Кушайте,дети.кушайте
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Этот рассказ, полный щемящей грусти о дорогих моему сердцу людях, детях войны, посвящается моим родителям Семёну и Эсе Сосновским.
|
Галина Юст
Кушайте, дети, кушайте.
Ришон Ле Цион
2017год
Этот рассказ, полный щемящей грусти о дорогих моему сердцу людях, детях войны, посвящается моим родителям Семёну и Эсе Сосновским.
Глава 1
Раздавшийся входной звонок созвал всех домочадцев к двери. Чета родителей и младший двеннадцатилетний сын не скрывали своей радости заключить в объятия дедушку и бабушку, родителей жены и среднего сына, привёзшего их на встречу.
-"Дедушка, бабушка, какие вы у нас сегодня нарядные!"- воскликнул младший внук.
-"Боже мой!- продолжила дочь-Мама, папа, зачем же вы так наработались столько наготовив. У нас стол и без этого ломится."
А зять умиротворяюще пробасил:- " Проходите, ставьте всё на стол, если это к тому же "гыфылты фыш" , то ко мне поближе."
Когда шумное семейство с шутками да прибаутками наконец уселось, хозяйка дома предложила :
-"Давайте подымем бокалы за сегодняшний особенный день - 9 мая, День Победы, день радости и печали о миллионах погибших и замученных в концентрационных лагерях. Ибо не было бы этой победы в той страшной войне, не было бы и нас. За Победу!"
-Дедушка, зачем ты мне всё время подкладываешь в тарелку, я уже наелся.-
- Я не хочу, что бы ты остался голодным. Кушайте, дети, кушайте.
-Бабушка, почему каждый раз, когда мы садимся за стол, дедушка уговаривает нас "кушайте, дети, кушайте"?
-Потому что, дорогой, когда нам было столько, сколько тебе сейчас, шла война и кушать было нечего. Голод- это ужасное чувство, мерзкое, заставляющее тебя терять человеческое лицо. Всегда, вспоминая об этом времени и обо всех перенесённых лишениях, я начинаю глотать слёзы. Когда Германия напала на СССР, мне исполнилось одиннадцать лет и мой папа, ваш прадедушка Лейба Кашвин, уже не молодой, страдающий ревматизмом сапожник, был призван в трудовую армию. Он шил для солдат сапоги. В его семье, кроме него, в живых было девять братьев и сестёр. Двух братьев, подлежащих призыву, как и папу призвали в армию, и они ушли на фронт. Семьи остались без кормильцев, помогая друг другу, чем могли. В то время, в нашем городке была большая еврейская община.Быстрое приближение немцев повергло жителей в смятение и страх. У всех на устах был вечный вопрос: " Что же делать.?"
Часть людей считало, что немцы ,такая культурная нация, ничего плохого евреям не сделают, что не имеет смысла сниматься с насиженных мест,оставив дома и отдать на разграбление тяжким трудом нажитое, что бы уехать бог знает куда. Особенно старожилы, они ещё помнили, что случилось в первую мировую войну.
Евреям во все времена было не сладко. Их гнобили, унижали, убивали все кому не лень и в царские времена, и в Деникинско -Петлюровские погромы, да и красные отряды махали шашками направо и налево, рубя головы всем подряд. Когда погромщики наезжали на городок, к ним приcсоединялись селяне с окружающих сёл, с вилами да топорами, помогая убивать и грабить евреев.
В один из таких погромов моя бабушка, папина мама, Рысля была дома одна. Когда бандиты зашли в дом, единственным среди всей бедности выделялся самовар, они его и забрали.
Рысля бросилась с криком : "Не забирай, это всё, что у меня есть!" Её в ответ зарубили на месте.
Немцы, оккупировавшие в то время Украину ( 1918 год ), защитили евреев, были вежливы, обходительны и опекали их пока не ушли.
Второй причиной укрепившей мнение сомневающихся уезжать, было отсутствие реакции со стороны официальных властей. Не смотря на то,что в Советском Союзе уже была известна антисимитская политика фашистов от беженцев из Польши, основанная на рассказах поляков информация о поведении нацистов по отношению к евреям, всячески скрывалась из - за мирного договора с Германией и эвакуацией еврейского населения никто не занимался. Людская же молва разносила о происходящем с евреями странные слухи. Некоторые из горожан в них не верили, считая, что в ответ на эти слухи, если бы они были правдивыми, власти объязательно приняли бы меры и были тверды в своём решении остаться, в том числе и папина младшая сестра тётя Голда с семьёй.
Я слышала, как папа , прощаясь с нами, сказал маме: " -Шейндл, бережённого и бог бережёт, соберись и поезжай с девочками к своей сестре. Пересидите это время там. Даст бог, всё это ненадолго. Скоро встретимся. Держись Йосифа, он тебе поможет. " Йосиф, мой дядя, папин младший брат, был членом партии, он понимал, что не взирая на отсутствие чёткого представления об опасности нацистской оккупации евреев, нельзя оставаться, лучше рисковать имуществом, а не жизнью, что следует поторопиться вовремя эвакуироваться, пока есть такая возможность. Благодаря его объяснениям многие стали собираться. Дядя организовал повозки, помогал складываться, так он нас спас. 08/07/41 года, покинув свой родной дом, мы сели в поезд до города Днепропетровска.
Ранее, мне не приходилось выезжать за пределы городка. В своё первое путешествие я отправилась, чувствуя себя эдакой маленькой былинкой среди тысячь других гонимых злым роком и было это путешествие совершенно безрадостным. Вместе с мамой, старшими сёстрами Фаней и Розой и остальной роднёй мы пробирались в Крым, где мама, следуя папиному напутствию, планировала остановиться и переждать лихо у своей родной сестры, моей тёти Брухи. Тётя жила и работала вместе с семьёй в еврейском колхозе. Здесь мы познакомились с тётиными соседями семьёй Спиваков и семьёй Хволис. Но маминым планам не суждено было сбыться. Сына тёти, моего двоюродного брата, Виктора и его закадычного друга Александра Хволиса, как и других молодых колхозников призвали в армию и они ушли воевать. Из-за стремительного натиска немцев и не менее быстрого отступления советских войск, нам в спешном порядке пришлось убегать. Теперь мы всем кагалом спешили на Кавказ. Помогая тащить узлы с пожитками с телег на пороход , я осталась без рук , а мои ноги были все в синяках.
Глава 2
Какое- то время мы жили в Кабардино - Балкарии. Помню, как хозяева уступили нам комнату, половину которой занимала большая печь, как хозяйскому сыну понравилась наша Роза и он оказывал ей всяческие знаки внимания. Мой папа нашёл нас по переписке и прислал посылку, в ней была селёдка. Мама сварила картошки и пригласила хозяйского сына на обед. Увидев селёдку, он сказал, что ему такое есть нельзя и стал жарить её на плите. Вонь поднялась такая, что мы закрыв носы бросились бежать кто-куда, наверное, эта селёдка протухла в дороге.
К лету 1942 года немцы подобрались к Северному Кавказу и нам вновь пришлось бежать, кочуя дальше в Казахстан. Тяжелы перезды, длинны дороги. Утомительно, холодно и голодно по ним идти, к тому же мне было страшно. Это переполнявшее меня, неприятное, давящее чувство тревоги, было сродни обезумевшей от страха лани убегающей от нагоняющей её стаи псов , жаждущих схватить и убить. Подобное чувство страха и беспомощности мне довелось пережить в жизни ещё раз, гораздо позже тех событий, о которых я вам сейчас рассказываю. 5 марта 1953 года Сталин обвинил 10 врачей, шестеро из них было евреями, в заговоре с целью отравить и убить советское правительство. Невиновных людей арестовали и пытали, что бы выбить признание. Подогретая атмосфера ненависти к евреем искрила в воздухе. Я никогда не забуду, как в этот период, оголтелая пьяная Корсунская молодёжь, каждый вечер приходила к нашему дому бузить. Стучали в двери, бросали камни, писяли на окна и на стены, горланя: "Бей жидов, спасай Россию". Мы сидели с мамой обнявшись и тихо плакали, а папа дежурил у двери со своим сапожным молотком, на случай, если ворвутся, что бы нас защитить. Позже, стало известно, что "дело врачей "было провокацией для начала еврейских погромов и вывоза евреев в Сибирь. Последовавшая вскоре смерть вождя спасла всех. С врачей же были сняты все обвинения и их отпустили домой.
