Порыв ветра устремлялся в раскрытые косые паруса трёх мачт, весело подхватывал, надувал полотна и увлекал шхуну на перекатывающиеся волны шумного моря. Стоявшее высоко на небе солнце светило через белые длинные парусины, и в редких местах на пыльной палубе отбрасывались полусветлые, ползающие от покачивания тени. Жадно хватая грудью свежий воздух с примешивающимся запахом соли, на корме судна стоял человек тридцати лет с выражением доброжелательности на худом белом лице. Его статная осанка, его чёрные приглаженные волосы, чистое и выбритое лицо, его белые одеяния, рубашка, узкий воротник, штаны, обувь, вместе выдавали в нём человека светского и прилежного во всём. Иногда он смотрел на капитана у штурвала и с озорным блеском в глазах подмигивал ему. Слышался скрипящий звук рулевого колеса; и, посмеиваясь, заражаясь весельем, капитан ловил порыв ветра, и шхуна веселее прежнего плескала и пенила разбивающиеся об неё морские волны. Передав штурвал помощнику, приземистый, в сером кителе капитан отирал короткими пальцами чёрные усы на сморщенном лице и с задумчивым видом глядел на ясное небо, на бело-голубую воду, после чего он подходил к господину и затевал свой обыкновенный простодушный разговор. Спустя некоторое время капитан, вдруг изменившись голосом, с оживлёнными глазами посмотрел на мужчину в белой рубашке, убирающего пот со лба тонким платком.
-- Господин Арин, что вы думаете, что море?...
Не сказав так, как ему хотелось сказать, капитан показал рукой на синеющую даль и вернул взгляд к Арину. Плавая с капитаном более месяца, Арин не мог не находить в нём человека простого, доброго и не мог не знать, о чём теперь тот спрашивал. Капитан был опытен в мореплавании, многое знал о кораблях и о морях, о бушующих водах и о тихих ветрах, но говорил он не об этом.
-- Друг мой, -- капитан поймал на себе добрый взгляд, смутившись, раскраснелся, и тотчас поднял глаза, когда Арин продолжил, -- море -- это спокойствие и отсутствие тревог. Только в море я чувствую себя вверенным природе, может быть судьбе. Всякая власть земных хлопот теряется здесь. Шторм -- это море...
Арин, не договорив, замолчал. Перед его глазами пронеслись воспоминания, и они застлали добродушное лицо капитана, палящий свет солнца и пенную воду за бортом -- чёрными картинами ночного шторма с завывающим, ревущим ветром и звуками ударов высоких волн о судно. Арин смотрел на капитана, но не видел его, и в какую-то минуту он достал из-за пазухи что-то, блеснувшее красным в лучах солнца. Казалось, он и с радостью и со злостью глядел переменяющимся выражением глаз на предмет на верёвочке, обвивавшей ему шею. Через некоторое время Арин запрятал эту вещь обратно, а капитан, не решившись вновь заговорить, вернулся к штурвалу и рассуждал о том, что он увидел и что он услышал от господина.
До вечера Арин ходил по палубе и избегал остальных находившихся на шхуне моряков и особ из богатых семей. Издали он с недоверием смотрел на примостившихся к низкому столику, молодых девушек и юношей, разодетых в дорогие пёстрые платья; и с таким же недоверием оглядывал он свои белые одеяния, презирая их. Яркая полоса отблеска вечерних, мягких и косых лучей солнца в волнующейся воде больше не влекла Арина и не давала ему успокоения. Он кружил по судну, не находил себе места и прятал глаза от прежде радовавшего вида за бортом.
-- Пойдёмте к нам, господин Арин.
Он обернулся и увидел юную светленькую девушку лет восемнадцати с чёрными весёлыми глазами, улыбавшимися на него. Василькового цвета платье ложилось на её изящные плечи и у подола, чуть ниже коленей, украшалось белыми кружевами. Она скромно засмеялась, потянула Арина за руку, и Арин, не думая ни о чём, поддался ей. Перешагивая по-детски, ступая маленькими шагами, при ходьбе она вытягивалась вперёд, улыбалась, оглядывалась на Арина, и через минуту они подошли к столику у кромки борта, и она снова засмеялась, представляя его сидящим девушкам и юношам.
-- И без того все знают господина Арина. -- притворно-дружелюбно сказал мужчина тридцати пяти лет в синей рубашке и застыл с неестественным выражением на пухлом лице. С ним переглянулись усмешкой и в ту же минуту сморщили губы от неудовольствия молодой рыжий юноша в веснушках и смуглая девушка, смотревшая искоса на Арина через вуаль сиреневой шляпы.
-- Всех приветствую. -- собрался с мыслями Арин и присел за пустующий стул, предложенный ему той самой светленькой девушкой, по вине которой, он теперь был в обществе, где не скрывали к нему неприязни.
