- Просыпайся, просыпайся. Про-сы-пай-ся! Ты вчера говорил - тебе утром в аэропорт.
Вовка открыл глаза. Дианка стояла над гладильной доской, что-то утюжила, напевала, и одновременно отдавала ему команду "подъём".
- Пиво есть?
- Сейчас! - отставила утюг, крутнулась на мысках и уже хлопала дверцей холодильника в кухне.
С Дианкой он познакомился вчера в кабаке. Володька жил в Подмосковье, а работал газо-укладчиком на Таймыре. Работа была вахтовой - месяц в тундре, месяц отдыха. Денежно и для холостяка, удобно. Закончилась очередная вахта, деньги получены, и как водится - сначала кабак, потом самолёт на Москву, а там - он ещё не решил - или продолжение переговоров о мире с быв-шей женой и восстановлении семейной жизни, или слетать на юга погреться,
- А у вас лето в тундре бывает?
- Бывает, однако.
- А что, бледный такой?
- А я в этот день на работе был.
А может совместить и переговоры и юг? Если Светка пойдёт на это. Он бы и в тот же день, как только получил зарплату, вылетел - была телеграмма от соседки, что с матерью не всё в по-рядке - какой-то инсульт - Володька смутно представлял, что это такое, но билетов не оказалось, и он решил отметить благополучно закончившийся перелёт на вертолёте с буровой до базы. Когда они уже порядочно отдалились от вышки, двигатель вертолёта замолк, и он, вращаясь хвостом во-круг своей кабины-оси, камнем свистел метров двести к земле. Промёрзшей и неуютной. Первой мыслью, посетившей тогда Володьку, было, - Чёрт, я же треники под низ не поддел, снаружи за сорок, а до базы ещё километров триста. Как добираться буду? - и только когда возобновившееся тарахтенье двигателя снова затрясло машину, понял, что надо было вспоминать не не-поддетые треники, а сына и свою мать.
Ну и погуляли. Познакомился с Дианкой - высокой, стройной и сытной, как говорится, кровь с самогоном - девчонкой, под конец вечера заказали с ней самый дорогой из имеющихся горячительных напитков - "Цыганочку с выходом", подумал ещё, - Наверное, навынос разрешает-ся, - а вывалила толпа цыган, - Докочевали же до края вечной мерзлоты, - и, приплясывая вокруг их столика, с песнями под гитары и бубны, начали поить их шампанским. Вовка, даже здорово уже выпивши, почувствовал себя идиотом. Наверное, также думали о нём и остальные посетители. Вместо шампанского, он вмазал пол фужера коньяка, и, считая, что остаток вечера, люди так и будут коситься на них подсмеиваясь, рассчитался. Девчонка предложила поехать к ней. Её роди-тели, Вовка не стал вникать где, где-то отсутствовали. Прихватив спиртного, со смехом вывали-лись из кабака. И в такси, до самого её дома, и когда по лестнице поднимались в её квартиру, про-должали на весь подъезд хохотать над собой. Вломились, крепко стукнув открывшейся дверью, в квартиру, разулись-разделись, Володька прошёл в комнату, устроился на диване и стал открывать бутылки, а Дианка, принеся бокалы, сразу устроилась на его коленях.
Очень быстро, не дав толком и выпить и оглядеться, потянула его в другую комнату на по-стель.
У девушки оказался хороший опыт общения с противоположным полом, - И откуда успела набраться? - порадовался тогда он, - На вид, ну край - девятнадцать.
- Да-а ...- останавливая воспоминания, Володька потряс головой, а она уже, стоя перед кроватью на коленях, протягивала ему открытую бутылку пива и стакан.
- Не надо, - он отстранил руку со стаканом, - Так вкусней. А ты?
- Я не буду.
- Ну, нет - так нет, - отхлебнул, обнял её свободной рукой, притянул к себе, - А что, ты там гладишь-то с утра пораньше?
- Форму школьную. Мне сейчас в школу надо.
- Чью? Рановато вроде тебе родительницей быть. Сестры?
- Акселераты хреновы, - продолжал злиться он, сидя в самолёте и наливая в освобождён-ный от боржоми стаканчик, тридцать грамм коньяка из плоской фляжки, - Так и влипнуть недолго. Кобыла здоровая. Доказывай потом, что считай, она сама сняла его. Не спрашивать же у неё в ка-баке паспорт. Пусть на входе спрашивают. Да знают они наверняка, кого пускают. Судя по её по-вадкам - не в первый раз девочка там зависает. Интересно - родители догадываются, как проводит досуг, их, свободная от предрассудков, но зато полная сексуальных фантазий, деточка? К тому же, отчаянно воплощающая эти фантазии в жизнь. Очень раскрепощёно и с выдумкой. Не очень-то она и скрывается, - вспомнил, с каким шумом они поднимались по лестнице, - Хотя ... как тща-тельно, Дианка, прилаживала комсомольский значок на школьный фартук. Может в школе она отличница, и считается "домашней девочкой". Ну и чёрт с ними. Хорошо, что у меня сын. Всё. Забыл. Своих проблем выше крыши.
Пол года назад он купил им с матерью трёхкомнатную, с загадом на будущее и в надежде, что вернёт Светку и сына, квартиру. Через три месяца, в следующий свой приезд, обставил её. Правда, тогда закрутился - завёз с тремя друзьями мебель, расставил, и потом, взяв на каждого по ящику водки, поехал за пятнадцать километров в деревню, старый дом покойной бабушки - об-мывать покупку. Гуляли неделю. К Светке тогда даже заглянуть не получилось. Не с пьяной же, или похмельной рожей. Так что квартира, ещё толком и не обжита. И соседи все новые. Незнако-мые.
