли кто-нибудь ответ?),
  Если станут молдаване
  Получать су-вер-ни-тет?
  
  Надо мужу дать заданье:
  Надоели грязь и пыль,
  Сделай, Вова, обрезанье -
  И уедем в Израиль!
  
   Суверенитет Молдова получила, муж, к великому сожалению, скончался, а Людмила Александровна осталась завершать свой жизненный путь в этой прекрасной, но неродной стране - на иное уже не осталось сил...
  
   Вслед за строками прощальной песенки друзей я увидел комментарий своей учительницы:
   "Было это в июле 1989 года. Шло мучительно сложное время для меня.
   Осенью 1985 года я после 21 года "холостой" жизни (начавшейся, когда завершилось первое, неудачное замужество) соединила свою жизнь с молдаванином. Летом 1985 года была гостьей его сестры в молдавском селе. В её доме мы и встретились с будущим мужем. Перед этим он расстался с женой (жил и работал школьным учителем математики в другом селе) и вернулся в дом родителей. А тут в гости приехали две незамужние россиянки. Я приехала с подругой из Саратова, с которой сдружилась в 1969 - 70 годах, когда мы работали в зарубежной школе, в Польше. Он выбрал меня, хоть я была старше. До этого прекрасно жила два десятка лет с родителями, не тужила, не страдала от одиночества. А тут вдруг...
   Сама была удивлена своему быстрому согласию на новое замужество. Не знаю, была ли это любовь, а быть может, это какая-то необъяснимая воля судьбы. Как говорится, всё бывает...
   Муж четыре года прожил со мной в России, работал. Но, естественно, рвался на родину, к родному языку. Уговаривал меня на переезд. А в феврале 1988 года умер мой папа в возрасте 80 лет. Его с почестями похоронили. И тут, расслабившись от уговоров мужа, я сдалась и решилась обменять нашу квартиру на Кишинев. Друзья, знакомые отговаривали от переезда - аж устала от их натиска. Но, приняв решение, была упрямой, и моё упрямство победило: решение осталось неизменным. Вот так, в 59 лет, мне не хватило ума, чтобы не совершать ошибку. Я переселилась в Кишинев..."
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ (ЭЛЕКТРОННОЕ) ПИСЬМО
  (апрель 2014 года)
  
   Дорогая, милая, глубокоуважаемая Людмила Александровна!
   Решил больше не откладывать свое письмо, тем более что в последние недели ничего существенного в моей жизни не происходит. Просто мне очень приятна наша переписка, она согревает душу, дарит новые размышления - так что пусть сохраняется более-менее нормальная её периодичность. Для меня это очень желательно, и Вы, надеюсь, тоже не против.
   Спасибо Вам и за волнующие письмо и за приложения к нему, не менее важные для моей души. Всё это создает какую-то новую, ничем не заменимую ауру моей жизни. Я, конечно, не стану подробно комментировать всё, что содержалось в большом украшенном молдавскими почтовыми марками конверте, прилетевшем в Нью-Йорк из Кишинева, но, честное слово, я возвращаюсь и возвращаюсь и к тем стихам, и к тем фотографиям, и ко всему остальному. Все это не просто интересно, но касается сердца, дарит ему какое-то светлое возбуждение. Ведь подумать только: через многие десятки лет после окончания школы я получаю от своей милой учительницы целый комплекс материалов, несущих в себе такое молодое мироощущение! Невольно вспоминаются строки:
  
  Еще кричат ночные поезда,
  Еще зовут в иные города...
  Беда не то, что молодость проходит,
  А то, что не проходит, - вот беда!
  
   Еще раз спасибо Вам огромное, что Вы вернулись в мою жизнь и что молодость, как и прежде, - с Вами! Давайте сбережем это состояние души навсегда - ничего более разумного и важного для нас самих и для тех, кто нам близок, придумать не удастся...
   И еще вот что Вас и меня объединяет: в частности, то, что в этом сложном, подчас несправедливом и даже коварном мире нас, в основном, окружали поистине хорошие, добрые люди. И это, несомненно, было нашим настоящим счастьем! Кстати, и сегодня, слава Богу, в моей жизни есть такие люди. Вот и Вы меня нашли - это какая-то фантастика! И счастье!
  
   Ну, и немного о своей текущей жизни.
   Я с волнением ждал встречи со своим бывшим коллегой по родному ВНИИ буровой техники. Этот человек намеревался вернуть меня в сферу научно-технической деятельности на основе моих еще не реализованных технических решений. Я очень старательно, до головной боли, готовился к нашей встрече, обновил и уточнил множество материалов для передачи ему, попутно проанализировал десятки американских патентов последних десяти лет.
   Встреча, конечно, состоялась, она длилась часа четыре, после нее мой коллега сразу поехал в аэропорт, чтобы лететь в Москву. Он специально для нашей встречи сделал зигзаг в Нью-Йорк на пути от Хьюстона в Москву.
   Я, естественно, передал ему всё, что заготовил, но встреча получилась практически не деловой, а вдохновенно-лирической. Она, думаю, была чрезвычайно приятна не только мне, но и ему. Во всяком случае, я затем получил от него, помнится, три благодарственных, очень теплых письма по электронной почте из Москвы. После этого он, правда, замолчал. Но я пока воспринимаю это молчание философски. Он сейчас трудится представителем в России одной из крупнейших американских инновационных нефтяных компаний - Weatherford. Чтобы рассмотреть с компанией идеи и материалы, которыми я его снабдил (выступить неким протекционистом), ему надо отправиться в Хьюстон, а это будет не очень скоро. Я уж не говорю о том, что даже разобраться в этих материалах ему не удастся стремительно.
   В общем, спокойно жду, да и, честно говоря, совсем не уверен, что мне хватит сил активно участвовать в реализации того, что мною предложено. Полагаю, что, если дело вдруг дойдет до такой реализации, просто передам его в какие-то более молодые руки (возможно, оставшись на некоторое время консультантом).
   Ну, а работа в газете стабильно продолжается. Посылаю Вам две недавних публикации, надеюсь, вам будет интересно их почитать. Два слова - о второй, связанной с фильмом Федора Бондарчука "Сталинград". Этот фильм воспринят в России, да и в моем здешнем окружении неоднозначно. Я среди тех, кто отнёсся к нему положительно, и уже слышу людей, которые со мной солидарны.
   Ведь надо исходить из замысла создателей фильма. Это не широкое полотно Сталинградской битвы, а некая притча, сочиненная по мотивам героической обороны знаменитого дома Павлова - такое понимание и должно, по-моему, быть исходным пунктом размышлений о фильме. Вообще-то, я в той публикации не пытался быть рецензентом фильма. Написал, по существу, лирико-философское эссе, смысл которого выражен подзаголовком - "Что вспомнилось и подумалось после фильма"... Ну, хватит Вас агитировать - оставайтесь наедине со статьей.
   Странно, но жизнь кипит, будто я не на пороге своего 80-летия, а где-то в 70-х годах прошлого века. Очень много дел в газете (сам упорно стремился наращивать ее качество - теперь пожинаю плоды: инициатива, увы, наказуема). Один из друзей написал книгу о своей жизни (а жизнь у него была удивительно интересной, если не сказать уникальной, он буквально поднимал медицину на целинных землях Казахстана почти с нуля - можете прочесть на моем сайте лирический очерк "Их поднятая целина"). Этот человек попросил меня быть литературным редактором - я, естественно, согласился, скоро начинаю действовать. Еще мечтаю отредактировать и опубликовать (хотя бы на своем сайте) сборник стихотворений талантливой одноклассницы, покинувшей нас накануне нового века, Геты Терещенко. У меня хранится толстая тетрадь её черновых рукописей - если не успею их "отшлифовать" и опубликовать, никто не увидит этих замечательных стихов. Началось издание новой русскоязычной газеты "Голос мира", позвали туда. Отказался - на две газеты сил не хватит. Мой соавтор по сибирской книге (презентация которой успешно прошла в славной жемчужине Среднего Приобья красавце Сургуте) вдруг предложил, чтобы мы взялись за очередную книгу - об ученых, которые посвятили свою жизнь освоению нефтяных и газовых богатств Западной Сибири. Я его охлаждаю - пока и думать об этом не могу: надо передохнуть после первой нашей книги...
   В общем, помирать пока некогда - ну, и ладно...
   Дорогая Людмила Александровна! Хочу от всей души поздравить Вас и Ваших близких с наступающими весенними праздниками и пожелать Вам и всем всего самого доброго! Целую.
  
   Всегда Ваш Юра Цырин
  
  
  ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (май 2014 г.)
  
  Здравствуй, дорогой Юрочка!
  Больше месяца я вынашиваю это приветствие в голове. В самом начале
  апреля я получила твое милое, но очень короткое электронное послание.
   Мой мозг попал на твою волну и больше с неё не уходил и денно, и подчас по нескольку ночных часов. Повторю, что, к сожалению, мне не удается по ночам выключить свою голову - она мыслит, работает, сочиняет. Иногда ночью рождается что-то заумное, нереальное. Так было и в ночь после получения твоего электронного письма. Мне пришла в голову фантазия единолично создать School Friends" Club, в который я включила тебя, двух своих учеников, живущих ныне в Геленджике и Ангарске, а также трех своих подруг из Димитровграда...
   Вот ты и улыбнулся моей ночной фантазии. А сколько я мысленно написала тебе писем и на какое множество тем пообщалась с тобой за последний месяц! Сначала я хотела писать тебе "по кусочкам", временами, в виде дневниковых записей (кстати, никогда в жизни не вела дневника), но до дела это желание не дошло. И тут получила твою очередную бандероль. Мой мозг тут же заработал с новой силой - и опять ночами непременно "пишу". Спасибо тебе за все письма! I am happy!
   Вчера было 9 мая - День Победы. Уверена, что ты в этот день побывал на волне России и видел праздничные торжества в Москве, Севастополе и других городах. Когда показывали сцены ленинградской блокады, я думала о твоей Тане и представляла, как тяжело ей это смотреть и вспоминать. Это - боль на всю жизнь.
   В Кишиневе тоже отмечали День Победы. Раньше я ежегодно более десяти лет ходила в этот день на Мемориал воинской славы - к вечному огню и памятникам на захоронениях воинов. А последние три года я уже смотрю празднование только по телевизору. Правда, два года назад ездила с ветеранами к новому мемориалу, расположенному на месте генеральной битвы за освобождение Молдавии, в которой при форсировании Днестра погибли сотни тысяч воинов. Этот мемориал был построен и открыт лет пять назад, при власти коммунистов и президенте Воронине. Много хорошего было сделано в то время для народа. Но с 2009 года ПКРМ - в оппозиции, всё переменилось. У власти - альянс трёх партий, идет постоянная драчка между ними. Надеюсь, помнишь, чьи чубы трещат, когда паны дерутся. А вообще нынешнее правление стремится изо всех сил, чтобы Молдова была включена в европейские структуры. Вспоминается классическое "пустите Дуньку в Европу!"
   Лично я теперь только домашняя, а более десятка лет трудилась в организации ветеранов. Сегодня, 10 мая, я весь день провела с тобой, вернее, с твоей книгой. В 8 часов утра начала перечитывать "Её путь к трагедии": захотелось вновь пообщаться с Гетой Терещенко и осмысливать её трагическую судьбу. А вместе с этим заново перелистывала страницы твоей жизни тех лет. Думаю, что тебе будет интересно узнать: с момента, как я увидела в книге фотографию твоего класса, постоянно вижу твой образ: рослый вихрастый темноволосый широкоплечий юноша в непритязательной курточке. И сегодня, общаясь с тобою, я вижу того Юру, а не сегодняшнего, прости. И Гету помню девочкой, а взрослой не могу представить.
   Печальна повесть о Гете, печальна её жизнь. Очень жаль талантливую девочку, она такой судьбы не заслужила. И те стихи, которые она включала в свои письма, интересны, глубоки по мысли... Хорошее у тебя намерение - опубликовать в память о ней сборник её стихов. Желаю успешно выполнить задуманное.
   Порой мне кажется невероятно странным, как ясно я вижу многих людей, многие события через шесть десятков лет. Смотрю на фотографии выпускных классов и называю имена почти каждого ученика. В Ангарске у меня было 12 выпусков, а за весь педагогический стаж - 33 (я имела выпуски ежегодно). Трудно точно подсчитать, сколько учеников я обучила. Преподавала в Ангарске, в Димитровграде, в Польше. Целый калейдоскоп лиц, имён, фамилий...
  
   На этом в полночь остановилась и отправилась спать. А в 6 часов утра я снова за столом и продолжаю писать. По медицинским наставлениям, мне, гипертонику со стажем свыше 30-ти лет, положено спать не менее восьми часов, а я ограничиваюсь пятью - шестью часами сна. Сколько протяну так?..
   Сегодня воскресенье, 11 мая. Я одна в доме уже четвертые сутки. Ничто, кроме телевизора, не отвлекает - могу продолжить общение с тобой, заокеанский Юрий Цырин.
   Коль уж я затронула вопрос своего здоровья, сообщаю ещё, что очень хочется сбросить лишний вес (тебе, конечно, опираясь на воспоминания молодости, трудно представить меня с избыточным весом, но мой "домашний" образ жизни имеет свои печальные последствия). Постараюсь сделать обязательными прогулки около дома. Благо, что наша улица окраинная в Кишинёве, за ней - поля, можно гулять. Дай Бог, чтобы ничто не помешало сбыться моему намерению.
   Юра, коль скоро ты принял меня в друзья, считаю, что друга надо хоть вкратце ознакомить с "вехами" моей долгой жизни. Не возражаешь? Ведь ты, как гражданин, как специалист и как литератор, познал не один десяток жизней и продолжаешь познавать... В твоей книге и на твоем сайте много рассказов о разных людях из твоей жизни, ты успешно повествуешь о судьбах и характерах специалистов, прежде всего о нефтяниках. Всё это читала с интересом.
   И не только это. Полностью разделяю твои впечатления от посещений Волгограда. Я дважды посетила Волгоград, в частности грандиозный мемориал на Мамаевом кургане и испытала те же чувства...
   А теперь приступлю к повествованию о своей жизни (маленький, двухлетний период которой ты в какой-то мере мог наблюдать, учась в девятом и десятом классах).
   Родилась я 24 января 1930 года на шахте вблизи города Макеевка, тогда Сталинский области, а теперь Донецкой (так записано в паспорте), в семье рудничного работника. Родители мои - из Орла. В Донбасс на заработки приехал мой будущий папа, а затем к нему - невеста, ставшая моей мамой.
   Двумя годами раньше меня у них родился сын, его назвали Леонардом. После шахты папа работал в Макеевке. Сначала был корреспондентом газеты "Макеевский рабочий", хотя имел только начальное образование. Мама была более грамотной и работала корректором в газете. Освоила украинский язык, поскольку ей пришлось править наборы на этом языке. После газеты папа, будучи членом ВКП(б), перешел на административную работу на Макеевском металлургическом заводе.
   Настал 1937 год. Ты знаешь, чем он "славен" и вошёл в историю страны. Я была ребенком, но помню, как по утрам жильцы дома узнавали, из какой квартиры ночью забрали и увели... Папа при этом чудом уцелел - видимо, родился под счастливой звездой, "в рубашке". В это время его откомандировали на строящийся большой металлургический завод в городе Магнитогорске, на Южном Урале. Он уехал один, а зимой 1938 года мама с двумя малыми детьми переселялась "на край света". Тогда я впервые увидела Москву, а затем трое суток мы ехали до Магнитогорска. На Магнитке папа специализировался как работник железнодорожного внутризаводского транспорта, с этой целью обучался на различных курсах. Война застала его на курсах в Ленинграде, там он явился в военкомат, но был отправлен по месту жительства.
   В Магнитогорске я окончила 4 класса школы.
   Завод, дававший металл для обороны страны, был "трудовым фронтом", куда и был призван отец. Ему часто по многу суток не удавалось вырваться домой с завода. На Магнитке он получил первый орден - "Знак Почета".
   Папа, как руководитель железнодорожного транспорта, встречал и провожал все правительственные поезда (вагоны). В 1942 году, во время визита на завод начальства из Наркомата внутренних дел, его сагитировали и приказом забрали в войска этого ведомства, присвоив ему звание старшего лейтенанта. Направили в Челябметаллургстрой, где он работал на стройке завода начальником железнодорожного транспорта, став регулярным военнослужащим внутренних войск. Как было и в начале развития Ангарска, нередко советские строительные объекты 40-х - 50-х годов создавались силами заключённых, а руководить производственными звеньями поручалось техническим специалистам НКВД (с 1946 г. - МВД)...
   Мы переехали в Челябинск. Там закончилась моя учёба в школе (женской - тогда обучение было раздельным), и я поступила в Челябинский пединститут, на факультет иностранных языков.
  
   Кстати, когда вся наша семья, вслед за отцом, переехала из Москвы в Ангарск, где я учился с 8-го класса школы, в том сибирском городке, в отличие от столицы, уже было совместное обучение мальчишек и девчонок. Это обстоятельство сразу вызвало мою симпатию и, несомненно, послужило крепкой и наполненной добрыми эмоциями дружбе нашего класса.
  
   Когда завод в Челябинске был построен, папу направили на закрытую стройку атомной промышленности Челябинск-40 (ныне город Озерск Челябинской области). Мама была с ним, а я жила три года в областном центре одна под "дистанционным" надзором родителей.
   Папа получил ещё два ордена: "Красной Звезды" и опять "Знак Почёта". После Челябинска-40 он полгода работал в Узбекистане. Однако тамошнюю жару переносил тяжело, и, чтобы вернуться к прохладному климату, согласился на переезд в Сибирь, на стройку в Ангарске.
   Мама поехала с ним, а я осталась доучиваться на втором курсе пединститута. Затем, в 1950-м году, перевелась в Иркутский пединститут иностранных языков и уехала к родителям. Брат в это время служил на флоте в северных краях.
   В Иркутском пединституте я стала единственным представителем совсем юного Ангарска. Окончив учебу, была направлена при распределении в этот город (там имелось только одно место - помогла "бумага" из Ангарского горкома партии). Так началась моя жизнь в Ангарске, а вскоре и работа в нашей школе ?10.
   Папа несколько лет работал начальником железнодорожного транспорта стройки и являлся уже матёрым специалистом в этой сфере. Но руководству вдруг вздумалось вырвать его оттуда и бросить в совсем иную сферу строительства. Его назначили начальником строительно-монтажного управления, где ему, не имеющему высшего образования, пришлось руководить инженерно-техническими работниками и рабочими СМУ-4.
   Он, будучи, как говорится, руководителем-практиком, смог успешно освоить многопрофильное строительство, которое велось этим управлением...
   В октябре 1963 года папа ушел в отставку в чине подполковника. По законам тех лет, увольняющимся из армии предоставлялось право выбора любой точки Союза для дальнейшей жизни, с предоставлением им там жилья. Папа выбрал город Мелекесс Ульяновской области. Родители уехали туда. Я, доработав учебный год и разведясь с мужем (брак, увы, оказался неудачным), в июле 1964 года улетела их Иркутска в Куйбышев, где папа встретил меня на своей машине и увёз в свой город. Так началась моя жизнь на Волге.
   В 1972 году Мелекесс был переименован в Димитровград. Папа, уже не являясь военным, работал в системе Управления строительства города, на сей раз руководил отделом материально-технического снабжения стройки. Снова осваивал новую сферу деятельности - и снова успешно. А в возрасте 70-ти лет его с почётом проводили на пенсию.
   Довольно скоро он освоил новые роли: "руководителя" в домашнем хозяйстве и домашнего повара. Я работала в школе, но на три года (с 1969-го по 1972-й год) покидала город в связи с работой по договору в Польской народной республике.
   Мама была хроническим гипертоником. В марте 1964 года, после очередного гипертонического криза, она была парализована. Затем в течение 13-ти лет потихоньку угасала. Мы с папой ухаживали за ней. В 1977 году мама ушла в мир иной.
   А через несколько лет в Ангарске умер и мой брат. Умер, не дожив до 50-ти лет. Он уже не работал, имел инвалидность. Ежемесячно я посылала ему деньги, пенсия у него была мала. Нам никто не сообщил о его смерти. Мы узнали о ней, когда моё очередное письмо вернулось с пометкой "Адресат умер". Могила его безвестна, его похоронили как безродного. Больно вспоминать об этом...
   Я с 1964-го по 1985-й год прожила незамужней - и не тужила, не страдала от этого. А в 1985 году, выйдя на пенсию, вторично посетила знакомую в Молдавии и там встретилась с её братом, разошедшимся с женой. Неожиданно для себя, после 21-летнего одинокого существования, я решила снова попробовать семейную жизнь. Он, молдаванин, учитель математики, переехал ко мне, в Россию. А через 4 года стал уговаривать меня на переезд в его родную Молдавию...
   Эту часть моей судьбы ты уже знаешь из нашей предыдущей переписки. Просто кое-что ещё напомню вкратце и уточню.
   4 февраля 1988 года внезапно и мгновенно скончался папа. Его похоронили с воинскими почестями. После потери отца я уже не имела сил устоять перед уговорами мужа и решилась покинуть российскую землю. В 1989 году, оформив обмен квартиры на кишинёвскую, мы переехали в Молдавию.
   С того же, 1989-го, года у мужа начала болеть нога. Он стал ходить в поликлинику, но попал к бездушным неучам. Ума и опыта у нас не хватило обратиться к другим, знающим врачам - и окончилось всё гангреной. В феврале 1990 года у него отняли правую ногу выше колена. Оперировали трижды. Приехал на двух ногах - стал инвалидом. А в 2011 году мы его потеряли. Вот так распорядилась судьба...
   Устала я от своего длинного письма. И ты, думаю, устал от чтения, но, полагаю, у тебя должно быть писательское терпение к изучению материала. На этом прервусь. Продолжу через день-другой.
  
  ___________
  
   Дорогой Юра, эту часть своего послания я хочу полностью посвятить памяти наших дорогих родителей.
   Твоя одноклассница Гета писала тебе в письме о твоём папе: "Помню твоего отца, хоть видела его всего один раз. Это было, когда я пришла к нему как к директору Ангарского ремонтно-механического завода с просьбой... Он не отказал мне. Впечатление: волевой, мужественный, энергичный, железный..."
   Что может быть лучше этой оценки?!
   А вот оценка моего папы друзьями-сослуживцами в поздравительном адресе к его последнему юбилею.
   "Уважаемый Александр Яковлевич!
   Сердечно поздравляем Вас с 80-летием! От всей души желаем Вам крепкого здоровья, счастья, долгих лет жизни и всех земных благ!
   Более 50-ти лет Вы посвятили трудной, но благородной и нужной людям профессии строителя. Вы возглавляли большие коллективы и вправе гордиться тем, что много энергии, труда и сил вложили в строительство крупнейших объектов Урала, Сибири, Средней Азии и г. Димитровграда Ульяновской области. Ваше отношение к труду воплощает в себе характерные черты умелого руководителя. Вы гармонично сочетали практический производственный опыт с общественной работой, с воспитанием молодых специалистов производства.
   Родина высоко оценила Ваш труд, наградив Вас правительственными наградами..."
   Хочется отметить, что это приветствие созвучно другому, которое было посвящено папе на 24 года раньше, когда он вышел в отставку с воинской службы. Созвучно, потому что он не изменял себе никогда. Вот некоторые строки того, намного более давнего послания сотрудников.
   "Уважаемый Александр Яковлевич!
   Коллектив строительно-монтажного управления ?4 г. Ангарска, которым Вы успешно руководили в течение восьми лет, с искренним уважением выражает Вам глубокую признательность за Ваше чуткое и внимательное отношение к коллективу.
   За эти годы нам с Вами приходилось решать самые различные производственные задачи, которые мы вместе смогли решить благодаря Вашему большому жизненному и производственному опыту.
   Для всех нас Вы всегда были и будете образцовым руководителем..."
   Наши с тобой, Юра, родители имели множество наград за свой труд: ордена, медали, знаки отличия, десятки почётных грамот разных уровней. Мы вправе гордиться ими и помнить их благородную, созидательную жизнь до конца наших дней. Уверена, что ты разделяешь моё мнение. Вечная им память!
  
  __________
  
   И снова здравствуй, Юра!
   Вчера вечером закончила свою очередную "писанину", а утром я опять за столом, чтобы сделать заключительный аккорд всему написанному.
   Прости меня за то, что так много внимания уделила своему папе. Я давно имела желание поговорить с тобой о наших родителях, вот и выполнила его. Это было необходимо мне, и я не жалею, что пересмотрела многочисленные грамоты отца, его поздравления с круглыми датами жизни и прочее. Звучат в памяти строки "Реквиема" Роберта Рождественского в дикторском исполнении: "...через года - помните!.. Это нужно - не мёртвым! Это надо живым!" Быть может, и празднование Дня Победы подтолкнуло меня к этому монологу.
   И я рада, что поделилась с тобой, другом-ангарчанином, заветной памятью о папе. Здесь, в Молдавии, после моего ухода из жизни это никому не будет нужно, никому не будет интересно. И все бумаги, связанные с жизнью папы, скорее всего, будут выброшены в макулатуру, как и сотни русских книг моей библиотеки, которую копила всю жизнь, которой гордилась. Эта мысль постоянно причиняет мне боль...
   Попутно хочется спросить тебя, скучаешь ли ты о Родине, о родных местах, о том, что осталось в России, чему отдана большая часть жизни. Как часто об этом думаете Вы - ты и Таня и твои друзья в Америке? Я более двадцати лет живу вдали от России, правда, ближе к ней, чем ты. Первые годы после переезда я почти ежегодно (иногда с мужем) посещала родные края. А последние визиты были в 2000-м и 2009-м годах. Так давно! Лежать мне в здешней земле. Но тогда уже будет неважно где...
   А ещё хочу сообщить тебе, что недавно родственники по мужу устроили мне посещение его могилы, рядом с которой забронировано место и для меня. На этом месте стоит мой надгробный памятник. Мы вместе с его старшей дочерью заказали, по моему выбору, совместный памятник из светлого гранита на две могилы с двумя рельефными портретами. Я дала художнику фотографии нас сорокалетних, красивых, и он превосходно выполнил работу. Уже сегодня знаю, что будет надо мною... Моя душа спокойна - моё главное желание последних лет выполнено...
   Хотела ещё поговорить на тему одиночества, но оставлю её на продолжение нашей переписки. Я не страдаю от одиночества физического, даже люблю его, люблю оставаться одна на некоторое время. Меня угнетает одиночество душевное, умственное (надеюсь подробнее написать об этом в другой раз). Вот почему "длинное" общение с друзьями в письмах - отдушина для меня. Так что не удивляйся объёму моих писем.
   А ещё, чтобы слегка передать чувства одиноких людей, прилагаю последнее письмо от моей приятельницы - коллеги по школе (преподавателя немецкого языка). Там есть чьё-то немудрёное стихотворение. Точь-в-точь по этому стихотворению я отмечаю все праздники...
   Желала бы прочесть что-нибудь о твоей семье. Как здоровье Тани? А твоё? Газета, редактирование книг, постоянное собственное литературное творчество - это серьёзная нагрузка. Твои дела интересны, увлекательны, но пора бы и поберечь себя. Хоть летом возьми отпуск от всех дел.
   До свидания. Желаю всем доброго здоровья, семейного благополучия и радости жизни! Берегите себя.
   Обнимаю. Yours Л.А.М.
  
   Да, к письму Людмилы Александровны было приложено полученное ею письмо из России, от приятельницы, назвавшейся Валей. То послание наполнено светлой печалью 80-летней одинокой женщины. Но прежде чем показать фрагменты этого душевного письма, мне хочется коснуться двух других приложений, столь же душевных, но очень оптимистичных. Думаю, моя милая учительница этими приложениями хотела донести до меня истинную диалектику своей большой души, где мотивы, навеваемые возрастом и одиночеством, гармонично уживаются с неугасимыми мотивами оптимизма и жизнелюбия, которые не могут покинуть человека, посвятившего жизнь добрым делам для многих-многих людей.
   Одно из таких приложений - стихотворение, преподнесённое Людмиле Александровне друзьями к её 50-летию. В нём есть такие прекрасные строки:
  
  50 - золотая пора!
  Это лето горячее
  В самом разгаре -
  Спелых ягод гора,
  Зрелых мыслей пора,
  Время лучших надежд
  И свершенья желаний!
  
   Ещё Людмила Александровна приложила к своему письму молдавскую газету Veteranul, которая хранит доброе отношение к подвигу многонационального советского народа в Великой Отечественной войне, к нынешней России. Вот что, в частности, написано в статье, посвященной 70-летию освобождения Молдовы от фашизма: "Люди, прошедшие тяготы войны, рисковавшие самым дорогим, что имеет человек, - своей жизнью, должны ощутить нашу благодарность за мир на земле и понять, что их подвиг будет сохранён в веках. Мы все - наследники Победы, и нам хранить память об отцах и дедах, сложивших головы на полях сражений и живущих сейчас рядом с нами... Ветеранам войны - внимание и заботу".
  
   А теперь я открою письмо приятельницы и коллеги Людмилы Александровны. Вот несколько его трогающих сердце фрагментов.
   "Здравствуй, Люда!
   Надо же: нам уже под 80 или за 80, а мы всё ещё Люда, Валя, Рая! Не здорово ли?! Как молоды мы ещё! Браво!
   Спасибо за письмо, как всегда, большое и интересное. Разве по скайпу поговоришь так? Нет, не люблю я это современное бездушное, скучное общение: мало эмоций, мало откровенности. Но сейчас время другое: писем писать не хотят, да и не умеют. А мы ещё держимся, но нас уже мало понимают. И мы уже ничто изменить не можем.
   Я рада за твою ясность ума, за сохранившуюся память. Это, наверное, потому, что много работали мозгами, много читали, интеллект развивали, много писали, много думали.
   Но вот в конце жизни остались, как и многие другие, одни. Грустно, но по-другому не бывает, мы не одновременно уходим из этого мира. Вот тебе злободневное стихотворение из одного журнала:
  
  Три цветка в хрустальной вазе,
  Торт, конфеты и вино -
  Женский день, весенний праздник!
  Пережить бы мне его...
  Одиночество привычно,
  Мы давно знакомы с ним.
  В жизни, в общем, всё отлично,
  Лишь бы не остыл Гольфстрим,
  Лишь бы в Землю астероид
  Не вонзился с высоты...
  Горевать совсем не стоит,
  Что дарю себе цветы.
  Заварю покрепче чаю,
  Торт разрежу на куски...
  Я сегодня отмечаю
  Праздник с привкусом тоски.
  
   Вот так встречают этот праздник многие пожилые женщины.
   Наступил апрель - мы тоже стали ощущать весну. Хотя ещё много снегу, но верба зацветает. Я посеяла дома немного помидорных семян. Надеюсь вырастить любимые помидоры, а если не смогу, так раздам рассаду подругам. Но и подруги уже старые, с трудом занимаются огородами. И всё же не бросают свои участки - хоть свежим воздухом подышат под яблоней или грушей...
   Пенсию с 1-го апреля нам повысили на 1,7%, а цены на продукты устремляются ввысь значительно энергичней. Трудно жить на одну пенсию. Но, увы, другой нет..."
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
  (июнь 2014 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Вот как бывает. В мои школьные годы мы с Вами, по-моему, не имели доверительных разговоров. Вы были очень хорошей, несомненно, талантливой учительницей (я, к примеру, без особого напряжения сдал на отлично английский язык, поступая в Московский нефтяной институт). При этом мы, школьники, запомнили Вас как милую, красивую молодую женщину. Затем многие годы между Вами и мною не было никакого общения. А теперь я получаю от Вас такие огромные искренние и душевные послания...
   Это то же волшебство нашего Ангарска, которое сотворило еще два явления: ни для моих родителей, ни для меня после Ангарска не возникало более близких друзей, чем те, которых мы обрели там. Мой любимый Булат Окуджава заявил: "Арбатство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа". Я бы то же самое сказал об "ангарстве" - и, уверен, это было бы истиной, в значительной мере раскрытием ангарского волшебства.
   Некоторое подобие того волшебства я сейчас ощущаю в той нью-йоркской среде, где нахожусь. Видимо, это связано с тождеством одной из фундаментальных предпосылок волшебства этих городов: люди, оторвавшись от своей предшествующей среды общения, с какой-то особенной надеждой, я бы сказал, с вожделением, ищут новых человеческих контактов, новых единомышленников, если хотите ЕДИНОЧУВСТВЕННИКОВ (как выразился один из моих друзей). Иногда такие люди проявляются почти незамедлительно (для меня это Володя Стручков, Саша Корбух, Толя Чипчеев, Гета Терещенко, Таня Тагильцева, Лена Подругина, Лида Потапова...), а иногда на то или иное время ещё остаются потенциальными друзьями (так у меня произошло с Надеждой Ивановной и, слава Богу, случилось с Вами). Пока жив, буду благодарить судьбу за друзей, подаренных Ангарском. И годы не гасят свет такой дружбы, потому что "ангарство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа". Наличие этих, вожделенных друзей поистине "дорогого стоит", как говорили в прошлом русские интеллигенты.
   Огромное спасибо за Ваше замечательное письмо и все волнующие приложения к нему! Это письмо я читал с карандашом в руках и делал в нём пометки, стараясь в полной мере осознать и прочувствовать его бескрайнее содержание. И теперь думаю и думаю, как поступить: то ли посвятить свой ответ комментариям (а это стало бы тоже огромным посланием), то ли среагировать своим письмом на Ваш мягкий упрек по поводу того, что я ничего конкретного не сообщил о Тане, о своем здоровье...
   Пожалуй, пойду вторым путем: оба сразу вряд ли осилю, а ответа на свой упрек Вы, думаю, ждете в обязательном порядке. Я только хочу подчеркнуть вот что. Нет в Вашем письме ни одного слова, которое я бы наспех пробежал и не прочувствовал. И нет там ни одного слова, к которому бы не присоединилась моя душа. Более того, у меня появилось предчувствие, что Ваш рассказ о своей семейной жизни, прежде всего о папе, я, если успею, использую в своем будущем повествовании о поколении наших отцов. К сожалению, ещё почти ничего не написал о нём, хотя всегда четко ощущаю: я по своему мировоззрению гораздо ближе к этому поколению, чем к тем, что следуют за моим, т.е. к более молодым.
   Первый импульс такого желания у меня возник, когда с возмущением прочел где-то, что, дескать, решающую роль в судьбе Ангарского комбината сыграл Ходорковский, ставший его хозяином в 90-е годы. Я ведь прекрасно знаю, как на самом деле создавался и мужал этот комбинат. Застал начальную стадию этой эпопеи в Ангарске, а о свершениях следующих лет мой отец много вспоминал при мне со своими ангарскими друзьями. К тому же у меня есть большая и честная книга о комбинате, которая называется "РОВЕСНИК ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ".
   Новый импульс желания написать о поколении наших отцов подарило мне Ваше последнее письмо. Продолжайте эту тему, пожалуйста, по мере сил...
   Ну, вот. А теперь - о себе и семье.
   Начну с несколько грустного сообщения, но прошу воспринимать это с улыбкой. В 2011 году меня тут полечили радиотерапией от рака простаты (к счастью его обнаружили на самой начальной стадии) и периодически наблюдают в изумительном госпитале (это поистине целая империя!) - Memorial Sloan-Kettering Cancer Center. От рака, несомненно, по объективным данным, вылечили. Но недавно вдруг заподозрили, что у меня что-то осложнилось в кишечнике, и назначили колоноскопию. Вчера утром я получил это "удовольствие". Мало того, что необходима довольно противная подготовка к этой процедуре, её, к тому же, делают здесь под общим наркозом. И вот, в ходе моего пребывания под таким наркозом ненадолго остановилось моё сердце, как мне сообщили после пробуждения. Поэтому меня быстро перевезли в кардиологическое отделение и там исследовали.
   К счастью, ничего страшного ни в кишечнике, ни в сердце не нашли и отпустили домой (отвез меня сын на своей машине). И вот на следующий день я в полном здравии пишу Вам это письмо. Видимо, просто ужасно переутомился - надо жить поспокойнее...
   Теперь - про Таню. У нас с ней всё началось с курортного романа в Гудауте летом 1958 года. В то же лето, чуть ранее, Дина Шрагер из бывшего 10-го "Б" (помните?) решила на последних студенческих каникулах отдохнуть в Сухуми. Проезжая из Ленинграда через Москву, она узнала, что и я поеду в те же края по "горящей" путевке, и обратилась ко мне со следующим дружеским предложением: давай поженимся до окончания институтов, если у нас не появится иных вариантов. Я, честно говоря, жениться не спешил, но идея Динки мне приглянулась - мы были друзьями, почти родными людьми и, наверное, прожили бы вместе долгую и счастливую жизнь. На всякий случай Дина оставила мне координаты своего сухумского дома отдыха.
   Но в Гудауте я неожиданно встретил Таню... и до Сухуми не доехал. После отдыха в Гудауте Таня уехала в свой Ленинград, я в Москву. Писал ей письма каждый день, она угнаться за мной не могла - отвечала реже. Иногда виделись - такие моменты можно найти в моей книге, которая у Вас есть. А в сентябре следующего, 1959 года поженились, и она уехала со мной в Казань, куда я попал по распределению как молодой специалист.
   Через три с половиной года в Москве я поступил в аспирантуру академического Института геологии и разработки горючих ископаемых, где меня затем оставили работать. Таня около года пожила одна в Казани, а незадолго до появления на свет Максима приехала ко мне. Через полгода после защиты кандидатской диссертации меня перевели в огромный отраслевой ВНИИ буровой техники, где я стал и доктором наук, и заслуженным изобретателем России, и почетным нефтяником. Таня в эти же времена преподавала конструирование одежды и технологию швейного производства. Жили дружно, хотя я около половины московского периода нашей жизни провел в командировках на нефтяные месторождения. Таня как-то привыкла к такой жизни (бывают же еще и моряки дальнего плавания, и обитатели полярных станций...), но не думаю, что эта жизнь приводила ее в восторг. Жили мы, жили, а в пенсионном возрасте, в самом конце 1999 года, переехали в Нью-Йорк, чтобы стареть возле любимого сына. Он ждал нас здесь около 9-ти лет (его привела сюда длительная служебная командировка, а остался он здесь, как говорится, по семейным обстоятельствам: женился, обрёл красавицу дочку; ныне работает в крупной американской компании).
   Хочется отметить вот что. Таня и ее семья в полной мере ощутили ужас ленинградской блокады - "от звонка до звонка". Таня была дважды ранена и еще сильно контужена - три года оставалась глухой. Её младшего брата после блокады пришлось лечить от дистрофии. Её мама надорвалась, убирая трупы с ленинградских улиц, точнее, повредила позвоночник - её лечили 10 лет. Танин папа воевал на ленинградском фронте, командовал подразделением фронтовой связи. Несколько раз его намеревались расстрелять как врага народа за порывы связи. Обошлось, но нервные нагрузки дали о себе знать: после войны его одолели инфаркты (случились три раза). В итоге его не стало.
   Таня во время блокады была ужасно ослаблена. Но после войны ей очень хотелось танцевать на сцене. Её приняли в детскую хореографическую школу при знаменитом училище им. Вагановой, и она ребёнком попадала на сцену Малого оперного театра. Но организм не выдержал нагрузок - у неё возник порок сердца. Это в какой-то мере ощущается всегда, а когда она рожала Максима, чуть не обернулось трагедией. Смогли спасти их обоих, но иметь новых детей ей не разрешили. Поэтому сын у нас один. Но замечательный.
   Несколько слов о нём. Мы с ним по-настоящему дружим всю жизнь. А когда он был еще дошкольником, а я окончил аспирантуру и знал английский язык весьма неплохо (по-моему, лучше, чем сейчас, когда являюсь старым хрычом), так вот, тогда, во второй половине 60-х годов, я захотел приобщить к английскому сына (видимо, потому что иное наставничество далось бы мне хуже). Читать и писать по-английски он начал раньше, чем по-русски, во время моих бесчисленных командировок добросовестно выполнял порученные мною домашние задания...
   Оказалось, что тот мой "выстрел" был "в десятку", хотя я совершенно не ожидал такого. У Максима вдруг проявился истинный талант в изучении иностранных языков. Когда он был во втором классе, мне стало ясно, что такой "преподаватель", как я, ему уже совершенно не нужен. Сегодня он великолепно владеет английским, неплохо говорит на испанском и может в некоторой мере использовать французский и даже чешский (последний нужен был ему по работе).
   Став инженером и в совершенстве владея английским языком, он был направлен в длительную служебную командировку в Америку, и началась его американская жизнь...
   Сейчас Максим рядом - и нам с Таней очень хорошо. Наши друзья отмечают, что он удивительно чуткий и заботливый сын. Ну, а мы сами знаем это лучше всех...
   Вот, кажется, и изложено основное. Конечно, можно рассказывать еще очень многое, но надо когда-то и остановиться.
   18 июня уеду на семейную дачу в соседний штат, Пенсильванию, где буду по возможности осуществлять некоторые творческие литературные планы. Там - Аппалачские горы с их очаровательными пейзажами и чудесным воздухом. На даче пробуду ориентировочно до 20 сентября. Вот такую затеял себе "болдинскую осень"...
  
   Итак, прощаюсь.
   Еще раз большое спасибо за Ваше прекрасное письмо и все приложения к нему!
   Берегите себя, будьте здоровы долго-долго!
  С огромным уважением и признательностью
  
   Ваш Юра Цырин (из незабываемого 10-го "А")
  
  
  
  ПЯТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (ноябрь 2014 г.)
  
   Здравствуй, дорогой Юрий Завельевич!
   Прости за такой длительный интервал в нашей переписке. Лето пролетело стремглав, а затем и два осенних месяца.
   Всё лето мысленно общалась с тобой: писала, рассказывала, сочиняла... Перечитывала твои письма и всё остальное, тобою написанное, что есть у меня. А вот с ответным письмом не справилась и боюсь, что и теперь оно у меня плохо получится. Время потихоньку гасит мой дух и подводит к мысли, что завершается мой путь, подходит к финишу. Поубавились мои горизонты, интересы, стремления - это естественно диктуется возрастом и физическим состоянием. Так что, Юрочка, прости меня, если письмо окажется неинтересным, скучным, малосодержательным.
   А теперь вернусь к недавнему летнему прошлому.
   Нет слов, чтобы выразить ту радость, которую я испытала в июне месяце, получив твою последнюю бандероль, прежде всего, твоё письмо, в июне месяце. Большое спасибо! Я тут же выразила тебе благодарность по электронной почте, а с ответом, увы, задержалась.
   Очень рада, что у вас с Таней в Нью-Йорке всё благополучно складывается, ты удовлетворён своими занятиями, окружением, есть друзья-товарищи. Такое на новом месте, причем в немолодом возрасте, не всегда складывается. Ну, а что касается здоровья, оно всегда откликается на пережитое и со временем часто подводит. Ведь в молодые и даже зрелые годы мы его никогда не берегли, всецело и безмерно отдаваясь работе (как тогда говорилось, "выполняя задания партии и народа"). Думаю, что мы с тобой одного поля ягоды - и ты со мною согласишься.
   Но хоть сейчас, хотя уже довольно поздно, нужно бережнее относиться к здоровью. И, пожалуйста, не шути с сердцем.
   Моё сердце в последние месяцы стало неприятно проявлять себя: при ходьбе появляется одышка, по ночам - затруднённое дыхание. И самое неприятное - плохо сплю и временами без сна провожу всю ночь, а последствия этого трудны. Собираюсь к кардиологу и невропатологу, а пока, по предписанию семейного врача глотаю много лекарств. Вот так и живу сейчас. Это не удивительно: в январе мне будет 85. Так что надо благодарить родителей, судьбу и Бога за свое нынешнее здоровье.
   Вернусь к твоему письму.
   Хочу порассуждать об "ангарстве". Я разделяю твои размышления, но всё же, по-моему, ты упустил главное - фактор возраста. "Ангарство" - это твоя литературная гипербола. Этим термином ты добиваешься образности своих мыслей, как бы приравнивая ангарство к арбатству. Но арбатство - уникальное явление, произрастающее из уникальности, из ауры самого Арбата, с его историей, традициями, инфраструктурой, его коренным населением ("фауной", как выразился Окуджава). Ангарск же того, нашего времени был маленьким заурядным молодым сибирским городком, почти поселком. Таких немало появлялось и в Сибири, и во всей стране. Почему же он нам дорог и стал самым памятным на всю нашу жизнь? Ответ прост: он город нашей молодости! Ангарск с его лесными прелестями, чистой и прохладной рекой, довольно живописным рельефом ближайшей местности - город твоей юности, город моей молодости (я жила там с 20-ти до 34-х лет). И это главное, что записало его в наши сердца, в нашу память навсегда. Думаю, только с учётом этого обстоятельства твоя литературная гипербола "работает". В таком же ключе могут "работать" для разных людей "новоуренгойство", "нефтекамство" и так далее - всё, что наполнило жизнь конкретных молодых людей незабываемыми общением, делами, событиями. В твоё сердце и твою память записаны все события твоих ангарских лет, школьные друзья, товарищи, учителя как самое памятное, дорогое, неизгладимое. Да, арбатство - это неповторимое явление для всех, "ангарство" же так или иначе воспроизводится и воспроизводится в самых разных населенных пунктах, где человек взрослеет и обретает мироощущение, с которым не расстается в своей дальнейшей, всегда непростой жизни. И твоя гипербола вполне уместна, если об этом не забывать...
   Прекрасно, что друзья из ангарской юности остались у тебя на всю жизнь. Что удивительно, ты перечисляешь их - и передо мной всплывают (хоть и довольно смутно) их облики: Саши Корбуха, Володи Стручкова, Толи Чипчеева, Тани Тагильцевой, Лены Подругиной, Лиды Потаповой... Через 60 лет!!!
   Может быть, удивило тебя моё обращение по имени и отчеству. Объясню. Раньше я видела перед собой юношу из 10-го "А" - и писала только "Юра". А теперь я уже воспринимаю современного Юрия. Но, вспоминая твоих одноклассников, снова увидела юношу Юрия Цырина из 10-го "А" класса. Так и будешь являться мне в двух обликах. Со своей стороны хочу, чтобы ты видел меня учительницей твоего 10-го "А", а не сегодняшней, которая мне очень не нравится внешне.
   А теперь немного поразмышляю об истоках и стимулах нашего сегодняшнего доверительного общения через океан.
   В своём первом письме я объяснила, как нашла тебя и почему очень захотела написать тебе: чтобы выразить восхищение твоими лирическими очерками, с которыми познакомилась. Не очень была уверена, что моё письмо попадет к тебе. Поэтому была счастлива получить ответ в интернете, а затем твою бандероль с книгой. Она меня очаровала и позвала к дальнейшему общению. И оно оказалось интересным, содержательным. Очень рада, что тебя тоже кое-что заинтересовало в моих посланиях.
   Ты прав, Юра, что не имел или не запомнил внеурочных контактов с учительницей английского языка. В нашу школу ?10 я пришла 22-х лет из стен учебного института. Диплом дал мне звание учителя, но я им еще не была. В институте нас учили предмету и другим наукам. А учительскому умению и мастерству мы, начинающие педагоги, учились в стенах нашей школы, на уроках, которые вели, в общении с учениками. Два года, когда я тебя учила, были первыми годами моего учительского становления, и я подчас напоминала маленького слепого котёнка. Хорошо, что мне удавалось находить дорогу к "теплу и свету" при существовавших тогда программах, учебниках и целях в обучении английскому языку. Мне успешно удавалось нести ученикам базовые знания для дальнейшего изучения языка в вузе или самостоятельно. Тем, кому этого хотелось, я обеспечила знание грамматики, умение читать и переводить сложные английские тексты и чуточку понимать устную речь, но, увы, не научила говорить на языке. Таковы тогда были требования для сдачи экзамена в вуз. И очень часто мои ученики на вступительном экзамене в институт получали оценку выше школьной.
   Таким учителем я была тогда, когда тебя учила, а настоящим, умелым стала по меньшей мере через десяток лет (а возможно, к концу своей педагогической деятельности). Но молодость учителя давала другие преимущества: ближе общаться и дружить с учащимися, глубже понимать и активнее поддерживать их. Видимо, это получалось у меня, и не случайно меня избрали секретарем учительско-ученической комсомольской организации. А там было очень много интересных дел в среде молодёжи.
   А у вас на уроках моим "коньком" было знакомить вас с произведениями английских и американских писателей, ибо литература всегда - и в школе, и в институте - была моим любимым предметом. Рассказывала я вам о мастерстве литературного перевода и пару раз, помнится, предлагала желающим сделать стихотворный перевод англоязычных стихов. Сожалею, что не сохранила этих ваших работ.
   Кроме когорты начинающих учителей, вас учили и зрелые педагоги, прежде всего, обожаемая тобой Надежда Ивановна. И, возвращаясь к понятию "ангарство", заявляю, что люди там главным образом замечательные, интересные, запоминающиеся, как местные, так и приезжие. Этим в большой мере памятен нам Ангарск.
   Так что мы с тобой объединены приятными воспоминаниями молодости и, думаю, очень близки по духу, по взглядам и интересам. Для меня наше общение - отдушина в моём душевном одиночестве. Я уже писала тебе, что от физического одиночества не страдаю, даже люблю его в умеренном объёме. Но для ума, для души требуется общение с себе подобными людьми. А в моём близком окружении их нет. Дома по вечерам и выходным бывает внучка мужа (не моя) Светлана, но она по воспитанию и по духу далека от моих идеалов и интересов и никогда не поймёт, чем я жила и живу сейчас. Ей 32 года, после окончания пединститута она работает в школе логопедом. Росла и воспитывалась в молдавском селе в основном родной бабушкой - первой женой моего мужа. Продолжает с ней общаться, а ухаживает за мной в силу житейских обстоятельств: живёт в моей квартире, и ей завещана эта жилплощадь. Друзей в Кишинёве не имею, есть трое - четверо знакомых для телефонного общения. Мои друзья - в России. С ними переписываюсь, увы, в целом нерегулярно и изредка общаюсь по телефону. Вот почему, Юра, мне очень интересно и важно общение с тобой...
   Хочу немного добавить о фактах, связанных с моим вторым замужеством, которое произошло через 21 год после первого шестилетнего неудачного брака. Напомню, что встретилась с Владимиром Гарабажиу в молдавском селе, когда гостила у своей знакомой Виорики. Он был её братом и перед встречей со мной расстался с женой. Я неожиданно для себя решилась на перемены...
   Кстати с самой Виорикой я познакомилась в поезде, когда ехала в Ригу. Там поселила её у своих знакомых, где остановилась и сама, а затем опекала её в этом милом городе (она приехала туда из молдавского села за покупками). Наши приятельские отношения оказались устойчивыми, поэтому я и стала её гостьей.
   Как уже сообщала тебе, сначала мы с Владимиром 4 года жили в Димитровграде, затем, по обмену квартир, переехали в Кишинёв, а в 2011 году его не стало. Двух своих дочерей, Нонну и Лилю, он давно выдал замуж со свадьбами по молдавским обычаям. У них свои семьи, и перед ними он не был в долгу, расставшись с женой. Его дочери не сразу приняли вторую жену папы, но смирились и относятся ко мне с уважением, проявляют заботу обо мне. Живут они с мужьями благополучно, Нонна - в Бельцах (второй город Молдовы), доктор наук, работает в педуниверситете, Лиля - на селе. Дочь Нонны - медик и давно работает в США. А дочь Лили Светлана, как ты уже знаешь, прописана в кишинёвской квартире вместе со мной и трудится в школе. В праздники и каникулы она уезжает к родителям...
   В общем, жизнь близких, можно сказать, кипит, я же много времени провожу дома одна... Правда время от времени езжу по городу - решаю свои медицинские проблемы. Вот недавно появились красивые зубы, но тут же утратила удовольствие в еде, а подчас не ощущаю даже вкус её. Сначала переживала, но успокоилась - куда денешься.
   Снова возвращаюсь к тебе. К перечитыванию твоих рассказов присоединила чтение О. Генри. Очень чувствовала его влияние на твоё творчество. Конечно, и А.П. Чехов был для тебя учителем и образцом. Да и Марк Твен близок тебе. Желаю тебе по мере сил и возможностей дерзать дальше, не останавливаться. Но сумей, пожалуйста, не перегружать себя.
   30 ноября в Молдове состоятся выборы в парламент. Вовсю идет предвыборная гонка. Марк Твен зло и едко рисовал эту атмосферу: партийная грязь и сладкие обещания льются со всех сторон...
  
   Рада, что за несколько дней по частям сумела закончить это письмо.
  Передаю привет всем членам семьи, всем желаю здоровья, благополучия и процветания!
   С любовью и уважением Людмила Александровна
  
   К этому письму была приложена небольшая информационная листовка, пропагандирующая целесообразность вступления Молдовы в Таможенный союз, образованный Россией, Белоруссией и Казахстаном. В листовке можно увидеть, в частности, такие слова:
   "Более 80% населения считает, что Молдова движется по неправильному пути. Сегодня Молдова стоит перед самым важным выбором - выбором партнёра развития.
   Евроинтеграция, как и попытка "усидеть на двух стульях", уже принесла немало бед и довела страну до предела. Большинство народа выступает категорически против соглашения с Европой, за Таможенный союз.
   Сближение с Россией и вступление в Таможенный союз - единственные гарантии сохранить страну и обеспечить её развитие".
   Мне было ясно, что Людмила Александровна разделяет дух и букву этой листовки.
   И я безоговорочно присоединился к своей учительнице. Ничто не могло бы заставить нас не испытывать добрых чувств к России и не быть солидарными с большинством населения Молдовы.
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
  (декабрь 2014 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   У меня была такая альтернатива: дождаться (дай Бог!) более спокойного периода в своей жизни и написать Вам большое-пребольшое письмо, некую неторопливую дружескую исповедь, какую душа попросит. Но всяческие деловые нагрузки не убывают, а продолжают наваливаться на меня, и, когда будет просвет, не знаю. А приближается Новый год, и хочется, чтобы вы получили в канун этого нашего любимого праздника весточку от меня и некоторые скромнейшие сувениры, приложенные к ней, - думаю, это будет вам более приятно, чем ждать "журавля в небе".
   Тут не могу не позволить себе небольшое хвастовство (скорее грустное, чем радостное). Видимо, я всё-таки чему-то полезному научился в жизни, если сегодня, когда стремительно приближаюсь к 80-летию, деловой спрос на меня не уменьшается. Это чаще всего сферы редактирования книг, иногда соавторства, иногда замещения редактора нашей газеты (который много путешествует), иногда подготовки каких-то общественно значимых документов (по просьбам русскоязычных организаций) и прочее, и прочее... Я уж не говорю о текущей работе в газете. Вот такой я востребованный сегодня. Моя Таня по этому поводу кипит в праведном гневе, видя, как убывают мои силенки. Но пока терпит это безобразие...
   Итак, моё письмо будет короче, чем хотелось бы. Но, честное слово, переписка с Вами только прибавляет мне силы, так что ни в коем случае не относите её к информации предыдущего абзаца. Дай Бог продолжаться ей долго!
   Ваше замечательное письмо вызывает массу эмоций, и можно было бы посвятить весь свой ответ комментариям. Возможно, что-то близкое к этому и получится, ведь пишу спонтанно, мысли рождаются практически одновременно с набором текста.
   Регулярно возвращаюсь к приложенной к Вашему письму фотографии, где Вы - на могиле мужа, похороненного на кишинёвском кладбище. Эта фотография рождает тепло в сердце и, конечно, навевает печаль - вот куда мы уже пришли!.. Но "печаль моя светла", как писал поэт. Конечно, уход из жизни - это неизбежность, но мы с Вами еще живём - и это не может не радовать... Кстати, мы с Таней года три назад купили место на одном из очень доступных территориально нью-йоркских кладбищ. Чиновник, выдавая нам соответствующий документ, сказал: "Пусть мы не встретимся как можно дольше". Хотелось бы...
   С большим интересом прочёл вкладыши политического характера в Ваше письмо. Ну, что тут скажешь? Благополучия Молдове! И очень рад, что в ней не угасли пророссийские настроения! Хочу, чтобы Вы знали: я здесь остаюсь верным патриотом России. Америку как страну, как общество искренне и глубоко уважаю, но Россия никогда не перестанет быть родной и любимой - говорю об этом на каждом перекрестке. А в одном из стихотворений написал:
  
  Я иммигрант - имел на то причину.
  И о причине никогда не лгал:
  Весь мой резон -
   стареть поближе к сыну,
  Россия ж,
   как и прежде, дорога...
  
   Я понимаю Вашу грусть по поводу того, что мы приближаемся к финишу. Но не лелейте это "минорное состояние", пожалуйста. Сегодня мы с Вами - в едином поколении. Со своими друзьями Вашего возраста (который сегодня практически не отличается от моего - ну, поотстал чуть-чуть, велика ли беда?), - так вот с такими друзьями я - на "ты". Радуемся, что мы вместе, что "еще живем, хотим застолий и не ведем болезням счет", как я написал однажды. Старость не входит в тематику наших разговоров...
   Однажды был с коллегой в командировке в приятном городе Оклахома-Сити. Нас поселили в очень экзотичной гостинице на окраине города. Когда-то президент Джексон выселил на оклахомскую землю индейцев, проживавших на восточном побережье Америки. Сегодня в штате Оклахома живет 8 крупных индейских общин, и население штата демонстрировало нам глубокое уважение к этому народу. А интерьер нашей гостиницы изумительно отражал индейскую жизнь - никакого музея не надо. Но не об этом я хочу сказать. Вышли мы из гостиницы и увидели вдали небоскребы. Ясно, что это центр города (downtown). И решили добрести туда пешком, поскольку погода была чудесная. Брели-брели целый час и с грустью осознали, что небоскребы остаются почти так же далеко от нас (подобный коварный обман зрения легко иметь и в Нью-Йорке). В общем, вернулись и занялись делами... Так пусть и наше приближение к финишу будет подобным!!!
   Теперь два слова о лекарствах, которыми Вы увлеклись. Да, нервы у нас уже далеко не в лучшем состоянии, и нередко, вместо сна, к нам приходят размышления на долгие часы. Увы, я ничего не понимаю в медицине и вообще недолюбливаю её, но вот что хочу сообщить. Мне иногда здорово помогают 2 таблеточки обычной валерьянки за 30 минут до сна. Не забыли ли Вы об этом старом советском средстве? Попробуйте, пожалуйста...
   Бывает, я заменяю валерьянку рюмкой-двумя коньяка (обожаю и молдавский). Весьма эффективное мероприятие, но не рискую его рекомендовать. Вот если бы мы сидели вдвоем за тихой беседой...
   Да, Вы правы: Ангарск бесценен для нас как город нашей молодости. Но всё же, по-моему, в нем тогда было и еще одно волшебное для нас свойство. Приехав туда, мы оторвались от привычных и дорогих нам корней. И вполне естественно искали им какую-то достойную замену. Так что мы всей душой стремились к становлению нашей школьной дружбы, стремились друг к другу.
   Это состояние наших душ я назвал "ангарским синдромом".Подобное было у нас с Таней и в Нью-Йорке, когда мы только сюда приехали. И мы стали буквально выстраивать дружбу с хорошими людьми. Полагаю, они испытывали то же состояние. Поэтому вскоре мы обрели небольшой круг прекрасных друзей, близких, как добрые родственники. Их возраст сейчас - от 65 - 70-ти до 85-ти лет.
   Подобное было у нас с Таней и в Нью-Йорке, когда мы только сюда приехали. И мы стали буквально выстраивать дружбу с хорошими людьми. Полагаю, они испытывали то же состояние. Поэтому вскоре мы обрели небольшой круг прекрасных друзей, близких, как добрые родственники. Их возраст сейчас - от 65-70-ти до 85-ти лет.
   Недавно мы с ними у нас в квартире отметили 15-летие нашего пребывания здесь.
  
   Вы вспоминаете свою преподавательскую работу с нами. Я вечно признателен Вам за нее. Когда был абитуриентом Московского нефтяного института, моя мама, под влиянием общего психоза родителей, наняла для меня репетитора по английскому языку. Но очень скоро он заявил, что я не нуждаюсь в его услугах. Вступительные экзамены по английскому не только в институт, но и в аспирантуру я сдал не "отлично". Так же сдал кандидатский минимум.
   Сейчас читаю и пишу по-английски совсем неплохо. Забавно вспомнить, что, когда учился в одном из нью-йоркских колледжей (моей целью было усовершенствовать свой английский и профессионально пользоваться компьютером) моя однокашница, коренная жительница Нью-Йорка, для которой английский был родным языком, списывала у меня сочинения, затем немного их изменяла и сдавала преподавателю как свои. А та либо не замечала её проделок, либо делала вид, что не замечает.
   Да, читаю и пишу по-английски неплохо, а вот слышать беглую речь американцев - моя нерешаемая проблема. Могу вести только "функциональные" разговоры. Это - издержки и возраста, и системы изучения языков в СССР. А Вам лично - повторяю - я вечно признателен!
   Вспоминаю и то, как, по Вашему заданию, мы пытались делать литературные переводы стихотворений с английского языка. Тогда меня безоговорочно победила Гета. Всё же она была удивительно талантлива. Сейчас я потихоньку готовлю к публикации сборник ее стихов (работая с черновыми рукописями, хранящимися у меня после её смерти).
   Что касается проблемы взаимоотношений между поколениями, тут могу только порадоваться: как Вы уже знаете, наши взаимоотношения с сыном являются крепкой дружбой и глубоким взаимопониманием. Так, к счастью, получилось с давних времен (в нынешнем году ему "стукнуло" пятьдесят). В самом начале нового века я написал:
  
  Пусть не моё теперь столетье.
  Я в нем счастливый человек:
  Есть сын мой на моей планете -
  Моя весна на весь мой век!
  
   Вот так нам повезло. Если бы не сын, нас тут не было...
   Как точно Вы угадали мои литературные пристрастия! Том чудесных новелл О. Генри всегда - на тумбочке возле моей кровати, иногда я засыпаю от усталости, и эта раскрытая книга остается рядом со мной. Конечно, не расстаюсь и с А.П.Чеховым. Ну, а Марк Твен - для нас практически русский писатель, настолько он родной. Хочу добавить еще одно. Для меня важно и общение с А.П. Гайдаром для поддержания сил. Мне необходимо время от времени прикоснуться к сдержанной романтичности его души. Его рассказ "Голубая чашка" для меня - истинный университет блистательного литературного мастерства. Помнится, Маршак писал приблизительно так. Этот рассказ является как бы чистым озером, и дети самозабвенно плавают по его зеркальной глади, а взрослые зачарованно погружаются в его манящую глубину...
   И еще немного о разном.
   Летом я отдохнул неважно. Во-первых, погода была холодная и дождливая, во-вторых, во время своей "болдинской осени" активно поработал: написал повесть-эссе "Боюсь не смерти я...".
   Сокращенная версия этого сочинения опубликована в моей родной газете. Прилагаю газетные вырезки. К моему приятному удивлению, повесть тепло принята читателями, хотя это совсем непривычное и совсем непростое для их восприятия произведение. В нем сочетаются дневниковые записи юного Цырина с комментариями уже очень немолодого и, пожалуй, несколько умудренного жизненным опытом того же Цырина. (Надеясь в молодости стать когда-то писателем, я, естественно, увлекался дневниками.) Если Вам будет скучно всё это читать, не мучайте себя, пожалуйста.
   Еще я приложил к этому письму диск с полным собранием песен, сочиненных нами с народным артистом Туркменистана Беном Исаковым (увы, пока их всего семь), а также брошюру с шекспировским "Королем Лиром" на английском языке (купил её и ряд подобных три года назад в Петербурге).
   Дай бог, чтобы мои скромные сувениры чуточку дополнительно украсили Вам новогодний праздник.
   Сегодня, к счастью, мы в семье все, включая любимого кота, здоровы. Жизнь продолжается...
  
   Милая Людмила Александровна!
   От всей души желаю Вам здоровья и еще многих лет жизни!
   С глубоким уважением и вечной признательностью,
  Ваш Юра Цырин из 10-го "А"
  
  
  ШЕСТОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (апрель 2015 г.)
  
   Дорогой Юра!
   Давно пора написать тебе, но я не спешила, копила силы, мысли, настроение. За это время обстоятельно ответила на несколько других полученных писем. Теперь начинаю письмо тебе. Оно не станет лёгким делом, так как хочется высказать многое. Сумею ли? Буду стараться.
   Начну с благодарностей. Спасибо за бандероль! Получила этот твой подарок точно к Новому году - 30 декабря. Он очень порадовал меня: всё присланное интересно. Сразу же приступила к чтению твоей новой повести-эссе и "проглотила" её в первые два дня. Почувствовала, как увлеченно ты писал её, вновь переживая события и чувства лет своей молодости. А мне, как живому свидетелю многого из написанного, приятно было читать эту повесть, словно листая странички своей биографии тех же лет. Правда, я увидела в ней немало фрагментов тех повестей и очерков, которые вошли ранее в твой сборник "И верится, что знали мы, как жить..." Значит, ты решил, что эти повторы уместны для наиболее цельного восприятия повести-эссе читателями, особенно теми, кто незнаком с предшествующим сборником. Мне повторы не помешали, я была увлечённым читателем твоей новой повести. Считаю, что очень ценны в ней комментарии автора, уже умудренного жизненным опытом. Интересен и загадочен заголовок повести, заставляет задуматься и поразмышлять. Но очень скоро читатель получает ответ в эпиграфе к повести - четверостишии Василия Фёдорова, которого я люблю и часто читаю. Таковы мои первые впечатления...
   Буду рада, если успею познакомиться с твоими следующими работами. Но не переусердствуй в своей трудовой занятости. Приятно, что ты так востребован, что в твоей помощи систематически нуждаются люди. Но не забывай о возрасте, о здоровье, о силах. Это мой дружеский совет.
   Теперь позволь поведать о своём юбилее.
   Юрочка, сердечно благодарю тебя за дивное поздравление! Это незабываемый подарок. А твои давние стихи - стихи 17-летнего юноши - уже обещали будущего поэта. Так и случилось.
  
   Вот какое поздравление я послал Людмиле Александровне:
  
   "МИЛАЯ ЛЮДМИЛА АЛЕКСАНДРОВНА!
  
   Сердечно поздравляю Вас с юбилеем!
   Пью (на самом деле!) за ваше здоровье и благополучие, за то, чтобы Ваша дальнейшая жизнь была долгой, приносила Вам побольше радостей и как можно реже Вас огорчала!
   "Миг юбилея - наш костер, чтоб греться" - так написал я в одном из стихотворений, и сейчас всей душой - с Вами. Пусть я очень далеко, но Ваш юбилей греет и меня, навевает приятные воспоминания и самые добрые чувства.
   Думал я, думал, каким скромным (увы, на большее не способен) сувениром мог бы согреть в этот праздничный день Вас, и пришла мне в голову такая мысль: подарю-ка Вам свое стихотворение, которое написал более 60-ти лет назад, когда Вы учили наш 10-й "А" английскому языку, отдавая нам свое сердце. Это праздничное стихотворение - о любви к нашему Ангарску, а она, по-моему, и соединила на многие годы наши души, сделала нас навсегда близкими людьми. Этого стихотворения Вы не найдете нигде, оно хранилось только в моем юношеском альбоме. И сегодня я посвящаю его Вашему юбилею! ЕЩЕ РАЗ ПОЗДРАВЛЯЮ!!!
  
  АНГАРСКУ ПРАЗДНИЧНОМУ
  Игривое солнце смеется
  На окнах ангарских домов,
  И песня веселая льется
  Про счастье, про жизнь и любовь.
  Пусть каждый сейчас веселится,
  Пусть радость бушует сильней,
  Влюбленный пускай объяснится,
  А грустный пусть станет бодрей.
  Твой возраст на пальцах мы сложим,
  Но ты, словно в сказке, растешь.
  И в праздничный вечер погожий
  Красиво огнями цветешь...
  И коль нам придется проститься,
  Мы ввек не забудем тебя,
  Мы будем тобою гордиться,
  И помня тебя, и любя!
   Обнимаю и целую.
   Ваш Юра Цырин"
  
   Твоё поздравление прочитала вечером 23 января. А с утра 24 января начались звонки. Получила более 20-ти поздравлений, 11 из них из других городов России, Молдовы, даже Италии. От бывшего замечательного директора нашей Ангарской школы Тамары Михайловны Носоченко получила книгу "Дом на Московской, знакомый с детства" в её редакции. Это история, документы, воспоминания, очерки, фотографии - и всё связано с воспитанием школьников в нашем Ангарске. Две дочери мужа прислали междугородными автобусами угощения и подарки. Так что без моего участия мне устроили праздничное застолье. Правда, была только одна гостья, которая пришла поздравить меня от Совета ветеранов, где я активно трудилась более 10-ти лет...
   85 лет - это не радость, это дата моего заката, так я её рассматриваю. Правда, далеко не многие достигают 85-ти лет, а вот мне посчастливилось. Благодарю своих родителей (главных "виновников"), Бога и судьбу!
   Закат пришёл, а жизнь ещё продолжается. Что ж, буду радоваться ей, солнцу и луне, свету и тьме и всему окружающему. Молю судьбу и Всевышнего, чтобы я оставалась на ногах и в здравом уме до последнего вздоха...
   Чуть-чуть о том, чем я занято моё время. У меня, старой пенсионерки, его много, но, как ни странно, не хватает для удовлетворения всех желаний. Помеха любимому чтению книг - телевизор, около которого провожу много времени. К сожалению, часто захватывают сериалы, хотя не все они достаточно хороши. Постоянно смотрю политические программы. Очень тревожат атмосфера и события в мире. Не могу без боли видеть братоубийственную войну на Украине. Ужасны события в Донбассе, на моей родине: смерти, страдания народа, разрушения... Кровь вскипает от гнева в адрес тех, кто повинен в этом. Увы, на страшное время пришлась наша старость.
   Юра, спасибо тебе, что в своём письме ты ответил на два заданных мною вопроса. Первый вопрос был о твоём отношении к России. Меня это очень интересовало. Второй - твоё владение английским языком. Твои ответы меня порадовали.
   Хочется чуточку прокомментировать твой ответ на второй вопрос. Приятно, что с чтением и письмом ты в ладах. А беглую речь сложно понимать в чужом языке. Подчас и в родном. Сегодня, при моём плохом слухе, я не всегда понимаю русскую речь, особенно в телепередачах, в фильмах. Речь нечёткая, быстрая. А в Нью-Йорке своя особенность: много акцентов англоязычной речи: китайский, индийский, арабский... И это естественно - ведь верно определил твой нынешний мегаполис Евгений Евтушенко: Нью-Йорк - человечество, спрессованное в город. К тому же, полагаю, многим иммигрантам близка именно классическая, лондонская речь, которой их учили на родине, в том числе и в России. Но в Америке-то несколько иной язык - American English...
   Теперь продолжу о себе.
   Всю жизнь до 60-ти лет я много путешествовала. Очень любила познавать мир. Любила ездить к Чёрному морю и на Рижское взморье. Страстно полюбила море, но теперь, увы, его не вижу. В СССР посетила десятки городов и мемориальных мест. В Европе познакомилась с Румынией, Польшей (три года жила в ней), Болгарией (три визита), Венгрией (две поездки), Югославией, Чехословакией (две поездки) и Австрией. Всюду не разлучалась с фотоаппаратом. Последние мои визиты в Россию (Москву, Подмосковье и Димитровград), как ты уже знаешь, были в 2000 и 2008 годах. И с тех пор я не выезжала за пределы Молдовы.
   А за последние годы мой мир сузился практически до стен квартиры. Из дома выхожу редко, а отдаляюсь от дома ещё намного реже. Но страсть к познанию мира осталась. Теперь мне помогают телевидение и чтение. В частности, по книгам вновь посетила Тарханы, Болдино, Орёл - родину моих родителей, Магнитогорск, где мой папа работал с 1938-го по 1943-й год и я провела детские годы. Буду продолжать путешествия, листая книги. У меня есть прекрасные издания, посвящённые Москве, Ленинграду, Киеву, Риге, Таллину, курортным местам, множество фотонаборов. Есть книги, посвященные Праге, Лондону, а также твоему Нью-Йорку, другим городам и штатам США. Значит, могу путешествовать, не выходя из дома!
   Ну, и совсем о другом. Хочется рассказать тебе о загадочных, курьёзных фактах своей жизни. Случилось так, что число 24 в моей жизни оказалось особым, значимым. Странно, непонятно, но это реальность. Я родилась 24 января, мой первый муж, Вадим, родился 24 мая, а второй, Владимир, - 24 марта. Более 10-ти близких мне людей родились или умерли 24 числа разных месяцев. Многие значимые документы (паспорта, развод и другие) тоже обозначены числом 24. Из Димитровграда в Молдову на постоянное местожительство мы выехали на машине 24 июня 1989 года.
   Не сразу я обратила внимание на значимость этого числа, но жизнь заставила. Ещё в Ангарске со мной стали случаться неприятные события именно 24 числа. После этого я стала побаиваться его в каждом месяце, иногда оно оправдывало свою негативность. И этот факт запал мне в душу. В сегодняшней жизни это число перестало меня пугать, но значимым я считаю его по сей день. Любопытно? Что бы это значило? Может быть, где-то в моей карме прописано? А возможно, у каждого человека есть своё заветное число? Ведь далеко не всё в жизни, в мире, в науке познано. Загадок непочатый край...
  
   Я не научился быть суеверным, но и не желаю отвергать некоторые удивительные взаимосвязи в нашей жизни только из-за того, что мы сегодня не можем дать им логического объяснения. Да и вообще, разве человечество нашло объяснение уже всему в этом мире, тем более бесспорное? А поэтому, став в последнее время одним из самых близких людей Людмиле Александровне, хочу добавить в её "копилку" еще один факт: мой брак с Татьяной, с которой мы прожили уже более 56 лет, был зарегистрирован 24 сентября 1959 года...
  
   Хочу ещё кое-что дописать, хотя чувствую, что уже утомила тебя. Прости, пожалуйста.
   Посылаю тебе ксерокопии двух газетных вырезок. Храню эти вырезки давно. Подробно пояснять их не буду: достаточно ознакомиться с их текстами. Но всё-таки некоторый комментарий, считаю, требуется. Работая в Димитровграде над созданием музея Георгия Димитрова, я познакомилась с очень интересными людьми в Москве, Самаре и других городах России и Болгарии. С кем-то встречалась, а с другими постоянно переписывалась. И хочется познакомить тебя с "кусочком" этой моей жизни. Взгляд в наше созидательное прошлое придаёт сил для сегодняшней жизни, разве не так?
   Одним из тех замечательных людей был Яков Ефимович Берлин. О нём узнаешь из статьи "Двое", опубликованной в газете "Известия" в 1976 году, и нескольких его кратких писем, которые прилагаю. Этот удивительный человек прислал для нашего музея несколько многокилограммовых посылок с ценными материалами. У меня хранятся десятки его писем (и больших, и малых). После знакомства с ним навещала его при каждом приезде в Москву. В 1974 году привозила к нему и группу своих школьников.
   О кончине Якова Ефимовича сообщила мне его дочь...
   Знакомлю тебя с этим человеком как с одним из наших современников. Знаю, нам всегда интересно узнавать о них новое.
   А ещё посылаю тебе второе письмо своей коллеги из Димитровграда Валентины Павловны Мосиенко. Мы работали в одной школе, вместе занимались интернациональным воспитанием детей, в 1982 году ездили с учащимися в Болгарию, постоянно общались, дружили семьями. И сейчас переписываемся с ней. Почему я пересылаю тебе это письмо? Она пишет, что пора подводить итоги и кратко это делает. Мне понравились её размышления, вот и хочу сообщить их тебе. В её жизни было много интересных людей. И много горьких ударов. Ей пришлось похоронить более десятка близких людей: родителей, мужа, дочь (в возрасте около 30 лет), второго мужа... Жизнь бьёт, треплет, но продолжается. Она по натуре оптимист, старается держаться, воспитывая двух внуков... Вот тебе ещё один наш современник. Мы можем гордиться своим поколением россиян!
  
   Передаю привет всем членам твоей семьи, включая кота Рики. Всех поздравляю с началом весны, Таню и внучку с праздником 8 Марта, а тебя с приближением 78-летия!
   Целую.
   С любовью и уважением, Людмила Александровна
  
   Это письмо Людмилы Александровны, пожалуй, как никакое другое, было богато приложениями. Думаю, что не коснуться их - значит, просто обделить читателей некоторыми сведениями об интересных, волнующих и вдохновляющих штрихах жизни россиян в прошлом веке. Нравственная эстафета замечательных представителей того времени, их жизненные ориентиры сегодня являются поддержкой для каждого, в чьем сердце живут добрые ожидания и стремления относительно грядущей судьбы России. Благо страны создается её людьми, и горе ей, если народ утеряет свои высокие нравственные традиции...
   Среди приложений есть ксерокопия двух страниц книги "Дом на Московской, знакомый с детства", присланной из нашего Ангарска. На этой копии - такая сопроводительная надпись Людмилы Александровны: "Для напоминания тебе об Ангарске, о ваших походах в пойму реки Китой, о забытой пионерии. Вспомни времена юности!"
   А в самой копии я с ностальгическим неравнодушием читал:
   "...вспоминаю историю создания Дома пионеров в Ангарске. Так и напрашивается табличка: "Здесь в 1954 г. был открыт Дом пионеров". (К 60-летию Дворца пионеров и школьников - ныне Дома творчества детей и молодёжи - это надо сделать. Обязательно!)
   ...Дом пионеров, позднее Дворец пионеров и школьников, стал центром работы в городе по внешкольному воспитанию детей и подростков. Центром организационно-методической, массовой, культурно-просветительской, военно-патриотической, политико-воспитательной, туристско-краеведческой, спортивно-технической работы в городе и даже в области.
   ...Дворцу давали серьёзные поручения в проведении больших по значимости, массовых дел не только областного значения, но и союзного. Таких, как Всесоюзный слёт юных геологов, проведённый в 80-е годы прошлого столетия... близ реки Ангары. Он имел огромный успех и замечательные отзывы участников".
  
   В 1984 году болгарская газета "Софийские новости", издававшаяся на русском, немецком, английском и французском языках, опубликовала статью Людмилы Александровны "Десять лет плодотворной дружбы". Одним из приложений к письму была ксерокопия вырезки из этой газеты с упомянутой публикацией. В редакционном вступлении к статье указано, что Людмила Александровна Мудэль в городе Димитровграде Ульяновской области с 1972 года принимала участие в создании школьного музея Г. Димитрова, а с момента открытия музея (1975 г.) является его руководителем. В своей статье Людмила Александовна, в частности, писала:
   "Одним из основных направлений в воспитании учащихся средней школы ?5 имени Г. Димитрова является интернациональное воспитание.
   Крепкие узы дружбы связывают наших школьников с детьми Народной Республики Болгарии... Ежегодное празднование 9 сентября - Дня свободы Болгарии - стало традицией в нашей школе.
   ...Наши болгарские друзья помогли нам в сборе материалов для музея. Мы получили много посылок из Болгарии. В ответ посылали друзьям свои подарки.
   ...Музей Г. Димитрова с первых дней его работы стал пользоваться популярностью не только в городе, в Ульяновской области, но и за её пределами.
   ...Музей знакомит посетителей с 1300-летней историей Болгарии, её богатейшими памятниками, с жизнью и деятельностью великого сына болгарского народа Георгия Димитрова, с сегодняшней Болгарией и её достижениями за 40 лет социалистического развития.
   Школьный музей способствует расширению и укреплению советско-болгарской дружбы, скреплённой пролитой кровью русских и болгарских воинов за свободу Болгарии".
  
   Как Вы помните, уважаемый читатель, в письме Людмилы Александровны упомянут Яков Ефимович Берлин. Она назвала его замечательным человеком и сообщила, что он очень помог созданию музея Г. Димитрова в её школе. Но из приложений к письму я узнал, что это была лишь малая часть бесчисленных добрых дел Якова Ефимовича.
   К её письму приложена, в частности, копия посвященной ему статьи "Двое" из газеты "Известия", опубликованной в 1976 году, когда Якову Ефимовичу было уже под восемьдесят.
   В статье сообщалось, что мир для него уже стал ограничен лишь простором за окнами московской квартиры - он болеет.
   "Голова у него лобастая, глаза цепкие, движения быстрые, а затворничество явно не по нему. У Берлина физкультурное образование, по диплому он тренер, по призванию - вожатый. Ребята, которых он вывел в жизнь, повзрослев и даже постарев, продолжают к нему тянуться.
   В его доме всегда многолюдно: приходят пионеры двадцатых годов, из тридцатых, нынешние тоже. Гостям он и его жена Антонина Васильевна рады, чай у Берлиных всегда горячий и по-московски душистый".
   ...Это именно он когда-то обучал ходить на лыжах легендарного лётчика Алексея Петровича Маресьева, у которого из-за гангрены ампутировали обе ноги в области голени и который после этого смог вернуться в строй.
  
   (Кстати, я храню драгоценную реликвию - посвященную ему книгу "Повесть о настоящем человеке", на которой он расписался по моей просьбе. Алексей Петрович посетил нашу московскую школу, когда я учился в шестом классе, и меня поразила его безупречная - лёгкая, чуть пружинистая - походка, какая бывает у людей спортивного склада.)
  
   Но лыжными прогулками дело для Якова Ефимовича не закончилось. Вот что написано в статье: "Но одно дело лыжи, другое дело - коньки. И когда с санаторного катка дежурная, всхлипывая, позвонила, что неслух Маресьев, вопреки всем запретам, надевает на протезы коньки, он побежал к стадиону через сугробы и завалы, напрямик. Он бежал, представляя, как этот упрямец с ходу падает на спину и расшибается...
   Маресьев дошнуровывал второй ботинок и, глядя на запыхавшегося Берлина, спокойно сообщил: "Яша, не кусай меня глазами, я всё равно покачу". "Покатишь, - внезапно решил Яков Ефимович, - но со мной". Он катался с ним рука об руку и в этот день, и в другой, и в третий, пока не убедился: и коньки подчинились этому удивительному человеку".
   А вскоре после войны судьба свела Якова Ефимовича с мальчишкой, который до крайнего предела был ограблен войной: она забрала ногу и обе руки. Но этот упорный мальчишка на протезе играл в футбол, а карандашиком, зажатым в зубах, научился чётко писать.
   Яков Ефимович стал наставником по жизни для этого мальчишки, Юрки Фокина. И Юрий вырос в прекрасного художника, работами которого восхищался великий скульптор Сергей Конёнков.
   Статья (автор В. Летов)заканчивается так:
   "Недавно в больнице Яков Ефимович получил письмо из Калинина, вчитался в него и стал рукой нащупывать стул.
   - Вам плохо? - метнулась к нему медсестра.
   - Хорошо, бог ты мой, как хорошо...
   В письме Юрий Фокин сообщал, что ему вручили орден Ленина.
   - Вот так, - устало сказал Яков Ефимович и встал со стула. Когда он встает, суставы скрипят, и он выпрямляет себя руками: надо держаться, в любой ситуации держаться, на то ты и человек".
  
   Невозможно без волнения и признательности читать несколько писем Якова Ефимовича Берлина в Димитровград, вложенные в бандероль Людмилы Александровны. Он лично знал трех героев Болгарии: Георгия Димитрова, Васила Танева и Благоя Попова. Был корреспондентом "Пионерской правды" и "Комсомольской правды" и подготовил в Артеке материал о том, как туда приехали Васил Танев и Благой Попов и им торжественно присвоили звание "Почётный пионер-артековец".
   С 20-х годов прошлого века ему довелось воспитывать детей в интернациональном детском доме - "1-м пионер-доме Красной Пресни". Там воспитывались дети революционеров разных стран и советские сироты, бывшие беспризорники и безнадзорные. Среди них были и болгарские дети, дети казнённых руководителей Сентябрьского восстания 1923 года в Болгарии, в том числе Лиля Карастоянова. Она росла в тюрьме, в шесть лет видела, как расстреляли её отца, а в семь лет ей пришлось принимать родившегося в тюрьме братика. Той ночью она услышала стоны мамы, бросилась к тюремной двери, кричала, просила о помощи, билась кулачками о дверь. Но помощь так и не пришла... Лиля всю жизнь заменяла для брата маму. Погибла в 1943 году в Гомельской области, в бою с немецко-фашистскими захватчиками...
   Один из воспитанников Якова Ефимовича, Борис Евгеньевич Ширвинд, стал членом Академии педагогических наук. "Я был счастлив работать под его руководством в интернате", - пишет Я.Е. Берлин.
   В другом его письме читаю: "Милая Людмила Александровна! Получил Ваше восторженное письмо. Вы уж меня не перехваливайте, а то так можно испортиться. Рад, конечно, что всё, посланное мною, пришлось по душе. Для меня это больше всякой награды".
   Эти строки наглядно подтвердили моё убеждение, что благородство и скромность обычно неразрывны...
   А в последнем из переданных мне писем Якова Ефимовича написано:
   "Милая Людочка! Не писал, было плоховато, да и сейчас начал писать - и опять прихватило. Решил себя пересилить, всё-таки дописать...
   В 1981 году исполняется 60 лет с того славного времени, когда немецкие и болгарские дети пришли на помощь нам и помогли многим тысячам голодающих ребят остаться живыми. А с 1923 года наши, советские ребята достойно ответили добром на добро и собранными средствами помогли спасению многих тысяч голодающих, оставшихся сиротами детей в Германии и Болгарии. Одним из ярких примеров была организация детских домов и пунктов питания в этих странах... Нужно обязательно отметить эти события в отрядах карастояновцев".
   Думается мне вот о чём. Ныне есть россияне, которые любят с прокурорским азартом копаться в жизни нашей Родины советского периода. А часто ли вы, уважаемый читатель, находите в совершённых ими "раскопках", подобные упомянутым выше светлые эпизоды народной жизни, которые должны навсегда остаться для нас и последующих поколений нравственными корнями поведения? Увы, нет.
   И вспоминается крыловская свинья, которая копалась под вековым дубом:
   Свинья под Дубом вековым
   Наелась желудей досыта, до отвала;
   Наевшись, выспалась под ним;
   Потом, глаза продравши, встала
   И рылом подрывать у Дуба корни стала.
   "Ведь это дереву вредит, -
   Ей с Дубу Ворон говорит, -
   Коль корни обнажишь, оно засохнуть может".
   "Пусть сохнет, - говорит Свинья, -
   Ничуть меня то не тревожит,
   В нем проку мало вижу я;
   Хоть век его не будь, ничуть не пожалею;
   Лишь были б желуди..."
   Что тут комментировать?! Грустно...
   Не могу не коснуться и вложенного в бандероль Людмилы Александровны письма её коллеги и подруги Валентины Павловны Мосиенко.
   "Здравствуй, дорогая 85-летняя моя подруга!
   Как бы ни было тяжело доживать до этого возраста, но ты дожила. С чем тебя и поздравляю! Радости большой нет, но и плохого ничего не вижу. Ты прожила достойную жизнь, жизнь в трудах и заботах о близких, учила детей английскому языку, который очень пригодился некоторым из них.
   Пора подводить итоги большого пути. Если бы меня спросили, что было хорошего в моей жизни, я бы, не задумываясь, ответила: прежде всего, встречи с интересными людьми...
   Нет, я довольна своей жизнью. Всегда старалась нести добро людям, и родным и не родным. Никто не может сказать, что я жила для себя. И рада этому..."
  
   О, как я согласен, что лучшее в жизни - это встречи с интересными людьми. Есть у меня такие стихи:
  
  В привычном беге дней
   я знал такое счастье -
  аккорд лихих чудес,
   которых не пресечь:
  Нас, пленников
   своей неодолимой власти,
  уводит за собой
   внезапность ярких встреч.
  
