Юринов Владимир Валентинович. Мера добра

Владимир Юринов

МЕРА ДОБРА.

- ...Любовь, доброта, великодушие - они жестоко наказываются, Лёшка. Жестоко и неизбежно.

Я разозлился. Должно быть, уже пришёл в себя.

- Это всё философия, Ким. По три копейки за идейку...

С. Ярославцев "Дьявол среди людей"

Часть I.

Доктор.

- ...Возьми меня!.. Возьми!.. - жарко шепча, цыганка схватила Сырцова за кисти рук и прижала его ладони к своим большим, чуть отвисшим, смуглым грудям.

Сырцов ощутил под ладонями прохладный шёлк её кожи и шершавые упругие столбики набухших сосков. Несмотря на всю нелепость происходящего, похотливый холодок всё же пробежал у него по низу живота. Сырцов почувствовал, как заполыхали щёки.

- Да ты что, с ума сошла?! - яростным шёпотом заорал он, с трудом выдираясь из цепких рук цыганки. - Рехнулась, что ли?!..

Цыганка и не думала отступать, она рванулась и прижалась обнажённой грудью к его халату, крепко обхватив руками за талию:

- Никто не услышит! Не бойся!.. Возьми меня! Я сладкая!.. Не пожалеешь!..

Сырцов, выгнувшись назад и разведя руки в стороны, с паническим изумлением смотрел сверху вниз на её блестящие смоляные волосы, разделённые посредине аккуратным пробором на две тяжёлые, литые косы. В голове у него был полный кавардак... Ребёнок на столе заворочался и захныкал. Цыганка замерла, и Сырцов вдруг успокоился.

- Сядь!.. - отчётливо и строго сказал он.

Руки цыганки ослабли, и она, съехав вниз по ногам Сырцова, уткнулась лицом в его туфли.

- Прости, Смотрящий... - глухо сказала она. - Прости... Испугалась я...

- Вста-ань! - Сырцов подпустил в голос металла.

Цыганка, быстро поднявшись, послушно встала перед ним, опустив руки и понуро глядя в пол. Её груди - тупоносыми щенками - раскосо смотрели чуть в стороны. Между ними отчётливо проступал отпечатавшийся полумесяцем след от фонендоскопа.

- Сядь! - Сырцов повелительно указал на стул.

Цыганка сделала два шага вбок и, подломившись в коленях, не глядя, опала на сидение. Груди всколыхнулись и замерли. Сырцов, оглядевшись, шагнул к кушетке, сгрёб с неё разбросанную одежду и кинул пёстрый комок цыганке на колени:

- Оденься! И... - ему вдруг стало жаль её. - И не мешай, - уже мягче добавил он и, чуть помедлив, вновь повернулся к ребёнку...

Пока он заканчивал осмотр, цыганка тихо шелестела у него за спиной, потом затихла.

Сырцов вернулся к столу. Цыганка сидела на стуле - одетая, чинно выпрямив спину, сложив руки на коленях - и отрешённо смотрела прямо перед собой.

- Ну что... - сказал Сырцов, старательно не глядя в её сторону. - Ничего страшного. Обыкновенная простуда... Я вам выпишу лекарства... жаропонижающее... витамины... - он быстро заполнял бланк. - Попробуем пока обойтись без антибиотиков... Ребёнок крепкий.

Он поднял глаза - цыганка не шевелилась.

- Ребёнка. Забирайте... - раздельно сказал Сырцов.

Цыганка подорвалась со стула и засуетилась. Сырцов покачал головой.

- Когда принимать лекарства и по сколько - всё написано в рецепте... Через три дня - опять ко мне. Это будет... - Сырцов заглянул в календарь. - Это будет в понедельник... - он взял новый бланк. - У тебя муж-то есть, Цагаева?

- Есть... Муж есть... - цыганка уже стояла перед ним, прижимая ребёнка к груди.

- Что же ты?.. - начал было Сырцов, но, взглянув на испуганное, какое-то враз осунувшееся лицо цыганки, осёкся и откашлялся. - Я тут выписал аморфапам... - по возможности убедительнее сказал он. - Это - для тебя. Успокоительное. Попей... Он - на травах, не химия какая-нибудь... И недорогой... Поняла? - он пододвинул рецепты на край стола.

Цыганка быстро закивала и тут же слезливо запричитала:

- Простите, доктор! Простите... Испугалась я...

Сырцов поморщился.

- Всё... Иди... В понедельник.

Цыганка быстро схватила со стола рецепты, попятилась, кланяясь, прижимая ребёнка к груди и продолжая бормотать извинения, долго шарила за спиной, пытаясь нащупать ручку двери, наконец нашла и вывалилась в коридор, чуть не столкнувшись с входящей медсестрой.

- Олег Николаевич! - Снежана была само негодование. - Они сказали - ещё минут через сорок. Как вам это нравится?!..

Она замерла на полпути, внимательно посмотрела на Сырцова, потом оглянулась на дверь.

- Я что-то пропустила?..

- Да практически всё! - раздражённо сказал Сырцов.

Он встал из-за стола, отошёл к окну и, опёршись руками о подоконник, несколько секунд невидяще вглядывался в слякотную морось.

- Ну, дела-а... - сообщил он оконному стеклу.

Потом, резко распрямившись, почесал обеими руками в затылке и, обернувшись к по-прежнему выжидательно стоящей посреди кабинета медсестре, повторил:

- Ну, дела!.. Всё-всё!.. - отмахнулся он от уже готового было сорваться с губ Снежаны вопроса и торопливо приказал: - Всё! Давай следующего...

Перед обедом в кабинет заглянул Прокопенко:

- Олег, зайдёшь?

- А надо? - Сырцов, вертя в пальцах ручку, откинулся на спинку кресла. - Я ж его вчера смотрел - динамика вполне положительная.

- Ну, лишним-то не будет.

Сырцов вздохнул:

- У них же до четырёх - тихий час... А я сегодня - до пятнадцати.

- Ну, тебе-то какая разница? - удивился Прокопенко. - Ты и во время тихого часа посмотреть сможешь.

- Оно конечно... - Сырцов почесал ручкой в затылке. - Ладно, зайду.

Прокопенко просиял:

- Олег, ты - настоящий амиго!.. С меня причитается.

- Само собой, - улыбнулся Сырцов.

Прокопенко исчез.

- Олег Николаевич, - Снежана оторвалась от полировки своих ногтей, - а правду говорят, что вы человека насквозь видите?

- Правду, - на полном серьёзе подтвердил Сырцов.

Он прищурился на Снежану:

- Вот у тебя, например, я вижу одну, но очень серьёзную патологию.

Глаза медсестры испуганно округлились:

- Какую?!..

- Полное и окончательное отсутствие мозгового вещества.

- Олег Николаевич!!.. - тут же надулась Снежана.

- Что - "Олег Николаевич"?! Я тебя когда ещё просил результаты УЗИ принести?!

- Ой! - подскочила медсестра.

- Вот тебе и "ой!"... Давай бегом, пока они там все на обед не слиняли!

Снежана, развевая халатом, торопливо поцокала из кабинета, но в дверях всё же не удержалась и, обернувшись, показала Сырцову язык. Олег усмехнулся...

В хирургическом отделении было тихо и пахло дезинфицирующей жидкостью.

Сырцов, поздоровавшись с дежурной медсестрой, неторопливо прошёл в детскую палату. Трое в палате спали, четвёртый - бледный веснушчатый подросток в кровати у окна - вопросительно поднял от раскрытой книги на Сырцова глаза. Олег приложил палец к губам и, тихо ступая по мягкому линолеуму, подошёл к ближней справа кровати.

Болтик спал. Две капельницы - двумя часовыми - замерли у его изголовья; прозрачные трубки от них тянулись к худым мальчишечьим рукам, лежащим поверх одеяла. Сырцов присел на стул возле кровати и, осторожно обхватив правое запястье Болтика, стал слушать пульс...

Олег постоянно забывал фамилию этого пацанёнка. Болтиком он прозвал его про себя за непропорционально большую, стриженную наголо голову с огромными оттопыренными ушами и ещё за то, что головой этой, когда ему было больно или неуютно, мальчишка имел привычку, втянув её в плечи, крутить из стороны в сторону, как бы завинчиваясь сам в себя. Привезли Болтика из местного детдома в больницу неделю назад с острейшим приступом аппендицита, как потом оказалось - осложнённого обширнейшим абсцессом. В ту ночь в хирургии дежурил Прокопенко, который экстренно и прооперировал малолетнего пациента. Операция вроде бы прошла успешно (Прокопенко считался в больнице хирургом хоть и молодым, но грамотным и уже достаточно опытным), однако случай был довольно тяжёлый, пацанёнок был слаб, и Прокопенко, опасаясь послеоперационных осложнений, постоянно навещал его сначала в интенсивной терапии, а затем - уже и в общей палате. Сподвиг он по старой дружбе к этим посещениям и Сырцова...

Сырцов, вообще, слыл в больнице "штатным талисманом". Кто-то когда-то заметил, что у пациентов, которых "вёл" Олег, якобы никогда не бывает послеоперационных осложнений, а если они вдруг и случаются, то опять же, проходят с менее тяжёлыми для пациента последствиями, так сказать - "без жертв". Так это на самом деле было или не так - проверять никто, естественно, не удосуживался (так уж устроен человек, что склонен больше верить, чем проверять), статистики по этому вопросу не было никакой, но шлейф такой, с точки зрения самого Олега - сомнительной, славы за ним явно тянулся, иногда забавляя, а иногда жутко раздражая его. К "ходокам" из различных отделений больницы с "челобитными" посмотреть того или иного пациента он относился сурово, большинство из них "гнал взашей", но в некоторых историях болезней принимал живейшее участие, где - из профессионального интереса, а где, как в случае с прокопенковским Болтиком - из понятий дружеской взаимопомощи...

Прокопенко он нашёл в ординаторской.

- Ну что? - откладывая рентгеновский снимок в толстую стопку других, поинтересовался тот. - Как он?..

Сырцов прошёл вглубь помещения, с наслаждением - сладко вытянув ноги - устроился в шикарном кресле под развесистым фикусом и огляделся.

- Кучеряво живёте, хирурги, - одобрил он.

Прокопенко вздохнул:

- Вот именно, что живём... Я тут прикинул - я, с этими плановыми дежурствами и внеплановыми вызовами, на работе времени провожу в два раза больше, чем дома... Сколько работаю, столько обещают расширить штат - ввести дежурного хирурга. Да куда там!.. - он обречённо махнул рукой.

Олег сочувственно покивал.

- ...Ну что, Вань, посмотрел я его... В общем - всё нормально, как я и говорил. Пару деньков ещё прокапайте гамма-метронидазолом, и можно будет переводить на умеренную терапию... Да, и за лейкоцитами следите.

- Ну, это ясно... - Прокопенко повеселел. - Спасибо, Олег.

Сырцов отмахнулся:

- Да ладно...

Прокопенко поднялся из-за стола и подошёл к "вендингу":

- Чай? Кофе?.. Потанцуем?.. - обернулся он к Сырцову.

- Пиво, водка, полежим... - в тон ему ответил Олег. - Ты сегодня до скольки?

- Вообще-то - до шести, но...

- Есть варианты?

- Да мне только за воскресный вызов пара отгулов положена! Сидели тут с пяти утра чуть не до полуночи! Светка сказала - ещё один такой уик-энд и она со мной точно разведётся... Капучино будешь?..

- Да, давай.

- Так что, - продолжил Иван, манипулируя с автоматом, - слиняю-ка я сегодня пораньше... Пока Сагдулаевна в отпуске.

- Кот - из дома, мыши - в пляс?..

- Во-во... Если хотите, чтобы по одной путёвке отдохнул весь коллектив - отправьте по этой путёвке начальника... Тебе сахара сколько?

- Две.

- Представляешь - три месяца уже не могу дочку в кукольный театр сводить, - Иван, осторожно ступая, принёс два стаканчика с кофе. - То одно, то другое... Она уже и спрашивать перестала... Держи...

- Спасибо.

- Сейчас только Куприду дождусь - он должен к четырём подойти, и - ноги в руки... - Прокопенко расположился в соседнем кресле. - Подождёшь?

Сырцов взглянул на часы:

- Двадцать минут? Подожду.

- Вот и ладненько, - Иван пригубил кофе. - Ух ты! Горячий!.. В "Субмарину" пойдём?

- Можно и в "Субмарину"... Там сейчас свободно будет.

- Да сейчас везде свободно. Это после шести - не протолкнёшься.

Олег попробовал кофе и отставил стаканчик на стол.

- Слушай, Иван, со мной сегодня такая история приключилась... - неуверенно начал он.

- Ну-ка, ну-ка... - Прокопенко завозился в кресле и, чуть не расплескав кофе, наконец устроился, положив ногу на ногу и держа на отлёте пластиковый стакан. - Люблю истории... Снежана заговорила на латыни?

- Ещё чего! - Сырцов хмыкнул. - ...Меня сегодня чуть не изнасиловали...

Иван вытаращился:

- Снежана?!!..

- Да что ты со своей Снежаной?! - Олег отмахнулся. - Её вообще в кабинете не было. Я её за УЗИ отослал... Представляешь - припёрлась сегодня ко мне цыганка... С ребёнком. Грудничок ещё... Пять месяцев... Ну вот... Короче, пока я его осматривал, она за моей спиной разделась и накинулась на меня.

- Что - догола?

- Практически...

- Ну?!..

- Что "ну"?

- Сырцов! - застонал Иван. - Ты подробности, подробности давай! Такой сюжет!

Олег дал подробности...

- Супер! - по окончанию рассказа восхитился Иван. - Слушай, если бы это был не ты - я бы ни в жизнь не поверил!.. Это же - готовый порнофильм!.. Студия "Три икса" представляет, - гнусавым рекламным голосом начал озвучивать он. - "Медицинский оргазм". В роли Доктора-Жеребца - доктор Сырцов!..

- А, иди ты! - засмеявшись, отмахнулся Олег. - Тебе тут сейчас хорошо сидеть ржать, а я там чуть от страха не обделался - под дверью пациенты ждут, Снежанка вот-вот зайдёт, а тут эта... с сиськами наперевес: "Возьми меня!.. О, возьми меня!.."... Бр-р!..

- Слушай, а чего она испугалась-то?

- В смысле?..

- Ну, ты сам говорил: "Прости, доктор, испугалась я...".

- Да кто ж её знает, - Сырцов пожал плечами. - Мало ли, что она там себе вообразила... Может, она всё это - вообще - сыграла... Хотя, ты знаешь... - Олег задумался. - Пожалуй, она действительно была чем-то сильно напугана... - он, прищурившись, вспоминал. - Чёрт её знает! - он потряс головой. - Не знаю!.. Я не психолог...

- Похоже, ей уже не психолог нужен, а - психиатр, - подвёл итог Иван. - Надежде расскажешь?..

- Расскажу, конечно, - Сырцов приподнял брови. - Что тут такого?.. Посмеёмся...

- Ну-ну... - Прокопенко заглянул в свой пустой стакан и с минуту раздумывал. - Ещё что ли кофе выпить?..

- Для пива место оставь, - посоветовал Сырцов.

- И то верно, - Иван смял стаканчик и, тщательно прицелившись, метко запустил его через весь кабинет в стоящую у двери урну...

В "Субмарине" - на удивление - оказалось совсем даже не пусто: все столики были заняты, да и возле барной стойки было не протолкнуться. Сырцов всё-таки высмотрел за одним из столов два местечка и, пододвинув парочку тинейджеров (по внешнему виду и манерам - явных "грохов"), с меланхоличным видом сосавших свой томатный сок, приглашающе замахал Ивану рукой. Иван притащил от стойки два бокала пива, на одном из которых "ехала" тарелочка с фисташками и - довольный - плюхнулся на стул:

- Через пять минут будут сосиски и ещё по бокалу "пильзнера", - оживлённо доложил он. - Слушай - вообще, вавилон какой-то!.. На работе где-нибудь кто-нибудь ещё остался? - и, не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, поднял запотевший бокал: - Ну что? Вздрогнули?..

Они "вздрогнули"... "Грохи", кандально гремя своим железом, вскоре ушли, и Олег с Иваном подвинулись на их места - к круглому - "субмаринному" - окну. А вскоре официантка принесла их заказ, и стало совсем хорошо...

Окно выходило в небольшой, затёртый между нависающими многоэтажками старый сквер. За толстыми, искажающими по краям изображение, стеклами всё так же уныло сеялся на насквозь промокшие, отяжелевшие от влаги кусты мелкий обложной дождь. Глянцево отсвечивали в свете уже включившихся фонарей густо-зелёные, почти чёрные, сонно повисшие листья. Через рябые - с дрожащими полосами отражённых огней - лужи неловко прыгали нахохлившиеся, вечно куда-то спешащие пешеходы. А здесь, в полутёмном зале, было тепло и уютно. Здесь было холодное пиво и горячие сосиски, и негромко играла спокойная музыка, и был ни к чему не обязывающий, лёгкий приятельский трёп: когда глобальные мировые проблемы уравнены в правах с незабитым пенальти; когда можно легко соглашаться с любой самой дурацкой придумкой и яростно спорить по поводу самых очевидных вещей; когда по ходу разговора рождаются совершенно гениальные, пусть даже и сумасшедшие идеи, которые тут же напрочь забываются, чтобы уступить место ещё более гениальным или - попросту - забавным; когда время течёт незаметно и измеряется только количеством опустошённых - высоких, с остатками белой пены на скользких внутренних откосах - бокалов...

Несмотря на явную переполненность бара, на два свободных места за их столиком долго никто не покушался. Друзья уже как-то даже было привыкли к своему привилегированному положению, стали воспринимать его как нечто, само собой разумеющееся, когда на стул рядом с Иваном приземлился (причём неловко задев за стол и расплескав пиво из Олегова бокала) сильно пожилой дядька - с худым, жёлтым, каким-то измождённым лицом; с длинными и мокрыми, свисающими скользкими сосульками на плечи, почти сплошь седыми волосами; в "дутом" тёмно-фиолетовом плаще с откинутым на спину капюшоном. Пахнуло от дядьки мокрой псиной и тем устойчивым ацетонным запахом, который обычно сопровождает запойных.

- Мужик, ты бы поосторожней... - придерживая бокал, недовольно отозвался на "явление" Олег.

- Сто прдон, г-спада... Сто прдон... - глотая гласные и утверждая на столе бокал с пивом и тарелку с двумя кусочками свинцово отсвечивающей селёдки, громогласно извинился "пришелец". - Я смтрю - у вас свбодно...

Было видно, что он уже успел добавить "на старые дрожжи" и находился в той активной фазе опьянения, когда утреннее умирание прочно забыто, мир прекрасен, все вокруг - свои, а впереди - чудный, радостный, неповторимый вечер.

- Мы, вообще-то, друзей ждём... - на всякий случай сказал Иван; впрочем, было видно, что сказано сие было больше для очистки совести, и что на избавление от незваного гостя он особо не рассчитывает.

- Дрзья - эт... прекрасно! - доставая из внутреннего кармана плаща початую бутылку водки, радостно провозгласил "гость". - Дрзья - эт... это... друзя-а! - он вытянул губы дудочкой и, полуприкрыв глаза, прочувственно покивал.

Воздав таким образом достаточно почестей дружбе, "пришелец" уверенно свинтил пробку с бутылки, влил себе в бокал приличную порцию, и вопросительно посмотрел вначале на Ивана (тот замотал головой и даже прикрыл ладонью свой бокал), а потом на Олега. И встретился с его неприязненно-брезгливым взглядом.

- Здесь со своим нельзя! - строго сказал Олег.

Рука "пришельца" застыла. Он вдруг как-то весь съёжился, как будто из него вынули скелет, и стал неловко - не попадая - запихивать незакрытую бутылку обратно во внутренний карман, одновременно приподнимаясь со стула и невнятно бормоча:

- Прстите... Я... я не знал... Тысча звинений... - он сильно побледнел и трезвел прямо на глазах. - Простите... - он наконец засунул бутылку и, ухватив свой бокал и тарелку, попятился от стола. - Простите, Смотрящий... Виноват... Не признал... Не извольте беспокоиться... - он налетел на кого-то спиной, расплескал пиво себе на плащ, крутанулся и суетливо заспешил прочь - вглубь бара, неловко растопыривая локти и вжимая голову в плечи.

Прокопенко восхищённо посмотрел на Олега.

- Ну, ты дал, старик! Здо?рово! Просто супер!.. А ты, кстати, знаешь - кто это был?.. Это же - Комаровский! "Знаменитый маг и экстрасенс"!.. Лет двадцать назад он стадионы собирал. Я ещё помню - с родителями на него ходил... Он ещё потом передачу свою на телевиденье вёл... Но страшный-то стал - мама ро?дная! Надо же, как судьба над ним поизголялась... Никогда бы не подумал... Э!.. Олег!.. Ты где?.. - Иван растопыренной ладошкой помахал у Олега перед лицом.

- Что?.. - "очнулся" Сырцов. - Слушай, ты слышал, как он меня назвал?..

- Я говорю - это Комаровский был! - возбуждённо повторил Иван. - Представляешь - САМ Комаровский! "Великий и ужасный!"... А ты его - одной левой! Фьють! - он размашисто изобразил боксёрский "крюк". - Ну, ты, старик, - гигант! Уважаю!.. Давай! - торжественно поднял свой бокал Иван. - За нас, за гигантов!..

- Подожди!.. - Олег, подавшись вперёд, придержал его руку. - Ты слышал - как он меня назвал?

- А как он тебя назвал? - выглядывая из-за бокала, поинтересовался Прокопенко.

- Смотрящим!

- Ну и что? - не понял Иван. - Он тебя, видать, за этого принял... - и он, приложив свободную руку ко лбу и грозно нахмурившись, посмотрел из-под неё вдаль, а потом, сдвинув ладонь к виску, молодцевато откозырял Олегу.

- Да нет, слушай... - Сырцов отмахнулся. - Ты понимаешь, меня уже второй раз сегодня так назвали. Сперва цыганка эта... А потом - вот... - и он кивнул вслед ушедшему "гостю". - Что-то мне это не нравится...

- Хорошо!.. - Иван твёрдо поставил бокал обратно на стол и, строго глядя на Сырцова, осведомился: - Ваши версии?..

- Да нет у меня никаких версий!.. - Олег раздражённо покрутил головой. - Дурдом какой-то!.. - он побарабанил пальцами по столу. - Но ведь и совпадений таких не бывает!

- Слушай, Олег! - наклонившись к Сырцову, проникновенно сказал Иван. - Да не парься ты! Плюнь! Совпадения ещё и не такие бывают. Я, вон, со своей одноклассницей - Лариской Бубновой - всего-то два раза после выпуска и виделся. Чисто случайно на улице встречались - мамой клянусь! И оба раза... - Прокопенко многозначительно поднял палец. - ОБА раза нас видела моя Светка. Вот ЭТО - совпадение! - он повертел шеей. - До сих пор под подозрением хожу. А ты говоришь... Ладно. Не бери в голову. Давай лучше выпьем!

- А действительно!.. - повеселел Олег. - Чевой-то я? "И выпив, трезво рассудил..." - процитировал он и взял свой бокал. - Сейчас вот выпьем и трезво рассудим...

- За что я тебя люблю, - прочувственно сказал, вновь поднимая свой бокал, Иван, - так это - за оптимизм характера.

- Ну что? - изящно держа перед собой янтарный, с белой шапочкой пены, сосуд и гордо откидывая голову, вопросил Олег. - За нас? За мужиков?..

- За умных и красивых! - подхватил Иван. - "Пригубим пенную струю!..".

И они, чокнувшись бокалами, "пригубили"...

- Слушай... - щедро приправляя сосиску горчицей и отправляя её чуть ли не целиком в рот, предложил Иван. - А вавай... ево... спуосим.

- Кого "его"? - не понял Сырцов.

Иван, интенсивно жуя, погрозил ему ножом, потом схватил бокал и, сделав несколько мощных глотков, наконец, обрёл дар речи:

- Его!.. - глядя на Сырцова заслезившимися глазами, сипло сказал он и ткнул ножом себе через плечо. - Комаровского...

- Давай!.. - оживился Сырцов. - А о чём?

- Как о чём?.. - опешил Иван. - О "смотрящем"!

- Точно!.. - глаза Сырцова загорелись. - Подойдём и спросим...

- Значит, так... - Иван заговорщицки пригнул голову. - Я, значить, захожу сзади...

- Не-е... - сдавленным шёпотом, чуть сдерживая смех, возразил Олег. - Это я захожу сзади...

- М-м... - замотал головой Иван и, уже начиная пробулькивать, выдавил: - Я буду держать, а ты... а ты - спрашивать...

Они, чуть-чуть не расшибив друг дружке лбы, навалились грудью на стол и принялись хохотать...

- Танечка, Танечка!.. - Иван поймал за локоток проходившую мимо их стола официантку. - Ещё по бокальчику нам сделай, пожалуйста...

- Вань, а давай, действительно - без балды - возьмём у него и спросим, - отдышавшись, предложил Сырцов. - Мол, что за фигня?.. И всё такое...

- Слушай... - Иван потеребил губу. - Я сейчас вспомнил - не помню, где-то читал, что ли? - "смотрящими" у блатных назывались воры в законе, которые, ну... типа курировали определённую территорию... И ещё, кажется, у них хранился "общак".

- Ну так - тем более! - с напором сказал Сырцов. - Ещё навесят на меня какой-нибудь, как ты говоришь, "общак"... Так, по ошибке... Поди потом доказывай, что ты не верблюд.

- Не бойся, - недобро прищурив глаз, цыкнул зубом Иван, - тибя нэ больно зарэжют.

- Ну так что? - кивнул Сырцов. - Спросим?

- Обязательно! - Иван преисполнился решимостью. - Сейчас Танюха пива принесёт, вспрыснем и пойдём!..

Часть II.

Смотрящий.

Обои решили клеить сразу после завтрака. "На свежую голову..." - как сказала Надя...

Минут через сорок бестолковой суеты и различных отвергнутых вариантов действий, порядок работ наконец определился: кусок обоев сначала тщательно вымерялся и обрезался, потом Надя забиралась по стремянке под потолок и прикладывала отрез на место - клеящим слоем к стене, Лёшка прижимал его внизу, а Олег, прыгая на стул - со стула, проходился по отрезу сверху вниз термопрессом, попутно поправляя возникающие перекосы. Но самым деятельным участником процесса, конечно же, оказалась Полинка. Она то, восторженно визжа, принималась стремительно ползать вокруг стремянки, попутно бодая Лёшку, то, сосредоточенно пыхтя и покряхтывая, начинала разматывать вдоль по коридору новый обойный рулон, то пыталась затащить в рот какой-нибудь из оказавшихся в зоне её досягаемости инструментов, а раз, найдя на полу неосмотрительно оставленный там Олегом канцелярский нож, умудрилась выдвинуть из него лезвие, и Олегу - под Надины панические вопли из-под потолка - пришлось во вратарском прыжке отбирать у непоседливого ребёнка опасную игрушку...

К двенадцати коридор был оклеен на две трети. И тут "закурлыкал" Олегов коммуникатор.

- Я сейчас, - сказал Олег и, положив термопресс, прошёл в комнату.

Вызывал Прокопенко. Он был встрёпан и возбуждён.

- Олег! "Второй городской" включай! Быстро! - вместо приветствия выпалил Иван и опять уставился куда-то мимо Сырцова.

Сырцов выкопал из-под Полинкиных игрушек пульт и щёлкнул нужный канал.

- ...но тогда, при таком положение вещей, все плохие - назовём их так - люди давно бы уже вымерли, и на земле воцарился бы золотой век?.. - грудастая ведущая - в обтягивающем, казалось готовом лопнуть на её выпуклостях платье - задав вопрос, выжидательно склонила набок свою изящную белокурую головку.

- Всё не так просто... - её собеседник - крупный пожилой, с зачёсанными на лысину редкими прядями волос, мужчина с бульдогообразной физиономией и уверенным, хорошо поставленным голосом - оттопырил большие пальцы сцеплённых на обширном животе рук. - Как я уже говорил, энергетически люди подразделяются на два типа. Условно назовём их: положительно и отрицательно заряженными...

- "Светлые" и "тёмные"... - встряла ведущая.

"Бульдог" иронично взглянул на неё.

- Хорошо - пусть будут "светлые" и "тёмные"... Так вот... Количество упомянутых нами "смотрящих" в каждой из этих категорий, а точнее - их процентные соотношения, примерно равны... А поскольку к "светлым" мы обычно причисляем, так сказать, хороших людей, а к "тёмным" - людей плохих (хотя, честно говоря, всё это - достаточно условно, а с научной точки зрения - так и вовсе некорректно), то так называемая "выборка", осуществляемая "смотрящими" из людской массы, обычно не приводит к нарушению общего энергетического баланса...

- "Выборка"... Как-то жутковато звучит по отношению к живым людям, - зябко повела плечами ведущая.

- Да, - согласился "Бульдог", - возможно, термин не вполне удачный, но тем не менее он вполне...

Сырцов опустился в кресло и вывел изображение с коммуникатора в угол телевизионного экрана.

- Иван, давно они распинаются?

- Распинаются давно, - отозвался Иван. - А про "смотрящих" - недавно начали. Я тебе сразу же позвонил...

- ...А каковы критерии этой, как вы говорите, "выборки"? - ведущая эффектно переменила позу.

- По большей части какого-то осознанного критерия, конечно же, нет, - начал обстоятельно излагать "Бульдог". - "Смотрящий" - это ведь не снайпер, сидящий в своей квартире, и целенаправленно, по списку, отстреливающий неугодных ему людей... Энергетический конфликт происходит только при столкновении двух разнополярных потенциалов... Причём конфликт этот должен энергетически подпитываться на протяжении достаточно длительного временного промежутка. Да и расстояние до "объекта" должно оставаться в пределах энергетической досягаемости... Отсюда, кстати говоря, и ярко выраженная территориальность "смотрящих"...

- Спасибо, Глеб Степанович, - ослепительно улыбаясь, прервала своего собеседника ведущая. - И ещё один вопрос, который наверняка будет волновать наших телезрителей... Так как, по каким признакам можно отличить "смотрящих" от обычных людей, так сказать, от простых смертных? И как в конечном итоге уберечься от карающего взгляда "смотрящего"? Как не стать жертвой этих безжалостных энергетических убийц?

Глеб Степанович терпеливо улыбнулся:

- Собственно, вы задали два вопроса... Что касается первого... "Смотрящие" внешне ничем не отличаются от нас с вами, как вы сказали - от обычных людей. Единственный признак, по которому их можно распознать, лежит - скорее - в области психических ощущений... Простой человек обычно чувствует в присутствии "смотрящего" некий психологический дискомфорт, может быть даже страх. Безотчётный страх... Вспомните - все эти легенды о "дурном глазе", о "наложенных проклятиях", они ведь не на пустом месте родились... Впрочем, отмечаются и обратные случаи. Иногда людей просто-таки притягивает к этим энергетическим вампирам... В литературе встречается даже такой термин: "отрицательное обаяние"... Люди сами, не ведая, что творя, идут навстречу собственной гибели...

Ведущая, перекатывая под платьем свои аппетитные формы, нетерпеливо заёрзала, и Глеб Степанович успокаивающе поднял ладонь:

- А что касается вашего второго вопроса - как уберечься от "смотрящего"? - Глеб Степанович пожал плечами: - Какого-то универсального рецепта тут, конечно же, нет... Да собственно, и не может быть... Старайтесь по крайней мере не конфликтовать с людьми... Соблюдать, так сказать, принципы мирного сосуществования... В семье, на работе... по месту жительства... - он опять пожал плечами. - Хотя...

- Большое спасибо, Глеб Степанович, - энергично подхватила ведущая. - А у нас есть несколько минут, чтобы наш гость смог ответить на звонки телезрителей... Телефон студии вы видите на своих экранах.

Внизу экрана возникла бегущая строка. Олег схватил коммуникатор и быстро набрал номер. В студии раздался звонок.

- Да, мы вас слушаем! - явно обрадовалась ведущая. - Представьтесь, пожалуйста...

- Меня зовут Олег, - сказал Сырцов. - У меня вопрос к вашему гостю...

- Да, пожалуйста...

Изображение Олега возникло сперва на одном из студийных экранов за спиной ведущей, а потом его дали крупным планом. Лёшка, который уже некоторое время торчал в дверях, сорвался и полетел в коридор:

- Ма-ам! Ма-ам!.. Там папу в телевизол показывают!

- Скажите, Глеб Степанович, - спросил Олег, - а сами "смотрящие", они всегда знают о своём... э-э... статусе?

На экране опять возникла студия. Изображение Олега перекочевало на боковой экран. Ведущая, ослепительно улыбаясь, смотрела на гостя, явно ожидая ответа, а тот почему-то медлил, внимательно - близоруко прищурившись - вглядываясь в экран за её спиной...

- Итак... - напомнила о себе ведущая.

- Да... - "Бульдог" наконец посмотрел в камеру. - Так вот... Олег... "Смотрящие" КАК ПРАВИЛО не знают о своём статусе. Обратная ситуация - скорее исключение... Поэтому и деятельность их носит, как мы это уже здесь отмечали, несколько стихийный, слабонаправленный характер... Хотя, с другой стороны - насколько я знаю - в нашем городе уже давно и успешно действует целый "Клуб Смотрящих". Причём, довольно многочисленный по составу... Этакий своеобразный кружок по интересам... Каков в действительности статус этих людей, и какова программа их совместной деятельности - мне, естественно, неведомо, да и, честно говоря, - не особо интересно... Но сами себя они позиционируют именно так...

- Огромное вам спасибо, Глеб Степанович! - ведущая вновь завладела экраном. - Я уверена - ваше выступление, наверняка, очень понравилось нашим телезрителям. А я напоминаю - у нас в гостях был доктор медико-биологических наук, профессор Санкт-Петербургского университета и почётный магистр "Ордена позитивных оккультистов" Глеб Степанович Веретенников... А после небольшой рекламной паузы вас ждёт встреча с известнейшим актёром кино, героем недавно вышедшего на экраны...

Сырцов щелчком пульта убрал телеканал, изображение Ивана развернулось во весь экран.

- Ну, и что ты по поводу всего этого думаешь? - Иван - взъерошенный, в халате - сидел на диване, поигрывая телевизионным пультом.

- Очередная страшилка для обывателя, - Олег был преисполнен сарказма. - Это ж надо было такое выдумать - "Клуб Смотрящих"!.. Бригада энергетических снайперо?в! Присуждение данов по количеству убиенных... Представляешь? "Смотрящий третьего разряда", "Смотрящий первого разряда"...

- "Почётный Смотрящий Путиловского района"... - подхватил Иван.

Они поржали.

- А этот... - вспомнил Сырцов. - Как его?.. "Орден позитивных оккультистов". Это, по-моему, вообще, - супер!

- Да... - поморщился Иван. - Это уже, конечно, - перебор... Но в целом... Ты знаешь, мне всё это показалось довольно правдоподобным...

- Что это у вас тут так весело?.. - Надя с Полинкой на руках опустилась в соседнее с Олегом кресло. - О чём это вы тут?

Сейчас же откуда-то вывернулся Лёшка и вскарабкался к Олегу на колени.

- О! - обрадовался Иван. - Семейство Сырцовых в сборе! Привет, Надюш! Ты извини - я без фрака...

- Да ладно, - улыбнулась Надя, - я тебя ещё и не таким видела!

- Ну-ка, ну-ка, - делая страшные глаза, повернулся к жене Олег, - с этого места поподробней, пожалуйста...

- Да, действительно... - рядом с Иваном - в коротком халате, вытирая мокрые волосы полотенцем, - появилась его супруга Светлана. - Мне тоже интересно - где это его видела чужая жена, да ещё "и не таким"?

- Ух ты! - изумился Олег. - Это вы что, только-только проснулись?

- Нет... - Иван, обняв жену чуть ниже талии, игриво привлёк её к себе. - Проснулись мы давно. Это мы только что встали.

- Молодцы! - похвалила Надя. - А где же ваше чадо?

- Чадо ещё с вечера забрали бабушка с дедушкой, - сообщила Света - Вот мы и...

- ...Отрываемся, - закончил за Светлану муж.

...У Олега на коммуникаторе прошёл сигнал параллельного вызова, изображение, однако, не появилось, да и номер был незнакомый...

- ...Слушайте, Сырцовы, - вдруг преисполнился энтузиазмом Иван, - а не устроить ли нам эдакий небольшенький забег в ширину?.. Что-то мы давно не собирались!

- Молчи уж, бегун! - Светлана взлохматила и без того неидеальную причёску супруга. - Ты на этой неделе уже погулял!.. Олег! Ты зачем моего мужа спаиваешь?

- Что?! - искренне возмутился Сырцов - Это кто ещё кого спаивает! Кто после пива текилы захотел?

- А?! Было такое?! - Светлана, приподняв за волосы голову Ивана, заглянула ему в лицо.

- Обложили! Со всех сторон обложили!.. - Иван, высвободив свою причёску из пальцев супруги, вновь повернулся к экрану и, прищурясь, навёл указующий перст на Олега. - И ты, Брут!.. - трагическим голосом обвинил он.

- Папа - не блут! Папа - Олег Николаис! - звонко поправил Ивана Лёшка...

Хохотали все. Полинка, радуясь всеобщему веселью, подпрыгивала у мамы на коленях, хлопая в ладоши и демонстрируя окружающим все четыре своих зуба.

- Ладно, ребята, - отсмеявшись, сказал Олег, - вы извините - у меня тут ещё кто-то на линии топчется. Ума не приложу - кто это меня с утра в субботу может домагиваться?

- Да какое утро? - поправила Надя. - Дело уже к обеду.

- Иван, ты слышал? - возмутилась Светлана. - Дело уже к обеду, а мы ещё даже кофе не пили! Кто обещал мне кофе в постель подать?!

- Слушаю и повинуюсь, моя королева, - Иван, молитвенно сложив руки, изобразил поклон. - Кофе будет готов через минуту... Хотя... честно говоря, уже и пожрать было бы неплохо!..

- Свет, ты чего мужа не кормишь? - забеспокоилась Надя. - Смотри - какой он у тебя худой!

- А она на мне только ездит! - тут же "сдал" жену Иван. - Сегодня, вон, пол утра на мне скакала!..

- Ну, Иван!!.. - зарделась Светлана и попыталась опять схватить мужа за торчащие патлы.

- Всё, Сырцовы!.. - отбиваясь от жены, торопливо попрощался Иван. - Бывайте здоровы!.. Чувствую - меня сейчас опять запрягать будут!.. Ай!..

Прокопенки повалились на диван. Изображение пропало.

- А они плавда делутса? - сейчас же озаботился Лёшка, показывая пальцем на опустевший экран.

- Нет, Лёш, - ссаживая сына с колен, успокоил его Олег, - это они - в понарошку... Иди - поиграй.

Он дотянулся до коммуникатора и наконец ответил на вызов:

- Да!..

- Ещё раз здравствуйте, Олег, - возник в динамике недавно слышанный, хорошо поставленный голос. - Это - Веретенников... Мы только что с вами говорили в прямом эфире...

- Да... Глеб Степанович.

- Вы меня извините: я - в телефонном режиме. Здесь очень шумно...

- Ничего страшного, Глеб Степанович... Я вас слушаю.

- Скажите... Олег... - Веретенников помедлил. - Ваша фамилия случайно не... Сырцов?..

- С-сырцов... - удивился Олег. - А откуда вы, собственно...

- Нет, - упредил его Веретенников, - я вас совсем не знаю... Вы просто удивительно похожи на своего отца...

Квартира Веретенникова, как и все виденные Олегом квартиры некогда роскошных, но впоследствии "уплотнённых" домов, была маленькой, с тесной прихожей и крохотной, почти игрушечной кухней. Комнаты в ней - наверное, из-за высоких потолков и обилия висящей на крючках, спинках стульев, да и попросту разбросанной где попало одежды - больше всего напоминали внутренности платяных шкафов. И пахло в них почему-то так же - лекарствами и нафталином. Сам же хозяин квартиры - в противоположность интерьеру - был объёмен, громогласен и порывист в движениях. Когда он стремительно продвигался впереди Сырцова по узкому коридору, то оставлял впечатления мощного поршня, плотно вставленного в канал некоего огромного насоса. Олег вроде бы даже почувствовал возникающее за ним, сопровождаемое ощутимыми воздушными вихрями, разряжение.