Семья их была неполной. Он, да мать. Отец умер, когда Вовке не было и года, и он знал его только по фотографиям на стене, а бабушка в деревне, приходилась матери свекровью. Жили в коммуналке, и не то, чтобы очень уж трудно - "все жили скромно, ровно так - система коридор-ная ...", как пел его любимый поэт и бард, но на восемьдесят рублей материного оклада, всё рав-но, особо не разгонишься, и лишнего себе не позволишь. А второй раз мать выходить замуж не стала, боясь не угодить сыну отчимом, и пласталась одна. И Вовка ценил это, и тоже старался от-давать матери как можно больше. Всю свою любовь и внимание. Ну чуть дольше, чем его товари-щи, он ходит в одних брюках. Зато всегда в чистых и отглаженных. Ну не могут они пока выбро-сить старый комод и купить застеклённый, модный сервант. Велика ли беда! Зато дома всегда прибрано и нажарена для него картошка. А с пятнадцати лет, в летние каникулы, устраивался на сезонную работу набивщиком на склад шерсти, комбината, который, в общем-то, и кормил их го-родок текстильщиков. За месяц зарабатывал три оклада ИТР. Некоторые сдатчики шерсти, прие-хав из какого-нибудь Казахстана и пропив свои командировочные, устаивались также. Но это дли-лось месяца три - пока поступала шерсть. А, отдав двухгодичный долг Родине, пойдя на тот же комбинат работать, настаивал, чтобы мать оставила свою работу и наконец-то начала отдыхать. Мать отнекивалась, говорила, что в каком ритме человек прожил большую часть жизни, в таком и должен продолжать жить, достигнув пенсионного возраста, а не сидеть днями на скамейке с таки-ми же старухами, обсуждая соседей, - Вот. Идёт домой мужик, а она-то, вышла куда-то, а ключа у него-то и нету. А к той вон - мужик пришёл. А муж-то - на работе! - и прислушиваясь к себе - быстрее начнут одолевать хвори. А через пару месяцев Володька познакомился с пришедшей от школы на практику девятиклассницей - своей будущей женой. Она с подругой приходила встре-чать его и его товарища к проходной, когда заканчивалась вечерняя смена и они вчетвером, шли ночью купаться. Возвращаясь, усаживались, пользуясь тем, что с наступлением ночи жизнь в их городке замирала, на тёплый асфальт центральной улицы, согревая свои пятые точки, и вели не-спешные беседы, строя планы на будущее. Первым у Вовки на очереди всегда оказывался один - дождаться, когда Света закончит десять классов, ограничивая её общение со сверстниками встре-чами в школе, потом, когда ей исполнится восемнадцать, снять с себя подозрения её родителей в лёгком флирте зрелого мужчины с их дочкой, предложив той свою руку. Сердце - уже было её. Оно таяло сразу, как только он заглядывал в её широко распахнутые, синие глаза, смотревшие в этот мир восторженно и всему веряще. Так он и поступал. Не позволял себе больших посяга-тельств на девичью честь, чем поцелуи, а уж отгонять от Светы мальчишек, занимающимся хокке-ем, имеющим вес и рост Старшинова, и играющим за сборную города, Володьке труда не составляло.
Те, быстро поняли, что, встретившись на улице с этой колоритной по контрасту парой - тоненькой одноклассницей и здоровенным мужиком, с необузданным и быстро воспламеняющим-ся нравом - трус не играет в хоккей, лучше сделать вид - были уже прецеденты, что вообще не знаешь её. Одноклассницу.
А после рождения Серёжки, купив, только появившемуся на свет мужчине клюшку, Во-лодька, видя, что комбинатских заработков никогда не хватит на большую квартиру, что очередь на муниципальное жильё дойдёт до него в лучшем случае, когда у Серёжки появятся свои дети, уволился и нашёл работу, пусть с выездами, но зато с достаточными, не виданными в их городке, заработками.
А дальше, что-то не заладилось. Толи он привык к жизни "свободного художника", считая, что большими заработками и верностью молодой жене, полностью компенсирует своё постоянное отсутствие, а появляясь набегами степного хазара на "малой родине", должен сначала обойти и напоить друзей, а уже оставшееся до очередной вахты время посвятить семье, толи, дело было в Светке. Такой жизни она выдержала два года, а через них, снова посетив дом, он не обнаружил ни её вещей, ни вещей сына.
- Перед самым твоим приездом, собралась и ушла к родителям. А что ты хотел? Кому это понравится? - выговаривала ему мать, - Ждёт тебя, ждёт, а ты появился, чмокнул, подбросил пару раз ребёнка, завалил их подарками, и к друзьям. Это мне достаточно, что ты жив-здоров, а жене, и внимание и время нужно.
- Может, у неё появился кто? Переломаю ...
- Олух ты, олух.
* * *
Долго и бесполезно жал на кнопку звонка, - Может, мать в поликлинику пошла? Написано же было, что заболела, - достал, чудом, сохранённую им телеграмму, и посмотрел, обозначенный на ней номер квартиры обратного адреса. Поднялся на этаж выше.
- Кто там? - поинтересовались из-за двери голоском девочки лет десяти.
- А Голиковы здесь живут?
- Бабушка на работе. Она Голикова. Она в шесть часов придёт.
- А ты?
- А я Настя. Настя Круглова.
- А маму? Маму можешь позвать Настя?
- Мы вдвоём с бабушкой живём. Она не велит дверь никому открывать.
- Ну конечно нет. Ты правильно делаешь Настя. Только надо отвечать, - Папа сейчас занят. Он разбирает и смазывает пистолет. Зайдите позже.
- Хорошо, - хихикнула.
Вышел из подъезда. Миновал стоящую в его тени скамейку и устроился на ту, залитую майским утренним солнцем, которая стояла посреди двора. Хорошо. Так быстро попасть из ещё не оттаявшей тундры под майские лучи солнца средней полосы, да ещё утром - вдвойне хорошо! И хорошо, что он никогда не таскается с чемоданами. Только рюкзак. Вместительный - абалаков-ский, и удобный. И носить его проще, и не церемониться с собой, он позволяет хозяину. Старый, поседевший, в смысле - выцветший, добрый его товарищ. Ставший другом, тогда, когда Володька ещё не разъезжал по северам, а работал на комбинате, могущим позволить себе содержать массу спортивных секций, в том числе любимую хоккейную и новое Вовкино пристрастие - туристиче-скую. Володька даже посвятил ему, сейчас вместившему в себя и шапку, и куртку-аляску, и сви-тер, несколько нескладных, самодеятельных строчек,
Помнит рюкзак старый,
Солнца закат алый,
Лучик восхода робкий,
Скользящую лезвием тропку.
Помнит коротких, летних ночей
Огромную черноту
Как падал, смеялся, плясал ручей,
Швыряя хрусталь в высоту.
