Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Собаки и волки. Рассказы. Часть 1

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь человека в дикой природе. Дружба человека и собаки. Вражда между собакой и волком.

  
   Первая собака.
  
  
  
  "...Людям трудно даётся счастье. Они замыкаются в себе, попадают впросак. Они сами не знают, что им нужно, и грустят, грустят... У собак таких сложностей нет. Они знают, что счастье - это когда что-то делаешь для других. Собаки делают всё, что в силах, лишь бы угодить своему двуногому другу, и счастливы, если это им удаётся..."
  Джон Ричард Стивенс
  
  
  
  ...Андрей познакомился с егерем через своего друга Петра, который учился тогда в университете, на биофаке. Андрей к тому времени уже был опытным лесовиком, но хотел стать ещё и опытным охотником. И захотел научиться этому ремеслу...
  Только много лет спустя, Андрей понял, что учиться надо у тех, кто может и хочет научить тебя чему-нибудь, вровень с собой.
  Но главное в обучение - доверие к учителю и наоборот. И конечно, всё осваиваешь только через свой опыт - через ошибки и заблуждения, хотя бывают и открытия...
  
  Егеря звали Лёша. Роста он был чуть выше среднего, худощавый с тонким лицом и голубыми глазами
  В обычной жизни он был весел и заливисто смеялся по любому поводу, но когда волновался, выглядел потерянным и тёр левый глаз, непроизвольно покашливая...
  В Сибирь, он приехал с Украины, уже после армии.
  Там, живя в Киеве и благодаря дяде - опытному охотнику и собаководу, он с детских лет пристрастился к охоте, имел гончих собак, ходил стрелять на траншейный стенд и зачитывался охотничьими книгами и журналами.
  Придя из армии, где пережил многое, включая несколько месяцев дисциплинарного батальона, на гражданке заскучал и списавшись с Иркутским областным обществом охотников, получил приглашение на егерскую должность в одном из охотничьих хозяйств, недалеко от города...
  Когда Андрей Чистов познакомился с ним, егерь уже жил в Сибири два года и неплохо устроился.
  С разрешения поселковой администрации, егерь поставил маленький деревянный, домок на бугре, в котором и поселился.
  Дом стоял на окраине посёлка, на берегу водохранилища, в полу километре от шоссе ведущего на Байкал, вдали от любопытных глаз и поселковых сплетен...
  Домик был совсем маленький, состоящий из жилой комнаты с двумя окнами и холодной прихожей, где развешены и расставлены охотничье снаряжение и различный инвентарь для моторной лодки, которую ему выделило охотхозяйство.
  А в начале, он жил на квартире у дяди Васи - "Леншкого" Бурундука, - как он рекомендовал себя в подпитии с каким - то местным акцентом, произнося так слово - "ленского".
  В первый же месяц, егерь, взял себе у знакомого охотника щенка лайки и назвал его на английский манер - Греем.
  Чуть позже, познакомившись со своей будущей женой, студенткой биофака, проходившей университетскую практику на рыбозаводе в Посёлке, и взял у неё на время молодую овчарку, Рифа...
  Незадолго до первого приезда Андрея в Посёлок, егерю подарили на день рождения ещё одного щенка лайки, которого он назвал Саяном...
  Чистов познакомился с егерем неожиданно.
  Как - то, приятель Чистова Пётр, привел его в университет, где работал Андрей и познакомившись, они заговорили о тайге, об охоте, о собаках.
  Прощаясь, Лёша - так звали егеря, пригласил Андрея к себе в Посёлок, в гости...
  Чистову сразу понравилась Лешина избушка одиноко стоявшая на лесном бугре. Понравилось, что никого вокруг не бывало, а ближний дом, был домом дяди Васи, тоже далеко отстоявший от остальных строений Посёлка.
  Хорошо было и то, что к заливу и в тайгу, можно было уходить и приходить не привлекая ничьего внимания...
  А как замечательно было на егерской моторной лодке под подвесным мощным мотором - "Вихрь", лететь по неподвижной глади водохранилища, в десять минут переправляясь в глухие таёжные места, на другой стороне огромной реки...
  Иногда Андрей помогал Лёше разбираться с браконьерами и скоро, по всей округе пошла молва о неумолимо непьющем и строгом егере и его помощнике, то есть об Андрее...
  
  Однако, моё предисловие затянулось и хочется поскорее перейти к собакам.
  ...Саяну было около четырёх месяцев. Он был чёрной с подпалинами масти, с необычно растянутым туловищем не характерным для лайки, почему и напоминал щенка овчарки.
  Невысокие лапы, лобастая голова и жёлтые пятнышки над глазами, только дополняли сходство.
  Живя у егеря, он много ел, был спокоен и даже ленив, а присутствие быстрого, строгого Грея, которому было уже два года, полностью лишали Саяна самостоятельности и инициативы.
  Лёша подсмеивался над Саяном, говорил, что охотничьей собаки из него не получится, а Андрей, вдруг решил взять его себе.
  Не обращая внимания на едкие насмешки егеря, он перевёз щенка на такси в город и водворил в свою кладовку, находившуюся во дворе восьми квартирного дома.
  Потом, выпилил отверстие в задней стенке сарая, сделав для Саяна выход в длинный прогулочный проход между строениями.
  С этого времени, каждый день придя с работы, Андрей надевал спортивную одежду, брал собаку на поводок и отправлялся с Саяном гулять в загородные, березово-осиновые рощи, километров за пять от дома.
  Туда, Андрей и Саян обычно шли одним и тем же путём.
  ...Когда выходили из пригорода, новый хозяин отпускал собаку с поводка, и Саян не спеша, валкой трусцой убегал в кусты, изредка появляясь то справа, то слева, от идущего по лесной дороге хозяина.
  Кормил его Андрей специально приготовленной кашей с рыбой, или тем, что оставалось от семейной трапезы.
  Саян рос и постепенно превратился в складную собачку, которая в лесу уже знала многое, но особыми талантами в охоте, как и скоростью бега не блистал. Благодаря далеким ежедневным прогулкам, он узнал запах тетеревов, рябчиков и даже глухарей, чей последний в округе выводок, они однажды вспугнули поблизости от Ершовского садоводства, в сосновой долинке на другой стороне заливчика.
  Гонялся Саян, правда безуспешно, и за лисами, которых было много на бывших колхозных полях за городом.
  Но главное, он сопутствовал Андрею в одиночных походах по глухим лесам в сторону Байкала и, человек был признателен собаке за компанию и разделённый охотничий энтузиазм.
  И первая большая добыча не заставила себя ждать. Это случилось следующей весной, то есть тогда, когда Саяну исполнился год...
  Солнце в эти дни беспрепятственно сияло с безоблачного, тёмно - синего неба. Снег начал таять, проседать, уплотняться и под вечер, когда влага скапливалась под казалось нетронутой солнцем белой поверхностью, снег на югах, вдруг, с глухим вздохом обваливался целыми полянами, почти до земли.
  Ходить по лесу, с каждым днём становилось всё легче.
  Толстый слой снега, уплотняясь уменьшался, а морозными утрами смерзался, особенно на южных склонах и устанавливался наст, который держал не только человека, но и зверя.
  По крепости, наст, ранним утром на багровом солнцевосходе, напоминал асфальтовое покрытие.
  Утром, идти по нему было легко и приятно, как по прибрежному морскому пляжу. А ведь ещё совсем недавно, в этих сугробах можно было даже в коротком походе выбиться из сил, проваливаясь выше колена и буровя ногами снежные наносы.
  Особенно тяжело было ходить в сиверах, где и по сию пору передвигаться в лесу было подлинным мучением. Человек ставил ногу на заледенелую поверхность, шагая, поднимался на одной ноге и пробивая под собственным весом неокрепшую корочку, проваливался почти до земли!
  И так, с каждым шагом, раз за разом всё приходилось проделывать вновь и вновь...
  Однажды случилось так, что Андрей даже собирался заночевать среди занесённого снегом сивера, потому что силы ему изменили - он, опрометчиво зашёл слишком далеко от дороги и на обратный путь, уже не оставалось ни сил ни энергии!
  Всё конечно обошлось, но в тот раз, когда он, изнемогая вылез на дорогу, то отдыхал около получаса, чтобы восстановить дыхание...
  Саяна, такой снег держал лучше, но иногда и он, пристроившись в кильватер к хозяину, уныло брёл позади...
  Андрей, благодаря своим походам уже очень неплохо знал тайгу в радиусе сорока километров от города и освоил несколько приличных зимовеек, в которых время от времени оставался ночевать...
  
  ...В тот раз, придя из университета поздно вечером, он собрал рюкзак, взял ружьё и пошёл в знакомое зимовье, в вершине таёжной реки Олы.
  Было более чем прохладно и потому, Андрей стараясь согреться шёл быстро. Собака, тёмным пятном на белом снеговом фоне, изредка мелькал то слева, то справа от тропинки, а точнее торной лыжни, которая подмёрзла и не проваливалась под ногами охотника.
  Андрей, напевая вполголоса песенку из детского мультфильма о собаках: "Лишнего не спросит, никогда не бросит, вот что значит настоящий верный друг..." - посмеивался и думал о Саяне.
  "Он со мной в моих лесных скитаниях так же устаёт, недоедает, недосыпает и главное, остаётся молчаливым и преданным верным другом. С ним, в походах, я уже не одинок..."
  В это время Саян подбежал, послушал, что там мурлычет хозяин, вильнул хвостом убедившись, что Андрей разговаривает сам с собой, и убежал вперёд, попеременно мелькая сивыми "штанишками" на задних лапах...
  Андрей привык к Саяну, в лесу твёрдо знал, что он "не один на свете" и чувствовал себя намного уверенней...
  Как - то, в дальнем зимовье, в морозную полночь он взялся насаживать слетевший с топорища топор и поранил себя так, что кровь потекла на пол струйкойВ этот момент он подумал, что перерубил вену!
  Не будь тогда Саяна, он бы наверняка запаниковал и бросился добираться в город, несмотря на пятьдесят километров пути.
  Присутствие собаки всегда успокаивало хозяина и помогало справляться с невзгодами походной жизни. Иногда, глядя в немигающие, карие глаза своего преданного четвероногого друга, он ощущал в нём живую душу и радовался...
  А то, что эта живая душа не умеет говорить, так ведь человек тоже не умеет лаять и понимать собачий лай. Вот и собаки не могут научится говорить по человечески, хотя, живя рядом с человеком, научаются его понимать...
  "Тут вопрос неправильного образования - про себя посмеивался Андрей.
  - Ведь и человек, живя в чужой стране и не зная языка, молчит, но чувствует, как и все остальные люди, вокруг. Ведь нельзя же про такого говорить, что он души не имеет..."
  Саян, в такие минуты, понимая, что хозяин шутит и в хорошем настроении, начинал одобрительно стучать хвостом по полу, словно аплодируя на собачий момент. "Ай да хозяин, ай да умник! - прочитывалось на его "улыбающейся" морде...
  В ту ночь, к счастью для Андрея, кровь вскоре перестала идти и обмыв рану, он увидел, что топор разрубил только кожу над веной, не задев её...
  В этот раз, охотник, придя в зимовье уже далеко после полуночи, осторожно вырубил дверь вмёрзшую в ледяную лужу, растопил печь и лёг спать натощак, так как очень устал и не захотел готовить поздний ужин...
  Проснувшись пораньше, вскипятил чай, поел и отправился в лес, где уже давно рассвело хотя было всего восемь часов утра.
  Перейдя небольшой распадок, Андрей увидел на снегу вчерашние следы молодого лося и пошёл по ним вперёд, распутывая повороты и даже петли кормившегося в молодом осиннике, зверя.
  Саян, в начале не обращал внимания на следы, но потом принюхался и убежал вперед. Через час ходьбы, его хозяин, услышал лай своей собаки, где - то впереди за горкой.
  - Неужели? - бормотал Андрей стараясь идти неслышно, но быстро... Ведь Саян убежал по лосиному следу... Неужели собачка лося лает?!
  Как позже выяснилось, Саян прошел по следу на южный склон, где был наст, поднял зверя с лёжки, погнал его, а потом, когда лось обрезался об острые ледяные кромки, - остановил его, продолжая призывно лаять, звать хозяина!
  Андрей не спеша подкрался, увидев спокойно лежащего лося - бычка, с небольшими рожками, отмахивающегося головой от "вежливо" лаявшего Саяна, решился стрелять и с первого выстрела добыл справного зверя. Следующей ночью, они с приятелем вынесли мясо к дороге и вывезли его в город.
  Сохатины хватило на несколько месяцев.
  А времена были голодные и в магазинах мясо давали по талонам по килограмму на человека, ежемесячно...
  Так Саян оправдал звание охотничьего пса!
  Благодаря трудам Андрея, по воспитанию собаки, Саян "вспомнил" все охотничьи навыки своих предков. Постепенно он научился многому: доставал стреляных уток из воды, облаивал глухарей и пушных зверей: белку, горностая и колонка, показывал норы ондатры в берегах таёжных речек...
  Зимой, Саян даже пытался догонять по глубокому снегу косуль, но отставал, и несколько раз приходил к хозяйскому костру поздно вечером, усталый до изнеможения.
  И всё-таки один раз, Андрей добыл из под него косулю, которая дремала на большой вырубке не подозревая о приближении охотника.
  А после того, как Саян её поднял и погнал, понеслась параллельно целившемуся в неё Андрею, которому осталось только нажать на курок!
  
  ...Пришло время, и Андрей привёз себе из таёжной командировке второго щенка лайки, Кучума. Когда Кучум подрос, то они с Саяном стали драться из-за пищи и из ревности к хозяину. И скоро меньший по размерам и по силе Саян, стал проигрывать в этих драках.
  Мало того, Кучум, которому в январе исполнилось год, стал высокой на ногах, сильной собакой и начал третировать Саяна, даже в лесу.
  Собаки очень ревнивы и потому, Кучум, как более сильный и крупный, отгонял Саяна от хозяина, не подпуская к нему более чем на пять метров.
  Саян своё подчинённое положение очень переживал, погрустнел и стал плохо есть. Андрей начал опасаться за жизнь Саяна.
  Но тут, друзья, жившие по соседству, в своем доме, попросили у Андрея Саяна, чтобы он жил у них и охранял дом. Андрей согласился и Саян стал сторожевым псом. Так было лучше для собаки, считал хозяин.
  И всё - таки Андрея мучили угрызения совести. Получилось, что он невольно предпочёл более сильного и более перспективного Кучума, своему старому другу Саяну.
  И только десятки лет спустя, Андрей, вспоминая своих собак, начал понимать, что Саян был очень хорошей охотничьей собакой. - преданной, спокойной и послушной и что он сам тогда, был никудышным охотником и потому, не поверил в достоинства своей первой собаки...
  