У хозяйки дома, где нас разместили, уже жили две семьи эвакуированных из Ленинграда. Нам выделили небольшую пристройку к дому с крохотной печью на две комфорки. Повидимому это помещение использовали, когда то под летнюю кухню, потом под домашний сарай. Освободив его от всякого хлама, мы занялись процесом обживания. Из нескольких досок нам удалось сбить шит. Уложив его на кирпичи и устелив поверху два тюфяка, мы построили кровать. Спали на ней все вместе, так было теплее, так как ветер в нашей норке от маленького окошка до двери - калитки гулял, как у себя дома, да и поставить, что то в добавок, на такой маленькой площади не представлялось возможным.
Все сбережения, маленькие золотые серёжки каждой из нас, мамино кольцо, как и большая часть содержимого узлов и чемодана , давно были обменены на продукты. Взрослые подрабатывали, где могли , иногда на станции на разгрузке вагонов, иногда в поле. Я же, вместе с ребятишками из Ленинграда, каждый день ходила на полустанок собирать угольную пыль для протопки. Пыль оставалась от погрузки угля в паровозы и её едва хватало протопить печь, что бы хоть чуть - чуть согреться. Позже Роза, где то раздобыла примус. На нём можно было приготовить суп из ничего. Случалось, что мама варила нам суп из грубо срезанных картофельных очистков, подобранных в хозяйском мусорном ведре. Все несли это тяжкое бремя войны и жили впроголодь.
Я помню, как заметила в луже, кусочек позеленевшего хлеба. С какой жадностью я его ела и мне совсем не было стыдно, что он был грязный и зелёный от покрывшей его плесени. Я уплетала этот драгоценный кусочек, как ты, детка, мамин салат "оливье", подбирая крошечку за крошечкой.
Наконец, сёстры устроились на эвакуированный из России механический завод, перестроенный на выпуск патронов и по месту работы им выдали разрешение на эвакуацию. Без него не возможно было получить продовольственные карточки. Мы, как и миллионы других людей, выехали в дорогу не имея этого разрешения и фактически добирались до тыла самостоятельно. С получением продуктов по карточкам, наше положение конечно же стабилизировалось, но нормы были такими маленькими, что кушать хотелось постоянно.
Наша хозяйка, принимая нас на постой, не прыгала от счастья, но и явной недоброжелатильности к нам не проявляла. Была она женщиной тихой и трудолюбивой, да и мы понимали своё место, так и жили, сохраняя атмо- сферу взаимотерпения. В ноябре 1942 года, в боях под Сталинградом, погибли её старший сын и муж. Получив одну за другой две похоронки, она чуть не сошла с ума от горя. Сочувствуя ей от всего сердца, мы помогали, как могли. Когда же наступил, так нами жданный миг освобо- ждения территории Украины от немцев и пришёл час рас-ставания, мы прощались, как близкие люди.
Только вернувшись из эвакуации домой, нам стали извест- ны подробности о судьбе тёти Голды Слезовой, её двух дочерей Розы и Зины, сына Изи, а также о судьбе всех оставшихся в городке евреев. 29-30.09.41 года в Бабьем Яру были расстреляны 33. 771 евреев Киева, детей до трёх лет убивали не считая. По такому же жуткому сценарию были зверски уничтожены около 2000 евреев Корсуня, лишь название места было другим - Резаный Яр. Согнанных прикладами людей выстроили над оврагом и расстреляли. Мы не знаем в какой именно из дней погибли наши родные. Акции массовых расстрелов производились регулярно. В одном из донесений карателей 30 ноября 1943 года были казнены 543 еврея из Корсуня и Канева. Гораздо позже останки погибших были перенесены на еврейское кладбище и похоронены в братской могиле. До войны в Украине проживало 2,7 млн евреев. По последним данным, за годы оккупации в подобных "еврейских акциях" от рук зверствующих немецких фашистов, украинских полицаев и румын, были расстреляны, забиты до смерти, повешенны, сожжены заживо в домах и бараках, умерли от измождения на переходах из лагеря в лагерь, от тифа и других заболеваний в многочисленных гетто, задушенны газом в "душегубках" - 1,5 млн евреев из 6 млн погибших в Холокосте.
Люди, с появления своего на Земле, воевали друг с другом за жену соседа, за его земли и богатства, за власть. Не важно, где и когда это происходило, евреи в любой заварушке оказывались крайними и платили по чужим счетам своими жизнями. Но так планомерно и цинично задаться целью уничтожить целый, ни в чём не повинный народ , не в правой битве армий, а в противостоянии вооружённых негодяев мирным, беспомощным старикам, женщинам и детям - это высшее зло из зла. Гитлеровцы и их прихлебатели выполняя и перевыполняя план по "еврейскому вопросу" глумились и убивали по среднему в час от 50 до 150 евреев и более.
Иногда я задаюсь вопросом :" Где был Бог, когда истребляли его избранный народ ? " Раны твои, кровь твоя, боль твоя, слёзы твои, мой многострадальный еврейский народ !
Когда у нас родилась ты, доченька, мы назвали тебя в честь тёти Голды - Галиной.
Глава 3
Возвращение домой было малорадостным. Кругом царила разруха, заводы и фабрики не работали, транспорт не функционировал. В нашем маленьком домике во время войны немцы держали лошадей.
- Зачем же в жилом доме держать лошадей?-
- Они ведь были завоеватели, играли без правил. Творили, что хотели. Домик притом был старый - глиняная мазанка под соломенной крышей, с земляным полом. Мы были рады, что он уцелел, например дом старшей сестры папы, тёти Эстер, был разбомблен и не пригоден для жилья, поэтому она, вместе с семьёй дяди Йосифа, поселилась в пустующем доме погибшей тёти Голды. Так, что отчистить, отскребсти и привести в посильный порядок, наш домик не казалось нам большой бедой. Дружно взявшись за дело, мы мыли, белили, латали разбитые окна и вскоре смогли в нём разместиться. Лишь годами позже папа настелил деревяные полы и заменил соломенную крышу листяным железом.
- Бабушка, а кто сейчас живёт в этом домике?-
-Никто, детка, из - за ветхости его давно снесли. -
- Бабушка, а это правда, что вас прозывали в городке "галушками"?
- Правда. Когда- то, прадед прадеда держал передвижную мельницу, установленную на плоту. Плывя по реке Рось, он останавливался в деревнях и молол людям зерно на муку. Крестьне очень любили из этой муки готовить галушки (вид национальной украинской еды). Так и повелось, когда крестьянские дети видели подплывавшего к берегу мельника, они радостно кричали : "Галушки плывут, галушки плывут!" Что означало, праздник, так как с муки перемолотого зерна нового урожая приготовят жданные галушки. В семье давным - давно перестали заниматься этим промыслом, а вот приклеевшееся с тех пор прозвище оказалось крайне живучим. Вот и получается, что ты то же из рода" галушек"
Люди часто задаются вопросом: " Что такое счастье?" После пережитого, я знала на него ответ: выжить и быть вместе. Мы были счастливы, не подозревая, что новая, страшная беда уже поджидает нас за углом - ведь кушать по прежнему было нечего. В 1946 году в Украине, житнице страны, случилась ужасная засуха. Большая часть урожая пшеницы пропала, к тому же последствия послевоенной разрухи с нехваткой мужских рук, техники, лошадей не способствовали улучшению положения. Вскоре вспыхнул страшный голод и сотни тысяч людей от него погибли. Люди умирали семьями. В то время на улице можно было увидеть худюшего до ужаса человека с запавшими внутрь глазами, настоящего дистрофика, которого шатало от ветра при ходьбе не от пьянства, а из - за голода. Мы срезали заросли крапивы, это такое растение - сорняк, к тому же сильно жалит, но в ней есть витамин C и варили из неё суп. Зарплату папе , как и другим работникам, урезали, мама же была домохозяйкой и её, как неработающую, лишили пайкового хлеба. Тогда мой папа, спасая семью от голода, пешком ушёл на Донбас, в функционирующую металлургическую зону, где можно было заработать деньги на продукты. Он тяжело работал на разных работах. Собрав немного денег, папа смог купить муки, кукурузных початков, лука и даже привёз бутыль подсолнечного масла. Его стараниями мы выжили в голод.
