В ложе за номером пять была, помимо двери, наглухо задернута отделяющая ее от коридора портьера и царил соответствующий обстановке полумрак. Два тяжелых кресла - с их узорных подлокотников и спинок давным-давно отлетела позолота, два человека, в тех креслах сидящие - оба хранили напряженное молчание, но, кажется, вовсе не потому, что были увлечены игрой. Ни один из них даже взгляда не бросал на сцену, пусть голоса, звенящие там, и долетали до этого темного уголка без особых препятствий:
Какой же я холоп и негодяй!
Не страшно ль, что актер проезжий этот
В фантазии, для сочиненных чувств,
Так подчинил мечте свое сознанье,
Что сходит кровь со щек его, глаза
Туманят слезы, замирает голос
И облик каждой складкой говорит,
Чем он живет! А для чего в итоге?
Что он Гекубе? Что ему Гекуба?
А он рыдает. Что он натворил,
Будь у него такой же повод к мести,
Как у меня? Он сцену б утопил
В потоке слез, и оглушил бы речью,
И свел бы виноватого с ума,
Потряс бы правого, смутил невежду
И изумил бы зрение и слух... (1)
Человек, что сидел в кресле слева, был высок и светел в равной степени лицом и волосами, аккуратно подстриженными так, что лишь самую малость не доставали до воротника. Темно-зеленый костюм на нем сидел, словно влитой, руки закрывали черные кожаные перчатки, довольно-таки тяжелые. На вид ему было лет тридцать, быть может, тридцать пять, но глаза говорили о возрасте куда как большем. Глаза эти были светло-серыми - холодными и жестокими.
-Для своей смерти вы, должен отметить, смогли выбрать место с должным вкусом, Вайтль, - человек в темно-зеленом костюме говорил холодно, отпечатывая каждую фразу и при том практически не размыкая губ. - Видимо, это семейное.
-По всей видимости, - холодно произнес тот, что сидел справа.
Это был молодой - очень молодой - человек, сплошь обряженный в черное. Костюм его был до того старомоден, что его запросто можно было бы перепутать с кем-то из актеров, до того мрачным, что место в таком было разве что на похоронах. Сам человек тоже выглядел ничуть не краше покойника - бледный и чахлый, словно питался одной только пылью и каплями дождя, с черными волосами, он мог бы вызвать жалость...но опять-таки, в дело вступали глаза: и ничего, кроме готовой политься через край ненависти там не наблюдалось.
Тупой и жалкий выродок, слоняюсь
В сонливой лени и ни о себе
Не заикнусь, ни пальцем не ударю
Для короля, чью жизнь и власть смели
Так подло. Что ж, я трус? Кому угодно
Сказать мне дерзость? Дать мне тумака?
Развязно ущипнуть за подбородок?
Взять за нос? Обозвать меня лжецом
Заведомо безвинно? Кто охотник?
Смелее! В полученье распишусь...
-Отдам вам должное, - голос первого звенел металлом. - Вам удавалось скрываться от нас очень, очень долго. Но всякому представлению наступает конец, и ваша грошовая трагедия - не исключение. Кукловод обречен, когда остается без куклы, а у вас более не осталось в досягаемости уже ничего. Ни лишней карты в рукаве, ни гроша за душой.
-Верно, - слабо кивнул второй. - Я даже не могу подобраться к собственной мастерской. Ваша блокада непроницаема.
-Я думал, вы продолжите скрываться и дальше.
-К чему мне то? - усталый вздох. - Я устал. Я на ногах уже больше года. Я забыл, когда последний раз мог отобедать в достойных условиях.
-Значит, вы признаете свое поражение?
-Я признаю, что вам удалось вынудить меня назначить эту встречу, - в голосе человека в черном отчетливо была слышна злость. - Этого с вас хватит.
-О... - человек в темно-зеленом растянул губы в ядовитой улыбке. - Я должен это понимать как намеренье биться?
-Понимайте, как угодно.
-И с чем же вы намерены выступить? - очередная усмешка. - Быть может, одолжить вам для честной игры что-либо из моих собственных запасов? А после мы назначим время...время, на которое вы оттянете свою смерть...
-Ваш хлам мне без нужды, - плюнул второй. - Мне достаточно того, что имею.
-Но вы не имеете более ничего, - резко бросил первый ему в ответ, и с каждым словом его речь все больше наливалась злобой пополам с мрачным торжеством. - Все подступы к вашей мастерской блокированы. Денег у вас более не осталось, а все, на чью помощь вы смели рассчитывать, дали вам от ворот поворот. И, разумеется, у вас в запасе нет ни одной куклы. Ни куклы, ни заклятья, что помогло бы выпутаться, скажу я вам. Перед тем, как явиться сюда, я проверил это здание с крыши до подвала. Ни малейшего следа магии. И ни одного механизма. Вы банкрот, Вайтль. И потому расплатитесь за деяния своей семьи тем немногим, что у вас осталось - вашей жизнью. Но прежде...да, вы верно тянете руку к своему карману. Медальон. Я бы не хотел подбирать его с вашего бездыханного тела, так что...отдайте его мне сами и я позволю вам жить до конца представления.
Худая рука в белой перчатке опустилась в карман, вытягивая увесистый серебряный медальон. Отщелкнула крышку, обнажая компас, у которого Север, очевидно, ходил в кровных врагах. Человек в черном подарил компасу долгий и тяжелый взгляд.
Не желчь в моей печенке голубиной,
Позор не злит меня, а то б давно
Я выкинул стервятникам на сало
Труп изверга. Блудливый шарлатан!
Кровавый, лживый, злой, сластолюбивый!
Ну и осел я, нечего сказать!
Я сын отца убитого. Мне небо
Сказало: встань и отомсти. А я,
Я изощряюсь в жалких восклицаньях
И сквернословьем душу отвожу,
Тьфу, черт! Проснись, мой мозг!
-Медальон, Вайтль. Быстрее, я жду.
-Все мы чего-то ждем, - бесцветным голосом протянул человек в черном, отщелкивая крышку по иную сторону - взгляд его остановился на часах, точного времени отнюдь не показывавших. - Вы - моей смерти, а я вот, вашей...знаете, в чем закопалась вся ирония?
Светловолосый человек лишь вопросительно выгнул бровь.
-Им одно время, что вашей, что моей. Видите ли, мой друг, в мире есть два типа людей...
Mit Hunger und Kalte verbring' ich die Nacht,
der Tag hat wie immer kein Brot mir gebracht.
Mein treuer Begleiter seitdem Vater starb,
ist seine Laute, die vorm Tod er mir gab...
(Schandmaul - Der Spielmann).
1986 г. Байройт, Германия.
-...рекомендует оставаться дома...
Замерзшие стекла такси искрились, будто лед. Крупные хлопья снега, кружась, сыпались вниз почти как клочки бумаги, падали, добавляя материала к и без того уже исполинской белой скатерти, накрывшей город.
