Жёлтый зрачок луны, обезображенный сизым бельмом, настойчиво заглядывал в окно, взывая к нутру, расшевеливая приглушенные инстинкты.
- Ты всё-таки собрался идти... на дурацкую рыбалку свою? - раздался сонный голос женщины, попытавшейся было прижаться к бедру своим дряблым телом.
- Да, - отозвался холодно, неторопливо садясь на кровати. Сторонясь костлявой, опостылевшей бабской плоти.
- Ну и вали! - злобно воскликнула она, сердцем вероятно ощущая, что уже не вернётся. - Обойдёмся как-нибудь.
- Вот и отлично, - произнёс отчуждённо, вглядываясь в призрачно-подсвеченную темноту за окном. Пытаясь уловить и прочувствовать необузданную пульсацию ночи.
- Может всё-таки останешься? - после короткой паузы необычайно ласково поинтересовалась она. В голосе зазвучала особая, обычно не характерная для неё, трепетность.
В ответ только зубами скрипнул. Вот уж - женщина! Вклинилась, как всегда, не вовремя. Только сбила с настроя.
Неплохо бы, конечно, перерезать ей напоследок глотку. Либо притопить в ванне наполненной ледяной водой...
Посмаковав немного подобные мысли, поднялся с постели. Развёл локти в стороны, сделал парочку энергичных круговых движений корпусом, разгоняя кровь.
Очень хотелось выпить кофе и чем-нибудь да позавтракать, хоть бутербродом с жёсткой колбасой, однако желание поскорее вырваться из наскучившей клетушки преобладало.
Торопливо надел заготовленный накануне походный костюм. Поспешил из комнаты, оставляя женщину наедине с собственными прокисшими мыслями.
Откопал в чулане припрятанный посреди разнообразного хлама большой рыболовный чехол. Натянул походные ботинки, накинул на спину лёгкий рюкзачок и, не прощаясь, покинул квартиру.
Менее чем через час, сопровождаемый утренними сумерками, объявился на вокзале.
Приник к первому попавшемуся открытому окошку кассы, поинтересовался временем отхода и направлением ближайшей, но как можно более дальней, пригородной электрички.
Приобрёл билет до конечной станции.
На пороге вокзального здания купил у случайной бабульки с клетчатой сумкой в ногах три тёпленьких, обмотанных чёрствыми промаслившимися салфетками, напоминавшими порезанную на квадратики дешёвую туалетную бумагу, жаренных пирожка - два с мясом и один с капустой, да стаканчик растворимого кофе без сахара.
На вокзале даже в этот очень ранний час царила досадная суета. Так что перекусывать на улице не стал, а поторопился в вагон заблаговременно подошедшей электрички, издавшей при открытии дверей шум, напомнивший облегчённый выдох.
Пристроил рюкзачок с рыболовным чехлом на полке и, приткнувшись около окошка, уплёл с повышенным аппетитом сочные пирожки. Запил их тёплым кофе, медленно смакуя каждый горький глоток. Тщательно вытер ладони и губы теми частями промасленных салфеток, до которых не дотянулись расплывшиеся пятна жира. Скомкав бумажки, сунул их в стаканчик. Стаканчик бросил под лавку.
Подложил под голову походную кепку и, уперев её в вагонное стекло, приготовился ко сну. Скрестил руки на груди, вальяжно перекинул ногу за ногу. Прикрыл глаза, напряжённо ожидая отхода поезда.
Когда вагон, наполнившись народом, бессчётное множество раз хлопнув дверьми и невнятной скороговоркой протараторив через фонящий громкоговоритель названия двадцати с лишком станций, рывками тронулся с места - понемногу задремал...
И только вот, кажется, отключился, как в ватное сознание втёрся мутный сон.
Будто бы вечер. Конец удушливого, жаркого дня.
За пышно накрытым столом, прямо напротив, сидит женщина, похоже, красивая. Причём, по дивной фантомной причуде, ещё и является законной женой.
Почему, вдруг, именно женой? Во сне деталей не разобрать. Но выглядит нереальность чрезвычайно правдоподобно, сердце происходящему верит.
Находится женщина хоть и близко, только руку протяни, но, между тем, слегка в отдалении, притуманенная сгустившейся полутьмой, так что черт лица, как ни старайся - не разглядеть, и поясняет что-то крайне важное насчёт воспитания ребёнка.
Голос её, напоминавший по тональности говор какой-то известной (во сне никак не получалось вспомнить, какой именно) певицы - красив и монотонен. Но хоть и звучит он спокойно и завораживающе, однако в пространстве над столом ощущается непонятное напряжение. Будто вот-вот грянет беда.
- Бать, - раздаётся внезапно испуганный детский возглас со стороны. - Бать, слышь. Сюда, скорее!
Окрик этот - как болезненная вспышка, излишне яркая искра в тёмной глубине сознания. Всё нутро взывает в ответ, требуя тут же вскочить, поспешить на помощь... но что-то мешает сдвинуться с места, шелохнуться даже.