Информация о голоде тщательно скрывалась, и впервые была опубликована, лишь в 1988 году. Голодали и в Молдавии, и в РСФСР, и в Казахстане, но Украина пострадала больше всех. В наши дни обнародованны данные о том, что одной из главных причин голода стала политика советских властей - создание стратегического резерва зерна на случай новой войны. Государственный план хлебозаготовок был завышен, выдача зерна колхозникам на тяжко заработанные трудодни мизерной или вообще не выдавалась, репрессии за кражу продуктов питания - дикий закон о трёх колосках, непосильные налоги на приусадебные хозяйства крестьян - всё это и вызвало голод. Его вполне можно было избежать, поскольку государство располагало достаточными запасами зерна. Одна его часть, не самая крупная, шла на экспорт, который составлял в период 1946 - 1948 гг. 5, 7 млн тонн зерна, что на 2,1 млн тонн больше экспорта трёх предвоенных лет. Другая, основная часть запасов никак не использовалась. В неприспособленных для хранения складах, зерно портилось настолько, что приходило в полную непригодность. За этот период было начисто загублено около 1 млн. тонн зерна, которого вполне хватило бы многим голодающим.
Под видом экономии в использовании хлеба с 01. 10. 46 года с централизованного снабжения по хлебным карточкам были сняты свыше 3,5 млн. граждан. Из которых 2 млн. 900 тыс.- сельских жителей и ждать помощи им было не от кого. "Пришла беда - открывай ворота."
Из - за отсутствия достоверной статистики и попыток властей скрыть масштабы и сам факт голода, нет точных данных жертв. Предположительно, по мнению историков изучающих этот вопрос , в Украине умерло голодной смертью около 1 миллиона человек, 800 000 страдало от дистрофии, известны случаи канибализма. А в это же время партийно - советская элита снабжалась через систему закрытых спецраспределений, жируя за счёт остальных.
До какой же степени можно так ненавидеть и презирать собственный народ, что бы играть с ним в подобные дьявольские игры!
Тяжёлое было время, но я пережила его вместе со всей семьёй, а вот дедушка остался совершенно один. Бар мыцву ему справила война.
- Как это один в войну? Дедушка, расскажи почему ты остался один?
-Хорошо, хорошо, но ты доедай, а я расскажу.
В то время я учился в профессиональной школе в городе Черкассы в Украине, а моя мама с сестрой жили в городке Смела, приблизительно в сорока километрах от Черкасс. Так уж сложилось, что в момент немецкого вторжения, я оказался вдали от родных, поступив в суровую школу жизни.
Глава 4
Было ужасно душно. В открытое окно наконец проникло лёгкое дуновенье ветерка, а с ним и вызванное им же, перешёптывание ветвей акации, растущей под окном. Первые капли дождя принесли ту облегчающую свежесть и такой удивительный запах земли напившейся влаги. Звуки отдалённого грома оповещали о наступающей грозе. Гром наростал и наростал и превратился в настояшую канонаду...
- Сёмка, просыпайся. Всем сказали построиться в спортивном зале.
"Ребята - сказал директор школы - фашисты приближаются к городу. Война пришла в наш дом. Нам дан приказ эвакуировать школу в полном составе учеников и учителей на левый берег реки Днепр. У вас пол- часа на сборы. До железнодорожной станции идём пешком."
Все бросились в здание общежития собираться, но как поётся в той песне : "Были сборы не долги...".
Что у нас было? Мы все были бедны. Зимние вещи остались дома. У каждого был небольшой чемоданчик или вещевой мешок, а в них пара нижнего белья и одна или две рубашки на смену. Кому родители смогли, справили пиджак к брюкам. У моего друга Мишки была красивая курточка. У меня тоже была курточка, не такая красивая как у Мишки, но прочная. Мне её пошила мама из своего старого плаща. Так что через пол-часа мы с Мишкой шагали в паре в строю.
Дорога к вокзалу вела через весь город. Как больно было видеть изменённое страшным известием лицо города. Эвакуировались не только мы, но и все официальные учреждения и предприятия. Город в страшной суматохе собирался к бегству. Грузились ящиками с оборудованием и разным имуществом грузовики. Улицы запрудила вереница телег с лошадьми нагружённых вещами и восседавшими на них людьми. Ветер разносил кучи бумаг брошенных при погрузке. Вся эта масса людей спешила к вокзалу.
Как только подали состав, мы без особых приключений погрузились в вагоны . Все сидели с поникшым видом. Никто не смеялся и не дурачился. Наш директор школы, Василий Петрович, руководил ещё школьным ансамблем духовых инструментов вдруг встал и сказал :
"А что это вы все носы повесили. То, что мы оставили свой родной дом, совсем не значит, что мы в него не вернёмся. Мы вернёмся, да так, что врагу нашему будет мало места на земле. А ну ка трубачи, все ко мне." Я играл в оркестре на маленькой трубе. Оказалось, что Василий Петрович тащил на себе мешок с трубами, а кто то из детей постарше барабаны, большой и маленький. Мы играли военные марши разученные в школе пока не устали, и я заметил, что глаза у многих повеселели.
Тем временем поезд, удаляясь от знакомых мне мест, набирал скорость и вскоре мы спокойно доехали до города Днепропетровска, большого железнодорожного узла, где должны были пересесть на другой поезд.
У здания вокзала наша группа присоединилась к ожидающим погрузку. Поезд ещё не подали и на пероне скопилось множество людей. Мы сидели и ждали и это чувство напряжённости и тревоги всё наростало. Мне было страшно уезжать и страшно оставаться. Больше всего на свете мне хотелось оказаться рядом с мамой, а не труситься перед неизвестностью уготованной мне судьбой. И я вдруг с горечью осознал, что совсем не знаю, где теперь моя мама.
Рядом с нами в ожидании поезда сидела семья: мама с бабушкой и две девочки - близняшки, похоже трёхлетки. Обе девочки были одеты в одинаковые синие платьеца в белый горошек и играли с рыжим котёнком. Они его по очереди пеленали и ложили в корзинку, а котёнок отчаянно отбивался и всё норовил удрать. Мы с Мишкой сопереживали котёнку.
Вдруг звуки приближающегося поезда взбудоражили всех ожидаюших. Люди вскочили на ноги, схватив свои мешки, чемоданы, баулы и стали штурмовать вагоны. Нашу группу оттеснили назад. Одну нашу учительницу увлекла волна движущейся толпы и занесла в вагон. Образовалась страшная давка. Люди кричали, ругались, матерились отталкивали друг друга, что бы влезть самому, били и давили ближнего.
В этой суматохе питомец наших двойняшек, рыжий котёнок, сумел удрать. Обнаружив пропажу, обе девочки дружно начали рыдать. Мы с Мишкой заметили куда он побежал, решив вернуть его хозяевам, мы побежали вслед за ним. Рядом с вокзалом находился старый вагон, его использовали под киоск. Котёнок подлез под вагон и там затаился. Мы подлезли под вагон вслед за ним, что бы вытащить его и вернуть близняшкам.