-- Никто же не нальёт чаю нашему гостю? -- пошутили за столом, и светленькая девушка, спохватившись, наполнила для Арина кружку крепко пахнущего чая и шёпотом сказала ему своё имя.
-- Спасибо, Мирра. -- поправив светлый воротник белой рубашки, Арин значительно посмотрел на девушку, но не смог выразить в своих карих глазах вопрос о том, зачем она привела его сюда. На её лице вспыхнула улыбка, относившаяся к нему, в которой было что-то большее учтивости и обходительности, и Арин смутился.
-- Очень жаль, очень жаль, -- привлёк внимание сидящих мужчина с круглым лицом, -- что господин Арин весь месяц избегает нас.
Повисла тишина, и Арин почувствовал на себе вопросительные взгляды желающих услышать его ответа. Он ясно понимал, что нужно сказать какие-то слова, но продолжал молчать. Невольно он потянулся рукой к груди, меж пуговиц рубашки скрыл пальцы и сразу выпростал их. Полный мужчина победительно заулыбался, но неожиданно разинул рот и покраснел от речи, начатой Арином рассеянным голосом, переходившим в уверенный, возвышенный бас.
-- А вы, Грет, зачем же уплываете от вашей невесты?
Арин кротко и нежно, к собственному удивлению, взглянул на Мирру и оставил допивающих чай господ, с недоумением оглядывающихся и на уходящего во всём белом мужчину, и на изумлённого Грета, не закрывающего рта.
2
В каюте Арин лежал на постели и не спал до поздней ночи. "Шторм -- это море", думал он, и пот выступал на его бледнеющем лице. Ему казалось, он уснул; но, озираясь по сторонам то на сальную свечу, таившую грибом на маленьком столе, то на тени под нею, колеблющиеся от лёгкого сквозняка, теребившего огонёк, -- он уверялся, что он по-прежнему во власти бессонницы. В очередной раз он закрывал глаза, вслушивался в тихие звуки плескающихся волн за прикрытым окном, вздрагивал редкому треску и вновь привыкал к частому (от качки судна) скрипу деревянных полов, стен и потолка. Смутные образы кораблекрушения, случившегося с ним год назад, представлялись ему. Он разомкнул веки, чтобы окинуть взглядом каюту, но ничего кроме темноты не было вокруг. Его босые ноги увязли в тёплом влажном песке, он не видел их и поднял глаза на мерцающие звёзды. Тотчас небо посветлело, звёзды в последний раз мигнули, и ему открылся вид на багряное зарево. К берегу прибивались серые набухшие доски, ящики, мачты, промокшие рваные ткани, платья и оставались на размытом песке с белою пеной, тут же исчезавшей. Что такое море, спросил себя Арин и остановился глазами на воде и на тусклом отражении краснеющих облаков. "В море есть утешение, море всегда выслушает тебя". Его взгляд бегал по краю берега, где лежали мелкие разноцветные камушки, обливаемые тихой водой, уносящей с них грязь и песок, и он думал, что быть может, он сам был прямо сейчас таким же камнем, как тот небольшой серый валун, до которого ещё не добралась мерная волна, и которого она ещё не очистила этой неведомой для камня, мягкой и безграничной силой моря.
Арин прочувствовал глубину мыслей, спирающих ему горло, и достал из-за пазухи красный кусок коралла на потрёпанной верёвочке. "Где же ты, Ила? Эта вещь должна быть у тебя". Затуманенными глазами он осмотрел маленький и круглый с отростками коралл. Не двигаясь с места, он полушёпотом укорял красный предмет, навеявший странные мысли, и не отрывал взгляда от продолжающих выплывать к земле обломков корабля.
Возникшая тёплым утром суматоха на палубе разбудила Арина. Он выбрался из каюты с сонным лицом и наблюдал как матросы занимаются убранством шхуны, как они разбирают, вяжут и укладывают пеньковые снасти, моют грязными тряпками перила, полы, лазают по канатам, мачтам, проверяют спутавшиеся края парусин и усердно создают видимость беспрестанной работы. До полудня Арин пробыл в одиночестве и думал, что так продлится до вечера, но вскоре он нахмурился, когда заметил приближавшуюся к нему Мирру. Она подошла с выражением смущения на лице и неловко, торопливо заговорила о прекрасной погоде в это утро. Она не знала, что сказать, но очень хотела поговорить с Арином, и наконец она решилась, глубоко вздохнув и переведя дух несколько секунд.
-- Мне очень стыдно за Грета. И за остальных тоже. Прошу вас, не держите на меня зла, я не такая, как они.