   Внезапность ярких встреч!
   Она - любви разбег,
   Она - друзья навек,
   Маяк, чтоб вдаль увлечь...
   Внезапность ярких встреч!
   Пускай спешат года -
   по силам ей всегда
   в нас молодость беречь.
  
  Искрится радость в ней,
   подчас в ней грусть таится.
  Я принимаю всё,
   ничто не сброшу с плеч...
  Навек в моей судьбе -
   волшебные страницы,
  что подарила мне
   внезапность ярких встреч.
  
   Много ярких встреч было в моей жизни. А на закате её внезапно произошла почти фантастическая эпистолярная встреча с моей дорогой Людмилой Александровной. Пусть эта встреча продлится подольше!
  
   Среди многих приложений к письму Людмилы Александровны было одно, которое особенно тронуло души моей жены и мою. Это вырезка из газеты "Правда" от 1984 года. На этой вырезке есть рукописная надпись: "Для Татьяны (увы, не знаю отчества) в память о пережитой блокаде" стихи Юрия Воронова - ленинградца, тоже пережившего блокаду. Позвольте показать некоторые из них - это повествование о народном подвиге, причём, слава богу, повествование не сытой героини крыловской басни.
  
   * * *
  За воем сирен -
  Самолёты в ночи.
  За взрывом -
  Завалы из щебня и лома.
  Я цел.
  Но не знаю ещё,
  Что ключи
  В кармане -
  Уже от разбитого дома.
  
   * * *
  Рушится ночью небо,
  Голод и стынь с рассвета...
  Если бы я здесь не был,
  Я б не поверил в это.
  
  Как же непросто будет
  Вновь обрести нам силы,
  Чтобы поведать людям,
  Что с Ленинградом было.
  
  * * *
  Чтоб наполниться
   городом этим,
   не надо
  Продолжительных встреч
   или гидов в пути.
  Ленинград
   начинается с первого взгляда,
  Как любовь,
   от которой уже не уйти.
  
  
  Но когда он слепит вас своими дворцами,
  Берегами Невы,
   прямотою дорог,
  Не забудьте людей,
   вставших вровень с творцами,
  Не забудьте о тех, кто всё это сберёг!..
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
  (май 2015 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Пожалуйста, простите мне долгое молчание. Я и сейчас не уверен, что смогу написать это письмо, как говорится, за один присест. Меня просто измучила текущая работа. Приходится замещать главного редактора по всем его функциям (организация общей работы, поиск и отбор материалов для публикации, руководство версткой газеты), при полном сохранении моей традиционной функции литературного редактора всех материалов (эта функция сама по себе очень утомительна). В общем, впрягся я в работу не по возрасту. Кроме запредельного утомления она приводит к какой-то апатии в отношении личных желаний: утихает вдохновение к переписке, чтению книг, творчеству, прикосновению к культурным ценностям, которыми переполнен Нью-Йорк...
   Дело в том, что недавно нашему главному редактору пересадили почку (его собственные функционировали только на 7%). Он пока, естественно, неработоспособен - и приходится действовать, как велят принципы дружбы.
   Не знаю, как долго это продлится, надеюсь, что только до середины июня.
  
   Здесь позволю себе показать Вам, уважаемый читатель, стихотворение, которое я посвятил через некоторое время этому моему другу, человеку активнейшей жизненной позиции, многогранному общественному деятелю Рафаэлю Борисовичу Некталову, в связи с его выздоровлением и возвращением к полноценной работе на благо людей.
  
  Жизнь продолжается - наш Рафаэль здоров!
  А значит, быть гармонии в общине
  И познавать ей шквал его даров
  Весь долгий срок, что он обрёл отныне.
  
  Науке, к счастью, многое дано:
  Заменит почку, печень, даже сердце...
  Но хам и будет хамом всё равно,
  Пройдохе от себя не отвертеться,
  
  Не заменить науке никогда
  Стяжательство на щедрость поведенья,
  И глупости остаться навсегда,
  И от коварства не найти спасенья...
  
  А Рафику проблемы те чужды -
  Он жив любовью к людям, вдохновеньем,
  Ему нельзя без творческой среды,
  Без благородных дел с самозабвеньем.
  
  Жизнь продолжается -
   наш Рафаэль здоров!
  И что сегодня нам придумать лучше?!
  Пусть нынешней, начавшейся порой
  Он будет нам, друзья, благополучен!
  
  Так станет больше света на земле.
  Я счастлив с вами, Мирочка и дети!
  Хочу, чтоб Рафик жил сто двадцать лет,
  Даря талант
   родной всем нам газете!
  
   Ну, а пока, милая Людмила Александровна, чтобы поменьше Вас огорчать, напишу необычно короткое письмо. Надеюсь, что этот недостаток чуточку скрасят приложения. Кстати, книжка, которую Вы увидите (она великодушно издана в Москве моим другом-спонсором, сибирским нефтяником, которому я и посвятил её), так вот, эта книжка - повесть-эссе в юношеских дневниковых записях автора с его нынешними комментариями - является моим безоглядным литературным экспериментом этакого камерного характера. Она вряд ли найдет себе широкого читателя, хотя пока вижу и слышу добрые отклики на нее, что как-то обнадеживает. Кстати, в новой книге талантливого тюменского писателя Александра Мищенко "Бюрократство на троне" с приятным удивлением прочел такие слова о моей повести-эссе: "Это урок жизни для современной молодёжи. Дал её на проработку своему внуку восьмиклашке Илюше...".
   Будьте, пожалуйста, великодушны и снисходительны, читая эту странную книжку. Надеюсь на то, что она может быть воспринята Вами как естественное продолжение моего письма - было бы здорово!..
   Огромное спасибо за Ваше письмо, на которое Вам так долго пришлось ждать ответа. Оно всё интересное и волнующее. У меня возникает предчувствие, что по мотивам Ваших замечательных писем я просто не смогу не сотворить какой-то очередной маленькой повести. Вот с осени прекращу свою службу в редакции, стану "вольным художником" (уже подал официальное заявление по этому поводу, поскольку из-за нынешней утомляемости не удаётся совмещать жёсткость конвейера редакционной работы с собственным творчеством) - и начну думать о новой повести...
   А в данном случае решил не останавливаться на комментировании Вашего письма, чтобы не сорвать быструю отправку бандероли при нынешнем дефиците своего времени, - просто знайте, что письмо Ваше надежно поселилось в моем сердце. В следующий раз исправлюсь!
   К сожалению, в последнее время у меня, кроме газетных забот, почти ничего значительного в жизни не было. Могу, пожалуй, поделиться вот такой семейной радостью. Тане, как блокаднице Ленинграда, в Российском консульстве вручили юбилейную медаль в честь 70-летия Великой Победы. Там же состоялся большой концерт российских артистов. (Кстати, играл оркестр, когда-то созданный Олегом Лундстремом, - помните его? А мы жили с ним в одном подъезде девятиэтажки, недалеко от парка "Сокольники", и Таня дружила с его женой. Это обстоятельство дополнительно "утеплило" для неё тот концерт.)
   Такое внимание со стороны властей России, честно говоря, очень приятно. Награждение Тани мы отметили за столом с родными и друзьями.
   Не ругайте меня, но на этом заканчиваю. Зато завтра моя бандероль пойдет к Вам.
   Всего Вам доброго! Целую. Ваш Юра Цырин
  
   Уважаемый читатель! Вы, конечно, уже почувствовали, что столь скудный ответ на огромное завораживающее письмо Людмилы Александровны, насыщенное интереснейшей, идущей от души информацией и дополненное многими не менее интересными приложениями, - столь скудный мой ответ не мог не огорчить её и не вызвать сомнения в нужности нашей дальнейшей переписки.
   Нет, она, возможно, вовсе не обиделась, но там, далеко-далеко, когда нет общения глаза в глаза, частное может показаться общим, тяжелое стечение обстоятельств системой, благие намерения и обещания желанием вежливо отмахнуться.
   Я написал ей абсолютно правдивое письмо, в то время у меня просто не было сил на обстоятельную, вдумчивую переписку, так уж сложились обстоятельства (увы, далеко не на всё я способен в свои почти 80 лет), но, увы, это не могло вдохновить Людмилу Александровну на продолжение столь же щедрых и эмоциональных посланий мне. А иная переписка ей не нужна - мне это понятно. И такое её настроение проявилось уже на первой странице очередного полученного мною письма. Однако в целом и это письмо оказалось очень интересным и волнующим, а кое в чем ошеломляюще неожиданным...
  
  
  СЕДЬМОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (июль 2015 г.)
  
   Здравствуй, дорогой Юрий Завельевич!
   Добрый день, Юрочка!
   Давно пора было сесть за письмо, но я не торопилась, потому что мысленно общалась с тобой ежедневно, читая твою книгу "Боюсь не смерти я..." в третий раз (два предыдущих раза читала сокращенную версию в газете), стихи Геты и другие присланные тобой материалы. Благодарность за всё это передала по электронной почте. И, учитывая твою загруженность работой, не стала больше беспокоить тебя. Теперь же, после длительного интервала времени, решила написать, возможно, последнее письмо.
   Почему последнее? Отвечу.
   Нашей неожиданной "встрече" и общению, учительницы и ученика, через 60 минувших лет была очень рада. Это обогатило мою одинокую жизнь на склоне лет (я об этом уже не раз писала). В своих письмах, пожалуй, сообщила тебе, писателю, всё, что хотела и могла, то есть исчерпала себя. Так зачем отвлекать делового человека? Ты слишком занят для обычной житейской переписки. Используй своё время на творческие дела. А у меня уже есть несколько твоих интересных писем. Я часто их перечитываю - и удовлетворена этим. Постоянно со мною две твои книги и газетные публикации. Я с ними не расстаюсь. Буду рада изредка получать от тебя короткие весточки по электронной почте.
   Поздравляю тебя с выходом четвертой художественной книги! Издание прекрасное. И так быстро вышла! Конечно, это великая заслуга твоего соратника и друга Г.Б. Проводникова. Ценно иметь верных друзей, они обогащают жизнь светлыми красками и добрыми событиями.
   В твоих дневниковых записях удивительно много умной диалектической философии для юноши-школьника: ведь она изучается в вузе. Хорошо, что в книге есть фотографии. Мне очень понравилось твоё фото на 5-м курсе института. Не знаю почему, но я его сразу связала с фотографией Джека Лондона и образом его героя Мартина Идена (необъяснимое воображение).
   Приятно, что ты сделал первый шаг в осуществлении своего заветного желания-долга опубликовать стихи Генриетты. Жаль, что опубликованная в газете подборка её стихов невелика. Стихи нравятся: глубокие, грустные, заставляющие думать. Безусловно, талантливы. И печальна судьба Геты...
   Немного о себе. Наконец добралась до настоящей жизни старой пенсионерки: провожу время в безделье у телевизора и с книгой. Прежде никогда не доводилось так праздно жить. Понимаю, что заслужила, и всё же несколько досадно бездельничать. Но, увы, нынешние жизненные силы не позволяют развернуться в затеях и делах. К сожалению, в результате обленилась, пытаюсь бороться с ленью. И ещё стараюсь снижать свой вес с 85 килограммов.
   О чтении хочется написать подробнее.
   Это, наверное, несколько комично, но искренне боюсь не успеть что-то прочесть. Так жалко расставаться с книгами. И мучительно больно, что в Молдове мне некому их передать. После меня будут макулатурой или, в лучшем случае, бутафорией.
   Спасибо за присланного тобой "Короля Лира" на английском языке. Читаю, но параллельно прочитала его переводы Щепкиной-Куперник и Пастернаком. В книжке The Everyday English Almanac for Boys and Girls проштудировала все тексты, особенно о жизни и деятельности писателей, поэтов и учёных Великобритании и Америки - готова к зачёту. Увлекаюсь чтением поэзии, причём потянуло на классику. Это "Онегин" (перечитываю, и большие куски декламирую себе наизусть), стихи Лермонтова (некоторых раньше не знала, а некоторые знаю наизусть), а после Лермонтова возьмусь повторять Маяковского (люблю его за выразительность языка и силу мысли). Одним словом, продолжаю своё самообразование.
   Сейчас, летом, живу в доме одна. У Светланы (внучки мужа) двухмесячный отпуск во время школьных каникул. Помогает по хозяйству отцу в селе. А мама её уехала на заработки в Италию, где пробудет два месяца. И муж Светланы находится в Италии на заработках, общаются они в интернете. Так теперь живут многие семьи Молдовы... У меня в доме - телефон и телевизор, а также малое хозяйство - забота о себе. Справляюсь. Жаль, что на походы я не мастер - слаба. А палкой не пользовалась и не собираюсь...
  
   Затем Людмила Александровна отметила, что прилагает ещё одно письмо своей подруги Валентины Павловны Мосиенко, и пояснила: "Оно мне понравилось, поэтому и посылаю... Она сохраняет оптимизм и жизнелюбие, чем не могу похвастать я. Устала от жизни, стара".
   Мне тоже понравилось письмо Валентины Павловны. Вот какие его строки остались в моей душе:
   "Здравствуй, Людочка-Людок!
   Получила твоё письмо и после прочтения поняла, что с таким ясным умом и прекрасным почерком жить тебе ещё до 100 лет! И не торопись умирать. Годы лихо свищут, словно пули. Главное - висок не подставляй...
   В жизни, как и в году, есть четыре времени года. Вот юность твоя - весна. "Дурманом сладким веяло, когда цвели сады..." Затем лето. "Ах, лето, лето звонкое..." Затем осень. "Не прожить нам в мире этом без потерь, не пройдет, казалось, лето, а теперь... Листья жёлтые над городом кружатся, с тихим шорохом нам под ноги ложатся..." И вот зима... "Я ещё не успела испить свою осень, а уже снегопад сторожит у ворот. Он надежды мои, как дороги, заносит и спешит заслонить надо мной небосвод..."
   Но есть такое изречение: "Жизнь даётся всем, а старость только избранным". Значит, мы - избранные! Ну, так старость - это беда или благо? Ответь!"
  
   А еще в почтовом конверте находилось дополнение к основному письму, как охарактеризовала Людмила Александровна два тетрадных листка с её убористым рукописным текстом.
   Именно это дополнение стало для меня ошеломляюще неожиданным. В нём воспоминания о моей самой любимой учительнице Надежде Ивановне Окуловой (о которой мною написана светлая повесть "Её урок длиною в тридцать лет") представлены довольно мрачными красками - серой и чёрной... Повествование насыщено грустью, глубокой обидой и слабо скрываемой неприязнью.
   К сожалению, такое подчас случается в отношениях и двух хороших по большому счёту людей - жизнь очень сложна. И вспоминаются мне поэтические строки доброй и ранимой Юлии Друниной:
  
  Стареют не только от прожитых лет -
  От горьких ошибок, безжалостных бед.
  Как сердце сжимается, сердце болит
  От мелких уколов, глубоких обид!
  
   Сразу отмечу, что, при всём моем уважении к Людмиле Александровне, её исповедь не смогла повлиять на моё отношение к памяти Надежды Ивановны - многогранной, мудрой и яркой личности с неизменно молодой душой, но жёстким, подчас бескомпромиссным характером. Я отметил это в своем ответном письме. Ну, а пока - фрагменты того самого дополнительного повествования, которое я извлёк из почтового конверта.
  
   Дорогой Юра
   Это дополнение к письму очень болезненное для меня, выстраданное многими десятилетиями. Прошу принять без обиды то, что сумею здесь изложить, и прошу простить, что не удержалась и пишу тебе это.
   То, что хочу вкратце сообщить, всколыхнулось в душе и не отпускает меня с момента прочтения твоей повести "Её урок длиною в тридцать лет". Но я удерживала себя, поставив табу на этой теме. И мне это удавалось около двух лет. Однако после троекратного прочтения твоей повести-эссе "Боюсь не смерти я...", где есть и воспоминания о Надежде Ивановне, меня всё же одолели болезненные воспоминания давно пережитого. Я потеряла покой, вторую ночь не сплю, мучительно размышляла: писать или не писать. А сегодня, встав в 4 часа утра, села писать эту исповедь, предварительно проглотив пару таблеток валерьянки и сердечные капли. Еще раз прости - я не замахиваюсь на твоего кумира, но считаю правильным поделиться с тобой правдой, которая тебе неизвестна.
  
   Наступил момент, когда мне логично прервать исповедь Людмилы Александровны и показать, что написано в моей повести-эссе о Надежде Ивановне.
   "Сегодня учительница математики Надежда Ивановна Окулова очень разнервничалась из-за того, что некоторые ученики мямлят и жеманничают у доски вместо того, чтобы держаться твёрдо и думать сосредоточенно. Она чуть не заплакала, оставила журнал и быстро вышла, почти выбежала, из класса. Но перед этим, не в силах сдержать накипевшей боли, она горько призналась, что ей очень тяжело. Она отдает нам все свои силы, всю душу, а директор школы травит её, утверждая, что, дескать, она добилась снятия с работы преподавателя математики Марии Васильевны, чтобы сделать себе карьеру. Мы же, ученики, добавляем ей душевной боли тем, что превращаем ответ у доски в "смотрины невесты".
  ____________
  
   Здесь мне хочется вставить краткое разъяснение.
  
   Надежда Ивановна была нашей учительницей по математике и одновременно классным руководителем только один год - в десятом классе. И то, что она решилась на такое, было мужественным поступком, а для нас важным уроком жизненного поведения.
   Завершая девятый класс, мы понимали, что если нам продолжит преподавать наша бездарная математичка, шансы на поступление в технические институты (куда почти все мы и стремились) станут ничтожными. Она не знала математики даже на уровне школьной программы. Путалась у доски, пытаясь объяснить учебный материал, и тогда лучшие ученики класса выручали ее своими подсказками. Перейдя в десятый класс, мы устроили коллективный бунт против той горе-учительницы, потребовали у директора школы ее замены. Я был одним из организаторов этого бунта.
   Пикантность ситуации заключалась в том, что учительница являлась... женой директора школы. После нашего мятежа родители некоторых моих одноклассников на всякий случай срочно перевели их в другую школу.
   Не знаю, чем закончилась бы созданная нами ситуация, не появись вдруг приехавшая из Иркутска Надежда Ивановна. Она заявила, что готова взять на себя руководство нашим классом и преподавание в нем математики. Да, это было не просто благородным, но и поистине мужественным поступком. Он, естественно, позже откликался ей неприятностями. Но уж такова была Надежда Ивановна: если требовался благородный по большому счету поступок, она шла на него безоглядно.
   А когда началась учеба в десятом классе, Надежда Ивановна поставила перед нами поистине суровую задачу: за один год, наряду с освоением текущей программы, вновь проработать - ускоренно, но во всей глубине - материал восьмого и девятого классов. Соответствующими были и домашние задания.
   ...Когда я поступал в Московский нефтяной институт, мне на экзамене по математике учинили специальную проверку: не подставное ли я лицо. Уж очень хорошо знал я предмет..."
  
   К тому, что написано в повести, добавлю, что я не терял дружеских, доверительных связей с Надеждой Ивановной в течение тридцати лет, до её кончины из-за тяжелой болезни. Мы регулярно переписывались, а однажды случились чудесные, незабываемые дни - она гостила у нас с Таней в Москве...
  
   Юра, отлично знаю правило: об ушедших в мир иной плохо не говорить. Но в истории стран и поколений нередко присутствует и такое: печальную истину о великих мы узнаём только после их ухода. Пусть меня простят души тех, о ком буду говорить. Мне нужна справедливость во всём. Может быть, написав тебе это дополнение к письму, я наконец успокоюсь, сниму душевную боль.
   Несомненно, ты ошибался, поверив, что директор нашей ангарской школы ?10 К.М. Будник притеснял и преследовал Надежду Ивановну. Этого не могло быть, поскольку Кирилл Мефодиевич и Надежда Ивановна еще при вашем 10-м "А" были в любовных отношениях. Знаю это не понаслышке, а имела неприятную возможность видеть на одном из праздничных вечеров преподавательского коллектива, как ими по причине выпивки была потеряна бдительность...
   Кирилл Мефодиевич, был хорошим директором и преподавателем истории. За 5 лет своего директорства (1952 - 1957 годы) он сумел создать отличный коллектив и вывести школу в передовые во всём сибирском регионе. Но он являлся любвеобильной натурой. А свою жену Марию Васильевну почитал как мать своих детей и хозяйку дома. Надежда Ивановна была одинокой интересной женщиной. Поэтому её отношения с директором были житейски естественными...
   А теперь предстоит изложить главное.
   Я вдруг осознала, что не случайно у нас с тобой завязалась дружеская переписка. То ли по законам диалектики, то ли по какому-то непонятному року нас связала личность Надежды Ивановны. Только мы воспринимаем этого человека с разных сторон. Для тебя она кумир. В моей жизни она сыграла противоположную роль, она терроризировала меня долгое время. В моей жизни это был единственный, слава богу, недруг. И за что я получила её немилость?
   В конце 50-х годов мы вместе с ней ездили по турпутевкам в Польшу и Чехословакию. Всё путешествие и наши взаимоотношения были прекрасны. Возвращались поездами Прага - Москва, а затем Москва - Иркутск вместе, в одном купе. На поездку туда нам обменивали мизерную валюту. Там при тратах Надежда Ивановна что-то не рассчитала, и у неё получился житейский казус. Я её выручила. А в поезде возник какой-то спор. Не помню деталей, но, видимо, какая-то моя фраза по поводу её неприятности ей не понравилась. И это породило дальнейшее преследование меня очень низким для умной женщины способом. В классе наши пути нигде не пересекались - и публично в коллективе она на меня не нападала. Но если случалось столкнуться с ней один на один (в раздевалке, например), то я была мишенью для её острого, колкого языка. Перед ней я была слабой, беззащитной девчонкой, не умеющей дать отпор. И очень страдала, плакала...
   Ты, ученик, не мог знать, что эта опытная "львица" позволяла себе довольно бесцеремонно вести себя с "молодняком" в преподавательском коллективе. Мы были для неё просто неопытными "шавками". Ни о каких других учителях, с которыми работала 12 лет в нашей школе ?10, не могу сказать, что они плохо относились ко мне. Выбирали меня там и комсоргом учительско-ученической комсомольской организации, и парторгом, и в местком.
   Цену Надежды Ивановны как учителя математики я знала. А о её большой эрудиции и интересах узнала из её писем тебе. Восхищена. Да, интересным человеком она была, но очень сложным... Однажды, несмотря на наши отношения, мне было по-человечески жалко её, когда она попала в очень неприятную историю с пощёчиной ученику. Обсуждение и негативная реакция были на уровне города и даже облоно. И эта гордая, независимая, подчас надменная женщина, вынуждена была приносить извинение на педсовете.
   Дважды с интересом прочитала твою повесть о Надежде Ивановне "Её урок длиною в тридцать лет". Многое узнала из этой повести о своей коллеге по школе и твоём пожизненном кумире - любимой учительнице. Ну, конечно, она заслуживает твоего отношения к ней... И очень печальна её кончина, подобная уходу из жизни многих достойных учителей-одиночек, уважаемых и любимых мною коллег.
   Дорогой Юра, прости за всё, что я осмелилась написать в дополнении к основному письму. Трудно мне это далось, но я сняла тяжкий груз с себя. Прости...
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ ПИСЬМО
  (август 2015 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Я прежде всего хочу откликнуться на Ваше намерение прекратить переписку со мной из-за, дескать, моей большой занятости, которой эта переписка якобы мешает. Милая Людмила Александровна, учтите, пожалуйста, что наши дружеские беседы в письмах вдохновили меня на еще одну маленькую повесть, которая будет посвящена Вам (я не Жюль Верн, поэтому не умею писать что-то, базирующееся на чистой фантазии; мой удел - писать только о том, что имело отношение к моей жизни). Разве указанное выше вдохновение может означать, что наша переписка мешает какой-то моей деловой жизни? Огромное Вам спасибо за инициативу по рождению этой переписки и за каждое Ваше бесценное письмо с непременными приложениями!!!
   Конечно, прошедшая часть нашего обмена письмами включала немалый объем информации, чуточку восполнившей отсутствие нашего общения в течение 60-ти лет. Я чувствую, что в дальнейшем мои письма будут в основном посвящены текущим событиям моей жизни, а их не так уж много теперь. Но ведь переписка вовсе не должна быть строго регулярной, если душа этого не просит. Вы легко можете увидеть, что так обстояло дело и в моей многолетней переписке с Гетой или Надеждой Ивановной. Но это, по-моему, ничуть не уменьшило важность нашего эпистолярного общения ни для них, ни, конечно, для меня.
   Пусть и наша переписка существует впредь "в свободном плавании", в соответствии со сложной диалектикой жизни. Но мне чрезвычайно важно знать, что, когда захочется поделиться с близким человеком, глубокоуважаемым единомышленником, работой своей души, я могу направить Вам письмо с уверенностью, что Вы не останетесь к нему равнодушной. Давайте еще поживем и не потеряем друг друга! Ваша подруга Валентина Павловна Мосиенко прекрасно написала: "...И не торопись умирать. Годы лихо свищут, словно пули. Главное - висок не подставляй". Здорово сказано! Эти слова вполне конкурентоспособны с призывом Евгения Евтушенко "Не умирай раньше смерти!"
   Действуйте в переписке только по настроению - я всё пойму правильно и по-доброму. Но я-то чувствую, что пишу Вам вовсе не последнее письмо... Будем жить!
   В Вашем письме интересно и волнует всё: и ваша реакция на мою скромную повесть-эссе, и Ваш добрый отклик на мое стремление подготовить к печати и опубликовать талантливые стихи Геты, полученные мною в виде черновых рукописей, и штрихи Вашей текущей жизни, но, конечно, более всего взволновала меня Ваша информация о Надежде Ивановне.
   Да, Надежда Ивановна, несомненно, не была строгим приверженцем толерантности и подчас чрезмерно остро реагировала на факты и явления жизни. А потому в отношениях с ней обострялся и вопрос психологической совместимости, сочетаемости характеров, темпераментов. И, думаю, здесь часто не найти виноватых, а просто проявляются вековые закономерности человеческого общежития.
   Вот простой пример. В районе 1980-го года Надежда Ивановна гостила у нас с Таней. Таня, естественно, устроила у нас дома дружеский ужин для неё с представителями нашего незабываемого 10-го "А": Володей Стручковым, Таней Тагильцевой и Веной Черкашиным, ну, и, естественно, Юрой Цыриным. Когда Володя увидел Надежду Ивановну, он решил сделать ей комплимент, который, честно говоря, получился довольно неуклюжим. Он воскликнул с улыбкой: "Да Вы совсем не изменились!" Она тут же отрезала, не подумав, что может этим омрачить нашу радостную встречу: "Ну и заявление! Получается, что я и тогда выглядела такой же старой?! Ты так и не научился быть джентльменом".
   Улыбка мгновенно исчезла с лица Володи, и весь вечер он был совершенно не по-праздничному молчалив. К моей радости, дружеский ужин в целом удался, но на следующий день Володя заявил мне по телефону: "Больше я не буду встречаться с Надеждой Ивановной". Он обиделся: ведь искренне радовался встрече с ней, и его глубоко травмировало, что на его добрую, пусть и неуклюжую промашку она бесцеремонно ответила ушатом холодной воды...
   А еще в начале 10-го класса в моей жизни был такой случай. Я при Надежде Ивановне доверительно делился с кем-то одним своим волнением. Дело в том, что, когда, в 1951 году, по семейным обстоятельствам мама со мной и сестренкой переезжала из моей любимой Москвы в Ангарск, где уже работал отец, она дала мне твердое обещание, что после девятого класса мы вернемся в наш город - и школу я буду оканчивать в Москве. Это обещание засело в моей душе, и, хотя перед 10-м классом я уже был глубоко привязан к нашей школе и друзьям-ангарчаном, но какая-то инерция настроя на возврат в Москву всё же в некоторой мере не давала мне покоя. Видимо, раздвоенность желаний довольно характерна для человека, особенно для меня - она пронизывает, к примеру, всю мою повесть-эссе. А тогда я не смог не напомнить родителям об обещании мамы. Может быть, мне это требовалось для обретения полного душевного равновесия - было необходимо, чтобы меня чуточку подтолкнули к такому состоянию. У нас состоялся, торжественно говоря, семейный совет. И там вопрос о срочном возврате в Москву был, к общему удовлетворению, закрыт. Я с просветленной душой остался в Ангарске, где наступила прекрасная, ничем не заменимая кульминация дружбы нашего класса.
   Услышав мою исповедь, Надежда Ивановна вдруг заявила: "А я-то думала, что ты истинный патриот школы... Вот в другом классе ученица слезами обливалась (сейчас не помню, о ком была речь), что родители увозят её из Ангарска, а главное, что ей приходится прощаться с нашей школой".
   Меня жутко огорчило это заявление. Ведь в 9-м классе я был комсоргом школы и отдавался этой работе всей душой, любил свой класс, любил учителей, любил Ангарск. Но ведь есть же определенная диалектика в жизни, нельзя же её жестко отменить. Я даже написал (для себя) довольно злое стихотворение, где были такие саркастические слова: "Патриот - не тот, кто благо строил школе, патриот - лишь тот, кто слезы лил по ней". Но я, в отличие от Володи Стручкова, очень толерантный человек. Поэтому решил поговорить с Надеждой Ивановной и просто объяснить ей, что она, по моему мнению, ошиблась, поспешно исключив меня из числа патриотов школы, что я искренний патриот нашей школы - и сегодня, и на всю жизнь. Просто были в моей душе некоторые противоречия, связанные с любовью к Москве и прежней школе, прежним друзьям - и я честно об этом рассказал.
   У нас с Надеждой Ивановной состоялся довольно душевный разговор, она извинилась передо мной (!), а после этого разговора мы ощущали себя друзьями многие годы, до её ухода из жизни...
   Мне очень жаль, что у Вас разладились отношения с Надеждой Ивановной, и вам обеим, таким незаурядным личностям, не удалось сделать так, чтобы они вновь наладились. Увы, жизнь очень сложна, мне тоже далеко не всё удавалось в ней наладить. И Вы, конечно, не осудите меня, что, с печалью восприняв Вашу информацию, буду по-прежнему любить и Вас, и Надежду Ивановну, - у меня лично нет оснований для иного.
   Ну, а её отношения с Кириллом Мефодиевичем, с Вашего позволения, не буду комментировать. Булат Окуджава написал: "А безгрешных не знает природа". И я очень спокойно с ним соглашаюсь. Когда мы с Таней прожили 40 лет (это было в 1999 году), я осознал, что 18 лет из этого периода мне пришлось провести в командировках. Чего я только не видел! И чаще всего это была просто жизнь - обычная жизнь, какая она есть... Мне не хочется осуждать ни Надежду Ивановну, ни Кирилла Мефодиевича. Хочу только подчеркнуть, что в повести "Её урок длиною в 30 лет", я упрекнул Кирилла Мефодиевича лишь за травлю моей любимой учительницы, решившейся заменить в работе его жену в связи с бунтом учеников (при этом я опирался на информацию Надежды Ивановны). Как директор школы Кирилл Мефодиевич в целом всем нам, учащимся, нравился.
   Теперь несколько слов о своей текущей жизни.
   За лето успел отредактировать книгу одной поэтессы - она очень благодарила.
   А еще... Это главное! Надеюсь, что завершил работу по подготовке сборника стихов Геты к публикации. Старался трудиться с предельной ювелирностью и тактичностью. Иногда пришлось становиться по существу соавтором. Ведь в моих руках были черновики. При всём моем (неизменно супертактичном!) вмешательстве, в стихах - именно Гета, её мироощущение, её душа, её экспрессия, её приближение к трагедии...
  Надеюсь, Вы обретёте некоторое удовольствие, некоторые эмоции и размышления, пробежав по её поэтическим строкам. С такой мыслью и посылаю Вам её стихи...
   На этом, пожалуй, закончу письмо.
   Шлю Вам самые-самые добрые пожелания!
   Главное - здоровья, здоровья и здоровья!
   Обнимаю, целую.
   Всегда Ваш Юра Цырин
  
  
  
  
  ВОСЬМОЕ ПИСЬМО ЛЮДМИЛЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
  (сентябрь 2015 г.)
  
   Здравствуй, дорогой Юра!
   Как давно мы с тобой не встречались! Наконец, 9 сентября, я встретилась с тобой и уже двое суток не расстаюсь. Сейчас села за ответное письмо, оно у меня может занять несколько дней, при этом быть сумбурным и нескладным. Ты уж прости: мне 85 лет, 8 месяцев и 10 дней. Так что сделай скидку на возраст.
   Прежде всего, сердечно благодарю за прекрасное письмо и приложенный к нему сборник стихов Геты. Знала, что летом ты занят литературными трудами, и тебе некогда писать мне. Надеялась когда-нибудь получить весточку. Если бы она не пришла до конца сентября, всё равно написала бы тебе: хочется рассказать о двух событиях моей летней жизни. Но твоё письмо пришло и очень обрадовало меня. Прочитала - ощутила праздник!
   Юрочка, благодарю тебя за реакцию на мою информацию о наших взаимоотношениях с Надеждой Ивановной. Мне нелегко было решиться на ту исповедь, но не удержалась. Ты ведь знаешь, что поделиться с близким человеком своими переживаниями - это облегчить боль души. А душа моя невыносимо разболелась... Затем всё время переживала, опасаясь твоей перемены ко мне. Я счастлива, что этого не случилось. Наша дружба устояла, ты правильно понял меня и успокоил.
   Я всегда отношусь с уважением к умным людям. Так, понятно, относилась и к Надежде Ивановне, при этом сочувствовала ей как одинокой женщине. И не будь какой-то дурной, неприятной сцены в поезде, у нас были бы нормальные отношения в коллективе. Я бы уважала её, правда, дружбы, пожалуй, не получилось бы из-за разницы в возрасте.
   А за особенности личной жизни я никогда никого не осуждаю. У каждого своя жизнь, своя судьба, свои устои и принципы... Здесь я полностью соблюдаю библейское наставление: "Не судите, да не судимы будете".
   Будем считать, что с вопросом моих взаимоотношений с Надеждой Ивановной мы разобрались и он не будет нам помехой в дружбе по переписке, в уважении и симпатии друг к другу.
   Царство им небесное, ушедшим близким и друзьям нашим. Жаль, что, находясь далеко от их нынешних пристанищ, мы не можем навещать их и отдавать им заслуженные почести. Моим родителям делают это в Димитровграде мои друзья...
   Теперь кое-что о моём лете. Я уже писала тебе, что лето провожу в одиночестве. Телевизор, чтение - мои основные занятия. Стала поругивать себя за безделье. И дело нашлось! Оно в некотором смысле приблизило меня к твоей обычной деятельности: я сделалась участницей выпуска книги. Книга уже готова к изданию, и моё имя будет напечатано в ней как переводчицы с русского языка на английский. Удивительно и здорово: в свои 85 с гаком я участвовала в подготовке выпуска солидной книги о всемирно известном гагаузском художнике Дмитрии Савастине и его картинах.
   Эту работу мне предложил член союза писателей СССР и Молдовы Фёдор Иванович Занет - гагауз по национальности, имеющий множество почетных званий (лауреат 13-ти международных премий в области литературы, культуры, журналистики, почётный гражданин Луисвилла, самого большого города штата Кентукки в США, и прочее). Я дружу с ним и его супругой (ныне общаемся, как правило, по телефону). И, разумеется, не смогла отказаться от предложенной работы - перевести на английский язык его вступительную статью о художнике в 8 печатных листов. Я трудилась над переводом 10 дней, часто просиживая за столом с утра до темноты. А в те дни стояла мучительная жара (дома тоже). Тем не менее, с переводом справлялась легко, память и навыки письменного изложения не подводили, слава богу. Но в словари "лазила" часто, чтобы достичь максимальной точности и выразительности текста. Затем потребовалось перевести 225 названий картин, названия многочисленных стран и городов, где проходили выставки, симпозиумов художников, наград героя книги. И наконец перевела благодарственное обращение художника к тем, кто помогал публикации книги, а также имена всех участников её выпуска. Книга издается на трех языках: гагаузском, русском и английском.
   Прости, что длинно описывала свой труд, ведь для меня это первый труд такого рода. Он был скромно оплачен, но главное - мне было интересно! Так вжилась в это дело, что уже две недели все свои мысли и днем, и ночью, во сне, ещё перевожу на английский. Хоть лечись...
   Второе незабываемое летнее событие - в июле я посетила кишинёвский дом-музей А.С. Пушкина. Более 20-ти лет живу здесь, всё это время намеревалась, но всегда что-то мешало. Теперь желание исполнилось - можно умирать. В музей и обратно меня привезла на своей машине дочь упомянутого ранее Фёдора Ивановича Аннушка. Я передала музею две имевшиеся у меня книги о Пушкине с дарственными надписями.
   Музей понравился. Богат экспонатами, красиво оборудован. Во дворе музея посетила домик, где жил Александр Сергеевич во время пребывания в южной ссылке. Недалеко, в парке, - памятник великому поэту.
   Отмечу, что в центре города, в сквере, есть второй памятник - бюст Пушкина. Все торжества, связанные с поэтом, проводятся там. Там же создана аллея поэтов и писателей Молдовы.
   Таковы главные события моего лета...
   Знай, что я общаюсь с тобой и днём, и ночью. В первую ночь после получения письма проснулась около 3-х часов ночи и больше не смогла заснуть. Во вторую ночь спала до 4-х часов утра. Остальное время ночи проходило в общении с тобой: думала, рассказывала, "писала"... Раньше все творческие работы я выполняла по ночам. Сейчас учёба и работа позади, в далёком прошлом, можно голове уйти на покой, но не получается: она общается с тобой - я не могу остановить мысли и заснуть. А потом страдаю... Скажи, пожалуйста, сколько ещё ночей ты будешь мешать мне спать?..
   Ладно уж, не переживай: надеюсь, что допишу это письмо и успокоюсь...
   Ты сообщил, что задумываешь что-то написать касательно меня. Это немножко пугает, но интересно и трогательно. Я искренне признательна, а любопытство побуждает меня от всей души пожелать тебе успеха, что бы ты ни замыслил!
   Теперь немного о стихах Геты. Сборник её стихов прочитала с интересом. Нравятся, трогают, за душу берут, а порою боль вселяют.
   Особенно впечатляют стихи, написанные ею во второй половине жизни (стихи из второй половины сборника). Да, она, конечно, талантлива!
   Представляю и чувствую, какую немалую работу проделал ты, чтобы её стихи перешли из черновиков в печать. Поздравляю тебя с успешной летней творческой работой!
  
   Далее Людмила Александровна сообщила мне ещё кое-что о своей жизни, чтобы я полнее ощутил её судьбу на российской земле.
   Тепло поведала о том, как её поддержали новые друзья, "милые, добрые люди", обретённые ею в Поволжье, после того как она "покинула Сибирь, любимый Ангарск, с которым сроднилась за 14 лет жизни в этом городе, родную школу с прекрасным коллективом, дорогих друзей..."
   Рассказала о своем школьном коллеге Михаиле Исааковиче Бельфермане, который "был интересным, многогранно содержательным собеседником, добрым, милым человеком". Он окончил два института: литературный и иностранных языков. Преподавая английский язык в школе, он не расставался с литературой, регулярно публиковал статьи на литературоведческие и искусствоведческие темы. К этому повествованию Людмила Александровна добавила: "...хочу показать тебе, что у меня были друзья - большие поклонники литературы... значит, близкие мне по духу".
   Приложила к письму официальную характеристику, данную ей ангарской школой ?10 в 1964 году, когда её педагогический стаж достиг 12-ти лет. Вот что можно прочесть в этом документе: "...опытный педагог, прекрасно знающий своё дело, требовательный учитель, умеющий работать красиво, творчески, человек глубокой и пылкой души. Людмила Александровна - замечательный воспитатель учащихся... Массу времени тратит на внеклассную работу с детьми... Принципиальная, чуткая и внимательная, она уважаема среди учителей и учащихся".
   Читал я всё это и вдруг вспомнил письменное напутствие, которое вручила мне любимая классная руководительница Надежда Ивановна Окулова, провожая меня по окончании школы: "Сумей сделать жизнь свою красивой и богатой интересными событиями и делами". И подумалось мне, что Людмила Александровна шла по своему жизненному пути именно так, словно и она неизменно стремилась выполнить это доброе напутствие. И почувствовал, что не могу не гордиться нашим с ней поколением россиян, в котором мне было уютно, поскольку я в достатке имел единомышленников, чей повседневный душевный настрой не был далёк от вдохновенных слов песни: "Жила бы страна родная - и нету других забот"...
  
  
  
  МОЁ ОТВЕТНОЕ (ЭЛЕКТРОННОЕ) ПИСЬМО
  (сентябрь 2015 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Час назад вытащил из почтового ящика Ваше новое письмо! Ждал его с большим волнением - ведь Вы пообещали прекратить дальнейшую отправку мне писем. Но письмо есть - и я счастлив! Огромное спасибо!!!
   Оно вдохновляет, потому что наполнено оптимизмом и мудростью. Значит, всё в порядке! Так держать!
   Вы сейчас читаете ещё не ответ на Ваше письмо, это просто радостное извещение, что оно получено. Ответ требует проникновения, продумывания, привыкания, созревания... Он будет несколько позже.
   Я с воодушевлением начал работу над повестью, базирующейся на нашей переписке. Так уж получается, что я не могу глядеть в потолок и сочинять что-то вроде "Детей капитана Гранта" - уже сообщал Вам это. Может быть, и смог бы, но душа этого не просит. Хочется писать о том, что прошло через мою жизнь, через мою душу. В частности, мне очень интересно работать над повестями по письмам с моими комментариями. Это, полагаю, достаточно творческая работа (тут и определенная переработка самих писем и по содержанию, и по стилю, и по художественному звучанию, тут и авторские комментарии; при всём этом, конечно, появляются элементы творческой свободы и фантазии). И, что важно (я даже читал это в какой-то литературоведческой работе), нынешний читатель больше любит повествования, основанные на реальности, чем сотворенные исключительно фантазиями автора, например жюль-верновские. Знаю, в частности, что мои повести, основанные на переписках, многими читаются с интересом.
   Я мучительно думал, как назвать новую повесть. В итоге остановился на таком названии: "РЕТРО НА ДВОИХ". Был когда-то изумительный, трогательный МХАТовский спектакль о дружбе нескольких стариков. В нём прошлое, объединяющее этих прекрасных людей, согревает им душу в невесёлом настоящем. Спектакль назывался "Соло для часов с боем". Он был по существу прощанием с великими мастерами сцены - по его окончании все аплодировали стоя, и, возможно, не было зрителя, у кого в глазах не стояли бы слезы безмерной душевной признательности. Мне показалось, что в нашем случае "Ретро на двоих" - это нечто наиболее точное из всего, что я старался придумать. И, конечно, будет подзаголовок. Думаю, простой и вполне традиционный для меня: "Повесть в письмах с дополнениями и комментариями".
   Не представляю, насколько быстро я напишу эту повесть, но обязательно покажу её Вам и дождусь Вашего мнения перед её представлением читателям. Надеюсь до зимы закончить (к сожалению, есть всяческие обязательства, которые будут тормозить работу).
  
   Ну, вот пока и всё. Шлю Вам самые добрые пожелания!
   Целую.
   Ваш Юра Цырин
  
  
  МОЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ (ЭЛЕКТРОННАЯ) ЗАПИСКА
  (октябрь 2015 года)
  
   Дорогая Людмила Александровна!
   Уже явно движется к завершению моя работа над маленькой повестью "Ретро на двоих", посвященной Вам.
   Я "залег на дно", как подводная лодка и ежедневно занимаюсь только этой работой, избегая всего, что может от неё отвлечь.
   Пожалуйста, простите мне задержку ответа на Ваше последнее письмо. Я хочу непременно приложить к ответному письму новую повесть на Ваш суд.
   Обнимаю, целую.
   Ваш Юра Цырин
  
  
   На этом мне хотелось бы завершить своё повествование. Надеюсь, что наша переписка с Людмилой Александровной - наше ретро на двоих - продолжится и будет ещё довольно долгой. Но повесть - это не архив документов. Для чего пишутся повести, создаются художественные фильмы или ставятся спектакли? Думаю, что главная цель всего этого - познакомить читателя или зрителя с новыми людьми и ситуациями, которые могут вызвать у него интерес, раздумья, переживания и, быть может, какие-то жизненные решения для себя. Думаю, для читателя и зрителя "работает" именно проникновение в характеры людей, в штрихи их судеб, их размышления, их поступки. Перебор информации здесь скорее вредит, чем помогает. Как учил нас прекрасный драматург Виктор Розов, информация в литературном произведении должна быть "камнями под ноги, а не камнями на голову". Пусть она расширяет читателю горизонт, но нельзя, чтобы он обалдел от её объёма. И, честно говоря, я люблю некую недосказанность повествования, дающую возможность читателю или зрителю что-то домысливать, на что-то надеяться, то есть как бы дописывать авторский текст.
   Полагаю, что представленное в моей повести сделало для читателя близким образ моей дорогой учительницы, а также интересной и поучительной её судьбу. Полагаю, что эта маленькая повесть помогла ему честно и непредвзято подумать о поколении тех россиян, трудовой путь которых слился с историей страны во второй половине 20-го века. А еще задуматься о социальном "шлейфе" внезапного развала Советского Союза... Очень хочется надеяться, что я не ошибаюсь грубо в своих предположениях.
   Пришли новые времена, мы с Людмилой Александровной, возможно, в чём-то теперь старомодны. Но неужели весь наш жизненный опыт, наши нравственные устои уже никому не нужны?
   Не верю. И хочется в заключение вспомнить своё стихотворение, которое я написал в 10-м классе, когда у нас вела уроки молоденькая учительница английского языка, но пафос которого не ушёл из моей души и сегодня, почти через 60 лет. На прощание я с самыми светлыми надеждами дарю Вам это стихотворение, дорогой читатель.
  
  
  Петух бывает счастлив на шесте,
  орел бывает счастлив на вершине...
  Скажи, а мы
   в житейской суете
  вопрос о счастье
   для себя
   решили?
  Взгляни,
   коль тени бродят по душе,
  не счастье ли ей выбранное тесно.
  Орлу б, наверно, был неплох и шест,
   когда была б вершина неизвестна.
  2015 г.
  
  КОГДА УХОДИТ МОЛОДОСТЬ...
  
  Повествование по мотивам переписки
  с моей дорогой учительницей
  на её, а вскоре и моём девятом десятке лет жизни
  
   Драгоценные женские письма!
   Я ведь тоже упал с облаков.
   Присягаю вам ныне и присно:
   Ваш я буду во веки веков.
   Борис Пастернак
  
   Нет, то, что я узнал и прочувствовал, прочитав эти четыре письма моей школьной учительницы Людмилы Александровны, полученные мною с осени 2016 года до весны 2018-го, не должно остаться только моим личным достоянием - эти письма могут помочь в жизни и другим людям, достигшим преклонного возраста или приближающимся к нему. "Не умирай раньше смерти" - такой девиз провозгласил замечательный поэт Евгений Евтушенко. Эти письма Людмилы Александровны по существу о том же...
   Но, конечно, я должен прежде всего представить моим читателям этого любимого и глубоко уважаемого мною человека. Я писал о ней и ранее, в маленькой повести-эссе "Ретро на двоих", отразившей нашу предшествующую переписку и опубликованной, в частности, на моем сайте www.yuriytsyrin.com. Она о других временах и событиях, и мне думалось, что ею будет исчерпано моё повествование, посвященное Людмиле Александровне, однако новые письма учительницы решительно изменили это мнение.
   В моем новом повествовании будет много цитат, и первыми из них пусть станут некоторые фрагменты её писем, представленных в повести "Ретро на двоих". Позвольте мне чуточку прогуляться по этой повести с попутными комментариями и размышлениями.
   "Эта переписка ворвалась в мою судьбу внезапно, в конце 2013 года. Вначале мне даже подумалось, что она как-то мистически связана с прошедшим год назад юбилеем, 60-летием, моей родной 10-й школы города Ангарска. Но очень скоро я осознал, что тут всё просто. Моё имя еще не всеми забыто в этом городе, причём продолжаются контакты между теми, в чьей жизни наша школа стала незабываемым временем - а потому моя бывшая милая учительница английского языка Людмила Александровна Мудель, живущая ныне далеко от Ангарска, вполне могла получить от кого-то из ангарчан мои сегодняшние координаты. И вполне естественно, что она проявила желание возобновить контакты со мной, хотя они отсутствовали 60 лет - в течение всей моей жизни после окончания любимой школы.
   Так началась наша душевная, доверительная переписка - и для меня открылись судьба и мироощущение этого интересного, талантливого человека, которого я никогда не забывал во всех сложностях и хитросплетениях своей собственной судьбы. Она была совсем молодой учительницей в наших девятом и десятом классах, всего на семь лет старше меня. Конечно, тогда наша разница в возрасте воспринималась мною как достаточно существенная. Теперь же, когда я приближаюсь к своему 80-летию и имею друзей - её ровесников, с которыми общаюсь на "ты", мы с ней стали по существу представителями единого поколения трудяг второй половины 20-го века. (В одном из новых писем она подтвердила эту мою мысль: "Вернемся в школьные годы. Тогда я была на целых семь лет старше тебя, а сегодня я только на семь лет старше. Сегодня мы можем считаться людьми одного поколения. Значит, можем общаться по любым темам и хорошо понимать друг друга".)
   В те мои далекие школьные годы она была красивой и стройной девушкой. Мы, ребята-старшеклассники, не только уважали её за уже явно наметившуюся учительскую хватку, но и любовались ею как эталоном женственности...
   О том, как судьба сделала её ангарчанкой, она сообщила мне вот что: "В Иркутском пединституте я числилась на моем курсе единственным представителем совсем юного Ангарска (туда был назначен на работу её отец). Окончив учебу, была направлена при распределении в этот город. Так началась моя жизнь в Ангарске и работа в нашей школе ?10".
   Все 60 лет разлуки с Людмилой Александровной из памяти моей не уходил образ этой очаровательной молодой учительницы. Как она старалась привить нам интерес к овладению этим популярнейшим языком в мире, увлекая нас своим вдохновением, своими методическими поисками! Тут могу заметить, что, хотя, по-моему, не имею особых способностей к изучению иностранных языков, но при поступлении в Московский нефтяной институт уверенно сдал экзамен по английскому на "отлично"...
   Я был потрясен и обрадован получением первого письма от Людмилы Александровны, учившей нас английскому языку в 9-м и 10-м классах. Из её писем я, в частности, с волнением узнал о ней следующее:
   "Осенью 1985 года я после 21 года "холостой" жизни (начавшейся, когда завершилось первое, неудачное замужество) соединила свою жизнь с молдаванином. Летом 1985 года была гостьей его сестры в молдавском селе. В её доме мы и встретились с будущим мужем. Перед этим он расстался с женой (жил и работал школьным учителем математики в другом селе) и вернулся в дом родителей.
   Сама была удивлена своему быстрому согласию на новое замужество. Не знаю, была ли это любовь, а быть может, это какая-то необъяснимая воля судьбы. Как говорится, всё бывает...
   Муж четыре года прожил со мной в России, работал. Но, естественно, рвался на родину, к родному языку. Уговаривал меня на переезд. А в феврале 1988 года умер мой папа в возрасте 80 лет. И тут, расслабившись от уговоров мужа, я сдалась и решилась обменять нашу квартиру на Кишинев. Вот так, в 59 лет, мне не хватило ума, чтобы не совершать ошибку. Я переселилась в Кишинев..."
   Я узнал, что Людмила Александровна получила жестокий удар судьбы на молдавской земле: она потеряла второго мужа и живет за пределами своей любимой России, с печалью ощущая дефицит бесценного для неё человеческого общения. Нет, я вовсе не хочу обидеть живущую с ней внучку её мужа, более того, радуюсь, что она есть в жизни моей очень пожилой учительницы. Но ведь я тоже немолод и осознаю, как непросто остаться в старости без родного, любящего человека, близкого по возрасту. К сожалению, дети и внуки, при всех их добрых человеческих качествах, всё же не могут вполне восполнить потерю любимого супруга. Особенно непросто после такой потери жить вне Родины.
   Размышляю я так - и мои недобрые мысли обращаются к тем политическим авантюристам, которые развалили нашу единую страну, насильно превратив в эмигрантов миллионы россиян.
   Об ударе судьбы на молдавской земле Людмила Александровна рассказала так:
   "С того же, 1989 года у мужа начала болеть нога. Он стал ходить в поликлинику, но попал к бездушным неучам. Ума и опыта у нас не хватило обратиться к другим, знающим врачам - и окончилось всё гангреной. В феврале 1990 года у него отняли правую ногу выше колена. Оперировали трижды. Приехал на двух ногах - стал инвалидом. А в 2011 году мы его потеряли. Вот так распорядилась судьба...
   Я не страдаю от одиночества физического, даже люблю его, люблю оставаться одна на некоторое время. Меня угнетает одиночество душевное, умственное (надеюсь подробнее написать об этом в другой раз). Вот почему общение с друзьями в длинных письмах - отдушина для меня. Так что не удивляйся объёму моих писем..."
   Людмила Александровна много рассказала мне о своей вдохновенной и благородной работе с детьми, далеко выходящей за рамки чисто преподавательской деятельности. Это была и бесценная, очень масштабная воспитательная работа, но здесь я не буду её описывать (она представлена в "Ретро на двоих"), подчеркну только, что именно эта деятельность, несомненно, стала для неё на девятом десятке лет той "искрой", из которой "возгорелось пламя" её прекрасных недавних творческих дел.
   Да, активная жизненная позиция, обретенная человеком в молодости, полагаю, не хочет расставаться с ним никогда.
   Но на рубеже 85-летия новые дела ещё не нахлынули на неё. И всё же из её письма ощущалась готовность Людмилы Александровны к ним, какое-то затаенное желание встречи с ними...
   "85 лет - это не радость, это дата моего заката, так я её рассматриваю. Правда, далеко не многие достигают 85-ти лет, а вот мне посчастливилось. Благодарю своих родителей (главных "виновников"), Бога и судьбу!
   Закат пришёл, а жизнь ещё продолжается. Что ж, буду радоваться ей, солнцу и луне, свету и тьме и всему окружающему. Молю судьбу и Всевышнего, чтобы я оставалась на ногах и в здравом уме до последнего вздоха..."
   И вот о чем мне думалось. Пришли новые времена, мы с Людмилой Александровной, возможно, в чём-то теперь старомодны. Но неужели весь наш жизненный опыт, наши нравственные устои уже никому не нужны? Верилось, что нужны. И написал я ей в одном из писем такие слова: "Спасибо Вам огромное, что Вы вернулись в мою жизнь и что молодость, как и прежде, - с Вами! Давайте сбережем это состояние души навсегда - ничего более разумного и важного для нас самих и для тех, кто нам близок, придумать не удастся..."
   Да, нужны людям и жизненный опыт и нравственные устои наши! И этому хочу посвятить последующее повествование.
  
  
  * * *
   Преклонный возраст - возраст, казалось бы "заслуженного отдыха" - нередко дарит человеку множество непростых и подчас даже довольно утомительных забот. Это может быть уход за болеющим любимым спутником жизни, воспитание внуков, общественная деятельность, вовлеченность в долгожданное хобби, волонтёрская профессиональная востребованность... Бывает и другое, но стоит ли перечислять всё - не научный же трактат пишу.
   Плохо это или хорошо - иметь такие заботы? Чтобы прояснить этот вопрос, я должен вспомнить магическое слово "творчество". Выдающийся педагог В.Сухомлинский мудро отметил: "Я бы назвал творчество самой сутью жизни в мире знаний и красоты". К сожалению, ныне, в водовороте страстей вокруг политики, социологии, истории, экономики, людям подчас недосуг неспешно задуматься о такой вечной ценности человеческого бытия, как творческое мироощущение, дарящее нам душевную гармонию, добрые стремления, стимулы для жизни.
   Будучи молодым, я стремился ограничивать творчество рамками деловой карьеры. Правильную мысль Бернарда Шоу "Счастлив тот, кого кормит любимое дело" я воспринял как всеобъемлющий принцип жизни.
   Сегодня другой возраст, другое восприятие жизни. Но творчество не изменило мне, оно ведь вообще не изменяет людям. Только из ученого-нефтяника я превратился в литератора. Я глубоко познал, что творчество - это вовсе не только решение задач на ступенях карьеры, это, по большому счету, некий воздух для всех. Немного в жизни бывает ситуаций, в которых человек не мог бы проявлять себя как творческая личность и потому ощущать, что вот и он дотягивается до необъятной и незаменимой сферы счастья, которую дано было знать великим Пушкину, Чаплину, Эйнштейну...
   Творческое отношение к жизни, к её большим и маленьким граням, - это чудесный источник оптимизма и радости человека, источник его долголетия. Уверен, что каждому следует нести через повседневность всей жизни драгоценный крест творческого поведения, когда душа без устали трудится во имя ваших надежд и ожиданий, для ваших родных и близких, для многих людей...
   Судьба безжалостно отняла у моей учительницы Людмилы Александровны любимого спутника жизни, но никогда не могла погасить в ней творческое мироощущение и поколебать её профессиональное мастерство. И её драгоценные личностные достоинства закономерно востребованы жизнью. А эта востребованность дарит ей силы и вдохновение и в нынешние её 88 лет.
   С волнением листаю её письма...
  
  * * *
   Из письма от 20 сентября 2016 года (за 4 месяца до 87-летия Людмилы Александровны и за 6 месяцев до моего 80-летия):
   "...Поздравляю с очередным приходом осени и всеми природными прелестями, которые она несет с собой! Хороша весна со своими зеленью и цветением. Но осень не хуже и даже ярче в природе. И вспоминаются некрасовские строки:
  
  Славная осень! Здоровый ядреный
  Воздух усталые силы бодрит...
  
   Или другие стихи русских поэтов. Со школьных лет в памяти сохранилось много стихов, и теперь, через 60 с лишним лет, приятно вспоминать их. Старая школа, старая закалка. К удивлению и сожалению, современные школьники ничего этого не знают..."
  
   Здесь еще нет ни слова о лавине новых благородных дел Людмилы Александровны. И я знакомлю уважаемых читателей с этими строками её письма, чтобы показать молодость и работу её души - то, без чего моя милая учительница просто бы спряталась от той лавины в унылом старушечьем уюте.
   Не могу пропустить фрагмент письма, посвященный Валентине Павловне Мосиенко - замечательному педагогу, коллеге и другу Людмилы Александровны по работе в школе города Димитровграда, в Ульяновской области, энтузиасту воспитательной работы с детьми. Она наш верный единомышленник. В письмах моей учительницы рассказывается и о других замечательных людях - хранителях лучших нравственных традиций. К счастью, наш мир не остался без таких людей. А Валентину Павловну я сегодня ощущаю поистине близким человеком, поскольку она проявила душевное, даже трепетное отношение к моему скромному литературному творчеству и, думается, по существу уже является моим далеким другом.
   Вот что прочитал я о Валентине Павловне в письме моей учительницы:
   "Я ведь давно познакомила тебя с В.П. Мосиенко через её письма, и они попали в "Ретро на двоих". Сейчас продолжу это знакомство. Она твоя ровесница, только на полтора месяца старше. Дружит с интересными людьми, увлекается классической музыкой, поэзией, десятки лет посещает заседания "Клуба поэзии" Димитровграда. В этом городе она родилась и осталась верна ему навсегда. Преподавала немецкий язык, окончив в местном институте смешанный факультет иностранных языков и литературы. Посылаю тебе выписки из её письма.
   "Получила бандероль с повестью Ю.Цырина "Ретро на двоих" и другими материалами. Я запоем прочитала все вырезки, все стихи Юрия и Генриетты Басацкой. Ну сколько же талантливых людей выросло в нашей России!
   И какое же благородство со стороны Юрия - подготовить к печати и передать людям стихи Геты! Мы с ним в этом единомышленники. Я тоже хочу передать людям стихи моего покойного ныне талантливого однокурсника Геннадия Зимнякова. Для этого использую частично твой денежный подарок.
   При чтении повести Юрия на меня напала ностальгия по прошлому советскому времени, когда к а ж д ы й ученик школы, не обладая миллионами, мог реализоваться в жизни, иметь профессиональный успех, а при этом еще позволить себе такие увлечения, как путешествия, посещение музеев всемирного значения и лучших театров и концертных залов... И всё это, будучи жителем провинциального города. Были же времена! Восхищаюсь его эрудицией, памятью и преданностью своему прошлому. Молодец! Всю жизнь старалась дружить именно с такими людьми, и это мне удавалось. Я счастлива, что и под старость жизнь знакомит меня с интересными людьми. Ну, а ты сыграла в его повести главную роль - теперь можешь быть спокойна: Юра донёс до людей твою суть, твой интеллект, твою душу.
   Посвящаю ему как поэту такие строки:
  
  Не деньги, даже и не слава
  Вас будут с этих пор манить.
  Сладка поэзии отрава.
  Вам удалось её испить.
  
  Пусть будет он здоров и счастлив!"
  
   Конечно, тронули мою душу неожиданные строки Валентины Павловны. Мне радостно, что в судьбе моей появился еще один чуткий, душевный человек, приверженец тех же нравственных ценностей, которым следуем и мы с Людмилой Александровной. И хочется мне привести хотя бы одно стихотворение её однокурсника Геннадия Зимнякова, творчество которого благодаря энтузиазму Валентины Павловны представлено людям:
  
  Есть жены - праздник
   мужниной души.
  В годах супруги.
   Страсти им не надо...
  Ты женщиной такою дорожи,
  Как в стужу теплотой,
   в жару - прохладой.
  Как верным другом,
   доброю сестрой,
  Когда вослед житейскому ненастью
  Нужны бывают солнце и покой,
  И рады милосердному участью.
  
   Ну, и заканчивая рассказ о данном письме Людмилы Александровны, с удовольствием предложу вниманию читателей представленное там доброе стихотворение неизвестного автора, которое она хотела бы "предложить каждому как памятку для повседневной жизни":
  
  Не зли других и сам не злись!
  Мы только гости
   в мире тленном.
  Пустяк не стоит войн -
   смирись
  И просто грустно улыбнись.
  Всё в жизни, друг, закономерно:
  Зло, излученное тобой,
  К тебе вернется непременно.
  
   Пусть рассмотренное нами письмо моей учительницы еще не содержит сведений о лавине её новой творческой работы, но мы видим, что беспокойная душа её трудится, и, мне кажется, она уже смутно предчувствует приятное изменение своей жизни. Может быть, я ошибаюсь, но, как бы там ни было, такое изменение уже было совсем близко.
  
  * * *
   Письмо Людмилы Александровны так сильно всколыхнуло мою душу, что я ответил ей огромным эмоциональным письмом. Некоторые фрагменты своего письма, которые наиболее гармонично вписываются в сюжет затеянного мною эссе, я, пожалуй, предложу вниманию читателей:
  
   "Дорогая Людмила Александровна!
   Я много раз перечитал Ваше письмо и не раз возвращался к его приложениям. Всё это вместе погружает меня в ауру Вашей жизни, мироощущения, эмоционального мира. И мне хорошо в этой тёплой ауре. Пусть такие погружения будут ещё долго-долго! Ваше письмо покоряет добронравием и дружеским доверием ко мне. По-моему, сегодня мы с Вами можем поддерживать друг друга только взаимопониманием (помните гениальную фразу из фильма "Доживем до понедельника": "Счастье - это когда тебя понимают"?). А значит, никуда не уйти от взаимных доверительных повествований о своей жизни - делах, проблемах, надеждах, размышлениях, выводах... В надежде, что это будет понято, а значит, создаст какие-то счастливые моменты в будничной текучке (да, счастье - это когда тебя понимают; и как же это нужно человеку!).
   Начну, конечно, непосредственно с самого Вашего письма. Прежде всего, огромное спасибо за него в целом. Буду еще много раз перечитывать это светлое и доброе послание, чтобы не терять бодрость и вдохновение.
   Очень тронули мою душу теплые слова Вашей милой подруги Валентины Павловны Мосиенко. В её словах мудрость и доброта идут рука об руку. А её четверостишие, посвященное мне, навсегда осталось со мной как талисман. Шлю ей с глубоким уважением самые-самые добрые пожелания!
   Наш эмоциональный мир в огромной мере заполнен Россией: её судьбой, проблемами, оставшимися там родными и друзьями, собственным вдохновенным прошлым... Было бы мне лет на тридцать меньше, я, не задумываясь, рванул бы, например, в Сургут и занялся научно-техническим творчеством для родной отрасли (а литературное до поры, до времени отложил бы). Слава богу, что моя сегодняшняя реальная жизнь не вгоняет меня в депрессию. То, что смог построить здесь, в Америке, свою деловую волонтерскую судьбу в гармонии с возрастом, считаю серьёзнейшей удачей.
  
   А теперь продолжу вольную исповедь о себе.
   Душа попросила начать вот с чего (возможно, просто хочется, чтобы Вы немного полнее осознали, как я пришел к сегодняшнему дню).
   Недавно я написал длинное письмо своему другу-ровеснику и замечательному коллеге-единомышленнику, с которым мы сделали немало добрых дел в нефтяной отрасли. С моей помощью он давно подготовил кандидатскую диссертацию и успешно защитил её. Сейчас он, конечно, пенсионер, живет в Уфе и впал в депрессию, поскольку ему хочется ещё хоть как-то, хоть на самой скромной должности, поработать для отрасли, но нигде к такому, 80-летнему старику не проявляют интерес. И вот, зная мою нынешнюю зашкаливающую востребованность в делах, он задумался о том, чем же обусловлена моя удивительная "везучесть", в отличие от него. И я не мог придумать ничего лучшего, чем просто коротко рассказать, как складывалась моя жизнь с начала 90-х годов ушедшего века. Возможно, это чуточку поможет ему рассматривать и волнующие его вопросы (как говорится, по ассоциации; ведь так мы брали что-то для себя и из художественной литературы, хотя те авторы и не знали о нашем существовании).
   И я подумал: а не послать ли Вам несколько отредактированные фрагменты того моего письма. Ведь там, наверное, увидите некоторые новые штрихи моей жизни, моих размышлений - а Вы относитесь ко всему этому очень внимательно и неравнодушно. Хочется поделиться тем, что нахлынуло в душу, когда писал письмо другу...
  
   "Я, конечно, не всё знаю о сегодняшней ситуации в твоей жизни, но, по-моему, главное тебе удалось довести до моего сознания и моего сердца. Это, конечно, проблемы здоровья, чрезвычайно нарушающие нормальный стиль всей жизни. Это невозможность из-за нашего возраста обрести какую-то востребованность как труженика. Это понимание того, что мы с тобой уже не можем уверенно учить наших детей, а тем более внуков, мудрому жизненному поведению. Это осознание безальтернативности этакого стариковского спокойствия перед необходимостью "довольствоваться имеющимся, достигнутым" и оставить в покое "мысли о каких-то вариантах, не имеющих отношения к реалиям".
   Всё это невесело, что тут еще сказать?! И мне сейчас заниматься советами и нравоучениями просто нелепо. Я всё искренне переживаю. Ты должен сознавать, что я всем сердцем - с тобой. И хорошо знаю, что ты мудрый и несгибаемый человек. Верю, что и в нынешней ситуации ты в конечном счете не растеряешься и найдешь для себя верные ориентиры. А я искренне порадуюсь, когда узнаю о них. Ты столько смог в жизни! И сейчас сможешь правильно размышлять, решать и действовать!
   Если сегодня у меня, вроде бы, решена проблема работы, то это результат моей многолетней мучительной раздвоенности между технарем и гуманитарием. Американцы очень любят вспоминать правило "не клади все яйца в одну корзину" - правило, которое считают сугубо своим (хотя, по-моему, оно широко ходит по миру). Я никогда не был холодным прагматиком, скорее являлся разгильдяем во всем, кроме отношения к порученному мне конкретному делу. И не мог я, нацелившись в технари, совсем оторваться от литературного творчества. Не знаю зачем, но, учась в нефтяном институте, я регулярно по воскресеньям изучал и конспектировал в Библиотеке им. Ленина книги по... литературоведению, теории литературы, теории стихосложения и т.п. Да, не знал зачем, но иначе не мог - этого требовала душа. А в то самое время друзья ухаживали за девочками, играли в баскетбол, смотрели кинофильмы, весело выпивали...
   Вот здесь - вся причина моей нынешней востребованности в газете и как редактора книг. Я умудрился без всяких дальних серьезных намерений "не класть яйца в одну корзину" - и вдруг этот принцип позволил мне найти себя в старости.
   Да, именно так получилась моя востребованность на старости лет. А об отъезде в Америку (а точнее, как я всегда искренне говорю, к сыну) мы с Таней впервые подумали только в 1996 году. Напишу об этом немного подробнее.
   Прежде всего, хочу подчеркнуть, что мы с женой уезжали сюда не как беженцы (т.е. люди, убегающие от каких-то невыносимых, подчас выдуманных, условий жизни), а по линии воссоединения семьи. Об этом думаю с гордостью. Согласно американской конституции, наш сын Максим, став волей судьбы гражданином США, получил право вызвать к себе близких родственников, чтобы собрать воедино свою семью, гарантируя по мере необходимости её материальную поддержку. Так что до получения американского гражданства, т.е. в течение почти шести лет, мы не имели стариковских социальных пособий и жили в скромнейшем режиме, стремясь по возможности облегчить финансовое бремя сына. К счастью, государство обеспечило финансирование нашей учебы в течение трех лет. И мы с Таней смогли бесплатно учить в колледже английский язык (и устную речь, и правописание), пользование компьютером, американскую историю и основы американской экономики. Позже этого финансирования хватило и на более фундаментальное изучение английского языка в специальном учебном заведении.
   Почему мы стали думать о переезде к сыну? А решились на это только в самом конце 1999 года, когда я был в пенсионном возрасте уже почти три года, ну, а Таня гораздо дольше. Буду краток. Факторы таковы.
   Во-первых, здоровье стало серьезно мешать моей специфической деятельности в науке, включающей бессчетное количество командировок с многодневным пребыванием на буровых и в заводских цехах. А другой специфики уже быть не могло: в 90-е годы наш институт стремительно разваливался, и в первую очередь исчезала молодежь, которая могла бы принять мою эстафету. Скажу тебе только, что если в 1991 году в институте работало приблизительно 2000 человек, то в конце 1999-го, когда я уезжал, - только 170. Сегодня ВНИИ буровой техники уже нет как научно-исследовательского института - остались небольшая проектная часть и... диссертационный (сборный, с миру по нитке) совет. Не знаю, как я бы пережил в Москве кончину любимого института, здесь же обошлось без инфаркта.
   Я ведь не более чем обычный живой человек - стал как-то уставать от начинающейся бесперспективности. Так пришел к мысли: а не заняться ли напоследок литературным трудом, который я десятки лет безжалостно тормозил. Ведь я вдохновенно и совсем неплохо поработал в научно-технической сфере, а теперь разные факторы будут все больше и больше препятствовать этой деятельности. Лучше оставить её, будучи непобежденным (тем более что становлюсь пенсионером), и сосредоточиться на других делах, успех которых будет зависеть исключительно от моих собственных способностей. Да и сын ждет - не дождется нас с Таней, а сын - наш верный, чуткий, заботливый друг.
   Вот так я и решил уехать к сыну. Но перед отъездом заключил с "Сургутнефтегазом" еще один крупный договор - для коллег...
   Конечно, дальний переезд был очень непрост для нашего настроения и здоровья, но в это углубляться не буду. Скажу только, что никогда не опускали рук, ставили перед собой цели - затем действовали соответственно, искали хороших друзей - и нашли. Сейчас чувствуем себя достаточно комфортно, если не учитывать вполне закономерное ухудшение здоровья.
   Мне ясно одно: никогда нельзя опускать руки. Надо находить линию поведения, адекватную ситуации, и ДЕЙСТВОВАТЬ! Другого нам не дано...
   Дорогой мой друг! Будь умницей! Держись - и многое получится!"
  
   Ну, и еще два слова - для полноты картины. В одной из русскоязычных газет тружусь волонтером в качестве одного из редакторов уже более 14 лет. Недавно главный редактор нашей газеты отправился в двухнедельную командировку по миру (Узбекистан и Израиль), так что я должен за него руководить выпуском двух номеров газеты. Один номер уже есть, начинаю думать о втором...
   А недавно меня пригласили периодически участвовать в передаче "Литературный час" на русском радио Нью-Йорка. Смысл участия - чтение своих коротких произведений. Я согласился - попробую. Мой дебют - 3 января.
   Вот так идет жизнь..."
  
  * * *
   Следующее большое письмо Людмила Александровна отправила мне 4 февраля 2017 года. С него начались радующие меня повествования о новых творческих делах моей милой учительницы, взявших её в приятный плен на 88-м году жизни. И пусть при этом здоровье показывало свой капризный нрав, я чувствовал, как вдохновляет её всплеск востребованности.
  
  "...прошу простить меня за пробел в нашей переписке - так складывается мое жизненное время. Я тоже попала в цейтнот, в котором ты пребываешь постоянно. Дело прежде всего, а личное - на потом. По такому принципу всегда жила раньше, вот и в старости не переменилась. Это был наш - для многих! - советский принцип. И моя верность ему подтверждает, что я человек старой закалки. Возможно теперь не современная, отсталая. Соглашусь и не обижусь...
   После домашнего стресса (не стану о нем рассказывать) провожу бессонную ночь, состояние соответствующее. Вот и села за письмо тебе. Давно надо было это сделать, но не было времени - все дни занята переводами, но об этом чуть позже.
   А пока несколько радостных слов о том, что наше поколение ДЕЙСТВУЕТ! Горжусь им!
   Валентина Павловна Мосиенко издала за свой счёт сборник стихов "От чистого сердца" ушедшего из жизни Геннадия Зимнякова. В книге - 200 страниц, тираж 75 экземпляров. А помог ей в этом благородном деле местный, димитровградский писатель Николай Николаевич Сёмин. Он стал редактором-составителем и корректором книги.
   Недавно, по просьбе Валентины Павловны, он прислал мне первый том (306 страниц) своего огромного историко-краеведческого исследования "На переломе веков и тысячелетий". Всего запланировано 10 томов этого труда. Пишет он просто и интересно, подчас весьма остро. Но и в повседневной жизни отстаивает правду (в частности, в судах), борется с власть имущими по велению совести..."
  
   Читатель, я надеюсь, простит мне маленькое лирическое отступление, и не хочу лишать его удовольствия прикоснуться еще к одному небольшому стихотворению Геннадия Зимнякова, подкупающего истинным изяществом:
  
   ТРОПА
  Тропа шла берегом реки;
  Свернув, пересекла покосы
  И в спелом поле васильки
  Вплела себе в ржаные косы.
  К ней рыжий зной припал. Она
  В платьишке сереньком, босая,
  Пошла в обнимку с ним, играя,
  Во всем еще проста, вольна...
  Ее околица звала
  В ромашки, под рябины, ели...
  Она к селу родному шла,
  И бабочки над ней летели...
  
   Возвращаюсь к письму Людмилы Александровны.
  
   "Около двух месяцев тружусь над переводами на английский язык гагаузских сказок. Академик Тодур (или Федор Иванович, как многие его зовут) Занет (звание академика ему присвоила одна из наших среднеазиатских республик, а его имя носит в Гагаузии школа, где он учился) обратился ко мне с просьбой принять участие в работе по подготовке к выпуску трех томов книг гагаузского фольклора в качестве переводчика. Спонсором выступило Посольство США в Кишинёве, финансирует работу. Сам он по деревням Гагаузии записывает сказки, баллады, стихи, пословицы и поговорки, переводит их на русский язык. Затем передает мне тексты сказок для перевода на английский язык. Стихи и баллады переводит на английский кто-то из молодых, но сказки он никому не доверяет, кроме меня. Около двадцати сказок я уже перевела, из них пока проверила пять, напечатанных на 22-х страницах. Исписала уже 120 страниц, каждый день сижу за работой да 12 часов ночи. Днем иногда прерываю работу или из-за самочувствия, или из-за телепрограмм. Работа интересная, полезная для ума, но возраст нередко не хочет её принимать: заболевает голова, подчас болит сердце, очень отекают ноги. А отказаться уже не могу - прикипела...
   Хорошо, что не торопят. Так что есть люди, заинтересованные в моем здоровье. Регулярно желают мне хорошего самочувствия - приятно, хотя понимаю, что главной причиной этих пожеланий является потребность в моих переводах...
   Часто вспоминаю Мариэтту Шагинян, которая творила и в свои 90-е годы. А мне уже 87, значит, я уподобляюсь ей, хотя произведений не создаю, а только перевожу на английский чужие. Но рада, что справляюсь с этим и получается неплохо: качественно, грамотно. Голова работает, знаний хватает. Хорошо помогают два словаря. Много времени уходит на их листание. Даже зная соответствующее английское слово, я лезу в словарь, чтобы добиться наибольшей выразительности. А на память не жалуюсь, хотя окончила институт давным-давно - в 1952-м году..."
  
   Одна из гагаузских сказок в качестве примера была приложена к письму Людмилы Александровны. Мне, как и ей (что она сообщила), эта сказка понравилась по мудрому, глубокому смыслу. И хочется попутно познакомить Вас, уважаемый читатель с этим образцом фольклора гагаузского народа.
  
  КАНАТ ИЗ ПЕСКА
  Горшок для сказок треснул.
  Одна маленькая сказочка выпрыгнула...
  
   Когда-то было или не было, в одной далекой стране жил-был падишах. Был он бедным, и царство его было таким же бедным. Уже соседние падишахи глаз положили на его земли. Ждали, чтобы погода потеплела - и прийти к нему с войною.
   А бедный падишах день и ночь думал о том, как спасти свою страну. Знаешь, сынок, дающих советы много, а ум дающих мало, и вот один человек из его окружения предложил:
   - Мой падишах, нужно издать указ, чтобы всех стариков выбросили в овраг. Тогда едоков мало останется. И мы спасемся.
   - Как так?! - сказал падишах. - Они же тоже мои подданные.
   - Эх, мой падишах! - зашептал возле уха падишаха дающий совет. - От них уже никакой пользы: и не сеют, и не жнут. Только кушают, пьют и спят. Не жалей их. Когда их выбросим в овраг, у молодых больше времени появится - не надо будет тратить силы, чтобы ухаживать за стариками.
   Так, науськивая-науськивая, он смог запутать падишаху мозги.
   Еще три дня и три ночи думал падишах - и издал указ: всех стариков выбросить в овраг. Направил падишах своих гонцов во все селения, приказав им, чтобы всех известили о новом указе.
   Доскакали гонцы до села Есапсыз*. И проживал в том селе один маленький мальчик. И звали его, вот как тебя, - Тоди*. И был у него дед. Тоди очень любил его. Когда он услышал указ, то начал просить своего отца:
   - Отец, умоляю, не выбрасывай деда в овраг!
   - Не могу, сынок, - сказал отец. - Приказ пришел от самого Падишаха. Сказали, что старики очень много кушают.
   - Отец, я свою порцию буду отдавать деду! - со слезами на глазах умолял Тоди. - Моя душа очень болит за деда.
   - Сынок, и моя душа болит. Но ничего не поделаешь! Падишаху необходимо подчиняться. Если не подчиняться, то вокруг появляется зло.
   И, глубоко вздохнув, отец закончил:
   - Сынок, принеси ту большую читень*. Посажу деда в читень и отнесу к оврагу.
   Принес Тоди читень. Посадили они деда в нее.
   - Папа, возьми и меня с собой, - пристал Тоди.
   - Идем, сынок. - сказал его отец и закинул читень на плечи.
   Они вышли из дома. Долго ли шли, мало ли, дошли до глубокого оврага. Снял Тодин отец свой груз и бросил читень с дедом в овраг. Смотрит Тоди как вместе с читенем кувыркается его дед, и плача спрашивает:
   - Папа, а почему ты и читень выкинул?
   - Потому что она нам больше не понадобится.
   - Как так не понадобиться?! - говорит Тоди. - А когда ты состаришься, я в чем тебя принесу сюда и выкину а овраг?
   Тут отец и задумался (букв. "ударил колотушкой по голове"):
   - У-хе-хе, правильно!
   С большим трудом вытащили они деда обратно. Подождали наступления ночи, чтобы никто не видел, и все возвратились домой. Спрятали деда под топчан. И продолжилась их жизнь.
   Проходит какое-то время - дела а царстве не налаживаются. Более того, они стали еще хуже. А соседние государства, узнав, что здесь выкинули всех стариков, пошла на бедную страну с войной. Потому что знали, что желторотых (букв. "зеленых умом") легче победить,
   Но, сынок, в древности существовал обычай: не начиная войну, падишахи пытались договориться. Или откупались золотом от того, кто шел войной, или же побеждали его умным словом. И сейчас так случилось.
   Пришедший с войной падишах отправил к нашему падишаху гонца. Приходит тот гонец и говорит:
   - Мой падишах дает вам три задачи, до такого-то дня вы должны на них ответить, - и перечисляет задачи. - Первая задача: есть две лошади, как угадать кто из них мать, кто дочь? Вторая задача: имеется палка - укажите, где у нее голова, а где ноги? И третья задача: до такого-то дня вы должны сплести для нас из песка пятнадцать аршинов каната. Если не решите задачи, придем, разгромим и сожжем вас.
   Что делать? Разве бывает канат из песка? Но необходимо ответить на поставленные задачи. Снова падишах отправляет своих гонцов по селениям, но теперь не с приказом, а с обещанием: "Кто сможет решить эти три задачи, тому я дам целую арбу золота!"
   Доскакали гонцы до села Есапсыз*, рассказывают народу про просьбу падишаха. И Тоди находился на площади - играл в прятки. Услышал он слова гонцов и бегом побежал домой, аж пятки сверкали. В это время его отец в сарае убирал за животными. Тоди влетает в сарай, и кричит:
   - Папа, целую арбу золота тому, кто сумеет сплести канат из песка!
   - Подожди, сынок, переведи дыхание, - говорит отец. - Спокойно расскажи.
   Переведя дыхание, Тоди рассказал отцу всё, что услышал от гонцов. Выходят они из сарая и идут к деду. "Вот так-то и так-то", - повествуют они ему. Дед и говорит:
   - Завтра подумаем. А сейчас постелите мне на печке, чтобы я там прилег. К утру, может, что и надумаю.
   Так и сделали. Лег дед на печи, крепко уснул - до утра храпел! Потому что ответы у него сразу были готовы, но он хотел показать сыну и Тоди, что старики, прежде чем, что-то делать все хорошенько обдумывают, не как молодежь.
   Наступило утро. Приглашает дед сына и вот что ему советует:
   - Запряги, сынок, волов в арбу. Поезжай к падишаху и скажи, что задачи вот так решаются: Пусть поставят перед лошадьми сено - мать подвинет сено к дочери. Пусть бросят палку в реку - каким концом вперед поплывет, там голова. И скажи ему: "Мой падишах, попросите, чтобы враги одолжили нам пядь каната из песка, и мы, по этому образцу, сплетем им из песка пятнадцать аршинов каната".
   Идет сын деда, впрягает волов в арбу и отправляется к падишаху. А Тоди увязался за ним, завис на заднем борту арбы, и так они добрались до падишаха. Всё сказали. Падишах немедленно отправил гонцов к ворогу, чтобы сообщили ответы на задачи.
   Словно орлы, поскакали гонцы. Вернувшись, предстают перед падишахом:
   - Ну что, взяли у ворога образец каната из песка? - спросил падишах.
   - Не взяли, господин! Дали ответы на задачи. Когда мы сказали, что просим пядь каната из песка для образца, враг воскликнул: "Стойте! Это не может прийти на ум молодым. Точно, у вас не всех стариков выкинули в овраги. Не хочу с вами воевать. Армию отвожу. А своему падишаху скажите, чтобы больше не творил зла по отношению к старикам!"
   Когда гонцы закончили повествовать, вызывает падишах Тодиного отца, а Тоди тоже увязался за отцом.
   - Почему ты не выполнил мой приказ! - спросил падишах.
   Тодин отец, склонив голову, рассказал, как дело было.
   Слушал падишах, ни разу не перебив своего подданного. Потом подзывает Тоди к себе и говорит:
   - Очень умный и хитрый дед у тебя. Мне полезные советы дал, вас направил сюда на арбе не зря.
   И приказал падишах:
   - Нагрузите арбу золотом! И напишите новый указ - чтобы в нашей стране старикам всегда были почёт и уважение.
   Пока загружали арбу, падишах угостил Тоди и Тодиного отца разными яствами, шербетом. И меня хотели угостить шербетом, но когда возвращались, все бурдюки полопались - и шербет весь вытек на землю. И из шербета образовалась река. Та река и сегодня течёт.
  ___________________
  *Есапсыз - Бессовестный.
   *Тоди - Федор.
  *читень - большая заплечная корзина с ручками, плетенная из ветвей ивы.
  
   И всё-таки возраст с нами не шутит. Очень огорчил меня отдельный листок, вложенный в бандероль Людмилы Александровны, на котором неожиданно было написано следующее (к счастью, оказалось, что на нем отразился не более чем минутный всплеск грусти):
  
   "Дорогой Юрочка!
   На всякий случай попрощаюсь с тобой. Великое спасибо тебе за нашу встречу через 60 лет, что ты был и есть в моей жизни и скрасил её закатные дни. Спасибо тебе и всем, кто этому помог. Всем здоровья, радости, счастья.
   Слова эти вызваны частыми болями в сердце".
  
  * * *
   Естественно, письмо Людмилы Александровны родило в моей душе и радость оттого, что её нашло интересное дело, в котором она блестяще проявляет своё мастерство, и волнение о её оставшемся здоровье, которое непременно должно быть сохранено и по возможности укреплено этим делом.
  Вот что я ей написал:
  
   "Честное слово, я рад Вашей востребованности в подготовке трехтомника гагаузского фольклора. ЭТО ЖИЗНЬ! Представляю, как приятно Вам будет увидеть то издание. Естественно, Ваша фамилия должна быть достойно указана там. По правде говоря, я не знаю лучшего лекарства, чем интересная работа, и все же мудро берегите свое здоровье, не слишком переутомляйтесь, пожалуйста.
   Очень печалит меня Ваша бессонница. Это плохая штука. Меньше всего я, увы, разбираюсь в медицинских вопросах, но всё же кое-что нахально рискну подсказать (по своему опыту - а с бессонницей я знаком близко).
   Милая Людмила Александровна, мне неплохо помогают (правда, не всегда) две таблетки валерьянки на ночь - это абсолютно безвредно (никакой химии). Кроме того, я десятилетиями потребляю 27 - 30 капель валокордина, когда сильно нервничаю. А в последнее время пристрастился в какой-то мере компенсировать бессонницу дневным сном (1 - 1,5 часа) - прибегаю к этому методу, когда организм настоятельно попросит. После такого сна работоспособность заметно идет вверх.
   Кстати, в нашем НИИ работал большой ученый, легендарный изобретатель турбобура профессор Ролен Арсеньевич Иоаннесян. Пройдя рубеж 80-летия, он принял такой принцип: после обеда запираться в своем кабинете и спать на диване 1 - 1,5 часа. Весь институт знал, что в это время его нельзя беспокоить.
   Печалят меня, конечно, и Ваши боли в сердце. Подобное мучает и мою Таню (у нее после ленинградской блокады - порок сердца; сейчас ей уже рекомендуют операцию, но она пока отказывается). Я замечаю одно: болей нет при спокойном, хорошем настроении. Значит, надо чутко беречь свою нервную систему и собственной волей регулировать её (конечно, легко это сказать...). Очень прошу Вас показаться кардиологу и попросить его квалифицированных советов..."
  