Из - за всего этого шума, никто не заметил приближающихся немецких самолётов. Когда же они нависли над эшелоном, люди стали разбегаться кто - куда, но было поздно. Бомбы и пулемётные очереди косили всё движущееся вокруг. Они стреляли и стреляли, устроив настоящую охоту за убегающими людьми. Растратив свои запасы самолёты развернулись и улетели, оставив после себя растрощенные горящие вагоны, сотни разбросаных трупов и раненых людей вокруг.
Мы с Мишкой вылезли из под своего убежища, когда наступило затишье и от увиденного застыли в диком оцепенении. Из нашей школы живыми остались только мы. Семьи близняшек видно не было. Может быть им, как и кому то из наших, удалось спастись. Вдруг среди всего этого ужаса я увидел продырявленный школьный барабан.
Когда, через некоторое время на станции остановился грузовой эшелон, мы с Мишкой тайком залезли на платформу и так переехали на левый берег Днепра.
Мы забились в угол и тряслись, как два загнаных зайчёнка. Весь известный нам мир рухнул. Трудно поверить в случившееся, реальность жизни была шокирующей на столько, что мы на какой то миг лишились сил здраво рассуждать. От монотонного стука колёс оба задремали. Проснувшись мы поняли, что наше детство ушло безвозратно и что маленький рыжий котёнок спас нам жизнь. И коль не наше было время погибнуть, значит надо набраться сил и мужества, что бы идти дальше.
Глава 5
Передвигаясь на попутных поездах, мы следовали за основным потоком эвакуированных. Вся эта масса людей напоминала гигантский кочующий табор. В переполненных вагонах люди сидели друг у друга на головах. Иногда часами приходилось стоять в тамбуре, иногда, кто то, потеснившись предлагал присесть на своём мешке с пожитками. Пассажирских поездов явно не хватало и всё чаще подавали для перевозки людей товарняки. На одной из станций, напившись воды из колонки, потратили последние копейки, купив себе по пирожку с мясом. Это был незабываемый последний пир. Невзирая на превратности в пути, мы добрались до Кавказких гор.
Я первый раз видел горы, грузинов в национальной одежде, в бурках и папахах. От красоты захватывало дух.
Среди безмолвья горных кряжей
Величье древнего Кавказа
Вдруг взгляду предстаёт...
И видишь ты гряду большую
Цветистым крытую ковром.
Мчит всадник весело гарцуя,
Сливаясь с воронным конём.
Иль вдруг за первым поворотом
Ущелье открывает глубь.
Вот Терек, бурным мча потоком,
Себе прокладывает путь.
Вершины снежными главами
Суровый гор хранят покой
И ледяными рукавами ,
Спускаясь дол поят водой.
Среди безмолвья горных кряжей
Величье древнего Кавказа
Вдруг взгляду предстаёт.
И пик Казбека в растояньи,
Весь в ослепительном сияньи
Вас покорять себя зовёт.
Красота - красотой, но горькая проза жизни была сильней. Шла война и её злобная тень застилала даже красоту Кавказа.
Мужчины призывного возраста ушли воевать. Остались старики, женщины и дети. Работать было некому, так мы с Мишкой стали солдатами трудового фронта, понимая, что в окружающем нас хаосе для двух подростков одиночек, это единственная возможность выжить.
Нас распределили на работу по разным бригадам. Здесь наши пути разошлись. Мы крепко обнялись, сказав друг другу :" До встречи." Судьба распорядилась по другому, больше нам встретиться не довелось.
Оставив Кавказкие горы позади, наша трудовая бригада помощи переезжала с места на место. Люди в бригаде собрались разные, от совсем пожилого старика Иваныча, до такой малолетки , как я. Были и приветливые и угрюмые, были и весёлые и откровенно злые с застывшим страхом в глазах. Война объединила всех с одной целью выстоять перед врагом, кроме того все хотели есть и следуя девизу : " Кто не работает, тот не ест ", мы работали и работали не покладая рук, на погрузке и разгрузке железнодорожных составов, на различных ремонтных работах.
По размытой после недавних сильных дождей дороге не возможно было проехать. Целый участок её основательно просел и нас перебросили на подсобные работы к дорожным рабочим. Провозившись с ремонтом до сумерек, уставшие, грязные и потные мы пошли в местную баню. Уж не знаю, когда и где, несколько мужиков успели отовариться спиртным и хорошо к нему приложиться. Особенно один хитроватый такой мужичок, кажется его звали Лукьяныч, был уже хорошо на веселе.
Маленький коридор разделял здание бани на две половины : мужскую и женскую. Из него вели две двери, каждая в соотвествующий предбаник. Мы зашли на свою половину и стали мыться. Вдруг страшный визг всполошил всех. Визжали на женской половине. Прикрыв грешные места, кто тазом, кто руками представители мужского пола повысовывали головы в коридорную дверь, спеша узнать, что там происходит. Дверь напротив резко распахнулась, позволив паре женских рук дружно вытолкать совершенно голого Лукьяныча в коридор и с грохотом закрылась. Незадачливый Дон Жуан вращал головой в разные стороны и ошалело таращил глаза, совершенно не понимая, где он и что с ним происходит. Дверь напротив вновь открылась и в коридор полетели штаны, рубаха, видавшие виды грязные кирзовые сапоги и вонючие портянки и всё это в словесном сопровождении гневного женского голоса : " Срамник старый, мать твою так... Война на дворе, а ему своё подавай..."
Оказалось, что Лукьяныч, то ли по озорству, то ли спяну, завернул не на ту половину. В бане от пара и тепла его совсем развезло. Не вызвав из - за того же пара внимания женщин, Лукьяныч улёгся нагий на скамью лицом к стене и мирно уснул. На жёсткой скамье спать совсем не удобно и он развернулся на другой бок. А не надо было! Возмущённые бабы отхлестали его вениками так, что мало не покажется. Громогласный хохот ещё долго не умолкал на обеих половинах бани.
Нашу бригаду распределили на работу в колхоз, где я, местечковый мальчик, никогда прежде не работавший в поле, выполнял все возможные поручения. Я научился пахать землю, косить траву на лугу и укладывать её в стог, заготавливая корм для скота на зиму, пас овец, копал картошку и грузил её на грузовики. Весь собраный урожай отдавали фронту.
Сами же мы еле сводили концы с концами, живя в постоянном голоде. Кушать я хотел всегда.
Вещи мои обтрепались, оборвались. Я про себя смеялся, что мог бы работать пугалом на поле. Денег у меня тоже не было, что бы купить себе одежду. Так, без изменений проходили дни за днями, недели за неделями. Всем было не сладко, плакаться было не кому.
Наконец, наступил день и нам выдали зарплату. Я получил пятнадцать рублей, был этому крайне рад и строил планы, как ими распорядиться.
Ко мне подошёл Прохор, один из рабочих нашей бригады, и сказал мне :
" Семён, бригадир дал мне разрешение на поездку в город, посмотри на кого ты похож, брюки твои совсем расползлись, в дырах. Если хочешь, дай мне свои деньги,
я куплю и привезу тебе новые брюки."
Он конечно же был прав и я был так благодарен ему за услугу, что не раздумывая дал свои деньги. Собравшись Прохор уехал с моими деньгами и должен был вернуться к вечеру. Когда же к вечеру он не вернулся, мы заволновались не случилось ли с ним чего то плохого. Наш начальник несколько раз звонил в город, в милицию. Позже выяснилось, что Прохор грабил ожидающих поезда на вокзале и при попытке милиционера задержать его, сбежал. Больше его никто не видел.
Каким же надо быть подонком, что бы обокрасть наивного ребёнка, а таким я и был. Я верил людям. Суровая школа жизни меня научила, что люди бывают разные. Те которые наживаются на человеческом горе, люди без совести и стыда, всякого рода мерзавцы, не зависимо от цвета кожи и вероисповедания, и порядочные люди, которые не смотря на обстоятельства тебя не предадут, а протянут руку помощи.
