Южная Юстина : другие произведения.

Голубое стеклышко

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У огня свои правила, у моря свои игрушки. Но игры стихий опасны для человека. Рассказ публиковался в журнале-альманахе Б. Стругацкого "Полдень XXI век" - сентябрь 2011 года. А его аудиоверсия вышла в проекте О. Булдакова "Темные аллеи. Городские легенды-2011".
  - Андрей, ты ведь знаешь, мне больше не с кем ее оставить. Ну пожалуйста! Ненадолго, всего неделя. Я попрошу Риту хотя бы пару раз зайти к тебе, может, она даже приготовит чего. Да и Леська уже самостоятельная, с ней хлопот не будет. Наоборот, сама поможет, если надо.
  У сестры действительно не было выбора. Свою бывшую свекровь она на самом деле любила, а тут инсульт, мало ли как еще обернется. Но денег на два билета до Казани не было ни у нее, ни у меня. На один - да. А куда девать Леську? Конечно, ко мне. Присмотрит родной дядя-то за племяшкой. И неважно, что за дядей самим присмотр нужен. Раз я никогда не просил меня обслуживать, значит, силенки еще есть.
  Естественно, я продолжил ворчать и отнекиваться, но в конце концов сдался.
  - Ладно, приводи.
  Положил трубку.
  Ленка примчалась через пару с лишним часов, уже с дорожной сумкой и кучей разноцветных пакетиков. Пакетики вместе с растерянной и слегка взъерошенной Леськой были вручены мне. Инструкции по применению содержимого пакетиков мы с племяшкой выслушали молча, после чего удостоились торопливых теплых поцелуев и неизменной присказки: "Будьте осторожны, ни к кому не приставайте!" Я поклялся, что приставать к подозрительным незнакомцам, свидетелям Иеговы и продавцам на рынке с этого дня мы категорически отказываемся. Сестра уже на бегу улыбнулась и скрылась за порогом.
  Мы с Леськой некоторое время смотрели на дверь, то ли ожидая, что Лена передумает, влетит маленьким торнадо и унесет все оставленное с собой, то ли оттягивая момент, когда придется повернуться друг к другу и что-то сказать.
  Я, как положено старшим, подал пример.
  - Ну что, Олесь, эту недельку ты здесь. Давай распаковывайся, будем обед готовить.
  Она посмотрела на меня.
  Выросла очень. Конечно, почти год я ее не видел, сейчас ей девять должно быть. Стоит серенький бельчонок такой, волосы короткие, уши торчат. Ленка зачем-то ей косички отстригла. Зачем? Девчонке вроде шло. Глазки тоже серенькие, взгляд... испуганный? Ну да, есть немного. На ноги мне глядит; детская непосредственность. Но, думаю, мама ей все давно рассказала.
  - Пойдем, пойдем, не стой там.
  Она пошевелилась, поставила пакет.
  - Здрасьте, дядя Андрей.
  - Да привет, поздоровались же, - я махнул ей рукой и нащупал пульт управления. Коляска развернулась, покатила на кухню.
  
  Вечером Леська уже не шугалась ни меня, ни моего транспортного средства. Пристроилась с "Девочкой с Земли" на диване у окна и перечитывала (только на моей памяти - раз пятый) про неугомонную Алису и трех капитанов. Я подремывал, так и не найдя, чем заняться. Читать не хотелось, есть тоже, достать Фиговину я не решился.
  - Дядя Андрей, а правда, что сюда часто дельфины приплывают? - спросила Леська, поднимая голову от книги.
  Каким образом можно было провести логическую цепочку от Весельчака У до дельфинов, я не понял, но ответил:
  - Правда.
  - А завтра приплывут?
  Я пожал плечами.
  - Возможно. Но по заказу они не появляются.
  - Хорошо бы приплыли. Мы с мамой почти не бываем на море...
  Да, это так. Ленка живет в самом далеком от побережья районе, целыми днями работает, в нечастые выходные отсыпается и Леську одну (да и с подружками) к морю не отпускает. Девчонка небось соскучилась.
  - А ты каждый день ходишь... ой... - она запнулась и чуть заметно вжала голову в плечи, укрываясь за переплетом книги. - Ты часто спускаешься к морю?
  - Часто, - спокойно сказал я. - Видела деревянную дорожку? Это я сделал, то есть мне сделали, специально, чтобы я мог сидеть на побережье.
  Леська замерла; видно было, что язычок у нее чешется спросить что-то еще, но она не решается. Боится обидеть? Я потянулся за газетой, пролистнул пару страниц, не нашел ничего любопытного, вернул на столик.