Глупо. Наивно. Зато сам.
- Идти в поликлинику на поиски, - размышлял, закуривая, Володька, - Или ждать мать здесь? Идти - можно разминуться. Сидеть на одном месте - тоже не хочется. К Светке с дороги не попрусь, да и подарки ещё не куплены. Заброшу рюкзак к знакомым, какие поближе, и пройдусь. Пива баночку возьму, на девчонок полюбуюсь. Не завёрнутых в шубы, - посмотрел, на ставшие тяжёлыми, ботинки, на семидесятой широте их вес никогда не чувствовался, развязал рюкзак, ра-дуясь своей предусмотрительности бывалого, опытного кочевника, достал кроссовки. Ботинки за-няли их место, - Гулять, так гулять - в смысле променада, - вспомнил он актёра Шакурова в филь-ме "Друг". Усмехнулся.
У, живущих близко, знакомых, дома тоже оказался только ребёнок, но тот уже знал дядь Вову, и Володька с облегчением избавился от своей ноши, ставшей, во вступающем в свои права дне, вопреки пословице - "тянуть".
Бредя по улице, наткнулся на совершенно новый, незнакомый ему район, застроенный де-вяти и шестнадцатиэтажками. Город разрастался. Знакомой оказалась только старая, в десяток об-хватов липа. Наверное, строители оказались настолько заботливыми, заглядывающими в будущее, что специально огораживали её, проводя свои работы. По другому её, среди строительного кавар-дака, просто невозможно было бы сохранить. Вовка порадовался - за неё, за город, за себя. И даже немного погордился этим, будто и он, несмотря на спешку, суету и занятость, принял участие в сохранении, бог знает сколько векового, почти памятника, дерева. В городе было много тополей, а липы оставались, да и то немного, только на окраинах. Теперь, заросли крапивы и чертополоха заменялись панельными.
Под деревом стояла скамейка, - Вот здесь я и попью пивка, пока банка в руке не взорва-лась, - решил Володька. Становилось жарко и теперь захотелось в тень.
Присел на скамейку. Рядом с ней, вопреки ожидаемому, и несмотря на отсутствие урны, было чисто. Или часто убирали, или просто не мусорили. Сразу определил, куда потом бросит, пустую банку - урны стояли возле каждого подъезда. В чьём-то открытом окне, голосом Высоцко-го, хрипел магнитофон. Вспомнил, как, узнав о его смерти-самосожжении, устроил побоище в ресторане, поднявшись за столиком и предложив всем присутствующим, тоже подняться и выпить за помин, и в память. Вот с невставшими, и устроил драку. Победил. Точнее победили. Потому, что солидарных с ним в этом принципиальном вопросе, и присоединившихся к начатой им драке, оказалось в несколько раз больше.
- Э-э-эх ..., допил, смял банку. Прошагал к урне. Так они, он и его товарищи-одноклубники, поступали всегда. Останавливаясь где-то на ночёвку, пока остальные разбивали лагерь, один, выкапывал глубокую яму, чтобы потом, сохраняя лес, собрать в неё малейшие сви-детельства своего присутствия, засыпать и укрыть сверху дёрном.
* * *
Татьяна Сергеевна - мать Володи, сразу, как только прозвучал, ещё самый первый, утрен-ний звонок в дверь, догадалась, что это прибыл её Володька. Скосивший её инсульт, к счастью, не до конца парализовал мозг, а только обездвижил тело. Мыслила она пока ясно. И лицо не переко-сило. Она очень боялась этого. Видела уже такие застывшие гримасы. Видела, как валится каша и течёт по подбородку суп из бессильного рта - одна сторона лица ещё живёт, на другой - застывает страшная маска. А, когда поражённый таким недугом человек пытался, что-то произнести, неслу-шившийся его язык, выталкивал нечленораздельные, непонятные окружающим звуки. Да. Она очень боялась этого. Боялась, что сыну будет неприятно видеть её такой - с перекошенным ртом, и вываливающейся изо рта кашей. Почему-то именно каша, зацепилась за её воображение. Даже подсовываемая под неё утка, не казалась ей такой стыдной, чем постоянно стекающая слюна и пе-репачканный подбородок. А утку, она будет спрашивать как можно реже. Да и какие-то памперсы, молодёжь сейчас выдумала.
Боялась, что сын станет брезговать ей.
Кричать, объяснять ему через двойную дверь, чтобы дождался соседку, было бесполезно. Всё равно, ничего бы не понял. Если даже и услышал бы какие-то, доносящиеся звуки, то только бы забеспокоился, и, чего доброго, стал бы ломать дверь. Подождёт до вечера. Ничего страшного - главное приехал быстро.
- Побуду с ним, и буду просить, чтобы он сдал меня куда нибудь. В какой-то дом инвали-дов, что ли. Или престарелых. Куда там таких сдают. Что же молодому мужику жизнь портить? Хорошо, что один ключ всегда у Тамары был. Вот беспокойная! Видит, что два дня не захожу - сама пришла. Врача вызвала. А может, лучше бы и не приходила? Может, лучше бы и не кололи эуфилинами, да кавинтонами всякими? Страшно. И жить так страшно, и умирать, всё равно - страшно. Буду проситься в "дом". Не хочу сыну в тягость быть.
* * *
- Смотрю - день не заходит, второй, по телефону звоню - не отвечает. Беру ключ - пошла сама. Ключ один она всегда мне оставляет. Мало ли, потеряет свой, а у неё от моей. Вот так мы старики и выживаем. Друг за другом приглядываем. А может лучше, и не выживали бы.