- Проходите, Олег, проходите... - Веретенников ворвался в комнату, смёл с одного из кресел целый ворох каких-то разноцветных одежонок и швырнул их на диван. - Кофе не предлагаю. Сам не пью. Есть чай на зверобое. Горячий. Есть клюквенный морс. Соответственно, холодный.

- Клюквенный? - удивился Олег. - Сто лет не пил... С удовольствием попробую.

- У меня дача по Мурманскому шоссе, - пояснил хозяин квартиры. - Двести километров от Питера. Там леса. И болота. Там ещё не успели загадить.

- Далековато...

- Да, далеко, - согласился Веретенников. - Зато чисто... Вы располагайтесь, - он указал на кресло. - Я сейчас... Шесть секунд... - и, заложив крутой вираж по комнате, он ухнул обратно в коридор.

В кухне сейчас же что-то зазвенело и задвигалось, как будто там хозяйничало несколько человек разом. Олег устроился в кресле, с любопытством оглядывая обстановку.

- Матушка ваша, надеюсь, здорова? - осведомился Веретенников издалека.

- Да как вам сказать... - наклонившись к дверям и повысив голос, ответил Олег. - Сердце. Постинфарктный кардиосклероз... Если это о чём-то вам говорит... Впрочем, это - уже давно.

- Нижайший ей поклон от меня, - Веретенников уже входил в комнату, неся в каждой руке по чуть ли не литровой стеклянной кружке с морсом. - И здоровья, непременно здоровья!

- Спасибо, обязательно передам... Спасибо, - поблагодарил Олег, осторожно принимая из рук Веретенникова тяжёлый, почти до краёв наполненный сочно искрящейся, ярко-рубиновой жидкостью, сосуд. - А вы с ней...

- Мы с ней вместе работали... Некоторое время... - Веретенников расчистил место на столе, поставил на край свою кружку и опустился на тяжело заскрипевший под ним стул. - Она была талантливым учёным. В своё время о ней очень хорошо отзывался академик Самохин... Я до сих пор считаю, что её решение уйти из науки было поспешным и слабо мотивированным... Всё это было как-то... на эмоциях... Хотя я понимаю - в её тогдашнем положении...

- Послушайте, Глеб Степанович... - медленно сказал Олег. - Я буду вам чрезвычайно признателен, если вы расскажете мне о тех годах... Я ведь почти ничего не знаю об этом периоде жизни моей мамы. Она почему-то не любит его вспоминать... А об отце своём я вообще практически ничего не знаю... Честно говоря, я только поэтому и принял ваше приглашение.

- Подождите, - Веретенников сделал останавливающий жест рукой. - Вы хотите сказать, что Екатерина Юрьевна до сих пор ничего не рассказала вам о вашем отце?

- Практически ничего, - развёл руками Олег. - Ну... только то, что он был военным. Что воевал где-то на Кавказе. Что там же и погиб...

- Та-ак... - Веретенников потёр ладонью лицо. - Это несколько меняет... - он, прищурившись, посмотрел куда-то мимо Олега. - Вот что... - было видно, что он принял для себя какое-то решение. - Послушайте, Олег... Это уже, конечно, было очень давно... Но тем не менее... Я когда-то дал вашей матушке честное слово, что не раскрою вам историю вашего рождения...

Профессор остановился, потом, пригладив двумя руками свои редкие пряди, продолжил:

- Это было года через три-четыре после ухода Екатерины Юрьевны из института. Мы тогда случайно встретились в городе. Она вела вас за руку... Я очень обрадовался нашей встрече, а она почему-то испугалась. И вот тогда... - Веретенников опять сделал паузу. - Тогда она заставила меня поклясться, что я никогда, ни при каких обстоятельствах не расскажу вам о вашем отце... Я тогда как-то не воспринял всего этого всерьёз. А вот поди ж ты...

- Так что, мой отец не погиб? Он жив?!..

- Нет-нет, Олег, он погиб... Умер. Ещё до вашего рождения... Но это всё, что я могу пока вам сказать...

Повисла пауза. Сырцов попробовал морс. Было вкусно. И красиво - цвет у морса был необыкновенно сочный, с каким-то даже металлическим отливом.

- Олег, а кто вы по специальности? - спросил Веретенников.

- Врач, - сказал Сырцов, продолжая смотреть в кружку. - Врач общей практики... Терапевт.

- Всё-таки врач... - непонятно сказал профессор и опять замолчал.

- Мама прочила меня в химики, - пояснил Олег, - у неё был какой-то знакомый в МГУ, чуть ли не замдекана, но я в последний момент выбрал наш, питерский... имени Мечникова.

- Ну и как? - поинтересовался Веретенников. - В смысле - как работа?

Сырцов пожал плечами:

- Не знаю... Нормально... Мне нравится.

- ...Вы вот что, Олег... - Веретенников помедлил. - Вы поговорите со своей мамой... А мне дайте номер её телефона, я ей позвоню... Ведь одно дело, когда ребёнок. Так сказать, неокрепший ум. А другое дело... Человек имеет право на информацию. Тем более, если эта информация непосредственно влияет на его жизнь... Вы ведь не из праздного любопытства звонили на телевиденье? У вас ведь какие-то проблемы? Нет?..

- Ну, проблемами это назвать трудно, - усмехнулся Сырцов. - Так... Лёгкое недоумение...

И он рассказал Веретенникову про эпизоды с цыганкой и с экс-Комаровским...

- Комаровский - довольно мощный "энергетик", - внимательно выслушав Олега, заметил Веретенников. - Лет пятнадцать назад мы в нашем институте проводили серию экспериментов по выявлению экстрасенсорных способностей у людей. Так вот, единственным из всех претендентов, называвших себя экстрасенсами и согласившихся на участие в испытаниях, единственным, кто показал хоть какие-то реально осязаемые результаты, был именно Комаровский... Конечно, он не продемонстрировал и сотой доли того, что в своё время... гм... - Веретенников осёкся и, искоса глянув на Сырцова, приложился к своей кружке с морсом. - М-да... Ситуация... - помедлив, изрёк он. - Впрочем, я нисколько не удивлён... Так чем я могу вам помочь, Олег?.. Вы, наверное, хотите знать - в действительности ли вы являетесь, так называемым, "смотрящим"?

- Ну, примерно так... - согласился Сырцов. - Честно говоря, я понятия не имею - зачем мне это нужно, но...

- К сожалению, в настоящее время я не располагаю доступом к какой-либо специальной аппаратуре, - сказал Веретенников. - Да её, скорее всего, уже и нет. Насколько я знаю, все работы в этом направлении несколько лет назад были свёрнуты как бесперспективные... Впрочем, что аппаратура? - неожиданно оживился профессор. - Аппаратура, она ведь не панацея. Она есть желательный, но зачастую вовсе не обязательный атрибут исследований... Это нынешние горе-эйнштейны шагу ступить не могут без десятка вагонов, как им кажется - совершенно необходимой для их исследований аппаратуры. Они ведь даже, если нужно сложить два и два - тянут из кармана калькулятор. А ведь зачастую всё, что нужно настоящему учёному - это наблюдательность и... здравый ум... Вы согласны со мной?.. Так что, я думаю (если вы, конечно, в этом мне поможете), мы сможем... - Веретенников прищурился и, пожевав губами, кивнул. - Сможем... проанализировав известные нам факты... прийти, так сказать, к определённым выводам, - профессор, смешно приподняв кустистую бровь, вопросительно посмотрел на Олега. - Итак?..

- Хорошо, - сказал Олег. - Я готов... Что нужно от меня?

- От вас нужно... - профессор оттопырил губу. - Нужны ваши воспоминания... Наблюдения. Факты... Давайте так, - он положил ладони на стол. - Я буду задавать вам вопросы, а вы, по возможности, максимально полно и точно будете на них отвечать... Хорошо?

- Ну... Давайте попробуем, - с сомнением в голосе согласился Олег.

- Чу?дно!.. - Веретенников неожиданно легко снялся со стула, ураганом прошёлся по комнате, выдвинул-задвинул пару ящиков шкафа, сунулся в лежащий на диване портфель и вернулся за стол уже в очках и вооружённый ручкой, блокнотом и диктофоном, - Вы не возражаете? - спросил он Олега, устанавливая на столе диктофон.

- Да нет... - пожал плечами Сырцов. - Пожалуйста.

- Ну и хорошо, - кивнул головой Веретенников. - Ну что, тогда - поехали?.. - он раскрыл блокнот и, глянув поверх очков, нацелился ручкой в Олега. - Скажите... у вас есть враги?

- В смысле? - не понял Сырцов.

- В смысле - враги, - терпеливо повторил профессор. - Люди, от которых вы претерпели некоторые... м-м... неприятности, и которым вы в настоящий момент времени активно желаете всяческих несчастий... Ну, или даже смерти... Вне зависимости от их пола, возраста и удалённости.

- Н-нет... - Олег пожал плечами. - Пожалуй, что нет.

- Отлично... - Веретенников что-то пометил в блокноте. - А раньше были?

- Когда раньше?

- Да прямо с детства и начинайте. Особенно с детства! С самого раннего детства. Когда чувства сильны и желания, так сказать, стерильны.

- С детства?.. - Олег задумался.

- Ну вот, - подсказал Веретенников, - скажем, был ли у вас в детстве заклятый враг?

- Был! - вспомнил Олег. - Был. Он жил в соседнем подъезде...

- Вот-вот, давайте, - сделал Веретенников приглашающий жест рукой. - И поподробней, пожалуйста. С деталями...

И Олег стал вспоминать...

Врага звали Мишка Герцкин... Нет, не так. Вначале он был другом... Итак, друга звали Мишка Герцкин. И жил он в соседнем подъезде на втором этаже. Был он примерно одного возраста с Олегом, то есть - шести-восьми лет, тоже недавно пошёл в школу и учился в одном из начальных классов, только школа эта была другая, непрофильная, и находилась она в двух кварталах от той, в которой учился Олег. А дружба началась с шахмат. Мишка оказался единственным из мальчишек во дворе, кто, так же как и Олег, умел в них играть. Поэтому, когда Олег, которому надоело постоянно и нудно - раз за разом - проигрывать маме, однажды вышел во двор с шахматной доской подмышкой, то вскоре как-то само собой так получилось, что они оказались с Мишкой вдвоём, сидящими в детском домике и играющими в эту - вдруг! - остросюжетную, полную скрытой интриги и чреватую неожиданностями игру. Позже нашлись у них, кроме шахмат, и другие общие интересы: оба собирали марки, обожали гонять в футбол и терпеть не могли заносчивых сестёр Лашкевич из двадцать девятой квартиры...

В детстве время движется гораздо медленнее, и те несколько месяцев, что длилась их дружба, включили в себя массу совместных историй и увлекательных приключений. Достаточно только вспомнить знаменательную переправу через Оккервиль на связанном из пенопластовых упаковок и в самый неподходящий момент начавшем расползаться плоту. Или памятную экспедицию в подвал старинного дома на Лиговке, где - по рассказам старших пацанов - была жуткая мокрая темень, таинственные говорящие тени, а в одном из коридоров, прямо из земли торчало ржавое оперенье неразорвавшейся фашистской авиабомбы. И пускай на самом деле в подвале оказалось сухо и тепло, и от щелчка допотопным эбонитовым выключателем под потолком загорались старинные - ещё грушеобразные - электрические лампы, а по обеим сторонам коридора тянулись одинаково покрашенные - с аккуратно прорисованными номерами - двери сараев, экспедиция удалась на славу, и рассказов о ней - в дворовой компании завистливо глядящих пацанов и картинно ахающих девчонок - хватило на добрую неделю...

А потом в Мишкин подъезд, в четвёртую квартиру, въехали новые жильцы - семья Борисенко. Отец Борисенко был военный - невысокий худенький седоватый майор, целыми днями пропадавший на службе, а мать - полная и горластая тётка - нигде не работала и быстро и прочно утвердилась в компании себе подобных приподъездных "сиделок". Было у Борисенок два сына: старший, Валерка, учился уже в колледже, а младший, Сергей, был одного с Мишкой и Олегом возраста. Определили Сергея в Мишкину школу, в один с ним класс... Сергей оказался мальчишкой вредным и подловатым. Ощущая потребность в лидерстве, но не имея для этого никаких данных, он не столько старался в компании укрепить свой авторитет, сколько пытался уронить авторитет других. Действовать же он при этом предпочитал большей частью исподтишка... Олег подрался с ним через неделю. Поверженный и извалянный в пыли противник, размазывая по чумазому лицу слёзы и сопли, удалился, рыдая, домой, а на следующий день, подкравшись сзади к играющему в песочнице Олегу, разбил ему голову в кровь половинником кирпича. Была "скорая", были громкие и ни к чему не приведшие разборки между родителями Сергея и Олеговой мамой, была кличка "комиссар", которой "наградили" Олега во дворе за щедро забинтованную медиками голову. "Не играй с ним больше..." - попросила его после всего случившегося мама. А он и не собирался... Дружить с Сергеем стал Мишка...

Начался учебный год, и Олег с Мишкой стали видеться гораздо реже. Зато Олег несколько раз замечал возвращающихся вместе из школы Мишку и Сергея. Да и при игре в футбол Мишка теперь постоянно оказывался не в одной, как раньше, с Олегом команде, а в той, где играл Сергей...

В конце сентября у Мишки был день рождения, но Олега (вопреки Олеговым ожиданиям) он к себе домой на праздник не пригласил. Олег всё-таки в гости пришёл, но, увидев среди Мишкиных гостей Сергея, оставаться не стал (несмотря на ласковые уговоры тёти Софы - Мишкиной мамы), а прямо в коридоре сунув Мишке свой подарок - перочинный ножик с зелёной перламутровой рукояткой и набором разнокалиберных лезвий, - поспешно убежал, сославшись на какие-то тут же выдуманные обстоятельства. А через несколько дней он увидел свой нож в руках у играющего во дворе в "земли" Сергея... В тот же день, вечером, вызвав Мишку из квартиры на лестничную площадку, Олег высказал ему всё, что он о нём думал, заявив, что дружить с ним он отныне не намерен, и назвав в конце своей обвинительной речи Мишку предателем. Мишка во время всего разговора фыркал, кривлялся, а потом, обозвав Олега занудой и - почему-то - вонючкой, заскочил к себе в квартиру и захлопнул дверь... А ещё через несколько дней они налетели на Олега, когда тот шёл из булочной. Они - это: Мишка, Сергей и ещё один пацан, ни имени, ни лица которого Олег не запомнил. Нападавшие внезапно выскочили из-за кустов, повалили яростно отбивающегося Олега на землю, накормили его травой и каким-то мусором, отшвырнули пинком в грязь и растоптали пакет с хлебом, после чего, бросившись врассыпную, исчезли, оставив Олега сидящим на земле и утирающим горячие злые слёзы... Вот тогда-то Олег впервые и испытал тяжёлую, застилающую глаза ненависть. Причём направлена эта ненависть была исключительно на бывшего друга, а теперь - подлого предателя и злейшего врага - Мишку Герцкина. Это новое чувство ни в какое сравнение не шло с той тихо тлеющей ненавистью, которую Олег примерно в это же время испытывал к своей первой учительнице - преподавателю младших классов Нине Петровне...

- Подождите, Олег, - прервал его воспоминания Веретенников. - Давайте закончим с первым эпизодом. Так чем закончилась эта история?

- Ну, собственно, этим и закончилась, - пожал плечами Олег. - Мы больше не дружили.

- Нет, меня интересует - как в дальнейшем сложилась судьба Мишки Герцкина?

- А!.. Ну... Герцкины вскоре переехали в другую квартиру, на соседнюю улицу. Пересекаться мы с Мишкой практически совсем перестали... А в следующем году, летом, он погиб - попал под машину... Я узнал об этом только в сентябре, когда пришёл в школу после каникул...

- Понятно... - Веретенников что-то чёркал в своём блокноте. - С этим понятно... А Борисенко?..

- А что Борисенко?.. Мы с ним жили как буд-то в параллельных мирах. Хоть и в одном дворе, но совершенно в разных компаниях... Практически не пересекаясь... А потом у них умер отец... Или погиб... Я уже не помню. Помню только - как его хоронили. - Олег задумался. - Оркестр военный играл. Я тогда вообще первый раз в жизни покойника увидел... Я со своего балкона, с пятого этажа, смотрел, как его несут... Меня тогда поразило, что он жёлтый был. Совсем... - Олег помолчал. - Ну, и почти сразу они уехали...

Веретенников, не отрываясь от своего блокнота, покивал:

- Очень хорошо... Очень... Та-ак... - он наконец поднял своё бульдогообразное лицо. - Так что вы там говорили о своей первой учительнице?..

...Насколько Олег знал - подавляющее большинство вспоминает свою первую учительницу с теплотой и любовью. Некоторые даже называют её второй мамой. В этом отношении ему очень сильно не повезло. Его первой учительницей была пожилая - предпенсионного возраста - не очень грамотная, зато очень вредная с точки зрения Олега, женщина. Была она, по мнению Олега, и чудовищно некрасива: морщинистая, со скрипучим голосом, с, поразившей тогда Олега, редкой седоватой бородкой и огромной - с торчащими на ней короткими злыми волосками - бородавкой на крыле крючковатого носа. Ходила она в школу постоянно в тёмных, в мелкий горошек или цветочек, платьях, и пахло от неё каким-то сладко-приторным - до тошноты - душным цветочным запахом. Как Олег теперь понимает - в школе она дорабатывала последние перед пенсией годы, работу свою не любила, тяготилась ею и вымещала эту свою нелюбовь на бедных своих учениках. Олегу же, который в один из своих первых школьных дней наивно и опрометчиво удосужился при всём классе поправить её, сказав, что правильно будет говорить не "поло?жить", а - "положи?ть", доставалось больше других. Несмотря на то, что Олег парнишкой был неглупым и учился старательно, хорошие оценки у него в дневнике чередовались с тройками и даже с двойками. Мать по этому поводу сильно переживала, Олега периодически "воспитывала", и жалобы его на несправедливую учительницу всерьёз не воспринимала. С трудом дотерпев до конца первого класса, Олег было обрадовался, что навсегда расстался со своей мучительницей, но придя во второй класс, он вновь услышал знакомый скрипучий голос и увидел перед собой жуткую бородавку и злые, близко посаженные глазки за толстыми стёклами дешёвых очков. Более того, выяснилось, что преподавать Нина Петровна будет у них ещё три года - всю младшую школу. После этого Олег впал в чёрную тоску, в школу стал ходить с отвращением, а Нину Петровну возненавидел той тихой бессильной ненавистью, от которой пропадает аппетит, и слабеют руки. Ненависть эта временами принимала самые причудливые формы. Так Олег весь урок напролёт, забывая даже записывать в тетрадь вслед за учительницей диктуемый ею диктант, мог наблюдать за проделками выбившейся из причёски и висящей поросячьим хвостиком над ухом Нины Петровны, седой прядки её волос. Или - после уроков - мог, прождав несколько часов возле школы, красться за своей учительницей всю дорогу до её дома, прячась за кустами и осторожно выглядывая из подворотен домов...

Перейдя в пятый класс - в среднюю школу - Олег так обрадовался, что никогда больше не увидит перед собой ненавистное лицо, что сразу и на несколько месяцев стал практически круглым отличником. Нину Петровну он встречал после этого очень редко - училась "средняя школа" на втором этаже, и на первый - "к малышатикам" - ходить среди Олеговых одноклассников считалось делом "отстойным". Если же встреча такая всё-таки случалась, Олег со своей бывшей учительницей никогда не здоровался, а, втянув голову в плечи, старался прошмыгнуть как можно скорее мимо...

Умерла Нина Петровна, когда Олег был в шестом или седьмом классе. Олег очень хорошо запомнил перетянутый траурной лентой портрет учительницы на столе в вестибюле школы. По бокам портрета стояли две трёхлитровые банки с водой, в которые плотными пучками были воткнуты тяжёлые стрелы мохнатых гладиолусов. Тогда он воспринял смерть старой учительницы как что-то вполне естественное, хотя, как он теперь понимает, Нине Петровне в ту пору не было даже шестидесяти...

- Замечательно, Олег!.. - Веретенников что-то подчеркнул в своём блокноте. - Ещё морсу?

Олег с удивлением заглянул в свою пустую кружку.

- Ой, нет... Пожалуй, нет. А то расплескаюсь.

- Тогда продолжим?.. - Веретенников вновь нацелился на Олега ручкой.

- Хорошо, - согласился Олег. - Давайте...

...Однажды на уроке физкультуры (Олег тогда учился в пятом классе) в спортзале появился высокий сухощавый дядька с орлиным носом и жёлтыми прокуренными пальцами. Дядька оказался тренером по спортивной акробатике одной из детских спортивных школ. Он представился Вячеславом Александровичем и, быстренько протестировав учеников и отобрав нескольких, с его точки зрения - наиболее перспективных, предложил им записаться в спортсекцию. Был в числе отобранных и Олег. Поначалу Олегу в спортшколе понравилось - было там гулко, просторно, необычно пахло магнезией и остывшим потом. Занятия тоже оказались интересными, хотя и не простыми - нагрузку своим подопечным тренер давал нешуточную...

Проблемы начались через пару месяцев, когда после курса общефизической подготовки юные спортсмены перешли к освоению акробатических элементов. Вячеслав (так за глаза сокращённо называли его ученики) оказался очень жёстким и требовательным наставником. Кроме солёных обидных прозвищ он нередко "награждал" своих подопечных подзатыльниками и пинками. И вот, как-то раз, получив от тренера за "запоротый" элемент очередного звонкого и очень болезненного "леща", Олег не выдержал и со слезами на глазах убежал в раздевалку. Но Вячеслав, посчитав, видимо, такой поступок малодушным и несовместимым с пестуемым им в своих воспитанниках образом волевого и крепкого, как кремень, спортсмена-акробата, буквально за шиворот выволок Олега из раздевалки (был тренер в этот момент очень зол, пахло от него - довольно остро - застарелым куревом и свежим перегаром) и поставил Олега - наверное, в назидание остальным - до конца тренировки в угол, что было тем более обидно, что в том же зале, параллельно, тренировались девочки-акробатки. Вот тогда-то, стоя в углу, Олег искренне и пожелал Вячеславу какой-нибудь страшной и мучительной смерти...

- И что? - поинтересовался Веретенников. - Пожелания сбылись?

- Не знаю, - пожал плечами Олег. - Я после того случая больше на тренировки не ходил... Позже, уже от других пацанов, я узнал, что Вячеслав спился, и его выгнали из спортшколы.

- А фамилию его вы случайно не запомнили?

- Нет... - Олег покачал головой. - Помню только, что работали они в спортшколе на пару с женой, та вела акробатику у девочек.

- М-м... Олег, давайте условимся, - Веретенников поиграл в пальцах ручкой, - вы будете рассказывать мне только те случаи, дальнейшую судьбу фигурантов которых вы хорошо знаете... Да?..

- Ну хорошо... - Олег задумался. - Собственно, тогда остаётся ещё только один эпизод...

...Когда Олег учился уже в выпускном классе, новым завучем в их школу был назначен невысокий, плотный, с густой шапкой чёрных кучерявых волос, средних лет еврей - Леонид Рафаилович Рядович. Он стал вести в Олеговом классе обществоведение и буквально с первых же уроков по непостижимой для Олега причине люто его - Олега - невзлюбил. Чувствительный и эмоциональный Олег тут же ответил ему тем же. Неравное противостояние завуча и ученика закончилось только по выпуску Олега из школы: Олег "увековечил память" о зловредном завуче едкой "Лёнинианой" в выпускной стенгазете, а Рядович отплатил ему годовой тройкой по обществоведению, кстати, единственной в Олеговом аттестате...

- И вы больше не встречались? - спросил Веретенников.

- Нет... На первую встречу выпускников я не попал, а следующей осенью Рядович скоропостижно скончался прямо в своём кабинете... Инфаркт.

- Сколько ему было?

- Кажется, сорок четыре...

- Так... - Веретенников оторвался от блокнота. - С этим эпизодом - ясно. Что-нибудь ещё?

- ...Пожалуй... что нет... - Олег старательно ворошил память. - А нет! Стойте! Было же вот совсем недавно!.. Хотя...

- Что? - Веретенников выжидательно наклонил голову набок.

- Нет... Я не знаю, что с ним стало потом.

- С кем? - поинтересовался Веретенников.

- Да с этим автоинспектором... Как его?.. Филиппенко, кажется...

- А что случилось?

- У меня как раз жена рожала, - начал излагать Олег. - Дочку. Младшую нашу - Полинку... Я просидел с ней в больнице до шести вечера - всё ещё было ничего, и уехал домой. А буквально через час мне позвонили и сказали, чтобы я летел пулей... что, мол, началось. Ну, я и полетел... А тут - этот... - Олег запнулся и стал подбирать эпитеты, чтобы в цветах и красках, но без матов описать "этого", но тут в прихожей "запел" оставленный им в кармане куртки коммуникатор.

- Извините, - поднялся из кресла Олег. - Это - жена.

- Олег, буквально в двух словах! - остановил его у порога Веретенников.

- Ну что... - остановился Олег. - Тормознул. Придрался. Я, конечно, на взводе - первое-то у жены было кесарево... А он решил, что я пьяный. Отправил на освидетельствование... Короче, на роды я опоздал...

- И вы его возненавидели?

- Я его и сейчас ненавижу, - уже из коридора отозвался Олег.

Он извлёк из кармана куртки коммуникатор:

- Да, Надюш...

- Олег! - Надя явно была сильно взволнована; где-то в пределах слышимости заходилась плачем Полинка. - Олег! Полинке плохо! Я "скорую" вызвала...

Олег добрался до дома, когда "скорая" уже уехала. В квартире пахло марганцовкой. Посреди детской, на полу, стоял пустой пластиковый таз. Полинка, приоткрыв ротик, спала в своей кроватке. Сон был беспокойный - малышка то и дело принималась двигать ножками, пухлые кулачки её, лежащие поверх одеяла, были крепко сжаты, мокрые волосики налипли на потный лоб.

- ...Они сказали: обыкновенное отравление, - стоя за спиной Олега тихо и устало рассказывала Надя. - Промыли желудок... Поставили клизму. Бедный ребёнок... Она ведь совсем не понимала, что с ней делают. Такого натерпелась...

- Ничего, - шёпотом успокоил Олег жену, - теперь уже всё хорошо. Поспит и забудет... Что же она всё-таки съела?

- Ума не приложу, - Надя покачала головой. - Я уже всё перебрала. Всё свежее.

- А детское питание?

- По срокам годности - всё нормально... Хотя, конечно... - Надя махнула рукой. - Могли подсунуть всё, что угодно.

- А может, на полу что нашла? - предположил Олег.

- Ой, я уже не знаю... - Надя положила подбородок Олегу сзади на плечо. - Слушай, меня до сих пор всю трясёт.

- Ты бы прилегла, - Олег повернулся к жене и взял её за запястья.

Надя прислонилась к нему.

- Валерьянки выпить, что ли?

- Лучше коньячку, - предложил Олег.

- Ну да! - Надя потёрлась носом о его свитер. - Жену споить хочешь?

- Нет, я серьёзно, - Олег обнял супругу. - Стресс надо снимать. Это я тебе как врач советую... - он погладил жену по спине. - А где Лёшка?

- Слушай, я про него совсем забыла, - Надя отстранилась. - Он тут всё под ногами путался. А я на него цыкнула...

Лёшку они нашли в дальней комнате. Он сидел, забившись в угол кровати, прижимая к груди своего любимого плюшевого зайца.

- Лёшенька, ты что тут один? - присаживаясь на край кровати, спросила Надя.

Лёшка широко распахнул на неё мокрые карие глазищи со слипшимися ресницами:

- Она умлёт?!

- Кто?! Полинка?!.. - Надя аж задохнулась от неожиданности. - Господи! Конечно нет!.. Ты что, испугался?

- Она не умрёт, - твёрдо сказал Олег, он подошёл к кровати и, наклонившись, взял Лёшку вместе с зайцем на руки. - Она чуть-чуть заболела. Но она поспит, и всё пройдёт.

- Власи её вылесили? - доверчиво обнимая его за шею, спросил Лёшка. - Насовсем?

- Насовсем, - успокоил его Олег.

- ...Я ку?сать хотю, - поставил его в известность сын.

- Ну вот, - обрадовался Олег. - Это уже - слова мужчины.

- Я сейчас, - озаботилась Надя. - Что-нибудь приготовлю...

Олег сделал останавливающий жест рукой.

- Полежи... Мы сами управимся. Правда, Ляксей?

- Плавда! - Лёшка завозился у него на руках.

Олег спустил сына на пол.

- На! - Лёшка положил зайца маме на колени. - Пусть он с тобой... А то он всего боится!.. - он взял Олега за руку. - Пойдём! Посклебём по сусекам.

Надя крепко обняла зайца и жалобно улыбнулась...

- Мама, ну я же просил - не таскать ничего тяжёлого! - Олег отобрал у матери сумки и чмокнул её в подставленную, мокрую от дождя щёку.

- Действительно, Екатерина Юрьевна, зачем всё это? - Надя, вытирая руки о фартук, вышла из кухни. - У нас же всё есть.

- Ну не могла же я приехать к своим внукам без гостинцев... Спасибо, сына.

Екатерина Юрьевна отдала Олегу плащ и, подойдя к невестке, ласково поцеловала её.

- Здравствуй, Наденька... Как маленькая?

- Сегодня уже нормально - успокоила Надя. - Всю ночь проспала... Зато вчера! Только под утро угомонилась... Хорошо - воскресенье, мы с Олегом хоть днём чуть-чуть прикорнули.

Из детской, щурясь на свет, появился заспанный Лёшка.

- Пливет, баба Катя! Масынку пливезла?

- Ну вот! - всплеснула руками Надя. - Кто о чём, а Лёшка - о машинках... Тебе их уже ставить некуда!

- Ах, ты, мой сладкий!.. - "Баба Катя" присела перед Лёшкой, расцеловала его в щёки и прижала к себе. - Привезла. Зелёную, военную.

- Военную - это холосо!.. - одобрил Лёшка. - Только ты мне, бабуль, следусий лаз сколую помось пливези... С мигалкой.

- Алексей!.. - укорил сына Олег. - Ну разве можно попрошайничать?

- А сто делать? - по-взрослому вздохнул Лёшка. - Если у меня все звели болеют.

Надя прыснула и скрылась в кухню. Олег, прикусив губу, отвернулся.

- Привезу, конечно же привезу... - бабушка погладила внука по голове. - И ты их всех вылечишь...

- Бабуль, а ты к нам надолго? - спросил Лёшка.

- До самого вечера, - успокоила его Екатерина Юрьевна.

- Ну, я тогда пойду - есё посплю маленько, - сообщил Лёшка. - А то понедельник - день тязолый...

Он высвободился из бабушкиных объятий и уто?пал к себе в детскую. Екатерина Юрьевна, улыбаясь, распрямилась:

- Ой, ну что за прелесть!

- Эта прелесть вчера все обои фломастером разрисовала, - отозвалась из кухни Надя. - Свежепоклееные... Весь вечер в углу простоял.

- Это он - в своего папку, - определила Екатерина Юрьевна. - Олежка в детстве просто обожал на обоях рисовать.

- Не знаю, не знаю... - доставая из шкафа свою куртку, открестился Олег. - У меня железное алиби - я ничего такого не помню.

- Было-было, - засмеялась Екатерина Юрьевна. - ...А ты что, уже уходишь? Что так рано?

- Да, побегу... - Олег застёгивался перед зеркалом. - Сегодня же девятнадцатое - нечётное, я нынче без машины - на метро.

Из кухни выскочила Надя:

- Ну вот! Даже кофе не попил!..

- На работе попью, - успокоил её Олег.

- Знаю я твою работу, - укорила его Надя. - То без завтрака, то без обеда... Гастрит заработаешь - будешь знать!

- Всё, жена, не бурчи... Лучше иди - поцелую.

Он чмокнул супругу в нос и повернулся к матери.

- Мам, ты меня дождись. Разговор есть...

Екатерина Юрьевна тронула его за рукав.

- Я знаю, Олежек... Мне вчера Веретенников звонил. Ты вот что... - она подняла один из пакетов и достала из него синюю пластиковую папку. - Ты почитай вот это...

- Что это? - принимая папку, поинтересовался Олег.

- Ты почитай... Тебе многое станет понятней... А потом уже поговорим.

- Хорошо... - Олег засунул папку в кейс. - Но всё равно - ты меня дождись... Я сегодня не поздно.

- Ладно... Ступай...

В метро, как всегда, было - не протолкнуться. Олег, уцепившись за верхний поручень и прижимая кейс к груди, наладился было уже ехать до своей станции в сложном полуподвешенном состоянии, когда снизу его подёргали за полу куртки:

- Мужчина, на следующей выходить будете?..

Не без труда поменявшись местами с пожилой - в сбившемся цветастом платке - женщиной, Олег оказался втиснутым на сидение между юным, пахнущим карамельной жвачкой, бесполым созданием, наголо остриженные волосы которого заменяло сложное цветное тату, и бугаеобразным, затянутым в кожу и остро пахнущим кожей же, "шкафом" с огромной серьгой-кольцом в оладеобразном ухе. "Оладьеухий", мерно двигая квадратной, монументальных размеров челюстью (у Олега сразу же промелькнула ассоциация с выдвижным ящиком комода), меланхолично разглядывал висящую над ним на поручне пёструю длинноногую девицу. "Создание", близоруко держа возле груди коммуникатор, самозабвенно "бродило" в Сети. Олегов коммуникатор лежал в боковом кармане куртки. Олег наглядно представил себе - сколько надо будет совершить сложных телодвижений, чтобы извлечь его оттуда, и решил пока отказаться от этой затеи. "Поспать, что ли?.." - вяло подумал Олег и тут вспомнил про синюю папку. Сунув руку в стоящий на коленях кейс, он расстегнул кнопку на папке и, открыв её, извлёк на свет содержимое. Содержимым оказалась тонкая стопочка отпечатанных на принтере, чуть пожелтевших от времени бумажных листов стандартного офисного формата, схваченная по левому краю тремя стальными степлерными скобками. На верхнем - слегка захватанном, с чётким (светло-коричневым колечком) следом от чашки или стакана и полустёртой нечитаемой надписью красным карандашом в правом нижнем углу - листе, по центру, было крупно напечатано: "ДЕМЬЯН". Олег не без любопытства перевернул титульный лист и стал читать:

"Скамейка сегодня была какой-то особенно жёсткой и ребристой. Демьян промучился, ворочаясь с боку на бок, наверное, с час, потом, поняв, что нынче уже не уснуть, опустил ноги на землю прямо в спальном мешке, сел и сумрачно огляделся.

Светлая июльская ночь позволяла просматривать сквер навылет. Сквер был пуст. По улице, за кустами изредка с шелестом проносились ошалевшие ночные авто. Вправо - они, резко обрывая звук, ныряли за угол дома, влево же - тоже уходя за дом, почему-то гасили звук не сразу, он, постепенно ослабевая, с минуту ещё тянулся из-за угла и наконец, на излёте, переходил в чуть слышный визг шин там, где улица, круто заворачивая, выводила к проспекту. После нескольких ночей - при известной наблюдательности и наличии свободного времени (чего у Демьяна было в избытке) - по интенсивности потока машин можно было с точностью до получаса определять время.

"Около двух", - решил Демьян. Он хотел было свериться по часам, но вынимать руку из тёплого спальника было неохота. "Да, около двух", - вывернув шею, уточнился Демьян по окнам в доме за спиной - телевизор у Петровича ещё работал, а Машинист уже пришёл со смены - за тюлевой занавеской на кухне маячил его грузный силуэт.

Кроме этих окон в доме светились ещё только два: в первом подъезде на третьем этаже - там - Демьян это знал - жила молодая семья, где недавно родился ребёнок; и в конце дома, на последнем этаже, возле угла. Кто там жил Демьяну было неведомо, окно без штор было ярко освещено голой подпотолочной лампой, там явно не спали, метались там какие-то тени, но звуков не доносилось - само окно и даже форточка, вероятно по поводу прохладной ночи, были плотно закрыты.

От резкого движения головой жилка в правом виске проснулась и задёргалась. От боли Демьян прикрыл глаза. Жилка эта жила в голове Демьяна своей отдельной, вполне самостоятельной жизнью - просыпалась, когда хотела, изводила Демьяна недолгими, но отчаянными головными болями и опять - беспричинно же - засыпала. Вот и сейчас она, попульсировав, затихла, постепенно вобрав в себя свои длинные колючие ножки. С минуту ещё Демьян сидел неподвижно, стараясь ровно и глубоко дышать носом, потом осторожно приоткрыл глаза. Боль не возвращалась. "Ещё не сейчас..." - понял Демьян...

Прохожих не было вообще. Час назад, когда Демьян только укладывался спать, народу в скверике было изрядно: гоготала на углу, не желая расходиться, компания подвыпивших парней (сидели до закрытия в "Амбассадоре", проставлялся Хряпа, удачно провернувший свою очередную тёмную сделку); шушукалась на соседней скамейке за кустами влюблённая парочка; стайка тинэйджеров, оккупировав автобусную остановку, слушала с плеера какую-то запись, передавая друг другу наушники и изредка обмениваясь громкими невнятными фразами, в которых преобладали определения - "жесть" и "реально". За прошедший час, однако, все обитатели парка подрассосались: первыми тихо снялась и канула в ночь влюблённая парочка; потом утянулись во дворы меломаны-тинэйджеры; последними отправились куда-то догуливать "хряповцы". Улица постепенно засыпала. Гасли окна, открывались или закрывались на ночь форточки, изредка "улюлюкали" подъездные замки, впуская припозднившихся жильцов. Пришёл и ушёл, высадив немногочисленных пассажиров, последний "семнадцатый". Пофыркивая движком, как бы принюхиваясь, и обдавая всё вокруг сиреневыми всплесками мигалки, медленно проплыл вдоль скверика милицейский "луноход". Прохожих становилось всё меньше. Последним - минут двадцать назад - прошаркал по тротуару, изредка глухо покашливая, какой-то неместный бомж...

Себя Демьян бомжем не считал. Было у него и место жительства, хотя и без регистрации, и место постоянной работы, хотя и без записи в трудовой книжке. Зимой Демьян жил в качестве истопника и охранника на даче у профессора Ковалевского, ценившего Демьяна за трезвость и неординарность суждений. Летом же перебирался Демьян в город. Хозяин "Амбассадора" - Сурэн - охотно брал Демьяна в штат, платя хотя и немного, но исправно. Ночевать он ему разрешал в тамбуре служебного хода, выделив под это дело старую раздолбанную раскладушку. Спать там, однако, Демьян не любил - окон в тамбуре не было, раскладушка пахла прелью и застарелой мочой, и, если уж не было на улице откровенного дождя, ночевал он на ближайшей к рюмочной скамейке, совмещая с доглядом за местом работы "отдых на пленэре". Работал Демьян в рюмочной и грузчиком, и уборщиком, и охранником, а порой и вышибалой. Работал и лекарем.

Драки в "Амбассадоре" случались часто. Поводы, однако ж, всегда были пустяковыми, участники на ногах держались нетвёрдо, поэтому серьёзных травм обычно не было. "Скорую", во всяком случае, не вызывали никогда. Ссадины и синяки завсегдатаи "Амбассадора" за травму не почитали. Более или менее серьёзные раны и порезы Демьян умело бинтовал, пару раз накладывал швы, "заговаривал" кровотечения. Умел он исцелять и похмелье, но "амбассадоровцы", хотя и знали о столь чудесном Демьяновом таланте, по утрам в очередь к нему отнюдь не выстраивались, то ли инстинктивно побаиваясь его, то ли считая абстинентный синдром неотъемлемой частью избранного ими образа жизни...