  - И ты совсем не купаешься? - наконец произнесла племяшка.
  - Ну почему. Купаюсь иногда, у берега. Но поскольку это для меня сложно, то - редко.
  - Да? А я очень люблю купаться, - она вдруг оживилась, и даже вылезла из-за переплета. - Меня тетя Рита в прошлом году научила плавать. Я могу брассом и на спине, и лежать могу "звездочкой", а кролем не могу, все время забываю голову правильно поворачивать и руками не так махаю и тону.
  - Надо же, молодец, - я кивнул ей как можно одобрительней. - Ничего, кроль - легкий стиль, научишься.
  - Можно, я завтра поплаваю? Я купальник взяла...
  М-дя, этим вопросом племяшка застала меня врасплох. Я, конечно, за ней послежу с берега... Но что делать, если - не дай Бог - тонуть начнет? И вообще, холодновата вода, начало июня только.
  - Знаешь, Лесь, мама говорила, что попросит тетю Риту к нам зайти. Давай ее дождемся, и тогда ты поплаваешь.
  - У-у... - Леська скуксилась. - Она, может, только послезавтра придет!
  Послезавтра... Я невесело усмехнулся. Послезавтра. Какой долгий срок. Я вот иногда и не замечаю, как заканчиваются эти короткие бесцельные кусочки существования, гордо именуемые "день". Миг - и уже вечер, еще миг - недели как не бывало. Третий - и прошло полгода. Полгода, а я до сих пор не хожу.
  - Ничего, послезавтра быстро наступит. Зато тетя Рита за тобой присмотрит.
  - А ты не можешь?
  В голосе мелькнула надежда. Пришлось развести руками.
  - Я не могу.
  Леська сжала губки.
  - Ну ладно.
  И снова уткнулась в книгу.
  
  ***
  Оно шуршит. Оно берет камушки и катает их в пенных ладонях. Я слышу его утром, еще не открыв глаза, пытаясь спрятать щеку от солнечного луча. Я слышу его вечером, когда выключен телевизор и не играет в наушниках "Clannad".
  Оно шуршит.
  Оно гладит стекла. Маленькие стекла от бутылок. Это же пляж. Вот прозрачное, обсыпанное песком, вот зеленое - застывший кусочек плавучей водоросли. Вот коричневое, через него можно смотреть на солнце и видеть его. А вот самое красивое - синее. Дверка в другой мир; туда, где живут звезды, и гуляет по улочкам Луна. Сквозь синее можно говорить с небом, и небо тебя услышит. А еще бывает, между галькой горят красные и желтые искорки...
  И оно поднимает стеклышко, крутит в прохладных пальцах, начинает гладить. И шепчет еле слышно, так что и не разберешь: "Как тебе больно, мое милое. Ах, как тебе больно... Я все чувствую, мое хорошее, я чувствую, не бойся. Ты было частью такого совершенного целого. Такого гладкого, такого стройного и очень желанного, да? А теперь ты одно, о, мое дорогое, ты одно. Теперь ты разбито и потеряно. И ты режешь всех своими острыми краями. Конечно, ты режешь, тебя же разбили. Тебя же бросили с высоты прямо вниз, на эти холодные камни. Но не бойся... я поглажу тебя, мое родное. Я поглажу тебя, и боль отступит, ты станешь забывать прошлое. Не веришь? Это возможно. Ты станешь жить по-иному. Ты станешь жить. Опять. Ты будешь одно и не будешь больше одно никогда. Я буду рядом, всегда рядом с тобой. Мое милое..."
  Стекла режут его, и оно снова и снова истекает солеными слезами. И гладит. И гладит. Пока не скользнет по краю, не поранив себе пальцы. И еще долгое время после.
  Но то обычные стекла. Обычные бутылочные стекла.
  А однажды... Однажды оно достает из своего глубокого кармана особенное стеклышко. Одно маленькое стеклышко - отражение неба в волне, васильковый лепесток, крыло голубянки, грань топаза, несбыточная мечта - маленькое голубое стекло. Оно ласкает его в последний раз и оставляет на берегу.
  Тогда у кого-то, кто бродит по гальке в поисках разноцветных стекол, появляется шанс.
  Шанс на странное.
  
  ***
  Фиговина (она же - "Витрум" , она же - Прибор... ну да, вот так, с большой буквы, в конце концов, имею я право на это маленькое тщеславие?) лежала в шкафу моей спальни, по совместительству - кабинета и мастерской. И когда Леська убежала к морю, я ее достал. Хотя, пожалуй, лучше по порядку.