- Да бросьте Вы, - Володька с Тамарой Игнатьевной, худенькой женщиной лет шестидеся-ти, выполнив ритуал ухода за больным человеком - попоить, утка, покормить, осторожно перево-рачивая безвольно поддающееся их действиям тело матери - сделать массаж, чтобы не дать поя-виться пролежням, обтереть влажной, смоченной в растворе марганца, губкой и насухо вытереть, а для некоторых мест и воспользоваться присыпкой - сидели в кухне и, совсем понемногу, только чтобы как-то обозначить Володькино возвращение, выпивали, - Вы - матери, на самом деле нам очень нужны. Это только кажется, что нам не до вас. Просто жизнь такая. А уходите, или что слу-чается с вами, и мы чувствуем себя виноватыми. И самое страшное, что уже не загладить вину, и не попросить прощенья. Я вот до сих пор помню, лет девять мне тогда было, нашёл три рубля, принёс домой. Перед материной зарплатой дело было, а перед зарплатой деньги же всегда конча-ются. Сижу и думаю, что мне лучше купить - ножик с тремя лезвиями или компас? Рассказал ма-тери, как нашёл, она обрадовалась, у неё, как раз на лекарство какое-то надо было. А мне компас. Я уже определился в выборе. Ей и до зарплаты потерпеть можно, а мне срочно. Я же нашёл. За-плакал. Только что истерику не закатил. Вернула она мне этот трёшник. А я взял. Взял и пошёл купил компас. Мне уже на следующий день стыдно стало. А сейчас, как вспомню, даже стыдом это чувство не назовёшь, до того тошно и плохо становится, что не изменить ничего и не попра-вить. Так что живите дольше. Любые - больные, здоровые - только живите. Не делайте нас вино-ватыми ещё больше. Мы и без того во многом виноваты перед вами.
- Да не делаем мы Володь никого виноватыми. И не обижаемся. Разве только совсем чуть-чуть. Изредка. И ненадолго.
- Вот-вот. Оттого, что всегда и всё нам прощаете, оправдываете нас, потом только ещё больнее. А как жить? Как жить потом с этим чувством вечной вины? Мать вот из-за меня второй раз замуж так и не стала выходить. Это я сейчас только понимаю. Взрослый. А тогда рад был. Уже только этим я виноват перед ней.
- Это в тебе. Внутри тебя оно. А в ком-то его и нету. А с другой стороны - если так рассу-ждать - бог знает до чего договориться можно. И все мы друг перед другом виноватыми окажем-ся. Это потому только, что обиды помнятся дольше, а счастливые моменты - быстрее забываются. А если их вспоминать начать? Так мать тебе должна благодарна быть. Только за то, что ты ручон-ками грудь её тискал в младенчестве, за шаги твои первые - они на всю жизнь запоминаются, за то, что ты просто есть у неё. Вот сидишь такой здоровенный. А мужик у неё был бы? А тебя тогда может и потеряла? Мужиков много - какой бы ещё попался? А ты у неё один. Вот дочь моя - тоже за заработками, на какой-то Шикотан подалась, рыбообработчицей. Ну, может хоть мужа себе найдёт, а тоже - случись что, со мной или Настей, себя виноватить будет. А может и не будет. Особенно если с ребёнком что. Так я виноватой останусь. А я успею за ней? Я вот хватилась со-седки, зашла, а она как упала, где прихватило, так и лежит на полу. А если бы в ванной? Утонула бы. А я её, в ней же килограмм девяносто, и на диван переложить не могу. Так, на полу и лежала пока скорая не приехала. Заходят, она лежит, плачет, я возле неё - плачу. Не приведи Господи.
- Я завтра с утра звонить буду. Узнаю у наших врачей номер телефона в Москве какого-нибудь института, где такими болезнями занимаются, и буду звонить. На обследование пусть по-ложат. Благо - полсотни вёрст, хоть каждый день навещай. Может, поднимется ещё. Да хоть ста-кан воды, для себя с тумбочки поднять сможет, уже хоть что-то. А потом к Светке зайду. Может, помиримся. Приведу, так мать хоть одна оставаться не будет.
- Ты только не оставляй её там. И в дом инвалидов никакой не устраивай. Не слушай её. Какой там уход? Да она сгниёт в дерьме заживо. А там - Светка твоя не Светка, я тебе сама помо-гать буду. Светке тоже может надоесть это. Это тебе она мать, а ей свекровь. Чужая тётка. Из-под которой, ещё и убирать надо.
- Да не собираюсь я её нигде оставлять или сбагривать куда-то. И на Светку всё взваливать не собираюсь. Что же я не понимаю? Как всё ровно было, так мотался, чёрт знает где, хоть и хотел как лучше, а прижало, так и приполз. Просто, чтобы хоть одна не оставалась. Вы ключ мне пока дайте. Материн не найду никак. Как найду - верну. Или другой закажу.
- Так позвони завтра же. Не откладывай. Врач говорила, что если бы помощь была оказана в первые же часы, может такого бы и не было ..., таких последствий. Значит каждый день дорог.
- Прямо с утра и буду звонить. Номер узнаю, и сразу туда. Если скажут - прямо сейчас ве-зи - завтра и повезу, а к Светке - потом. Успею.
- А с работой как?
- Я им напишу. Пусть трудовую высылают. Какой теперь Таймыр.
* * *
С утра Володька сходил в поликлинику, узнал у лечащего мать невропатолога номер теле-фона и фамилию врача, к которому, было бы желательно положить на обследование его мать - наверное, светило невропатологии, - Только будет трудно к нему попасть. Но если деньги есть, ... то возможно, - и теперь звонил из дома, держа бумажку перед собой,
- Он сейчас на обходе, а что Вы хотели?
Володька объяснил.
- С местами плохо - прямо эпидемия инсультов какая-то, особенно у молодых часто на-блюдаться стало. В самом расцвете вроде. От ритма жизни, наверное, ... стрессы.
- Я заплачу, сколько надо будет. И за место и за уход ...
- Вы позвоните дня через два-три. Мест действительно пока нет. И скажите свой номер те-лефона.
Сказал. Положил трубку. Постоял над ней. Может и Светке позвонить? Да нет. Лучше сам попозже схожу.
- Мам, я тебе сейчас витаминное питание приготовлю, - крикнул из кухни, прикручивая к столу мясорубку, ч-чёрт, надо будет комбайн купить, и матери, как поднимется, легче управляться будет, - Меня врачиха научила. Так я сразу зашёл и взял всё. Курагу, орехи грецкие, изюм, черно-слив, мёд - всё в равной пропорции. Сказала - тебе очень полезно будет.
Подняв повыше её подушку и придерживая спину рукой, чайной ложечкой кормил мать витаминной смесью,
- Вот теперь ты у меня поправляться начнёшь. Встанешь - не убегай далеко. Знаю я вас женщин - не спросясь замуж выскочишь.
Мать - довольная - улыбалась, - Сладко очень.