   А еще я сообщил в своем письме, как было отмечено в одном из русскоязычных ресторанов Нью-Йорка моё 80-летие. Оно было отпраздновано в неразрывной связи с 15-летием газеты, где моя волонтерская деятельность длилась практически весь период её существования. К счастью, меня на старости лет нашло то интересное дело, к которому я был абсолютно подготовлен предшествующей жизнью.
   Вот чем я поделился со своей учительницей:
  
   "Моё 80-летие оказалось гораздо более ярким и душевным праздником для родных, друзей и коллег, ну, и для меня, конечно, чем я мог ожидать.
   Всю мою жизнь меня, махрового технаря, не менее чем собственно работа, интересовали коллеги и вообще окружающие меня люди, их характеры, поступки, судьбы... Видимо, никогда не спал во мне потенциальный писатель. По большому счету, важной частью моего мироощущения всегда была любовь к людям. Конечно, это непроизвольно отражалось и на моем поведении в человеческом общежитии. Пожалуй, здесь, на американской земле, тоже. И вот, в юбилейные дни, люди вдруг подарили мне столько внимания, тепла, ощущения праздника, что я был не просто глубоко тронут, но и ошеломлен...
   В ресторане собралось 43 человека Я, конечно, совершенно непрофессиональный тамада, но, понимая, что с этой функцией именно мне придётся как-то справляться, принял такую установку: буду всеми мерами усмирять стихию славословия в свой адрес.
   Как? Во-первых, не буду никого затягивать в выступления (но и ограничивать в желании выступить). Во-вторых, непременно буду уравновешивать речи выступающих добрыми приветствиями в их адрес, т.е. буду стараться интересно и душевно их представлять (я заготовил такие приветствия в стихах практически на всех гостей). В-третьих, буду временами произносить недлинные речи с тостами по значимым для многих, а то и для всех гостей темам (о нашей газете, о дружбе, о творчестве и др.). В общем, буду направлять ситуацию именно в область общего праздника, а не в подобие некоего "юбилейного ученого совета".
   Не могу не отметить, что мне очень помогли вести эту встречу сын Максим и мой соавтор по песням композитор, народный артист Туркменистана Бен Исаков. Они были, как говорится, в ударе. Максим удивительно интересно выступил несколько раз, а Бен спел не менее четырех наших песен, а также длинное попурри из российских популярных песен - и все с удовольствием танцевали...
   Думается, праздник на самом деле получился. Во всяком случае, многие очень тепло после того застолья вспоминали наши ресторанные почти пять часов".
  
  * * *
   Теперь я познакомлю Вас, уважаемый читатель, с письмом, которое отправила Людмила Александровна 9 декабря 2017 года. В этом большом, десятистраничном письме много рассказано о бытовых деталях её жизни, в которые я не буду Вас вовлекать, чтобы не уходить далеко от намеченной темы моего повествования: что позволяет нам не стареть душой, когда молодость уходит?
   Её письмо начинается с анонсирования его особенности.
  
   "Сразу предупреждаю, что письмо на сей раз будет житейское, заземлённое, без полетов, про мою сегодняшнюю жизнь, а она уже приближается к 88 годам. Ты еще далек от этого числа, но первую восьмерку уже зафиксировал. Значит уже способен догадываться, что может испытывать человек в свои 88 лет. Иногда думаю: зачем жить лишнее, не для радости, а больше для физических страданий?..
   Прости, я, кажется, поехала не туда. Я люблю жизнь, всегда активна в ней по сей день, не люблю безделья, пустоты. Всем довольна и благодарна судьбе и Богу за всё, что имею. Только домашнее одиночество, отрыв от друзей временами одолевают. И еще медленное физическое угасание, недомогание, боли...
   Юра, начала писать письмо - и захотелось напомнить себе свои прежние письма. Я взяла твою повесть "Ретро на двоих" и снова увлеченно читала. Молодец ты, Юрочка! Здорово написано, собрано, составлено. Есть там и моя толика заслуги: наша переписка подтолкнула тебя к сочинению интересной повести. Значит, не зря существует наша дружба. Спасибо, что не потерял интерес к нашему общению!"
  
   Из подробного описания Людмилой Александровной её быта, хочется привести один трогательный для меня момент:
  
   "Я провожу в своей спальне почти полные сутки. Мне здесь удобно: широкая кровать с отличным матрасом, телевизор, прикроватная тумбочка, почти на полметра загруженная литературой, настольная лампа, а рядом с кроватью очень прочная коробка высотой 50 см от купленного поролонового матраса. Она мне очень хорошо служит столиком для работы..."
  
   Несмотря на обещание о сугубо бытовом характере своего письма, Людмила Александровна, естественно, не удержалась от детального рассказа о своей вдохновенной творческой жизни. Я с радостью "заряжался" вдохновением от этого рассказа и, конечно, не хочу вмешиваться с комментариями в её повествование, чтобы не нарушить его настроение, его ауру.
  
   "Вернусь к тому, что Федор Иванович Занет уговорил меня принять участие в проекте по увековечению фольклора некоторых народов. В данном случае речь шла о гагаузах, имеющих своё автономное территориальное образование на юге Молдовы. Спонсором этой части работы стало Посольство США в Кишиневе. Я согласилась и взялась за перевод сказок.
   Всё лето я трудилась над переводами для первой книги трёхтомника до 12 часов ночи. Из 65 сказок, записанных от рассказчиков в Гагаузии (в основном, в селениях), мною переведены 62. И под каждой записано: рассказчик (с указанием его возраста и местожительства) и переводчик - Moodel Ludmila. В жару было трудно работать полный день, но надо: выпуск трехтомника был запланирован на ноябрь. Кроме переводчика, я, по договору, и редактор. Поэтому проверяла тексты дважды: первый раз отпечатанный с рукописи и второй - в пробном экземпляре книги. За редакторство мне заплатили 3000 лей, из которых я уплатила 1700 лей за издание своей "малютки" - вложенной в полученную тобой от меня бандероль брошюры "Proverbs and Sayings, Idioms and Lexicographical Complexes" ("Пословицы и поговорки, идиомы и лексические комплексы"). В брошюре приведены английские аналоги многих русских выражений.
   Идея этой подборки мне пришла не сразу. При переводе сказок я активно работала со словарями - старалась строго проверять, нашла ли лучший вариант, работа-то ответственная. И спустя какое-то время решила выписывать пословицы, поговорки, идиомы для себя. Стала это делать. А Федор Иванович одобрил мою затею и помешал мне как следует выполнить её. Он забрал у меня то, что я уже выписала, и отдал в работу на компьютере. Мне всё разнесли по русскому алфавиту. Затем набранный на компьютере вариант был отдан в типографию для выпуска брошюры в 100 экземплярах. Штук пятнадцать я взяла себе для рассылки друзьям и родным, а остальные в качестве подарков были разосланы вузам Молдовы.
   Теперь, освободившись от выпуска трехтомника, я делаю более содержательную подборку, разнося выражения по английскому алфавиту. Уже исписала 50 листов, но работа далеко не закончена. Прервалась на букве "М" русско-английского словаря. Прервалась, чтобы написать тебе письмо.
   Потом продолжу начатую работу. Делаю её, прежде всего, для себя, чтобы иметь занятие, без этого уже не могу. Причем, несомненно, получаю пользу для души и для мозгов. Приятно, что мозги меня не подводят, еще работают.
   Продолжу о трехтомнике. Второй том - это гагаузские пословицы, поговорки, загадки. Все переводы и проверка выполнены мною. Третий том - обычаи, ритуалы, церковные и национальные праздники. Их очень много,
  описываются со всеми подробностями. Переводила только я, причем долго. Затем дважды проверяла, поэтому усвоила весь материал по теме. А она очень интересна для познания, кое-что совпадает с молдавскими традициями, которые я уже усвоила за годы жизни в Молдове.
   Мои труды в целом оплатили так: получила 16 тысяч лей, из них 5 тысяч за редактирование. Насколько это соответствует всему большому труду, не знаю, не знакома с этой сферой.
   Трехтомник выпускается на четырех языках: гагаузском, румынском, английском и русском. Пробные книги двух первых томов я уже держала в руках и просмотрела. Издание изумительное, чуть ли не на каждой странице - иллюстрация: картины, рисунки детей, фото. В конце каждого тома - цветные фото всех участников проекта и всех рассказчиков, бабушек и дедушек, размером в пол-листа. Конечно, есть фото американского посла, министра культуры Молдовы, академика Тодура Занета - организатора и редактора выпуска. Третий том я не видела.
   А вчера в Комрате, столице Гагаузии, состоялась презентация трехтомника. Я, по здоровью, не могла поехать на это мероприятие.
   Как прошла презентация, узнаю потом. И книги получу в подарок (не знаю, сколько экземпляров). Тираж выпуска - 1500, посольство постаралось. А местные власти не при чём.
   В двух словах сообщу, что я еще сотрудничаю с писателем-димитроградцем Николаем Николаевичем Семиным. Общаемся в Интернете. По присланным мною материалам и записям (весом 1 кг) он написал для пятого тома своего десятитомника статью об интернациональном воспитании в нашей школе ?5, обо мне, руководителе музея Георгия Димитрова, и Валентине Павловне Мосиенко, руководителе клуба интернациональной дружбы (КИД). Написал удачно, в частности, сумел связать тему с сегодняшним днем.
   Так что летом я трудилась на два фронта. Осилила! Молодец я?
   Похвали издалека".
  
  * * *
   Думал я, думал, каким предисловием представить вам, уважаемые читатели, свое ответное очень эмоциональное письмо. И в итоге решил, что предисловия не будет вообще. Это тот случай, когда достаточно только отобрать наиболее значимые фрагменты письма - они всё, что мне хочется донести до читателей, скажут сами.
  
   "Дорогая Людмила Александровна!
   Несколько дней назад получил Ваше огромное, насыщенное информацией, очень доброе письмо с многочисленными содержательными приложениями, и сегодня ощутил, что готов написать ответное послание. Вчера мы закончили работу над очередным номером газеты, а сейчас за окном бушует метель (хоть снимай в Нью-Йорке фильм "Сказание о земле Сибирской"), я фундаментально выспался, перечитал всё, что Вы вложили в бандероль - и, кажется, готов неспешно что-то написать. А еще лучше было бы просто побеседовать нам с глазу на глаз. Эх, оказаться бы у Вас в гостях, поставить на Вашу большую коробку, ставшую письменным столом, бутылку хорошего молдавского вина и долго-долго вести с Вами задушевную беседу о том о сем... В такой обстановке дружеский разговор формируется и течёт естественно и легко. Но попробую перенести эту ауру и в процесс написания письма...
   Прежде всего хочу сказать, что я восхищен Вашим сегодняшним жизненным настроем на непростые благородные дела, Вашим творческим вдохновением, Вашими реальными достижениями последнего времени! Это так вдохновляет меня, Вы даже не представляете! А ещё пообещали мне "житейское, заземленное" письмо как бы анонсируя, что оно будет несколько скучноватым. А оно стало прекрасной песней, которая "строить и жить помогает"! Спасибо!!!
   88 лет - ну, и что?! Позвольте чуть-чуть побалагурить с улыбкой. Нашему коту тоже 88 (по-человечьи), он еще бодр и в здравом уме. А нам что, быть хуже?..
   Я отстаю от Вас на какие-то жалкие 7 лет, на незначительные 9% от уже прожитой мною жизни - это просто чепуха. Иногда мое сознание начинает туманить некая депрессия, но Ваше письмо требует: наслаждайся содержанием каждого предстоящего дня - и только так!
   Хотя до конца жизни мне сегодня несравненно ближе, чем до её начала, но думаю об этом очень спокойно, философски (иначе же, увы, не станет). Более того, как и Вы, хочу еще что-то успеть в творчестве - и этим отгоняется ощущение старости. Я иду в Вашем фарватере и не сверну!..
   Грустные штрихи Вашей жизни, изложенные в полученном от Вас письме, оставлю без комментариев. Но учтите, что они - в моем сердце, меня искренне волнует всё, что Вы сообщаете о себе. И ещё. Грустные мотивы - это естественная и неизбежная часть нашего мироощущения, но верю, что они не могут сломать Вас, отнять у Вас любовь к жизни и жажду творческих дел. Так было раньше, так непременно произойдет и в наступившем году. Пусть он будет удачным и радостным!
   Честное слово, восхищен тем, как огромна и благородна Ваша работа по многим десяткам гагаузских сказок! А ещё пословицы и т.д.! Кроме всего этого, и редакторская работа! Я знаю, что редакторский труд подчас просто адский - более 15-ти последних лет он является моим регулярным делом.
   А какую прелестную "малютку" Вы издали! Она станет моим настольным пособием - буду всех удивлять эрудицией. И ведь изданная брошюра - лишь начало большой работы, которая продолжается. Прекрасно!
   Но ведь и это не всё: есть ещё работа с димитровградцем Николаем Николаевичем Семиным. Это потрясающе!
   Явно отстаю от Вас по производительности труда. А ещё Вы упоминаете какие-то 88 лет! Забудьте о них и - так держать. Это - жизнь!
  
   В Вашей бандероли много интересных, волнующих приложений. Не могу не посвятить им несколько слов.
   Очень приятно было разглядывать фото, где показан переход молодежи из нашей ангарской школы во Дворец химиков на тожественное мероприятие. Какие приятные лица, как красиво одеты выпускники, какой прекрасный город виден за их спинами! Как всё это согревает душу! Да, душой мы навсегда ангарчане. Навсегда!
   Не может не волновать Ваша переписка с Яковом Ефимовичем Берлиным - представителем поколения наших отцов. Думаю о его огромном письме. Сколько там любви к людям, доброты, мужественного стремления не покинуть баррикаду добра и благородства в нашей сложной, нередко несправедливой жизни! И сколько преданности идеалам СОВЕТСКОГО ЧЕЛОВЕКА (пусть кто-то посчитает меня сегодня наивным "совком", но я с гордостью написал эту фразу)!
   Правильные, мудрые слова посвятил он сложному труду воспитания подрастающего поколения - труду, ставшему смыслом его жизни.
   И никогда не уйдут из моей памяти эти его пронзительные строки в письме от 17 марта 1980 года:
   "19 мая я отмечу вместе с пионерами 58 лет своей дружбы с ребятами. Дети мне очень дороги. Честно скажу, жизнь была трудная, столько событий и среди них людская неблагодарность, преследования. Несколько раз не хватало сил бороться с собой, поддерживать свое желание противостоять людям недостойным и страшным.
   Три раза случилось так, что уже был готов покончить счёты с жизнью, но, как чудо, в такую трагическую минуту являлись дети, мои воспитанники, - и стыд перед детьми за малодушие делал своё дело. Опять приходило мужество, и я вновь вставал в строй, становился полезным и радовался жизни".
   Вы прислали и светлое, вдохновенное письмо в адрес этого замечательного человека от какого-то Юрия. Там много хороших, трогающих душу слов, в частности такой истинный афоризм: "Живу хорошо, вероятно, потому, что работаю творчески". Это созвучно со строками моих старых стихов: "Меня спасало творчество всегда - и в нездоровье, и в ненастье буден..." Сейчас чуть ли не модно щедро лить грязь на Советский Союз, но ведь сколько замечательных людей жило в той нашей стране! Об этом должно быть сказано правдивое слово новым поколениям.
   А о Якове Ефимовиче чеканно и правильно написала его дочь: "Отец прожил большую и чистую жизнь".
   И, пожалуй, последнее о необъятном содержании Вашей бандероли (ведь "нельзя объять необъятное", как учил нас Козьма Прутков). Я с интересом читал письмо, полученное Вами от бывшей ученицы Тани Митюковой-Угореловой. Особенно близки мне такие её слова: "За последнее время я прочитала несколько книг на английском языке. И на чём я себя поймала? Я фиксирую внимание не столько на содержании, сколько на особенностях языка, в том числе и на лексических комплексах, оборотах, с помощью которых можно гениально просто выразить ту или иную мысль".
   Мне кажется, что это написал я, а не она. Полное совпадение нашего отношения к текстам. Вы можете не поверить, но я сейчас нередко обращаюсь к русской классике, чтобы еще раз насладиться не сюжетом, не интригой, а чарующей красотой языка. Ощутишь эту красоту - в душе воцаряется какая-то особая, радостная гармония. Умница Ваша Таня!
   В ушедшем году самыми заметным моими творческим результатом стала повесть-эссе "Тепло Востока на Квинс-бульваре" (это как бы лирический отчет о моей 15-летней работе в газете). Люди говорят, что читали с интересом...
  
   Всего-всего Вам самого доброго! Обнимаю и целую.
  
   Всегда Ваш Юра Цырин"
  
  * * *
   Передо мной еще одно письмо Людмилы Александровны, написанное в феврале 2018 года. Письмо огромное. Оно, вроде бы, закончилось на 12-й странице 24 февраля, но затем, 28 февраля, появилось дополнение к нему на девяти страницах. А еще имеются интересные приложения.
   Конечно, есть в письме жалобы на здоровье, но не буду их излагать: на девятом десятке лет они вполне естественны и ожидаемы. Радует, что они лишь вкраплены в светлые, даже вдохновенные повествования о вдохновляющих её делах и людях этой эпохи её жизни. Не могу не познакомить читателей с такими фрагментами.
   "Добавлю кое-что о димитровградском писателе Николае Николаевиче Семине, с которым я сотрудничала. Он родился в 1942 году, т.е. подбирается к нашему с тобой девятому десятку лет жизни. Сейчас читаю его статьи, очерки в присланном мне пятом томе его историко-краеведческого десятитомника и понимаю, какой он неутомимый труженик. Он пишет о событиях, свидетелем которых был сам, о людях, которых знвл или знает. Но чтобы собрать необходимый материал, он находит и проворачивает тонны документов, иногда в разных городах. На это нужно много сил, упорства, подчас и мужества. Я правильно определила его борцом за правду, истину - он многократно доказал это на деле.
   Н.Н. Семин - лихой человек: в 76 лет работает над десятитомником! Пять уже есть, но ведь это только половина. Успеет ли? А лихость свою он доказывает и в спорте. В последние месяцы участвовал в Москве, Минске, Ульяновске в чемпионатах по конькобежному спорту и по плаванию - занимал первое, второе и третье места в своей возрастной группе. Лихо? Честь и хвала!
   А Федор Иванович Занет - тоже пример для подражания. Очень старается для своего народа. Издание трёхтомника гагаузского фольклора - чисто его заслуга. Деньги он своим упорством "выбил" у американского посла, выложив перед ним десятки своих книг, трудов. А без денег ничто не делается...
   В столице Гагаузии Комрате блестяще прошла презентация трёхтомника с присутствием Посла США. Увековечены творчество, язык, культура гагаузского народа!
   Недавно Федор Иванович сообщил мне о новом успехе. С 2016 года лежит готовая к печати книга картин всемирно известного гагаузского художника Дмитрия Савастина (при подготовке книги я перевела на английский язык его вступительную статью и названия 225-ти картин). Федор Иванович сказал, что скоро она будет издана. На сей раз он "пробил" это в российском посольстве. У Молдовы и Гагаузии на это денег нет (а главное, по-моему, что властям это "до лампочки").
   Ф.И. Занету только 60 лет - есть перспективы и силы. Он уже работает над созданием объемного словаря гагаузского языка и планирует ряд исторических произведений.
   Ну, а о себе могу сообщить, что мой образ жизни стал в последнее время более праздным. Когда была работа с переводами, потом проверка напечатанного, грустить было некогда. Я трудилась довольно успешно, обогащалась знаниями по языку и культуре Гагаузии. После издания первого тома Федор Иванович сказал мне очень лестную фразу: "Без ваших переводов не было бы этой книги". Я втянулась в ту работу вдохновенно и - похвалюсь - даже самоотверженно. В ноябре этот проект был завершен.
   Теперь быть без работы уже не могу. Освободившись, снова взялась за свой труд, который начала попутно с переводами, - сбор пословиц и поговорок на английском языке с аналогами на русском. Проштудировала все 720 страниц русско-английского словаря, насобирала 660 штук. Это настоящий, интересный труд...
   А еще докладываю тебе, что в начале года написала множество длинных писем друзьям, приятелям, бывшим ученикам. Приятно, что меня не забывают ученики разных времен - это моя оттепель на склоне дней. И самое главное место в моей жизни, в сердце сегодня принадлежит тебе. Спасибо за внимание, дружбу, любовь, за твои письма, за "Ретро на двоих"!
   По воскресеньям я имею "благотворительный" урок с третьеклассницей, с которой занимаюсь второй год. Привозит её на машине из другого района города кто-нибудь из родителей. Для девочки Арины это очень полезные внешкольные занятия. В школе, к сожалению, ученикам недостаточно разъясняют учебный материал, а учебники сложны для восприятия детьми.
   Я уже написала, что без нагрузок мозга жить не способна. Вот и придумываю нагрузки. Очередная выдумка - углубиться в румынский (молдавский) язык через сравнительное чтение на двух языках румынских сказок, пословиц и др. (при использовании учебника и словаря). Авось что-то из лексики и грамматики осядет в голове.
   Стараюсь "творить добро" и в таком направлении. Послала двум подругам в Димитровград уже семь денежных переводов, чтобы облегчить их жизнь. Трижды помогала двоюродной сестре, живущей в Москве. Делаю, что могу...
   Здоровье мое, увы, хромает. Сам, конечно, уже понимаешь, что бывает изношено после 80-ти... Но будем благодарны судьбе и Богу за то, что имеем, что живем более-менее благополучно!
   На сколько меня ещё хватит? Это большой вопрос. Разрешим ли он? Жизнь покажет. Говорят, что в старости человек должен жить "на покое", а у меня это не получается..."
  
  * * *
   "Дорогая моя Людмила Александровна!
  
   Мне, конечно, несколько неловко посылать Вам короткое послание на Ваше огромное, прекрасное, волнующее письмо, но я уверен, что Вы сможете меня понять. У меня сейчас, как говорится, в разгаре необычная деловая ситуация, которая, увы, не способствует спокойному философско-лирическому настроению, необходимому для создания обстоятельного, неторопливого письма-размышления.
   Но непременно посвящу несколько слов интересному предложению, которое вскользь прочитывается в Вашем замечательном письме. Глубоко укоренилась в моей душе Ваша короткая фраза: "Не появится ли у тебя желание написать дополнение к "Ретро на двоих" по последним событиям?" Очень интересный и волнующий вопрос. В Ваших письмах последнего времени так много захватывающей информации, что у меня неуклонно зреет предчувствие, что она не может не воплотиться в какое-то литературное произведение, что она не должна остаться просто моим личным архивом. Очень хочется, чтобы такое случилось, и буду всерьез размышлять о том, в какой форме этому суждено быть. Пока мне страшновато думать, что я просто начну дополнять "Ретро на двоих". Эта повесть как песня для меня. Написана и ушла в жизнь. К ней уже имеется более 800 обращений в Интернете, и эти обращения стабильно продолжаются из месяца в месяц. И мне понятно, что дополнять "Ретро..." - значит, прежде всего, вернуться в то вдохновенное состояние, в котором я находился при создании этой композиции, в начальном периоде нашей переписки (в котором, кстати, возникла ясная логическая канва повествования, обеспечившая цельность и определенную смысловую завершенность этой "повести в письмах с дополнениями и комментариями"). Не знаю, возможно ли такое сейчас. Но, тем не менее, отразить в литературных исканиях "последние события" очень хочется. И непременно серьезно об этом подумаю, поищу ауру, подтекст повествования.
   В результате перечитывания этого Вашего прекрасного письма я с новой силой ощутил восхищение Вашей жизнью, миром Вашего вдохновения и благородных дел, Вашим неугасимым умением любить и ценить людей. Счастлив, что нахожусь в числе тех, кто сегодня близок Вашей душе.
   Я сейчас обитаю преимущественно в еврейской среде (таков "оттенок" всего русскоязычного населения Америки). И в этой среде все традиционно желают друг другу жить до 120-ти лет. Как-то остроумного израильского посла в России спросили: "А что следует пожелать человеку, который уже отмечает своё 120-летие"?" Он ответил с улыбкой: "Хорошего дня!". Дорогая Людмила Александровна, я мечтаю, чтобы и Вы добрались до возраста, когда евреям останется пожелать Вам лишь хорошего дня. Но лучше всего тогда это пожелание проигнорировать и идти дальше!
  Ну, а если серьезно, берегите себя, и давайте поживем подольше!
  
   Крепко обнимаю и целую Вас.
   Всего-всего Вам доброго!
  
   Всегда Ваш Юра Цырин
  
  
  
  ___________
  
   Ну, вот, я, как и обещал, серьезно подумал о предложении Людмилы Александровны и в результате постарался осуществить его в виде очень маленькой повести-эссе. Послал это произведение Людмиле Александровне в далекий Кишинев, и она откликнулась доброй весточкой, где были, в частности, такие слова:
  
   "Что интересно в моей жизни сегодня, в мои 88 лет (а мне уже 88 лет и 7 месяцев)? Краткий ответ: это моя умственная деятельность, работа мозга. Она почти не прекращается. И благодаря ей я не теряю ориентир в жизни, получаю стимул жить, вопреки физическим недомоганиям и страданиям, угасанию жизненных сил. В некотором смысле, это моя путеводная звезда. Работа моего ума - это антипод моему физическому состоянию.
   А подпитывает мой стимул жить общение с друзьями, дорогими, близкими по духу, идеалам и жизненным принципам. К сожалению, из-за моих перемен мест жительства, таких друзей нет рядом, они далеко, но они есть и есть навсегда. Они верные, преданные, проверенные жизнью. Постоянно общаюсь с ними через переписку по почте или в Интернете. И это общение укрепляет мои силы, интерес к жизни, ко всему, что в ней есть.
   Ещё очень помогает сегодня жить память о пройденном пути и любовь к тому, что было смыслом жизни".
  
   Коснулось ли, уважаемый читатель, Вашей души моё повествование, которое, надеюсь, Вы одолели? Породило ли какие-то размышления, а, быть может, и решения? Или стало лишь потерянным временем? Жаль, что вряд ли узнаю всё это.
   Но в любом случае я искренне желаю Вам многих лет жизни и многих радостей в ней! Точнее, этого желаем Вам мы с моей замечательной учительницей и моим другом Людмилой Александровной, с которой на нашем девятом десятке лет стремимся жить так, чтобы это была ЖИЗНЬ.
  
  2018 г.
  
  
  
  КАК Я УЧИЛСЯ НА ОШИБКАХ
  
  Воспоминания с легкой печалью
  
   На девятом десятке лет мне преимущественно вспоминается первая половина прожитой жизни. Видимо, тогда каждый день обретал для меня значимость в большей мере, чем в последующие годы, особенно ныне.
   Да не только для меня. Один мой старый друг сказал мне:
   - Представляешь, я четко помню все события своей жизни до возраста 35 - 40 лет, а позже жизнь всё больше становилась каким-то монотонным потоком, из которого память извлекает для хранения всё меньше чего-то значительного.
   Не хочу утверждать, что это всеобщая закономерность, но я её постоянно ощущаю.
   И почему-то особенно часто память возвращает меня к тем ошибочным поступкам уже далеких лет, начиная с детства, которые сопровождали мое личностное становление, даря мне крупицы мудрости. Да, на ошибках учатся - с этой русской пословицей не поспоришь. К счастью, я обошелся без трагических оплошностей, поэтому сегодня вспоминаю их с легкой печалью, не более, при этом иногда и улыбаюсь.
   Мне подумалось, что те мои воспоминания могут коснуться и души других людей. И решил я собрать некоторые из них в единую композицию. Позвольте, уважаемые читатели, предложить эти повествования вашему вниманию.
  ____________
  
  МОИ ПОДАРКИ К 8 МАРТА
  
   В том марте приближалась к окончанию моя учеба то ли во втором, то ли в третьем классе - точно не помню. Значит, шел 1946-й или 1947-й год. Наша семья жила в Москве, в так называемом доме нефтяников, расположенном возле Москвы-реки со стороны Киевского вокзала, между двумя красивыми мостами: Бородинским и тем, по которому ездили поезда метро между станциями "Смоленская" и "Киевская".
   Нет, официально наш недостроенный дом, точнее, его уже заселенное восьмиэтажное крыло, домом нефтяников не назывался, но в нашем окружении такое его название слышалось часто. И не случайно. В нем получили жилплощадь многие работники нефтяной отрасли, например видный геолог Михаил Федорович Мирчинк, изобретатель турбобура (гордости отечественной буровой техники) Ролен Арсеньевич Иоаннесян, крупный специалист по технологии бурения Николай Степанович Тимофеев, известный ученый в области разработки нефтяных месторождений Владимир Николаевич Щелкачев и другие специалисты.
   Получил жилье и мой отец - нефтяник-машиностроитель, назначенный директором завода экспериментальных машин.
   Однако я намерен коротко рассказать не о нашем доме и его обитателях, а о своей оплошности в праздничный день 8 марта. А то, что я изложил вначале - просто попутная информация, чтобы приблизить читателя к той обстановке, в которой я тогда находился. Добавлю ещё, что семья наша состояла из моих мамы и папы, бабушки, меня и маленькой сестренки.
   Я уже понимал, что 8 марта женщинам надо дарить сувениры. Конечно, можно было нарисовать для мамы и бабушки какие-то праздничные открытки (что я и делал впоследствии), но в тот раз у меня возникло желание попросить у папы немного денег и купить им подарочки в парфюмерно-галантерейном магазине, который находился рядом, возле Бородинского моста. Папа одобрил мое желание и дал мне денег, которых хватало, чтобы купить губную помаду для мамы и пудреницу для бабушки.
   Сунув деньги в карман курточки, я с воодушевлением побежал в магазин. Там начал рассматривать товары под стеклом прилавка. Протиснуться к прилавку было не очень просто, поскольку покупателей в магазинчике оказалось немало.
   Через несколько минут я показал продавщице, какие помада и пудреница мне нужны и вытащил из кармана деньги... И с ужасом понял, что от денег осталась лишь случайно уцелевшая их долька - остальное кто-то умело забрал из моего кармана.
   Продавщица поняла по моему лицу, какая неприятность со мной случилась, и предложила мне приобрести две пластмассовые расчески - одну поменьше, другую побольше. Но мне показалось, что я могу поступить более интересно: подарю маме пудреницу и маленькую расческу, а поскольку эта расческа её вряд ли заинтересует (у нее есть более хорошая), она не станет её искать среди своих вещей. Я потихоньку возьму эту расческу и подарю её бабушке. На пудреницу и маленькую расческу оставшихся денег хватило.
   Сначала и мама, и бабушка обрадовались полученным от меня подаркам. Но чуть позже моя затея обернулась печальной ситуацией. Передо мной предстали трое - папа, мама и бабушка - со строгими лицами. И папа спросил:
   - Куда ты дел часть денег?
   Я сразу осознал, как некрасиво поступил, осуществив свою дурацкую хитрость. Помню, заплакал и рассказал, как всё было. К счастью, шел праздничный вечер, и никто не хотел всерьез огорчаться. Я был прощен, и вскоре мы всей семьей пили чай с моим любимым бисквитным тортом.
   С того дня я стал бдительно следить за своими карманами в общественных местах...
  
  УРОКИ ВЕЖЛИВОСТИ
  
   Анатолий был моим другом по нашему московскому двору, по школе (учились в одном классе), а затем и по нефтяному институту имени академика И.М. Губкина (учились на родственных факультетах, он на геолога, а я на буровика). В учебные группы буровиков девушек не зачисляли - эта специальность считалась слишком некомфортной для них, а в группе Толика учились очаровательные студентки. Одной из них была озорная, веселая красавица Светлана.
   Толик и Светочка полюбили друг друга и решили пожениться. Отец Толика был известным геологом-нефтяником, лауреатом Сталинской премии за открытие стратегически важного нефтяного месторождения. Жилплощадь семьи позволяла выделить молодоженам небольшую комнату - это стимулировало Толю и Свету не откладывать свадьбу...
   Свадьба была организована в довольно просторной квартире семьи Толика в январе 1958 года, когда мы учились на четвертом курсе. Я тогда уже регулярно писал стихи и, конечно, решил дополнительно украсить праздник своим поэтическим приветствием. Оно было таким:
  Сел писать я для вас поэму -
  Только с темами ты поспорь-ка!
  Впрочем, есть ли сегодня тема
  Лучше сладкого слова
   "горько"?!
  Да, я буду кричать вам это
  В звоне рюмок, в порывах смеха.
  И мильон усилий поэта
  Не найдет в вас большего эха.
  Станут будни ваши уютней.
  Вот где тем -
   перечислишь разве?
  Только будни тому лишь - будни,
  Для кого те будни не праздник.
  Я смотрю на вас,
   Света с Толиком,
  И, друзья, навсегда хочу я,
  Чтоб меж вами
   любое горько
  Было горьким до поцелуя!
  
   За составным столом плотно уселись, помнится, не более пятнадцати человек, среди них несколько студентов - друзей молодоженов, а остальные - солидные дяди и тети. И вскоре я допустил оплошность, которая выбила меня из колеи, лишив всякого желания озвучить свое стихотворение и заставив до конца свадебного торжества смущенно хранить молчание (что, впрочем, ничуть не омрачило общего праздничного настроения).
   После первого, обстоятельного и очень теплого тоста, произнесенного отцом Толика, кто-то положил на диск патефона пластинку и торжественно воскликнул:
   - Вальс!
   О боже, если бы я тогда знал, что этот вальс должен быть ритуальным танцем молодоженов! Не ведал я этого, зато в душе моей всколыхнулось тщеславие. Ведь в школе я был победителем конкурса по исполнению вальса. Я, именно я, смогу твердо вести Светлану в танце - и получится незабываемое для всех представление.
   Движимый желанием всех покорить, я незамедлительно вскочил и, изумив гостей, выразительно пригласил Светлану на танец, оставив Толю в смущении. Она несколько растерянно встала, и я начал вдохновенно кружить её в танце...
   Я совершенно не заметил, как был воспринят мой поступок гостями, моя душа была поглощена стихией танца. Но музыка вдруг прекратилась, кто-то из солидных дядей взял меня под руку, отвел в угол комнаты и с явным упреком тихо сказал:
   - Молодой человек, надо бы тебе уже знать, что первый танец на свадьбе предназначен для молодоженов. Вернись, пожалуйста, за стол, на свое место и займись едой.
   К счастью, эта моя оплошность не охладила моей дружбы с Анатолием. А вот та нелепая "вежливость", что я проявил через шесть лет, разрушила нашу дружбу. Нет, мы не ругались, не ссорились - просто он безмолвно, но твердо прекратил общаться со мной.
   Вот что произошло.
   Эта очень печальная оплошность случилась, как я уже отметил, еще через шесть лет. За эти годы мы окончили институт, и я, по распределению, уехал работать в Казань, во вновь созданный филиал научно-исследовательского института по техническому оснащению нефтегазовой отрасли, а Толя со Светой были приняты в один из крупных московских НИИ в области геологии. В нашу жизнь вошли длительные командировки. Я в этих поездках испытывал новую технику, а у Толи и Светы это были геологические экспедиции. Мы почти не встречались, случились, если не ошибаюсь, только две встречи, когда дела приводили меня на несколько дней в Москву.
   Через три с половиной года работы в Казани я, вдохновившись рекламой одного из московских академических институтов, поступил туда в очную аспирантуру. Казалось бы, теперь нашим встречам следовало оживиться, но, увы, это не произошло. Моя аспирантская жизнь имела буквально каторжный характер. Огромное количество необходимых экспериментов, сложное осмысление их результатов поглотили меня полностью. Вечно усталый, я тогда потерял интерес к дружескому общению. Толик и Светочка смогли понять мою ситуацию и без упреков и какой-либо назойливости ждали лучших времен.
   Еще через три с половиной года я стал кандидатом технических наук, но это произошло после моей непоправимой оплошности.
   Несмотря на отсутствие наших контактов, я в годы аспирантуры всё же старался показывать друзьям, что не забываю их. Метод был простейшим: посылал им поздравительные открытки к праздникам и дням рождения. И мне в голову не приходила мысль, что этот метод, не будучи подкрепленным хотя бы редкими телефонными контактами, становится формальной, холодной, бездушной вежливостью...
   Однажды, после моей отправки очередной, на этот раз новогодней, открытки с бодрыми пожеланиями, мне позвонила бабушка Толика.
   - Юра, - сказала она грустным голосом, - пожалуйста, больше не посылай нам своих открыток... Светочки больше нет, она утонула в реке осенью, когда была в экспедиции... Лодка перевернулась и она не смогла доплыть до берега... Толя искал тебя, но ты тогда уехал в Краснодар на два месяца, работал там на стендовой базе - это ему сообщили в твоей лаборатории... Всего хорошего...
   И положила трубку.
   Не смогу описать своего состояния после её слов. Это было потрясение, смешанное с тяжким стыдом, осознание своего предательства и, пожалуй, своего ничтожества... Нет, не буду описывать тех своих чувств и мыслей, не смогу...
   Больше Толя ни разу не проявил желания общаться со мной. А я просто не посмел навязывать ему такое общение.
   Лет через 35 в очередной раз зазвонил мой рабочий телефон. Это был звонок от Анатолия, ему понадобилась короткая устная справка об одной из наших разработок. Я спросил:
   - Как ты поживаешь, Толя?
   - Нормально. Еще тружусь. Женат. Двое детей уже стали взрослыми...
   Мы попрощались. Думаю, навсегда...
  
  ВОЛОДЯ И ГЕОДЕЗИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
  
   Скажите, дорогой читатель, есть или был ли в вашей жизни человек, которого вы уверенно называете своим лучшим другом? Если да, то вы, конечно, не раз рассказывали о нем другим людям. И, думаю, некоторые из них, а быть может, и все внимательно слушали вас. Потому что такой рассказ помогает по-новому - и поглубже, и поточнее - подумать о чем-то своем, важном...
   Моего лучшего друга звали Володя Стручков. Его имени нет в энциклопедиях. Но, думаю, если бы кто-то организовал музей геологов Красноярского края, то портрет Володи не затерялся бы там среди экспонатов. Он был очень молод, когда ему вручили орден за открытие Мессояхского газового месторождения. И, конечно же, красивый, загорелый, слегка тронутый сединой, был он намного ближе к молодости, чем к старости, в 1991 году, когда, не дойдя до своего 53-летнего рубежа, внезапно умер от инсульта. Умер в отпуске, в разгар жаркого подмосковного лета...
   Мы познакомились с Вовкой, когда учились в восьмом классе и оказались за одной партой в сибирском городе Ангарске, куда судьба привела наши семьи. Он был смуглым крепышом с густыми черными волосами и серыми выразительными глазами. Казалось, в его облике есть что-то цыганское. Вовкин отец погиб на фронте, а он в то время жил с мамой на оккупированной немцами белорусской земле. Теперь в его семье были мама, отчим и маленький брат Виталик, дошкольник. Иногда я спрашивал себя: что сделало нас друзьями? Ведь мы были такими разными! Я неисправимый лирик - он сдержанный, даже чуть суровый реалист, я высокий и неспортивный - он коренастый и увлечен классической борьбой, я любитель поговорить, а он - помолчать. Так и не нашел точного ответа. Просто хочется думать, что для единения душ нужны иные совпадения: искренность, добронравие, надежность, чуткость...
   Я решил учиться на буровика, потому что увлекся романтикой этого дела мужественных людей еще в детстве, наблюдая за работой отца и его коллег в Башкирии. Володе тогда еще не довелось видеть бурения скважин, только знал, что мне хочется туда... Однажды я при нем рассказывал о нефти его маленькому брату Виталику. Придумал романтическую сказку про то, как когда-то люди вырыли глубокую-преглубокую яму и в самом ее низу увидели вход в огромную пещеру, а в ней стояла большущая глиняная ваза. И была она не пустая, рассказывал я. В ней оказалась волшебная черная жидкость. Она помогла людям сотворить много чудес: по дорогам побежали красивые автомобили, в небо, как легкие птицы, поднялись быстрые самолеты, а на врагов стали наступать грозные танки... Думаю, продолжал я, под землей - немало таких пещер, где можно найти эту волшебную жидкость. И я хочу трудиться вместе с теми, кто находит ее и дарит всем людям, чтобы им лучше жилось на земле... Но Виталик через много лет пошел не в буровики, а в моряки. А мой друг Вовка вдруг сообщил мне в десятом классе радостную новость: "Поеду учиться с тобой". Так он и сделал...
   После первого курса у нас проходила геодезическая практика на холмистых просторах Подмосковья. Нас распределили по нескольким бригадам, каждая из которых делала "съемку местности" с помощью незаменимого полевого прибора-трудяги - теодолита. Естественно, было организовано соревнование бригад и по скорости, и по качеству работы. Показатели эти плохо совместимы, что и стало моей бедой. И случай этот был бы намного печальнее для меня, если бы не Вовка...
   Начиналось солнечное июльское утро последнего дня практики. Наша бригада поработала на славу, опередила все другие. Нам оставалось только обвести тушью карандашные линии подготовленной карты местности. Эта карта трудно и долго рождалась бригадой в дни практики. Я проснулся раньше других в радостном предвкушении победы и вышел на террасу нашего деревянного домика. Там на столе лежала эта карта. Мне захотелось приблизить нашу победу и обвести линии карты тушью, пока ребята высыпаются. Правда, святое дело этой обводки мы вчера решили доверить нашему бригадиру, опытному, основательному Грише, который был старше нас почти на 10 лет (война помешала учиться). Ничего, смелость города берет! И я начал трудиться. Но через несколько минут понял, что в торопливости своей допустил непоправимую ошибку: мои линии оказались раза в три толще, чем требовалось. До сих пор не пойму, как я мог сделать такое, но тогда я стоял и в ужасе смотрел на загубленную мной карту...
   Наш бригадир и Вовка почему-то вместе вышли на террасу. Увидев плоды моего труда, они ошеломленно помолчали, а затем Володя сказал: "Гриша, отведи ребят на речку, когда проснутся, порезвитесь, а мы все, что надо, сделаем вовремя"... Подавленный, я сидел в углу террасы, украдкой наблюдая, как Володя копирует карту на другой лист кальки, а затем работает тушью. Он молчал и иногда поднимал на меня спокойные, добрые, даже чуточку веселые глаза. Мне первому он продемонстрировал новую, безупречную карту. Мы стали победителями только по качеству работы, однако и по скорости последними не были. Выпили понемногу какого-то портвейна за окончание практики. Я видел, что всем ребятам радостно, кто-то даже похвалил за "заключительный аккорд" нас с Володей, обоих. Возможно, пошутил...
  
  
  И ВСЁ ЖЕ СТЕПЬ УСЛЫШАЛА МОЙ ВОКАЛ
  
   Накануне уже далекого, но тогда нового, 1968 года завершалась моя очередная командировка. Она оказалась незабываемой. Прежде всего, потому, что с участием нашей группы москвичей - сотрудников ВНИИ буровой техники был успешно выполнен очередной этап строительства сверхглубокой скважины на проектную глубину 7 километров.
   Скважина, которую я упомянул, бурилась при постоянной научно-технической помощи нашего института на северо-западном краю Казахстана, среди необъятных степных просторов Гурьевской (ныне Атырауской) области. Лето там очень жаркое, а зима довольно холодная и при этом надоедливо ветреная, так что в той, предновогодней командировке погода нас, честно говоря, не ласкала. Зато радовали успех дела и наша приятная команда представителей института, ставшая, по ощущению каждого из нас, уже почти родной семьей.
   Рано утром 30 декабря нас должен был увезти в аэропорт города Гурьева единственный, а потому бесценный, автобус экспедиции. Но тем же утром мы узнали, что автобус не вернулся из этого города, где водитель занимался каким-то делом, пока мы познавали щедрость казахстанского банкета. В Гурьеве водитель вдруг заболел, слёг с высокой температурой.
   Нас, конечно, посетила грусть за прекрасного парня, которого мы уже хорошо знали, но, честно говоря, ещё более грустно нам стало оттого, что последний в уходящем году гурьевский авиарейс на Москву состоится без нашего участия.
   Думали мы, думали - и ничего путного придумать не могли. А утром 31 декабря начальник экспедиции с несколько виноватым видом пришел в наш домик и сообщил, что водитель одного из грузовиков собирается поехать на новогодний праздник к семье в Гурьев. У него, дескать, открытая бортовая машина, в кузове которой легко размещаются накидные сидения - доски, прицепленные к бортам кузова. Впрочем, добавил он, мы можем весело отметить Новый год и в экспедиции...
   У всех нас, москвичей, было единое желание: как угодно, но продвигаться в сторону дома. Продвигаться по мере возможности - и будь что будет! И мы дружно заявили, что согласны на грузовик.
   Как и было обычным в той нашей неприхотливой жизни, грузовик почему-то долго не мог выехать. Он появился перед нашими окнами, когда уже стемнело. Правда, водитель оптимистично заверил, что к 12 часам ночи по местному времени мы будем в гурьевской гостинице. Нам на прощание подарили две бутылки шампанского - близится новогодняя ночь, как-никак. А ещё вручили пакеты с продуктовыми пайками. В общем, к празднику нас по возможности подготовили - и мы отправились в путь по плоской, как блюдце, казахстанской степи.
   Я удивлялся, как водитель в темноте умудряется держать правильный курс. Дороги как таковой в степи, по-моему, не было вообще. Ехать можно было куда угодно. И земля хранила следы множества произвольных траекторий движения автомобилей, что, как мне думалось, просто сбивало с толку, помогало заблудиться.
   Я оказался прав. Наш водитель сбился-таки с пути, остановил машину и, заглянув в кузов, деловито сообщил, что теперь мы неизбежно встретим Новый год по гурьевскому времени в степи. Мы, помнится, даже обрадовались, потому что, хотя шампанское - не водка, но с закуской оно всё же немного нас согреет - а разве это плохо?! Ведь, похоже, ещё трястись и трястись в кузове...
   И желанный момент наступил. Водитель забрался к нам, и короткий праздник начался. Правда, чокаться нам не пришлось. Отправляясь в дорогу, мы забыли, что целесообразно иметь с собой стаканы. Такая ёмкость под шампанское оказалась только у водителя, и мы использовали её по очереди. Но это обстоятельство ничуть не уменьшило радость встречи западноказахстанского Нового года. Нам было поистине хорошо!
   А когда поехали дальше, мы, несколько расслабленные и вполне счастливые, даже начали петь.
   Тут я должен кое-что пояснить. Мои вокальные способности были отмечены ещё тогда, когда я в пионерском возрасте попробовал стать участником школьного хора. Вскоре был удален на все четыре стороны из третьего, дальнего ряда. Мне доступно объяснили этот факт: то, что звучало моим голосом, дескать, если и было мелодией, то всё же не той, что исполнялась хором.
   Я ещё долго сомневался в справедливости этой оценки моего музыкального дара. Но случилось такое. В связи с окончанием мною нефтяного института, двое друзей подарили мне очень красивую немецкую губную гармошку. И захотелось отблагодарить их демонстрацией умелого владения этим инструментом. В течение месяца я репетировал игру на гармошке, выбрав очень простую и милую мелодию популярной тогда песни, начинающейся словами "Страна родная Индонезия...". Проще этой мелодии был, пожалуй, только "Чижик-пыжик". Ощутив, что вполне созрел как исполнитель, я пригласил тех друзей на ужин и продемонстрировал им свое мастерство. Один из них, проявляя искреннюю чуткость, прокомментировал моё выступление так:
   - А знаешь, неплохо... Ты это сам сочинил?
   И я наконец понял, что меня справедливо не оставили в школьном хоре.
   ...Всё же впоследствии, по признанию людей, одна песня почему-то мне удавалась вполне приемлемо. Это "Славное море, священный Байкал...". Единственная! У меня до сих пор не возникло даже предположения, какова тут причина. Но когда я впервые рискнул поучаствовать в застольном исполнении этой песни, никто не смотрел на меня недоуменно. И она стала в с е м моим ненавязчивым "репертуаром"...
   Конечно, я не мог не затянуть песню про Байкал и в ночной казахстанской степи. Её вдохновенно подхватили все. Привыкшие к тишине верблюды, населяющие эти просторы, смогли послушать мощное звучание гимна великому сибирскому озеру, которое им, к сожалению, не суждено было когда-либо увидеть...
   Ну, а к наступлению Нового года по московскому времени мы всё-таки оказались в гостинице возле аэропорта.
   Гостиницей являлся барак, истинным украшением которого была уже знакомая нам добрейшая хозяюшка - русская женщина средних лет, одиноко живущая здесь же. Водитель, высадив нас, поехал к семье. Мы, москвичи, ощутив уют жилья, были просто счастливыми. К тому же, хозяйка вдруг принесла нам бутылку водки и спечённый ею пирог с капустой... Что тут можно сказать о нашем настроении?! Нет таких слов!
   Мы справляли московский Новый год вместе с милой хозяйкой. Кроме нас, в гостинице, естественно, никого не было, и наш барак, думаю, содрогался от вдохновенного пения. Окрестные дома услышали, конечно, и непривычную в этих краях песню "Славное море..." Лучше я, пожалуй, не пел уже никогда.
   ...Проснувшись солнечным утром 1-го января, мы запаслись всем необходимым для продолжения застолья и разместились в полупустом купейном вагоне поезда на Москву... Ехал я и думал о том, как прав был Экзюпери, считавший, что единственная истинная роскошь в нашей жизни - это роскошь человеческого общения.
   А над красавицей Волгой, встретившей наш поезд, прозвучала величественная русская песня... про Байкал...
  
  НАУКА ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ?
  
   Весь мой трудовой путь был посвящен работе в науке: исследованиям, разработкам, изобретательству. Мои многолетние дела были отмечены ученой степенью доктора технических наук, знаками "Заслуженный изобретатель Российской Федерации" и "Почетный нефтяник", медалями Выставки достижений народного хозяйства. Пожалуй, трудовая жизнь прошла не зря. Во всяком случае, было реализовано моё поэтическое благословение самому себе, написанное, когда я еще не достиг своего тридцатилетия, и всегда хранимое в душе:
  
  Меня спасало творчество всегда:
  И в нездоровье, и в ненастье буден.
  Оно мой воздух - мне нельзя туда,
  Где сладостного творчества не будет.
  
   И был в моем поклонении творчеству даже некий фанатизм, порожденный впечатлительностью, а также неподдельной и неувядающей молодостью души.
   Помню, в начале моей научной карьеры на меня произвел огромное впечатление фильм "Девять дней одного года" о самоотверженном рыцаре науки. И я понял, что должен жить подобно молодому физику-ядерщику Гусеву, блестяще сыгранному Алексеем Баталовым. Да, жить именно так! Это решение вполне гармонировало с характером моей научной деятельности: я был не теоретиком, а экспериментатором и изобретателем - чуть ли не половина моей научной карьеры осуществлялась на буровых предприятиях и заводах-изготовителях в бесчисленных испытаниях, опытно-промышленном использовании и оперативной доработке новых объектов техники.
   А еще меня надежно воспитывали, сами того не подозревая, уже немолодые научные сотрудники академического Института геологии и разработки горючих ископаемых (ИГиРГИ), где я стал на три года аспирантом-очником после того, как, окончив Московский нефтяной институт имени академика И.М. Губкина, три с половиной года поработал в Казанском филиале одного из ВНИИ.
   Сотрудники нашей лаборатории в ИГиРГИ имели шестичасовой рабочий день, поскольку использовали в исследованиях вредные для здоровья материалы. Рабочий день заканчивался в 16 часов, но редко кто-то из этих энтузиастов науки уходил домой вовремя. Работа в лаборатории обычно продолжалась до 20 - 21, а то и до 22 часов, что, конечно, никак не оплачивалось. Это происходило просто по велению души. И сформировало мою душу тоже...
   Думаю, в романтическом отношении к деятельности в науке нет ничего плохого. Но во мне такое отношение, помноженное на впечатлительность, подчас превращалось в фанатизм. И возникали ошибки поведения, которые, по счастью, не стали трагическими... В связи с этим кое-что хочется вспомнить.
   В первой половине 1971 года я с сотрудниками проводил стендовые испытания первого разработанного нами высокотехнологичного разобщителя пластов в скважине, так называемого пакера. Это устройство было создано, чтобы на крупнейших нефтяных месторождениях Западной Сибири радикально повысить качество изоляции нефтеносного пласта от ближайших водоносного или газоносного и тем самым обеспечить добычу нефти без ненужных добавок воды или газа. Пакер должен был стать элементом обсадной колонны труб, навсегда спускаемой в скважину, чтобы обеспечить её устойчивость как технического сооружения. Наше устройство состояло из трубного корпуса, включающего встроенную в его стенку клапанную систему, а на корпусе была установлена эластичная резинотканевая трубная оболочка. В зазор между корпусом и оболочкой через клапанную систему под высоким давлением должна подаваться жидкость из полости обсадной колонны. В результате оболочка, растягиваясь, увеличивается в диаметре и создает в стволе скважины долговременную герметичную перегородку.
   Простите меня, уважаемый читатель, за это изложение технических деталей, но, не зная их, вы, думаю, слишком смутно поймете информацию о моей оплошности.
   Итак, мы проводили стендовые испытания пакера. Он был установлен в стальном горизонтальном открытом кожухе, имитирующем ствол скважины. А в стенке кожуха имелась шеренга датчиков, показывающих, на какой длине оболочка контактирует с кожухом при том или ином внутреннем давлении в ней.
   Мы находились за защитной металлической перегородкой, на которой были смонтированы пульт управления, контрольные приборы и смотровая пластмассовая вставка. Ступенчато повышая давление в оболочке пакера, мы фиксировали соответствующее увеличение длины её контакта с кожухом.
   Эксперимент проходил нормально, пока мы не повысили давление в оболочке до 150 атмосфер. И тут случился отказ датчика с одного края оболочки: он почему-то не показал удлинение контакта. "Надо его заменить - ввернуть запасной", - решил я и сообщил это решение двум коллегам, работавшим на стенде со мной.
   - Сбрасываем давление? - спросил один из них.
   - Не надо, - предложил я. - Мы же больше не увеличиваем его, а при 150 атмосферах на стенде всё спокойно, ничего опасного не происходит.
   - А техника безопасности? - настаивал коллега.
   - Она имеет глобальный характер, не учитывает конкретные благоприятные ситуации. Не будем терять время. Я пошел к кожуху.
   Во мне жила и не желала угасать вдохновенная одержимость любимого киногероя, созданного Алексеем Баталовым.
   А через несколько секунд случилось вот что. Как только я вышел из-за защитной перегородки и оказался напротив торца кожуха, ближний ко мне край оболочки пакера порвался (значит, там был какой-то дефект изготовления) - и тонкая струя воды, вырвавшись из неё под давлением 150 атмосфер, ударила меня в левый пах. Я на короткое время потерял сознание и упал. Коллеги подняли меня и посадили на стул. Я был руководителем испытаний, и ребята молча и взволнованно ждали, что им скажу. А я был весь облит водой - как это получилось, до сих пор не понимаю.
   - Да, ребята, такого не мог ожидать, - произнес наконец. - Но, вроде бы, обошлось без травм. Давайте включим термостенд, я брошу туда всю одежду - пусть высыхает, а мне найдем какой-нибудь рабочий халат. В нём я и поработаю... Нет худа без добра: не задержал бы датчик нашей работы - проворонили бы дефект оболочки. Надо в программе испытаний предусмотреть выдержку максимального давления... Будем испытывать другой образец пакера, вставляйте его в кожух.
   ...И всё же без травмы не обошлось: через день-другой меня стала мучить боль в левом паху, и я нащупал там несомненную грыжу. Вероятно, у меня тогда был не только технический, но и медицинский эксперимент, который расширил научные представления о вероятных причинах паховой грыжи. Конечно, возможно и простое совпадение двух событий: полученного мною гидроудара и возникновения грыжи, но хочется думать, что между ними имеется причинно-следственная связь. А значит, грыжа может возникнуть не только из-за чрезмерных внутренних напряжений в теле человека от разного рода тяжестей, но и в результате каких-то внутренних разрывов под действием мощного ударного воздействия на тело снаружи. Не зафиксировать ли официально это медицинское открытие?
   Пришлось делать операцию. А вскоре было необходимо поехать в Волгоградскую область, на наш опытный завод, для контроля и помощи при изготовлении опытной партии пакеров. Я, конечно, сознавал, что надо себя беречь после операции. Сознавать-то - сознавал...
   На заводе узнал от главного инженера, что второй рабочий-сборщик внезапно заболел, а оставшийся в одиночку со сборкой пакера не управится - тяжело.
   - Отдохни, порыбачь недельку, - предложил он.
   Сейчас, дорогой читатель, вы подумаете (и, пожалуй, справедливо), что я неисправимый дурак. Не могу возражать и аргументировать, просто вспомню, что было, а вы уж размышляйте.
   - Не надо останавливаться - я помогу, - вырвалось у меня неожиданно для самого себя.
   А коль уж вырвалось, бесшабашно добавил с улыбкой:
   - Надо же как-то размяться, а то - письменный стол да кульман, словно старый хрыч...
   Естественно, я очень старался не напрягать мышцы живота при сборке и испытаниях пакеров, но обмануть сам себя не смог - грыжа возобновилась.
  К счастью, она выступала в меньшей мере, чем первая и почти не мешала. Поэтому я решил игнорировать её до поры до времени.
   Тогда мне было 34 года. И удалось игнорировать грыжу более двадцати лет. Только замечал, что она потихоньку увеличивается и боли в этой зоне увеличиваются тоже.
   В девяностые годы прошлого века, когда я, уже седой, руководил промышленными испытаниями на буровой нового комплекса оснастки обсадной колонны, вдруг произошло ущемление этой, вроде бы спокойной, грыжи. Если вы не испытывали этого ужаса, считайте, что являетесь поистине удачливым человеком. Нестерпимая боль и невозможность ходить. Я стал всерьез думать, что мне пришел конец. Но боролся за жизнь как мог. Лег на спину на кровати бурового мастера, поднял колени и, разминая низ живота, буквально умолял грыжу: "Ну, спрячься, пожалуйста! Спрячься, не губи меня!.."
   И в какой-то момент она вдруг нырнула куда-то вглубь живота. Сразу стало легко-легко... Буду жить!
   Во время последующих испытаний, и далее, до самой операции в Москве, я, по-моему, не отнимал ладонь левой руки от низа живота - придерживал коварную грыжу.
   Добавлю лишь, что, видимо, я слишком заигрался со своим героизмом: нарушение в паху стало настолько велико, что вторая операция оказалась безуспешной. Мне казалось, что я веду себя после неё осторожно, но отчего-то грыжа опять возобновилась. Третью операцию сделали по какой-то новой методике - и уже довольно много лет я никаких нарушений в левом паху, слава богу, не наблюдаю.
   Да и не предвижу таких нарушений. Ковыляю по девятому десятку лет жизни. Буровые и заводы еще снятся, но не более того. Вот сижу и пишу воспоминания. Это, думаю, безвредно...
  
  МОИ КОНФЛИКТЫ С СОБАКАМИ И ВЕРБЛЮДОМ
  
   Быть может, я не очень внимательно изучал в школе "Зоологию" - науку о жизни животных. Как бы там ни было, во мне какое-то время жило такое понимание: всё, что делают животные, общаясь с людьми, - результат только условных рефлексов. "Условный рефлекс" - это очень просто. Например, вы несколько раз перед накладыванием еды в мисочку собаки, включаете звонок. А затем собака, услышав звонок, немедленно бежит к своей мисочке. Звонок стал для неё сигналом близкой кормежки, а по-научному, у неё появился условный рефлекс, то есть такой вот ответ на звук звонка: надо бежать к еде...
   Но не обошли моей жизни случаи, когда животные явно показывали: они, как и люди, могут вести себя на основе самостоятельных размышлений и глубоких переживаний, а не просто откликаться на какие-то сигналы, например, звонок...
   Много лет назад мы с женой сняли на лето дачу в поселке Клязьма под Москвой и жили там с бабушкой и сыном-дошкольником. Хозяева этой дачи имели добрую, приветливую собаку, которая любила ходить с нами на речку и плавать в ней.
   Однажды, будучи в очень хорошем, веселом настроении, я решил пошутить. Схватил эту собаку и бросил её в реку с довольно высокого берега. Стыдно об этом вспоминать, но тогда я подумал, что эта "шутка" покажется веселой и ей.
   ...Когда собака вышла из воды на берег, она одиноко, медленно, с опущенной головой, даже не взглянув на меня, побрела к дому. И затем много дней не приближалась ко мне, а если я пытался к ней подойти, понуро отходила в сторону. Она явно показывала мне свою глубокую обиду.
   Я множество раз старался упросить её о прощении. В конце концов она простила меня и стала относиться ко мне по-дружески.
   И я больше не позволял себе бесцеремонного отношения к ней...
  
  * * *
   Мне было тогда лет тридцать. Мои друзья по работе, с которыми я оказался в командировке на знойных степных просторах Западного Казахстана, были не старше. Конечно, основное время мы отдавали, как говорится, "оказанию научно-технической помощи" экспедиции сверхглубокого разведочного бурения, но в свободные минуты проявляли неподдельный интерес к жизни окружающей нас желто-бурой степи. После московского асфальта здесь всё было в новинку: колючки - единственное растительное богатство вокруг нас, змеи, скорпионы, фаланги, время от времени приходящее на водопой стадо баранов и овец.
   Стадо подходило к очень большой луже, образовавшейся возле непрерывно фонтанирующей водяной скважины, которую пробурили геологи для нужд экспедиции. И нас впечатляла корректность, умение уважать старших, царящие в стаде. Никто не смел подходить к воде, пока не утолит жажду группа старейшин. Эта группа из пяти - шести баранов направлялась прямо к короткой Г-образной трубе, выходящей из скважины, и останавливалась вблизи неё. Из группы выходил старейший баран, подходил к отверстию трубы, прикладывал к нему губы и начинал пить вкусную прохладную воду. Он пил не спеша, с явным наслаждением.
   Напившись, он медленно отходил в сторону, а к трубе подходили остальные "аксакалы". Между ними ощущалась некоторая незлобная конкуренция: они слегка мешали друг другу наслаждаться потоком воды, выходящим из трубы. Но, тем не менее, воды, конечно, всем им хватало, и, утолив жажду, они тоже отходили от скважины.
   И только тогда остальные члены стада стремительно окружали лужу, а наиболее решительные подходили к самой трубе, и все с упоением пили и пили до полного утоления жажды. А после этого стадо неторопливо куда-то уходило.
   Но больше всего нас интересовали верблюды. Эти величественные и спокойные существа, не реагирующие на перемещение людей и машин, на лай живущих в экспедиции собак, на звуки, доносящиеся с работающей буровой, казались нам абсолютно невозмутимыми.
   Однажды наша лаборантка, двадцатипятилетняя Валечка, попросила меня и еще одного нашего сотрудника посадить её на верблюда и сфотографировать. Мы вдохновенно откликнулись на её просьбу, уверенные, что это не станет серьезной проблемой. Решили, что распределим наши роли следующим образом. Мой коллега будет подсаживать Валечку на верблюда, а я буду стоять перед этим "гордым кораблем пустыни" и отвлекать его внимание, чтобы он оставался совершенно спокойным в ходе нашей ответственной операции.
   И вот в какой-то момент мы приблизились в степи к одному из верблюдов и начали действовать. Мой коллега и Валечка очень медленно и тихо приближались к его правому боку, а я встал перед его мордой и начал с ним беседовать. Естественно, я уже не вспомню, что именно говорил ему, но это, конечно, был добрый, дружелюбный монолог, который, как мне думалось, радовал и даже несколько усыплял верблюда.
   Надо сказать, что он смотрел на меня с интересом и слушал со вниманием... но лишь до того момента, когда остальные двое участников операции подошли к нему
  вплотную. Когда же это случилось, он повернул голову и начал внимательно смотреть на них.
   Тогда я продолжил свое обращение к нему более громким голосом. Он вновь повернулся ко мне. Я подал взмахом руки сигнал: начинайте посадку. Коллега поднял Валечку, и она стала карабкаться на верблюда.
   Тут он всерьез заволновался, начал часто поворачивать голову то к ним, то ко мне. Возможно, я вообще перестал бы теперь привлекать его внимание, если бы, осознав, что он потерял всякий интерес к моему монологу, не изобразил нечто вроде танца папуасов.
   Вдруг, повернув голову в мою сторону очередной раз, верблюд низко опустил её, а затем резко вскинул. И - о, ужас! - в те секунды, когда его голова перемещалась из нижнего положения в верхнее, из пасти изверглась на меня какая-то зеленая, травянистая на вид масса. Я, конечно, отпрянул, пытаясь стряхнуть этот сюрприз с головы, лица и одежды. Мои друзья, естественно, прекратили свои действия и поспешили отойти от верблюда.
   Увидев, что мы от него отстали, верблюд невозмутимо стал лакомиться очередным кустиком колючки.
   ...Лицо и голову я отмыл без особого труда. А мои выходные рубаха и брюки, к сожалению, остались с несмываемыми пятнами...
  
  * * *
   Не знаю, как сейчас, но в годы моих бесчисленных командировок в нефтяные и газовые регионы Западной Сибири я видел там, в новых городках и рабочих поселках, множество бездомных собак. Иногда они бродили в одиночку, но, пожалуй, чаще целыми стаями. Я привык к мысли, что эти собаки неизменно миролюбивы и практически не мешают людям жить.
   Почему их было так много? Полагаю, что, прежде всего, в результате частого переселения людей на просторах Западно-Сибирской низменности. К примеру, приехал парень работать в Нижневартовск, поселился в бараке-общежитии, и случилось так, что появился у него четвероногий дружок, который мог и не претендовать на жизнь в доме, поскольку был по своему происхождению прекрасно приспособлен к северным зимам. Радовался, что хозяин, когда не на работе, не забывает его покормить. Но вдруг хозяина переводят работать на новое нефтяное месторождение, а жить ему теперь предстоит в поселке Радужный. Ему абсолютно неясны предстоящие жилищные условия, да и всё прочее. Он погладит на прощание своего временного дружка и улетит на вертолете. А дружок даже не сердится - знает жизнь. Лишь погрустит немного и прибивается к стае бездомных собак...
   Однажды я находился в командировке в северном городе Ноябрьске, расположенном в Ямало-Ненецком автономном округе. В то зимнее утро я шел по улице, и мою голову грела огромная меховая шапка с пушистым собачьим мехом, которую подарил мне сын специально для поездок на Север. Неожиданно одна большая бездомная собака обратила на меня внимание. Поняла, что моя шапка сделана из убитой "соплеменницы" - и, думаю, её переполнило возмущение. Она стала неотступно следовать за мной. Следовала очень близко и громким рычанием откровенно демонстрировала злобное отношение ко мне.
   Стало страшно. И, проходя мимо одной из автобусных остановок, я решил запрыгнуть в проходящий автобус перед самым его отходом. Так мне удалось спастись.
   После этого случая я носил в той командировке только вязаную шапку...
  
  О ДОБРЕ И ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ
  
   Добро, подаренное людьми, окрыляет, прибавляет силы, растит в нас оптимизм, веру в свои возможности, делает нас счастливыми. Кому это неизвестно! Но если кто-то добро потребляет, значит, кому-то другому приятно и радостно дарить его. К сожалению, не каждый способен дарить добро людям. Не случайно великий философ Иммануил Кант заметил: "Только радостное сердце способно находить удовольствие в добре". Да, несет добро людям тот, чье сердце радуется этому деянию. Делая счастливым другого, такой человек становится счастлив сам.
   Но жизнь - это стихия диалектики, противоречивого многообразия, в котором можно увидеть бескорыстие и корысть, верность и предательство, чуткость и бездушие, cкромность и самодовольство, интеллигентность и хамство, удовлетворенность достатком и алчность. Поэтому нередко правдой становится и разочарование в содеянном добре, ощущение его бесполезности и даже вреда, тяжесть ноши ответного бездушия, неуважения, оскорбления.
   Мне понадобился немалый период взрослой жизни, чтобы по-настоящему осознать, что потребление добра - острая и сложная проблема, которую добронравный человек не может обойти, если желает соответствовать реальной диалектике человеческого общежития.
   Произошла в моей жизни история, длившаяся более двух десятков лет. В ней перепутались безоглядное добро и подпитанное им зло, а ответом на веру и беззаветное дружеское тепло стали расчетливость, затем и враждебность. Грустно вспоминать о своих ошибках...
   Я тогда перешагнул рубеж своего тридцатилетия и, будучи инженером-нефтяником и уже кандидатом наук, взялся за создание таких технических средств, которые должны резко улучшить качество разобщения пластов в нефтяных скважинах, а, следовательно, и главное качество скважин - их продуктивность.
   Мне на подмогу дали молодого парня, студента-вечерника. Валентин (назову его так) быстро увлекся нашей научно-технической проблемой и очень старательно относился к конструкторским и стендовым задачам. Его ответственность, оптимизм, воля, оперативность, неизменно уважительное отношение ко мне вызвали у меня желание щедро окружить его добром и заботой...
   ...Диссертация в те годы - это достаток, а значит, благополучие семьи, возможность спокойно сосредоточиться на деле. Меня, помню, лишь слегка и ненадолго насторожило то, что, отдав ему в диссертацию все, что было сделано нами вместе за 10 лет под моим руководством, я не увидел его стремления самостоятельно обработать и красиво представить этот материал на защиту. Теперь мне ясно, что он просто решил "прокатиться" на моей безотказности - это позволило ему и качественнее, и "без напряга" справиться с диссертацией.
   Он оставался для меня человеком, с кем меня связывает беззаветная дружба, я же постепенно превращался для него просто в "полезного человека"...
   Валентин попросил меня о помощи в подготовке диссертации. Я всё больше вдохновлялся этой помощью, поскольку она являлась дальнейшей работой над моими любимыми, волнующими творческими вопросами. В итоге его диссертация была написана почти под мою диктовку. Когда он защитил диссертацию, я был счастлив - ведь по существу это была оценка и моего беспокойного труда.
   И продолжал верить в нравственность и надежность Валентина - чем еще можно ответить на мою неизменную бескорыстную помощь?!
   Но уже через несколько лет в моей душе стала нарастать настороженность, я стал ощущать что-то неладное в его поведении, уже появились и начали сгущаться тучки на безоблачном ранее небосклоне наших взаимоотношений. В это время я руководил лабораторией, а Валентин был моей "правой рукой". Капризность, обидчивость, увлеченное разжигание конфликтов с коллегами по работе, особенно в случаях, когда они проявляли волю к самостоятельности в решении текущих задач, - все это нарастало в его поведении.
   Я не мог объяснить причины такой ситуации, еще не осознал, что так поднималось его необузданное желание господствовать в делах. Но нужно было что-то менять. И я попросил дирекцию нашего института буровой техники разделить лабораторию. Отдал Валентину его любимчиков, а сам остался с отвергнутыми им людьми. А еще оставил в его безраздельное распоряжение все, что мы вместе сделали ранее. Себе же взял только одну трудную и далекую от завершения разработку, которой руководил уже несколько лет и в которой он участвовал лишь эпизодически. Радовался, что так удачно обеспечил гармонию интересов, исключил возможные причины напряженности в наших рядах.
   Но, увы, этого Валентину оказалось мало. Он решил использовать свою свободу для подавления моих стремлений, остановки дел моей лаборатории. Он направил усилия своего коллектива в фарватер той самой разработки, которую я оставил себе. Сотрудники Валентина начали откровенно дышать нам в затылок. Любая информация о наших идеях, успехах, промахах активно им анализировалась, чтобы лучшее взять, не расходуя на это собственное время, неудачное как-то заменить и таким образом создать свой победный объект. Не забывал он и про закулисную ориентацию общественного мнения на тот вожделенный объект. Такая победа грела бы душу Валентина по-настоящему, потому что она была бы не просто некоторым шагом в разработках, она спихнула бы в придорожную канаву мой коллектив, который мог стать помехой на будущем рынке изделий.
   Могу похвалиться: не удалась ему эта затея, наш объект выстоял. А моя исповедь написана, потому что полагаю небесполезным показать один из печальных примеров потребления добра, отнявший у меня заметную долю здоровья.
   Иногда люди говорят: не делай добра - не получишь зла. Это осуществить проще всего. Покопайся "во мраке своих неудач и обид" - и долой великодушие, бескорыстное стремление "сеять разумное, доброе, вечное", прочь попытки выращивать в душах людей все лучшее, что может дать там всходы! Нужно просто наполнять жизнь холодом и подозрительностью - так будешь более защищен.
   Что-то тут не так. Почему сказки всех народов во все времена зовут к добру? Почему мы искренне радуемся, когда ощущаем доброту души наших детей и внуков, наших искренних друзей?
   Но почему, с другой стороны, столь нередко добронравные люди, в том числе, и мамы, и бабушки, ощущают горечь плодов своего добра?
   Да, предлагает нам жизнь такие "почему". И от них тянется дорожка к непростому вопросу: когда потребление добра есть добро, а когда - зло? Любитель прямолинейной логики скажет: когда выращивается нравственность - это добро, а когда безнравственность - зло. И будет прав по большому счету. Но вот А.С. Пушкин попытался осмыслить этот вопрос в "Сказке о рыбаке и рыбке", однако не стал создавать четких формул. Лишь мудрыми намеками помог нам размышлять и поменьше ошибаться в многообразных и сложных конкретностях жизни.
   Добро в этой сказке проходит очень разные рубежи.
   Первый рубеж - это бесценное добронравие старика. Случайно оказавшись властелином золотой рыбки, он без всякого выкупа отпустил ее на свободу. Это, естественно, вызвало огромную признательность рыбки, ее готовность помогать по мере сил старику в решении его проблем. Следующий рубеж - это бытовая практичность старухи: пожелала, чтобы рыбка заменила ей расколотое корыто новым, а затем ветхую землянку избой.
   На дальнейших же рубежах доброта благодарной рыбки удовлетворяет уже не бытовые потребности, а проснувшуюся алчность старухи, взращивает ее бездушие. Рыбка, верная своей признательности старику, превращает старуху в дворянку, затем в царицу. Старик же тем временем изгоняется старухой сначала служить на конюшне, а затем вообще "с очей".
   Да, признательность, благородство, добронравие легко могут превратиться в объекты бесцеремонной эксплуатации, в колыбель всяческого паскудства... Но как же сложно, надеясь на хорошее, вовремя остановить поток добра! И рыбке бы остановиться, да вот не смогла, не решилась. Думаю, сохраняла надежду, что ее деяния обернутся каким-то благоразумием старухи, а значит, и добром старику.
   Но на последнем, наполненном цинизмом, рубеже, где старуха возжелала стать владычицей морскою, отнять у рыбки свободу и взять ее в служанки, золотая рыбка осознала, что ей не удастся отплатить добром старику, идя на поводу у старушечьей алчности. Старуха же сполна показала рыбке, что не достойна и крупицы добра, поэтому просто-напросто надо вернуть ее к разбитому корыту.
   ...К сожалению, мы, не сумев вовремя остановиться в своей добродетельной щедрости, чаще всего уже не имеем возможности вернуть безнравственного потребителя подаренного нами добра к "разбитому корыту"...
   Без добронравия жизнь стала бы неуютной и беспросветно серой. Мне, например, такая жизнь просто не нужна. Но надо бы нам прилежно учить уроки потребления добра, чтобы пореже выращивать добром зло. Истинное добро бескорыстно, но не бездумно...
   Плодотворных вам, читатель, раздумий для блага людей, которым вы дарите добро, а значит, как вы понимаете, и для блага каких-то других людей и, нередко, для вашего собственного блага!
   А еще - простой совет: перечитывайте иногда мудрую "Сказку о рыбаке и рыбке", не пожалеете.
  
  О "ТРУДНОМ ЧЕЛОВЕКЕ",
  ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ ОШИБКЕ И ТЕХСОВЕТЕ
  
   Он встречал представителей науки в северном городе Сургуте с нескрываемой настороженностью, особенно, когда они намеревались осчастливить буровиков-производственников своими новейшими технологическими регламентами для проведения работ в нефтяных скважинах... на старой технической базе. "Всегда найдется хоть один эфиоп, который напишет инструкцию для эскимосов, как им переносить мороз", - так он однажды высказался, беседуя с группой представителей буровой науки в начале 70-х годов. В этой группе был и я. Нам, его гостям, естественно, стало несколько неуютно. "Трудный человек", - подумал я и, как узнал позже, не я один...
   Николай Леонтьевич в молодости сам поработал в науке и уже тогда узнал, что среди ее плодов есть не только принципиальные достижения, но и мелочи жизни, и настырное шарлатанство. А затем в течение десятков лет он управлял прогрессом в технологии бурения скважин на крупнейших предприятиях севера Тюменской области. И в этой деятельности был точен и смел, требователен и великодушен на уровне и стратегического, и тактического мастерства. Он - живая легенда в среде тюменских нефтяников и буровой науки России. Н.Л.Щавелев долго занимал свой высокий пост в компании "Сургутнефтегаз" и вышел на пенсию в 73 года - это редкий подарок судьбы для людей тюменского Севера...
   Хочется вспомнить случай 40-летней давности. Испытывалось наше принципиально новое устройство, которое должно было резко уменьшить поступление ненужной добавки - пластовых вод - в продукцию нефтяных скважин. Сразу отмечу, что это устройство затем многие годы успешно применялось на разных нефтяных месторождениях. Но пока еще проходили его испытания, по результатам которых приемочной комиссией будет решаться вопрос, ставить эту разработку нашего института на серийное производство или нет. Председателем комиссии был назначен Николай Леонтьевич.
   Испытания следовало провести в шести скважинах. Но уже в первой я допустил технологическую ошибку - и скважина попала в фонд бракованных. На ее исправление потребуется много денег и времени. Это было для нас бедой. Мы еще не накопили никакого положительного опыта для укрепления своих позиций, и наш большой труд уже, практически, с порога, мог быть отвергнут.
   Щавелев говорил со мной недолго: "Через три дня я собираю техсовет. Ты доложишь ситуацию. Я предложу прекратить испытания, пока институт не докажет, что к ним можно вернуться. Готовь сообщение. Всё!"
   Не знаю, как шахматные гроссмейстеры готовятся к решающим партиям, но, думаю, что мое напряжение в последующие три дня было не меньшим. Предстоял мой поединок со Щавелевым, а быть может, и со всем техсоветом. Мой выигрыш почти невероятен. Нужно в сложившейся ситуации доказать, что продолжение испытаний возможно уже сейчас. Мне следует при любом настроении техсовета вести себя с ювелирной точностью и убедить большинство в том, что на меня еще можно надеяться во имя пользы производства.
   Три дня я провел почти без сна и думал-думал - и в гостинице, и обходя по многу раз дальние уголки Сургута, где мне не могли встретиться и помешать какие-нибудь знакомые. Диалектика ситуации, все мои аргументы, мои ответы на десятки предполагаемых вопросов - все было тщательно продумано. Таблетки от головной боли помогали мне вперемежку с кофе. С грустью возвращался к одной и той же мысли: "Какой же трудный человек Николай Леонтьевич!"
   На техсовете Щавелев во вступительном слове почему-то воздержался от того страшного предложения, которое запланировал три дня назад. Мне, пожалуй, стало чуть-чуть спокойнее на душе. Я докладывал чеканно, чувствовал, что все слушают внимательно. Исчерпав аргументы, подытожил: "Не сомневаюсь, что следует продолжить испытания. Уверен, что больше не допущу ошибок. Но если вдруг возникнет еще какая-нибудь неприятность, значит, не место нашему изделию на нефтяных промыслах, и гоните меня отсюда насовсем".
   Испытания были продолжены с полным успехом. Николай Леонтьевич сказал мне: "Молодец, Юра, - выстоял ". И подписал акт комиссии. Затем я почти сутки отсыпался в гостинице...
   Сегодня мы с Николаем Леонтьевичем - друзья. Сколько переговорено о делах, о жизни! И сейчас звоним иногда друг другу, чтобы через океан поделиться теплом души.
  
  ДВА ПИРОЖКА С КАПУСТОЙ В ЧОПЕ
  
   В середине 80-х годов прошлого века я был направлен в необыкновенно приятную командировку - в Венгрию. С каким удовольствием я бы рассказал об эпизодах этой поездки, прежде всего связанных с красавцем Будапештом! Но, увы, тема этого эссе другая.
   Командировочных денег нам давалось немного: кроме текущих расходов, их хватало лишь на скромные сувениры членам семьи и самым близким друзьям. Тем не менее, мы проявляли нешуточный интерес к магазинам, заполненным промтоварами и продуктами. Посещение магазинов рождало в нас ощущение, что мы попадаем во впечатляющие музеи, посвященные жизни местного населения.
   Моим гидом в командировке постоянно был веселый, энергичный и дружелюбный ровесник Миклош Арпаши. Он ранее учился в нашем Московском нефтяном институте, отставая от меня на один курс, и прекрасно говорил по-русски, почти без акцента.
   Когда мы посетили с ним обувной отдел одного универмага, я завороженно остановился перед витриной с кроссовками.
   - О. вот бы сделать такие подарки сыну и племяннику - это было бы грандиозно! Но увы... - произнес я.
   - Нет проблем, - мгновенно и неожиданно среагировал Миклош. - Скоро будет моя командировка в Москву, и меня в твоей стране тоже интересуют кое-какие покупки. Я сейчас даю тебе деньги на кроссовки, а ты вернешь их мне рублями там - и нам обоим будет хорошо.
   Я был поистине счастлив: мне предстояло увидеть восторг любимых сына и племянника. От всей души поблагодарив Миклоша, я незамедлительно купил две пары кроссовок.
   Это был предпоследний день командировки. Завтра - на поезд и через пару дней я - в Москве!
   ...Когда наш поезд доехал до пограничного советского города Чоп, я находился в счастливо-расслабленном состоянии. И, конечно, не только в связи с покупкой лучших подарков сыну и племяннику из всего, о чем могли мечтать эти мальчишки. Очень успешной оказалась командировка и в деловом отношении, но об этом не буду даже начинать, чтобы не вдохновиться и не уйти от темы.
   Конечно, оказавшись на краешке родной страны, я захотел ступить на нашу, советскую землю, а не только смотреть на неё из окна вагона. Трое моих попутчиков по купе вышли погулять по платформе, и я последовал туда же. Прогуливаясь вдоль поезда, вдруг подошел к киоску, где продавались аппетитные пирожки с разной начинкой. Я выбрал пирожки с капустой, купил две штуки, сел на скамейку и неторопливо стал лакомиться ими. Наслаждался вкусными пирожками, а заодно и просто жизнью. Мне было хорошо!
   Поглотив пирожки и еще какое-то время посозерцав всё, что было вокруг, я решил вернуться в вагон: всё-таки наше купе уже довольно долго было пустым. Но, войдя в нашу обитель, тут же успокоился: всё оставалось на своих местах, в частности, мой большой баул, как и прежде, вставлен в багажную антресоль. А я практически и не сомневался, что здесь, где многие тысячи соотечественников день за днем несколько торжественно начинают путь по родной земле, их не могут ждать какие-то неприятности. Да, мне было хорошо!
   Когда в Москве я вытаскивал из антресоли свой баул, у меня промелькнула мысль, что он стал чуть менее плотно набит вещами, чем при моей посадке в поезд. "Утряслись мои вещички", - весело подумал я и пошел к выходу из вагона.
   Дома все знали, что я возвращаюсь, поэтому сын и приехавший погостить ленинградский племянник с нетерпением ожидали меня, предвкушая получение какого-нибудь сувенира. Я торжественно сел посреди комнаты на стул, перед которым предварительно поставил баул.
   - Ребятки, сейчас вы увидите то, что вам даже не снилось, - заявил я и начал выкладывать из баула всякую всячину: рубахи, папку с бумагами, свои тапочки и прочее.
   Не буду вас утомлять, дорогой читатель: кроссовок я не нашел. Стоит ли описывать настроение моих мальчишек, да и моё тоже? Вы же, несомненно, опытный человек - вам всё ясно.
   Позже сотрудник по работе, имевший большой опыт поездок через Чоп, рассказал мне, что там промышляет на вокзале группа мастеров своего дела: они незаметно вытаскивают из багажа пассажиров только кроссовки, ничего больше, а затем продают их. Тогда кроссовки были весьма дефицитны в Советском Союзе, то есть эти ювелирные воришки имели неплохой и надежный доход.
   Так моя наивная расслабленность привела к тому, что два пирожка с капустой обошлись мне по цене двух пар оставшихся в Чопе очаровательных венгерских кроссовок.
   ...Через месяц я вернул Миклошу рублями любезно спонсированную им сумму...
  ____________
  
   Спасибо, мой уважаемый читатель, за то, что вы одолели мою исповедь. Но не подумайте, что вся моя жизнь наполнена оплошностями. В ней было и множество совсем безоблачных, ничуть не омраченных моими ошибками событий.
   В своей долгой жизни я не обделен искренним уважением многих людей. Наверное, прожил до девятого десятка лет, по большому счету, не зря. Но вспомнить про россыпь моих оплошностей в жизни, думаю, небесполезно...
  
  ВМЕСТО ЭПИЛОГА
  
   В 1988 году, в разгар горбачевской перестройки, ведущий тюменской радиопрограммы "Современники" Александр Мищенко решил подготовить для эфира размышления энтузиастов технического прогресса. Пошел в эфир и мой монолог. Вот что думалось мне тогда:
   "Меня волнует вопрос о человеческом факторе в отраслевой науке при тех новых условиях, в которых она должна сейчас работать. Это условия самофинансирования институтов, условия хозрасчета.
   Решение проблемы самофинансирования института должно быть воплощено в виде некой россыпи самофинансирующихся лабораторий-разработчиков, с которых регулярно взимается руководством родного института заданный "оброк".
   Стремление зарабатывать деньги сегодня становится основным стимулом деятельности в нашей научной сфере. Причем, повторяю, деятельности не института как хорошо организованного единого комплекса, а каждой отдельной лаборатории. Оно стимулирует частную коммерческую предприимчивость завлабов и других ведущих сотрудников науки, заставляет их упорно "мышковать" по предприятиям. Мы все печёмся о том, чтобы институт имел необходимый ему прожиточный минимум, и эта суета уводит на второй план создание творческих заделов, самоотдачу человека в решении поисковых научно-технических задач.
   Новые условия коренным образом меняют характер планирования нашей работы, выбор тематики. Приходится приспосабливаться к уровню понимания проблем отдельными руководящими работниками производства, а то и просто к их капризам...
   И невольно думаешь, где же все-таки теперь место человека отраслевой науки и, соответственно, ценностей, которые в годы так называемого "застоя", на мой взгляд, были высочайшими. Это творческая смелость ученого, "зеленый свет" его борьбе за широкое признание своих идей, поисковый накал его повседневной деятельности... А в целом - достаточный уровень творческой свободы.
   Если мы не перенесем в сегодняшнюю жизнь то прекрасное, что существовало в отраслевой науке ранее, то, соответственно, не обеспечим необходимого повышения технического уровня предлагаемых производству объектов техники и технологии..."
   К сожалению, горбачевско-ельцинские преобразования, насыщенные ошибками, привели к умиранию отраслевой науки, к развалу бесценных научных школ в России. Это, конечно, не обошло стороной и прекрасный НИИ, в котором состоялась моя судьба. Ошибки государственного масштаба, допущенные в отношении науки, страна старается мучительно компенсировать сегодня. И рассказывать о них с легкой печалью, увы, невозможно...
  2019 г.
  
  
  Я ШЕЛ ТРОПОЙ НАДЕЖД...
  
   Строка, ставшая заголовком этого повествования, взята из моего стихотворения, написанного в России, когда я начал отсчет седьмого десятка лет жизни. Думаю, эту строку могли бы написать о себе многие мои ровесники с просторов бывшего Советского Союза.
   Давно, лет в тридцать (а значит, более пятидесяти лет назад), я написал четверостишие, ставшее для меня своеобразной клятвой верности, а еще могу сказать, что своеобразным талисманом:
  
  Меня спасало творчество всегда:
  и в нездоровье, и в ненастье буден.
  Оно мой воздух. Мне нельзя туда,
  где сладостного творчества не будет.
  