  Утром, не сильно ранним, пришла Валя. По-хорошему Валентина Ивановна, конечно, однако старушка с самого начала настойчиво просила называть ее по имени. Старушку мне нашла Ленка, кому-то теперь нужно было убираться у меня в доме, хотя бы раз в неделю, и закупать продукты. За мелочевкой я "ходил" в магазинчик у поворота к нашему новому коттеджному району, крупные покупки поручал Вале. Она ничего не имела против прибавки к пенсии, а я не имел ничего против спокойной, по-своему доброй старушенции, изредка баловавшей меня пирожками собственного изготовления.
  Валя протерла пыль, вымыла полы и шумом разбудила Леську, дрыхнувшую в крошечной комнатенке за шторкой. Леська выползла, натянув бежевое в белый горошек платье задом наперед, и в таком виде поплелась к умывальнику, мимоходом поздоровавшись с нами. Валя заворчала о брошенном без присмотра ребенке и добровольно прибавила к своим сегодняшним обязанностям одевание и кормление моего подкидыша. Затем (не переставая ворчать) удалилась.
  Леська была отпущена на берег с куклой, книгой и строжайшим запретом на купание, а также обещанием, что дальше пирса она не забредет - так я мог приглядывать за ней из окна.
  Вот тогда я и полез за "Витрумом".
  Он не был мне сейчас нужен, просто нравилось смотреть на него, держать в руках. Любоваться. На самом деле конструкция очень простая, тут и придумывать было нечего. Узкая железная пластина с тонкими штырями вдоль всей длины; кончики штырей едва заметно раздваиваются. Пять маленьких голубых стеклышек, зажатые в этих штырях. Края у стеклышек сглаженные, обточенные. Обточенные не человеком, морем.
  
  Свое первое стекло я нашел, еще когда был жив дядя, то есть задолго до пожара и травмы. Дом, в котором я сейчас живу, принадлежал ему, и я время от времени приезжал сюда на выходные. Люблю море, с детства. Наверное, так же, как любит его Леська, и как любил дядя; похоже, это у нас семейное. Именно поэтому после того пожара я оставил съемную комнату (да и денег, чтобы платить хозяевам, теперь не было) и перебрался в дядин домишко. Он стоит у самой кромки воды, на отшибе, далеко от застроенных девятиэтажками районов и не сильно близко от свежевозведенных коттеджей. И хотя "дворцы" подбираются все ближе, но на побережье пока не строят, нынче трудно получить разрешение. Собственно, и дяде-то позволили там жить лишь потому, что участок этот переходил из поколения в поколение в дядиной семье аж со времен революции. Чудом он был получен, чудом оставлен нам. А самым большим чудом было наличие в доме газа и водопровода - спасибо дядиным знакомствам, иначе я не смог бы там жить.
  В тот вечер я гулял по берегу. Конец апреля - днем уже вовсю жарило солнце, а под вечер вдруг похолодало. Резкий северо-восточный ветер разрушил весеннюю идиллию и продувал тело до последней косточки. Море слегка штормило. Я замерз, но упорно брел по берегу, поддевая носком кроссовки камешки и расшвыривая их в разные стороны. Пару часов назад у меня состоялся невеселый разговор с Ритой (той самой, Ленкиной соседкой), я понял, что зря рассчитывал на какие-то чувства. Теперь не хотелось ни идти в дом, ни разговаривать с дядей, ни смотреть очередной этап "Формулы" (как мы это делали почти каждое воскресенье). Я брел и брел. Доходил до пирса, поворачивал обратно и снова брел. Я проделал этот маршрут раз двести, когда, пнув очередной камень, заметил его. Огненно-алые лучи закатного солнца отражались в небольшом стеклышке, присыпанном песком и обломками ракушек.
  Не знаю, почему я нагнулся, обычный осколок, на пляжах таких полно. И все-таки... нагнулся. Полупрозрачное стеклышко легло в ладонь и тут же уютно там устроилось. Пальцы коснулись закругленных краев, покатали неправильный квадратик в ладони. Я поднес его к глазам, посмотреть на просвет: солнце тускловатым размытым пятном скользило за горизонт, уплывала в тень скала на горизонте, покачивался на грани между Зыбью и Явью дядин домишка. "Пора бы... ужин...", - прошептал дом. "Холодно... ходит... замерзнет". Я вздрогнул и отнял стекло от лица. Дядя зовет?
  На пороге никого не было. Дверь не шевелилась, оба окна закрыты. Померещилось? Я огляделся - никого. Медленно поднял голубое стекло.