Талант "заговаривания" проснулся в Демьяне рано, ещё в детстве. Лечил он попервоначалу домашних, умел снимать головную и зубную боль, легко распознавал в человеке болящий орган. Потом пришёл черёд друзей, одноклассников, их родителей, друзей их родителей, знакомых друзей родителей и знакомых их знакомых. Мать против ле?карства на дому не возражала, даже, похоже, гордилась своим одарённым сыном. Демьян же никому не отказывал. По нынешним временам на таких способностях можно было бы сделать целое состояние, но тогда времена были другие, лечил Демьян страждущих бескорыстно, тихо греясь в лучах своей негромкой славы. Относился он к своему дару, тем не менее очень серьёзно. Когда подрос, начал штудировать соответствующую литературу, готовился поступать в медицинский. Короче, носился он со своим талантом, как с писаной торбой, заглядывался на дали дальние, а беда, как оказалось, ждала за углом.

Когда Демьян был в десятом классе, у матери обнаружили рак желудка. В последней стадии. "Неоперабельно", - приговорили врачи и выписали мать домой. Умирать. Демьян забросил учёбу и два месяца не отходил от матери, но всё, что он смог сделать, так это только - слегка облегчить её последние страдания...

Хоронили мать в морозный и ветреный январский день. Народу на похоронах было немного. Да и те, кто пришёл, постарались побыстрее отделаться от невесёлой процедуры прощания - хлёсткий ветер с Финского залива пригибал, нырял за поднятые воротники, выжимал слезу, скакал по непокрытым головам, набивая в волосы колкую ледяную крошку. Земля на краю могилы смёрзлась. Два кладбищенских амбала, отрабатывая щедрый гонорар, яростно вгрызались ломами и лопатами в жёлтую могильную глину, поминутно роняя с сизых прожилистых носов мутные капли. Мат, хоть и не произносимый вслух, явно висел в воздухе, читался в каждом движении амбалов, в мотающихся за спиной крыльях их телогреек, в их остервенелых оскаленных лицах. Демьян, с трудом отковыряв от бруствера комок каменной глины, бросил его вниз. Комок гулко ударился в доски, и Демьян, неожиданно для себя, впервые за последние два месяца заплакал. Всё, скопившееся за эти два месяца - вся усталость бессонных ночей, вся боль и отчаяние, всё бессилие перед надвигающейся неминуемостью, вся неизменность и всё равнодушие окружающего огромного мира - вспухло в нём сейчас и выплеснулось из переполненных глаз. Плакал он бесшумно, сжав до боли в зубах челюсти, изредка сотрясаемый рвущимися изнутри рыданиями. Слёзы горячие в глазах, уже холодя, стекали по щекам и, стягивая кожу, замерзали на скулах. Демьян машинально снимал эти ледышки и зачем-то бережно прятал их в карман пальто...

Тогда же, на похоронах, Демьян впервые увидел отца. Мать говорила об отце мало и глухо. По этим рассказам представлялся он поначалу Демьяну красавцем-гулякой, с гармонью наперевес и с неизменной тельняшкой в распахнутом вороте рубахи, позже - мелочным горбоносым скопидомом, изводящим близких бесконечными придирками по поводу непотушенного в туалете света, а в последние месяцы, уже во время болезни матери - хитрым и расчётливым пройдохой с бегающими глазками и вечно холодными влажными руками. Демьянина сестра, Людмила, которая была на одиннадцать лет старше Демьяна и видевшая отца воочию, отзывалась о нём коротко и зло: "Жлоб!". Короче, добрых чувств в их семье к сбежавшему отцу и мужу никто не питал. Поэтому Демьян был немало удивлён, когда дня за два до своей смерти мать подозвала его и, сунув ему в руку смятую бумажку с номером телефона, горячо прошептала: "Демьяна на похороны позови..."...

Демьяном в действительности звали Демьяниного отца. Сам же он по паспорту был Николаем. Кличка-имя приклеилось к нему в армии, когда в одном взводе новобранцев их - Николаев - оказалось трое. В итоге Колей остался только самый старший, а по габаритам - самый крупный из них, в будущем - сержант и заместитель командира взвода - "замо?к" - Николай Крутиков. Второй Николай, "благодаря" тщедушности телосложения, стал именоваться Малы?м. Третьего же - его - видать, по неординарности отчества - стали величать сперва Демьянычем, а позже и просто Демьяном. К тому времени Демьян к отцу относился совершенно по другому, пусть сложно, неоднозначно, но без огульного осуждения, и к личному переименованию отнёсся вполне спокойно, даже как-то философически, увидев в том не просто перст судьбы, но - неотменимую и нерасторжимую связь поколений...

А тогда, в том январе, казалось бы полностью - до опустошения - оглушённый всем свалившимся на него горем, он всё же был немало удивлён предсмертным пожеланием матери и позвонил отцу со смешанным чувством неприязни и любопытства. "Буду..." - не перебивая выслушав его, коротко сказал отец и сразу повесил трубку... "Вон он..." - на ухо шепнула ему Людмила, кивнув в сторону тщедушного, абсолютно седого, болезненно худого человека в затасканном кургузом пальтеце, пузырящихся на коленях брюках и в стоптанных - с белёсыми соляными разводами - зимних ботинках. Отец неподвижно и молча простоял чуть в стороне всю церемонию похорон, бережно баюкая под локоть правой рукой левую, с зажатой в ней мятой кроличьей шапкой (ветер нещадно трепал его белые с неопрятной желтизной волосы), и только после того как амбалы, закончив своё дело и со стуком и лязгом взвалив на плечи шанцевый инструмент, с нескрываемым чувством облегчения на раскрасневшихся лицах уто?пали в сторону кладбищенской сторожки, после того как немногочисленные друзья и родственники, суетливо установив вкруг неряшливого холмика постоянно роняемые ветром венки, потянулись к ожидающему их заиндевевшему ПАЗику, он подошёл к Демьяну (ах, да, тогда ещё - к Николаю, Коленьке) и, крепко пожав ему руку (ладонь у отца оказалась, хоть и холодной, но твёрдой, сухой, даже шершавой) и глядя прямо в глаза немигающими, серыми, как будто бы тоже шершавыми глазами, хрипло сказал: "Крепись, сынок...", и сунул ему в руки небольшой плотный свёрток из тетрадной бумаги. Демьян машинально положил свёрток в карман и напрочь забыл о нём, с удивлением обнаружив лишь два дня спустя. В свёртке оказалась стянутая чёрной аптекарской резинкой пачка денег. Сумма была абсолютно немыслимой. Во всяком случае, по меркам их семьи. За такие деньги в те времена можно было спокойно купить два-три автомобиля или неплохую кооперативную квартиру в не худшем районе города. Какая-то детская гордость, а скорее - глупость ударила тогда Демьяну в голову, почудился ему за всем этим некий подвох, некий умысел тайный, он принялся звонить отцу, долго не мог застать его дома (отвечали ему по телефону то детские, то какие-то сварливые женские голоса), а когда наконец дозвонился, то сформулировать толком свои мысли не смог, городил какую-то чушь, обвинял отца в чём-то, требовал встречи. "Хорошо..." - опять же молча выслушав его, сказал отец и назначил свидание именно в этом сквере...

"Амбассадора" тогда ещё здесь не было. Нет, здание будущего внебрачного и ущербного отпрыска знаменитого отеля уже тогда стояло в глубине этого маленького, неожиданно открывающегося за углом довоенной "сталинки", скверика, но было оно тогда обычной пивнухой, за круглые, заложенные зеленоватыми кирпичиками мутного непрозрачного стекла, о?кна прозванной в народе "Рыбьим глазом"; классической совковой пивнухой - с жёлтыми узорчатыми разводами на близлежащих сугробах, с усеянными бычками и харкотинами обледенелыми ступеньками входа и грязным, чадным и шумным нутром.

Демьян оказался тогда в подобном заведении впервые, но каких-либо особенных эмоций по поводу увиденного (и услышанного) не испытал. Каким-то образом всё это "гармонировало" с тем раздраем и опустошением, которые царили у него тогда в душе. Он молча прихлёбывал (тоже впервые в жизни) кислое, какое-то мыльное пиво, машинально жевал волглую пересолёную рыбу и смотрел на отца. Нет, тогда ему казалось, что он внимательно слушает отца, но абсолютно ничего из рассказанного в тот вечер отцом он позже вспомнить решительно не мог. А вот образ отца, его то разгорающиеся нездоровым румянцем, то бледнеющие, щетинистые щёки, его взгляд - то шарящий по лицу собеседника, то останавливающийся, надолго уходящий в себя, его кисти рук - со вздувшимися венами и узловатыми длинными пальцами, торчащие из лоснящихся обтрёпанных обшлагов, он запомнил очень чётко. Вынес он из этого разговора и горькую, до кома в горле, опустошающую жалость к отцу, к матери и, вообще, - ко всей их непутёвой, нескладной жизни, и твёрдое убеждение, что нет никакой общей правды, а есть много маленьких личных правд, порой взаимонеприемлемых друг для друга...

Второй раз острое непримиримое несогласие чужих правд он испытал четыре года спустя, лёжа с раздробленной ступнёй на груде битого кирпича на задворках грозненского вокзала и глядя в стекленеющие глаза чеченского боевика, умирающего в пяти шагах от него...

За две минуты до этого, накрытый вместе со всем взводом на какой-то завокзальной пустоши огнём своей же артиллерии, он - с колотящимся в горле сердцем - мчался через пустырь к спасительным близким домам, слушая всей своей огромной, защищённой только тоненьким ватным бушлатом, спиной приближающиеся разрывы, почти добежал, почти, но всё же не успел, - был поднят в воздух первым близким разрывом и брошен вперёд - на груду красного битого кирпича, получил после второго разрыва обжигающий удар в правую ступню, заворочался, заизвивался, сползая в спасительную расщелину, и затих там, сжимая в грязных исцарапанных руках грязный исцарапанный автомат, ощущая, как горячими толчками пульсирует в ноге боль, и понимая, что жив, опять жив, что рана - ерунда - зарастёт, а он - жив, вот же он - думает, чувствует, значит - жив... жив... живой...

А ещё через минуту, когда закончился артналёт, и стали слышны звуки вялой автоматной "грызни" на соседней улице, из окна дома - в трёх метрах от Демьяниного схрона - спрыгнул боевик. Они увидели друг друга одновременно: Демьян, лежащий на животе с выставленным вперёд автоматом, и боевик - высокий плотный, в новеньком, но уже измазанном мелом на коленях, камуфляже и в когда-то белых, а теперь - грязных, припорошенных кирпичной пылью, высоких кроссовках, в чёрной лыжной шапочке, заросший по самые глаза чёрной густой щетиной. Автомат боевик держал в опущенной правой руке. Увидев Демьяна, боевик дёрнулся, что-то гортанно крикнул, и той секунды, что понадобилось ему для того, чтобы вскинуть и перехватить автомат, как раз хватило Демьяну на выстрел. Первой пулей боевика сбило с ног, швырнуло под стену, он, видимо, был оглушён, но, быстро придя в себя и нашарив глазами Демьяна, тут же потянул к себе за ремень лежащий возле ноги автомат. И тут Демьян выстрелил второй раз. Переключатель режимов стрельбы на его автомате стоял на "одиночно", и Демьян очень спокойно и равномерно стал нажимать и отпускать спусковой крючок. Он просто нажимал и отпускал, нажимал и отпускал, чувствуя жёсткие удары отдачи в плечо и видя, как взрываются фонтанчики крови на тёмно-зелёном камуфляже, как дёргается и бьётся о выщербленную кирпичную кладку чёрная вязаная шапочка, как скребут по брезентовому ремню пальцы с грязными обломанными ногтями. Он стрелял до тех пор, пока боевик, выпустив изо рта струйку чёрной крови, не завалился с шорохом на бок, рисуя спиной по стене широкую мокрую дугу. Только тогда он, поняв, что всё это время не дышал, с хрипом и хлюпом втянул в себя дымный и пыльный, обжигающий холодом лёгкие, воздух. И ещё раз. И ещё... Он лежал и не мог никак надышаться и смотрел, как смерть, растекаясь по лицу боевика, стирает всё лишнее и наносное, обнажая простые человеческие черты - припухлые губы, чистый высокий лоб, длинные пушистые ресницы. Боевик оказался молодым, никак не старше Демьяна, и Демьян, поехавший в Чечню почти что добровольцем (во всяком случае, он имел возможность "закосить", но твёрдо знал, что он прав, что за ним - огромная страна, что он едет вершить правое дело), вдруг увидел перед собой другую правду - непонятную, непостижимую, но твёрдую и непоколебимую правду этого молодого чеченского парня, правду, за которую тот яростно сражался, терпел лишения, за которую страдал и умер, правду, только что так безжалостно им - Демьяном - расстрелянную...

...Деньги назад отец забирать, конечно, не стал, и Демьян принёс их Людмиле. И разошлись эти деньги как-то быстро и бездарно: часть потратили на шмотки, на какие-то видики-шмидики, вдруг в изобилии появившиеся по комиссионкам; бо?льшая же часть, заботливо положенная Людмилой на сберкнижку, была частично съедена разыгравшейся в одночасье инфляцией, а частично - в безнадёжной надежде - отнесена в один из инвестиционных фондов (стояли тогда всю ночь попеременно с Сергеем - Людмилиным мужем - в молчаливой очереди к железной двери какого-то офиса на Литейном), тех самых фондов, что, как грибы, в изобилии возникали тогда по всей стране, громко возникали, громко сулили всем алчущим манны небесные, а исчезали тихо, незаметно, унося в неизведанные оффшорные дали трудовые денежки непуганых рынком совковых "буратин"...

В школу Демьян так и не вернулся, ле?карство своё тоже забросил. Целыми днями он валялся дома на тахте, пялясь в телевизор или по пятому и десятому разу перечитывая подшивки старых журналов, а когда причитания сестры по поводу его безвозвратно загубленной жизни становились совсем уж невыносимыми - уходил бесцельно шататься по городу, забредая порой в незнакомые и совершенно неожиданные места. Потом сестра родила, в доме стало тесно и шумно, и Демьян практически совсем перекочевал на улицу - благо, уже был май - появляясь в доме только к ночи, да и то не всегда...

Именно к этому времени относится вторая и последняя встреча Демьяна с отцом. Что его, Демьяна, занесло тогда в этот район - он уже напрочь не помнил, но неожиданно открывшийся за углом дома маленький сквер с мутноглазым приземистым зданием в глубине сразу всколыхнул в нём память о событиях января. Теперь сквер утопа?л в свежей зелени, мамашки неспешно катали по недлинным аллеям разноцветные коляски, сквозь редкие кусты с визгом носились неугомонные дети, на скамейках умиротворяюще грелись на нежарком солнышке внимательные пенсионеры. Даже грязно-серое здание пивной, слегка облагороженное свежепокрашенной - в изумрудных тонах - вывеской, не выглядело на общем фоне инородным телом. Демьян свернул на косую аллею, по диагонали секущую сквер, и вдруг увидел отца. Отец сидел на скамейке, сцепив руки на животе и вытянув ноги к середине дорожки, и отрешённо смотрел прямо перед собой. Демьян узнал его сразу, несмотря на белую дырчатую шляпу, надвинутую низко на глаза и, вообще, на то, что отец был одет по-летнему - в кофейного цвета рубашку с коротким рукавом и красно-коричневые сандалии-"плетёнки" на босу ногу. Только брюки, как показалось Демьяну, были всё те же - зимние - плотные тёмно-серые брюки с пузырящимися коленями и бахромой понизу обтрёпанных штанин. Демьян замедлил шаг, а потом, неожиданно для себя, сел рядом с отцом. Отец повернул голову, несколько мгновений, не узнавая, смотрел как бы сквозь него, а потом, явно обрадовавшись, подобрал ноги, круто развернулся к нему всем корпусом, заулыбался, засуетился, стал трясти его за руку, а затем, глядя увлажнившимися глазами, осторожно погладил по плечу: "Коля... Коленька...".

За прошедшие полгода отец сильно сдал. Под глазами у него появились тёмные вечерние ложбины, кожа на лице одрябла, пергаментно пожелтела и пошла мелкими морщинками, да и весь он как-то ссохся, сдулся, как воздушный шарик, из которого выпустили почти весь воздух. "А я только что из больницы, Коленька... - сказал отец. - Вот, маленько подремонтировали...". И он принялся рассказывать: как ему повезло с больницей и с врачом - молодым, но уже опытным и "...очень отзывчивым, очень..."; как удачно всё сложилось с дорогими лекарствами - "...понимаешь, а тут - гуманитарная помощь, именно в адрес этой больницы, и так вовремя!.."; и какие интересные соседи лежали с ним в одной палате - "...а один - без пяти минут доцент, профессор филологии, я - говорит - не просто доктор наук, я - гонорис кауза, - умора!"... А Демьян смотрел на его насквозь изношенное, доживающее последние месяцы сердце и вновь до боли в стиснутых кулаках ощущал своё бессилие, свою микробную малость по сравнению с чудовищными жерновами жизни и смерти, непреклонно и неутомимо втягивающими в своё вращение, в дробяще-крошащую прощелину своих маховиков, хрупкие человеческие жизни... "Коленька, - спохватился вдруг отец, - а мне ведь надо кое-что тебе отдать... Одну вещь. Только она у меня дома...". И он назвал адрес в далёком пригороде. Демьян округлил глаза: "Что же тебя сюда занесло? И прошлый раз мы здесь были. Я думал - ты где-то здесь недалеко живёшь...". "Я раньше тут жил..." - сказал отец, делая ударение на слове "раньше" и, снова откинувшись на скамейке, поведал Демьяну (Коле, конечно же - Коленьке!) историю этого сквера.

Перед войной никакого сквера здесь не было, а возвышалась здесь свежепостроенная шестиподъездная четырёхэтажка, в которой отец отца, то есть его, Николая, дед - ответственный работник НКПС - получил квартиру и куда перевёз молодую жену с только что родившимся первенцем. Счастье длилось недолго - война, блокада, голод. Вскоре почти всех железнодорожников - за блокадной ненадобностью - кинули затыкать дыры на трещавшем по всем швам фронте. Дед получил лейтенантские "кубари" и взвод необученных, плохо вооружённых ополченцев. Дома появлялся редко - раз в несколько месяцев, принося скудные, но столь драгоценные крохи фронтового пайка. По горькой иронии судьбы погибнуть ему довелось не на фронте, а в одной из таких побывок - в родной квартире. Во время ночной бомбардировки немецкая "пятисотка", насквозь прошив чердак и все четыре этажа, рванула в подвале, "сложив" два центральных подъезда дома. Демьяна откопали из-под завалов наутро - тихо скулящего, обмороженного, исцарапанного, но вполне живого и даже не раненого, - и отправили в детский дом, а вскоре - вместе с домом - в эвакуацию, в Ташкент. Мёртвых же под завалами не искали. Дед так и числился в списках дезертиров до лета 46-го, когда при расчистке развалин, в полуистлевшей гимнастёрке рядом с кучкой искорёженных костей, нашли его офицерскую книжку. Всё это отец узнал уже значительно позже - в начале шестидесятых, когда вернулся в родной город после демобилизации. Дом городские власти решили не восстанавливать, а просто, обрезав два центральных подъезда по брандмауэры, навозили земли и разбили на их месте сквер, где они с Николаем в данный момент и сидят. "Я часто прихожу сюда... - щурясь на просвечивающее сквозь листву солнце, тихо сказал отец. - Здесь тепло..." - добавил он, и Николай почему-то сразу понял, что говорит он вовсе не о погоде...

Ехали к отцу домой долго: через весь город, сначала на метро, потом автобусом - в час пик - оторванные друг от друга плотной глухой стеной пассажиров. Жил отец в обшарпанной грязно-жёлтой двухэтажке, занимая одну комнату в трёхкомнатной квартире. "Видишь, - усмешливо сказал он, впуская Николая в комнату, - добра я особо-то и не нажил...". Комната являла собой классическую берлогу старого холостяка, причём холостяка-интеллигента: книги вперемежку с лекарствами громоздились на полках и на подоконнике; по стенам висели акварельные пейзажные рисунки; одежда выглядывала из шкафа, в несколько слоёв висела на спинках стульев и на трёх гвоздях, наклонно вбитых в стену за дверью; пустая сковорода с лежащей в ней вилкой соседствовала на столе с пишущей машинкой с заправленным в неё, наполовину испечатанным листом бумаги. "Вот, пописываю... э-э, в смысле - пишу помаленьку..." - явно смущаясь, пробормотал отец, убирая машинку на пол под окно. "Проходи-проходи... - приглашающе помахал он Николаю рукой, торопливо расчищая место на столе и стульях. - Сейчас будем чай пить..."...

Олег оторвался от чтения - ему показалось, что объявили его станцию. Он, откинувшись назад, выглянул из-за многоцветной головы "создания". На узком табло - под потолком в торце вагона - быстро мелькала бегущая строка: "...ЛИГОВО - ЛИГОВО - ЛИГОВО...". Олег нехотя вернул распечатку на место и, бережно прижимая кейс к груди, стал торопливо пробираться к выходу...

Вывалившись из автобуса, Олег оставшийся путь до больницы преодолел чуть ли не бегом - времени до начала рабочего дня оставалось всего ничего. В два прыжка - размахивая кейсом, - преодолев ступеньки, Олег резко затормозил на просторном больничном крыльце - в дальнем конце крыльца, спиной к нему, держа на отлёте руку с сигаретой, стоял Прокопенко. Олег, на ходу отряхивая и складывая зонт, подошёл. Иван - в тёмно-зелёном хирургическом халате, подперев локоть правой руки ладонью левой, - задумчиво смотрел куда-то вдаль сквозь занавесь тонких водяных струек, стекающих с переполненного жестяного жёлоба; сигарета в его пальцах истлела чуть не до фильтра - пепельный столбик, опасно изогнувшись, готов был вот-вот упасть.

- Всё куришь, Прокопенко! - как можно более грозно обличил друга в спину Сырцов.

- А, это ты... - Иван обернулся - красивая пепельная колбаска, оторвавшись и упав на мощёный жёлтой плиткой мокрый пол, сразу превратилась в неопрятный комочек грязи. - Здоров... - Прокопенко, запустив окурок в дождь, вяло пожал Олегу руку.

- Ты что это - опять закурил? - кивая вслед улетевшему "бычку", поинтересовался Олег.

- Закуришь тут... - буркнул Иван и, подняв на Олега тёмные глаза, сообщил: - Ориндарин в реанимации. Остановка сердца.

- Какой Ор... - осёкся Сырцов. - Болтик?!.. Ты что?! Когда?! Отчего?!..

- Сегодня ночью, - подтвердил Иван. - В ноль тридцать... Хорошо, я дежурил... Пока дефибриллятор прикатили - четыре ребра ему сломал.

- Подожди!.. - Олег мучительно потёр лоб. - Я ничего не понимаю...

- А никто ничего не понимает, - "утешил" его Иван. - Всё было очень хорошо, пока не стало совсем плохо...

- А сейчас он как?

Прокопенко пожал плечами:

- Состояние стабилизировали, но в сознание он пока не приходил... Час назад только принудительную вентиляцию отключили, - он махнул рукой. - Ладно, пойду объяснительные писать, с утра - самое то, - и, заложив руки за спину, он двинулся к дверям.

Сырцов, ошалело крутя головой, потопал следом.

- А почему - "Болтик"? - запоздало поинтересовался Иван.

Олег объяснил. Прокопенко, выслушав, вяло улыбнулся:

- Да... Похож.

Они вошли в вестибюль. Олег тронул Ивана за рукав:

- Слушай... Ты это... Если что - можешь на меня ссылаться... Я подтвержу, что, мол, никаких признаков...

- Ой, я вас умоляю! - отмахнулся Иван. - Только давай без этих героических жертв!.. Тебя вот только ещё там не хватало!.. Ты официально в этом деле не замешан? Не замешан. Вот и не суйся! Хватит им одного моего тела - во! - он чиркнул ладонью по своей докторской шапочке. - Обожрутся!.. А то Сагдулаевне только повод дай - она тебе всю матку наизнанку вывернет!

- Что, уже вышла?

- Вызвали!.. ЧП всё-таки.

- Ладно, Иван, - Сырцов сжал другу локоть, - ты это... не расстраивайся...

- Да я-то что... - Прокопенко поморщился. - Пацана жалко!

- Жалко, - согласился Олег. - Ну ладно... ты держи меня в курсе...

- Ладно...

Они расстались: Иван двинулся налево по коридору, Олег - прямо - к лестнице, что вела к крытой галерее до поликлиники. Олег уже одолел половину пролёта, когда Прокопенко снизу окликнул его:

- Олег!..

Сырцов оглянулся.

- Хреновые мы с тобой эскулапы, Сырцов, вот что я тебе скажу! - крикнул через весь вестибюль Иван. - Хре-но-вы-е!

Он развёл руки в стороны и, изобразив губами неприличный звук, развернулся и быстро зашагал прочь.

Вслед ему смотрели...

Снежана нынче превзошла сама себя - она буквально засыпа?ла на ходу. Судя по всему, выходные удались на славу. Не особо-то стремительная и в обычный день, сегодня она больше всего напоминала Сырцову - неожиданно для самого себя упавшего с дерева, молодого ленивца. Полуприкрытые, с припухшими веками, подмазанные густо-фиолетовыми тенями, глаза только усиливали общее впечатление. Ленивец был явно ошарашен падением, он, медленно взмахивая тяжёлыми ресницами, удивлённо оглядывал этот странный, враждебный, незнакомый ему мир, и неторопливыми мыслями своими всё ещё был там - высоко, в густой кроне деревьев, где так замечательно, отрешившись от грубой действительности и вцепившись в ветку длинными крепкими когтями, спокойно висеть спиной вниз со ртом, наполненным восхитительной лиственной жвачкой. За первый час работы ленивец "успел" перепутать истории болезней, потерять регистрационную карточку пациента и уронить на пол Олегову настольную лампу. Олег терпел... Но когда этот полуобморочный "ахтунг" умудрился во время осмотра больного подать вместо шпателя пинцет, Сырцов не выдержал. Едва за пациентом закрылась дверь, он устроил медсестре короткую, но энергичную взбучку. Снежана не возражала. Она стояла перед ним, понуро опустив голову, даже, казалось, не особо дыша, и только пальчики её с тёмно-фиолетовыми коготками, теребящие полы белоснежного халата, позволяли надеяться, что медсестра ещё не уснула.

- ...Ты меня поняла?.. - в завершение разноса устало спросил Олег.

Снежана кивнула и ещё ниже нагнула покаянную свою голову и вдруг, вздрогнув, резко наклонилась вперёд.

- Ма-ма! - низким незнакомым голосом отчётливо сказала она.

Сырцову показалось, что её сейчас вырвет, и он, подскочив к медсестре, одной рукой поддержал её за плечо, а другой обхватил сзади за талию.

- Снежаночка, что?!.. Тебе плохо?..

Снежана распрямилась. В её широко распахнутых глазах плясал ужас.

- Мамочка!.. - трагическим шёпотом сообщила она Сырцову.

- Господи! Да что случилось-то?! - Олег не знал уже, что и думать.

- Я чулки разные надела... - известила его Снежана голосом, в котором сконцентрировалась вся мировая скорбь человечества. Олег машинально посмотрел на её ноги. Чулки были как чулки. Капроновые. Телесного цвета. Во всяком случае, он особой разницы между левой и правой ногой медсестры не заметил.

- Чулки как чулки, - сказал он, пожав плечами. - Я особой разницы не вижу.

Снежана окатила его взглядом, полным горького недоумения и ледяного презрения ко всем двуногим носителям Y-хромосомы. Сырцов понял, что ленивец проснулся. Олег проследовал за свой стол и сел, подперев голову руками, с интересом наблюдая за медсестрой. Снежана, закусив губу, металась по кабинету. Выхода не было. Жестокий мир поймал ленивца в западню.

- Олег Николаевич, а можно я сапоги надену? - Снежана, подскочив к его столу, чуть опять не повалила лампу.

- Ещё чего! - поперхнулся Сырцов. - Мы посетителей в бахилы одеваем, а ты тут будешь в грязных сапогах рассекать!

- Они не грязные, Олег Николаевич... - в голосе Снежаны прорезались просительные нотки. - Я их протру...

- Нет! - отрезал Сырцов. - Никаких сапог! Даже и не думай!

Снежана забежала за свой стол и села, спрятав ноги за тумбу.

- Тогда я вот так, Олег Николаевич. Ладно?..

- Что "ладно"? - возмутился Олег - Ты что, весь день там сидеть собираешься? А помогать кто будет? А пациентов приглашать, в конце концов?

- Олег Николаевич!.. - в голосе медсестры перемешались мольба и угроза.

Олег понял, что спорить бесполезно. Ленивец нашёл свою ветку, и сдёрнуть его с неё теперь можно было разве что только бульдозером.

- Ну, Крутицкая!!.. - кулаком погрозил он медсестре и, выбравшись из-за стола, пошёл к двери - приглашать очередного больного...

Около часа дня у Олега образовалось "окно". Он закончил заполнять историю последнего пациента и, заложив руки за голову, устало откинулся на спинку кресла. В кабинете царили мир и покой. Снежана, вытянув дудочкой свежеподкрашенные губы, не торопясь и со знанием дела полировала свои коготки.

- Может, за анализами сходишь? - особо не надеясь, предложил Сырцов.

Медсестра, не отрываясь от своего занятия, отрицательно покрутила головой. Олег крякнул и потянулся за коммуникатором.

Номер Ивана не отвечал. Несколько минут поразмышляв, Олег набрал Веретенникова.

Профессор был дома.

- Здравствуйте, Олег, - поприветствовал он Сырцова. - Как ваша дочка? Надеюсь, поправилась?..

- Здравствуйте, Глеб Степанович... - в свою очередь поздоровался Олег. - Да, спасибо. Ей лучше... Банальное отравление.

Веретенников сочувственно покивал.

- А я как раз собирался вам сегодня звонить...

- Я вас слушаю, Глеб Степанович...

- Нет, Олег, - возразил Веретенников, - давайте сначала вы... Вы ведь позвонили не просто так? Наверняка, вы хотели что-то у меня спросить? Нет?

- Собственно... Да... - Олег собрался с мыслями. - Скажите, Глеб Степанович, вот эти, "смотрящие", они... - он замялся, подыскивая слово, - Они действуют... только на тех, кто им ненавистен? Кто вызывает, так сказать, активную неприязнь?.. Или могут быть какие-то сбои... рикошеты?..

Веретенников с любопытством посмотрел на него.

- Олег, на сколько Я знаю - "смотрящий", в некотором роде, действительно напоминает снайпера. В том смысле, что его энергетический посыл очень выверен и узконаправлен... Я, по крайней мере, не знаю случаев таких - как вы сказали - рикошетов... Впрочем, я ведь не особый специалист в этой области. Да скорее всего, их и вовсе не существует - таких специалистов. Проблема эта ведь абсолютно не изучена...

Олег покосился в сторону Снежаны. Уши медсестры явно "росли" в его сторону. Она даже на некоторое время забыла про свой маникюр.

- Впрочем, по поводу специалистов... - выждав несколько секунд и не дождавшись ответа, продолжил Веретенников. - Вы уж меня извините, Олег, но я поделился информацией о вас с одним человеком. Вы не волнуйтесь, - поднял он ладонь, видя протестующее движения Олега, - я думаю - контакт с этим человеком будет для вас как раз не лишним, а скорее - даже весьма полезным... Он - член "Клуба Смотрящих".

- Так вы полагаете, что я всё-таки?.. - Олег замялся.

- Да... Скорее всего - да, - кивнул Веретенников. - Я тут ещё раз прослушал запись нашего с вами разговора, проанализировал факты и думаю, что - да... Его зовут Андрей Ильич. Я дал ему номер вашего телефона... Кстати, как раз сегодня у них в клубе состоится очередное заседание. Они собираются по понедельникам. В восемнадцать... Так вот, Андрей Ильич очень хотел бы вас там видеть... Впрочем, он вам ещё позвонит... Это совсем недалеко от вашей работы. Проспект Ветеранов, 142.

- И что я там буду должен делать? - насупился Олег.

- Я, право, не знаю... - Веретенников развёл руками. - Я вообще понятия не имею - чем они там занимаются... Вот, может быть, вы мне потом и расскажете... Нам бы с вами, Олег, не мешало ещё раз встретиться. А то наш субботний разговор несколько неожиданно прервался... У меня, кстати, есть для вас кое-какая информация. Приватного свойства... Что вы скажете насчёт завтра?..

- Завтра я на работе с четырнадцати до двадцати, - сообщил Сырцов, - так что вечером - вряд ли.

- Отлично! Давайте утром, - предложил Веретенников. - Как вам - утром?..

- Н-ну, давайте утром... - согласился Олег - В десять будет не рано?

- Нет-нет! - энергично закрутил головой Веретенников. - Я встаю с петухами, - он усмехнулся. - Возраст, знаете ли...

Сырцов широко улыбнулся.

- Что? - не понял Веретенников.

- Я про петухов... - пояснил Олег.

- А-а... Да, - до Веретенникова дошло. - Интересная штука - язык... - он почесал пальцем нос. - Строго говоря, последний раз я видел петуха лет пятьдесят назад. У деда в деревне.

- В зоопарке есть, - сообщил Олег.

- Что вы говорите? - оживился Веретенников - Петух в зоопарке? Обыкновенный петух?

- Петух и с десяток куриц, - подтвердил Сырцов. - Я сына летом в зоопарк водил...

- Вот, поди ж ты... - Веретенников, оттопырил нижнюю губу и, прищурясь, покивал. - Обыкновенный петух...

- Глеб Степанович... - вывел из задумчивости профессора Сырцов. - Можно ещё вопрос?..

- Да, конечно, Олег, - Веретенников "вернулся" к собеседнику. - Я вас внимательно слушаю.

- Вот этот ваш... "Орден позитивных оккультистов"... - Сырцов помялся. - Это что за зверь?

Профессор рассмеялся.

- Это - так... - он махнул рукой. - Несерьёзно. И он совсем даже не мой... Есть такая группа товарищей. Господ... Занимаются астрологией, хиромантией и прочей подобной хер... э-э... ерундой... Короче, оккультными, с позволения сказать, науками. Ну да - чем бы дитя ни тешилось... Впрочем, деньги у них есть. И деньги, надо сказать, немалые... - Веретенников на секунду задумался. - Откуда у них деньги?.. Ну, да ладно... Магистром избрали они меня заочно. Периодически звонят, консультируются... На телевидение, вот, затащили... Но платят исправно. И платят хорошо... - он опять задумался. - Поболе, чем в нашем университете.

- Понятно, - сказал Олег. - То есть вы сами...

- Ни-ни-ни!.. - открестился профессор. - Господь с вами! Я из ума ещё не выжил... Пока, во всяком случае, - после микропаузы добавил он. - Да! Олег! Чуть не забыл! - приблизил лицо к экрану Веретенников. - Вы мне вот что ещё скажите - вы на акробатику в какую спортшколу ходили?

- Ой, я не помню, - признался Сырцов. - Это где-то по Выборгскому шоссе... Метро "Проспект Просвещения". Там ещё озеро... Как его?.. Большое Суздальское...

- Ну, это уже кое-что, - Веретенников, склонившись, вероятно делал пометки в блокноте. - Собственно... собственно это пока всё... - он поднял голову. - Ну что, Олег, тогда - до завтра?..

- До завтра, - сказал Сырцов. - До свидания.

- Всего доброго, - кивнул профессор и отключился.

Олег повернулся к Снежане.

- Слушай, Снежана Альбертовна! У тебя не только ноги разные, у тебя и уши разные тоже!

- Чего это? - насторожилась медсестра.

- Твоё правое ухо уже практически достаёт до моего стола, - сообщил ей Сырцов. - Ну нельзя же быть такой любопытной!

Снежана фыркнула и, ничего не ответив, вернулась к своему высокоинтеллектуальному занятию.

Олег набрал номер жены. На экране сейчас же возник Лёшка - потный взлохмаченный и запыхавшийся.

- Привет! - сказал Олег.

- Пливет! - обрадовался Лёшка. - Ты где, на лаботе?

- На работе, - подтвердил Сырцов. - А мама где?

- Мама посла в магазин за фалсем, баба Катя на кухне пелеводит плодукты, Полинка холосо покакала и спит, - бодро отрапортовал сын.

Снежана прыснула и испуганно загородилась ладошкой. Олег покосился в её сторону, но промолчал.

- А ты чем занимаешься? - спросил он Лёшку.

- А я... - Лёшка на мгновение задумался. - Я бью баклусы и тлеплю всем нелвы. И мама сказала, сто я ей плес плоел. Пап, а сто такое плес?

Снежана заржала чуть ли не в голос. Олег молча показал ей кулак.

- Плешь, Лёш, это - лысина, - объяснил он сыну. - Это когда она тебе такое сказала?

- Когда я талелку лазглохал, - с достоинством признался Лёшка.

- Поня-атно... - протянул Олег. - И как же ты её разгрохал?

Лёшка шумно вздохнул и потупился.

- Небось кашу опять доедать не хотел? - проницательно догадался Сырцов.

Лёшка возмутился:

- Я зе им говолил, сто я не лезиновый, а они... - и он сокрушённо замолчал.

- Ладно, гвардеец, - закруглил разговор Олег, - дай-ка мне бабушку.

- Холосо, - Лёшка обрадовано сорвался с места, на экране замелькал потолок. - Бабуль!.. - Лёшка был уже на кухне. - Тебя папка!

- Да, сына... - на экране появилась Екатерина Юрьевна.

- Как там Полинка? - поинтересовался Олег.

- Хорошо Полинка... - мать поставила коммуникатор на стол и села напротив, Лёшка приплясывал рядом. - Хорошо... Поела, погуляла, сейчас спит.

- Температуру мерили?

- Нормальная температура. Мерили... И поела хорошо.

Олег удовлетворённо кивнул.

- Мам, ты извини - я сегодня задержусь. Тут у меня одно дельце образовалось... Так что ты меня не жди - я, скорее всего, буду поздно.

- Ладно, сынок... - мать поправила выбившуюся из-под косынки прядь. - Ты читал?..

- Читал, - сказал Олег, - но не дочитал... Это ты написала?

Мать внимательно посмотрела на него:

- Я... Лет двадцать назад.

- Здо?рово! - Олег был вполне искренен. - Как по форме, так и по содержанию. Честное слово! Вот уж не думал, что ты у меня ещё и писательница.

Екатерина Юрьевна застенчиво улыбнулась:

- Да какая я писательница?! Это всё - так... - она сделала неопределённый жест рукой. - Попытка самоанализа... Причём запоздалого.

- Удачная попытка, - вставил Олег.

- Ты думаешь? - мать недоверчиво взглянула на него, потом махнула рукой. - Ладно, когда дочитаешь, тогда поговорим.

- Хорошо, мам...

- Подожди!.. Ты только вот что... - мать замолчала, глядя в сторону, рука её опять скользнула к косынке.

- Да, мам...

- Ты вот что... Ты знай... Если я когда-нибудь тебя и обманывала... ну там, недоговаривала чего-то... это вовсе не потому, что я не любила твоего отца. Я просто... - она опять замолчала, подыскивая слова. - Я просто не хотела, чтобы ты повторил его судьбу, - и она посмотрела Олегу в глаза. - Не хотела... И я сделала всё, чтобы ты её не повторил. Всё, что было в моих силах... Всё, что вообще в человеческих силах!.. Понимаешь?! - голос её дрогнул.

У Олега почему-то запершило в горле.

- Мам, ты только не волнуйся. Хорошо?.. Я всё понимаю... Я к тебе на неделе обязательно заеду, - пообещал он.

- И я! - ворвался в разговор Лёшка. - И я заеду! Папка, ты возьмёс меня к бабе Кате?

- Это вряд ли, - сурово сказал Олег. - Хватит того, что ты дома все тарелки переколотил. Ещё и у бабушки за посуду возьмёшься.

- Ой, ладно тебе, Олежек, - вступилась за внука бабушка, - из-за одной-то тарелки...