-...самая страшная буря десятилетия...
Радио хрипело так, что становилось откровенно не по себе. Каждая вторая фраза завершалась очередным взрывом помех - этот треск бил по ушам, но водитель - сонный человек неопределенного возраста - продолжал волочить свое облепленное снегом старое чудище вперед, прикусывая измочаленную, но так и не знавшуюся с огнем сигарету. Ехать было уже недалеко - еще улица, быть может, две. Вот машина свернула направо у старенькой церквушки, которая уже напоминала вознесенную над домами огромную сосульку, и, добравшись до середины совершенно пустой улицы, остановилась там, где снег уже успели счистить. Водитель медленно протянул руку назад, принимая деньги.
С трудом открыв дверь, единственная пассажирка выбралась наружу - холод стоял такой, что она с трудом переставляла безнадежно затекшие ноги - и почти сразу же провалилась по колено в сугроб. Вытянув наружу увесистый чемодан - парой таких можно было бы замечательно надорвать спину - закутанная в простенькое темно-синее пальто девушка сделала пару шагов вперед, каждый из которых стоил большого труда: едва выдернув ногу из снега, она почти сразу же проваливалась в него вновь. Холодный ветер словно торопил ее, подталкивая в спину - сделав еще несколько вялых шагов вперед, она обернулась...
...как оказалось, только для того, чтобы получить в лицо очередную пригоршню снега: взревевшая к тому моменту движком, машина дала старт, забросав ее белыми комьями с ног до головы. Наружу жаждало вырваться очень много ни разу не теплых слов, но для того пришлось для начала отплеваться от снега и протереть глаза, пока их не сковало морозом - а к тому времени такси уже оказалось так безнадежно далеко, что не было ровным счетом никакого смысла зря сотрясать воздух, даже чтобы отвести душу. Тяжело вздохнув - ни на что больше ее уже попросту не хватало этим промозглым, насквозь промороженным утром - она, наконец, шагнула на тротуар, ступая к небольшому двухэтажному домику: с обеих сторон его прижимали два огромных соседа, зло сверкающих всеми своими покрытыми изморозью окнами. Было по меньшей мере удивительно, что это крохотное сооружение еще не раздавило тут, как в тисках - или попросту не снесли во имя заботы о красоте городского пейзажа.
Та, что подошла к мутной стеклянной двери - согласно изрядно потускневшей табличке, тут была часовая мастерская и магазин некоего Т. Энгеля - остановилась у порога, пытаясь хоть что-то сделать со своим внешним видом. Кое-как пригладив растрепанные и намокшие светлые волосы и стряхнув с одежды основную массу снега, грязи и воды, она устало поставила чемодан у порога и подергала ручку. Ничего. Толкнув дверь, она добилась того же эффекта - осталось лишь в очередной раз вздохнуть и начать искать взглядом звонок или хоть что-то, что помогло бы пробиться внутрь, пока она еще не совсем стала похожа на простоявшее целый день под дождем, а после побывавшее в холодильнике огородное пугало. Звонка, однако, не наблюдалось - и осталось лишь стучать. По ту сторону зазвенела от тряски решетка - похоже, они еще даже не успели открыться - и, спустя показавшееся ей настоящей вечностью время - к вещам звенящим прибавились ключи.
Решетка с мерзким лязгом отъехала в сторону, дверь же распахнулась так лихо, что стало как-то даже не по себе. На пороге стоял - точнее говоря, возвышался - худощавый старик с копной снежно-белых волос и небольшой бородой, в накинутом на плечи изношенном до предела возможного черном бархатном костюме. Черные глаза, скрытые за очками, уставились на нее почти свирепо.
-Мы закрыты. Приходите завтра, - каким-то бесцветным голосом произнес хозяин, почти уже рванув дверь обратно - но она все же успела толкнуть вперед чемодан.
-Дядя Тимо, стойте, - голос ее почти перекрывал вой ветра. - Это я, Эльза. Мы ведь вам звонили вчера...
На секунду ей показалось, что дверь сейчас все равно захлопнется, а ее так и оставят тут околевать. Невыносимо медленно старик поправил очки, разглядывая ее почти в упор, а затем и вовсе снял их, словно так было лучше.
Эльза подарила ему ответный взгляд - взгляд более чем удивленный: с глазами Тимо творилось нечто странное. Такого количества лопнувших сосудов разом, во всяком случае, видеть ей никогда не приходилось - не говоря уж о малинового цвета пятне в самом низу левого глаза - словно кто-то туда хорошенько зарядил чем-то тяжелым. Вот только тогда, наверное, был бы и синяк...
-А-а-а, Эльза, - он как-то глупо улыбнулся и отступил на шажок. - Не узнал сразу. Когда я последний раз к вам приезжал, ты была... - на лице с резкими чертами читалась напряженная работа мысли. - Ох, даже и не вспомню уже, - он вдруг всплеснул руками. - Да ты же вымокла до ниточки! Входи, пожалуйста, входи...
Шагнув за порог - помещение оказалось не особо-то и большим - она первым делом наткнулась на большое зеркало, после чего смогла по достоинству оценить свой внешний вид и буквально почувствовать, как опускаются руки. Забрызганная грязью, снегом, растрепанная шальным ветром, да к тому же еще и совершенно не выспавшаяся - вот уж точно, лучшего впечатления и не подашь - учитесь...кто захочет.
-Мне сказали, что ты ненадолго, - прохрипел старик, вновь загораживая дверь раздвижной решеткой. - Неделя. Так?
-Да, - все еще глядя в зеркало - Господи, просто мокрая ворона - неопределенно пробормотала она. - Пока все...не уляжется.
-Что ж, на неделю, я думаю, меня хватит, - он подернул плечами - чересчур нервно, как ей показалось. - Комната наверху. Та, что в конце... - Тимо вновь странно дернулся и застыл, словно забыл нужное слово. - Да. В конце коридора. Так...пальтишко можешь здесь... - он неопределенно махнул рукой в сторону невесть что делавшей за массивным прилавком вешалки. - Сходи переоденься, да поживее. Простудишься, а мне потом...
Эльза вновь подарила ему удивленный взгляд - теперь уже его спине. Брат отца всю жизнь, как она слышала, был человеком странным - если не сказать больше - но вот в чем-чем, а в плохой памяти его обвинить было нельзя. О нет - в своей старости он держался так, словно вовсе ее не замечал, сохранив ясный ум, зрение...одним словом, все то, чего она сейчас никак не могла разглядеть в этом человеке, с трудом заканчивавшим самые простые фразы и насилу узнавшим ее, стоя почти впритык. Мысль позвонить домой - все равно бы пришлось это сделать, сообщив о том, что она успешно добралась - была холодной и противной, как то, что творилось сейчас за окном, ее хотелось отбросить побыстрее. Нет, все-таки он прав. Вначале она сходит наверх и переоденется, а уж потом станет раздумывать об этих странных переменах в человеке, у которого ей предстояло провести первые семь дней этого совершенно не задавшегося зимнего месяца.