Будто прикованный, очарованный колдовским женским голосом, так и вынужден сидеть, выслушивая её пространные, совершенно неразличимые разъяснения. Хотя если напрячься как следует и хорошенько вслушаться - произносит она сплошную умалишённую белиберду...
Но почему-то никак нельзя даже сдвинуться, не закончив беседу. А сама жена, между тем, словно и не слышит молитвенный зов ребёнка.
Сколько душа ни рвалась спасти просящего о помощи пацана - тело никак не поддавалось.
Однако попытки не прошли даром - фигура женщины стала постепенно расплываться, теряя очертания, пока совершенно не растворилась в белом огне. А вой ребёнка, хоть и орущего уже так, словно его сжигают заживо, всё заметнее отступал на дальний план.
Последним усилием воли заставил себя окончательно отринуть гипнотизирующий голос женщины и, сорвав оковы, резко встать с места... Но встать как-раз на самом-то деле не получилось.
Зато удалось очнуться - вероятно, от настойчиво бьющего в глаза солнечного света.
Колея, давно покинув городскую черту, понемногу свернула на запад, подставляя правый бок вагона пылающему светилу. Именно оно уже какое-то время мешало спать, неосознанно раздражая.
Отсюда, похоже, и кошмарные грёзы.
Приходя в себя, понемногу разглядывая осоловелых от жары соседей по вагону, с облегчением осознал - никакой жены и сына не существовало и в помине. Да и в целом, ни женщина, ни мальчишка никого не напоминали - сколько не пытался напрягать память. Приснится же такая ерунда!
Ну, да ладно.
Бросил ослеплённый взгляд на "Командирские" - с момента отправления поезда прошло немногим более часа. А если ещё вспомнить, что электричка ползла медленно, часто останавливаясь то на заброшенных полустанках, то на светофорах, пропуская километровые товарняки - не так-то далеко, получается, отъехали от города.
Пригляделся к проносящимся мимо осиянным окрестностям: разделённые лесополосами неровные прямоугольники полей - кукуруза, пшеница, капуста, гречка... картофельные поля. В мерцающей дали притаился кусок густого леса. Мимо неспешно проплыл потерпевшим крушение обломком совсем уж дряхлый хуторок.
Увиденные места чем-то привлекали, нравились. Казались дикими, заброшенными, давно позабытыми богом.
Расправил мятую кепку, нацепил её на макушку. Немного пьяно стащил с верхней полки рыболовецкий чехол и рюкзачок. Медленно двинулся, словно моряк по качающейся палубе, к тамбуру.
Покинул электричку на следующей, случайно пришедшейся на довольно крупную деревушку, платформе.
Все подобные станции до коликов напоминали одна другую. Убогое, неухоженное со времён Союза, в лучшем случае лишь слегка подкрашенное, ветхое здание с часами и вывеской-названием деревеньки. В некотором отдалении от центрального корпуса - блевотный сортир.
Внутри маленького вокзального здания, если оно, конечно, не заколочено основательно - безысходный зал ожидания, где обязательно, на немногочисленно-уцелевших откидных креслицах, похрапывает, обложившись баулами, либо парочка местных пьяниц, либо неприхотливое семейство кочующих цыган. Либо ещё какие-то заблудшие души, случайно застрявшие на станции в ожидании попутного поезда.
Позади здания, обязательно, местные театральные подмостки: большой пустынный двор, долженствующий обозначать привокзальную площадь.
Напротив станции, за "площадью", типично помещаются: по левую сторону - унылейший, только вот, кажется, восстановленный после очередного пожара, деревенский кабак, а по правую - более цивильный, явно подвергавшийся ежегодному оштукатуриванию, сельский магазинчик.
На этом главные достопримечательности обычно и заканчивались. Разве что где-то в стороне над хатками торчал ещё золочёный куполок церкви - их много где понастроили в последнее время, либо восстановили.
Спустившись по бетонной лесенке вокзала во двор и окинув быстрым взглядом неизвестные прежде, но знакомые по существу, окрестности, сразу к светлому зданьицу и направился.
В который раз подивился жуткой скудности ассортимента выселковой лавки.
Впрочем, в наличии оказалась худо-бедная колбаса, вяленький какой-то, однако всё ещё съедобный с виду сыр, и, естественно, свежайший хлеб, запах которого наполнял помещение, спасая прочее нищебродство. Ведь то, что сельский "Кирпичик" вкуснее и прянее любой городской булки, знал не понаслышке.
Дополнив покупку треугольным пакетом более-менее свежего кефира, покинул магазин, а вскорости, двинувшись обходной, местами сохранившей остатки асфальта дорогой, и село.
Проскользнул прогулочным шагом мимо заброшенного кирпичного заводика, достиг бескрайнего пшеничного поля. Пройдя немного по черноватому летнику, насквозь пересекавшему рябящую безбрежность, устроил под чистейшим, без малейшего пёрышка, голубым небом, скудный, но аппетитный, ввиду душистого аромата перезревших злаков, завтрак.