  "Лестница... ставить... все старое... где?.. жаль... Андрей... Ритка... замерз... ужин..."
  Рука с осколком упала.
  Так, ладно, что бы мне ни мерещилось, а домой действительно пора - ног, ушей и кончика носа уже не чувствую.
  
  - Ой, дядя Андрей, а что это такое?
  Я обернулся.
  Леська с ракушкой в перемазанных илом и песком ладонях стояла на пороге и пялилась на Фиговину. Я подавил желание немедленно спрятать ее обратно в шкаф - глупости все это, скрывать, только раззадоривать любопытство - и просто отодвинул в сторонку.
  - Иди умойся, чудо завазюканное, потом расскажу.
  - Ага, я щас!
  Племяшка умчалась с быстротой молнии и с такой же скоростью вернулась.
  - Ну?..
  - Баранки гну. Куда ракушку девала?
  - Я ее в ванной оставила, потом помою. Расскажи, ну расскажи, что это?
  Стеклышки отразились в серых глазах, с интересом уставившихся на смешную конструкцию моей сборки, превращая их в голубые. А ведь Леська похожа на дядю, вдруг понял я. Удивительно похожа. Да и... на меня самого, пожалуй. Не столько внешне, хотя и высокий лоб, и оттопыренные ушки - это наша порода, сколько вот этим сероглазым любопытством. Дяде было интересно все и всегда, он находил необычное там, где остальные прошли мимо, он редко по-настоящему скучал. И смотрел точно так же, как сейчас эта девчушка, когда однажды я в его присутствии свел два стеклышка вместе...
  - С помощью этой штуки, Леся, - торжественно начал я, - я могу узнать, о чем ты думаешь.
  Племяшка покосилась на меня с долей здорового удивления.
  - Как можешь?
  - А так. Смотрю сквозь стеклышки и читаю твои мысли.
  Леськино лицо выразило крайнюю степень недоверия. Она протянула руку, потрогала железку.
  - Это что, миелофон?
  Я хмыкнул.
  - Ну, допустим, миелофон.
  - И как он работает?
  Вопрос прозвучал неожиданно по-взрослому, я даже растерялся, не зная, что ответить.
  - М-м... - Я почесал в затылке и решил процитировать Эдмонда Гамильтона (не учебник же физики, в самом деле). - У каждого человека есть сознание, сознание - это сложная система полей...
  - Торсионных?
  - Что? - тут я окончательно опешил. - Откуда ты знаешь про торсионные поля?
  - Мама увлекается, - махнула рукой Леська. - Все время с тетей Олей эти поля обсуждает.
  Я с облегчением выдохнул. Понятно, девочка услышала умное слово.
  - Нет, не торсионные. Торсионные - это ненаучно. А по науке...
  - Так ты их прям слышишь? - перебила она меня, явно не заинтересовавшись наукой (вот ведь девчонки, неведомых полей им не надо, а пощупать и потрогать, это дай подай).
  - Мысли-то? Слышу, ага.
  - Честно? Дядя Андрей... Не, честно? Ну... скажи тогда, о чем я сейчас думаю?
  Несколько мгновений я боролся с искушением. Нет, нельзя. Это же Леська. Втягивать собственную племяшку в эксперименты... Дело даже не столько в этике, просто... Просто тот пожар шестимесячной давности что-то повернул в мозгах. Мне кажется, все тогда произошло не случайно. Может, так и начинается паранойя, но я думаю, мы с дядей поплатились именно за игры со стеклышками.
  - Ты думаешь... - Я взялся за "Витрум", старательно хмуря лоб и изображая работу сознания. - Ты думаешь о том... что у нас будет на обед.
  Леська подскочила на месте и совсем невежливо стукнула меня по плечу.
  - Ну-у, нет! Дядя Андрей! Давай по-честному!
  Я улыбнулся.
  - Это и есть по-честному.
  Леська плюхнулась на стул, кривя губки.
  - Так ты пошутил? Это не миелофон?
  Пришлось развести руками.
  - Извини, пошутил, ага.
  - Тогда что?
  - Да так, безделушка.
  - А почему тут не хватает одного стекла?
  В железной подставке действительно торчал еще один пустой штырек.
  - Стекло еще не нашел. Вот найду и вставлю.
  - И что получится?
  - Ну... сейчас их пять. А получится шесть.
  Леськино лицо вытянулось, бровки сложились в домик, но она не стала переспрашивать, поинтересовалась:
  - А где ты ищешь стекла?
  - На берегу, - честно ответил я.
  - Я-а-а-асно, - протянула племяшка, покосившись в сторону входной двери. - Ну и что у нас на обед?