- Чайку сейчас хлебнём. Вот ..., а теперь - ещё витамин.
- Послезавтра ещё перезвоню. Будет место. Найдут.
- Володь, а может и вправду полегчает? Хотя бы не до конца - может, хоть подниматься стану или есть сама?
- Плясать будешь. Я же с тобой теперь! Мам, я теперь к Светке схожу? - поцеловал оне-мевшую щёку. Потом живую.
- Конечно. Надо. Обязательно надо. Как там у тебя со Светой будет ..., а Серёжа у вас. Ты приведи его. Ненадолго. Соскучилась.
Володька погладил мать по щеке, - Обязательно приведу ...
- Ты только не заходи ни к кому. К друзьям.
- Нет конечно.
Собираясь, задумался, сколько денег взять с собой, - Ну, Серёжке потом подарок купим, вместе с ним. Сам выберет. А Светке? Ну цветы ..., это святое. А ещё что? Давай-ка я ей новое кольцо подарю! С брюликом! Вдруг уломаю по новой расписаться! С новым кольцом новую жизнь начнём! Раз с тем не получилось. А серёжки? Нет - серьги! - добавил к откладываемой куч-ке, - Впрочем, серьги, тоже лучше вместе выбрать, может сразу, и сходим с ней, а кольцо сейчас, сам возьму. Тогда уж и паспорт захватить надо. Чего тянуть! "Вы - привлекательны. Я - чертов-ски привлекателен! Так, что зря время терять?". Пойдём и заявление сразу напишем.
* * *
Раза четыре, и с каждым всё сильнее, будто громкость звонка напрямую зависела от прила-гаемого усилия, вдавливал его кнопку. Послышался поворот ключа. С мокрыми волосами и влаж-ным лицом, придерживая одной рукой полу халата, Светка смотрела на него широко распахнуты-ми глазами,
- Я же в ванной ...
- Значит я вовремя, - уронил - рассыпал букет роз, шагнув по ним, прижал её к себе, целуя её глаза, рот, почувствовал, как затвердела она. Ослабла. Потом снова напряглась, но уже обнимая обеими руками его шею, поднимаясь на цыпочки, теснее прижимая его рот к своему, бормотала стиснутыми двумя ртами губами, - Я же замуж выхожу ..., - Да знаю я ..., - Откуда ...?, - Сам до-пёр ..., - За кого ...?, - За меня ..., - Дверь закрой ногой. У меня халат распахнулся. С площадки видно, - показала несуществующему зрителю язык, - Завидуешь?, - Кому?, - Это не тебе ..., Не выпускай меня ..., - Никогда не выпущу ..., - легко поднял на руки. Красивую. Стройную. Мок-рую. С распахнутым халатом.
Лежали в её спальне. Разговаривали. Света устроила лицо на его груди.
- А ведь я и правду замуж собралась. Не за тебя. Он неплохой человек. И меня любит.
- Задушу ...его ...
- Я сама задушу. Хотя, его-то как раз и не за что.
- Было? ...Ну, между вами? Я всегда хотел, чтобы я был единственным мужчиной у тебя.
- Я тоже этого хотела. Очень. Я тебя сейчас покормлю, и ты пойдёшь. А вечером вернёшь-ся. Я родителей подготовлю к повороту. Это даже не поворот - пируэт какой-то, с подкидной дос-ки. "Тройной тулуп". С женихом прощусь.
- Только не слишком расслабляйся. Ой-ё ...
- Получил?
- Больно же, - поцеловал ткнувший его в бок кулачок, дотянулся до сброшенных на пол джинсов, вытащил из кармана вишнёвую коробочку,
- Вот, - открыл, - Другое. И всё будет по другому. А то где?
- Убрала. Не хотела переодевать на левую.
- А давай обвенчаемся?
- Это уж само собой. Страховка.
Выпроводив Володьку, непутёвого, любимого Володьку, Света подошла к телефону. На-брала номер рабочего телефона Жени - экс-Жени-ха, было, отчего добавить это "ха",
- Здравствуй.
- Здравствуй, любовь моя.
- Женя, ты зайди сегодня вечером.
- Я бы и без напоминания зашёл.
- Нет, так чтобы и родители мои как раз с работы вернулись. Часиков так в шесть.
- Что-то случилось?
- Случилось. Я заявление хочу сделать. Так, чтобы все были.
- У нас будет ребёнок?
- У нас не будет ребёнка. Слава богу. У нас - с тобой, не будет ребёнка. Никогда. Ты при-ходи, я всё объясню.
- Конечно.
* * *
Володька вышел из подъезда, закурил, посмотрел вверх - на окна Светланы, увидел её, она помахала ему, прощаясь до вечера. Вот так. Всё хорошо. Дурак же я, дурак. А как болезненно и сочувственно она восприняла известие о матери. Декабристка. Посмотрел на часы. Маму рано по-ка кормить - через час-полтора,
- А схожу-ка, я пока в парк, - уже вслух пробормотал он, подумал, - Возьму баночку, по-сижу, где ни будь на скамейке. Подальше ото всех. Мысли улягутся. Успокоюсь.
Парк, как его всегда и все называли, скорее, был, лесопарком, но это по Московским мер-кам, а для их городка, появившемуся среди Подмосковных лесов, ещё во времена Соловьёв-разбойников, именно такая ассоциация возникала всегда у Вовки, глядя на раскидистые кроны ве-ковых дубов и лип, просто парком.
Володька прошёл по его аллее. Стоящие на ней скамейки его не устроили. По ней мог пройти в любой момент кто угодно. А хотелось, действительно остаться одному. Наобум свернул в сторону и всё же нашёл то, что искал. Небольшой вытоптанный пятачок, затащенную сюда в за-росли волчьей ягоды, наверное, молодёжью, тяжелую, с бетонными боковинами и реечными спинкой с сиденьем, скамейку. Плюхнулся на неё. Дёрнул кольцо-чеку банки пива, откинулся на спинку. Дело сделано. Свою женщину увёл. Вдруг посетила, жёсткая мазохистской изощрённо-стью, мысль, - А если бы Светка оказалась беременной? От того. От другого. Как бы поступил он? Послал бы на аборт? Принял бы как заслуженное испытание? Или просто послал. Всех и всё. Ну, послать бы конечно не послал, а всё же - как? Да ну её всё к чёрту! Такую бредь. Это надо же, в голову такому прийти. Воображение какое-то - воспалённое.
