Сейчас кругом к старинному возвращаются, в церковь модно ходить стало и видел я раз татарина в одежде национальной, и раз женщину не знаю нации которой, полуобруч с монетками висящими надо лбом пристроен у неё из-под платка... может из-под шапочки, не помню. Если к старинному, так и я стану обращаться к тебе не двоюродной сестрой называя, а кузиной. Тогда я кузин что ли буду по тебе, довожусь кем? Сейчас в книге из мировой литературы гляну, про войну и мир Толстой толсто насочинял, у меня есть. Поглядел. Я - дорогой кузен. Ты - дорогая кузина. А чуть не написал про тебя - дорогая кузена. На радостях я, не обижайся.
Ленка! Чего скажу тебе!
Гляжу - у неё закруглённые ресницы, не короткие и не длинные, - закруглённые, и щека, - сбоку я глядел, закруглённая, кормленная по щеке-то хорошо, видно сразу, долго и хорошо кормленная, не смотря на несколько подряд очередных повышений цен, хорошо, честно скажу. Подбородок закруглённый, не толстый, заглаженный просто, лоб полу... фу, нет, лоб тоже закруглённый и плечи пригожие, уютные такие, и так всё на месте, чего женщине положено, а живот хороший, выступающий вперёд несильно, и уложено в нём будто правильно всё, с толком делал кто-то, так-то не толсто и не тонко, уютно, кругло, женщине как положено, скажу тебе, дорогая кузина. Глаза ещё круглые, выпуклые да не так, чтобы страшно. Красиво, красиво выпуклые, похоже на киноактрису какую-то с конкурса красоты, в купальниках где ходят. Нет, не согласен: актрисы похожи на неё, в любом кино и на любом конкурсе со званием мисс в конце. Мягкая она, чистенькая, уютная, глядел я в первую встречу и нехорошо подумал о ней, стыдно: точно ли женщина земная? на месте ли у неё груди и... стыдно, - где же спрятано её, под одеждой, под чем-то, внимаю чему с первой минуты, где же спрятано женское эфирное под одеждой, при всей дороговизне рыночных цен грубой кажущейся? Нет, скаку сразу, одежда на ней красивая, потому что сильно дорогая: вязаный свитер тонкой шерсти и юбка мягкая, плотная, приглажено так живот и сзади обтягивающая, и ногу, сидит когда, вторую на первую положив, и сапожки коричневые тыщи на полторы, и кольцо золотое... да, да, обручальное, запретный мне знак. И тут врачи ходят нетрадиционной экстрасенсовой медицины, в белых халатах глаженых, и диваны, кресла богатые, попугай крупных размеров, с ворону, тыщи за... думаю, пятнадцать тысяч он потянет в клетке, и дорого везде у них, а я со стройки влетел, хотя и начальник объекта, а она за компьютером сидит, регистрирует посетителей, вам сейчас выдам программу, обещает, на год жизни вперёд, очередь пока ваша настанет в кабинет на призм. Год рождения спросила, и по месяцам пошло на экране про меня предательски: вот рейтинг любви, мой, вот секса, вот денег сколько будет у меня, вот карьера, вот здоровье поправят как, и чего не бояться, и где ожидают...
Эх, милая кузина, муж у неё и ребёнок, сказала сразу. А я не могу. А я не могу, даже зная - цены со дня на день подскочат в четыре, в десять раз на кирпич и железобетонные перекрытия! Мне объект срочно достраивать, в недвижимость деньги собственные срочно вложить до повышения...
Полечили меня нетрадиционно словами и маханиями рук, так я не в раздевалку за плащом, - к ней влетел. Мягко посмотрела на меня - точно, на меня! - что, округло ротиком подарила, что, забыли что? Чем до чашечки с кофе краями тугеньких губ дотрагиваться, - откровенно раскрылся, - лучше бы... Что, - округлила, - что? Лучше бы... Мне вот тридцать восемь лет, сами знаете и компьютер ваш, а я... а лучше бы не до чашечки фарфоровой, - завтра вас ждать буду, и всё дыбом в душе от вас. В смысле, кузина, не знаю, как отмечать на письме, а ты понимай правильно, говорили мы так. Дальше погляжу, отмечать как. Дождётесь? Дождусь, утверждаю. Завтра? Рейтинг по сексу пять звёздочек, до завтра способны вытерпеть, ждать? Остыните, до завтра. Тогда едем сейчас, Нина! Куда? Почему?
Подошла, близко посмотрела с внимательностью врача. "Сколько страсти... Влюбился?"
А ей за ребёнком в садик, а ей из прачечной забрать - скучно, фу, скучно на земле как! Я - договорился. Адрес мой взяла и через три часа... и через три часа сорок одну минуту двенадцать секунд...