Вкусив неторопливо непритязательных магазинных даров и немного переведя дух, неспешно побрёл по летнику, останавливаясь иногда чтобы вытереть кепкой пот со лба.
Урожай с полей уже начали собирать - буйство злаков местами сменяла срезанная под корень пустошь. Изредка на горизонте объявлялись комбайны, тракторы и прочие грузовые машины.
Достигнув потихоньку то ли конца, а то ли начала выглядевшего поначалу бесконечным поля, свернул к тополиной посадке на холмике, оттенявшей просёлочную дорогу, и прилёг отдохнуть прямо меж узловатых корней деревьев, на травке.
После некоторой передышки побрёл по выезженной сельхозтехникой грунтовке. Двигаться по такой дороге стало заметно легче, во всяком случае, не приходилось больше спотыкаться о стерню.
Так и плёлся холмами вверх-вниз, взбивая ногами пыль, периодически поглядывая на стрелку компаса.
Вскоре осознал, что дорога пусть и более удобная, но только ведёт не в том направлении - приближает к железнодорожному полотну. Тогда как наоборот, требовалось уйти от цивилизации подальше, в самую гущу деревенской глуши.
Решил вновь свернуть в поля и продолжил шагать, шагать, шагать, особо не разбирая пути, лишь изредка корректируя направление по маленькому компасу - стеклянному пузырьку на широкой боковинке ремешка часов.
В конце концов, отупев от бездорожья и палящего солнца, вновь завалился прикорнуть в тени очередной попавшейся по пути посадки. Раннее пробуждение, чуткое поездное полузабытье с раздражающей фантасмагорией, излишек свежего воздуха, наконец, дали о себе знать. На сей раз отключился основательно.
Ненадолго опомнился лишь тогда, когда внезапно обнаружил, что подложив руку под голову, уже некоторое время бодрствует. Лёжа на спине затуманено наблюдает, как хищная бурая птица медленно парит над полем, высматривая добычу.
То ли степной орёл, то ли более редкий чёрный коршун, а может обыкновенный канюк - на таком расстоянии, да при столь ярком солнце не разглядеть.
Птица, выставив крыло под прямым углом, корректируя таким образом полет, промышляла, вероятно, на зайчиков, сусликов, тушканчиков и прочих мышей-полёвок...
Сопровождая долгим взглядом её бесконечное парение, понемногу закунял. А стоило только ей надолго исчезнуть из поля зрения за ярким мерцающим горизонтом - вновь заснул. И долго ещё парил в забвении, ощущая в душе лёгкий свободный полёт собрата-охотника.
Когда полный сил и свежести внезапно очнулся накануне заката, то с некоторым даже удивлением обнаружил близкую, утопшую в зарослях, деревушку и симпатичный приземистый домик неподалёку.
Понял сразу - попал туда, куда надо. Значит, чуйка сработала, а ноги сами принесли правильно.
Неподалёку от места отдыха, в глуби густой рогозы, из-под земли пробивался источник, бесшумно струившийся в сторону села. Вероятно, растекаясь посреди деревни полноводным озером с карасями.
Освежившись у истока речушки, бодро, но всё так же неторопливо, принялся за приготовления. Спешить-то некуда. Тем более с этого момента самая пресная и тягомотная часть похода заканчивалась, а начиналось уже чистое удовольствие. Приход которого всегда приятно немного оттянуть.
Высыпал из рыболовецкого чехла на траву лёгкие пластиковые удилища и разнокалиберные стекловолоконные коленца спиннингов.
Следом за служившим бутафорией барахлом на землю выпали более тяжёлые детали, тщательно завёрнутые в несколько слоёв промасленной и сухой бумаги.
Укороченный приклад. Сдвоенный вертикальный обрезанный ствол. Перевязь патронташа с рассованными по ячейкам патронами.
Присел у разбросанных на земле свёртков, извлекая части из шуршащих в руках газет.
Полная сборка ружья произошла быстро и непринуждённо. Лёгким, привычным движением закрепил отдельные узлы в одно целеустремлённое целое. Стволы словно влитые встали в коробку замка ударно-спускового механизма.
Поднимаясь во весь рост на фоне алого, обещавшего на утро жару, заката, закинул патронташ на плечо, продев его через голову. Повесил вдоль тела наискось, как у мексиканских "камарадос" - разве что сомбреро не хватало для полного вживания в роль.
Цепляя на пояс нож (пользоваться которым не очень-то любил, предпочитая огнестрел), немного понаблюдал за тем, как полыхает закат - вид нерукотворного огня порождал в груди странное восторженное чувство.
Полностью стемнеть должно было только минут через двадцать-тридцать, обычно по деревням в это время только садились ужинать.