Было холодно, ветер гулял в дырах моих брюк. Я вымерз, был голоден и в полном отчаяньи. Одна местная сердобольная женщина с которой я работал, услышав, что меня обокрали, перешила старые брюки своего сына, ушедшего на фронт и подарила мне. А ещё она принесла кусочек овечьего сыра и мне показалось, что это моя мама меня обняла.
Глава 6
Стояла середина октября. Работы в колхозе поубавилось. Нашу бригаду рабочих решено было перевезти на помощь в город Самару. Нас погрузили на корабль, на котором мы должны были плыть по реке Волге до пункта назначения.
Широкая река Волга, мощная. Сами по себе вспомнились стихи Некрасова:
" Эх, Волга, колыбель моя,
Любил ли кто тебя, как я.
Один, по утренним зарям,
Когда ешё всё в мире спит
И алый блеск едва скользит
По тёмно - голубым волнам.
Я убегал к родной реке."
Нас же Волга встречала неприветливо, осенним пронизы- вающим холодным ветром. Сидеть на корме парохода было зябко, продувало насквозь. Мы спасались от ветра под не-большим брезентовым прикрытием. Кто то тихонько наиг- рывал на гармошке, кто то дремал, кто то, закурив самокру- тку, вспоминал о семье. Седовласый, тучный мужчина в дождивике рассказывал соседу, что до войны работал мастером на хлебном заводе в Винице, летом отправил свою семью: жену, да двух невесток с детьми, погостить в деревню к младшему брату, а тут где не возмись война проклятущая грянула. Он сумел эвакуироваться, а семья не успела, так под немцем и остались, живы ли...
Вдруг корабль содрогнулся от сильного толчка. Оказалось, что мы задели заградительную мину и подорвались! Взорванный нос корабля стал медленно погружаться в воду. Корма парохода поднялась вверх и всё, что в тот момент находилось на палубе движимое и недвижимое, неумолимо сползало вниз.
Боже мой, что тут началось ! Люди в паническом ужасе кричали и прыгали за борт в холодную воду, барахтались в воде, пытаясь удержаться на плаву. Часть людей старалась спастись, доплыв до разбросанных от взрыва деревянных обломков корабля, часть затянуло в воду, в омут тонущего судна.
К нам подплыла близко, как могла, гружённая овощами баржа и люди стали прыгать с зависшей над водой кормы корабля на неё. Прыгать было опасно, так как прыгнувший мимо, попадал в пространство между баржей и идущим ко дну кораблём и мог быть затёрт ими или же уйти под воду. Именно это и случилось с одним из пассажиров, который прыгнув, сильно ударился об борт, не удержался и упал в воду, затонув на глазах у всех. Но мешкать было ещё опаснее, времени на раздумье не осталось, изловчившись я прыгнул на баржу, судьба уберегла меня в очередной раз. На уходящей под воду корме остались двое : женщина средних лет дрожащая от страха и старик в чёрной шапке, его длинная седая борода развевалась на ветру , как флаг. Кто то крикнул :- " Прыгайте, не бойтесь, мы вас поймаем "-Их ловили всем миром. Помогая последним прыгнувшим разместиться, я заметил, что к нам на помощь спешит ещё
один корабль. Он вёз раненных с фронта. Что бы спасти утопающих, были спущены шлюпки и матросы стали подбирать людей из воды. В этот момент корма тонущего судна издала громко- булькающий прощальный звук и навеки скрылась под водой. Вскоре все уцелевшие, в том числе и прыгнувшие , как я, на овощную баржу , были свезены на корабль с раненными и мы продолжили своё плаванье.
Вся река была устлана заградительными минами, что крайне затрудняло продвижение вперёд. Мы плыли со скоростью черепахи. К тому же корабль был сильно перегружен, как раненными, так и нами. Поэтому капитан решил высадить спасённых на берег, но добраться на шлюпках к нему поближе, из-за мин не представлялось возможным. Тогда на росшее на берегу большое дерево забросили канат с крючком. Два матроса по этому канату перебрались на дерево и надёжно на нём его закрепили. Так группа спасённых, один за одним, крепко держась за эту верёвку руками, обхватив её ногами и поочерёдно их переставляя сумела переправиться на берег. Наконец то мы стояли на земле!
Нам удалось разжеть костёр и подсушить свои вещи. Отогревшись и немножко отдохнув, мы начали продвигаться вперёд, в полосу леса. Лес был еловый, густой. В нём пахло смолой и ему не было конца. Не зная дороги, мы шли на пролом. При ходьбе я согрелся, да и ели укрывали от ветра, но усталость давала о себе знать.
Мы уже еле волокли ноги, когда лес стал редеть. Сразу за лесом простиралось большое поле, на его краю стоял старый амбар. Добравшись до него все повалились замертво и устав от пережитого, тут же уснули.
Мне часто снился один и тот же сон. Я не знал своего отца. Он умер от туберкулёза, когда мне было три года. Служил он директором еврейского театра в городке Березовка, на юге Украины, а мама работала в этом театре актрисой. Она замечательно пела и играла на гитаре. Когда папы не стало, мама осталась без средств и переехала в городок Смелу, где жила её сестра с семьёй. Что бы прокормить меня и мою старшую сестру Розу, она устроилась работать на пекарню и все годы пекла хлеб. Наверное с рассказов мамы, во сне я представлял родителей на сцене, такими молодыми, красивыми, поющих какую-то старинную песню на идыш...
Пробуждение было резким и ужасающим. Нас снова бомбили. Бомба разорвалась рядом с амбаром, задев угол. Многих убило наповал. Ветхое строение воспламенилось и в считанные минуты весь амбар был охвачен огнём.
Какое счастье, что я спал в противоположном углу ! Мы бросились наутёк, как тараканы, в основном снова в лес. Я помогал одному раненному в руку мужчине добраться до деревьев. Там мы отдышались, оказали, как могли, первую помощь пострадавшим и, помогая друг другу, снова двинулись в путь. Пошёл снег, заметно обелив всё вокруг. Идти по снегу в моих старых, облупленных ботинках стало намного тяжелее. Промокшие ноги стыли от холода и играть в снежки ни кому не хотелось. Крупные снежинки падая на моё лицо, таяли и превращались в слёзы.
Наконец нам улыбнулась удача : лес оказался не очень большим и вскоре вдали завиднелись жилые постройки и ведущие к ним железнодорожные пути. Так по шпалам мы дошли до города крайне истощённые, промёрзшие, голодные, без копейки денег.
Глава 7
На вокзале был организован распределительный пункт. Раненных забрали в госпиталь. Каждому из нас выдали по буханке хлеба, фуфайки, какую-то обувку, мне достались пимы, и распределили по разным рабочим местам. Я получил направление на военный завод, изготовляющий детали для самолётов, на нём я проработал до 1943 года.
- Дедушка, что это за смешные слова "фуфайки", "пимы" ?
- Фуфайка - это своеродный символ эпохи, вид тёплой и дешёвой спецодежды, типа куртки. Её изготовляли из грубой, крепкой ткани, утепляли прослойкой ваты и прострачивали, что бы вата не сбивалась в одном месте. Фуфайка - ватник использовался ещё в царской армии, а потом и в Советской армии. С апреля 1942 года ватник заменила более удобная одежда - шинель, своеобразное военное пальто. Такая простая одежда не отличалась эстетикой, но была практичной.
А пимы - это валянки, тёплые войлочные сапоги из свалянной овечьей шерсти для ходьбы по сухому снегу. На них можно одеть галоши, такие резиновые туфли, тогда им не страшен и мокрый снег. Ногам в них мягко, тепло и удобно. Пимы носили ещё кочевники Евроазии сотни лет назад. На территорию Киевской Руси пимы проникли ещё в период Золтой Орды. Стоили дорого, носить их могли только богатые люди. В России валенки приобрели широкое распространение лишь в начале 19 века, когда их начали изготовлять промышленным путём.
Доставшаяся мне подержанная фуфайка была на меня огромной, выглядел я " мама не горюй ", но мне было всё равно, как она на мне сидит, главное - я в ней, да в стареньких, потоптанных валенках наконец - то смог согреться.