  Я весело подмигнул ей.
  - Так ведь что приготовишь, то и будет.
  - Не, я так не играю! - крикнула она и со смехом и топотом умчалась из комнаты.
  Подождав пару минут, я убрал "Витрум" в шкаф и повернул в дверце ключик. От греха подальше.
  Получится шесть...
  Найти стеклышки вовсе не легко. Давно известно, море расстается со своими сокровищами неохотно. Откуда оно их берет? Кто знает. Бутылки, флаконы, пузырьки, выглаженные ласковыми пальцами... Нет, сквозь обычные стекла не слышно, как дядя сокрушается о старой лестнице на второй этаж, как он жалеет беднягу Андрея, у которого не сложилось с девушкой Ритой, как плачет сухими глазами о ее тезке, моей родной тете Маргарите. Как встречает ее и прощается с ней снова и снова.
  Нет, эти стекла не из бутылок. Они из глубины, из самой темной и ледяной части моря. Из обрывов и впадин подводных гор. Осколки неведомых нам кристаллов. Возможно, тех самых, из которых был сделан Алисин миелофон.
  Миелофон... ха-ха... смешно.
  Я покачал головой.
  Найти стеклышки трудно. Не часто море делится маленьким полупрозрачным кусочком своей тайны. Кусочком с неровными, но гладкими краями. А если и найдешь, как догадаться, что это он, твой шанс на странное. На то, что никто раньше не делал.
  
  Второе стекло я увидел возле пирса три месяца спустя. Волны катали его вместе с мелкими рыже-шоколадными камушками, забавляясь и играя: то хватали и уволакивали в глубину, то подкидывали и легким щелчком выбивали на берег. Я стоял и не смел отобрать у моря его игрушку, не попробовав сначала понять эту игру, почувствовать ее ритм.
  Шшшр-р-шш... мое, мое, заберу, не отдам... шшшр-р-шш... на, возьми, поиграй, разрешаю... шшшр-р-шш... поверил? а вот и не твое, не твое... шшшр-р-шш...
  И опять.
  И показывает мне язык.
  А я приседаю. Жду. Играю вместе с ним. По его правилам. На руке оседает белая соль. Потом я сжимаю кулак, загребая горстью ракушечную крошку, песок и стекло. Маленькое голубое стекло. И оно становится мое.
  Теперь я слышу четче и лучше.
  "Знаешь, Маргоша, ты бы на меня обиделась, я снова начал курить... Куда девался Андрюха, мать его за ногу?.. Котлетами пахнет, пригорели... Какая шикарная грудь... слава Богу за телевизор... Маргоша, где же ты..."
  Обнаружив второе стекло, я рассказал о нем дяде. Третье мы уже искали вместе. А когда нашли, случился пожар. Собственно, подобные происшествия у нас в городе случались регулярно. И мы так же регулярно на них присутствовали. Мы ведь пожарные: я и дядя.
  И тот пожар был совершенно рядовым, ничем не отличавшимся от десятков других. Ночь. Дежурка. Вызов. Машина. Сирена. Одноэтажный деревянный домик на окраине, чем-то похожий на дядин. Но... лопается от нестерпимого жара оконное стекло (стекло?) и ворвавшийся ветер с безумным и безудержным весельем расшвыривает языки пламени во все стороны. Мгновенно занимается крыша, потолок. А дядя внутри, ищет жильцов, семью запойных алкоголиков, любящих покурить в постели. Выносит женщину, та брыкается, вырывается и кашляет так, будто ее сейчас разорвет. Дядя бросается за мужчиной.
  И тогда падает балка.
  Она падает, преграждая путь.
  К дому бегу я.
  Мне кажется, тот пожар был потому, что мы узнали. Понимаете, узнали одну из тайн моря.
  Я вытащил дядю. А хозяина дома вытащил кто-то из нашего расчета. Мужик остался жив, дядя так и не открыл глаза. А я в том пожаре потерял ноги. Они просто отнялись. Не было ни травмы, ни удара, ничего. Врачи сказали, это психологическое, должно пройти само. Или неврологическое. Или еще какое-то "ическое". Должно пройти само.
  Проходило уже полгода.
  Четвертое стекло я не искал. Даже не собирался.
  Я сидел в своей прекрасной новенькой коляске с электрическим приводом (ее подарила мне моя команда, бывшая) и, кажется, встречал морозный февральский рассвет. "Кажется" - потому что я был смертельно пьян и плохо помню, вставало солнце или садилось.
  Шршахш... шршахш... море смеялось надо мной. Долго и занудно. А затем выкинуло стекло. Прямо к моим ногам.