  ...Недолгая дружба Андрея и Саяна, закончилась трагически.
  У новых хозяев Саян прожил год...
  Кучум вскоре потерялся, но Андрей стеснялся просить собаку назад и Саян всё больше привыкал к роли цепного пса.
  Как - то, вечером, Маша, новая хозяйка собаки, выпустила Саяна на ночь, побегать. Юры, её мужа, тогда не было в городе - он где-то работал на халтурах и она жила одна.
  Маша в тот год родила и жила с малышом в своем доме, нисколько не боясь - собака то была рядом.
  Саян, отпущенный на волю, бегал где - то почти сутки, но придя домой был вновь водворён на цепь...
  С тех пор, прошло около двух недель и вдруг, вечером, к Андрею в дом прибежала испуганная Маша с малышом на руках.
  - Андрей! Что делать? Саян взбесился - чуть не плача повторяла Маша:
  - Грызёт цепь, все зубы себе выломал, смотрит дикими глазами, мокрый весь от пота аж парит и судорогами его перекашивает!..
  Андрей по описанию Маши понял, что Саян заразился собачьим бешенством или водобоязнью, как говорят в народе. Он, в своих ночных бегах, был где - то искусан бешеной собакой или крысой - они тоже переносчики заразы, а теперь, после инкубационного периода и сам заболел...
  У Андрея от этих предположений пробежали холодные мурашки по спине. Ведь собаки в таком состоянии себя не контролируют, бросаются на всё живое, кусают даже своих хозяев...
  Он представил, что будет, если Саян укусит Машу - вылечить от бешенства человека очень тяжело и часто бывают смертельные исходы. А Ваньке у Маши было всего полтора месяца отроду...
  Андрей помрачнел, достал со шкафа чехол с ружьём, собрал его, взял с собой несколько дробовых патронов и попросив Машу оставаться у них дома пока он вернётся, направился к её дому, один.
  Отворив калитку Машиного двора, Андрей увидел неподвижно стоявшего около будки, Саяна. Он был по-прежнему на цепи...
  Опасливо озираясь, бывший хозяин подошёл к собаке на несколько шагов приговаривая: - Ну что Саян, что старик? Заболел? Трагедия случилась!..
  Андрей чуть не заплакал, от тревожащего его сознание чувства вины, зная, что собаку уже не спасти...
  Внутри себя, он понимал, что предательски покинул своего верного друга в неловкую минуту - не отдай он его тогда, - может быть ничего этого бы не случилось...
  Саян при звуке человеческого голоса, тяжело поднял голову и пристально посмотрел на бывшего хозяина. Его била мелкая дрожь, и бока словно от воды, намокли от пота.
  На Нахаловку, где жил тогда Андрей с семьей и Юра с Машей, спускались летние сумерки и Человек уже не мог различить взгляда Саяна.
  Но ему показалось, что собака смотрит на него с укоризной.
  Прости друг, - проговорил Андрей, вскинул двустволку и прицелился!
  ...Через мгновение раздался выстрел и, брошенный сильным зарядом дроби на землю, Саян куснул себя за грудь, и тут, Андрей выстрелил второй раз в голову собаки.
  Саян повалился на землю, судорожно, несколько раз дёрнулся и затих!
  Матерясь сквозь крепко сжатые зубы, Андрей одел рукавицы, не отрывая взгляда от умершей собаки, взял за окровавленную голову, отстегнул ошейник, снял цепь с проволоки, продольно висевшей во дворе от калитки до входной двери, обмотав цепь вокруг мёртвого тела, оттащил Саяна в дальний угол огорода и повесив ружьё на плечо, вернулся к себе в дом...
  Мрачный и грустный, вспоминая дрожащего, неподвижно стоящего Саяна, он тщательно помыл руки под умывальником, потом объяснил Маше, к чему нельзя во дворе прикасаться и сказал, что придёт завтра утром похоронить собаку. Попросил, у ворот оставить лопату...
  
  Ночью, он несколько раз просыпался - ему казалось, что он слышит знакомый лай Саяна...
  Рано утром, только рассвело, Андрей проснулся, оделся, умылся и пошёл к Маше во двор...
  Там, взяв лопату и стал копать глубокую яму в углу огорода...
  Пока копал - вспоминал перипетии совместных походов и охот, ночёвки у костра, собачью верность и преданность...
  Горько вздыхая, он думал о судьбе Саяна: "Так незаметно, в суете и толкотне бытия, многообразия целей и задач, мы теряем лучших друзей, а новых уже нет или не хотим заводить и воспитывать...
  Так приходят в жизнь одиночество, разочарование и потерянность..."
  Он старался не смотреть на окоченевший труп своего верного, но мёртвого Саяна...
  Выкопав яму, Андрей сбросил туда одеревеневшее тело собаки, сверху засыпал известью, а потом, не торопясь, старательно закопал...
  Когда Андрей закрыл за собой калитку, Маша сквозь сон услышала её стук, пододвинула маленького Ваньку к груди, и снова заснула успев подумать: "Хорошо, что есть такие мужики как Андрей. Всё сделал и молчит. Только хмурится...
  А Саяна жалко...
  Но что бы я без Андрея делала одна?! Ведь если объявить врачам, то они сразу заставят делать уколы. А я ведь Ваньку - сыночка кормлю грудью. Как тогда-то быть?"
  В тишине мерно тикал будильник, и стрелки показывали только шесть часов утра...
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
  
  Лето 2002 года. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
   Собаки и Волки.
  
  "Дикая природа живет по своим законам. И это законы выживания"
  
  
  
  
  ...Волки шли на охоту...
  Отлежавшись днём на окраине мохового болота, на бугре, заросшем молодым сосняком, полные сил, они, уже в сумерках поднялись, долго отряхивались, потягивались, топтались в мягком снегу чувствуя лапами острые краешки подмёрзших уже утренних следов.
   Наконец, волчица вышла на опушку долго принюхивалась, осматривалась, а четыре волка стояли позади и тоже нюхали воздух...
   Днём, когда ярко светило солнце, сквозь дрёму волчица слышала далеко справа, в болотах, лай собак и два выстрела.
   Сейчас, она решила пойти в ту сторону - может быть, после людей что-нибудь осталось. Иногда, после дневных выстрелов, ночью, волки находили остатки от человеческой охоты: большую лосинную голову, ещё незамёрзшую; ноги с ободранными камасами и вывернутые на снег внутренности - было чем перекусить вначале перехода...
   Волки выстроились гуськом и размеренной рысью, ровно и точно ступая след в след, тронулись туда, где совсем недавно красное солнце село в холодные тёмные тучи.
   Изредка, из строя выходил один из волков, привлеченный кучкой тёмных перьев рассыпанных на снегу, или услышавший выпорхнувшего из под снега, не обсидевшегося, не задремавшего ещё рябчика.
  Сумерки пока не стали тьмой и рябчик, сидя на высокой берёзе, испуганно тренькал видя серые тени, неслышно проходящие внизу под деревьями...
   След тут удваивался утраивался, чтобы через некоторое время, вновь сойтись в один...
  Делалось это инстинктивно...
  В стае всегда есть волк, который слышит лучше всех, есть и тот кто видит в темноте лучше и потому неудивительно, что стая имела уши, глаза, обоняние которые принадлежат не только волчице, идущей во главе.
  Она по праву главенства только ведёт, направляет собратьев, но каждый член стаи имеет свой характер, свою волю, свои приметы и особенности. Конечно, объединившись легче выживать, но в случае если стая распадётся, по каким- либо причинам, природа даёт шанс каждому волку выжить в одиночку...
   Волки дойдя до густого, высокого сосняка свернула направо, пересекли зарастающее молодым березняком болото и вышли на широкую прогалину, раньше бывшую озером, а сегодня, превратившуюся в заросшую трясину, с кочками поросшими клюквой и морошкой...
   Кочки, промёрзшие ещё в декабрьские морозы, были засыпаны снегом и ямы между ними заметены недавними метелями...
   Волки постояли немного, послушали свистящий в метёлках камыша, студёный ветер, потом повернули налево и пошли по краю болота между редкими, уродливыми сосёнками и торчащими то тут то там, сгнившими изнутри, обломанными стволами берёз.
   Стараясь спрятаться от пронзительного ледяного ветра, волчица увела стаю чуть в сторону и пошла кромкой молодого сосняка, подступающего к кочковатому, заметённому снегом открытому пространству...
   Здесь, в темноватой чаще, волки натолкнулись на следы двух собак!
   Волчица остановилась, рыкнула сквозь сжатые челюсти, шерсть на её загривке поднялась дыбом...
  Это был запах извечных врагов волков - собак, зверей прислуживающих человеку...
   Пройдя немного по следу, опустив голову и принюхиваясь, она прибавила ходу и за ней послушно тронулись с места галопом, остальные...
   Загибая чуть вправо, волки, мелькая серыми тенями между запорошенными снегом елями прошли низинку, держась всё время по краю собачьих следов.
  Потом укоротили рысь, а один раз даже остановились перед небольшим спуском к таёжной речке...
   Волчица хорошо знала эти места, потому что её первое логово было здесь, неподалёку, на другой стороне речки, в крутом берегу мелкого ручейка.
  Там она родила первых своих волчат и выкармливая их охотилась здесь, ловила зайцев и глухарей на гриве - в крупно-ствольном сосновом бору был глухариный ток.
   Иногда, мимо её логова проходили люди и она слышала их беспечные голоса, а далеко на дороге - урчали моторами машины и мотоциклы...
  Но все это, казалось ей событиями совсем из другой жизни. Ведь с того времени прошло четыре года...
   Было тихо... Мороз крепчал...
  Начинали трещать - "стрелять" рвущейся от холода корой промерзшие стволы берёз, стоявших на берегу. Речка зимой тоже перемерзала, вода почти исчезала в русле и крутые, обрывистые берега, сдавливали ледяной панцирь остановившейся воды...
   Волчица помнила речную стрелку, где эта речка впадала в большую реку - там была дорога и мост....
   Раз в году, к этому мосту, размытому весенним половодьем, приезжали люди на большом, урчащем совсем по медвежьи, грузовике, и настилали его вновь...
   До ближайшей деревни было километров восемь. Зимой, машины почти не появлялись здесь, а если проходили, то днём. Ночью все люди жили в домах неприятно пахнущих дымом. Это волчица тоже знала...
  
   Прослушав речную долину, волки, развернувшись, по дуге стали обходить речные изгибы и зигзаги, стараясь не отдаляться от собачьих следов...
   Через несколько километров они вышли к крупно-ствольному сосняку, в котором собаки, несколько времени назад, облаивали глухарей...
  
   ...Глухари сидели на большой, раскидистой сосне и кормились, когда их услышали пробегавшие мимо собаки. Они прискакали сюда, увидели крупных, чёрных птиц и залаяли звонко с подвывом, перебегая с места на место подняв головы, не отводя глаз от глухарей, в прыжке царапали когтями лап сосновую кору...
   Птицы, чувствуя себя в безопасности там наверху, крякали и скрипели, сердито поворачивая ало - бровастые головы то вправо, то влево...
  
   ... За собаками пришёл человек. Он долго подкрадывался, прячась за толстыми стволами, высматривая беспечных птиц в зелёной хвое...
   Вместе с ним пришла третья, молодая собака, которая ещё ничего не понимала в охоте...
  Потом человек стрелял - вначале один раз, потом второй. Две птицы упали, а третья, громко хлопоча крыльями сорвалась и улетела, в сторону реки. За ней убежали старшие собаки задирая головы и стараясь не потерять из виду, мелькающую в чаще птицу...
   Молодая крутилась у ног хозяина, потом увидев упавших птиц, кинулась к ним, стала мять их, кусая безжизненные уже тушки.
   Хозяин, улыбаясь, довольный удачей, гладил собаку повторяя: - Молодец, Молодец! Умница! Будешь рабочей собакой!..
   Потом, отогнав молодую лайку, поднял птиц, взвешивая на руке аккуратно сложил крылья, подвернув головы под крыло: одну запихал в маленький рюкзак, а у второй обрезал лапки и кинул прибежавшим взрослым собакам...
   Белка - собака с серыми пятнами на белом фоне, с маленькой головкой и остро торчащими ушками, схватила лапку на лету, два раза хрустнула косточками, проглотила и виляя хвостом стала ожидать ещё.
  Кучум - крупная чёрная лайка, не спеша пережёвывал и нехотя глотал хозяйский "подарок".
  Он был хорошо откормлен и выглядел довольным и ленивым, хвост на его широкой спине лежал красиво загибаясь кренделем...
   Молодой собаке тоже досталась часть лапки, но она поваляла её в снегу и бросила...
   Перед уходом, человек потрепал собак по загривкам и проговорил: - Ну теперь, давайте, лося ищите... Если найдёте - всем мяса хватит...
   Он закинул двустволку за круглые, жирные плечи, поправил старую, искусственного меха шапку чёрного цвета и, с хрустом продавливая наст ногами обутыми в большие резиновые сапоги - ботфорты, тяжело зашагал к дороге, к оставленной там машине...
   Собаки ободрённые успехом, убежали снова в лес и с ними увязался молодой Загря. Они, мелькая вдалеке, скоро скрылись в чаще...
  
   ...Волки принюхиваясь, обошли место под сосной, куда падали убитые глухари.
  Волчица, наморщив нос и обнажив клыки, рыкнула, учуяв кисловатый запах пороха идущий от красных папковых стреляных гильз лежащих на снегу и брезгливо отошла в сторону. Глядя на неё, отшатнулись и молодые волки...
   Через минуту, стая, вновь выстроившись цепочкой, по дуге, обходила сосняк, направляясь в сторону речной стрелки. Волчица вела их туда, где обычно останавливались машины охотников и где, эти нелепые, неловкие двуногие обедали, закусывая пили водку в конце дня, уже перед отъездом...
  
   ...Собаки, выпугнули крупного лося, из - за большой, поваленной давним ураганом, осины. Зверь поднялся не спеша, издали заслышав хруст снега под лапами бегущих собак.
  Поднявшись, он осмотрелся переступая светло - серыми голенастыми ногами, легко несущими чёрно - коричневое крупное туловище, большую, ушастую голову, с болтающейся на шее длинной волосяной серьгой.
  Увидев собак, зверь двинулся с места рысью широко переставляя ноги, сохраняя на бегу спокойствие и деловитость.
   Собаки услышали стук копыт о пеньки, спрятанные под снегом, хруст сломанных сухих веток, метнулись вперёд и быстрая Белка первой увидела лося, поддала, затявкала, заголосила и скоро ей стал вторить басистый лай Кучума, и иногда добавлялся жиденький баритон Загри...
   Лось, под холодным зимним солнцем, чуть пригрелся в лёжке, отошёл от ночного мороза, и потому бежал неспешно, разминая мышцы, разгоняя кровь по большому, тяжелому телу. Но разогревшись стал прибавлять ходу, по временам переходя в галоп...
   Собаки, вскоре отстали, но возглавляемые азартной Белкой, бежали изо всех сил по хорошо заметному, "парному" следу...
   Лось набрал ход и постепенно стал уходить от собак. Поскальзываясь, большой зверь выворачивал копытами сухой валежник, и куски смёрзшегося снега...
   Охотник услышав лай Белки, а потом и Кучума, остановился. Он подождал, послушал, определяя направление удаляющегося, прерывающегося лая, потоптался, решая, что делать, но потом лай замолк и охотник, ещё послушав, начинающую замерзать тишину, тронулся дальше, в сторону дороги.
  Там его ожидали товарищи, услышавшие два выстрела и на всякий случай, надеясь на удачу, пораньше вернувшиеся к машине...
   Солнце уже опускалось за зубчатую, еловую кромку горизонта справа, за рекой, когда к машине подошёл Толстый. Он, распарившись от ходьбы вспотел, расстегнул ватник, тяжело отдувался и готов был скинуть и толстый шерстяной водолазный свитер, который ему по блату, достали ребята из районного сельпо...
   Напарники его - Худой и Молодой, давно уже были у машины...
  Они натаскали дров, разожгли костёр прямо на дороге, и жарили на ивовых прутиках сало, сидя на коротко отпиленных чурбаках оставшихся здесь ещё с прежних времён...
   Заметив выходившего из леса Толстого, они, по его неспешной походке, определили, что он стрелял что - то по мелочи и успокоившись, вновь присели к костру.
  Подойдя, Толстый бросил прямо на дорогу, глухо стукнувшего о землю глухаря и показал через пройму рюкзака, второго. Напарники, немножко завидуя удачливому приятелю, стали рассматривать птицу, цокая языками и взвешивая на руке распустившего мёртвые крылья, глухаря.
   Толстый, скинул пропотевший ватник, хлопнув дверцей, достал оттуда свой мешок с продуктами и подсел к костру. Он улыбался, глядя на приятелей, зевающих, осунувшихся и усталых. С непривычки и недосыпу (проснулись рано и долго ехали по лесным дорогам), они заморились ходить по лесу и хотя снегу было немного - прилично наломали ноги...
   Толстый достал из холщёвого мешка кусок копчёной свинины, хлеб, лук, бутылку самогонки. Подбросив в костёр дров, охотники разлили самогон в эмалированные кружки, чокнулись за удачную охоту и крякая выпили, поглядывая в сторону лежащих на белом, чёрных глухарей. Потом, хрумкая луком и чавкая, пережевывая хлеб с поджаренным салом, закусили и стали рассказывать, кто где побывал и что видел...
   Но главным рассказчиком был конечно Толстый.
  Он начал свой рассказ с того, как услышал собак в сосняке, понял, что это на глухарей; как крался; как прицеливался в двух сидевших рядом птиц...
  Потом, как выстрелил - в начале по первому, затем по второму и как третий улетел в ужасе.
   - Они упали даже не мявкнув - заключил Толстый и его приятели засмеялись. Самогонка разогрела и разохотила мужиков. Уже не чувствуя горечи и сивушного запаха, выпили по второй. На душе стало светло и свободно. Замаслившимися глазами они смотрели на солнечный закат, вяло закусывали, потирали зябнущие руки. Но Толстый, одел ватник, устроился поудобней и стал есть: хлеб, копчёную свинину, солёные огурцы, лук...
   За разговорами не заметили, как где - то далеко, несколько раз тявкнула Белка.
   Сумерки опустились на лес, на реку, на поля вдоль речной долинки. Заметно похолодало. Костёр поменял цвет пламени - жёлтое стало красным и заалело яркими оттенками. Темнота неслышно подкралась к машине, которая чёрным жуком, горбилась на обочине...
   Разговоры смолкли... Стали прислушиваться...
   Мороз прибавлял, и охотники начали застёгиваться на все пуговицы и поправлять шапки, натягивая их на подмерзающие уши...
   День прошёл и после выпитой самогонки захотелось спать...
   Толстый собрал оставшуюся еду, уложил всё в мешок, отнёс в машину, сел за руль, воткнул ключ зажигания и нажал на стартёр. Машина не заводилась...
   Вместе с темнотой, пришёл мороз. Метал машины "накалился", набрался холода и казалось, что снаружи было теплее, чем в машине...
   Толстый, морща круглое лицо, лазил в мотор, смотрел "свечи", ставил их на место, пытался заводиться - всё безрезультатно...
   Худой замерз, его била крупная дрожь и он, то и дело монотонно спрашивал Толстого: - Ну как? - словно от этого вопроса, что-то могло измениться.
   Молодой поддерживал костёр и без конца кипятил чай, хотя пить его больше никто не хотел...
   В семь часов вечера, решили идти в деревню, ночевать, а утром по свету прийти назад и пытаться заводить снова...
  Но собак не было...
   Толстый матерился, свистел несколько раз, потом махнул рукой и стал собираться. Закинув рюкзаки за спину, они, оглядываясь на машину, поскрипывая снегом побрели по дороге.
  Впереди уверенно топал Толстый.
   - Никуда они не денутся... Придут сюда, покрутятся и рванут за нами - говорил он приятелям и те на ходу поддакивали. Все промёрзли до костей и хотели скорее в тепло, к людям...
   ...Через час после их ухода, вернулись собаки...
  Последним, жалобно подвывая, притащился уставший за день беготни - Загря. Белка, несмотря на трудный день, была по прежнему активна - она отыскивала мёрзлые корочки хлеба, кусочки оброненного сала, колбасные шкурки и съела, пока озабоченный Кучум обнюхивал машину...
   Белка поняла, что хозяин ушёл, но была уверена, что он вернётся и потому, обтоптавшись, легла в снег, на обочине.
  Вслед за ней, на утрамбованной колее, легли Кучум и Загря. Там было жёстко, морозило снизу, но от усталости они не хотели двигаться...
  