Утомлённое буденной работой семейство собиралось обычно за общим столом на улице под каким-нибудь плодовым деревом. Взрослые чуть выпивали, расслабляясь после дневных трудов. Лишь когда сгущалась темнота, женщины, оставив мужчин, загоняли самых младших в хату - мыться, готовиться ко сну. Чуть позднее, чтобы не засиживаться, старшие перебирались туда и сами, ведь им тоже обычно предстояло проснуться рано, до рассвета.
Одним словом - спешить всё ещё некуда. Перебросил оружейный ремень через шею, водружая обрез чуть пониже груди. Локти поудобнее упёр в ружьё, расслабляя мышцы, позволяя внутренним энергетическим токам приятно кружить по верхней части тела при каждом размеренном шаге.
Неторопливо добрался до первого, на краю посёлка, домика - жилище было погружено во тьму и выглядело дремотным, практически бездыханным.
Хотя на самом деле, люди внутри ещё не успели даже увидеть первый сон.
Нашёл на ощупь крючок калитки и, открыв её, проскользнул во двор. Фонарь, установленный над входом в пристройку, ярко освещал подход к дому.
Нога случайно наткнулась на что-то острое и твёрдое. Поднял с земли крупный камень. Подбросил пару раз в руке, швырнул в окно веранды. Стекло брызнуло осколками.
Внутри зашевелились, зашумели, забегали. Немного постоял, ожидая. Но всё никак. Подхватил ещё один камень и кинул в соседнее окно.
Тут уж из дому выскочили сразу трое - друг за другом. Здоровые лбы, крепкие ребята. Первый постарше, слегка сгорбленный - матерясь и проклиная хулигана на все лады. За ним двое юнцов, один другого моложе, но явно неробкого десятка.
У самого младшего в руках оказалась скалка, у того что постарше - нож, а у взрослого (последнее показалось особенно забавным) - чугунная сковородка.
Без дальнейших разговоров быстро вскинул ружье, направляя дуло на верховодившего отца семейства и спустил оба курка разом.
Мужика срубило так, как ломает буря старое, мощное с виду, но уже подряхлевшее внутри дерево. Парни со своим враз ставшим бесполезным оружием в руках больше не пытались оказать сопротивление, а с расширившимися глазами непроизвольно отступали к двери.
Пока их не сдуло напрочь, спокойно преломил ружье, выщёлкивая пустые гильзы. Неторопливо изъял из патронташа новые патроны, вставил в дуловые отверстия.
Захлопнул, щёлкнув замком, обрез и хладнокровно, одного за другим, положил обоих парней, слегка напомнивших растерянных братцев из ларца.
Итак, всё как обычно - мужчины погибли снаружи. Ну а для того, чтобы прикончить женщин и детей требовалось зайти внутрь.
Перезарядившись на пороге, пошёл по комнатам отлавливать и отстреливать прочих божьих тварей.
Маленькую старушонку приложил около печки, где она, вероятно напрочь глухая, всё ещё продолжала что-то там суетиться. Женщине средних лет, жавшейся к стене комнаты и поводившей дикими глазами, выстрелил прямо в лицо, превращая его в кровавую маску, навеки гася свет сознания.
Напоследок какую-то молодую, но неладную, неуклюжую девку, вытащил прямо из-под узкой кровати, схватив за торчавшую наружу щиколотку, и, приставив дуло к неестественно надутому пузу, пропечатал насквозь, навылет.
Так и бросил её корячиться на полу, придавленным пауком, решив, ради разнообразия, не добивать.
Вся неторопливая прогулка по дому заняла минуты полторы, максимум две. Фаза активности оказалась слишком короткой - застоявшийся адреналин даже не успел толком насытить и разгорячить кровь.
Ощутил слабое неудовольствие, переходящее в раздражённость и даже лёгкую злость. Следом возникло нетерпение. А за ним - острое желание подстегнуть, усилить эмоции.
Поскорее покинув жилище, двинулся прямо к забору. Легко перескочил через разделявший участки невысокий палисадник. Постоянно о что-то спотыкаясь, быстро преодолел огромный огород, вынырнув из кустов у соседнего дома.
Со всей силы двинул прикладом в окно. Пошурудил в образовавшемся отверстии дулом, дробя стекло, увеличивая дыру.
Внутри возникло беспорядочное движение.
- Что здесь, крысы?! - воскликнул так злобно, будто там в самом деле шарили крысы. И тут же принялся палить наобум, практически куда попало, ориентируясь по мечущимся во тьме звукам. Будто в слепом тире. Быстро перезаряжаясь и продолжая поспешно тыкать на гашетки. Испытывая странное злорадное веселье.
Изнутри всё явственнее доносились вскрики, стоны раненных. Поразительно, сколько же народу набилось в несчастной комнатушке? Целый цыганский табор там ночует или что?.. Успевай только отбрасывать стрелянные гильзы и вставлять на их место свеженькие патроны.
В какой-то момент вой внутри будто достиг критической точки, вызывая в мыслях пресловутое пение грешников в аду, а затем, наконец, всё замерло - ни звука, ни шороха.