К одеревеневшим конечностям постепенно возвращалось хотя бы подобие подвижности - она быстро оттаивала, но вместе с ней это радостно делали и все оставшиеся на одежде снежинки. Поднимаясь наверх по узким деревянным ступеням, Эльза на мгновение остановилась. Интересно, как давно он тут убирался? Отец, что с ним виделся чаще всего, постоянно говорил, в каком бардаке живет Тимо, как порой ужасно обходится с собственными клиентами...последних у него, наверное, кот наплакал, особенно сейчас. Выбравшись наверх - коридор был доверху набит какими-то ящиками и коробками - она пробралась меж последних, и почти уже дотронулась до ручки той самой последней по коридору двери...
Дверь открылась сама, хлопнув о стену с такой силой, что она с трудом сдержалась, чтобы не отскочить.
-Я, кажется, попросил меня не беспокоить, когда я работаю, - холодно произнес, выходя в коридор, молодой человек в странном наряде.
На вид он был ее возраста - ну, быть может, на полгода постарше. На вид он был...
Нет, "странный" было вовсе не подходящим для него словом - оно не выражало ничего и на десятую долю.
Молодой человек был бледным и изможденным на вид - словно его потянули за голову с ногами чуть-чуть, да и бросили туда, откуда взяли. Дурацкому щегольскому пиджаку было место в музее - да и выглядел он таким тесным, что странно, как еще не задушил своего владельца, сверкающие отлакированные ботинки напоминали своими носами кинжалы, а платок, топорщившийся из нагрудного кармана, наверное, можно было смело развернуть и использовать как кружевную палатку. Белые перчатки на руках и черная грива - с ножницами парень, похоже, давно не знался - завершали картину, последним же ее штрихом было длинное черное пальто с запыленными полами. Господи, что это за чучело и из какого забитого молью шкафа оно вылезло?
-Я, кажется, попросил меня не беспокоить, когда я работаю...
Он ведь и правда просил - более того, сдобрил сию просьбу ставшей уже привычной за последнее время порцией чар. Крайне грубая форма гипноза, грубая и примитивная, требующая непосредственного зрительного контакта - отчасти ему было стыдно перед собой за то, что приходилось опускаться до такого убожества. Была и еще одна проблема - впечатывая в хозяина дома один образ за другим столько дней подряд, закрепляя и обновляя свой морок, он уже порядком "посадил" его зрение. Прошлым утром, столь же холодным, что и нынешнее, он уже успел в том убедиться - радужная оболочка глаз часовщика, казалось, пошла трещинами - еще неделя в таком темпе и владелец дома определенно ослепнет. Это станет крупной проблемой: чары не вечны, а вбить их вновь незрячему он не сможет. Придется снова съезжать. Снова. В такую лютую метель...
-А кто вы, собственно, такой? - спрошено это было настолько удивленно и в какой-то степени нагло, что все его размышления просто-таки смыло - пришлось обратить внимание на реальность, на коридор...
В котором он теперь был, увы, не один.
Коротко моргнув, Юст окинул стоявшую напротив особу усталым взглядом. Не слишком длинные светлые волосы, мокрые и разметавшиеся по лицу. Лицо, в отличие от голоса, спокойное и даже приятное - если сравнить со всеми теми лицами, что заглядывали в прошлые дни вниз, так и вовсе...впрочем, общей характеристики "жалкий" вид ее все-таки не избегнет. Когда идет дождь или снег, всегда можно найти, как с ними справиться: простенький автомат-зонтоносец, например. Или поле, отталкивающее все это куда подальше. Или...
-Вы что, язык проглотили?
Опешив от такой наглости - да где ее воспитание? - маг подавился своими текущими словами, но все-таки заговорил - с должным достоинством, разумеется:
-Боюсь, это я должен спрашивать, кто вы и по какому праву ступили без дозволения на то за порог этого дома, - мрачно произнес он, шагнув вперед и отбросив лезущие в глаза волосы. - Не припомню, чтобы хозяин сей скромной мастерской кого-то приглашал сюда...
Ага, проняло - вон как глаза раскрыла.
-А я не припомню, чтобы дядя Тимо говорил, что у него теперь постоялый двор, - не менее мрачно бросила нахалка в ответ. - Но так мы с вами, похоже, ни к чему не придем, - она вздохнула и, кажется, попыталась расслабиться. - Эльза. Эльза Шмидт. Владелец этой, вашими словами, "скромной мастерской" - мой дядя. Приехала сюда... - она вдруг осеклась. - Нет уж, погодите. Теперь ваша очередь!
Нет, определенно нахалка, каких свет не видывал. Впрочем, разве он видел других среди непосвященных? Разве встречал хоть бы одного, отличавшегося от остальных за все то время, что вынужден был терпеть их общество? Разве хоть кто-то из них вообще владел манерами хотя бы как концепцией? Нет, нет, и еще раз нет. Очередное подтверждение того, что семья поступила более чем правильно, когда избрала уединение. Ладно, это всего лишь имя - и назовется он, пожалуй, своим: еще не хватало ломать комедию пред такими вот "гостями"!
-Мое имя Юст, - выдохнул маг, сделав еще шаг вперед. - И я тоже, к вашему сведению, состою в родстве с хозяином сей мастерской...
-Да? - кажется, она удивилась еще больше. - И кем же, простите мое любопытство, приходитесь...
-Не знаю, почему вы возомнили, что имеете какое-либо право чинить мне допрос, но я - младший сын его двоюродного брата, - резко произнес маг. - Хозяин сей скромной мастерской любезно согласился дать мне приют до тех пор, пока в моем собственном доме не будет закончен...ремонт.
-Ремонт, значит...
-Мой дом сильно пострадал, - чувствуя, что нужно еще что-нибудь добавить, он приклеил к прошлой фразе еще чуть-чуть слов. - От этой бури.
-От бури? - ее брови удивленно поползли вверх.
-Именно так, - кивнул он. - И то, что я нахожусь здесь, вовсе не значит, что у меня нет никаких обязанностей. Я занят важной работой, поэтому попросил бы вас впредь вести себя потише.
Похоже, все. Он уже развернулся на каблуках, собираясь исчезнуть за дверью, когда эта промокшая до пяток нахалка снова его совершенно бесцеремонно окликнула.
-Постойте! Но ведь дядя Тимо сказал, что это будет моя комната!
-Вздор, - фыркнул маг, вновь развернувшись - так резко, что остроносая обувь щелкнула. - Я занимаю эти комнаты уже не первый месяц.
-Комнаты? Погодите...все?