   ... Волки, обошли машину по большому кругу. Волчица поняла, что люди от машины ушли, но когда они вернуться - не знала.
   Зайдя под ветер, она учуяла запах собак, неслышно оскалилась, сверкнув в полутьме, вспыхнувшими яростью глазами...
   Потоптавшись и ещё раз понюхав воздух, она легла и вместе с ней улеглись поодаль остальные. Длинная, зимняя ночь, только начиналась...
   Через два часа, волчица, всё это время внимательно прослушивавшая тишину, встала, облизнулась и неспешной рысью, ещё раз повела волков делать проверочный круг.
  Диаметр круга сократился и в какой-то момент Белка учуяла волков!
  Она мгновенно вскочила, шерсть на ней поднялась дыбом. Всматриваясь в темноту, опытная собака залаяла гулким напряженным басом, как лаяла только на крупного зверя или на незнакомого человека.
   Загря и Кучум всполошились, повскакали с лёжек, загавкали ничего не понимая со сна. Но им сразу передался страх и злоба Белки и они заголосили - при этом Загря бухал редко, а Кучум лаял тоже басом с подвывов в конце.
   Лаяли долго, стараясь громкими звуками отогнать страшную опасную тишину вокруг.
   Волки стояли и слушали...
  Волчица высоко подняла голову, понюхала струйки вымерзшего воздуха, перешла с одного места на другое, и когда собаки на время затихли, она вытянув голову вперёд и вверх завыла: - У- У - У - начала она низко, потом тон возвысился до визгливо - злобного и опускаясь перешёл в пронзительное: - О - О - О - и оборвался...
  Собаки вновь испуганно и яростно залаяли, но в ответ, подхватили вой волчицы остальные волки...
   Это был страшный концерт! Кто слышал песню волка зимой, морозной ночью в безмерном, застывшем лесу, тот поймёт меня.
   Казалось вся страсть, злоба, тоска и жажда крови говорили языком этих диких кровожадных "певцов", основным природным предназначением которых, было убийство...
   Собаки под напором воющих голосов, замолкли, сбились в кучу и лязгали зубами от страха.
  Они почувствовали, что это звучит песня их смерти, что уже не уйти, не убежать, не пробиться и остаётся только ждать развязки - может быть люди ещё вернуться...
   А волки уже ничего не боялись - для них и этот мороз и эта ночь были одной из множества зимних ночей, а собаки их законной добычей, отданной им на растерзание равнодушной природой...
  И потому, они не спешили...
  Волки знали - это был их мир: леса, болота, поляны, перелески - всё необъятное пространство тайги заваленное снегом, прибитым к заледенелой земле морозом. И зимний холод, и эта насторожённая тьма кругом - тоже были частью их жизни...
  
   ... А собаки издавна служили человеку и были частью того мира, который принадлежал человеку. Эти островки человеческого мира, были разбросаны по земле, гудели моторами на дорогах, стучали металлом на стыках железнодорожных путей, когда по блестящим стальным рельсам проносились мимо дремучих, тёмных, лесных урочищ, вагоны с ярко освещёнными окнами и мелькающими тенями за ними.
   Эти человеческие островки грязно и опасно пахли: горьким ядовитым дымом, помойками и бензиновым перегаром.
  Люди и животные служившие им, спали, когда волки и другие лесные обитатели кормились, дрались за жизнь и охотились.
  И наоборот, обитатели человеческого мира жили, бегали, суетились только тогда, когда над землёй вставал день и над горизонтом появлялось позднее солнце.
  Ночами, для своей безопасности, от страха и неумения видеть в темноте, люди зажигали на улицах этих островов и островков, маленькие электрические солнца...
  От страха же, люди сбивались в большие стаи и жили в многоэтажных норах, покрывая землю между этими норами толстой коркой асфальта...
   Они были врагами земли, чистой воды, травы. Они валили деревья, сжигали леса, расширяли беспредельно свои городища, уничтожали птиц, рыб, и животных.
  И хорошо, если бы они всё это ели. Но они, часто, просто травили всё живое вокруг себя...
  Ели они тех животных и птиц, которых держали рядом - выращивали, "заботились" о них, а потом убивали и ели беззащитных, обманутых "лаской и уходом"...
  Хищники!!!
   Собаки были послушными рабами этих двуногих существ, и потому, волки ненавидели их как предателей, некогда вышедших из их рода, но променявших свободную дикую жизнь на конуру и миску жидкой похлёбки. Собаки, живя с человеком, утратили боевой дух, стали трусливы, и потому, их надо беспощадно уничтожать, без жалости и сочувствия...
  
   ... В это время, Толстый с приятелями, сидели в избе, одиноко живущего, старого лесника дяди Семёна...
   Тот, услышав уже в темноте, стук в калитку и крики: - Хозяин! Отвори?! - испуганно закричал в ответ, через закрытую дверь: - Кто такие?
   Потом со скрипом дверь отворилась и он продолжил: - Кого там черти носят? Кого надо?
   - Отец - проговорил в ответ Толстый - пусти Христа ради переночевать. Машина в лесу заглохла. Охотники мы - потом помолчав, добавил: - Я Лёшка Петров, из Заболотья. Да ты меня знаешь. Я в прошлом годе, лес мимо возил с лесосеки, на нижний склад...
   Дядя Семён помолчал, соображая - какой такой Лёшка, потом вспомнил, подумал, что в жизни такой человек с машиной пригодится и нехотя пошёл отворять калитку...
   Через час, в доме топилась печка, осмелевшие гости развешивали на верёвках за печью влажные портянки и Толстый, почёсывая жирную волосатую грудь, рассказывал, как осенью, из кабины застрелил кабана, переходившего лесную дорогу, в темноте попавшего в свет фар...
   Он варил глухаря в большой эмалированной кастрюле, а Молодой уже начистил картошки, и облокотившись о стол слушал с восхищением, как его старший товарищ живописал ситуацию...
   - У меня всегда под сиденьем, в кабине, старенький дробовик валяется - распространялся Толстый...
  - Мало ли чего? - глухаришка на дорогу сядет или тот же кабанчик на поле выскочит из леса. Они ведь машин почти не боятся.
  - Вот и в этот раз. Стоит кабанишка в двадцати метрах от машины, смотрит, и в свете фар глаза зеленью отдают.
  - Я не люблю спешить... Тихонько окно открыл, приложился прицелился и бахнул картечью - один, а потом и второй раз. Он и сковырнулся!
  - Я выскочил подошёл осторожно, вижу, мёртвый уже... Тут же вывернул потроха, шкуру срезал, на куски кабанчика "разобрал", и в мешок сложил...
  - Славный был кабанчик, сладкий - и Толстый довольно рассмеялся...
   Он поднялся подошёл к пышущей жаром печке, помешал варево алюминиевым черпаком, попробовал на соль и тут же, грязными руками ссыпал картошку в кипяток и снова помешал...
   В доме было жарко натоплено, пахло сладковатым запахом варившегося глухариного мяса - чуть ягодами и перепрелой хвоей...
   За слезящимися, отпотевшими, грязными, кое - где треснувшими стёклами окон, стояла тёмная морозная зимняя ночь...
  
   ... Волки постепенно сжимали круг. Собаки уже не лаяли; они залезли под машину, жались друг к другу и повизгивая дрожали...
   Волки, боясь запах железа и бензина медлили, стояли кругом вздыбив загривки и на одной ноте прерывисто рычали, сморщив нос и губы, обнажив белые острые клыки: - Р - Р - Р - Р - слышалось в темноте и из под чернеющей на белом снегу машины, в ответ, доносилось испуганное дрожание и лязганье зубов...
   Луна серебряным полумесяцем, поднялась над чёрным зубчатым горизонтом, осветив мрачный застывший под снегом лес и прогал дороги, убегающей в темноту...
  
   ...Когда незадачливые охотники, в избушке дяди Семёна, уже храпели на разные голоса, когда мороз достиг апогея, волчица решилась!
  Она как - то боком вышла на дорогу, на полусогнутых, напружиненных лапах, оскалившись подошла к машине, вначале на метр ближе, потом передвинулась ещё... ещё, и вдруг бросилась, и схватила Загрю, потерявшего от ужаса способность двигаться и сопротивляться! Выдернула его из под машины, полоснула клыками по гривастой шее. Собака повалилась на бок и тут же второй волк мощной хваткой вырвал часть собачьего бока, на мгновение обнажив белые рёбра...
   С отчаянным визгом, Белка, на своих длинных ногах рванулась от волчицы, часто - часто толкаясь задними лапами, понеслась по дороге...
  А - А - А - залился её тонкий визг и смолк - ближний волк в прыжке настиг её, ударом груди сбил и повалив, вцепился в глотку тренированной хваткой...
   Кучум пытался убегать молча, несколько секунд, грызся с двумя волками, схватившими его с двух сторон, но вскоре с клокотаньем, захлебнулся собственной кровью...
  Всё было кончено!
   Волки оттащили трупы собак чуть в поле, подальше от пугающего силуэта машины и разорвав их на части долго насыщались, хрустя перекушенными костями и с треском разгрызая крупные...
  
   ...Утром, на рассвете, выпал морозный, блестящий кристаллами, иней, прикрыл следы ночного кошмара, присыпал кровавые пятна на дороге, и на восходе солнца, всё вокруг, празднично играло разноцветными искрам...
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
   Август. 1999г. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Убийство страха.
  
  
  
  
  Эпиграф: "Охота - символ стремления к Цели, так как единственная альтернатива жизни - это неподвижность". Уильям Фолкнер.
  
  
  ...В большом городе, постоянно присутствует какой-нибудь шум, а точнее гамма шумов, которые наслаиваясь один на другой, создают шумовой фон.
  Шум немного стихает к полуночи, а в четыре часа утра почти совсем тихо и тогда, особенно резко и нервно звучат работающие двигатели автомобилей, скрип тормозов, откуда - то доносятся непонятные щелчки, хлопки похожие на выстрелы...
  В начале шестого, скрипя снегом на морозе, изредка, пробегают первые проснувшиеся и спешащие куда-то горожане...
  В девять часов утра, не умолкая, воздух беспрерывно гудит от звуков: где - то работает трактор, воют моторы автомобилей, лают собаки, слышны обрывки человеческой речи. И особенно усиливается этот гул в тёплую, сырую погоду - кажется, что звуки, стиснутые со всех сторон серым, близким горизонтом сгущаются, подобно густотёртым краскам, забиваются во все щели и щёлочки и давят неотступно - на слух, на нервы, на мозг...
  
  Человек открыл глаза...
  
  Белизна хилых сумерек наполняла комнату.
  Не поднимая головы, он скосил глаза направо и увидел голую, белёную стену в серых пятнах.
  Взгляд скользнув по стене, задержался на трещине, пересекавшей потолок, и продолжая движение глаз, спустился на уровень стола, на углу которого стояли часы - будильник - было семь часов.
  За окном, под чьими - то ногами скрипел снег; издали раздалось приближающееся хрюканье и шаги пронесли мимо окна трескучий захлёбывающийся кашель похмельного пропойцы...
  
  Начинался очередной городской день.
  Быстро откинув одеяло, он спустил ноги на пол, не глядя пошарил ими по полу и найдя шлёпанцы, не одеваясь прошмыгнул в туалет, где зашуршал бумагой; потом зашумела спущенная вода в унитазе, вновь раздались шаркающие шаги - теперь на кухню...
  Включив свет, он, глядя на газовую печку подумал, - надо бы вызвать мастера и устранить утечку - с утра здесь было тяжело дышать от просочившегося сквозь неплотные сочленения труб, газа.
  Налив воды в эмалированный, покрытый копотью чайник, чиркнул спичкой, зажёг синевато - фиолетовый венчик пламени, поставил чайник, вновь чиркнув спичкой прикурил сигарету и выпустив дым сел у стола, положив худые, волосатые ноги одна на другую.
  После первых затяжек голова неприятно закружилась и появилось чувство лёгкой тошноты...
  Перебарывая себя, докурил сигарету до конца, с ожесточением затушил, смял окурок в самодельной пепельнице.
  Чайник забулькал и зашипел закипая...
  Выпив горячего чаю, он направился в спальню и сняв брюки, а потом рубашку и свитер с дверцы книжного шкафа, не спеша оделся. Сон окончательно прошёл...
  Разглядывая в зеркало, опухшее после сна лицо, недовольно морща лоб, человек долго брился старой электробритвой, щупая левой рукой оставшуюся под подбородком, в морщинках на шее упрямую, жёсткую щетину.
  Десять раз водя бритвой по одному и тому же месту он думал, разглядывая своё страдальческое лицо, что пора идти в лес и отдохнуть там от этой длящейся муки никчемности - вчера жена, в очередной раз забрала детей и ушла к подруге, обвинив его во всём неустройстве и абсурдности их бытия...
  