Смущение в её чёрных глазах столь сильно отличалось от того презрения, с каким обыкновенно смотрели на Арина другие молодые и богатые люди, что он не мог не смягчиться. Он ласково взглянул на девушку, так же, как он взглянул на неё вчера перед уходом из-за стола, и насупился: в сорока шагах от Арина, не отворачивая лица от него, со стула встал Грет и с вызывающим видом замер на месте. Мирра тихо сказала Арину, что Грет с раннего утра сам не свой и что он, раздражённый вчерашним разговором, не ест и не пьёт ничего. Арин откашлялся, попросил его извинить и оставил общество девушки. К вечеру он забавлялся злостью Грета и нарочно попадался ему то на корме, то на палубе шхуны. От презрительных насмешек и взглядов Арина, у Грета вздрагивало его полное лицо; несколько раз он выкрикивал угрозы и шагал грузно в свою каюту.
Начинало темнеть и заволакивать корабль отдающим солёной влагой туманом. Сквозь густеющее облако не различались предметы уже на расстоянии двадцати шагов; и Арин в одиночестве пребывал в узкой носовой части шхуны, с отстранённым видом стоял боком к перилам и впереди себя разглядывал клубами вьющийся туман у тёмной гладкой поверхности воды. Он коснулся рукой груди, и его губы согнулись в улыбке.
Позади Арина, осторожно ступая без скрипа по доскам, медленно подвигался Грет с изуродованным от безумия лицом. В ту секунду, когда Грет, содрогаясь пухлыми плечами, доставал пистолет с пояса и направлял подрагивающее дуло в спину Арину; по ступенькам, ведущим в переднюю часть шхуны, семенила тонкими ножками Мирра, искавшая повсюду капитана. В усиливающемся тумане она с трудом узнала Арина в белых одеяниях и с ужасом подпрыгнула на месте от раздавшегося выстрела. Задыхаясь от страха, она перевела взгляд на человека с оружием и нашла в нём сошедшего с ума Грета, не способного обуздать свой гнев и вновь наводящего дуло. Она взмолилась о том, чтобы Арин повернулся и вскрикнула сдавленным, пискливым голосом. Перезаряжавший оружие Грет, поглощённый происходившим действом, не обратил внимания на девушку; а мужчина в белой рубашке и после выстрела, и после вскрика Мирры не шелохнулся и не сходил с места. Не в силах что-либо сделать, Мирра со слезами в лице упала на колени и не отнимала взгляда с того места, где стояла белая фигура в белом неподвижном от безветрия тумане. Раздался ещё один выстрел, и туман окончательно растворил в себе белую фигуру. Непослушными руками Грет загнал железным шомполом в пистолет пулю, насыпал пороха в полку и, застучав зубами от судороги, обронил одну щепоть. Не разбирая ничего в сплошном тумане, он на ощупь брёл вперёд, толстыми ногами задевал и валил попадающиеся ему пустые бочонки, ящики, и желал лишь одного, чтобы его мучения скорее закончились. На полу, разложив перед собой ноги с подогнутыми коленями, Мирра едва опирала руками о доски ослабевшее тело и прозрачными, стеклянными глазами смотрела по-прежнему в то место, где она в последний раз видела Арина. Она была уверена, что после всего происшедшего, он не выжил; и теперь же, от испытанных волнений, она сильнее чем прежде была убеждена в том, что она влюблена в него. Мирра не выдержала и распласталась без чувств на сыром деревянном полу.
Из тумана показался Арин и взглянул уверенными карими глазами на Грета, на его прыгающие от возбуждения неловкие руки и пальцы, в которых был пистолет.
-- Чего ты ждёшь?
На секунду Грет замер с испугом в блестящих глазах на своём вытянутом лице.
-- Я убью тебя... почему ты... почему ты не боишься? -- голос Грета прерывался, он затрясся и спустил курок. Полка пистолета вспыхнула искрами, зашипела и дым от пороха нельзя было увидеть в непроходившем тумане.
В носовую часть корабля вбежали трое матросов, заслышав пальбу, и Грет, для которого его неудавшееся намерение убийства растянулось на многие минуты, вдруг осознал, что прошло всего тридцать мгновений. Двое крепких мужчин взяли под руки Грета, поставили его на колени и забрали у него пистолет. Третий матрос стал приводить в чувство Мирру.
-- Я убил мою невесту! -- выкрикнул жалобно Грет, будто осмыслив всё своё сумасшествие, и взбеленился, когда ему заломили его крупные руки. Он повторял с одержимостью в глазах, направленных на Арина. -- Я не мог по-другому с ней... с тобой... Я не мог по-другому. Я не мог...
Коротко и сухо объяснив матросам, как всё было, Арин хотел было подойти к девушке, очнувшейся, ещё ничего не понимающей, но передумал. Постояв на месте, он неожиданно сорвался к ней, но оказавшись рядом, прошёл мимо её и на палубе скрылся в тумане.