Сводки с фронтов звучали удручающе. Разве, кто-то может забыть этот звучащий по радио, вызывающий дрожь голос Левитана: " От Советского информбюро, сегодня, после упорных боёв, наши войска оставили город...", а вслед за сообщением с фронта каждый день звучала песня : " Идёт война народная, священная война". Её сменяли военные марши и руские народные песни и снова голос Левитана, вещающего об очередном отступлении. Никто не мог понять происходящее. Смятение зависло в воздухе...
Немцы подобрались к окраинам Москвы. Мне не довелось в жизни побывать в Москве. Я знаю, что это прекрасный город, но это ещё и столица, лицо, ум и сердце всей страны. Как же могло такое случиться, что столь огромная держава, с большой сильной армией позволила врагу захватить пол-государства, оставив, отступая миллионы погибших, взятых в плен, породив обездоленных, лишённых крова, сирот ?
Страх сомнений не давал покоя: -" Неужели покатятся дальше? Неужели сдадут Москву ?"...
Пусть я был мал для фронта, но я, как и многие другие, работал по одиннадцать - двенадцать часов в сутки в неотапливаемом цеху, помогая строить самолёты, внося мою маленькую, но от всей души, лепту в дело победы.
Противостояние двух армий на поступах к Москве, а потом и за саму столицу было не на жизнь, а на смерть и невиданно ожесточённым. Немцы грызли землю в много- численных попытках завоевать Москву до сильных морозов, и приблизились к Кремлю на расстояние 27 километров. Красная армия в кровопролитных боях отбивала атаки противника. Прошедшие накануне сильные дожди совершенно размыли дороги. Бездорожье задержа- ло подвоз техники, горючего и провианта немецким частям. Кроме зтого были спущены шлюзы в Московских водохранилищах и уровень воды поднялся выше двух метров, затопив близрасположенные населённые пункты вместе с жителями, ставшими жертвами секретности мероприятия, не позволив противнику продвинуться вперёд. Воспользовавшись этим Советское командование произвело передислокацию сил, подтянуло резервы и 16.11.41 года в решающем сражении у разъезда Дубосеково Красная армия отразила нападение врага, а 5 декабря перешла в контрнаступление.
Когда, пришла долгожданная радостная весть, что дивизия героев генерала Панфилова в тяжёлых боях отстояла Москву , мы плакали от радости.
Победа в битве за Москву обошлась колоссальным количеством человеческих жертв, более полмиллиона бойцов армии, не считая ополчения, героически погибли в этом сражении, ставшим переломным моментом в войне. Немецкий блиц-криг, операция "Барбароса" не удался. Не приспособленная к зиме немецкая армия увязла в войне, тоже неся немалые потери . И хотя военная мясорубка продолжала вращаться ещё три долгих, ужасных года, это было начало конца.
Зима в том году была суровой, стояли крепкие морозы. В цеху от холода стыли пальцы и примерзали к деталям сборки, поэтому установили две" буржуйки "- это такие круглые металические печки с трубой, где мы могли по очереди греть руки.
Жить нас разместили в двух бараках с двухэтажными нарами, мне достался второй этаж. Многочасовые смены изрядно утомляли. Возвращаясь после работы в свой угол, у меня едва хватало сил на то, что бы привести себя в порядок или на небольшую постирушку, как тут же я падал на тюфяк и спал, как убитый. Время отдыха пролетало крайне быстро . Мне казалось, что я лишь на секунду закрыл глаза, а дежурный по бараку уже во всю орал : - " Подъём! " . Начинался новый трудовой день.
Как-то незаметно, солнце стало больше прогревать. От капели с тающих сосулек и снега, у входа в барак образовалась огромная лужа . Подобрав небольшую дощечку, я прибил к ней гвоздиком бумажный парус и опустил на воду. Ветер гонял мой парусник взад - вперёд, как по морю - океану, радуя соседских ребятишек, бегающих стаей вслед за ним. Парусник плыл, пока не перевернулся. Бумажный парус в воде размяк и распался на кусочки. На поверхности лужи осталась брошенной в одиночестве маленькая дощечка. Ребятишки сразу потеряли интерес и убежали играться в другое место. Мне стало грустно, наверное, я почувствовал себя таким же брошенным и одиноким в этом бушующем мире, такой же маленькой дощечкой в бескрайнем море, до которой никому нет дела. Я тосковал по маме и мне до боли в животе захотелось домой.
Глава 8
Нашим бригадиром был Константиныч, хороший мужик, суровый, но порядочный. В первые месяцы войны ему на фронте оторвало руку. Служить в действующей армии он больше не мог. Так этот черноволосый тридцатилетний холостяк оказался на нашем заводе. Ходил он в военной гимнастёрке с подогнутым и заколотым булавкой рукаве на отсутствующей левой руке, вполне справляясь правой .
С него спрашивали дело, он спрашивал его с нас. Все это понимали, как понимали и то, что пара собранных вне плана самолётов - это ещё один шаг к победе. Мы работали сверхурочно, собрав деталей больше других бригад. В знак поощрения, каждому члену нашей бригады вручили по маленькому кусочку сала.
Среди работающих мне запомнились две женщины : Катя, полная, издёрганная невзгодами молодуха, мать троих детей и Варя, двадцатилетняя милая девушка с большими серыми глазами и длинной пшеничного цвета косой. Варенька была очень добрым и отзывчивым человеком, каждый раз предлагала помощь то со стиркой, то со штопкой.
-" Ану, Сёмушка, снимай рубашку я тебе пуговицу пришью."- говаривала она. Чего нельзя было сказать о Кате, всегда всем недовольной, обозлённой на весь свет, вздорной бабе. Ругаться она заводилась с полу - оборота. Когда нам раздавали сало, она открыла рот на меня:
-" Эй, Сёмка, что это ты к салу потянулся, тебе его по национальности есть нельзя. Ты бы лучше мне его отдал, я вона сколько ртов кормить должна. Тебе же только курочку есть можно, да вот беда взять негде и ухватившись за мой кусок,- продолжила - не горюй, ты у нас живучий и без сала не пропадёшь."
С таким, недостойным отношением к евреям, я сталкивался не впервые. Онемев от обиды, я был поражён до глубины души. Как же так, мы работаем вместе, делим выпавшие на нашу долю невзгоды, не раз по Катиной просьбе я менялся с ней сменой или подменял её на час, что бы она могла управиться с детьми. Не по людски это как то, не по людски. Обернувшись, я увидел Константиныча, он стоял с красным от гнева лицом :
-" Ты, Катерина, кончай свою тёмную демагогию, как у глупости, так и у злобы есть свой предел. Перед лицом нашей партии люди всех национальностей равны. А ты , как я погляжу, с этим не согласна? Проси прощение у мальца, а то пулей с завода вылетишь, а то ещё куда подальше! "
Пришлось Кате просить у меня прощение, а Константиныч, отчитав её, повернулся ко мне и сказал : " Семён, бери своё сало, ты его заслужил."
Будучи крайне рад его защите, я всё же остался при своём мнении, что антисемитизм - это в крови, и не каким воспитанием его не излечить. Свой же кусок сала я обменял на городском рынке на новые ботинки, так как мои старые пришли в полную негодность.
День явно стал длинее. Прилетевшие с юга ласточки, дружно усевшись на проводах, о чём то громко сплетничали. Голубиная пара гнездилась под заводской крышей. Воздух переполнял замечательный, но несколько удушающий, аромат цветущих кустов черёмухи, а над бело-розовой дымкой яблоневого цвета дружно трудились пчёлы. Наперекор войне, это весеннее обновление природы согревало надежду на лучшее.