Но продолжал машинально палить какое-то время, даже когда внутри окончательно стихло - огненные вспышки, коротко озарявшие темноту, казались хороши сами по себе.
Отвоевавшись, до основания разворотил окно и забрался, через подоконник, внутрь комнаты.
Под ногами слабо хрустнуло стекло.
Пронизанный гарью воздух комнаты стало сразу же разъедать чем-то сладковатым, приторным, тошнотворным. Сквозняк, скрупулёзно просачивавшийся сквозь разбитое окно, лишь ускорял процесс разложения.
Не дожидаясь, пока кровь начнёт затекать под ноги, сделал несколько стремительных шагов и, нащупав ручку, вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь.
Коридор сельского дома оказался непривычно узким и длинным. По бокам виднелись проёмы ещё каких-то комнат или, возможно, чуланчиков. Но проверять, есть ли там кто - не стал. Какой смысл?
Снял дверную цепочку со стены в конце коридора, открывая проход. Вышел на веранду и только там уже, намацав позади висевшей вдоль стены рабочей одежды выключатель, врубил свет.
Тусклая лампочка, слабо моргнув, осветила нищенскую кухонную обстановку.
Тут только, подсознательно высматривая хоть какую-то пищу, подметил, что тело бьёт мелкая дрожь, а во рту скопилась обильная слюна.
Прислонил карабин к двери. Вернулся к столу, выискивая стряпню.
На столе, стульях и прочих кухонных поверхностях стояли глубокие тарелки, накрытые, вместо крышек, мелкими. Окружающее пространство было, казалось, переполнено этими разнокалиберными посудинами.
Принялся открывать все тарелки подряд, обнаруживая в них нечто несъедобное - то перец горошком, то лавровый лист, то какие-то пахучие, но сухие растения.
Краем глаза заметил на стоявшей в углу газовой плите большую сковороду. Откинул алюминиевую крышку. Обнаружил внутри скукоженные кусочки мяса, помалу индевевшие в толстом слое жира.
По-видимому, остатки ужина большой семьи.
Не желая возиться с приставленным к плите газовым баллоном, принялся извлекать из вязкого желе холодные комочки, сведёнными от напряжения пальцами. Жадно пережёвывая и поглощая один суховатый прожаренный кусок за другим.
Опустошив пательню, стёр с чугунной поверхности, шматом обнаруженного на столе подсохшего бородинского хлеба, остатки жира и отправил пропитанную студнем мякушку в рот, удовлетворённо причмокивая.
Расслабленно присел на деревянную табуретку, облокотившись о давно небелёную, потрескавшуюся стену. Желая приятно перевести дух. Дожидаясь, пока прекратится голодная дрожь в руках.
Слегка переведя дыхание, довольно осклабился - вечер, безусловно, удался.
Впрочем, хищнику не пристало слишком уж задерживаться на одном месте. Опасно. Пришла пора рвать когти.
Но, напоследок...
Прихватив сковородку, дожёвывая по пути остатки мяса, вернулся в большую комнату. Нащупал на стене выключатель.
Когда свет лампы озарил помещение, бегло обозрел деяния рук своих - душа мгновенно наполнилась эйфорией окружающего кровавого хаоса.
Налюбовавшись, вернулся в веранду. Небрежно бросил на зазвеневший бьющимися тарелками стол опустошённую сковородку.
Немного повозившись с незнакомой хитромудрой задвижкой, удовлетворённо выскользнул на улицу, в прохладную августовскую ночь.
2.
Забросив ружьё на плечо, покинул помрачневший двор. И будто оказался в безлунно-миражном иномирье, словно не через калитку прошёл, а сквозь сказочное зеркало.
Вызвездило на редкость. Исполинский поток Млечного пути, глубоко прорезая небосклон, трепетно струился над головой. Жемчужный песок тихо блистал и сверкал по оба берега вышней реки.
Неверная темнота и пышные тени наполняли деревеньку особым, былинным колоритом.
Ощущая себя хозяином ночи, сродным этим простым, но восхитительным природным явлениям, спокойно пошёл по посёлку, наслаждаясь красотой и мощью вселенной; скапливая в глубине души полночные отзвуки. Отлично при том сознавая, что ни одна благочестивая душа не высунет в такой час даже носа со двора - так что торопиться некуда.
Село, неожиданно, оказалось немаленьким. Оно будто на парсеки протянулось параллельно главной небесной артерии, вдоль грунтовки, соединявшей воедино, наподобие пуповины, густую россыпь понатыканных вокруг, помертвевших после заката, домиков.
В месте где дорога, огибая большое озеро посреди села, раздваивалась, на ветхом деревянном столбе торчал одинокий фонарь, рассеивая вокруг себя болезненно-тусклый свет.
Неожиданно что-то мелькнуло в стороне, посреди огородов. Пригляделся. Там слабо отплясывали тени, то ли порождённые неверной световой перспективой, то ли...