3
На песочном берегу было жарко и безмятежно. Небольшие волны редко накатывались на каменистые выступы, бились об них, и мелкие брызги с пузырьками долетали до Арина. Согретые летним солнцем капельки попадали ему на лицо, он невольно морщился, но не переменял своего положения. Он смотрел на многолетнюю, всю трескавшуюся и покрытую молодым мхом глыбу и дивился свойству, в силу которого жизнестойкий мох разрастался вокруг камней, тёплая вода терпеливо омывала их, а сама глыба отслаивалась светлыми неровными корками.
Арина привлёк чуть слышный звук проваливающихся шагов на зыбком песке, и он обернулся. Солнце светило ему в глаза; он не мог разглядеть лица девушки, вышедшей к нему, но он знал, что перед ним была нетронутая большим миром, нежная и чистая сущность. Арин не мог пошевелиться, его ноги обмякли, и он лишь наблюдал оттенённую неподвижную фигуру с распущенными волосами, треплющимися на ветру. Через несколько секунд Арин привык к свету и рассмотрел девушку: она была в зелёном наряде из свежих листьев, цветков, вязанных сочными стебельками. Ветер тянул к берегу её пряные и прелые запахи, соединял их с запахом морского зноя и освежал, и тут же обдавал жаром Арина. Он потянулся к девушке, свалился лицом в горячий песок и, подняв голову, проснулся, не осознавая этого. Открыв глаза и выпростав руку из-под рубашки с отстёгнутыми верхними двумя пуговицами, он страдальчески проговорил.
-- Ила.
Когда он заметил перед собой лицо светленькой девушки, он встряхнулся и увидел себя одетым и лежащим в постели; он успокоился, и сон окончательно покинул его. На стуле сидела Мирра с синими кругами под глазами и терпеливо, без смущения, но с подрагивающей губой ожидала его пробуждения.
-- Что вы здесь делаете? -- растерянным голосом сказал Арин.
Но Мирра молчала и опускала голову. Наконец она посмотрела ему прямо в глаза, вскрикнула и тут же сделалась тихой.
-- Вы хотите умереть!
-- Нет, но почему? -- Арин задумался, выразил строгость в глазах и снова спросил.
-- Вчера вы не двигались с места... а в вас стреляли! -- её детский голос срывался, получался пискливым, но она продолжала.
-- Вам не жалко себя! Вам никого не жалко! Умоляю вас... пожалейте хоть меня!
Мирра больше не произносила слов, тихо выбежала из каюты, держа лицо руками, влажными от слёз, и оставила растерянного Арина одного. Из угла в угол Арин ходил и смотрел в приоткрытое окно на виднеющуюся покрытую рябью воду, на стопку пыльных книг, на перо и чернила, на свои запятнанные, исписанные листы бумаги, и не видел кругом ничего, кроме бессмыслицы.
Безветренным вечером моряки смотали паруса и небольшой толпой собрались на отдых в углу палубы, в месте, примыкавшем к правому краю кормы. Они шутили, возвышали голос, из рук в руки передавали игральные кости, курили самокрутки и беззаботно переглядывались. Тонкий молодой моряк с тоскливым лицом сидел и мелко вырезал перочинным ножиком числа на деревянной поверхности стола. Кто-то серьёзно обращался к нему и говорил какую ставку нужно было начертить, затем снова никто не замечал вздыхающего юнца, и улыбки снова пробегали по лицам в толпе.
В тридцати шагах от матросов наблюдал их игру Арин. Он постоял в нерешительности несколько минут, после чего вытянулся и направился к каюте Мирры. Девушка встретила его рассеянным взглядом; она попыталась избежать его, но Арин мягко остановил её.
-- Дайте мне десять минут, и вы всё поймёте.
Не отвечая и не смотря в глаза Арину, девушка кивнула ему и робко пожала плечами. Арин повернулся и, отставив от себя руку, с просьбой в ласковом взгляде посмотрел на девушку. Мирра покраснела, но взяла его под руку. Медленными уверенными шагами Арин перешёл через середину палубы и встал перед матросами, вопросительно оглядывающимися на него и на девушку.
-- Господа, -- начал Арин, -- могу ли я сыграть с вами в кости?
Из матросов: кто-то почесал за затылком, кто-то пустил густой дымок изо рта, сжимая между пальцами не слышно шуршавшую, чёрно-жёлтую по краю самокрутку из бумаги; а вперёд выдвинулся высокого роста человек в светлой полотняной рубахе и с резкими чертами на худом лице.
-- Конечно можете, господин. Только мы на монеты играем.
Арин достал несколько ценных монет и положил их в середину стола. Морякам думалось, что они приглашали сесть пару, и они негромко подтрунивали над странными гостями, отказывающимися от стульев, -- над девушкой, робко качавшей головой, и над Арином, неловко махавшим руками.
-- Объясните правила? Давно не играл, но новичкам везёт, ведь так? -- Арин улыбнулся, и в толпе несколько человек рассмеялось.