Говорили мы говорили, говорили мы говорили, говорили мы и близко сидели. "Тылы у меня крепкие, муж есть, ребёнок." "По любви образовалось так?" "Все выходили и я вышла, в институте вместе учились." "Почему у тебя в компьютере любовь отдельно и секс отдельно?" "Не одно и то же." "Любви не боишься?" "Тылы у меня крепкие, есть куда отступать. Квартира, так-то всё есть." "Ты любимая, ты должна быть всегда." "У кого?"
Мои руки вздрагивают, вздрагивают.
"Ты хочешь, пусть на тебя муж привычный скучно смотрит. А смотрел бы со страстью, кто любит?" "Хочу, со страстью." "И к мужу вернёшься?" "Тылы должны быть. Шёлк да шёлк, где страстная любовь, а не получится чего? Квартира тесная, денег не хватит?" "И к мужу вернёшься от страстных поцелуев?" " Чай холодный бывает, чай горячий, когда как. Зачем ты строгий собственник?"
"Я на последние куплю автомат и застрелюсь от ревности." "От ревности к..?" "К любимой." "Ко мне? Не пробованное - не твоё." "Схвачу - моей станешь." "Попробуй."
Прости, дорогая кузина, вынужден писать тебе откровенно, всё по-правде, только прочитаешь ты тогда, когда простить сможешь мне любую откровенность. Ты взрослая женщина, замужем, чего надо знаешь. Без откровенности про любовь - как еду есть из не вспоротой консервной банки.
Я как схватил её за плечи, как заурчало громко в животе, как выпил наскоро воды, как схватил её за плечи и прижал к груди загоревшейся, - потерял сознание. Рухнул, потерял сознание.
Ленка! Чего было дальше, чего было!..
Нина добрая женщина, брызнула на лицо мне водой, подула, на груди опалившейся рубашку расстегнула и газетой над носом помахала. "Никогда не встречала страсти сильной," - восхитилась, присев рядом. А я, вернувшись к желанному сознанием, влившиеся силы поняв в себе сознанием, вязаное с верхней половины тела стянул, лямочки с окатистых плеч сбросил, - ого! - груди великими оказались, под одеждой были - и не поверишь и не подумаешь, какие они на самом деле. Из чего делали их - мяли-мяли до самой последней тугости и устроили на ней. А то от чувств её, что ли, они становились поддатливей, шире, спокойнее, а колготки я у самой резиночки в торопливости пальцем порвал, она простила великоеердечно и дальше сама сняла, и прошла, относя одежда всю нашу к стулу, широко раскачиваясь бёдрами и рассказывая мне, где вчера купила шоколадного отлива чего-то такое узкое сзади, знаешь ты, с одними резиночками по сторонам и впереди кружева прозрачные, ещё и их едва я не прорвал у самой резиночки тоже. В животе у меня заурчало, за руку себя ущипнул больно, не рухнуть бы снова, - розово-белая не схваченная пока моя Нина оказалась, тугая на все стороны, мяли-мяли из чего её делали и под кожу натолкано вложили до самой последней тугости, но на чего я вообще дивом удивился - одного цвета волосы надо лбом округлым её и вдвое обратного цвета оказались под наплывностью живота. Я и рвался, и встревал в физиологические мечтания любви, и шары колен вскидывала она высоко, со смехом приветственным помогая мне, но признаюсь честно, милая кузина, опачкал я живот её возле пупка, глубоко затянутого, не летней росой, а не обиделась. Сожалела, сильно сожалела, и ничего, итог такой подвела, переволновался сильно, нестандартно по-медицински заключила, а если вправду любишь - не денешься, уверила, никуда. Омылась Офелия моя или не знаю кто и много просила поцеловать от ротика округлого до ноготков накрашенных на ножках, и сладко, говорит, сорвалась я с края дороги под самый обрыв, не понял я какой, да, говорит, едва вздрагивать перестала, любопытно с тобой. Без шалопайчика, - прищёлкнула небольно сама знаешь по чему, - получилось домчать, и не слыхала раньше, что в сексе такой способ есть. А то позы, позы по всем углам-перекрёсткам продают... Страсть, говорит, а чего позы? Механика, как с мужем.
Про мужа я обиделся. Она посмеялась, да и забыли. Ночью я, дорогая кузина, спя одиноко, кричал и просыпался, снилось мне с повторениями: чувствую Хлою свою обнажённую глазами, дотрагиваниями и запахами, и не могу, а муж её законно подходит, презрительно оглянувшись на меня, и механически поступательно-возвратные движения творит бёдрами худыми между ног её тугих, обречённо в стороны разведённых, - похоже, как на бойне овцам животы вспарывают. Искал я во сне и вроде наяву огнестрельное оружие, с ним уйти от тоски, да в доме моём не имеется в соответствии с общепринятым законом. Мне и оружие и любимую законно бы иметь!..