  ... Солнечный свет проникал в зимовье через окно в южной стене, освещая нары протянувшиеся во всю ширину помещения с кучей какого - то пыльного тряпья в левом углу; стол, покрытый невесть как оказавшимся здесь красным пластиком; металлическую печь на высоких ножках; фанерные полочки над столом...
  Едко пахло резанным луком и этот запах говорил о том, что совсем недавно в зимовье кто - то был.
  Выходя на улицу через дощатые сени, он краем глаза заметил на верстаке слева, пакеты из - под соли, полиэтиленовый порванный мешок с остатками ломаной в крупу вермишели и мышиные катыши...
  Его собака лежала неподалеку от зимовья, поодаль от кострища, греясь под лучами полуденного, осеннего солнца. День был замечательно солнечный, яркий и тёплый, но в воздухе, в атмосфере, было разлито ожидание грядущих перемен...
  Собаке явно нравилась погода и она отдыхала наслаждаясь теплом и солнцем.
  Чёрная шерсть на Жучке отливала коричневым блеском, а карие глаза, как два рубина светились на умной морде...
  Надрав бересты и запалив костёр, охотник придвинул поближе к огню полуобгоревшие брёвна, сходил за водой на подтаявшее болото, повесил котелок над высоким пламенем костра, подстелив под себя полиэтилен и сверху меховую душегрейку сел, скрестив ноги в медитационной позе...
  Он долго сидел так, сосредоточенно рассматривая противоположную сторону широкого болота. Там, сквозь белизну стройных берёзовых стволов, высоко над молодыми осинами, выше зелёных хвойных шапок сосновых деревьев, взметнулись вверх сильные, причудливо искривлённые временем и ветром вершины мощных, старых лиственниц...
  Прозрачное, оранжевое пламя лизало края закопчённого до черноты солдатского котелка. Вода нагрелась, кипела, касаясь раскаленных стенок. Пузырьки воздуха, вначале несмело, потом всё чаще и быстрее поднимались со дна и наконец, переходя в лавину, ключом взрывали водную поверхность изнутри...
  Глядя на лес, на костёр, на заходящее солнце, человек на время забыл зачем, почему он здесь и погружаясь в собственную память, видел другие картины, другой лес, другое солнце - солнце его свободной и беззаботной молодости...
  Человек, очень долго сидел так, неподвижный и сосредоточенный... казалось, что он заснул, но глаза его были открыты...
  Костёр прогорел, угольки покрылись пеплом и едкий дым забивал дыхание...
  Слёзы текли из глаз и было непонятно - то ли дым был причиной, то ли нахлынувшие воспоминания...
  Не замечая, он начал разговаривать сам с собой, длинно вздыхая и многозначительно повторяя, односложное: - Д - а - а - а...
  А потом, как бы подводя черту, произносил: - Вот так!..
  Собака привычная к таким разговорам хозяина с самим собой, лежала растянувшись на боку, изредка приподнимая голову и навострив уши, смотрела в сторону другого берега болота...
  Видимо не считая достойными внимания шумы, доносившиеся оттуда, она снова опускала голову на хвойную подстилку и засыпая, нервно подёргивая лапами
  видела сны, утробно взлаивала и силилась во сне то ли кого-то догнать, то ли убежать от чего-то страшного...
  Солнце опускалось всё ниже к горизонту - в начале тень накрыла спину хозяина, потом передвинулась к собаке и всё быстрее стала укрывать замерзшее болото...
  Заметно похолодало и человек у костра, словно избавляясь от тяжелого, тревожного сна встрепенулся, зябко повёл плечами и с удивлением увидел потухающий костёр, остывший чай в котелке, потемневший лес вокруг...
  Собрав продукты, человек вошёл в зимовье, затопил печь, прибрал на столе и навёл порядок на нарах...
  Потом, когда в зимовье нагрелось, он вышел на улицу...
  Жучка около избушки не было.
  "Пошёл размяться куда-нибудь по соседству" - подумал хозяин и войдя в зимовье прикрыл скрипнувшие двери. Потом лёг на нары и забылся тяжёлым сном...
  Проснулся от того, что стало трудно дышать.
  Перевернувшись на спину, сквозь дрёму всплывая на поверхность тревожного сна, вдруг услышал очень издалека яростный лай Жучка!
  Охотник знал, что надо окончательно проснуться, выйти на улицу и послушать, что происходит, но сил не было и он, вновь погрузился в тягучее забытье...
  Иногда, открыв глаза, он вглядывался в тёмный прямоугольник окна и слышал лай - собака лаяла то часто и зло, то с перемолчками, но с одного места и все-таки не так далеко от зимовья...
  Жучок пришёл под утро и тихо поскребся в двери.
  Хозяин впустил его в зимовье. Собака сильно хромала, а на правом боку, была длинная рваная рана. Шерсть, залитая кровью, смёрзлась в осклизлый колтун...
  Встревоженный охотник засуетился, долго промывал рану оставшимся в котелке чаем, смачивая её влажным тампоном, сделанным из старого нечистого полотенца и гадая, кто мог напасть и поранить его собаку...
  Жучок позволил себя перевязать, но вскоре, сбил повязку и стал зализывать рану...
  Хозяин, уставший и возбуждённый, долго не мог заснуть и неотвязно решал, что же ему делать, как ответить на очередной удар агрессивной жизни?!
  Казалось, весь мир, восстал против него. Ни в городе, ни в тайге, он уже не мог почувствовать себя спокойным. Всюду на него нападали и незаслуженные обвинения или нелепые обиды находили его...
  Часам к семи, перед рассветом, когда на улице мороз достиг апогея человек, закутавшись в тряпьё, скорчившись, сжавшись в комочек согрелся и наконец заснул...
  Пришёл странный и тревожный сон, похожий на явь...
  Его кто - то долго и страшно резал ножом...
  Он как мог отбивался...
  Одного из преследователей убил, метнув нож. Лезвие вонзилось в грудь противника и как в масло, глубоко вошло в человеческую плоть.
  С безысходным ужасом сознавая, что убил человека, он пошёл сдаваться в милицию... Сам он, был тоже ранен, но неглубоко - была дырка в груди и рана задела лёгкое - поэтому трудно дышать...
  
  ...Охотник открыл глаза, перевернулся на спину - оказывается, спал вниз лицом и потому, было тяжело дышать...
  Оглядевшись и приходя в себя от увиденного кошмара, почувствовал холод.
  Соскочив с нар, увидел Жучка лежавшего в углу. Вспомнил все, что произошло ночью, а так же увиденное во сне и содрогнулся от накатившего чувства тоски и безысходности.
  Жучок, заметив, что хозяин проснулся, тихо заскулил и попытался подняться, но видимо ему было очень больно и плохо и потому, собака осталась лежать, сверкая в полутьме зеленоватым, фосфорическим светом глаз...
  Рассвет едва проникал внутрь избушки - полумрак, холод, чувство боли пропитавшие это пространство, нагоняли на человека неизбывную тоску...
  Но надо было жить и двигаться...
  Он нехотя оделся, дрожа всем телом обул холодные тапки-башмаки, размахивая руками несколько раз присел согреваясь, схватил топор стоявший около печки и вышел на воздух.
  На улице, дул резкий, холодный ветер и изредка с невидимого, забитого тучами неба, сыпала жёсткая, колючая снежная крупа...
  Наколов и наносив дров внутрь, растопил печь, поставил варить кашу и стал готовиться: проверил и протёр промасленной тряпочкой, намотав её на прутик - шомпол, стволы своей старенькой двустволки. Достал из рюкзака патроны в картонной пачке и осматривая, пересчитал их: всего было четыре пули круглых и два патрона заряженных крупной картечью.
  Перебирая, ощупывая пальцами заряды, всё тщательно осматривая, он думал, что ему наверняка придётся сегодня пойти по следу Жучка в "пяту" и разобраться в происшедшем. Он почему - то вполне был уверен, что собаку помял медведь!
  Несмотря на страх сосущий под ложечкой неприятным беспокойством, на тоску и неуверенность преследующие его всё последнее время, он-таки решил постоять за себя - и была не была, - рискнуть, убить этого настырного зверя, как казалось посланного ему судьбой в наказание за слабость и ошибки в никчемной жизни...
  
  ...Вся жизнь в последнее время ему опостылела: и эти домашние дрязги, и это длящееся годами унижение и неопределённость, а тут единственный друг и утешение - Жучок, тоже в опасности...
  И со всем этим надо было как - то покончить, отмстить и доказать обидчикам, что он тоже чего-то стоит!
  Зимовье нагрелось, Жучок, успокоившись закрыл глаза, задремал, и его передние лапы конвульсивно подёргивались - во сне, он за кем-то продолжил гнаться...
  Охотник тяжело вздохнул, убрал с печи под нары, сварившуюся кашу остывать, брякнув полуобгоревшей деревянной ручкой поставил чайник на плиту и пролитые капли воды, на раскалённой поверхности печки зашипели и мгновенно испарились.
  Сменив стоптанные тапки - башмаки, на сапоги, прокашлявшись вышел из зимовья на мороз.
  Жучок открыл глаза и внимательно посмотрел вслед хозяину...
  Солнце, на минуту пробившись наконец сквозь тяжёлые облака, осветило коричнево - чёрную, срубленную из круглых брёвен избушку, поставленную на взгорке; зелёную чащу молодого ельника в распадке рядом; склон, заросший сосняком вперемежку с берёзой и осиной, снизу у земли переплетённых зарослями ольхового кустарника; болото, покрытое снегом, с торчащими верхушками густой, щетинистой осоки.
  Осматривая всё это, он послушал одну, а потом другую стороны болота, прикинул, сколько времени ещё осталось до вечера...
  Прошёл за избушку, похрустывая подмёрзшим снегом...
  Новых следов не было, но под изогнутой берёзой видны были алые точечки - ночные следы крови, оставленной здесь при возвращении Жучка в зимовье.
  Осмотрев место, он нашёл следы собаки пришедшей справа, со стороны начала большой пади, где сквозь графику голых ольховых веток, в проёме широкой долины, виднелся щетинящийся тёмный, почти чёрный сосняк на водораздельном хребте.
  Охотник подумал: "Это наверное произошло где-то там, в той стороне и туда мне придётся сегодня идти... Уже не отвертеться!".
  Перед тем как сесть есть, он вынес наружу приготовленный рюкзак, в котором был топор, длинная верёвка, маленький восьмисотграммовый котелок для чая, кусок хлеба, луковица, полпачки сахара - рафинада, чайная заварка завёрнутая в газетный листок...
  Рядом поставил ружьё, почищенное и матово поблескивающее лаком светло - коричневого приклада. Всё это делалось для того, чтобы запутать и не беспокоить собаку, которая всё время порывалась пойти за хозяином.
  Перед завтраком, охотник зажёг огарок свечи, и внутри стало заметно светлее и Жучок был этим удивлён - обычно хозяин экономил свечку для экстренных случаев и зажигал её на короткое время, только в темноте - вечером или утром.
  Жучок тоже получил свою долю пшённой каши, но есть отказался, равнодушно отвернув морду из - под руки хозяина. И от случайного прикосновения, человек почувствовал, как шершав и горяч нос собаки.
  - Н-да - произнёс он - видно тяжело тебе сейчас приходится... Ну потерпи старик, немножко. Это у тебя болевой кризис начался. Потерпи малыш, всё будет в порядке...
  Ему самому было нехорошо, есть расхотелось и буквально через силу, он тщательно пережёвывая проглотил несколько ложек каши запивая вдогонку, крепким, сладким чаем...
  Прошло ещё полчаса...
  Закончив есть, охотник убрал котелок с кашей на подоконник, подальше от мышей, накрыл его прокопчённой алюминиевой тарелкой, ещё похлебал чаю и съел пару сухарей.
  Немного придя в себя, потянулся с хрустом в позвоночнике взбодрившись после крепкого чая, схватил телогрейку и не одеваясь вышел, и прежде чем затворить дверь, несколько мгновений смотрел на Жучка.
  Тот лежал и в очередной раз пытался зализывать воспалившуюся рану на боку...
  
  ...Человек шёл по следу Жучка в пяту уже второй час, пересёк три поперечных распадка и начал подниматься на водораздел.
  Болото, постепенно суживаясь закончилось и вместо него, в мелком березняке начался овраг, на дне которого скопился сдутый с боков снег.
  Метров через триста, овраг стал "мелеть" превращаясь в широкую впадину, в которой то тут, то там стояли толстые высокие лиственницы.
  Цепочка собачьих следов, раздвоилась, расстроилась, разбежалась во все стороны, видимо собака металась, увёртывалась и лаяла, лаяла. Тут же, он увидел медвежьи следы...
  Чуть дальше, следопыт увидел круг метров десять в диаметре, с вытоптанным до земли снегом.
  Было понятно, что звери - медведь и собака кружились здесь, угрожая и нанося друг другу в бросках - выпадах удары - укусы.
  То тут, то там видны были клочки тёмно-коричневой, длинной шерсти и затоптанные капельки крови...
  Долго и тщательно, нервно озираясь по сторонам, охотник осматривал это место, внезапно замирая, слушал поводя головой направо и налево...
  Солнце спустилось к горизонту и в воздухе потемнело.
  - Да, надо спешить - проворчал охотник и заторопился вперёд и вверх к недалёкому уже лесному гребню.
  Следы собаки пропали и на белом снегу отпечатались крупные медвежьи, широкой тропой уходящие вверх по ложбинке. На ходу зверь буровил наметённые сугробы, загребая лапы чуть с боков и внутрь, вперёд.
  Иногда ритм шагов нарушался - медведь останавливался, озирался и слушал, а затем продолжал движение...
  Охотник шёл медленно, останавливался и всматривался до рези в глазах вперёд, в подозрительно чернеющие крупные пеньки и в серые колдобины - промоины.
  В какой-то момент, он задержался на месте, подбросил щепотку сухой травы вверх, определяя направление ветра. Потом развернулся под прямым углом и направился влево от следов, так же тщательно осматривая деревья и пни впереди.
  Он решил сделать проверочный круг и определить - далеко ли зверь ушёл и не залёг ли где в засаду...
  Фигура охотника напряглась, глаза на бледном лице сосредоточенно смотрели из под бровей, шаги сделались мягкими и почти неслышными.
  Вдруг над головой, возникая откуда - то из - за горы, загудели моторы тяжелого самолёта и среди облаков мелькнул серебристый силуэт пассажирского лайнера. Человек остановился и глядя вверх подумал, что в самолёте сейчас, наверное многие пассажиры дремлют, утомлённые долгим перелётом. По салону ходят стройные стюардессы в красивой синей униформе и разносят в маленьких, пластмассовых аэрофлотовских чашечках минеральную и фруктовую воду...
  - Н - да - протянул он вновь в полголоса...
  Звук затих в дальнем углу неба - самолёт и его беспечные пассажиры продолжили свой далекий путь...
  Когда охотник замкнул километровое кольцо, солнце уже коснулось горизонта и вот - вот должно было сойти с небосвода за границы леса и земли...
  Медвежьих следов, кроме входных, охотник больше не пересёк - зверь остался в круге!
  Осознав это, человек, заторопился вниз, к зимовью, стараясь успеть туда ещё засветло. И пока шёл, повторял про себя: "Ну, зверюга! Я знаю, знаю, где ты сейчас. У тебя, скорее всего здесь берлога выкопана. А Жучок помешал тебе залечь дремать в нору..."
  До зимовья добрался уже в глубоких сумерках. Пока шёл, разогрелся, повеселел, и быстро растопив печь, поставил подогревать кашу, а сам, зажёг свечку и подошёл к Жучку, неподвижно лежавшему на своей подстилке.
  Дыхание собаки сделалось тяжёлым и хриплым, бока часто - часто вздымались и опадали. Нос был шершавый как тёрка и по - прежнему горячий. Рану на боку пёс непрестанно зализывал и снова сбил белую повязку.
  Хозяин осторожно развязал и снял её, а потом, накинул на дрожащую в ознобе собаку, старую телогрейку.
  - Ну, согревайся, выздоравливай, - ворчливым, хриплым голосом говорил он, подвигая поближе к голове чашку с нетронутой вчерашней кашей...
  Жучок, вновь отказался есть и хозяин, с кряхтением распрямившись, прошёл к столу, сел и начал есть сам, памятуя, что завтра надо быть сильным и уверенным в себе... Перед едой, словно чего - то, опасаясь, он, закрыл двери на металлический крючок...
  Несмотря на трудный день, он ел без аппетита и вспоминая сегодняшний поход, повторял: "Да... Медведь где - то там, в вершине пади, и наверняка у него там берлога. Не будет же он ложиться на зиму, на снег... И поэтому, завтра с утра, я пойду туда, к берлоге, и постараюсь его добыть. Он даже в мыслях старался избегать слова - убить. Сегодня, я уже был рядом с ним и может быть, он даже учуял меня, а если не напал, то значит тоже боится и это уже уравнивает шансы".
  Доев кашу он ещё долго отдувался, вытирая пот пил чай в жарко натопленном зимовье. Свеча, оплывая потрескивала, дрова в накаленной печке гудели, как в паровозной топке, за окном тускло белел снег, вобравший в себя крохи звёздного и лунного света. Серпик нарождающегося месяца появился в углу оконного прямоугольника и пустился в еженощный поход по тёмному небу...
  Надо было ложиться спать...
  Охотник расстелил старое ватное одеяло, подложил под голову свёрнутую куртку, покряхтывая влез на нары, лёг на спину, вытянулся так, что в спине хрустнули расправляясь позвонки, потом вспомнив сел, наклонившись вперёд издали задул свечу, глянул в наступившей темноте на печку, увидел сквозь отверстия в дверке, алые отблески затухающих углей, придвинул поближе к правой руке лежавшее на нарах ружьё, выдохнул и лёг на лежанку, заложив за голову согнутые в локтях руки...
  Он долго не мог заснуть, ворочаясь вспоминал предыдущие встречи с медведями и чем больше думал об этом, тем ярче в его душе разгорался страх.
  Скрипнула половица, пробежала по подоконнику мышь и он вздрагивал, а сердце начинало часто - часто колотится в груди.
  "Неужели, я так его боюсь? - в который уже раз спрашивал он себя.
  - Или у меня от усталости и жизненных неудач истерика началась? Ведь я раньше в лесу ничего не боялся и один ходил в тайгу не имея оружия и даже охотничьего ножа. Почему это, сегодня со мной происходит?.."
  Он перевернулся с боку на бок, поудобнее устроился на жёстких нарах и продолжил свои размышления...
  "Воистину познание умножает скорбь, а значит и страх последствий поступков...
  Страх возник только после того, как я узнал множество историй, когда медведь нападал и убивал человека. И особенно запомнился рассказ о том, как медведь растерзал трёх охотников, ночующих под навесом у костра. И страшное в этом было то, что в это время, рядом с ними были собаки, которые ничего не почуяли до самого последнего момента, - так осторожно подкрался сумасшедший зверь...
  Возможно это охотничьи легенды. Но теперь, когда ты это знаешь, - это уже не имеет значения. Важно, что тобой владеет страх, который ты должен преодолеть или убить - всё равно...".
  Так он внутренне разговаривал сам с собой, анализируя ситуацию...
  Ему вспомнился Бамовской приятель, который со слезами на глазах говорил, что боится зимой медведей - шатунов и потому, не ходит в тайгу даже на белку.
  Тогда, слёзно уговаривая брать его с собой, приятель повторял: - Вдвоём нам ничего не страшно...
  