Зашевелились кусты. На полянку, один за другим, выбрались из них четверо парней лет семнадцати. Впрочем, одному на вид, было где-то двадцать.
- О как! Дядь, ты наше место занял.
Вовка хотел, или встать и уйти, или встать и въехать сразу ближнему в морду, сам не по-нял, чего больше, но подумал, - А зачем, оставаться одному, если в голову всякая хреновина по-лезла? Лучше трёпом с малолетками отогнать её. Обращаясь к старшему, ответил примирительно,
- Да ладно пацаны, - посмотрел на свои, купленные в Норильске "Сейко", - я часок с вами посижу, или даже меньше, а ты сгоняй своего одного за пивом, - достал деньги. Получилось, что захватил из кармана все, что были при нём. Отделил одну сотенную. Протянул главному.
- Ну раз так ... то ты нам кореш дяденька, - Вовка был старше их лет на восемь-десять, - Беги Шпанюк!
Шпанюк зашуршал, исчезая, кустами.
Старший присел рядом. Вовка достал сигареты, предложил мальчишкам. Взяли. Все враз задымили.
- А ты, чей будешь дяденька? Вроде, как не местный, мы вроде всех знаем. Город неболь-шой. Все свои примелькались. Даже если и незнаком, то в лицо, всё равно ...
- Это ты, чей будешь - племянничек! Я-то как раз местный. Уезжал. Вернулся. Путешест-вовал. Сафари всякие, Килиманджары ...
- Сафари? Сафари мы любим. Иногда устраиваем.
Кусты зашуршали снова. Выплюнули гонца.
- Он у тебя реактивный? Пламенем из сопла, штаны когда-нибудь сожжёт. Заплевывать будете.
- Зассым ... - парни засмеялись.
- Это я и имел в виду.
- Ну, мужик ...угощайся, - Шпанюк выставил на скамейку четыре банки пива и бутылку водки.
- Водку я не заказывал. Не буду.
- О как, а мне показалось, заказывал, - в настроении парней что-то переменилось. Улыбки их стали, даже не ухмылками - оскалами.
Шпанюк снова повернулся к зарослям кустов, - Сейчас стакан принесу. Есть у нас. На вет-ку вешаем.
Володька открыл для себя банку, хлебнул. И одновременно со сделанным глотком голове что-то взорвалось. Какой-то судорогой, от внезапной боли, пробежавшей по всему позвоночнику, от основания черепа до копчика, свело тело. Ничего уже не сознавая, как в замедленном сне, он начал вставать, пытаясь повернуть голову назад, в ту сторону, откуда пришёлся удар. Краем глаза, увидел держащего в руках, подобранную где-то двухметровую, наверное, ствол сломанного моло-дого дерева, дубину, Шпанюка. Качнулся к нему. Упёрся в скамью.
- В виду ..., это я тебе сейчас введу ... козёл. То, что имею ..., - новый удар пришёлся уже на половину лица. Отбросил Володьку, но, падая, он, уже инстинктивно - на автомате, ещё пытал-ся снова повернуться, с раздробленной скулой лицом, сломанной - услышал, как хрустнули зубы с той стороны, челюстью, в сторону падения и к новой, ещё понимая, что теперь нападать будут ос-тальные, опасности. Он их и сейчас не боялся, но медленно, наверное, слишком медленно, по дру-гому просто не получалось, поднимал руки, и делал шаг к старшему из ублюдков. Выплевывая сломанные зубы, хрипел, - Я вас ...суки ..., - земля бросилась к нему .... Пытался подняться. В сузившимся до его "я", ставшем желеобразным, пространстве. Сгибал в локтях руки. Подтягивал под себя, ставшие вдруг непослушными, колени. В спину, где-то у самого позвоночника, впилась, разорвала её, новая боль. Но теперь какая-то другая. Пропала,...пропала всякая,...и тело перестало чувствоваться. Сознание как-то странно, никогда такого с ним ещё не было, отдалялось, - Может так, именно так умирают!? Я - не вижу ..., меня - уби-и-ли?! Нет! Не может быть! А Светка? - мир исчезал с сознанием, - А как же мама ... н-е-е-т! Я ведь ещё думаю ..., это не со мной ... ма-ма-а-а ...
Вытирая о лежащего нож, старший говорил с усмешкой,
- Это самозащита была - видели, как он на меня бросился? Как зверь! Во реакция ...была. За ногу, наверное, укусить хотел.
Друзья не заржали - засмеялись. Просто. Они не держали зла на парня лежавшего на траве. Сели на скамейку. Выпили,
- Сафари мы тоже любим, - обращаясь к лежащему парню, сказал старший, - Я ведь преду-преждал мужик. Не вник.
- Оттащим куда-нибудь?
- Оттащим. Допьём, и оттащим. Нам ведь ещё приходить сюда. Вонять начнёт. Там рядом яма есть. Завалим мусором. Досками, камнями, ну, что найдём. По кустам этого хлама хватает. Карманы пробей. Я сразу, как только он их вытащил, просёк - вот у кого мы бабок займём. В долг. Вернём потом мужик - не боись. На том свете. Встретимся - и вернём.
Парни снова рассмеялись. Встали, вывернули карманы,
- Ага - деньги. Ключ ещё. Сигареты ... зажигалка ..., зажигалка хорошая. Паспорт. Пас-порт нам нужен?
- Паспорт? А за..., а впрочем, ...конечно паспорт... Адрес посмотри, и сожжём потом. Пусть ищут - кто он? И возле ямы, фейс ему расшибём, камнем каким-нибудь. Вдребезги - так, чтобы не узнать. Кровянить поляну не будем. Ключи не забудь захватить. Может наведаемся.
- Может, страничку с адресом вырвем?
- Да ты чего? Запомним. Ключи дай сюда. И часы.
- Держи Колян.
- Ага. Гравировки никакой, - снял свою электронную "китаёзу", - держи Шпанюк. Дарю.
В глазах пацанов прыгали весёлые чёртики от удачно закончившейся охоты.
* * *
- Отец пришёл? - спросила сразу у Светы, открывшей ей дверь, Лидия Павловна.