Я стал замечать, что наш Константиныч, как-то по- особенному смотрит на Варю, да и сама Варенька странно смущалась при каждом обращении его к ней, опуская глаза вниз и мне показалось, что они влюблены. Когда же через пару недель они объявили, что расписались я был рад их счастью. Мы организовали им маленькое свадебное торжество. Как говориться : " с миру по нитке, голому рубашка", так каждый из нас, что то принёс к столу. Кто то купил картофель и девочки сварили его в мундирку, кто то квашенной капусты, да сваренных в крутую яиц, а кто то, собрав ромашек, украсил ими стол. Одну буханку хлеба тоненькими ломтиками порезали на всех.
Во все времена и у всех народов с невестами происходит какое-то таинство, они становятся удивительно хороши. А наша -то Варенька, была настоящей красавицей. Одна из подружек одолжила ей крепдешиновое платье в белых, крупных ромашках в разброс на нежно голубом фоне. Она его подогнала по-себе и выглядела в нём изумительно. Свои пшеничные волосы Варя заплела в две косы и уложила в два полумесяца на затылке, покрыв голову фатой из тюлевой накидки на подушку. Невеста сидела возле Константиныча, так нежно ей улыбавшегося, и взгляды всех присутствующих были прикованы к ней. Впервые в жизни я пил самогон. Вначале, как ведётся все выпили за молодых, мир да любовь, а второй тост мы подняли за Победу.
Глава 9
Дождливым пасмурным днём я возвращался со смены в барак. Осень, незаметно подкравшись, окрасила в жёлто - багровые цвета придорожные деревья. Дождь с ветром почти раздели небольшую берёзовую рощицу в сквере и берёзки жались друг к другу трясясь от холода. Из такого грустно - меланхолического настроения меня вывел наглый окрик :
- " Эй, жидёнок, куда это ты разшагался ?"
Группа из шести мальчишек- беспризорников разных возрастов окружили меня и толкаясь, стали скандировать : " Жид пархатый, гамном напхатый. " Самый длинный из них, в картузе, наверное старшой, как заорёт: " Гони деньги, гадёныш. Вали его пацаны." Я защищался, как мог, но шансов выстоять у меня было мало. Ребята, под-наторелые в драке, нападали слаженно. Вдруг из за угла показался военный патруль. Пронзительный звук свистка прозвучал для меня освободительной симфонией. Один из патрульных крикнул ; " Шантропа чёртова, стоять всем на месте! " И беспризорники бросились в разные стороны. На месте остался сидеть я с расквашенным носом.
- " Ты кто такой? " - спросили меня. Я показал своё удостоверение и объяснил, что отработал трудовую смену на военном заводе и шёл домой, а тут откуда то появились эти мальчишки и полезли драться. Тогда начальник патруля сказал : " Ладно парень, иди отсыпайся и впредь сам по таким улицам не ходи"- Приложив к моему разбитому носу носовой платок, продолжил : " Пойдём, мы тебя проведём. "
- " Дедушка, кто такие эти беспризорники ? "
- Это дети, дорогой, которые по какой то причине, в данном случае из - за войны, остались без крова над головой, без семьи. Они объединялись в банды вокруг кого-то постарше, который ими руководил, промышляли воровством на рынках, поездах, вокзалах, тем и жили. У властей не было времени ими заняться, так как всё внимание уделялось фронту и количество беспризорников росло по стране.
Шёл 1943 год. Как-то, проснувшись и собираясь на работу, я вдруг обнаружил, что деньги, продуктовые карточки и моё удостоверение личности пропали. Не веря своим глазам, я несколько раз перетряс своё небольшое имущество, не желая принять и смириться с тем, что меня наглым образом вновь обокрали. Боже мой, это была настоящая катастрофа! Я стал опрашивать своих соседей по бараку, но никто ничего не видел, не слышал и не знал...
- Дедушка, почему карточки были так важны, без них в магазине нельзя было купить продукты?
- Видишь ли, детка, недавно я прочитал в журнале статью о том периоде военного лихолетья. В статье приводились статистические данные, что на територии СССР, окупированной к ноябрю 1941 года, производилось 38% всей довоенной валовой продукции зерна, 84 % производства сахара, находилось 38 % всей численнсти крупного рогатого скота. К тому же быстрое продвижение немцев в глубину страны в начале войны привело к тому, что было уничтожено значительное количество материальных ценностей дабы они не достались врагу. Из пограничных областей не удалось вывезти 70 % мобилизационных запасов продовольствия, фуража и много других материальных средств.
- Теперь, дети, вы понимаете масштабы экономических потерь. Из оставшихся ресурсов львиная доля уходила на содержание действующей армии. В такой экстремальной ситуации государство ввело централизованное нормированное распределение продовольствия и промышленных изделий по карточкам. По ним выдавались хлеб, мясо, сахар, рыба, жиры, крупа, соль, чай иногда овощи. В Москве и Ленинграде карточки были введены ещё 18 июля 1941 года, а к 10 ноября во всех городских поселениях страны и делились на четыре категории: рабочие и инженерно - технические работники, у этой категории нормы были побольше, особенно у работающих в оборонной промышленности; служащие; иждевенцы и дети до двенадцати лет. Я получал 400 грам чёрного хлеба в сутки и 400 грам сахара в месяц. Белого хлеба мы не видели всю войну. К слову сказать, в период Второй мировой войны продовольствие нормировалось по карточкам в 40 странах. В США и в Великобритании хлеб и крупа оставались в свободной продаже, выдавались по нормам яйца, молоко, сыр, жыры, сухофрукты.
Из за идущих близких боёв, постоянных неурядиц с транспортом случались частые перебои в снабжении то хлеба, то мяса, то сахара. В связи с этим нормы уменьшали, а в январе - феврале 1942 года карточки вообще не отоваривали. На рынке всё стоило ужасно дорого и цены росли, как на дрожжах. Картошка выросла с 3 - 4 рублей за килограм до 10 - 12 рублей, а масло поднялось в цене с 40 рублей до 180 рублей за кило. Спасало только то, что в заводской столовой один раз в день подавали горячую пищу. Я любил, когда разливала тётя Глаша, она черпала со дна кастрюли, так больше вероятности, что в твою миску попадёт ещё чуть - чуть картофеля или капусты. Однажды хлеб подвезли к самому обеду. Ничто не может сравниться с этим незабываемым ароматом свежеиспечённого хлеба, который заполняя всё вокруг, щекотал ноздри и будоражил дух.
Мне помнится, как прекратился подвоз соли из Астрахани, когда летом того же 1942 года немцы вышли к Волге в районе Сталинграда. Ситуация стала меняться лишь только после победы Красной армии под Сталинградом и с началом судоходства по Волге весной 1943 года.
Продовольственные карточки замене не подлежали. Потеряв их и оставшись без денег, я мог просто умереть от голода. Теперь, детка, тебе понятен и масштаб моих потерь. Будучи в полной растерянности, я побежал на завод.
Глава 10
На проходной завода без документов меня не пропустили внутрь. Я так просил и умолял вахтёра позвать моего мастера, но он был непреклонен и в ответ потребовал убраться по-добру, по-здорову.
Пришлось обратиться в исполнительный комитет. Высидев длиную очередь, я наконец попал на приём. Принимавший меня офицер, выслушав мой рассказ , сказал :
" Что ж, ты работал на военном обьекте, но был не достаточно бдительным, не уследил и позволил своим документам пропасть. А если ими воспользуется враг, шпион? Нет на завод, ты, больше не вернёшься. Ладно, приходи завтра мы подыщем тебе новое место работы. "
Легко сказать, до завтра надо ещё дожить, но спасибо и на том. Могло быть и хуже, размышлял я по дороге назад в барак. В моё отсутствие, на моё место поселился новый рабочий. Спать мне было негде. Возле барака была сложена поленица. Устроив на ней себе ложе и подложив под голову мешок со скудным скарбом, я проспал до утра.
Утром следующего дня я вернулся за направлением на новоё место работы. Начальник был на совещании. Очередь застыла в ожидании его прихода.