-- Ну тогда слушайте, правила просты. -- матрос указал на игральные кости. -- я бросаю кости, и если вы скажете верно сколько выпадет, вы забираете двое больше своей ставки. Если же нет, вашу ставку забираю я.
Арин утвердительно кивнул и посмотрел на Мирру, отворачивающую от него взгляд. Он шепнул ей на ухо.
-- Десять минут потерпите, прошу вас.
Приняв ставкой все монеты Арина, ухмыляющийся худой матрос подкинул кости в воздух.
-- Двенадцать. -- сухо сказал Арин, и кости, перестукиваясь по столу, выложились в дюжину.
Высокий матрос поджал губы и предложил сыграть ещё, на что Арин согласился и быстрым голосом стал проговаривать в течение минуты: "семь... десять... два... восемь... одиннадцать...". От прыти и удачливости господина матрос краснел, просился отмечать подробнее ставки и зло смотрел на рыжего юнца, пишущего ножом вместо пера. После первой большой ставки Арин ставил помалу и не изменялся в спокойном лице. С любопытством Мирра подняла глаза на стол с монетами и на высокого матроса, хмурившегося каждому новому числу произнесённому Арином. Её лицо преображалось, светилось, она прикладывала к глазам ладони, словно смущаясь. В толпе не скрывали изумления и переговаривались; а бледнеющий высокий моряк испуганно глядел на Арина (который упрямо твердил числа) и переставал понимать происходящее, но продолжал кидать кости, не останавливаясь из-за власти невозможного, как ему думалось, действа. Остальные матросы затихли, а Мирра с весёлым блеском в глазах смотрела на Арина, уверенного и бесстрашного, и не обращала внимания на стол, на кости и на моряков.
-- Двенадцать. -- сказал спустя двадцать минут Арин и вздохнул. -- Всё господа, я кажется сполна попытал удачу. Новичкам сегодня везёт.
Улыбающийся юнец оторвался от изрезанного до края стола и принялся считать и бегать пальцами по своим надписям; когда он закончил в толпе ахнули.
-- Двести две ставки подряд. -- юнец разводил руками, показывал на числа и веселился оттого, что матросы были не похожи на самих себя.
Не разговаривая, моряки хмурыми взглядами проводили странных гостей и ещё долго стояли на месте, и не переглядывались; только высокий худой матрос сжимал кулаки, отряхивался и выбрасывал игральные кости за борт.
Арин остановился посреди палубы и с улыбкой взглянул на Мирру, отвечающую ему тем же. Несвязно, пропуская слова и сбиваясь, девушка быстро говорила и то поднимала глаза на Арина, то закрывала веки от волненья. Теперь она узнала, почему он не сходил с места и не бежал от Грета, почему он с уверенностью ставил монеты, когда играл в кости. Она краснела и бледнела, потом вновь краснела, но не умолкала.
-- Но откуда... знаете всё... как же такое...?
Глаза Арина сияли радостью, он вытягивал голову, плечи, выставлял вперёд подбородок и отвечал загадками и весельем. В нём что-то поднялось в груди, он молчал, ласково улыбался девушке и смотрел на спускающееся к горизонту солнце, испытывая прежнюю радость, прежнее чувство озорства от вида белой пены, разносимой морскими волнами.
Но Мирра, не утолив своего любопытства, дёргала за руку Арина и умоляюще просила открыть ей тайну. Сняв с шеи верёвочку, Арин сделался серьёзным, и в его ладонях девушка узрела красный коралл, налившийся цветом под лучами красного, закатывающегося солнца.
-- Мне его дарила... -- Арин замялся.
-- Ила. -- сказала Мирра неожиданно, дрогнула и спросила не своим голосом. -- Вы её любите?
Коралл сверкнул в глазах Арина алым свечением и открыл ему то, что произойдёт при всех возможных его ответах. Арин вспотел, нахмурился, и перестал слушать коралл, перестал воспринимать шедшие от него предсказания.
-- Я люблю её всей жизнью.
У Мирры встали слёзы в горле, ей стало трудно дышать, и она, удерживая себя от рыданий, ушла прочь, не смотря по сторонам и не оглядываясь.
4
В лесу было прохладнее, чем на горячем песку на берегу, и маленький стылый ручей вился меж дерев в редком просвете, очернённом теньками от низких травинок; заворачивал влево, обегал вдоль сучковатого сгнившего бревна без коры, усиливался поток, и одною своей струёй он ветвился вниз по затвердевшей, смачивавшейся земле к большому муравейнику. Свет просачивался в это место в лесу, и крошечные, только вблизи заметные блики на чёрных жителях возвышения рассыпались перед накапливающейся блестящей лужей.
-- Ты что наблюдаешь?