  ... Среди ночи охотник просыпался почти в ужасе - ему казалось, что кто - то ходит вокруг зимовья. Но это деревья скрипели неподалёку от зимовья, которые раскачивал ветер, порывами толкаясь в дверь, скребся в окно и гудел в трубе...
  Обессиленный, охотник засыпал ненадолго и вновь в страхе просыпался...
  Окончательно проснувшись часов в семь утра, он уже больше не ложился.
  Ещё в темноте развёл огонь в печке, напился чаю, осмотрел Жучка. Тот наконец встал, пошатываясь поскуливая, попросился на улицу и через какое - то время возвратился и постанывая как человек, лёг на прежнее место.
  - Ничего браток! - уговаривал собаку хозяин - потерпи и пойдёшь на поправку. Вот видишь - ты уже и пить захотел...
  Действительно, Жучок не отрываясь вылакал чашку воды и после этого облизнув морду снова лёг...
  
  ...Как только солнце показалось из - за горы, охотник вышел из зимовья и направился вверх по пади навстречу ветру, дующему с северо-запада.
  "Мне это на руку - подумал он - не будут ни лишних запахов с моей стороны, ни звуков..."
  Ветер гнал по небу зимние, низкие тучи, просыпая на землю мелкую снежную крупу, то поштучно, то горстями...
  Охотник шёл к берлоге и уже точно знал, что медведь лежит там, в норе и ждёт его прихода.
  Но человек, был так утомлён ночными кошмарами, так устал от раздумий о будущем, что с облегчением шёл туда, где может быть, его ждала внезапная смерть...
  Подойдя к тому месту, откуда вчера он начал делать проверочный круг, охотник постоял, подумал, и не торопясь, пошёл напрямик, в сторону издалека видимой вершины огромной лиственницы, стараясь держаться северо-восточного склона. Пройдя метров двести, он вдруг заметил впереди себя, цепочку следов и понял, что это следы медведя.
  Ступая ещё осторожнее, он свернул чуть в сторону от медвежьей тропы, поднялся повыше по склону и держа в поле зрения следы, озирая окрестности, медленно пошёл вперёд...
  В какой - то момент, он наконец увидел берлогу, сердце его стукнуло и бешено заколотилось, разгоняя кровь по телу.
  "Ага, вот она где! Надо же, совсем на виду!" - прокомментировал он для себя и быстро скинул рюкзак. Достав топор и держа ружьё наизготовку, он отступил за бугор прикрывающий вид на берлогу...
  - Вот так! - разговаривал он сам с собой. - Теперь, как учил Александр Владимирович, надо срубить подходящую ёлку, обрубить ветки покороче, в форме ерша и приготовится к встрече - он шепотом проговаривал это, по привычке, вслух.
  Потом, охотник почти бегом возвратился назад, в ложбинку, где раньше заметил островок молодых елей. Срубил одну, толщиной в руку, и высотой метра в три. Обрубив ветки сантиметров на тридцать от ствола, он закинул елочку на плечо и двинулся к берлоге.
  Шёл и сожалел, что рядом нет любимого и надёжного друга, Жучка и думал, что ему надо этого медведя добыть в одиночку, тем самым на все последующие времена победить в себе страх перед единственной опасностью, которая отравляла его жизнь в тайге. И этот страх рождала нерешительность, захватившая его в последнее время с головой.
  Нельзя сказать, что он был неопытным охотником. Он один раз уже участвовал в охоте на берлоге, но тогда рядом с ним были люди, был опытный медвежатник, у которого на счету было около двадцати добытых медведей.
  Но сейчас он боялся и волновался и чем ближе подходил к берлоге, тем больше сомневался в своих силах.
  "А стоит ли рисковать? Ведь если, что случится, ему из этих мест попросту не выбраться. До города около пятидесяти километров, а это день пути в хорошем темпе".
  Если честно, то он не верил в эту ёлку, что она сможет задержать разъяренного зверя, но так писали в книгах, так говорил опытный медвежатник.
  "Ну что же, посмотрим - думал охотник. - Это всё равно лучше, чем шурудить внутри берлоги простой палкой..."
  Последние пятьдесят шагов он шёл уже очень медленно. Слух был так напряжён, что на мгновение у него закладывало уши, и больно вибрировала перепонка...
  Тогда он останавливался, переводил дух, до галлюцинаций вглядываясь в чело берлоги, находившееся от него под острым углом...
  ... До берлоги оставалось не более десяти шагов, когда оттуда с рёвом, взметнулась, громадная медвежья голова, с торчащими ушами, которые в обычное время, почти не видны...
  От неожиданности охотник выпустил из рук еловый ствол себе под ноги, крутанул ружьё с плеча, и оно, как влитое застыло на уровне глаз.
  Охотник и ружьё слились в одну линию, в одну пружину, способную ударить или уклониться - как потребует обстановка!
  В следующий момент, зверь выскочил из норы и развернувшись вправо, всплыл на задние лапы, вырастая многократно...
  И увидел матёрый медведище, проживший на земле более десяти зим, в последний раз: необъятную тайгу, белую заснеженную землю, склон, уходящий и теряющийся в крупном сосняке, шумящую под ветром зелено-серую чащу в вершине, чёрную фигуру стреляющего человека, сноп огня из левого ствола...
  И почувствовав громовой удар в голову - словно тяжёлое бревно упало - зверь не успел уже услышать гулкий звук выстрела, раскатившийся мелкими осколками эха по окрестностям,- всё на земле уже кончилось для него и в нём...
  
  ...Охотник увидел, как после выстрела зверь дёрнулся, словно по чудесному заговору проглотив отравленную пулю, сгорбился на миг, расслабленно заколыхался опадая всем громадным, сильным телом, студенистой массой одетой в меховую, чёрную шубу! Повалился на снег, затрясся мелкой дрожью, раскрылся медленно, подставляя незащищённый живот следующему выстрелу...
  
  ...Человек не поверил случившемуся, долго ещё стоял выцеливая правым стволом туловище зверя расстелившегося перед ним, вмявшегося в снег мгновенно уменьшившись в размерах.
  Так, простоял он секунд десять длившихся для него почти вечность, ожидая возможного нападения, привыкая к происходящему - к уже произошедшему!
  ...Затем, чуть опустив ружьё, всё ещё в полной готовности сделал вначале пол шага, потом шаг, потом ещё и ещё, по дуге подходя к медведю все ближе и ближе...
  Наконец, человек понял, что медведь мёртв, но держа ружьё наизготовку, вытянул ногу в резиновом сапоге, ткнул носком округлый, мягкий, мохнатый бок.
  И уже косной, мёртвой материей отозвалась неподвижная, черная на белом, медвежья туша!
  Охотник увидел в короткой шерсти крутого лба, точно между глаз, темно - алый, заполненный блестяще жидким черно - красным крошевом кружок пулевого отверстия, чёрные струйки крови вытекающие из влажно - парных ноздрей, застывшие навсегда в неподвижности маленькие глазки с тёмными зрачками, невыразительно отражающие утраченный навсегда мир...
  Охотник, вдруг почувствовал слабость в ногах, волной начавшейся в животе и скатившуюся вниз. Пот выступил на его лице, судорога тошноты тряхнула грудь и горло и он, отступив на два шага, отвернувшись, опершись на ружьё двумя руками, согнулся.
  Волна отвращения заставила его широко раскрыть рот и глаза - его вырвало и мгновенно ослабев, вытирая слёзы выступившие на глазах, он повалился ничком на снег, уронив ружьё обхватил голову руками и растягивая, повторял фразы: - Ну, вот и всё! С этим покончено... И слава Богу!..
  ... Минут через десять, успокоившись, он вспомнил, что ему говорил Александр Владимирович: - В берлоге могут быть ещё медвежата, поэтому не спеши, обязательно проверь...
  Он принёс брошенную ель, сунул её в чело метра на полтора вглубь, уперся в противоположную стенку, повращал внутри налево и направо и успокоенный вытащил - берлога была пуста...
  Любопытство в нём разгорелось и тогда он, вынув из ножен острый как бритва, длинный охотничий нож, держа его наизготовку сполз по песчаному грунту внутрь норы.
  Убедившись, что там пусто, развернулся вверх головой удивляясь размерам медвежьего жилища, с хриплым рёвом, как мог быстро высунул голову наружу и вновь спрятался.
  - Да - разговаривая сам с собой, резюмировал он свои наблюдения - медведь меня увидел и понял, что я один и меня бояться нечего...
  Потом поджав под себя ноги, полежал на животе положив голову на руки, представляя, как это делал медведь ещё полчаса назад. И вдыхая запах мёрзлой земли, добавил: - Это его и подвело!..
  Потом заулыбался и подумал: "Однако! Как быстро ты стал таким смелым!"
  Он ещё чуть посидел внутри, поглядывая на кусочек неба и голые вершины лиственных деревьев, видимых в отверстие берлоги...
  ...Через полчаса ветер стих, снег кончился, костёр весело трещал высоким пламенем, а охотник с ножом в руках свежевал тушу и сняв шкуру срезал сало толстым в ладонь слоем, покрывающее бока и загривок зверя.
  Солнце то скрывалось за тучи, то вновь победоносно, длинными прямыми лучами упиралось в землю.
  Сосны шумели и поскрипывали под ветром, вспугнув кормившегося неподалёку глухаря. Пролетая над берлогой, он увидел маленькую, тёмную фигуру в шапке - ушанке, двигающую руками с окровавленным ножом, склонившуюся над большой, бело - красной тушей...
  
  ...Охотник вернулся в зимовье в темноте. Тяжело дыша, сбросил полный рюкзак под навесом, постанывая распрямил затекшую спину, отбил от снега сапоги, отрыл двери и в его грязную ладошку ткнулся нос Жучка - он давно уже ждал хозяина и в середине дня слышал далёкий выстрел.
  Поджимая заднюю лапу, не ступая на неё, собака проковыляла к рюкзаку, обнюхала его и шерсть на собачьем загривке поднялась дыбом.
  Хозяин заметил это, погладил собаку и успокаивая, стал выговаривать: - Жучок! Жучок! Успокойся... Его уже нет! Его больше нет... Никогда не будет!..
  Нарезав сало пластиками, охотник часть скормил оживающему Жучку, а часть, макая в соль и заедая чёрствой, вкусной горбушкой, съел сам.
  Потом привычно быстро и ловко растопил печь, поставил чайник со льдом на плиту, а сам прилёг на нары, потирая отяжелевшие веки и горячие, лоснящиеся жиром щетинистые щёки - съеденное лечебное сало напитывало организм теплом...
  
  ...Проснулся он в первом часу ночи. Печь давно погасла, чайник выкипел почти до дна, в зимовье стало прохладно.
  Широко зевая и прикрывая рот ладонью охотник расправил рваное одеяло, укрылся второй половиной, накинув сверху ещё телогрейку.
  Засыпая, он сквозь приятную истому дремоты, вспомнил море, резиновый плотик, на котором так радостно качаться на тёплых волнах подставляя солнцу лёгкое, загорелое тело, омытое солёной водой и солнечными лучами. Как приятно смотреть на высокое чистое небо, слышать гул прибоя и звонкие голоса, приносимые порывами ветра с песчаного пляжа!
  
  ... Охотник уходил из зимовья через неделю. Сало и мясо убитого медведя, он по частям перенёс от берлоги к зимовью и спрятал его в лёд, выдолбив в болоте, полуметровой глубины яму.
  Жучок отъелся медвежьим салом, ожил, рана его затянулась розовой плёнкой новой кожи. Лапа по-прежнему болела, но он стал опускать её на снег и передвигался прихрамывая...
  В ночь перед уходом, крупными хлопьями пошёл снег и под утро уже много навалило кругом, утопив все лесные звуки в перинно-пуховом одеянии.
  ...Идти было трудно, и пока охотник дошёл до гребневой дороги, то порядочно вспотел. Жучок вперёд не совался, но и не отставал лишь изредка останавливаясь на время, слушал шуршание снежинок о стволы деревьев и ветки кустарников.
  Выйдя на дорогу, охотник стряхнул с себя влажный снег липнущий к одежде, и только тронулся дальше, как за спиной, вывернув из - за поворота, послышался низкий звук сильного мотора, а вскоре показался и грузовик.
  Чуть посторонившись, охотник уступил дорогу, но грузовик остановился и из кабины, молодой, широколицый шофёр, приоткрыв дверцу и став на подножку, крикнул: - Садись земляк, подвезу!.. - на что охотник поклонился, заулыбался приложив руки в рукавицах к груди и ответил звучным голосом, перекрывая гул мотора: - Спасибо друг! Я сам дойду. Тут недалеко - и ещё раз поклонился, благодаря за предложение...
  Шофер, увидев улыбку на его лице, что - то понял, улыбнулся в ответ и захлопнул дверцу.
  Двигатель взревел преодолевая инерцию остановки и грузовик, чуть пробуксовывая набрал скорость и вскоре скрылся за поворотом.
  И тотчас звук затих укрытый снежной пеленой повисшей в воздухе, ослаб, растворился в звуках метели и охотник с собакой пошли дальше...
  
  
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/glavnaya/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal/ Е-майл: russianalbion@narod
  
  
  
  1980 - е годы. Ленинград. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  МОРОЗ
  
  
  
  Мороз медленно приходил в стылую тайгу.
  Из серой тьмы как на фотоснимке, вначале проявились отдельно стоящие большие деревья от подножия до вершины покрытые инеем. Потом выделились массивы сосняков окружающие старые горелые поляны. Всё, что было за соснами покрывал таинственной пеленой, словно смертным саваном, туман...
  Горная речка зажатая между крутых склонов промёрзла до дна и потекла по верху, дымясь застывая на ходу, ползла, превращаясь в жидкое сало и сверху, вновь натекала выдавленная морозом. Пар поднимался над долиной и превращаясь в снежные кристаллы оседал на прибрежных деревьях и кустах. В обморочной тишине замерзающей тайги слышалось шуршание наледи, прорезаемое пистолетно-винтовочными выстрелами трескающихся от мороза стволов лиственницы, тут и там чернеющих на склонах распадков...
  
  ...Волки появились неожиданно. Неслышно ступая, они шли друг за другом, оставляя после себя цепочку неглубоких следов. Стая шла обычной мерной рысью, словно плыла по заснеженным пространствам дремучих лесных урочищ. Вожак, идущий впереди, был заметно крупнее остальных: с большой тяжёлой головой, серой густой гривой на короткой шее и сильной широкой грудью. Изредка он останавливался и, точно по команде, останавливались остальные. Вожак вслушивался в тишину холодного утра, поворачивая лобастую голову то влево, то вправо и переждав какое-то время, звери трогались с места, продолжая свой нескончаемый поход...
  Пройдя по берегу, стая перешла речку и, зайдя в крутой распадок, чуть растянувшись, поднялась на лесную гриву отделяющую один речной приток от другого. Войдя в осинник, волки остановились. Притаптывая снег лапами крутились на одном месте и потом ложились, поджав их под себя, прикрыв живот сбоку пушистым хвостом. Годовалые волки повизгивали тонко и жалобно, устало вздыхали, прятали влажный нос в подпуш хвоста.
  Вожак лёг молча, выбрав для лёжки большую высокую кочку оставшуюся от разоренного медведем муравейника. Волчица долго устраивалась поудобнее. Схватив зубами вырвала из снега промёрзлый острый сучок, потопталась ещё и легла головой к входному следу. Она лежала последней и присматривала за "тылом", откуда обычно и появлялся главный и единственный враг волков - человек...
  Совсем рассвело. Солнце, не пробившись сквозь сухой морозный туман, давало мутно-серый холодный свет. Звери попрятались от стужи кто куда: в норы, гнёзда, трещинки в стволах и земле.
  Мороз достиг апогея!
  Было не меньше минус сорока градусов. Всё живое затаилось, пережидая длинный ледяной рассвет...
  