   В 1959 году, получив в Московском нефтяном институте имени академика И.М. Губкина диплом горного инженера по бурению нефтяных и газовых скважин, я начал трудиться в только что созданном Казанском филиале ВНИИ комплексной автоматизации нефтяной и газовой промышленности (ВНИИКАнефтегаз). Одновременно повысил квалификацию в области электронного приборостроения на вечернем инженерном потоке в Казанском авиационном институте.
   Так началась моя творческая деятельность в науке и изобретательстве, которая длилась более 40 лет, до той поры, когда, выйдя на пенсию по старости, я сосредоточился на журналистском и литературном творчестве, тоже увлекательном и, к счастью, тепло принятом моими читателями.
   Я решил учиться на буровика, потому что увлекся романтикой этого дела мужественных людей еще в детстве, наблюдая за работой отца и его коллег в Башкирии.
   ...В студенческих буднях рождались и рождались новые раздумья о жизни, о людях. Я учился на нефтяника-буровика, и, конечно, дни моей производственной практики проходили в буровой бригаде. Мало стихов посвящено поэтами этим ребятам, которые день за днем вершат в повседневности поистине героические дела. А, собственно, нужны ли широкому читателю стихи о них? Интересна ли ему жизнь этих неугомонных чудаков? И уже в те годы я подумал, что не столь уж важно, зная таких вот парней, стремиться к созданию некоей бессмертной поэмы о них - важнее просто согревать их, именно этих, конкретных, ребят, теплом своей души, дарить им какие-то приятные моменты жизни.
   Да и вообще, не важнее ли всего - уметь жить с искренней, благородной, действенной любовью к тем хорошим людям, что р я д о м, и не подменять ее декларациями своей глобальной любви к стране, народу, а то и человечеству.
   И тут почувствовал я, что этот принцип не так уж прост и, пожалуй, не каждому по силам. И явился мне поэтический образ в виде... культбудки бригады буровиков. Да, есть такой, ничем не заменимый для ребят уголок уюта - вагончик на полозьях или колесах. К той самой, родной буровику культбудке я и обратился стихами:
  
  Не стать твоей опорой пьедесталу:
  Кто знал тебя среди лесов и гор?!
  Ведь не народы жизнью согревала,
  А человек десяточек-другой.
  Ты и для сотен - маленькая малость:
  Две комнатки, две лавки, да кровать.
  Но для немногих ты не уменьшалась
  Всем тем, что может многих согревать.
  Со всею силой радость нам дарила...
  А мне, скажи, судьба твоя под силу?
  
   ...Мое поколение россиян прошло на своем трудовом пути несколько вех жизни многострадальных Советского Союза, а затем и независимой России: так называемые волюнтаризм, застой, перестройку, а также незавидное время разрушительно-восстановительных процессов после 1991 года...
   Я убежденно написал о своих однокашниках-технарях: "Мы шли вперед, не думая о вехах, чтоб брать высоты дела на пути..." А еще добавил: "И верится, что знали мы, как жить".
   Читал эти стихи друзьям - они от души аплодировали. Значит, солидарны - значит, так оно и было...
   Некоторым незабываемым штрихам того долгого пути в науке и изобретательстве, который пройден мною в трех научно-исследовательских институтах Казани и Москвы и нефтедобывающих регионах России, посвящено настоящее повествование. Здесь я лишь вскользь касаюсь специфики наших профессиональных дел, а стремлюсь наглядно представить окружавшую меня человеческую среду, точнее, те нравственные уроки, которые я получил в общении с коллегами. Надеюсь, мое повествование не разочарует уважаемых читателей.
  
  ПЕРВЫЕ ТВОРЧЕСКИЕ ШАГИ
  
   Летом 1961 года я был еще молодым специалистом после окончания Московского нефтяного института, но уже успел кое-что создать с молодыми коллегами, трудясь в Казанском филиале ВНИИ комплексной автоматизации нефтяной и газовой промышленности. А создали мы полуавтоматический регистратор параметров глинистого раствора, получивший шифр РПГР-10. Эта комплексная аппаратура должна была значительно облегчить буровой бригаде регулярный контроль за основными параметрами циркулирующей в скважине промывочной жидкости. Её качество постоянно подвергается влиянию подземных геолого-физических условий и должно поддерживаться на заданном уровне для успешного бурения.
   Эту аппаратуру я с двумя молодыми коллегами повез на грузовике из Казани в город Елабугу, где бурились геологоразведочные скважины. Не знаю, как выглядит Елабуга сегодня, но тогда она практически в полной мере сохраняла черты старого купеческого городка России - и тем, по-моему, была очаровательна. И, конечно, её очарование дополнялось красавицей Камой, берега которой покрыты зеленым нарядом среднерусской природы.
   Кроме того, там душа наполнялась приятным волнением от сознания, что по этим улицам в разные времена ходили кавалерист-девица Надежда Дурова, великий живописец Иван Шишкин и неподражаемая поэтесса Марина Цветаева...
   Но наши эмоции скоро стали подчинены не встрече с Елабугой, а весьма прозаической и печальной проблеме: почему-то вышел из строя трансформатор нашей аппаратуры - надо было сменить его обмотку. На наше счастье, в городе работал учительский институт, и душевный молодой сотрудник его физической лаборатории буквально спас нас. Он пожертвовал нам необходимую проволоку и разрешил попользоваться устройством для её намотки.
   Трансформатор заработал именно к тому моменту, когда нас пригласили на буровую для проведения испытаний созданного нами контрольного комплекса. И вскоре вожделенные испытания начались.
   Не буду утомлять уважаемых читателей техническими деталями, достаточно сообщить, что испытания прошли весьма успешно, буровиками был подписан положительный акт. Приятно вспомнить, что вскоре наша аппаратура была освещена в новом издании "Справочника бурового мастера".
   Мы погрузили в свой грузовик наше имущество, разместились в нём сами - все в кузове, чтобы веселее было трястись на привычной российской дороге, - и поехали домой, в Казань.
   Обрадованный нашим успехом директор родного филиала ВНИИ немедленно объявил нам по благодарности, которые занесли в наши трудовые книжки.
   А через день мы решили провести ревизию нашей аппаратуры после дальней и совсем не первосортной дороги. Открыли крышку общего ящика и... пришли в ужас. В дороге трансформатор сорвался с места и буквально размолотил всё, что было в ящике и являлось нашим созданием.
   Дело в том, что в спешке трансформатор был закреплен лишь одним болтом из положенных четырех, а затем, в радостном возбуждении, никто не вспомнил об этом. Весил он не меньше, чем старомодный чугунный утюг - вот и потрудился, как говорится "от души".
   Только через полтора месяца мы смогли восстановить свой комплекс приборов, чтобы продолжить его испытания в новых условиях - при бурении сверхглубокой скважины СГ-1 (глубиной 7 км) в Западном Казахстане.
   А за те, первые испытания моя благодарность была дополнена выговором за халатное отношение к своим обязанностям. Ведь я был руководителем группы...
   На скважину СГ-1 я приехал для испытаний нашего комплекса приборов, когда мне было 25 лет. Тут необходимо кое-что отметить. Разработка получилась достаточно изобретательной, интересной, но, пожалуй, самым экстравагантным в ней было то, что, по моему предложению, для автоматического измерения плотности раствора использовался метод, основанный на поглощении этой жидкостью радиоактивного излучения. А предложение мое возникло под влиянием популярнейшего в то время фильма Михаила Ромма "Девять дней одного года", посвященного героическим делам ученых-ядерщиков. Ну как можно было не коснуться хотя бы краешка той захватывающей сферы поисков, которой они посвятили свои жизни!
   Таким образом, на буровой, а точнее, на просторном желобе, по которому в огромный приемный бак вытекал циркулирующий в скважине для ее промывки глинистый раствор, был смонтирован радиоактивный кобальтовый источник. Но вдоль желоба тянулись деревянные мостки - дорожка к насосному блоку. Так что теперь возникло требование к рабочим проходить по мосткам возле смонтированного нами источника без остановок, чтобы избежать нежелательного облучения.
   А ведь это было совсем неплохо - вольготно постоять над желобом в любом месте и под журчание бегущего по нему раствора подумать о чем-то, если возникают минуты свободного времени...
   Но я, кажется, сумел убедить бригаду, что принятый нами метод контроля наиболее надежен и точен, что он соответствует самым современным достижениям науки, а значит, возникающие неудобства не следует принимать остро. И - хоть верьте, хоть нет - никто меня не ругал. Тут сказалось и доброжелательное отношение к нашей разработке довольно молодого начальника экспедиции сверхглубокого бурения Юрия Григорьевича Апановича.
   Он подытожил мое страстное выступление в защиту нашего РПГР-10 коротко и четко: "Ну, что друзья, наука ищет, хочет нам помочь, значит надо пробовать. Ведь приборами контроля мы совсем не избалованы... А чтобы, мужики, на вас не стали обижаться жены, не прохлаждайтесь у желоба. Думаю, всем все ясно!". И улыбнулся. Этот энергичный, мудрый и решительный человек был родом с Западной Украины, окончил Львовский политехнический институт.
   А главным инженером экспедиции был Эльмар Августович Липсон из Эстонии, Спокойный, очень обходительный, мало похожий на типичного буровика.
   Позже судьба свела нас троих в Москве, во ВНИИ буровой техники, где Юрий Григорьевич стал директором института, мы же с Эльмаром Августовичем руководили лабораториями. А ранее мне довелось выступить на защите диссертации Ю.Г. Апановича. С волнением рассказывал, как чутко он, будучи производственником, относился к поискам науки. Я заявил, что вспоминаю поселок Аралсор, где размещалась его экспедиция, как поистине Мекку буровой науки. Так оно и было, там мне довелось навсегда обрести добрых товарищей из разных научных учреждений. Но об этом нужен специальный рассказ.
   Да, руководству сверхглубоким бурением в Аралсоре отдавали свои силы, свои бессонные ночи талантливые посланцы Украины и Эстонии... А в это время начинали мужать в делах молодые специалисты-казахи - мои друзья, окончившие со мной в Москве нефтяной институт имени академика И.М. Губкина. Из них наиболее близкими мне были Болат Утебаев, Халит Худайбергенов, Насипкали Марабаев, Мажит Жуматов...
   Ну, а что касается нашего регистратора РПГР-10, он, хотя и был описан в новейшем справочнике бурового мастера тех времен, но, к сожалению, в широкую практику не вошел. Нет, не потому, что был недостаточно хорош, а из-за неготовности буровых предприятий обслуживать достаточно сложные средства технологического контроля. Что тут можно было поделать!
   Зато наша работа дополнительно заострила внимание специалистов на актуальности развития такого контроля. Движение в этом направлении становилось все заметнее... Сегодня такой контроль комплексно и на высоком уровне осуществляют специальные мобильные геофизические партии: приезжают на буровую и помогают буровикам. Геофизики - коренные прибористы, им и карты в руки.
  
  НЕКОТОРЫЕ УРОКИ АСПИРАНТУРЫ
  
   Решение поступить в аспирантуру я принял довольно неожиданно, по настоянию жены. Сам бы, пожалуй, проигнорировал попавший в мои руки рекламный листок, приглашающий желающих специалистов сдавать вступительные экзамены в аспирантуру знаменитого Института геологии и разработки горючих ископаемых (ИГиРГИ), имеющего двойное подчинение: Академии Наук СССР и Министерству нефтяной промышленности. К этому времени я, успев повысить квалификацию в области приборов на инженерном потоке Казанского авиационного института, продолжал увлечённо трудиться в уже родном Казанском филиале ВНИИКАнефтегаз. Мне было вполне хорошо и там.
   Но моя Таня стала мыслить стратегически. Она убеждала меня, что тот комплекс знаний, которым я теперь обладаю (знания и по строительству скважин, и по современным электронным приборам) позволит мне сделать оригинальную и интересную диссертационную работу.
   Так и получилось. В ИГиРГИ передо мной была поставлена задача, которую не мог бы осилить "чистый" буровик: разработать новую методику определения технологических свойств материалов для цементирования скважин, применимую как в лабораторных условиях, так и при скважинных геофизических исследованиях. Такая методика позволила бы прямо сопоставлять свойства материалов, достигнутые в лаборатории, с теми, что возникают в сложных скважинных условиях, а на этой основе корректировать методику подбора рецептуры предлагаемых материалов.
   Хотелось бы, но не позволю себе утомлять Вас, уважаемый читатель, рассказом о работе над своей кандидатской диссертацией, о подготовке к её защите. Затрону, как и пообещал, только некоторые поучительные штрихи сопутствующих человеческих отношений.
   Профессор Николай Иосафович Титков являлся целой эпохой в моей жизни. Первый раз мы разговаривали с ним летом 1962 г., а через полгода я стал его аспирантом. Его кругозор в нефтяной отрасли был по-настоящему широк, мирового масштаба. По этому поводу, полагаю, достаточно вспомнить, что еще до Великой Отечественной войны он был командирован в США для изучения опыта американских нефтяников. В его деятельности сочетались три области: становление нефтяной промышленности Второго Баку (Урало-Поволжья), преподавание, наука.
   Как-то Николай Иосафович сказал:
   - Исследователь должен быть фантазером.
   Мне кажется, что выслушивание фантазеров науки доставляло ему глубокое эстетическое наслаждение. Да и сам он затевал научные направления почти на уровне захватывающей фантастики. Не случайно его книга о возможностях неметаллического крепления скважин была издана и в США.
   Но он непременно стремился направить фантазию молодых в русло строго аргументированных положений, питаемых тем, что уже достигнуто наукой, и не вульгаризирующих ее. Со мной, например, было так. Если, фантазируя, касаешься физико-химической механики, свяжись с академиком П.А. Ребиндером. Если затронул механику разрушения горных пород, пообщайся с профессором Л.А. Шрейнером. Если фантазии ушли корнями в акустику, представься известному физику - акустику Л.А. Сергееву.
   Мне не довелось встретить более талантливого воспитателя и организатора научной молодежи.
   Был в моей аспирантской жизни незабываемый эпизод, окрашенный благородным и бесценным для меня поступком Николая Иосафовича.
   Москва, 1966 год. Я завершил работу над кандидатской диссертацией под руководством моего главного учителя жизни в науке профессора Н.И. Титкова. Так называемая предварительная защита диссертации прошла, похвалюсь, здорово - настал момент, когда я явился к директору нашего института, известному ученому-геологу, и дал ему на подпись проект письма в газету "Вечерняя Москва" с сообщением о предстоящей официальной защите (тогда была необходима публикация таких сообщений). И тут произошло то, чего я не понимаю до сих пор.
   Возможно, это было результатом подлого навета какого-то тайного завистника. Разве мало было и такого в науке? Во всяком случае, директор вернул мне поданную ему бумагу и жестко сказал:
   - Вашей защиты в институте не будет.
   Я даже не успел испугаться, лишь наивно-недоуменно воскликнул:
   - Почему? Ведь я так старался!
   Ответ прозвучал еще жестче:
   - Уж не хотите ли вы, чтобы я перед вами объяснялся?
   Кстати, я догадывался, кто мог подло повлиять на директора института. В институте работал уже немолодой кандидат наук, который почему-то относился ко мне с заметной неприязнью (возможно, элементарно завидовал моей уверенной, без каких-либо заметных сбоев, работе над диссертацией). Он уже успел предупредить меня, что, непременно "завалит" на официальной защите, задав мне несколько вопросов. Чтобы избежать такой ситуации, я придумал следующее: сам сформулировал пятьдесят возможных "коварных" вопросов по теме диссертации и четкие ответы на эти вопросы. Всё записал - получилась надежная "шпаргалка". Забегая вперед, сообщу, что официальная защита была, и эта шпаргалка находилась передо мной на трибуне (правда она даже не понадобилась, поскольку я практически знал ответы наизусть). В результате ни один вопрос того недоброжелателя не поставил меня в тупик, а кто-то из присутствующих в зале довольно громко одобрил мои ответы возгласом: "Гигант мысли!"
   Но вернусь к тому дню, когда я услышал ошеломляющее заявление директора. Что мне делать? Естественно, пошел к моему профессору... Он лишь грустно вздохнул и направился туда, откуда я недавно вышел. Я продолжал недоумевать в коридоре. Не помню, сколько длилось мое ожидание, но немало... Профессор вышел в коридор с красным лицом и возбужденным взглядом. Дал мне подписанное директором письмо и заставил себя спокойным голосом сказать: "Можете ехать в редакцию".
   ...На моей официальной защите, понятно, было много народу: пришли и те, кто просто ждал интригующего, пикантного "спектакля". Ведь все, естественно, узнали об отношении директора ко мне. Директор вел ученый совет. Одним из моих оппонентов был сотрудник его научной лаборатории. На трибуне, в начале выступления, с этим оппонентом случился нервный приступ: он побледнел, с его лица капал пот, лист бумаги, в который он глядел, передавал дрожь его рук. Ему принесли воды. Он смог взять себя в руки и поистине мужественно зачитал свой положительный отзыв. Развития "спектакля" не было...
   Никогда не забуду результат голосования - 21:1. Я стал не только кандидатом наук, но и тем, кто твердо, на своем опыте, понял, что добро может быть сильнее зла. И что надо верить в людей...
   В апреле 1966 года учёный совет ИГиРГИ присудил мне учёную степень кандидата технических наук, и меня оставили в институте младшим научным сотрудником.
   Результаты методических исследований, изложенных в моей кандидатской диссертации, были положительно оценены в публикациях О.Л.Кузнецова, (впоследствии президента Российской академии естественных наук) и других ученых. Эти результаты получили прямое развитие в исследованиях М.Г.Гуфранова, направленных на реализацию предложенных нами методических принципов в скважинных условиях, с использованием геофизической аппаратуры. Издано практическое руководство, отражающее методические разработки М.Г. Гуфранова.
   В начале октября 1966 года мне вручили диплом, подтверждающий мою учёную степень; я тогда уже трудился во ВНИИ буровой техники, куда была переведена вся наша лаборатория (по решению министерства, в порядке совершенствования организации науки).
  
  
  МОИ ПРИКОСНОВЕНИЯ К ПОДВИГУ
  ЗАПАДНОСИБИРСКИХ НЕФТЯНИКОВ
  
   ВНИИ буровой техники (ВНИИБТ) стал моим пристанищем на десятилетия, здесь со временем я защитил докторскую диссертацию, здесь получил звания заслуженного изобретателя России и почётного нефтяника.
   Это была эпоха бурного научно-технического прогресса в нефтяной промышленности Советского Союза. Она, по курьезному стечению обстоятельств, охватила и время, прозванное при горбачевском правлении "застоем". Не хочется спорить с авторами исторических оценок, но, несомненно, ни отдельную личность, ни историческую эпоху невозможно всесторонне осмыслить, используя единичный хлесткий ярлык.
   Прежде всего следует подчеркнуть, что страна смогла в беспрецедентно тяжелых природных и климатических условиях Западной Сибири освоить богатства подаренных ей судьбою недр во имя своей жизнеспособности! Это было! И произошло благодаря огромному труду геологов и геофизиков, буровиков и нефтедобытчиков, математиков и химиков, машиностроителей и работников всех видов транспорта, строителей дорог и городов... Разве всех перечислишь!
   Думаю, просто нечестно относиться без уважения к этому великому свершению людей. Ну, а то, что в России ещё не решены многие проблемы экономики, надо анализировать конкретно, квалифицированно и без легковесного суждения о труде миллионов честных тружеников: ученых, инженеров, рабочих - всех, кто отдал свои волю, характер, труд, талант развитию нефтяной отрасли, ставшей спасительной для страны.
   Незадолго до ухода на пенсию, в 1998 году, я признался своему родному ВНИИ буровой техники в любви стихами. Были там и такие незамысловатые строки:
  
  Живет институт наш -
   и нам хорошо.
  Здесь познаны
   поиск, свершения, боли...
  К нам в жизнь он
   надеждой когда-то вошел,
  Лишь робкой надеждой -
   и стал нам судьбою!
  Нас в сказки лесные Заволжья
   повёл,
  В метели Приобья,
   в тепло Украины
  Растили нелегкую славу его
  Бессонницы наши
   и наши седины...
  
   Институт выпестовал целую когорту смелых, а подчас просто отчаянных борцов за научно-технический прогресс. И я с гордостью вспоминаю, что мои с коллегами творческие поиски в какой-то мере способствовали эффективности строительства скважин на нефтяных месторождениях Западной Сибири.
   Позвольте, уважаемый читатель, поделиться с Вами воспоминаниями о некоторых штрихах моей долгой, длиной почти в 35 лет, творческой судьбы в родном ВНИИБТ - институте, который был награжден за свои незаурядные заслуги орденом Трудового Красного Знамени.
  
  ВОЛНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ НА ПОВОРОТЕ СУДЬБЫ
   1966 год. Московская золотая осень. Я с некоторой грустью собираю в дорогу все, что стало частью моей интересной творческой жизни в любимом уже Институте геологии и разработки горючих ископаемых: аппаратуру, лабораторную утварь, журналы с данными исследований... Рядом с тем корпусом института, где мне выделено помещение, - прекрасный, воспетый в стихах и песнях Нескучный сад. Там уже в полную силу бушует пушкинское очарование октябрьской природы. Но мысли мои - о другом.
   Недавно я защитил кандидатскую диссертацию по созданию единой
  методической системы определения технологических свойств материалов для цементирования скважин - системы, применимой и в лабораторных, и в скважинных условиях. А значит, появились методические предпосылки для наиболее эффективного подбора рецептуры таких смесей. Но, увы, продолжить исследования в этом направлении мне не удастся.
   Ситуация сложилась довольно обычная для отраслевой науки, управляемой министерскими чиновниками. Лабораторию профессора Н.И.Титкова, в которой я после защиты диссертации был оставлен младшим научным сотрудником, где-то наверху решили передать в другой институт - ВНИИБТ. Это называлось упорядочением науки. А говоря попросту, какие-то чиновники посчитали, что профиль данной лаборатории ближе к деятельности именно ВНИИБТ. Профессора Н.И.Титкова назначили заместителем директора в этом институте, а меня определили в лабораторию крепления скважин младшим научным сотрудником.
   Заведующий той лабораторией, уже достаточно известный в отрасли ученый, кандидат наук (впоследствии доктор и профессор) А.А.Гайворонский,
  встретил меня вполне приветливо, но твердо заявил:
   - Вы должны понимать, что ваши работы по методике исследований
  тампонажных смесей у нас не могут быть продолжены. Наша тематика совсем другого характера, а к тому же, нам остро не хватает специалистов для развития новейшего направления - создания заколонных
  пакеров для совершенствования процессов крепления скважин. Это направление недавно затеяли американцы, и мы стараемся не отставать
  - пока идем почти нога в ногу. "Первую ласточку" - пакер американского типа для ступенчатого и манжетного цементирования скважин
  спроектировал наш сотрудник Лев Фарукшин. Внутренние элементы
  этого пакера, перекрывающие проходной канал обсадной колонны, требуется разбуривать после цементирования скважины. Думаю, вам для начала следует присоединиться к работе Фарукшина.
   Здесь я не могу не сделать короткого пояснения. Оно необходимо, чтобы каждый читатель понимал сущность того научно-технического направления, куда нацеливал меня заведующий лабораторией. Не бойтесь, пожалуйста, чуточку углубиться в интересную, энциклопедически многогранную сферу строительства нефтяных скважин.
   Заколонный пакер - элемент оснастки обсадной колонны труб. Эта колонна навсегда спускается в пробуренную скважину и обеспечивает её долговременную устойчивость и работу как заданного технического сооружения. Заколонный пакер встраивается в обсадную колонну для последующего размещения на строго заданной глубине.
   Приведением пакера в действие (в заданный момент времени) обеспечивается расширение его уплотнительного элемента, создающего в зазоре между стенкой скважины и колонной высокопрочную герметичную механическую перемычку. Этой перемычкой не только надежно предотвращается поступление в добываемую нефть ненужных воды или газа из соседних пластов, но и обеспечивается выполнение ряда специальных способов цементирования скважины, повышающих её производительность.
   Сложные чувства испытал я после беседы с новым шефом. Очень грустно было оставлять интереснейшие дела последних лет. Ранее казалось, что эти дела будут смыслом всей моей дальнейшей жизни... Но ведь и новое направление работ очень важно и интересно, сулит множество
  творческих находок...
   Думал я, думал и стал склоняться к предложению нового шефа. Но, конечно, решил посоветоваться со своим учителем профессором Н.И. Титковым. И профессор окончательно склонил меня к новому научному направлению. Он сказал:
   - Вы сделали полезную диссертационную работу на стыке технологии бурения и промысловой геофизики. Лабораторные аспекты предлагаемой в диссертации методики вы детально отработали. Ну, а в части скважинных исследований вами пока созданы только базовые научно-технические идеи. И вполне логично оставить их на усмотрение геофизиков - всё полезное сохранится в их арсенале. А вы-то всё-таки коренной буровик - целесообразно ли вам переходить в когорту чистых геофизиков? Несомненно, в бурении у вас и кругозор шире, и знания глубже. Именно здесь вы всегда - "в своей тарелке". А я буду болеть за вас и помогать вам по необходимости... Что думаете?
   Пожалуй, в этот момент и началась в моей судьбе пакерная эпопея. Она непрерывно пополнялась новым содержанием. В последнее десятилетие прошлого века центром этой эпопеи стал "Сургутнефтегаз", который,
  смог сравнительно благополучно выстоять на суровых ветрах оголтелых ельцинских экономических преобразований 90-х годов.
   Но на пути к тому десятилетию были, кроме Сургута, еще Башкирия, Пермская и Самарская области и нефтяные форпосты Тюменской области: Нижневартовск, Ноябрьск, Муравленко. Происходило непростое накопление опыта. Конечно, за серьезными удачами не может не быть трудной работы, где случаются и ошибки, и разочарования, и болезненные падения, и рискованные преодоления.
   Я немного опоздал к началу развития пакерных технологий крепления скважин в стране, поэтому решительно, без малейших колебаний, начал перенимать весь опыт таких работ, уже имеющийся и в лаборатории, и за рубежом.
   Конечно, наиболее волнующи и чреваты острыми неприятностями были опытные работы на буровых. Ведь они входили в сферу необратимого процесса цементирования скважины, где, как говорится, "от великого до смешного (а точнее, драматичного) - один шаг". Не ошиблись ни в чем - получили высококачественное техническое сооружение, а ошиблись - и породили печальную необходимость дорогих ремонтных работ, а то и просто погубили скважину, свели на нет трудные старания буровой бригады.
   Начались мои регулярные поездки на буровые для методического руководства опытными работами с заколонными пакерами (пока еще не собственной конструкции, а спроектированными Л.Фарукшиным), и каждая
  такая поездка стоила мне немалого нервного напряжения.
   Когда позади были опытные работы в Башкирии и Пермской области, заколонными пакерами заинтересовалось руководство Главтюменнефтегаза, уверенно идущего к основному объему добычи нефти в Советском Союзе. Ему подчинялись все производственные объединения отрасли на территории Тюменской области, ставшие впоследствии независимыми открытыми акционерными обществами (ОАО): "Сургутнефтегаз", "Ноябрьскнефтегаз", "Нижневартовскнефтегаз" и другие.
   В 1971 году наш коллектив завершил разработку нового заколонного пакера, соответствующего технологическим задачам тюменских нефтяников.
   Далее я затрону лишь несколько "живых", эмоционально насыщенных эпизодов становления пакерных технологий крепления скважин, а также последующих творческих поисков.
  
  КАК МОЙ "ПЕРВЫЙ БЛИН" СТАЛ МОЕЙ "ПЕРВОЙ ЛАСТОЧКОЙ"
   Летом 1971 года на самом большом в стране Самотлорском нефтяном
  месторождении (возле города Нижневартовска) проводились первые промышленные испытания заколонного пакера, недавно разработанного под моим руководством.
   Это был уже так называемый проходной пакер, не требующий разбуривания его внутренних элементов в обсадной колонне. Пакер мог устанавливаться в любом заданном месте, где без него не обеспечивалось надежное разобщение пластов.
   И тут непременно надо заметить, что тогда на нефтяных месторождениях Западной Сибири применение заколонных проходных пакеров стало весьма актуальным, а подчас просто спасительным мероприятием для эффективной эксплуатации скважин. Практически все скважины наклонные - известно, что в них особенно сложно обеспечить надежное разобщение пластов с помощью цементного раствора, закачиваемого в зазор между обсадной колонной и стенкой скважины. Да и качество имеющихся для этой цели тампонажных цементов, мягко говоря, было не вполне то, что необходимо. Разобщаемые пласты-коллектора, насыщенные нефтью, водой или газом, расположены лишь в нескольких метрах друг от друга, а разделяющие их глинистые пласты, к тому же, нередко неустойчивы и образуют кавернозные участки стенки скважины. Любому грамотному и ответственному нефтянику было ясно, что при таком "букете" неблагоприятных факторов именно пакеры могут сыграть важную, а то и радикальную роль в обеспечении нужной производительности скважин.
   И все же доверие к пакерам, предлагаемым мною, формировалось непросто и небыстро. Ведь они, вспомним еще раз, применялись в необратимом процессе цементирования скважин, когда из-за отказа пакера (отсутствия его заданного функционирования) могут произойти беды, гораздо более существенные, чем те радости, которые сулит его потенциальная полезность...
   Итак, был жаркий июль 1971 года. На Самотлорском месторождении шло цементирование самой первой в стране скважины, в которую спущен заколонный проходной пакер. Чтобы пакер этого типа сработал в нужный момент, то есть не ранее, чем завершится процесс цементирования, требовалось установить в нем правильный контрольный срезной винт - винт верно рассчитанной прочности.
   В принципе, можно было установить винт с довольно большим запасом прочности - тогда понадобилось бы большее повышение давления в колонне для приведения пакера в действие (раздува его рукавного уплотнительного элемента). Но пакер предстояло спускать в эту скважину вместе с обсадными трубами, поставляемыми из Сумгаита, которые, как и тампонажный цемент, имели невысокое качество (в то время высококачественных труб буровое предприятие чаще всего не имело). И, стремясь надежно привести в действие пакер, вполне вероятно можно было нарушить герметичность обсадной колонны - а это беда. Позже, конечно, осмелели, потому что наладили более ответственную проверку и отбраковку обсадных труб перед спуском в скважину, пока же решили максимально подстраховаться - не увлекаться запасом прочности винта.
   Но скважина, как и Восток, - дело тонкое. Гидродинамические явления при цементировании оказались сложнее, чем ожидались. И вот какой-то непредвиденный импульс давления вдруг вызвал преждевременное срабатывание пакера. Процесс цементирования остановился - дальнейшая циркуляция жидкостей в скважине стала невозможна. А еще не был полностью выдавлен из колонны в пространство между нею и стенкой скважины цементный раствор, и очень скоро начнется его затвердевание.
   У всех возник шок - никто еще не имел опыта подобной работы. Цементированием руководил начальник производственно-технического отдела конторы бурения мой ровесник Заки Шакирович Ахмадишин. Он напряженно заглянул мне в глаза и тихо спросил:
   - Что будем делать?
   Я молчал около минуты, и все ждали, что скажу. Позже Заки Шакирович удивленно вспоминал, с каким твердым спокойствием я вел себя в возникшей ситуации. Если бы он знал, какое смятение было в моей душе! Но показать свое состояние, свою растерянность - это однозначный провал эксперимента, и отмена последующих запланированных испытаний. Это остановка всей работы по заколонным пакерам в Западной Сибири на неопределенный период. А значит, накопление некачественных скважин.
   И я решил так: "Надо рисковать. Мы старались пощадить обсадную колонну - пусть она теперь пощадит нас. Пусть выдержит рискованное давление и даст нам возможность гидравлически разорвать водоносный пласт под пакером, а затем закачать в него оставшийся в колонне цементный раствор. Это единственная возможность добиться успешного завершения эксперимента".
   Я предложил:
   - Давайте сделаем несколько циклов повышения давления в цементировочной головке до 200-220 атмосфер - постараемся, чтобы под пакером произошел гидроразрыв пласта.
   Заки Шакирович с сомнением покачал головой - рискованно и планом работ не предусмотрено. Но он уже успел заразиться моим энтузиазмом - очень хотел успеха этого испытания. Быть может, внешнее спокойствие и надежда представителя науки почти загипнотизировали его.
   Он, конечно, понимал, что если порвет колонну, наказания не избежать. Ну, а если будет успех - это станет началом технологического прорыва в креплении самотлорских скважин!
   - Ладно, была - не была! - ответил он.
   ...Колонна не подвела! Пласт удалось разорвать, и оставшаяся в колонне порция цементного раствора была продавлена в него, оттеснив в нем воду от скважины. По существу, были достоверно доказаны не только высокая герметизирующая способность пакера, но и принципиальная возможность нового эффективного технологического приема - гидроразрыва и надежной изоляции от ствола скважины подпакерного водоносного пласта.
   Скважина оказалась при эксплуатации исключительно надежной. Когда Заки Шакирович защищал кандидатскую диссертацию, он демонстрировал работу этой скважины в сравнении с соседними. Она годами давала безводную нефть, в то время как "соседки" давно обводнились.
   Общие дела крепко сдружили нас с Заки Шакировичем, и до сих пор мы регулярно переписываемся (ныне - по Интернету).
   А пакерная эпопея в Западной Сибири продолжилась на десятилетия, неуклонно охватывая очередные месторождения.
   В течение года я бывал не менее 4-5 месяцев в этих местах, ставших мне привычными и родными. Мы создавали и испытывали новые, всё более совершенные пакеры, испытывали их на стендах и в скважинах, проводили технологические эксперименты, расширяющие наши представления о возможностях пакерных технологий. Я бы мог вдохновенно рассказывать обо всём этом своим читателям, но понимаю, что их подавляющее большинство - неспециалисты в данной сфере, и такое откровение было бы им малоинтересно.
   Так что, дорогой мой читатель, уверенно продолжайте чтение - я постараюсь затрагивать (за исключением кратчайших, совершенно необходимых профессиональных пояснений) только эмоциональные моменты, которые неразрывно связаны с человеческими взаимоотношениями, - эти этюды, надеюсь, будут восприниматься Вами с некоторым интересом.
  
  НОЧЬ С "АНГЕЛОМ-СПАСИТЕЛЕМ"
   Многим людям, несомненно, знакомо состояние тихого отчаяния. Ситуация непоправима, надежды рушатся, жизнь зашла в тупик ...
   Была ночь. Я лежал на гостиничной кровати и ощущал то самое тихое отчаяние. Неожиданно случилась беда: заколонные пакеры, которые должны радикально повышать качество скважин и уже начали внедряться после успешных промышленных испытаний, вдруг, вместо ожидаемых благ, привели к авариям при заканчивании четырех скважин подряд.
   Меня срочно вызвали из Москвы в Западную Сибирь как руководителя работ. Я на месте все проверил, все просчитал и понял: буровики, несомненно, все делали правильно. При этом на заводе-изготовителе была проведена специальная учеба инженеров и сборщиков, оставлена детальная методика сборки и испытаний изделий. Почему же произошли аварии? Я не мог этого понять.
   Завтра меня будут слушать на техническом совете и, увидев мою беспомощность, прекратят внедрение. Годы работы коллектива - и такой плачевный итог. Как мы надеялись на успех! Сколько сил отдали, чтобы успех
  состоялся! А я, никчемный, бестолковый, посмел быть во главе работы...
   Во втором часу ночи раздался стук в дверь. Это был Владимир Богданов, молодой инженер бурового предприятия, который поверил в заколонный пакер и с душой помогал мне его внедрять.
   Владимир, естественно, знал о случившейся беде, но почему-то стоял с сияющим видом. Через минуту он вывалил из карманов на стол десятки срезных винтов от полученных предприятием изделий. (Здесь, пожалуй, уместно напомнить, что именно подбором срезного винта каждое изделие настраивалось на конкретные условия в скважине, и этим обеспечивалась его безаварийная работа.) Последним на стол лег штангенциркуль (инструмент для высокоточного измерения линейных размеров).
   - Мне пришла в голову мысль: если буровики не допустили ошибок, надо проверить эти винты, - сказал Владимир. - Поехал на базу и там вытащил их из всех изделий.
   Я сразу возразил:
   - Точнейшему изготовлению этих винтов мы с заводом уделили особое внимание - ошибок быть не может.
   Владимир улыбнулся:
   - А чем ты гарантируешь правильность чеканки на головке каждого
  винта?
   На ней чеканкой указывался диаметр винта в месте среза при заданном повышении давления в обсадной колонне. Это делалось для быстроты и безошибочности отбора на буровой нужных винтов, которые затем устанавливались в наше изделие.
   - Отчеканено неверно, проверь сам, - Владимир протянул мне штангенциркуль.
   И тут я, потрясенный, понял, что дело нашего коллектива спасено этим
  добрым волшебником!
   Было предусмотрено всё, кроме одного: девочке-чеканщице могла прийти в голову и такая мысль: "Этих винтов так много, почти неразличимых на глаз, таких маленьких и надоевших. Неужели может случиться что-то плохое, если вместо одной цифры на винте будет отчеканена другая? Придумали чепуху какую-то, чтобы людей мучить..."
   После всех наших забот и стараний мысль о ложной чеканке на срезных
  винтах просто не приходила мне в голову. А Владимиру пришла... Все было дальше нормально, только на заводе сняли с работы начальника отдела технического контроля...
   ...Летом 1973 года одного из самых ярких руководителей Западно-Сибирских нефтяников Александра Викторовича Усольцева назначили главным инженером Нижневартовского управления буровых работ (УБР) ?1. Это то самое буровое предприятие, где работал молодой специалист Владимир Богданов, когда произошел описанный выше ночной разговор.
   Вначале главный инженер направил его на работу в передовую бригаду бурового мастера Геннадия Левина. Через некоторое время Владимир попросил мастера доверить ему самую ответственную рабочую должность - бурильщика... Он прошел все рабочие ступеньки буровика, показал способность толково решать инженерные задачи - и стал восприниматься как перспективный специалист. Что его отличало? Александр Викторович
  вспоминал об этом так: "Упрямство - раз, огромная трудоспособность -
  два и редкостное умение четко следовать тому, что предписано, - три".
   ...Была в УБР группа крепления скважин, руководил ею Михаил Гарафович Хуснутдинов... Чудесный мужик, прекраснейший специалист, замечательный воспитатель. И главный инженер отправляет Владимира Богданова к нему, да к тому же назначает замом Хуснутдинова, чтобы молодой человек почувствовал, что у него теперь важная должность. И ответственность. Тут от него много зависело... Усольцев уже видел, что из Богданова может вырасти главный технолог УБР...
   Владимир Леонидович Богданов - уже давно генеральный директор открытого акционерного общества "Сургутнефтегаз". Ныне он проходит седьмой десяток лет. Есть добрая известность в России и за её рубежами, удостоен звания Героя Труда Российской Федерации, награжден многими орденами и медалями...
   Его огромное хозяйство всегда стабильно и эффективно, не пошатнулось и в самые смутные времена 90-х годов ушедшего века. Акционерное общество "Сургутнефтегаз" неизменно - один из форпостов цивилизованного капитализма на российской земле. Знает Владимир Леонидович, ныне крупный хозяйственный руководитель, ставший доктором экономических наук, а мужавший на производстве как технарь, что в сложных делах нельзя упускать из виду ни один маленький винтик. И нередко до глубокого вечера горит свет в его кабинете. Если уж дано человеку обнаружить те мелочи, которые другими не замечаются и которые оказываются совсем и не мелочами, то куда уйдешь от такого нелегкого призвания!
  
  * * *
   В Российских нефтяных скважинах установлены тысячи заколонных пакеров. Их эффективность была убедительно доказана анализом работы скважин на многих месторождениях Западной Сибири.
   Жизнь продолжается... Естественно, технический прогресс не обходит нефтяную промышленность. Совершенствуются глинистые и цементные растворы, не застыли на месте конструкции скважин, ушли вперед методы, техника и специальные материалы для заканчивания скважин. Что ждет пакерные технологии крепления скважин в будущем? Трудно сказать. Хочется думать, что их век не завершен. Но в любом случае они в течение 30 лет
  достойно послужили российской нефтяной отрасли, оказавшись в нужное
  время в нужных регионах.
  
  МАСТЕР-КЛАСС ЯКОВА АРОНОВИЧА ГЕЛЬФГАТА
   Ныне, в старости, нередко вспоминаю дела, которыми жил десятки лет
  в родной нефтяной отрасли, вспоминаю поиски, ошибки, нелегкие успехи... И глубоко понимаю, что не имел бы счастливых моментов признания каких-то своих заслуг в науке и изобретательстве, не будь у меня замечательных учителей. В одном из своих стихотворений, которые пишу всю
  жизнь по велению души, есть такие строки:
  
  Не знаю, что сумею - не сумею,
  Но верным быть учителям
   смогу!
  
   Среди тех, кто сыграли принципиальную роль в моем становлении и совершенствовании как работника науки, был Яков Аронович Гельфгат, хотя не являлся официальным научным руководителем ни моей диссертационной работы, ни моих, с коллегами, разработок по научной тематике ВНИИ буровой техники. Мне посчастливилось многие годы ощущать мощное влияние личности этого МАСТЕРА: его неравнодушие и высочайшую требовательность к себе в любом большом или малом деле, которое он взял в свои руки, его блистательное владение логикой и профессией, его неукротимое упорство в отстаивании своих идей при неизменных корректности и внешнем спокойствии, его чуткое, дружеское внимание, мудрые, но всегда ненавязчивые советы и рекомендации, даримые многим и многим людям...
   С первой половины тридцатых до первой половины девяностых годов
  прошлого столетия Я.А.Гельфгат увлеченно трудился в Азербайджане и России, в Украине и Казахстане, в Узбекистане и Киргизии, за рубежами бывшего Советского Союза.
   Став опытнейшим специалистом, он многие годы руководил отделом технологии бурения скважин ВНИИ буровой техники. Вспоминаю, что Яков Аронович вел отчаянную борьбу за то, чтобы любой значительный шаг для совершенствования буровых работ начинался с создания всесторонне продуманной технологической концепции.
   Казалось бы, даже с обывательской точки зрения позиция дорогого Якова Ароновича ясна. К примеру, не следует сколачивать шкаф, не уточнив тщательно вначале, какой комплекс функциональных свойств ему необходим. Но, к сожалению, ученые-буровики иногда забывали в азарте самоутверждения такой принцип и затем добирались до рациональных технологических результатов мучительными путями проб и ошибок. А то и не добирались. Яков Аронович вел и вел свою борьбу на ученых советах, на совещаниях, в журналах и, конечно, на буровых...
   ...Когда в середине 90-ых годов директор ВНИИ буровой техники вдруг
  отметил, что "Цырин - настоящий ученый", я воспринял эти слова с волнением и признательностью. Прекрасно понимал, что они говорят вовсе не о каком-то особом моем вкладе в науку. Те слова отразили моё нравственное поведение в отраслевой науке того времени, когда в ней началось разобщение человеческих пластов - психоз сепаратных коммерческих изысков взамен дружного поиска путей к наиболее весомым творческим прорывам. Я неколебимо продолжал жить только в сфере решения комплексных научно-технических проблем и стремился по мере сил увлечь коллег из родственных лабораторий делами в этой сфере.
   Такое поведение - несомненный итог многолетнего нравственного влияния Якова Ароновича, а также - подчеркиваю с глубочайшей благодарностью - пристального, отеческого внимания этого человека к моим с соратниками делам в науке.
   В конце 80-х годов, когда я был уже опытным специалистом и руководил довольно крупным научным подразделением, Яков Аронович предложил мне побеседовать с глазу на глаз. В этой, как полюбили говорить в горбачевские времена, судьбоносной для меня беседе я услышал приблизительно следующее:
   - Юрий Завельевич, вам с коллегами удалось создать в стране эффективное научно-техническое направление - крепление скважин с применением заколонных проходных пакеров. При этом их технологичность и функциональные возможности шаг за шагом развиваются. Это - серьезная заслуга вашего дружного коллектива. Но у меня создается ощущение, что в своей увлеченности совершенствованием пакеров вы сузили горизонты своих творческих поисков.
   Заколонный пакер - это, бесспорно, прекрасное техническое средство. Но попробуйте взглянуть на проблему заканчивания скважин шире, в аспекте всего комплекса технологических задач. Ведь, при рациональном решении проблемы заканчивания скважин в целом должны быть с высокой технологичностью обеспечены не просто качественная изоляция эксплуатационных объектов в скважинах любого типа, но и надежное сохранение коллекторских свойств этих объектов, и рациональный отбор нефти из продуктивной зоны горизонтальных скважин, и охрана недр в сложных геолого-технических условиях...
   Настоятельно советую вам задуматься о новых высокотехнологичных
  способах разобщения пластов на стадии заканчивания скважин с учетом
  всех технологических потребностей и при этом стремиться к комплексному сочетанию новых технологических приемов, технических средств и материалов. Это стало бы качественно новым уровнем разработок.
   А заколонные пакеры, конечно, заняли бы достойное место в разрабатываемых технико-технологических комплексах.
   После той беседы я буквально потерял покой. Говоря коротко,
  из искры, которую высек в моем сознании Яков Аронович, возгорелось пламя. Старался, чтобы все дальнейшие разработки "пакерщиков" стали базироваться на широком осмыслении проблемы заканчивания скважин и, соответственно, выработке своей технологической концепции.
   В результате 90-е годы стали для меня и моих коллег поистине кульминацией творческих поисков. Эти поиски были довольно смелыми, а потому и рискованными, принесли нам немало разочарований, жесткой критики, но, к счастью, и некоторые очевидные успехи.
  Кое-что из созданного и сегодня используется к промышленной практике, другое нуждается в дальнейшей ювелирной отработке, но все это является честными и упорными попытками значительных творческих прорывов - а разве такое не заслуживает искреннего уважения? Уверен, все это было не зря и еще прямо или косвенно послужит качественному строительству скважин...
   Яков Аронович внезапно ушел из жизни в 2006 году, почти в 90 лет.
  
  ТВОРЧЕСТВО - БОЛЕЗНЬ ХРОНИЧЕСКАЯ
   ...Во ВНИИ буровой техники в конце 80-ых годов прошлого века была создана удивительная смесь для изоляции пластов. Она "находила" водоносные отложения, вплоть до самых тонких пропластков, проникала в них и через несколько минут надежно закупоривала их пористое пространство.
   А при этом она сберегала нефтеносные отложения в их первозданном
  виде, не нанося их проницаемости никакого ущерба. Такого практика еще
  не знала.
   Мы с коллегами разработали высокотехнологичное специальное устройство, которое обеспечивало попадание смеси в нижнюю, продуктивную зону в процессе цементирования скважины. Обычный цементный раствор использовался выше и никак не мог повредить нефтеносным пластам.
   Когда новый технико-технологический комплекс был применен в нескольких скважинах, они, вопреки твердому скепсису геологов бурового предприятия, дали безводную нефть. Это было невероятно в тех, сложных условиях!
   Однако радоваться разработчикам не пришлось. Тампонажное управление стало протестовать против дальнейшего применения новинки, так
  как оно могло вскоре лишиться работоспособных цементировочных агрегатов. Такое развитие событий могло привести к провалу в строительстве
  скважин.
   Дело было в том, что новая смесь для изоляции пластов прилипала
  к металлическим поверхностям, создавая водостойкое пленочное покрытие в насосах цементировочных агрегатов. На основе лабораторных опытов разработчики полагали, что прокачкой порции нефти насосами удастся
  удалить из них все остатки новой, смеси. Но в реальной практике очистить насосы полностью, как после обычного цементного раствора, не удавалось, а значит, цементировочные агрегаты могли выйти из строя. Лаборатория - одно, скважина - другое.
   И не только с насосами была проблема. Не забывается мне грустная картина на одной из буровых. Машинист цементировочного агрегата, использованного для закачки в скважину новой смеси, остался на буровой площадке после работ по цементированию и около двух часов старался очистить от прилипших остатков этой смеси баки агрегата. Буровики-производственники, закаленные бесчисленными трудностями и непредвиденными ситуациями, не впадают в панику, когда на них обрушиваются очередные сложности. Они просто решают свои проблемы, ведь никто другой этого не сделает...
   Я был в замешательстве. Расторжение акционерным обществом договора с нашим институтом будет означать отсутствие материальных средств для лаборатории и мощный удар по репутации разработчиков. И это после отчаянной творческой работы, после упорных и долгих надежд на победу...
   Причем технологические свойства специального устройства и материала гармонично соответствуют друг другу, то есть применить это устройство с другими известными материалами для разобщения пластов невозможно. Получается, что вся идея новой разработки для повышения
  производительности скважин несостоятельна...
   Одним из научных отделов регионального института СургутНИПИнефть руководил Геннадий Борисович Проводников, очень творческий специалист, ставший вскоре моим лучшим, бесценным другом.
   Он горячо поддерживал нашу разработку и в возникшей ситуации произвел стремительные творческие поиски, лабораторные эксперименты по спасению прекрасной идеи: изолировать нефтеносный пласт от ниже- и вышележащих пластов, насыщенных ненужными флюидами, практически без загрязнения пористой среды, насыщенной нефтью...
   И вот однажды он сообщил мне, что им получен другой гелеобразующий изоляционный материал, не загрязняющий ни насосы, ни нефтеносные отложения, а главное он совместим с тем самым
  высокотехнологичным специальным устройством!
   Такое могло оказаться под силу только Геннадию Борисовичу - блистательному технологу и мыслителю... и верному коллеге.
   Теперь никто не был против применения смеси, работа на скважинах
  продолжилась. Правда, новый материал имел один недостаток: не мог создавать столь же прочную закупорку внутри пористой среды водоносных отложений, как прежний. Но это стало стимулом новых творческих поисков.
   Так начались наши совместные поиски с Геннадием Борисовичем. Границы поисков расширялись, выходя далеко за первоначально намеченные рубежи. Естественно, расширялась и когорта участников работы.
   В 90-ые годы ВНИИ буровой техники в творческом содружестве с СургутНИПИнефтью создали ряд новых технико-технологических комплексов, каких еще не было в мировой практике.
  
  * * *
   Буровики начали работать на Восточно-Еловом месторождении. Скважины особо глубокие, более 3 километров. Продуктивный пласт низкопроницаемый,
  сверху и снизу от него - водоносные отложения. Низкопроницаемые пласты особенно чувствительны к загрязняющему воздействию цементного раствора. Дебиты скважин очень низкие - не более 4-5 тонн в сутки.
   Настала пора показать свои возможности нашей уникальной разработке - селективно-манжетному цементированию, которое было подготовлено для промышленного испытания. Им обеспечивается заполнение цементным раствором всего заколонного пространства скважины, кроме зоны продуктивного пласта.
   Испытания начались. Участники испытаний с волнением ждали сигналов об успешности технологического процесса: заданных всплесков и падения рабочего давления, наличия циркуляции жидкости в скважине. С неменьшей взволнованностью мы брали в руки диаграммы цементометрии, вручаемые нам геофизиками.
   Успех! Видим, что вся скважина прекрасно зацементирована, и только в зоне нефтенасыщенного пласта - эксплуатационного объекта за обсадной колонной нет цементного раствора. Пласт не имел с ним даже кратковременного контакта, а давление вышерасположенного столба принял на себя заколонный пакер, установленный непосредственно над данным пластом. Более того, в зоне этого пласта для очистки его пористой среды разместили разработанную Геннадием Борисовичем Проводниковым спецжидкость, повышающую его проницаемость.
   Но до получения результатов эксперимента успокаиваться было рано.
  Необходимо было знать, каков будет дебит скважины, насколько производительнее станет это техническое сооружение.
   Дебит достиг 15-20 тонн в сутки - это, по меньшей мере, в 3 раза больше, чем в обычных соседних скважинах. Данные результаты обеспечивали рентабельность буровых работ на Восточно-Еловом месторождении! Это была победа!
  
  * * *
   Наиболее сложными были промышленные испытания разработанного во ВНИИ буровой техники технико-технологического комплекса для избирательного и регулируемого разобщения продуктивной зоны так называемых горизонтальных скважин, а точнее, скважин с горизонтальным окончанием их ствола в этой зоне. Цементирование такой скважины производится только выше данной зоны во избежание загрязнения пласта.
   На Федоровском месторождении "Сургутнефтегаза" геологические условия обусловили массовое строительство скважин с горизонтальным окончанием ствола длиной 500 и более метров. На этом месторождении нефтяной пласт заключен между обширной газовой шапкой и подстилающей подошвенной водой и имеет среднюю толщину лишь около 6 метров - это весьма сложные условия.
   Для повышения эффективности заканчивания скважин на указанном месторождении специалисты "Сургутнефтегаза" и ВНИИ буровой техники решили провести опытно-промышленные работы по новой технологической схеме. Перед институтом была поставлена задача создания технико-технологического комплекса обеспечивающего регулируемый отбор нефти из продуктивной зоны скважины для обеспечения оптимальной разработки всей нефтяной залежи;
   Разработанный комплекс - это "гирлянда" новой управляемой оснастки
  обсадной колонны, спускаемая в горизонтальный участок ствола скважины, и соответствующее управляющее устройство, спускаемое в обсадную
  колонну. Продуктивная зона скважины была разделена на четыре разобщенных друг от друга и автономно управляемых участка.
   Первое промышленное испытание разработанного комплекса проходило летом 1998 года на Федоровском месторождении.
   Не забыть мне теплую белую ночь, когда начинался спуск обсадной колонны. Вокруг буровой призрачный пейзаж бескрайних болот, на которых кое-где пытаются расти, но неизбежно чахнут побуревшие сосенки. А ближе, на обширном песчаном покрытии, созданном людьми, строгой шеренгой выстроились оборудованные устья уже работающих "горизонталок" - сданных в эксплуатацию горизонтальных скважин.
   Вахтой буровиков руководит сам буровой мастер: спуск колонны уникальный, и никому доверить его не желает.
   А рядом неизменно - первоклассный специалист по креплению горизонтальных скважин, начальник отдела Сургутского управления буровых работ ?1 Александр Аркадьевич Шамшурин. Он заглядывает внутрь каждого элемента новой оснастки перед его свинчиванием со спущенной частью колонны, контролирует качество каждого свинчивания, герметизацию каждого резьбового соединения фторопластовой уплотнительной лентой, разрешает спуск очередного элемента оснастки, очередной трубы.
   Нервное напряжение у всех возрастает, когда низ колонны входит в горизонтальную часть ствола. Остается спустить 50 труб... 40 труб... 20... Колонна входит в самый непредсказуемый участок ствола: остается 10 труб. Все в напряжении - ждут "посадок" колонны... Но их практически нет - бригада на совесть подготовила ствол к спуску колонны с необычной оснасткой... И вот уходит в отверстие ротора буровой установки последняя труба - колонна благополучно доведена до проектной глубины!
   Все поздравляют друг друга. Я в огромном волнении жму руки мастеру и всем участникам спуска колонны, собравшимся возле ротора... Александр Аркадьевич куда-то исчез. Нашел его в столовой, уставшего и умиротворенного. Он сидел, задумавшись о чем-то. Я вдохновенно выразил ему благодарность, Александр Аркадьевич улыбнулся и тихо произнес:
   - Всех надо благодарить. Молодцы ребята. Посадок колонны, можно сказать, не было. Только в одном месте было заметно, что она чуточку прилипла, но эту мелочь можно проигнорировать... И вас поздравляю, и всех ваших коллег. Теперь нас ждут дальнейшие дела.
   Затем производились работы по цементированию скважины. Ввиду необычности эксперимента этими работами руководил лично главный технолог тампонажного управления Сергей Владимирович Миронов. Он уже давно покорил моё сердце неизменной поддержкой наших научных поисков.
   Вокруг буровой выстроилась внушительная армада тампонажной техники. Вначале закачали кислотный раствор в продуктивную зону скважины для очистки пористой среды пласта вблизи скважины. Затем создали пакерную перемычку в заколонном пространстве и над ней открыли сквозные боковые окна для проведения цементирования скважины.
   Цементирование прошло в целом нормально, после чего открыли гидравлический канал от нефтяного пласта к полости обсадной колонны в одном из участков продуктивной зоны...
   Немного позже я там же, на буровой, обратился к коллегам по поводу выполненной работы:
   - Мы не фейерверк показывали, не фокус, а выполняли беспрецедентно сложную работу по заканчиванию горизонтальной скважины. Эта
  работа дала нам массу новой, подчас совершенно неожиданной информации, которая позволит в будущем применять наш комплекс без тех
  осложнений, что мы имели при проведенных испытаниях. Испытания в целом, несомненно, были успешными. Они стали большим коллективным
  делом. Еще раз огромное спасибо всем!
  
  РОССИЙСКАЯ ОТРАСЛЕВАЯ НАУКА:
  БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
   В российской науке я проработал более 40 лет. Из них 30 лет руководил творческими коллективами: вначале творческими группами, затем - почти 25 лет - научными лабораториями.
   Созданный в Москве в самой середине прошлого века ВНИИ буровой техники, место моей многолетней работы, сыграл основную роль в разработке для нефтяников России специальных технических средств и технологий разобщения пластов в скважинах при наиболее сложных условиях. Мне довелось участвовать в создании основных научно-методических и технических идей и руководить работами в этой области. Целью было повысить производительность скважин и обеспечить охрану недр.
   Но отраслевая наука в России на волнах коммерции все в большей мере
  теряла какое-либо управление. Я же, как рыцарь добрых традиций, продолжал и продолжал бороться за консолидацию своей большой лаборатории. Понимал, что наш коллектив будет несравненно интереснее производству в решении сложных, комплексных технологических проблем, не распавшись на мелкие группы, подобные разрозненным торговцам "мелочёвкой" на базаре.
   ...Более десяти лет спустя мне довелось побывать в огромной преуспевающей американской инновационной компании Halliburton на фоне монотонного развала родного московского института, и я убедился, что был принципиально прав в целях своей борьбы. Увидел, что эта компания организована как единый многотысячный научно-производственный коллектив, управляемый централизованно. А ученые, конструктора и прочие труженики прогресса не мышкуют, где придется, в поисках денег, не осваивают спекуляцию и коррупционные сделки, а занимаются своим любимым творческим делом - и неплохо живут. Ну, чуть ли не наш отвергнутый социализм! И, надо же, Halliburton в условиях махрового капитализма выживает, более того, процветает!..
   Но Россия пошла своим путем...
   Работники отраслевой науки в недавние 90-е годы подверглись массированной воспитательной обработке сверху, отечественными "теоретиками" общественного прогресса. Дескать, именно коммерческая предприимчивость человека является велением времени. А при ее отсутствии, творческая предприимчивость, смелость врача, педагога, ученого, инженера - это уже нечто устаревшее, просто удел неудачников, не приспособившихся к жизни. Такое "воспитание" и стало закваской для разложения отраслевой науки. В ней более или менее комфортно начали чувствовать себя не "старомодные" ученые-искатели, всецело живущие творческими устремлениями, а те, кто одной, а лучше двумя ногами ступил в коммерцию (нередко с криминальным душком).
   При этом молодежь просто потеряла интерес к отраслевой науке, ощущая запах ее тлена...
   А я, неподатливый, вел и вел свою борьбу за прочность и монолитность научно-технического направления. Но в коллегах уже разгоралось иное стремление: к сепаратизму, обособлению и совершенно независимому добыванию денег.
   Меня это очень волновало. Да, коллеги психологически становятся продуктами нового времени. Но ведь была и долгая история дружной совместной работы. Вместе создали признанное в стране направление в буровой науке. Нежели все это теперь - лишь исторический хлам?
   И записал в своем дневнике такое решение: "Буду бороться до конца, но с трезвым учетом складывающихся ситуаций. Возможно, мне все
  же хватит тактической зрелости, чтобы как-то спасти от развала созданное нами комплексное направление в науке, по существу, наш общий надежный корабль".
   У меня сохранились дневниковые записи, отразившие, как я созревал для некоторых поступков и как совершал их:
   "Я уже не в состоянии сдерживать стремление руководителей групп к сепаратизму. Они для себя видят наиболее надежным способом выживания только свое, независимое, пусть и мелкое частное предпринимательство, не хотят верить в перспективность крупных, комплексных разработок... Кстати, ведь и другие большие подразделения института постепенно распадаются. Времена такие - зовут нас мышковать по сусекам... Пожалуй, следует разделить нашу лабораторию на три
  небольших.
   И я поставил перед директором института вопрос о разделении нашей лаборатории на три самостоятельных научных подразделения.
   В служебной записке по этому вопросу постарался дать честное обоснование своему предложению. И директор принял его...
   Но мне удавалось организовывать одну за другой большие, комплексные договорные работы, позволяющие объединить усилия всех новых лабораторий. Я продолжал утопать в творческой работе. С уверенностью могу сказать, что 90-е годы стали вершиной моих, совместных с коллегами, творческих решений. Однако не об этом данные воспоминания.
   Они - о разрушительных процессах взаимоотношений в мире отраслевой науки тех времен, о потенциально гибельном для неё разобщении человеческих пластов, против чего восставала моя и вдохновенная, и консервативная душа...
   Как-то не укладывается в душе вот что. Американцы, к примеру, строили капитализм на основе бесцеремонного отношения к социально неразвитым индейцам и, конечно, к чернокожим рабам-африканцам. Это грустно вспоминать, и ныне Америка старается по возможности искупить вину перед потомками аборигенов и афроамериканцев. А Россия и в строительстве капитализма - "впереди планеты всей". В ней "новый" строй создается на основе бесцеремонного отношения к тем, кто не ушел от традиций своих благородных предшественников-учителей в науке, искусстве, медицине, производстве, образовании, армии... Да, именно ко всем тем честным трудягам, которые многие годы беззаветно служили своей стране, создавали все, что сегодня составляет ее достоинство, и для которых (по их глупой, наивной привычке, с точки зрения наиболее продвинутых в строительстве российского капитализма) страна не стала просто сочным пастбищем, где надо суметь - и нет других проблем - досыта нажраться.
   Вот почему великий ученый академик Дмитрий Лихачев стал беднее лавочника с Преображенского рынка Москвы. Вот почему покрывается психология научного коллектива ржавчиной сепаратизма, спихивания на обочину дороги еще не лишившихся интеллигентности конкурентов и поиска коррупционных лазеек к приращению своих денежных накоплений...
   И, как в осколке зеркала отражается огромное солнце, так в нашей небольшой когорте, еще недавно составлявшей дружную лабораторию, отражаются нынешние психологические тенденции российского общества строителей капитализма".
   ...Наступил 1999 год. Находясь в пенсионном возрасте, я уже почти не встречал в сибирской командировочной суете ровесников. Стал регулярно ощущать капризы сердца, а иногда в ответственный момент испытаний на буровой хлынет кровь из носа... О том, что пора, думал с грустью: очень уж интересные и масштабные работы развернул ВНИИ буровой техники на сургутской земле. Да, да, еще удавалось мне объединять силы бывшей большой лаборатории в общих делах для "Сургутнефтегаза"...
   Но дружбы между новыми лабораториями не было, она оказалась непоправимо отравленной ветрами времени. Я ощущал, что коллеги скорее терпят моё чудачество в полной готовности "разбежаться", чем видят себя в ситуации единения на долгие времена. Они жаждали главных удач на стезе сепаратизма. Причем, если возможно, в сфере не научных, а коммерческих прорывов. Таковой, впрочем, была в конце века эволюция отраслевой науки России в целом: от былого взлета на просторы творчества - к посадке на просторы грязноватого, пронизываемого паутиной коррупции рынка...
   Так не напрасно ли была затеяна мною отчаянная борьба? Знать бы правильный ответ... Конечно, сил для победы у вдохновенного консерватора-одиночки, не было. Просто не мог я иначе...
   Накануне 2000 года, перед самым выходом на пенсию, я согласовал в "Сургутнефтегазе" новый научный договор для своих коллег на ближайшие годы...
   ...Иногда мне становится грустно из-за того, что нет уже в жизни заведенной пружины бурной служебной деятельности. Был некий "наркотик" - множество дел. Даже когда оно становилось непосильным, душу согревало ощущение своей нужности отрасли, чуть ли не всему человечеству...
   Вот что написал, будучи пенсионером, в своем дневнике:
   "Я посвятил жизнь созданию нового и борьбе за его реализацию, и та судьба давно показала мне, что творчество, да и вообще увлеченность добрыми делами всегда дают человеку жизненные силы. Это так многообразно! Это - вне возраста. Пока это остается со мной, я буду иметь стимул для жизни. Слава богу, я смог теперь реализовать свое давнее стремление к литературной работе. Пишу короткие повести, рассказы и лирические очерки (иногда вперемежку со стихами), которые публикуются в периодике, отдельных книгах, Интернете и находят отклик в душах людей... Да, силы для жизни нужно искать только в себе, в работе своей души, в своих заботах, надеждах и увлечениях. И нет другого пути!".
   ...А нужен ли России отечественный научно-технический прогресс в нефтяной отрасли? Ведь американцы здесь, кажется, все умеют и всему миру помогают инновациями. Да, американцы, конечно, молодцы - лелеют свою отраслевую науку, всемерно заботятся о ее приоритете на мировых рынках. На развалинах российской отраслевой науки вдруг стало ясно, что капитализм и отраслевая наука мирового уровня совместимы не автоматически, а лишь тогда, когда ее организуют по уму, а не пускают на самотек.
   И, видимо, совсем неплохо, если мировая нефтяная держава Россия и впредь будет иметь соответствующую отраслевую науку, в которой продолжатся традиции отечественных беспрецедентных достижений.
   А они есть! Это технологические основы бурения горизонтальных скважин, турбобуры, винтовые забойные двигатели, проводка легендарной Кольской сверхглубокой скважины на глубину 13 километров с использованием исключительно отечественной техники и технологии...
   Конкуренция в творчестве полезна для прогресса навсегда. Думаю, прав был молодой романтик начала 70-ых годов прошлого века по имени Юрий Цырин, который заявил тогда, беседуя с тюменским журналистом, что творчества, как и Солнца, хватает на всех...
   Жаль только, что это, увы, не каждому нужно...
  
  2019 г.
  
  
  
  КОГДА В РАБОТЕ ЕСТЬ ИЗЮМИНКА...
  
  Не дорог квас, дорога изюминка в квасу.
  Русская пословица
  
   Мы, пожалуй, столь редко вспоминаем слово "изюминка" в его переносном значении, что не всегда могли бы без затруднения раскрыть чётко это его значение. Словари русского языка предлагают, в частности, следующую трактовку: "Изюминка - яркое своеобразие, придающее кому-либо или чему-либо привлекательность". Яркое своеобразие, придающее привлекательность! Я бы добавил еще одно слово - и получилось бы: "Яркое и эффективное своеобразие...". Полагаю, такое уточнение вполне соответствует всему дальнейшему повествованию.
   А смогут ли мои доверительные воспоминания и размышления вызвать некоторый интерес читателя?
   Не стану мудрствовать по этому поводу. И никого не принуждаю прочесть их. Покажутся они ему неинтересными - он просто перестанет их читать. Никаких проблем...
   Но всё же почему я решил их излагать? Чтобы внести ясность по этому справедливому вопросу, начну с одного давнего воспоминания.
   Я, будучи в 1971 году старшим научным сотрудником размещенного в Москве ВНИИ буровой техники, кандидатом технических наук, начал тогда свою эпопею бесчисленных командировок в нефтяные, а позже и газовые районы Тюменской области в целях промышленных испытаний и широкого внедрения новых технико-технологических комплексов для строительства скважин.
   В том же году я познакомился с начальником производственно-технического отдела Нижневартовской конторы бурения моим ровесником Заки Шакировичем Ахмадишиным, тоже большим энтузиастом технического прогресса. Мы крепко дружили с ним почти 50 лет. Я сообщаю о нашей дружбе в прошедшем времени, поскольку недавно, в нынешнем, 2020 году, он неожиданно ушел из жизни. Это для меня большое горе, а о его семье, с которой дружу столько же лет, даже не говорю...
   Вспоминается одно высказывание Заки Шакировича в начале далеких 70-х годов прошлого века. Он тогда сказал мне: "Давай задумаемся вот о чем. Представь, что растут в одном дворе два ровесника. Их жизненные ситуации складываются довольно одинаково, стандартно: оба сначала посещают ясли, затем детский сад, затем школу, наконец институт - и выходят в трудовую жизнь. Почему же через лет двадцать кто-то них тускло "пашет" рядовым инженером, а второй стал генеральным директором крупного производственного объединения или профессором, заведующим кафедрой в университете? Конечно, проще всего тут подумать о разнице в талантах. Но разве мало есть потенциально незаурядных людей с довольно тусклой судьбой?
   Тут надо думать об огромной роли в судьбе человека его жизненной стратегии. Говоря самыми простыми словами, человеку следует постоянно стремиться к тому, чтобы его дела обладали некой творческой изюминкой, о которой другой человек даже не думает: тянет худо-бедно лямку должностных обязанностей - и хватит! Человека выделяют и возвышают в трудовом коллективе те изюминки, что украшают именно его работу.
   Опыт общения с людьми убедительно показал мне, что всегда есть причинно-следственная связь между стремлением человека работать с изюминкой и его так называемым социальным статусом. Причем этот статус не обязательно выражается в его особом должностном росте, но непременно в его высокой репутации, в глубоком уважении к нему людей разного ранга".
   Всю жизнь помню тот краткий и мудрый монолог Заки Шакировича. Он близок моей душе и думаю, что многие и многие люди, обладающие нормальным человеческим достоинством, не пройдут мимо него с безразличием. Полагаю, что иметь достоинство - это быть человеком ответственным, благородным, способным к творческому поведению в жизни. При этом стремление к лидерству - лишь факультативное свойство личности.
   Я, например, в силу своей научной квалификации, сознавал, что для меня естественно руководить творческой группой, даже научной лабораторией, чтобы коллективными усилиями реализовать определенные научно-технические задачи, но переходить на должности с масштабным администрированием, например на должность заместителя директора института или выше, категорически не желал - меня бы это психологически отягощало. Но искреннее уважение руководителями родного НИИ, министерства, производственных организаций - не буду лукавить - было мне очень дорого, создавало для меня психологический комфорт, вдохновляло меня. А базировалось это уважение, причем надежно, устойчиво, на моем постоянном стремлении решать научно-технические задачи именно с изюминкой, с некоторой эффективной неочевидностью...
   Мне хочется развить давнее размышление Заки Шакировича на конкретных примерах, в виде лирических этюдов, развить эмоционально, но не навязчиво. Надеюсь, это коснется души каких-то читателей и сможет повлиять на их жизненное поведение. А большего мне и не нужно...
   Отмечу еще, что в настоящем повествовании использованы некоторые фрагменты из моих прежних произведений, в частности написанной совместно с Г.Б. Проводниковым книги "Сургутское сплетение".
  
   ПРОЩАЙ, РЕВМОКАРДИТ
  
   Начну, пожалуй, с маленькой истории из моего далекого московского
  детства. История-то маленькая, но в большой степени определила моё дальнейшее жизненное поведение от школьных времен до нынешней старости. Это поведение позволило мне после тяжелой болезни сердца, случившейся в пятом классе школы, деятельно и вдохновенно дожить до нынешнего возраста, почти середины девятого десятка лет, невзирая на некомфортные психологические, бытовые и климатические обстоятельства, пройденные на жизненном пути. Надеюсь пожить еще какое-то время...
   А в центре истории, которой мне хочется поделиться вначале, - замечательный детский врач по имени Тамара Львовна (к сожалению, её несложная еврейская фамилия забылась). Когда я, пятиклассник, вдруг в конце сентября тяжело заболел ревмокардитом, ревматизмом сердца, меня начала лечить другой врач. Помню, она была какой-то громоздкой, задумчивой, медлительной, несколько таинственной. Говорила тихо и немного печально, создавая у меня ощущение чуть ли не безысходности, уж во всяком случае, абсолютной неопределенности выхода из болезни. Сердце моё, пораженное ревматизмом, стало работать вяло и неустойчиво, силы мои иссякли, я уже не вставал с кровати, и влияние врача вселяло в меня безвольную покорность коварному недугу. Врач требовала, чтобы мой постельный режим продолжался до каких-то неопределенных лучших времен...
   Я не знаю, почему через пару месяцев мой лечащий врач сменился.
   Тут я должен пояснить, что лечение моё осуществлялось на дому, и это позволило мне не остаться на второй год в пятом классе. Видимо, потому что я был хорошим учеником, моя школа (спасибо ей навек!) сотворила чудо: ко мне стали по определенному графику приходить учителя, знакомя меня с учебным материалом и давая мне чёткие домашние задания, выполнение которых затем проверяли.
   Полагаю, что моя учеба была несколько облегченной, по сравнению с одноклассниками, тем не менее, я, не посещавший классные занятия с октября до конца учебного года, был аттестован за пятый класс и в дальнейшем практически не ощущал пробелов в знаниях.
   Итак, в начале зимы вдруг произошла смена моего лечащего врача. Не знаю, почему это произошло, но меня вдруг начала лечить Тамара Львовна, маленькая подвижная женщина с твердым взглядом и решительными требованиями, нередко принципиально отличными от установок предыдущего врача.
   Тамара Львовна заявила, что болезнь хорошо поработала над тем, чтобы ослабить мое сердце, и мне незачем подыгрывать своему безжалостному ревмокардиту. Надо целеустремленно вести с ним бой - иначе кто его победит? Она потребовала, чтобы я по утрам делал легкую зарядку, сидя на кровати, а в течение дня один, а затем несколько раз садился на стул и ездил на нём по комнатам, обеспечивая это движение перемещением ног по полу. Надо, по мере сил, и питаться, и школьные задания выполнять, и просто книжки читать, сидя на стуле. Но если почувствую сильную одышку или сильно устану, нужно непременно лечь в кровать...
   Доктор объяснила мне, что моя сердечная мышца из-за болезни потеряла прежнюю эластичность, а значит, нагрузочную способность, и надо умеренными нагрузками по возможности восстанавливать её свойства.
   Помню, я несколько озабоченно пробормотал, что прежний доктор не ставила передо мной такой задачи. Тамара Львовна задумчиво помолчала, улыбнулась и сказала:
   - Но ведь теперь тебя лечу я. Ты согласен доверять мне?
   Я без энтузиазма, скорее, из вежливости, слегка кивнул головой. И тогда она продолжила:
   - Тебе повезло: у тебя впереди переходный возраст, большая перестройка организма. А значит, есть хороший шанс, что организм подлечит свои детские нарушения. Но ты должен всю дальнейшую жизнь помогать своему сердцу в сохранении хорошей формы - всегда тренировать сердечную мышцу нагрузками. Думаю, тебе не пойдут на пользу уникальные нагрузки спортивного чемпиона по марафонскому бегу, но верю, что с любой нормальной производственной работой ты будешь справляться. Повторяю, всё будет хорошо при условии, что ты всю жизнь будешь заботиться о тренировке сердечной мышцы умеренными нагрузками. Мы справимся с ревмокардитом, но миокардит, то есть некоторое ухудшение качества твоей сердечной мышцы, может ощущаться тобой всегда. И забота о ней - тренировка, а быть может, когда-то и разумное снижение нагрузок - будет проблемой всей твоей жизни. В этом нет ничего страшного - это просто здоровый образ жизни, не более того.
   Я внимательно, с интересом, слушал - такого мне ещё не говорили. А Тамара Львовна вот что еще сказала:
   - Ты знай, что я буду лечить тебя не по какой-то общей инструкции, а очень четко отслеживая, как ведет себя именно твой организм. И мы победим. Только доверяй мне, пожалуйста. Не подведешь?
   И я снова кивнул головой, но в этот раз с уверенностью...
  
  * * *
   Итак, я начал регулярно ездить по квартире на стуле, что мне очень понравилось. Пол у нас был паркетный, очень гладкий, так что это занятие не вызывало заметных трудностей.
   А когда пришла весна, Тамара Львовна увидела в окно, что мои ребята-школьники играют во дворе в волейбол. Не через сетку, а просто став в круг. Двор у нас был дружный, чего только мы не делали в нём: и крепость сооружали из каких-то плит, оставленных строителями, и по очереди катались на двухколесном велосипеде, купленном одному из нас папой, и в волейбол играли настоящим мячом, имеющимся у другого парня...
   Помню, что Тамара Львовна вышла во двор и о чем-то поговорила с ребятами, игравшими в волейбол. А вернувшись, она села на стул передо мной и с некоторой торжественностью заявила:
   - Ты молодец, хорошо сдружился со стулом. А теперь попробуй встать и походить по комнате.
   Ходить я успел разучиться и выполнял её просьбу очень неуверенно, Сделав пару кругов по комнате, я очень устал - и доктор разрешила мне сесть на любимый стул. Затем сказала:
   - Начинаем новый этап твоего выздоровления. С сегодняшнего дня тебе надо ходить по комнате, сколько сможешь. Не переутомляйся, но каждый новый день ходи подольше. Я думаю, что делать это тебе будет всё проще и проще. А через неделю мы с тобой выйдем во двор, и ты попробуешь поиграть с ребятами в волейбол. Согласен?
   Я испуганно ответил:
   - Боюсь...
   - Не надо, всё будет хорошо. Первое время я буду выходить с тобой во двор и наблюдать, как ты набираешь спортивную форму.
   Она чуть шаловливо улыбнулась. Мне стало спокойнее, и я улыбнулся тоже...
   За неделю я стал ходить довольно уверенно. И вот наступил день, когда мы с Тамарой Львовной вышли к волейболистам.
   - Ну, ребята, принимайте еще одного игрока, - обратилась она к ним. - Он будет стараться, но, к сожалению, тяжело поболел - и играть ему пока будет непросто. Но когда его игра станет нормальной, вы сможете сами себя поздравить с тем, что помогли ему совсем вылечиться. И я, доктор, скажу вам большое спасибо!
   О, как трудно давался мне волейбол! Я, оказывается, потерял координацию движений - бил по мячу довольно неуклюже. А еще я ведь не мог делать бегательных движений - и, если мяч мимо меня вылетал из круга, мог лишь небыстрым шагом двигаться вслед за ним. Но ребята вели себя удивительно тактично и терпеливо. Мне было ясно, что Тамара Львовна что-то предварительно вложила в их сознание.
  
  * * *
   Не хочу утомлять уважаемых читателей детальным изложением своего дальнейшего выздоровления. Оно в основном длилось до окончания следующего, шестого, класса, когда я понял, что уже не являюсь "белой вороной" среди ровесников, а достиг по физическим возможностям уровня некого "середнячка". Неплохо вписывался в круг волейбольной игры, неплохо бегал (сердце начинало трудно работать только при беге на довольно длинные дистанции). Ну, и, конечно, в шестом классе нормально посещал школу (но до новогодних каникул был освобожден от уроков физкультуры), а к лету даже записался в детскую секцию спортивной ходьбы на стадионе "Динамо".
  
   Тамара Львовна продолжала периодически контролировать моё здоровье и радовалась моему уверенному приближению к приемлемой физической форме. Я уже тогда понимал, что именно её смелый, нестандартный метод лечения стал основой моего столь успешного выхода из болезни - глубокая благодарность ей живет в моей душе и сегодня, на старости лет. Мне не удалось достигать заметных высот спортивного мастерства, более того, я всю жизнь чувствую, что сердце моё способно принимать лишь довольно умеренные физические нагрузки (притих, но не покинул меня миокардит), но это практически никогда не мешало тому, чтобы я воспринимался окружающими как вполне здоровый человек.
   Но не только эти приятные факты стали результатом лечения под руководством незабвенной Тамары Львовны. Под её влиянием я решил, что смело пойду в нефтяники-буровики, хотя в студенческие группы по этой специальности девчонок не принимали - работа инженера-буровика является самой некомфортной и физически тяжелой в отрасли. Но меня увлекла эта работа мужественных, несгибаемых людей, когда на летних школьных каникулах я побывал на буровой в Башкирии, где отец участвовал в промышленных испытаниях нового забойного двигателя - электробура, вращающего в скважине буровое долото.
   Я, став разработчиком, исследователем и руководителем опытно-промышленного применения новых технико-технологических комплексов для бурения скважин, провел на буровых, главным образом, Западной Сибири, очень много времени на протяжении всей своей трудовой жизни. Лютые морозы, бессонные ночи и срывающие ритмичную работу буровой бригады неудачи моих экспериментов - всё бывало, испытывая мое сердце физическими и нервными нагрузками. Оно выдержало их и дало мне пожить уже почти до середины девятого десятка лет.
   Правда последние двадцать лет я не погружен в бурную стихию командировок на буровые предприятия и заводы-изготовители. Выйдя на пенсию по старости, я позволил свободно расцвести своим многолетним увлечениям гуманитарного характера - журналистской, редакторской и писательской деятельности. К всплеску этой деятельности я очень старательно готовился десятки лет и изучением теоретической литературы, и накоплением практического опыта, словно знал, что этот момент непременно настанет в моей жизни. Он действительно настал на старости лет и приносит мне немало радости (хотя для меня очевидно, что значимость в человеческом общежитии моей нынешней деятельности значительно скромнее, чем научно-технической).
   Огромное спасибо, дорогая Тамара Львовна! Низко кланяюсь Вашей светлой памяти...
  
  УРОКИ АНГЛИЙСКОГО И НЕ ТОЛЬКО
  
   Моя работа в качестве инженера, ученого и изобретателя более 40 лет, до ухода на пенсию, выполнялась в среде моих дорогих технарей - производственников и научных работников. Естественно, в моем дальнейшем повествовании они будут представлены наиболее объемно. И мне бы не хотелось вклинивать в те воспоминания лирические очерки иного рода - пусть читатели, если смогут, вживутся в научно-техническую стихию и станут как бы моими попутчиками на самой долгой и разнообразной дороге моей жизни.
   Поэтому я, перепрыгнув через многие десятки лет своей судьбы, перехожу к очерку о замечательном человеке, вошедшем в неё на американской земле, куда мы с женой приехали в пенсионном возрасте, чтобы, как я написал в одном из своих стихотворений, "стареть поближе к сыну". Так уж получилось, что наш любимый сын и главный друг нашел в США желанную трудовую судьбу и почти 9 лет ждал воссоединения с родителями, что свершилось накануне 2000 года.
   Итак, прямо сейчас я поведаю об очень незаурядном, творческом человеке, который никогда не занимался научно-технической деятельностью. Он не обошел моей недавней судьбы и внес в нее свой добрый и бесценный вклад.
   Мой очерк - об Учителе, которого судьба подарила мне в Америке. Но позвольте, дорогой читатель, вначале немного сказать о себе - лишь для того, чтобы получше донести до вас то состояние души, которое побудило меня написать об этом человеке. Я в жизни своей где только не учился... И школа была, и институт, и аспирантура. И учителей у меня были десятки - тех, кого никогда не забыть, и тех, о ком никогда не вспоминал, расставшись. Да и сам обучал немало специалистов-нефтяников. Казалось бы, ничему уже не суждено всколыхнуть мое сердце в преподавательской сфере. Однако такое произошло. И, думаю, не только со мной, но и с моими одноклассниками, вместе с которыми одолевал здесь английский язык
   Судьба подарила нам Арона Михайловича Аронова как преподавателя в Metropolitan Learning Institute, организованном в Квинсе, нашем районе Нью-Йорка. Наш Учитель, этот седеющий человек, по-юному динамичный, покорял нас многоцветием педагогического таланта. Он вел нас в увлекательную стихию английского языка, заряжая всех страстной верой в то, что мы обязательно освоимся в ней и ощутим тот особый внутренний комфорт, который неведом в нашей новой жизни человеку "без языка".
   Спасибо, Арон Михайлович, за наши новые знания, за уроки английского, что Вы нам подарили! И все же, думаю, не менее важными уроками Учителя было и другое...
   Рос я в Москве, моя жена - в Ленинграде. Вокруг были живые драгоценные россыпи истории, театрального искусства, музыкального мира, живописи, книгохранилищ, знаменитых музеев мировой цивилизации... И вот мы увидели, что эти высоты человеческого духа являются и высотами мироощущения нашего Учителя. Да нередко освоены им получше, чем нами, хотя рос он далеко от этих столичных городов, бегал босиком по волнистым пескам пустыни. А главное - он говорит чуть ли не на десяти языках, а мы - только на русском, в который он, кстати, проник весьма глубоко.
   К важнейшим урокам Арона Михайловича относится урок вдохновенной и неугомонной работы над собой. Общаясь с ним, невольно становишься собраннее и целеустремленнее, глубже осознаешь, что человек обязан искать силы для жизни в неустанной работе своей души...
   Когда-то, в ранней юности, Арон Михайлович намеревался посвятить себя медицине. Но обстоятельства жизни привели его к изучению языков. И это стало его любимой стихией. Овладев многими языками, он начал щедро и увлеченно делиться своими знаниями с людьми. Ему довелось, в частности, индивидуально обучать многих людей, и учеба эта в дальнейшем помогала им достичь завидных высот карьеры. Одной из впечатляющих граней его увлеченности миссией учителя было, думаю, то, что особо талантливых учеников он всегда вел к знаниям безвозмездно. Платой становилось для него наслаждение успехами ученика. Увлеченность любимым делом - тоже среди важнейших уроков нашего Учителя.
   Многие годы, и, быть может, особенно в Америке, где нашим переселенцам подчас очень непросто, он живет в постоянной готовности служить людям, делать их судьбы светлее и благополучнее. Вот почему он востребован жизнью широко и многогранно. Мы видели его, подчас, утомленным, но никогда - расслабленным и равнодушным. Бесконечная вереница дел проходит через щедрую душу Арона Михайловича, и всем делам там просторно и комфортно - такой уж он у нас. Только - непросто это.
   Осенью 2001 года и я впервые почувствовал тепло души этого человека. Потеряв свою скромную работу (при статусе "пароль") - отголосок ужасного нью-йоркского теракта - я, грустный и беспомощный, пришел вместе с женой в NYANA, чтобы посоветоваться с мудрым и добрым человеком А.М. Ароновым (это нам подсказали приятели). Мы ощутили неподдельное внимание, мы получили важные советы - и, быть может, самым счастливым из них был совет поступить в тот институт, где он позже делился с нами своей любовью к английскому языку.
   Стремление помочь людям по мере своих сил и возможностей, неизменное и всегда отмеченное вниманием именно к данному человеку, - еще один из важнейших уроков Арона Михайловича.
   В своем главном деле, педагогике, А.Аронов является мастером. Каждое бы дело вершили такие мастера - как бы изменилось человеческое общежитие! Он не просто ведет урок - он создает особое состояние студентов на те четыре вечерних часа, что отводятся им для общения с Учителем. Его урок - это общие веселость и возбуждение, это, более того, оптимизм, ощущение каждым пробудившейся способности провести длинный вечер в динамичной работе, не пугаться разнообразия учебных задач, это стремление не огорчить Арона Михайловича глупыми ошибками, которые он искренне переживает, пусть и с элементами волнующего артистизма, всегда точно нацеленного на благо урока. А как искренне он радуется удачам студентов в учебе! И еще: когда мы все же утомлялись изучением премудростей American English, он дарил нам интереснейшие паузы - рассказы и размышления о чем-то важном, что могло забыться, да и просто пройти мимо сознания в суете, а по существу, дарил минуты прикосновения к мудрости.
   Мастерство - и этот урок познавали мы среди важнейших уроков Учителя.
   И не могу не сказать еще об одном очень важном уроке Арона Михайловича. Да, он, несомненно, глубокий интернационалист и подчеркивал нам это неоднократно. Как-то сообщил, что у него дома есть художественно оформленные памятные уголки Москвы и Ленинграда. Но при этом он страстный и деятельный патриот своей, бухарско-еврейской общины. Он создал и упорно, по крупицам, совершенствует Музей наследия бухарских евреев - памятник своему народу на американской земле. Среди собранных им экспонатов есть даже свиток Торы, которому более четырехсот лет. Арон Михайлович верит, что музей поможет общине сохранить свое лицо, своеобразие, отличавшее её на протяжении веков.
  