-А как вы думали? У меня много вещей, - он снова развернулся к дверям. - С вас льется вода.
-Спасибо, что заметили! Может, подскажете, где тут можно обсушиться?
-Ванная комната в конце коридора, - поморщившись, ответил маг, открыв-таки дверь. - Буду признателен, если вы также вытрете за собой все, что с вас успело натечь. Прощайте, - шагнув назад, в комнату, он поспешил захлопнуть дверь.
Нет, и правда, что за нахальное создание! Как же все-таки сложно прятаться среди них - не успеешь уладить одну проблему, как ее место спешат занять хорошо если две. Выждав еще пару минут - пока стихнут шаги в коридоре - маг осмотрел комнату, словно видел ее впервые в жизни.
Выбрано это помещение из всех прочих было не случайно - пол тут оказался самым гладким, без единого сучка, и потому идеально подходил для того, чтобы выстроить способную выдержать достаточно долго оборону. Выписанные на полу магические круги и вырезанные там же ровные столбцы необходимых символов он укрыл за найденным на чердаке ковром - безнадежно испачкав тогда свои перчатки и страшно расчихавшись. Нет, все-таки такая работа не для его рук - эти руки должны творить, а не таскать всякую мерзкую рухлядь. Комната имела лишь один шкаф с деревянной дверцей - туда были сложены и надежно заперты все вещи, что он успел когда-то унести из дома. Комната имела лишь одно замазанное изморозью окно - в первые дни свои здесь он заставил старика заказать туда решетку. Кровать в дальнем углу была мятой, жесткой и чудовищно скрипучей - каждый раз, стоило ее коснуться, он ощущал омерзение. Не было больше тяжелых штор из черного шелка, не было мягкой и всегда прибранной их куклами постели - старой, с резными ножками...не было больше часов, что будили его ровно в шесть своим беспощадным звоном, не было даже трех стаканов - с водой и травяными настоями - на прикроватном столике...
А эта пыль, этот холод! Сколько раз он забывался, хлопая в ладоши и ожидая, когда на зов явятся две совершенно одинаковые служанки, чьим единственным отличием были семейные клейма на шеях, и начнут свою монотонную работу. Сколько раз он заваривал себе чай и, попробовав, с отвращением выливал - раз за разом получалась мутная и горькая гадость. И даже обувь - даже обувь! - некому было начистить за ночь...
Отмерив шагами свой путь до кровати, Юст фон Вайтль, двенадцатый глава семьи, а теперь и ее - как же горько это осознавать - единственный живой представитель, опустился на скрипучее недоразумение, прикрыв глаза. Он справится. До сего момента он справлялся прекрасно, уже не единожды избегнув смерти, уже не раз вывернувшись из расставленных на него силков. Он справится. Вот только...
Ты это сделал.
Прогнать это никак не получалось - это приходило едва ли не каждое утро, едва ли не каждую ночь. Это было чем-то большим, чем просто злая, гадкая до тошноты частичка прошлого, что намертво к нему прилепилась.
Ты. Это. Сделал.
Можно открыть глаза - все равно толком не поможет. Можно уткнуться лицом в жесткую ткань - все равно никуда не уйдет. Все равно не оставит.
Ты это сделал, щенок.
Ощущение такое, что на левой руке развели небольшой костер. Боль размывает мир, и без того уже откровенно изуродованный - вытянутый, согнутый, утративший все цвета, кроме черного и белого...
Смотри.
Скрипучая черная кожа перчатки, что сжимает его воротник. Больно дышать. Больно думать. Больно просто быть.
Смотри на меня.
Его образ никак не желал становиться целым, существуя в памяти лишь кусочками, осколками былого кошмара. Высоким черным цилиндром и костлявыми руками в перчатках. Грязно-зеленой змеей галстука. Огромными зеркальными очками, в которых отражалось его собственное скованное болью лицо.
Смотри!
На клочки распадался сам день, не оставляя больше...
Только крики боли.
Его. Ее.
Я сброшу тебя в ад, маленький выродок!
Открыть глаза он смог не сразу - но едва это удалось, уперся взглядом в холодный, ставший уже ненавистным потолок, отчаянно пытаясь изгнать все прочь.
День, когда он был в шаге от смерти.
И день, когда смерть вернулась за ним - за ними всеми.
Человек, выходящий из-за деревьев...скрип оживших без всякого ветра ветвей...
Хватит. Да сколько же можно. Хватит. Пожалуйста...
Потолок. Смотреть на потолок - не туда. Все, что было тогда, должно изорвать в клочья, сжечь, рассеять...
Нет. Еще не время.
Еще не....
Пока что он должен помнить. Пока что должен ненавидеть. Ненависть согреет в любую стужу.
Грязь и боль былого с трудом, но схлынула прочь, оставляя после себя только привычный уже озноб. И привычные мысли.
Бенедикт, подлое животное, исчахни и сгинь. Я призову тебя к ответу, вот увидишь. И к смерти.
Напоминание о необходимости держать себя в руках было сродни булавочному уколу и колол он себя уже не первый раз. Он справится. Он уже не тот изнеженный мальчишка, что прятался в тенях и позволял себе надеяться на мать с отцом. На то, что они когда-нибудь вновь переступят порог дома. Это время отмерено и кончено. Этого времени больше нет. Он справится - справлялся же он как-то все эти дни, все эти недели, все эти месяцы...
И все же. Как тяжело, отец. Как тяжело.
Он в очередной раз вспомнил старые наставления. Жизнь мага - это, как выразилась когда-то мать, эксперимент в области социального дарвинизма, бестолковый и бесконечный в равной степени. И мир всегда готов поддать жару. Когда он спросил, что это значит, она объяснила все так, чтобы он накрепко запомнил. Перестань дергаться лишь на миг и тут же уйдешь под воду, перегни палку - хрупкий баланс будет нарушен: что так, что этак - тебя уже нет, лишь гуляют по миру смутные, быстро выветривающиеся воспоминания у старожилов. Ну да еще Метка, органы или слепок с разума, ушедшие тому, кто оказался половчее. Жизнь требует постоянной интуиции и смерть это вовсе не кара за какие-то там грехи. Смерть справедлива - это лишь естественное наказание за лень, отсутствие знаний и такта, беззаботность и неумение приспособиться к этикету скрытого мира.
Нельзя не признать - он, кончено, позволил слабости на какое-то время сковать его, но теперь пребывал в некоем болезненном исступлении, готовый действовать с холодной головой и всеми оставшимися у него силами.
Ты этого не избегнешь, Бенедикт. Не верю. Знаю. Этого достаточно.
Откуда-то изнутри поднималась желчная горечь, затопляя сознание. Даже если он выпутается, их это не вернет. Никогда не вернет.