- Из-за трёх, - весомо поправил Олег. - И это только за последнюю неделю...

- Вот... - обращаясь к бабушке, развёл руками Лёшка. - Тлетилуют лебёнка.

Екатерина Юрьевна рассмеялась:

- Господи, Лёшенька, ты слов-то таких где набрался?

- Магнитофон ходячий, - прокомментировал Олег. - Страшно во двор выпускать - такого принести может!.. Ну всё, мам, ладно... Пока. Целую.

- До свидания, сына... Береги себя.

Олег дал отбой.

- А он у вас потешный, - подала голос Снежана. - Сколько ему?

- Потешный, - машинально согласился Сырцов, думая о своём. - Что?..

- Сколько ему? - повторила Снежана.

- В октябре четыре будет...

Он перевёл взгляд на медсестру - Снежана, улыбаясь от уха до уха, цвела и пахла за своим рабочим столом. Впрочем, рабочим её стол уже можно было назвать только с большой натяжкой - от обилия разложенных и расставленных на его поверхности маникюрно-косметических причиндалов он скорее уже больше напоминал прилавок дорогого парфюмерного магазина. Олег неожиданно для себя взбеленился:

- Так, Крутицкая! А ну-ка, ноги в руки и - марш за анализами!

- Олег Ник...

- Марш!!! - гаркнул Сырцов и со всей дури врезал кулаком по столешнице.

Снежана подскочила и опрометью бросилась к дверям.

- И чтоб пулей!! - рыкнул вдогонку Олег, потирая ушибленную руку. - ...Разноногая моя...

- Олег Николаевич?..

Человек, окликнувший Сырцова на автобусной остановке, оказался плотным, невысоким, примерно сорокалетним мужчиной в чёрном пальто и чёрной широкополой шляпе, из-под которой внимательно смотрели глубоко посаженные, стального цвета глаза. Лицо у человека было сухощавое, с узким гасконским носом и чёрными, коротко постриженными усами, подковообразно обрамляющими тонкогубый рот. Напоминал он Олегу не то средней руки сицилийского мафиози, не то - французского аббата.

- Андрей Ильич?..

- Да. Здравствуйте, - ладонь у Андрея Ильича была твёрдой и горячей. - Рад вас видеть... Ну что, пойдём? - он сделал приглашающий жест рукой. - Здесь недалеко.

По стеклянному надземному переходу они прошли над плотно забитым медленно движущейся машинной массой проспектом и двинулись к возвышающейся неподалёку, длинной кирпичной многоэтажке.

Андрей Ильич оказался собеседником немногословным. На протяжении всего пути обменялись они с Олегом лишь двумя-тремя ничего не значащими дежурными фразами - об опостылевшем дожде да о набивших оскомину, вечных транспортных проблемах. Впрочем, идти оказалось действительно недалеко.

Они вошли в один из центральных подъездов и пешком поднялись на третий этаж. Пластиковая - под карельскую берёзу - квартирная дверь располагалась в торце недлинного полутёмного коридора. Номера на двери не было. Андрей Ильич позвонил, и дверь тут же распахнулась. Сырцов обалдел. За дверью, загораживая весь дверной проём, возвышалась титаническая фигура, облачённая в сине-зелёный спортивный костюм. На костюме - от косяка до косяка - располагалась, разделённая надвое приспущенной чуть ли не до пупа молнией, надпись белой вязью: OLIM PIUS. Плечи фигуры уходили в стороны - за дверные косяки; из-под верхнего обреза двери настороженно смотрели маленькие колючие глазки.

- Свои, - бодро сказал Андрей Ильич и двинулся прямо в живот фигуре. Фигура прянула в сторону. Олег вошёл следом и оказался в просторной, застеленной бледно-кофейного цвета ковролином, прихожей. "Олимпиец" - угрюмой сине-зелёной горой - возвышался справа.

- Знакомьтесь, это - Толик, - представил "гору" Олегу Андрей Ильич. - Толик - наше национальное достояние, а по совместительству - бодигард... Толик, это - Олег Николаевич, наш гость.

Толик осторожно - щепоткой - пожал протянутую Олегом руку. Ладонь у Толика была вполне ему под стать. Размером и формой она больше всего напоминала совковую лопату, да и по твёрдости вряд ли ей уступала. И вообще, чувствовалась во всей Толиковой фигуре некая сумасшедшая, просто-таки ядерная мощь. Виделся он Олегу, в лучшем случае - в чистом поле, в шеломе и кольчуге, восседающим на таком же титаническом, может даже и огнедышащем коне, а в худшем - пробирающимся сквозь ядовитые хлюпающие джунгли, облачённым в не менее ядовитый камуфляж, с разрисованным чёрными полосами свирепым лицом, многоствольной скорострельной пушкой под мышкой и жутким ожерельем из отрезанных вражьих ушей - на напоминающей ствол молодого баобаба, могучей шее.

- Пожалуйста, господа, раздевайтесь и проходите, - враз разрушив всё своё мрачное очарование, вежливо предложил Толик. - Уже практически все собрались...

Голос у него оказался хоть и низким, но тембр имел довольно приятный и Олег, ожидавший из уст бодигарда некоего громоподобного рыка, был даже несколько разочарован.

Пока они с Андреем Ильичом пристраивали свои одёжки на завешанную в пять слоёв вешалку, в прихожую выплыла высокая, иссиня-черноволосая - поздних бальзаковских лет - дама с очень бледным скуластым лицом, на котором ярким пятном проступали сочно накрашенные красным перламутром губы. Одета дама была - во всяком случае, по Олеговым меркам - весьма экзотично: в чёрное, с золотыми драконами, кимоно и деревянные японские сандалии ("дзори" - вспомнилось Олегу). В изящно согнутой, слегка отведённой в сторону руке она держала длинный костяной мундштук со вставленной в него тонкой дымящейся сигаретой.

- А вот и хозяйка дома, - Андрей Ильич галантно, но несколько небрежно приложился к хозяйкиной руке. - Познакомьтесь, Олег Николаевич, - обернулся он к Сырцову, - Эмма Оскаровна - наша благодетельница и ангел хранитель... Эмма Оскаровна, Олег Николаевич - "смотрящий". С Гражданки.

Благодетельница - сверху вниз - благосклонно взглянула на Олега и царственно протянула ему свою длиннопалую, унизанную перстнями длань. Олегу стало весело. Он тряхнул головой, щёлкнул каблуками и, преломившись пополам, звучно поцеловал воздух возле пахнущей какими-то сложными восточными пряностями руки:

- Мадам...

Мадам осталась довольна. Любезная улыбка тронула её карминные губы.

- Прошу вас, господа... - низким грудным голосом откликнулась она и приглашающе повела мундштуком. - Проходите в гостиную... - и сама величественно поплыла вперёд.

Сырцов и Андрей Ильич, пристроившись в кильватер, двинулись следом. Толик - могучим линкором - замыкал шествие.

Гостиная представляла собой квадратную, довольно просторную комнату, отделанную по последнему писку моды тиснёным - бледно-каштанового оттенка, со сложным рисунком - искусственным шёлком. Под потолком, заливая всё помещение ярчайшим бело-голубым светом, парило грандиозное сооружение - из хрустальных бус, гнутых зеркал и хирургически сверкающих металлических поверхностей - которое назвать люстрой у Сырцова как-то даже не поворачивался язык. Шли на ум термины скорее из области хай-тековой архитектуры или тонкого научного приборостроения. Центр комнаты, как раз под... - "...пусть, всё-таки, будет люстрой", - решил про себя Олег, - занимал низкий шестиногий - из толстого зеленоватого стекла - стол, сплошь заставленный разнокалиберными бутылками, разномастными фужерами, рюмками, бокалами и несколькими небольшими серебряными подносами, на которых были достаточно свободно разложены миниатюрные бутерброды и канапе с воткнутыми в них пластиковыми шпажками. Сразу становилось понятным, что выпивку в этом доме категорически предпочитают закуске. По периметру залы, на тесно составленных креслах и диванах располагалось человек десять гостей в основном мужеского полу, хотя присутствовали и две дамы: как и хозяйка - из категории "тем, кому сильно за...", как и хозяйка - щедроокрашенные брюнетки с обилием разнообразной косметики на лице, но, в отличие от неё - обе довольно тучного телосложения. Были они похожи между собой, как две сестры, и Сырцов "сёстрами" же их про себя немедля и окрестил.

- Господа! - без усилия перекрывая своим мощным контральто лёгкий разноголосый гуд, провозгласила хозяйка. - Я хочу представить вам нашего гостя, - она плавно повела рукой, - "смотрящего" с Гражданки, Олега... э-э...

- Николаевича... - тихо подсказал стоящий за ней Андрей Ильич.

- Олега Николаевича, - Эмма Оскаровна благодарно наклонила увенчанную высокой причёской голову. - Прошу, как говорится, любить и жаловать...

- С Гражданки - это хорошо, - подал голос сидевший справа, с самого края, небрежно одетый мужчина с мелкими, какими-то крысиными чертами лица. - С Гражданки у нас как раз никого ещё нет...

- Олег Николаевич, - повернулась к Сырцову Эмма Оскаровна, - я думаю - вы познакомитесь с присутствующими, так сказать, в процессе общения, - не то спросила, не то утвердила она.

Олег, подавив в себе очередной позыв по-гусарски щёлкнуть каблуками, согласно наклонил голову.

- Олег Николаевич! - окликнули его. - А какой ваш личный счёт?..

Спрашивал сидящий возле занавешенного плотной кремовой гардиной окна, учительского вида очкарик в чёрной водолазке и дорогом твидовом костюме.

- Счёт?.. - не понял Сырцов.

- Аркадий Петрович, - сейчас же вмешался Андрей Ильич, - Олег Николаевич наверняка ещё не знаком с принятой у нас терминологией... Но по моим сведениям, речь может идти о трёх-четырёх персоналиях...

- Тю-ю... - разочарованно протянул очкарик. - Огород городить...

- Господа, господа! Не надо делать скоропалительных выводов, - вступилась за новичка Эмма Оскаровна. - Олег Николаевич действительно человек у нас новый, он и сам может не всё о себе знать... Олег Николаевич, - ласково обратилась она к Сырцову, - вы когда узнали о вашем статусе?

Олег пожал плечами:

- Пару дней назад... Да я вообще...

- Вот видите, Аркадий Петрович! - торжественно поворотилась Эмма Оскаровна к очкарику. - О каком личном счёте может идти речь?.. Вы ведь, извините, тоже, когда пришли к нам, мало что знали о своих победах. Не так ли?

Очкарик поднял обе руки вверх:

- Сдаюсь, Эмма Оскаровна! Погорячился... Олег Николаевич, примите мои извинения!

- Да ладно... - пробормотал Сырцов.

- Вот Дмитрий Валерьевич всё хорошенько обсчитает, - ткнула хозяйка мундштуком куда-то за спину Олегу, - и мы все, я уверена, узнаем об Олеге Николаевиче гораздо больше... Включая и самого Олега Николаевича, - и она одарила Сырцова очередным благосклонным взглядом.

Олег чопорно поклонился.

- Господа, - продолжила хозяйка, явно довольная своей одержанной маленькой победой, - наверное, надо начинать... Лев Семёнович?..

Лев Семёнович - с головой лысой, как колено, но щедро присыпанной разнокалиберными веснушками, с интенсивно-рыжими кустистыми бровями и пушистыми бакенбардами на сухих впалых щеках - немедленно отозвался из глубокого кресла по ту сторону стола:

- Лисицина нет и Погребняка...

- Погребняк не придёт, - сообщил кругломордый субъект с редкой чёлочкой, закрывающей низкий, изрезанный глубокими горизонтальными морщинами лоб. - Он нонче - в ночную.

- А Лисицин? - вопросила Эмма Оскаровна и, не дождавшись ответа, обернулась к застрявшему в дверях бодигарду. - Толик, ты звонил Сергей Сергеичу?

Толик шумно пожал плечами:

- Абонент недоступен...

- Понятно... - Эмма Оскаровна вновь обратилась к "бакенбардам": - Лев Семёнович, давайте, пожалуй, начинать... Андрей Ильич! Олег Николаевич! Прошу вас, присаживайтесь.

Андрей Ильич обогнул стол и уселся в соседнее с "бакенбардами" кресло. Хозяйка величаво опустилась на диван рядом с "сёстрами". Сырцов оценил: своим изящным туалетом, прямой линией спины и по-королевски гордой посадкой головы Эмма Оскаровна весьма выигрышно смотрелась на их довольно расплывчатом фоне. Сам Олег, оглядевшись, пристроился на софе рядом с "крысинолицым". Толик - сине-зелёным айсбергом - остался дрейфовать в дверях.

- Господа! - Лев Семёнович, сложив ладони домиком, оглядел присутствующих из-под кустистых бровей. - Я пригласил вас для того, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие... - он сделал театральную паузу.

- Блин!.. - еле слышно, но отчётливо пробормотал рядом с Олегом "крысинолицый" и поморщился. - Каждый раз - одно и то же!.. Лысый козёл!..

- А именно!.. - "лысый козёл" задрал вверх длинный мосластый палец. - Водки у нас мало!..

Присутствующие вежливо посмеялись.

- Лев Семёнович, вы - душка!.. - распустив ярко накрашенные губы в чарующую улыбку, проблеяла одна из "сестёр".

- А посему!.. - с напором продолжил председательствующий, орлиным взором буравя по очереди гостей. - Я предлагаю прения не открывать, а перейти сразу к неформальной части нашего собрания... Так сказать - sans faГon...

- Я - за!! - сразу же отозвался "кругломордый", голосуя толстопалой пятернёй.

- Мы тоже! Правда, Сусанночка? - щебетнула, поворотясь к своей соседке, вторая "сестра".

Судя по пробежавшему по гостиной одобрительному шуму, высокое собрание было с председательствующим вполне солидарно.

- Может, хотя бы статистику огласим? - подал голос "твидовый" Аркадий Петрович. Он явно желал реабилитироваться.

По лицу Льва Семёновича скользнула гримаска неудовольствия:

- Аркадий Петрович, я вас умоляю...

Сидевший рядом с Олегом "крысинолицый" вдруг легко поднялся:

- Статистики немного... Вы позволите, Эмма Оскаровна?..

Хозяйка благосклонно кивнула.

- Статистики немного, а точнее - статистики нет никакой. Ноль!.. И я обращаю внимание собрания, что вот такая вот нулевая статистика сохраняется у нас уже восьмую неделю...

- Ну, началось... - повёл головой "кругломордый".

- Да, началось! - повысил голос Олегов сосед - И я полагаю, что подобное положение вещей не является нормальным... Мы учредили настоящий Клуб, - он обвёл рукой присутствующих. - Мы приняли на себя некоторые обязательства... На нас, в конце концов, лежит вполне определённая социальная ответственность. А мы...

- Дмитрий Валерьевич, давайте не будем обобщать, - поморщился председатель.

- Простите, Лев Семёнович, - тут же "сбросил обороты" Дмитрий Валерьевич, - к вам как раз претензий никаких нет - ваш июльский клиент десятерых стоит... Но ведь это, собственно, на сегодняшний день - и всё!.. Если не считать трёх моих наркоманов и директора учреждения уважаемого господина Погребняка...

"Твидовый" протестующе заёрзал.

- Да, Аркадий Петрович, - заметив его движение, согласился оратор, - ваш начальник таможни, несомненно, - фигура заметная, но, согласитесь - это было ещё в феврале!.. А вот, что касается господина Петелина... - Дмитрий Валерьевич сделал жест в сторону "кругломордого".

- Что вы, ей богу, чуть что - сразу Петелин, - сварливым голосом немедленно откликнулся тот. - Я взносы исправно плачу!

- Ну, это - пожалуй, единственное, в чём вас нельзя упрекнуть, - согласился Дмитрий Валерьевич - Потрудитесь напомнить присутствующим - когда вы отработали последнего своего клиента?

- Ну что, ну, в запрошлом годе, - нехотя признался Петелин.

- Не в "запрошлом", как вы изволили выразиться, - тут же поправил его Дмитрий Валерьевич, - а уже два года и четыре месяца назад! Я сегодня специально просмотрел архив... Мне кажется, уважаемый господин Петелин, что вы приходите сюда исключительно, чтобы водочки попить... В приятной, так сказать, компании...

- А вы... А ты!.. - немедленно "завёлся" Петелин; он побагровел, кожа на его лбу страшно задвигалась.

- Господа, господа! - Эмма Оскаровна сделала успокаивающий жест мундштуком. - Не будем ссориться! Нам нельзя ссориться, господа! Вы же прекрасно это знаете!.. Дмитрий Валерьевич!.. Господин Петелин!..

- Действительно! - подал голос из угла дородный мужчина восточного типа в форме крупного железнодорожного начальника - на его пепельном кителе, казалось, уже не оставалось живого места от золотого шитья. - Дмитрий Валерьевич, ну что вы, в самом деле? Вы же прекрасно понимаете, что у всех здесь присутствующих разные энергетические возможности... Вам, может, и не составляет труда отрабатывать по пятнадцать-двадцать клиентов в год, а вот господину Петелину, может, и одного в три года будет многовато...

- Полноте, Дмитрий Валерьевич, - дребезжащим голоском вступилась за Петелина и "Сусанночка". - Что вы на него напустились, ей богу?!..

- А ну вас!.. - махнул рукой Олегов сосед и, что-то бормоча под нос, хмурый - уселся на место.

- Ну-с... Если других предложений не будет... - председательствующий торжественно обвёл глазами гостей. - Тогда я предлагаю начать, - и он жестом полководца указал на пока ещё девственно нетронутый стол. - Allons, les enfants!..

Присутствующие оживились и, загомонив, потянулись к "поляне". Петелин уже был там, энергичным движением скрутив пробку, он профессионально отмерял водку по сверкающим хрустальным стопкам.

- Господа! Господа! - перекрывая общий шум, провозгласил Лев Семёнович. - Я оставляю за собой право первого тоста!.. Господа!.. За хозяйку дома!..

- Эмма Оскаровна, за вас!..

- Лев Семёнович, вы - душка!..

- Господин Петелин, будьте любезны!..

- Закусывайте, господа!.. Сегодня лосось - бесподобен!..

- Аркадий Петрович!..

- Тимур Бероевич!..

- Между первой и второй, господа...

- Господин Петелин, будьте любезны!..

- Эмма Оскаровна, вы - душка!..

Олегов сосед тронул его за локоть:

- Олег Николаевич, пойдёмте - я ваши данные возьму... Здесь, - он кивнул головой на обступившие стол спины, - уже ничего интересного не будет.

Они поднялись и мимо подавшегося в сторону, глазеющего завидущими глазами на начинающееся пиршество, сине-зелёного Толика вышли в коридор.

- Сюда, пожалуйста, - Дмитрий Валерьевич толкнул одну из дверей.

Они вошли в маленькую полутёмную комнатку, в которой помещались только компьютерный стол и два чёрных вращающихся кожаных кресла по обе его стороны. Офис-комп, отрабатывая какую-то программу, гонял на экране разноцветные таблицы и сложные кривые многомерных графиков. Дмитрий Валерьевич обогнул стол и, привычно усевшись в кресло, сделал приглашающий жест:

- Располагайтесь...

Олег расположился.

- Ну... - Дмитрий Валерьевич, пробежав пальцами по виртуальной клавиатуре, убрал с экрана графики и вывел какую-то сложную форму с обилием граф, разделов и подразделов. - Приступим, пожалуй... - он через стол взглянул на Сырцова. - Давайте начнём с установочных данных. То есть всё, как обычно: фамилия, имя, отчество, дата и место рождения... ну, и так далее...

- Скажите... - Олег кивнул на экран. - А всё это... обязательно?

- Если вы хотите стать членом клуба, то - да... Вы ведь пришли сюда... - и Дмитрий Валерьевич выжидательно замолчал.

- Да!.. - энергично согласился Сырцов. - Да, конечно!.. Если такая форма...

- Именно - форма, именно... - Дмитрий Валерьевич был сама любезность. - Итак, прошу вас...

Вопросов было много. Дмитрий Валерьевич задавал их спокойно, чётко, придерживаясь какой-то своей, непонятной Олегу, методики. На смену стандартным анкетным вопросам пришли вопросы бытовые, типа: "Есть ли у вас домашние животные?" или: "Как часто вы заливали соседей снизу?"; потом настал черёд вопросов социально-политических: "Какой политической партии симпатизируете?", "На митингах бываете? Как часто?"; их сменили вопросы религиозного, а точнее даже - религиозно-философского характера: "Верите ли вы в Бога?", "Как вы относитесь к понятию бесконечной Вселенной?" и т.д. Олег поначалу пытался искать логику в порядке задаваемых вопросов, но потом устал, махнул (мысленно) рукой и дальше отвечал, по большей части уже не особо задумываясь, так сказать "на автомате". Дмитрий Валерьевич слушал внимательно, кивал, хмыкал, иногда что-то уточнял, пальцы его летали по клавиатуре с невероятной скоростью, он же сам - неотрывно смотрел на экран, иногда подправляя что-нибудь в записях с помощью курсора.

"Очнулся" Сырцов, когда услышал тот же вопрос, что задал ему Веретенников в прошедшую субботу:

- ...Скажите, у вас есть враги?..

Олег мысленно усмехнулся и изложил Дмитрию Валерьевичу те же, что и у профессора, истории, только, естественно, уже в более сжатом - без эмоциональных подробностей - виде. Припомнил он тут же - правда, уже не без подачи Дмитрия Валерьевича - и ещё два эпизода: один относительно недавний - прошлогодний - с нападением на него и на жену ("...ну как нападением... погоготали, пнули пару раз, зонтик сломали...") группы подвыпивших хулиганов и один давнишний - с хамоватой проводницей вагона поезда "Санкт-Петербург - Новороссийск" в главной роли. Единственно, что оба эти эпизода остались незавершёнными, поскольку по поводу дальнейшей судьбы их участников Сырцов решительно ничего сообщить не мог. Впрочем, Дмитрий Валерьевич остался доволен.

- У меня очень хорошая программа, - сообщил он Олегу, похлопывая по корпусу офис-компа. - Она ещё и не такие истории раскручивала...

- Ну что ж... - наконец откинулся на спинку кресла Дмитрий Валерьевич. - Пожалуй, на сегодня всё... Теперь, Олег Николаевич, я готов выслушать ваши вопросы. У вас ведь есть вопросы?..

Вопросы у Сырцова были.

Спустя ещё полчаса, Олег был уже в принципе заочно знаком со всеми собравшимися в гостиной. Характеризуя очередного фигуранта, его собеседник был, по большей части скуп на подробности, но иногда увлекался и высыпа?л на Сырцова целые красочные эпизоды, основным действующими лицами которых неизменно оставались члены клуба. Особо поразили Олега несколько фактов. Так, оказывается, почётный железнодорожник Тимур Бероевич Хусаинов когда-то давно - "ещё в прошлой жизни" - служил в спецназе ВДВ и получил за Грузинскую кампанию (а конкретно - где, за что и когда - даже сильно выпив, никогда не распространялся!) орден Мужества взамен одного своего простреленного лёгкого. А, не примеченный Сырцовым, некто господин Синельников, Эдуард Петрович, в своё время отсидел. Шесть лет. За финансовые махинации. "Сёстры" - Жанна Денисовна и Сусанна Денисовна - действительно оказались родными сёстрами и, кроме того, директорами двух престижных питерских лицеев. А коленоголовый Лев Семёнович, кроме того, что является каким-то большим начальником в одном жутко засекреченном НИИ, скорее всего ещё и... И Дмитрий Валерьевич, сделав выразительный кивок в сторону, коротко простучал костяшками пальцев по столешнице что-то из азбуки Морзе.

- Да вы что? - понизив голос, изумился Сырцов.

- Точно-точно, - тоже прибрал звук до конфиденциального Дмитрий Валерьевич. - Ну, посудите сами - мы работаем уже шесть лет. Не могли же они там, - он потыкал большим пальцем через плечо, - не заинтересоваться подобной организацией...

- Не могли, - согласился Олег.

- Ну!.. - горячо продолжил Дмитрий Валерьевич. - А он: во-первых, пришёл к нам ровно через год после открытия, во-вторых, пришёл сам, без чьих-либо рекомендаций, ну и в-третьих, на ближайших же выборах стал председателем клуба, и с тех пор неизменно и всегда почти единогласно переизбирается... Видите?..

- Действительно... - несколько озадаченный подобной логикой, согласился Олег. - Но ведь всё-таки - выборы?..

- Нет, что вы, - энергично замотал головой Дмитрий Валерьевич. - Я сам неоднократно наблюдал, как он отводит в сторонку то одного, то другого члена нашего клуба... - Дмитрий Валерьевич многозначительно поднял палец вверх. - Обрабатывает...

- Скажите, - поинтересовался Сырцов, - а вас он вот так, в сторонку, случайно не отводил?

- А как же!.. - Дмитрий Валерьевич вроде бы даже как обиделся. - Отводил, конечно!

- И... что? - Олегу стало интересно.

- Ничего, - его собеседник пожал плечами. - Поговорили о том, о сём. Ну там - семья, дети... Ничего особенного. Видно, понял, что не на того напал.

Олег, с трудом сдерживая улыбку, многозначительно покивал.

- Скажите, если это не секрет, конечно, - на последних выборах вы за кого голосовали?

- Да за него же! - Дмитрий Валерьевич даже фыркнул. - Охота была связываться!

- А голосование у вас тайное? - на всякий случай уточнил Сырцов.

- Тайное, - подтвердил визави. - Но - согласитесь - когда речь заходит о НИХ, - он опять потыкал себе за спину большим пальцем, - о какой тайне может идти речь?.. Ну, вы меня понимаете?..

- Натюрлихь! - почему-то по-немецки согласился Олег. - Прекрасно понимаю... А вот скажите, Дмитрий Валерьевич, - поинтересовался он, - вот Толик, он...

Толик был племянником хозяйки дома и тоже оказался личностью довольно примечательной. Нет, никаких экстрасенсорных способностей у него, конечно же, не было и нет, да это ему, пожалуй, и ни к чему ("...он и в нынешнем своём качестве незаменим..."). А вот до пятнадцати лет, оказывается, был он полностью глухонемым ("...как пень, натурально!.."), но потом чудесным образом исцелился, подался в большой спорт - в дзюдо - и сейчас, между прочим, является признанным мастером, обладателем красно-белого пояса, двукратным призёром чемпионата Европы. Причём - в абсолютной весовой категории. Олег усмехнулся. Дмитрий Валерьевич непонимающе замолчал.

- Нет, это я - так... - заоправдывался Сырцов. - Вспомнилось вдруг. По поводу весовых категорий. Из студенческих времён...

- Ну-ка, ну-ка!.. - заинтересовался Дмитрий Валерьевич.

Отступать было некуда, и Олег рассказал.

После поступления в медицинский оказался с Сырцовым в одной группе студент Котёлкин. Андрюша. По немедленно приклеившемуся к нему прозвищу "Маленький". Ростом был "маленький" Андрюша где-то под два метра, и веса было в нём без малого центнера полтора. Несмотря на габариты и устрашающий вид, оказался Андрюша человеком абсолютно незлобивым, скорее даже добрым и в течение всего первого семестра ничем (ну, кроме габаритов, конечно) среди своих сокурсников не выделялся. А зимой проходила в Питере (да и сейчас, наверняка, проходит) ежегодная региональная студенческая Универсиада. И дабы выставить необходимое количество участников и - главное - набрать максимальное количество зачётных очков, Андрюша был делегирован в институтскую команду по боксу, соответственно - в супертяжёлую категорию. И хотя был Котёлкин человеком совсем даже не спортивным, и бокс до этого видел только по телевизору, но, как говорится: "Деканат сказал: надо! И студент ответил: есть!". Да и обещанный зачёт по физкультуре, надо полагать, сыграл здесь свою далеко не последнюю роль. Короче, вручили Андрюше боксёрские перчатки и сказали готовиться. Мандражировал он страшно. Больше чем перед любым экзаменом. А потому тренировался, не щадя живота своего. В прямом смысле.

И вот настал день битвы. Бои супертяжей - по традиции - завершают соревнования по боксу, и Андрюша к вечеру совершенно извёлся. Прямо с лица спал. Наконец выкликнули и его. На дрожащих ногах взобрался он на ринг и стал ждать своего соперника. И тут выяснилось, что от других вузов в эту категорию не было выставлено никого: студенты, как правило - народ худосочный. Не верящего в своё счастье Андрюшу объявили чемпионом, вручили ему медаль, диплом, букетик чахлых гвоздик и отпустили с миром. А на другой день фотография новоиспечённого чемпиона появилась в вестибюле института, а имя героя было озвучено в новостях институтского радиоцентра. Короче, обрушилась на Котёлкина всенародная слава. Хотя бы и в пределах родного вуза.

На втором и третьем курсе всё повторилось один в один. А на четвёртом Андрюша к Универсиаде готовиться и вовсе не стал. Так сказать, почил на лаврах. И как оказалось - зря. После того как Котёлкин под гром оваций и долгое перечисление диктором его регалий (А был он к тому времени уже кандидатом в мастера спорта. А как же! За чемпионство - вынь да положь!), заранее победно вскинув руки, с достоинством вышел на ярко освещённый ринг, диктор, дав отшуметь наиболее ретивым болельщикам, вызвал и соперника Андрюши - скромного первокурсника и второразрядника из нерасслышанного никем института. Паренёк хоть и явно уступал Котёлкину по титулам и габаритам, но был, не в пример чемпиону, хорошо накачан и явно понимал толк в боксе. И вот тут Андрюша наверняка понял смысл выражения, что за всё надо платить. Продержался он полраунда. Потом лёг. Sic transit - как говорится - gloria mundi...

Дмитрий Валерьевич хохотал, вытирая слёзы.

- Да-а... - просмеявшись, сказал он. - Забавная история... Толику только её не рассказывайте. Он у нас обидчивый...

- Не буду, - пообещал Олег. - Дмитрий Валерьевич... А можно ещё вопрос?

- Конечно! - с готовностью подался вперёд визави. - Я вас слушаю.

- Вот вы в гостиной упомянули о каких-то обязательствах членов клуба...

- Я вас понял, - выставив вперёд ладонь, прервал его Дмитрий Валерьевич. - Сейчас...

Он сунулся в ящик стола, вытащил оттуда пригоршню инфо-кубиков, взял один, сжав в пальцах, прочитал бегущую строку и, кивнув, протянул Сырцову:

- Вот. Возьмите. Здесь - "Положение о Клубе", "Программа", ещё кое-какие материалы. Ознакомьтесь... Если что будет непонятно - потом спро?сите.

- Непременно, - принимая инфо-кубик, кивнул Олег. - Непременно просмотрю... Ну, а если коротко? В двух словах...

- Если коротко?.. - Дмитрий Валерьевич, собираясь с мыслями, покрутился на кресле туда-сюда. - Если коротко, то вот что... Вы Сэлинджера читали?

- Ой, - испугался Сырцов, - когда-то очень давно, ещё в школе.

- У него есть такая повесть - "Над пропастью во ржи"...

- Вот-вот, её и читал, - обрадовался Сырцов.

- Прекрасно... - Дмитрий Валерьевич пристально посмотрел на Олега. - Так вот, мы - я имею в виду членов нашего клуба - в некотором смысле и есть "стоящие над пропастью"... Вы ведь видите - куда катится мир. Да чёрт с ним, с миром! - неожиданно вскипел Дмитрий Валерьевич. - Пусть катится в тартарары вслед за своей долбаной Америкой!.. Но вы посмотри?те - что творится у нас в стране! Честное слово, мне иногда кажется, что конец света уже наступил. Только мы все этого не заметили... Видите ли, - помолчав, уже спокойно продолжил он, - мера добра в этом мире должна быть соотнесена с мерой зла. В каждый момент времени. И в каждом месте... Это - закон. Закон Мироздания... Но, как известно, в физике есть понятие "флуктуации". То есть - точки, где физические законы в определённый момент времени вроде как бы и не соблюдаются... Так вот, такими флуктуациями давно уже стали наши, триста раз грёбанные, города... Нет, конечно, может, лет через пятьсот или, там, тысячу маятник качнётся и в другую сторону. Но я-то живу сейчас! И дети мои живут сейчас. И будут жить завтра. А внуки - послезавтра... Я не хочу ждать. И я не стану ждать! Я буду по мере своих сил уменьшать в моём городе меру зла... Мне дана СИЛА!.. НАМ дана сила, - поправился он. - И то, что эта сила дана нам именно СЕЙЧАС - это знак! Знак свыше! В этом - наше Предназначение. Предназначение с большой буквы... Значит - момент настал. Вчера было рано, завтра, возможно, будет уже слишком поздно... Именно поэтому я - здесь. Именно для этого я и пришёл в клуб...

Дмитрий Валерьевич сделал паузу.

- Вот, собственно... Это то, что касается упомянутых обязательств... И честное слово! - вдруг вновь вскипел он. - Мне порой тошно смотреть на эти сытые, самодовольные рожи!..

Он замолчал, шумно дыша через нос.

- Ну, может, действительно не у всех такая твёрдая гражданская позиция... - несмело предположил Сырцов, он буквально был ошарашен этим монологом. - Опять же, энергетические возможности...

- Да я всё понимаю... - устало согласился Дмитрий Валерьевич. - Это я - так... Наболело... А если честно, то мне даже физиономия Петелина порой кажется гораздо симпатичней, чем слащавые личики наших некоторых лощёных политиков... - его непритворно передёрнуло.

- ...Кстати, об энергетических возможностях... - после некоторой паузы осторожно продолжил Олег. - Меня там спросили о каком-то личном счёте...

- А-а... - Дмитрий Валерьевич покивал. - Мы здесь ведём учёт отработанных клиентов.

- В смысле, которых... - и Сырцов сделал пикирующее движение рукой.

- Да, - Дмитрий Валерьевич согласно прикрыл глаза. - Прямо говоря - ликвидированных.

- И... как? - ещё более осторожно спросил Олег.

- Да тут нет никакой тайны! Результаты периодически оглашаются на заседаниях клуба. Существует годовой отчёт, текущий рейтинг...

- Рейтинг? - оживился Сырцов. - Даже так?

- А что тут такого?

- Да нет... Ничего... - Олег пожал плечами и улыбнулся. - А вот, скажите, разряды вы случайно не присуждаете? Или категории?.. Ну там, по достигнутому результату, или по каким-нибудь другим критериям?..

- Я разработал "Положение о классификации", - на полном серьёзе ответил Дмитрий Валерьевич и кивнул на свой офис-комп. - Но, понимаете... - он замялся. - Чтобы утвердить подобное решение необходимо... Как бы это сказать?.. Более строгая структура организации, что ли... А то с нашим вечным разбродом и шатанием, с нашим... э-э... аморфным коллективом... Все эти склоки, пересуды... взаимные претензии... - он замолчал.

- Да-а... - задумчиво согласился Сырцов. - Серпентарий у вас ещё тот...

- Нет! Ну не всё так плохо! - сразу обиделся за своих Дмитрий Валерьевич. - Вы просто многого ещё не знаете. Су?дите, так сказать, со стороны...

- Нет-нет!.. - прижал ладони к груди Олег. - Что вы! Я ведь ничего не имею против. Я действительно пока - человек с улицы... Это я так - первые впечатления... Простите, если я ненароком...

- Да ладно, - великодушно отмахнулся Дмитрий Валерьевич. - Свежий взгляд есть свежий взгляд... Вы, по большому счёту, правы. В самом деле... чуть что - как пауки в банке...

- А вот скажите... - Олег поспешно вернул разговор в прежнее русло. - В настоящий момент... Кто возглавляет этот самый... рейтинг?

Дмитрий Валерьевич скромно, но с заметным удовольствием склонил голову:

- Ваш покорный слуга... Семьдесят шесть персоналий.

- Сколько?! - округлил глаза Сырцов.

- Семьдесят шесть, - с достоинством подтвердил Дмитрий Валерьевич. - Но, надо сказать, я преимущественно работаю по наркоманам... Лёгкий материал...

- Подождите... - Олег потряс головой. - Вы говорите - работаю?.. То есть вы целенаправленно...

- Конечно же целенаправленно! Конечно!

- Но я полагал, - медленно сказал Сырцов, - что для этого надо человека, как минимум, ненавидеть.

- Ах, вы об этом... - Дмитрий Валерьевич заложил руки за голову и с наслаждением потянулся. - Понимаете, есть такое понятие - профессионализм... Со временем вы к этому тоже непременно придёте.

Олег почесал в затылке:

- Возможно... Ну, а кто замыкает рейтинг?

- Догадайтесь с трёх раз, - улыбнулся Дмитрий Валерьевич.

- Петелин?

- Точно!.. Четыре клиента за шесть лет.

- За шесть лет... Так он что, стоял у истоков клуба?

- Да, - нехотя признал Дмитрий Валерьевич. - Клуб основали Эмма Оскаровна и Андрей Ильич. Почти сразу в клуб пришли Петелин и Жанна Денисовна с сестрой... Остальные - позже.

- А вы?

- Я пришёл четыре года назад.

- И уже столько "наработали"!

Дмитрий Валерьевич скромно пожал плечами - мол, стараюсь.

- Ну, а ЭТИ?.. - Сырцов, повторив жест собеседника, потыкал большим пальцем через плечо. - Они почему не препятствуют? Вы всё-таки не по мишеням... работаете.

- Я думаю - они только рады, - скривил рот Дмитрий Валерьевич. - Мы ведь, по большей части, делаем их работу. Причём, делаем аккуратно и, что важно, до конца... А с другой стороны, - продолжил он, - сами понимаете - с юридической точки зрения мы неуязвимы. Ни один прокурор не рискнёт предъявить кому-либо из нас обвинение... Даже будучи уверенным в отсутствии ответных действий с нашей стороны... Да его просто подымут на смех!

- ...Да, пожалуй... - подумав, согласился Олег.

- Так что, если вы в целом согласны с изложенной мною концепцией, - подытожил Дмитрий Валерьевич, - то - добро пожаловать к нам в клуб!

- ...Какие-нибудь формальности? - спросил Сырцов.

- Минимум, - отмахнулся Дмитрий Валерьевич. - Вообще-то, положен месячный срок для проверки предоставленных данных, но всё это, - он вновь похлопал по корпусу офис-компа, - происходит гораздо быстрее. Так что - смело приходите в следующий понедельник, оплачивайте членские взносы и...

- И каковы эти взносы? - полюбопытствовал Олег.

- Достаточно скромные, - успокоил его визави. - Пять тысяч - вступительный и потом по тысяче ежемесячно...

"Ого!" - присвистнул про себя Сырцов.

- ...Затем члены клуба должны за ваше членство проголосовать, - продолжал Дмитрий Валерьевич. - Большинством голосов. Права вето у нас не предусмотрено... Впрочем, голосование это - обычно простая формальность... И вы станете тринадцатым членом нашего "Клуба Смотрящих"... Надеюсь, вы не суеверны?

- Врачи все суеверны, - улыбнулся Олег.

- Вот уж не подумал бы! - удивился Дмитрий Валерьевич. - А что тогда говорить о нас, о лётчиках?

- Так вы...

- Командир "Эрбас-А380". "Пулковские авиалинии"... - отрекомендовался Дмитрий Валерьевич. - К вашим услугам.

- Ни за что бы не сказал! - округлил глаза Олег. - Я как-то представлял себе пилотов... - и он неопределённо покрутил в воздухе пальцами.

- Высокими брюнетами со стальными глазами и волевым подбородком? - улыбнулся Дмитрий Валерьевич.

- Во-во, что-то в этом роде... - согласно закивал Сырцов. - "Красаве?ц и здоровляга..."...

- "...и уж наверно?е не еврей", - подхватил Дмитрий Валерьевич. - Стругацких уважаете?

- Более чем! - признался Олег.

- Наш человек! - утвердил Дмитрий Валерьевич и с чувством пожал протянутую через стол руку. - Ну что, Олег Николаевич, пойдемте в зал? А то, я боюсь, водки нам не оставят даже чтобы за знакомство выпить...

- Ну и как вам?.. - поинтересовался Андрей Ильич. - Я имею в виду наш клуб. Каковы впечатления?