Заинтересовавшись, сошёл с дороги. Спустился по продолу к задворкам. Принялся с любопытством присматриваться - что же происходит?
Три тёмные фигуры пробирались между рядами неразличимых издали растений. Фигуры периодически наклонялись к земле, вскоре выравниваясь и что-то складывая в висевшие на бёдрах сумки.
Хм... что за причудливая жатва?
Внезапно дошло: так это же наркоманы - дети ночи! Тырят чужие посадки. Трудятся, чертяки, аки пчёлки, срезая во мраке кровавые маки.
Ну, всё как обычно. Пока большинство испуганно жмётся в тёплых постельках - наружу выползает всякая нечисть.
Застывающие на месте и периодически сгибающиеся фигуры отдалённо напомнили серых журавлей, что поодиночке или небольшими стаями садятся на поля в поисках корма.
Охотники называют их трафаретами - за способность неутомимо стоять посреди пашни. Крупная мишень, да ещё и подолгу бездвижная. Бесполезная, конечно, но... Птиц иногда подстреливают - просто со скуки, лишь бы согнать напряжение от неудачной охоты. Подбитые "трафареты" обрушиваются на землю как подкошенные - безвинные, не успевшие даже удивиться, сокрушённые непонятной стихией...
Когда над полями возобновилась тишина и бездвижие, лишь маки - и те что с пунцовыми цветками, и уже обезглавленные - чуть заколыхались от поднявшегося было ветерка, поневоле распуская вокруг себя ещё более тлетворный запах.
Словно из ниоткуда над деревенькой возник вдруг лунный свет и взору сразу предстала стоявшая неподалёку необычная хата - очень старая, деревянная, почти безоконная. Было в постройке что-то притягательное. Пусть и не избушка на курьих ножках, но...
Направляясь к покосившейся оградке, прошёл пару огородов. В темноте не смог разобраться, где тут вообще калитка.
От удара ногой заборчик слетел с гвоздей и, слегка приоткрывшись, впустил во двор.
Треснул пару раз кулаком в тяжёлую, выглядевшую вековой, дверь.
В ответ - тишина.
Постучал настойчивее, уверенно крикнув:
- Ну, что ты там? Открывай уже!
Немного спустя дверь чуточку приоткрылась. За нею, вглядываясь в проём, пряталась маленькая перепуганная старушонка.
- Одна тут? - спросил грубо, распахивая проход пошире.
- Да, - растерянно попятилась она, осознав, что человек незнакомый, да ещё с ружьём.
Дулом подвинул старушку с порога, вошёл внутрь хаты.
На всём окружающем лежала крайняя нищета и бедность. Возникло ощущение, будто тут ничего не изменилось с дней послевоенного голода.
Даже, вот, банальное электричество отсутствовало.
Лишь махонькая лампадка, с бьющимся внутри огоньком свечи, ярко освещала иконку в углу и еле-еле озаряла комнату.
Навёл на старушку ружьё. Спросил погромче, наверняка глухая ведь.
- Ты, слишь?! Деньги где?
- Там, - безропотно указала она в сторону лампадки.
Легонько ткнул дулом в куцее старушечье пузо.
- Тули отсюда, бабуля.
- Что? - растерялась та.
- Давай, на выход! - вытолкал её лёгкими пинками из дома. - Та иди уже, пенсия, кому сказал!
Пересёк комнату, сбросил иконку на пол, сунул пучок найденных позади неё мятых мелких бумажек в карман - какие-то сущие копейки.
Прихватив с полочки лампадку, подпалил ветхую занавеску у единственного маленького оконца.
Трухлявый ситец вспыхнул моментально. Огонь быстро перекинулся на деревянные стены. Слишком уж в доме всё просохло от времени - пламя распространялось мгновенно, гораздо быстрее чем ожидал.
Пора и честь знать!
А босоногая старушка, будто совершенно не понимая, что происходит, смирненько сидела себе на лавке, под стремительно разгоравшимся домом. Прям на удивление.
- Чего уселась, дура? - вызверился на неё и торопливо вытолкал со двора. - Вали, говорю! Сейчас тут жарко станет.
И действительно - спустя секунду первый наглый язычок слегка выскользнул сверху, около печной трубы, но тут же спрятался. Чтобы затем вовсю взъяриться над крышей, окончательно срывая с округи покрывало тьмы.
Дряхлое здание предстало на миг целиком в ауре света. Вокруг стало совершенно как днём. Языки пламени практически заменяли солнечные лучи. Лишь мрачные отблески вдали напоминали, что ночь на самом-то деле ещё далека от завершения.
Удовлетворённый увиденным, подгоняемый невыносимым жаром, пошёл со двора. А странная старушка так и стояла немного в сторонке, склонив голову набок, безучастно вроде бы наблюдая как горит родная хата.
Уходил из посёлка под рёв огня.