  ...Человек вышел из зимовья и невольно крякнул, задержал дыхание, пытаясь ещё хоть на мгновение сохранить в себе тепло, нагретого за ночь жилого пространства. Снег под ногами зашумел, и каждый шаг отдавался шуршанием рассыпающихся по сторонам кристаллов. Промороженный, он утратил скользкость и подобно крупной белой соли, хорошо держал шаг, не продавливался, лишь осыпался с краёв следа внутрь. Снега было немного, и идти было, особенно в начале, приятно.
  Отойдя от зимовья несколько сотен шагов, человек остановился, огляделся, припоминая, откуда он вчера, уже в темноте, пришёл. Потом, выбрав направление, глянул вперёд.
  Серая дымка укрывала почти неразличимый дальний край поляны, а горизонта не было видно вообще. Он покрутил головой, проворчал что-то неразборчиво и разминая усталые, за тяжелый многодневный поход ноги, двинулся вперёд.
  Пройдя ещё с километр, вышел на дорожную развилку и снова забормотал в пол голоса: - Ну а теперь куда?
  Он уже давно, бывая в лесу, разговаривал сам с собой и эти безответные реплики помогали преодолевать одиночество и усталость.
  Сегодня, рано утром, проснувшись и готовя себе еду человек уже решил куда пойдёт, а сейчас думал, как это сделать: пойти ли дорогами по лесным долинам, или грянуть напрямик, через холмы, сокращая расстояния, но преодолевая трудные подъемы и спуски.
  Он приблизительно знал, где выйдет на волчьи следы, оставленные вчера вечером и только прикидывал, как побыстрее, срезая углы, вновь встать на след волчьей стаи, за которой он шёл уже четыре дня...
  Незаметно, бородатый человек согрелся, приободрился, и только чуть ныли, отмороженные когда-то, пальцы на левой ноге. Но это было уже привычно, как шуршание мёрзлого снега под ногами, пот на лбу, тяжёлое усталое дыхание ближе к вечеру, потная, несмотря на холод, спина под тяжёлым рюкзаком...
  
  ...Волков с лёжки поднял голод...
  Вначале пошевелился вожак: услышав повизгивание во сне молодых волков, насторожился. Вскочив на ноги, он потянулся, расправляя мышцы большого сильного тела, потом, подойдя к пеньку высоко поднял правую заднюю лапу, пометил пенёк пахучей мочой, разгреб снег, энергично швыряя назад смёрзшиеся куски и отойдя в сторону, понюхал воздух. Всё вымерзло в тайге, и кроме запаха подмокшей волчьей шерсти, волк ничего не учуял.
  Волчица тоже встала и покрутившись на месте "прожгла" в снегу жёлтую дырочку. Потянувшись, зевнула, широко открывая пасть, потом облизнулась, сверкнув белизной длинных, острых клыков.
  Остальные тоже поднялись, разошлись по сторонам, принюхиваясь.
  Мороз чуть сдал, но солнце так и не пробилось сквозь туман и в лесу по- прежнему было сумрачно и холодно. Деревья стояли заиндевелые и неподвижные - словно умерли...
  Волки, выстроившись походным порядком, пошли вниз, в долину реки, к заброшенным полям, по краям заросших ивняком.
  Стая шла, долго не останавливаясь. Пройдя по берегу, волки перешли реку по снежному насту, кое-где подмоченному снизу водой - река промёрзла до дна. Вожак немного намочил лапы и после перехода лёг и стал выгрызать колючие льдинки между пальцами лап.
  Волчица, шедшая в этот момент последней что-то почуяла, подняла голову, понюхала воздух и, легко перейдя с места в карьер, ушла в кусты ивняка. Через какое-то время оттуда с шумом взлетел глухарь, и чуть погодя волчица вернулась на след. Волки уже ушли за вожаком и волчица, лёгкими и длинными прыжками, догнала стаю вблизи мостика на старой лесовозной дороге.
  Выйдя к полям уже в сумерках, волки пошли вдоль обочины через густые ивовые кусты вслушиваясь и приглядываясь.
  Вдруг вожак остановился, насторожившись.
  Из темнеющей впереди чащи ивняка раздался треск сломанной ветки. Хищники замерли. Вожак пристально смотрел в одну точку, высоко подняв голову. Его уши улавливали звуки, а нос втягивал воздух, пытаясь разобрать запахи.
  Через несколько мгновений, вожак сорвался с места, и стая, разворачиваясь на скаку в линию, помчалась через поле. Волчица, ходко убыстряя скок, понеслась справа, обходя одного за одним молодых волков. Вожак был впереди и вдруг изменив направление подал резко влево.
  Атаковали почти беззвучно, однако лоси почуяли, почувствовали опасное движение на поле. Из ивняка вырвались два крупных чёрно-лохматых зверя и мелькая в полутьме сероватым низом ног, стуча копытами по мёрзлой земле побежали к реке.
  Там, на другом берегу, щетинились густые заросли молодых ёлок, непроходимые для волков, но спасительные для высоконогих лосей.
  Третий лось, поменьше ростом и размерами, объедавший иву на углу поля, заметался в тревоге, услышав дробный стук копыт сородичей.
  Но волк - вожак уже развернул стаю в его сторону. Обезумевший от страха лосёнок кинулся догонять лосиху, однако волки опередили его. Их ещё чуть задержали густые кусты ивняка, стоящие стеной по кромке поля. Лосёнок, на галопе, описал дугу, проломился сквозь заросли и ещё успел увидеть за рекой, над тёмным ельником мелькание туловищ и голов взрослых лосей...
  Вожак настиг его в броске, вцепился в правую заднюю ногу, повис, распластался, проехал за жертвой по снегу тормозя всеми лапами.
  Лосёнок почти остановился, пытаясь сбросить, оторваться от волка, но тот воспользовавшись остановкой движения, мгновенно перехватился, лязгнул клыками и перекусил сухожилие на ноге.
  В длинном прыжке, подоспевшая волчица, с коротким рыком, ударила всем телом в шею лосенку и вцепившись снизу, распластала толстую кожу под тяжелой головой.
  Подоспели молодые волки и туловище лося почти исчезло под серыми сильными, злыми телами.
  Всё было кончено в одну минуту!
  Стокилограммовая туша, уже мёртво двигалась под напором рвущих её волков. Кровь обрызгала белый снег. Голова лосёнка с тёмными, широко открытыми глазами, от хищных рывков моталась из стороны в сторону ...
  Вожак вдруг, как-то по-особому рыкнул и словно от удара бича, остальные волки вздрогнули, вжали головы в плечи и попятились, поджимая под себя хвосты.
  Только один не услышал, не захотел услышать и тут же был сбит с ног, покатился по окровавленному снегу пряча лапы, визжа от боли и страха, а вожак ударяя его мощной грудью кусал, рвал за шею, за брюхо, за лапы...
  Наконец, с жалким воем, побитый волк вскочил, и что было сил бросился бежать и через мгновение исчез в темноте.
  Вожак вернулся к туше, рыча оглядел стаю и волки, пряча глаза, отворачивая головы, показывали вожаку полную покорность...
  Победитель вонзил клыки в брюхо лосёнку, распорол толстую кожу, и чёрная длинная шерсть тут же намокла от крови. Горячие ещё внутренности вывалились наружу - над тушей поднялся пар. Вожак вырвал печень и сердце и чуть оттащив в сторону, принялся есть, изредка поднимая голову, осматривался, облизывая пасть окровавленным языком...
  Морозная ночь спустилась на землю.
  В темноте видны были силуэты хищников копошащихся у туши жертвы. Матёрый оторвал себе ещё большой кусок мяса, оттащив подальше лег и разрывая плоть и перекусывая с треском кости, стал насыщаться.
  Следующей, отошла от остатков лосёнка отяжелевшая от съеденного мяса, волчица. Она изредка нервно вздрагивала и сдавленно рычала вглядываясь в темноту ночи.
  Остальные, ждавшие своей очереди, кинулись на мёртвое тело, огрызаясь друг на друга, рвали, терзали, хрустели костями, лакали кровь...
  Пиршество длилось долго. Незаметно ко всем присоединился побитый волк, но вожак его больше не преследовал...
  Через час лосёнка разорвали, растащили по полю и лёжа, уже спокойно доедали свою добычу. От крупной туши осталась голова с большими торчащими ушами, чернеющая на снегу порванная шкура, обглоданные кости ног и толстый желудок с остатками не переваренной лосиной пищи...
  Наевшись, волки ушли вниз по реке и войдя в чащу ольховых кустов, легли. Вожак устроился на холмике с хорошим обзором вокруг и главное с хорошей слышимостью. Засыпая, он вздрагивал всем телом и взлаивая подёргивал лапами - ему снилась погоня.
  Волчица лежала тихо, но иногда открывала глаза и всматривалась в просветы зарослей, и слушала пространства с той стороны, откуда вошла на лёжку стая...
  
  ...Бородатый человек шёл по следу. Морозная полутьма немного рассеялась к полудню и когда он остановился обедать на берегу болотца, мороз уже чуть сдал и левая нога перестала мёрзнуть и болеть.
  Обычно он с удовольствием шёл по незнакомым местам, вглядываясь и всматриваясь, запоминая приметы и красивые места, но сегодня, с утра, он то и дело пинал левой ногой стволы деревьев, чтобы восстановить нормальное кровообращение в ступне.
  Всё это утомляло, заставляло злиться. Остановиться и переобуться человек не решался, помня тот случай, когда ранним вечером, чуть не замёрз совсем рядом с городом...
  
  ...Он возвращался тогда с лыжной прогулки и набрав снегу в ботинки, решил выжать носки. Но мороз, на заходе солнца, резко прибавил, а снятые носки и ботинки мгновенно заледенели. К тому же, пальца на руках закоченели и перестали слушаться.
  Обдирая кожу и скрипя зубами от боли он, ничего не чувствующими пальцами, натянул стоящие колом носки, кое-как втиснул ноги в ботинки и побежал, волоча за собой лыжи, крупно дрожа и всхлипывая от напряжения, боли и страха...
  Тогда всё обошлось, но он отморозил левую ступню и запомнил этот случай на всю оставшуюся жизнь...
  
  ...Остановившись, человек разгрёб снег под большой сосной, сбросил рюкзак, наломал сухих тонких веточек, положил их в намеченное место. Потом достал из нагрудного кармана кусочки бересты и положив их под веточки, чиркнул спичкой.
  Затрещав, скручиваясь береста вспыхнула - родила огонь и появились несколько язычков пламени, а над костерком, поднялась прямо вверх струйка ароматного, тёплого дыма, который попав в глаза, выдавил слезу и заставил закашляться. Но это были приятные мгновения.
  Человек заранее приготовил несколько больших, сухих веток, сброшенных на землю сильными ветрами с сосен. Мороз выжал из древесины всю влагу и потому, дрова горели хорошо, ярким пламенем. Однако дым крутил, двигаясь то влево, то вправо и человеку приходилось, затаив дыхание и отворачивая лицо, пережидать наплыв едкого дыма.
  Вытирая выступающие слёзы, он размазывал грязь по щекам.
  - Ничего, ничего - бормотал он поправляя костёр и укрывая лицо от дыма - это приятно...
  Вскоре огонь разгорелся, набрал силу, дыму стало меньше и охотник устроился поудобнее, ожидая когда закипит котелок, наполненный снегом. Вообще, он предпочитал родниковую воду и старался даже зимой найти среди льда и снега незамерзающие родниковые ключи, но сегодня было так холодно и так мёрзла нога, что не захотелось тратить время на поиски открытой воды...
  Достав из рюкзака мешок с продуктами, человек вынул смёрзшийся хлеб, маргарин в помятой упаковке, консервы с сардинами в масле, луковицу, чай в бумажной пачке, сахар в полиэтиленовом мешке. Всё это разложил на опустевшем рюкзаке.
  Потом для тепла, подложил под себя меховые варежки, но чувствовал, как начал подмерзать правый бок и как нагревшись, жгла пальцы ноги резиновая подошва сапога.
  Даже в такой мороз, из-за наледей и незамерзающих болот, приходилось ходить по тайге в резине, вкладывая в сапоги войлочные стельки, надевая пару шерстяных носков и обматывая ноги сверху суконными портянками. Но у костра резина нагревалась, ноги потели, носки и портянки становились неприятно влажными...
  Наконец котелок зашипел, забурлил кипятком.
  Кряхтя, человек встал, бросил в котелок щепотку чая, обжигая пальцы, торопясь, снял котелок с огня и поставил рядом. Поправил костёр, подложив дров, он поплотнее запахнулся полами куртки, сел поудобнее, намазал маргарином отогревшийся, чуть подгоревший хлеб, открыл консервы и поставил на край костра греть.
  Налил большую эмалированную кружку паряще-горячим чаем, насыпал несколько ложек сахару, размешал и тогда только первый раз глотнул, - и как всегда обжёг язык и нёбо...
  Бок подмерзал. От сапога пахло горелой резиной. Дым ел глаза...
  Но человек почти не замечал этих мелочей. Он привык к мелким невзгодам лесной жизни и привыкнув, полюбил. Ведь обедая вот так, можно было немного отдохнуть от утомительной ходьбы, осмотреться, подумать и решить, что делать дальше.
  Сладкий горячий чай, вкусная, сытная рыба в масле, горячий, запашистый кусочек хлеба, хрустящие, горьковатые дольки мёрзлого лука, доставляли настоящее удовольствие. Костёр отогревал замерзающие ноги...
  В тайге никогда не бывает легко. Человек собираясь в дальние походы, всегда настраивал себя на тяжёлые испытания и потому, был готов к трудностям и не видел ничего особенного в ночёвках на снегу зимой и под дождём летом. "Жизнь наша такая" - шутил он улыбаясь, рассказывая приятелям о своих тяжёлых путешествиях.
  Но иногда, случались моменты когда он бывал в своих походах на верху блаженства, почти как в раю...
  
  ...Один раз, в начале лета, он долго шёл по густому жаркому, комариному лесу и совсем обессилел. Выйдя к большому болоту, направился к его центру, в поисках морошки.
  Тут-то он и попал в первобытный рай: с ярко-синего неба светило ясное солнце, ароматный ветер напористо дул навстречу, зелёный, толстый и сухой ковёр мха пружинил каждый шаг и вокруг отливая золотом, росла крупная и спело-сладкая морошка, тёплая от солнечного света.
  Тогда, он с криком ликования упал на спину, смеясь, смотрел в глубокое небо и слушал мелодичный крик маленького сокола, стрелой проносящегося над ним низко-низко.
  Так он лежал долго вдыхая полной грудью упругий терпкий, настоянный на лесных ароматах воздух и повторял вслух: - И всё-таки жизнь прекрасна! Волшебна! Удивительна!!! Наверное, таким был рай во времена Адама и Евы! Он был один в этом раю и потому, не стеснялся проявлять своё счастье...
  
  ...К вечеру, как обычно, мороз прибавил. Затрещала, лопаясь, кора на деревьях. Вновь поднялся над замерзшей землёй мутно-серый, холодный туман.
  Человек в сумерках вышел на дорогу, прошёл до заброшенных полей и там наткнулся на место, где волки задрали лосёнка. -Ну, злодеи - бормотал он себе под нос. - А говорят, что волки - санитары леса, что они убирают из природы больных и увечных. "Это же каким надо быть дураком, чтобы поверить в этот нацистский бред" - думал он, рассматривая следы беспощадной расправы. -Да, санитары! - бубнил он, трогая ногой голову лосёнка, смотрящую стеклянными, промороженными глазами в никуда. "Эти так подсанитарят, что и косточек не соберёшь, чтобы похоронить...
  "Будто больным и увечным умирать не больно" - продолжал размышлять он.
  "О Фарисеи- Лицемеры!" - человек вспомнил библию и рассердился. "Учёные, мать вашу так! Придумали теорию у себя в тёплых кабинетах и дурачат людей".
  Охотник, невольно передёрнул плечами, ещё походил молча, рассматривая следы вокруг. Увидел на снегу, отпечатки копыт двух взрослых лосей, ускакавших через ельник и подумал, что волки могут сюда ещё вернуться, попытаться поймать оставшихся, тех, что успели уйти...
  Уже стемнело, и человек, прихрамывая пошёл в сторону ближайшего зимовья. Идти было километров пять и стараясь поднять настроение, криво ухмыляясь, он, хриплым голосом пытался петь Высоцкого: "Товарищи учёные, доценты с кандидатами"...
  Охотник внимательно взглядывал в заросли, иногда, на время умолкал, но продолжал идти и запевал на прерванном месте, снова и снова...
  "Кончайте поножовщину, едрит ваш ангидрид..."
  Человек не помнил все слова песни и потому, повторял эти две строчки много раз. Звук собственного голоса бодрил и успокаивал...
  Он знал, что волки опережают его на сутки и что они пройдут недалеко от того зимовья, в которое он шёл ночевать...
  