Он вёз Сырцова на своей "Тойоте" к ближайшей станции метро.

Олег покачал головой.

- Противоречивые... С одной стороны, конечно, - неординарные люди, общая концепция, высокие идеалы... Мне Дмитрий Валерьевич всё весьма красиво изложил...

- Кто бы сомневался... - негромко вставил Андрей Ильич.

- ...А с другой... - продолжил Сырцов. - Блюющий в фикус Петелин - это, знаете ли...

- Ничего, - успокоил его Андрей Ильич, - привыкните. Издержки производства... Кстати, это - уже второй фикус. Первый не выдержал - сдох... Вам здесь?

- Да, пожалуйста...

Машина остановилась. Олег взялся за ручку двери, но потом опять повернулся к собеседнику:

- Скажите... - он старался взвешивать слова. - А вы тоже считаете, что Лев Семёнович... ну-у... Вы понимаете?..

- Липский? Вне всяких сомнений! Старая лиса! - Андрей Ильич постучал по баранке. - Я думаю - ему даже клиентов назначает его ведомство. Уж больно круто он берёт! И что интересно - с каждым разом всё круче.

- Например? - поинтересовался Олег.

- А, ну да, вы ведь пока не знаете... - Андрей Ильич двумя пальцами пригладил свои усы. - Ну например, вы наверняка слышали этим летом про скоропостижную смерть нашего "дорогого" вице-губернатора...

- Да, конечно, - подтвердил Сырцов. - Так это... Да вы что?!.. - он округлил глаза.

- Да-да, Олег Николаевич, - покивал головой его собеседник. - Мы в нашем клубе всё-таки не в бирюльки играем...

- Это я уже понял, - подтвердил Сырцов и - ошарашенный - полез из машины под нудный моросящий дождь.

- Всего доброго! - махнул на прощание рукой Андрей Ильич. - Спокойной ночи!

- Спокойной... - машинально ответил Олег и захлопнул дверцу.

"Тойота" сорвалась с места и, замигав жёлтым поворотником, влилась в поток машин, несущихся по проспекту. Сырцов проводил её взглядом, зябко поёжился и, почему-то вздохнув, быстро побежал по мокрой мраморной лестнице вниз - на станцию...

В метро было свободно. Олег удобно устроился на сидении и несколько минут отрешённо смотрел на отражение вагона, качающееся в бегущей за окном черноте. Потом раскрыл кейс и достал синюю папку...

"...Чай пили с каким-то реликтовым засахарившимся вареньем, извлечённым отцом из недр платяного шкафа. На этот раз рассказывал больше Николай. Отец внимательно слушал, изредка вставляя свои короткие ремарки: "...ну вот, а я в это время...", а когда за окнами набухла вечерняя синь, когда окончательно остыл уже второй на сегодня чайник, когда Николай подошёл в своём рассказе к событиям минувшей зимы и, вновь обожжённый этими событиями, всхлипнул и замолчал на полуслове, отец встал, деликатно не включая света, отошёл к окну, сутуло опёрся на подоконник и, глядя в бледно-чернильные, простроченные оранжевыми гирляндами фонарей сумерки, глухо, как бы для себя, сказал: "Вот так... Чужих лечим, а своих калечим... - и, помолчав, совсем уже тихо добавил: - Я-то своё отмучился...". Николай, занятый своими переживаниями, поначалу не обратил на эти слова внимания, но потом, постепенно, смысл сказанного начал доходить до него. Отец, как будто почувствовав его вопросительное ожидание, повернулся к нему (Николай не видел его лица, но по каким-то едва заметным вибрациям голоса понял, что отец сильно волнуется) и сказал: "Это - наш крест, Коленька... Наш дар, наше счастье... и наше проклятие!"...

Потом отец убежал на кухню - хлопотать насчёт ужина, а Николай, щёлкнув выключателем и поморщившись от резкого, режущего света голой стоваттки, пошёл по комнате, рассматривая то, что изначально ускользнуло от его внимания, и поминутно удивляясь открывающимся неожиданным находкам - то боксёрским перчаткам, небрежно прикрытым газетой на подоконнике, то висящей в простенке между шкафом и окном гитаре с оборванной первой струной, то неподъёмному "ломтю" известняка с шикарной друзой горного хрусталя и процарапанной по боку надписью: "Жигули - IХ - 66"... Отец застал его, когда он, опёршись спиной на шкаф, перелистывал тяжеленную "Tabulae anatomicae..." - старинный фолиант в настоящем кожаном переплёте с застёжкой, с пожелтевшими страницами и простеленными скользкой калькой подробнейшими цветными иллюстрациями. "Хлам... - мимоходом заглянув в книгу и пронося на стол сковородку с аппетитно пахнущими макаронами по-флотски, сказал отец. - Хлам и хлам... Давай-ка, братец, займёмся лучше чревоугодием...". А потом, когда, по какой-то причине развеселившись, пересмеиваясь и подначивая друг друга, они доели - в две вилки, прямо из сковороды - макароны, когда ещё раз, только уже "вдумчиво, а не абы как - по-столовски", попили чаю из "парадных" стаканов в серебристых подстаканниках, когда замолк за стенкой заезженный до неразборчивости, охрипший Высоцкий, и квартира, пошумев напоследок кранами и поляпав дверьми, погрузилась в капающе-тикающе-всхрапывающую тишину, отец, вдруг снова став очень серьёзным, кряхтя, извлёк из-под кровати небольшой пыльный тёмно-коричневый фибровый чемодан с металлическими уголками, а из него - старую офицерскую полевую сумку с оторванной застёжкой и коряво процарапанной надписью на верхнем клапане: "л-т Чужих Д. Д.". "Отцовская... - нежно оглаживая сумку, пояснил отец. - Деда твоего...". В сумке оказались: почти целый химический карандаш и чернильная авторучка с растрескавшимся колпачком - в специальных кожаных гильзах-кармашках; закаменевший от времени ластик - в пристёгнутом кнопкой брезентовом футлярчике; две чистых, хрустящих от времени, ученических тетрадки с портретом Сталина на бледно-розовых фасадах; а из центрального отделения отец бережно извлёк толстую, довольно потрёпанную тетрадь в зелёной клеёнчатой обложке с крупной надписью: "N 2". Тетрадь была исписана фиолетовыми чернилами больше чем наполовину - мелким, но разборчивым почерком - короткими записями типа: "18 августа 1902 г. Семенцова Дарья. Мещан. Почечн. колики - положит." или: "26 февр. 09 г. Кусков. Лейбъ-гв. п-къ. Похмел. (тяж.) - положит. (1 руб.)"... Демьян вопросительно посмотрел на отца. "Я ж говорю... - грустно покивал головой тот. - Наш крест...". Записи начинались январём 1902-го и обрывались в сентябре 19-го, потом - через пустую страницу - возобновлялись с января 36-го уже другим - более крупным и ломким, больше похожим на ученический - почерком без ятей. Последняя запись на испачканной сажей и заложенной узкой полоской серого бинта странице гласила: "14 / I - 43 г. Ряд. Соколенко. Язв. болезнь 12-ти п. - повторно - без полож. динамики". Демьян ещё некоторое время смотрел на недописанную страницу, как будто ожидая, что на ней проявятся новые записи, а потом осторожно закрыл тетрадь и, ещё раз бережно проведя ладонью по затёртой зелёной обложке, аккуратно положил её на край стола... "И ещё..." - сказал отец и, достав со дна сумки и развернув скрывавший её лоскут тёмно-зелёного бархата, предъявил Николаю небольшую - с детский кулак - высеченную из чёрного камня фигурку крылатого человека с руками, прижатыми к груди, и полусогнутыми ногами. Мастер сделал фигурку очень искусно - были отчётливо видны кулачки крошечных рук, перья на полусложенных (или полураскрытых?) крыльях, а на лице человечка даже отчётливо читалось выражение - какая-то странная смесь отчаянной решимости и весёлой бесшабашности. Край правого крыла и кончики ступней были отколоты - видимо, изначально у фигурки было основание, на которое её можно было ставить. Николай взвесил фигурку на руке: "Тяжёленькая...". "Обсидиан... - сказал отец. - Вулканическое стекло... Из него когда-то делали наконечники для стрел". "Неужели дедова работа?!" - изумлённо-восторженно спросил Николай. "Нет-нет, что ты!.. - даже как-то испуганно замахал на него руками отец. - Я узнавал - ей не одна сотня лет... А может, и не одна тысяча..." - помолчав и как-то погрустнев, тихо добавил он...

...Демьян сунул руку в карман. Тёплые контуры фигурки привычно легли в ладонь, и Демьян ласково погладил её пальцами. "Спи, спи... - тихо прошептал он. - Ещё рано... Это я - так...". Небо в прощелине между пятиэтажками на той стороне улицы уже начало отчётливо предутренне желтеть. Слабый ветерок, вынырнув из всколыхнувшихся крон, резво пробежал по верхушкам кустов и, заглянув за отворот Демьяниного спальника, шухнул обратно в листву. Демьян поёжился и попытался подтянуть повыше замок "молнии" на спальнике. Замок не поддавался. Некоторое время Демьян прикидывал варианты починки или замены "молнии", а потом, осознав всю нелепость подобных планов, чуть не расхохотался в голос. "Но-но!.. - строго сказал он себе. - Вот только истерики нам сейчас не хватало... Держите себя в руках... юноша". Некоторое время Демьян прислушивался к внутренним ощущениям и с удовлетворением отметил, что истерики нет и не предвидится. Внутри было холодно, гулко, но спокойно. "Вот и хорошо... - успокоил себя Демьян. - Вот и ладненько... Не будем о будущем, лучше будем о прошлом"...

...И прошлое тут же вновь послушно вернулось к Демьяну, вернулось тем душным, пыльным, заметённым тополиным пухом, далёким июнем, когда его сверстники, кто - похуже, кто - получше, настойчиво сдавали выпускные экзамены. Демьян же на экзамены так и не пошёл, несмотря ни на грозные ультиматумы со стороны сестры, ни - даже - на ласковые, но настойчивые уговоры директора школы, вылеченной им по осени от хронического цистита. В конце июня, когда Демьян, придя очередной раз заполночь домой, жевал что-то на полутёмной кухне, Людмила, влетев в развевающемся халате в дверь, швырнула на стол перед ним справку об окончании школы и, возвысив голос до благородного крика, сообщила, что терпение у неё хоть и ангельское, но не беспредельное, что каждый - сам кузнец своего счастья, и что тунеядцев кормить она не нанималась и отныне не намерена. Демьян живо поинтересовался - почему слово "тунеядец" она употребила во множественном числе, сестра тут же прошлась и по своему благоверному, который "...ни рыба, ни мясо, и потому жрать в доме нечего...", благоверный сейчас же эмоционально отозвался из спальни, они сцепились, Танюшка проснулась и заплакала, и Демьян ушёл, чтоб в этой квартире уже больше никогда не появиться.

Жил он попервоначалу у друзей, одноклассников, ни у кого подолгу не задерживаясь, подрабатывал грузчиком, дождавшись совершеннолетия, тут же завербовался "на севера", на рыболовецкий сейнер, ходил за Кильдин, за Рыбачий, был разделочником, трюмовым рабочим, матросом...

В очередной приход в Мурма?нск (Демьян, как бывалый моряк, по-другому название этого города уже не произносил) выяснилось, что Демьяном настойчиво интересовались из военкомата - оборона страны просто-таки трещала без его - Демьяна - непосредственного участия. И Демьян, заранее побрившись наголо, пошёл "сдаваться" по адресу, указанному в повестке...

В армии Демьяну понравилось. Полное отсутствие забот о пропитании и быте, отсутствие необходимости принятия каких-либо собственных решений освобождали голову для столь любимых им отвлечённых размышлений. Тем более что со службой ему повезло - после первых месяцев в "учебке", в раскалённых пыльных оренбургских степях, он попал под Кострому, в штаб мотострелковой бригады, где, попеременно с ещё одним таким же "обмороком", исполнял службу посыльного при дежурном по управлению. Служба была необременительной - к посторонним работам посыльных почти не привлекали, по прямому предназначению "дёргали" их также нечасто, ну и, кроме того, прямо в здании штаба располагался - по поводу перманентного ремонта офицерского клуба - читальный зал офицерской библиотеки, где наря?ду разрешалось коротать время в ожидании "посылок". Так что прошёл этот год для Демьяна совсем даже не зря. А потом...

А потом была Чечня - грязь, повсеместная рыжая грязь, липнущая к сапогам и колёсам, постоянно мёрзнущие, грязные руки с кровоточащими заусенцами, тошнотворный запах горелого человеческого мяса, выматывающая, притупляющая все чувства бессонница, и снова грязь, и припорошенные грязным снегом неподвижные фигурки на продуваемой колючим ветром и простреливаемой насквозь площади, и бестолковый бой в окрестностях вокзала, и совершенно мёртвые, неподвижные глаза убитого им боевика, и тихие редкие снежинки, плавно опускающиеся и тут же тающие на горячем стволе автомата...

В Ростовский госпиталь Демьяна доставили только на четвёртые сутки - полуживого от потери крови, бредящего от лошадиных доз обезболивающих наркотиков, лихорадящего от начинающегося сепсиса; доставили, прооперировали, отмыли, выходили, поставили на ноги. Если быть точным - на одну ногу. Демьянину раздробленную плюсну собирал из осколков симпатичный толстячок (как потом оказалось - полковник, доктор медицинских наук, ученик самого Илизарова), собирал и собрал, прошив всю ступню титановыми спицами; так что спустя месяц после попадания в госпиталь, Демьян уже бодро громыхал по коридорам на костылях, прозванный персоналом и болящими "Робокопом", то ли - за постоянное, иногда даже навязчивое стремление прийти на помощь, то ли - из-за громоздкой металлической конструкции на правой ноге, по форме больше всего напоминавшей клетку для средних размеров птицы. А помощь Демьяна требовалась повсеместно. Именно тогда, в госпитале, вновь проснулся и заработал в полную силу его чудесный лекарский дар. Уж что-что, а обезболивать здесь было кого. После первых его "сеансов" начальная настороженность врачей сменилась сперва восторженной эйфорией, а потом - как-то быстро и буднично - требовательным потребительским отношением. Впрочем, Демьян не обижался и не протестовал. Он помогал соседям, сидел ночами возле тяжёлых, быстрее рентгенов и УЗИ диагностировал поступающих, резво скакал по лестницам - из палаты в палаты, из операционной в операционную, скакал, пока не доскакался. На одной из операций (полостной, но под местным наркозом из-за каких-то там противопоказаний) Демьян, сидевший у изголовья и державший за виски оперируемого - как потом ему рассказали - вдруг часто задышал, заклокотал горлом и, увлекая за собой стойку капельницы, плавно завалился набок, вдребезги разнеся некстати подвернувшийся стеклянный столик с выложенными на нём хирургическими инструментами... Очнулся Демьян в палате интенсивной терапии - с парализованной левой половиной туловища, плохо соображающий, косноязычный, неконтролируемо и всегда некстати ходящий под себя. Впрочем, паралич вскоре прошёл, но именно после этого происшествия поселилась в его виске беспокойная самостоятельная жилка, поначалу редко, а в последние годы - всё чаще и чаще изводящая Демьяна разрывающими череп, околообморочными головными болями...

Телеграмма о смерти отца пришла в госпиталь на другой день после случая в операционной. Понятно, что вручили её Демьяну только через две недели - когда он уже садился в кровати и в целом мог обходиться без посторонней помощи. Демьян воспринял известие спокойно, как давно ожидаемое, а потому - заранее пережитое событие, но тем не менее скупость телеграфных строк, казённость их стиля вновь всколыхнули в его груди волну горькой безысходности, чувство несправедливости и "непрошибаемости" окружающего мира. Он как-то весь потух, часами мог лежать на койке, глядя невидящими глазами в стену и, даже встав на ноги, уже мало чем напоминал энергичного, всегда спешащего на помощь "Робокопа". Практически всё время он проводил, сидя в палате у окна, а - при необходимости куда-либо перейти - передвигался медленно, тяжело опираясь на костыли, волоча за собой опостылевшую неуклюжую металлическую конструкцию на правой ноге...

Демобилизовали Демьяна - после госпиталя, санатория и снова госпиталя - только в августе. Получил он "по дембелю" грамоту от министра обороны "...за безупречное исполнение воинского долга...", изящную тиковую трость от симпатичного толстячка-полковника и свидетельство об инвалидности третей группы. Последнее приобретение, в отличие от первых двух, оказалось самым полезным, поскольку давало Демьяну право хоть на мизерную, но пенсию, что при его неприхотливости позволяло вести вполне автономный, независимый образ жизни. И Демьян поехал домой...

Однако возвращение в Питер преподнесло Демьяну неожиданный сюрприз. На родном подъезде дома красовалась массивная металлическая дверь, а когда он, не без труда разобравшись с домофоном, дозвонился-таки до своей квартиры, незнакомый женский голос ответил ему, что "...такие здесь не живут". Не добившись внятного ответа, Демьян принялся яростно трезвонить сперва опять в свою квартиру, а потом - подряд - по соседям. Наконец в домофоне раздался голос Сергея: "Погоди, не шуми... Я сейчас спущусь"... Он вышел из подъезда в застиранных трениках, майке и стоптанных тапочках на босу ногу, держа в руках чёрный полиэтиленовый пакет. "Пойдём в беседку..." - сумрачно кивнул он Демьяну и двинулся вперёд. В беседке он, закурив, поведал Демьяну о том, что с Людкой они "давно разбежались", что та, спешно выскочив замуж за какого-то "пехотного майора, причём грузина", уехала с ним, прихватив Танюшку, "за кривое озеро", то бишь - за Байкал, что у него - у Сергея - теперь новая семья и новая жизнь, и что Демьян в качестве квартиранта в эту жизнь никак не вписывается. "Ты вот что... Возьми... - он протянул Демьяну пакет. - Здесь прилично... Можешь, конечно, за комнату рубиться, но лучше возьми... И отвали". Демьян заглянул в пакет. Там было действительно прилично. И он отвалил...

А ещё через полгода "прибило" Демьяна к "Амбассадору", где и началась его нынешняя "кабацкая" жизнь. За то время, пока Демьян отсутствовал в родном городе, "Рыбий глаз" несколько раз переходил из рук в руки, успев побыть и видеосалоном, и продуктовым магазином, и складом автозапчастей, неоднократно взламывался, пережил пожар, перестрелку, неизменно разорялся, пока наконец, попав в руки хваткого Сурэна, не превратился в пафосный "Пивной ресторан ?Амбассадор?". Надо отдать Сурэну должное - он сделал почти невероятное, превратив зачморенный "Рыбий глаз" во вполне приличное и внутри и снаружи заведение. Не смог он сделать только одного: ни проведённый евроремонт, ни стильная финская мебель, ни немецкое - в стиле "хай-тек" - барное оборудование не смогли истребить из "Рыбьего глаза" - как в прямом, так и в переносном смысле - дух совковой пивнухи. Нет, новые "европейские" цены поначалу, конечно, отпугнули от кабака его завсегдатаев, но вскоре, подточенный низкой посещаемостью, пощипанный всевозможными проверками и "крышами" и окончательно добитый грянувшим дефолтом, Сурэн был вынужден снизить цены до вполне демократичных, что вновь вернуло в родные стены привычный для них контингент...

Демьяном Сурэн гордился как редкой породистой собакой, тайком приводил посмотреть на него своих друзей и знакомых, но с просьбами особо не докучал - то ли боялся, что переманят, то ли сам не особо верил в Демьяновские таланты после того как Демьян не смог помочь ему с его застарелым геморроем, кстати давно и настоятельно требовавшим хирургического вмешательства. Но во всяком случае, именно ему - Сурэну, конечно, а не геморрою! - Демьян был обязан своей встречей с Катей.

Это было уже почти год назад. "Да, в сентябре будет год... - подумал Демьян. - Неужели год?..". Он сидел тогда в "Амбассадоре" за "своим" столиком и, не спеша потягивая причитавшуюся ему ежедневно бесплатную кружку пива, слушал и не слушал болтовню своего приятеля - книжника, эрудита, но трепача Андрюши-маленького - действительно очень маленького ростом человека (сидя на стуле, тот не доставал ногами до пола и имел привычку болтать ими под столом, регулярно задевая ботинками собеседника и всякий раз быстро, скороговоркой извиняясь), кивал, иногда даже вставлял реплики, но думал - по обыкновению - о чём-то своём. Рабочий день только что закончился, в "Амбассадоре" был аншлаг - дым стоял коромыслом, и вдруг Андрюша, сидевший лицом ко входу, заткнулся на полуслове, округлил глаза и, глядя куда-то мимо Демьяниного уха, с чувством произнёс: "Ё!.. карный бабай!..". Ожидая увидеть всякое, Демьян осторожно (дабы не потревожить жилку) оглянулся. В дверях, неуверенно оглядывая чадное помещение, стояла женщина. Нет, не то чтобы женщины никогда не появлялись в "Амбассадоре" - некоторые из представительниц этой, как утверждал Андрюша - "иной расы", были в данном заведении даже завсегдатаями, но женщины эти были весьма определённого типа, как здесь говорили - "местного разлива", и строго говоря, ни по форме, ни по содержанию от мужской части контингента они уже не сильно отличались. Вошедшая же женщина (нет - девушка, конечно же, девушка!) - в лёгком, цвета морской волны полупрозрачном платье, с водопадом каштановых волос на плечах и с изящной белой сумочкой, настороженно прижатой к груди, - была в этом вертепе явно инородным телом. В раскатившейся от дверей волне тишины она нерешительно процокала к стойке бара и что-то тихо спросила у Сурэна, всем телом изобразившего при этом восторг и всяческое внимание. Сурэн, повернув к ней оладеобразное ухо, внимательно её выслушал, сейчас же надулся, важно кивнул и показал толстым, с массивной золотой печаткой, пальцем в сторону их столика. "К тебе", - догадался Андрюша. Демьян отвернулся. Цокот каблучков направился в их сторону. "Дыша духами и туманами..." - качая головой и закатывая глаза, прокомментировал Андрюша. Каблучки остановились сбоку от Демьяна. "Здравствуйте... - услышал Демьян над ухом тонкий, почти детский голосок. - ВЫ - Демьян?". Демьян поднял голову: ослепительная издали, вблизи девушка потеряла свой подиумный блеск, но приобрела нечто большее - какую-то домашнюю тёплую привлекательность. Лицо её имело несколько неправильные черты, какую-то лёгкую асимметричность, что совсем не портило его, а даже наоборот... А потом Демьян увидел её глаза и понял, что куда-то падает... "Так ВЫ - Демьян?" - повторила вопрос девушка. "Он!" - уверенно подтвердил Андрюша и, соскочив со стула, отчего только проиграл в росте, галантно предложил своё место даме: "Присаживайтесь... э-э-э, мадмуазель". Девушка с сомнением посмотрела на предложенный ей стул и быстро сказала Демьяну: "Меня зовут Катя. Екатерина Скворцова. Я работаю в ниипсипси. У меня к вам дело, но, если можно - поговорим на улице". "НИИ - чего?.." - удивился Андрюша. Катя не ответила. Демьян поднялся: "Да-да, конечно... Пойдёмте...", и он пошёл вперёд к выходу, чувствуя на спине Катин взгляд и от этого прихрамывая чуть сильнее обычного... В сквере они нашли пустую скамейку... "Так НИИ - чего?" - повторил Демьян Андрюшин вопрос. "Психологии и психиатрии, - разъяснила Катя. - Я - начальник отдела физических исследований". "Ага... - сказал Демьян. - А я вам на кой?". Катя, достала из сумочки и, развернув, протянула ему вырезку из газеты: "Это - правда?". Демьян поморщился... Ещё по весне Сурэн через какого-то своего земляка напечатал в местной газетёнке безграмотную, но восторженную статью о его - Демьяна - способностях. "Сурэн, нафига?!" - тряся перед его знаменитым носом газетным разворотом, вопрошал Демьян. "Э, что ты понимаешь?.. - по-детски вытягивая верхнюю губу, обижался Сурэн. - Пиар нужен, пиар! Знаешь? Реклама такой!"... "Это - правда?.." - настойчиво переспросила Катя. "Местами..." - сдался Демьян. "Понимаете, даже если здесь правды на десять процентов, то вы - уникум, - заторопилась Катя. - Мы сейчас работаем с проявлениями необычных способностей человека, с их физической, а точнее - биофизической составляющей...". "Ну и как?.. - усмешливо перебил Демьян. - Много наработали?". Катя осеклась, потеребила сумочку. Потом честно подняла глаза: "Пока ничего. Ноль... Одни пустышки". Они помолчали. "Куда приходить?" - неожиданно для себя спросил Демьян. "Вы, правда, придёте?!" - Катины глаза распахнулись во всю свою ширину, и Демьян вновь почувствовал, что падает. "Правда... - хрипло сказал Демьян и откашлялся. - Мне самому интересно"...

Исследования проходили в лабораторном корпусе института - старом, девятнадцатого века постройки, здании - в полуподвальном помещении, где была смонтирована сурдокамера: полностью изолированная от внешнего мира, с узкой двойной дверью, обшитая изнутри чёрными звукопоглощающими панелями, комната с единственным малюсеньким окошечком, да и то при испытаниях закрывающимся снаружи тяжеленной стальной заслонкой. Испытателей было двое: Катя и её коллега Глеб - здоровенный, полный, белобрысый парень с вечно полыхающими щеками и в очках с чудовищной диоптрией, как впоследствии оказалось - старший научный сотрудник и кандидат каких-то там наук. Испытуемым же был он - Демьян... "Простите, Демьян, как вас по отчеству?.." - в первый же день, заполняя установочные данные, спросил его Глеб. "Демьянович", - усмехнулся Демьян и, придя на следующий день в лабораторию, увидел на столе новенькую и пока ещё совсем пустую папку: "Материалы по феномену Чужих Д. Д.". Демьян не стал поправлять, но от ехидного комментария всё же не удержался: "Прям-таки и феномен?". "А вы постарайтесь, Демьян Демьяныч..." - подойдя сзади, тихо, но настойчиво попросила Катя, и Демьян, опять-таки неожиданно для себя, сказал: "Я постараюсь"...

Но как он ни старался - ничего у него поначалу не получалось. Весь облепленный датчиками, с кожаной сеточкой - с прикреплёнными к ней десятками разноцветных проводков - на голове, он часами сидел в сурдокамере, в кресле, очень напоминающем стоматологическое, и честно пытался себе представить свои ощущения при врачевании различных недугов. Он тужился, мял пальцами воздух, морщил лоб, но "недуги" врачеваться не желали; во всяком случае, приборы не фиксировали ничего необычного. "Нужны кроли?!.." - после двух дней безрезультатных попыток решительно изрёк Глеб. "Никто не разрешит, - сразу же возразила Катя, - а поймают - выкинут из лаборатории". "Кто нужен?.. Вы о чём?.." - не понял Демьян. "Кроли?... - пояснил Глеб. - Подопытные. Пациенты... А поскольку со стороны мы пациентов брать не можем...". "Значит, Демьян Демьяныч, - закончила за него Катя, - выбор у вас небольшой..." - и она, подойдя к Глебу, демонстративно взяла его под руку. Демьян вдруг отчётливо представил себе Катино тело под своими пальцами, и его кинуло в жар. Катя перехватила его взгляд, и её щёки тоже зарозовели. "Ты!.. - хрипло сказал Демьян и, стараясь не смотреть на Катю, ткнул пальцем в сторону Глеба. - Будем лечить твою гипертонию"...

И дела пошли. Они запирались с Глебом вдвоём в камере, Демьян усаживал его в то самое кресло, а сам садился на табуретке напротив, брал Глеба за запястья, закрывал глаза и... Что фиксировали приборы - он не знал, но Катя в конце каждого очередного сеанса, откатив заслонку, неизменно показывала им в окошечко большой палец и даже иногда что-то восторженно кричала, забыв о звуконепроницаемости стен. А когда, отдраив тяжёлые, с резиновыми уплотнителями двери, они выбирались наружу, Катя, радостно приплясывая, высыпала на них целый ворох цифр и значений. "Иди ты!" - неизменно говорил Глеб и кидался к лентам самописцев, и они - вдвоём с Катей - тут же начинали что-то живо обсуждать и прикидывать, сыпя непонятными терминами и тыча друг другу в нос какими-то таблицами и графиками, а Демьян, приятно опустошённый, сидел в это время в уголке, прихлёбывая предусмотрительно приготовленный Катей, дешёвый, но горячий растворимый кофе и осторожно потирая ноющий правый висок...

А потом начался кризис. Финансирование проекта сначала урезали, а потом и вовсе прекратили. Некоторое время - как бы по инерции - работы ещё продолжались, но вскоре лабораторию у них отобрали, и им пришлось перебраться в крохотный Катин кабинет, где из научного оборудования были только старенький персональный компьютер да электрочайник. Впрочем, наработанного материала было много, и Катя даже как-то заявила, что, мол, всё к лучшему, что давно пора было остановиться и проанализировать то, что уже есть, чтобы понять - куда двигаться дальше. Но в целом настроение оставалось минорным, перспективы были туманными, и Демьян, ощущая свою ненужность, стал появляться в здании института всё реже и реже...

...В ближнем подъезде "заулюлюкал" дверной замок. В приоткрывшуюся дверь выскочил подрагивающий от нетерпения спаниель, таща за собой на натянутом поводке Степаныча - самого раннего из всех местных собаководов. Увидев Демьяна, Степаныч приветственно вскинул руку и даже хотел что-то сказать, но тут спаниель дёрнул, и Степаныча унесло в кусты. "Скоро шесть... - определил Демьян. - Ещё два часа... Ну, или чуть больше...".

Город постепенно просыпался. Одно за другим загорались в домах окна. На остановке - в ожидании первого автобуса - уже топтались несколько аморфных полусонных фигур. Сосредоточенно и целеустремлённо - как вереница гигантских рыжих муравьёв - старательно вращая оранжевыми маячками, проследовала вдоль сквера колонна машин коммунальной службы. "Парад оцилопов", - окрестил их про себя Демьян...

...То, что "Кин-дза-дза" - их с Катей любимый фильм выяснилось далеко не сразу. Уже на излёте их лабораторных исследований - в декабре, провожая Катю от института до метро и увидев машину коммунальщиков с включённой "мигалкой", Демьян, прикалываясь, остановился и, похлопав себя ладонями по щекам, присел, разведя руки в стороны - "Ку!..". Катя рассмеялась: "Послушайте, Демьян, я уже столько знаю о вас как об объекте исследования и почти ничего не знаю о вас как о человеке... Расскажите о себе". "А давай на ?ты?..." - сам не ожидая от себя такой смелости, предложил Демьян и протянул ей руку. "А давай!" - весело сказала Катя и вложила в его ладонь свою - в белой вязаной рукавичке...

Эти прогулки по вечернему заснеженному Питеру случались нечасто - то Катя уезжала из института ещё днём по каким-то служебным надобностям, то они шли до метро втроём - вместе с Глебом - и тогда, проводив их до влажно дышащей пасти подземки, Демьян, отпустив напоследок какую-нибудь шутку, бодро махал им на прощанье рукой, а потом медленно и одиноко брёл по людным оживлённым улицам к своей пригородной электричке. Но когда им случалось остаться вдвоём, и, выйдя из подъезда института, Катя брала его - конечно же, по случаю гололёда! - под руку, Демьян чувствовал себя на седьмом небе. Их диалоги с Катей обычно складывались следующим образом: Демьян рассказывал что-нибудь о себе, неизменно выхватывая из своего бурного прошлого какую-нибудь "леденящую кровь" историю, беспощадно привирая, сам же - по ходу рассказа - разоблачая себя и подшучивая над собой, а когда доходил до кульминации, неожиданно останавливался и, повернувшись к Кате, спрашивал: "А у вас?..". Катя хохотала, теребя его за рукав, требовала "продолжения банкета", он упирался, отнекивался, ссылался на склероз, старческий маразм и последствия сурдокамеры, но потом всё-таки "раскалывался", рассказывал финал, заключая своё повествования какой-нибудь мудрой сентенцией, типа: "Говорила мне мама - держись на палубе за леера!" или: "Говорила мне мама - не выдёргивай чеку из гранаты!"... Катя же поначалу рассказывала о себе скупо, односложно: да, закончила 145-ю школу, с французским уклоном, закончила хорошо - с серебряной медалью, да, потом - МГУ. Почему не в Питере? Хотелось самостоятельности, пожить без родительской опёки, хлебнуть студенческой похлёбки... Нахлебалась? Ещё как! Досыта!.. Родители? Слава богу, живы-здоровы, нет, конечно, не то чтобы совсем здоровы: у папы - сердце, у мамы - давление, но всё это - так, в пределах допустимого, возрастное, "...не хуже, чем у других"... Ну вот, а потом - "ниипсипси", мэ-нэ-эс, кандидатская, отдел: "...Сам видел какой отдел - стол да стул. Да Глеб"...

Катя была на семь лет моложе Демьяна, но это уже была другая эпоха. Демьян, успевший побыть пионером и даже - недолго - комсомольцем, видевший и переживший крах своей страны и становление на её месте страны новой - во многом чужой, был представителем совсем другого поколения. Да и сам он - рано потерявший родителей, успевший повоевать, видевший смерть во всяком обличие так близко, как иным и не снилось, понюхавший жизнь со всех её сторон и изнанок, - чувствовал себя рядом с Катей каким-то древним монстром, бронтозавром, случайно пережившим ледниковый период. Но всё равно, ему было с Катей хорошо. У них нашлась масса точек пересечения, это - и любимые места в Питере, и музыка, и фильмы, и презрительное отношение к погоне за "жизненным успехом"; правда, в этом отношении Демьян вообще исповедовал принцип некой отстранённой созерцательности, а Катю интересовал только успех научный, безотносительный к материальным благам. "Сейчас таких не делают... - сказал ему как-то про Катю Глеб. - Это - редчайшая флуктуация. Девятнадцатый век"...

Часть III

Чудовище.

- Ещё соку?..

Олег с Веретенниковым сидели на малюсенькой профессорской кухне, где любой предмет, казалось, можно было достать, не вставая со своего места. Стол тоже был маленький, квадратный, накрытый пластиковой - в яркую, бело-зелёную клетку - скатертью. Стол был раскладной, но из-за тесноты поднято было только одно его "крыло". Другим - сложенным - он был вплотную придвинут к неровно окрашенной оливковой масляной краской стене в узком простенке между дверью и холодильником.

Сырцов прислушался к себе.

- Да, пожалуй...

Он отдал Веретенникову свой стакан и профессор, дотянувшись до кувшина на подоконнике, набабахал ему опять почти вровень с краями.

- Обалденный морс, - принимая стакан, признался Олег. - Пью, не напьюсь... Может это - авитаминоз? Осенний... А, профессор?..

- Кто из нас врач? - жуя на полный рот, усмехнулся Веретенников.

Он завтракал. Огромная - на полстола - сковорода с яичницей (четыре яйца, две порезанные кружочками сосиски, лук, зелень) стояла перед ним. Вокруг сковороды, чуть помещаясь по периметру стола, располагались: корзинка с крупно нарубленным хлебом, початая бутылка кефира и две мисочки: одна - с квашеной капустой, другая - с мелкими солёными помидорами. Олег с удовольствием наблюдал. Профессор вилкой откалывал в сковороде от яишенного материка немаленьких размеров острова и ловко переправлял их в рот, тут же подбрасывая туда же порцию капусты, тут же откусывая от скибы белого хлеба, которую он держал в левой руке, то и дело макая в растопленное в сковороде масло, и тут же запивая всё это - прямо из бутылки - кефиром. Всё это он проделывал с аппетитом, мощно жуя и периодически промакивая губы хлебным мякишем. Время от времени он тремя пальцами брал из мисочки помидор и, прокусив кожицу, целиком всасывал его, откладывая пустую сморщенную шкурку на край той же мисочки.

- Зря вы отказались, ей богу, - перехватив Олегов взгляд, попенял Веретенников. - Может, всё-таки надумаете?..

- Нет, спасибо, - прижал ладонь к груди Сырцов. - Я лучше - морс.

Он приехал к Веретенникову уже почти час назад и, как оказалось, поднял его с постели - профессор напрочь забыл о назначенной встрече, а Олег не догадался предварительно позвонить. ("А как же петухи?" - не удержавшись, подначил Олег. Профессор отмахнулся: "Какие там петухи!.. Я до пяти утра в Сети проторчал..."). Тем не менее Сырцов был радушно встречен, усажен на кухне и напоен знаменитым профессорским морсом. Пока Веретенников - огромный и полосатый в своей пижаме - как сорванный бурей дирижабль, метался по квартире, всё общение в основном сводилось к быстрым вопросам-ответам: "Был?.." - "Был...", "И как?.." - "По-разному...", "Матушка?.." - "Всё нормально...", "Дочка?.." - "Здорова..."...

Наконец профессор, завершив утренний туалет и переодевшись в домашние брюки и халат, появился на кухне и принялся за приготовление завтрака, а Олег (с вновь наполненным стаканом) - за подробный рассказ о вчерашнем посещении клуба.

Веретенников слушал очень внимательно, реплики вставлял редко, вопросов практически не задавал, но один раз - когда Сырцов пересказывал монолог Дмитрия Валерьевича - остановил Олега и попросил изложить весь эпизод сначала. ("Любопытно, - хмыкнул, выслушав, он. - Ей богу, любопытно!..").

- Итак, вы вернулись в зал... - напомнил Веретенников место, на котором остановился Олег.

- Вернулись... - Сырцов отхлебнул из стакана. - Собственно, на этом всё интересное и закончилось. Дальше была обычная пьянка... Шумная. Вульгарная. С глупыми тостами... С похлопыванием по плечу женщин и целованием мужчин... С блеванием в фикус...

- Это кого это так? - не донёс до рта вилку профессор.

- Да есть там один... - поморщился Олег. - С лицом, не испорченным интеллектом... Единственное, что меня вчера удивило, Глеб Степанович, так это то, что за водкой больше никого не послали. Кончилась - и кончилась. И разошлись.

- Да, - согласился Веретенников, возобновляя движение вилки, - как-то не по-русски это... Не по-людски.

Он подобрал коркой хлеба со сковороды последние яичные островки, запихнул всё в рот, запил остатками кефира и, включив стоящий на холодильнике чайник (тот тут же зашумел), принялся, не вставая, разбирать настольный натюрморт: сковороду - в плиту, деревянную подставку - на полку, вилку и бутылку - в мойку, миски с капустой и помидорами - в холодильник; и - параллельно - сервировать стол под чай: масло и сыр - из холодильника, титанических размеров чайную пару - из шкафчика, литровую банку мёда - из стола.

- Ну вот... - продолжал Олег, отслеживая отработанные профессорские манипуляции. - Закончилось всё это безобразие где-то около девяти. Потом Андрей Ильич отвёз меня до метро, где мы и расстались... Да, - вспомнил Сырцов, - в машине он мне ещё сказал, что наш вице-губернатор - это их рук дело... Конкретно - Липского.

- Вице-губернатор? - задрал брови Веретенников. - Матвеев? Это тот, который летом...

- Да, - кивнул Олег.

- О как!.. - профессор прервал сооружение полнометражного бутерброда и несколько секунд задумчиво смотрел перед собой - Ну, что ж... как говорится - бог шельму метит.

Он вернулся к прерванному занятию. Чайник щёлкнул и затих. Веретенников налил себе в чашку кипятку, вернул чайник на место, оттуда же - с холодильника - достал заварной чайничек и, открыв крышку, критически понюхал содержимое.

- Сойдёт, - констатировал он. - Третий сорт - не брак...

- Глеб Степанович... - Сырцов поставил свой стакан на край стола. - Хоть мне ничего в клубе по этому поводу и не говорили, и вообще, как я понял, они там свою деятельность не особо-то и скрывают, но... я вас прошу - вы о нашем разговоре... ну, всё, что я вам тут рассказал...

