Стояла весна 85-го. В полку был день подготовки к полётам. Мы, лётчики третьей эскадрильи, высыпав на перерыве из штаба, толпились за углом здания - на солнечной стороне. Курящие курили, некурящие вдыхали полной грудью тёплый и влажный весенний воздух. Стоял обычный в этих случаях необязательный общий трёп.
А надо сказать, что за штабом, на обширном, поросшем бурьяном пустыре, располагался автопарк одной из вспомогательных частей - отдельного батальона связи и радиотехнического обеспечения. От автопарка к бетонке, мимо торца здания штаба, проходила, уже разъезженная до болотной консистенции, грунтовая дорога.
И вот по этой дороге, от ворот автопарка, тяжело переваливаясь на колдобинах, нещадно чадя солярным выхлопом и периодически оглушительно взрыкивая, двинулся огромный "КрАЗ": трёхосный, на широченных - "болотных" - колёсах, со здоровенным горбом сложенного локатора на спине. Разговаривать вскоре стало невозможно. Мы все, отступив поближе к стене, с любопытством наблюдали за поединком этого ревущего автомобильного монстра с орловским бездорожьем.
В этот момент из-за угла штаба вынырнул торопящийся куда-то по своим делам прапорщик. Он было уже примерился пересечь дорожную хлябь, но, завидев приближающийся "КрАЗ", передумал и остановился у края дороги. Тягач надвигался, разбрызгивая колёсами грязь. Перед выездом на бетонку был небольшой подъём, и водитель "КрАЗа", разгоняясь, поддал газу. Грязь полетела сильнее, и прапорщик, видимо желая подальше отступить от края дороги, попятился и... потерял равновесие. Ноги его скользнули по грязи, он нелепо взмахнул руками и, шлёпнувшись на пятую точку, как на салазках, соскользнул в глубокую колею. Стёкла тягача были забрызганы грязью, и водитель не заметил произошедшего. "КрАЗ", бешено взревел, преодолевая скользкий подъём, и... переехал упавшего всеми своими тремя мостами. После чего, тяжело раскачивая горбом локатора, выскочил на дорогу и поехал прочь, довольно порыкивая и разбрасывая по бетону огромные неопрятные куски грязи.
Всё это произошло буквально за секунду. Мы, открыв рты, смотрели на лежащего в колее, задавленного хорунжего. Наконец, опомнившись, кинулись к пострадавшему.
Прапорщик был ещё жив. Смертельная белизна затопила его лицо. Глаза его были полузакрыты, губы посинели и слегка дрожали. От колен до самой груди его новенький тёмно-синий комбинезон был изодран колёсами и испохаблен грязными следами протектора. Сквозь рваные дыры виднелось тело. Крови, правда, пока нигде не было. Что, в общем-то, ни о чём не говорило. Мы хорошо представляли себе - в каком состоянии были внутренние органы пострадавшего.
Не обращая внимания на дорожное месиво, мы обступили несчастного.
- Позвоночник, проверьте позвоночник, - сказал кто-то.
Я опустился на корточки, подсунул под потерпевшего руку и, шаря в грязи чуть ли не по самое плечо, как мог, ощупал позвоночник.
- Вроде цел...
- Давайте, вынимайте.
Прапорщика осторожно взяли за руки и с чмокающим звуком выдрали из трясины. Он стоял по колено в грязевой жиже - на дрожащих ногах, покачиваясь, закусив бескровную губу и тяжело, с присвистом, дышал.
"Ю о′кей?.." - спрашивают обычно в подобной ситуации в американских фильмах. Но мы в те времена ещё не знали о массовой продукции Голливуда.
Прапорщик вдруг отстранил держащих его под руки лётчиков и резко нагнулся. Мне показалось, что его сейчас стошнит.
- С-сука! - с выражением сказал хорунжий, оглядев себя. - Новый комбез!.. - потом он распрямился и увидел наши изумлённые лица. - Ну, чё уставились?! - хрипло спросил он. - Всё! Концерт окончен!.. - и, не разбирая дороги, пошёл прочь, хлюпая по лужам и слегка припадая на левую ногу.
- Офигеть! - стоя по колено в грязи, выразил общее мнение Юрка Воронин.
Мы дружно согласились - действительно, офигеть! Лучше, пожалуй, и не скажешь...
А дня через два я встретил "задавленного" на вещевом складе - он ругался с кладовщиком по поводу получения нового комбинезона.