  
  ...Сивый родился несколько лет назад в широкой речной долине, неподалеку от большого озера.
  Весной, когда яркое солнце растопило льды и согнало снег, когда на южных прогретых склонах появились жёлтые цветки подснежников, крупная, шоколадно-коричневая изюбриха родила маленького светло-серого олененка. Она долго возилась на бугре, поросшем бурьяном, перекатывалась с боку на бок, стонала, растопырив ноги, упираясь копытами в мягкую землю выдавливала из себя новорожденного.
  Он появился на свет после полудня, шатаясь, встал на дрожащих слабеньких ещё ножках и изюбриха, сама ещё очень усталая, стала его вылизывать новорожденного, стараясь нажимом языка не уронить малыша.
  Первый раз покормив оленёнка, изюбриха поднялась на ноги, огляделась и чувствуя сильную жажду тихонько пошла в сторону речки, уходя и уводя малыша подальше от места рождения.
  Потом, оставив в зарослях одного Сивого - так в Сибири зовут светло-серых по масти животных - она, на закате сходила к реке, попила водички и по пути, на сосновой опушке пощипала зелёной сочной травки, а вернувшись, нашла Сивого там же, где его оставила - под большим ольховым кустом.
  Ещё раз вылизав теленка, оленуха, подталкивая его мордой заставила встать и увела за собой в вершину крутого распадка, заросшего мягкой и пахучей пихтой...
  Первые недели изюбриха, уходя кормиться и попить воды, оставляла оленёнка одного в пихтаче.
  Но он был так мал, так неподвижно молчалив, что никто не замечал его присутствия в лесу. Несколько раз мимо, совсем близко проходила глухарка, но он - Сивый, не двинулся с места и даже не вздрогнул, а чуткая птица не заметила его присутствия...
  ...Через месяц, оленёнок уже резво скакал вокруг матери, сопровождая её на кормёжку и на водопой...
  В то лето, в окрестную тайгу пришли люди и начали валить лес.
  Трещали мотопилы, со стонами и уханьем валились на землю лесные великаны, сосны, лиственницы и ели, урчали моторы тракторов, стаскивая "убитые" деревья в одну кучу.
  Но люди для изюбрихи и оленёнка не были страшны, потому что были заняты своей работой с утра до вечера. А звери вокруг, постепенно привыкли к дневному шуму и жили как обычно.
  На рассвете, изюбриха и Сивый ходили в молодые осинники, где оленуха кормилась, обдирая с тонких гибких веток нежные пахучие листочки.
  А днём, они уходили в дальний распадок и лежали там в тени пихты, слушали шумы летнего леса и дремали.
  ...Хищники, потревоженные лесорубами, переместились в дремучие соседние урочища, и жизнь Сивого и его матери протекала спокойно и размеренно.
  Он всё дальше и дальше уходил от изюбрихи и когда терялся, то начинал тревожно свистеть сквозь вытянутые трубочкой губы. Мать приходила или прибегала на зов малыша, и он тотчас успокаивался...
  Наступила пора летнего солнцестояния, когда небесное светило, длинно и долго ходило по небу с востока на запад, когда дни были жаркими, а ночи короткими и прохладными.
  Со временем, зверей стали одолевать комары, слепни, оводы и изюбриха увела Сивого на прохладные крутые склоны приозёрного хребта. Там, почти всегда дул ветерок, росла сочная высокая трава, пахло луговыми цветами, жужжали трудолюбивые шмели и шумел горный ручей, прыгающий с камня на камень в узком ущелье, уходящем вниз, к озеру.
  Изредка, изюбриха водила оленёнка на солонец, в долину, где в круглом болотце, между двух скальных уступов, торчал, сочащийся желтовато-коричневой водой, бугор. Вода на вкус была горьковато-солёная и можно было полизать, побелевшие от выступившей соли, остатки корней, упавшей и давно сгнившей, сосны.
  Как-то, возвращаясь с солонца, они встретили медведя - мохнатое, сердито - пыхтящее, неповоротливое существо. Он погнался за ними, но быстро отстал и от досады рявкнув несколько раз, ушёл по своим делам.
  Позже, осенью, они иногда кормились вместе, на больших горных полянах-марях и Сивый, видя медведей уже не пугался, как в первый раз.
  Так он учился различать врагов, опасных и не очень...
  
  Вскоре наступила осень...
  Горы из зелёных превратились в серо- жёлто-красные. Листва на деревьях, обожженная ночными заморозками, постепенно меняла цвет, проходя поочерёдно гамму от жёлтого к красному и от серо - зелёного, к тёмно-коричневому...
  Вода в ручьях и речках стала ледяной и каменистое дно отливало золотом, сквозь серебряный блеск водных струй, отражающих тёмно-синее прозрачное небо...
  Ещё позже, на вершины гор лёг белый снег, а в долинах, утром и вечером на зорях, стали звонким эхом отдаваться трубные звуки изюбриного рёва. Изюбриха забеспокоилась, подолгу стояла и слушала этот рёв, а на свист Сивого почему-то не отзывалась...
  В начале зимы, Изюбриха и Сивый объединившись с ещё несколькими такими же парами, стали жить стадом...
  Когда выпал глубокий снег, они возвратились в долину, где родился Сивый. Люди там продолжали валить лес, корма было много, а хищники по прежнему держались от шуму и людей подальше...
  
  ...Прошёл год. Сивый вырастал большим, сильным, красивым оленем, но его отличал от сородичей цвет шерсти. Он был серым, почти белым и потому, заметен летом и почти невидим зимой на фоне снега.
  Когда он, неслышно и твердо ступая проходил вслед за изюбрихой по чистым осиновым рощам, казалось, что по воздуху плывёт плохо различимый силуэт - стройный и лёгкий...
  К следующей осени у Сивого появились рожки - спички, но он по прежнему ходил в стаде с изюбрихой...
  Началась вторая его зима.
  В один из ясных солнечных дней, когда стадо после кормёжки лежало на большой поляне- вырубке, страх, словно вихрь, пролетел по округе и все, вскочив, помчались прочь, в ужасе. На дремлющих зверей, напала стая волков. Но, то ли молодые волки были неумелыми охотниками, то ли их, нападавших, рано заметили олени, но бешеная погоня окончилась ничем - волки отстали, а олени разбившись на группы ускакали и оторвавшись от преследователей ушли дальше, прочь из этих мест.
  Тогда Сивый впервые испытал страх волчьей погони и осознал опасность исходящую от этих серых хищников, как неслышные тени скользящих по лесу подкрадываясь, а потом, с частым взвизгивающим придыханием, несущихся вслед. И тогда же, он понял, что может уйти, скрыться, ускакать от них! Молодой олень, осознал силу своих ног, крепость своего тела...
  
  ... Прошёл ещё год. Сивый незаметно потерял родственные чувства к изюбрихе - он стал взрослым оленем.
  И она ушла, незаметно исчезла из его жизни, в один из закатных вечеров когда таким тревожным эхом отдаётся, среди горной тайги, голос трубящего оленя...
  Вскоре, и сам Сивый, сжигаемый страстью и вожделением, с раздувшейся от похоти гривастой шеей и остекленевшими блестящими глазами, распустив слюну, рыл землю копытами и ждал, звал соперника на бой...
  Той осенью он впервые обладал молодой грациозной, послушной маткой, а потом месяц водил её за собой, удовлетворял свою неистовую страсть и случалось, дрался за неё с соперниками...
  Через месяц страсть прошла и он позволил ей уйти, а сам, соединившись с несколькими такими же молодыми быками, стал жить с ними вместе. На стадо самцов боялись нападать одинокие волки - так эти олени были сильны и бесстрашны.
  Прошло ещё несколько лет...
  Сивый превратился в сильного, опытного, уверенного в своих силах, оленя.
  Во время гона, он уже не боялся соперников, легко расправляясь с каждым, кто рисковал с ним схватиться. В его гареме каждый год бывало по несколько маток. Иногда он убегал сражаться с соперниками и часто пригонял в свой табун новых маток, отвоёванных в схватках...
  Проходило время и утолив свою страсть, заложив в потомство своё семя, Сивый уходил и жил там, где хотел, одиноко и свободно. Уже многие олени в приозёрном краю были необычного, светло-рыжего цвета, заметно отличаясь от своих кремово-шоколадных сородичей из других урочищ...
  
  ...Морозы в эту зиму были необычайно сильными.
  Сивый вынужден был спуститься в долину раньше положенного времени, и это его беспокоило. Снегу здесь было ещё очень мало, и волки легко могли выследить и подкрасться. Потому он был всё время настороже...
  
  ...Волк-вожак, вёл стаю в долину. Голод вновь подгонял их, заставляя непрестанно двигаться в поисках пищи.
  Зазевавшаяся лисица поздно заметила серые тени, мелькающие на опушке. Волчица, шедшая последней, увидела рыжую, юркнувшую в мелкий лог, сорвалась в карьер, легко настигла стелющуюся в смертном беге лису и мощной хваткой, сверху за горло, задушила её. Потом, приподняв над землей несколько раз встряхнула, бросила жертву на снег, обнюхала и фыркнув, неспешной рысью догнала стаю, уходящую все вперёд и вперед.
  Она была ещё недостаточно голодна, чтобы есть неприятно пахнущую лису. Волчица настигла и задушила ее, заметив бегство - сработал инстинкт преследования и закон вражды - волки не терпят лис...
  
  ... Сивый на рассвете кормился в осиновой роще на южном склоне полого поднимающегося вверх распадка. Он объедал мёрзлые веточки с вершин тонких стволов.
  Проходя мимо крупных осин, он поднимал голову и передними зубами - резцами соскребал вкусную кору сверху вниз, чуть стуча при этом, когда вдавливал зубы в мёрзлый ствол.
  Этот звук и привлёк внимание вожака.
  Сейчас, в сильный мороз он рассчитывал только на слух, потому что запахи в такую погоду были неподвижны и очень нестойки - вымерзали вместе с влагой.
  Вожак остановился, и стая замерла позади. Вожак вновь услышал стук, понял что не ошибся, напрягся и мягкой рысью пошёл вправо по склону.
  В редеющей тьме он не сразу заметил силуэт неподвижно стоящего оленя, тоже вглядывающегося в их сторону.
  И тут хрустнула ветка под ногой одного из молодых волков.
  Олень вздрогнул, сорвался с места и набирая скорость, швыряя комья снега из под копыт, поскакал по склону чуть в гору.
  Волки словно семь расправившихся пружин рванулись вслед и полетели, коротко взвизгивая, едва касаясь лапами земли. Гонка началась...
  Сивый - это был он, мчался по прямой, как таран, пробивая заросли кустарников и мелкий осинник, выскочил на гриву и на миг задержавшись, осмотревшись, повернул к предгорьям.
  Олень уже не один раз спасался там, на отстоях - скальных уступах, с узким входом на них и помнил ещё день, когда пять собак, подхватили его по следу и погнали.
  И тогда, Сивый скакал, останавливаясь прислушивался к погоне и снова скакал, пока не поднялся по узкому проходу скального уступа, торчащему над долиной, на отстой. Прибежавшие собаки затявкали, засуетились, не решаясь, напасть на свирепого оленя вооружённого толстыми развесистыми рогами с острыми концами, обещающих столкнуть в пропасть всякого, кто рискнёт по узкому уступу прорваться к нему.
  Тогда, охотник - хозяин собак, слышал лай, но не успел до ночи подняться на скалу, а под утро проголодавшиеся собаки ушли вслед за ним, в зимовье...
  ...Погоня продолжалась уже долго. Волки далеко отстали от Сивого, но бросать преследование не хотели. Голод и холод будили в них раздражение и злобу которые заставляли напрягать все силы. И потом, преимущество было на их стороне.
  Целью и смыслом жизни хищников является погоня и кровавые схватки. И в этот раз, они делали то, к чему их предназначила природа. Они были тем бичом, которым процесс жизни постоянно ускорялся, подгонялся.
  Но Сивый не хотел стать очередной фатальной жертвой этих страшных законов. Он был готов постоять за себя ...
  Волков было семь. Они, срезая углы сокращали время погони. Неглубокий снег не мешал волкам - бежать было удобно. Сивый же, доставая копытами до земли, часто поскальзывался и тратил силы впустую.
  Заметив, что волки срезают углы, когда он круто поворачивал, Сивый старался бежать по прямой, однако часто, то лесная чаща, то непролазный валежник мешали этому.
  Олень слышал погоню позади и старался оторваться от преследователей.
  Он разгорячился, и струйки пара вылетали из ноздрей. Сивая грива покрылась инеем от горячего дыхания, но сердце билось сильно и ровно, а большое тело, с поджарым задом и крепкими ногами, швыряло километр за километром под острые копыта...
  Совсем рассвело, и стали видны склоны широкой долины, заснеженная змейка реки, петляющая между крутых берегов. Но ни олень, ни волки не смотрели по сторонам.
  В этот стылый, серый день, под облачным и морозно-туманным небом, на просторах необъятной тайги, разыгрывалась привычная драма жизни, участниками которой были волки, благородный олень Сивый и где-то, ещё далеко, присутствовал человек.
  А сценой и зрителем, одновременно, была равнодушная природа, вмещающая в себя всё: и триумф яростной жизни и трагедию неотвратимой смерти...
  
  ...Нет! Конечно же мы не забыли о человеке !..
  Утром, выйдя из зимовья, охотник поправил шапку на голове, похлопал, рука об руку, закашлялся. Он наверное застудил верхушки лёгких и кашляя иногда, чувствовал пустоту в верху груди...
  И ещё, он устал. Ему хотелось поскорее уйти из этой морозной тишины и сумрака, оказаться дома: в начале выйти к асфальтовому шоссе, потом, дождавшись автобуса или попутки уехать в город, к электрическим огням и шуму машин, большим домам и ровному полу в больших квартирах.
  Он решил сегодня последний день идти по следу, а завтра выезжать. Да и на работу уже пора, отпуск кончается.
  Человек представил себе парную баню, пахнущую берёзовым веником, щиплющий за уши жар и его пробрала дрожь.
  - Лучше об этом пока не думать - бормотал он и чуть прихрамывая, двинулся в сторону предгорий. Он знал, что стая, замыкая кольцо перехода, пойдёт где-то там, по верху.
  - За сутки они о-го-го, сколько могут отмахать - продолжил он разговор с самим собой и поправил лямки рюкзака, задубевшие от влаги и пота. Брезент, из которого сшит рюкзак, давно потерял первоначальный цвет и был похож на грубую, плохо выделанную шкуру.
  "Надо бы постирать" - думал охотник, но знал, что сам никогда этого не сделает. "Рюкзак - это часть моей походной жизни и оттого он так выглядит. Он в лесу таким и должен быть ... И в глаза не бросается... Маскировка" - завершил он тему и тихонько засмеялся...
  Осторожно балансируя руками, перешёл по упавшему дереву глубокий овраг-русло вымерзшей речки, на минуту остановился и осмотрелся...
  Издалека заметил следы на снегу, подойдя потрогал ногой и с удивлением отметил, что они совсем свежие.
  Приглядевшись, увидел среди кустов, чуть поодаль, большие следы. "Хм - прокряхтел он наклоняясь и стал разбираться...
  Вскоре охотник понял, что большие следы принадлежат оленю, а следы поменьше - волкам или собакам. "Но откуда здесь собаки? В такой холод ни один охотник не рискнет выйти в тайгу".
  Человек поправил на плече новое ружье-одностволку и продолжил про себя: "Может быть, сегодня я ружьё очень кстати взял. Ведь волки, - а это могут быть "мои" волки, - кажется гонят оленя на отстой. А здесь отстой один в округе, и я могу туда напрямик пойти".
  Он конечно до конца не верил в удачу, но чем чёрт не шутит...
  "Могыть быть. Могыть быть" -вспомнил он монолог юмориста Райкина и рассмеялся. На время, даже показалось, что всё вокруг как-то посветлело и потеплело.
  "А жисть - то может быть и ничего ещё" - продолжая цитировать юмориста, иронизировал он над своими мрачными недавними мыслями...
  