- Я понял, Олег, - сделал успокаивающий жест Веретенников. - Можете не волноваться... Собственно, вся эта информация интересует меня исключительно с узкопрофессиональной точки зрения... Теперь, значит, по нашему субботнему разговору... - он извлёк из кармана халата футляр с очками и уже знакомый Олегу блокнот и, раскрыв его, положил рядом с чашкой. - Времени я зря не терял, и вот что... - надев очки, он быстро листал блокнот. - Вот что... мне... удалось раскопать... Вот! - он наконец нашёл нужную страницу. - Вашим тренером по акробатике был Григорьев. Вячеслав Александрович. Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения... Между прочим, - чемпион и неоднократный призёр первенства России. Однако - не повезло - неудачное падение, травма позвоночника и - должность тренера... Сначала в юношеской сборной, а после нескольких серьёзных запоев - в вашей ДЮСШ... Умер он в двадцать шестом, то есть через пять лет после вашего ухода из спортшколы. От цирроза печени. Что интересно - на год пережив свою жену... - Веретенников перекинул листок. - Галину Ивановну, в девичестве - Школьникову... Рак мозга.

Он поднял глаза на Сырцова. Олег понял, что до белых пальцев сжимает стакан, и попытался расслабиться.

- Это всё?

- Нет, - Веретенников вновь перелистнул страницу. - Что касается вашего автоинспектора...

- Он не мой, - раздражённо сказал Олег.

- Да, конечно, - профессор мельком глянул на него поверх очков. - Сотрудник дорожно-постовой службы, старший сержант полиции Филиппенко Виктор Сергеевич, - зачитал он. - Двадцать пять лет. По службе характеризуется положительно. Ваш протокол об административном правонарушении - номер десять-сорок-ноль-восемь, от десятого марта сего года.

- Да, - сказал Олег, - Полинка десятого родилась.

Веретенников кивнул.

- Так вот. Шестнадцатого июня Вэ Эс Филиппенко погиб в результате дорожно-транспортного происшествия. На личном автомобиле "Лексус Ровер Рекс"... - он запнулся. - Кстати, откуда это, интересно, у двадцатипятилетнего сержанта "Лексус" последней модели?..

- В лотерею выиграл, не иначе, - предположил Сырцов; он уже успокоился. - В "Угадайку".

Веретенников внимательно посмотрел на него.

- Послушайте, Олег. Мне кажется, что вы как-то... несколько неадекватно относитесь к сложившейся ситуации...

- Глеб Степанович! - перебил его Сырцов. - Я вообще чувствую себя как... в дурном сне... В чужой шкуре... - он подыскивал слова. - Этаким провинциальным актёром, весь сезон игравшим роль вселенского злодея и вдруг осознавшим, что это была не игра... что всё - всерьёз... - он помолчал. - Карающая десница с мокрыми штанами.

Профессор улыбнулся:

- У вас образное мышление...

Олег отмахнулся:

- Слишком образное... Ёлы-палы! Я ведь ещё три дня назад спокойно жил и ни о чём не подозревал! Пользовал своих больных, растил сына, и был по большому счёту вполне счастлив!.. И тут - на тебе! Спрашивается: на хрена козе баян?!.. Профессор, вы не подскажете - на хрена козе баян?

- Козлу... - улыбнувшись в чашку, поправил Веретенников.

- Что?.. А, ну да... Нет, козлу - как-то обидно звучит... - Олег тоже приложился к своему стакану. - Лучше так... На хрена суслику комбайн вертикального взлёта?.. Так лучше, профессор?

- Лучше, - согласился Веретенников. - Чтоб летать!

- В смысле?..

- Суслику такой комбайн - чтоб летать, - терпеливо повторил профессор. - Олег, неужели вы ещё до сих пор не осознали свою уникальность?.. Вы с мамой своей поговорили?

- Пока нет, - машинально ответил Сырцов, он всё ещё переваривал слова Веретенникова. - Она мне дала... это... синюю папку...

- А-а... "Демьяна"?

- Да. Сказала: сперва прочитай, - потом поговорим.

- Ну и что? - спросил профессор. - Прочитали?

- Ещё не всё, - признался Олег. - Не до конца. Не успел.

Веретенников поставил чашку на стол и некоторое время сидел, молча обводя пальцем зелёный квадратик на скатерти.

- Послушайте, Олег, - он поднял глаза, - Екатерина Юрьевна, конечно, написа?ла всё это довольно реалистично. Я бы даже сказал - талантливо... Только вы учтите... вот что... Ваша матушка в своём изложении, уж не знаю - сознательно или как, но, в общем, несколько - как бы это сказать? - романтизировала, что ли, образ вашего отца... Её, конечно, понять можно. Но с другой стороны, я полагаю, что вы... достойны знать правду. Не так ли?..

Олег промолчал.

- Я, собственно, только о том, - торопливо продолжил профессор, - чтобы вы не воспринимали литературный сюжет как точную биографическую справку... Нет, Николай Демьяныч был вполне интересной, неординарной личностью, даже если не брать во внимание его абсолютно уникальные способности. Вот только... Как бы это... Ну вот, к примеру... Он никогда не ходил в море, не работал на сейнерах. Да, в Мурманске он был, но совсем по другой причине - он там отбывал срок. На поселении. Ему дали... Собственно, неважно... Да и таким уж бескорыстным бессребреником, как его изобразила в книге ваша матушка, он тоже никогда не был. За повторную серию опытов, например, он загнул нам такую сумму, что в институте все только ахнули... Собственно, во многом из-за этого исследования и были свёрнуты...

- Зачем вы мне всё это рассказываете?.. - наконец спросил Олег. - Что он вам сделал?

Веретенников запнулся. Олег вдруг заметил - насколько профессор плохо выглядит для своего возраста: тяжёлые вертикальные складки на дряблых - в венозную сеточку - щеках, рыхлые мешки под глазами; да и сами глаза - выцветшие до прозрачности, с тяжёлыми веками и мутноватыми белками, с притаившейся в углах у переносицы слабой старческой слезой.

- Олег, простите меня... - тихо сказал Веретенников. - Я не должен был... Простите... Всё дело, наверное, в том... что я... я очень любил вашу маму... Тогда. Давно... Я после этого... Нет, я был женат. Даже дважды. Только всё это... - он махнул рукой. - Как-то не сложилось... Вроде всё как у всех - семья, дети, дом... Только что-то... Что-то осталось там. Тогда... Простите!..

Он порывисто встал и, протиснувшись мимо Олега, выскочил в коридор. Щёлкнула дверь. В умывальнике зашумела вода. Олег некоторое время сидел, прислушиваясь, потом мелкими глотками допил морс и поднялся из-за стола. В коридоре он подошёл к двери ванной комнаты.

- Глеб Степанович! Я, пожалуй, пойду!.. Спасибо за морс!

Дверь распахнулась. Профессор, вытирая полотенцем лицо, вышел в коридор. Он уже был спокоен.

- Олег, я ещё раз прошу у вас прощения... Да-да! - заметив протестующее движение Олега, повысил он голос. - Я вёл себя... недостойно. Поэтому я прошу прощения и надеюсь... - он близоруко посмотрел Олегу в глаза. - Что наш разговор останется сугубо между нами.

Сырцов согласно кивнул.

- И вот ещё что, Олег... - профессор повесил полотенце на крючок и, закрыв дверь ванной комнаты, прислонился к ней спиной. - Я хочу, чтобы вы поняли главное... Ваш отец был настоящим. Понимаете? НАСТОЯЩИМ!.. Всё остальное не сто?ит выеденного яйца. Он был уникум!.. Мою гипертонию, во всяком случае, - помолчав, добавил Веретенников, - вылечил именно он... Раз и навсегда.

Он замолчал, о чём-то задумавшись.

- Глеб Степанович... Я пойду, - сказал Сырцов.

- Ещё секундочку, Олег, - заторопился профессор. - Я ещё вот что хотел вам сказать... Как бы вы к этому не относились, но вы теперь должны понимать, что вы - особенный. Этот факт не подлежит теперь никакому сомнению!.. Вы - иной! Да-да. Как и ваш отец. Пусть ваши способности и лежат в несколько другой плоскости... Вы поймите - это же всё... страшно интересно. Захватывающе интересно!.. И ещё... Теперь - вы не один. Вас - команда... Между прочим, это очень важно - быть в команде! Время одиночек ушло. Давно и безвозвратно... И вам теперь... Вам всем!.. Надлежит очень хорошо подумать над тем, как наиболее достойно распорядиться этими вашими уникальными возможностями. Максимально достойно!.. Теоретические построения вашего соклубника... Дмитрия Валерьевича, кажется?.. Они представляются мне несколько... э-э... поверхностными, что ли. Мне кажется, что можно найти гораздо более интересное и... эффективное применение вашим дарованиям... Ну уж, во всяком случае, не столь примитивно-кустарное... Вы понимаете меня?..

Олег прошёл к двери и, усевшись на банкетку, стал натягивать ботинки.

- Я вас прекрасно понимаю, Глеб Степанович... Уникальные способности... всё такое... это, наверное, замечательно. Я бы даже сказал: это - здорово! Особенно, если смотреть со стороны... Только... знаете что, честное слово, меня уже начинает мутить от этих моих способностей...

- Да почему?! - всплеснул руками профессор.

- Да потому! - Олег распрямился и снял с вешалки куртку. - Потому!.. Вы знаете, что у Григорьевых был сын? Ему было тогда года три. Родители постоянно приводили его с собой, и он весь день играл в спортзале... Вы понимаете, что в восемь лет он остался сиротой?.. Это как минимум!.. А вообще, мне как-то даже страшно интересоваться его дальнейшей судьбой... Страш-но!.. - по слогам повторил он. - ВЫ понимаете меня?..

Пациентов нынче было много, и Сырцов понемногу пришёл в себя, успокоился - думать на отвлечённые темы особо было некогда. Около четырёх позвонил Прокопенко и сообщил, что Болтик очнулся. Всё в норме, показатели стабилизировались. Иван был весел. Проведённая проверка ошибок в диагнозе, а также в действиях медперсонала не выявила. Сагдулаевна и та не придиралась. Ну что? Ну, бывает! Медицина - наука неточная, ибо предметом своим имеет человека. Пациент - сосуд скорби и всяческих тайн. Так что - одной тайной больше, одной меньше... Тем более что сам пациент жив, а это - главное. С остальным разберёмся. Так сказать - в рабочем порядке...

У Олега тоже поднялось настроение. Какой-то маленький камушек с души упал. Занозка какая-то. Саднила, саднила и вышла. Он даже стал что-то напевать про себя - то ли из Кукина, то ли из Визбора. "Нечто бардическое", - как говаривала мама. Он решил было матери позвонить, но тут опять больные пошли косяком, и звонить стало недосуг...

К девятнадцати, однако, поток схлынул. Снежана связалась с регистратурой, и ей сказали, что пациентов больше не будет. Медсестра сразу засобиралась и стала умоляюще на Сырцова поглядывать. Олег сделал каменное лицо. Спустя десять минут он всё-таки сдался - Снежана всё это время, поджав накрашенные лапки, преданно смотрела на него широко распахнутыми глазами и разве что только не подскуливала. Сырцов "дал отмашку". Дунул лёгкий сквознячок, и медсестры не стало.

До конца рабочего дня оставалось ещё сорок минут, и Олег решил привести в порядок бумаги, а заодно - и мысли. Он погасил верхний свет, оставшись при одной настольной лампе - в кабинете сразу сделалось уютно. Олег подошёл к окну и, подняв жалюзи, упёрся лбом в холодное стекло. Дождя вроде бы не было. Во всяком случае, на луже под фонарём следов от падающих капель он не заметил, изредка только пробегала по её поверхности лёгкая ветряная рябь.

"Закурлыкал" коммуникатор. Сырцов оторвался от окна и вернулся к столу. На экране маячило подковоусое лицо Андрея Ильича. Лицо было явно взволновано.

- Да...

- Олег Николаевич! Вам Зуев звонил?! - вместо приветствия вопросило лицо, приблизившись так, что на экранчике теперь умещалась только его нижняя часть - с ухоженными усами, чуть приоткрытым ртом и маленьким, не замеченным Сырцовым ранее, С-образным шрамиком на подбородке, под нижней губой.

- Зуев?.. - недоумённо переспросил Олег.

- Зуев! - нетерпеливо повторил Андрей Ильич, отстраняясь от экрана. - Дмитрий Валерьевич который.

- А... - понял Сырцов. - Нет, не звонил. А что, должен?

Андрей Ильич не ответили и вновь быстро спросил:

- Вы на машине?

- Д-да... А в чём, собственно?..

- Олег Николаевич! - Андрей Ильич облизнул губы, как будто его мучила жажда. - Слушайте меня внимательно и не перебивайте! Времени у нас совсем нет. Поэтому...

- Да в чём дело, ёлы-палы?! - возмутился Олег. - Вы объяснить толком можете?!

Андрей Ильич дёрнул ртом, но сдержался.

- Вас хотят убить. Поэтому...

- Что?!.. - офонарел Сырцов. - Кто?! За что?!..

- Поэтому, - повысив голос, продолжал Андрей Ильич, - сейчас быстро садитесь в машину...

- Я ни черта не понимаю!.. Андрей Ильич! Кто?!..

- Конь в пальто!! Олег Николаевич! - Андрей Ильич вроде даже стукнул где-то там у себя кулаком. - Честное слово! Вы сейчас ведёте себя как второстепенный герой какого-нибудь хренового боевика! Он там тоже всегда самый тупой и в критический момент задаёт много глупых вопросов!.. И в результате или погибает сам, или главному герою приходится пуп надрывать ради спасения его никчемной жизни!.. Вы можете меня спокойно выслушать?..

- Могу, - сказал Сырцов, впечатлённый такой речью.

Андрей Ильич несколько секунд помолчал.

- Значит так... Вас хотят убить. Это вполне реальная угроза. Поэтому... Садитесь сейчас на машину и выезжайте на объездную дорогу. По ней двигайтесь до пересечения с Петрозаво?дской трассой... Там, где торговый центр "Ашан". Знаете?..

Олег кивнул.

- Минуете пересечение. Сразу за развязкой, по правой стороне, увидите автостоянку. Я буду ждать вас там... Машину мою помните?..

Олег опять кивнул.

- Если будет звонить Зуев, на его звонки не отвечайте. Телефон держите под рукой. О любых непредвиденных событиях немедленно сообщайте мне. Мой номер поставьте на приоритет... Всё понятно?

- Ничего не понятно, - ответил Сырцов. - Но сделаю так, как вы сказали... Андрей Ильич, может надо в полицию?

Андрей Ильич покачал головой.

- Полиции нужны факты, а их у меня нет. Пока нет, - уточнил он. - Олег Николаевич, давайте, не теряйте время. Встретимся - поговорим.

- Хорошо, - сказал Олег. - Еду...

Однако поехать не получилось.

Сырцов ещё только подходил к своей "Пальмире", когда понял, что с ней что-то не так - машина стояла с креном. Он обошёл её вокруг и присвистнул - оба правых колеса были спущены и стояли на ободах.

- Твою ма-ать... - только и нашёлся, что сказать Олег, опускаясь на корточки возле заднего колеса. - Где ж это меня так... угораздило?..

Он наглядно представил себе - сколько лишних хлопотных и ненужных манипуляций придётся ему совершить завтра с самого утра, что даже тихонько застонал через нос. Он даже на пару минут забыл о якобы грозящей ему смертельной опасности, рисуя в своём воображении картины вызова эвакуатора, посещения шиномонтажа и возни с грязными тяжеленными колёсами под проливным - ясен пень! - дождём. Вообще-то, честно говоря, и смертельная опасность-то эта была какой-то... умозрительной, что ли? Во всяком случае, Олег по этому поводу никаких особых эмоций пока не испытывал и положенного, вроде бы, по законам жанра холодка под ложечкой тоже не ощущал. Тем не менее Андрею Ильичу надлежало отзвониться.

Он набрал нужный номер и кратко, но эмоционально обрисовал ситуацию.

- Ясно, - сказал Андрей Ильич.

Некоторое время он, пощипывая себя за усы, соображал.

- В больнице у вас пропускной режим строгий?

- Проходной двор, - "сдал" всех сразу с потрохами Сырцов.

- Понятно... А до метро от вас далеко?

- Минут десять-пятнадцать... - Олег пожал плечами. - Смотря, как автобус...

- Автобусная остановка где?

- Рядом, - Олег кивнул. - Метров пятьдесят. Вон она. Отсюда видно.

- Народ на остановке есть? - поинтересовался Андрей Ильич.

- Топчутся, - подтвердил Сырцов. - Человек семь-восемь.

- Замечательно!.. - Андрей Ильич, видимо, принял решение. - Давайте на остановку. С автобуса - сразу в метро. Старайтесь держаться поближе к людям. Никуда в сторону, особенно в темноту, не отходите. Каков бы ни был повод... Значит, дальше... Вы же поедете с "Лиговки"?..

- Да, - подтвердил Олег. - Мне домой - по красной линии - до "Гражданского проспекта".

- Отлично, - согласился Андрей Ильич. - Значит, едете до своего "Гражданского проспекта", там выходите и ждёте меня на станции. В центре зала... Всё ясно?..

- Как день, - подтвердил Олег.

- И ещё... - Андрей Ильич, прищурясь, посмотрел Сырцову в глаза. - Увидите Зуева - держитесь от него подальше... И поближе к людям - на людях он ничего не посмеет.

- Он что, взбесился? - спросил Олег. - Что я ему сделал?

- Приедете - объясню, - пообещал Андрей Ильич. - А пока считайте, что - да - взбесился... Всё! Встречаемся на Гражданке...

Сырцов успел простоять в центре зала буквально пару минут, когда его окликнули:

- Олег Николаевич!..

Олег обернулся. К нему, улыбаясь, подходил Толик. Казался он сейчас ещё более необъятным из-за невообразимых размеров чёрной кожаной куртки, надетой поверх всё того же сине-зелёного спортивного костюма.

- Вас Андрей Ильич прислал? - обрадовался Олег.

- Что?.. А, да, - кивнул бодигард.

Они обменялись рукопожатиями. От Толика исходила такая спокойная уверенная сила, что у Олега сразу же пропал лёгкий нервный холодок в солнечном сплетении, который появился сразу после последнего разговора с Андреем Ильичом и сопровождал его на протяжении всей поездки в метро.

- Пойдёмте, - сказал Толик. - Вас ждут.

Они зашагали к выходу.

- На заказ шили? - поинтересовался Сырцов.

- Что?.. - не понял Толик.

- Куртку на заказ шили?

- А-а... Не... Из Греции привёз, - сообщил Толик. - С "Большого шлема"...

- В Греции всё есть... - пробормотал под нос Олег.

- Что?..

- Нет, это я - так... Мысли вслух.

Они вышли из метро.

- Сюда... - сказал Толик и быстро двинулся вперёд.

Они перешли улицу, и бодигард сейчас же нырнул в какой-то узкий проход между торговыми павильонами, в который - казалось - и худому не пролезть.

- Это куда это мы?.. - удивлённо спросил Сырцов в широкую чёрную спину, пробираясь следом.

Толик, не оборачиваясь, кинул через плечо:

- Потом, Олег Николаевич, всё потом... У нас совершенно нет времени.

Он пёр, как танк, не разбирая дороги. Олег, перепрыгивая через лужи и временами переходя на мелкую рысь, чуть поспевал за ним. По прикидкам Олега они уже должны были выйти куда-нибудь в район улицы Руставели, когда, прощемившись очередным грязным узким проходом, они очутились на небольшой площадке в тылах какого-то - судя по обилию складированной тары - магазина. Влево - край магазина - в темноту уходил довольно широкий проезд, перегороженный высокими двустворчатыми воротами, забранными сеткой-рабицей. С двух других сторон площадку замыкали тёмные, мрачные складские помещения с могучими дверьми и мутными зарешёченными оконцами ("пакгауз" - неведомо откуда всплыл в голове у Сырцова товарно-таможенный термин), с четвёртой стороны высилась абсолютно неприступная - этажей в пять или шесть - глухая кирпичная стена. Фонарь был один - над дверями склада напротив. Олег и не подозревал, что в его родном районе существуют столь глухие, неприветливые места.

- Где это мы? - озадаченно озираясь, поинтересовался он.

Толик не ответил.

Что-то грохнуло, покатилось эхо.

Из-за ближайшего штабеля ящиков показалась тёмная фигура и неспеша двинулась к ним. Фигура приближалась, держа руки в карманах своего длиннополого кожаного пальто. Фонарь находился у неё за спиной, и Олег никак не мог разглядеть лицо этого человека. И вдруг он понял.

- Это же... - в животе у него начал медленно стягиваться холодный скользкий комок. - Толик! - хрипло сказал он. - Это же...

Он взглянул на Толика и оцепенел. Бодигард смотрел на него сверху вниз каким-то брезгливо-опасливым взглядом. Так смотрят на жуткого ядовитого паука, вполне осознавая всю его смертоносность и в то же время понимая, что в любой момент могут расшаркнуть его по асфальту подошвой ботинка. Вот уже сейчас и расшаркнут. Сейчас!..

"Бежать! - мелькнуло в голове Сырцова. - Бежать!!..". Ноги были словно чужие. Он попытался оторвать хотя бы одну из них от земли и поразился - насколько долгим оказался этот процесс.

- А-а!!.. - попытался крикнуть он, голос вышел сиплым и совсем негромким: - Па-а...

И тут Толик без замаха мазанул его ладонью по лицу.

В голове у Сырцова взорвался фейерверк. Он понял, что падает, куда-то летит, но положения своего в пространстве определить не мог и потому выставил обе руки вперёд. Он упал на бок. Резкая боль ударила его в бедро. Он завозился, чтобы подняться, но руки скользили в грязи, и у него ничего не получалось. Тогда он перевернулся на живот и попытался подтянуть под себя ноги, но тут его сгребли за шиворот - так что затрещал воротник, и перехватило дыхание - и, как котёнка, выдернули из грязи.

Он висел, почти не доставая ногами до земли. Толик, одной рукой продолжая скручивать ему ворот, так что Олег почти не мог дышать, второй - удерживал его поперёк туловища, крепко прижимая к себе.

А перед ним, по-прежнему засунув руки в карманы своего моднячего пальто, стоял Зуев. Дмитрий Валерьевич. Собственной персоной. Ответственный член "Клуба Смотрящих" и отважный командир авиалайнера "Пулковских авиалиний".

- Ну что, падла, добегался? - спросил Дмитрий Валерьевич.

Голос у него был медленный, ленивый, с хрипотцой. В нём была угроза и вызов, и самодовольство охотника, загнавшего крупную дичь, и что-то ещё, чего Олег никак не мог уловить. Зуев стоял, плавно покачиваясь с пятки на носок. Он, казалось, внимательно изучает Сырцова. Олегу мучительно хотелось разглядеть выражение его лица, но из-за темноты у него ничего не получалось. Потом Дмитрий Валерьевич шагнул вперёд, и на тёмном силуэте, резко, как на фотобумаге, проступили его черты: прямой, плотно сжатый рот, напрягшиеся желваками скулы и прочерченная резким двойным штрихом глубокая складка между бровей. И ещё Олег увидел глаза. Внимательно прищуренные, остро заточенные глаза охотника и убийцы. Олег почему-то подумал, что вот именно с таким лицом командир А380-го на пределе метеоминимума (лохматые чёрные тучи, стремительно летящие навстречу; водяные змеи, струящиеся по лобовому стеклу; бешенная пляска взбесившихся приборов - и размеренно чёткая, спокойная речёвка радиокоманд в наушниках экипажа) заводит на посадку свою огромную, ревущую, с белёсыми вихрями дождя, зацепившимися за законцовки крыльев, пятисоттонную махину с восьмью сотнями пассажиров за спиной. И он понял, что ЕЩЁ было в голосе человека в длиннополом кожаном пальто. Это было - глубокое спокойное осознание своей правоты, своего права вершить суд. Справедливый суд. Некое возмездие. Здесь и сейчас.

- Что... вам надо? - раздельно, в два приёма спросил Сырцов.

- Молчи, сволочь, - процедил Зуев и вдруг - ловким движением фокусника - выдернул из кармана, тускло сверкнувший в свете фонаря широким лезвием, большой охотничий нож.

Олег забился в Толиковых руках:

- Что вы хотите?!.. Что я вам сделал?!..

- Что?!!.. - взорвался вдруг Зуев. - Ты ещё спрашиваешь - что ты сделал?!.. Да ты же - чудовище!! Монстр!!.. Да на твоей совести!.. Ах, ты, падла!!

Он подскочил к Сырцову и вытянутой свободной рукой стал шарить по его груди.

- Подвинь руку, - зло сказал он Толику, - я ему сердце нащупаю... - нож он перехватил и теперь держал его нижним хватом, подняв почти до уровня лица.

- В солнечное сплетение коли, - спокойно сказал Толик. - Там - наверняка, и орать не будет...

И тут Олег как будто проснулся.

Он окончательно повис на руках у Толика и, резко подтянув колени к груди, сильно ударил Зуева ногами в живот. Левую голень обожгло. Зуев, издав хакающий звук, взмахнул руками и повалился на спину. Нож, сверкнув серебряной рыбкой, канул в темноту. На обратном ходу Олег со всей дури двинул Толику каблуками под колени. Левая нога прошла вскользь, но правая - попала и, видимо, попала хорошо, потому что бодигард охнул и ослабил хватку - его правая рука вообще пропала с Олегова загривка, перестав стягивать ему горло.

Олег рванулся и заорал:

- Помогите!!! Помо...

И тут чудовищная Толикова ладонь с размаху залепила ему рот, расплющила нос (Олег явственно услышал, как хрустнула у него переносица) и намертво замуровала ему лицо по самые глаза.

- С-сука!! Удавлю!.. - выдохнул ему в ухо Толик и, стиснув Олега, как удав, левой рукой, правой - свернул ему голову набок.

У Олега хрустнуло в шее, боль прострелила его из-за уха - к скуле. Хрустнули рёбра.

Он задыхался. Лёгкие вздымались и опадали, не в силах всосать в себя ни грамма воздуха. Сердце колотилось в горле. Из глаз не переставая лились слёзы. Он попытался содрать с лица ненавистную ладонь, но понял, что не сможет и тогда - в отчаянье - стал тыкать себе кулаками за голову, туда, где должно было находиться Толиково лицо, пару раз попал во что-то мягкое, но руки быстро налились тяжестью, он не мог уже держать их на весу. В ушах поплыл звон...

И тут с треском лопнула лиловая вспышка.

Сырцова швырнуло вбок, он ударился головой обо что-то твёрдое, но это было уже не важно, потому что рот его опять был свободен. Олег забарахтался, встал на четвереньки и, упёршись лбом в замечательно холодную лужу, стал дышать, со свистом и хлюпом втягивая в себя удивительно вкусный воздух. Дышать было больно, боль отдавалась в подреберье и даже в спину.

"Сломали, бля, рёбра. Натурально..." - профессионально определил он.

Треснула ещё одна лиловая вспышка. Кто-то захрипел. Олег хотел посмотреть, но голова оказалась неподъёмной, и он лишь несколько раз напряжённо мигнул, смаргивая с ресниц что-то липкое - не то грязь, не то пот, не то кровь.

Потом совсем рядом с ним раздался тонкий, на пределе слышимости, писк, переходящий в свист, что-то типа: "пи-и-у-у-у-с-с...". И тут же снова треснула лиловая вспышка: "Тр-р-ах!!".

Олег выдернул лоб из лужи и с трудом поднял голову.

Первое, что он увидел, были огромного размера подошвы ботинок, лежащие у его лица друг на друге параллельно земле. Верхняя подошва чуть двигалась туда-сюда, как будто лежащий человек хотел почесать нижнюю ногу. Потом Олег увидел руку. Это была явно рука бодигарда. Его ладонь. Сырцова поразило то, что пальцы на этой раскрытой ладони были согнуты как-то неестественно, нереально - только в первых своих фалангах. Ладонь лежала так, как будто Толик держал руки по швам. Ладонь быстро, но мелко шарила по бедру, словно торопливо пыталась отыскать там карман.

Пи-и-у-у-у-с-с... Тр-р-ах!!

Новая лиловая вспышка озарила всё вокруг.

Ноги бодигарда дёрнулись.

Сырцов, превозмогая боль в шее, задрал голову.

В двух шагах от лежащего на земле Толика, боком к Олегу стоял человек в короткой дутой куртке и низко надвинутой на глаза кепке. В руке, направленной на поверженного бодигарда, он держал предмет, по контурам похожий на пистолет.

Пи-и-у-у-у-с-с... Тр-р-ах!!

Из "пистолета" вылетела лиловая молния и вонзилась Толику в грудь. Даже лёжа на боку, бодигард был огромен - чуть ли не по пояс стрелявшему. Олег увидел, что рука бодигарда всё ещё шарит в поисках несуществующего кармана.

Пи-и-у-у-у-с-с... - Вспышка! - Тр-р-ах!!

Пауза...

Пи-и-у-у-у-с-с... - Вспышка! - Тр-р-ах!!

Толик затих. Человек, повернув голову, посмотрел на Сырцова, и Олег узнал в стрелявшем Андрея Ильича.

- Живой? - почти весело спросил тот Олега.

- Не... дождётесь... - хрипло ответил Сырцов и медленно, в несколько приёмов, стал подыматься...

Процесс получился непростым. Наконец Олег утвердился в вертикальном положении.

- ...А где?..

Он не договорил, потому что увидел.

Командир А380-го лежал метрах в трёх от них - на спине, запрокинув голову, выставив острый кадык, широко разбросав руки и, как крылья, раскинув полы своего длинного пальто. Глаза у него были раскрыты - в них двумя голубоватыми точками отражался свет фонаря.

- Он умер?.. Убит?.. - с трудом спросил Сырцов.

Андрей Ильич проследил направление его взгляда.

- Вряд ли... Тэйзер обычно не даёт летального исхода.

- Что?.. - не понял Олег.

- Тэйзер... Электрошокер, - пояснил Андрей Ильич.

Он ловко крутанул на пальце оружие и сунул его за пазуху.

- Тридцать-сорок минут мышечного паралича... - Андрей Ильич подошёл к Зуеву и, нагнувшись, нащупал у него сонную артерию. - Редко час... Хотя в случае с этим, - распрямившись, он кивнул на бодигарда, - что-либо предсказать вообще невозможно. Заряд всё-таки рассчитан на людей... А не на бешеного слона, - добавил он и опять посмотрел на Сырцова. - Ты сам-то как?

- Ещё не знаю, - сказал Олег и принялся за ревизию своего организма.

Первым делом он осторожно подвигал шеей. Нет, слава богу, вроде бы обошлось!.. Потом он ощупал нос. Переносица вроде была цела, но вот ниже...

- Похоже, он мне нос сломал, - сказал Сырцов. - Перегородку.

Андрей Ильич подошёл и, взяв Олега сверху за голову, аккуратно повернул его лицом к свету.

- М-да-а... - критически протянул он. - Ну и рожа у тебя... Определённо, жить с таким лицом в Советской России не рекомендуется, - перефразировал он бессмертного Бендера.

Андрей Ильич был явно доволен. Напоминал он сейчас беспечно-весёлого Робин Гуда, уконтрапупившего таки своего злейшего врага - шерифа Ноттингемского.

- Вам бы всё шутки шутить... - отстраняясь, пробормотал Олег и, потрогав лицо, посмотрел на руку - пальцы были в крови.

Нос не дышал, но кровотечения вроде бы уже не было.

Сырцов прислушался к себе. Болел правый бок - в районе выхода тазовой кости, при каждом вдохе болели рёбра слева, и ещё горела левая голень - сбоку, с внешней стороны. Он, осторожно нагнувшись, посмотрел. Брючина была располосована от щиколотки до колена. Олег, кряхтя, согнулся ещё ниже (опять стрельнуло болью в правый бок) и аккуратно раздвинул края штанины.

- Ни хрена себе! - оценил Андрей Ильич. - Это он что - успел тебя зацепить?

- Вряд ли... - Сырцов внимательно рассматривал длинную резаную рану, вспоровшую ему икру. - Это - скорее всего я сам, когда его ногами бил... Слушай, Андрей, мне срочно нужна перевязка - кровь сильно идёт... У тебя нож есть?

Андрей вынул из кармана складной нож и со щелчком выбросил лезвие.

- Годится?..

Олег кивнул и стал торопливо снимать куртку. В правом кармане что-то хрустнуло. Он сунул туда руку и извлёк на свет свой коммуникатор. Точнее - то, что от него осталось. Телефон был едва ли не расплющен, корпус треснул в нескольких местах, при каждом перемещении внутри что-то с тихим шорохом пересыпалось. Экранчик был расколот и безнадёжно мёртв. Олег пощупал свой правый бок, и ему стало ясно - чем были причинены подобные фатальные разрушения.

- Вот хрень! - с чувством сказал Олег.

Он сунул телефон обратно и протянул куртку Андрею:

- На! Спори подкладку и распусти на ленты...

- Не жалко? - спросил Андрей, взвешивая куртку на руке.

- Себя жальче.

Через пять минут нога была с горем пополам перебинтована, но было видно, что кровь продолжает сочиться.

- Всё... - сказал Сырцов, - давай выбираться отсюда... Ты помнишь, как идти?

- Разберёмся... - Андрей протянул ему изуродованную куртку. - Что тебя вообще сюда понесло? Я же сказал - стоять и ждать меня... Ты хоть понимаешь, что ещё немного - и я бы опоздал?..

Сырцов, одеваясь, промолчал. Они двинулись.

- Хорошо ещё крик твой услышал... - продолжал на ходу выговаривать ему Андрей. - А то я уже было совсем потерял вас в этом лабиринте...

- Стой!.. - сказал Олег. - У меня же портфель был.

Он попытался вспомнить - куда делся кейс, и не смог.

Андрей чертыхнулся и, описав по двору дугу, вскоре вернулся с дипломатом. Кейс был грязен, но цел.

- Всё? - хмуро спросил он Сырцова. - Больше ничего не терял?.. Кошелёк, очки?.. Вставная челюсть?..

Олег вымученно улыбнулся.

- А эти?.. - кивнул он на неподвижные тела.

- Пусть лежат, - ответил Андрей. - Полежат - очухаются... Их вот сейчас дождичком слегка отмочит - им и полегчает... А не очухаются - тоже ладно. Невелика потеря... - и, видя нерешительность Сырцова, добавил: - Пошли, доктор, пошли... Ты сам-то дойди. Как бы мне тебя ещё тащить не пришлось.

Действительно, сверху опять сыпалась мелкая дождевая морось. Олег с удовольствием подставил ей своё разбитое лицо.

- Ну, где ты там?!.. - обернувшись, нетерпеливо позвал Андрей.

...И вновь перед Сырцовым замаячила чёрная спина, и вновь потянулись по сторонам обшарпанные стены узких проулков. "Дежа вю какое-то... - прихрамывая и придерживая рукой правый бок, думал Олег. - Ночной кошмар с продолжением...". В левом ботинке у него отчётливо хлюпало. Из носа опять пошла кровь. Олег чувствовал, как тёплая струйка, огибая рот, стекает по подбородку. В голове вновь поплыл тонкий комариный звон. "Не отключиться бы... - Олег стал придерживаться второй рукой за стену. - Ещё не хватало тут лечь... как проститутке...".

Они вышли на проспект Просвещения. Метрах в пятидесяти прямо по курсу Сырцов увидел знакомую "Тойоту". Надо было отпускать стену. Олег остановился.

- Ну вот, дошли... - Андрей оглянулся и, вернувшись, взял Сырцова под руку. - Ты как?

- Бывало... лучше, - ответил Олег, перенося тяжесть тела на Андрея.

Его мутило. Перед глазами плясали зелёные мушки.

- Сейчас... сейчас...

Кое-как они доковыляли до машины. Андрей распахнул дверцу, и Сырцов тяжело опустился на заднее сидение.

- Укатали... сивку... - хрипло дыша, признался он.

- Давай устраивайся, и - поехали, - поторопил Андрей.

- Изгажу я тут тебе всё, - втягивая по очереди ноги в салон, предупредил его Олег. - Как есть изгажу... Не жалко?

- Тебя жальче, - сказал Андрей и захлопнул дверь.

Он обогнул машину и, сев за руль, включил зажигание.

- Куда? - глянув на Олега в зеркало, спросил он.

- Давай - в девяносто шестую, - сказал Сырцов, осторожно, по частям откидываясь на спинку. - Это - прямо по проспекту... С километр... Там у них - травмопункт круглосуточный...

Коллеги в травмпункте работали споро и профессионально. Быстро выяснилось, что в двух рёбрах у Сырцова - да - микротрещины, но зато тазовая кость вполне цела. Просто сильный ушиб. "Уж ушиб, так ушиб!.." - бормотал Олег, нежно оглаживая мощную, похожую на Крабовидную туманность, багрово-фиолетовую гематому.

Потом дежурный хирург в пять минут ушил ему рану на ноге и, заявив, что до свадьбы заживёт, панибратски похлопал Сырцова по плечу. "Типун тебе... - вместо благодарности пожелал ему Олег. - Я женат...". Хирург жизнерадостно заржал и, ничего не ответив, ушёл.

Андрей Ильич тоже времени зря не терял. Приобняв за плечи и уведя вдаль по коридору дежурного полицейского, он вскоре вернулся один и сообщил, что, мол, протокола никакого не будет, и что полиция своей чуткой заботой Сырцова окружать не станет. "Как тебе это удалось?!.." - поразился Олег, не понаслышке зная всю строгость обязательных при приёме травмы процедур. На что Андрей довольно остроумно ответил фразой из старой кинокомедии: "А я его... это... Бритвой по горлу... В колодце он лежит...". Сырцов понял, что уже способен улыбаться.

От госпитализации Олег наотрез отказался, а вот справочку с перечислением всех своих повреждений истребовал. Так сказать - "на всякий пожарный...".

Пришедший вскоре дежурный терапевт оказался Олеговым однокурсником. Они обнялись. "Где это тебя так?" - поинтересовался коллега. "С лестницы упал", - бездарно соврал Сырцов. "Ага!.. Восемь раз подряд... - не поверил тот. - Ладно, не хочешь - не говори... Твои-то как?..".

Поговорили о семьях, об общих знакомых, вспомнили институтских преподавателей...

- Слушай, - попросил Олег, - вколи мне что-нибудь кофеиносодержащее. С ног валюсь. А мне ещё надо одно дельце сегодня обделать... Суперважное.

- Ты не балу?й! - строго сказал ему однокурсник. - У тебя кровопотеря - мама не горюй! Никаких дел! Давай домой и - в люлю!..

Однако всё ж таки сходил к себе и, вернувшись, вогнал Сырцову в вену какую-то белёсую субстанцию ("...коктейль собственного сочинения ?Мёртвые, вставайте!?..."), от которой у Олега сразу же вспотела спина, и сердце застучало, как хорошо заведённые ходики.

- Ух ты!.. - изумился ощущениям Сырцов. - Дай рецепт!

- Никаких "дай"! - гордо отрезал однокурсник. - Секрет фирмы! Запатентовано... Для покупки лицензии обращаться через коммерческий отдел.

И он показал Олегу кулак с двумя оттопыренными пальцами - большим и мизинцем...

Чуть больше чем через час после приезда в больницу Сырцов и Андрей уже опять сидели в Андреевой "Тойоте": хозяин машины - за рулём, Сырцов, с блаженно вытянутой по сидению, светящейся в темноте свежим бинтом, туго спеленатой ногой - сзади справа. Ноги? Олег почти не чувствовал - наркоз ещё не отошёл.

- Ну что? - спросил Андрей. - Домой или поговорить?

- Второе, - выбрал Сырцов и, прислонив голову к холодному стеклу, умиротворённо смежил веки. - Рассказывай...

Андрей покачал головой.

- Не здесь... Компьютер нужен. А то ты не поверишь.

- Ну... Давай тогда - ко мне, - предложил Олег. - Здесь рядом... Хотя...

- Вот именно... - кивнул Андрей. - Поехали... Есть тут одно место. Тоже недалеко.

- Ладно, - согласился Олег, - только надо сперва домой позвонить. Мои там с ума, наверное, сходят.

- Они с ума сойдут, когда рожу твою увидят.