Запустив руку под мятую, жесткую подушку, он вытянул наружу пистолет - старый, принадлежавший еще деду. Касаться оружия было неприятно, оно было холодным и мерзким, словно он щупал какую-то жабу. Он никогда не стрелял и надеялся, что никогда и не придется. На первом месте было, конечно, желание оставаться чистым - маг должен быть повергнут с помощью магии или ее производных, но не так грубо. На втором, увы - примитивное опасение что-нибудь вывихнуть при стрельбе или же попасть мимо цели и зазря опозориться. Отложив пистолет подальше, он вытянул действительно важную вещь - старое письмо на изрядно уже выцветшей бумаге. Письмо, что его отец получил, когда он был еще так мал. Одно из старых писем от рода Морольф. Его шанс. Его пропуск. А ведь казалось бы - всего лишь мятая, с оторванным уголком, бумажка. Какая же малость иногда отделяет смерть от спасения, даже подумать страшно...
Эту бумажку он берег пуще всего остального, что в спешке забрал из осажденного дома. Он мог потерять, мог бросить на своем пути многое - но только не ее. Совсем скоро она, наконец, сыграет свою роль - совсем, совсем скоро, когда он прибудет в Нюрнберг...
Смесь нетерпения и бессилия ощущалась едва ли не физически. Он не мог заставить время идти быстрее, не мог спешить, не мог рисковать. Бенедикт не был дураком - иначе бы он никогда не смог даже подобраться к отцу - и ему наверняка хватило ума установить слежку за самыми очевидными путями. Нет, рискни он снова выйти на путь, выйти одному - его выследят и перехватят...Бенедикт или тот жуткий толстяк с мертвым взглядом. Нет, так дела не делаются, а потому - терпение и только терпение. Совсем скоро он сможет сорваться с насиженного места. Вручить письмо и получить все, что ему нужно в уплату старых долгов и по старой же дружбе.
Легко сказать, да сделать сложнее. Деньги почти на исходе - а все, что осталось, увы, совершенно недосягаемо. Если только...нет, нет. Слишком опасно. Слишком. Он будет работать по плану. Плану, которого придерживался все это время.
Для начала он завершит машину - осталось уже совсем немного. После, с ее помощью, сможет, наконец, выбраться отсюда, и, воспользовавшись поездом, доберется до Нюрнберга. А там, если только записи отца и этот бездарь Франц не врали...
Там он, наконец, получит помощь, которая окупит все эти скитания.
Вернув письмо на прежнее место, маг собирался было вернуться к работе, но стук в дверь - наглый и громкий - это начинание загубил на корню. Юст почувствовал холодную злость. Он же просил. Просил...
Дверь он распахнул одним резким рывком, уже готовясь обрушить на того, кому выпало несчастье за ней оказаться, всю накопившуюся за долгое время злость.
Сказать, что Эльза была удивлена значило не сказать ничего: встреча, свершившаяся несколько минут назад, привела ее в такой шок, что еще добрых минут пять с той поры, как она зашла в небольшую ванную комнату, она стояла столбом посреди последней, затворив за собой дверь. Стояла и тупо смотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Этот нахал...интересно, почему Тимо ни о чем ее не предупредил? Не хотел оказаться следующим, на кого будут срываться? Возможно, но все же...
Она тяжело вздохнула. Ни о чем таком ее не предупреждали - и если с родителей вполне сталось бы забыть, то вот Тимо...нет, тут явно было что-то не так, вот только...
Нет, потом, потом. Сейчас надо хоть немного привести себя в порядок. Подойдя к зеркалу поближе, Эльза вновь обомлела - все оно было расчерчено в мелкую клеточку угольно-черным карандашом. Да что тут делается? Найдя у стены какую-то на вид не очень страшную тряпку, она парой быстрых движений стерла эту дрянь, после чего, наконец, занялась тем, чем собиралась. Просушить волосы тут было нечем - и, воспользовавшись мятым серым полотенцем, она вышла, оставив ботинки и верхнюю одежду просыхать на вешалках.
Тимо нашелся внизу - старик сидел за прилавком, сосредоточенно читая газету. Решетка была уже прижата к стене, а на дверях появилась табличка, свидетельствующая о том, что мастерская наконец была открыта. Прекрасно - раз он занялся делом, может, она сможет из него что-то выжать...
В конце-то концов. Ей здесь жить еще неделю.
-Дядя Тимо?
Часовщик поднял голову - медленно, словно был механизмом, и шея его порядком уже успела заржаветь. Несколько секунд он глупо хлопал глазами, вытаращившись на нее, но потом заговорил - все так же сонно и странно:
-А, это ты...ты нашла комнату?
-И не только ее, - она постаралась говорить спокойно. - Кто этот...молодой человек там, наверху? Он...
С лицом часовщика вновь случилась перемена - скривившись на несколько секунд, словно ему только что всадили в ухо что-то острое-острое, он качнулся вперед и заговорил - теперь уже с поразительной быстротой.
-Ах, он? Это Юст, девочка, Юст... - он расплылся в слабой улыбке. - Юст. У него серьезные неприятности, и мы...
-Никогда о нем не слышала, - настороженно произнесла Эльза. - Давно он приехал?
-Юст... - часовщик поскреб подбородок. - Месяц или того больше. Моя память уже совсем плоха, но думаю, что так.
-Но ты не говорил, что у тебя кто-то остановился. Ни разу же не говорил...
-Верно, - очередная странная улыбка. - Юст, девочка, человек скромный и тихий, он не хочет, чтобы у кого-то...у меня...были неприятности. Он даже помогает мне с работой...я бы никогда...я... - старик внезапно встрепенулся. - Что я там говорил?
Эльзу передернуло. Теперь она уже всерьез сомневалась в том, что хозяин мастерской был в своем уме - во всяком случае, постоянно.
-Мы говорили про этого...Юста, дядя. Он и правда тот, кем назвался?
-Юст говорит правду, - горячо закивал часовщик. - Всегда правду говорит. Он не врет, не то, что некоторые.
-Он сказал, что занял все комнаты! - воскликнула она наконец. - А вы только что сказали, что я могу...
-Я сказал... - Тимо коснулся пальцами лица. - И правда, девочка, сказал. Погоди. Я схожу поговорю с ним. Не отправлять же тебя восвояси.
-Спасибо, я уж лучше сама, - чувствуя, что бессмысленность этого разговора нарастает, Эльза шагнула в сторону лестницы. - Где тут у вас телефон? Мне нужно позвонить домой.
-Телефон... - Тимо задумался. - Да, телефон. Хорошо. Я его тебе принесу. Принесу...сейчас.
Ждать чего-либо дальше ей уже совершенно не хотелось. Буквально взлетев вверх по ступеням, Эльза преодолела коридор и яростно замолотила в дверь, за которой скрылся чахлый наглец. Будь уж что будет...
Дверь открылась, чуть не ударив ее по лицу. Стоявший на пороге Юст был мрачнее тучи - и смотрел на нее, словно на какое-то надоедливое насекомое.