Арин оторвал глаза от бревна, ручейка, теней и света на земле и на муравейнике, чтобы оглядеться. На него смотрела загорелым лицом полуголая, в зелёном наряде девушка со строгостью в голубых глазах.
-- Почему не спасаешь? -- тонким решительным голосом сказала девушка и присела к муравейнику. Она торопливо взяла иссохшую ветку и, взрыхлив землю, сделала канавку, по которой вода то убыстряясь, то прерываясь, сбежала в сторону от копошившихся муравьёв.
-- Ты славная, Ила. -- Арин обнял девушку. Он смотрел в её лучистые морские глаза и целовал её тонкие губы, едва прикасаясь к ним; и даже после этого он чувствовал смятение, оттого, что он обращал к себе, огрубелому, это мягкое и свободное от всех пороков, ослепляющее скругленной улыбкою, её лицо с одной взлохмаченной тёмной прядью на румяной щеке. Девушка засмеялась, соскользнула с его рук и, развернувшись, кончиками жарких пальцев потянула Арина за собой. Она побежала, и Арин устремился за ней, подчинившись её незатейливому порыву. Их лица взмылились, они тяжело дышали когда остановились, но насилу продолжали улыбаться друг другу. Арин перевёл дыхание, увидел на зеленью скрытой груди Илы красный коралл, и противоречивые мысли захлестнули его. Ила рассказывала ему об этой находке, изменившей её жизнь, -- рассказывала о пережитом крушении её корабля, о том, что она целый год была на острове одна. В первые дни их знакомства, Ила постоянно говорила о море, отдавшем ей все ответы; и Арин не понимал значения этих странных слов, он думал, что она из какого-то одичалого народа: её отрывочные речи, смыслы, поступки -- всё выходило лёгким, завораживающим и неуловимым. Рядом с нею в Арине пробуждались неизведанные ему ощущения, он усматривал на земле, в воде, на деревьях то, на чём он не останавливался вниманием в прошлом; и он часто не знал что делать со всеми этими образами, кружившими ему голову. Но более всего Арину захватывало дыхание, будто ему за шиворот вливали холодную воду, от навязчивых мыслей о коралле. Блеск этого предмета манил Арина своей неизмеримой ценностью, и он в поту, не желая того и громко ругаясь, просыпался в постели.
До рассвета оставалось меньше получаса, и Арин вышел на корму судна. В воздухе пахло прохладой, было темно и сыро, а у рулевого колеса, облокотившись на него, стоял пригнувшийся капитан.
-- Рассвет близко. И когда вы только спите? -- через силу улыбнулся Арин.
Капитан поперхнулся, обернул лицо на нежданного гостя и глупой улыбкой приветствовал его. Не успел капитан раскрыть рта, а Арин уже отвечал на свой вопрос.
-- Занятно, не можете уснуть, потому что волнуетесь за меня... -- Арин осёкся и подошёл вплоть к сонному капитану, растерянно бросающему взгляды по сторонам. Вновь Арин заговорил за секунду до того, как усатый капитан успел что-либо произнести.
-- Послушайте, мой друг, что бы вы сделали, если бы вы знали всё наперёд, знали бы все будущие события? -- невольно Арин возвышался голосом, разгорался мучившими его мыслями и нарочно не подпускал предсказание об ответе капитана.
Добродушное лицо капитана выразило недоумение, и он, пожимая плечами, ответил.
-- Что же может дать такое, такого не бывает, господин.
-- Но всё же. -- не унимался Арин. -- Если бы вы знали, что бы вы сделали?
-- Я бы знал, что будет завтра и послезавтра? -- капитан с задумчиво-вопросительным голосом сказал и, получив в ответ кивок, всплеснул руками под конец речи. -- Ну тогда, господин, я бы... я даже не знаю.
-- Ну ведь вы хотели что-то сказать.
-- Ну я бы... я бы... -- не находил слов оживлённый капитан, потом вдруг оглянул начинавший высвечиваться горизонт и сказал против того, что он изначально задумал. -- Я бы не смог так жить. Мне стало бы незачем жить, господин. Я бы не считал себя свободным, а так, у меня есть ветер, волны, и я не знаю куда они меня приведут и мне хорошо. Вот и всё что я думаю, господин.
Нахмуренный Арин отошёл к борту, и сомнения, роившиеся в его голове, вынудили его снять коралл с груди и положить на узкие перила. Он вспомнил свою бедность, каким он был неряшливым моряком, вспомнил каких высот в светском обществе он достиг благодаря кораллу, тусклому и бесцветному, лежащему сейчас вне лучей солнца. Но мысли о том, как он расстался с Илой, обожгли его; и он, зло схватив чуть не роняя в воду коралл, ушёл с кормы шхуны. В пути Арин думал о том, что он мог бы остаться на острове с Илой, что ему не обязательно было принимать в дар коралл и уплывать от неё на проходившем у острова корабле, заметившем крушение и подбиравшем уцелевших. Он помнил, с какой горячностью в словах он просил Илу уплыть с ним, но она пугалась большого мира, дрожала, когда речь заходила о спасении, будто и не спасение совсем это означало, и Арин тогда понял, что это погубило бы её. Оказавшись в каюте, он сел на постель, и сон незаметно потянул его и свалил на белую простыню.