- Да-а... - Сырцов вспомнил своё отражение в зеркале на выходе из травмпункта: сливового цвета нос с торчащими из него марлевыми тампонами, поцарапанный лоб, лопнувшая в двух местах и припухшая губа. - Пожалуй... Слушай, а если... это... изображение не включать?.. Нет... Всё равно по голосу всё слышно. С моим-то носом... "Алё, это - баня? Нет, это - Болодя"... Чёрт! Что же делать?

- А ты смс пошли, - предложил Андрей. - Мол, так и так, телефон сдох, сам задерживаюсь, не волнуйтесь, люблю, целу?ю...

- А что... - подумав, одобрил Олег. - Это - идея... Слушай, набери сам, а то мне что-то тошно сейчас на белый свет смотреть.

Андрей достал коммуникатор.

- Диктуй номер.

Сырцов распахнул глаза.

- Бл-и-ин!.. А я не помню... Слушай! - он выпрямился на сидении. - Напрочь не помню!.. Вот ведь!..

- М-да-а... - прокомментировал Андрей, запихивая телефон обратно за пазуху. - Потерпевший получил травмы, несовместимые с разумом... Поехали, Капитан Синий Нос! Быстрей начнём - быстрее кончим.

Он запустил двигатель и резко тронул машину с места.

- Полегче, полегче... - придерживаясь руками за всё подряд, урезонил его Олег. - Не дрова везёшь...

Андрей не ответил.

Они вновь мчались по вечернему городу. Андрей вёл машину быстро, агрессивно, не глядя на ограничения скорости, сигналя пешеходам, проскакивая светофоры на жёлтый свет. Сырцов, найдя более или менее устойчивое положение и прикрыв глаза, прислушивался к тупой пульсирующей боли, просыпающейся в ноге...

- Слушай, - сказал он, - как-то незаметно мы с тобой на "ты" перешли.

- Совместно пережитая опасность сближает, - наставительно ответил Андрей. - Причём гораздо сильнее, чем даже секс.

- "Секс - не повод для знакомства", - сейчас же откликнулся Олег.

- Тоже верно...

Машина, скрипя покрышками, заложила крутой разворот. Сырцов приоткрыл один глаз.

- Где это мы?

- Есенина, - коротко ответил Андрей.

- Слушай, Андрей Ильич, - опять подал голос Олег, - я хочу спросить тебя, как трезвенник трезвенника... Там, куда мы сейчас едем, водка есть?

Андрей покосился на него в зеркальце.

- Вряд ли... А что?

- Как что?! - возмутился Сырцов. - А стресс снять?!

- Что, надо?

- Надо!.. - веско сказал Олег и добавил: - Наркоз отходит.

- Понял!..

Андрей тормознул возле первого попавшегося круглосуточного и, сбегав, вернулся с бутылкой "Петергофа".

- Годится?..

Олег взял у него бутылку и, нежно прижав её к груди, вновь прикрыл глаза...

- Проходи, располагайся... - Андрей кивнул ему на дверь в комнату, а сам свернул в кухню.

Сырцов заковылял, осматриваясь.

Квартира была двухкомнатная, типовая, чисто прибранная. Всё вроде было в ней на местах - мебель, занавесочки, ковры. Одежда на вешалке. Безделушки на полках. Но что-то решительно Олегу в ней не понравилось. Что-то в ней было не так. Чего-то не хватало. Малости какой-то. Человечинки. И пахло в ней не жильём. Плесенью в ней пахло и застарелым куревом. Короче, необжитая какая-то была квартирка. Нежилая...

Когда Андрей вернулся из кухни, таща в одной руке бутылку с двумя рюмками, а в другой - початую банку огурцов с двумя воткнутыми в неё вилками, Олег уже уютно сидел в кресле, положив увечную ногу на специально поставленный для этой цели мягкий стул.

- О!.. - оценил Андрей, разгружаясь на журнальный столик рядом с Олегом. - Наполеон Бонапарт на Бородинском поле...

- Скорее уж - на Ватерлоо, - поправил его Сырцов. - Чья это хоромина?.. - он обвёл рукой.

- Приятеля одного... - Андрей свинтил пробку и разлил водку по рюмкам. - Он сейчас в отъезде... Ну что?.. - он уселся в кресло с другой стороны стола и поднял налитую до краёв рюмку. - За то, что ты - живой!

- За то, что я пока живой - спасибо партии родной! - с чувством продекламировал Олег. - За то, что грыжа только справа - партии любимой - слава!

- Ни фига себе! - восхитился Андрей. - Это откуда такой перл?

- Прабабушки моей любимая присказка, - глядя поверх рюмки, признался Сырцов. - Прабабушка у меня была - что надо!.. "Зимний" брала.

- Да ладно! - улыбнулся Андрей. - Столько не живут.

- Не живут... - вздохнул Олег. - А жаль... Ладно. Будь! - и опрокинул рюмку в рот.

- И ты не хворай! - пожелал Андрей и последовал его примеру.

Сырцов почувствовал, как мягкая подушка ухнула его по голове. По конечностям растеклось тепло. Краски стали ярче, и даже в пыльной люстре под потолком вроде прибавилось света.

- Хорошо... пошла, - старательно артикулируя, и чувствуя, как заполыхали щёки, сказал он. - Как на салазках...

- О-о-о... - пристально глядя ему в лицо, протянул Андрей. - "А зайцу-то - хватит. Зайцу больше не наливать...". Эк тебя, с одной рюмки-то!

- А что ты хочешь?! - возмутился Сырцов. - Я тут всю ночь кровь мешками проливал!

- Ладно... - сказал Андрей. - Тогда пока всё.

Он завинтил бутылку и пододвинул к Олегу банку с огурцами.

- Ты закусывай... Хлеба жаль нет.

Олег, игнорируя вилку, пальцами извлёк из банки небольшой пупырчатый огурчик и, целиком отправив его в рот, с хрустом жуя, откинулся на спинку кресла.

- Шехерезада Ванна? - вопросил он сам себя и сейчас же ответил низким томным голосом: - Я гото-ова...

- Ну вот и славненько!.. - Андрей поднялся и, выйдя в коридор, вскоре вернулся с коробкой офис-компа подмышкой. - Надеюсь, информацию ты воспринимать способен?..

- Непременно... - несколько невпопад ответил Олег. - Натюрлихь!.. Только для начала - ещё одна маленькая формальность... - он нацелился в Андрея пальцем. - Удостоверение покажи.

Андрей замер, изучающе глядя на Сырцова.

- Давно догадался?

- Какая разница? - сказал Олег. - Догадался... Давай-давай, показывай!.. - он требовательно протянул ладонь.

- Да пожалуйста... - Андрей вытащил из внутреннего кармана красную книжечку и, подойдя, вручил её Сырцову.

- Ух ты! - оценил Олег. - Федеральная служба безопасности... - он раскрыл корочки. - Рысин Андрей Ильич. Майор. Оперуполномоченный... А я думал - ты под псевдонимом работаешь.

- Зачем? - пожал плечами Андрей.

- Откуда я знаю, - удивился Олег, - какие там у вас порядки?.. Ладно, оперуполномоченный, давай будем разговор говорить... Только не бейте меня, гражданин начальник, - плаксиво заканючил он, - я вам и так всё скажу...

- Дурак ты, доктор, - Рысин отобрал у него удостоверение.

Он развернул офис-комп и, включив, вывел проекцию на виртуальный экран.

- Так видно будет? - спросил он Сырцова.

- Нормально... Слушай, а как же наш кучерявый предводитель? Или он тоже?..

- Лев Семёнович? Да нет, конечно, - улыбнулся Андрей. - Это - так... - он пошевелил пальцами в воздухе. - Ширма. Белый шум... Но, на сколько я успел заметить - такая роль ему самому весьма нравится. Придаёт, так сказать, значительности... Ибо что главное в работе прэдседатэля? - со сталинским акцентом вопросил он, задрав указательный палец. - Правильно! Молчать и надувать щёки.

Он достал из кармана несколько инфо-кубиков и, выбрав один, отправил его в приёмник офис-компа.

- Сейчас, - сказал он, - загрузится - и начнём.

- Ты мне вот что пока объясни, - попросил Олег. - В двух словах... Чего это Зуев на меня так взъелся?

- Это не Зуев, - покачал головой Андрей. - Это - мы все.

- В смысле? - не понял Олег. - Кто это - "мы"?

- Мы, - пояснил Рысин. - Члены "Клуба Смотрящих"... Сегодня в восемнадцать нуль-нуль состоялось экстренное собрание. Присутствовало одиннадцать членов, в смысле - человек. Рассмотрели: информацию господина Зуева в отношении господина Сырцова. Постановили: уничтожить упомянутого господина Сырцова, как бешеного пса... Проголосовали: десять - "за", один - "против". Устранение единогласно поручили Зуеву и Толику. Вопросы?..

- Застрелиться и не жить... - ошалело пробормотал Сырцов. - Я надеюсь, что этот единственный голос "против" принадлежал тебе?

- Отнюдь, - невозмутимо сказал Андрей. - Против как раз голосовал господин Петелин.

- Петелин? - удивился Олег. - Этот алкаш, уголовник?!

Он вдруг почему-то почувствовал себя уязвлённым.

- Ну какой же он уголовник? - вступился за Петелина Андрей. - Он, между прочим, - скульптор. Причём довольно известный.

- Петелин?!!..

- Да, Петелин! Что ты глаза выпучил? Не веришь - вон, сходи посмотри - у него сейчас как раз выставка в Арт-Центре. На Пушкинской... Да у него, если хочешь знать, несколько работ даже в "Галерее современного искусства" выставлены! В Нууке... А одна скульптура в Париже, перед зданием ЮНЕСКО стоит.

- Подожди... - захлопал глазами Сырцов. - Так... Скульптор и архитектор Константин Петелин - это...

- Да, да, да, - закивал Андрей, - это - наш Петелин... Только по паспорту он не Константин, а Кирьян. Константином он стал так... для благозвучности.

- Да-а-а... - почесал в затылке Олег. - Хорошо старик Ломброзо не дожил...

Рысин усмехнулся и принялся листать файлы. Потом вывел на экран какой-то многоцветный график.

- Между прочим, Зуев - неплохой программист, - сообщил он. - Довольно интересная разработка, - и он кивнул на экран.

- И швец, и жнец... - пробормотал под нос Сырцов. - Ты мне вот что ещё скажи, гражданин майор. Я никак в толк не возьму - зачем вы вообще затеяли всю эту возню со смертоубийством? Целый клуб Смотрящих! Сели бы кружком вокруг стола, поту?жились бы, попукали часок, глядя на мой портрет - я бы ласты и склеил. Тихо, мирно, пристойно... А то затеяли тут... вендетту! Мордобой, кровопускание - фи!..

Андрей стоял, опираясь руками на стол, и, не отрываясь, смотрел на Олега.

- Так ты что, ничего ещё до сих пор не понял?..

- А что я должен был понять? - удивился Сырцов.

Рысин опустился на стул.

- Да нет никаких Смотрящих, Олег!

- Как - нет?

- Никак нет!

- Подожди... - Олег соображал. - А как же эти все?.. Члены...

- Болванки! Манекены... Музей мадам Тюссо.

Олег с минуту сидел, выпрямившись, не мигая, потом дотянулся до бутылки, открыл, налил полную рюмку, махнул её в рот, скривился и, глядя заслезившимися глазами на Рысина, сипло выдохнул:

- Рассказывай!..

- А что рассказывать?.. - Андрей пожал плечами и, откинувшись на спинку стула, принялся излагать: - Я работаю в отделе по изучению аномальных явлений...

- Ваша контора и этим занимается? - удивился Сырцов.

- Наша контора много чем занимается... Не перебивай! Спросил - слушай.

Сырцов согласно закивал, выставив вперёд обе ладони, мол, сдаюсь, продолжайте, я - весь внимание, потом выудил из банки ещё один огурец и, опять развалившись в кресле, не переставая кивать, захрустел.

- Так вот... - продолжил Рысин. - Лет семь назад пришла мне в голову идея вот таких вот клубов по интересам...

- Зачем? - поинтересовался Олег.

- Магнит... - Андрей изобразил пальцами ножницы. - Человек тянется к себе подобным. Тем более - человек с нерядовыми способностями... Уникум всегда ощущает одиночество. Чистая психология... Впрочем, иногда - и психопатия... - подумав, добавил он.

- Ну! - подтолкнул замолчавшего Рысина Сырцов.

- Гну!.. Руководству идея понравилась. Мне дали карт-бланш, и я приступил к реализации проекта.

- Так, я так понимаю, - уточнил Олег, - этот клуб не единственный?

- Только в нашем городе работают ещё пять, - сообщил Рысин. - Есть ещё "Клуб Предсказателей". Есть "Клуб Телекиников"... Имени Ури Геллера, - он усмехнулся. - Есть "Ридер-клуб"... Ну там, ещё...

- "Ридер"? - переспросил Олег. - Это любопытно... Ну и как там наши телепаты? Надеюсь, соответствуют?

- Ага... - Андрей пощипал усы. - Соответствуют. "Раз, два, три, четыре, пять - начинаю телепать!"... Между прочим, - сообщил он, - я у них - в авторитете. Меня там даже побаиваются...

- Кто бы сомневался... - хмыкнул Олег. - С твоими-то возможностями... Ну так что? Улов-то каков?.. Надеюсь - сети трещат?

Андрей покачал головой:

- Не знаю, как в других городах, но у нас - ты первый.

- Что, за семь лет ни одной поклёвки?! - изумился Сырцов. - Да любую газету открой, там этих экстрасенсов - хоть дустом посыпай!

- Газетам нужен тираж, - спокойно объяснил Андрей. - А нам - факты... Впрочем, был ещё один, - он поморщился. - Чувствилище волосатое. Великий маг и чародей... Почётный экстрасенс всея говна...

- Не Комаровский, случаем? - по наитию предположил Олег.

- А ты что, его знаешь? - насторожился Рысин.

- На той неделе виделись, - сказал Сырцов. - Случайно. В кабаке... Испугался он меня до судорог.

- Кто бы сомневался... - вернул "комплимент" Андрей.

- Ну? - напомнил Олег. - Так что Комаровский?..

- А ничего. Прогнали мы его.

- ?!..

- Да он в первый же день нажрался, как свинья, и всем членам клуба, всему, так сказать, высокому собранию открытым текстом заявил, что никакие они не Смотрящие, а вовсе даже - пустобрёхи... Говны собачьи.

- Что, так и сказал?! - восхитился Сырцов.

- Один в один! Представляешь - сказать такое Эмме Оскаровне?

- Да-а-а... - согласился Олег. - "Безумству храбрых..."...

- Во-во... - Рысин усмехнулся. - Толик его на пинках до са?мого метро нёс... Да и вообще... - Андрей махнул рукой. - Работать с ним оказалось абсолютно невозможно... Одно слово - алкаш.

- Ну ладно, - сказал Олег, - хрен с ним, с Комаровским. Ты вот что объясни - как же вся эта статистика ваша, личные счета, персоналии, всё такое?..

- Да никак... Понимаешь, - терпеливо объяснил Андрей, - каждому ведь хочется значительности, самоуважения. Тем более если к этому не надо прикладывать особых усилий... А приписать на свой счёт чужую смерть оказалось делом... - он пощёлкал пальцами, подбирая слово - ...весьма заманчивым, что ли. Тешащим, так сказать, самомнение... Да к тому же, ещё и довольно лёгким... Особенно, если задним числом... Ну и, конечно, не без самовнушения... Зуев, так тот, например, действительно верит в свою богоизбранность.

- То-то он стольких настругал, - вставил Сырцов. - Заплечных дел мастер.

- Он работает по наркоманам, - пояснил Андрей. - Выуживает из Сети информацию. Причём зачастую - хакерским способом... С полицейских дел, из баз данных диспансеров. Фамилии, адреса... И заявляет их, как свои потенциальные мишени. Расчёт безошибочный - наркоманы долго не живут. Чистая статистика... А остальные в клубе, по-моему, уже давно все всё поняли и просто хорошо проводят время...

- Подожди, а как же Матвеев?

- Вице-губернатор? Я думаю, что наш яйцеголовый Лев Семёнович каким-то образом узнал, что у Матвеева лейкемия, вот вовремя и подсуетился... Записать на свой счёт такую фигуру - это, знаете ли...

- Да-а, - сказал Олег, - на этом фоне скромный личный счёт господина Петелина смотрится как-то совсем по-другому.

- Да Петелин, вообще - порядочный мужик.

- Только пьёт, - вставил Сырцов.

- Ну пьёт, - согласился Андрей. - Ты вон тоже пьёшь, - он кивнул на бутылку "Петергофа".

- Но-но! - задрал бровь Олег. - Попрошу без намёков!.. Я, может, стресс снимаю!

- А он, может, тоже стресс снимает, - парировал Андрей. - Он же - личность творческая!.. Богема!

- Да, - припомнил Сырцов. - Видел я эту богему... Под фикусом...

Они помолчали.

- Ладно, - сказал Олег, - вернёмся к нашим барана?м... Так чего это вдруг господа Смотрящие... которые вовсе даже и не Смотрящие... так дружно взъелись на доктора Сырцова? И какие такие жареные факты раздобыл наш бравый пулковский пилот с помощью своей чудо-программы? Факты, из-за которых бедного доктора потребовалось тут же и немедленно замочить... С контрольным Толиком в голову.

- А вот... - сказал Андрей, показывая на экран. - Как раз из-за вот этого вот графика.

- Ну и что тут у нас?.. - прищурился Олег.

- Сейчас объясню, - пообещал Рысин. - Только сначала один вопрос. Уточняющий... - он помедлил, разглядывая Сырцова. - Скажи, позапрошлый год для тебя чем-нибудь знаменателен?.. Отличался он чем-нибудь от других?

Олег сжал челюсти.

...Ещё бы! Этот страшный год так и остался в его памяти, как одна сплошная беспросветная чёрная полоса. Он и начался страшно. Сразу, в январе, накатили на мать два инфаркта. Один за другим. Один тяжелее другого... Ждали третьего. Последнего... Знакомый кардиолог, старательно глядя мимо Сырцова, предупредил, что вариантов практически нет. Хирургическое вмешательство недопустимо, а медикаментозное лечение уже никаких фактических результатов не даёт. До предела изношенный миокард может не выдержать даже небольшого изменения атмосферного давления. Со всеми вытекающими... ("...Крепись, старик. Все там будем..." - и сочувственное похлопывание по плечу)... Олег разрывался между домом, работой и кардиоцентром, где лежала мать. Дома тоже было не всё благополучно - постоянно простужался и болел Лёшка. Надя, издёрганная его постоянными капризами, сама часто срывалась в крик, нервничала, горстями пила успокоительное... Через три месяца больничной лёжки мать запросилась домой. "Не могу я здесь больше, Олежек, - сказала она ему. - Измаялась я. Дома хочу умереть...". Она говорила очень тихо, чуть слышно. Мать сильно похудела в больнице - её любимый халат висел на ней, как на вешалке. И лицо её истончилось, приобрело какую-то молочно-лунную прозрачность... Тогда он взял на работе отпуск и ещё один - за свой счёт, и перевёз мать к себе домой. Два месяца он ходил за ней, как за малым дитём, ставил капельницы, кормил чуть ли не с ложечки, часами сидел возле её кровати, держа в ладонях её, ставшую вдруг такой маленькой и сухонькой, руку... Он жил в постоянном напряжении, каждый день ожидая самого худшего. И как специально, куда бы он в эти два месяца ни пошёл или ни поехал, постоянно попадались ему навстречу похоронные процессии. То скромные - с некрашеным гробом и парой дешёвеньких венков в руках немногочисленных провожающих, то пышные - с оркестром и с кортежем из дорогих иномарок на несколько кварталов. Даже выскочив из дома на пять-десять минут - в аптеку или за хлебом - он обязательно наталкивался взглядом то на следы такой вот недавно прошедшей процессии, то на очередные печальные приготовления где-нибудь возле одного из соседних домов. Головой он, конечно, понимал, что похорон в городе больше не стало, просто раньше он не обращал на них такого пристального внимания, да и вообще, целыми днями пропадая на работе, просто был лишён возможности подобных пересечений. Но сердце его, тем не менее всякий раз замирало и куда-то проваливалось, когда он вновь видел разбросанные на асфальте еловые веточки или слышал через приоткрытую форточку надрывные звуки погребальной шопеновской сонаты... Потом отпуска кончились, он вышел на работу, но весь рабочий день сидел как на иголках, рассеянно принимая пациентов и делая нелепые ошибки в историях болезней. Домой он звонил почти каждый час, всякий раз боясь услышать фатальное: "Ей хуже...".

...В тот день он забыл дома мобильник. Пару раз в течение дня он бегал в хирургическое и звонил Наде с телефона Ивана, а чуть дождавшись пятнадцати часов, - рванул домой. И на Лиговском попал в пробку... Почти полтора часа, двигаясь со скоростью пешехода, до белых костяшек сжимая руль, он то принимался грязно ругаться, понося? все долбанные городские власти вместе с их трижды долбанными коммунальщиками и триста раз долбанными дорогами, то вдруг начинал горячо молиться, не зная ни одной молитвы, обращаясь ко всем богам сразу и раз за разом, как заклинание, повторяя одну и ту же фразу: "Лишь бы всё было хорошо... Лишь бы всё было хорошо..."... Он ещё только подъезжал к дому, когда увидел возле своего подъезда "скорую помощь". Внутри у него что-то оборвалось. Он выскочил из машины и на ватных ногах бросился к подъезду, но не добежал. Не успел. Подъе?здная дверь распахнулась, и из неё, пятясь, выдвинулась спина в белом халате. А следом выплыли носилки с лежащей на них, укрытой с головой фигурой. Ногами вперёд... Ему что-то сказали. Он не расслышал. Его потянули за рукав, но он, дёрнув рукой, высвободился и, подойдя к носилкам вплотную, приподнял край сероватой - с чёрным прямоугольником больничного штампа - простыни. И долго, бесконечно долго, не узнавая, всматривался в восковое, совершенно мёртвое лицо какого-то незнакомого мужчины... Это оказался сосед по подъезду. Здоровенный сорокапятилетний мужик, который решил отметить отъезд жены интенсивным длительным загулом. "Выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел..." - сказала тогда по этому поводу Надя... На следующее утро, бреясь перед зеркалом, Олег заметил у себя на висках первую серебристую искру...

С этого дня всё как-то потихонечку пошло на лад. Помаленечку. По самой крошечке. По капельке-капелюшечке. Но - на лад...

Уже поздней осенью (Питер тогда неожиданно завалило уже ставшим непривычным для северной столицы снегом: Олег вёз мать на очередной осмотр в кардиоцентр, на Пискарёвку, елозя в грязно-белой каше - три километра за сорок минут) всё тот же кардиолог, отведя Сырцова за локоток в сторонку, с напором спросил у него: "В Бога веруешь?!". "Нет", - честно признался Олег. "Зря! - сказал кардиолог. - Так бы хоть свечку поставил, что ли... Пудовую... Похоже, выкарабкалась твоя матушка..."...

Так или примерно так рассказал всё это Рысину Олег. Два раза по ходу повествования он останавливался и, торопливо наполнив рюмку, вбрасывал в себя совершенно безвкусную водку. На второй раз к нему присоединился и Андрей...

- Ну, я примерно что-то такое себе и представлял, - по завершению Олегова рассказа сказал он. - Всё сходится.

- Что сходится? - тупо спросил Олег, он ещё не отошёл от нахлынувших на него воспоминаний.

- Вот, смотри...

Рысин достал из банки свою вилку, облизал её и, выбравшись из кресла, стал показывать на экране вилкой, как указкой:

- Это - среднемесячный уровень смертности по городу за последние десять лет. Вот эта линия - тот же уровень по вашему району. До тридцать второго года они практически совпадают... Ты в каком году переехал на Гражданку?

- Сразу после свадьбы, в тридцать первом... В мае.

- Замечательно... Смотри - начиная с тридцать второго, уровень смертности по району начинает превышать уровень смертности по городу в целом. Величина, конечно, незначительная, в пределах статистических погрешностей, хотя и со знаком плюса всё время. Но!.. Самое интересное начинается вот здесь... - и Андрей обвёл вилкой небольшое вздутие на графике, эдакий пологий плюгавенький "пенёк". - Это - позапрошлый год. Максимальное превышение над городским уровнем здесь составляет уже больше двадцати процентов... Улавливаешь?..

- Пока нет, - честно признался Олег.

- Теперь смотри сюда...

Рысин перелистнул страницу и "пенёк" на графике сразу подрос.

- Это - та же зависимость, только по возрастной выборке от пяти до пятидесяти лет... Здесь превышение - уже более сорока процентов... - Андрей выжидательно посмотрел на Сырцова.

- Ну! - нетерпеливо подстегнул Олег.

- А теперь - следующий график... А точнее - схема, - Андрей перелистнул ещё одну страницу.

- ...Что это за... краснушная сыпь? - Олег, склонив голову набок, со скепсисом изучал план каких-то городских кварталов с рассыпанными по ним жирными красными точками; точки располагались почти правильным эллипсом и явно тяготели к одному из его фокусов.

- Не узнаёшь? - спросил Рысин и стал показывать: - Вот - Светлановский проспект... Вот - Луначарского... Вот - Учительская улица... А вот тут, - он ткнул вилкой в самую гущу разбегающихся точек, - твой дом... А точки - это координаты, адреса проживания конкретных граждан, скончавшихся или погибших в период с января тридцать шестого по январь тридцать седьмого... И если ограничивать район выборки границами данного эллипса, то график наш приобретает вот такой... - он перелистнул ещё одну страницу. - Вид...

"Пенёк" на графике резко вздулся, раздался в стороны до самых границ экрана и, скосив вправо свой верхний край, высыпал по нему угловатые неровности.

- Это - более крупный масштаб, - пояснил Андрей. - Конкретно - по месяцам тридцать шестого... Пик - в августе. Смотри: здесь - почти двукратное превышение общегородского уровня... Ну?..

Сырцов ошеломлённо молчал.

- Ну?!.. - повторил Андрей.

- Это... точные данные?

- Это - данные Зуева, - сказал Рысин. - Сейчас их у нас проверяют... Но, я думаю, больших расхождений не будет - Зуев, он ведь только задавал параметры, а саму выборку осуществляла программа.

- Значит... - начал Олег и замолчал. - Значит... Я, надо полагать - вовсе даже никакой не Смотрящий?..

- Да, - подтвердил Андрей. - В смысле - нет. В смысле - нет, не Смотрящий... Или - что скорее - не только Смотрящий... А может даже - не столько... Ты - Гарант.

- Кто? - не понял Сырцов.

- Гарант! - повторил Андрей. - Зонтик! - и он, сложив руки домиком, посмотрел на Олега из-под ладоней. - Я более чем уверен, что ты за всю свою жизнь не похоронил ни одного своего родственника... Так?..

- Не так... - сказал Олег. - Прабабушку похоронил... В двадцать девятом.

- И сколько ей было, прабабушке? - иронично поинтересовался Рысин.

- ...Да, - подумав, согласился Олег. - Ей было девяносто семь.

- Ну, вот видишь!..

Андрей с видом человека, выполнившего тяжёлый урок, уселся в кресло.

- Выпить не хочешь? - повернувшись к Сырцову, спросил он.

Олег молча покачал головой.

- А я себе налью!.. - Андрей потянулся за бутылкой. - Мы себе даже представить такого не могли! - наполняя рюмку, поделился впечатлениями он. - Такую мощь!.. Искали иголку, а нашли алмаз! Будь!.. - он опрокинул рюмку в рот, крякнул и принялся выковыривать из банки огурец. - Столько лет! Столько сил! Столько просеяно песка! Столько отброшено пустышек!.. Но зато!!.. - он сунул в рот огурец и, зажмурившись, с наслаждением захрустел. - ...Десятки лет! Учёные, военные, журналисты - все искали... Искали, искали, рыли, рыли... А нашли мы!

- Монстр... - тихо, как бы про себя сказал Олег, продолжая глядеть на график. - Чудовище... Прав был пилот.

- Что?.. - переспросил Андрей. - Что ты там бормочешь?

- Монстр!.. - громко повторил Сырцов и, посмотрев исподлобья на довольного Рысина, процитировал: - "Чудище о?бло, озо??рно, огромно, стозевно и лаяй"!

- Брось! - сказал Андрей и отгородился ладонью. - Не надо!.. Не надо вешать на нашу организацию всех собак!

- Да я что? - опять потух Олег. - Разве я про вас?

- Если хочешь знать, - с напором продолжал Рысин, - мы сейчас... на настоящий момент времени - единственная реальная сила в стране. Да и не только сейчас! Я тебе так скажу, - он доверительно наклонился к Олегу, - только благодаря нашей организации России удавалось сохранять свою государственность все последние пятьдесят лет... Только благодаря нам... Армия похерена! Полиция куплена! Партии - тряпичные куклы на руках политиков. Петрушки в балагане!.. Про так называемую общественность я вообще молчу!..

- Слушай, майор, - прервал его Сырцов. - У тебя пистолет есть?

- Какой пистолет? - не понял Рысин.

- Настоящий, - сказал Олег. - Табельный. Не пукалка твоя.

До Андрея дошло.

- Дур-р-рак!.. - он заскрёб по полу ногами, пытаясь выбраться из кресла. - Дурак и есть дурак!

Он вскочил и забегал по комнате, всплёскивая руками.

- Ну, я так и знал! Я так и знал, что начнутся эти интеллигентские сопли!.. Ты ещё скажи, что все они, - он потыкал в экран, - на твоей совести!

- А разве нет? - тихо спросил Олег.

- Конечно нет!! - Андрей остановился напротив Сырцова и даже притопнул ногой. - Конечно нет! Это... - он опять ткнул в экран. - Это - твоя СИЛА!

- Есть разница?

- Есть!! - Андрей перенёс палец на Олега. - Есть!.. Ты пока - заготовка. Ты эту силу пока не приручил. Ты её пока не ощущаешь. Да об чём речь?! Ты о ней три дня назад даже не подозревал!!.. А туда же!.. Суицидник хренов!.. Не-ет, дорогой мой, - Рысин повертел пальцем перед Олеговым носом, - ты с ней сперва свыкнись. Со своей силой. Потом обуздай. Потом научись пользоваться ею. Как частью тела... А уж потом можешь рефлексировать, сколько тебе угодно... Так что выкинь всю эту хрень суицидную из головы, и давай будем работать. Ты нам нужен живым и здоровым!

- Кому это НАМ? - подозрительно спросил Сырцов.

- Нам, - стукнул себя в грудь Андрей. - Людям... Человечеству.

- Фе-ес-бе? - нарочито кривляясь, пропел Олег.

- И ФСБ тоже, - на полном серьёзе и даже торжественно подтвердил Рысин. - Как гаранту безопасности государственности российской.

- Ух ты!.. - Олег азартно прищурил глаз - Вербовать будешь?

- Зачем? - удивился Андрей. - Сам придёшь.

- Ещё чего!

- Придёшь-придёшь, - заверил его Андрей. - Даже прибежишь!

- Чего это вдруг?! - хмыкнул Сырцов - Что я там у вас забыл?

- Да пойми ты, чудак-человек! - Рысин выдернул из-под стола стул и уселся на него верхом напротив Олега. - Там!.. - он ткнул пальцем в сторону окна. - Там ты никому не нужен. Более того, там - ты нежелателен. То есть совсем!.. Ты можешь себе представить, что начнётся, когда о твоих способностях узнает, так сказать, широкая общественность? Наши уважаемые народные массы? Наш дорогой плебс?.. Да тебя ж по земле разотрут!.. Со всеми чадами и домочадцами. И разбираться особо не станут... Но это ещё - ладно. Можно поменять фамилию, можно уехать, можно спрятаться... Народ он горяч, но забывчив... А вот если про тебя прознают ребятки типа Матвеева? Эти шакалы - помесь госчиновника с бандюком... Они даже не станут пробовать использовать тебя в своих целях. Ты для них слишком опасен. Смертельно... Они тихо шлёпнут тебя да ещё веночек на твою могилку пришлют. Чтоб никто в авторстве не сомневался... И семью твою заодно. Так. На всякий случай... Ты этого хочешь?!..

Олег покачал головой.

- ...Я не смогу, - тихо сказал он.

Он сидел, сильно подавшись вперёд, низко опустив голову, двумя руками оглаживая свою больную ногу.

- Я не смогу... - повторил он. - Я ничего не смогу, зная, что умирают люди...

- Да боже ж ты мой! - Андрей вскочил и снова забегал по комнате. - Ну, умирают!.. Люди всегда умирают! На то они и люди... Ты вспомни! Всякая ступень в развитии человеческого общества всегда сопровождалась массовой гибелью людей... Первый неандерталец, соорудивший каменный топор, тут же, долго не думая, испытал его на своём ближнем. И получил два куска мяса, вместо одного...

- Архантроп, - всё так же тихо сказал Олег.

- Что?..

- Я говорю - первым каменный топор сделал архантроп.

- Один хрен!.. - отмахнулся Рысин. - Каменный век - бронзовый век - железный век. Порядок всегда оставался неизменным: новое орудие - убийство - кусок мяса... По сути, ничего не поменялось и теперь. Только, в отличие от твоих... архантропов, ребятки теперь размахивают не каменными топорами, а ядерной дубиной... Но цель осталась прежняя - кусок мяса. Желательно - пожирней и, естественно, - поувесистей... Но ты учти... - Рысин застыл столбиком и, глядя мимо Сырцова, стал поглаживать свои усы. - Это всё были изменения, хоть и важные, но по своей сути - второстепенные... декоративные. Менялся только антураж, детали. Самое главное - человек - оставалось неизменным... - Рысин опять зашагал. - Да, он выпрямился, он стал брить рожу и научился повязывать галстук. Он сменил блохастую звериную шкуру на космический скафандр... Но внутренне-то он остался прежним. Он совсем не изменился! Ничуть!.. Та же анатомия, та же физиология, та же генетика... Та же психология, наконец... И вот сейчас - заметь, только сейчас! - мы впервые столкнулись с чем-то новым. С чем-то доселе невиданным... Мы теперь отчётливо видим, что человек может перейти на некую иную ступень... Что это? Игра генов?.. Соматические мутации?.. Или какие-то изменения в алгоритмах мозговой деятельности?.. Мы пока этого не знаем... Но мы обязательно узнаем! Слышишь? Обязательно!.. Теперь у нас есть ты - Homo novus!..

- Андрей, отвези меня домой, - попросил Сырцов.

Но Рысин не слышал. Он продолжал вышагивать по комнате, каждый раз огибая поставленный им же посредине стул, пощипывая себя за усы и активно жестикулируя в пространстве свободной рукой. На щеках его проступил яблочный румянец. Он даже помолодел и стал похож на возбуждённого свиданием с королевой д'Артаньяна.

- ...Ты скажешь - мы не сумеем? Ты скажешь, что через одну точку можно провести бесчисленное множество прямых, среди которых не отыщешь нужной, единственно необходимой?.. Как бы не так! Мы найдём вторую точку! Мы теперь знаем, как искать. Вот он - алгоритм! - Рысин указал на экран. - Алгоритм поиска!.. Мы просеем по необходимым параметрам всю страну. Да что там страну! Весь мир! Благо - в информационном пространстве нет границ... И мы найдём подобных тебе людей! Одного, десять, сто! Обязательно найдём! Не можем не найти! И вот тогда... И вот тогда мы откроем тайну вашей непохожести!.. Мы разберём её по винтикам! Мы поставим её на поток... Евгеника из золушки девятнадцатого века превратится в принцессу века двадцать первого!.. И уже следующее поколение людей станет поколением Homo novus!..

- Ну да! - обрадованно закричал Сырцов. - А как же! Конечно! Как я сам не допёр?!.. Стройными колоннами - и в светлое будущее! С ясным взором и в белых штанах!.. Послушай... Андерсен! Я тебя прошу! Нет! Я тебя заклинаю! Как хомо сапиенс - хомо сапиенса... - Сырцов молитвенно сложил ладони. - Отвези ты меня домой... - он подался вперёд и протянул руки навстречу Рысину. - Скорей, мой добрый сказочник! Торопись!.. - и, округляя глаза и переходя на доверительный полушёпот, добавил: - А то меня сейчас стошнит...

Часть IV

Сын своего отца.

Надя, конечно же, не спала.

Увидев мужа во всей красе его батальных отметин, она слабо охнула и, прижав ладошки к щекам, тихо простонала:

- Олег, ты в аварию попал?

Сырцов, бросив в угол снятую ещё на лестнице куртку, подошёл к жене и, обняв её за плечи, привлёк к себе.

- Нет... - прижимаясь щекой к её щеке, сказал он. - Отморозки какие-то... Как тогда, на мосту - помнишь?.. Только на этот раз убежать не удалось.

Надя отстранилась, и глаза её тревожно зашарили по мужу.

- Нос сломали? - сразу определила она; всё-таки она была женой доктора.

- Перегородку... - уточнил Олег. - На ноге - порез, - упредил он Надин вопрос. - В двух рёбрах - трещины, сильный ушиб на боку. Всё... Можно сказать - легко отделался.

- Что у тебя с телефоном? - жена уже приходила в себя. - Я звоню, звоню...

- Вдребезги... - сказал Олег. - В хлам... А потом было не до того - травмпункт, полиция, протоколы...

Надины глаза вдруг увлажнились, и она опять прижалась к нему, плечи её вздрогнули.

- Ну всё... Всё... - Олег погладил её по голове. - Всё уже кончилось...

- Олег... - всхлипнула Надя. - У нас опять приступ... Как прошлый раз... Никакое это не отравление... Олег, я боюсь...

Сырцов заледенел. "Тихо, - сказал он себе. - Тихо... Спокойно... Нельзя!..".

- Скорую вызывала?

Жена закивала.

- Они сказали, что, возможно - панкреатит... Необходимо обследование.

- Кололи что-нибудь?

- Да... - Надя высвободилась и, достав из кармана халата записку, прочитала: - Атропин и промедол... Правильно?

- Да, правильно... Как она сейчас?

- Лучше. Она почти сразу заснула.

Олег тяжело опустился на пуфик и, кряхтя, принялся стаскивать ботинки. Надя, смахнув слёзы, кинулась ему помогать.

- Я уже вся извелась, - торопливо принялась рассказывать она. - Тебя нет, Полинку всю выворачивает, Алёшка ревёт - перепугался. Я уже и на работу тебе звонила, и Ивану... - она застыла с левым ботинком в руке. - Господи, здесь же всё в крови!..

- Порез серьёзный был... - Олег взял у неё из рук ботинок и поставил его на пол. - Всё уже нормально - обработали, зашили... Да честное слово, нормально всё! - заверил он. - Шрамы, между прочим, украшают мужчин... - он, опираясь руками на трюмо, поднялся. - Лёшка где, спит?

- Как же, спит! - устало сказала Надя. - Я - говорит - буду с Полинкой сидеть. Всю ночь. Представляешь?.. Я ему - давай, мол, в постель, а он - ни в какую.

- Надо уложить, - сказал Олег. - Первый час уже.

- Я - сейчас, - заторопилась Надя. - Ты давай - в ванну. Я быстро.

Сырцов заковылял по коридору.

- Олег!.. - негромко окликнула его Надя.

Он оглянулся. Жена стояла в дверях детской и манила его рукой. Олег подошёл. Надя приложила палец к губам и посторонилась. Сырцов заглянул в комнату.

Лёшка спал, сидя на придвинутом вплотную к кроватке детском стульчике, упираясь в кроватку лбом и просунув между прутьями обе своих руки. Спала и Полинка. Брови её были строго сдвинуты, ротик приоткрыт, цепким кулачком она крепко держалась за палец на руке брата.

Олег попятился, увлекая за собой жену.

- Не надо... - шёпотом сказал он. - Обоих разбудим... Пусть пока...

Они прошли в ванную. Надя помогла ему раздеться.

- О-о-ой... - она благоговейно прикоснулась к "крабовидной туманности". - Больно?..

- Нет, - сказал он. - Даже приятно.

- Балда!..