-Что вам нужно здесь?
-Комната, - бросила она в ответ, избегая встречаться с ним взглядом. - Хоть одну-то я думаю, вы способны мне уступить.
-Исключено, - протянул Юст, не сдвинувшись с места. - Одна комната принадлежит хозяину сей мастерской, остальные он отдал мне.
-Но...где же мне жить?
-Не знаю, - он пожал плечами и спокойно поинтересовался. - У вас все?
-Да вы...вы просто...
Остаток слов она проглотила. Выждав еще несколько секунд, Юст потянулся вперед и захлопнул дверь у нее под носом. С той стороны звякнула щеколда. Восхитительно. Просто восхитительно.
-А зачем вы измалевали зеркало? - крикнула она через дверь - просто не хотелось оставлять за ним последнее слово. - Слышите меня, нет?
Дверь снова открылась - и на нее уставились два усталых глаза.
-Вы...стерли краску?
-Ну да, стерла. А что...
Она чудом успела отскочить - совершенно не обращая на нее внимания, Юст выскочил в коридор и быстрым шагом проследовал в ванную. Ничего не понимая, Эльза кинулась следом.
-Что...что вы делаете?
Юст не ответил - лишь молча продолжал снимать со стены зеркало - едва это ему удалось, как оно тут же оказалось замотано полотенцем и поставлено к ближайшей стене.
-Вам никто не дозволял здесь что-либо трогать, - многозначительно произнес он. - Впредь попрошу вас так не делать.
Эльза молчала, пытаясь собраться с мыслями. Градус чертовщины, творящейся в этом крохотном домике, рос буквально на глазах.
-Послушайте, вы... - наконец, решилась она. - Я не знаю, просто ли вы не с той ноги встали, или с рождения такой...такой, какой есть, но мне сюда разрешили приехать. И я буду здесь жить - нравится вам это или нет.
-Не так давно вы сказали, что жить вам негде.
-Ну, я возьму одну из комнат...
-Все комнаты заняты, - разговор начинал напоминать таковой с машиной - или с попугаем. - Впрочем, здесь есть чердак.
-Чердак? - почти вскричала Эльза. - Вы хотите, чтобы я...на чердаке...
-Почему нет? Вы там поместитесь, - добравшись до дверей, Юст обернулся к ней. - Почему вы на меня так смотрите?
На языке ее сейчас вертелось множество одинаково громких ответов - но, похоже, сотрясать воздух вокруг этой бледной холеры с повадками наследного принца было совершенно бесполезно: он, сдается, даже не понимал, когда говорил какую-либо грубость. Для него это было в порядке вещей - и при этом он сам глядел на нее так, словно она ругалась чем-то по меньшей мере десятиэтажным. Не желая больше тратить на него время, Эльза отправилась вниз - с Тимо, пусть с ним и случилось что-то странное - и то было куда как больше шансов...
Машина представляла собой мерцающий тусклым светом многогранник, сформированный из двух пирамид. В самом начале работы она была довольно простой, но сейчас, спустя почти полтора месяца, количество ее сторон существенно увеличилось. Каждая сторона полупрозрачной фигуры, парившей в каких-то дюймах над поверхностью стола, отражала записанное на нее заклинание - но даже сейчас данная хрупкая структура была далека от завершения.
Заниматься подобным раньше ему не приходилось: знание о машине проистекало из Метки, что змеей обвивала левое предплечье мага. Найти его там оказалось делом довольно трудным - трудным, что уж греха таить, был каждый нырок в память поколений, вполне сопоставимый по ощущениям с купанием в ледяной воде. Раскопки в горах информационного шума, обрывков чужих воспоминаний и бессистемно сваленных знаний требовали колоссальной выдержки - многое здесь нужно было приводить в порядок, но это требовало вмешательства в саму структуру многосложного вензеля из Цепей, требовало времени и сил - которых сейчас, увы, в достатке отнюдь не было. Каждый визит сюда обеспечивал кошмарами ближайшие ночи - это было сродни неудачному нажатию на больной зуб, который даже долгое время спустя не думал прекращать ныть. Вырвав нужную концепцию, выискав методику и впечатав в сознание пример, он принялся творить. Общая идея была проста и элегантна, заключаясь в арифметизации заклинаний и записи их на созданный носитель. Добавленное к длинной, занимавшей в бумажном варианте несколько десятков страниц формуле - для посторонних кажущейся чистым буквенно-цифровым хаосом - заклинание, которое, согласно Метке, создатель ехидно обозначил "симулякром", он решил проблему отсутствия материалов для физической части машины, выплавляя ее из всего, что удалось вытянуть из местной жалкой земли. Вытянуть, говоря честно, не удалось практически ничего - и на создание данной структуры уходили в основном родные силы - всю ночь после первого этапа Цепи нестерпимо ломило. Боль эта, впрочем, была отнюдь не поводом для жалости к себе, а вещью строго обратной - сам виноват, что столько времени провел без тренировок. Так или иначе, очень скоро структура обрела подобие завершенности - и осталось лишь вновь и вновь нырять все глубже в холодные воды Метки, выуживая необходимое. Преобразование было сложным процессом, и он заставлял сознание рисовать его в виде длинной ленты, что заправлялась в машину, где постепенно открывалась новая грань. Машина была недолговечна и крайне зависима от места, где была вызвана в реальность - а еще, конечно же, от постоянной подпитки. Если со вторым проблем не возникало - Цепи работали исправно, то вот пункт за номером первым он сейчас вовсю пытался решить, пытаясь отвязать структуру от единственной чахлой линии, проходящей через квартал, и присоединить к собственной Метке. Тогда машина фактически станет фамильяром - пусть даже без зачатков разума, но так только лучше - и сможет следовать за ним, пока хватит сил ее поддерживать, обеспечивая неоценимую возможность колдовать "в четыре руки".
Сегодня он должен был влить в структуру еще одно заклятье - больше вряд ли будет возможно сделать для этого ни разу не совершенного объекта, созданного второпях, созданного так грубо. Сегодня он должен был отшлифовать структуру, и он честно пытался закончить работу, но из головы все никак не желало убираться прочь смутное беспокойство. Эта наглая девица - где она там сейчас, внизу, у хозяина? - умудрилась расстроить такое спокойное утро своим появлением, да еще и, похоже, всерьез собирается здесь задержаться. Плохо, определенно плохо. Если она вломится в нему в третий раз...