Днём примчалась моя Ундина... не помню, Ундина кто... пусть будет Татьяна Ларина, у Пушкина в поэме тот её тоже так любил, - примчалась моя любимая - сапожки красные, с латунными оковками по носкам, тысячи по три, шуба совсем не наша не в морозы ещё, зверей с такими шкурами не видал и в музее охотничьем, - вбежала, - "у тебя никого нет?" Из-под закругленных ресниц шар-шар, шар-шар, ну, под кровать и в шкаф, сейчас заглянет. "Страстный, страстный," - погладила меня по шее под волосами, - "поцелуй?" - запахнула глаза свои и меня под шубу в дорогие духи. Как она вертелась широкими бёдрами тугой округленности, - глину словно мастеровой бил-бил, мял-мял, слепил зад её и бока и бёдра и оживил, заморскими комиссионными духами обрызгав. Как взвилась, на пол подприсела заарканенной оленихой, да... "Пойду, - сказал, - двери запру." Вернулся - запахнула она штору, по пояс голая светится бело-розово, - "нравлюсь?" - ревниво спрашивает. Как она кружевные под животом широким трусики другого цвета приспустила да натянула, приспустила да натянула, - "в обморок не упади," позаботилась, вращая круглотами передо мной, а лечь не легла, а убегала по всей комнате, стаканы в шкафу в треньканье сотрясая, и как я разохотился в погоне и достал олениху, повалил, побеждая, бархатистые ляжки не во сне разглаживая и впиваясь не ножом острым до полного ограничения хода, и взвизгивала, нахохатывая себе затишье, и внимательно к себе внутри прислушивалась, а взвинтилась, недобитой звериностью меня на бок, на спину совсем опрокинув, на нож сама нанзившись, круглотами лба, щёк, плеч, грудей, живота, бёдер глаза мои измотав по слияниям прыгающих окружностей, и окружностью припрятанной пламенно в ране ошпаривая, - "у меня далеко внизу колечко для тебя обручальное начинается, плотно никак не получается. Давай сзади?" - перевернулась, крутанула широтой нетерпеливо, капризно развальным бугорком подрагивая, - ах и завыкрикивала спереди, чего сзади торопливо улавливала, ах и завыкрикивала!.. Рухнула любимая, я победил. "Хлоя, - говорю, - любимая..." "Какая я тебе хвоя?" "Не хвоя, Хлоя." "Меня с другой любовницей перепутал?" "Хлоя - книжку я читал. Любимый её Дафнис целовал и не знал, чего делать дальше, а научился от женщины посторонней и побежал Хлою девственности лишать." "Не врёшь? Не любовница твоя? Книжка как называется? Дома поищу, по оглавлению проверю."
Не поднимая головы пошарила, часики нашла свои заморские, тысячи за три не по бартеру. "Через восемьдесят минут ровно обязательно сиди дома. Знакомые придут - гони. Прибегу ровно через час двадцать. Оденусь сейчас, внизу знакомый с машиной ждать будет, должен он мне." "Останься до ночи. До самого утра останься, любимая, ласково встретим зарю." Поцеловал много раз, губами упрашивая, нежностями. "Сказала тебе жди, прибегу скоро. К мужу обещала приехать." "Зачем?" "Зачем-зачем... Поспорила с ним, четыре раза сегодня выдержу попрыгать на торчащем: с ним первый и третий разы, второй и четвёртый сама знаю, с кем." "Ты с ним сексуально была, и сразу ко мне? Отдавалась ему?" "Твоё? Тебе жалко?" - прихлопнула легонько по волосам другого цвета, чем на голове. "Ты любимая моя, ни с кем не должна." "Любимая - не купленая. Люби, я разве против?" "А как ты мужу докажешь, что смогла четыре раза?" "Про два он сам знать будет, а про два поверит. Я честная, поверит." "Не ударит? Не убьёт?" "За что?" - натянула колготки. - "За три бутылки шампанского? На них всего-то поспорили, мелочь." "А вы не свихнулись?" "А ты - нет?" "Я свихнулся, я люблю тебя." "Люби, кто против? Приеду - в обморок не падай, договорились? Поцелуй," - подставила щёку, сберегая помадные губы. - "Кто лучше из вас двоих сегодня сможет в двух таймах, дорогой приз получит. Жди."
Милая кузина, как я болел, как болел... Водки две бутылки талонные в одиночку выпил, на другой день приподняться не мог, как болел... Девять лет до конца века осталось, так от каких взаимно любимых мужчин и женщин дети рожаться будут в бардаке нашем, перестройкой подло называемом? Может я чего в жизни не понимаю и всегда было так, только от народа скрывали? С душой совладать не выходит, милая кузина. Её люблю, обещала от мужа ко мне перейти после, как в отпуск съездят они. Что пьяным напился сильно, мне простила, словом плохим сначала обозвав.