А позади просыпались и выскакивали из своих хижин люди. Хватались за вёдра, бросались к колодцам, выстраивая живые цепи, тщетно надеясь дом потушить. Хотя сразу ясно - ничего там уже не поможет, сгорит дотла. Но они всё равно будут пытаться до последнего - такова суть трудовых мурашек, им всякая бессмысленная возня на роду написана.
За селом опять пошло вольное поле. Правда окружающее пространство начало исподволь затягивать дымкой. Дым горящей хаты нагонял сзади, заполняя долину терпкой и вяжущей горьковатостью.
Ускорил шаг. На какое-то время мир совершенно исчез, скрылся в тумане.
Чтобы не сбиться с пути, пришлось часто поглядывать на компас, поднося его близко к глазам.
Едкий смог постепенно поднялся чуть выше, ветерок немного развеял его, превращая в лёгкую, напоминавшую тонкий туман, дымку.
Впереди, гораздо левее выбранного маршрута, на фоне ночного неба понемногу возникло из марева слегка размытое густое скопление - далёкие пока кроны.
Душа прямо взвизгнула - опять деревушка!
Поскорее свернул в направлении к ней.
По мере приближения, кроны вырастали, превращаясь в купу плодовых деревьев, окружающих сельские домики.
Когда небосвод чуть дрогнул, неуверенно подготавливаясь к рассвету, добрался до первых огородов.
Издали изучил местность.
Внимание сразу привлёк стоящий на отшибе, в стороне от деревни, большой хутор окружённый довольно высоким забором. Прожекторный фонарь во лбу дома излишне ярко освещал дымчатый двор - что показалось не вполне обычным, как для подобной местности.
Там если и не боялись, то во всяком случае опасались возможных воров, а значит - есть чем поживиться. После предыдущей, совершенно нищей деревушки, это уже кое-что. Не то чтобы существовала особая нужда в деньгах... однако, раз уж представился удобный случай - обзавестись лишней монетой не помешает.
Вблизи забор оказался даже слишком высоким. Острые зубцы ограждения также не предвещали ничего хорошего... но вот кованная калитка уже давала пространство для манёвров.
Ажурно украшенная дверца с декоративными остриями, выглядела особенно забавно на фоне неприступного частокола. Оставалось надеяться, что за оградой нет собак без привязи...
А их во дворе действительно не оказалось.
Невольно пригнувшись, будто пересекая линию фронта, стремительно преодолел, удерживая обрез в руке, короткую полосу препятствий - какие-то ямы, каналы, горки, рвы...
Приблизившись к дому, разглядел рисунок на фасаде - девчонка протягивает руки навстречу кораблю с пышными парусами.
Странные, похоже, тут люди живут: наверное, думают, в сказку попали...
Осторожно ткнул прикладом в стекло, сделал в рисунке небольшую пробоину. Сунул в отверстие руку, собираясь разобраться с замком на ощупь, изнутри.
В глубине дома внезапно почудилось какое-то движение.
Потихоньку высунул руку, притаился.
Различил лёгкий шлёп босых ног по деревянному полу.
Просто мальчишка, вставший на рассвете чтобы отлить.
Терпеливо подождал, пока звонко зажурчит моча в ведре и принялся потихоньку засовывать в проделанную ранее дыру кончик ствола.
Когда сонный паренёк закончил ссать и, натянув труселя, поспешил обратно в постель - бахнул ему прямо в спину.
Громоподобный звук выстрела способен был разбудить целый дом. Но этого только и надобно было.
В глубине комнат действительно возникли вскрики, зойки, беготня...
Пока суть да дело, справился всё-таки с замком. Но стоило двери легонько распахнуться, как помещение наполнил тонкий, пронзительный визг.
Такого точно не ожидал тут встретить - охранная сигнализация!
Войдя внутрь, треснул прикладом по висевшему на стене блоку управления, раздавливая его - но писк не прекратился.
Ну, да чёрт с ним! Хотя непонятно, как она вообще тут реализована, но даже если вызов идёт прямиком на пульт охраны, прибудет сюда караул не скоро. Времени - вагон.
Свет уличного прожектора, проникнув сквозь распахнутый проход, залил большую часть веранды и узкий холл, отбросив внутрь помещения угловатые тени.
Переступил через мальчишку.
В тот же миг, в дальней точке коридора резко распахнулась межкомнатная дверь. В проход выскочил грузный волосатый мужчина с трясущимся в руке пистолетом - дверь позади него стала медленно, бесшумно, закрываться.
Сияние и тени двух противоположных источников освещения пересеклись, отчего на миг показалось, будто толстощёкий набегает, двигаясь чуть ли не по стене.
Ни секунды не раздумывая над столь дивной оптической иллюзией, вскинул обрез и спустил оба курка разом - тело пойманного на встречном движении мужчины сотворило в воздухе невероятный кульбит и тяжело рухнуло на пол.
Рукоятка пистолета ударилась о настил - оружие отскочило в сторону. Мужчина засучил ногами по половику, но быстро затих.