Маг задумался, окончательно отвлекшись от машины. Самый простой вариант, к которому можно прибегнуть - использовать те же чары, что и на старике. Вот только если в случае этого меланхоличного существа, чья воля давно уже была подточена возрастом, все было просто, то с ней...пока еще не совсем ясно, чего от нее ожидать. Можно использовать старика - пусть он заставит ее убраться отсюда, пусть уйдет в какую-нибудь гостиницу...или еще куда. Вариант, несомненно. Но вот что, если она свяжется с теми, кто ее сюда отправил, что, если ей станет ясно, что никакой подобной ему родни у старика и близко нет? Нет, она уже его видела, а это значит, лучше держать ее поближе. Хотя бы до того момента, пока он не закончит работу с машиной и не сможет должным образом зачаровать незваную гостью. Что ж, решено. Пусть остается. Это, конечно, выходит за рамки первоначального плана, но одна из комнат на самом деле все равно пустует - и только дело времени, когда старик вспомнит то и скажет ей...
Пусть остается. Так будет легче держать ситуацию под контролем. Пожалуй, он даже спустится вниз и проинструктирует старика должным образом. Пока еще не поздно. В конце концов, она всего лишь человек. Вздорный и суетливый, пусть - но человек. А человек вряд ли способен испортить его план хоть бы на четверть.
Дозвониться домой так и не удалось - телефон, который по утверждениям Тимо прекрасно работал еще пару дней назад, сейчас не издавал даже самого слабого гудка. Вряд ли тому стоило удивляться - при такой-то погоде удивляться стоило иному: что в домах до сих пор есть свет. Или, например, что с домов не посрывало крыши...
Неуклюже извинившись, старик порекомендовал ей телефон-автомат на углу улицы - вот только для того, чтобы добраться туда, следовало дождаться окончания бури...а та униматься вовсе и не думала. Краткая экскурсия по дому, сопровождаемая монотонными комментариями, захватывающей, разумеется, оказаться не могла. На первом этаже были рабочие кабинеты, здесь же - единственное помещение, которое видели клиенты, здесь же - комната, где хозяин хранил какое-то барахло, уже не способное пойти на продажу, но которое было жалко выбрасывать. Спальня самого Тимо была наверху, в первой же из комнат слева от лестницы, чуть дальше же оказалась комната, которую взяла она - можно было смело сказать, что взяла с боем. Как и о чем старик говорил со своим вторым постояльцем, Эльза не знала - разговор тот проходил за закрытыми дверьми мастерской - но когда они вышли, то Тимо, вновь странно улыбнувшись, сообщил, что "досадное недоразумение" разрешено, и ей, наконец, достались эти жалкие несколько метров, потребовавшие куда как большего числа нервов.
Комната, откровенно говоря, не поражала - старый раскладной диванчик в углу и закрытое решеткой окно - вот и все, чем ей пришлось располагать. Решетка - Эльза заметила это сразу - была новой, и, вспомнив безумную выходку Юста в отношении зеркала, лишь укрепилась в своих подозрениях. Этот заносчивый дохляк чего-то до ужаса боялся - и если решетки еще можно было понять, то расчерченная в клетку зеркальная гладь попахивала откровенным сумасшествием. Не опасался же он, в конце концов, что кто-то пролезет внутрь оттуда? Хотелось обмолвиться с ним еще хотя бы парой слов, но пока она решила повременить - и, разбирая свои нехитрые пожитки - надо будет хотя бы пару веревок над кроватью натянуть - продолжала размышлять. Слова про бурю и "неприятности" не шли из головы: парень явно от кого-то бежал. Кого-то настолько страшного, что почти свел его с ума, заставив заниматься такой чушью, как те рисунки на зеркале...кого-то...
Он в розыске. А дядя Тимо ведет себя так странно, потому как находится в заложниках. Мысль была одинаково простой и страшной - как она только раньше не посетила ее голову? Оторвавшись от почти уже распакованного чемодана, Эльза даже сделала несколько шагов к дверям, но остановилась посреди комнаты, опустив руки. Ну и что она собралась делать? Бросаться в ту самую бурю, откуда только что выбралась? Она ведь даже не знает, где здесь рядом полиция, она ведь даже...
Нет. Прежде всего стоит успокоиться. Да, он встретил ее не самым приятным образом, да, он вообще странный - настолько, насколько человек вообще может быть странным без того, чтобы оказаться в желтом доме. Но даже так, причин для того, чтобы кидаться звать на помощь, сломя голову, этот самый Юст пока не дал - более того, он даже решил-таки вопрос с комнатой. Быть может, он просто встал сегодня не с той ноги, как она сама?
Вздохнув, Эльза вернулась к своим вещам. Она подождет - хотя бы до вечера - подождет и попытается узнать его получше. В конце концов, ей предстоит провести тут целую неделю - а это значит, лучше не создавать себе проблем на пустом месте. Ведь не стоило же так опасаться человека, который, наверное, способен переломиться от сильного ветра?
1986 г. Бамберг, Германия.
Холодный ветер колол лицо, словно намереваясь содрать с него кожу. Пробиравшийся заснеженной улочкой человек был закутан по самое горло - картину дополняла массивная меховая шапка. Массивным был и сам человек, однако при всей своей полноте и тяжелой одежде сохранял удивительную подвижность, оставляя глубокие следы на снегу - на нем была тяжелая зимняя обувь военного образца. Мимо прополз, остановившись неподалеку полупустой трамвай - водитель бросил короткий взгляд на прохожего, но тот продолжал упрямо идти сквозь пургу. Экономный, промелькнуло в голове закрывшего двери водителя - не хочет зря тратить деньги, быть может, бережет для своей семьи, или что-нибудь в таком духе.
Водитель ошибался - семьи у этого полного человека среднего роста не наблюдалось, причем уже довольно давно, а золотое кольцо на указательном пальце правой руки имело весьма странную печатку - черная нить, что распадалась надвое и заканчивалась с каждой стороны петлей. Помимо кольца при полном господине был также плоский черный чемоданчик, который он держал в правой руке, почему-то почти на весу. Лицо его - та часть, что была видна меж шапкой и меховым воротником - было ничуть не менее бесстрастным, чем у манекенов за витриной магазина, мимо которого он прошел, входя в аккуратный подъезд многоэтажного дома. На лестничной площадке он немного помедлил, отряхивая одежду от снега, после чего устало вздохнул и направился вверх по ступеням. Пятый этаж - честно говоря, он бы совсем не отказался от лифта.
Оказавшись у нужной двери, он аккуратно поставил чемоданчик на пол, и, оглядевшись по сторонам, натянул тяжелые кожаные перчатки. Довольно быстро отыскав в полумраке телефонный провод, что выходил над дверью и убегал куда-то наверх, вытянул из кармана крохотный пакетик, а оттуда - комочек чего-то серого, вроде глины. Налепив сей комочек на провод, удовлетворенно покивал головой, и, перехватив чемодан левой рукой, пальцем правой вдавил кнопку звонка.