   У каждого из нас в жизни было много преподавателей, но Учителем мы запомнили вовсе не каждого. Влияние Учителя - это не только новые знания, это и обретение нового в осознании ценностей жизни, в характере, в поступках. Простите меня, дорогой читатель, если Вы не сторонник пафоса, но я не могу не сказать, что считаю жизнь Арона Михайловича Аронова удивительной и красивой. Пусть будет здоров наш Учитель - и люди увидят еще немало его добрых дел!
  
  МАСТЕР "ПОБЕДНЫХ ГОЛОВ" В НАУКЕ
  
   Геннадий Борисович Проводников ныне - мой драгоценный друг, и этому никак не может помешать то обстоятельство, что сегодня нас разделяют многие тысячи километров не только территории России и Европы, но и просторов своенравного Атлантического океана. Спасибо ничем не заменимой ценности нынешнего века - Интернету, позволившему нам совместно создать сборник художественных очерков "Сургутское сплетение", поместить в другой сборник нашу обзорную статью о совместных научных работах для родной нефтяной промышленности и активно общаться, делясь друг с другом размышлениями, надеждами, волнениями, своими творческими и житейскими событиями!
   В знак нашей дружбы Геннадий Борисович спонсировал издание в Москве написанной мною повести-эссе "Боюсь не смерти я...", своеобразного повествования о моей молодости, а я предпослал тексту этого сочинения такую надпись: "Моему другу и соратнику по творческим делам в науке и литературе ГЕННАДИЮ БОРИСОВИЧУ ПРОВОДНИКОВУ посвящаю".
   Этот прекрасный технолог-буровик, кандидат технических наук, по-моему, просто не мог бы решать производственные и научные задачи без творческой изюминки, некой привлекательной нестандартности, подчас включающей интуицию. Я даже скажу, не стал бы решать эти задачи без элемента мудрого бунтарства... И хочется мне на нескольких эпизодах его жизни показать, как проявлялась эта особенность его личности.
  
  * * *
   Много важных дел было на трудовом пути Геннадия Борисовича Проводникова. Несомненно, его истинным призванием является наука. Еще когда он был студентом Тюменского индустриального института, о нем так сказал старший преподаватель кафедры физики В.Ф. Новиков: "У Геннадия задатки настоящего ученого". Конечно, при работе в научно-исследовательском институте он раскрыл эти задатки наиболее естественно. А на производстве, будучи ученым по призванию и прекрасным специалистом-технологом бурения, он вел трудную борьбу за гармоничное сочетание высоких уровней и организации производства, и его технологического совершенства.
   Геннадий Борисович был очень рад, что, накопив почти двадцатилетний опыт производственной деятельности в строительстве скважин, пришел в науку. Тогда, в 1986 году, организовывался новый институт - СургутНИПИнефть. Для работы в этом институте приезжали по приглашению специалисты из многих районов Советского Союза. Геннадий Борисович возглавил в созданном институте лабораторию вскрытия пластов и освоения скважин, а позже, в 1996 году, большой отдел строительства и эксплуатации скважин.
   Мне хочется затронуть только несколько живых штрихов творческой жизни Г.Б. Проводникова в науке. Эта работа всегда отличается его специфическим подходом к решению поставленных задач, я бы сказал, некой изящной оригинальностью, но не для красивости, а для высокой эффективности. Таков стиль научной работы Геннадия Борисовича.
   Научная работа его лаборатории развивалась нормально. За первый год отчитались успешно. Объединением "Сургутнефтегаз" была поручена интересная научно-исследовательская работа - непосредственно по проблеме освоения скважин на сложнопостроенных нефтегазовых месторождениях. Она несколько лет продлевалась с учетом возрастающего объема исследовательских работ. По этой теме разработали кислотную перфорационную среду КПС и технологический регламент ее применения (имеются три изобретения). КПС используется при освоении скважин и в настоящее время.
   Эта жидкость эффективно очищает технологически загрязненную призабойную зону продуктивного пласта, а следовательно, повышает её проницаемость, но при этом практически не оказывает отрицательного влияния на применяемые в скважине геофизическую аппаратуру и другие технические средства. Обеспечивается повышение дебита нефти от полутора до двух, а иногда и до трех раз. Высокая эффективность разработки, была доказана на сотнях скважин. За эту разработку Геннадий Борисович был награжден медалью ВДНХ.
   Впоследствии результаты работы по КПС явились основой создания кислотной жидкости для глушения скважин (получены два патента).
  
  * * *
   В начале 2000 года, Геннадий Борисович вместе с заместителем начальника управления по бурению "Сургутнефтегаза", сотрудниками института СургутНИПИнефть, управлений буровых работ и отделов акционерного общества обучались в Великобритании, в Абердинском инженерном центре по буровым растворам, известном всему миру. Главный преподаватель этого центра - пожилой человек в возрасте за семьдесят лет - говорил, что он со своими буровыми растворами побывал при бурении скважин на всех континентах земного шара.
   В то время уже был изобретен великолепный реагент для промывочных жидкостей, применяемых в бурении, - биополимер ксантановая смола. Однако применять его в глинистых буровых растворах, содержащих акриловые реагенты, в то время никто в мире даже не думал. Кроме Геннадия Борисовича и его коллег. Они нашли оригинальные методические принципы сочетания материалов. Геннадий Борисович рассказал преподавателю инженерного центра об опыте применения данной композиции в Сургуте, на Конитлорском месторождении. Он ответил очень кратко:
   - Если у вас это получилось, значит, вы не зря прожили свою жизнь.
   Эти слова Геннадию Борисовичу запомнились навсегда.
  
  * * *
   Ввиду того что "Сургутнефтегаз" начал буровые работы в Якутии, отделу было поручено и там участвовать в создании рациональных технологий. В первую очередь под руководством Г.Б. Проводникова был разработан новый оригинальный вязкоупругий состав для изоляции зон поглощений, который может эффективно применяться только при строгом соблюдении специальных технологических требований. Этот состав твердеет медленно, но в конце концов превращается в пластический камень. Состав позволяет поднять из скважины колонну бурильных труб, через которую он был закачан в зону.
   В Якутии Геннадия Борисовича приветливо принял буровой мастер. В скважине при бурении под кондуктор началось поглощение бурового раствора. Закачали предложенную отделом жидкость для изоляции поглощающего горизонта. Требовалось остановить буровые работы на 12 часов, чтобы жидкость в достаточной мере затвердела. Но через четыре часа поступило распоряжение главного инженера экспедиции поисково-разведочного бурения немедленно опрессовать скважину. Геннадий Борисович категорически возразил против нарушения программы. Но главный инженер заявил:
   - Мы не можем ждать 12 часов.
   - Кто вам дал такую команду? - спросил Геннадий Борисович.
   - Объединение.
   Пришлось опрессовывать. Атмосфер 60-70 скважина выдержала.
   - Вот видите, - торжествовал буровой мастер, - всё в порядке!
   Геннадий Борисович возразил:
   - Хорошо, что держит, но раствор-то еще не набрал достаточной прочности. Он вытечет из пласта - и эффект прекратится.
   - Ладно, посмотрим, что будет.
   Поглощение, конечно, возобновилось.
   - Так и должно быть, - грустно произнес Геннадий Борисович. - Программу-то не выполнили.
   ...При последующих испытаниях предложенного отделом метода изоляции пласта было установлено, что он позволил ликвидировать поглощения в 80% случаев, а при повторной операции - до 95 - 100%. Также были успешно испытаны предложенные сургутянами буровые растворы. В итоге предложения отдела стали внедряться в регионе.
  
  * * *
   В мае 2011 года, давая интервью корреспондентам телевидения "Сургутнефтегаза" в связи с 25-летием СургутНИПИнефти, пенсионер заслуженный нефтяник "Сургутнефтегаза" Геннадий Борисович Проводников, поздравив коллектив института, сказал:
   - Надо быть уверенными, что наши специалисты, в том числе и молодые, в будущем сделают немало новых важных и интересных работ на благо развития Сургутнефтегаза. А мы, ветераны института, гордимся тем, что удалось сделать нам. В частности, отдел, которым было доверено руководить мне, осуществил около 70-ти разработок, из них около 30% внедрено в производство с колоссальным экономическим эффектом, причем многие используются в настоящее время.
   И, помню, как-то Геннадий Борисович подчеркнул, что, несмотря на многие трудности и препятствия, которые пришлось преодолевать, он с удовлетворением и искренней гордостью вспоминает свой путь в родном сургутском научно-исследовательском институте. Радостно ему сознавать, что там он смог достойно проявить себя работником науки - и этот труд был отмечен присуждением ему ученой степени, искренним уважением у производственников, наградами руководства "Сургутнефтегаза" и Министерства энергетики России.
  
  МОЖНО ЛИ ОПЕРАТИВНО УПРАВЛЯТЬ
  РАЗОБЩЕНИЕМ ПЛАСТОВ?
  
   Анатолий Константинович Дудаладов был моим первым аспирантом, и, естественно, я с особым волнением относился к его научной судьбе. И его успешная защита кандидатской диссертации была для меня не меньшим праздником, чем для него самого. Но рассказ хочется начать с прикосновения к его предшествующим производственным делам в Западной Сибири, в которых он возмужал как специалист-буровик и в целом как личность.
  
  * * *
   Шел 1983 год. Геннадий Борисович Проводников назначен начальником Когалымской экспедиции глубокого бурения. Главным инженером стал Анатолий Константинович Дудаладов, до этого работавший там же начальником производственно-технического отдела (ПТО). Они дружно поработали.
   Через несколько месяцев А.К. Дудаладов начал трудиться во ВНИИ буровой техники. Его влекла творческая работа в науке, - работа, с которой он 10 лет назад начал свой трудовой путь в том же институте, но вскоре прервал деятельность в научной сфере, заменив её накоплением производственного опыта буровика.
   Этот опыт был многообразным и впоследствии очень полезным для научной деятельности Анатолия Константиновича. Очевидно, что он фундаментально освоил специальность инженера-буровика, но при этом обрел и немалый опыт в непростой стихии деловых человеческих взаимоотношений.
   Чтобы оживить повествование, вспомню только один эпизод его судьбы в Когалымской экспедиции глубокого бурения. Вспомню о том, как сгустились и развеялись тучи над Анатолием Константиновичем, когда он был в этой экспедиции глубокого бурения начальником ПТО.
   Он много работал с тампонажниками - специалистами по цементированию скважин, но не всё смог заметить в их делах...
   Однажды тампонажники завезли однажды на Локосовское месторождение запас цемента на барже и плохо закрыли его от осадков. В итоге цемент в значительной части превратился в каменные куски. А цементировать-то скважины надо! При цементировании стали один за другим получаться "козлы": в колонне частично оставалась и затем затвердевала тампонажная смесь. Камни задерживаются и накапливаются на обратном клапане, установленном внизу колонны, в итоге закупоривают его - тогда часть тампонажной смеси продавить за обсадную колонну становится невозможно.
   Это бы предотвращалось, если тампонажники отсеивали бы каменные куски (есть специальные сита). Но они халатно упустили эту операцию - затаривали в цементосмесительные машины всё, что есть. И вот - один "козел", второй... С обсадными трубами - тоже беда. На спуск колонны иногда безответственно направляли с трубной базы бракованные, не опрессованные трубы.
   И бывший тогда начальником экспедиции Сергей Захарович Чепик навесил вину за всё это на Дудаладова, заявил, что подаст на него заявление в суд. Орал на инженеров ПТО:
   - Я вас всех под суд отдам! Разнежились тут у меня!
   В общем, нагнетал напряжение, считая это делом, вместо решения вопроса о том, как выйти из положения. Но тут его сняли - и проблемы не стало, началась спокойная вдумчивая работа с учетом допущенных недосмотров. Назначили специального технолога, чтобы он контролировал работу тампонажников, в частности отсев камней. С трубами тоже навели порядок, наладили их надежную опрессовку, для этого были приняты на работу специальные дополнительные люди.
   Да, надо заниматься работой, квалифицированно выходить из положения, а не трясти всех истерически! Ведь навели же порядок, потому что занялись делом, взамен демагогии.
  
  * * *
   Вернувшись во ВНИИ буровой техники опытным специалистом по технологии бурения, Анатолий Константинович сосредоточился на беспрецедентной в мировой практике проблеме. Это исследование и разработка технологии и технических средств, обеспечивающих после окончания процесса цементирования скважины оперативное регулирование свойств пакерных и цементных перемычек в заданных зонах её кольцевого пространства за обсадной колонной труб.
   Основной творческой изюминкой в решении этой проблемы стали разработка, исследование и промысловые испытания многократно регулируемого заколонного гидравлического пакера - механического разобщителя пластов. Да, такого устройства в мировой практике не существовало, и оно должно было при необходимости обеспечить
  с наименьшими затратами оперативное улучшение изоляции нефтеносного пласта от ближайшего водоносного или газоносного в периоды освоения и эксплуатации скважины. А это, в свою очередь, позволяет повысить производительность скважин, уменьшить количество их ремонтов, сократить расходы на обезвоживание нефти. В конечном счете достигается рост добычи нефти при снижении её себестоимости.
   Работа по решению поставленной проблемы была многогранной и трудоемкой. Потребовалось создать специальную стендовую установку, выполнено много экспериментальных исследований, дополненных теоретической обработкой экспериментальных данных, разработаны функциональные и конструктивные принципы новой клапанной системы заколонного гидравлического пакера, регулируемого при освоении и эксплуатации скважины, разработана методика геофизического контроля за его срабатыванием, разработаны необходимые технические решения на уровне изобретений...
   Естественно, я не буду излагать все особенности работы, выполненной Анатолием Константиновичем. Но непременно подчеркну конкретнее главное работы от мировых достижений того времени.
   Основной технической концепцией зарубежных фирм в совершенствовании пакерных технологий крепления скважин являлось обеспечение начального высокого давления пакера на стенку скважины и таким образом обеспечения его герметизирующей способности.
   Однако такой подход, во-первых, предъявляет дополнительные требования к спущенной в скважину обсадной колонне, а также технологии крепления скважины в целом. Во-вторых, что более важно, он не решает вопроса ослабления герметичности контакта "уплотнительный элемент пакера - стенка скважины" во времени, прежде всего, из-за вязкопластической деформации пристенного слоя глинистой породы, контактирующей с уплотнительным элементом пакера.
   Работа Анатолия Константиновича позволила исключить эти недостатки мировой практики крепления скважин с применением заколонных пакеров. На основе его исследований и технических решений спроектирован и внедрен в серийное производство размерный ряд принципиально новых пакеров с малогабаритной унифицированной клапанной системой первичной пакеровки и допакеровки скважины.
   Промысловыми исследованиями на одном из крупнейших нефтяных месторождений Тюменской области показано, что новым пакером обеспечивается многократное (например, более чем в четыре раза) дополнительное уменьшение доли обводненных скважин, по сравнению с пакером, не предусматривающим допакеровку скважины...
   Искренне прошу прощения у читателей, которых несколько утомил, коснувшись научно-технической конкретики. Но как бы я смог иначе продемонстрировать хотя бы в самых общих чертах, какой смелой, изящной и эффективной была научная работа Анатолия Константиновича, успешно защищенная позже в качестве кандидатской диссертации.
   Недавно, по прошествии многих лет после этой защиты. я направил ему поздравление с днем рождения, где, в частности, написал: "Твоей диссертацией был сделан с убедительным творческим обоснованием дополнительный принципиальный штрих в методике создания заколонных гидравлических пакеров долговременной службы. Такая работа, такое добавление своего "кирпичика" в научно-методическую основу решения определенной технологической проблемы и есть истинная кандидатская диссертация в научно-технической сфере. Сегодня уже было бы просто неприлично проектировать заколонные пакеры долговременной службы без системы допакеровки".
   Анатолий Константинович вступил в восьмой десяток лет своей жизни.
   Здоровья тебе, дорогой мой человек!
  ________________
  
   В заключение хочется напомнить вам, дорогие читатели, душевные слова большого российского поэта моего поколения Роберта Рождественского:
  
  Наверно,
  мы всё-таки
   что-то сумели.
  Наверно,
  мы всё-таки
   что-то сказали...
  
  2021 г.
  
  ТЕПЛО ВОСТОКА НА КВИНС-БУЛЬВАРЕ
  Калейдоскоп судеб, характеров, фактов, размышлений
  в очерках, репортажах, интервью и комментариях
  нью-йоркского русскоязычного журналиста
  
  Редакции газеты The Bukharian Times
  с любовью и признательностью посвящаю.
  
   Потенциальные читатели могут спросить меня, о чём же моё повествование. Я отвечу, что о штрихах моей американской судьбы, начавшейся в связи с воссоединением семьи, которое произошло, когда я уже вышел на заслуженный отдых, как принято говорить, по старости. А судьба эта, по случайному везению, удачно обустроилась под крылом бухарско-еврейской общины, которую я полюбил всей душой. И в судьбе моей - около 20-ти лет журналистской работы в газете этой общины, в судьбе моей - новые глубокоуважаемые друзья из этой общины, а также новые приятные знакомства вне её, отраженные мною в родной газете и частично выросшие в дружбу. Вот о штрихах всего этого и узнают мои читатели - надеюсь, не без интереса. По своей структуре мое повествование состоит из лирических очерков и интервью, ранее опубликованных в нашей газете, с неутомительными комментариями. Именно такую форму повести-эссе мне хотелось осуществить. Ведь жанр эссе практически ничем не ограничивает автора. Этим я и воспользовался - пусть меня осудят, если заслужил этого.
   Ну, что ж, дорогой мой читатель, в добрый путь! Буду счастлив, если Вы осилите его.
  
  
  1
   Судьба не дала мне в молодые годы уйти в профессиональную журналистику. Я, ученый-буровик, ответственно и напряженно занимался научными исследованиями, изобретательством, проектированием технических средств и опытно-промышленными работами на нефтяных месторождениях. Так трудился более 40 лет и, видимо, небесполезно.
   Меня глубоко тронуло поздравление с 80-летним юбилеем от друзей и коллег - нефтяников, опубликованное в российском отраслевом журнале "Бурение и нефть". Они вспомнили о моих многолетних делах через 17 лет после того, как я в пенсионном возрасте полностью перешел от научной и изобретательской деятельности к журналистской и писательской. Безмерно признателен им. Ну, а мой переход к новой форме творчества я не мог не позволить себе на пороге старости, поскольку всю жизнь во мне соседствовали технарь и гуманитарий, и я давно пообещал гуманитарию его освобождение от неволи после наступления моего пенсионного возраста. И даже старался подготовиться к такому моменту, штудируя в свободное время учебники для студентов-филологов.
   В данной повести-эссе я постараюсь отразить некоторые штрихи своей регулярной журналистской и писательской работы, которая длится на волонтерской основе уже более 15-ти лет. А пока коснусь того творческого багажа, с которым в нее вступил.
   Вот что написано, в частности, в уже упомянутом поздравлении от друзей и коллег - нефтяников, которое всегда будет согревать мою душу.
  Тепло навевает даже неожиданный заголовок этого поздравления: "ПОВЕЛИТЕЛЬ ЗАКОЛОННОГО ПРОСТРАНСТВА". Далее - фрагменты текста.
   "15 марта 2017 г. исполняется 80 лет Юрию Завельевичу Цырину - одному из ведущих ученых в области строительства нефтяных и газовых скважин, доктору технических наук по специальностям "Бурение скважин" и "Машины и агрегаты нефтяной и газовой промышленности", заслуженному изобретателю Российской Федерации, почетному нефтянику. Окончив в 1959 г. МИНХ и ГП им. И.М. Губкина, он отдал науке более 40 лет жизни... Имеет более 200 печатных научных трудов (книг, брошюр, статей), авторских свидетельств и патентов на изобретения, руководил научными лабораториями и подготовкой кандидатских диссертаций.
   Основные исследования и разработки выполнялись Юрием Завельевичем с коллегами в направлении радикального совершенствования технологии разобщения пластов при креплении наклонно направленных и горизонтальных скважин в сложных геолого-технических условиях.
   Под его руководством, на первой стадии развития данных работ была решена задача надежного разобщения пластов в строго заданных малых интервалах заколонного пространства скважин посредством заколонных проходных (не перекрывающих полость обсадной колонны) пакеров, имеющих высший в мире уровень эксплуатационной технологичности. К концу 80-х годов прошлого века около 10000 таких устройств были установлены в скважинах Западной Сибири, чем обеспечивалась экономия за счет сокращения затрат на капитальные ремонты по ликвидации заколонных перетоков в скважинах. В 1990 году Миннефтегазпром СССР официально признал данное научно-техническое направление "одним из важнейших для повышения эффективности нефтяной и газовой промышленности".
   В последующие годы Юрий Завельевич с коллегами разработали новые в мировой практике технико-технологические комплексы (включающие устройства, материалы и технологию), в частности, для осуществления высокотехнологичных специальных способов цементирования скважин...
   Разработанные комплексные объекты, по мере необходимости, эффективно использованы при креплении скважин (главным образом, в "Сургутнефтегазе").
   Сердечно поздравляем Вас, дорогой Юрий Завельевич, с юбилеем, желаем здоровья и долгих лет жизни! Уверены, что Ваши творческие идеи и замыслы и впредь послужат научно-техническому прогрессу нефтегазовой отрасли".
   Но одновременно с моей напряженной научно-технической деятельностью гуманитарий во мне не желал томиться в полной неволе и рвался хоть к каким-то делам. Отдушиной стала стенгазета нашего ВНИИ буровой техники. И тут я был не один. Тех, кого в научно-технической сфере постоянно тревожило желание гуманитарного творчества, оказалось не так уж мало. Сколько вечеров, бессонных ночей, суббот и воскресений было отдано на благо родной стенгазеты! Позже я вспоминал об этом в стихах, посвященных соратнику и другу, известному в отрасли ученому Александру Межлумову (к великому сожалению, он уже ушел из жизни):
  
  Алик, милый, вспомни это:
  Стенгазеты, стенгазеты -
  От студенческой весны
  До покрова седины...
  Было что-то и важнее,
  Что вершили мы, седея.
  Но всегда хотелось снова
  И того, лихого слова,
  То с хитринкой, то с бравадой,
  Не за почести с наградой,
  Не, тем паче, за гроши -
  Для людей и для души...
  
  
  
   Уже давно не стало стенгазет в моей жизни - захлестнули меня другие проблемы, да и вообще в России, откуда я приехал в Америку, закончилось время стенгазет, жизнь стала рациональнее. И все же спасибо стенгазете, собиравшей возле себя толпу поклонников в коридоре нашего института. Работая в ней, я понял, что глубокая радость человека в творчестве может порождаться вовсе не масштабностью его творческих дел, а их полезностью для каких-то конкретных людей, значимостью для него самого, их одухотворенностью. Еще в молодости я твердо осознал, что мои газетные будни не тускнеют для меня на фоне успехов преуспевающих журналистов центральной прессы. Мы выравнены творчеством...
   И если я сегодня в чем-то полезен русской прессе Америки, искренне, от всей души благодарю за это незабываемую стенгазету нашего НИИ - "мои университеты" в журналистике.
  Добавлю, пожалуй, что эти "университеты" начались еще в моем славном учебном институте имени академика И.М. Губкина, где я вдохновенно, подчас в ущерб учебе, редактировал факультетскую газету "Промысловик". В той дружной редакции тоже собрались энтузиасты журналистики. Сколько творческих поисков посвятили мы нашему детищу, которое полюбилось всему институту! А вершиной наших достижений стал специальный выпуск газеты, все публикации которого были объединены общим названием, проникающим в душу каждого студента: "С нашим завтрашним днём мы ведём разговор". Мы провели немалую работу. Узнали адреса многих выпускников нашего факультета, работающих в разных регионах страны, и разослали им письма, в которых попросили их рассказать нынешним студентам о своей трудовой судьбе, поразмышлять о том, что может помочь или помешать нам в будущей профессиональной жизни. Получили много интересных, поучительных писем от людей разного ранга и возраста. Этот выпуск газеты имел успех, какого мы не ожидали, - успех и в институте, и на конкурсе студенческих стенгазет Москвы - я получил почетную грамоту Московского городского комитета комсомола...
  
   2
  
   Наша семья воссоединилась в Нью-Йорке в самом конце 1999 года, когда я ушел не пенсию. В этом городе уже около девяти лет жил мой сын. Он ждал нас, родителей, мы всегда были очень дружны с ним и в пенсионном возрасте решили стареть поближе к сыну.
   В России я создал более 120 изобретений. Все изобретения посвятил моей родной нефтяной промышленности... Когда мы с женой начинали свою жизнь на американской земле, сын внушал нам, что пришла пора спокойного и вполне заслуженного отдыха. Но изобретательское творчество - это ведь азарт, и подчас просто неодолимый. Изобретатель - тот же поэт, но технического прогресса. А может ли поэт принять решение, что ему пора оставить творчество и приступить к отдыху!..
   И все же взялся я в Америке за "вполне заслуженный" отдых от каждодневной суеты: исследований, изобретательства, проектирования, командировок, совещаний, переговоров, служебных писем, написания и рецензирования статей, оппонирования диссертаций, руководства лабораторией и аспирантами, чтения лекций специалистам, повышающим квалификацию... Отдыхал, отдыхал - и ощутил прикосновение скуки.
   Потребность в творчестве возникает подобно голоду - никакими самоувещеваниями ее не утолить. Всколыхнулось в сознании и сердце беспокойство моих последних десяти российских лет, когда дерзнул с сотрудниками подарить нефтяникам комплекс новых технических средств, позволяющих скважине в полной мере проявлять свой потенциал - давать людям как можно больше "черного золота". Что-то у нас получилось здорово, а что-то, как обычно бывает, удалось не вполне... Ощутил неукротимое желание заново осмыслить то, что мы сотворили в Москве, и создать нечто иное, не имеющее ни одного из тех недостатков, которые мы допустили ранее. И начались мои американские приключения в изобретательстве.
   Здесь, пожалуй, уместно привести Вам, уважаемый читатель, свою дневниковую запись, сделанную в конце 2000 года:
   "Впервые обращаюсь к дневнику в Америке. Уже год мы с женой живем здесь, рядом с сыном, который очень ждал нас...
   Иногда становится грустно из-за того, что нет уже в жизни заведенной пружины бурной служебной деятельности. Был некий наркотик - нагромождение дел. Даже когда оно становилось непосильным, душу согревало ощущение своей нужности отрасли, чуть ли не всему человечеству... Но вот что нельзя забывать. Я посвятил жизнь созданию нового и борьбе за его реализацию, и та судьба давно показала мне, что творчество, да и вообще увлеченность добрыми делами всегда дают человеку жизненные силы. Это так многообразно! Это - вне возраста. Пока это остается со мной, я буду иметь стимул для жизни...
   Да, силы для жизни нужно искать только в себе, в работе своей души, в своих заботах, надеждах и увлечениях. И нет другого пути!"
   Один из моих московских учителей, профессор Исаак Абрамович Чарный, говаривал: "Главное, что требуется от ученого, - не экономить бумагу". В данном случае не будет никаким преувеличением сообщить вам, что я извел, как любят говорить, гору бумаги. Чувствовал, что могут быть созданы самые существенные объекты моей творческой жизни...
   И вот желанные объекты были созданы. Мои знания и опыт не оставляли сомнения, что все получилось всерьез. Я был изнурен, но счастлив. Счастлив не просто результатом неожиданного творческого порыва. Вдруг обрел надежду на крутой поворот в своей американской жизни: завтра я становлюсь участником проектирования изобретенных объектов, затем консультантом при их изготовлении, испытаниях и, наконец, внедрении... Каким бы подарком судьбы это стало!..
   Конечно, денег на патентование изобретений у меня не было. Обременять такими расходами сына я не мог себе позволить. Оставалось, как я понимал, одно: заключить с какой-либо фирмой соглашение о передаче ей моих изобретений для их патентования, а затем организации производства и продажи придуманных мною устройств. Я же буду получать некоторые денежные отчисления при продаже этой техники.
   Вроде бы запланировал складно, во всяком случае, по средствам. Только где эта желанная фирма?
   И тут судьба (такие удачи бывают, оказывается, не только в плохих фильмах) подарила мне знакомство с инженером, изобретателем и ученым, выходцем из Украины, который моложе меня почти на 20 лет, - Борисом Яковлевичем Ганелиным. Узнав о моих надеждах, он сообщил, что имеет немалый опыт технических предложений американским компаниям - таковы его служебные обязанности - и предложил мне помощь...
   Рука у него оказалась легкой. Не успел я оглянуться, как интерес к изобретениям проявила одна из крупных нефтяных компаний Америки.
   Она предложила нам проект соглашения, запрещающего ей своевольно разглашать полученную от нас информацию. Мы подписали это соглашение.
   Затем началась интересная, волнующая деловая переписка по электронной почте. Нашими внимательными кураторами стали два крупных менеджера компании. Один занимался проблемами технических средств, другой - технологических процессов. Вопросы, раздумья, решения, ответы... И вновь - вопросы... Предложенные мною первоначальные идеи день за днем обогащались новыми, важными штрихами. Мой помощник быстро освоился в новой для него стихии и теперь по своей инициативе пытливо и творчески вникал в каждую деталь того, что я первоначально придумал. Он становился истинным соавтором этих новинок, а объекты наши - все лучше, все совершеннее...
   И вот мы получили первое приглашение в Техас для детального живого обсуждения наших идей и решений. Совещание продолжалось около семи часов. И хотя кондиционеры надежно защищали нас от техасской жары, мы были перегреты - творческим волнением, вниманием и доброжелательностью наших американских коллег, предчувствием победы...
   Улетали к себе, в Нью-Йорк, заряженные новыми, полученными от коллег, предложениями по совершенствованию наших объектов, обнадеженные искренним одобрением наших творческих усилий. Не могу не признаться: душа ликовала. Можем! Можем найти признание и в Америке!
   Вдохновенно погрузились в желанные муки дальнейшего совершенствования своих идей... Интернет позволял незамедлительно представлять эти совершенствования нашим кураторам - менеджерам компании. А тем временем и представитель исследовательского центра компании начал детально рассматривать сделанные нами предложения. Переписка активизировалась. Вопросы, раздумья, решения, ответы... В какие-то моменты нам уже не хватало переписки для оперативного взаимодействия - и тогда мы вели обстоятельные телефонные переговоры.
   Шаг за шагом устранялись разногласия, сомнения... Мы приближались к тому моменту, когда станет возможным представить результаты общих усилий, уже почти полугодовых, более широкому кругу специалистов компании - конструкторов, технологов, экономистов, изготовителей.
   Наконец, этот момент наступил: мы вновь - на нефтяном юге Америки. Наши кураторы встретили нас тепло и были полны оптимизма.
   - Я думаю, - заметил один из наших друзей-менеджеров, - сегодня совещание не будет длительным: вопрос, кажется, ясен. Будем заключать контракт, а затем вместе работать.
   Мы с соратником очень старались, делая свои обстоятельные доклады. Ощущали искренний интерес собравшихся. Нас вдохновляли их глубокие, умные вопросы.
   Но в разгар совещания руководитель конструкторского подразделения о чем-то пошептался с нашими кураторами, и они, все вместе, тихо удалились, оставив остальных в некотором замешательстве. Прошло полтора часа. Беседа продолжалась, но, никем не управляемая, она потеряла прежнюю целенаправленность и, по-моему, стала скучноватой. Чувствовалось, что оставшиеся в зале представители компании просто не понимают, что происходит сейчас на самом деле и нужна ли еще эта беседа.
   Мы и до сих пор не поняли, что тогда произошло. Когда ушедшие вернулись, они были несколько возбуждены, не поинтересовались, как шла дискуссия в их отсутствие, а один из наших кураторов взял слово. Он сказал:
   - Мы выслушали интересные сообщения и благодарим наших гостей. Они, понимаю, надеются, что уже сегодня мы оформим наши отношения контрактом. Но, к сожалению, это пока невозможно: компании потребуется дальнейшая экспертиза полученных нами предложений еще в течение около двух месяцев.
   Нас по-дружески проводили. И два месяца молчали. А затем мы получили короткое письмо о том, что компания благодарит нас за интерес к ней, но решила прекратить наше сотрудничество...
   Такая вот история произошла со мной в Америке. Понимаю, конечно, что простой по событиям этот эпизод моей жизни полон непростой внутренней диалектики. Познать бы ее во всей глубине...
  И все же не забыть живого интереса американских асов. Быть может, все получилось предельно просто: подкрепившись нашими откровениями, решили они пойти к намеченной нами принципиальной цели, но без нас. Пойти своим путем. Ну, и нормально - ведь не слабаки же они. И мы подобным "грешили" - разве нет? Изобретения, изобретения... Изредка они - востребованный товар, а чаще, к сожалению (а для человечества, конечно, к счастью), лишь искра для чьего-то творческого возгорания. Не смог бы я вспомнить изобретателя, который не нырял в бездну чарующей патентной информации. Так, воспламеняя друг друга, и служим вместе, неугомонные чудаки, прогрессу. И не угадать, кому посчастливится дойти до того вожделенного творческого результата, который, хотя и не дает покоя конкурентам, уже не может быть эффективно заменен дальнейшими техническими решениями, с каких сторон ни подбирайся.
   Впрочем, не исключаю, что наша ситуация была предельно проста по-другому: мы стали полезны американским специалистам лишь тем, что они с удовлетворением осознали превосходство собственных готовых идей по повышению качества скважин перед теми конкурентными предложениями, которые выстрадали мы. Знавали и мы такую радость. Всегда кто-то бывает сильнее - не только в спорте. Но без состязания этого не увидеть...
   Так завершились научно-технические поиски в моей жизни. Гуманитарий во мне расправил плечи и заявил, что жаждет обещанной свободы и непременно будет надежно дарить мне в старости стимул для жизни. И я решил не возражать.
  
  
  3
  
   Я всегда буду помнить два поступка главных редакторов нью-йоркских русскоязычных газет, - поступки, которые коренным образом определили мою счастливую судьбу на американской земле. Возможно, эти люди улыбнутся тому, что их обычные решения относительно меня, принятые в редакционной текучке, я называю с некоторой торжественностью ПОСТУПКАМИ. Но хочется подчеркнуть, что даже совсем не какая-то особенная, но чуткая поддержка человека в нужный момент способна принципиально повлиять на его судьбу. И такую поддержку этими людьми я буду помнить всю оставшуюся жизнь. Знаю, что на неё способен далеко не каждый...
   Являясь постоянным жителем Америки в пенсионном возрасте, я всё острее ощущал, что ещё не дожил до такого состояния, когда смогу существовать без всяких творческих нагрузок, то есть быть озабоченным только бытовыми проблемами, как дряхлый старик.
   После безуспешной попытки сотрудничества с американской нефтяной компанией я размышлял так. Наряду с научной и изобретательской деятельностью, многие годы пишу стихи и очерки, однажды даже написал киносценарий, но всё это оставалось в ящике письменного стола, а если иногда и публиковалось, то лишь в стенгазете. Я не позволял творчеству в литературе помешать моей сосредоточенной работе по научной тематике. Но литературные пробы и активная работа в качестве редактора стенгазет давали мне, пожалуй, не меньшее удовлетворение, чем дела в науке. Никогда не угасал во мне гуманитарий. Значит, надо попробовать свои силы в русскоязычной прессе Нью-Йорка!
   И я написал письма в несколько редакций с предложением своих услуг в качестве журналиста или литературного редактора. В ответ получил полное молчание. Оно продолжалось недели три. Мною овладело уныние: я обретал уверенность, что в нью-йоркской прессе место для меня не найдется. А мне ещё необходима востребованность в творчестве. Значит, впереди - тоскливое, наполненное скукой существование...
   Вдруг дома раздался телефонный звонок, и я услышал приятный женский голос:
   - Я говорю с Юрием Цыриным?
   - Да, это я.
   - Юрий, вам звонит главный редактор газеты "Русский базар" Наташа Наханькова. Мы получили ваше письмо, и вот что я предлагаю. Принесите мне какое-нибудь ваше литературное сочинение, лучше всего очерк по близкой вашей душе теме. И мы побеседуем. Согласны?
   Как я мог быть не согласен!
   Через несколько дней я пришел к ней с отпечатанным на принтере и записанным на дискете довольно объемным лирическим очерком "Милые мои технари". В очерке тепло рассказал о своих замечательных учителях в науке, а также об увлеченных техническим прогрессом инженерах-нефтяниках, без поддержки которых не мог бы добиться реальных успехов на нефтяных промыслах.
   Наташа прочитала не более полутора страниц, затем с доброй улыбкой посмотрела на меня и сказала:
   - Я давно не получала текстов на таком красивом, сочном русском языке. Этот очерк будет опубликован через три дня, в ближайшем номере газеты. И давайте договоримся: вы станете нашим постоянным автором. Пишите новые очерки или рассказы - я с удовольствием буду их публиковать. И оставайтесь вольным художником, а редакторы и корректоры нам пока не нужны. Успехов вам!
   И, немного помолчав, добавила:
   - Вы знаете, меня не оставлял в покое прекрасный стиль вашего письма. Именно поэтому я решила пригласить вас. И не зря!
   Я не шёл от неё - я, счастливый, летел на крыльях. Могу, могу работать в серьёзной газете!
   Творческие идеи стали переполнять мою голову. Я публиковал в "Русском базаре" очерк за очерком. Наташа принимала их безоговорочно. Но тот, первый стал как бы моей визитной карточкой. Представляя меня кому-то, Наташа говорила: "Это Юрий Цырин - автор очерка о технарях..."
   Наташа Наханькова (позже ставшая Наташей Шапиро) своей чуткостью и доброй поддержкой буквально подарила мне уверенность в себе и жажду творческой работы в литературе. Низко кланяюсь ей за это!
   Я продолжал и продолжал публиковаться в "Русском базаре", но мой аппетит в газетной деятельности разрастался. Мне уже хотелось быть не только автором вольных литературных произведений, но и настоящим журналистом: писать репортажи, аналитические статьи, брать интервью. А еще лучше было бы одновременно работать одним из редакторов в газете - обеспечивать высокий стилистический и грамматический уровень публикаций. Хотелось живого ощущения бурной редакционной деятельности. И начал я, как говорится, "поглядывать по сторонам".
   И вдруг стал счастливой "жертвой" ещё одного чуткого поступка. Шел я как-то по Austin Street в нью-йоркском районе Queens. Обратил внимание на небольшую вывеску, показывающую местоположение редакции газеты The Bukharian Times. Постоял я возле этой вывески, задумавшись, и решил испытать судьбу - предложить свои услуги в качестве журналиста и редактора либо корректора.
   К счастью, я застал главного редактора газеты Рафаэля Борисовича Некталова. Он встретил меня с любопытством и, узнав цель моего визита, предложил сесть рядом и рассказать о своей предшествующей жизни и деятельности. Не торопил, не прерывал. Я читал в его глазах искренний интерес и доверие к моему рассказу.
   До сих пор не могу объяснить, почему, выслушав меня, Рафаэль Борисович сразу предложил мне войти в коллектив редакции. Возможно, он обладает какой-то экстрасенсорной проницательностью. Возможно, какую-то хорошую роль сыграла сама моя речь: русский язык - это, образно говоря, моя религия, подобно тому как ощущался Булатом Окуджавой любимый московский Арбат. Во всяком случае, Рафаэль Борисович тут же совершил, вроде бы, самый рядовой поступок, но поступок этот сыграл огромную, стратегическую роль в моей американской судьбе... и, хочется надеяться, стал некоторым благом для газеты.
   Я вдохновенно участвую в деятельности редакции The Bukharian Times уже около 20-ти лет. Рафаэль Борисович буквально создал "зелёную улицу" для моих журналистских и писательских работ. В газете опубликовано немало моих репортажей, интервью, лирических очерков, стихов, рассказов и даже повестей. Позволяю себе верить, что всё это не повредило репутации газеты, а у меня возникла регулярная и бесценная живая обратная связь с читателями, многие из которых проживают в том же районе, где живу и я. Эти контакты с читателями очень помогли мне совершенствовать свою творческую работу.
   Но не только такой стала моя деятельность в The Bukharian Times. Рафаэль Борисович доверил мне и регулярную редакторскую деятельность, а подчас поручал и замещать его (когда бывал в командировках или, к сожалению, болел). И эти дела я тоже выполняю вдохновенно. И вижу, что моё редактирование замечается и положительно воспринимается нашими взыскательными читателями.
   Причем главный редактор неоднократно и жестко вставал на мою защиту, если моя редакторская работа вызывала острое недовольство не столь грамотных, сколь амбициозных, авторов.
   Сердечное спасибо, дорогой Рафаэль Борисович, за Ваш незабываемый начальный поступок, касающийся моей судьбы, и за долгую последующую цепочку дружеских поступков, способствующих моей вдохновенной и счастливой жизни на американской земле! Моя признательность Вам умрет только вместе со мной...
  
  
  4
  
   Итак, я начал сотрудничать в еженедельной газете общины бухарских евреев Америки.
   К своему стыду, я, москвич, ранее ничего не знал об этом этносе. Да и о Средней Азии, земле его многовекового проживания, знал весьма мало и почти никогда не думал. Кроме Москвы, я был привязан душой к Сибирским нефтяникам, у которых бесчисленное количество раз бывал в командировках, к заводчанам Поволжья, Западной Украины и Рязани, с которыми осваивал производство разработанной нами техники, а вот к Узбекистану или Таджикистану моей душе еще не довелось прикоснуться.
   Знакомство с Центральной Азией, причем через специфические, еврейские грани её колоритного облика, началось у меня в душевной, приветливой и гармоничной бухарско-еврейской общине. Причем работа в общинной газете стала для меня не только формой самоутверждения в американской жизни, но и счастливой возможностью познакомиться с самыми незаурядными, самыми яркими представителями этого маленького, но многообразно талантливого, хорошо организованного и сплоченного народа. Ведь редакция газеты - это всегда своеобразный клуб интересных людей.
   О некоторых из замечательных членах общины, о тех, с кем у меня возникло близкое знакомство и даже дружба, я здесь немного напишу, и пусть те слова станут также знаком моего глубокого уважения ко всем их соплеменникам, всему бухарско-еврейскому этносу, с которым я нахожусь в неразрывной связи уже более 20-ти лет.
   Многим своим дорогим коллегам по работе в газете мною написаны (как правило, в связи с их юбилеями) короткие дружеские посвящения в стихах, которые предложу вниманию читателей в первую очередь.
   К великому сожалению, трое из моих коллег уже ушли из жизни: заместитель главного редактора профессор Борис Ильич Пинхасов, редактор Эдвард Париянц и дизайнер Регина Кузнецова.
   Об этих прекрасных людях, их нравственной эстафете, оставленной нам, я подробнее расскажу позже в этом повествовании. Они навсегда остались в наших сердцах, и мы, кому повезло работать вместе с ними, всегда будем сверять по ним наши жизненные ориентиры. И не хочу исключать посвященные им стихи из небольшого собрания поэтических строк, адресованных тем, с кем мне посчастливилось сотрудничать в The Bukharian Times.
  
  РОДНОЙ ГАЗЕТЕ
  Давно ль ты только начиналась?!
  А как ты возмужала ныне!
  И неизменно было в радость
  с тобой свидание
   общине.
  И постепенно, но резонно
  тебя за друга признавали
  весь русский Квинс и Аризона,
  Канада, Вена и Израиль...
  "Белеет парус одинокий..." -
  не о тебе мотив тот славный.
  Ты в русской прессе по Нью-Йорку
  сегодня равная меж равных!
  Нас делали дружней и строже
  удачи наши и ушибы...
  Подольше -
   хоть не стать моложе -
  творить тебя нам
   для души бы!
  
  
  ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ
  РАФАЭЛЮ БОРИСОВИЧУ НЕКТАЛОВУ
  Города познаю по людям...
  Меж нью-йоркских
   скучных кварталов,
  в мир души моей
   волей судеб
  вдруг вошел Рафаэль Некталов.
  На семи ветрах неизменно
  Рафаэль в трудах для общины.
  И сбегать из этого плена
  ни желанья нет, ни причины...
  Есть свершенья десятилетий,
  А вокруг - половодье дела.
  Как он молод, друзья, заметьте,
  Как вершит работу умело!
  Завтра снова творить газету,
  в чьи-то души нести порядок...
  В двух строках не скажешь про это.
  Просто людям все это надо!
  Просто нужен наш Рафик людям,
  наш боец, что -
   ведь это правда! -
  временами в кипенье буден
  вносит ауру Самарканда...
  Жить наш Рафик обязан долго
  многим добрым людям во благо.
  И пусть будет той же дорога!
  Пусть скучает старость-бедняга!
   _______
  
  Страшный сон мне привиделся как-то,
  Что закрылась Bukharian Times.
  И от этого горького факта
  Весь азарт в моем сердце погас.
  Размышленья текли в полудрёме
  От полуночи и до утра...
  Как удар по общине огромен!
  Сколько будет мучительных ран!
  Потускнеют часы пред Шаббатом
  И весь отдых воскресный для нас.
  Пусть и было такое когда-то -
  Мы не помним то время сейчас...
  Без газеты родной, как без света -
  Жизнь скучнеет, душа не поёт.
  Нам Арон наш Михалыч* поведал,
  Что листает лишь только её...
  
  Страшный сон мне привиделся этот,
  Но открыл поутру я глаза:
  У подушки - родная газета!
  И вернулся мне в сердце азарт.
  Будем дружной командой стараться,
  Чтоб газета
   всем радость несла,
  Чтоб ей в среду привычно верстаться,
  Чтоб жила и жила, и жила!
  Как и ныне, пусть в облике яви
  В ней всегда воплощается цель!
  Потому что, друзья, нами правит
  Несгибаемый наш Рафаэль,
  Наш подвижник, которому счастье
  Не дано без газетных страстей.
  И о деле
   с его там участьем
  Быть не может печальных вестей!
  Вдохновенно тружусь с Рафаэлем,
  Лет под двадцать
   я с ним уж в пути.
  Знать бы, сколько мне быть ещё в деле.
  Рафаэлю ж -
   ДО СТА ДВАДЦАТИ!!!
  ________
  * См. повесть-эссе "Когда в работе есть изюминка".
  
  
  БОРИСУ ИЛЬИЧУ
  ПИНХАСОВУ
  Как столько добрых дел свершить?!
  Как столько покорить вершин?!
  Встречал я Вам под стать людей,
  но как немного их везде!
  И как бесценен их урок
  (хоть и не каждому он впрок)!
  Я верю: станет лучше мир,
  коль Вы - меж нас,
   коль Вы - с людьми!..
  В знак всех моих побед и бед
  Вы ныне и в моей судьбе -
  мой компас, бодрости заряд,
  моя вечерняя заря...
  Нет лет,
   коль есть Ваш пыл в крови!
  И Вам я
   признаюсь в любви!
   _______
  
  Если Бог нам бросит клич:
  "Кем пожить бы вам хотелось?"
  Я ему отвечу смело:
  "Выбор мой -
   Борис Ильич!
  Я хочу, как он сумел,
  Обрести лавину дел:
  Институт вести к победам,
  Быть профессором при этом,
  Стать народным депутатом,
  Конституцию писать...
  Ну, и чтоб со мною рядом
  Добрым людям - благодать:
  Моя мудрость им приятна
  И приветливость моя,
  Я и чуткости маяк -
  Всё во мне, как в песне, складно..."
  
  Скажет Бог: "Ты всё учел,
  Но, увы, не быть такому.
  Знай: Борисом Ильичом
  Не по силам
   стать другому!"
  
  
  ЭДВАРДУ ПАРИЯНЦУ
  Скажу лишь немного лестного,
  не буду я лить елей -
  хочу
   как мужик приветствовать
  тебя я в твой юбилей.
  Крылов дарил
   свои басни нам -
  и верю я до сих пор:
  быть мастером в деле -
   нравственно,
  не мастером быть - позор.
  ...Все ищут в газете пристально:
  ну где же наш Париянц?!
  Нашли!!!
   А в тобой написанном
  ищи - не найдешь
   изъян!
  Пусть ныне маяк -
   не качество:
  нам schedule всего важней,
  но, коль твое имя значится, -
  есть
   Мастер и наших дней!
  Душа твоя не состарена
  лихой эстафетой лет.
  Ты доброй судьбой подарен нам -
  с тобой мы всегда
   в седле!
  _______
  Schedule - план, график.
  
  
   АШЕРУ ТОКОВУ
  Приятно извлечь из газетных потоков
  статьи, что нам дарит без устали Токов.
  В них - жизни кипенье,
   в них взгляд аксакала -
  поклонников тех публикаций немало!
  Желаем, Ашер, наш душевный коллега,
  кто,
   знаем,
   от сложностей жизни не бегал, -
  желаем здоровья,
   любви,
   вдохновенья
  и сил
   на грядущие Ваши творенья!
  
  
   ТАВРИЗ АРОНОВОЙ
  Не равнодушная ни в чём,
  на всё хватает страсти ей,
  ей риски жизни нипочём -
  и нет
   её "зубастее".
  И трудно мне понять, друзья,
  за что так повезло:
  не знал её укусов я -
  знал лишь души тепло!
  
   АРКАДИЮ ЯКУБОВУ
  Он, ветеран афганских бед,
  Не может жить неинтересно!
  О, сколько нас в его судьбе,
  Но всем в душе его не тесно!
  
  
  
   МИХАИЛУ ШИМОНОВУ
  Вы посвящали жизнь коврам,
  чтоб всем жилось теплей и краше -
  хоть не достать их было нам
  без мук в той давней жизни нашей.
  Но эти беды - не в зачет,
  коль над делами и годами
  ковер волшебный - самолет
  меня доставил к дружбе с Вами!
  Мы всей душой желаем Вам -
  пусть не всегда в коврах
   дорога -
  идти по жизни
   долго-долго
  и счета не вести годам!
  
  
   МЭРИКУ РУБИНОВУ
  Да, жизнь сложна -
   в ней круг проблем всё шире...
  Но красит нам её, по крайней мере,
  то,
   что пришел к нам в судьбы
   в сложном мире
  наш добрый, светлый и надежный Мэрик!
  Интеллигент по всей глубинной сути,
  он снимет стресс нам шуткою игривой,
  согреет нас,
   а надо - и рассудит,
  и сотворит нам фото - просто диво!
  
  
   РЕНЕ АРАБОВОЙ
  Наша чуткая и трепетная Рена
  жизни
   словом откликается мгновенно.
  И всем видно,
   как отзывчивостью этой
  потеплела вдруг любимая газета!
  
   ЗОЕ ЯКУБОВОЙ
  Жаль, что заходит старость в мир -
  эпоха грусти и покоя!..
  Но есть волшебный эликсир,
  и эликсир тот - наша Зоя.
  С ней рядом нам не постареть,
  она - как солнышко весною.
  И, хоть на это есть запрет,
  все как один мы любим Зою.
  
  
   АЛЕКСАНДРУ ТАНКЕЛЕВИЧУ
  Окуджаве был религией Арбат,
  Ну, а мне
   стал русский наш язык.
  Оттого я всей душою рад,
  Что в газете
   Сашин слог возник.
  
  
  
   ПАМЯТИ РЕГИНЫ КУЗНЕЦОВОЙ
  Нередко мы корим судьбу,
  Не видя щедрости ее.
  Лишь в горький час когда-нибудь
  Мы эту щедрость сознаем...
  Как незаметна и тиха
  Вы были в нашей суете!
  Но кто для дела так "пахал",
  Так каждому добра хотел?!
  Даря тепло нам и уют,
  Гармонию и мастерство,
  Тем рвали душу Вы свою,
  Что многим было б трын-травой.
  Сказать достойные слова
  Мы не успели Вам, увы,
  Но ждали Вас, любили Вас...
  И в сердце каждого из нас
  Навек живой остались Вы!..
  
  
   ВСЕМ МОИМ
   ДРУЗЬЯМ-КОЛЛЕГАМ
  Да, видно правильно я жил,
  Коль вас в итоге заслужил -
  И вы в судьбу мне ворвались
  Наградой доброю за жизнь.
  Пусть снятся мне еще порой
  Ночные вздохи буровой,
  Взамен падений и вершин
  Есть вы - причал моей души...
  И, как Антею мать-земля,
  Как долгожданный дождь полям,
  Березка жителю Руси,
  Вы мне нужны для новых сил.
  Б-г правит нашей жизни бал.
  Не знаю, сколько мне судьба
  Даст новых помыслов и вех...
  Но только будьте в ней навек!
  
   _______
  
  
   Прошу прощения у тех моих коллег, кому мною пока не написано персональное дружеское посвящение. С любовью заявляю: я верю, что оно будет!
  
  
  5
  
   Ну, а теперь - несколько подробнее о тех моих коллегах-друзьях, которых мы, увы, потеряли из-за коварной болезни, вырвавшей их из жизни. Я позволю себе просто обратиться к своим небольшим очеркам, посвященным их светлой памяти и опубликованным в нашей газете. Мне хочется, чтобы здесь в первозданном виде прозвучала та глубокая скорбь, которая жила тогда в моей душе.
  
  
  ПРОЩАЙТЕ, ДОРОГОЙ НАШ
  ДРУГ, КОЛЛЕГА И УЧИТЕЛЬ
  
   Случилась невосполнимая потеря для его милой супруги Светланы Юновны, которая, вместе с ним, тоже стала нашим другом и коллегой, и для всех родных Бориса Ильича Пинхасова. Этого ярчайшего соплеменника больше не увидит в своих рядах бухарско-еврейская община Северной Америки, гордостью которой он являлся. Глубокой печалью отозвался его уход из жизни в сердцах многих и многих людей в нашей стране, Израиле, Узбекистане - в самых разных уголках мира.
   И среди тех, чьи сердца наполнены скорбью, - все, кто трудятся в газете The Bukharian Times. С самого начала жизни нашей общинной газеты, в течение 14 лет, Борис Ильич разделял с нами заботы о ней, радуясь вместе с нами, что интерес многочисленных читателей к ней никогда не тускнеет и что ныне она доступна на всей планете благодаря своей электронной версии.
   Нам посчастливилось отмечать радостные юбилеи Бориса Ильича на американской земле. Тогда ему было сказано множество сердечных слов.
   Сколько гармонии, мудрости, чуткости и оптимизма вносил Борис Ильич в жизнь редакции! Даже просто его присутствие поднимало имидж нашего коллектива. А как оценить его дружеские советы, его редакторские замечания, его удивительное умение корректно и неоспоримо находить решения в противоречивых, даже конфликтных ситуациях! А разве забудутся его яркие публицистические публикации! Всё это можно выразить так: нашим общим счастьем было то, что Борис Ильич не обошел наших судеб, нашего дела!
   Его бесценная, незаменимая роль в нашем коллективе обусловлена не только его прекрасными человеческими качествами, но и тем, что он был безмерно обогащен огромным и многогранным опытом многолетнего ответственного служения науке и обществу.
   Заслуженный деятель науки Узбекистана, депутат Верховного Совета республики, профессор, автор десятка капитальных монографий и более 150 научных статей, Б.И. Пинхасов внес огромный вклад в науку и пользовался заслуженным авторитетом среди ученых мира. Многие годы он возглавлял в Ташкенте Научно-исследовательский институт судебных экспертиз, подготовил 15 кандидатов наук, оппонировал кандидатские и докторские диссертации в Ташкенте, Москве и Душанбе, создал школу криминалистов в Узбекистане.
   Обширной была общественная и государственная деятельность Бориса Ильича. В течение 36 лет он избирался народным депутатом советов разных уровней, в том числе в течение двух созывов заседал в Верховном Совете Узбекистана, возглавляя там Комиссию законодательных предположений. В независимом Узбекистане был членом Конституционного суда, заместителем председателя Республиканской комиссии по помилованию при президенте Узбекистана.
   Здесь, в Нью-Йорке, Борис Ильич много лет участвовал в работе благотворительного фонда "Ташкент", являлся самым авторитетным и уважаемым членом правления фонда.
   И будучи профессором Ташкентского университета, и в нашей, американской общине Борис Ильич был мудрым советчиком и наставником молодёжи. Она осознавала, что это человек, достойный подражания.
   Борис Ильич являлся поистине гармонически развитой личностью. Мы знали, что он неизменно был и поклонником искусства. В частности, вместе со Светланой Юновной, регулярно посещал великий театр "Метрополитен-опера", и всегда нас радовало его искреннее, почти юношеское восхищение талантом артистов.
   Мы, его коллеги по работе в общинной газете, всегда будем гордиться тем, что нам посчастливилось трудиться вместе с ним на благо общины. Его уход из жизни - огромная потеря для каждого из нас. И наша светлая память о нем не потускнеет с годами.
  2016 г.
  
  
  ПРЕКЛОНЯЮСЬ
  ПЕРЕД ЕГО СВЕТЛОЙ СУДЬБОЙ
  
   Однажды я посвятил своим новым друзьям, счастливо обретенным в годы нью-йоркской жизни, такие строки: "Да, видно, правильно я жил, коль вас в итоге заслужил - и вы в судьбу мне ворвались наградой доброю за жизнь". Каждый из этих замечательных людей - в моем сердце, и в их созвездии сияет исключительно яркая и неугасимая планета - мой любимый старший друг Борис Ильич Пинхасов. К великому сожалению, его уже год нет среди нас, но я непременно продолжаю сверять каждый свой шаг с его мироощущением, его поведением в сложном человеческом общежитии. И уверен, что так относятся к его светлой памяти многие, потому что этот человек был признан современниками и востребован на любом участке своего жизненного пути, на разных континентах.
   Доктор юридических наук, профессор, блестящий руководитель большого научного коллектива и крупный общественный деятель Узбекистана, Борис Ильич сделал для родной республики и всей нашей бывшей огромной страны множество важных благородных дел. В одном из моих стихотворений о нём есть такие слова: "Как столько добрых дел свершить?! Как столько покорить вершин?! Встречал я Вам под стать людей, но как немного их везде!"
   Этот его урок бесценен! Но столь же бесценен для нашего нравственного поведения его урок как не обошедшего наши судьбы ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА. Об этом я написал так: "Я верю: станет лучше мир, коль Вы - меж нас, коль Вы - с людьми!.."
   Борис Ильич, несомненно, - уникальная личность. Какое это огромное везение, что он не обошел и моей судьбы! Безмерно приятно, что родная газета The Bukharian Times дала мне возможность около 15-ти лет трудиться рядом с этим удивительным человеком на американской земле. Свой громадный деловой и жизненный опыт и свой драгоценный нравственный потенциал, а можно и просто сказать - своё сердце, он отдавал процветанию общинного еженедельника, ставшего весьма популярным, а также и каждому из своих новых коллег.
   Можно детально анализировать, как мудро и, в то же время, тактично он влиял на организацию работы нашей редакции, на качество публикуемых материалов, на нравственный климат в нашем коллективе. Но имеет ли смысл делать этот анализ в коротком эссе? Все, кто знают масштаб личности Бориса Ильича, осознают, что его влияние просто не могло быть незначительным, что оно было многообразным и огромным. И отмечу, как делал это и ранее, что сам факт участия этого человека в деятельности редакции серьёзно поднимал престиж нашей газеты, вызывал к ней особое уважение многочисленных читателей.
   Я счастлив, что в ходе своей совместной работы в газете мы с Борисом Ильичом стали друзьями. Я, пожалуй, уже и не сосчитаю, сколько раз мы вместе с ним посетили великий театр "Метрополитен-опера", и меня радовало его почти юношеское восхищение талантом артистов. Он всегда душевно воспринимал мои скромные литературные пробы, даря мне вдохновение и радость жизни! А сколько душевных бесед было у нас по самым разным проблемам жизни! И как наслаждался я, слушая его завораживающие выступления на различных общественных мероприятиях!
   Когда Борис Ильич решил, что уже не может ежедневно трудиться в редакции газеты, я написал ему: "Мое сердце - с Вами! Я преклоняюсь перед Вашей прекрасной, светлой, благородной судьбой, перед Вашей мудростью, интеллигентностью, чуткостью. Та добрая аура, которую Вы создали в редакции, конечно, неповторима и незаменима. И мы уверены, что Ваше присутствие среди коллег и друзей не прекращается, что Вы и впредь будете приходить - пусть и реже - в родную редакцию, и это продолжит искреннюю радость всех, для кого общение с Вами всегда является праздником души".
   ...Я запомнил Бориса Ильича Пинхасова молодым, мудрым, активным, никогда не забуду, каким он был блестящим оратором, каким был верным поклонником искусства. В канун первой годовщины его ухода из жизни в моей душе родились такие поэтические строки:
  
  Да, нам, живущим,
   Вас уж не вернуть...
  Громаде Ваших дел - святая память!
  Но чистая душа осталась с нами -
  Нам озаряет жизненный наш путь.
  И это вечно!
   Времени полёт
  Того сиянья в нас не уничтожит,
  Тот свет души в потомках оживёт
  И жить им верно, как и нам, поможет!
  2017 г.
  
  
  ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО МОЕМУ ДРУГУ
  ЭДВАРДУ ПАРИЯНЦУ
  
   И все-таки это случилось... Ты боролся всеми силами с коварной болезнью. Тебя каждый день, час и минуту поддерживала милая верная Велта. Твои коллеги понимали, как тебе трудно, но радовались, видя твои новые материалы для газеты, и несколько наивно верили, что болезнь отступит и этой беды не случится. Но болезнь оказалась сильнее твоей стойкости, сильнее надежд и стараний родной Велты, сильнее светлой веры любящих тебя коллег. Случилось непоправимое...
  
   Прощай, дорогой Эдик! Прощай мой друг и учитель!
   Я гордился, что в нашей газете мое имя было вписано рядом с твоим в состав ее редакторов. Это было и высокой честью и, конечно, авансом, потому что я, технарь, по существу являлся твоим учеником в журналистике, очень старательным и, надеюсь, делающим какие-то шаги вперед.
   По ритуалу, заведенному в редакции в последние годы, через мои руки проходили почти все авторские, не заимствованные из других изданий тексты. В их потоке были и твои неизменно интересные подборки информации. Я понимал, что при нашей "скоростной" работе редакторский глаз не помешает никогда, но твои материалы я всегда откладывал для наслаждения, для приятной разрядки от кропотливой, а иногда и мучительной работы со многими другими текстами. Подчас получал за это упреки главного редактора: почему, дескать, задерживаешь актуальные подборки Париянца? Ну, как объяснить, что "работа" с этими подборками дарит мне новые силы и вдохновение для дальнейших дел, а потому я обращаюсь к ней, когда от утомления уже не
  способен качественно делать что-то другое!
   Я преклоняюсь перед профессионалами, перед мастерами своего дела. Поистине счастьем нашей газеты было то, что в ней задавал тон качеству материалов ты - настоящий мастер журналистики, прошедший многолетнюю школу в центральной прессе Латвии!
   Тяжело вспоминать, что еще совсем недавно, в июле 2011 года, мы радовались твоему замечательному юбилею - 70-летию. Тогда руководство общины бухарских евреев и вся наша редколлегия желали тебе и твоей очаровательной супруге доброго здоровья, благополучия, новых радостей и счастья, творческих побед.
   И вот тебя уже нет с нами. Но навсегда останутся в наших сердцах твое неизменное отношение к делу и умение вершить его, твое глубокое уважение к коллегам, твои мудрые советы, твой ободряющий юмор... А потому с нами навсегда останется Мастер и замечательный человек Эдвард Париянц.
   И помним мы, что хороший человек, уходя от нас, оставляет нам эстафету высокой нравственности, а мы обязаны достойно пронести ее по своей жизни во имя блага своего поколения, но еще больше во имя правильной, достойной жизни наших детей. Пусть когда-то эта эстафета во всей своей чистоте перейдет от нас в их руки...
   Много проникновенных стихов создано поэтами. Мне хочется, завершая это маленькое прощальное слово, вспомнить одно из них.
  
   Есть убедительность - у смерти,
  жестокий, жуткий реализм.
  Перед ушедшими
   в ответе
  Нам быть, друзья, всю нашу жизнь.
  
  Да, жизнь -
   и праздники, и будни,
  потери,
   боль и торжество.
  Другого времени
   не будет
  здесь, на земле, ни у кого.
  
  А всё ли в жизни мы свершили,
  что нам
   ушедшие велят,
  а так ли пели,
   так ли жили -
  покажут
   сыновей дела...
  
  
  Прощай, дорогой Эдик... Ты достойно прожил жизнь, и мы постараемся быть верны твоей памяти.
  2013 г.
  
  
  РЕГИНА БЫЛА РЫЦАРЕМ СОВЕСТЛИВОСТИ
  
   В летние дни 2010 года ушла из жизни наша Регина. Ушла тихо, не вовлекая нас в свои проблемы.
   Так она и трудилась дизайнером газеты - без шума, без ропота и капризов.
   А ведь можно было и роптать, и капризничать. Далека и неудобна была ее дорога к дому, в Нью-Джерси. А газету приходилось заканчивать и ночью. Обычно в день выпуска газеты я бывал с ней в редакции до победного конца и подчас слышал, как она, потеряв надежду добраться домой на общественном транспорте, звонила, если не ошибаюсь, сестре (в общем, нью-йоркской родственнице) и договаривалась, что переночует у нее. Намного чаще ехала в поздние часы домой - долго, нудно, дискомфортно. Но завершить газету вовремя было для нее святым делом.
   Не раз я предлагал ей прийти на ночь в нашу с женой квартиру, а не мучиться с дальней дорогой, но она всегда мягко отказывалась. Я понимал, что за этими отказами - скромность, щепетильность, интеллигентность. Помнится, что все же несколько раз, видимо, в ситуациях, когда иного разумного выхода не видела, она приняла приглашение главного редактора Рафаэля Борисовича - ночевать в его с Мирочкой квартире... Только два - три раза... Помню и ее регулярные смущенные отказы от предоставления ей оплаченного редакцией карсервиса.
   Я написал выше, что завершить газету вовремя было для нашей Регины святым делом. Это правда, но не вся. Для нее было святым делом выпустить вовремя КАЧЕСТВЕННУЮ газету. И этим Регина была особенно близка моему сердцу.
   Дело в том, что всю свою деятельность в науке я посвятил борьбе за качество нефтяных скважин. И очень хорошо прочувствовал, что КАЧЕСТВО и СКОРОСТЬ - антагонисты, враги, Кто-то сверху нацелил нашу отрасль на скоростное бурение. Я же всеми силами боролся против создания скважин-калек в жажде стать победителями по количеству метров проходки. Стать таким победителем в те времена - это стать героем труда, орденоносцем, обрести в подарок автомобиль от министра... О, сколько "пинков" мне досталось (множество единомышленников обрёл лишь через годы)! Так что стремление к качеству - в моей крови.
   В газете качество и скорость - тоже антагонисты, что тут греха таить! И то, что Регина неизменно проявляла себя как стойкий борец за качество, постоянно очаровывало меня. Но эта стойкость недешево ей обходилась.
   Она просто не могла допустить "грязного" дизайна и проявляла себя в этой сфере, как говорится, "святее Папы Римского", что само по себе нелегко. К тому же, да простит меня главный редактор, временами получала от него эмоциональные упреки за это свое рвение. Такова уж диалектика руководства: надо соблюсти разумный баланс между скоростью и качеством, и тут иногда нервы сдают - а вдруг ее священнодействие в отношении качества сорвет выпуск газеты?
   Но срывов не было - Регина ни разу такого не допустила, хотя при этом никогда не изменила себе как борец за качество дизайна. И я имею в виду не только формальные признаки оформления газеты. Она находила удивительно точные иллюстрации к различным текстам. В частности, я был буквально восхищен теми иллюстрациями, которые она какими-то чудесными способами добывала к моим скромным рассказам. Она умудрялась глубоко прочувствовать и отразить характеры героев, ауру произведения.
   Это далеко не все о том, чем Регина меня покоряла.
   Она еще втихомолку редактировала и корректировала тексты в верстке, повышая их качество в добавление к тому, что делали, но не доделали те, кто занимали должности редакторов. По призванию она была и прекрасным редактором.
   А, кроме того, ее захлестывал бесконечный поток звонков или визитов капризных рекламодателей и авторов - и она всегда работала с ними так спокойно и доброжелательно, словно и нет у нас совсем проблемы СКОРОСТИ.
   Она не спешила, не нервничала и на самой заключительной малоприятной стадии работы: при финальной чистке газеты, то есть внесении дополнительных правок в тексты на сверстанных страницах.
   Она была поистине символом качества! Ну, а если во имя качества приходилось снизить скорость - так ведь есть еще и ночные часы работы, есть возможность, если потребуется, переночевать у родственницы... Газету надо сделать на совесть!
   Но и это, конечно, не все. Она была изумительно чутким и внимательным другом. Если в день выпуска очередного номера газеты мы вечером оставались в редакции вдвоем и она сосредоточенно совершенствовала дизайн, я позволял себе нагружать ее еще и своими наболевшими размышлениями, а то и волнующими меня воспоминаниями. По ее вниманию и точнейшим репликам я ощущал, что она искренне неравнодушна к тому, что я говорю. Как облегчалась, как пела моя душа после таких вечеров!
   Об этом, казалось бы, слишком тихом, почти незаметном в редакционных бурях, но, конечно, уникальном и во многом незаменимом человеке хочется говорить и говорить добрые слова.
   Не могу не сказать еще немного о трогательной чуткости Регины. Как-то я пожаловался ей, что после нескольких лет регулярного поиска юмора для газеты, уже, кажется, иссякаю: использовал десяток толстых книг, перекопал в интернете почти все, что возможно, друзья шлют всякую всячину, но на килограмм "мусора" находишь грамм чего-то интересного - устал! И вдруг, при нашей следующей встрече, она мне дарит два объемных сборника еврейского и американского юмора.
   Эти книги еще надолго останутся моими помощниками, и общение с ними будет напоминать мне о светлом, чутком, теплом и безмерно скромном человеке, к счастью, не обошедшем наших судеб и, к великой печали, покинувшем нас навсегда, - о нашей милой Регине Кузнецовой...
   Уходя из жизни, хорошие люди оставляют нам выстраданную ими нравственную эстафету. Этот человек оставил в наших сердцах высокую планку совестливости. Всех нас можно распределить вдоль "шкалы совести по Регине", и какая высокая честь в нашей непростой жизни - оказаться вблизи верхней точки той шкалы - вблизи того места, которое неизменно занимала сама Регина!..
   2010 г.
  
  
  6
  
   В последние годы наша редакция заметно охладела к широким торжественным мероприятиям, посвященным либо очередной годовщине существования своего детища, The Bukharian Times, либо выходу в свет газеты, имеющей "круглый" порядковый номер. Это понятно. На ранних стадиях деятельности редакции такие мероприятия являлись неким дополнительным средством её самоутверждения, сближения с общественностью, роста авторитета газеты, привлечения в неё новых рекламодателей и авторов.
   Сегодня, через 15 лет существования газеты, это уже неактуально: газету знают и любят в разных странах мира, чему способствует и её электронная версия, ей не просто всегда хватает авторов - на её страницах желают публиковаться ведущие русскоязычные журналисты Америки и Израиля, нам активно пишут читатели, а поток предлагаемых нам реклам (они, понятно, являются основой бюджета редакции) только возрастает.
   Мне довелось быть автором практически всех репортажей о торжественных моментах жизни нашей редакции. И попробую коснуться этих публикаций, отражающих путь становления газеты.
  
   В начале 2005 года нашей газете исполнилось три года. За это время выпущено 154 номера, газета обрела широкий круг читателей не только в бухарско-еврейской общине Нью Йорка, но и среди всех русскоговорящих жителей города, особенно Квинса.
  25 января в ресторане "Gan Eden" состоялся товарищеский ланч, посвященный третьей годовщине деятельности нашей газеты. Кроме руководства общины и ее общественных деятелей, а также работников редакции, на ланче присутствовало много рекламодателей, представителей разных общественных организаций и учреждений Нью-Йорка.
   Роль гостеприимного ведущего на ланче, естественно, досталась главному редактору газеты Рафаэлю Некталову.
   В своем вступительном слове он отметил: "Феномен нашей газеты - то, что она является общинным изданием, а значит, ее функция - и участвовать в процессах внутренней жизни общины, и объединять вокруг общины множество других хороших людей для полезного обеим сторонам взаимодействия".
   На ланче выступило немало рекламодателей, а по сути друзей и деловых партнеров газеты. Первыми из них стали отец и сын Барановы - врачи, создавшие и освоившие на страницах The Bukharian Times новую концепцию медицинской рекламы: отказ от многократного повторения отработанной дизайнерами наглядной рекламы и замена ее серией увлекательных для читателя научно-популярных статей.
   Доброжелательным, но весьма критичным было выступление президента клуба ученых "Рошнои", руководителя работы по созданию большого коллективного научного труда "История бухарских евреев" д-ра Роберта Пинхасова. Он указал, что в газете не хватает авторских и полемических работ, дискуссионных материалов, бывает теденциозность в публикациях.
   Собравшиеся с большим интересом слушали выступление известного общественного деятеля всей русскоязычной диаспоры Америки Марины Ковалевой. Она начала с шутливого заявления о том, что, дескать, не может поверить в столь младенческий возраст "The Bukharian Times" настолько прочно эта газета заняла свое место в жизни русскоязычных людей Нью-Йорка. Далее она сказала: "У любой газеты со столь счастливой судьбой есть какая-то высокая миссия. И я думаю, что одним из существенных моментов миссии этой газеты является единение бухарско-еврейской общины со всей еврейской общиной. Надо отметить, что подчас именно ваша община, при участии своей газеты, выступает с такими инициативами, до которых остальные группы евреев самостоятельно бы не дошли. И еще важно подчеркнуть следующее. Мы знаем случаи, когда вокруг бухарско-еврейской общины пытаются создать нездоровый климат недоверия, подозрительности. Ваша газета очень интеллигентно и убедительно реагирует на такие проявления. Ценность материалов вашей газеты бывает настолько высока, что их цитируют и даже перепечатывают англоязычные газеты.
   Сегодня высокий авторитет вашей общины и вашей газеты неразрывны. И в этом несомненна роль главного редактора The Bukharian Times. Он по необходимости может быть и невероятно надежным мостом, и поездом, и трактором, и бульдозером. Если это нужно для успеха газеты, он и проедет, и наедет, и разгребет..."
   Создатель и директор Нью-Йоркского музея бухарско-еврейского наследия Арон Аронов сообщил, что газетой интересуются не только в нашем городе, но и в других штатах. Поэтому он, по собственной инициативе, еженедельно рассылает несколько десятков экземпляров газеты своим друзьям и знакомым в разные места Америки. Сам же он не просто постоянный читатель The Bukharian Times. Он читает газету с карандашом в руках, делает вырезки из нее, создает тематические подборки на основе ее материалов.
   От имени Конгресса бухарских евреев США и Канады редакцию газеты сердечно поздравил президент Конгресса Борис Кандов. Он подчеркнул, что в настоящее время жизнь общины явно находится на подъеме, и всем ее общественным деятелям надо взаимодействовать еще дружнее, поменьше искать корысти в каких-то ошибках, просчетах друг друга, а наоборот, помогать друг другу в таких ситуациях. Он выразил уверенность в дальнейших успехах общины, где так много замечательных людей.
   Около четырех часов продолжался душевный, заинтересованный разговор, мы услышали и хвалебные отзывы, и критику, и пожелания. Ланч оставил нам, работникам редакции, и вдохновение, и раздумья о том, что нам еще не удалось в делах.
  
   Как-то один из моих питерских друзей заявил: "Ленинградец - это не география, это национальность!" Я хорошо его понимаю, потому что у меня, одного из детей Арбата, щемяшим музыкальным мотивом звучат в сознании слова Булата Окуджавы: "Арбатство, растворенное в крови, неистребимо, как сама природа".
   Мне захотелось использовать эту метафору, чтобы сказать гордо: "Газетчик - это не сфера работы, это национальность!" Быть газетчиком - это принадлежать к особой, быть может, немного странной касте, это не просто любить творчество, это и ощущать в себе незаменимую ничем страсть к созданию именно газетного слова - для людей и для собственной души. Ну, а редактор интересной и неувядающей газеты - это обязательно сплав таланта, мудрости и самоотверженности...
  Я кратко расскажу о бизнес-ланче в честь очередного дня рождения, а точнее, четвертой годовщины любимой в общине - и не только в ней! - газеты "The Bukharian Times". Ведущий этого мероприятия, главный редактор газеты Рафаэль Некталов, смог задать ему очень теплый тон, но в той же мере скромно говорил об усилиях и успехах возглавляемого им коллектива, который еженедельно создает эту газету. И, возможно, не объяви доктор В.Баранов торжественно, что недавно Р. Некталову газетой "Форвертс" присвоен почетный титул "Журналист 2005 года" - а это стало признанием нашей газеты во всей русскоязычной общине Нью-Йорка! - данный волнующий факт мог бы оказаться и не подчеркнутым на бизнес-ланче. Впрочем, мне была по душе та сдержанная, благородная тональность, которую выбрал главный редактор для представления своей газеты-именинницы. И все же - был праздник признания!
   Итак, нашей газете исполнилось всего четыре года, пошел пятый. Но ее голос уверенно и четко звучит для десятков тысяч читателей. Она приносит важную, многообразную и интересную информацию, предлагает трибуну для высказывания наболевшего или просто переполняющего сердце, позволяет представить на своих страницах счастливые строки творческих находок, и, конечно, неизменно гостеприимна для всех, кто хотел бы дать рекламу или объявление во благо людей.
   Бизнес-ланч в честь четырехлетия "The Bukharian Times" состоялся в зале торжеств открытого недавно в Нью-Йорке Центра бухарских евреев. Если оценить прошедшее событие очень коротко, то можно уверенно сообщить, что встреча была и представительной, и искренней, и теплой, и при этом в достаточной мере деловой и даже конструктивной. Украшением встречи стала фото-выставка замечательного мастера художественной фотографии, корреспондента "The Bukharian Times" Романа Исхакова.
  
   А теперь немного подробностей.
  Собравшихся сердечно приветствовал президент Конгресса бухарских евреев США и Канады Борис Кандов. Он отметил, что общинная газета прошла от своих истоков очень непростой путь и завоевывает все больше и больше читателей.
   Р.Некталов обстоятельно представил присутствующих гостей. Не буду утомлять читателей протокольным перечнем имен всех, кто в этот день проявил дружеское внимание к нашей газете. Среди гостей были высокие политические деятели разных стран, известные общественные лидеры, видные бизнесмены-рекламодатели, друзья общины - представители образовательных учреждений, англоязычных средств массовой информации и других общин выходцев из бывшего Советского Союза, а также вдохновенные хранители и созидатели культурных ценностей бухарско-еврейского народа...
   Многие гости выступили с теплыми и интересными приветствиями в адрес газеты, руководства и всех членов общины, а также с конкретными деловыми предложениями.
   Посол Узбекистана при ООН г-н Алишер Вахидов подчеркнул, что бухарские евреи в эмиграции проявили качества людей, способных исключительно быстро адаптироваться в новых условиях, а значит, людей динамичных, которые смотрят вперед, не забывая при этом о своей истории. Открытый недавно новый общинный Центр, подчеркнул он, можно смело назвать Дворцом бухарско-еврейской духовности.
  Посол от имени министра иностранных дел республики Ильёра Ганиева вручил руководителю политического департамента Конгресса бухарских евреев США и Канады Тавриз Ароновой почетный подарок - три памятных медали из серебра, анодированных золотом. Особо символичным является то, что и серебро, и золото добыты на рудниках Узбекистана. Посол выразил глубокое уважение к Т.Ароновой и охарактеризовал ее как человека, имеющего глубокие знания, весьма принципиального и всегда справедливого.
   Советник миссии республики Казахстан при ООН Дулат Бакишев передал поздравление нашей газете от имени посольства, а также зачитал благодарственное письмо министра иностранных дел республики Казахстан К.К. Тукаева в адрес Рафаэля Некталова, который являлся международным наблюдателем в ходе недавних выборов президента республики.
  Поздравление конгрессмена г-на Энтони Винера бухарско-еврейской общине по случаю знаменательной даты в жизни общинной газеты передала представитель его офиса.
  Затем к присутствующим обратилась известный неутомимый общественный деятель Марина Ковалева (кстати, благодаря совместной с ней инициативе мэр Нью-Йорка г-н Майкл Блумберг впервые посетил только что отстроенный Центр бухарско-еврейской общины). Она представила присутствующего на встрече представителя Генерального консульства Израиля в Нью-Йорке г-на Амира Офека, которого назвала надежным другом всего русскоязычного Нью-Йорка. Он произнес сердечные слова приветствия в связи с днем рождения общинной газеты.
  - Для нас важно, что в Квинсе есть сильная и процветающая община бухарских евреев, которая с такой симпатией относится к Израилю и странам исхода. Мы будем активно сотрудничать с "The Bukharian Times", развивая наши отношения.
  Надо отметить, что это был первый визит представителей израильского консульства в Нью-Йорке в новый Центр бухарских евреев. Положено начало серьезным контактам с общиной.
  Вслед за А. Офеком и сама Марина Ковалева выразила свои добрые чувства к бухарско-еврейской общине. Она сказала, в частности, такие проникновенные слова: "Пока все евреи в Нью-Йорке и за его пределами только думают, бухарские евреи что-то делают! Ваш новый центр - это гордость каждого русскоязычного еврея в нашей стране. И за то, что нереальная мечта об этом центре стала реальностью, я прежде всего благодарю г-на Б. Кандова. Моя глубокая благодарность г-ну А. Аронову за создание потрясающего музея, рассказывающего о наследии бухарско-еврейского народа. И еще хочу выразить признательность Рафаэлю Некталову. Благодаря возглавляемой им газете, наряду с ее прочими достоинствами, в жизнь всей русскоязычной общины внедряется то, что есть у вас, но не всегда есть у других, - а именно традиция общего чаепития, которое сопровождается душевной беседой друзей, к каким бы этническим группам они ни относились".
   С теплыми приветствиями выступили бизнесмены - друзья и рекламодатели газеты. Как всегда, тепло и сердечно выступал директор Bramson ORT College д-р Эфраим Букс. Этот колледж является партнером бухарско-еврейской общины в образовательных проектах.
   Привествуя главного редактора и коллектив "The Bukharian Times", поэт Ильяс Маллаев, вокалисты Тамара Катаева и Яков Явно подарили нам минуты наслаждения их прекрасным творчеством.
   В заключение Рафаэль Некталов и профессор Борис Ильич Пинхасов представили гостям весь коллектив, обеспечивающий регулярный выпуск общинной газеты и ее поступление к читателям. Все энтузиасты газеты были награждены аплодисментами присутствующих.
   Да, встреча подтвердила, что газета "The Bukharian Times" нужна людям. А значит - в дальнейший путь, путь мучительных поисков и радостных свершений!
  
   И вот нашей газете исполнилось семь лет!
  Сразу подчеркну, что торжество это было организовано в ресторане "Da Mikelle" очень уютно, душевно, можно сказать, по-семейному. Абсолютно отсутствовала нарочитая пышность, которая, по моим представлениям, размывает тепло сердец, вызывает у гостей некую отстраненность от события, ощущение статистов на чужом празднике жизни. Уверен, что всем было по-настоящему хорошо, как на добром семейном застолье, а значит, все чувствовали доброе и живое единение с виновниками торжества - созидателями уже возмужавшей любимой газеты.
  Очень непринужденно, я бы сказал, весело, с регулярными шутливыми ремарками, вел встречу главный редактор газеты Рафаэль Некталов. И это, конечно, способствовало той раскованной, дружественной атмосфере, которая отличала наше праздничное мероприятие.
  Вначале он кратко и тепло представил собравшимся каждого присутствующего: и работников редакции, и рекламодателей, и просто верных друзей газеты. Тут надо заметить, что затем те люди, которые созидают газету, которые неделю за неделей вместе идут в бой за её качество, подробнее были представлены во вдохновенном выступлении её редактора профессора Бориса Ильича Пинхасова. И каждый из представляемых им работников редакции был награжден аплодисментами.
  Президент Конгресса бухарских евреев США и Канады Борис Кандов подчеркнул, что достижения редакции - это отражение её любви к народу, к общине. И особую роль здесь играют огромные, неуёмные старания главного редактора Рафаэля Некталова. Он отметил, что главной целью газеты с её рождения было писать на темы, волнующие общину: о её буднях, достойных людях, об общинных культурных, религиозных и других мероприятиях, об образовательных программах, о партнерах и друзьях общины, о проблемах и деятельности ячеек общины на разных территориях и многом другом. Газета постоянно формирует сознание, мировоззрение членов общины, сплачивает их вокруг общих благородных задач. Борис Кандов высказал пожелание, чтобы было еще много подобных праздников, чтобы они продолжались и в жизни наших внуков и правнуков.
   На нашей встрече состоялась проникнутая теплым юмором процедура приема в состав редсовета верного друга газеты доктора Марии Якубовой.
   Мы услышали много добрых слов, высказанных рекламодателями и друзьями газеты. Они отмечали умелое, эффективное руководство, осуществляемое Рафаэлем Некталовым, подчеркивая при этом, что у него великолепная, профессиональная команда. Говорили о глубоком уважении к нашей газете, о её популярности, сообщали, что видят "работу" рекламы, помещаемой в газете.
   Я, конечно, не буду излагать всех прозвучавших речей. Важно подчеркнуть, что все выступления были теплыми и уважительными. Кроме указанных выше ораторов, выступили представители Брамсон ОРТ колледжа д-р Эфраим Букс и Зоя Якубова, директор Американского форума русскоязычного еврейства Леонид Бард (огласивший официальное, письменное приветствие), ведущая актриса театра "Возрождение" очаровательная Элла Бангиева, известный радиожурналист, создатель и ведущий программы "Караван" на Дэвидсон-радио Борис Авезов, любимец общины певец Эзро Малаков и немало других гостей.
   А в заключение Рафаэль Некталов предложить выступить и мне - в качестве поэта. Я с искренней радостью подчеркнул, что наша редакция - это дружный коллектив единомышленников, где все приходят на работу с радостью. И когда такое сочетается с интересной работой, я ощущаю это как счастье. Ну, и коль мне дали слово в качестве поэта, прочел своё стихотворение, посвященное нью-йоркским друзьям, в первом ряду которых, конечно, стоят мои соратники по работе в газете.
  
   Очередной юбилейный бизнес-ланч был организован в связи с выпуском 400-го номера нашей газеты. Среди гостей были далеко не только представители бухарско-еврейской общины.
   Входя в прекрасный светлый зал на третьем этаже главного общинного Центра бухарских евреев, гости видели большие круглые столы, уставленные яствами, а также черный рояль, которому предстояло много раз звучать в ходе дружеской встречи.
  