  - Издеваешься, - сказал я морю. - Ты издеваешься.
  - Шршахш, - ответило оно и уползло.
  Я долго глядел на осколок у себя под ногами. Гадкий, мерзейший осколок. Я наклонился и поднял его.
  Через неделю смастерил нехитрый Прибор. С ним было легче слушать.
  Почему этот подарок достался именно мне? Море решило, что за тайну уплачено достаточно?
  Четвертое стекло превратило меня в Маугли - я стал понимать мысли животных.
  
  Честно говоря, было страшновато. Да нет, вру, ужасно страшно. В первую очередь я всерьез решил, что сошел с ума. Представьте, смотрите вы на соседскую таксу. Такса как такса, смешная, веселая, черная с рыжими подпалинами, носится по кромке воды, спущенная с поводка. А потом вы берете стекла.
  "Запахи, запахи... солено... свет, вода... хозяйка, хозяйка... мокро, шуршащее... мягко, твердо... хозяйка, хозяйка... радость, радость, радость... бегай, играй... хозяйка... бежим домой... бежим наперегонки... человек... знакомый человек... хозяйка зовет Андрей..."
  Слава Богу, бабочки, муравьи и жуки не разговаривали. А то я бы точно свихнулся. "Здравствуйте, дорогая лимонница, побывали уже на лугу? И как нынче у нас с пыльцой? Оранжевой уменьшилось, а желтой прибавилось? Ах, что вы говорите! Полечу, расскажу всему рою..." Бр-р.
  Боялся я и последствий. Кто их знает, эти стеклышки, может, у меня от них потом Альцгеймер случится или еще какая гадость.
  Но каждый раз, когда я брал "Витрум" в руки, страх отступал. Мне было слишком интересно.
  С пятым стеклышком я разобрался в вечно меняющихся и неизменно постоянных желаниях птиц. Многие часы я проводил на побережье, смеясь над болтовней чаек и пытаясь расслышать, о чем шепчутся дельфины вдалеке. Попросил Ленку купить мне хомячка.
  Еще я подкармливал приблудную кошку, пока в один прекрасный день с помощью Фиговины не выяснил, что полосатая хитрюга кормится еще в трех домах. Впрочем, я продолжал выставлять миску с молоком на задний двор и после данного возмутительного открытия.
  Иногда я думал об академии наук, ученых, нобелевской премии. А иногда не думал. В конце концов, это мое стекло. Я за него честно заплатил.
  Только хотелось исследовать еще и еще.
  Что принесет мне шестое, я мог лишь догадываться. Но это должно быть что-то грандиозное. Передача мыслей на расстоянии?
  А возможно, найдется и седьмое, и восьмое, тогда Фиговину нужно будет чуть-чуть переделать...
  Но все это не сейчас. Сейчас я отправлюсь обедать, развлекать Леську, читать того же Гамильтона, смотреть квалификацию в "Формуле". А вечером - умываться и спать. Я удостоверюсь, что племяшка почистила зубы, пожелаю ей спокойной ночи и поеду к себе. Перенесу свое тело из коляски на кровать, изворачиваясь, словно здоровенный уж, сниму штаны и рубашку и лягу.
  Пусть мне приснится что-нибудь хорошее.
  
  ***
  Жара приходит неумолимо. Со лба льет пот, то и дело съезжает набок дурацкая каска, в тяжелых сапогах угли. Жара не знает жалости, она - единственная истинная инквизиция. Огонь - единственный истинный мессия. Они кладут твое тело на жаровню и подбрасывают дерева в топку. Они смотрят, как ты ползешь, падаешь и встаешь для того, чтобы снова опуститься на колени.
  Жарко. Как тогда, в июле, в позапрошлом году. Тогда плавился асфальт у цветочной палатки, прятались от иссушающего зноя прохожие, дядя грохнулся с солнечным ударом. А мои плечи обгорели до волдырей. Я ойкал, подставлял плечи Ритке, и она мазала их сметаной...
  И сейчас снова пузырятся волдыри, хрустит и лопается черная кожа. Только рядом нет Ритки, чтобы спасти меня от жары.
  Жара подходит ближе, ты кланяешься ей, каска слетает на пол. Поклон недостаточно низок, и тут же следует наказание. В поясницу ударяет огненная волна, а следом за ней волна морская, ледяная.
  У тебя больше нет дяди.
  У тебя больше нет ног.
  У тебя есть только стекло.
  Маленькое голубое стекло, в котором отражаются огненно-алые лучи заходящего солнца.