- Пришёл, и Женя пришёл. Я их пока чаем пою - сидим тебя ждём.
- А чего меня-то? Покормила бы их сама. Я пока по магазинам прошлась. Они после рабо-ты голодные. Сумки разбери, - спросила громко, - Дед, ты Серёжу из садика забрал?
- Я сама забрала пораньше. А покормить - это ты мам правильно сказала. Потом может ап-петит пропасть.
- Случилось что?
- Потом. Всё потом. Пока на стол соберу. Покормлю вас всех, и скажу.
- Интриганка. Беременная чтоль? Я тебя насквозь вижу.
- Ещё бы не хватало, чтобы у вас от таких новостей аппетит пропадал.
- Лично у меня - уже пропал. Да и у них, наверное - тоже.
- Ну, тогда сразу к делу.
Ночью Светка плакала. Сначала тихо - всхлипывая, потом, чуть подвывая. Потом, когда родители нашушукались за дверью своей комнаты и мама, в ночной сорочке, пришла и села на её кровать, обняла - заревела в голос - Серёжка спал в комнате родителей,
- Да, что же он га-а-д? Опять друзья-яа? А я-а? А мы с Серёжко-ой?
- Света. Света. Успокойся доченька. Вовка, он хоть и обалдуй немного, но не мог он про-сто так не придти. Ты же сама говорила - с матерью его что-то. Может из-за этого? А этот твой ... Женя ...слишком, для мужика, бархатный какой-то.
- Позвони-ил бы-ы ...
- А может и не смог ... может с ним что.
- С ни-им? Тогда-а ещё-ё хуже-е ...
- Ты ему завтра сама позвони ...
- Ты-ы ... ты-ы ... позвони-и, я бою-ю-у-сь ...
- Умею я успокоить ... отец ..., отец, иди к нам. Всё равно ведь не спишь ...
* * *
Возвращаясь с работы, поднимаясь к себе, Тамара Игнатьевна, проходя мимо квартиры Татьяны, позвонила в дверь соседки. Тихо. Наверное, Вовка где-то ходит. Скорее, к жене пошёл. Ну, попозже.
Около полуночи, она в который уже раз, спустилась к дверям подруги. Никакого движения в ответ на её звонки. Значит, Володька удачно смог договориться с московским институтом, и сра-зу повёз Татьяну туда. А что сам не вернулся, так значит, при ней остался. Молодец он у неё. Ка-кой же всё же молодец! Может завтра вернётся. А может, и ещё задержится. Не сообразили мы с ним, записать номер моего телефона. Ну да не беда, лишний раз спуститься-подняться - только на пользу.
* * *
- Рядом Гурон. Рядом, - Василь Палыч, шестидесятипятилетний пенсионер, крупный, представительный мужчина - "настоящий полковник", как обычно в хорошую погоду, выгуливал своего питомца, четырёхлетнего дога в парке, - Вот в кого ты такой пошёл? Тпьфу ...ещё говорят, что собаки со временем приобретают черты хозяев. Ты же тогда орлом должен быть! Тигром! И окрас у тебя подходящий. А ты - зебра. Только загоревшая. Ну что вчера? Трус! Позоришь меня, - вспомнив, как зашёл к ним соседский Франтик с предложением совместной прогулки. Точнее за-шёл и предложил сосед, хозяин карликового пинчера Франтика. Гурон лежал на диване, поводком привязанный к его ножке. Готовились идти на улицу. Франтик прошмыгнул мимо ног открывшего дверь Василь Палыча, пробежал в комнату, и грозно материл там, - Тяф, тяф, тяф ..., - лентяя дога.
Гурона подбросила, скрытая в нём пружина. Он перепрыгнул через пинчера, и ещё через три метра расстояния, разделявшие диван и дверь смежной комнаты. Хвост, просунутый между задних лап, прижался к животу. Но видимо, он не просто хотел скрыться с глаз от нависшей над ним опасности в лице, точнее - морде Франтика, но и спрятаться от него как можно дальше, пото-му что диван, скрежеща по паркету ножками, поехал за ним, упёрся в дверной косяк, а ещё силь-нее напугавшийся Гурон, - Надо же, ещё и держат, - завизжал.
- А зачем вечером с балкона прыгнул? Ладно, если ты балбес, не разбираешься - первый этаж или третий, и своя собачья жизнь тебе не дорога, а женщина, которая в подъезд заходила, в чём виновата? Если бы ты на неё угодил? Раздавил бы. А Франтик? Ты пасть раззявишь, он же в ней клубочком спать может укладываться. Нет. Не в меня.
Гурон остановился, посмотрел на одиноко выделывающую замысловатые петли, остав-ляющую за собой перистый след серебристую, далёкую точку самолёта. Басом обругал его.
- Во, во ... только когда далеко. Перешагнут через тебя - ты и ухом не поведёшь. Самое большее - вильнёшь хвостом, чтобы случайно не задели.
Дог потянул хозяина с аллеи на теряющуюся в зарослях тропку. Не вытоптанную до земли, но с заметно примятой травой.
- Ну, пошли. Пошли следопыт. Может тебе лайкой, надо было родиться?
Сбивая с кустов ещё непросохшую росу, ругая непутёвую собаку, Василь Палыч выбрался на небольшую, солнечную поляну. Остановились. Несмотря на ясное утро, на попискивающих в зарослях пичуг, в воздухе висело какое-то напряжение. Угроза. И уж вовсе не хотелось присажи-ваться, на заботливо поставленную здесь скамейку. Оба застыли.
Гурон, пользуясь длиной поводка, подошёл ближе к ней. Обнюхал траву у скамьи. Прижал к животу хвост и заскулил.
- Пошли отсюда ... ну её к лешему.
Пёс, оглядываясь, охотно последовал за хозяином. Со стороны казалось - оба поджимали хвосты.
* * *
Несмотря на свою же просьбу, чтобы Володьке мама звонила сама, Света с утра накручи-вала диск, подолгу слушая продолжительные гудки, вживую ощущала, как раскаляется, надрыва-ясь звонком, в его квартире телефон. Злилась, - Завъюжился где-то. Через пять минут пугалась, - А вдруг что ...? Звонила снова. Звонила и весь следующий день. На третий, с утра пошла сама. Бы-стро поняла, что никто ей открывать не собирается. Вспомнив, что Володька рассказывал о сосед-ке сверху, вечером нашла её,
- Я так думаю, что он мать в Москву увёз. На консультацию. На обследование. Только ко-нечно странно, что не звонит. Хотя бы, тебе дочка.