   Встречу, естественно, открыл главный редактор "The Bukharian Times" Рафаэль Некталов. Он сообщил, что на празднике нашей газеты присутствуют многочисленные гости, которых он сердечно приветствует и которым будет предоставлено слово.
   Отдельно он высказал добрые слова в адрес очень высокого гостя - Генерального Консула Республики Узбекистан в Нью-Йорке г-на Х.И. Икрамова. К сожалению, ввиду неотложных дел, Хасан Икрамович, вынужден был покинуть вскоре нашу встречу, но затем, по телефону, высказал нам следующие приветственные слова:
   - Я от всей души желаю успехов коллективу редакции газеты The Bukharian Times. Вы выполняете благородную, нужную очень многим людям работу. В газете регулярно освещаются вопросы истории, культуры, общественно-политической жизни Узбекистана. The Bukharian Times является источником многообразной актуальной информации не только для бухарско-еврейской общины, но и для всей диаспоры выходцев из нашей республики. К вашей газете проявляется интерес и на территории Узбекистана. Уверен, что она останется популярным и любимым тысячами читателей изданием на многие годы.
   К участникам бизнес-ланча обратился президент Конгресса бухарских евреев США и Канады Борис Кандов. По национальной традиции, президент прежде всего надел золототканый халат на Рафаэля Некталова как на руководителя того коллектива, что стал виновником торжества, и подчеркнул, что выпуск газеты - очень и очень нелегкий труд, особенно для главного редактора.
   - Благодаря этой газете мир узнаёт о нас, получает сведения о нашей повседневной общественной жизни, о многих и многих мероприятиях, которые проходят в нашей общине, - сказал он. - Община признательна всему коллективу редакции, выполняющему трудное, но благородное дело.
   Как это традиционно происходит на юбилеях, было множество душевных слов. Но прежде чем коснуться некоторых из них, не могу не отметить изящества, с которым Рафаэль Некталов организовал дружескую встречу. Она была украшена музыкальными и вокальными выступлениями. Эти выступления перемежались с речами ораторов, добавляя тепла и праздничности в ауру нашего юбилейного торжества. В художественной программе приняли участие замечательные исполнители: пианист Леонид Генсон, певцы Тамара Катаева, Эзро Малаков, Мира Аронбаева и недавно приехавший из Израиля Юрий Муллаев. В качестве аккомпаниатора, а в конце встречи и как отдельный исполнитель, покорял гостей блестящей игрой на рояле и сам Рафаэль Некталов...
   Один из руководителей ХИАС (Общества помощи еврейским иммигрантам) Джин Борщ зачитал официальное приветствие от руководства этой славной организации, в котором подчеркивалось, что газета заявила о себе как оригинальное авторское издание и что её творцы интеллигентностью и актуальностью публикаций достигли главного - уважения, доверия и любви многочисленных читателей.
   Слово было предоставлено представителю редакционного совета "The Bukharian Times" Тавриз Ароновой. Она, в частности, сказала:
   - Девиз нашей газеты - освещать все события, которые происходят в общине, при этом быть порядочными, честными, ответственными, быть людьми, которые отвечают за каждое слово, напечатанное в газете.
   Прозвучало приветствие Михаила Хананашвили, известного журналиста, многие годы проработавшего в информационном агентстве ТАСС. Наш видный коллега дал высокую оценку профессионализму работы редакции The Bukharian Times, а также дружбе и сотрудничеству бухарской еврейской и грузинской еврейской общин.
   - Я, как профессионал, не только высоко оцениваю это общинное издание, работу главного редактора и коллектива его соратников, но и слегка завидую тому, что вы делаете в Америке, - сказал он.
   Собкор израильской газеты "Менора" Рена Елизарова дала высокую оценку не только редакционной, но и культурологической деятельности Рафаэля Некталова. Отметив многолетнее сотрудничество с ним, она заявила:
   - Без него, наверное, в нашей общине было бы скучно жить! От него всегда исходят импульсы поступательного движения. И важно, что он очень тонко чувствует, о чем и как надо говорить с нашими людьми в газете. Спасибо! Так держать!
   Мы услышали еще немало приветственных слов. А завершилась наша встреча зажигательными выступлениями певцов и даже танцами гостей под музыкальное сопровождение неугомонного Рафаэля Некталова. Оставалось только всем вместе сфотографироваться на память.
   В одном из моих стихотворений есть такая строка: "Миг юбилея - наш костер, чтоб греться..." Душевно, тепло прошел этот миг юбилея. И мы снова - в работе: пришла пора готовить очередной номер газеты...
   В 2015 году вышел 700-й номер The Bukharian Times, а недавно, в июне 2017 года - её 800-й номер. Последнему событию предшествовало 15-летие нашей газеты. Эти юбилейные моменты уже не сопровождались широкими застольями, но, конечно, не остались незамечены общественностью и городскими властями. Редакция получила множество теплых поздравлений и напутствий. А наш главный редактор Рафаэль Борисович Некталов в 2017 году был удостоен двух высоких наград: Всемирный конгресс бухарских евреев присвоил ему почетное звание "Человек 2016 года", а главный ревизор Нью-Йорка Скатт Стрингер наградил Почетной грамотой в рамках недели русскоязычного наследия, прошедшей в городе.
   В поздравительном отклике коллектива редакции на эти награды, подготовленном мною, есть, в частности, такие слова:
  "Многогранная общественная деятельность Р.Б. Некталова неизменно играет важную роль в деловом и нравственном развитии американской общины его соплеменников, её значимости в жизни страны, укреплении связей США с республиками Центральной Азии, где формировалась многовековая история бухарско-еврейского этноса.
   Для нашего коллектива наиболее близка, прочувствована и поистине бесценна работа Рафаэля Борисовича на посту главного редактора газеты The Bukharian Times. Под его руководством газета заслужила уважение и любовь многочисленных читателей в Америке, Израиле и других странах. Наша редакция - это не просто трудовой коллектив, это настоящая дружная семья, где нет разрушительных конфликтов, нездоровой "мышиной возни", где все любят свою работу. И во всем этом несомненна роль главного редактора газеты - несгибаемого энтузиаста нашего общего дела, умеющего направлять его без устали, всегда мудро и ювелирно.
   Говорят, что нет незаменимых людей. Нам представляется, что Рафаэль Борисович Некталов на своем газетном посту сегодня незаменим. Надеемся, что когда-то он вырастит достойного преемника, но пока он, слава Б-гу, достаточно молод и энергичен, так что многих лет жизни и многих успехов ему в дальнейших благородных делах!"
  
   А вот фрагмент из эмоциональной статьи Р.Б.Некталова, посвященной выходу 700-го номера нашей газеты.
   "Дорогие читатели, друзья и почитатели газеты The Bukharian Times!
   Позвольте выразить всем вам сердечную благодарность за поздравления в адрес газеты, посвященные выходу юбилейного 700-го номера The Bukharian
  Times.
   Не скрою, что этот юбилей мне особенно дорог. Не стану лукавить, три последних месяца были непростыми для меня, а также для моих коллег. Мне приходилось делать газету из госпиталя, из квартиры, одним словом, дистанционно, подключив к домашнему компьютеру все компьютеры офиса редакции.
   Раньше мне иногда приходилось делать газету, находясь в других городах страны и государствах. Неважно, где я находился, в Денвере или Атланте, Фениксе или Торонто, в Израиле, Узбекстане, Таджикистане, Казахстане, Грузии, России, Азербайджане, Австрии, Германии, Франции, Канаде, газета выходила в срок, каждую пятницу. Но это мог быть только один номер, так как я старался не осутствовать в редакции дольше, чем готовился один выпуск.
   Однако в этот раз, мне пришлось работать дистанционно почти три месяца! Это значит, при подготовке более десятка номеров!
   Но я не отчаивался, так как знал, что могу положиться полностью на своих профессиональных коллег, которые с честью справились с возложеными на них обязанностями. Работая из больницы, затем из своей квартиры, я старался
  быть со своим коллегами, и четверг был для всех нас, и меня в частности, днем выпуска номера. Работая в таком непростом режиме, мы ни разу не вышли из графика, не подвели наших преданных читателей и рекламодателей.
   Я хочу выразить благодарность своим коллегам, и в первую очередь, перечислить имена тех, кто непосредственно работали над каждым номером.
   В первую очередь, это заместитель главного редактора, всеми нами уважаемый и почитаемый человек, известный публицист, крупный ученый, а еще автор художественных произведений в стихах и прозе Юрий Завельевич Цырин. Несмотря на своё слегка пошатнувшееся здоровье после перенесенных операций, он смог взять на себя всю ответственность за подготовку и выпуск каждого номера газеты.
   В любом издании есть человек, без которого никогда не будет прочитано ни одно слово, не будет видно ни одной иллюстрации. Это дизайнер, специалист который верстает полосы, создает рекламу. В нашем коллективе трудится замечательный дизайнер Виталий Плоткин. Он работает с нами почти два года, и за это время проявил себя только с лучшей стороны. Обязательный и терпеливый человек, Виталий сразу же расположил всех к себе, стал нам большим другом и верным соратником.
   Понятно, что газета немыслима без отдела рекламы, который многие годы возглавляет бессменный и незаменимый Мэрик Рубинов. Его умение об-
  щаться с рекламодателями, деликатность, чувство юмора, честность создали в редакции обстановку всеобщего доверия и уважения. Под его руководством
  работает целая группа профессионалов, подпитывающих газету новой рекламой.
   При подготовке каждого номера с двойной силой и полной отдачей работал в указанный выше трудный период Ашер Токов - редактор и корректор газеты. Кроме выполнения этих, технических функций, он пишет замечательные очерки, репортажи, интервью, ведет переговоры с авторами. Эта комплексная работа, сложная и ответственная, неизменно выполняется им на должном уровне.
   Несомненное положительное влияние на качество материалов газеты оказывает ответственная и неформальная, включающая элементы редакторского творчества, работа Михаила Шимонова - нашего обладающего высокой грамотностью сотрудника, который осуществляет компьютерный набор текстов. Он же регулярно составляет для газеты кроссворды, неизменно пользующиеся популярностью у читателей.
   В нашей газете многие годы работают талантливые публицисты и журналисты Тавриз Аронова, Борис Пинхасов, Светлана Исхакова, Малкиэл Даниэл, Аркадий Якубов, Арон Аронов, Владимир Аулов, Евгений Гирин, Имма-
  нуэль Рыбаков, Рена Арабова, Мария Якубова, Борис Бабаев. Наше издание по праву гордится их эксклюзивными, авторскими материалами.
   Уже несколько лет газета стоит на сайте www.BukharianTimes.org (также на сайте Всемирного Конгресса бухарских евреев www.Bukharim.com), благодаря технической поддержке и вниманию Александра Мелик-Бархударова, автора первого дизайна газеты, человека, работающего с нами со дня основания The Bukharian Times.
   ...Казалось, совсем недавно, в январе 2002 года, мы отмечали выход первого номера газеты The Bukharian Times. Сколько было скептиков, размышлявших о кратковременности, недолговечности этого общинного проекта, "претенциозности" названия, "выпячивании" собственной идентичности, вместо единения со всеми единоверцами, "недальновидности" и т.д. Мы с пониманием отнеслись ко всем высказываниям и пожеланиям,стремясь найти собственную нишу в медийном пространстве - нишу иммигрантов из Центральной Азии.
   Время было сложное, общину раздирали противоречия, даже политическая борьба, связанная со строительством нового здания Центра бухарских евреев в Нью-Йорке, были непростыми взаимоотношения между разными волнами бухарских евреев - иммигрантов из Израиля, Афганистана, СССР.
  Но один из основателей нашей газеты, покойный Давид Аминов, понимая необходимость создания нового издания, тогда мудро предсказал, что только
  общинная газета способна содействовать преодолению противоречий, укрепить единство общины - и в конце концов мы сможем (только вместе, подчеркивал он) достичь поставленных перед общиной целей и задач.
   Газета The Bukharian Times на самом деле стала выразителем и защитником интересов общины бухарских евреев в диаспоре, она получила признание не только в Нью-Йорке, но и далеко за его пределами. Нам верят, на нас ссылаются, с нами поддерживают и развивают многолетние творческие и деловые контакты. Значит, наше упорное стремление занять собственное место в информационном пространстве многоликого, полиэтнического, многомиллионного, при этом слегка еврейского Нью-Йорка, не оказалось напрасным.
   Спасибо всем, кто поверил и верит в нас!"
  
   Когда Рафаэль Борисович вернулся после лечения к нормальной жизни и, соответственно, работе, я подарил ему такое стихотворное приветствие:
  
  Жизнь продолжается - наш Рафаэль здоров!
  А значит, быть гармонии в общине
  И познавать ей шквал его даров
  Весь долгий срок, что он обрёл отныне.
  
  Науке, к счастью, многое дано:
  Заменит почку, печень, даже сердце...
  Но хам и будет хамом всё равно,
  Пройдохе от себя не отвертеться,
  
  Не заменить науке никогда
  Стяжательство на щедрость поведенья,
  И глупости остаться навсегда,
  И от коварства не найти спасенья...
  
  А Рафику проблемы те чужды -
  Он жив любовью к людям, вдохновеньем,
  Ему нельзя без творческой среды,
  Без благородных дел с самозабвеньем.
  
  Жизнь продолжается - наш Рафаэль здоров!
  И что сегодня нам придумать лучше?!
  Пусть нынешней, начавшейся порой
  Он будет нам, друзья, благополучен!
  
  Так станет больше счастья на земле.
  Я счастлив с вами, Мирочка и дети!
  Хочу, чтоб Рафик жил сто двадцать лет,
  Даря талант
   родной всем нам газете!
  
   Хочется вспомнить добрые слова из приветствия президента Конгресса бухарских евреев США и Канады Бориса Эфраимовича Кандова в связи с юбилейным, 800-м номером The Bukharian Times:
   "The Bukharian Times - детище общины, и газета начала издаваться
  на важном этапе новейшей истории народа. И с той поры началось её
  победоносное шествие из дома в дом, принося тысячам людей тепло
  и талант тех, кто создаёт газету.
   Ориентированная на читателей всех возрастов она повествует о наших
  мужественных людях, раскрывает красоту их души, приверженность нашим традициям. Газета отражает не только жизнь бухарских евреев, но и других народов мира.
   Нельзя не отметить важность регулярных публикаций, посвященных актуальным, злободневным проблемам общины, политики, музыкальной культуры, искусства.
   Ориентированная на читателей всех возрастов она повествует о наших
  мужественных людях, раскрывает красоту их души, приверженность нашим традициям. Газета отражает не только жизнь бухарских евреев, но и других народов мира.
   Нельзя не отметить важность регулярных публикаций, посвященных актуальным, злободневным проблемам общины, политики, музыкальной культуры, искусства.
   За годы издания газета стала авторитетной трибуной успешной общины.
   За цифрой 800 - труд, волнения, бессонные ночи членов редакции, их постоянные творческие поиски и радости встреч с интересными людьми, делающими нашу жизнь красочней.
   Желаю всем сотрудникам редакции крепкого здоровья, новых творческих
  успехов во имя дальнейшего процветания нашей общины на благодатной земле Америки".
  
  
  7
  
   Очень точно отметил Б.Э. Кандов, что среди многих дел и волнений у журналистов газеты есть "радости встреч с интересными людьми, делающими нашу жизнь красочней". Для меня эти радости бесценны и дарить читателям свои очерки о таких людях или беседы с ними - истинное счастье. И вспоминая свой 15-летний путь в родной газете, считаю просто необходимым вернуться хотя бы к некоторым из таких публикаций, актуальность которых не хочет следовать за несправедливой кратковременностью жизни очередного номера газеты.
   Естественно, эти публикации в основном касались представителей бухарско-еврейской общины Нью-Йорка. Подготовка таких материалов неизменно дарила мне новые светлые впечатления о самобытном и очень интересном этносе, углубляя мое уважение и подчас восхищение по отношению к нему. Думаю, что эти мои чувства лучше всего проиллюстрирует "пробежка" по тем публикациям. Хочется надеяться, что ни один читатель не воспримет их с равнодушием.
  
  УРОК НРАВСТВЕННОСТИ
  
   В январе 2015 года мне посчастливилось присутствовать в Нью-Йорке, в Центре бухарских евреев, на конференции, посвященной 105-летию со дня рождения крупного ученого-экономиста Юны Израиловича Исхакова.
   Это был очень эмоциональный, очень добрый форум, по существу, урок высокой нравственности, который, несомненно, укрепил в душах всех присутствующих убежденность в том, к а к надо жить. Я имею в виду вот что. Человек не может выбрать эпоху, в которой ему жить. Но он может и должен достойно действовать в том времени, которое ему досталось.
   С таким, в принципе, мировоззрением я и мои друзья, ставшие, как правило, технарями, вошли в трудовую жизнь в конце 50-х годов прошлого века и честно трудились на благо соотечественников десятки лет. Юна Израилович и подобные ему замечательные люди бывшей советской страны из поколения наших отцов, - именно они, передали моему поколению эстафету нравственного поведения в жизни, твердое желание быть в ней честными и слившимися с благородными идеалами своей очень противоречивой эпохи.
   На прошедшей конференции я услышал немало интересных и поучительных выступлений глубоко уважаемых мною людей. Эти выступления будут жить в моей памяти и моей душе.
   Хочется отдельно отметить развернутый и очень эмоциональный доклад дочери Юны Израиловича милой и мудрой Светланы Юновны. Какое счастье, что она и ее супруг профессор Борис Ильич Пинхасов не обошли моей судьбы и, можно сказать, каждодневно согревают и вдохновляют меня в нынешней жизни! Я ощущаю их своими неизменными единомышленниками и (уж простите мне такой неологизм) единочувственниками.
  И теперь, после конференции, я осознаю, что влияние Юны Израиловича сыграло немалую роль в формировании их характеров, их отношения к людям и делам - в их становлении прекрасными людьми. И, конечно, такое его влияние распространялось на многих и многих других людей. Точно и верно написала Светлана Юновна о своем отце: "Через всю жизнь Юны Израиловича Исхакова прошла жажда учить, опекать, поддерживать, помогать. Его помощь не была чем-то вообще, а являлась действенной, конкретной, бескорыстной".
   И под эмоциональным влиянием состоявшейся конференции память вернула меня к моему любимому учителю в науке и жизни профессору Николаю Иосафовичу Титкову, который не только был научным руководителем моей работы над кандидатской диссертацией, но и впоследствии многие годы буквально по-отцовски опекал меня, дружески поддерживал в трудных ситуациях. Да, глубокоуважаемый Юна Израилович был, к счастью, вовсе не одинок в своей нравственной позиции. И поэтому миллионы представителей моего поколения, верных своим учителям, тоже смогли достойно мыслить, чувствовать и действовать в сложном человеческом общежитии.
   ...Мне радостно, что в общине прошла конференция, посвященная замечательному ученому и человеку Юне Израиловичу Исхакову. Уверен, что это светлое мероприятие всколыхнуло в душе каждого участника волну доброты и признательности к нему, да и ко всем людям, несущим в жизнь честность, принципиальность и добронравие и тем самым делающим ее просто-напросто лучше.
  
  ВЕСЕННИЙ ВЕЧЕР В ЯНВАРЕ
  
   Это было январским вечером в Центре бухарских евреев Америки. Зал тожеств на третьем этаже заполнен людьми. У всех приподнятое, праздничное настроение. Возле небольшой сцены организаторы мероприятия завершают какие-то приготовления под руководством неугомонного созидателя общественной активности соплеменников Рафаэля Некталова. И наконец начинается торжество в честь 25-летия Бориса Сачакова, по существу творческий вечер этого музыкально одаренного молодого человека.
   Вечер проходит вдохновенно, интересно, многообразно, выступления сопровождаются дружными аплодисментами, зал остается заполненным до конца концертной программы, а затем собравшиеся приглашаются к фуршетному столу. В общем, по-моему, мероприятие оставило у всех светлое впечатление.
   У всех, и в частности у меня. Я еще глубже ощутил, какое уникальное и бесценное явление - бухарско-еврейская община. Это не нечто формальное, надуманное, а поистине огромная реальная семья, в которой тепло и уютно каждому ее члену. И не могу без искренней гордости думать, что уже более 11-ти лет отдаю свое сердце этой замечательной семье, стараюсь быть ей полезным...
   Да, я уходил с этого юбилейного вечера - думаю, как и все другие - в светлом настроении. Но тут мне хочется доверительно поделиться с Вами, дорогой читатель, и другими добрыми мыслями и эмоциями, наполнявшими меня в те часы, да и сейчас тоже.
   Я уверен, что ни у кого из гостей юбиляра светлое настроение не было совершенно безмятежным - оно сопровождалось и непростыми размышлениями, и даже легкой печалью. Вы, несомненно, помните волшебные пушкинские слова: "печаль моя светла; печаль моя полна тобою". И я вспомнил их, находясь тогда в зале. Вспомнил, потому что чувствовал что-то подобное. На сцене сидел счастливый, широко улыбающийся присутствующим, одухотворенно дарящий нам свое вокальное искусство молодой юбиляр. Он сидел... в инвалидном кресле. К нему подходили поздравляющие, к нему подсаживались на стуле те, с кем он пел дуэтом. А его место было неизменным...
   Есть такое слово: ПРЕОДОЛЕНИЕ. В книге прекрасного казахского поэта Олжаса Сулейменова, имеющей именно это название, есть такие слова:
  
  Я люблю тебя, жизнь,
  За весну
  И за страх,
  И за ярость.
  Я люблю тебя, жизнь,
  И за крупное,
  И за малость,
  За свободу движений,
  За скованность
  И за риск.
  Я люблю тебя, жизнь...
  
   Мы нередко говорим о предначертаниях судьбы, в частности печальных. Борис Сачаков, которому судьба безжалостно подарила тяжелый недуг, с редким мужеством годами преодолевал его - и на своем юбилее предстал перед нами победителем, талантливым и счастливым человеком. И пусть немного печально, что коварство судьбы не удалось одолеть полностью, но печаль наша действительно светла: видя перед собой этого солнечного человека, мы были очарованы им и счастливы вместе с ним.
   И, естественно, мы сознавали, что в своей борьбе он был не одинок. Нас покоряет подвиг его прекрасных родителей Ирины и Романа Сачаковых и его бабушки Раисы Михайловой - беззаветных борцов за его выздоровление. Мы испытываем чувство глубокой признательности к тем благородным людям, которые приобщили его к песенному творчеству: Элине Васильчиковой и народному артисту Туркменистана Бену Исакову. Мы благодарны врачам и всем добрым людям, которые не обошли судьбы Бори Сачакова.
   ...Этот теплый, поистине весенний вечер, не вполне логично вписавшийся в морозный январь, вряд ли я когда-то забуду.
   Вечер начался эмоциональным вступительным словом главного организатора этой уникальной встречи Рафаэля Некталова, знающего семью Сачаковых многие годы. Он рассказал нам об этой замечательной семье и сердечно поблагодарил всех присутствующих и спонсоров - Центр бухарских евреев, Елизавету и Моше Миеровых - за поддержку мероприятия.
   Теплыми и взволнованными были слова родителей юбиляра. Они, конечно, благодарили Рафаэля Некталова, инициатора и организатора юбилейного вечера, педагогов своего сына, формирующих его не только как музыканта, но и как личность. Подчеркнули, что счастливы иметь добрых друзей в общине Флашинга, а также видеть в зале так много гостей - такая поддержка рождает оптимизм, радость жизни.
   А затем начались многочисленные концертные номера в исполнении Бориса Сачакова и его гостей. Эти вокальные и инструментальные выступления чередовались с теплыми поздравительными речами многих людей.
   Я не думаю, что эти выступления и речи мне следует комментировать подробно. Ну, разве не ясно, к примеру, что Тамара Катаева на сцене всегда блистательна и неподражаема или что исполняемые Беном Исаковым собственные песни неизменно трогают душу слушателей! Сразу подчеркну, что неинтересных моментов на этом замечательном вечере не было, в частности, все душевно откликались на выступления виновника торжества Бори Сачакова.
   И всё же кое-что необходимо отметить специально. Прежде всего, участие в вечере талантливых и популярных исполнителей - гостей общины. Это лауреат Второго международного фестиваля Shashmaqam Forever певец Сардор Солиев, казахстанский певец, композитор, участник группы A-Studio Батырхан Шукенов.
  Они были с искренней теплотой встречены собравшимися и награждены бурными аплодисментами.
   Бен Исаков показал себя не только как композитор и вокалист, но и, подчеркнув атмосферу Её Величества Весны в зале, мастерски прочел стихотворение Андрея Дементьева, посвященное этому прекрасному времени года. И еще хочется подчеркнуть, что, наряду с опытными исполнителями, выступил и юный пианист Слава Тахалов. Слушая его приятную, уверенную игру я думал о том, что в общине, несомненно, растет талантливая творческая когорта.
   Руководитель бухарско-еврейского музыкально-драматического театра режиссер Борис Катаев после сердечных поздравительных слов вручил Борису Сачакову приглашение на скорую премьеру театра - спектакль "Пятая заповедь" ("Дальше - тишина").
   Было зачитано приветствие юбиляру от депутата горсовета Нью-Йорка Карен Козловиц.
  
   В заключение, мне хотелось бы присоединиться ко всем поздравлениям, прозвучавшим в адрес Бориса Сачакова, и подарить ему свое четверостишие, ставшее для меня талисманом на многие десятилетия, моим надежным ориентиром в жизни:
  
  Меня спасало творчество всегда:
  И в нездоровье, и в ненастье буден.
  Оно мой воздух. Мне нельзя туда,
  Где сладостного творчества не будет.
  
   Вы, Борис, творческая личность, и позвольте мне, старику, заверить Вас: творчество не только приносит человеку счастье, но и никогда не изменяет ему! Не изменяйте и Вы творчеству - и непременно будете счастливы!
  
  ИХ ЗВАНИЕ - ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
  Штрихи жизни и размышлений двух моих друзей
  
   В замечательном романе-эссе "Память" русского писателя Владимира Чивилихина есть такие мудрые строки: "Мы, между прочим, не всегда по достоинству оцениваем роль хороших людей в развитии, преобразовании или просто нормальном течении жизни. Часто необыкновенно скромные... люди эти... очень заметно влияют на окружающих своим нравственным обликом, делают других лучше и чище..." Так и хочется думать, что он написал эти строки, имея в виду подаренных мне Нью-Йорком друзей - Розу и Соломона Юабовых.
   Но, конечно, не знал Владимир Чивилихин Розу и Соломона, двух хороших людей моего поколения, а размышлял он обо всех таких людях. Я же нередко думаю именно об этих моих друзьях. Надеюсь, очерк о них затронет души людей - а другого мне и не нужно...
   Эти мои друзья получили в детстве добрые уроки своих семей, что в огромной мере сформировало их дальнейшее жизненное поведение.
   Они нашли друг друга в студенческие годы, в Ташкенте, и в те же времена, а именно в 1957 году, поженились, решительно преодолев естественные волнения и сомнения семьи Розы.
   Их трудовая жизнь проходила сначала в Казахстане, а затем, более 30-ти лет, в Узбекистане, в городе Андижане.
   Окончив финансово-экономический институт, Соломон был направлен в г. Кентау Южно-Казахстанской области и один год работал экономистом в управлении строительного треста. После этого он, молодой специалист, был назначен директором вновь организованного горкоопторга. Самой продолжительной частью его трудовой судьбы стала работа заместителем директора большой мебельной фабрики в городе Андижане. Основной объем забот о текущей практической деятельности предприятия лежал на плечах Соломона. Он имел бесчисленные непростые и очень далекие командировки, вплоть до Дальнего Востока. При этом нередко решал в них не только задачи своей фабрики, но общеотраслевые задания министерства. И неизменно - с успехом!.. Позже он был выдвинут на должность заместителя директора секретного завода "Нитрон"...
   Нужно ли еще что-то говорить о надежности этого человека?! А за этой надежностью - его прекрасные человеческие качества, дарившие ему доброжелательство и дружбу по всей огромной стране...
   Роза - врач. Вначале была гинекологом. Затем, чтобы не страдала семья от её непредсказуемой, нередко ночной занятости на работе, перешла в качестве микробиолога на работу в лабораторию, проводившую широкий спектр медицинских анализов. Многие годы руководила этой лабораторией. Лаборатория была многонациональной и очень дружной. Все сотрудники стали по существу родными друг другу, предпочитали и повеселиться вместе. А разве могло быть такое без замечательных душевных качеств их любимого руководителя - Розы Юабовой?!
   ...Многое мог бы я еще рассказать о годах жизни моих друзей, - годах, всегда освещенных их любовью и чуткостью к людям. Но вспомнилась мне вдруг мудрая мысль о том, что достаточно маленького осколка зеркала, чтобы отразить все солнце. Есть у меня такой маленький осколок - его и использую. Когда моя жена однажды уехала ненадолго из Нью-Йорка в Россию по семейным обстоятельствам, Роза и Соломон стали ежедневно и настойчиво приглашать меня к себе - угощали прекрасным пловом и другими вкусными домашними яствами, чтобы я, чего доброго, не проголодался...
   Вот так живут среди людей мои друзья Юабовы...
   Они вырастили трех замечательных сыновей. Я говорю "замечательных", зная, ч т о говорю. Буквально нет дня, когда забота сыновей не ощущается ими. Дай Б-г каждому жить в атмосфере столь светлой, чуткой, трогательной любви своих детей.
   Как-то я спросил Розочку и Соломона, что они считают главным в воспитании детей. Они отвечали охотно и дружно, можно сказать, наперебой...
   Главное, по их мнению, - мир между родителями, и то, как они вообще ведут себя в жизни. Дети очень восприимчивы - они впитывают в себя принципы жизненного поведения родителей, а затем передают это своим детям. Так возникает надежная нравственная эстафета во всем роду. В роду Розы и Соломона традиционно не пьянствуют, не курят, не кричат друг на друга, нередко слышны добрые шутки и смех, старшие относятся к младшим уважительно, по-дружески. Семейные проблемы неизменно обсуждали и решали вместе, всегда поддерживали друг друга - и словом, и делом, и, если было нужно, деньгами. Эти традиции восприняты детьми и внуками. Вряд ли важны в воспитании какие-то нотации, наставления, принуждения, если надежно "работает" живой пример родителей, бабушек и дедушек.
   ...Проблема эмиграции их семьи в США была буквально неотложной в связи с тяжелым заболеванием Розы. Врачи поставили ей страшный диагноз и заявили, что, если ею не займется американская медицина, она погибнет. Семья поселилась в Нью-Йорке в 1994 году. Здесь Розе была сделана сложнейшая операция - её жизнь спасли американские специалисты...
   Становление в иммиграции, как практически у всех, было очень непростым. Детям приходилось заниматься любой работой, пока они не встали прочно на ноги. Долго приводили в порядок здоровье Розы...
   Ныне Роза и Соломон регулярно ведут волонтерскую работу в центре для пожилых людей (Senior Center) Форест-Хиллса (Соломон - с первых дней пребывания в Америке). Конечно же, они, как и прежде, внимательны к своим детям, бесценна их роль в воспитании любимых внуков. А в Америке у них появились трое новых внуков и еще трое правнуков. Три невестки защитили здесь свои дипломы, работают в госпиталях медсестрами. Очень довольны своей работой. Один из сыновей - строитель, двое других имеют медицинский офис - тоже работают успешно.
   Согревают душу старые и новые друзья. Любят Роза и Соломон принимать гостей (их гостеприимство я ощутил в полной мере!), увлекаются экскурсиями по Америке и ближайшим странам, посетили Израиль...
   Мы обсуждали с ними актуальный для всех нас вопрос: как надо жить в иммиграции?
   - Человек должен оставаться самим собой, относиться к жизни, к людям так же, как и прежде, - размышляла Роза. - Не надо теряться, впадать в панику, в депрессию. Следует побольше находиться среди людей. Всегда, как говорится, "быть в форме". Своей судьбой в Соединенных Штатах мы очень довольны. Как помогла нам в жизни эта страна! И жизнь мне спасла, и все нужные социальные блага нам дала. Сердечное спасибо Америке!
   А Соломон добавил:
   - И не надо мучить себя сравнениями: дескать, там было хорошо, а здесь плохо или наоборот. В Андижане, где мы жили, у нас тоже было много друзей, и мы, скажу честно, не чувствовали себя отверженными. В моем сердце навсегда осталась любовь к тем людям и делам, что были в нашей жизни, к той культуре, на которой мы воспитывались. А здесь, на новой земле, надо просто находить в себе стимулы и силы для благополучной и, более того, интересной жизни...
   Как близко мне это отношение к жизни! Однажды я услышал в Америке от "наших" эмигрантов из России такое: "Зачем нам теперь Пушкин, Чехов, Достоевский? Плевать на них! Мы живем в американской культуре и должны впитывать только её!" Ну, что ж, впитывайте только её - не запретишь. Но моими друзьями эти люди не станут...
   ...Я напомнил своим друзьям пословицу "В каждом возрасте - свое вино" и спросил, каким они видят "свое вино" в настоящее время. И вот что ответил Соломон:
   - Конечно, мы ощущаем себя уже немолодыми людьми. Но, тем не менее, полны оптимизма, поскольку нас радуют и дети, и внуки, а теперь и правнуки. Я очень счастливый дед... И еще мы нашли здесь новых друзей... Мне нравится мой нынешний возраст. Видимо, человек вообще умеет привыкать к своему возрасту и радоваться жизни, если она благополучна. Так что есть у нас и сейчас "свое вино"... а иногда позволяем себе и водочку - с друзьями.
   И несколько светлых слов добавила Розочка:
   - В душе человек любого возраста остается молодым. Поэтому не хочется думать о старости, а хочется побольше общаться с детьми, внуками, друзьями...
   И, конечно, в наших беседах мы говорили о том, что хотелось бы нам пожелать юному поколению - теперь это уже поколение наших внуков. Тут инициативу брала в руки Роза, она, в частности, сказала:
   - Молодежи нужно вести себя в жизни просто и душевно. А молодожены непременно должны быть терпимыми друг к другу, ведь жизнь - это не всегда веселая штука, она подчас очень сложна. Мы с Соломоном вместе строили свою судьбу, вместе переживали и горести и радости, откладывали деньги чуть ли не по копейке для решения жизненных проблем. Нельзя относиться к жизни по принципу: подайте нам всё сразу, ждать не желаем... Надо беречь друг друга, беречь родителей, которые старались вырастить молодых хорошими людьми, старались сделать всё возможное для их счастья.
   А вот что желает молодежи Соломон:
   - Во-первых, возьмите всё лучшее от старшего поколения, а во-вторых, никогда не делайте людям зла - без этого не может быть у вас счастливой жизни.
   ...Да, нередко я думаю о милых моей душе Розе и Соломоне, моих замечательных нью-йоркских друзьях. О двух из многих хороших людей. Людей, о которых столь проникновенно написал Владимир Чивилихин. Порядочных, честных, не конфликтных без серьезных оснований, не завистливых, всегда обращенных лицом к другим людям. А потому благотворно влияющих на окружающих своим нравственным обликом, делающих других лучше и чище.
   Высокое это звание - хороший человек!..
  
  "ЧТО Ж, ПИШИ, ВДРУГ И ПОЛУЧИТСЯ"
  Мир Юлиана Семенова и поступок Тавриз Ароновой
  
   У меня в руках - одна из российских книг, опубликованных в серии "Жизнь замечательных людей". Название книги традиционно для этой серии - имя и фамилия героя. Книга названа "Юлиан Семенов", а написана она дочерью выдающегося писателя Ольгой Семеновой. Известно, что в упомянутой серии издано и, к счастью для нас, продолжает издаваться множество развернутых биографий. И вам, уважаемый читатель, мог бы показаться странным тот факт, что я почему-то выбрал одну из таких книг и стал излагать вам нечто, связанное с ее героем, сколь бы значительной личностью он ни был. Чем, мол, эта информация для вас ценнее сведений о других замечательных людях?
   Но я уверен, что данный факт вы не посчитаете странным. И вот почему. Судьба легендарного писателя, автора остросюжетных политических детективов "Семнадцать мгновений весны", "ТАСС уполномочен заявить", "Петровка, 38" и многих других, оказалась сопряжена с судьбой весьма уважаемого в бухарско-еврейской общине Америки общественного деятеля Тавриз Ароновой, известной по многим смелым и мудрым поступкам.
   С жизнью и творчеством Юлиана Семенова связан один из таких ее поступков - весьма непростая и рискованная защита кандидатской диссертации. Имеющийся у меня экземпляр книги начинается следующим рукописным обращением: "Дорогая Тавриз! Вот и вышла н а ш а книга! Спасибо за Ваше участие, дружеские советы, мудрость и доброту. С
  уважением и любовью Ваш автор О.Семенова".
   Но лучше - по порядку...
   Юлиан Семенов был русским по матери и евреем по отцу. Кем же он себя ощущал? Дочь считает так. По преданности русской культуре и языку - русским. А по безумной, доходившей до самопожертвования любви к дочерям он всю жизнь оставался идеальным еврейским отцом. Ну, а если говорить о степени его открытости, раскованности и внутренней свободы, он был гражданином мира и убежденным космополитом.
   Отец Юлиана был несправедливо репрессирован сталинским режимом - арестован и помещен в тюрьму, где стал катастрофически терять здоровье. И сын безоглядно, всеми своими силами, боролся за освобождение отца. Отец был выпущен из тюрьмы в апреле 1954 года. А когда, приблизительно годом раньше, Сталин умер, двадцатидвухлетний студент Московского института востоковедения Юлиан скакал по кровати и ликующе кричал: "Сдох! Сдох! Сдо-о-ох!!!"
   Он неизменно оставался самим собой: был искренним, отстаивал свою позицию, не старался выглядеть "как все". Искрометный и живой, он, по воспоминаниям режиссера Никиты Михалкова, "попадая в любую компанию, в любую атмосферу... мгновенно становился магнитом для всех. Он фонтанировал рассказами, острым, веселым и едким диалогом".
   А вот что написал о Юлиане Семенове его однокашник, впоследствии академик, Е.Примаков - и это принципиально важно: "Он хорошо видел теневые стороны тогдашней жизни, но никогда не замыкался в них... Эта любовь к своей стране, к людям, отдающим свои силы и знания ради ее благополучия, прошла через все его книги".
   Причем он мог писать только правду, что в те годы было непросто. Он делал это, используя в романах и эзопов язык: рассуждения Штирлица о тоталитарном государстве (вполне приложимые к советскому строю), абсолютно антисоветские высказывания, которые он вкладывал в уста политических противников, другие уловки и хитрости. "Я пишу реальность как она есть... Самое страшное в наше время - иллюзия и неосведомленность... Просто я верен фактам и структурам двадцатого века".
   Он искренне любил людей - независимо от возраста, положения, профессии. Его дочь Ольга пишет: "Он постоянно увлекался, идеализировал, раскрывался, отдавал, то и дело разочаровывался и снова в силу вулканически-романтического темперамента увлекался".
   И его самого постоянно согревала любовь читателей. К нему приходили письма со всего Союза - люди просили помочь в приобретении его книжек. В магазинах они расходились моментально, на черном рынке стоили непомерно дорого.
   Но чем больше росла любовь читателей, тем негативнее относились к нему, по его определению, "литературные снобы".
   А такие деятели, считавшие себя носителями высшей интеллектуальности и изысканных вкусов, конечно, были и среди профессуры Московского государственного пединститута им. Ленина. И об этом не могла не догадываться молодой филолог из Ташкента Тавриз Аронова, которая именно на высокий уровень этого знаменитого института решила вынести обсуждение своей диссертации о творчестве Юлиана Семенова. Это было поистине поступком мужественного человека.
   Юлиан Семенов, несомненно, осознавал, что затея молодого ученого, вероятнее всего, окончится крахом. А она шла на первую встречу с писателем с восторгом и надеждой на поддержку и, главное, на оценку результатов ее предварительной работы. Она вспоминает: "Мною были собраны и обработаны сотни статей, очерков, газетно-журнальных публикаций о детективах и политических романах, которые хоть и не считались высокой литературой, но были настолько увлекательны и любимы народом, что нуждались в объективной научной оценке".
   Не веря в успех ее диссертации, Юлиан Семенов повел себя в ходе беседы подчеркнуто вежливо, но несколько отстраненно. И она очень ненадолго (на то она и Тавриз Аронова) пала духом, но затем вдруг вступила в бой с самим Семеновым. Она заявила, что не принимает его мягкого недоверия, скепсиса, отсутствия эмоций, что она знает: настоящий Семенов - другой! И этим эмоциональным взрывом смогла включить писателя в живой разговор. В том, что он говорил, были страсть, любовь и ненависть, тоска и ирония, вера и безверие. И она почувствовала, что произошло единение душ. Прощаясь, он с улыбкой произнес: "Что ж, милое дитя, пиши, а вдруг получится"...
   Затем была и вторая встреча. На нее Тавриз принесла рукопись первого варианта диссертации, написанного без всякой оглядки на цензуру, с нестандартными выводами, в которых можно было найти и излишнюю резкость, и непочтительность. Юлиану Семенову диссертация понравилась, однако он с уверенностью заявил, что в таком виде работа не будет одобрена кафедрой советской литературы МГПИ им. Ленина.
   Так оно и случилось. И тогда состоялась третья встреча с писателем. Он высказал решительный прогноз, что Тавриз на защите завалят: его враги-завистники используют удобный момент и станут рассчитываться с ним через нее... "У тебя, деточка, есть еще один серьезный минус: ты еврейка. Еврейка, защищающая диссертацию по творчеству полукровки! Тебе придется трудно".
   Выслушав все его доводы, она в ответ твердо сказала: "Я готова к любым баталиям и уверена в победе. Ваши завистники не могут не знать, как вы любимы народом..."
   Драматизм ситуации нарастал. Главный оппонент вдруг малодушно отказался выступать на защите. К счастью, его удалось заменить. Другой доктор наук, профессор пошел навстречу "рисковой аспирантке из далекой Азии".
   В итоге: семнадцать голосов - за, четыре - против. Диссертация была защищена!
   Вот что написала Ольга Семенова об этой диссертации: "...Тавриз Аронова сравнила книги отца с книгами Гарсия Маркеса, утверждая, что у обоих обилие имен, фамилий, дат, названий городов и деревень, частые перечисления создают у читателя ощущение огромности мира. Только Маркес таким путем показывает разобщенность, бессмысленность всего и вся, а отец, наоборот, убеждает во взаимосвязанности всех нас, в логичности всего происходящего, в высшей мудрости и доброте. Что ж, она права".
  
  Юлиан Семенов скончался в 1993 году, не дожив до шестидесяти двух. Случился четвертый инсульт.
   Такой сильный, незаурядный человек непременно оставляет нам, живущим, свою важную нравственную эстафету. И те, кто знали его, должны достойно нести эту эстафету по жизни для блага современников и будущих поколений. Какая же это удача, что среди нас живет и неустанно борется Тавриз Аронова - живет, и борется за то, чтобы человеческое общежитие было чище, добрее и благороднее! Ведь в ее жизни было почти осязаемое единение душ с добрым, неизменно принципиальным человеком и выдающимся писателем - Юлианом Семеновым.
   Мы нередко говорим: мир тесен! Нам довелось видеть в этом мире и несправедливое, и нескладное и откровенно подлое. Однако я горжусь, что в годы нашей жизни случилось и такое в нашем сложнейшем, но действительно тесном мире. Случилось, что бухарская еврейка из Узбекистана смогла защитить в Москве, в известнейшем институте, свои представления, убеждения и выводы, связанные с творческой деятельностью всемирно известного и всё же очень спорного в кругах "литературных снобов" российского писателя, создавшего жанр политического детектива во всем Советском Союзе.
   Думая об этом, глубже веришь, что мы, выбравшие для себя баррикаду добра, сможем побеждать зло и впредь, как бы оно ни стремилось к своей победе в мире людей.
   Спасибо, Тавриз, и - никогда не сдавайтесь!
   С вами - многие!
  
  "Я ПРОСТО ДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО..."
  К 70-летию Михаила Романовича Шимонова
  
   Признаюсь вам, уважаемый читатель, что это интервью я брал с каким-то особым удовольствием. И тут уж ничего с собой не поделаешь. Я - выходец из племени "технарей" и когда общаюсь с "соплеменником", пусть он и не нефтяник, а, к примеру, текстильщик, душа невольно теплеет. Так же бывает, когда на далекой, чужой земле вдруг встречаешь земляка, которого раньше никогда и не знал. А теперь воспринимаешь его как родного...
   Житель Квинса, в прошлом крупный инженер текстильной промышленности Узбекистана МИХАИЛ РОМАНОВИЧ ШИМОНОВ ныне - юбиляр. Он - на рубеже 70-летия, с чем сердечно его поздравляю!
   Михаил Романович любезно согласился ответить на несколько моих вопросов для читателей The Bukharian Times, и хочется думать, что наша беседа вызовет интерес многих. "Людей неинтересных в мире нет", - стремится доказать нам Евгений Евтушенко. А уж судьба М.Р. Шимонова, без всякого сомнения, интересна и достойна внимания.
   Как любят говорить телеведущие, оставайтесь, пожалуйста, с нами...
  
   Юрий Цырин: Михаил Романович, давайте для начала буквально в стиле анкеты пробежимся по Вашему жизненному пути, который привел Вас к нынешнему юбилею. Таким образом, Вы как бы кратко представитесь нашим читателям.
   Михаил Шимонов: Я родился в Коканде в 1938 году. Окончив там школу, поехал учиться в Ташкент. Учился в текстильном институте, по окончании которого был направлен на работу в родной Коканд. Проработал на прядильно-ткацкой фабрике ровно 17 лет, пройдя путь от мастера до главного инженера.
   Затем решением коллегии Министерства легкой промышленности республики был направлен на работу в город Хиву, где строился громадный по размерам и по мощности ковровый комбинат. Здесь мне было суждено проработать в должности главного инженера четыре года. На третий год моей работы комбинат был выведен на проектную мощность, за год мы выпустили 2 миллиона 450 тысяч квадратных метров ковров. Работа моя была очень интересной, творческой, на комбинате работали специалисты со всего Советского Союза.
   После четырех лет работы на комбинате меня перевели на работу в Ташкент, в аппарат Министерства легкой промышленности. Там я работал главным инженером, а затем начальником Республиканского промышленного объединения "Узтекстильпром". За пять лет этой моей работы было построено три крупных хлопчатобумажных комбината и более 60-ти прядильных и ткацких фабрик в сельских местностях Узбекистана. Это были трудоизбыточные районы республики, где многие не имели работы.
   Затем я был назначен начальником Главного планово-экономического управления и утвержден членом коллегии министерства. В этой должности я проработал более десяти лет, до 1999 года, когда вышел на пенсию. И через полгода наша семья переехала в США.
   Ю.Ц.: Несомненно, что у любого из нас ростки личности, ростки судьбы возникают в детстве. Кто в Вашем детстве стали источниками Вашего жизненного поведения на ветрах жизни?
   М.Ш.: Для меня примером добросовестного отношения к труду, любви к своей профессии были отец и братья. Они всегда работали добросовестно на благо той нашей отчизны. Это перешло и в мое мировоззрение, а значит, определило в принципе всё мое жизненное поведение.
   Ю.Ц.: Что в делах Вашей жизни Вы считаете наиболее значимым?
   М.Ш.: Трудно что-то выделять, ведь в жизни было немало серьезных, значимых дел.
   За 39 лет работы мне пришлось трудиться на различных участках отрасли, решать разнообразные задачи, постоянно познавать новое, интересное, вникать в проблемные вопросы и стараться их решить... И когда получался положительный результат, это, конечно, доставляло моральное удовлетворение. Все дела вспоминаются как достаточно значимые, и стоит ли их ранжировать?
   Ю.Ц.: Я вполне понимаю Вас. Но, быть может, Вы вспомните для читателей какую-то живую ситуацию особого напряжения или риска, человеческих сложностей. Ведь таких ситуаций не могло не быть в той огромной работе, которую Вы делали.
   М.Ш.: Ну, что ж, уговорили... Я работал главным инженером Кокандской прядильно-ткацкой фабрики. Фабрика была организована на базе артели, и, естественно, ее корпуса не были приспособлены для внедрения новой техники, для механизации производственных процессов. И в 1974 году, изучив передовой опыт аналогичной фабрики в Харькове, я изложил руководству и ИТР фабрики свои соображения о повышении эффективности работы нашего предприятия. Для этого, в частности, было необходимо временно, на два - три месяца, перейти на прежний, трехсменный режим работы с выходными днями - вторая половина субботы и воскресенье.
   Казалось, меня поддержал весь коллектив фабрики. Но вдруг, когда уже был издан приказ, одна группа рабочих вышла на смену в тот день, когда фабрика по новому графику не работала. Получилось нечто типа забастовки: эти рабочие всю смену просидели, не приступая к работе. Об этом стало известно горкому партии. А второй секретарь горкома в то время вообще подкапывался под меня. Почему? Потому что не имел от меня личной выгоды (говорю открытым текстом). И я знал, что он ищет повод назначить на моё место другого человека. "Забастовка" оказалась ему как нельзя кстати, и он тут же подключил к данному "делу" аппарат Комитета госбезопасности. Однако представители Комитета, выслушав меня, посчитали, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, а просто были некоторые издержки на пути к прогрессу.
   Но, как говорится, "процесс пошел", и ему способствовало то, что я был беспартийным. Вопрос рассматривался на бюро горкома партии, куда вызвали с фабрики некоторых коммунистов, а со мной на фабрике тогда остался главный инженер нашего Управления из Ташкента. Я заявил ему, что не считаю возможным не понести наказания, если в связи с нашей "забастовкой" некоторые коммунисты фабрики получат партийные взыскания, и прошу в этом случае снять меня с занимаемой должности.
   И вдруг - звонок: меня вызывают на бюро горкома. Когда я пришел, второй секретарь докладывал, что за время моей работы главным инженером, с 1971 года, все показатели работы фабрики, якобы, ухудшились. Получив слово, я решительно, на фактах, опроверг его информацию. Еще резче выступила в мою защиту председатель месткома фабрики. В итоге, хотя горком и принял решение о целесообразности моего освобождения от занимаемой должности, оно не было отправлено в министерство - и я еще год проработал на своем месте. Но деятели горкома время от времени упорно продолжали устно высказывать недоумение, почему я всё ещё работаю главным инженером.
   В конце концов, потеряв душевное равновесие, я подал министерство заявление с просьбой освободить меня от занимаемой должности. Но меня попросили пока поработать на своем месте, пообещав найти решение моего вопроса. Продолжая работать, я инициативно возглавил крупное строительство и переоснащение на фабрике с целью освоения прогрессивной технологии нетканых материалов.
   Нашим делам эффективно посодействовал Министр легкой промышленности республики. Получив в установленный срок образцы новой продукции фабрики, он жестко заявил секретарю горкома, что в отношении меня горком "раздул из мухи слона". Подчеркнул, что хороший - инициативный и творческий - главный инженер формируется 10 - 15 лет, и такими кадрами разбрасываться недопустимо.
   Но вскоре этот министр внезапно умер. Новый же министр поддержал настрой горкома в отношении меня: дескать, решения партии не обсуждаются, а выполняются. И меня направили на новостройку - Хивинский ковровый комбинат.
   Работа там оказалась чрезвычайно сложной, случались и недоразумения с "верхами", отнявшие немало нервов. Однако, к счастью, моя судьба в целом развивалась только поступательно. И новый министр в конце концов стал поддерживать все мои начинания.
   Ю.Ц.: Спасибо за эту убедительную иллюстрацию печальных гримас эпохи партийной диктатуры. Но Вы смогли достойно выстоять до ухода на пенсию. А что привело Вас к мысли об эмиграции и чем стала для Вас жизнь на американской земле?
   М.Ш.: Буду краток. Мое поколение пережило целый ряд вех судьбы Советского Союза. Но я просто делал свое дело, какую бы веху ни переживала страна, и получал удовлетворение от своей работы. Так же старался вести себя и в годы независимости Узбекистана, не задумывался над вопросом эмиграции. Но в семье возникли новые ситуации. Дочь с мужем эмигрировали в Америку в 1998 году. Это было время хаоса в республиках бывшего Советского Союза. Мой сын руководил пусконаладочным управлением, и работа этой организации оказалась парализованной. Он, не видя перспективы работы, тоже решил уехать в США.
   И тогда мы с супругой решили последовать за детьми...
   Мы полюбили большой, шумный Нью-Йорк. Конечно, стали учить английский язык. Но главной своей задачей здесь считаем помочь детям в воспитании внуков, другими словами, обеспечить детям надежный тыл.
   Нам приятно ощущать силу и мощь бухарско-еврейской общины Америки. Видя её нынешние достижения, невольно думаешь, как много мы могли бы свершить для той страны, и, конечно, гордишься тем, как много сделано соплеменниками здесь, на американской земле. Общиной не забываются наши корни и, в то же время, активно развивается наша жизнь в Америке. Мне лично приятно приносить определенную пользу любимой газете нашей общины. Регулярно публикуются составленные мною кроссворды, в которых я стараюсь пропагандировать выдающихся деятелей нашего этноса... Конечно, важнее всего для моего поколения, чтобы наша молодежь крепко стояла здесь на ногах и достойно служила нашей новой стране.
  
  БАБУШКА-КОРОЛЕВА ЖИВЕТ В РЕГО ПАРКЕ
  О конкурсе "Его величество бабушка - 2009"
  
   Вот и состоялся очередной, 8-й ежегодный конкурс "Его величество бабушка - 2009".
   Конкурс проходил в Бруклине, в заполненном гостями просторном зале ресторана "Националь". Гости расположились за круглыми столами, на которых уже были и затем дополнительно появлялись дары ресторана - аппетитная еда. Прежде чем излагать некоторые детали, считаю совершенно необходимым сказать о следующем.
   Во-первых, конкурс стал ярким, впечатляющим, а где-то и ошеломляющим шоу.
   Во-вторых, хочется с восхищением низко поклониться основателю и президенту "Be Proud Foundation" и неизменному продюсеру всей серии замечательных конкурсов наших бабушек Раисе Черниной. Присутствуя на конкурсе, мы понимали (но, конечно, далеко не в полной мере), сколько любви к людям, сколько души, сил и волнений отдано этой неутомимой женщиной для того, чтобы в русскоязычной общине Нью-Йорка был этот незабываемый праздник оптимизма и сердечного тепла. Чтобы все участники праздника могли растроганно сказать: "Да, года - не беда!" Или чтобы мы светло улыбнулись добрым поэтическим строкам:
  
   Беда не то,
   что молодость проходит,
  а то, что не проходит, - вот беда!
  
   Спасибо, дорогая Раиса, за ваше доброе сердце и добрые дела, за этот прекрасный конкурс, за то, что вы столь трепетно и священно относитесь к замыслу своей мамы, к сожалению, уже ушедшей от нас! Ведь именно она задумала такой праздник во имя того, чтобы на глазах зрителей буквально молодели наши бабушки, повидавшие немало всякого в своей долгой жизни.
   Ну, а в-третьих, я с гордостью заявляю: главный приз конкурса - звание "Бабушка-королева" - получила очаровательная Роза Мордухаева, которая представляла (и как достойно!) бухарско-еврейскую общину Нью-Йорка в старшей из двух возрастных групп!
  
   Переходя собственно к выступлениям бабушек, я прекрасно понимаю, что говорить об этом много и подробно - бесполезно. Такое надо видеть, надо просто прожить это трогательное событие, чтобы - и тут вовсе не литературная гипербола - обрести новые силы для жизни.
   Бабушки соревновались в двух группах: младшей (до 69-ти лет) и старшей (от 70-ти). Перечислю участников конкурса без комментариев.
   Младшая группа: Людмила Бокова, Белла Делеу-Бард, Ада Безукладникова, Татьяна Куган, Лея Попивкер, Ревекка Портман, Анна Малкина-Шуваева и Нина Сороцкая.
   Старшая группа: Шифра Блинова, Роза Мордухаева, Галина Зелман, Розалия Фикс, Галина Сарни, Рита Резникова, Ирина Резникова, Ким Брук.
  Конкурс для каждой группы состоял из трех частей:
   - умение представить модели шуб;
   - демонстрация костюмов своей молодости;
   - творческие выступления.
   Бабушкам активно помогали выступать замечательный, вдохновенный ведущий Леонид Кравцов и талантливый аккомпаниатор Владимир Силантьев.
   Ну как рассказать о многообразии впечатлений, которые хлынули в наши сознание и сердца?!
   Например, во время второй части конкурса мы увидели костюм 1967-го года, сшитый из двух шалей, несколько различных нарядных одежд прошлых лет, парадную одежду юной пионерки, дополненную косичками с бантиками. Перед нами появились бабушки в одежде дружинницы середины прошлого века, в строгом черном вечернем костюме с черной шляпкой, как из старого фильма, и даже в офицерской шинели, накинутой на украшенную многими медалями кофточку. Фантазия бабушек покоряла.
   А третья часть конкурса подарила нам множество ярких одежд в стиле разных времен и народов, а также неповторимого лирического характера (например, темное платье, украшенное гирляндами желтых и багряных осенних листьев). Были исполнены замечательные танцевальные номера, песни на идиш, русском, украинском, английском языках, даже гимнастическая композиция. Четыре бабушки разыграли юмористическую сценку. В зал вышла живая статуя Свободы и запела песню "God Bless America". Эту прекрасную песню подхватили присутствующие, её пели стоя...
   Все бабушки были вознаграждены различными ценными призами. Это призы за стремление жить полной жизнью, за сохранение традиций, за обаяние, за талант, за самую молодую душу, за изобретательность... Вручен также приз любимице публики (по поводу этого приза голосовал весь зал).
   Главным являлся приз "Бабушка-королева". В младшей группе его завоевала Татьяна Куган. Всё, что она нам демонстрировала, было посвящено теме "Молодость не проходит!" Она предстала перед нами сначала юной пионеркой, а затем очаровательной танцовщицей, показавшей с молодым партнером быстрый танец.
   Не скрою, я просто торжествовал, когда услышал, что в старшей группе приз "Бабушка-королева" присужден нашей Розе Мордухаевой. Тут же побежал поздравить и поцеловать её. С некоторым трудом прорвался к ней через плотное оцепление верных болельщиков...
   Во второй части конкурса она вышла в зал в типичном наряде времен нашей молодости. Была в образе комсомольской активистки с журналом учета комсомольцев. Одежда - легкая белая кофточка и темная юбка из ткани в крупный горошек. А вскоре на ней появилась жакетка с повязкой дружинницы - помощницы родной милиции.
   Ну, а в третьей части конкурса она продемонстрировала яркий цыганский наряд и исполнила зажигательный цыганский танец.
   И стала победительницей!
   Ещё раз от всей души поздравляю Розу!
   Это не просто личный успех, это и прекрасный подарок родной бухарско-еврейской общине.
  
  СПАСИБО, ДОРОГОЙ БЕН!
  
  Я с удовольствием начал сотрудничать с композитором народным артистом Туркменистана БЕНОМ ИСАКОВЫМ по созданию песен: пишу к ним тексты. Есть уже десять таких песен. Слушатели, знакомые с нашими песнями (преимущественно через Интернет - сайт www.yuriytsyrin.com), как правило, тепло принимают их, что нас, естественно, радует.
  И мне захотелось предложить вашему вниманию, уважаемые читатели, тексты некоторых из созданных нами песен. Ведь эта часть совместного творчества, пожалуй, и сама по себе может вызвать ваш интерес, ваш душевный отклик. Не случайно же и большие поэты, такие как Е.Евтушенко, Р.Рождественский, Б.Окуджава, обычно включали написанные ими тексты песен в свои поэтические сборники.
  У некоторых текстов наших песен долгая история.
  Слова песни "Байкальский вальс" были написаны мною 55 лет назад и посвящены школьным друзьям, с которыми я в очередной раз (уже через несколько лет после окончания школы) ходил в поход на "славное море, священный Байкал". Это поначалу было просто стихотворение.
   Слова песни "Петербургский туман" в начальном варианте я написал 53 года назад, на преддипломной практике, находясь в Казани (собирая материал в тресте "Татнефтеразведка"). Стихотворение было посвящено моей невесте, ныне жене - ленинградке Тане.
  Бен Исаков увидел эти два стихотворения в моей книге, изданной в Нью-Йорке в 2008 году, и они ему приглянулись. Он дал мне ряд рекомендаций по их доработке для создания более современного, более близкого широкому слушателю и вполне гармоничного песенного материала. Шаг за шагом мне удалось сделать то, чего хотел композитор, без потери, как мне кажется, душевности, ауры этих произведений. И возникли две песни!.. Летом 2010 года состоялась теплая презентация песни "Байкальский вальс" на Иркутском радио...
   Сюжет песни "Северный романс" навеян судьбой двух моих сибирских друзей, которые нашли друг друга на Севере, уже давно выйдя из юного возраста. В конце 80-х годов прошлого века я стал свидетелем их встречи, их счастья...
   А на создание музыки песни "Внезапность ярких встреч" вдохновило Бена Исакова, как и в ряде предшествующих случаев, одно из моих старых стихотворений. Оно рождено в бесконечной череде командировок, ставших важной частью моей судьбы московского ученого-нефтяника и наполненных той самой вдохновляющей внезапностью ярких встреч. Конечно, чтобы моё стихотворение стало словами песни, его пришлось значительно доработать.
   Полагаю, в каждой из наших с Беном песен присутствуют чувства и мысли, близкие тем, что испытали в той или иной конкретной ситуации многие люди...
   Спасибо, дорогой Бен, за радость нашего совместного творчества!
  
   ПЕТЕРБУРГСКИЙ ТУМАН
  
  За окошком туман петербургский повис.
  Вижу бледного солнца размазанный диск
  и старинные зданья - ампира парад.
  Может, вновь оказался я в граде Петра?
   И как было, как помню и снится порой,
   Петербургом туманным пойдем мы с тобой.
   Будут девушки мимо спешить по делам
   и, глаза опуская, завидовать нам...
  Может, вновь до тебя расстоянья - чуть-чуть?
  Лишь оденусь, в знакомый трамвай заскочу -
  и Васильевский остров увижу опять.
  Это, думаю, вряд ли кому-то понять...
  
   И как было, как помню и снится порой,
   Петербургом туманным пойдем мы с тобой.
   Будут девушки мимо спешить по делам
   и, глаза опуская, завидовать нам...
  За окошком туман петербургский повис.
  Скрылся бледного солнца размазанный диск.
  Я сажусь за дела, и мечтаньям - табу...
  Далеко-далеко от меня Петербург.
   И как было, как помню и снится порой,
   Петербургом туманным пойдем мы с тобой.
   Будут девушки мимо спешить по делам
   и, глаза опуская, завидовать нам...
  Я сажусь за дела, и мечтаньям - табу...
  Далеко-далеко, далеко от меня Петербург.
  
  
   БАЙКАЛЬСКИЙ ВАЛЬС
  
   Три палатки встали над Байкалом,
   и костер нас радует, резвясь.
   Школа - в прошлом, но опять собрала,
   нас в былую молодость, друзья.
   Рядом в темноте гора дремала,
   всех приняв на узкую ладонь,
   и луна, разлившись по Байкалу,
   к нам ручьем спешила на огонь.
   Неужели вновь я у Байкала?!
   Неужели юность вновь настала?!
   Неужели сказка, что бывала,
   к нам вернулась?!
   И родные лица вижу снова,
   и душа теплеет от былого,
   и опять тобою очарован,
   мой Байкал!..
   Вдруг хорошей песни захотелось,
   и взметнулась песня про Байкал.
   И от счастья сердце холодело,
   словно гимн Байкалу я слагал.
   ...Всё звучали песни, не смолкая,
   про друзей, про юность, про любовь
   и про то, что есть краса такая -
   подмосковных летних вечеров...
   Неужели вновь я у Байкала?!
   Неужели юность вновь настала?!
   Неужели сказка, что бывала,
   к нам вернулась?!
   И родные лица вижу снова,
   и душа теплеет от былого,
   и опять тобою очарован,
   мой Байкал!..
   Три палатки встали над Байкалом,
   и костер нас радует, резвясь.
   Школа - в прошлом, но опять собрала,
   нас в былую молодость, друзья.
   И пускай ты окружен горами -
   ныне всё на свете видишь ты!
   Юность - с нами! Дружба тоже - с нами!
   С нами - ясность мира красоты!
   Юность - с нами, дружба тоже - с нами...
   и Байкал наш, колыбель мечты!
  
  
   СЕВЕРНЫЙ РОМАНС
  Ты помнишь северный простор -
  тайгу и озеро Ханто?!
  Там робкий шёпот сосняка,
  пляж, навещаемый слегка,
  и - после лютых зимних дней -
  дымки костров и смех детей...
  Пусть нет там дивных гор и скал -
  я в том краю тебя узнал!
  ...Была вечерняя пора,
  и мы - у нашего костра,
  и слышит озеро Ханто,
   как льется разговор простой...
  Мы знали, что прошли тогда
  не через лес -
   через года!
  А в них звучал надежд набат...
  Тот день вручила нам -
   судьба!
  Ты помнишь май, когда с тобой
  мы шли на озеро тайгой?!
  Мы тихо шли на свой костер,
  на наш душевный разговор.
  Вот, словно я под сединой,
  Ханто под шапкой ледяной,
  но вся в проталинах она -
  везде волшебница весна!
  ...Была вечерняя пора,
  и мы - у нашего костра,
  и слышит озеро Ханто,
   как льется разговор простой...
  Мы знали, что прошли тогда
  не через лес -
   через года!
  А в них звучал надежд набат...
  Тот день вручила нам -
   судьба!
   __________________
  
  Озеро Ханто находится возле Ноябрьска - молодого города нефтяников
  (Ямало-Ненецкий автономный округ).
  
   ВНЕЗАПНОСТЬ ЯРКИХ ВСТРЕЧ
  
  В привычном беге дней
   я знал такое счастье -
  аккорд лихих чудес,
   которых не пресечь:
  Нас, пленников
   своей неодолимой власти,
  уводит за собой
   внезапность ярких встреч.
  
   Внезапность ярких встреч!
   Она - любви разбег,
   она - друзья навек,
   маяк, чтоб вдаль увлечь...
   Внезапность ярких встреч!
   Пускай спешат года,
   но ей дано всегда,
   но ей дано всегда,
   ей суждено всегда
   в нас молодость беречь.
  
  Искрится радость в ней,
   подчас в ней грусть таится.
  Я принимаю всё,
   ничто не сброшу с плеч...
  Навек в моей судьбе -
   волшебные страницы,
  что подарила мне
   внезапность ярких встреч.
  
   Внезапность ярких встреч!
   Она - любви разбег,
   Она - друзья навек,
   Маяк, чтоб вдаль увлечь...
   Внезапность ярких встреч!
   Пускай спешат года,
   но ей дано всегда,
   но ей дано всегда,
   ей суждено всегда
   в нас молодость беречь.
  
  
  
  ГОРДИМСЯ ЭТИМ НАРОДНЫМ ПОДВИГОМ!
  Беседа с председателем совета ветеранов
  войны и трудового фронта - бухарских евреев
  Юрием Семеновичем Ароновым
  
  Не хочу я участвовать
   в той кутерьме,
  В той, где каждый себе на уме.
  Возвращаюсь душой
   в те святые года,
  В те,
   где "нет" было "нет"
   и где "да" было "да".
   Поэт-фронтовик Сергей ОРЛОВ
  
   Юрий Цырин: Дорогой Юрий Семенович! Думаю, в преддверии 70-летия Великой Победы нельзя не задать ветерану-фронтовику, который героически участвовал в разгроме германского фашизма, такой вопрос: каково Ваше личное мнение о значении Победы 1945 года для Советского Союза, Европы и всего мира?
   Юрий Аронов: Победа 1945 года, конечно, имеет большое международное значение. Когда Гитлер внезапно напал на Советский Союз, наша армия и гражданские люди поначалу растерялись, не знали что делать. Началось отступление армии, армейские подразделения, части и даже соединения вынужденно попадали в плен. Так оказался в плену и мой двоюродный брат Михаил Календарев.
   После освобождения из плена он продолжал воевать с гитлеровцами. В 1944 году его демобилизовали, но, ввиду пленения, он был осужден на 25 лет тюрьмы. Отсидел 8 лет, работая в Джезказгане, где день засчитывался за два, затем вышел на свободу. Он не был виноват в том, что оказался в плену: вся его дивизия попала в плен. В 1955 году он женился, в семье появились трое сыновей. Дети выросли, женились. Его жена и сыновья живут здесь, а он в 1991 году умер. Сказалось заражение кишечника, которое он получил, работая в Джезказгане на рудниках.
   Да, было и такое... Но победа над фашистской Германией была, конечно, истинной и великой победой. Красная Армия смогла остановить могучего врага. Маршал Жуков навёл полный порядок в войсках, всё, как говорится, поставил на свои места - и мы начали постепенно наступать. И в результате победили! Конечно, не без помощи союзников. Был открыт второй фронт, где основную роль сыграла американская армия, - этим ускорилось завершение жесточайшей войны в истории человечества.
   Считаю, что Победа 1945 года по праву считается великим международным праздником.
   - Каково Ваше мнение о цене Победы для Советского Союза?
   - Цену Победы можно выразить такими словами. В начале войны командный состав армии, к сожалению, не был нормально укомплектован. Например, командовать полком временно приходилось офицеру меньшего чина, то есть недостаточно подготовленному к такой роли. Такая ситуация, конечно, приводила к чрезмерно большим человеческим жертвам. И лишь позже, когда переходили к наступлению, в должной мере укрепились организованность и четкость в ведении военных действий, командиры стали строго отвечать за себя и за своих людей. В результате наступления Красная Армия победила. И мы гордимся нашей очень трудной Победой!
   - Какой жизненный путь Вы прошли до начала Вашей фронтовой судьбы?
   - Я родился в Казахстане, в городе Казалинске, 20 декабря 1919 года. Там окончил 8 классов школы, затем в Кзыл-Орде поступил на рабфак. После его окончания появлялась возможность поступления в институт. Окончив рабфак в 1939 году, я приехал домой, и мы, несколько друзей, решили поступать в только что открывшийся Душанбинский медицинский институт.
   А в мае этого года, случилась беда: в Сыр-Дарье утонул мой братишка. Его нашли и похоронили только через месяц, течение реки унесло его тело на 4 километра...
   В том же году я поступил в Душанбинский мединститут. Конкурс был шесть человек на место.
   Но тут началась Финская война. Я был активистом, комсомольцем, являлся доверенным лицом директора института на выборах. Но не обращался к нему с просьбой посодействовать, чтобы меня не призывали служить в армии. И, в соответствии с приказом министра обороны о призыве родившихся в 1919 и 1920 годах, был направлен в Красноводск, затем в Баку, после чего в Новороссийск, в воинскую часть. Родители думали, что мы поедем через Казалинск, и пришли меня встречать, но, увы, встреча не состоялась.
   Через три месяца меня как отличника боевой и политической подготовки направили в Дагестан, в Буйнакское пехотное училище. Через два года я его окончил и был направлен в Белгород, где в небольшой воинской части меня назначили командиром взвода. Мы, командиры взводов, должны были готовить младших командиров. Одновременно, с личным составом, создавали противотанковые рвы для защиты Белгорода. Противник постепенно приближался к Белгороду.
   ...Был поздний вечер, темнота. Я с офицерами зашел в столовую на ужин. Там на нашем пути был люк, который солдаты забыли закрыть. И я попадаю в этот люк левой ногой. Боль, наступать уже не могу. Вызвали врача. Оказалось - перелом большой берцовой кости. В госпитале меня загипсовали и санитарным поездом направили в тыл. Утром слышим, что Белгород был сдан противнику...
   А война продолжалась. В результате битвы на Курской дуге Красная Армия овладела стратегической инициативой и двинулась в дальнейшее наступление. Белгород был окончательно освобожден 5 августа 1943 года.
  Через шесть месяцев лечения я был направлен в 1-ю гвардейскую армию, в 130-й полк 44-й пехотной дивизии, командиром противотанковой истребительной роты.
   - Я понимаю, что теперь Вы поведаете непосредственно о Вашей фронтовой судьбе?
   - Да. Началось с того, что я получил в бою ранение в височной области. Осколок повредил ухо. Думал, что задета голова, но, к счастью, ошибся.
  Получив ранение, я хотел прежде всего собрать личный состав. Но выходит из блиндажа начальник штаба и говорит: "Товарищ Аронов, немедленно - в санчасть". Отвечаю: "Я должен собрать личный состав, он разбросан - не могу найти".- "Приказываю вам: идите в санчасть - и всё!" Я оставил за себя командира первого взвода и пошел в санчасть. Это около четырех километров от передовой. Там врач говорит: "Сейчас темно, зажигать свет не разрешается. Ложитесь, утром я вас посмотрю". Утром рану обработали, сделали перевязку. Я находился в санчасти неделю. А вернувшись на передовую, узнал, что от моего личного состава никого не осталось: при бомбардировке артналетами все 13 расчетов погибли. В 130-м полку осталось 12 человек.
   Нас отвели на пополнение за два километра от переднего края. Дали пополнение, и снова - в наступление. Я воевал командиром стрелковой роты, командиром роты автоматчиков. Наша дивизия с боями неуклонно продвигалась на запад. Несколько раз пополнялся личный состав. Когда дошли до Ростока - города на востоке Германии, война кончилась. Мы пешком возвращались в Польшу, а затем шли до Москвы Пехота есть пехота!
   - Каковы были самые памятные для вас события военного времени?
   - Мы форсировали Днепр, причем при этой операции не был потерян ни один человек из личного состава моего подразделения - правильно была организована операция! Могу заметить, что за подобное некоторые командиры получили звание Героя Советского Союза, а я не был награжден никак. Да, такая несправедливость бывала на фронте...
   Однажды в штыковом бою немец чуть не убил меня ударом приклада. Наш солдат на несколько секунд опередил его - свалил таким же ударом...
   В Полесской области Белоруссии была деревня Мормовичи. Она несколько раз переходила из рук в руки, поскольку к нам не поспевало подкрепление. Когда появились наши танки, мы окончательно выгнали немцев из этой деревни. В этих краях - одни болота: наступишь и еле вытянешь ногу. Люди тонули в болотах. В таких условиях приходилось воевать...
   Еще один эпизод. Зима, всё в снегу. Мы - в белых маскировочных халатах. Нас семь человек-разведчиков. Надо идти в расположение немцев... Приблизились к ним, уже слышим их разговор. Сделаешь лишнее движение - уничтожат. Видим, что дальше двигаться невозможно. Потихоньку стали возвращаться назад. Нам вслед стреляли трассирующими пулями. Двое из нас были убиты, трое ранены. Только двое вернулись невредимыми, среди этих двоих посчастливилось быть мне. Горячей пищи не было. Сухари и вода... Бывало, что месяцами не имели горячей пищи - возникали острые желудочно-кишечные заболевания...
   - Нам, кому не довелось быть фронтовиками (я, например, в 1944 году только пошел в первый класс), интересно знать, каков был, если можно так выразиться, механизм награждения вас основными боевыми наградами - орденами, как это осуществлялось.
   - После одного из боев мы отошли от передовой на 5 - 6 км для передышки. К нам пришел командир корпуса и сказал, что меня надо наградить орденом Красной Звезды. У военачальников была возможность наблюдать, как мы воюем (имелись, в частности, мощные бинокли). Орденом Отечественной войны II степени я был награжден тоже по указанию командира корпуса. А орден Отечественной войны I степени получил по указанию командира полка.
   - Спасибо! А где вы встретили День Победы в 1945 году?
   - Мы наступали на Росток. 8 мая пришли в близкий к нему населенный пункт и остановились для получения нового задания. Было приказано всем построиться для получения этого задания. Нас повели на опушку леса. И приказали: "Ройте себе блиндажи - будем ночевать". А 9 мая утром узнали, что война кончилась. Нам дали три дня, чтобы привели себя в порядок, а затем двинулись пешком в сторону Польши и далее. После каждых 70 км пути отдыхали.
   - Юрий Семенович, как складывалась ваша жизнь после войны?
   - В конце войны я был в чине капитана. Попросил в отделе кадров демобилизовать меня, поскольку хотел продолжить учёбу, начатую перед войной.
   Мне сказали, что не могут этого сделать. Я трижды обращался с той же просьбой, и только на третий раз мне пошли навстречу.
   В учебе было пропущено восемь лет. Мои однокашники уже работали на кафедрах. А меня восстановили... на первый курс. Учился пять лет, окончил институт в 1952 году и был направлен в Гармскую область Таджикистана.
   Поработал месяца три, и вдруг меня вызвали в военкомат. Начальник военкомата сообщил, что я снова призываюсь в армию, поскольку в воинских частях требуются врачи. Меня направили на Дальний Восток, а затем на Камчатку.
   Прослужив на Камчатке месяц, записался на прием к командующему Камчатской флотилией. Говорю ему: "Я воевал, прошел войну командиром роты, лишь в самом конце войны меня назначили командиром батальона, оставив в чине капитана. Одновременно таких же офицеров продвинули значительно выше. Воспринимаю это как несправедливость по отношению ко мне. Неужели и теперь, на флоте, такая несправедливость будет продолжаться? Если я не нужен, демобилизуйте меня - я буду работать гражданским врачом..."
   Через несколько дней меня вызывают в штаб нашей медицинской службы. Вижу, что оформляются документы на мое очередное звание. Через два месяца я получил звание майора.
   Кстати, на Камчатке я провел медовый месяц с Раисой Николаевной, с которой живу и сегодня. Нам выделили маленькую комнатку, где поместились только кровать и тумбочка. Служил на Камчатке шесть лет.
   Оттуда меня перевели в Баку, в Краснознаменную Каспийскую флотилию, врачом гидрографического отряда. Затем служил шесть лет в военном городке на Аральском море врачом торпедных катеров. Там выполнялось специальное правительственное задание. При всём этом оставался майором.
   Попросил перевести меня в Туркестанский военный округ, где надеялся получить должность подполковника. Прибыл в Ташкент. Там был направлен на военную кафедру усовершенствования врачей преподавателем токсикологии.
   Через год у меня неожиданно возникла сильная аритмия. Лечили в госпитале в течение месяца - результата не было. В санатории тоже мое состояние не улучшилось. В 1969 году демобилизовался по состоянию здоровья и остался в Ташкенте. Постепенно аритмия ослабевала и затем прекратилась...
  В 1992 году, по вызову брата моей жены, мы приехали в Америку.
  
   В разговор вступила супруга Юрия Семеновича Раиса Николаевна. Она отметила, что в жизни военного врача случалось немало непредвиденных ситуаций. Например, во время службы на Камчатке Юрий Семенович спас матроса, срочно сделав ему операцию по поводу острого аппендицита прямо на эсминце. А на Аральском море они находились в зоне распространения опасной инфекционной болезни - к счастью, обошлось.
   При всей своей неспокойной жизни, перемене многих мест, они решились иметь троих детей. Только в Ташкенте, с 1967 года, жизнь семьи стабилизировалась, хотя бытовые трудности завершились не сразу, лишь после получения квартиры на Чиланзаре. К огромному сожалению, младший ребенок - дочь - пять лет назад скончалась от рака.
   Еще Раиса Николаевна вспомнила, что из Казалинска забрали на фронт 35 бухарских евреев, из которых 24 не вернулись, погибли на фронтах.
  
   Затем продолжилась беседа с Юрием Семеновичем.
   - Расскажите, пожалуйста, о работе возглавляемого Вами Совета ветеранов войны и трудового фронта - бухарских евреев.
   - Нашей первоочередной задачей было взять на учет всех участников войны и всех участников трудового фронта. Когда мы начали свою работу, участников войны было около 150 человек, а участников трудового фронта (которые работали с 13 - 14 лет в госпиталях и на предприятиях, тоже приближая, как могли, День Победы) - 120 человек. Некоторые не стали вставать на учет, поскольку вначале нами было решено собирать членские взносы - 1 доллар в месяц, а это не всех устраивало. Позже мы отменили членские взносы, благодаря финансовой поддержке нашего общинного Конгресса. Сейчас остались в живых 26 участников войны и 19 участников трудового фронта - всего 45 человек. Членами Совета вначале были 5 человек, сегодня - 2 человека, остальных не стало.
   Некоторое время нам удавалось ежемесячно отмечать все дни рождения ветеранов. Покупали виновникам торжества небольшие подарки (ценой по 8 - 9 долларов), в ресторане нам накрывали столы, причем за это с нас не требовали какой-то определенной платы - платили, сколько могли.
   Мы ежегодно приглашаем наших ветеранов вместе отпраздновать День Победы, праздничный стол организуется за счет общинного Конгресса.
  Надо отметить, что мы ходили по домам, навещали тяжелобольных, старались по возможности им помочь (содействовали госпитализации, организовывали подарки).
   Ныне среди наших ветеранов есть такие, кто либо перешел рубеж своего столетия, либо приблизился к нему. В частности, есть 2 человека 1917 года рождения, 2 человека 1918 года, 5 человек 1919 года, 2 человека 1920 года...
   - И позвольте, Юрий Семенович, задать последний вопрос, который я считаю очень важным. Что бы вы хотели сказать молодежи общины в связи с 70-летем Великой Победы?
   - Молодые люди должны представлять, как мы воевали, осознавать, что это была чрезвычайно трудная и жестокая война для их дедов и прадедов. Конечно, надо знать горькую правду о том, что в начальной стадии войны были огромные, чрезмерные человеческие жертвы из-за недостаточной готовности Советского Союза к отпору германской армии, в частности, из-за плохого руководства Красной Армией. С другой стороны, молодежь должна знать, что руководству страны удалось эффективно организовать необходимую для фронта работу в тылу, в частности оборонную промышленность. А в целом советскому народу удалось одержать поистине Великую Победу над германским фашизмом, и этот народный подвиг должен быть предметом искренней гордости наших внуков и правнуков!
   - Спасибо, дорогой Юрий Семенович, за нашу интересную беседу. Поздравляю Вас и милую Раису Николаевну с приближающимся 70-летием Победы! Пусть еще долго не изменяет вам здоровье, пусть радуют вас, согревают ваши сердца родные и близкие люди!
  
  
  8
  
   B приветствии по случаю выхода юбилейного, 800-го номера The Bukharian Times президент Конгресса бухарских евреев США и Канады Борис Эфраимович Кандов отметил: "Газета отражает не только жизнь бухарских евреев..." Да, это именно так. Редакция газеты, как и вся замечательная община, которую это издание представляет, не обособляется от сложной и многообразной жизни которая постоянно кипит за пределами общины, более того, бухарско-еврейская община активно реагирует на эту жизнь и нередко является участницей её политических и культурных событий.
   Мне, например, посчастливилось, по заданию редакции, побеседовать с некоторыми интересными деятелями в сферах искусства, науки и образования, ставших друзьями бухарско-еврейской общины. Я с неподдельным интересом и волнением возвращаюсь к этим беседам и уверен, что читатель не пройдет мимо них равнодушно.
  
  
  
  ИНТЕРВЬЮ В ЧЕТЫРЕХ МОНОЛОГАХ
  Размышления доктора искусствоведения Владимира Зака
  
   Тогда одному из интереснейших людей нашей, русскоязычной, общины Америки, известному ученому-музыковеду, доктору искусствоведения, человеку красивой, наполненной интересными событиями и делами судьбы, жителю Нью-Йорка Владимиру Ильичу Заку исполнилось 75 лет. В преддверии этого юбилея, я, как корреспондент газеты The Bukharian Times, получил любезное согласие Владимира Зака на скромное блиц-интервью и обратился к нему только с четырьмя вопросами.
  Но наша беседа неожиданно получилась совсем не той стремительной и скромной, какой она задумывалась мною. В ответ на каждый вопрос я был одарен неторопливыми, мудрыми, волнующими раздумьями замечательного человека с молодой, неугомонной душой. Получилось необычное интервью, состоящее из четырех щедрых монологов в ответ на четыре коротких вопроса.
  К огромному сожалению, эта наша беседа оказалась последней. В 2007 году Владимир Ильич Зак ушел из жизни...
  