Неторопливо направляясь в комнату, из которой выскочил усатый, с любопытством оглядел странную фигуру - такой картинно-дивной позы видеть ещё не приходилось.
Женщина трусилась от ужаса около колыбельки.
- Не убивайте, не убивайте - когда вошёл в комнату, запричитала она, задирая ночнушку, оголяя стан и налитые молоком груди, явно не слишком-то соображая, что говорит и делает, - у меня ребёнок!
- Чего творишь? - произнёс, даже с некоторым удивлением. - Оставь. Я ведь не насильник.
- Значит... - потрясённо замерла она, отпуская сорочку, которая сразу осела на место, - вы меня отпустите?
Про ребёнка, в этот миг, видать совершенно забыла.
- Нет, - коротко усмехнулся. - Я, конечно, не насильник. Зато убийца.
Шутка внезапно понравилась. Повторил её ещё раз, чуть погромче, смакуя. Затем, прервав самолюбование, грубо присовокупил:
- На пол, сука. Быстро!
Она попыталась что-то возразить, как-то среагировать...
- Давай, - произнёс немного раздражённо, указывая кивком в пол.
Скуля и стеная, она опустилась на колени и уткнулась лбом в паркет, закрыв зачем-то уши ладонями.
Обойдя её трясущееся крупной дрожью тело, приложил дуло к шейной ямке, чуть пониже затылка. Надавил на оба рычажка разом.
Заряд мгновенно срезал и отбросил в сторону, будто треснувший арбуз, курчавую голову, с враз омертвевшими, зажмуренными от ужаса глазами. Брызнувшая фонтаном кровавая пороша широкой бесформенной лентой хлынула от обрубленной шеи к цветастым обоям.
Малыш в люльке, не подававший доселе ни малейших признаков жизни, внезапно проснулся и принялся надсадно, истошно визжать. Крик этот показался совершенно невозможным - бил по нервам похлеще писка сигнализации.
Болезненно скривился - как они это терпят?! Нормальный человек в здравом уме такого вынести не может.
Подхватил с кровати маленькую подушечку и прижал к лицу ребёнка. Недолго её там подержал.
Когда младенец понемногу затих и прекратил конвульсировать, отбросил подушку на пол.
Принялся поспешно рыться в шкафах и шкафчиках. Обнаруженные крупные купюры сгрёб в рюкзак, а найденное мелкое барахло: кольца, цепочки, прочие драгоценности - просто распихал по карманам.
Наспех пробежался по соседним комнатам. В жилище мальчишки обнаружил маленький кассетный плеер с большими наушниками. Причём не какое-то там китайское поделие, а настоящий Sony Walkman.
Удовлетворённый уловом, покинул дом.
На улице светало. Небо было ещё темным, однако звёзды уже не сияли как прежде, а в месте скорого восхода скапливался свет. Совсем немного и там возникнет розоватая, медленно расширяющаяся полоска; небосвод начнёт синеть, затем окончательно развиднеется...
Мир сразу поблекнет и станет обыденным, где человек с ружьём - уже не будет кем-то всесильным и величественным, а сникнет до обычного беглого преступника...
Время уходить.
Позади вдруг послышался какой-то звук - то ли вздох, то ли стон. Удивлённо оглянулся - нет, пожалуй, показалось.
Навалилась усталость. Острое нервное напряжение сменилось некоторой раздражительностью, помалу переходящей в отупляющую апатию. Не мешало бы немного прикорнуть после столь феерической прогулки.
Поплёлся вдоль пыльной просёлочной дороги, на всякий случай, не выходя на неё, чтобы не оказаться замеченным. Ощущая накатывающую слабость, поскорее свернул к близлежащему пригорку, с которого хоть немного можно будет, оставаясь в прикрытии, наблюдать за дорогой. Сделав несколько лишних шагов по кочкам, завалился в высокую кукурузу, изнурённо подсовывая под голову пустой рюкзак.
Напоследок увидел, как широкий вертикальный солнечный луч словно меч прорезал скучившиеся облака, а пшеничное поле чуть пониже, за побледневшей пыльной дорогой, воссияло жёлтым. Потом сон, словно уходящая волна, окончательно уволок сознание в бесформенную темноту глубин.
Сон получился поверхностным, рваным, неспокойным. В нём палили из пистолетов, долбили из винтовок, строчили из автоматов. Мозг, не имея возможности как следует отдохнуть, утомлённо дёргался. Затем, коротким провалом в памяти, наступило внезапное затишье, но вскоре опять зазвучали выстрелы - раздражая, не давая покоя.
Тем не менее, когда вдруг проснулся и резко сел на месте, настороженно подхватывая рукой обрез, ощутил себя посвежевшим, довольно бодрым, готовым к действию.
Вскоре понял, что именно разбудило. То был далёкий и пока приглушенный, однако настойчивый лай собак в районе посёлка, готовых взять след.