  
  ***
  Я проснулся на рассвете. Не знаю, что меня разбудило - слишком жаркое одеяло, шорох в комнате или дурной сон. Я остался лежать с закрытыми глазами, слушая, как тикают настенные часы со сломанной кукушкой (дядино наследство). В оконную щель задувал прохладный бриз, он же доносил неясный шум с пустынного пляжа.
  Шум. Пустынный. Пляж.
  Я открыл глаза.
  Что-то было не так. Но не понятно что. Окно на месте, кровать на месте, стол на месте, кресло на месте, дверца... Дверца шкафа приоткрыта. Странно. Я закрывал ее вчера. Убрал "Витрум", повернул ключ и... и оставил его в замке! Вот болван. Но как...
  Я дернулся, приподнимаясь на руках.
  - Олеся! Олеся! - позвал я и прислушался.
  Из соседней комнаты не раздалось ни звука.
  - Олеся! - крикнул я громче.
  Тишина.
  - Олеся, иди сюда! - заорал я уже во всю мочь.
  Ни голоса, ни движения.
  Я, корячась на постели, натянул на себя штаны и сполз в кресло. Коляска дернулась и нехотя проползла пару метров. Аккумулятор! Гадство, забыл зарядить. Ну давай, давай, шевелись, дурацкая машина.
  Кресло сместилось еще немного, я выехал из комнаты и добрался до Леськиного закутка. Отодвинул штору.
  - Леся...
  На постели лежала байковая простыня, огромная пуховая подушка и шерстяное одеяло. Все, как и должно быть. А вот кто там не лежал, так это девятилетняя девочка с короткой стрижкой.
  Несколько мгновений я сидел, не двигаясь, затем развернулся. Кресло катнулось и замерло. Сволочной аккумулятор! Цепляясь за стены, я покатил к входной двери. Шестидесятикилограммовая коляска двигалась натужно, ручного привода у нее не было.
  - Леся! Леся, ты где?!
  Дверь распахнулась от моего толчка. За ней, зевая и потягиваясь, шелестело море, неспешно просыпалось тихое побережье. Я окинул взглядом полоску пляжа. Никого. Дальше - никого. Бетонный пирс - нико...
  Господи...
  Бежевое в белый горошек платье, желтые босоножки. Больше отсюда ничего не видно. Просто прилегла? Отдыхает? Уснула?
  - Олеся!
  Порыв ветра задел бежевое в горошек, трепанул, задирая выше колен.
  - О-ле-ся-а-а-а!!!
  Не может быть.
  Леська...
  Я кинулся к ней. Босиком по камням.
  Кинулся? Босиком?
  Еще несколько шагов я сделал по инерции и упал, обдирая ладони.
  Что происходит?
  Шатаясь, словно сдуваемый штормом, я поднялся на колени. Они дрожали, норовя расползтись в разные стороны, но держали меня. Держали. Давай! Ползи вперед... чего ждешь.
  До пирса далеко. Я раньше не знал. Сто тыщ мильонов ползков коленями по камням. Миллион первый, миллион второй...
  - Леська-а-а!
  Миллион третий, миллион четвертый...
  Коленки коснулись бетона. Леська лежала почти у берега, совсем близко. Ее тело вздрагивало и выгибалось, будто в припадке эпилепсии. Я подтянулся на руках, забрасывая ноги на пирс. И снова на колени. Огненные иголки во всем теле, а больше всего в ступнях. Но я уже знал, еще минута-другая и...
  - Леська.
  Я приподнял голову девочки. Глаза были открыты, но она не видела меня. Тело конвульсивно дергалось, и я никак не мог обхватить ее руки, чтобы они не бились о камень.
  - Леська, бельчонок, что с тобой? Что случилось? Господи, что...
  И тут я заметил Фиговину. Она валялась рядом. Узкая железная пластина, пять штырей, пять голубых стекол. И еще один штырек, шестой.
  Одной рукой обнимая Леську, второй я дотянулся до "Витрума". Вгляделся. Так и есть, кончики штыря были разжаты. Туда явно что-то вставляли.
  Но что?
  Я медленно поднял глаза.
  У другого края пирса показалась острая мордочка дельфина. Дельфин плыл как-то неестественно, рывками. То вдруг взмахивал плавником, то переворачивался кверху брюхом. Его стая резвилась далеко в море, а он почему-то оставался возле берега.
  Нет...
  Леська вдруг замерла, и я, отпустив ее на мгновение, трясущимися руками поднял Прибор, направляя на дельфина. Никак не мог сосредоточиться. Сознание билось, ускользало. Сердце колотилось, как синица в горящей клетке. Как в горящем доме.