   - Чем была для Вас Москва и что Вы думаете о ней сегодня?
   - Вопрос считаю очень серьезным. Мне кажется, что в каждом отдельном случае человек может отвечать очень по-разному на подобного рода вопрос. Ведь жизнь каждого из нас - это отдельная книга с массой психологических тонких линий, которые переплетаются и создают нечто необычное и необычайное в жизни человека.
   Для меня слово Москва означает - вся жизнь. Я прожил в Москве больше 60 лет. Там я родился, получил образование, защитил две диссертации, стал доктором искусствоведения... Считаю, что даже те люди, которые очень неудачно прошли свой путь в московских условиях, - даже они вряд ли смогли бы сказать, что они напрочь перечеркивают свою биографию минувшего. Надо быть объективным к тому, что ты пережил, что "перемолол" за годы. Неужели тебе не сопутствовала никакая линия света? Неужели совсем ничто не поддерживало тебя в том, что ты называешь своей трагедией? Для меня Москва - это прежде всего овладение той профессией, которой я занимался. Для меня Москва - это замечательные друзья, которые стали неотъемлемой частью моей уже, увы, долгой-долгой жизни. Для меня Москва - это город, который ассоциируется с неповторимой прелестью детства, моими родителями. Можно ли это вычеркнуть и нужно ли это
  вычеркивать? Моя душа восстает против такого.
   Понятие города, где ты родился и жил, очень многомерно. Москва - и очень красивый город, и город, который в чем-то внушает страх. Это город, который связан и с весенним солнышком, и, вместе с тем, с пасмурностью каких-то воспоминаний. Мне думается, что нет ничего одномерного на свете. И, говоря о таких явлениях, как наше прошлое, мы должны быть очень осторожны в определениях.
   В Москве сейчас живут мои коллеги и друзья, которым я очень многим обязан. Это люди, которые читали мои труды, использовали мою теорию в самом лучшем смысле этого слова. Это люди, которые дали мне заряд для развития моих идей. И поэтому я считаю, что если мы сегодня пожелаем всем этим людям самых больших благ, которые в принципе могут быть адресованы человеческой личности, то мы поступим правильно.
   В целом, Москва для меня - это бесконечный ряд ассоциаций, одна важнее другой. Я не буду углубляться в какие-либо дебри социально-политического плана. Хочу подчеркнуть вот что. Следует быть добрыми по отношению к тем, кого мы любили, кто любил нас - я говорю о конкретных людях, которые были связаны с нашей судьбой, а то и определяли нашу судьбу. Мне, как музыковеду, трудившемуся в Союзе композиторов 30 лет, нелегко слышать здесь настоящую ругань в отношении, скажем, такого человека, как Тихон Хренников. Кое-кто позволяет себе называть его одиозной фигурой. Я работал с ним те самые 30 лет и хочу сказать о нем совершенно противоположное. Он возглавлял Союз композиторов в непомерно сложную эпоху. Ему пришлось, подчеркиваю, защищать своих коллег. Да, он всеми силами защищал их - и никогда не нападал на них. Будучи прежде всего талантливым композитором, он сделал чрезвычайно много для конкретных людей, чтобы защитить их от системы, чтобы не позволить системе поглотить их. Достаточно сказать, что не было арестованных членов Союза композиторов, как это было в союзах писателей, художников, архитекторов, журналистов. Подчас он делал, казалось, невозможное, чтобы оградить своих коллег от несчастий. Хренников - это трагическая фигура, которая попала в очень сложный переплет социальной действительности...
   Мы должны быть чрезвычайно осторожны в определении тех людей, с которыми работали. Мне кажется, наша задача заключается в том, чтобы по возможности спокойно разобраться в нашем прошлом. В связи с этим хочу заметить, что я с удовольствием читал и даже цитировал книгу нашего с Вами общего друга Рафаэля Некталова, посвященную творчеству Авнера Муллокандова. В ней - много высказываний самого героя книги и очень интересных авторских комментариев. И многие положения этой книги говорят о чрезвычайной сложности социальной обстановки, в которой находились талантливые люди. Было очень много плохого, было и много хорошего тоже. И если бы не было этого хорошего, не состоялся бы как певец Авнер Муллокандов. А он состоялся как певец - и это важно осмыслить! Читая книгу Рафаэля Некталова, мы ощущаем, что она объективно показывает наше прошлое.
   Многоплановость Вашего вопроса требует от меня коснуться еще одной проблемы, смежной с тем, что я уже сказал. Мы все вышли из Египта - и должны не оборачиваться на Египет. Мы вышли из Египта, и нам нужно освободиться от рабства. Эта философская, психологическая, нравственная установка глубоко справедлива в том смысле, что нельзя, пагубно уподобляться людям, которые все время вспоминают свою прошлую жизнь в идеализированном свете ("Ах, как хорошо, как прекрасно было там - квартира высотой 3 метра, дача, где я мог поселить целый взвод!..). Когда я говорил о том, что немало было хорошего в нашей жизни, я вовсе не имел в виду культа возвращения к прошлому. Безусловно, психологическое мастерство личности заключается в том, чтобы освободиться от примата прошлого, а значит, и от того наносного, что это прошлое часто определяло. Это необходимо потому, что мы строим свою жизнь (я говорю об этом в свои 75 лет!) в принципиально новых социальных условиях, в условиях истинно высокой цивилизации. И дай Б-г здоровья Америке, которая дала нам эту возможность!
   - Каковы вкратце направления Вашей творческой деятельности и что является главной задачей Ваших научных исследований?
   - Прежде всего хотелось бы отметить, что по профессии я музыковед. Но при этом никогда не оставлял своего хобби - сочинения музыки. Да, это - хобби. Не применяю к себе слово "композитор", хотя я и поступил в 1947 году на композиторское отделение Московской консерватории с высокой оценкой.
  До этого, в 17 лет, я окончил композиторский факультет музыкального училища при консерватории по классу профессора Евгения Осиповича Меснера. Он был исключительно интеллигентным, тонким человеком и замечательным учителем композиторов. Являлся ассистентом Виссариона Яковлевича Шебалина, тогдашнего директора консерватории. Я был удостоен высокой чести: Евгений Осипович показывал меня Шебалину.
   А однажды обратился ко мне с такими словами: "Володя, ты говорил мне, что увлечен произведениями Бартока, знаменитого венгерского композитора. Но ведь ты играл его обработки венгерских народных песен. А сам-то ты увлекался каким-нибудь фольклором?" Я ответил, что очень увлекаюсь еврейской песней, что мои мама и папа знают сотни еврейских песен, а сам я помню - со словами - десятки. Он разрешил мне спеть ему что-нибудь. Слушал - слушал и сказал: "Я чувствую, что ты действительно увлекся еврейской песней. Так почему тебе не сделать какие-то обработки по типу того, что делал с венгерскими песнями Барток? Когда ты будешь поступать в консерваторию, мы покажем, что уважительно относимся к фольклору и можем услышать его в современном плане". И, знаете, я написал еврейскую сюиту и с ней успешно поступил в Московскую консерваторию.
   Меня направили в класс профессора Евгения Кирилловича Голубева. Он был учителем многих очень ярких композиторов и представителем высокой русской интеллигенции. Я сообщил ему, что мечтаю и впредь заниматься еврейской песней, что прошедшим летом записал более ста песен, исполненных моими родственниками, и хочу предъявить этот сборник в качестве основы своего будущего творчества. Последовала глубокая пауза, и бедный Евгений Кириллович с большим смущением сказал мне: "Владимир, я очень опасаюсь, что нам будет тяжело реализовать этот Ваш план на практике. Мы же должны утверждать его на кафедре и не только там. Я не уверен, что, когда нам придется обнародовать Ваши намерения, нас правильно поймут. Советую Вам, Владимир, как-то изменить поле деятельности - и нам с Вами будет гораздо легче заниматься композицией".
   Я до сих пор вспоминаю каждое его слово с очень большим волнением, потому что его соображения изменили мою жизнь. Этот наш разговор состоялся 1 сентября 1947 года, за несколько месяцев до начала генеральной волны антисемитизма в стране. Евгений Кириллович, как истинный русский интеллигент, не имевший никакого отношения к антисемитизму, уже предчувствовал наступающую ситуацию и старался по возможности мягко оградить меня от вероятных неприятностей.
   Я рассказал о нашем разговоре отцу, который был из революционеров с твердой жизненной позицией, красных командиров гражданской войны. Он произнес: "Вовочка, я вынужден тебе признаться, что это - бедствие нашей страны... Твой профессор не желал тебе зла, надо действительно уйти в творчестве от намеченной темы. Тебе не дадут ею заниматься открыто. Можешь оставить ее для души".
   Вам уже понятно, что мое вхождение в мир музыкознания было непростым. Но, как верно отметил другой мой учитель, профессор Цукерман, музыковедом, по большому счету, может быть тот, кто умеет музыку сочинять, кто знает, что такое творческий процесс. Признаюсь, что на фоне музыковедческой деятельности у меня были и взрывы сочинительских увлечений. Я был автором музыки к спектаклю "Новогодние мечты", поставленному в Московском театре эстрады известным режиссером Наталией Ильиничной Сац, которая исключительно хорошо относилась ко мне. Было еще несколько подобных случаев, в частности, телевизионный спектакль "Робин Гуд" с моей музыкой.
   Вот я и подошел к прямому ответу на Ваш вопрос о том, какова же была моя музыковедческая задача. Основная задача труда всей моей жизни - приблизиться к разгадке тайн воздействия музыки на человека. Этими тайнами увлекались еще древние греки и древние евреи. Разгадка этих тайн веками волнует все человечество. Почему одна мелодия оставляет нас равнодушными, а другая, вроде бы, похожая на нее, становится другом на всю жизнь? В чем секрет воздействия магии мелодий на нас? Сегодня на этот вопрос не ответит ни один профессионал. Этого еще никто не знает. Но тут возникает следующий вопрос: возможно ли постижение этой проблемы в принципе и зачем ее постигать? И вот что я вам скажу. Мелодия имеет прямое отношение к духу человеческому. Если мы будем знать тайны воздействия мелодии на человека, воздействия на него музыкальной интонации, мы гораздо лучше узнаем душу человека, мы становимся личностями, которые способны понять сердце другого. Так разве это не глобальная задача человека? Особенно сегодня, когда мир раздираем такими кошмарными противоречиями, такой необоснованной ненавистью.
   Я издал несколько книг о секретах мелодии, одна из них была признана моей докторской диссертацией. И я знаю, в частности, из многочисленных писем, что коллеги применяют мою теорию анализа музыки. Вчера я получил письмо из Калифорнии, от одного из крупнейших музыковедов мирового масштаба, своего давнего друга - профессора И. Земцовского, который пишет: "Открытая тобой "линия скрытого лада" лежит в основе души мелодии..." А значит, моя теория жива, она не пылится на библиотечной полке, к которой никто не подходит. Я продолжаю делать все от меня зависящее, все максимально возможное для разгадки тайн воздействия музыки на человека.
   - Чем стала для Вас Америка?
   - Америка - многоязычная страна и совершенно удивительна в том смысле, что ее многоязычие сводится к единому американскому духу (в самом позитивном смысле), который пронизывает все общество. Это имеет прямое отношение к каждому из нас. Я приехал в США в 1991 году, к сожалению, без английского языка (моим вторым языком был немецкий). Незнание английского стало тормозом для моей лекторской работы в университете. Однако я активно продолжил музыковедческую работу, т.е. свои исследования по проблеме, которую мы уже обсудили. Основой этой работы стали мои научные труды (книги и статьи), опубликованные ранее в разных странах. Я продолжил попытки познания тайны мелодий разных народов. И никогда прежде я не погружался так органично и глубоко в еврейскую мелодию, как здесь, в Америке. Именно здесь я смог свободно, без всякой оглядки, попытаться понять культуру того народа, к которому принадлежу. И, конечно, благодарен Америке за это. Здесь я познакомился с целым рядом раввинов, которым, естественно, задавал волнующие меня вопросы, связанные с музыкой и евреями. Я не стану говорить о них поименно, позволю себе отметить лишь имя раввина Кацина, который отнесся ко мне с очень большим вниманием на начальной стадии моей американской жизни и очень многое мне разъяснил.
   Вся моя деятельность здесь состоит из двух основных частей. Одна часть - глубинное вхождение в мир еврейской музыки (что, как я уже говорил, было прервано в России). Вторая - продолжение моей исследовательской работы в области мелодии, имея в виду музыкально-социологический аспект этой проблемы. Университеты, с которыми я связан, поощряют мою работу, в частности, написание новой книги. Мой недавно сделанный научный доклад вызвал интерес и положительную реакцию ученых Нью-Йорка. Я понимаю, что люди ждут мою очередную книгу, и надеюсь, что она поможет студентам, аспирантам и вообще ученым Америки.
   Я внимательно слежу за творчеством американских исполнителей в мире музыки. В частности, продолжаю свое многолетнее изучение творческого почерка Вана Клиберна - именно с позиций моей теории. Мог бы назвать и ряд других общеизвестных имен, с которыми связаны мои научные поиски.
   Чтобы мой социоэксперимент был наиболее достоверным, я много внимания уделяю и тому, как исполняется музыка самыми простыми людьми, например, уличными музыкантами. С помощью маленького магнитофончика я добываю для исследований живой, звучащий материал. Меня интересуют универсальные законы слышания мелодии. Универсальные!
   Позвольте дать несколько пояснений. Композитор точно фиксирует нотный текст. Этот текст - как бы постоянная величина. Многие исполнители чуть-чуть меняют какой-то фрагмент того, стабильного, текста и поют его по-своему. Почему они это делают? Почему они меняют нотный текст именно в данном месте? Такое явление мы называем фольклоризацией. Зачем же к ней прибегают? Это явление, в конечном счете, имеет отношение к человеческой душе (не только к человеческому слуху). Для меня каждый исполнитель - творец, и в этом смысле каждый важен для моего исследования.
   Давайте затронем наиболее общие корни данного явления. Мы живем в изменяющемся, необычайно динамичном мире. Вместе с изменением социальных условий жизни общества неизбежно меняется его психология - это в принципе общеизвестно. И значит, вместе с меняющимся миром меняется наше восприятие, чувствование. Можно ли показать это читателю газеты на музыкальных примерах? Думаю, да. Мы, наверное, все любим песню "God Bless America". Каждый из нас слышал ее по радио и телевидению как до, так и после 11 сентября. Я был поражен тем, как на наших глазах изменилось настроение этой светлой, радостной, гордой песни. Ранее мажорная, приближающаяся к маршу, она стала исполняться медленнее и тише. Сколько страдания внесено человеческой душой в интонации этой песни! Сколько переживания человеческого сердца стало вкладываться в мелодию, которая, по мысли автора, вовсе не должна смыкаться с мотивами стона, чувства горечи! Мы оказались свидетелями как бы перерождения песни, которая часто заменяет нам гимн Соединенных Штатов Америки. За этим стоит весьма чуткое отношение людей к тому, что происходит с ними, что происходит вокруг. И пафос моей специальности - в том, что я стараюсь следить за особенностями, за изменениями психологии, которые обязательно отражаются в музыкальной интонации. Мне, например, хочется понять, как отражается в музыке извечная неприкаянность евреев - разве не интересна эта проблема?
   Очень хочется, чтобы идеи, которые я ныне особенно старательно вкладываю в свои публикации, стали некой заявкой на то, что будут делать мои молодые друзья и коллеги в дальнейшем. И всей душой желаю им добра и полного процветания.
   ...Получается, что и свое восприятие Америки я показываю через призму профессиональных забот и надежд. Не могу не добавить немного и самых простых, житейских мотивов, хотя никаких открытий они читателю не принесут, только подтвердят их собственные ощущения. Эти ощущения вызывают нашу общую признательность великой стране, где мы сегодня живем.
   Здесь, в Америке, я вижу много хороших людей, вижу вещи, которые покоряют своей человечностью. Здесь человек в инвалидной коляске может без затруднений перемещаться по тротуарам, пересекая перекрестки, благодаря специальной, продуманной и любовно осуществленной "архитектуре" улицы. Этот же человек, благодаря техническому оснащению автобуса, без всяких проблем оказывается в его салоне и там не чувствует себя лишним - его окружает климат доброжелательности. Это и многое другое - культура отношения к человеку; она вместе с миром искусства помогает правильно формироваться человеческой душе.
   - И, наконец, пожалуйста, чуть подробнее о Ваших контактах с выдающимися деятелями искусства. Это так интересно!
   - Мне очень повезло в жизни: я встречался и сотрудничал со многими замечательными людьми. Осмысливая пройденный путь, все глубже понимаю, что нужно меньше противопоставлять людей, сталкивать их лбами (а такое нередко происходит, причем кто-то подчас уничтожается в угоду возвышению другого). Часто это глубоко неверно, несправедливо, а то даже и курьезно. Думаю, что сегодня поистине важно постараться видеть то хорошее, что действительно было в нашей жизни. Для меня хорошее - это, прежде всего, соприкосновение с большим искусством. Жизнь моя сложилась так, что я слышал живого Прокофьева, видел и слышал Шостаковича, общался с ним. Общался с другими композиторами, составившими славу российского искусства 20-го века. Среди них Т.Н. Хренников, А.И. Хачатурян и другие. Передо мной прошла такая галерея образов, характеров, неповторимых индивидуальностей, что об этом надо написать несколько книг. Это целая эпоха, в которой были и печали, и, конечно же, радости. Сейчас вспоминаю только хорошее, и мне кажется, что это помогает мне видеть хорошее в моей новой жизни на американской земле...
  ___________
  
   Вот такой получилась моя беседа с Владимиром Ильичом Заком. Моё восприятие его монологов наполнялось дополнительными эмоциями и теплом, поскольку жизнь подарила мне незабываемую живую встречу с искусством Т.Н. Хренникова. В молодости я жил в Казани, и однажды там, в помещении Большого драматического театра имени В.И. Качалова, состоялся щедрый концерт, посвященный творчеству Тихона Николаевича. Я был поистине очарован его светлыми и удивительно гармоничными сочинениями, легко проникающими в душу слушателя, будь они хоть классического характера, хоть так называемой "лёгкой" музыкой.
   Я, совершенно лишенный музыкального слуха, десятки лет храню в душе его чудесные, пронзительно искренние и очень добрые песни, и нередко - напеваю их, по велению души - конечно, не вслух, чтобы не травмировать эстетическое мироощущение окружающих своей певческой бездарностью.
   Вот и сейчас, когда писал эти строки, во мне вдруг зазвучала простая и милая, известная всему моему поколению россиян песенка:
  Шёл ли дальней стороною,
  Плыл ли морем я, -
  Всюду были вы со мнлою,
  Верные друзья...
  
  
  
  ДВЕ БЕСЕДЫ С ЯКОВОМ ЯВНО
  
   ЯКОВ ЯВНО - певец, завоевавший признание слушателей во многих странах мира, неизменно живущий в искусстве интереснейшими поисками, обращенный к музыкальной культуре разных народов, стилей и эпох, неповторимый исполнитель еврейских песен, мудрый, интересный человек.
   Я беседовал с ним в качестве корреспондента нью-йоркской газеты "The Bukharian Times".
  
  "БЫТЬ БЛИЖЕ К ДРУГ ДРУГУ..."
   (Первая беседа)
  
   - Ваше творчество широко известно в русскоязычной Америке. Но несомненно, что многим хотелось бы более глубоко познакомиться с
  вашей судьбой, вашими творческими устремлениями, вашими раздумьями о современной жизни, о мировоззренческих проблемах. Пожалуй, лучше всего начать с начала - с детства и юности.
   - Я согласен. Ведь исключительно важно, кто был в твоей жизни. Зная это, люди, конечно, лучше понимают, кто есть ты сам. Я родился в Минске. Его называли городом КГБистов и партизан. Не скажу, что чувствовал себя там комфортно в ранней юности, но круг людей, в который я попал, меня радовал. Нас считали отщепенцами, потому что в 15 - 17 лет нам нравилось встречаться с иностранцами и узнавать, что существует какой-то иной, совершенно незнакомый нам мир, мы доставали и с упоением слушали пластинки, знакомившие нас с творчеством Битлз, Роллинг Стоун, Эллы Фицжералд, Луи Армстронга... Это стало для
  меня самой интересной музыкой и, несомненно, заметным фактором того, что сегодня я очень органично чувствую себя в мире американского музыкального искусства...
  В нашей семье музыку очень любили. Отец окончил музыкальную школу, играл на скрипке, хотя по профессии музыкантом не был. Мама постоянно пела дома. С детских лет я бывал на спектаклях оперного театра и заявлял, что хочу быть артистом. Меня отдали в музыкальную школу, которую я окончил по классу баяна, затем поступил в музыкальное училище по классу дирижирования...
   - Я знаю, что позже ваша учеба продолжилась в Москве...
   - Вы правы. В 18 лет я приехал в Москву, чтобы продолжить учебу. Попытался поступить в ГИТИС, но на третьем туре меня "зарезали", а один из преподавателей, тоже еврей (он сейчас живет в Нью-Йорке), доверительно разъяснил мне, что я не смогу получать образование в этом институте по известной причине. Но, к счастью, в училище Гнесиных меня приняли на второй курс факультета актеров музыкального театра. А продолжил я свое обучение в академии Гнесиных у замечательного педагога и певца - солиста Большого театра, профессора Соломона Хромченко. Вспоминаю о нем и его супруге с огромной теплотой. Я чувствовал, что он меня обожает. Когда я приходил к нему домой, он говорил жене: "Цилечка, накорми, пожалуйста, Яшеньку, а потом мы начнем распеваться". Иногда сокрушался, обращаясь ко мне: "Не понимаю, что я могу вам дать - у вас от природы поставленный голос!" Я старался перечить: дескать, хочу получить серьезное образование, получить школу. И, конечно, он дал мне очень много...
  Да, школа, основа - это, пожалуй, то, чем я могу смело хвалиться. И она, конечно, необходима артисту, чтобы его творческие находки выглядели не зыбкими, а убедительными. Кстати, в моем становлении, понимании не только творчества, но и жизни сыграла огромную роль дружба с такими великими людьми, как Сергей Параджанов или Махмуд Эсамбаев. Например, Параджанов учил меня: нет национальностей - есть люди, а в них имеется позитивное и негативное. И у меня возникло стремление быть представителем не просто какой-то группы людей, а представителем Культуры! Я горжусь тем, что я иудей, но горжусь и тем, что могу быть членом мирового сообщества, представлять всех людей, открытых этому миру!
  - А как складывалась ваша артистическая судьба в России, и чем была вызвана ваша эмиграция?
  - Сразу скажу, что оказался в эмиграции совершенно случайно. В то время я работал Москве, в Камерном еврейском музыкальном театре, был ведущим солистом, играл главные роли в спектаклях. Имел звание заслуженного артиста России и в 1989 году был представлен к званию народного артиста республики. Уже тогда много гастролировал по стране и миру, ощущал себя весьма востребованным - и, естественно, желания жить в другой стране не возникало. Но, замечу, в то же время мои родители уже были в Италии, и предстоял их скорый переезд в Америку, а моя сестра жила здесь.
  И вот в 1990 году я был приглашен для работы в шоу на Бродвее. Во время моего пребывания в Нью-Йорке родители переехали сюда из Италии, и вскоре с мамой случилось несчастье - она оказалась в госпитале. Мне сообщили, что лечение продлится не менее полугода, и я, конечно, остался с мамой: бросить ее в такой ситуации было бы преступлением. И оставшись здесь, начал свой очень непростой путь.
  - Каковы его главные особенности?
  - На Бродвее у меня был успех: представляете, я заканчивал концерт после выступлений звезд Бродвея, и публика принимала меня с энтузиазмом. Но это был успех представителя России, и он никак не отразился на моем дальнейшем пребывании в Америке. Как американский артист я должен был утверждать себя по другим законам. Я испытал растерянность, просто не знал, что делать. Это был жуткий стресс. Меня начали использовать за весьма скромные гонорары, а то и бесплатно (дескать, в надежде на то, что мое выступление заметят какие-то люди, способные изменить мою жизнь). Я почувствовал совершенное безразличие к себе и тех людей, которые говорят со мной на одном языке. Как понял позже, это было обусловлено тем, что я не человек бизнеса и с меня невозможно получить какие-то материальные блага. Кстати, английским языком я тогда не владел совсем.
  Однажды узнал, что еврейская теологическая семинария при Колумбийском университете набирает выходцев из России, имеющих музыкальное образование, для учебы в канторской академии. Я с большим успехом пел на вступительном экзамене и был принят. Полагаю, что только благодаря тому впечатлению, которое произвел там мой голос, мне оформили студенческую визу и нашли спонсора, который в полной мере обеспечил материально мое студенческое существование. Это было просто чудо! Я чувствовал свои обязательства перед этим учебным заведением и учился с огромной энергией.
  Мне прочили невероятную карьеру, серьезный материальный успех. Но на третьем году обучения я понял, что это не мое, что я не могу быть кантором, проводником между Всевышним и людьми, не готов к этому психологически. Но понимал, что иным способом не смогу выжить в Америке, и уже готов был уехать обратно, в Москву.
  И в этот момент я встречаю женщину, Айрин, которая становится моей женой. Она смогла буквально вытащить меня из глубокой депрессии. Я заканчивал учебу в семинарии, но твердо знал, что кантором работать не стану... Был принят в агентство, занимавшееся американско-еврейскими развлечениями, и - такая удача! - моей первой партнершей стала одна из сестер Бэрри.
  Работая на американско-еврейском рынке, я быстро понял, что для обретения аудитории молодых людей и даже людей среднего возраста я должен искать новую подачу песен, новые аранжировки, вдохнуть в песни какую-то новую энергию. Но, открываясь огромному миру из своей общины, нельзя порывать с ней связь, потому что ты органическая часть ее - навсегда... Об этих моих поисках невозможно рассказать коротко. Я предлагаю слушателям разнообразные программы с разнообразными участниками.
  В общем, Америка дала мне исключительно много для творческого развития. И не могу не упомянуть еще раз мою жену, которая не просто поддерживает меня, а является самым главным, а быть может, единственным близким другом.
  - Что волнует вас по большому счету как художника?
  - Осознав мир, в котором мы живем, давно вижу, как много в нем есть зла, зависти, странного и непонятного. Хочется понять, почему это так, что за этим стоит. И надо во что-то верить, что-то обязательно должно питать твой оптимизм, держать тебя в нормальной форме. Ведь есть в нашем мире нечто гораздо более серьезное и важное, чем проявления пороков человеческих. И мне, как художнику, чрезвычайно важно оптимистичное понимание мира. Мне важно понять, что же является позитивным в этой жизни, что в ней движет людей. И, кстати, нужно знать, что такое добро и что такое зло, почему люди, совершающие зло, не осознают этого, а люди, несущие в мир добро, не впадают в любование благородством их жизни... Причем художнику важно выйти за "черту оседлости" и служить не только культуре своего народа, но и мировой культуре. Так творили гениальные Шагал и Михоэлс, они имели, что сказать всему человечеству...
  - Как возникли ваши связи с бухарско-еврейской общиной?
  - Благодаря случайной встрече с Рафаэлем Некталовым. Он ввел меня в совершенно особую общность людей. Я увидел, что эти люди более близки друг к другу, чем это имеет место в иммигрантской русскоязычной среде в целом, что они верны традициям, которых у нас и в помине не было... Я с удовольствием присутствую на мероприятиях общины, мне приятна реакция людей на мое пребывание там. В контактах с этой общиной более глубоко осознаешь, как важно нам быть ближе друг к другу, понимать и поддерживать друг друга. Это сознание особенно проникает в сердце, когда думаешь, как неспокоен и опасен современный мир... Если же говорить о русскоязычной общине Нью-Йорка в целом, то, по моему мнению, ее влиятельные лица ведут себя просто отвратительно по отношению к творческим людям из своей среды, отторгают их. А ведь как нужна таким людям поддержка, как важно почувствовать им, что они нужны своему сообществу!
  - А что вы собираетесь предложить слушателям на ближайшем концерте в бухарско-еврейской общине?
  - Хочется, чтобы люди не просто послушали, как я пою. Быть может, это станет неожиданно, но в ходе нашего общения я буду и просто говорить с людьми, хотя пение, конечно, будет преобладать. Люди общины открыты этому миру, и поэтому хочется что-то им рассказать, что-то оставить в их сознании. Я рассматриваю предстоящее выступление не как концерт, не как зрелище. Это будет дружеская творческая встреча с людьми, и я хочу поделиться с ними сокровенным, при этом что-то воспринять, почувствовать с их стороны. А петь буду самые разнообразные произведения на разных языках, включая свои собственные композиции. И непохожие произведения будут объединены по таким огромным категориям, как, к примеру, любовь или вера, которая должна быть в каждом. Хочется, чтобы люди глубже прочувствовали что-то важное для их жизни...
  
  "МНЕ БЕЗУМНО ИНТЕРЕСЕН
  ЭТОТ ПЛАСТ КУЛЬТУРЫ ВОСТОКА"
   (Вторая беседа)
  
  - Ныне вы находитесь на рубеже двух своих юбилеев: и жизни, и творчества. Я ваш верный поклонник и очень рад возможности поздравить вас всей душой, пожелать вам всего лучшего в дальнейшей жизни! Можно ли услышать от вас несколько слов об этих приятных событиях?
   - Для артиста важно, не каков его возраст, а на сколько лет он себя чувствует. Я себя чувствую так, словно мне лет тридцать. Хотя, конечно, нельзя было бы всерьез говорить о таком моем юбилее, как тридцатилетие. Да, мне уже больше, но, полагаю, артистам не следует говорить о своем возрасте. Зрители и слушатели должны воспринимать артиста именно так, как каждый человек его ощущает. А по поводу юбилея своего творчества ничего не хочу скрывать: это 30 лет моей творческой деятельности. Но можно отметить, что она длится гораздо дольше, потому что я начал петь и мечтал стать артистом, когда был еще ребенком...
  Когда приходит юбилей, непременно подводишь какие-то итоги. Думаешь: вот это я сумел сделать, а это не смог, вот это сделал правильно, а это хотелось сделать по-другому. И сегодня могу сказать, что я еще многого не сделал. А самое удивительное для меня, что я открыл в себе вот что. С возрастом мне все больше нравится, происходящее в музыке сегодня: и современные ритмы, и новые музыкальные направления. И в то же время мне нравится классическое наследие, которое ты можешь переосмысленно предложить аудитории. Такая работа с классикой для меня очень важна. Мне неинтересно петь, как пел кто-то, а думать, как думал кто-то. Никто не смог бы сказать, что я напоминаю кого-то - я стремлюсь создать некий образ, который близок именно мне.
  Хочется выразить благодарность аудитории, которая меня слушает, и при этом подчеркнуть мою признательность бухарско-еврейской общине. Так уж получилось, что еврейство разделилось на много разных колен, и одним из ярчайших представителей еврейства является община бухарских евреев.
   - Думаю, нашим читателям было бы весьма интересно узнать, каково ваше отношение к музыкальной культуре Востока, в частности, бухарско-еврейского народа, и связано ли как-то ваше творчество с этой культурой.
  - В данном случае начну не издалека, а с ситуации последних лет. Мне очень повезло: я сдружился с замечательным человеком, Рафаэлем Некталовым, он мне открыл бухарско-еврейскую общину. Во времена Советского Союза я, приезжая в Ташкент, практически не слышал музыки бухарских евреев...
  Я дружил с Тамарой Ханум, а ее дочь была моей близкой подругой. Тамара Ханум оставила неизгладимый след в советской культуре. Она несла людям не только культуру своего народа, но умела как бы растворяться в культурах разных народов мира. Я стараюсь делать это же сейчас, под влиянием таких больших личностей, как Тамара Ханум или Махмуд Эсамбаев.. Считаю, что артист не может замыкаться в рамках национального. Выходя за эти рамки, он становится более интересным, более нужным и у него появляется больше шансов рассказать людям что-то новое.
  Что же касается бухарско-еврейской культуры, мне безумно интересен этот пласт культуры Востока. Это не чисто еврейская культура, она впитала в себя разные элементы богатейшей культуры Востока, дошедшие до нас из далеких времен.
   ...Но не могу ограничиться только музыкальной культурой, ведь эмоциональный мир человека формируется не только ею. Когда во время моих гастролей в Узбекистане мы с Рафаэлем Некталовым оказались в Самарканде, я просто влюбился в этот город. Каскады мечетей, люди, еда, базары - все это оставило незабываемое впечатление.
  Да, восточная культура необыкновенная и интересная. Есть ли ее элементы в моих программах? Конечно же, есть. Песнопения, которые я вношу в свои концерты, - это часть восточной культуры. Бухарско-еврейский народ мне очень близок. В общине бухарских евреев я неизменно чувствую почтение и уважение, которые не ощущаются мною со стороны определенной группы ретивых "знаковых фигур" (по их собственному мнению) ашкеназийской общины. Их бы удовлетворял Яков Явно, если бы пел бесплатно. Но ведь пение - моя профессия, и к этому надо относиться с уважением...
  А по поводу участия бухарско-еврейских исполнителей в моих программах и моего участия в концертах общины, с удовлетворением скажу, что это происходило. Например, у меня в концерте была Тамара Катаева, потрясающая исполнительница, а я участвовал в гала-концерте, посвященном открытию нового общинного Центра в Квинсе и главному спонсору строительства этого здания - лидеру бухарских евреев всего мира Леви Леваеву.
   - Поскольку у вас имеются добрые и прочные связи с бухарско-еврейской общиной, расскажите, пожалуйста, подробнее о вашем отношении к ней, к президенту Всемирного Конгресса бухарских евреев Леви Леваеву. И каково ваше мнение о месте и роли этой общины в современном еврейском мире?
  - Начну с того, что для меня фигура Леви Леваева чрезвычайно интересна. В ашкеназийской общине нет такого лидера. Есть, конечно, крупные бизнесмены, но они не обладают столь страстным стремлением продолжать еврейство. И в таком стремлении - огромная ценность Леви Леваева. Наряду с успешным развитием бизнеса, он регулярно направляет существенную долю своих денег на сохранение еврейства. Вот что важно! Сохранять еврейство можно в разных формах, например, в форме сохранения религиозных традиций, в форме просто уважения еврейства и неизменного ощущения своей причастности к еврейскому народу... Но проблема сохранения еврейства становится все сложнее.
  Немало людей пекутся лишь о том, как бы не потерять себя в материальном отношении. И во имя этого они готовы раствориться в любой общественной среде. Они забывают, что главное в другом - в самоидентификации, глубоком осознании, к какому народу ты принадлежишь. А многие евреи сегодня по существу относятся к людям "без рода, без племени". И если это явление будет безудержно нарастать, то станет трагедией еврейского народа. Количественно мы в целом не растем, при этом в качестве постепенно теряем самое главное - чувство причастности к своему народу. Леви Леваев является одним из тех благороднейших людей, которые посвятили себя проблеме сохранения еврейства.
  Я обожаю Израиль, но, к большому сожалению, вижу там диссонанс в еврейском обществе: есть группы евреев, буквально ненавидящие друг друга. Как это может быть?! Ведь это маленькая страна, которая, казалось бы, должна быть моделью еврейства, но она становится местом, где растет нелюбовь и даже ненависть друг к другу.
  И на таком фоне особенно остро понимаешь, что бухарско-еврейская община - одна из немногих, сумевших сохранить себя, свои традиции. У бухарских евреев есть о б щ и н а! А у нас, ашкеназийских евреев, ее нет, в нашей жизни воплощается басня про лебедя, рака и щуку. А ведь если мы не поймем, что наша ценность в том, что мы - единое целое, то - не сохранимся.
   Печально, что отмечая свой юбилей, я вынужден говорить о негативе.
   Кстати, ситуация, описанная мною, отражается и на интересе нашей, русскоязычной публики к еврейскому исполнителю, который, стремится работать на высоком уровне и хочет открыть ей что-то новое, глубокое, духовное. Попсе из России тут обеспечено первенство в завоевании публики.
   Я считаю, что сегодня бухарско-еврейская община является поистине моделью действенной заботы о сохранении еврейства, важным примером для других еврейских общин. Только умея уважать друг друга и объединяясь в благородных делах, мы сможем сохранить еврейство, остаться уважаемым народом в мире. И я горжусь, что есть бухарские евреи, есть Леви Леваев!
   - Мечтаете ли вы о чем-то в свои юбилейные дни?
   - Да. Мечтаю и впредь подниматься по ступенькам в творчестве и вести за собой как можно больше людей. Я ценю уважение со стороны людей. Без этих людей я бы не мог существовать. И каждый исполнитель нуждается в такой поддержке. Именно поэтому в бухарско-еврейской общине я чувствую себя очень спокойно и уверенно.
  Еще мечтаю о большом концерте, где приняли бы участие прекрасные исполнители из этой общины, среди которых есть настоящие бриллианты. И чтобы в этом концерте участвовали и представители ашкеназийской общины. Конечно, я бы с удовольствием принял участие в такой программе. И пусть в ней участвуют также представители других еврейских общин: может быть, из Ирака, Сирии, Ирана, еще откуда-то. Если сделать такую программу, то все вносимые исполнителями краски составят огромную картину, в которой будет многообразие цветов. И, может быть, тогда у многих людей возникнет доброе желание стать ближе друг другу. Быть может, многие люди перестанут смотреть с иронией на культуру другого еврея, а будут больше уважать ее и находить в ней то, чего им не хватает в своей культуре! И, признаюсь, есть у меня надежда, что глубокоуважаемый Леви Леваев в ряду своих многочисленных благородных дел сможет найти и рычаги достойной поддержки высокого еврейского музыкального искусства, без проникновения которого в массы вряд ли можно достичь должного развития духовной культуры еврейского народа.
  
  
  ИХ ПОДНЯТАЯ ЦЕЛИНА
  
   В Нью-Йорке мы сдружились семьями с милыми супругами, врачами Людмилой Заславской и Ефимом Шабаш. Я знал, что эти люди участвовали в памятном моему, немолодому поколению освоении целины. Конечно, у них была своя, неведомая мне целина: они создавали и взращивали медицинcкое обслуживание целинников. Эта грань целинной эпопеи известна немногим.
   Как-то мне удалось разговорить Милу и Ефима - и услышал я взволнованный, долгий рассказ. Эстафету рассказа они очень тактично, чутко передавали друг другу, лишь изредка нарушая этот принятый ими порядок эмоциональными примечаниями...
   А через несколько лет случились две беды. Один за другим Милочка и Ефим, наши дорогие, бесценные друзья, ушли из жизни. Их одолела одна и та же коварнейшая болезнь нашего времени - рак.
   Не забыть мне, что за несколько лет до первой из этих трагических потерь они сагитировали нас с женой стремительно принять решение о поездке с ними по Карибскому морю - и через несколько дней мы уже летели в Пуэрто-Рико, чтобы там пересесть на комфортабельный многоэтажный теплоход. Круиз по островам был интересным, душевным и веселым - незабываемым. И на прощальном ужине я подарил друзьям такие стихи:
  
  Как верно, что вначале было слово!
  И мы,
   плывя среди красот Кариб,
  уверены: не ведать нам такого,
  коль вы нас
   в этот путь не увлекли б.
  Здесь входят в сердце города и скалы,
  здесь дарят силу небо и вода...
  Ведите нас на новые причалы.
  Мы любим вас,
   мы с вами навсегда!
  
   ...Пусть это короткое повествование по мотивам нашей душевной беседы хранит образы этих замечательных людей, живые, светлые, вдохновенные.
  
   Милочка росла в солнечном городе Запорожье. Мама - врач, папа - провизор... Папа с первого дня войны - на фронте. А мама с дочкой эвакуированы в Казахстан, в Актюбинск. Конечно, не думала тогда девятилетняя Милочка, что казахстанские степи будут ее судьбой... В 1944-м вернулась с мамой в освобожденный Запорожье... Мечтой была медицина. Стала студенткой Днепропетровского мединститута, где вскоре познакомилась с энергичным, спортивным, беспокойным однокурсником Ефимом.
   Он пришел в этот институт другим путем. Отношение к труду было воспитано отцом, рабочим, трудившимся с 10 до 90 лет, не понимавшим жизни без труда. Страшное лицо войны мальчишка Фима увидел под Сталинградом, в эвакуации. Ефим годами мечтал стать инженером-кораблестроителем. Но как-то, в один миг, его душу перевернула книжка про чудо, сотворенное земским врачом, который прямо в поле спас умирающего от дифтерии ребенка, разрезав ему косой трахею. Понял тогда Ефим, что и его призвание - помогать людям. Твердо решил стать врачом.
  Учились в институте с интересом. В зачетках Милы и Ефима были, в основном, отличные оценки и совсем не было удовлетворительных. Но в самом конце их учебы где-то было решено, что им не следует давать "красные" дипломы. По известным соображениям. Эта задача была успешно осуществлена на заключительном экзамене по марксизму-ленинизму. Несколько коварных, "неподъемных" вопросов - и в зачетках появилось по первой и последней оценке "удовлетворительно"... За полгода до окончания института поженились. И были направлены на казахстанскую целину.
   Для них знакомство с целиной началось со взгляда в окно поезда, который везет их в Акмолинск, будущий Целиноград. Бесконечные выжженные, голые степи... Асфальта в Акмолинске почти нет. В центре города поднятый ветром песок больно хлещет по лицу и ногам. Радушный, темпераментный заведующий облздравотделом В.М. Мансветашвили направил их в глубинку - Макинский район.
  Районная больница располагалась в старом доме, по возможности приспособленном для такого назначения. В каждой из его шести комнат - по больничному "отделению". Нет ни стерильного материала, ни автоклава, ни операционной... Решили, что так работать невозможно, и вернулись в Акмолинск. Там узнали, что Ефим уже назначен заведующим районным отделом здравоохранения. Снова поехали в райцентр, получив обещание, что Ефим будет специализироваться по хирургии, а Мила - по глазным болезням.
   Вскоре Миле удалось поехать на специализацию в Алма-Ату, а Ефим начал организовывать хирургическое отделение в районной больнице. Первым приобретением стал походный автоклав, обогреваемый трехголовым примусом. Затем постепенно появились инструментарий, материалы, операционный стол...
  Начались операции. Больных носили на руках - колясок еще не было... Первая операция не забудется ему никогда. Дедушка привел пятилетнюю внучку, у которой указательный пальчик висел на кожице. Питал его один кровеносный сосудик, кость раздроблена. Вопреки канонам, Ефим рискнул сшить пальчик. Через два месяца пальчик работал, как будто ничего и не было.
   А когда прошло два года, заведующему районным здравотделом уже удалось открыть фельдшерские пункты во всех новых совхозах, достроить участковую больницу и разместить районную больницу в большом двухэтажном деревянном здании, где раньше работали райком партии и райисполком.
   Затем Ефима назначили бортхирургом областной станции санитарной авиации. Это была скорая помощь на крыльях по всей области, в радиусе подчас более 500 км. Полтора года летал на самолетах ЯК-12 и, впоследствии, АН-2. Научился водить самолет и иногда подменял уставшего, а случалось, и "болеющего" с похмелья пилота.
  Позже поручили организацию областного онкологического центра, чтобы больные со злокачественными опухолями перестали быть в области "беспризорными". Здесь он работал главврачом и руководил любимой хирургией...
   Вскоре был назначен заместителем заведующего областным здравотделом. К великой радости, разрешили не отрываться и от хирургической практики. И энергии, и энтузиазма неизменно хватало на всю эту неугомонную жизнь.
  ...А Мила шла по ступеням своей судьбы в офтальмологии - тонком, красивом деле, в которое она влюбилась навсегда. Когда она начинала работать, в области было всего три офтальмолога - молодые, почти девчонки. Старались стать для больных самыми близкими людьми. Техники остро не хватало - лечить помогала душа. Главным было бороться с трахомой, наследием антисанитарного образа жизни, и с глазным травматизмом.
  Причиной массового травматизма глаз трактористов стали металлические осколки - порождение бездумного проектирования крепежных "пальцев", устанавливаемых ударами молотка в гусеницах тракторов. Выстояли в этой тяжкой, мужественной борьбе. Добавили ума-разума и конструкторам - появились "пальцы" с мягкими наконечниками...
  Затем удалось открыть глазное отделение в областной больнице. Взвалила на себя хлопоты заведующей. "Мне нравилось создавать что-то новое - всю жизнь", - призналась мне Мила. Заботилась об оснащении современным оборудованием, на уровне столичных клиник. Учила медсестер. Курировала, а то и просто обеспечивала медицинскую помощь по глазным проблемам во всей области, нередко выезжала в районы. Совместно с доцентом А.К. Голенковым руководила специализацией по глазным болезням и помогла стать мастерами почти шестидесяти врачам. Оперативное лечение чаще всего проводилось при катаракте, глаукоме, косоглазии, заболеваниях слезопроводящих путей, последствиях травм. Нередко требовались и пластические операции. Мила организовала работу по профилактике глаукомы, эта работа была представлена на ВДНХ СССР. В течение 28 лет являлась главным внештатным офтальмологом области. Нужно ли еще что-то излагать словами, если есть такие цифры: 10 тысяч глазных операций, 30 научных статей в журналах, 5 рацпредложений!
  Увлеченные работой, не замечали, как летят годы. А дома росли любимые дочь и сын. Сегодня они, естественно, тоже врачи... Накапливались памятные, волнующие награды. Обоим вручили медали "За освоение целины", почетные знаки "Отличник здравоохранения", многочисленные грамоты. Ефим был награжден орденом "Знак Почета".
  А впереди были новые задачи, новые высоты дела. В 1961 году пять целинных областей объединили в Цeлинный край. Через месяц Ефим был назначен заместителем заведующего здравотделом этого громадного края, на него возложили ответственность за подготовку медицинских кадров, строительство и оснащение лечебных учреждений. Он бывал в командировках до 120 дней в году, и нередко приходилось вместе с облздравотделами с нуля организовывать медицинскую службу в целинных совхозах. Крайздравотдел добился строительства крупных, многопрофильных больниц в целинных районах, что качественно улучшило медицинскую помощь населению. Одновременно были выстроены областные больничные комплексы.
   Но практическую хирургию так и не оставил.
  Когда выяснилось, что для задуманного размаха работ в Целинном крае остро не хватает врачей, Ефиму поручили подготовить необходимые документы для открытия медицинского института. Целиноградский мединститут начал работать в 1964 году, и Ефим перешел в это свое детище на преподавательскую работу. Участвовал в организации кафедры общей хирургии совместно с профессором В.М. Удод, затем кафедры онкологии совместно с профессором Н. В. Волобоевым. Берутся новые рубежи. Защищена кандидатская диссертация, получен диплом доцента. Стал изобретателем нового метода лечения гнойных ран. Впервые выявлена эндемия зоба в Целинном Приишимьи. Опубликовано 60 научных трудов. А еще - совершенствование обучения, организация студенческих трудовых семестров. С теплотой называет Ефим имена своих коллег - Б.С. Зальцберга, И.И. Штильмана, М.С. Темкина, Г.В. Цоя, С. Темирбулатова, А. Кюрегяна, А. Елеубаева и других...
   Продолжалась и продолжалась беспокойная жизнь. В ее кипении подошел и пенсионный возраст...
  
   А затем, по настоянию детей, - отъезд семьи в Израиль. Там Мила и Ефим продолжили врачебную деятельность. И вдруг выиграли американскую грин-карту...
   О пройденном пути вспоминают тепло, с сознанием состоявшейся судьбы. Да, к счастью, удалось им красиво построить свою деловую судьбу - безмерным и неколебимым напором воли, таланта, ума, ответственности.
  "Если бы надо было повторить, я согласна на то же самое", - улыбается Мила.
   А Ефим говорит: "Наша жизнь продолжается - и посильным общественным трудом, и освоением английского языка, и семейными радостями. Главное - никогда не опускать руки..."
  Вот такие слова сказали мне эти добрые, неугомонные, не желающие стареть люди.
  
  
  
  КАВАЛЕР ОРДЕНА ЧЕСТИ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА
  
   Я - из довоенного поколения и знаю: начало эмиграции требует от немолодого человека столь серьезной духовной мобилизации, что иногда это требование кажется просто непосильным. Конечно, такой человек переехал в другую страну не легкомысленно, его побудили к этому весомые причины. Но у него за плечами - десятилетия сложной, многообразной судьбы, и радовавшей, и печалившей, а теперь прерванной в очень многом - не только плохом, но, к сожалению, и хорошем. Впереди же - целина новой, еще незнакомой и плохо понятной жизни. Душа ощущает стойкий дискомфорт. Завидую тому, кто испытал его в легкой форме. Преодолеть его с достоинством можно только работой души, а еще, непременно, человеческим общением. И, думаю, в этом общении, вместе с родными, бесценную роль играют новые друзья.
  Спасибо Вам, милые, чуткие, интересные, стойкие люди из Москвы, Ленинграда и других уголков той необъятной земли, где я прожил более 60 лет, еще недавно незнакомые, а ныне столь дорогие и, быть может, просто незаменимые для меня. Именно здесь, в Нью-Йорке, мне, воспитаннику Москвы, стали ближе, стали с новой силой согревать мое сердце Узбекистан и Грузия, Казахстан и Украина... Меня знакомили и сближали с новыми друзьями совместные дела и колледж, школа английского языка и лагерь отдыха, туристические поездки и просто доброе соседство... Мы продолжаем встречаться. Наши встречи для нас - и добрая поддержка, и мудрый суд во всем, чем заполнена наша новая жизнь. Замечательных людей довелось мне узнать за годы эмиграции! Неужели я просто везучий такой? Хочется размышлять и писать о людях нашей эмиграции. Верю, что узнавать о многих из них - это становиться оптимистичнее, мудрее, благороднее...
  Мне радостно, что я могу писать об академике Михаиле Рокетлишвили как о человеке, с которым у меня на американской земле сложились теплые, доверительные отношения.
  Он приехал в Нью-Йорк из родного Тбилиси в 1995 году, и здесь произошло воссоединение его семьи - ситуация, хорошо известная в русскоговорящей среде Америки. Он приехал на седьмом десятке лет с двумя дипломами Тбилисского университета, где окончил юридический и экономический факультеты. А еще он привез дипломы кандидата и доктора экономических наук, старшего научного сотрудника и профессора, действительного члена Академии экономических наук Грузии. Через год его приняли в свои действительные члены Международная академия социально-экономических наук, Нью-Йоркская академия наук, а позже и Академия наук Грузии. За всем этим - трудная работа десятилетий, отраженная в девяти книгах и многих десятках научных статей, включающая 22 года преподавания юридических и экономических дисциплин в Тбилисском университете и множество других дел.
   А в 1999 году, по приглашению, полученному от имени президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе, он поехал на Родину, где случилось, быть может, самое волнующее событие его жизни. Президент Грузии вручил ему высокую награду республики - орден Чести.
   Михаил и сегодня вспоминает об этом событии с неподдельным волнением. И можно ли не понять этого скромного и эмоционального человека? Эта награда, имеющая такое ясное и гордое название, и сама по себе не может не волновать своего кавалера. Но здесь-то произошел особый случай - награждение соотечественника, проживающего за рубежом. Подобного награждения еще не случалось в жизни выходцев из Грузии, живущих в США.
  Я спросил Михаила, на какие цели была направлена его научная деятельность. Естественно, он не стал посвящать меня в бесчисленные профессиональные конкретности своих творческих поисков и борьбы в науке. Он сказал лишь о самом главном, и я еще больше уверился в том, что многие годы душа его работала и работала беспрерывно. И если говорить о целях его труда в науке совсем кратко, то нужно сказать вот что. Он посвятил десятилетия этого труда тому, чтобы честные и добрые люди страны пользовались признанными цивилизованным миром правами человека, чтобы эти права не могли произвольно ущемляться, чтобы правоохранительные органы были справедливыми и объективными в своей работе. В заключении каждой его книги и статьи есть рекомендации о том, какие следует внести изменения в действующие гражданский и уголовный кодексы, правила, инструкции. Михаил с заметной гордостью сообщил мне, что большинство его рекомендаций дошло до сознания органов власти и внедрено в жизнь...
   Быть честным и принципиальным в науке - это весьма высокое достоинство. Но Михаил Рокетлишвили - еще и боец на всех семи ветрах жизни. Всегда беспокойный и активный, переполненный раздумьями о повседневном кипении жизни, он не мог скрываться в тишине научных анализов и обобщений. И часто его голос звучал как голос оратора, публициста, собеседника, консультанта... Многие грузинские евреи ощутили работу его души, его живое доброе участие в их судьбе. Об этом можно писать специально. Не случайно вскоре после приезда в Америку он был избран вице-президентом Ассоциации эмигрантов из СНГ города Нью-Йорка. Но работа в Ассоциации стала только частью неугомонной общественной активности Михаила. Конечно, языковый барьер очень затруднил его жизнь. И все же она осталась многогранной, плодотворной. Михаил сохранил связь с друзьями, коллегами, начал писать в прессу США, Грузии, Израиля. Опубликовал здесь две книги. Его публикации - продолжение борьбы за мировоззрение людей, за справедливость. Это - творчество страстного, смелого публициста. С интересом листаю подборку выступлений Михаила Рокетлишвили в печати...
  Публициста Михаила Рокетлишвили глубоко волнует социальное положение наших иммигрантов в Америке. И мне передалось это волнение, когда я читал его размышления о судьбах наших высокообразованных и опытных специалистов на гостеприимной американской земле. Много хорошего в этих судьбах с благодарностью отмечает Михаил. Но он, конечно, не может не думать о недостатках в общественной системе страны, где мы теперь живем. И, в частности, спрашивает: разве не было бы справедливым дать возможность иммигрантам - специалистам высокого класса работать по своей специальности (например, консультантами, ассистентами, советниками) хотя бы за сумму, равную выплачиваемому им социальному пособию. А затем очень просто и ясно обосновывает эту мысль: "Их знания и опыт принесли бы пользу как обществу, так и им самим, если иметь в виду общение и моральное удовлетворение". Как не согласиться, что в такой ситуации стало бы меньше случаев депрессии и других нервных заболеваний среди немолодых иммигрантов!
   В другой публикации Михаила Рокетлишвили звучит призыв к созданию единой, мощной русскоязычной общины, либо конфедерации, невзирая на национальную принадлежность. Это позволило бы иммигрантам с территории бывшего СССР лучше противостоять трудностям, возникающим на нашем пути, эффективнее влиять на социально-политическую жизнь Америки.
   В числе руководителей Ассоциации иммигрантов из СНГ в Нью-Йорке Михаил в свое время оперативно подготовил и подписал "Открытое письмо кандидату в сенаторы госпоже Хиллари Клинтон", очень конкретное и наполненное взволнованной заботой о благополучии иммигрантов, о дальнейшем приближении их прав к правам американских граждан. Среди многих важных предложений авторов письма хочется выделить одно, касающееся тех уважаемых всеми нами людей, которых, к сожалению, становится все меньше среди нас. Вот это предложение: "Уравнять в правах инвалидов и участников Великой Отечественной войны из бывшего Советского Союза с инвалидами и участниками войны с фашизмом - американскими гражданами, которые самоотверженно боролись против общего врага во имя спасения мировой цивилизации..."
  Трудится и трудится беспокойная душа Михаила Рокетлишвили - такой уж он человек...
   У его родителей было семь сыновей и одна дочь. Воспитанный на традициях большой родни, он старается не терять их и здесь. К счастью, в Америке у него немало родных людей и новых друзей. И никому не тесно в его добром и чутком сердце.
   Мы с ним одолевали языковый барьер в одном из новых учебных центров - "Metropolitan Learning Institute". Нередко поздними вечерами шли вместе после учебы по улицам Квинса - нам по пути. Беседовали... Однажды он сказал мне: "Хорошо, что здесь у нас есть такие условия для продолжения работы над собой, учебы. Быть может, успеем внести более весомую лепту в жизнь этой замечательной страны. Мы обязаны ..."
  Я старался посвятить жизнь науке и людям. Что-то удалось, а что-то нет, в чем-то отдельные коллеги не поняли меня, кое-какие безрезультатные порывы своей души вспоминаю с грустью... И для меня ныне важно и животворно - заряжаться энергией благородной души своего соотечественника по бывшей огромной стране, подаренного мне судьбой в людском океане Нью-Йорка.
  
  
  
  ПРЕДЛАГАЮ БЫТЬ ОПТИМИСТАМИ
  
   Мой старый друг и бывший коллега по работе в российской науке, представитель западносибирской когорты нефтяников, коренной сибиряк-сургутянин Геннадий Борисович Проводников недавно посетил Нью-Йорк. Его визит связан с нашим совместным намерением написать серию новелл, посвященных примерам трудностей, преодолений, непреклонной воли и мужества простых тружеников - тому бесценному человеческому фактору, благодаря которому достигнуто превращение небольшого западносибирского рабочего поселка по имени Сургут в славную нефтяную столицу России. Мне подумалось, что беседа с этим гостем нашего города может вызвать интерес читателей.
  
   Юрий Цырин: Геннадий Борисович, вы коренной сургутянин, уже прошедший рубеж своего 65-летия. Пожалуйста, расскажите коротко, как изменялся Сургут за прошедшие годы вашей жизни.
  Геннадий Проводников: Я родился после войны, в 1946 году. Во времена моего детства Сургут был по существу селом с деревянными избами и мелкими личными хозяйствами. Держали коров, лошадей, кур. Сургут расположен на великой сибирской реке Обь, поэтому жители, естественно, занимались рыболовством. Вокруг - просторы тайги - и, конечно, в жизни сургутян большую роль играла также охота.
   В Сургуте было два предприятия: рыбоконсервный комбинат и леспромхоз. Апогей развития комбината пришелся на военные и первые послевоенные годы. Ныне он находится в упадке из-за несоответствия современным экономическим условиям...
  Впервые я увидел автомобили и трактора в 1953 - 1954 годах. Немного позже в Сургуте появились геологи и стали бурить разведочные скважины. К тому времени нефть и газ уже удалось обнаружить в ряде других регионов Западной Сибири. В первой половине 60-х годов у нас были проложены первые бетонные дороги. И вообще с приходом нефтеразведчиков Сургут оживился. Появились товары, которых ранее мы не видели, в частности разнообразная одежда, продукты и другое. До этого сургутяне приобретали в магазине, в основном, спички, соль, хлеб и - чуть позже - муку. А одежду обычно шили сами. Покупали сукно и шили...
  В середине 60-х годов были открыты первые нефтяные месторождения в районе Сургута - и началось бурение эксплуатационных скважин. С приходом нефтяников развернулось жилищное строительство. Первые крупнопанельные дома рождали у сургутян уверенность, что здесь обязательно будет город. Быстро строилась крупная тепловая электростанция. Она заработала на попутном газе, который извлекался из скважин вместе с нефтью и ранее просто сжигался в факелах. Утилизация попутного газа стала прорывом в электроэнергетике.
   В Сургут стали летать современные самолеты. Город рос, развивался. Пик градостроительства и благоустройства города был достигнут в конце 80-х - первой половине 90-х годов. Ныне в городе соединены все разрозненные микрорайоны, почти не осталось деревянных домов, горожане гуляют по гранитным набережным, развит общественный транспорт, город пронизан сетью дорог высокого качества.
  Население Сургута увеличилось за время моей жизни с 6 - 7 тысяч человек до более чем 300 тысяч. В "Сургутнефтегазе" работают около 90 тысяч человек. Трудятся также газовики, строители, энергетики... Недавно Сургут признан одним из лучших городов России по комфортности жизни.
   Ю.Ц.: Я знаю, что вы, являясь старшеклассником, изложили свои мечты о будущем Сургута в школьном сочинении. Насколько точно вам удалось предсказать будущее родного города.
  Г.П.: Это был 1963 год, когда в городе уже работали геологи, что стимулировало буйные юношеские мечты. Интересно, что мне удалось вообразить мой город практически в том виде, какой он обрел к началу 21-го века. Правда, я ожидал, что он станет таким лет на 15 - 20 раньше. Но ведь известно: скоро сказка сказывается - не скоро дело делается. Пусть я и ошибся в сроках, но искренне горжусь городом, в котором сегодня живу!
  Ю.Ц.: Вы коренной сургутянин далеко не в первом поколении, и при этом ваша трудовая жизнь целиком посвящена родному городу. Именно здесь вы состоялись как инженер и организатор производства, а затем как ученый, изобретатель и организатор науки. Не уверен, что у кого-то еще в Сургуте есть подобная судьба. Скажите несколько слов об истоках своей судьбы: о вашем роде, о родителях, об учителях.
   Г.П.: Мой отец, Борис Андреевич, - коренной сургутянин, выходец из казаков. Его родословная упоминается в летописях еще в начале 18-го века. Казаки направлялись в эти края для наведения порядка (в частности, для контроля за политзаключенными). По линии матери, Наталии Николаевны, ситуация была другой. Маму сослали в эти края в 1930 году, в возрасте 7 лет, с родителями. Ранее ее родные жили под Екатеринбургом большой семьей, работали на земле, имели развитое, крепкое хозяйство. Это раздражало местную власть - семья была "раскулачена" и сослана в район Сургута...
  Здесь родители честно прошли свой трудовой путь, а отец стал и участником Великой Отечественной войны. Вернулся с фронта с тяжелым ранением руки. Сегодня из ушедших на фронт коренных сургутян в живых остался только он.
  Тепло вспоминаю свою школу, учителей. Это были истинные подвижники, верные взятой на себя миссии. Их жизнь, их дела стали для нас, школьников, важным уроком нравственности.
  В младших классах моей учительницей была Мария Абрамовна Кушникова, которая искренне любила нас, своих учеников. И я, по велению души, смастерил для нее в подарок сувенир - полочки со своими выжженными автографами. А через много лет увидел, что эти полочки сохранены и остаются на стенах ее дома...
  С глубокой признательностью вспоминаю директоров школы Виктора Павловича Бирюкова и Андрея Николаевича Сибирцева, учителей старших классов. Коротко об этом не рассказать.
  В производственном обучении школа была перепрофилирована с сельского хозяйства на нефтяную отрасль. Для нас, школьников, неоднократно организовывались экскурсии на буровые, и меня, конечно, вдохновляли дела и успехи буровиков, я стал увлекаться техникой. Над нашей школой шефствовала геологоразведочная экспедиция легендарного впоследствии геолога Фармана Курбановича Салманова, открывшего в Западной Сибири многие десятки нефтяных месторождений. Да, шефом была экспедиция Салманова - а это не шуточки!
  Ю.Ц.: Что привело вас в науку из производственной деятельности и что помогло вам ощутить себя в науке вполне комфортно?
  Г.П.: Придя на производство, я поставил своей задачей познать его досконально, устранить все пробелы в своих знаниях не только по бурению скважин, но и по добыче нефти. Это потребовало немалого труда, зато - и это не хвастовство - в дальнейшем не было такой инженерной задачи, какую я бы не сумел решить.
  Что касается науки, мне давно хотелось оказаться в этой сфере, что стало бы естественным развитием достигнутых умений, но в Сургуте тогда еще не было никакого научного центра. Когда же организовался институт СургутНИПИнефть, я с радостью туда перешел. Знания и умения, приобретенные в инженерной практике, стали для меня надежной основой научной работы. А тонкую специфику научных исследований я осваивал с помощью опытных ученых-нефтяников.
  Ю.Ц.: Какие принципиальные цели вы ставили перед собой в науке, и в какой мере вам удалось их осуществить?
  Г.П.: Я сосредоточился, прежде всего, на проблемах заканчивания скважин. Это, в конечном счете, проблемы продуктивности скважин - главных технических сооружений нефтяной отрасли. Мне было доверено руководство соответствующей лабораторией, и я поставил цель наиболее рационально решить задачу сохранения коллекторских свойств продуктивного пласта при освоении скважин. С этой целью была разработана специальная скважинная жидкость, которая не потеряла актуальности до сих пор. Стало возможным при минимальных затратах достигать наибольших положительных результатов: продуктивность скважин повышалась многократно.
  Такая же концепция - максимальная эффективность при минимальных затратах - была принята и для разработки новых буровых растворов применительно к конкретным геолого-техническим условиям. Разработано порядка десяти видов.
  Я намерен и впредь продолжать работы по поиску новых высокоэффективных материалов для строительства скважин.
  Мы сотрудничали с другими научными институтами. В частности, ряд важных разработок, обеспечивающих повышение эффективности работы скважин, был осуществлен нами в содружестве с ВНИИ буровой техники. Эти работы следовало бы развивать дальше, но, увы, научно-исследовательская часть данного института перестала существовать (осталась разработка проектов на строительство скважин). Это один из примеров лавинообразного развала российской отраслевой науки, который начался в 90-е годы прошлого столетия.
   В настоящее время у нас используется зарубежная техника и технология заканчивания скважин, что является весьма дорогим удовольствием, но при нынешней, весьма высокой цене нефти обеспечивается определенный положительный эффект. А что будет завтра? Хочется надеяться на лучшее...
   Ю.Ц.: Какие основные трудности довелось вам лично пережить в борьбе за технический прогресс?
  Г.П.: Основные трудности были вызваны, главным образом, теми условиями, в которых оказалась наука, когда в России происходили экономические преобразования конца прошлого века. В начале горбачевской перестройки, казалось, создались более благоприятные условия для науки. По существу, научную деятельность приравняли к чисто производственной и перевели ее на рельсы хозрасчета. Нашим главным маяком была провозглашена прибыль.
  Но жизнь упорно показывала, что наука и производство не могут быть организованы совершенно одинаково, если думать об эффективности. Расходование денег в науке сопровождалось всё меньшей отдачей. Хозрасчет позволял нам достаточно свободно обращаться с деньгами, например, сэкономить на каких-то экспериментах и на этой основе повысить зарплату...
   А вскоре наш институт отделили от акционерного общества "Сургутнефтегаз - и прекратилось централизованное финансирование исследований и разработок: дескать, ищите сами заказчиков и деньги на пропитание. Тут же из института уволилось множество специалистов. Остались три лаборатории, позже преобразованные в отделы (по строительству скважин, геологии и гидродинамике). Работать стало очень трудно, нас поддерживал обретенный ранее и не угаснувший энтузиазм. Приходилось работать в долг, без денег, при этом стало необходимо сократить численность научных подразделений.
  К счастью, через некоторое время институт снова стал структурной единицей "Сургутнефтегаза"...
  Ю.Ц.: Что, по вашему мнению, необходимо для благополучия российской прикладной науки в дальнейшем?
   Г.П.: Я бы назвал прикладную науку главенствующей во всей научной сфере, хотя такое мнение многие назовут спорным. Да, академическая наука дает бесценные новые знания, но ведь именно прикладная, отраслевая наука должна непосредственно создавать те новые объекты техники и технологии, которыми прямо определяется научно-технический прогресс в экономике. А разве мы сегодня слышим в России какие-то вразумительные разговоры о путях развития прикладной науки, в частности, корпоративной (относящейся к отдельным компаниям, акционерным обществам и т.д.)?!
  Ну, ладно, не будем раскладывать типы наук по чашам весов, но, несомненно, что российскую прикладную науку надо спасать. А в основу ее спасения, несомненно, должна быть положена четкая и разумная система ее финансирования. И здесь ничего выдумывать не надо - следует просто перенять опыт ведущих капиталистических государств и корпораций. Достаточная часть прибыли должна неизменно направляться на развитие науки и обоснованно распределяться между ее актуальными направлениями - вот суть вопроса. Тогда отечественный научно-технический прогресс станет вровень с объективными потребностями совершенствования производства.
   Ю.Ц.: Ведется много разговоров о том, что Россия "сидит на нефтяной игле" - и это, дескать, очень плохо для прогресса ее науки и техники. Что бы вы могли сказать по данному вопросу?
   Г.П.: В этих разговорах, по моему мнению, наряду с разумными мотивами имеется немало и сытой демагогии. Конечно, всестороннее гармоничное экономическое развитие страны - это прекрасная ситуация, и к ней надо по возможности стремиться. Хочется, чтобы Россия, успешно справилась с такой задачей в кратчайшие сроки. Но при чем тут героическое освоение западносибирских нефтяных и газовых богатств, в огромной мере обеспечивающее жизнеспособность страны?! При таких несметных богатствах недр было бы нелепостью слепо копировать, к примеру, экономическое развитие Японии, где о богатствах недр говорить просто не приходится.
  С другой стороны, гроша не стоит мнение о том, что "качать нефть" - примитивное дело, а такое мнение мы подчас слышим. Нет, это дело очень наукоемкое и весьма комплексное. Ему служат, кроме буровиков и эксплуатационников, геологи, геофизики, химики, математики, прибористы, машиностроители, специалисты по автоматике и телемеханике и многие другие. В частности, возьмем точную проводку глубоких наклонно направленных и горизонтальных скважин. Думаю, она приближается по используемой автоматической системе контроля и управления к выводу спутника земли на космическую орбиту.
  В общем, несомненно, что развитием нефтяной отрасли стимулируется прогресс во многих других областях науки, техники и производства. От дел, творимых нефтяниками, никому плохо не будет!
  Ю.Ц.: А стоит ли уповать на развитие нефтяной отрасли - ведь известны мнения, что нефть скоро кончится?
  Г.П.: Я предлагаю быть оптимистами. Мрачные прогнозы о запасах нефти мы слышали десятилетиями, но пока они не сбываются.
  После бакинских и грозненских планета подарила нам богатые нефтяные месторождения Татарии и Башкирии, грандиозные нефтегазовые богатства Западной Сибири. Теперь начато освоение нефтяниками и просторов Восточной Сибири.
  Новые технологии позволяют сегодня добывать нефть и на старых месторождениях: ведь там оставлено в недрах не менее 30% запасов нефти. Подобную задачу будут решать наши дети и внуки и в Западной Сибири.
   А еще впереди - увеличение глубин бурения, разведка подземных богатств морских шельфов на Севере... Обязательно будут новые открытия!
   Ю.Ц.: И напоследок - лирический вопрос. Вы сегодня гость Америки. Каковы ваши впечатления?
  Г.П.: Понимаю, что подробно отвечать невозможно. Буду предельно краток. Я в Америке не первый раз, плодотворно взаимодействовал с ее специалистами-нефтяниками, а в ходе нынешнего визита получил удовольствие и от знакомства с живущими в Нью-Йорке представителями русскоязычной общины...
  Впечатляют и природа, и инфраструктура страны. Мне здесь нравится. Скоро отправлюсь домой со светлыми, как и прежде, воспоминаниями.
  
  9
  
   Моя родная газета многократно проявляла дружеское внимание и лично ко мне. Это случалось и на её юбилейных торжествах, и, особенно, когда я подходил к своим юбилейным рубежам. Это проявлялось и в том, что неизменно принимались к публикации мои философско-лирические эссе, посвященные самым разным темам.
   А тем этих было множество: благородство дорогих "технарей" в моей судьбе; "самочувствие" российских ученых в стихии социально-политических экспериментов, происходивших в стране в конце прошлого века; осмысление социально-религиозных истоков нью-йоркского теракта, происшедшего 11 сентября 2001 года; значение ПОСТУПКА в человеческом общежитии; современные явления в живописи и театральном искусстве; проблема чистоты улиц и станций метро в Столице мира...
   Я, пожалуй, не буду представлять здесь эти эссе - они слишком далеко уведут читателей от намеченной темы данного повествования, - темы о том, как щедрое тепло Востока согрело меня на Квинс-бульваре благодаря дружбе и совместным добрым делам с бухарско-еврейской общиной Нью-Йорка.
   В завершение этой темы приведу одну необычную творческую находку прекрасного журналиста нашей газеты Тавриз Ароновой. В канун моего 75-летия она опубликовала интервью со мной, - интервью, которого... не было. Она "сконструировала" эту беседу по мотивам книги "Пусть не моё теперь столетие...", которую я написал несколькими годами ранее. Получилось, по-моему, довольно интересно, во всяком случае, очень правдиво и точно.
   Спасибо, милая Тавриз! Я использовал Ваш впечатляющий прием в последующей книге "Сургутское сплетение", написанной мною совместно с сибирским другом Г.Б. Проводниковым.
   Там мною по мотивам газетных публикаций "сконструирована" моя беседа с двумя руководителями бурения скважин в славном акционерном обществе "Сургутнефтегаз".
   Почитайте, пожалуйся, как я якобы беседую с Тавриз Ароновой.
  
  СО ЗЛОМ СРАЖАЮСЬ ДЕЛОМ
  НЕОБЫЧНОЕ ИНТЕРВЬЮ
  
   С героем этого интервью Юрием Цыриным я познакомилась несколько лет назад в стенах редакции нашей газеты. Мы стали работать над одним из моих текстов, и уже через 15 минут я не просто поняла, я ощутила - передо мной близкий по духу, почти родной и такой узнаваемый человек. Его манеры, стиль поведения, особая, присущая только ему, лексика были из того, другого мира, из которого безжалостная судьба исторгла меня в мир прагматики и холодного расчёта.
   А он, большой, великодушный человек, источал такое дружелюбие, искреннюю заинтересованность и культуру поведения, что моментально втянул меня в водоворот своих рассуждений, ощущений, настроений.
  Какое это было упоение - вдруг обнаружить, что тебя не просто слышат, понимают, подхватывают и развивают твои мысли и чувства, но ещё и сопереживают и, возможно, даже сострадают тебе в твоей бесплодной попытке прижиться душой в этом ярком, но пока ещё чуждом пространстве.
   Итак, Юрий Цырин - интеллигентен, умён, изысканно учтив, неизменно доброжелателен, отменно вежлив, прекрасно образован и начитан, всегда элегантен и при этом - открытая, обезоруживающая улыбка, вызывающая абсолютное доверие и некое, трудноописуемое умиротворение.
   Все годы нашего общения (увы, не столь частого, как хотелось бы) я испытываю бесконечное признание Юре за полное отсутствие даже малейших признаков чванства, высокомерия, надменности, чем в полной мере порою обладают люди, добившиеся значительно меньших успехов в карьере и жизни.
   А ведь Юрию Цырину есть, чем гордиться! Доктор технических наук, заслуженный изобретатель и почётный нефтяник России. Такое признание надо было заслужить реальными, а не мнимыми достижениями и результатами. Всё это - талант инженера, смелый полёт фантазии, точный расчёт изобретателя и годы, десятилетия бесконечного, часто очень тяжёлого труда. И при всём при этом - совершеннейшая скромность вместе с чувством собственного достоинства, весьма заметные при общении с этим неординарным человеком.
   И, заметьте, эта неординарность не только в его инженерно-техническом таланте. Он ещё, к великой радости, в душе лирик, романтик и поэт. Хотя нет, поэт он не только в душе. Его первая книга "Пусть не моё теперь столетие" - тому доказательство. Я убеждена - как только хорошие стихи находят своё воплощение на бумаге, их читают, перечитывают, находят нечто близкое, родное, созвучное душе, их создатель становится поэтом, признанным читателями.
   Вот так одна душа вместила в себя научно-технический взлёт и поэтический восторг. А мы в итоге получили Юрия Цырина.
   Предполагаю, что найдутся скептики, если не сказать хуже, завистники, которые будут обвинять меня в пристрастии, необъективности и корпоративности. Что ж, спорить не стану (что само по себе необычно), однако позволю себе мысль вслух. Во-первых, всё, сказанное о Юре, правда, не приукрашенная совершенно, ибо Цырин в этом не нуждается. А во-вторых, я имею полное право на сугубо субъективное мнение, хотя в этом случае оно сильно смахивает на вполне объективное.
  Ну, а теперь, сделавши всем реверансы, хочу предложить моим любимым читателям необычное интервью, которое я написала без участия нашего главного героя.
  "Как же так?" - спросит дотошный читатель. Отвечаю: "Я нашла все ответы в стихах и прозе Юрия Цырина". Мне они показались интересными, и я решилась на такой безответственный, с точки зрения строгой критики, эксперимент.
  Посмотрим, что скажет наш искушённый во всех отношениях читатель, особенно тот, кто знаком с творчеством этого интересного человека.
  
   Тавриз Аронова: Как случилось, что вы, в душе романтик и поэт, уже смолоду сделали свой выбор в пользу технического вуза, такого далёкого от литературы и поэзии?
   Юрий Цырин: В первую очередь - это влияние и, пожалуй, даже давление моих прагматичных родителей. Оба инженеры, они хотели, чтобы у меня была реальная мужская профессия, дающая возможность прокормить не только меня, но и мою будущую семью.
  Т.А.: Вы считаете, они оказались правы?
  Ю.Ц.: Трудно ответить однозначно, однако в чём я твёрдо убеждён, так это в том, что технический вуз, работа на буровых, бесконечные командировки, вечно занятая изобретательством голова - это колоссальный источник познания интереснейших человеческих судеб, многие из которых стали до некоторой степени и моей судьбой. Настоящая мужская дружба, суровые, но справедливые, честные, благородные люди - всё это я познал именно как инженер-нефтяник.
   Т.А. (иронично): Вы полагаете, что подобных людей можно было встретить только в вашей профессиональной среде?
  Ю.Ц. (горячо): Нет, конечно, нет. Но наша работа нередко проходила в тяжелейших условиях, порою на грани человеческих возможностей, и потому пороки и достоинства людей проявлялись очень быстро, ярко и активно. Сама природа, дикая, необузданная, подталкивала к проявлению истинных качеств характера. Я считаю - мне повезло. Было трудно, порою невыносимо, но всегда интересно, без намёка на скуку.
  Т.А.: Однако эта нелёгкая работа не убила в вас романтика и поэта.
   Ю.Ц.: Наоборот, порою давала такую пищу для души, ума и фантазии, что для реализации всех творческих импульсов просто физически не было времени.
   Т.А.: В вашей поэзии и прозе много размышлений о любви. Вы так верите в любовь?
  Ю.Ц. (убеждённо): Абсолютно уверен, что именно любовь движет всем прекрасным на земле. Именно она облагораживает мужчину, делая его сильнее, мощнее, увереннее.
  Т.А.: Или наоборот... Подкаблучником, рохлей, роботом-исполнителем, рабом, в конце концов.
  Ю.Ц.: Нет, то, о чём вы говорите, - не любовь, а зависимость. Неважно какая - физическая, моральная, материальная.
  Любовь - это нечто совершенное, придающее какой-то особый оттенок отношениям между мужчиной и женщиной. Она ему дарит нежность, ласку, трепетные прикосновения, а он - свою мощь, силу, защиту. Так же трепетно, как и надёжно. Они друг друга дополняют и заполняют. Вот тогда это любовь, где есть место всему - ревности, упрёкам, слезам, печали, но в основе - любовь.
   Т.А.: Вы упомянули о мужской дружбе. Для вас это конкретное или всё-таки абстрактное понятие (для красного словца)?
  Ю.Ц.: Совершенно конкретное, вполне осязаемое, ощущаемое не просто понятие, а чувство, глубокое и сильное. Не менее сильное, чем любовь. Настоящий друг - это опора, уверенность, защищённость, это, если хотите, умение прощать, сохраняя главное - верность и преданность, честь и достоинство, не только своё, но и друга. Это понятие, как говорят, круглосуточное. Вовремя прийти на помощь или получить её. Без спросов-вопросов. Надо - и всё тут. Такое, знаете ли, всеохватное, всеобъёмное взаимодоверие. Иметь такого друга или друзей - огромная удача, даже счастье. Одного из них я бы хотел вам назвать - мой верный друг и коллега - сургутянин Геннадий Борисович Проводников. Когда-то я посвятил ему такие строчки:
  
  Не спит буровая во мраке ночей
  Веду испытанья...
   Но Вам-то зачем
  Делить со мной риски, волненья, испуг?
  А просто Вы истинный друг.
  
   Т.А.: Согласна с вами: настоящий друг, понимающий, защищающий, надёжный - это счастье, испытать которое дано совсем не каждому. А в дружбу между мужчиной и женщиной вы верите?
   Ю.Ц.: Верю, однако готов согласиться, что грань, за которой может начаться нечто другое, присутствует незримо довольно часто. Подчас приходится жестко приказывать себе не приближаться к ней и уж тем более не переступать её... Тут, как мы знаем, имеет место очень непростая диалектика, кстати, активно используемая писателями, в частности киносценаристами, в их творчестве.
   И ещё вот что хотел бы добавить по поводу дружбы. Умение принести в жертву свои личные интересы на её алтарь - это и есть истинное её понимание. А иначе, какая это дружба, если всё время ждёшь подвигов от друга, ничего не давая взамен. Или наоборот - всё время что-то отдавая другу, постепенно из друга превращаешься в полезного человека. Это уже не дружба.
   Т.А.: Вас предавали в жизни?
   Ю.Ц. (помолчав): Да... Понять и принять это было не просто трудно, а невозможно. Но предательство так же сильно, сколь и верность. Приходилось с этим жить. Хотя разочарование в людях очень болезненно. Я вообще убеждён, что душевная щедрость и бескорыстное добро должны быть бескорыстны, но не бездумны.
   Т.А.: Вы редактор единственной общинной газеты The Bukharian Times, и вам, как редактору, по долгу службы приходится работать с разными авторами, некоторые из которых, будучи малограмотными людьми, совершенно не приемлют ни разумной критики, ни редакторской правки. Зная вас как очень деликатного, тактичного, сдержанного редактора, я, тем не менее, знаю, что вам порою достаётся от "великих грамотеев".
   Ю.Ц.: Отвечу стихами:
   Быть меж людей - искусство жизни целой:
  Беречь любимых, вдохновлять друзей,
  А час пробьёт -
   со злом сразиться делом
   И быть собой - всегда, во всём, везде...
   Правда, эти строчки относятся не только к недоверчивым, самоуверенным авторам. Считаю, что жизнь среди людей - штука нелёгкая, а порою и вовсе тяжёлая. Просто уже смолоду надо научиться мудро ощущать границу между добром и злом, чётко определив для себя, на какой стороне баррикады твоё место. В нашем мире борьба добра и зла была, есть и будет. И крайне важно, заняв однажды в ней своё место, как солдат на войне, охранять добронравие всеми силами своей души. А иначе жизнь станет скучной и серой. Мне бы стало неинтересно жить.
   Т.А.: Китайцы говорят, что месть - блюдо, которое едят холодным. Вы, добрый, интеллигентный человек, умеете мстить? И если да, то какой вид мести вам по духу?
  Ю.Ц. (мягко): Доброта и месть плохо совместимы. Если я добр, как вы говорите, то, скорее всего, просто отойду от того, кто принесет лично мне зло, и стойко продолжу свои добрые дела.
  Хотя, по большому счёту, убеждён, что зло должно быть наказуемо. Ибо безнаказанность рождает уверенность в правильности избранного пути. Бывают такие ситуации (не приведи, Господи!), когда самая обычная месть оправдана и необходима. Мне, к сожалению, приходилось проявлять воинственную принципиальность в столкновениях с подлостью. Но, конечно, я неизменно действовал, не теряя чувство меры, открыто, без коварства и изощренности.
   И хочу отметить вот что. За прожитые годы я не раз убеждался, что злобливым, подлым, мерзким людям обычно воздаётся по заслугам самим течением жизни. Несомненно, есть такая объективная закономерность.
   Кстати, думается мне, что когда пишу стихи о добром, о вечном, о светлом, я тоже мщу кому-то, пусть и своеобразно. Ведь стремлюсь, чтобы стали сильнее, устойчивее, а то и просто неодолимы те, кто стоят на баррикаде добра - глядишь, и пакостить кому-то надоест...
  Т.А.: Вы производите впечатление вполне довольного жизнью оптимиста, для которого стихи являются обязательной частью жизни.
   Ю.Ц.: Да, я оптимист, и уверен, что все мы просто обязаны ими быть. Наши родные, близкие, друзья должны, глядя на нас, заражаться нашим жизнелюбием, ибо есть у нас святая миссия - поддерживать их дух умением находить в себе силы для светлой жизни и добра. Для меня нет другого пути к душевному благополучию, нет другого средства не сломаться на ледяных ветрах жизни.
  А писать стихи, вообще говоря, вовсе не обязательно...
  Т.А.: Вот такое интервью по страницам книги Юрия Цырина у меня получилось...
  
  ___________
  
   Спасибо, родная газета The Bukharian Times и прекрасная - дружная, душевная, талантливая - бухарско-еврейская община, - спасибо, что вы не обошли моей судьбы!
   Я стараюсь быть достойным вас!
  
   Фотографии - из архива газеты The Bukharian Times (фотограф Мерик Рубинов) и личного архива автора.
   2019 г.
  
  
  РАССКАЗЫ
   Я включил в этот сборник только четыре рассказа. Сюжеты трех из них полностью выдуманы, но, конечно, отражают реалии нашего сложного, очень диалектичного человеческого общежития, - реалии, которые я имел возможность наблюдать в своей долгой жизни, а затем несколько преобразовывал в своем сознании, объединяя их и подчиняя определенному сюжетному замыслу.
   Эти три рассказа касаются трех проблем, тревожащих мою душу:
   роль дружеской и мудрой чуткости в отношении деятельных пожилых людей;
   мироощущение моих соотечественников, рассеянных по планете;
   диалектика личной жизни и творческой увлеченности в судьбе талантливого человека.
   А четвертый рассказ посвящен моему любимому старому коту Рики. Это повествование, надеюсь, позволит читателю, несколько утомленному чтением сборника, приятно разрядиться, а заодно чуточку глубже осознать, что братья наши меньшие могут преподать нам полезные уроки, например, продемонстрировать эмоциональное богатство, мудрость, изобретательность, умение совершать поступки. Хочется согласиться со словами Бернарда Шоу: "Человек культурен настолько, насколько он способен понять кошку"...
  
  
  ЧЕМ ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?..
   Я не в обиде. Молодости пыл
   Я отдал дням, что в битвах закалялись.
   Я созидал, и труд мне сладок был,
   И замыслы мои осуществлялись.
   Муса Джалиль
   Илья Михайлович лежал на кровати в вагончике бурового мастера и, печально глядя в потолок, ждал, когда остановится кровотечение из носа. Хотя все вели себя тактично - не входили в вагончик, он ощущал угнетающую неловкость. Ведь всем участникам промышленных испытаний ясно, что этот старик уже негоден для таких работ, что пора ему тихо сидеть дома на пенсии или писать какие-нибудь бумаги в своем московском научно-исследовательском институте буровой техники. А он всё летает в Западную Сибирь и просиживает по несколько суток на буровых. Вокруг молодежь, здесь пенсионный возраст начинается у мужиков в 55 лет, поскольку условия - не для стариков. А ему-то уже 68... Вот и скачет кровяное давление, вот и начинает хлестать кровь из носа в самый неподходящий момент...
   Но как не хочется сдаваться! Ведь останутся на произвол судьбы те заветные идеи и решения, которые выстраданы им и могут резко повысить производительность многих скважин.
   Года, года... Как они спешат!.. Хорошо стареть какому-нибудь ученому-теоретику. Сиди над листом бумаги хоть в 90 лет и копайся в своих формулах. А он посвятил свою жизнь созданию и исследованию конкретных объектов техники и технологии. 10 лет назад стал доктором наук, является уважаемым ученым... А через два года, став 60-летним, лабораторию благородно передал молодому кандидату наук, своему воспитаннику, а сам получил почетную "стариковскую" должность главного научного сотрудника.
   На ветрах лихих 90-х годов лаборатория очень "усохла", оставшиеся опытные специалисты предпочитают раздельно заниматься лишь собственными идеями, а перспективная молодежь уже не приходит. Есть пара молодых ребят, но они откровенно равнодушны к делам лаборатории, - делам с непременными командировками к сибирским болотам и совсем некомфортным буровым. Их влечет красивая жизнь в каком-нибудь бизнесе. Активно смотрят по сторонам. Ненадежны. Нельзя доверить им свои надежды... Что же делать?..
   Дверь вагончика неожиданно открылась, и в него вошла Зоя Петровна - повариха бригадной столовой. Эта милая, душевная женщина лет пятидесяти давно стала любимицей всей буровой бригады... Да, талантом украшается любое дело! Ребята говорят, что дома их так вкусно не накормят, а её шанежки славятся на весь город.
   - Илья Михайлович, я принесла вам флакончик с перекисью водорода и ватку. Держите это в кармане. Сейчас пойдете на буровую - поможет, если вдруг снова кровь пойдет... Может быть, накормить вас немного? Котлетки есть свеженькие с жареной картошкой.
   - Спасибо, дорогая Зоя Петровна! Я приду в столовую, когда будет ужин. А сейчас пойду работать, пожалуй.
   - Ну, успеха! - Зоя Петровна тепло улыбнулась и направилась к двери.
   - Спасибо вам, - еще раз произнес вдогонку ей Илья Михайлович.
   ...На буровой подготовка к скважинному эксперименту завершалась. Выстроились в своем привычном "боевом" порядке цементировочные агрегаты с большими баками для накопления закачиваемых в скважину жидкостей и насосами. В строю с ними стоят цементосмесительные машины с бункерами впечатляющей величины, снабженными внутри шнеками, для подачи из них цементного порошка в смесительные емкости, куда одновременно подается и вода. Уже смонтированы нагнетательные линии от цементировочных агрегатов к устью скважины. Эти линии проходят через специальный блок с датчиками давления и расхода нагнетаемых жидкостей. Сигналы этих датчиков передаются по кабелям на приборную панель, размещенную в бункере станции контроля цементирования - специально оборудованного грузового автомобиля, всем здесь известного как СКЦ.
   Руководить работами по цементированию скважины приехал молодой главный инженер тампонажного управления Сергей Викторович. Он детально изучил технологический регламент, составленный Ильей Михайловичем, и сейчас проведёт инструктаж бригады тампонажников. Эти ребята настолько профессиональны, что им вполне достаточно устных оперативных указаний о порядке технологических операций - и никаких ошибок они не допустят.
   Увидев Илью Михайловича, Сергей Викторович быстро подошел к нему и вопросительно заглянул ему в глаза:
   - Ну, как настроение? Можно начинать понемногу?
   - Подкачал я немного... Но не беспокойся, дорогой Сережа, никаких проблем уже нет. Командуй - а я буду рядом. Немало хороших дел мы с тобой сделали - всё будет хорошо и сейчас.
   - Я тоже верю, - приветливо улыбнулся главный инженер. - Сколько готовились, все детали обсудили!..
   Сергей Викторович помолчал несколько секунд и вдруг предложил:
   - Илья Михайлович, скажите несколько слов ребятам, прежде чем я начну инструктаж. Пусть глубже поймут, что сейчас будет уникальный эксперимент.
   Они поднялись по маленькой лесенке на платформу одного из цементировочных агрегатов, а тампонажники сгруппировались возле агрегата. Давно знакомый им Илья Михайлович обратился к собравшимся:
   - Сегодня нам предстоит провести эксперимент, каких еще не было в мировой практике. Процесс цементирования будет внешне почти таким же, как самые обычные, которыми вы занимаетесь ежедневно. Разницу можно заметить лишь в том, что в ходе процесса появится несколько непривычных всплесков давления, которые скажут нам о срабатывании в скважине наших специальных устройств. Что же получится в итоге? А в итоге скважина станет качественно новым техническим сооружением и будет работать намного производительнее. Почему? Потому что в зоне продуктивного пласта цементного раствора не будет, а значит, он совершенно не загрязнит этот пласт. Если сказать конкретнее, наш комплекс устройств автоматически обеспечит, чтобы зацементированные интервалы скважины были только за пределами зоны нефтеносных отложений - ниже и выше неё. Более того, в этой зоне будет размещена кислотная жидкость, которая, проникая в пласт, повышает его проницаемость. Вот и вся суть вопроса...Прошу вас теперь внимательно прослушать конкретные указания Сергея Викторовича. И успеха вам!
   ...Когда закончился инструктаж, Сергей Викторович спрыгнул с платформы цементировочного агрегата и пошел проверить, всё ли в порядке на устье скважины.
   Настроение пожилого ученого улучшилось. Ощущая некоторое воодушевление, смешанное с естественным легким беспокойством, оглянулся вокруг. За буровой раскинулось до горизонта замерзшая уже болотистая земля, на которой живут редкие маленькие, нездоровые сосенки. А рядом - армада техники и замечательные, надежные молодые ребята, которые никогда не ропщут на то, что этот немолодой ученый регулярно вносит какие-то дополнительные сложности, дополнительную ответственность в их обычные трудовые будни. Они прекрасно понимают, что технический прогресс требует и их рук, их слаженной работы.
   Вдруг возникла у него озорная мысль: "А не прыгнуть ли и мне с этой платформы? Нагнусь, одной рукой ухвачусь за её край и - прыг вниз! Не такой уж я старый дед, чтобы сползать отсюда по лесенке. Посвящу этот прыжок нашему успеху!"
   Он улыбнулся и прыгнул точно так, как наметил. Но, коснувшись земли, понял, что его ребячество было великой глупостью: правая нога подвернулась, попав на какой-то не замеченный им бугорок, он упал, не удержавшись за край платформы, и ощутил острую боль возле лодыжки. К нему подбежали двое рабочих и попытались поставить его на ноги, но боль не позволяла ему наступать на правую ногу. Видимо, потянул, а то и порвал связки.
   - Ребятки, дотащите меня, старого дурака, до СКЦ, пожалуйста. Я буду опираться на ваши плечи и допрыгаю на одной ноге.
   Николай, молодой водитель-оператор станции контроля цементирования, помог Илье Михайловичу кое-как забраться в фургон и допрыгать до кресла перед приборной панелью.
   - Вы сидите здесь, уважаемый профессор, а я буду вертеться около вас. Все ваши указания буду немедленно передавать Сергею Викторовичу... И срочно расстегните ботинок - видно, что нога у вас здорово опухла. А лучше вообще снимите его - у меня есть огромный валенок, вот, возьмите...
   Николай выпрыгнул из бункера и пошел к блоку датчиков. Илья Михайлович сидел в кресле в одном ботинке и одном валенке, и нахлынули на него невеселые мысли. "Да, хватит смешить людей, - думал он. - Это моя последняя командировка, теперь решено твердо... Вернусь в Москву и тут же - на пенсию... Только вот чем жить-то дальше? Не подготовился я к этому дурацкому "заслуженному отдыху". Нет, не нужен он мне совершенно... Но закон жизни не победить. Одно несправедливо: такие хорошие дела затеяны, а эстафету в институте передать некому - на смену пришли слабаки, искатели денег, а не творческих успехов. Эх ты, эпоха девяностых, - надежная колыбель рвачей и махинаторов!.."
   - Начинаем! - распахнул дверь бункера Николай. - Не грустите, Илья Михайлович! До гостиницы я вас довезу, а приедем мы туда победителями, я уверен. Все настроены по-боевому!
   - Спасибо, дорогой Коля! Хотелось бы...
   Эксперимент действительно прошел без сучка, без задоринки. Через два дня вечером Сергей Викторович принес болеющему в гостинице московскому гостю диаграммы, записанные в скважине акустическим и радиоактивным цементомерами. Илья Михайлович долго любовался ими: они показывали, что скважина прекрасно зацементирована по всей глубине, кроме зоны продуктивного пласта, - в ней цемент абсолютно отсутствует. Такого они еще не видели!
   Радостный главный инженер тампонажников извлек из сумки бутылку водки, хлеб, палку копчёной колбасы и пакет яблочного сока.
   - Грешно не отметить, - заявил он.
   Илья Михайлович отказываться не стал...
  