Надя отобрала у него необратимо изгаженные грязью и кровью, с отрезанной по колено левой штаниной, брюки и понесла их в мусорку. Олег пустил воду и осторожно забрался в ванну. Забинтованную ногу он оставил за бортом. Сначала ему больно надавливало краем ванны на икру, но потом он приспособился, упёршись пяткой в ящик для белья.

Вернулась Надя.

- "Вот лежу я на спине загипсованный, кажный член у мене - расфасованный...", - фальшиво пропел ей навстречу Олег.

- Ну, и вовсе даже не каждый! - успокоила его жена.

Взгляд её опять задержался на багрово-чёрном кровоподтёке. Она вздохнула.

- Надюш, - сказал Олег, - всё нормально. Нет, правда! Нигде ничего жизненно важного не задето. Это всё, - он показал рукой, - ерунда, мелочи... Как мне сегодня сказали: до свадьбы заживёт.

- Но ведь всё могло кончиться совсем плохо, - жалобно сказала Надя.

- Могло! - подтвердил Олег. - Но ведь не кончилось же... Зато как я бился! Если б ты видела, как я сражался!.. Как лев! Да что там лев! Как тигр!! Как бешеный бурундук!.. Он мне - раз! Я ему - р-раз! Он мне - трах! Я ему - тарабах! Я - у-у-у! Он - а-а-а!.. Война и немцы!

Надя наконец улыбнулась.

- Ладно, Аника-воин, не распаляйся... - сказала она и достала из шкафчика шампунь. - Давай-ка, я тебя лучше помою...

- Ты давай, ложись, - сказал Олег. - Измаялась ведь.

- А ты?

- А я ещё посижу... Очухаюсь. Нет, правда!.. - он убрал прядку с лица супруги. - Мне в травмопункте какого-то зелья вкололи, у меня теперь сна - ни в одном глазу. И пульс зашкаливает. Я сейчас всё равно не усну... Заодно Лёшку покараулю.

Жена внимательно посмотрела ему в лицо.

- Да всё нормально, - улыбнулся Олег. - Не переживай... Я тут чайку попью, почитаю и через часок приду... Лёшку ж уложить надо!

- Покормить тебя?

- Я сам, Надь... - он погладил жену по плечу. - Ложись давай.

Она, зажмурясь, потёрлась щекой об его руку, потом открыла глаза:

- Полинку завтра повезём?

- Да, - сказал Олег. - Скорее всего. По состоянию посмотрим... Сначала созвониться надо.

Надя кивнула.

- Ивану бы надо позвонить. Я ведь их там всех перебаламутила. Волнуются, наверное.

Олег посмотрел на часы.

- Поздно уже... Да и, с другой стороны, если логически рассуждать: раз больше не звонишь, - значит, всё разрешилось.

Надя покачала головой:

- Ох уж... Логичные вы мои... Ладно... - она приподнялась на цыпочки и поцеловала мужа в щёку. - Только недолго.

- Хорошо.

Надя ушла в спальню, а Олег, проводив её взглядом, включил чайник и принялся за сооружение бутерброда...

Бутерброд вышел знатным - аппетитным на вид и основательным, как дредноут. "А ля Веретенников" - оценил его Олег. Бульдогообразное, с толстыми дрожащими брылями лицо профессора замаячило перед ним. "Да... - подумал Олег. - Бедный профессор. Воистину - у каждого в шкафу есть свой скелет... А то и не один... Да! Кстати...". Вспомнив, он вышел в коридор, достал из чумазого, сиротливо приткнувшегося в углу, кейса синюю папку и, вернувшись на кухню, положил её на стол.

Щёлкнул чайник. Олег набухал себе большущую кружку, кинул туда ломтик лимона и всыпал четыре ложки сахара. Подумав, добавил пятую: "Глюкоза, государи мои, глюкоза!..". Потом он подтянул пониже лампу и одновременно прибрал в ней яркость - кухня погрузилась в уютный полумрак, а на столе образовался симпатичный круг света. Олег расположил в нём распечатку, кружку и бутерброд, потом, опять сходив в коридор, приволок оттуда пуфик - под больную ногу, - на этом приготовления были в целом закончены. Кряхтя, он умостился на стул и, осторожно расположив на пуфике ноющую конечность, наконец с наслаждением отхлебнул из кружки. Чай получился что надо: горячий, сладкий, и его было много.

Олег раскрыл распечатку, нашёл место, на котором остановился прошлый раз, и, отхватив от дредноута пол кормы, жуя, принялся за чтение...

..." - Привет, Демьян! Как спалось?..

Демьян поднял голову. Рядом с ним стояла Роза - ещё один работник "Амбассадора".

- Спасибо - хреново, - Демьян высунул из спальника кисть руки и, задрав голову, поскрёб небритый подбородок.

- То-то я смотрю - вид у тебя мутный.

Роза приходилась какой-то дальней родственницей Сурэну и работала в "Амбассадоре" посудомойкой и бухгалтером. В отличие от хитрого, себе на уме Сурэна, Роза Демьяну нравилась. Была она открытой и работящей, воспитала без мужа двоих детей, но к жизни относилась со спокойным оптимизмом и даже - с юмором. Была она и на редкость здоровым человеком. Во всяком случае, Демьян никаких патологий в её организме не видел. В его практике подобное случалось очень даже нечасто. Может быть, благодаря именно этому, а может, из-за особенностей своей восточной внешности, несмотря на свои "сильнозасорок" лет, была она красива - спокойной осенней красотой немолодой уже женщины. Роза была обладательницей второго комплекта ключей и приходила в "Амбассадор" рано, чтобы успеть перемыть оставшуюся с вечера посуду и подбить вчерашний баланс. С приходом к открытию заведения Сурэна, она сдавала ему отчёт и убегала на автобус - к двенадцати часам ей надо было быть в какой-то конторе, где она подрабатывала на полставки делопроизводителем. Четвёртым и последним сотрудником "Амбассадора" была официантка Анжела - глуповатая апатичная блондинка, обладавшая двумя - с точки зрения Сурэна - несомненными достоинствами: бюстом шестого размера и отдельной двухкомнатной квартирой на Богатырском проспекте, где она проживала вдвоём со своей малолетней дочкой...

Роза погремела в тамбуре ключами и крикнула ему от дверей:

- Ты будешь заходить?

- Позже... Я ещё посижу.

- Кофе тебе сварить?

- Не надо... Не сейчас... Спасибо, Роза!

- Ну, как хочешь... - Роза скрылась внутри.

Демьян прикрыл глаза...

...Поссорились они с Катей в марте. "Шестого", - уточнил про себя Демьян. Город готовился к празднику. На каждом углу топтались продавцы цветов, заботливо укрывая свой нежный товар - в застеклённых ящиках со свечкой внутри - от коварных первомартовских морозов. Демьян купил у печального замёрзшего абхаза веточку мимозы и торжественно вручил её Кате - на фоне Катиного синего пальто мимозы смотрелись очень стильно.

Они шли по вечернему предпраздничному городу, и Катя, выслушав какую-то очередную сумасшедшую Демьянину историю, почему-то начала рассказывать о своём неудачном замужестве. Была Катя замужем два года, замужество её - с обоюдного их с мужем согласия - завершилось не так давно - прошлой весной, но историю свою она пыталась представить как дела давно забытых дней - "...времён Очакова и покоренья Крыма". Она пыталась даже шутить в тему, но шутки её были совсем невесёлыми, и по интонациям, по длинным паузам, по протяжному, так не свойственному ей "во-о-от..." - было видно, что "раны ещё свежи и кровь сочится". Демьян Катину скованность чувствовал, было ему от её рассказа как-то горько и неуютно, и наверное, из-за этого он старался всем видом показать, что слушает он Катю очень внимательно, сопереживает ей и болеет за неё. Вероятно, как раз из-за этой излишней показной "сопереживательности" он и сморозил глупость...

"...Так во-о-от... - Катя старательно подводила рассказ к кульминации. - Потом мы поехали в Москву... Ну, там тоже пришлось платить. Костя сказал, что в жизни столько взяток не давал. Но устроили меня хорошо - в отдельной палате и даже с телевизором... Во-о-от... Ну, а через две недели объявили, что детей у меня не будет... Никогда...". "Я знаю", - по инерции сказал Демьян и прикусил язык. Катя, запнувшись на полуслове, остановилась и, вынув свою руку из-под его локтя, всем корпусом повернулась к нему: "Ах, вон оно что... И давно?". Демьян был готов провалиться сквозь землю: "Катя... послушай...", "Давно?!.." - в Катином голосе прорезался металл. "Почти с самого начала", - потух Демьян. "Почти с самого начала..." - как эхо повторила за ним Катя и, отвернувшись, двинулась дальше. Демьян догнал её и пошёл рядом, проклиная про себя свой болтливый язык и грозя ему всеми смертными карами. Они ещё немного прошлись (под руку Катя его больше так и не взяла, веточку мимозы несла теперь не у груди, а - как забытый предмет - в опущенной левой руке), а потом Катя, что-то вспомнив, заторопилась, и он быстро довёл её до ближайшей станции метро. "Ты знаешь... - стараясь не встречаться с ним глазами, сказала ему Катя перед расставанием (они стояли возле спуска в подземный переход, у самых ступенек, и спешащие пешеходы, огибая гранитный парапет, то и дело задевали то её, то его). - Ты знаешь, я тебя иногда боюсь". Он не ответил. "Боюсь!" - повторила она, и он опять не ответил. Она ещё помолчала, потом что-то хотела сказать, передумала, искоса взглянула на него и, круто развернувшись, быстро сбежала по лестнице, сразу исчезнув за поворотом и так и не помахав по-обыкновению снизу рукой... Конечно, в полном смысле, этот разговор ссорой назвать было нельзя, но осадок он оставил именно такой. Во всяком случае, - у Демьяна. Потом они вновь встретились в институте. Катя вела себя с ним обыкновенно, о прошедшем разговоре не упоминала ни словом, ни взглядом, но Демьян ещё долго чувствовал в себе какую-то слоновью неловкость, а последние Катины слова, застряв в голове, всплывали потом кстати и некстати...

..."Я - тебя - боюсь... Ещё бы. Я и сам себя иногда боюсь..." - подумал Демьян и вновь - ярко, в деталях - припомнился ему тот тёплый майский вечер, когда всё так страшно начиналось и так неожиданно счастливо закончилось...

Катя накануне приехала из Москвы, с международного "псих-семинара", привезла кучу материалов, слайдов. Они просидели в институте допоздна, потом Глеб, извинившись, убежал на вокзал встречать какую-то приезжающую родственницу, а они с Катей, несмотря на поздний час, выбрали для прогулки до метро - видимо, по поводу хорошей погоды - кружной путь. Уже спускались с крыш бледно-фиолетовые сумерки, но фонари ещё не зажглись. Демьян с Катей не торопясь шли по полупустой Бехтерева - Катя в цветах и красках рассказывала какие-то подробности своей поездки и прошедшего семинара, Демьян шутливо всё это комментировал - когда из-за пустого автобусного павильона вышли и шагнули им наперерез двое. Первый - плотный и приземистый, с широким лицом и влажными мясистыми губами - остановился, держа руки в карманах штанов, в шаге от Демьяна; второй - высокий, мосластый - двигаясь какой-то развинченной походкой, подошёл и встал со скучающим видом сбоку от Кати. "Братан, одолжи червончик - на портвешок не хватает", - неожиданно тонким голосом сказал губастый, обшаривая Демьяна цепким взглядом маленьких свинячьих глазок. "А заработать не пробовал?" - спросил Демьян, ощущая, как в животе стремительно набухает сосущий ледяной ком. Нижняя губа у "братана" отклеилась от верхней, несколько мгновений были видны жёлтые неровные зубы, потом он опять зашлёпнул рот и делано улыбнулся. "Хамишь?" - почти ласково спросил он и вдруг, резким движением выдернув из кармана руку, направил Демьяну в живот тускло блеснувшее лезвие ножа. "Гони бабло, падла!.. - перешёл он на визгливый шёпот. - И молчи, сука, а то щас кишки выпущу!". Демьян, как зачарованный, смотрел на ртутное лезвие. Холодный ком в животе стремительно разросся и заполнил грудь, сердце забухало громко, каждый удар отчётливо отдавался в голове. Катя что-то сказала, даже, кажется, крикнула, но тут "мосластый", одной рукой схватив её сумочку, второй - коротко, но сильно ударил Катю в лицо. Катя упала. Демьяна окутала глухая, по-комариному звенящая тишина. Дальше он действовал так, как будто кто-то, доселе неосязаемый, сидел в нём и отдавал необходимые команды. Демьян, спокойно отстранив ватную руку с ножом, шагнул вплотную к "губошлёпу" и, засунув большие пальцы в мокрые углы его рта, неторопливым движением разорвал ему рот почти до самых ушей. Кожа на щеках поддалась легко, как рыхлая резина, и крови поначалу было совсем немного. "Губошлёп" выронил нож, попятился, схватился ладонями за лицо и, упав на колени, уткнулся в асфальт. Из-под его рук выползла и стала неторопливо растекаться ярко-алая лужа. Демьян отступил от неё назад и боковым зрением увидел движение справа. Он повернулся. "Мосластый", двигаясь плавно, как в замедленном кино, приближался к нему, держа в одной руке Катину сумочку, а вторую - со сжатым кулаком - отводя назад для удара. Демьян подождал, пока "мосластый", выбрасывая вперёд бьющую руку, приблизится вплотную, потом присел и, резко вытянув вперёд обе руки, сильно толкнул его ладонями в грудь. "Мосластый" сложился, плавно взлетел в воздух и, пролетев пару метров, врезался головой и плечами в стенку остановки, разбил её и - в белом водопаде осколков - мотая, как тряпичная кукла, руками, упал с той стороны павильона. Сумочка, по высокой дуге перелетев через павильон, шлёпнулась метрах в трёх за ним на мостовую. Демьян оглянулся. Катя сидела на земле и круглыми испуганными глазами смотрела на него, с разбитой губы по подбородку у неё стекала струйка крови. Она что-то сказала. "Что?.." - спросил Демьян - комариная тишина всё ещё звенела в нём. Она опять что-то сказала. "У тебя кровь", - сказал Демьян и показал на свою губу. Катя мазанула ладонью по губам и посмотрела на пальцы. Демьян сунул руку в карман, нащупал носовой платок и, шагнув к Кате, протянул платок ей. Катя взяла платок и приложила к губам, и тогда Демьян, подхватив её под мышки, помог ей подняться. "Ты убил его", - глухо из-под платка сказала Катя, глядя ему за спину остановившимися глазами. Демьян посмотрел. "Мосластый" - неопрятной кучей тряпья - валялся среди осколков пластика. Демьян, перешагнув скамейку, вошёл в пролом и, по хрустящим осколкам пройдя мимо "мосластого" - тот лежал, уткнувшись восковым лицом в асфальт, - подошёл и поднял с земли Катину сумочку. Потом он тем же путём вернулся к Кате. "Ну что?.." - спросила его Катя. Демьян молча покачал головой. "Надо уходить... - сказала Катя. - Никому ничего не докажешь". Она взяла Демьяна за руку и, обогнув "губошлёпа" (тот, что-то невнятно мыча в ладони, оттопырив толстый зад, стоял в кровавой луже всё в той же позе), потащила его по улице, потом - через ближайшую подворотню - во дворы, и дальше - дворами - мимо вонючих мусорных баков, каких-то покосившихся деревянных сараев, потом - мимо глухого, сплошь изрисованного граффити, бесконечного бетонного забора с путанкой колючей проволоки наверху, и опять - дворами, между плотно припаркованными машинами, через пустую детскую площадку, почти бегом - прочь, прочь... Ледяной ком у Демьяна в животе вдруг заворочался и начал стремительно стягиваться в точку. "Погоди..." - сказал Демьян и, выпустив горячую Катину ладонь, отошёл к какой-то глухой кирпичной стене. Сжатый в комок желудок вдруг запульсировал и стремительно двинулся вверх. Демьяна вырвало. Потом ещё. И ещё. А потом знакомая, рвущая голову боль обрушилась на него. Демьян застонал и уткнулся лбом в холодный кирпич стены. Боль вырывалась из правого виска и, ветвящейся молнией прострелив весь череп, сворачивалась в тугой жгут и сжимала, сдавливала, сплющивала мозг. "Демьян!.. Демьян!.. - услышал он откуда-то из дальнего далека. - Демьян!.. Что с тобой?..". "Голова..." - прошептал Демьян шершавым холодным кирпичам и, накрытый новой волной дикой боли, вновь застонал, бессмысленно шаря руками по стене...

Дальнейшее он помнил урывками: вот - они выходят из-под арки на улицу и режущий свет фонарей бьёт ему в глаза, отзываясь вспышкой боли в затылке; вот - они едут на заднем сидении какой-то тесной легковушки, в машине накурено, и его опять начинает мутить; вот - они медленно, с остановками, поднимаются по какой-то тёмной лестнице, и он цепляется одной рукой за перила, а другой - тяжело опирается на Катины плечи...

Способность соображать вернулась к нему, когда он, прижимаясь спиной и затылком к прохладному дерматину входной двери, сидел в чьей-то тесно заставленной, узкой прихожей на заботливо подставленном пуфике и с удивлением оглядывал незнакомый интерьер. Катя, держа в одной руке пустую чашку, а в другой - скомканное мокрое полотенце, сидела перед ним на корточках и - снизу вверх - тревожно смотрела ему в лицо. "Где это мы?" - спросил Демьян. Голос у него вышел хриплым, но он, чувствую дежурящую у виска боль, откашляться не рискнул. "У меня... - тихо ответила Катя и, заглянув ему в глаза, спросила: - Ну что?.. Ты как?..". Демьян поморщился. "Встать сможешь?". Он попробовал. Опустошающая слабость, разлившаяся по всему телу, мешала ему. Ноги противно дрожали. Придерживаясь за стену, Демьян шагнул вперёд. Его качнуло. "Тихо, тихо, тихо..." - кинулась к нему Катя. Она вновь поднырнула ему под руку и, тесно прижимаясь к нему из-за узости прихожей, провела в полутёмную комнату и усадила на диван. "Я здесь живу... - шёпотом сообщила она ему. - Это - квартира моей бабушки. Она там... - Катя указала на закрытую дверь. - Спит... Поэтому..." - и она приложила указательный палец к своей распухшей губе. Демьян опёрся спиной на спинку дивана, и ему слегка полегчало. "Посиди. Я сейчас..." - Катя исчезла. Где-то зашумела вода... "Пойдём..." - Катя возникла откуда-то сбоку, помогла ему подняться и провела в ванную. Демьян поморщился от яркого света. "Вот - ванна, вот - полотенце, вот - шампунь... - показала ему Катя. - Тебе помочь?..". "Сам", - коротко ответил Демьян и шагнул к умывальнику. Отражение в зеркале ему не понравилось. Бледно-зелёное лицо "гармонично" дополнялось мокрыми слипшимися волосами на лбу, кровавыми белками глаз и неопрятной, засохшей белёсой коростой в углах губ. "Ну вурдалак вурдалаком..." - пробормотал Демьян и пустил воду...

Полчаса в ванне и контрастный душ сделали своё дело. Демьян вернулся в комнату почти человеком, только гулкая слабость в теле да полынная сухость во рту напоминали о пережитом. "Чай..." - сказала Катя и пододвинула ему огромную чашку ароматного чая с лимоном. "Волшебница!" - закатил глаза Демьян и утонул в чашке, постанывая от наслаждения. "Спать будешь здесь... - Катя показала на застеленный диван. - А я - там... - упредила она Демьянов вопрос, показав на матрас на полу в углу комнаты. - И не спорь! - она накрыла руку Демьяна своей ладонью. - Кто в доме хозяин?..". "Всё, всё - сдаюсь", - пробормотал Демьян и вновь приложился к чашке. "Всё. Допивай и ложись... Свет можешь погасить. Я не заблужусь", - Катя встала и, забрав со стола чайник, вышла из комнаты... Демьян допивал чай уже почти "на автомате" - глаза слипались, по телу растеклась сладкая обездвиживающая истома. Хотелось положить голову на стол и, закрыв глаза, больше не шевелиться. "Не спать, не спать - косить!.." - вспомнил Демьян фразу из их любимого с Катей анекдота и, собрав последние силы, переместился на диван. Кое-как стянув с себя джинсы и майку, он повалился головой на подушку и, нашарив в изголовье лампу, не без труда щёлкнул выключателем...

Он проснулся от того, что кто-то присел рядом с ним на край дивана. Потом на его голову опустилась рука и тихонько погладила по волосам. Он взял Катину руку, поднёс к своим губам и стал осторожно целовать ладонь. Катя тихонько засмеялась в темноте и запустила в его волосы вторую руку. Потом она забрала обе руки, встала с дивана, чем-то пошуршала в темноте и, вновь возникнув рядом, скользнула к нему под одеяло. "Подвинься, герой", - услышал Демьян Катин шёпот и, вдавливаясь в спинку дивана, обнял и притянул её к себе - на Кате ничего не было. "Только в губы не целуй... - шепнула ему Катя. - Больно"...

...Демьян расстегнул спальник и, вынув руку, посмотрел на часы. Было без десяти семь. "Пора", - решил Демьян. Он вылез из спальника, аккуратно скатал его на скамейке и отнёс в "Амбассадор". Роза гремела на кухне посудой. Демьян направился в туалет.

- Есть будешь? - вдогонку спросила Роза.

- Нет, Роза, позже...

- Ты, часом, не заболел?

"Что это я? - удивился Демьян. - Жрать же охота... Что ж теперь - застрелиться и не жить?". Он вернулся и заглянул в кухонную дверь.

- А что в меню?

Роза повеселела.

- Вот давно бы так... Сосиски будешь?

- Буду... - Демьян поразмыслил. - Парочку... Только без горошка! - торопливо добавил он.

- Знаю, знаю... - Роза махнула на него рукой. - Через пять минут будет готово.

Во время бритья Демьян заметил, что у него подрагивают руки. "Спокойно... - пристально глядя в глаза своему отражению, сказал он. - Спокойно... Что ты дёргаешься?.. Боишься?". Он прислушался к себе. Нет, страха вроде бы не было. Разве что - сидел в животе маленький ледяной червячок, да чуть-чуть частил пульс. "Не ссы... - нарочито грубо сказал себе Демьян. - Что ты ссышь? Не ты первый, не ты последний..."...

Выйдя из туалета, он порылся в рюкзаке и, выудив на свет свою парадную рубашку, придирчиво её осмотрел. "Сойдёт... - решил он. - Не на свадьбу же...". Он надел рубаху и прошёл на кухню. Там уже вкусно пахло сосисками и свежесваренным кофе. Завтракая, Демьян то и дело поглядывал на часы - времени оставалось всё меньше. Когда он допил кофе и, стерев со стола крошки, отнёс посуду в мойку, на часах было без двадцати пяти восемь. До назначенного времени оставалось меньше получаса...

...Накануне, почти сразу после открытия "Амбассадора" - Демьян как раз катил из кладовки второй кег с пивом - Сурэн подозвал его и, протянув ему свой навороченный мобильник (держал он его двумя пальцами, оттопырив веером остальные - больше всего смахивающие на поросшие редкой шерстью сардельки), удивлённо сказал: "Тэбя...". И, многозначительно склонившись, добавил: "Женщина...". Демьян взял трубку. "Демьян, ты меня слышишь?.. - ворвался к нему радостный Катин голос. - У меня обалденные новости...". Слышимость была изумительная, как будто Катя находилась в соседней комнате. "Слышу... - сказал Демьян. - Ты где?". "Я - ещё в Москве, но я завтра приеду. Поезд - семь двадцать... Демьян! Ты не поверишь! Это - переворот! Ты - уникум. Ты - другой!..". "Я знаю..." - сказал Демьян. "Нет, ты не знаешь! Ты, балда, ещё ничего не знаешь, но ты - другой!..". "Катя..." - сказал Демьян. "...Слушай и не перебивай!.. - Катин голос рассыпа?лся колокольцами. - Ты помнишь - мы зимой отправляли твою кровь в Хельсинки?.. Ну, на анализ ДНК?..". "...А, ну да, помню..." - сказал Демьян, хотя, честно говоря, не помнил ни лешего. "...Так вот!.. - Катин голос взлетел. - Вчера пришли результаты. Тут все на ушах! Ты - другой!..". "Инопланетянин, что ли?". "Балбес ты, а не инопланетянин! Чучело хромое! У тебя - совсем другая гаплогруппа!..". "Что другое?.." - на этот раз искренне удивился Демьян. "Гаплогруппа!!.. Ну-у-у... - Катя аж запыхтела от нетерпения. - Это - как метка. Ну, помнишь - я тебе говорила? В каждой молекуле ДНК есть участок, не несущий наследственной информации, но накапливающий мутационные изменения. Своеобразный исторический паспорт... О, господи!.. Ну, помнишь - я тебе рассказывала об африканском Адаме?..". "...О ?бутылочном горле??..". "Ну да!.. - обрадовалась Катя. - У всех ныне живущих на земле мужчин шестьдесят тысяч лет назад был общий предок - Протоадам. Помнишь?!..". "Ну!..". "У всех!!.. - Катин голос торжественно зазвенел. - Но не у тебя! Ты - другой!!". "Всё-таки - инопланетянин". "Демьян, прекрати!.. - Демьян практически увидел, как Катя обиженно надула губы. - Я серьёзно!..". "Ладно-ладно... - примирительно сказал Демьян. - Я-то - откуда?". "Твой общий с Протоадамом предок жил больше ста тысяч лет назад. Это - примерно - четыре тысячи поколений! У тебя - около двухсот уникальных мутационных сдвигов!!..". "Так значит, всё-таки - человек?..". "Конечно человек... - опешила Катя. - Демьянушка, ты что?.. Естественно, человек... Но - другой! Другая ветвь!.. Ой, ты бы видел, что тут твориться! - Катя опять заторопилась. - Самохин аж сам из себя выпрыгивает. Французы заинтересовались. Из Берлинского университета уже звонили. Гранты предлагают, оборудование...". "Катя...". "...Демьян, я думаю: это - ключ. И Самохин так же считает. Я ему говорю...". "Катя!.. - перебил Демьян. - У меня для тебя тоже есть новость... - он покосился на всё ещё стоящего рядом Сурэна. - Только это - не по телефону...". Сурэн молитвенно сложил ладони у груди, но не отошёл. "Ой... - опомнилась Катя. - У меня же тоже есть для тебя ещё одна новость! Потрясающая новость!.. Только, пожалуй, тоже не по телефону... Слушай, я завтра в обед заеду к тебе...". "Раньше... - быстро сказал Демьян. - Не позже восьми. Потом меня не будет". "Ты что, уезжаешь куда?". "...Типа того... От меня это не зависит". "Хорошо... Так... - Катя что-то прикинула. - Ладно... Тогда я сразу с вокзала заскочу к тебе, а потом уже поеду на работу. Лады?..". "Лады... - сказал Демьян. - Я буду ждать у остановки". "Я тебя люблю!.. - сказала Катя. - И целую!". "И я тебя люблю... - сказал Демьян. - До завтра". В трубке запищало. "Это - Катя... - проинформировал он Сурэна, возвращая ему телефон. - Тебе привет". "Катя?!.. - Сурэн поднял брови домиком. - Слушай, как она узнала мой телефон?". "Она же - учёный... - убедительно сказал Демьян. - Она всё знает!". Сурэн надул щёки и уважительно отошёл...

...Демьян занял наблюдательный пункт на ближайшей к остановке скамейке и стал ждать. На автобус в семь сорок четыре он особо не надеялся - Катя на него просто не успевала. По всем прикидкам она должна была приехать автобусом "семь пятьдесят пять", и когда жёлтый "семнадцатый" вынырнул из-за угла, Демьян даже подался вперёд. Но перепончатые двери, выпустив двух подростков, с шипением сошлись, и автобус, замигав "поворотником", плавно отчалил от остановки. Следующий автобус должен был подойти уже в шесть минут девятого. "Не успеть..." - подумал Демьян. Он нащупал и сжал в кармане фигурку: "Помоги мне... Пожалуйста... Ты ведь можешь". Фигурка молчала. Время тянулось, как патока, и таяло, как мороженое. Демьян уже не смотрел на часы. Он почти физически ощущал, как маленькие сухие песчинки сыплются из него, как из конуса песочных часов. "...Помоги!..". Слепой поток машин густо шел мимо него по улице. Демьян подумал, что если сложить равнодействующую двух встречных потоков - на выходе получится ноль. "Суета... - подумал Демьян. - Суета вокруг нуля"... Жёлтая морда автобуса вынырнула из-за угла на минуту раньше расписания. "Ну же!.." - Демьян сжал фигурку. Автобус остановился. Из средней и задней двери вышло несколько человек. Кати среди них не было. "Ну вот и всё... - устало подумал Демьян. - Вот и всё...". Он опустил голову. Рядом раздался писк тормозов. Демьян вскинулся. Из стоящего в трёх метрах от него такси, радостно улыбаясь ему навстречу, выбиралась Катя. Выйдя из машины, она вытащила с заднего сидения синюю спортивную сумку и захлопнула дверцу. Водитель, подавшись к открытому окну, что-то спросил у неё, она, склонившись к передней двери, ему что-то ответила и, повернувшись на каблуках, встретилась с Демьяном взглядом. За те восемь дней, что они не виделись, она, кажется, ещё больше похорошела. Катя была в белом летнем плаще, и голубая летящая шаль чертовски шла к её серым глазам. Демьян улыбнулся и встал. И тут жилка в его виске вдруг вздулась и горячо лопнула, пробив всю голову насквозь невыносимой грохочущей болью. Демьян ещё увидел, как Катины глаза испуганно расширились, а потом клубящаяся темнота сжала со всех сторон её лицо, картинка перевернулась и, вспыхнув багровым, исчезла, и на него обрушилась глухая чёрная тишина...

...Катя, вышла из такси и захлопнула дверцу.

- Вас подождать? - спросил таксист, наклонившись к окну.

- Нет, спасибо... - подхватив сумку, она повернулась к Демьяну.

Демьян был всё такой же - спокойный, немножко угрюмый, может быть только чуть-чуть более бледный, чем обычно, а может, - в том было виновато утреннее освещение. Ей казалось, что за те восемь дней, что они не виделись, весь мир переменился. Столько всего произошло за эти дни! Но Питер был всё тем же, улицы ничуть не изменились, и сквер оставался прежним. И Демьян, её милый надёжный Демьян был всё таким же - милым и надёжным. Он улыбнулся и поднялся ей навстречу. И сразу же - как будто какая-то тень накрыла его лицо, оно мгновенно осунулось, помертвело, выцвело до мраморной белизны. Демьян вскинул руки к голове, но не донёс, подломился в коленях и начал плавно валиться вперёд. Катю захолонуло ужасом. Она застыла на месте и, оцепенев, смотрела как Демьян, её милый надёжный Демьян, её великий лекарь, её поздняя любовь и отец её будущего ребёнка - мягко, в два приёма - сперва на колени, а потом ничком, выбросив вперёд руки, - падает на асфальт. А ещё она увидела - как из разжавшихся пальцев его правой руки вылетела и, коротко простучав, подкатилась к её ногам маленькая - с детский кулак - чёрная фигурка крылатого человека. Человека, пытающегося взлететь...".

Кружка опустела.

Олег, тяжело опираясь руками на стол, поднялся и подошёл к окну.

"Ах, мама, мама..." - думал он, всматриваясь в почти неразличимое ночное заоконье.

В мокрой, какой-то лохматой тьме потерянно светились редкие квадратики окон. Больше всего они походили на кусочки бледной цветной бумаги, наклеенные прямо на вымокший бархат ночи. Смотреть на них было невыразимо грустно.

Сырцов перевёл взгляд на своё отражение.

"А ты ведь не сможешь... - сказал он сам себе. - Не сможешь жить, зная, что вокруг тебя умирают люди. Что вот сейчас, сию минуту, у кого-то остановилось сердце. Неожиданно. Вдруг. Здоровое, между прочим, сердце. По причине того, что у твоего любимого дядюшки взял и открылся понос. Или потому, что твой племянник подхватил насморк... Извините, Гарант поволновался! Ритуальные услуги - за углом... Кто будет следующим? Сосед за стеной? Случайный прохожий?.. Болтик?.. А я ведь за ним смотрел, - подумал он. - Анамнез изучал. Интересовался... Вот ты и попался!.. - беспощадно поймал он себя. - Ты - ИМЕННО интересовался! Тебе было просто ИНТЕРЕСНО. А как же! Весьма неординарный случай! Возможность потешить профессиональное любопытство... Согласись, тебе было глубоко наплевать - выкарабкается этот Болтик или же загнётся на третий день после операции... Но ведь нельзя же переживать ЗА ВСЕХ, - возразил он себе. - Я ещё могу волноваться за своих близких, за друзей, за знакомых. Но чем шире будет этот круг, тем больше будет площадь соприкосновения с другими людьми, незнакомыми. Чистая геометрия. А значит - расширится и круг смерти... Ну, и к чему мы пришли? - спросил он сам себя и сам же себе и ответил: - Мы пришли - к табуретке. Над которой тихо качается петля. Аккуратная такая петля. Намыленная. "Жидкое мыло ?Дав? - чистота и аромат в вашем доме!"... А семья? А мама? О них ты подумал?!.. Полинке, возможно, предстоит операция. И - скорее всего - не простая... Стоп! - сказал он себе. - О Полинке - нельзя! Нель-зя!! Хотя бы сейчас не думай!.. Как же! Нельзя... "Учитель, как мне достичь совершенства? - А ты не думай о белых обезьянах...". Разве можно не думать "о белых обезьянах"? Кому это под силу? Мне - так уж точно - нет!.. Чёртова цыганка!.. Воистину: во многих знаниях - многия печали... Жил ведь спокойно! До двадцати восьми лет жил. Лечил людей. Жену любил, детей рожал. А в двадцать восемь оказался монстром. В одночасье. Вдруг. Сразу... За что мне это?.. И что - ЭТО?.. И почему только у меня эта СИЛА приобрела столь чудовищный облик?.. Только ли из-за того, что я САМ не нашёл для неё ДОСТОЙНОГО применения?.. Ах, мама, мама... Разве можно втыкать кляп в уста Бога?.. А причём тут Бог? - спросил он себя. - А что тогда? Случайный танец хромосом?.. Или всё-таки прав крысиноликий любитель Стругацких - и это есть некое Предназначение?.. Только вот Предназначение - для чего? Уменьшать меру зла? И только?.. Нет, господин Зуев! Нет, мой дорогой лётчик-налётчик!.. Только уменьшая меру зла, нельзя выровнять весы. Ибо, уничтожая зло, ты невольно становишься на его путь. Ты начинаешь играть по его правилам. На его поле. И тогда - ты пропал. Потому что на чужом поле выиграть нельзя... В футболе - ещё можно. А здесь - нельзя! Поскольку это как раз - и не поле вовсе. Это - чаша весов. И перейдя на эту чашу, ты ещё больше опустишь её... Нет, мин херц Дмитрий Валерьевич! Не уменьшать меру зла, но - и только! - увеличивать меру добра. Здесь и сейчас. Вот он - единственно правильный путь. Всё остальное - от Лукавого... А кто тебе сказал, что это не так? - спросил он себя. - Почему ты априори решил, что твой дар есть дар Божий? А если как раз наоборот?.. Господи, куда заносит! - подумал он. - Олег Николаич Сырцов - Всадник Апокалипсиса... И конь блед. "...И ад следовал за ним"... Не надо. Не суйся туда. Ты ведь всю жизнь исповедовал другие принципы... "Не обрекай себя в калеки, отбрось костыль, пройдись легко: нет Бога, кроме Человека, и Разум лишь - Пророк Его"... Чьи это стихи?.. Не важно! Ибо это и есть Принцип! Твой Принцип. Вот и следуй ему! И тебе будет проще... Проще ли? Не знаю. Но вот то, что будет больнее - это точно! В тысячу раз больнее. В десятки тысяч раз!.. Ведь отныне ответственен - только ты! И решения принимать - только тебе! И отвечать за эти решения - тоже тебе!.. И какая разница, что отвечать опять же перед собой? Это в тысячу раз сложнее - отвечать перед собой. В миллион раз!.. А что ты завёлся? - спросил он себя. - Что ты завёлся, как буд-то ты уже что-то решил? Как буд-то ты уже принял какое-то решение?.. А какое здесь может быть решение? Тут: или - или... Или - плюй на всё и на всех и живи, как жил. Если, конечно, силёнок хватит, совести хватит, а точнее - бессовестности... Или - "... плач над каждым цветком, над увядшим...". А это уже - в лучшем случае - клиника, а в худшем - всё та же табуретка... Подожди, - сказал он себе. - Но ведь есть же ещё господин Рысин. Со всеми привосокупаемыми к нему обстоятельствами. Господин Рысин, так сказать, со товарищи. Со всей их беспринципной, но надёжной мощью. С мощной, но беспринципной надеждой... Ну и что, что тошнит? А кого не тошнит? Тоже мне чистюля! Потошнит и перестанет... Они же ничего дурного не предлагают. Наоборот. Они предлагают новый путь. Светлый путь для всего человечества! Эволюционный скачок! От homo sapiens - к homo novus!.. Вот то-то и оно, - сказал он себе, - что не верю я в светлый путь для ВСЕГО человечества. И в эволюционный скачок для ВСЕГО человечества я тоже не верю. В их исполнении - особенно. ОСОБЕННО в их исполнении!.. Для узкой группы товарищей - в это поверю. Для избранных - поверю. Для приближённых. Нужных и значимых. В их понимании. Не в моём и твоём, а - в их. Вот в это верю. Верю сразу и безоговорочно... Тут они - горы свернут. И не только горы. Тут они по трупам пройдут и не оглянутся. И очень всё хорошо объяснят с точки зрения целесообразности и эффективности... Поскольку испокон веков и доныне попахивает от них чеканной формулировочкой: "Цель оправдывает средства"... А это мы уже проходили. И неоднократно. Этим мы уже сыты по горло... Ну, и к чему ты пришёл? - спросил он себя. - А ни к чему. Ты даже велосипеда не изобрёл. А изобрёл ты опять одно пустое место. Со всеми вытекающими... Твоя беда, Сырцов, - сказал он себе, - что у тебя слишком много вопросов. Слишком... Но нет ни одного ответа..."...

Сзади возникла Надя. Подошла, обняла, потёрлась носом о спину.

- Не могу никак уснуть, - пожаловалась она. - Пойдём?..

- Пойдём, - откликнулся он, но не пошевелился.

Надя выглянула из-за его плеча.

- Темнотища-то какая!

- Да, - сказал он. - Темнота... - а потом добавил: - Кромешная... - а потом ещё добавил: - Беспросветная...

Надя помолчала, а потом опять уткнулась ему носом в спину и, запустив руку за отворот халата, принялась гладить ладошкой его грудь. Тогда он повернулся и, прижав её к себе, стал осторожно трогать разбитыми губами её запрокинутое лицо...

Из коридора послышалось шлепанье босых ног.

- А у Полинки был телвяк!.. - войдя в кухню, с порога заявил Лёшка.

- Что?!.. - обернувшись - в два изумлённых голоса - переспросили они.

- Больсой тёлный телвяк... - подтвердил сын. - Вот тут... - и он прижал ладошку к тому месту, где его по-детски выпирающий живот граничил с тонкими цыплячьими рёбрами. - А я его плогнал!.. - с вызовом сказал он и, подумав, добавил: - Насовсем!

Они, вцепившись друг в друга, в четыре глаза смотрели на своего сына.

А он стоял посреди кухни - взъерошенный, заспанный, одной рукой пытаясь неумело подтянуть съехавшие и перекрутившиеся трусики. По краям его лба отчётливо проступали две красные вертикальные полосы - следы от прутьев кроватки...

- Папуль, - спросил сын, - а сто у тебя с лисо?м?..

Оставить комментарий © Copyright Юринов Владимир Валентинович (yurinov@mail.ru) Размещен: 17/04/2012, изменен: 09/01/2013. 464k. Статистика. Повесть: Фантастика		Ваша оценка:

Юринов Владимир Валентинович : другие произведения.

Мера добра