На тёмном берегу море шумело от разразившегося ветра. Арин посмотрел по направлению к лесу, увидел вдалеке Илу и хотел было пройти к ней, но порывы воздуха осыпали ему глаза песком и остановили его; он попятился назад и прикрыл руками лицо.
-- Муравьи, каждая травинка, ты и я! -- кричала девушка, стараясь перекричать ветер, заглушающий её слова, -- должны быть собою... мы должны прощать себя, прощать всех. Я люблю тебя...
-- Не уходи! -- вскрикнул Арин при виде исчезающей Илы и не заметил, как ветер стих, море успокоилось и деревья, минуту назад перегибавшиеся, стройно вытянулись. Арин отряхнул с себя песок и медленно проговорил: "Я всё равно отыщу тебя".
Лишь он сказал это, и лёгкий ветер донёс до него различимый шёпот девушки.
-- Отпусти себя... отпусти меня...
Арин проснулся, до дрожания пальцев сжал скомканное одеяло и разгневанно сказал: "нет". Неожиданно его воображению представилось светлое лицо Мирры с чёрными глазами, он почувствовал к ней вспыхнувшие кратко, сильные чувства, и его глаза закатились и уставились в потолок. Его нижняя челюсть задрожала, он согнулся телом и в лихорадочной улыбке рассмеялся. Он не знал, что с ним делалось, его чувства, одно сильнее другого, боролись в нём, и он, страдая, остановил их тяжёлыми словами.
-- Я презираю всех.
5
Солнечным утром косой жёлтый луч, ложившийся с окна на стул, подсвечивал пыль, не оседавшую и порхавшую в воздухе, и Арин с равнодушием во взгляде осматривал каюту. Он прибрал постель, стол и написал какую-то записку. Взявшись за верёвочку на шее, он почувствовал подступающие образы от коралла, но он оборвал их силой воли, при этом чуть не оборвал предмет с груди, и решил, что ему не нужно знать лишнего. Он сел за стул и спокойно стал ожидать, изредка оглядываясь на дверь и на записку на столе. За дверью послышались мужские голоса, негромко ругавшиеся друг с другом, и Арин с выражением презрения встретил врывающихся в каюту матросов.
-- Вяжи его. -- хриплым голосом сказал высокий моряк -- Гонорат, тот самый, проигравший Арину большую сумму в кости, и другой широкий мужчина, нахмурившись, выполнял то, что ему говорили.
Арин не сопротивлялся, не смотрел им в глаза, а когда они закончили пленить его и подвели к двери, он, смеясь, попросил матросов взять записку со стола. Высокий мужчина сморщил лицо и велел подельнику принести бумагу. Когда лист, смявшись, оказался у матросов, едва умевшие читать они разобрали в нём: "свяжите получше руки". Арин повернулся к ним спиной и потряс расслабившимися верёвками на кистях.
-- Как ты это проделываешь?! -- махал кулаками на Арина высокий матрос, но не решался ударить. -- Что ещё ты знаешь?!
-- В общем-то всё. -- весело сказал Арин и строгим голосом прибавил. -- Делайте что задумали.
Переступив порог открытой каюты, Арин уверенно указал головой вверх по крутой лестнице и произнёс сухо: "ведите". Обозлённый Гонорат со спесью выговорил "ну, хорошо", достал пистолет из-за спины и, толкая Арина в затылок дулом, повёл его на палубу.
"Простить всех, как же!" -- с отрешённым видом думал Арин, вспоминал Илу и сморщивался от внезапно осознанной всей её глупости. Он решил для себя, что он будет другим: не тем, кем он был с Илой, не тем, кого знала в нём Мирра. Он шёл вперёд наперекор предмету на груди, который показывал ему иные дороги и, казалось, хотел увести его от мрачных чаяний, но и который не раскрывал ему путь к острову Илы; и Арин злился на своеволие коралла, пресекал образы, слова, шедшие от него.
Во время рассуждений Арин не слышал и не видел, что было кругом. Притупленный слух и неясное зрение к нему вернулись, когда он остановился у открытой части борта. Он посмотрел на раздваивавшуюся в глазах, мутно-зернистую канатную лестницу внизу и обернулся. На палубе собралась толпа и поднялся шум, но Арин не произносил слов, он презрительно оглянулся на матросов, заулыбался, и с удивлением обнаружил, что он стал противен себе. В это время Гонорат, размахивая рукой с пистолетом, выкрикивал матросам, что он требует от Арина объяснений, и если их не последует, он объявит Арина мошенником и разговор с ним будет коротким. На палубу выбежали капитан с Миррой и замешались в толпе у борта, где они не могли протиснуться, а матросы их удерживали и силой брали под руки.