   Вскоре Илью Михайловича с провожатым и на костылях доставили в Москву.
   Неожиданно ему домой позвонил сам генеральный директор нефтяной компании, где был проведён скважинный эксперимент. С этим человеком московский ученый давно сдружился. Игорь Леонидович был на пятнадцать лет моложе, и Илья Михайлович познакомился с ним в одной из своих командировок как с начинающим молодым специалистом из Тюмени. Но этот парень довольно скоро показал себя перспективным руководителем, да ещё склонным к научно-техническому творчеству. Им вдвоем было интересно обсуждать технологические проблемы. Илья Михайлович научил Игоря тонкостям изобретательства, затем дружески помог ему подготовить кандидатскую диссертацию, хотя его научным руководителем числился тюменский доцент. Их дружба, выросшая из единства душ, не угасала...
   Из телефонной трубки слышался радостный голос друга:
   - Михалыч, дорогой мой, хочу поздравить тебя с очередной победой: твоя скважина имеет дебит 25 тонн в сутки - это в 4 - 5 раз выше, чем скважины-соседки! Значит, разбуривание месторождения становится рентабельным! Ты представляешь, какой это успех?! Молодец ты! Спасибо!..
   Этот звонок и слова старого друга искренне растрогали Илью Михайловича.
   - Порадовал ты меня, Игорь Леонидович. Но, увы, это был апофеоз моей творческой карьеры. Пора на пенсию. Здоровье по-настоящему бунтует против моего энтузиазма. Я понял, что промышленные испытания и развернутые опытно-промышленные работы уже не для меня. Всё чаще шалит сердце в командировках. На буровой в самый разгар дела вдруг хлынет кровь из носа. Вот и связки порвал на ноге, лечусь... Прости, ради бога, за эту исповедь. Скажу еще только, что грустно и страшновато уходить на пенсию, я просто не готов себя там чем-то занять. Это для меня - не жизнь, особенно теперь, когда потерял жену... Уже три года - один. Как-то научился себя обслуживать, но разве в этом смысл жизни?!
   - Илья, ведь в вашем НИИ есть молодые инженеры. Разве нельзя делать промысловые дела их руками, а тебе быть их методическим руководителем?
   - Есть немного таких, ты прав. Но времена меняются - и что-то изменилось в психологии молодых. Я-то всегда рвался на буровые: там, в делах, начинал глубже и тоньше понимать специфику наших задач, там быстро и четко улавливал наши ошибки - до последней мелочи, там оперативно корректировал технологические моменты, обогащался опытом и мудростью производственников...
   - Знаю, знаю... Но ты ведь начал говорить о молодых, и, вроде бы, забыл о них.
   - Так вот, о молодых. Это московские ребята, которые попали в научный институт со студенческой скамьи. Их дискомфорт буровых не привлекает. По-моему, им интереснее уйти в какой-нибудь бизнес, где деньги делаются в чистых офисах. Может быть, не все такие - и это мое старческое брюзжание, но в целом ощущение именно такое... Причем есть тут обстоятельство, сильно пугающее их. Мы ведь занимаемся заканчиванием скважин, мы вмешиваемся в её судьбу, когда буровая бригада уже успешно достигла заданной глубины. Если и мы достигли успеха, скважина всех порадует - и нас хвалят, но если мы в чем-то промахнулись, нас осуждают беспощадно - ведь мы навредили бригаде, обесценили её труд, создали скважину-калеку. Хочешь - верь, хочешь - нет, но я старался приобщить к опытно-промышленным работам четверых молодых специалистов - и все они уволились: слишком тяжелы оказались для них нервные нагрузки...
   - Да, грустно тебя слушать, Илья Михайлович... Надо думать о том, что ты рассказал. Ну, ладно, главное - выздоравливай поскорее! Постарайся размышлять о хорошем. Пока!
   ...Но думалось ему о той скучной, одинокой жизни, которая его ждала. Как увлекала его любимая работа - и как быстро всё кончилось!..
   Вдруг возникла резкая боль в груди, стало трудно дышать. Положил под язык таблетку валидола... Когда боль несколько утихла, вызвал по телефону "неотложку". И неожиданно узнал от приехавшего молодого врача, что у него предынфарктное состояние.
   - Мы должны отправить вас в больницу - надо последить за вами, - сказал врач "неотложки". - У меня впечатление, что вас что-то сильно удручает. Постарайтесь не волноваться - этим вы спасете себя от инфаркта. Сможете?
   - Ну, если вы рекомендуете... Я ведь человек покладистый... - невесело улыбнулся Илья Михайлович.
   - Ещё и костыли вас обременяют. А помочь вам здесь некому?
   - Увы... Жена умерла, а дочь живет со своей семьей в Казани, на родине мужа...
   Через две недели он вернулся из больницы домой. Еще через неделю ему заменили костыли палочкой, и он решил съездить в свой институт - подать заявление об уходе на заслуженный отдых. Позвонил директору и согласовал свой визит.
   Директором института полгода назад был назначен молодой кандидат наук, бывший аспирант Ильи Михайловича.
   Прочитав заявление, директор повел себя как-то странно. Он вдруг весело улыбнулся, в его глазах мелькнула хитринка. Затем, вроде бы, о чем-то задумавшись, довольно долго молчал. Наконец задал неожиданный вопрос:
   - Вы любите Москву, Илья Михайлович?
   - Люблю, конечно. А при чем тут это, Алексей Петрович?
   - А где вы больше бываете в последнее время, где вам привычнее: в Москве или Среднем Приобье? - спросил директор, словно не услышав вопроса Ильи Михайловича.
   - Лёша, дорогой, что за допрос ты придумал? В Москве, пожалуй, но самые интересные дела были там, в Сибири... Так в чем дело всё-таки?
   - Ну, а как сердечко сейчас? - задал директор очередной вопрос.
   - Терпимо... Протекает один клапан, но это не смертельно. Просто погрустил излишне о том, что жизнь круто меняется, - вот и угодил в больницу.
   - А как нам следует отметить ваш уход от нас? Мы же любим вас и так просто не отпустим. Что бы вы предложили?
   - Об этом не думал. Событие это печальное, лучше всего уйти тихо, без лишних слов.
   - Ну, уж нет. Если мы отпускаем вас после того, как вы десятки лет посвятили нашему институту, коллектив должен ощутить при этом серьезный воспитательный импульс. Вы, Илья Михайлович, - живой пример настоящего ученого. Мы организуем расширенное заседание Ученого совета, посвященное вашему пути в науке...
   - Спасибо за доброе намерение, но эта затея смущает меня... Да, Алексей Петрович, ты уже далеко не тот застенчивый аспирант, которого я учил уму - разуму. Ты стал д и р е к т о р о м!.. Но чего-то ты не договариваешь. Мне не по душе эта твоя таинственность, Алёша. Или скажи что-то внятное, или просто подпиши моё заявление - и я пойду домой.
   - Теперь я твердо понимаю две вещи: вы настроены непременно уйти от нас, дорогой Илья Михайлович, и вы нормально себя чувствуете. А потому я должен согласовать с вами кое-что. Пусть ваше заявление немного полежит на моем столе, а вы сначала поговорите с вашим другом Игорем Леонидовичем - это его просьба. Завтра утром он будет ждать вашего звонка.
   - Ну, это уже заговор какой-то... Алёша, я ведь не мальчик капризный - моё решение об уходе очень нелегко далось мне, но иного решения я принять не могу - пора! Постарел я, Алексей Петрович, и ничего тут не поделаешь...
   - Не могу я проигнорировать просьбу генерального директора, поймите меня. Конечно же, не буду чинить вам никаких препятствий, но сначала вы переговорите с Игорем Леонидовичем и сообщите мне об этом. Ладно?
   На следующее утро Илья Михайлович с некоторым беспокойством от неопределённости позвонил старому другу. Игорь Леонидович попросил его быть внимательным и сказал вот что:
   - Дорогой Илюша, плевать в потолок - это не твой вариант. И тебе гарантирована депрессия, и нам без тебя будет плохо. Мы тут думали - думали и вот что надумали. Создадим здесь Центр научно-методического контроля (ЦНМК). Ты ведь знаешь, какой рыхлой нередко бывает методическая основа экспериментов и опытно-промышленных работ в скважинах. А в скважине надо работать ювелирно, с точным учетом физико-геологической, физико-химической и технической обстановки. Не случайно подчас пожинаем вред, а не пользу. А Центр будет методически курировать каждую такую работу. Тебе предлагаю стать руководителем Центра - это абсолютно логично при твоем гигантском опыте и знании региона. Твой коллектив соберем из талантливых, творческих молодых ребят - это будут твои посланники на буровые... Не из тех московских хлюпиков, которым некомфортно на буровой, а из наших, проверенных в деле. С ними твоего здоровья хватит надолго... Двухкомнатную квартиру мы тебе выделили в центре нашего города. Если согласишься, все детально обсудим здесь. И немедленно оформим твой перевод сюда - с директором института всё согласовано.
   Илья Михайлович ошеломленно молчал. Наконец снова услышал голос Игоря Леонидовича:
   - Ты скажешь что-нибудь?
   - Игорь, это ж беспрецедентная затея... И какая мудрая! Что тут думать - согласен, конечно! Спасибо, мой чуткий друг, за доверие! Не подведу...
   - Т е б е спасибо! Курировать твой Центр буду лично! Готовься потихоньку. Ждём тебя!
   После этого разговора Илья Михайлович долго стоял у окна и глядел на Москву... Уже и золотая осень прошла, город украшен первым, ноябрьским пушистым снежком. Но он словно и не видит эту красоту - ему в задумчивости видится что-то другое. И он улыбается. Потому что впереди - жизнь!
  
  _________
  
   ...Илья Михайлович вдохновенно руководил Центром научно-методического контроля девять лет, вырастил когорту надежных специалистов этого дела. Он умер на рабочем месте: неожиданно отказало сердце...
   Кто-то предложил присвоить Центру имя его первого руководителя... В текучке эта идея забылась...
  
  
  ПРЕРВАННОЕ ОБЩЕНИЕ
  НАД ОБЛАКАМИ
  
  Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
  Сотри случайные черты -
  И ты увидишь: мир прекрасен.
  Познай, где свет, - поймешь, где
   тьма.
  Пускай же все пройдет неспешно,
  Что в мире свято, что в нем грешно,
  Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
  Александр Блок
  
   Да, необъятно многообразие мироощущения русскоязычной общины в Нью-Йорке. Вот, например, четыре высказывания, услышанные мною в этом великом Городе Большого Яблока от разных соотечественников.
   - Москва стала очень красивой, но, как появишься в ней, ясно чувствуешь, что там не любят нас, уехавших из страны. Даже с близкими людьми стало непросто общаться.
   - Мы с мужем эмигрировали из России, боясь разгула антисемитизма. Затем несколько раз приезжали в Москву, но, честно говоря, я ходила по городу с опаской, что кто-то станет высказываться по поводу моей "жидовской морды".
   - Я любил и люблю Россию, желаю ей всего доброго. Но у меня серьезная претензия к её президенту. Он возглавляет страну или её правительство почти двадцать лет, а Россия, как и прежде, - на нефтяной игле. Когда закончится эта однобокая ситуация в её промышленности?
   - Я уезжал из Советского Союза в длительную командировку. А через несколько месяцев этой страны не стало - возникла независимая криминальная Россия, которая стала разнузданно создавать капитализм. Многогранная деградация! В Советский Союз бы я вернулся, в нынешнюю Россию - не хочу.
  
   А однажды у меня родились в Нью-Йорке такие печальные строки:
  
  ...Я в парке томик Пушкина читал,
  Вдруг оглушен был баритоном резким:
  "Зачем теперь нам Пушкин с Достоевским?
  Их роль
   культуре здешней не чета!"
  ...И жалко мужика мне стало вдруг,
  За ту, в безродность,
   зычную игру...
  
   Профессионально исследовать сложности мироощущения ньюйоркцев-соотечественников под силу только ученым-социологам. А в моей душе возникло желание просто написать рассказ, где будут затронуты некоторые волнующие меня штрихи этого мироощущения.
   Предлагаю этот рассказ Вашему вниманию, уважаемый читатель. Быть может, он коснется Вашей души, навеет Вам какие-то размышления...
  
   - Ну что за сервис! Я же просила место возле окошка. Азохен вей!.. Дорогой, вы не могли бы поменяться со мной местами. Вы останетесь рядом со мной, я не хочу лишать вас этого удовольствия. Но вижу, что вы уже вытащили книжку, значит, окошко будет вам так же интересно, как мне эта ваша книга, а я, поверьте, мечтала лететь у окошка... Вы крутите головой - я этого ожидала - чуткость не в моде в наше время. Придется обратиться к предыдущему ряду... Милая, я слышала - вы беседовали с соседом по-русски. Не будете ли вы столь любезны, чтобы пересесть на мое место: мне очень хочется сидеть у окошка. Вы же такая молодая, а я старуха - много ли радостей в жизни мне осталось! Вы кивнули головой - дай вам Бог здоровья, красавица. Я уже иду. Слава богу, крайнее место у нас еще не занято - выход свободен.
   Это говорила Сара, стареющая, но весьма энергичная женщина 65-ти лет и довольно пышной комплекции во время посадки в самолет, следующий по маршруту Нью-Йорк - Лас-Вегас.
   После обмена местами она молчала совсем недолго.
   - Милая, - вновь раздался её голос, - я таки ошиблась. Лучше не сидеть у окна, чем лететь рядом с этим разносчиком микробов. У него целая коллекция носовых платков, а у меня нет здоровья для героизма. Раз уж судьба подарила вам этого попутчика, берите его обратно, а я сяду на свое законное место.
   Мужчина, замученный насморком, смущенно молчал. Молодая женщина, к которой обращалась Сара, тоже не комментировала продолжения её монолога. Она просто встала и перешла на своё прежнее место. В процессе повторного перемещения женщин, сидящий у иллюминатора сравнительно молодой мужчина, к которому ранее обращалась Сара со своей просьбой, усмехнулся и выразительно вздохнул. Но Сара, видимо, этого не заметила и с оттенком торжественности уселась рядом с ним.
   Сара и её попутчики, к которым она обращалась, а также мужчина, страдающий насморком, располагались с левой стороны салона самолета. Справа, за проходом, находились аналогичные ряды кресел, по три в каждом ряду.
   Самолет быстро заполнялся пассажирами. Справа от Сары, у общего прохода, готовился занять место совершенно седой, уже потерявший волосы на значительной площади головы, невысокий старичок средней упитанности. Подойдя к своему месту, он поднял и поставил в шкафчик для ручной клади небольшой баул, затем, продолжая стоять, но уже не в проходе, а перед своим креслом, поздоровался с ближайшими попутчиками и представился:
   - Семен Львович. Я здесь самый старый - думаю, что, так называть меня естественней. Если, конечно, не возражаете.
   И сразу продолжил:
   - Всем приятного отдыха в этой сказке для взрослых - так называет Лас-Вегас моя дочь. Говорит, что там через несколько часов забываешь всю прозу жизни - приключения покоряют вас на каждом шагу.
   - Лас-Вегас - детище бандитов, - неожиданно отпарировал довольно молодой человек в очках, сидящий рядом с Сарой, у окна, и не уступивший ей свое место несколько минут назад. - Мы рот там раскрываем от изумления - а им миллионы долларов набегают. И так - со времён его зарождения.
   - Капитализм без прибыли не существует, - возразил Семен Львович. - Меня их миллионы долларов не волнуют, если при этом миллионы людей за умеренные платы получают огромное удовольствие. Вы же ничего не предлагаете взамен...
   - Еще не вечер - быть может, и предложу.
   Семен Львович не стал продолжать разговор на эту тему и повернувшись к ближайшим пассажирам, сидящим сзади, сказал:
   - Я узнал у нашего гида, что мы, девять человек в левых рядах: моём, двадцать девятом, а также тридцатом и тридцать первом - участники экскурсии в Лас-Вегас. Вижу - все уже здесь. Остальные участники как-то рассыпаны по самолету, а мы с вами образуем территориально сплоченную группу. Может быть, познакомимся, коли так получилось? Нам ведь быть вместе целую неделю. Станем ближе друг другу - станет уютнее. Согласны?
   - Согласны, - решительно заявила за всех Сара.
   Никто не возразил, и Семен Львович начал рассказывать о себе:
   - Я сейчас живу на Брайтоне, из окон вижу океан. А приехал из Казани - это мой любимый город. Там я заведовал лабораторией в химико-технологическом институте, защитил докторскую диссертацию, был заядлым изобретателем, причем изобретал в разных сферах производства. В частности, увлекался проблемами нефтяной отрасли. Вы же знаете, что Татария в пятидесятые годы прошлого века стала её центром... Сегодня мне, увы, 85 лет. В 70 лет я вышел на пенсию, незадолго до этого похоронил жену. И решил доживать здесь, чтобы и морально, и материально поддержать молодую внучку. Она ранее переселилась сюда с мужем, но он внезапно умер от рака - внучка осталась одна с маленьким ребенком на руках. Так, втроем, и живем... Она работает воспитателем в русскоязычном детском садике...
   - А где же родители вашей внучки и её мужа? - спросил сосед Сары, не уступивший ей место у окошка.
   - Её мама и папа трудятся на Севере, в Норильске, они строители. Живут прекрасно, купили просторную квартиру в Сочи на старость, вполне обеспечены и никуда уезжать из страны не думают. А его родители давно а Израиле.
   - Ну, а зачем молодым понадобился Нью-Йорк? - задал этот мужчина второй вопрос.
   - Трудно мне ответить, молодой человек... Есть такое понятие - стадность. Ездили в гости к родителям мужа, ездили в гости к друзьям в Америку. Вот и захотелось не отставать... Не люблю думать об этом... Бог им судья... Лучше расскажите о себе.
   - Занятную процедуру вы затеяли, уважаемый Семен Львович, - начал монолог сосед Сары, пронзительно глядя на Семена Львовича сквозь очки. - Меньше всего люблю повествовать о себе, хотя являюсь писателем. Ну, да ладно... Зовут меня Марк. Мне 30 лет. Живу в Москве, там же окончил педуниверситет. Но преподавать оказалось скучно. Увлекся сочинительством в литературе и журналистикой. Принят в одну из московских газет - не скажу, в какую, чтобы вы не сглазили. Живу, конечно, не шикарно, не по-норильски, но довольно интересно. Часто "копаюсь в грязном белье" известных лиц - без этого нет журналистики. Вместе с другом, эмигрировавшим в Америку, мы написали и издали здесь небольшим тиражом сборник сатирических рассказов о современном обществе. Друг потихоньку продает его на разных общественных мероприятиях, часть тиража подарили нью-йоркским библиотекам. Моя заветная писательская тема - деградация современного человечества, что наблюдаю и в России, и за её пределами.
   - Как это понять? - не смог удержаться от вопроса Семен Львович.
   - Вам ли задавать такой вопрос? Вы же можете сравнить людей времен вашей молодости и сегодняшних. Да, сложным было время, когда вы воспитывались и мужали. Многое о его ужасах, творимых государством, миллионы людей узнали позже. Но необъятный слой обычных людей - беспартийных трудяг, рядовых комсомольцев и коммунистов - был более гармоничным, одухотворенным, искренним, чистым (к сожалению, из-за возраста я лично не застал этого, но верю книгам, фильмам, рассказам людей). Сегодня же слово "патриотизм" произносится с иронией, взятка - рядовое, обиходное явление, бескорыстие - чуть ли не психическое отклонение, удовлетворенность лишь скромным достатком - свойство жалкого лузера, неудачника...
   - А ведь ты не глупо размышляешь, сынок, - вмешалась в разговор Сара. - Но почему же ты не уступил мне, старухе, место у окна? Хочешь быть символом нового времени?
   - Ну какая же вы старуха?! - улыбнулся Марк. - В вашем возрасте теперь становятся невестами, при этом нередко женихи - почти юные ребята.
   - Не говори глупости, - покраснев, перебила его Сара.
   - Я всегда говорю только правду. Вот, к примеру, вспомните президента Франции... А у иллюминатора я остался, поскольку сам мечтал о таком месте, выпросил такой билет и не видел острой необходимости пойти вам навстречу... Ну, ладно, соглашаюсь на компромисс: на обратном пути поменяюсь с вами местами, если захотите.
   - Захочу, милый! Вот, поешь американские конфеты. Очень вкусные - в Москве таких не найдешь.
   Марк с интересом взял одну конфету. В это же мгновение пассажирам было предложено занять свои места и пристегнуть привязные ремни. Естественно, беседа участников экскурсии прервалась. Все пассажиры с тихой покорностью, как это обычно бывает, вытерпели процедуру руления самолета по дорожкам аэропорта, затем его разбега и взлета, набора высоты.
   Наконец, на многочисленных экранчиках самолетного салона исчезло изображение застегнутого ремня - значит, самолет уже летит горизонтально на заданной высоте - пассажиры могут освободиться от привязных ремней и, при желании, свободно вставать со своего кресла и перемещаться по салону.
   Энергичный старик Семен Львович, несомненно, лидер по натуре, поднялся и занял перед своим, ближним к проходу креслом удобную ему для общения позицию вполоборота к трем рядам кресел, где компактно расположились девять участников экскурсии в Лас-Вегас.
   - Ну, что, продолжим знакомство, господа? - спросил он всех и, не дожидаясь ответов, отметил: - Марк у нас твердый нигилист. Я думаю, в его размышлениях о человеческом общежитии есть немало правды, но хочется думать, что нынешнее время достойно не только черной краски...Впрочем, навязывать свое мнение не буду...
   Затем он обратил взор на сидевшую рядом Сару и, улыбаясь, сказал:
   - Чувствую, что соседка моя ой как непроста! Теперь трибуна Ваша, милая.
   - Моё имя - Сара, если вам интересно... Еще что-нибудь рассказывать?.. Молчите - значит, не возражаете. Ну, ладно. Выросла в Харькове, замуж вышла в Ленинграде, оттуда и эмигрировала с мужем в начале девяностых - друзья сагитировали. Я бывший бухгалтер. Здесь работала продавцом в русском магазине. Недавно стала пенсионеркой. Двое детей остались в Питере и таки неплохо живут. Зовут к себе - особенно в последние годы, когда потеряла мужа - умер от инфаркта. Живу одиноко - не отказалась бы найти попутчика для жизни - ровесника или постарше. А мне - шестьдесят пять... Как вы на это смотрите, Семен Львович?
   - Спасибо за доверие, милая Сара, но мой поезд ушел... Может быть среди нас найдется кто-то помоложе для этой цели - будьте внимательны...
   Семен Львович оглядел экскурсантов и задержал взгляд на хорошо сложенном мужчине с красивым, гладким, еще не стариковским лицом и в кипе. Тот опустил глаза, молчаливо уклоняясь от заинтересованного взгляда бойкого организатора общего знакомства.
   - Ой, я вас умоляю, не берите в голову, Семен Львович... Я бы с радостью поехала к детям, но уже нет уверенности, что смогу выдержать все хлопоты. К тому же, там, скорее всего, у меня начнутся болезни - и буду только обузой. Да, уехали сюда с мужем, боясь антисемитизма, а теперь, когда вижу, что зря, нет сил вернуться к прежней жизни...
   - Эх, любят же некоторые скулить, живя в благословенной Америке! - раздался голос сидящего в следующем ряду у окна усатого пожилого мужчины с обширной лысиной, обрамленной сзади и по бокам полосой заметно седеющих волос. - Надо как огня бояться российского антисемитизма, бежать от него за тридевять земель и врастать с головой в среду новой, цивилизованной страны. Тошнит от вашего сытого скулежа.
   - Плохо вас мама воспитывала, дорогой, - возмущенно заявила Сара. - Но теперь вас вежливости уже не научишь. Да и спорить с вами бессмысленно: вы как вошли когда-то в образ обиженного, так и не можете из него выйти. А у меня дети живут в Петербурге, и я предпочитаю их мнение о том, страшен ли сегодня российский антисемитизм. Так что лучше вам сейчас помолчать, шлимазл. Плачьте тихо в тряпочку о своих бедах!
   - Дура, - тихо отреагировал лысый мужчина.
   В это время в проходе между креслами показались бортпроводники с тележкой, наполненной каким-то угощением. Семен Львович понял, что необходимо разрядить обстановку, ставшую неожиданно слишком напряженной и недружественной.
   - Дорогие соотечественники, мы прошли очень разные жизненные дороги, поэтому в чем-то можем быть не согласны друг с другом, но я склонен думать, что это не является основанием обижать и тем более оскорблять друг друга. Уверен, что среди нас нет подлецов и преступников, а значит, мы все достойны уважительного отношения к себе.
   - Увы, человеческое общежитие деградирует, - напомнил Марк.
   - Надеюсь, мы не относимся к худшей части человечества, - ответил Семен Львович. - Давайте-ка подкрепим свои силёнки - и, надеюсь, сможем дружелюбно послушать своих коллег по экскурсии. К нам приближается еда.
   Никто не возразил - и дискуссия прервалась. Все подкрепились довольно скромным набором полётных яств и собственными припасами. Затем некоторое время экскурсанты сидели в молчании. Несомненно, каждый ощущал, что из-за нежданно возникшего конфликта существенно изменился психологический климат в группе, и это, конечно, помешает продолжению процедуры знакомства.
   Но неугомонный Семен Львович решил двигаться только вперед. Он опять встал вполоборота к трем рядам кресел, занятых участниками экскурсии, и сказал:
   - Дорогие мои, нам предстоит светлый момент жизни - мы летим в волшебный Лас-Вегас. Я очень хочу, чтобы никому не нужная ссора, которая произошла на ровном месте...
   - Вы ошибаетесь - вовсе не на ровном, - возразил лысый и усатый мужчина, сидящий у окна в следующем, тридцатом ряду и уже показавший себя недружелюбным спорщиком.
   - Ну, вот, вы уже готовы ополчиться и на меня, хотя эта наша беседа задумана вовсе не для обсуждения вопроса об антисемитизме в России, а должна просто в какой-то мере сделать нас ближе друг другу, чтобы нам было уютнее в этой поездке. И позвольте повторить простую мысль: мы прошли очень разные жизненные дороги, поэтому не можем быть все полными единомышленниками. Но я надеюсь, что среди нас нет ни олигархов, ни финансовых махинаторов, ни, конечно, предателей России, продавшихся иностранным спецслужбам. Такие люди не стали бы тесниться с нами в салоне экономкласса. Мы все представители многомиллионного слоя обычных трудяг разного рода, честно послужили или продолжаем служить России...
   - Или другим странам СНГ, например Узбекистану, - вставил реплику стройный мужчина с кипой на голове. Он сидел в тридцать первом, последнем из трех рядов, заполненных нашими путешественниками, возле общего прохода.
   - Вы правы, дорогой, - заметил Семен Львович и продолжил свою речь: - А потому я призываю всех вас, господа, к толерантности. Позвольте добавить еще несколько слов. Много лет назад в центральной прессе Советского Союза работал умнейший журналист Илья Шатуновский. Он в основном специализировался на фельетонах. Однажды я прочел его статью с удивительным для того времени названием "Проходите мимо". Эта статья ошеломила меня и стала основой всего моего поведения в человеческом общежитии. В ней обоснована и провозглашена мысль о том, что общежитие людей может быть только многообразным - это закон жизни. У каждого своя судьба, а следовательно, и свои особенности мировоззрения. Поэтому не следует непременно навешивать на человека обидные, а подчас и оскорбительные ярлыки, увидев такие особенности. Чаще всего следует проходить мимо, помня, что в этих особенностях мировоззрения просто проявляется тот самый закон жизни. Но есть еще и законы морали: нельзя быть в своих мыслях и поступках подлецом, хамом, прохвостом, вором, коварным завистником, изменником в отношении того, кто дарил тебе доброе отношение... На аморальное поведение надо реагировать абсолютно принципиально, никогда не проходя мимо... Здесь же, мы просто знакомимся с попутчиками, и я еще раз призываю всех к толерантности, дорогие мои.
   Семен Львович немного помолчал, возможно, ожидая каких-то реплик, комментариев. Все молчали. Некоторые пассажиры, видимо, русскоязычные, не относящиеся к группе экскурсантов, но услышавшие его речь, смотрели на него с интересом. Наконец он обратился к молодой паре, сидящей во втором ряду экскурсантов рядом с уже проявившим себя лысым и усатым мужчиной:
   - Я ведь не ошибаюсь, молодые люди: вы юная супружеская пара?
   - Да, - чуть смущенно ответил молодой человек.
   - Мы с удовольствием узнаем о вас побольше.
   Он видел в них довольно типичных представителей современной молодежи. Оба, как говорится, славянской внешности, сероглазые или голубоглазые (Семен Львович не мог точно определить), оба с волнистыми каштановыми волосами, она - со свободно спадающими ниже плеч и спереди, и сзади, а он довольно коротко пострижен. Оба в джинсовых одеждах.
   Молодежь переглянулась друг с другом, при этом парень, видимо, получил молчаливое благословение начать.
   - Нас зовут Марина и Борис, - прозвучал его мягкий, певучий голос. - Это наше свадебное путешествие. Мы студенты-геофизики из Петербурга, нам по двадцать одному году. Материально нам помогли участвовать в этой экскурсии мои родители - нефтяники из города Ноябрьска. Это Ямало-Ненецкий автономный округ в Тюменской области...
   - Молодцы твои родители, - саркастически заметил журналист и писатель Марк, озабоченный деградацией человечества. - Подсадили страну на нефтяную иглу, лишили перспектив развития тысячи предприятий другого профиля, а соответственно, и множество городов. Но сами купаются в деньгах, детей отправляют развлекаться в Америку. Счастливчики вы халявные. Поразвлекаетесь здесь и решите переселиться сюда, покинуть родину. А кто поможет ей стать истинной великой страной?!
   - Зря вы хотите нас обидеть, Марк, - с легкой грустью отреагировала Марина. Родители Бориса посвятили себя очень трудной работе: отец - лучший буровой мастер в управлении буровых работ, а мама - главный геолог там же... Морозы, а летом полчища комаров, бессонные ночи, постоянная ответственность за судьбу скважин - очень дорогостоящих сооружений... Вы бы сами попробовали такую жизнь - многое бы осознали по-новому.
   - Простите за пафос, но это истинное служение стране, а не философствование о нашей общей деградации, - вступил в разговор Борис. - И будьте спокойны за нас с Мариной - мы родину не покинем. Не отказались бы, конечно, постажироваться у американцев годик - другой, но постоянно работать будем только в России. Даже в Петербурге скучаем по родной Сибири, а фронт работ для нефтяников и газовиков там только расширяется... Кстати, родители Марины - тоже геофизики, в последние годы преподают в Тюменском индустриальном университете.
   - Неужели в России нечем заняться, кроме извлечения из земли нефти и газа? - раздался голос лысого и усатого соседа Бориса и Марины. - Или денежки там уж больно привлекательные? Ну, а цифровые технологии или биотехнологии - это, конечно, не для интеллекта России или Саудовской Аравии, это для японцев, американцев, немцев. А вы уж как-нибудь перебьетесь с нефтегезовыми богатствами... Да?
   Борис в волнении даже встал с кресла, в глазах его появилась неприязнь, а голос вдруг обрел резкость:
   - Я вот что вам скажу. Пока вы карикатуры рисуете на Россию, она работает. К сожалению, немало в научно-техническом прогрессе страной упущено - приходится наверстывать отставание. Но при этом геология и нефтегазодобыча были и непременно должны оставаться для нас приоритетными. Нефть и газ жизненно необходимы всему миру - это основа энергетики любой страны еще на многие годы. Это и основа химической промышленности. А у России этой продукции несметное количество, и геологи будут открывать новые и новые месторождения. Так чего же вы хотите, "страдая" по поводу "нефтяной иглы"? Представьте, что вы увидели гениальные полотна художника и стали его разнузданно шпынять за то, что он не преуспел в спринтерском беге. Чрезмерные "страдания" вокруг "нефтяной иглы" напоминают мне именно такую глупость. Научно-технический прогресс в конкретной стране обязательно должен быть связан с её природными богатствами. Обязательно должна быть эта связь - вот суть вопроса! Это необходимо для гармонии в мире...
   У него даже перехватило дыхание от волнения, но через несколько секунд он продолжил:
   - Кстати, знайте, что техника и технология строительства скважин в России в основном соответствуют мировому уровню. У нас созданы лучшие забойные двигатели. У нас телеметрический контроль за траекторией ствола строящейся наклонной скважины сопоставим с контролем за траекторией выводимого на орбиту космического корабля. А вспомните нашу сверхглубокую скважину глубиной 13 километров, которая пробурена на Кольском полуострове с использованием только отечественной техники. Этот рекорд глубины не побит уже несколько десятков лет. Повторяю, Россия работает. Ей нелегко ликвидировать упущения прошлых лет, но она на правильном пути, будьте спокойны.
   Лысый и усатый сосед Бориса и Марины тоже встал с кресла и уныло заявил:
   - Устал я, ребята, от вашего детского лепета. Словно, радио российское послушал: обсасываете частные удачи на фоне общего убожества. Тошнит меня от российской демагогии. Выпустите-ка отсюда - постою немного в хвосте самолета, освежусь.
   Молодоженам пришлось выйти в общий проход, чтобы выпустить невеселого соседа. Он действительно направился в хвост самолета, а они сели в свои кресла.
   - Ох, уж этот слепой оптимизм - плод умелой пропаганды... - тихо произнес Марк, как бы размышляя вслух и ни к кому не обращаясь.
   Его реплика была услышана, но никто не стал реагировать на неё. Все чувствовали, что дело знакомства как-то не заладилось, воцарилось молчание.
   Семен Львович тоже в задумчивости посидел на своем месте несколько минут, но затем решительно встал и обратился к коллегам по путешествию:
   - Дорогие мои, мы уже познакомились с большинством своих нынешних соратников: с Сарой, Марком, нашими очень светлыми представителями новой молодежи Мариночкой и Борисом, вы познакомились и со мной. Пусть не во всём мы согласились друг с другом, но такое естественно для реальной жизни - мы разные, и это довольно интересно, мне думается. Ведь нам не скучно, правда же?.. Возражений не слышу. Так что предлагаю завершить наше мероприятие - познакомиться с сидящими в тридцать первом ряду, а затем, если удастся, с временно покинувшим нас человеком. Мне думается, что соседями одинокого мужчины из Узбекистана является вторая семейная пара, но более солидного возраста, чем предыдущая.
   - Более солидного, но всё же, смею думать, пока среднего, а не пожилого, - улыбнулся чуть седеющий мужчина, очень коротко постриженный под ёжик и украшенный весьма модной ныне легкой небритостью, что придавало ему облик мужественной и сексапильной личности.
   А рядом с ним сидела черноволосая и удивительно белокожая красавица явно армянского происхождения.
   Мужчина продолжил свою речь:
   - Меня зовут Сергей, мне пятьдесят один год, а Карине - сорок семь. Вы удивитесь, но мы тоже дети сибирского нефтяного края - сургутяне. Учились и познакомились в Московском институте нефти и газа имени академика Губкина. Я заведую лабораторией в "СургутНИПИнефти", кандидат наук, а Карина - экономист в одном из управлений буровых работ. Дочь живет здесь, в Пенсильвании, вышла замуж за американского парня - учителя. Они познакомились в Москве на международной молодежной встрече. Он неплохо говорит по-русски, а Россия ему очень нравится. Они несколько раз приезжали к нам в гости, вот и мы приехали к ним в отпуске. Дочь сейчас работает медсестрой, собирается выучиться на врача...
   - Да, повезло нашей компании на нефтяников, - весело отметил Семен Львович. - Интересно, что вы думаете о "нефтяной игле".
   - Уверен, что Борис прав: богатства недр, остро необходимые человечеству, должны служить ему, а не лежать мертвым грузом, как барахло с сундуках Плюшкина. И в России нефтегазовая сфера еще долго должна оставаться приоритетной в научно-техническом прогрессе. Кстати, эта сфера очень наукоемкая. Нефть не лопатой достают из-под земли. Разработка месторождений, строительство и эксплуатация скважин требуют участия математиков, геофизиков приборостроителей, химиков, создателей буровой техники, специалистов по информатике и других. К примеру, необходимая для рационального использования месторождений подземная гидравлика - один из сложнейших разделов математики, а без достижений физико-химии проводка ствола скважины во многих условиях окажется невозможной... Конечно, нужно добиваться большей гармонии в промышленном развитии, в частности, усилить акцент на нефтепереработку и нефтехимию. Нужно не оказываться на задворках в биотехнологиях и других сферах прогресса. Но уходить от разделения труда в мировой экономике - это, по-моему, неэффективно. Нужно ли упорно "бодаться" с японцами на мировом рынке телевизионной техники, если нам более удобно обеспечивать мир энергоресурсами, которые ему необходимы, как воздух? Молодцы американцы: они освободили себя от производства множества товаров, уступив это дело Китаю, а им хватает и других нешуточных дел.
   - Красивая лекция, товарищ, - прозвучал голос молодого писателя и журналиста Марка. - Добавьте только, что энергоресурсы наиболее успешно кормят олигархов и окружающих их приспешников, а остальному народу достаются крохи благосостояния от воспетого вами разделения труда. Беден российский народ, а у олигархов - дворцы и яхты... За ними вырываются вперед только акулы шоу-бизнеса, которые вообще не прибавляют стране материальных богатств. Что это всё, если не деградация общества?!
   - Да, есть в России серьезные проблемы, - не стал возражать Сергей. - Корни этих проблем - в девяностых годах, когда "наломали дров", оголтело строя капитализм. Возникли олигархи-назначенцы, бурно расцвела коррупция. Возможно ли теперь стране стремительно вырулить в нормальную колею? У вас есть предложение, Марк?
   Марк не ответил. И Сергей с некоторой торжественностью сказал:
   - Давайте согласимся с Тютчевым: "В Россию можно только верить". Я верю и вам советую.
   - И я верю, - неожиданно вступил в разговор стройный мужчина в кипе, сидящий рядом с Сергеем и Кариной и проявивший ранее неравнодушие к Узбекистану.
   - Приятно слышать, - сказал Семен Львович. - Вы расскажете о себе?
   И мужчина продолжил:
   - У нас как-то не получила развитие еврейская тема, её вытеснила нефтегазовая. Чувствует мое сердце, что мое присутствие может вернуть нас к первой теме, особенно когда к нам вернется сердитый сосед Бориса и Марины.
   - Вернулся я... и готов послушать, что вы будете нам вещать.
   Лысый сосед молодоженов уже стоял возле очередного оратора в общем проходе самолета. Борис и Марина вышли из своего ряда, чтобы пропустить его к окну. Он молчаливо переместился к своему месту и уселся в кресло.
   Мужчина в кипе продолжил речь:
   - Меня зовут Пинхас, я бухарский еврей. Думаю, не все из вас знают о существовании нашего этноса. Он существует в Центральной Азии веками, но в последние десятилетия основное количество бухарских евреев репатриировалось в Израиль и переселилось в Америку. В США мы создали дружную и деятельную общину. В ней издаются газета и несколько журналов, имеются театральные и музыкальные коллективы, научная и писательская организации, благотворительные фонды, учебные заведения и многое другое. Общину возглавляет Конгресс бухарских евреев США и Канады, в Нью-Йорке построен прекрасный общинный центр... Ну, а теперь подчеркну очень важное обстоятельство. Наша община не замкнулась в себе, наподобие секты. Она имеет в Америке широкие связи с государственными и еврейскими организациями, другими общинами. Мы развиваем народную дипломатию, стремимся к укреплению дружбы среднеазиатских республик с Америкой и дружбы мусульманских народов с евреями.
   - А чего ж вы массово свалили из тех республик, если так печетесь о них? - спросил сердитый сосед Бориса и Марины. - Чего вам там не хватало?
   - Это большой и непростой вопрос. Многим было важно репатриироваться на историческую родину, в Израиль. Это вполне естественное желание еврея. Многим не хватало религиозной свободы. Многие испугались возможного разгула антисемитизма в смутные времена конца прошлого века. У других возникли семейные обстоятельства, которые стимулировали отъезд. Некоторые поехали в надежде вылечить тяжелые болезни. Кто-то потерял перспективы нормальной работы на родине... Скажу, почему я уехал. В Узбекистане я был главным инженером коврового предприятия, на жизнь не жаловался, любил свою родину. И, кстати, Россию хорошо знал и любил тоже. Я рано потерял жену (она умерла от рака). Мою мать мы с отцом тоже потеряли. И я жил с ним. Мне думается, что поток эмиграции наших соплеменников в девяностые годы породил в нем затаенное чувство тоски, оттого что родная община тает на глазах. А когда наши близкие родственники обосновались в Нью-Йорке, его стало неудержимо тянуть туда. Я уже подходил к пенсионному возрасту, ну и решил осуществить желание отца. Мы с ним приехали в Америку перед самым началом нового века, в двухтысячном году. А через пять лет он умер. Живу в одиночестве...
   Тут Сара повернула голову и с интересом посмотрела на Пинхаса. Семен Львович понимающе улыбнулся.
   - Значит, реальный антисемитизм вас, бухарских евреев, там не доконал? - продолжил экзаменовать Пинхаса лысый и усатый сосед Бориса и Марины. Вы только боялись его разгула? Лукавите, уважаемый, не тем рассказываете свои байки. Мы тоже пожили в совке и кое-что прочувствовали.
   - Я не буду отрицать, что можно вспомнить какие-то проявления антисемитизма, - ответил Пинхас. - Но я прожил в Узбекистане почти 60 лет и не могу согласиться, что это явление нас там "доконало". Я занимал довольно высокую должность, а мой друг и соплеменник руководил главком в нашем министерстве. Среди бухарских евреев были кандидаты и доктора наук, множество прекрасных специалистов с высшим образованием, был директор научного института, были заслуженные и народные артисты... А ведь моих соплеменников в многомиллионном Узбекистане было совсем немного - менее двухсот тысяч. Так что не хочу карикатурить истинную ситуацию.
   Этот ответ Пинхаса прокомментировала Карина:
   - Найдется ли в России город с такой же численностью жителей, который может похвалиться подобным уровнем своего населения?
   Сосед Бориса и Марины усмехнулся, помолчал и заговорил подчеркнуто менторским тоном, обращаясь к Пинхасу:
   - Нет желания копаться в ваших аргументах. Допускаю даже, что ваша статистика достоверна. Но, в общем-то, статистикой можно закрыть от наших глаз конкретные печальные судьбы евреев, а ведь каждая судьба - это истинная ценность. Лично мне антисемитизм сломал судьбу - и я навсегда стал чужим и равнодушным к совку...
   Он опять недолго помолчал, словно размышляя, нужна ли здесь его исповедь, затем грустно продолжил:
   - Я последний участник нашего ток-шоу и, видимо, самый неудобный для нашего ведущего. Уж простите, господа, что так получается... Меня зовут Зиновий, приближаюсь к семидесятилетию, живу в Нью-Йорке, а был ленинградцем. Я пытался поступить в мединститут, но меня завалили на вступительном экзамене по биологии. Пришлось стать технарем. Работал в большом НИИ в области ультразвукового контроля. Защитил кандидатскую диссертацию. Но докторскую защитить не дали - завотделом, антисемит проклятый, добился двух отрицательных отзывов от докторов наук на предварительной защите: я якобы не учел некоторых важных факторов, влияющих на достоверность контроля. Ненавижу...
   Семен Львович взволнованно перебил Зиновия:
   - При чем тут антисемитизм?! Я тоже увлекался ультразвуковым контролем - это не прямой, а сугубо косвенный метод. Связь его показателей с заменяемыми прямыми характеристиками требует тщательного изучения. Видимо, вы просто проявили поспешность...
   И с беззлобной, шутливой улыбкой добавил:
   - Ну, а что касается врачей, то невооруженным глазом можно увидеть, что чуть ли не сорок, а то и больше процентов врачей в России - это евреи. Не дискриминация ли это русского народа, дорогой мой. Вам, видимо, надо было всего-навсего тщательнее учить биологию, поступая в мединститут...
   - Демагогией занимаетесь, Семен Львович, - с возмущением отреагировал Зиновий. - Будь я какой-нибудь Иван Иванович, всё было бы по-другому.
   - Нет, Зиновий, демагог - именно вы, - отреагировала Карина. - Хронически страдать от жалости к еврейскому народу совершенно недостойно его. Это талантливый, созидательный и сильный народ, он, конечно, знает немало несправедливостей (но и не только он - вспомните прибалтийскую или украинскую русофобию, геноцид армян), однако достижения евреев и раньше, и особенно сегодня являются украшением человечества... Сережа, пожалуй, расскажи, о наших сибиряках.
   - С удовольствием, - откликнулся Сергей. - Вам, Зиновий, нужны конкретные судьбы евреев - пожалуйста! Главным геологом славной организации Главтюменнефтегаз, которая обеспечивала основную добычу нефти в стране, был еврей Юрий Борисович Файн. А начальником Главтюменнефтегаза работал замечательный инженер и ученый Валерий Исаакович Грайфер. Когда же огромный Главтюменнефтегаз передал свои функции региональным производственным объединениям, в самом крупном из них, "Нижневартовскнефтегазе", главным геологом стал Владимир Уриелевич Литваков. Могу ещё добавить, что мне довелось знать одного из членов коллегии союзного Минхиммаша, и он мне сообщил, что у них в министерстве из двенадцати членов коллегии четверо - евреи, включая его. Гордитесь своими соплеменниками, Зиновий, а не исходите жалостью к ним и себе любимому... Или я, как и Пинхас, говорю не то, что вам нужно?
   - О, как вы все мне надоели! Зачем судьба посадила меня на это проклятое место?! Ни в чем вы меня не убедите, господа, мне достаточно собственного опыта жизни, чтобы кое-что понимать... А ты, Семен Львович, не только устроил здесь клоунаду знакомства, но и попытался давать свою демагогическую трактовку моим сложностям жизни. Как ты смеешь, ничтожество?! Сядь и заткнись наконец! Для меня антисемитизм - очевидная болезнь российского общества, я боюсь этого явления и, умирая, буду бояться... Ну, а о подпевалах твоих мне даже говорить неохота. Жаль, что ты, уже старый хрыч, так и остался наивным придурком!
   - Как вы смеете? - заметно побледнев, воскликнул Семен Львович. - Я профессор, доктор наук, заслуженный изобретатель России, всю жизнь старался помогать людям в их добрых стремлениях. И здесь хотел только хорошего, хотел, чтоб мы стали ближе друг другу. Как же вы посмели...
   Он вдруг замолчал, стал приседать и неуклюже упал в общий проход самолета, потеряв сознание.
   - Марина, встаём, - решительно сказал Борис и пояснил для всех: - Мы прошли курсы волонтеров - знаем что делать.
   Он быстро оказался в проходе и попросил Пинхаса помочь ему аккуратно перенести Семена Львовича в конец самолета, на площадку перед запасным выходом. Марина ушла туда за ними. Туда же поспешили и две стюардессы.
  Среди экскурсантов наступило молчание...
   Минут через пятнадцать Пинхас вернулся и сообщил, что у Семена Львовича произошла остановка сердца, но Борис и Марина, применив искусственное дыхание рот-в-рот и массаж сердца, оживили его. Он опять дышит, и сердце его бьется.
   В это время прозвучало объявление, что самолет совершит экстренную посадку в Оклахома-Сити в связи с необходимостью госпитализации одного из пассажиров.
   - Какие замечательные ребята наши молодожены, - задумчиво произнесла Сара. - А мы таки любим ругать нынешнюю молодежь...
   Молчание продолжилось. После посадки самолета санитары вынесли Семена Львовича наружу, а молодожены взяли с полки свои баулы и пошли за ними.
   - Мы дальше не полетим, остаемся здесь - поможем Семену Львовичу, если понадобится, - сказала, уходя, Карина.
   - Счастливо вам повеселиться, - добавил Борис, проявляя бесстрастную вежливость.
   Когда самолет взлетел, Пинхас нарушил тишину негромким, но твердым высказыванием:
   - Печально... Но сегодня я стал еще больше уважать свою общину. Да, в ней есть и проблемы, и конфликты - жизнь не может быть очень простой, без противоречий. Но община не скулит, а созидает, стремится к совершенству - и это главное. Это община оптимистов. А просто принять позу обиженных и страдать - это не для нас. Пусть без устали лелеет себя, как уникальную драгоценность, кто-нибудь другой, отравляя жизнь себе и людям. Давайте будем мудрее и постараемся совершать добрые поступки, господа... как Семен Львович, как наши молодожены...
   И опять - тишина. Поредевшая компактная группа экскурсантов безмолвствовала весь дальнейший путь до Лас-Вегаса. Каждый был погружен в свои мысли...
  
  
  
  
  "А Я ПОБЫВАЛА В ТАРУСЕ..."
  
   Ольга Ершова родилась и жила до окончания средней школы в Тюмени. Её отец был геофизиком, начальником сейсмической партии, а мама главным бухгалтером одной из гостиниц города. У Ольги был еще старший брат, который в то лето, когда она оканчивала школу, получил диплом геофизика в Казанском университете и уехал с какой-то экспедицией на Камчатку, а затем обустроился и остался навсегда в тех краях. Ольга решила пойти по стопам брата - стала учиться на геофизика в том же университете.
   Она училась блестяще и после окончания учебы была направлена в аспирантуру университета. Выполнив актуальные для нефтяников-буровиков исследования по устойчивости различных глинистых отложений при совокупном влиянии физических и технологических факторов, она защитила кандидатскую диссертацию. Ей было тогда только 26 лет.
   Её пригласили работать научным сотрудником университетского Института геологии и нефтегазовых технологий и углубленно изучать изменение коллекторских и механических характеристик горных пород в различных технологических условиях строительства скважин. Одним из крупных результатов этих исследований стала защита ею докторской диссертации в 35 лет. Обе её диссертационных работы, как весьма важные, финансировались из государственного бюджета.
   А что же изменилось в её, как говорится, "личной жизни" за прошедшие годы казанской жизни? Да ничего. А ведь она, даже заметно повзрослев, оставалась стройной миловидной блондинкой с легкими, довольно изящными движениями, искренней дружелюбной улыбкой. При этом она умела легко включиться в разговор и поддержать его.
   Были у неё, конечно, очень редкие эпизоды влюбленности, но не хотелось бы на них останавливаться, поскольку они были неяркими и кратковременными. А мешали им разгораться её особенности, которые охлаждали парней: и почти фанатичная увлеченность наукой - неизменным приоритетом номер один, и не вполне исчезнувшая сдержанность юношеского возраста (недолгие интимные отношения вдруг посетили её жизнь лишь давным-давно, в годы аспирантуры)... А ещё, конечно, мешали её бытовые условия. О них, несомненно, надо вкратце поведать.
   Она поселилась в Казани у своей одинокой тети, двоюродной сестры матери, которая занимала комнату в коммунальной квартире. Жили они дружно, но использовать эту комнату, контролируемую весьма строгой тетей, для какого-либо развития своих романтических отношений было абсолютно невозможно.
   Правда тетя, полюбив Олю, прописала её в своей комнате, как только она была зачислена в аспирантуру. "Помру, а у тебя останется законное жильё в центре Казани!" - вдохновенно заявила тогда тетя. И Оля, конечно, искренне порадовалась: её привлекала перспектива навсегда остаться в древней, уютной и наполненной культурными ценностями Казани, остаться и трудиться в родном университете. Ну, а тете тот свой благородный поступок, видимо, не стоил слишком больших усилий: она была сотрудницей домоуправления...
   Итак, в 35 лет Ольга стала доктором технических наук. И вскоре ей была предоставлена университетом двухкомнатная квартира. Очень уставшая и счастливая Ольга Ершова решила всерьез отдохнуть на летней природе, перед тем как отправиться к новым нелегким целям в любимой науке. В туристическом агентстве ей предложили базу отдыха санаторного типа в Тарусе, пояснив, что в тех краях она сможет совместить познание культурных ценностей и наслаждение волшебной природой на берегу Оки.
  
   С этого момента, уважаемый читатель, вас ждет небольшое повествование о желанном отдыхе Ольги, стремительно взлетевшей к высотам признания в научном мире, - признания, которое, увы, произошло без сочетания с гармонией, как принято говорить, в её "личной жизни". Той гармонии, увы, просто не было...
   Ольга, привыкшая всё делать на строгой методической основе, естественно не могла не ознакомиться по Интернету с местностью, где ей предстояло отдыхать. И это ознакомление её очень порадовало.
   Она помнила относительно Тарусы только одно: там жил прекрасный писатель Паустовский. Даже расположение этого города было для неё загадкой. И потому с искренним интересом читала рекламный текст: "Оздоровительный комплекс "Таруса" расположен в Тарусском районе Калужской области, в 130 километрах от Москвы, рядом с прекрасным историческим городом Таруса. Санаторий окружён лесами и находится возле берега реки Оки. В этих местах царит дух русской культуры и невероятной природной красоты. Поблизости расположены два пляжа и песчаные островки. Запахи цветов и трав, стрекот кузнечиков, потрясающие виды - всё это ждёт Вас в этом чудесном месте, полном жизни".
   Далее она вдохновлялась новой и новой информацией.
   Узнала, что над обрывом к реке Таруска, впадающей в Оку, стоит в саду бревенчатый дом, половина которого принадлежала К.Г. Паустовскому. Ныне это дом-музей писателя. Здесь он жил и занимался творчеством с 1957-го до 1968 года. Он так изложил свои первые впечатления после покупки этого жилища: "В Тарусе очень хорошо. Окрестности сказочные... места здесь чудесные... В Москву не тянет..." В 1968 году К.Г. Паустовский умер и был похоронен на местном кладбище, на окраине города, над обрывистым берегом Таруски, впадающей здесь в Оку. Годом ранее писателю присвоили звание "Почетный гражданин города Тарусы".
   А еще Ольга узнала, что из санатория организуются экскурсии в музей Цветаевых, музей-усадьбу замечательного художника Поленова, картинную галерею Тарусы, город Серпухов и расположенный там Высоцкий мужской православный монастырь, основанный в 14-м веке.
   И еще много интересного поведал Интернет о возможностях отдыхающих в комплексе "Таруса" - всё это укрепило её уверенность в правильном выборе места отдыха. А одну из тех возможностей она уже реализовала прямо при покупке путевки: оплатила двухместный номер в главном корпусе с доплатой 50% цены второго места, чтобы к ней никого не подселяли. Так она решила обеспечить себе максимально комфортный отдых.
  
   ...Молодой шофер маршрутного такси с явным вдохновением знакомил по пути со своим любимым городом группу новых отдыхающих, направляющихся в оздоровительный комплекс от городского автовокзала Тарусы. Этот уютный, утопающий в зелени город Таруса с чистыми, ухоженными улицами сразу очаровал Ольгу. Ей приглянулись, в частности, его контрасты. На возвышенности расположились новые строения, в том числе многоэтажные дома. А внизу сохранен украшенный белыми церквями старый город, где маленькие деревянные домики гармонично соседствуют с современными строениями. Душевно обустроена набережная, где стоят в задумчивости памятники М.Цветаевой, К.Паустовскому и Б.Ахмадулиной и открывается красивый вид на Оку. Шофер отметил, что Цветаева провела здесь в детстве много времени.
   Сразу стал согревать сердце Ольги и оздоровительный комплекс, где она поселилась в главном четырехэтажном корпусе. Она чувствовала, что ей, уставшей от напряженной жизни в большом городе, будет хорошо в этом месте тишины и покоя. Очень понравились чистая и ухоженная территория с вековыми соснами и клумбами удивительной красоты, увенчанная оборудованным пляжем.
   Вполне соответствовал её ожиданиям и снятый ею жилой номер в главном корпусе. В общем, всё её порадовало, и она с удовольствием приступила к опустошению своего чемодана, с чего всегда начинается жизнь на отдыхе...
   На следующее утро после приезда Ольга села в обычный городской автобус и через несколько минут оказалась в центре Тарусы. Погода была чудесная: на небе - ни облачка, но мучительной жары не ощущалось. Ей хотелось неторопливо и без суеты коллективных экскурсий погулять по городу, прикоснуться взглядом к его достопримечательностям. Особенно привлекал её памятник любимой поэтессе Марине Цветаевой.
   Она наслаждалась уютом и гармонией этого маленького города. И через пару часов направилась к ухоженной набережной Оки.
   Там, на высоком берегу реки, посреди обзорной площадки городского парка, откуда открывается чарующий вид лесистых приокских холмов, возвышается бронзовая скульптура стройной поэтессы, одетой в длинное, до
  пят, платье. Ольге хотелось думать, что поэтесса вспоминает свои детские годы - те времена, когда полюбила эти места.
   - Вы поклонница Цветаевой? - вдруг прозвучал почти песенный баритон.
   Ольга увидела, что возле неё стоит высокий молодой мужчина лет сорока с мужественными чертами лица, густой каштановой шевелюрой, в голубой трикотажной рубахе навыпуск, белых брюках и светло-серых туфлях.
   - Да, - ответила она. - Похоже, я встретила единочувственника?
   - О, какая изысканная речь! Впрочем, я люблю общаться с глубоко интеллигентными людьми. А вот поэзию люблю не очень. И творчества Цветаевой практически не знаю, уж простите.
   - Неужели даже её "Мой Пушкин" не читали? Это не стихи.
   - Искренне смущен, но, увы, нет... А может быть, вы прочтете мне хоть что-то из её стихов - чуть-чуть повысите мой культурный уровень?
   - Вы знаете, здесь просветительство не входит в мои планы. Я хочу просто отдохнуть.
   - А где вы обитаете?
   - В оздоровительном комплексе "Таруса".
   - Какое чудо! И я там же. Полагаю, вы просто знакомитесь с городом.
   Ольга с улыбкой кивнула головой. Этот человек показался ей симпатичным.
   - Меня зовут Сергей, и сейчас у меня та же задача. Предлагаю познакомиться.
   Ольга назвала свое имя.
   - Очень приятно, - стандартно, но с оттенком искренности произнес Сергей. - Вы - за рулем?
   - Нет, у меня нет машины, я приехала сюда на автобусе.
   - Понятно... Догадываюсь, что вы преподаете литературу в школе.
   Ольга улыбнулась, но промолчала.
   - А возможно, вы трудитесь в какой-то библиотеке... Впрочем, это совершенно неважно. Главное, вы приятный человек, и мне хотелось бы здесь не терять вас из виду. Моя машина недалеко - разрешите мне доставить вас в нашу обитель. Скоро обед...
   После обеда они решили прогуляться по территории оздоровительного комплекса. Молча шли совсем недолго. Он заговорил первым:
   - Милая моя учительница словесности! Я ведь не ошибаюсь?
   Ольга молча и чуть смущенно улыбнулась. Он воспринял это как подтверждение своей правоты и воодушевленно продолжил:
   - Позвольте мне повторить свою слёзную просьбу: уважьте, пожалуйста, недоучку-технаря и произнесите хоть что-то из стихов Цветаевой. Так я хоть на миллиметр приближусь к вашим знаниям.
   - А чем вы занимаетесь, недоучка-технарь?
   - Я инженер-конструктор буровой техники, даже кандидат технических наук. Честно говоря, я к науке не очень прикипел, меня всерьез влекла к себе живая, предпринимательская деятельность. И в девяностые годы я с радостью до неё дорвался... Ну, вот, понесло меня в сторону. Вам интересно меня слушать?
   - Очень.
   - Думаю, ваше "очень" - просто проявление вежливости. Но, пожалуй, закончу свою исповедь, если после неё вы мне подарите что-то из Цветаевой.
   - Уговорили, - снова улыбнулась Ольга.
   - Ура! Продолжаю! Наш институт находится в Перми, а лабораторией нашей заведовал старик, доктор наук, творческий, но совершенно не современный человек. В ельцинскую эпоху мы заключали довольно дешевые договора с производственниками на свои разработки, причем из-за расцвета коррупции приходилось отмывать часть денег, полученных по этим договорам и "подкармливать" кое-кого из производственного начальства - таково было условие его благосклонности. Убогое существование...
   Он немного помолчал, внимательно поглядел в глаза Ольги. Её заинтересованный взгляд стимулировал Сергея довести свой рассказ до конца.
   - Когда наш старик разболелся и ушел на пенсию, я занял его место и вскоре создал из коллектива лаборатории закрытое акционерное общество "Дрилекс". Мы перестали работать на институт, а значит кормить его дирекцию и функциональные подразделения, участвовать в прочих его расходах. Усилили наш коллектив, включив в него опытных технологов-производственников на местах. Нашли хороший завод-изготовитель для наших объектов. Нашли форму поощрения благосклонного к нам производственного начальства. Дело пошло гораздо веселее, а мы почувствовали финансовую щедрость эпохи... Благодаря нашим сотрудникам на местах своевременно и четко улавливаем потребность производственников в новых технико-технологических комплексах. И работаем по-американски: с технологическим сопровождением - это выгодно и потребителям, и нам... Неужели вам не скучно всё это слушать?
   - Совсем нет - так я лучше ощущаю дыхание современной жизни. Спасибо!
   - Ну, а теперь ваша очередь. Долой прозу жизни - прикоснемся к высотам поэзии!
   Ольга задумалась ненадолго. Сергей тактично молчал, понимая, что она выбирает стихотворение. Наконец начала говорить:
   - Я познакомлю вас, Сережа, с маленьким стихотворением Марины Цветаевой. Оно мне очень нравится, потому что отражает удивительное, неповторимое мироощущение этой женщины. Женская поэзия вообще - уникальное явление. Она изящнее мужской, в ней меньше прямолинейности и больше неожиданных поворотов мысли. Поэзия Цветаевой - это яркий пример классической женской поэзии. Вот послушайте:
  
  Дней сползающие слизни,
  ...Строк поденная швея...
  Что до собственной мне жизни?
  Не моя, раз не твоя.
  И до бед мне мало дела
  Собственных... - Еда? Спанье?
  Что до смертного мне тела?
  Не моё, раз не твоё.
  
   - Да, удивительные повороты мысли, - задумчиво произнес Сергей. - Жаль, что я далёк от поэзии - другому учили, не как вас.
   Ольга промолчала. Интуиция подсказывала, что не надо спешно сообщать Сергею о его ошибочном мнении по поводу её квалификации и работы. Пусть он пока считает её школьной училкой - это упрощает общение.
   ...Они спустились к Оке и, по его предложению, сели на землю в густой и высокой траве. Вокруг было безлюдно, и Ольга, чувствуя волнующую близость мужчины, растерялась и напряглась, у неё возникла предательская дрожь, которую не мог не заметить Сергей.
   Он обнял её за плечи и уложил рядом с собой на траву.
   - Мне хорошо с тобой, - услышала она его шёпот.
   - Мне тоже, - прошептала она, движимая помутненным сознанием, рождающим в ней и покорность, и страх, и смутное желание, чтобы всё продолжалось.
   Он решительно повернулся на бок и почти навис над ней. Что было дальше, она не могла бы точно поведать. Чувствовала его руку, блуждающую по её телу, слышала его участившееся дыхание, затем происходило непривычное, совсем позабытое: пленительное таинство взбудораженного организма...
   ...Некоторое время они молча лежали рядом в приятной истоме, глядя в безоблачное небо. Затем он снова повернулся на бок и, уже не прикасаясь к ней, с улыбкой разглядывал её лицо.
   - Ты красивая, - сказал он. - Но чувствую, не замужем и мужчинами не избалована. Почему?
   - Так уж получилось... А ты женат?
   - Да. Но наш брак, увы, развалился. Буду разводиться.
   И, помолчав несколько секунд, добавил:
   - На тебе бы женился с удовольствием!
   Ольга, удивляясь своей смелости, ответила:
   - Я согласна. Приезжай ко мне, в Казань. Это замечательный город. Я живу одна в прекрасной двухкомнатной квартире. Ты мне, честное слово, понравился. Думаю, теперь мне без тебя будет плохо...
   Сергей промолчал. Затем поднялся, помог встать ей, поцеловал её в висок и тихо сказал:
   - Спасибо, Олечка.
   Они направились к главному корпусу и разошлись по своим номерам...
   В последующие часы и дни их можно было увидеть только рядом друг с другом. Вместе загорали на пляже, вместе ездили на экскурсии в музеи Г.К. Паустовского и семьи Цветаевых, в музей-усадьбу В.Д. Поленова, посетили в городе уютный ресторан "Якорь", отдыхали вечером в красивом баре их санатория, много прогуливались по живописным дорожкам его тщательно ухоженной территории и беседовали.
   На этих прогулках она сумела полностью избежать разговоров о своей работе. Щедро повествовала о любимой Казани, которая, по её мнению, становится четвертым по значимости городом России, после Москвы, Петербурга и Екатеринбурга, и, соответственно, обретает всё более неотразимый облик. А он жаловался на свою унылую семейную жизнь со скучной, глуповато-самоуверенной и бесцеремонно-сварливой женой, которая, к тому же, не подарила ему ни одного ребенка. Отметил, что жена - его главная ошибка молодости. Говорил, что истинную радость ощущает в руководстве "Дрилексом", что это его детище нашло себе устойчивую нишу в сфере отраслевых инноваций... Касались они стихийно и других тем...
   А ночи проводили в её номере, поскольку так она чувствовала себя более комфортно, чем если бы приходила на ночь к нему, хотя и он жил в своем номере один.
   Ей было уютно и радостно в компании с Сергеем. Конечно, она постоянно помнила, что скоро эта тарусская сказка закончится, но не углублялась в такие размышления. Сердце подсказывало ей, что, если и Сергею хорошо, когда они вместе, то непременно их отношения продолжатся. А как это получится, здесь гадать о том бессмысленно. Иногда, глядя себе в глаза в зеркале, она мечтательно думала: "Неужели и у меня скоро начнется настоящее семейное счастье?" И задумчивая улыбка не спешила покидать её...
   Но пришел тот нежданный день, когда её тарусская сказка мгновенно разрушилась.
   После завтрака они вдвоем, как обычно, вышли прогуляться. Она сразу заметила, что Сергей чем-то серьезно озабочен и им, видимо, предстоит какой-то невеселый разговор. Он предложил ей сесть на свободную скамейку, затем, немного, помолчав, шокировал её коротким монологом:
   - Оля, я, конечно, понимаю: тебе будет больно услышать то, что я сейчас скажу. Ты милая, умная, с очень чистой душой. Естественно, я не мог ожидать, что вдруг встречу тебя. А полгода назад, по рекомендации друга, я принял в наш "Дрилекс" двадцатипятилетнего инженера-конструктора, почти девчонку, веселую, душевную и талантливую. Общение с ней стало для меня лекарством от тоски из-за унылой семейной жизни. И мы в начале этого лета решили пожениться. Сейчас она ждет нашего ребенка... Мы запланировали приехать сюда вместе, но она сильно простудилась, у неё нашли воспаление легких - ей пришлось остаться в Москве. Я не ожидал, что сможет появиться здесь. Но рано утром она позвонила и сказала, что приезжает сегодня вечерним автобусом.
   Ольга безмолвно, с осунувшимся и как бы окаменевшим лицом смотрела куда-то вдаль.
   - Наверное, ты осуждаешь моё поведение здесь, - продолжал Сергей. - Если сможешь, прости, пожалуйста. Вырвавшись из своего постылого дома и встретив тебя, я, поверь, вдруг потерял голову. Так уж случилось...Так случилось, потому что я сразу почувствовал тепло твоей души, мне стало очень хорошо с тобой. Если и тебе стало хорошо, пусть наша встреча будет вспоминаться нами как светлая полоска жизни. Надо ли осуждать то, что нас радовало?.. Но сегодня эта полоска должна кончиться... навсегда. Прости меня, Олечка...
   Ольга еще некоторое время молчала. Он тоже больше ничего не говорил.
   - Да, Сережа, мне нелегко всё это слышать, - наконец тихо произнесла Ольга. - Появилось еще одно звено в моей неустроенной личной жизни. А ведь я... успела тебя полюбить.
   И, вновь помолчав, сказала:
   - Сейчас мне нужно побыть одной. Спасибо за всё хорошее, и поверь, что я с достоинством выдержу сегодняшний удар... Прощай.
   Она встала и быстро пошла к главному корпусу.
   В своем номере легла на кровать и долго плакала, думая о своей женской судьбе, - судьбе, конечно, очень удачной, наполненной вдохновенным творчеством, но и очень печальной, лишенной простой житейской гармонии...
  
   В Казани, у входа в университет, её догнала сотрудница, тоже идущая на работу, и воскликнула:
   - Оля, я приехала из Крыма. Как там чудесно!
   - А я побывала в Тарусе.
   - Ну, и как там?
   - Её любила Марина Цветаева. И я не забуду... Никогда...
  
  
  РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ
  КОТА РИКИ
  
   Мы с женой поселились в Нью-Йорке в пенсионном возрасте. Здесь около девяти лет нас ждал сын - он жил с женой и дочкой. А ещё через несколько лет у нас с женой появилась приятная возможность проводить летние месяцы на даче, в горах Пенсильвании, спасаясь от мучительно влажной жары Города Большого Яблока.
   На этой даче довелось познакомиться моему коту Рики и маленькой собачке сына Люське. Собачке кот, видимо, приглянулся, и она захотела с ним играть. А заигрывала она так: стремительно бегала кругами вокруг него, делая вид, что намерена слегка укусить то спереди, то сбоку, то сзади. Но кот был неизменно равнодушен к ней. Не отвечая доброжелательностью на эти заигрывания, он лишь время от времени лениво шипел и отмахивался от Люськи лапой, не выпуская когти: показывал, что она его "достала", как выражается современная молодежь. И если собачка надоедала ему сверх всякой меры, он запрыгивал на кровать, полагая, что теперь стал недосягаем для неё.
   Но вдруг Люська, набравшаяся новых сил на свежем горном воздухе, смогла запрыгнуть на кровать тоже. И тут же решила использовать новый метод игры с котом. Она разбежалась и пошла на таран. Кот от удара упал на спину и по инерции соскользнул на пол. Вслед за ним - тоже по инерции - на полу оказалась и Люська.
   Затем собачка гордо отвернулась от кота и подбежала к своему хозяину - моему сыну, ожидая похвалы в качестве победительницы.
   А кот был в плохом настроении всё оставшееся время дня.
   Да, беспомощность - очень печальное ощущение и для человека, и для кота.
  
  * * *
   К сожалению, конфликтные отношения между Рики и Люськой имели драматическое продолжение, которое стоило нам с женой многих переживаний. Но главное - мы окончательно поняли, что психология домашних животных, которые годами ежедневно общались с людьми, весьма сложна и, видимо, даже приближается к человеческой.
   А случилась у нас на даче вот такая беда.
   Однажды, по семейным обстоятельствам, я остался на несколько дней один с Рики и Люськой. Оба эти довольно заласканных существа, поняв, что никто из людей, кроме меня, в доме не предвидится, начали между собой борьбу за мое первоочередное внимание. Люська с этой целью переселилась со второго этажа на наш с Рикой, первый, и стала упорно проситься ко мне на колени всякий раз, когда я садился на стул или в кресло. Рики, ощущая себя бесспорным хозяином на нашем этаже, относился к собачьим попыткам достаточно снисходительно, тем более что я игнорировал их, не желая излишне нервировать любимого кота.
   И все же, естественно, раздражение кота в отношении нарушающей гармонию нашей жизни Люськи неуклонно нарастало...
   В тот поздний вечер я уселся в кресле, чтобы посмотреть какую-то передачу по телевизору. Перед этим я увидел, что кот сладко спит в другой комнате на моей кровати. Люська не спала и стала проситься ко мне на колени, кладя на них передние лапки и тихо поскуливая. И тут я допустил роковую ошибку: решил, в порядке исключения, не отказать ей - пусть порадуется, пока кот видит свои сны...
   В ходе телепередачи, кот неожиданно для меня проснулся и тихо зашел в комнату, где Люська блаженствовала у меня на коленях. Такого безобразия он вытерпеть не смог. Как посмела столь вольготно вести себя эта ненужная ему гостья на его территории?! А с другой стороны, как я мог допустить ее к себе на колени - на его, и только его, традиционное место в нашей семье?! Возмущение захлестнуло его сердце и разум - он взлетел в невероятно длинном прыжке и с шипением оказался у меня на коленях, оседлав Люську. Ошеломленная собака, в свою очередь, возмутилась бесцеремонностью кота и немедленно приняла бой.
   Мои подопечные, сцепившись, единым клубком скатились с моих коленей, и их лютая схватка продолжилась на полу. Борьба была столь динамичной, что уловить, какие травмы они получают, я не мог. Стало ясно одно: их срочно надо разнять и сделать недоступными друг для друга. Мне это, к счастью, удалось. В итоге собака осталась в комнате с телевизором, а кота я оставил в спальне за закрытой дверью.
   Меня, конечно, шокировало произошедшее. Интерес к телепередаче был потерян, я выключил везде свет и лег в кровать. Рики тоже устроился на кровати сбоку от меня. Мне долго не спалось, и я слышал, что кот упорно вылизывается, но при этом производит странные и довольно громкие звуки, словно старается что-то глотать, но делает это с большим трудом...
   Утром мои животные, вроде бы, успокоились, и я решил их осмотреть. У Люськи не нашел заметных следов схватки - видимо, мой кот, не имея опыта драк, слишком растерялся в бою с собакой и вел себя довольно беспомощно. Люська же вела бой жестко и беспощадно: Рики был весь в кровавых ранах: на губе, шее, груди и двух лапах - передней и задней. У него поднялась температура - нос сухой и горячий, все тело тоже "горит", что безошибочно ощущалось ладонью. Я пока ничего не предпринимал, поскольку кот заснул. Во сне он периодически издавал стоны.
   Через несколько часов из Нью-Йорка приехали моя жена и родственники - хозяева Люськи. Собаку немедленно вернули на ее родной второй этаж, а кота мы с женой начали лечить.
   Прежде всего, на основе прошлого опыта, размололи четверть таблетки анальгина, раскрыли ему пасть и влили в нее чайную ложку воды с этим порошком. Кот, хотя и с явным отвращением, но все же проглотил лекарство. Затем мы стали смазывать все его раны специальной лечебной мазью с антибиотиком. Эта мазь хранилась нами с прошлых времен, когда кот умудрился полежать на муравейнике - и весь его живот был ужасно покусан насекомыми. С тех же времен у нас остался специальный воротник, который не позволяет коту слизывать мазь с мест ранений. Этот воротник мы получили в ветеринарной клинике и хранили на всякий случай. Вот он и пригодился вновь. К счастью, воротник практически не нервировал кота - Рики с ним и ходил, и ел, и спал...
   Залечивание ран продолжалось около двух недель. Но это было только частью проблемы, причем не основной.
   Главным стало то, что Рики впал в глубокую обиду и депрессию. Он не мог внутренне примириться с тем фактом, что был так глубоко обижен на своей территории. И понимал, что обида стала возможной только потому, что его любимая семья почему-то пригрела, как родную, эту противную, ненужную нахальную Люську. Почему родные люди предали его? Разве он не старался всеми силами быть добрым, чутким, понимающим, ласковым - настоящим членом семьи?!
   Мы стали неприятны коту - и он порвал с нами все отношения. Очень скоро родственники с Люськой уехали в Нью-Йорк, а кот стабильно обосновался на втором этаже, изредка посещая свою бывшую территорию только, чтобы перекусить из своей миски или сходить в туалет (тазик с песком). При этом он четко демонстрировал, что мы с женой для него - пустое место. Ни малейшей реакции на наши обращения, увещевания, просьбы. А о том, что неизменно свежая еда в миске и всегда чистый песок в туалете - результат наших забот, он просто не задумывался, не до того ему было.
   Конечно, мы приходили к нему на второй этаж, садились на диван, где он постоянно лежал, разговаривали с ним, гладили его, старались напомнить ему, что он - наше любимое существо. Но он не проявлял к нашим стараниям никакого внимания, продолжал лежать, безучастный ко всему, ушедший в тяжелое раздумье, печальный и безвольный.
   Такая жизнь, до начала обнадеживающих проблесков в поведении кота, продолжалась неделю. Кто-то, быть может, снисходительно улыбнется тому, что я сейчас поведаю, но что есть, то есть. Кота мы любим нежно и глубоко, он согревал и радовал наши сердца 11 лет, и понимание, что мы теряем верного, любящего нас друга, стало для нас настоящей бедой. Мы пребывали в искреннем унынии, надежда на восстановление нашей солнечной семейной жизни втроем казалась призрачной. Я стал плохо спать: мучило ощущение безысходности...
   Но, как известно, время лечит, и не только людей. Мы вдруг стали замечать, что в глазах Рики появляется здоровый блеск, что он начинает выказывать некоторый интерес к жизни: дольше греется на солнышке; увидев бурундука, проявляет импульсы охотничьего азарта; вдруг попросился на колени к жене; чередует уединение на втором этаже с отдыхом в кресле на нашей территории; мурлычет, когда мы его гладим...
   Процесс медленного возврата кота к нормальной жизни длился еще не менее двух недель. Мы наблюдали этот процесс и испытывали счастье. Постепенно он стал прежним, привычным членом нашей семьи, дарящим нам с женой тепло и уют. И все же нельзя не заметить, что теперь он чаще, чем раньше, уединяется, погружаясь в раздумья о жизни.
   Осталось одно волнение: что сулит нам его возможная встреча с Люськой в будущем?
  
  * * *
   Мой кот Рики - серьезный охотник. В первое лето своей дачной жизни он сначала занялся охотой на белок. Наблюдать эту его охоту было интересно и чуть грустно, поскольку я быстро понял, что она совершенно бесперспективна, хотя отнимала почти все его силы. Увидев в траве белку, он ложился на землю и в величайшем напряжении начинал ползком, по-пластунски, не отрывая живота от земли, с частыми остановками, приближаться к ней. Его азарт нарастал, хвост упруго перемещался вправо и влево, глаза выражали радостное волнение от скорой победы. Но каждый раз, когда он приближался к желанной добыче достаточно для решающего прыжка, белка вдруг подбегала к ближайшему дереву и быстро забиралась по его стволу далеко вверх. А он влезать на деревья почему-то не решается.
   После десятков неудач кот охладел к охоте на белок. Да и они решили не испытывать судьбу и перестали приближаться к нашему дому. Мы уже не видим их вблизи дома.
   Следующим дачным увлечением кота стала охота на бурундуков. Эти маленькие симпатичные животные с полосатой спинкой поначалу жили вокруг нашего дома в большом количестве. Охота кота на них напоминала охоту на белок, но иногда оказывалась удачной. Если Рики удавалось схватить бурундука, он никогда не ел добычу. У кота нет проблемы добывания пищи. Но природа наделила его охотничьим азартом - и это невозможно ликвидировать никакой сытостью.
   Так что, хотя съедать пойманного бурундука ему не требовалось, но похвалиться передо мною и женой охотничьей удачей он считал необходимым. Поэтому, задушив зверька в своих челюстях, он приносил его домой и выкладывал на пол посреди комнаты, победоносно глядя на нас. Жена в таких случаях всегда очень переживала и проводила с котом воспитательные беседы. Она объясняла, что у бурундука есть семья, его ждут дома дети, а теперь они остались сиротами... Кот внимательно слушал, но его природа зверя-охотника оказывалась сильнее воспитательных воздействий моей жены.
   Однако и время этой охоты закончилась, поскольку бурундуки, как и белки, предпочли больше не испытывать судьбу и покинули территорию, прилегающую к нашему дому.
   Набравшись опыта изнурительной охоты на белок и бурундуков, Рики перешел к охоте на птичек, но считает это занятие всего лишь легкой забавой. Он совершенно не верит в успех и просто изображает из себя охотника: ложится на землю, водит хвостом вправо и влево и вроде бы начинает процесс охоты. Но, дождавшись момента, когда птичка взлетает, он спокойно встает и идет заниматься другими делами.
   Надо заметить, что кот проявляет живой интерес не только к маленьким существам - белкам, бурундукам и птичкам, но и к более внушительным обитателям дачной местности. Я в первую очередь имею в виду оленей, которые регулярно приходят к нашему дому, надеясь на угощение. Сначала кот вел себя несколько агрессивно, видимо, полагая, что должен защищать нашу территорию от таких пришельцев. Он смело наступал на пугливого оленя - и тот пятился назад. А когда кот прекращал дальнейшее наступление, считая свою задачу выполненной, олень останавливался и начинал возмущённо бить передней ногой о землю.
   Затем конфликтные отношения кота с оленями сошли на нет. Он привык к этим гостям, осознал, что мы их приветливо подкармливаем, и перестал уделять им внимание. Они, видя его в неагрессивном состоянии, тоже прекратили свои удары о землю.
   А однажды, на закате солнца, я увидел, что кот целеустремленно помчался прочь от нашего дома. Мне стало интересно, в чем тут дело, и я побежал за ним. И вдруг увидел, что мы с ним находимся в нескольких шагах от огромного черного медведя. Видимо, коту захотелось пообщаться с этим незнакомцем. Я схватил Рики и, пожалуй, побивая мировые рекорды, побежал к дому. Ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь.
   А медведь запрыгнул в бункер для мусора, стоявший возле соседнего, строящегося дома, полакомился там остатками пищи, оставленными рабочими, и, выпрыгнув на землю, степенно ушел куда-то.
   Весь свой дачный охотничий опыт наш Рики блестяще реализовал в Нью-Йорке. В соседней квартире перед вселением новых жильцов производили капитальный ремонт и даже, по-моему, какую-то существенную перестройку. Растревоженные там мыши решили перебежать в нашу, спокойную квартиру. И кот понял, что пробил его звездный час. За несколько дней он поймал пять мышей, используя методику охоты на бурундуков, после чего прекратилось нашествие этих существ...
  
  * * *
   Рики, как и положено котам, имеет весьма независимый характер, дополненный упрямством и изобретательностью. Что-то он любит, а что-то нет, и это не может быть изменено никакими нашими стараниями.
   Например, он обожает утренний массаж, когда-то предложенный ему мною. Причем желает, чтобы массажистом являлся именно я. Где-то в половине седьмого утра, когда ещё так хочется спать, он прыгает на кровать, подходит к моему лицу и начинает меня будить, легко постукивая лапкой по моей щеке. Мне приходится покорно сесть на кровати, достать из тумбочки необходимые приспособления - деревянные массажные шестеренки, насаженные на веревочную конструкцию, а также мягкую массажную щетку - и приступить к делу. Кот мурлыкает от удовольствия, а массаж необходимо продолжать до тех пор, пока он, вполне удовлетворенный, не спрыгнет с кровати. После этого я, если удаётся, позволяю себе поспать ещё немного.
   А больше всего не любит наш Рики ехать в машине на дачу или обратно, в Нью-Йорк. Для спасения от этой неприятности он перепробовал в нашей нью-йоркской квартире, казалось, все возможности спрятаться. Мы вылавливали его из под кроватей, из стенных шкафов, из-за телевизора...
   Однажды мы решили поехать на дачу с сыном в пятницу утром и вернуться в воскресенье вечером. Сын договорился на работе, что в пятницу будет трудиться дома, по Интернету, поэтому нам надо было выехать очень рано: его рабочий день начинается в 9 часов утра.
   Мы с женой своевременно приготовились к поездке, оставалось только посадить кота в клетку и выйти на улицу. Сын подъехал на машине и зашел к нам, чтобы помочь вынести наши дорожные сумки, в основном заполненные едой.
   И вдруг моя жена недоуменно сообщила, что кота нет дома.
   - Давайте поищем вместе и поактивнее - у меня нет времени, - предложил сын.
  Под кроватями кота не было. Из стенных шкафов полетели в комнаты всякие коробки и пакеты - найти кота не удавалось. Осмотрели все углы, все пространства, где можно было предположить его наличие - всё безрезультатно...
   Сын уехал один, а жена в смятении предположила, что, когда он входил, кот незаметно выбежал из квартиры. Она стремительно отправилась на поиски любимого Рики в подъезд. А я удрученно сел на диван...
   И вдруг передо мной появился наш кот. Он спокойно шел мимо меня, с удовлетворением сознавая, что ненавистная поездка миновала. Я понял, что он мог выйти только из-за дивана. Но мы ведь заглядывали туда!
   Я отодвинул диван от стены и обнаружил следующее. Кот умудрился оторвать в одном месте заднюю тряпочную перегородку спинки дивана от его деревянного каркаса и влезть в короб, расположенный под сиденьем. Увидеть место отрыва, заглядывая за диван сверху и сбоку, нам не удалось.
   ...Жена вернулась и со слезами на глазах сообщила:
   - В подъезде кота нет...
   И - увидела Рики...
   Да, кот сумел обдурить трех взрослых людей, но, надеюсь, с того дня в квартире больше не осталось мест, где он мог бы надежно прятаться от нас.
  ______________
  
   Вот и всё - мой очерк окончен. Он был написан еще при жизни Рики, а недавно, в возрасте 21 года, он покинул наш мир. Этот рассказ я поместил в сборник в память о любимом коте.
   Не так уж примитивна кошачья жизнь... А подчас и поучительна...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"