Дверь открыли далеко не сразу - по ту сторону долго возились с ключами. Человек с кольцом уже думал было позвонить еще раз, когда та, наконец, распахнулась. На пороге стояла несколько бледная женщина средних лет - очки, поношенное теплое пальто...кажется, она уже собиралась уходить, а это значило, что он пришел раньше, чем следовало. Обидно, но уже ничего не сделаешь. Человек с особыми приметами вроде него быстро привыкает быть безжалостным.
-Франц уже не принимает, - мрачно произнесла женщина, почти загораживая ему проход. - Приходите завтра...
-Меня примет, - глубоким голосом произнес толстяк, вытянув из кармана небольшой кусочек картона. - Передайте ему, будьте добры...
Женщина поднесла карточку к лицу - и в лице том весьма быстро изменилась. Прохрипев что-то малоосмысленное, она засеменила прочь по ковру, скрывшись в одной из дальних комнат. Не дожидаясь приглашения, человек с кольцом вошел внутрь, сбивая снег с обуви. Сняв шапку и кинув на вешалку - точно на крючок - он прошествовал к дверям, и даже успел открыть их секундой раньше, чем это сделала женщина с другой стороны.
-Франц вас примет, - несколько нервно произнесла она, отходя чуть в сторонку. - Я пойду заварю чай.
-Благодарю, - пробасил толстяк, входя внутрь.
Глаза его, точно два старых, но надежных фотоаппарата, тотчас же принялись фиксировать увиденное. Большой рабочий стол, карты на стенах, полуприкрытая дверь в спальню, метель за замазанным изморозью окном, кресло...
В кресле сидел укрытый до пояса одеялом человек, который чуть приподнял голову и встретился с толстяком взглядом.
-Мистер Хит, - сказал он на хорошем, почти без акцента, английском. - Я еще жив, а значит, вы тут далеко не по мою душонку.
-С этим сложно спорить, - произнес человек с кольцом. - Могу я присесть?
-Конечно. Вон тот стул...нет-нет, берите тот, что справа от окна. Что-нибудь выпьете?
-Я в некотором роде на службе, - подтащив указанный предмет мебели, толстяк осторожно присел - стул жалобно заскрипел, но выдержал. - Надеюсь, ни от чего вас не отвлек?
-Было б от чего отвлекать, я б только порадовался, - человек в кресле горько усмехнулся. - Как вы меня отыскали?
-Работа такая, - лицо толстяка чуть дернулось, похоже, пытаясь вспомнить концепцию улыбки. - Я даже могу сказать, когда вы сюда переехали...
Они вновь встретились взглядами. Человек в кресле был стар и сухощав, его хлипкие, озябшие руки большую часть времени скрывались под одеялом. Почесав жиденькую седую пародию на бороду, он улыбнулся в ответ.
-Итак, Ричард...могу я вас так называть? Чем обязан? - просипел он.
-Мой клиент кое-кого ищет, - Хит положил чемодан на колени.
-В таком случае, странно, что вы посетили меня. Вы же знаете, я отнюдь не занимаюсь такими вещами, как поиски...
-Конечно, - прервал его толстяк. - Вы, напротив, помогаете скрываться.
-Каждый зарабатывает как умеет, - протянул Франц. - Вот вы, например. Вряд ли вы можете сказать, что ваша...профессия очень уважаема. Как и моя. Но и та и другая более чем востребованы нашим обществом. Я не прав?
-И снова тяжело спорить, - медленно опустив руку в карман, Хит извлек оттуда небольшую записную книжку. - Но перейдем к делу. Вы принимали в последние месяцы этого субъекта?
Книжечка раскрылась, и пальцы Хита вытянули оттуда небольшую, явно сделанную второпях фотографию: молодой человек в черном пальто, садящийся в такси. Лицо было частично смазано, но тем не менее его можно было разглядеть.
-Вы были так близко, чтобы сделать снимок, но он сумел от вас ускользнуть? - выгнул бровь Франц. - Как же так?
-Снимок не мой, - пожал плечами толстяк. - Меня обычно нанимают не для слежки. Но вы снова отклоняетесь от темы. Он был у вас?
Рука Франца снова принялась терзать бороду - и без лишних намеков было ясно, что нервы его, похоже, были готовы лопнуть от напряжения.
-Он был у вас?
-Был, - наконец, выдохнул Франц. - Я почти ничем не смог ему помочь...
-Вы сами занимаетесь, в основном, документами, - протянул Хит. - Все остальное вы перекладываете на других...
-В мою задачу входит только помочь установить контакт, не более.
-Точно так. Вы обеспечиваете нужными именами. К кому обратиться в том или ином случае. Обычно, впрочем, речь идет о преследовании с целью взятия под Печать или физического устранения.
-Вы все обо мне знаете, наверное, даже больше меня самого. Так ли вам нужна моя помощь, а, Ричард?
-Данный субъект заплатил вам за работу?
-За новое имя, - нервно пожевав губы, произнес, наконец, Франц. - И за город, где мог бы найти временное убежище.
-Что ж, хоть к чему-то мы пришли, - Хит снова попытался улыбнуться - зрелище было не самым приятным. - Мне, как вы, конечно же, понимаете, тоже заплатили. Пятьдесят тысяч фунтов я получил в свое время за...назовем это серией тактических и стратегических консультаций. По вопросам весьма щекотливым, я бы сказал. Когда планируешь войну против одной из старейших европейских семей, не грех бы посоветоваться, правда?
-Вот уж точно... - глухо произнес Франц.
-Еще сто тысяч я получил в качестве аванса год назад, - продолжал Хит, немного помахав в воздухе фотографией. - И еще столько же, согласно нашему договору, меня ждет по окончании работы.
-Ваш клиент довольно прижимист, - обитатель кресла издал нервный смешок. - Сто тысяч - это цена, скажем, политика средней руки, человека. Никак не мага. И уж никак не Вайтля.
-О да, в излишней щедрости его точно не обвинишь. Но это дело планировалось, честно говоря, как короткий приработок - в конце концов, с наследником рода проблем не предполагалось...
-Он сумел вас удивить, я вижу?
-Скорее, это сделал мой клиент, - развел руками Хит. - Он слишком тороплив, чтобы рассчитывать на успех. Но по крайней мере он знает и принимает свои недостатки - он ведь поступился своей гордостью, обратившись ко мне. Дебют из-за него, впрочем, вышел скомканным, и Вайтль ушел живым. Вот теперь и распутываем клубочек...
-Вы ведь здесь не для того, чтобы мило побеседовать со мной, так? - напряженно произнес Франц. - Давайте уже. Задавайте ваши вопросы.
-Чем вы смогли ему помочь? - резко спросил Хит. - Отвечайте коротко и правдиво, и тогда, быть может, я изменю решение, что принял, входя сюда.
-Сделал для него документы, на случай, если придется выйти в люди.
-На имя?
-Леонард Коль. Послушайте, Ричард, вы правда готовы развести здесь грязь и шум ради какого-то мальчишки?