- Если сегодня не объявится, я утром в милицию пойду.
- И что ты им скажешь? Тебя на смех поднимут - не жена, не хм, мать, ... хотя, конечно, лучше сходи. Нет - нет, - увидев, как пугается Света, забеспокоилась Тамара Игнатьевна, - Для порядку ...
* * *
Когда Володька не вернулся домой в первый вечер, Татьяна Сергеевна ещё не беспокои-лась, а только досадливо морщилась, - Ну ладно - она - мать ..., мог закрутиться, хотя и не мог. А если он и к Светланке не пошёл? - и ей даже хотелось, есть, но, слушая бесконечные трели теле-фона весь следующий день, а вечером ещё и звонки в дверь, не на шутку забеспокоилась. А когда он не появился и на третий день, она уже знала - с сыном случилась беда и мысли об этом, полно-стью, вытеснили желание есть.
Потом пришла жажда. Как ни пыталась, она не могла отогнать её. Ещё попробовала дотя-нуться до стакана с водой, стоящего близко, на приставленном к постели стуле, но недосягаемого для неё. Левая, чуть действующая рука, немного оторвавшись от одеяла, начинала сразу ходить ходуном, не дрожать, а именно раскачиваться, и обессилено падала обратно. Она смогла чуть по-вернуться на правый бок, смогла положить руку на стул, но, пытаясь обхватить стакан непослуш-ными пальцами - рука снова качнулась - сбила, опрокинула его. И глядя на лужу, уже не лужу, а тёмное пятно от неё, на быстро впитавшем влагу ковре, у неё навернулись слёзы. Слёзы не оттого, что остаётся без воды - оттого, что жажда вытесняет мысли о постигшей сына беде. Слёзы от сты-да за это. Ведь может если она будет сильно думать только о нём, то этим сможет ему помочь?
И каждый день - звонки, звонки, звонки. В дверь. Телефонные. В дверь .... Может, они хо-тели рассказать ей о Володьке. Несли какую-то информацию. Любую. Попал под машину? Лежит где-то в больнице? Приступ аппендицита? Нет. Он давно вспомнил бы о ней, передал кому-нибудь ключ, и какие-то люди пришли и рассказали бы ей о сыне. Значит под машину. И до сих пор без сознания. Мысли путались. Если бы не это желание глотка воды. Она бы смогла думать только о нём. Если бы не это желание ...
Затем ей стало изменять зрение, и в последующие дни Татьяна Сергеевна уже только слы-шала через ком ваты, кем-то обёрнутый вокруг её головы, далёкие звонки в дверь.
Если бы она смогла думать только о сыне ...
* * *
В милиции Свету на смех не подняли, но и слушать, толком не стали,
- Вы, как я понял, бывшая жена. И совместно не проживаете. Ну, найдём мы этот институт, и если он мать к ним привёз, что мы им скажем? Почему он, такой-сякой, бывшей жене не доло-жился? Соберите собрание коллектива, вызовите на него, такого-сякого, и вставьте ему по самое-некуда?
- А если не привёз? Почему на звонки не отвечает, дверь не открывает?
- Не хочет.
- Не такой он.
- "Не такой" к делу не пришьёшь.
Наверное, Светка смотрела не капитана так жалобно, что ему всё-таки пришлось ответить на этот взгляд,
- Ну, не можем мы дверь в квартиру сломать. Не имеем права. С какой стати? Ему что, кто-то угрожал? Вот видите? Нет. Из-за двери запаха разложения ... девушка, ... девушка ..., - капи-тан испуганно брызгал в лицо Сетки водой, - Да что же Вы так-то ...? Пишите. Пишите заявление. Но придёте через десять дней. Ну, не можем мы, ни с того, ни с чего, людям двери выламывать. Даже и через десять дней. Вот если бы хотя бы запа .... Девушка! Через десять дней сломаем. Обещаю. Лично сломаю. И если всё нормально, лично ему морду набью.
- Набейте пожалуйста! Если всё нормально.
- Будьте уверены.
* * *
...Вовке одиннадцать месяцев. Он толстый и тяжёлый. Вставая, отрывает ручки от пола. Тянется к ней. Она манит его игрушкой. Маленьким, смешным, похожим на Вовку, медвежонком. Он делает свой первый в жизни шаг. Шлёпается на попку. Обиженно, смешно кривя губы, горько плачет. Она смеётся. Подхватывает его на руки. Целует пахнущие её молоком, толстые щёки ...
* * *
- Неделю смотрели за окнами. Темно. Поднимались на площадку - звонили. Тоже никого. Наверное, всё же один жил, - докладывал утром Коляну Шпанюк.
- В трёхкомнатной-то квартире? По этой стороне, только трёхкомнатные.
- Значит, уехали куда-то. В отпуск. На дачу. Мало ли. А может, и один. Сколько бабок, только из карманов нагребли. У богатых свои привычки. Говорил же он - килиманжара какая-то.
- Воще-то верно. Пошли.
Посидели у дома на скамейке. В подъезды мало кто заходил - время рабочее. А старушки, дом почти новый, видимо ещё не успели перезнакомиться, сгруппироваться, и тесным, всё и всех знающим коллективом, не сидели у подъездов на лавках. Поднялись на этаж, несколько раз позво-нили. Колян, достав ключи, быстро определив нужный, щёлкнул замком. Тихо, можно сказать бесшумно, приоткрылась дверь. Не распахивая настежь, по очереди протиснулись внутрь. Тихо. Заглянули сразу в ванную и туалет. На кухню. Из коридора, одна дверь находилась справа, по оче-реди, будто желая каждый убедиться лично, что за ней никого действительно нет, заглянули сна-чала туда, другая вела прямо. Прошли по небольшому коридору. Колян шёл первым, его свита теснилась за ним. Остановился в дверях. Кожа на голове, съёживаясь, пришла в движение. За ним, лёжа на правом боку, на раздвинутом диване, широко открытыми глазами внимательно наблюда-ла, мумия седой старухи. Не делая попыток удивиться. Что-то произнести. Молча.