-- Что делается?! -- кричал капитан с отчаянным выражением лица. -- Не иначе, бунт устроили!
-- Пусть объяснится, а то мы не ручаемся... -- сварливым голосом отвечал кто-то из толпы.
Арин, ухмыляясь, смотрел на матросов, широко и презрительно улыбался им и тихо смеялся над ними, над их сердитыми лицами. Ненароком его глаза встретились с испуганным взглядом Мирры, и с его лица сошло веселье. "Я вправду хочу умереть?" -- спросил себя Арин, обернулся на край борта у ног и возвратил лицо к Мирре. Она смотрела на него прозрачными, стеклянными глазами, точно такими же, какими она несколько дней тому назад смотрела в густой туман и не надеялась увидеть его белую фигуру.
Гонорат, чувствующий, что ему нужно на что-то решиться, приблизился к Арину, заметил на его шее верёвочку и быстрым грубым движением левой свободной руки сорвал её. Арин покачнулся, не нащупал позади себя перил, потянулся вперёд и лишь тогда оторвал взгляд от начавшей всхлипывать Мирры.
-- Может быть в этом причина? -- Гонорат протёр мокрый лоб об левую руку, не выпуская коралла, и рассмеялся. Он в одну минуту побагровел и с размаху выбросил красный предмет в голубую воду.
-- Нас не проведёшь! Говори же, в чём дело!
От вида скрывающегося под водой коралла глаза Арина блеснули, загорелись и потухли. "Что я сделал? Зачем это нужно было?" -- пронеслись мысли в опустевшей голове Арина.
-- Стреляй. -- хмуро произнёс Арин, но Гонорат вдруг замялся и опустил пистолет.
-- Стреляй, я тебе говорю! -- крикнул вне себя от злости Арин и затрясся лицом и руками. Он думал о том человеке в себе, бесчестно разбогатевшем в светском обществе, который только из корысти не остался с Илой на острове и который сейчас насмехался над матросами, над ним самим, и всей душой Арину захотелось остановить его, хоть даже оборвав свою жизнь.
-- Стреляй, мерзавец и трус!
В эту минуту очнувшаяся Мирра, возненавидевшая себя за слабость и за стекавшие слёзы с щёк, в припадке исступления закричала, что она узнала от капитана об острове, который ищет Арин, что она уяснила себе для чего он отправился в путешествие; что она готова поклясться -- он отыщет свою возлюбленную и ему непременно нужно жить, но она прервалась обмороком от раздавшегося выстрела;
Арин не помнил, как он оказался в воде, он ощущал резкую боль, но она его не беспокоила. Белые одеяния колыхались от его тела в голубой толще воды, светящейся от проникающих сверху лучей солнца, и он медленно уходил в пучину и смотрел на расходившуюся кругом, подкрашенную кровью воду. Откуда-то снизу тёплое течение облепило Арина и ему вдруг вспомнились из снов надтреснутая глыба, заросшая зеленью и серый валун в куче камушков на берегу. Тёплые струи забирались ему под рубашку, за воротник, и угасающим сознанием он воображал, что вода поднимает, омывает его и отрывает от него обомшелую корку...
Находясь в утлой лодке, Арин открыл глаза. С заплаканным и побледневшим лицом Мирра прилипала к его шелушившимся губам и отнялась в сторону оттого, что Арин беззвучно, с мучением откашлялся водой. Он нежно посмотрел на Мирру, но она увидела в его глазах лишь помутнение, подобное тому, что было с ним в тот день и в ту минуту, когда она ожидала его пробуждения в его каюте. Она с грустью опустила глаза, ожидая одно слово "Ила".
-- Я люблю тебя, Мирра. -- со слабой улыбкой сказал Арин и, сжав зубы от страданий, переложил левую руку в безболезненное положение. Девушка легла головой ему на ноги и тихо зарыдала, поднимая на него глаза и не веря своему счастью.
Смутившийся капитан, минуту назад окончивший с повязками на красневшем плече Арина, брался за короткое весло и говорил о господине, как о счастливце: пуля прошла навылет его, а раньше акул к нему поспели они с Миррой. Капитан хмурым голосом прибавил, что половина матросов взбунтовалась, но Арин отвернул взгляд на счастливую Мирру; через боль в плече он потянул девушку ближе и, прижав её к себе, с лёгкой душой взглянул на водную гладь.
Где-то в тёмной воде исчезали концы порванной верёвочки, расплываясь вверх от красного коралла, и уносили с собой ответы молчаливого, спокойного на глубине моря.