  Сквозь вату в ушах пробилась мысль. Не моя. Чужая.
  "Страшно... Шестое... шестое... Страшно... Нашла... Шестое... Страшно... страшно... страшно... Спаси..."
  Руки бессильно упали.
  Так вот что делает это стекло. Не читает мысли, не передает их. Оно передает сознание.
  Все целиком. Как у Гамильтона. Обмен...
  Я уставился в одну точку. Зрение застил ужас, я не видел ни Леськи, ни дельфина, ни бетонного пирса.
  Только размытое синее марево, волны.
  Где? Где эта чертова стекляшка?!
  В пальцах у Леськи ничего не было, в кармашке платья тоже. Вокруг пустота.
  - Сейчас, Лесенька, сейчас. Где же оно? Мы его найдем. Сейчас. Ты только потерпи. Подожди немножко. Мы найдем его. Оно где-то здесь. Не могло же оно укатиться...
  Оно могло. Могло укатиться, могло свалиться в воду. Оно могло проделать все, что ему угодно!
  Наверняка это произошло не сразу. Леська каким-то невероятным образом подобрала стеклышко. Ну да, шестое. Подошла с Фиговиной к краю пирса. Невдалеке плавали дельфины. Она направила Прибор. Услышала. Испугалась, обрадовалась, снова испугалась. Побежала обратно к берегу. Но было уже поздно. С каждым шагом она теряла себя - мысль за мыслью, мысль за мыслью, пока совсем не...
  Проклятие моей семьи.
  Стекло! Мне нужно это гадское стекло!!!
  Размазывая слезы по лицу, я подтащил Леську еще ближе к берегу, чтобы не дай Бог не упала в море. А теперь опять на колени. Вставай, изобретатель хренов, и ищи, ищи это сволочное стекло!
  
  - Андрей, это ты?
  Чьи-то шаги рядом - торопливые, спешащие, - руки, пытающиеся меня приподнять.
  Ритка.
  - Андрюш, ты что... ты без коляски?.. я вот встала пораньше, а ты тут... Ой, Олесечка! Андрюш, что такое?! А я ведь так и знала, нет, так и знала, ни свет ни заря вскочила... чувствовала...
  - Стекло, - прохрипел я. - Ищи стекло!
  Она взглянула на меня. Так, наверное, смотрят на умалишенных. Но что еще я мог сказать? Сейчас вся моя жизнь отражалась в маленьком стеклышке. Маленьком голубом стеклышке неправильной формы.
  Потому что у меня еще есть шанс найти его и вернуть все, как было. И я найду. А потом пускай море подавится своими подарками. Пускай подавится. Оно больше никого у меня не отберет. Я не отдам.
  Я ползал по камням у самой пенистой кромки воды. Ритка пыталась поднять то меня, то Олеську, порывалась бежать в дом и вызвать скорую помощь, почти не слушала моих злых, отрывистых объяснений, потом расплакалась. Я искал. Внутри был огонь, а снаружи вода.
  - Андрей.
  Я поднял глаза.
  Ритка стояла у пирса. В руках - небольшой квадратик стекла. Отражение неба в волне, васильковый лепесток, крыло голубянки, несбыточная мечта...
  - Ты это ищешь? - В ее голосе одновременно смешались испуг, недоверие, раздражение и сочувствие к сумасшедшему.
  Я оперся на ладони, поднимаясь с колен на ноги, неуклюже, тяжело. Штаны были порваны, иголки пронзали ступни по-прежнему. Я стоял.
  - Андрюша...
  Еще до того как она кинулась ко мне, еще до того как я доковылял до Фиговины, оставленной рядом с Леськой, до того, как вставил стекло и направил Прибор на дельфина в море, до того, как племяшка вздрогнула, открывая глаза - до всего этого. Я увидел его.
  Прямо под моими ногами. Оно лежало тихо и спокойно, словно было тут вечно. Словно не вырвалось только что из белесоватой пены на пустом пляже. Точно такое же, как топазный осколок, который сейчас ловил искорки поднявшегося из-за горизонта солнца в Риткиных пальцах.
  Семь.
  Что-то неизведанное, что-то потрясающе новое, что-то невозможное - у меня в руках.
  Я наклонился, сгребая его всей пятерней вместе с песком и мелкой рыжей галькой. Секунду постоял, глядя на волны и слушая шуршание утреннего прибоя. Затем размахнулся и изо всех сил швырнул в море.
  Я уже сказал, мне от него ничего не нужно.
  
  
  
  Москва, сентябрь, 2009 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"