Меня как то странно давило под ложечкой. Может тошнота и эта усталось от того, что я вторые сутки не ел? Тогда, почему мне так холодно? Наверное задремав, я свалился со стула. Первое, что мне пришлось увидеть, открыв глаза, это склонённое надо мной лицо пожилого человека в белом халате. Осмотрев меня и измерив температуру, врач огласил диагноз : " М-да - 40 градусов, что ж молодой человек, буду краток, у Вас тиф."
Смутно помню, как меня погрузили на телегу и отвезли в инфекционную больницу, как кто то, кажется возница сказал : " Держись, паря, двум смертям не бывать, одной не миновать" . Болеть всегда не приятно, тем более тифом. Прометавшись в беспамятстве в недельной горячке, я наконец пришёл в себя. От слабости меня в буквальном смысле сдувало с горшка. Однако, не взирая на скудный больничный паёк, я потихоньку стал поправляться.
В моей палате из десяти человек лежал мальчик, примерно моего возраста. Когда нам разрешили вставать, мы подружились. Двое тощих, обстриженных налысо мальчишек в застиранных, не имеющих определённого цвета и не по размеру пижамах, мы сидели на подоконнике большого окна в палате и часами смотрели в маленький, неказистый садик во внутреннем дворе больницы. Иногда, одолжив у соседа по палате лист бумаги и карандаш, играли в крестики - нолики, иногда делились пережитым. У Тимура, так звали мальчика, была непростая судьба. Он оказался сыном репрессированного в 1938 году главного инжинера механического завода. Когда к дому подъехал "воронок", так в народе называли служебный автомобиль работников НКВД ГАЗ М - 1 "Эмку", отец сказал Тимуру :
" Не верь ни кому, кто скажет, что мы с мамой предатели и враги народа. Мы всегда были верны стране и делу. Береги себя, мы любим тебя, ты должен выжить!" После ареста родителей, Тимура определили в детский дом и он ничего не знал о их судьбе. Когда началась война, в один из налётов немецкой авации детский дом был разбомблен. Выжившие дети разбрелись, кто - куда. Таким образом Тимур попал к беспризорникам, скитался с ними по поездам, пока они не бросили его больного тифом на вокзале. Волею провидения этот мальчик оказался в той же больнице, что и я и как у меня, у него не было никаких документов. Для получения нового удостоверения личности необходимо было пройти собеседование в отделе внутренней безопасности. Когда Тимур разговаривал с представителем внутренней службы, он представился офицеру под совершенно другой фамилией и другим отчеством, открыв этим новый, чистый лист в своей биографии, тем самым дав мне почву для размышлений.
В свою бытность в Смеле, по соседству с нами, жила офицерская семья. Глава семьи, Михаил Сосновский, служил в местном военкомате, его жена - красавица, учила деток в начальной школе. Они растили пятилетнёю Машу и трёхлетнего Глеба. Это были милые, глубоко порядочные люди. В своё время Михаил помог маме с рекомендацией по устройству на работу. В благодарность, моя мама часто оставалась няньчить их ребятишек и у нас сложились тёплые, добрососедские отношения.
Вспомнив об этих людях, я решился последовать примеру Тимура. Встречаясь с особистом, я назвался Семёном Михайловичем Сосновским, оставив моё настоящее имя Семён Исаакович Кержнер на перевёрнутой странице книги моей биографии. Хотя я отчётливо понимал, что в жизни бьют по морде, а не по паспорту, однако же, новое созвучие фамилии и имени не так резало слух, не выделялось из общей среды, с ним жилось несколько легче, оно принималось окружающими без особенного предубеждения. Нас с Тимуром - двух птенцов, ещё не научившихся по настоящему летать, выбросило ураганным ветром чужих страстей и амбиций из родительского гнезда в зтот огромный, бушующий, переполненный подстерегающими нас опасностями и разного рода хищниками окружающий мир, в котором мы лишь старались защитить себя, чтобы выжить. Изменив отчество, я никогда не изменял памяти отца . Забегая вперёд скажу, что в честь него свою вторую дочь я назвал Ириной.
Тимура выписали из больницы первым. Он планировал уехать к какой - то дальней родственнице своей мамы, надеюсь ему это удалось.
После трёхнедельного пребывания в больнице, наконец наступил день моей выписки. К моему огромному огорчению, я узнал, что выписка обозначала снятие с довольствия, иными словами в этот день не кормили. Я же был голоден так, что не имел сил ходить. Мне и идти-то было некуда, и есть-то было нечего, мешок мой со скромными пожитками сожгли из - за карантина по тифу. Кроме нового удостоверения личности у меня ничего не было. И я никуда не ушёл, так и сидел в коридоре, хотя нянечка меня дважды выгоняла, ругая :" Оглоед ты эдакий, тут оставшимся есть нечего, а ещё ты на мою голову сидишь, не уходишь." Но потом не выдержала, сжалилась и налила в алюминевую кружку остывшей похлёбки. Вот это я скажу вам был банкет! Спасибо тебе баба Дуня.
Глава 11
Моим распределением на новое место работы стала бригада разнорабочих. Новые люди, новый барак, новые знакомства. Работали же по прежнему, тяжело и по-многу, то разбирая завалы, то помогая чинить мост. Как-то, по разнарядке, меня направили на несколько недель в помощь кузнецу. Работа на кузне грязная, в копоти, да в шуме, зато тепло. В какой-то момент мне даже понравилось. Бывало возьмёт кузнец неприглядный кусок железа, раскалит его в печи и давай по нему лупить молотом, а я ему вторя маленьким молоточком . Бьём , бьём, а потом в воде студим и так, до той поры, пока не превращается наш кусок в обручь для бочки или в большой нож. Настоящее ваяние. Вот работаем мы, а кузнец - Эфраим, всё ко мне приглядывается. Был он крупным, сильным мужчиной лет пятидесяти, кочергу спокойно в подкову гнул, ни одного седого волоска в чёрной кучерявой голове и очень любопытным. Усевшись как то в перерыв перекусить, Эфраим стал меня распрашивать, кто я, да откуда я родом. В разговоре выяснилось, что сам он то же еврей и я, оттаяв, рассказал ему о моих бесконечных мытарствах, о тоске по дому, по родным.
" А знаеш, сынок - сказал подумав Эфраим- я помогу тебе отыскать твою маму". На дворе стоял 1944 год. Территория Украины была полностью освобождена от немцев. Эфраим сдержал слово, в чём я искренне ему благодарен, послав множество запросов об розыске в соответствующие инстанции и мы стали ждать, надоедая при встрече почтальону Мефодию постоянным вопросом: "Нет ли для меня письма?" Месяц проходил за месяцом, а ответа всё не было.
В один из дней, умывшись после тяжёлого рабочего дня на стройке, я решил проведать Эфраима. Он работал над новым заказом, ковал цепи и мне вспомнился услышанный задолго до войны старый с бородой анекдот. Встречаются два еврея, один спрашивает другого:
- Абрам, а кто такой был Карл Маркс?
- Ты не знаешь, кто такой Карл Маркс? Это человек, который освободил нас от цепей!
- Да, Абрам, но разве у нас были цепи?
- А разве ты не помнишь: у меня на жилетке была такая маленькая золотая цепочка!
Посмеявшись, мы уселись на старой, рассохнувшейся от времени лавчонке возле его кузни и стали делиться новостями. Нашу мирную филосовскую бесседу о жизни прервал перезвон приближающегося велосипедного звонка. Над забором показалась фуражка почтальона Мефодия. Порывшись в своей сумке, он важно пробасил:
" Ну, Сёмка, теперь пляши. Есть тебе письмо! " И я плясал, и чечётку, и в присядку, и ещё бог знает как. Моя радость была беспредельной, я наконец получил письмо от мамы!
В письме, мама писала, что вместе с Розой, моей старшой сестрой и семьёй тёти вернулись из эвакуации и пытаются, как то наладить быт в полуразрушенном доме, где всё внутри разбито, разворованно. Но главное, что все остались живы, и что ждут не дождутся увидеть меня.