  ...Сивый зигзагами поднимался к отстою.
  Наконец, стуча копытами по камню, вскочил на карниз, прошёл по узкому проходу на широкую площадку окружённую обрывом, остановился и посмотрел назад.
  Далеко внизу, мелькая среди тёмных стволов серыми точками, двигались, один за другим, его преследователи. Высота скалы была метров сто пятьдесят и вход на неё начинался почти на гребне горы. Основание скалы вырастало из крутого склона, спускающегося к маленькой речке и усыпанного острыми каменными глыбами, оставшимися здесь после давнего страшного землетрясения...
  
  ...Вожак знал, что олень идёт на отстой.
  Он, однажды уже, будучи молодым волком, участвовал в такой погоне. Тогда они загнали оленя на скалу, просидели сторожа его несколько часов, а когда олень попробовал прорваться, задрали и съели его.
  Но и волки начали уставать. Часто и глубоко дыша они хватали на ходу снег - несмотря на мороз хотелось пить ...
  
  ...Человек перевалил через гребень, спустился в лощину, перешёл наледь замерзшего ручья и остановился. Устало, вздыхая, сбросил рюкзак под высокой с кривым стволом сосной. Развёл костёр, вскипятил чай, быстро поел и продолжил путь.
  Он торопился...
  До отстоя оставалось километра три. По горам это выходило час - полтора. Волки и олень, теперь, опережали его на полдня, и он боялся опоздать...
  
  ...Вперёд стаи, вырвался тот молодой волк, которого искусал вожак во время предыдущей охоты.
  Он шёл рысью, слева от стаи и получилось так, что ему не надо было взбираться в крутой подъём - он, по диагонали достиг отстоя первым, взобрался на карниз и при виде так близко стоящего оленя, забыл осторожность...
  Сивый ждал нападения. Олень шагнул навстречу прыгнувшему волку и молниеносным ударом, опущенных навстречу хищнику рогов, скинул нападавшего в обрыв. Волк с визгом полетел, вниз переворачиваясь в воздухе и упав на острый гранитный гребень, сломал себе спину и мгновенно умер...
  Стая поднялась к отстою через минуту, видела падающего сородича и потому была осторожна.
  Волки расположились полукругом перед входом на узкий карниз, скалили зубы, видя перед собой, всего в пяти шагах, такую желанную, но недостижимую добычу.
  Сивый же, глядя на преследователей, разъярился: его глаза налились кровью, шерсть на хребте поднялась торчком, голова с остро отполированными рогами, то угрожающе опускалась, то резко поднималась. Острые копыта рыли снег, стуча по мерзлому плитняку.
  А волки нетерпеливо топтались перед входом на карниз, но атаковать боялись.
  Вожак первым успокоился, облизываясь, неотрывно смотрел на Сивого, беспокойно переступая с лапы на лапу. Потом сел и подняв голову к небу, завыл.
  Морозный воздух плохо резонировал, но получалось всё-таки страшно и тоскливо.
  - О - О - О - выводил он толсто и басисто... И в конце гнусаво запел: -У - У - У - и резко оборвал.
  Голод злоба, жажда крови - всё слилось в этом ужасном вопле негодования и ярости!
  Сивый сильнее застучал копытами и сделал резкое движение навстречу волкам. Стая встрепенулась, но олень благоразумно остался на площадке, злобно раздувая ноздри пышущие паром, угрожающе поводя тяжелыми рогами...
  
  Прошло два часа...
  День клонился к вечеру. Мороз крепчал. Серая муть, наползающая из-за гор, казалось, несла с собой обжигающий ледяной воздух.
  Волки, свернувшись калачиком лежали рядом со входом на отстой, олень же, по - прежнему стоял.
  Отчаянная гонка, голод, неистовый холод отняли у него много сил. Сивый, утратив ярость, крупно дрожал переминаясь с ноги на ногу стуча копытами по камню. Он истоптал весь снег на площадке и гранит скалы, проглядывал сквозь белизну снега чёрными полосами...
  Иногда усталый зверь оступался споткнувшись и волки вскакивали, готовые напасть.
  Но Сивый выправлялся, и хищники снова ложились в томительном ожидании, изредка тонко поскуливая.
  А Сивый не мог лечь, не мог стоять на одном месте и потому, от долгого, бессмысленно долгого движения, начал уставать.
  Изредка он заглядывал вниз, в пропасть, как бы примериваясь...
  Время тянулось медленней и медленней. Неподвижно замерли вокруг отстоя заснеженные склоны кое- где покрытые серой щетиной кустарников и островами сосновых рощ...
  
  ...Человек вышел из-за заснеженного ельника и увидел впереди: отстой, белеющую кромку гребня на горизонте, редкие гнутые ветрами сосны с примороженной к хвое снежной пылью. Он остановился тяжело дыша, сел на поваленное весенней бурей дерево и сбросил рюкзак, а потом отдыхиваясь стал вглядываться в даль, стараясь увидеть зверей.
  И действительно, вскоре заметил на вершине скалы, что-то серое и движущееся.
  - Чёрт - выругался он.
  - Если это изюбрь, то он должен быть коричневым, почти чёрным...
  Охотник щурился, крутил головой и в какой- то момент различил голову и крупные рога.
  - Ого, - воскликнул он - а ведь это олень и какой здоровый, да ещё и белый.
  Помолчал соображая.
  Вспомнил "Охотничьи рассказы" Черкасова.
  "Да ведь это "князёк"! Так, их из-за необычного цвета называли. Чудеса! - протянул он.
  - Похоже, что это тот самый сивый изюбрь, о котором мне уже рассказывали".
  Такое чудо охотник видел впервые, хотя оленей встречал в тайге часто, да иногда и стрелять приходилось.
  Однако сколько не вглядывался человек, волков увидеть так и не мог.
  "Далеко ещё" - подумал он, но двигаться стал осторожнее, осмотрел ружьё и приготовил патроны с крупной картечью положив их поближе, в нагрудный карман.
  Потом несколько раз на пробу прицелился, вскидывая ружье и быстро и привычно вставляя приклад одностволки в плечевую впадину.
  Потоптавшись, спрятал рюкзак под дерево, попрыгал, проверяя не гремят ли патроны в карманах и не торопясь, насторожившись тронулся вперёд, стараясь прикрываться от скалы за крупными деревьями. Он по опыту знал, что олени видят очень хорошо.
  - Тем более серые разбойники... А они где-то там, поблизости - шептал он, хотя до скалы было ещё далеко...
  Человек плохо выговаривал слова, потому что от сильного мороза на его длинных усах под носом, образовались ледяные сосульки величиной с вишнёвые ягоды.
  Эти "вишни" касаясь кожи носа, обжигали морозом и человек ругнулся. Оттаять их не было никакой возможности - язык больно прилипал к заиндевелой поверхности. Оторвать же "вишни" можно было только с усами...
  
  ...Сивый замерзал...
  Он стал суетиться, бил копытами по камню, крутился на пятачке площадки, тяжело дышал, вздымая заиндевелые бока.
  Волки тоже оживились. Они вскочили, перебегали с места на место, рычали и не отрывали пронзительных злых глаз от изюбря...
  И тут Сивый решился. Он подошёл к краю обрыва, слева от входа на отстой, где, как ему казалось было пониже, потоптался зло взглядывая в сторону волков и вдруг, чуть присев на мощные задние ноги, опустил передние через кромку скалы и выждав мгновение, оттолкнувшись, прыгнул вниз, в неизвестность, привычно надеясь на силу и ловкость своего тела!
  До этого, он уже не один раз прыгал на крутых склонах с уступа на уступ с высоты пяти - десяти метров. Но здесь было много выше и только мороз, волки и плохая видимость заставили его это сделать...
  Волки такого не ожидали!
  Первым среагировал вожак. Он, осторожно ступая прошёл по карнизу на опустевшую площадку, раздувая ноздри втягивал и выдыхал воздух. Но изюбря там уже не было, хотя запах его ещё сохранился.
  Волк, опасливо почти подполз к краю пропасти и глянул вниз. И увидел широкую речную долину, заснеженные сосны, каменную осыпь прикрытую снегом и движущуюся фигурку человека...
  Через секунду, снизу раздался крик:
  - Эй!.. Э-ге-гей! - и хлестнул бич ружейного выстрела.
  Волки бросились к выходу с площадки. Вожак ударил замешкавшегося молодого клыками разинутой пасти по загривку, рыкнул и намётом помчался прочь от отстоя, в гору! И за ним в рассыпную понеслись остальные пять.
  Через несколько мгновений площадка отстоя опустела...
  
  ... Охотник, подойдя поближе, хорошо рассмотрел оленя, но волков не видел - они лежали за уступом, а до отстоя было ещё метров сто пятьдесят.
  А когда увидел, что олень, примериваясь опускает передние ноги с обрыва, то глазам своим не поверил...
  "Он что, самоубийца?" - мелькнуло в голове. Тут охотник выскочил из-за дерева, но было уже поздно.
  Сивого цвета олень, оттолкнулся и прыгнул вниз и падал набирая скорость, в полёте стараясь сохранять равновесие!
  И это ему в начале удавалось...
  Но метров через восемьдесят полёта-падения, его стало клонить вперёд, переворачивая головой вниз...
  Когда изюбрь уже не управлял телом, он первый раз коснулся выступа скалы, "сломался" и ниже, ударившись во второй раз о гранитную глыбу боком, беспорядочно, куском мёртвого мяса упал на заснеженные камни.
  Человек негодуя, протестуя всеми чувствами остановился и закричал, а потом вскинув ружьё и словно салютуя храбрецу, выстрелил в воздух. - Неужели олень покончил с собой? - шептал он, тоскливо глядя вверх, на каменную осыпь, будто ожидая, что олень поднимется и выскочит оттуда живой и невредимый... Но вокруг, расстилалось холодное, стыло-молчаливое и неподвижное пространство дремучей тайги...
  
  ...Шумно отдуваясь, человек медленно шагал по дороге, то и дело оступаясь, иногда тяжело, не удержавшись на ногах, падал подгибая колени, стараясь их не повредить.
  Глаза уже привыкли к темноте, но видели все равно плохо и только хорошее знание местности помогало не сбиться с пути - человек в этих местах бывал уже не один раз...
  Наконец, впереди, на краю большой поляны, зачернела односкатная крыша зимовья.
  ...Неизвестно кто и когда построил эту избушку, но с той поры она не один раз укрывала замерзающего охотника или заблудившегося лесного скитальца. Охотник, ночевал здесь первый раз лет десять назад и тогда, эти леса считались для него чуть ли не краем света.
  Сейчас он знал их, как свой огород и поэтому был спокоен.
  Однако, сегодня ночью, после многокилометровой ходьбы, да ещё с тяжёлым рюкзаком набитым мясом, он устал зверски и едва добрёл до спасительного домика...
  Свалив тяжёлый рюкзак с плеч под навес низкой крыши, он отворил скрипнувшую дверь и с трудом пролез внутрь.
  Охлопывая себя и сапоги от налипшего мёрзлого снега, огляделся. Привычным движением, нашарив рукой спички на подоконнике, взял их. Дрожащей рукой чиркнув два раза, зажёг свечку и когда в избушке стало светлее, повалился на нары со вздохом - стоном. Он не мог разогнуть натруженную спину, а ноги гудели от усталости...
  Дрожащий огонёк высветил закопченный потолок над деревянным столиком у окна, железную печку на металлических ножках, кучу дров сваленных в углу, невысокие нары во всю ширину домика.
  Немного полежав, человек с кряхтением встал, распрямил спину, подошёл к печке, положил внутрь на старую золу бересты, которая большими кусками лежала под печкой.
  Потом достал нож из деревянных ножен, в таких походах, всегда висевший на ремне, сбоку; нащипал лучины из приготовленного смолистого полена, им же оставленного в предыдущее посещение избушки.
  Снова чиркнув спичкой, зажёг огонь в печке.
  Прикрыв дверцу ненадолго, но услышав когда огонь загудел внутри снова открыл, наложил полную печку дров и закрыл её уже на задвижку.
  Выйдя наружу, занёс внутрь кусок льда, вырубленного тоже заранее в болотце неподалёку, разбил его топором на чурке и сложив всё в котелок, поставил кипятить воду для чая.
  Недолго полежав на нарах, отдышавшись поднялся, занёс внутрь большой кусок мяса, достав его из рюкзака.
  Ружьё повесил снаружи, на гвоздь под крышей.
  Острым ножом, с трудом нарезал мясо мёрзлыми ломтями и положил на закопченную сковороду.
  Взял с подоконника, тоже замёрзшую половинку луковицы и покрошил ее туда же. Потом с полки снял полотняный мешочек с серыми выступившими пятнами жира, достал из него кусок солёного сала, порезал длинными палочками в сковороду.
  Печка разгорелась и загудела мерно вздыхая, как паровозная топка; плита в центре заалела раскалённым металлом.
  Туда, на самый жар, он поставил сковороду, помешал содержимое и стал ждать...
  Чайник закипел, с шипением проливая капли горячей воды на раскаленную печь.
  Отлив немного кипятка в кружку, человек бросил туда оставшиеся на чурке льдинки и не выходя на мороз, тут же возле печки помыл руки и лицо, осторожно обрывая с усов остатки ледяных "вишен".
  На сковородке зашкворчало и такой вкусный запах разошёлся в согревающемся зимовье, что человеку зверски захотелось есть и он, несколько раз невольно сглотнул слюну.
  "О- о, как я их понимаю - подумал он о волках и может быть впервые за весь длинный вечер, улыбнулся.
  - Все-е-е, мы дети-и галактики-и...- замурлыкал он популярную песню и стал устраиваться поудобней.
  Снял, наконец, суконную куртку на ватном подкладке, душегрейку, расправил плечи, посидел неподвижно вороша волосы и уставившись в яркие точки огня, видимые сквозь круглые дырочки в дверце печки.
  Немного погодя. достал с полки мешок с сухарями, протёр нечистым полотенцем алюминиевую гнутую ложку, поставил сковороду с жаренной олениной на стол и принялся есть, аппетитно чавкая и хрустя сухариками. Дожёвывая и проглатывая очередной кусок мяса, нежного и ароматного, он бормотал по привычке: - Так жить можно - и немножко подумав, набив рот очередным куском мяса, прожёвывая, нечленораздельно добавил: - Ради такого момента стоит жить, мёрзнуть и надрываться!
  Через час зимовье нагрелось...
  Человек наелся, спрятал все припасы на полку, подальше от мышей. Сковороду с оставшимся недоеденным мясом вынес на улицу и прикрыв крышкой оставил под скатом крыши.
  Отойдя от избушки, постоял, поглядывая в невидимое небо, потирая свободной рукой зябнущие уши.
  Вернувшись в зимовье, достал из под нар толстые берёзовые поленья, положил их на тлеющие угли в печку.
  Расстелив на нарах остатки старого ватного одеяла, он разулся, потом развесил на верёвочках над печью влажные портянки и поставил сапоги в тепло, но подальше от раскаленных печных стенок.
  Не снимая носков, устало зевая, лёг.
  Похрустел суставами раскладываясь поудобнее и под мерное потрескивание разгорающихся дров задремал...
  Вскоре, ещё раз открыл глаза, потея, снял свитер, оставшись в несвежей футболке - безрукавке.
  Потом, вспомнив приподнялся, задул оплывающую от внешнего жара свечу и вздыхая, бормоча что-то нечленораздельное, уснул...
  
  ...Снаружи трещал мороз, и лопалась кора на деревьях. Было тихо и темно, а оттаявшее окошко зимовья чуть светилось изнутри, да из печной трубы домика изредка вылетали искры...
  
  ...Вожак увёл стаю от отстоя и давая отдых уставшим телам, волки вскоре легли, голодные и злые.
  Перед сном молодые волки грызлись между собой, отбивая место поближе к вожаку.
  Тот, как обычно, лёг на возвышении почти не оттаптываясь и беспокойно заснул, вспоминая звук ружейного выстрела и крик человека.
  Он уже решил утром идти обратно, к тому месту, где они на днях задрали лосёнка - волк вспомнил об оставшихся в тех местах двух лосях...
  
  ...Человеку снился сон...
  Он повёл детей, своих и соседских в лес, неподалеку от города, на берег водохранилища. Выйдя к заливу они долго купались в теплой прозрачной воде, загорали и бегали наперегонки.
  Потом, одевшись пошли дальше, потому что он обещал им показать ближнее зимовье.
  Когда перейдя болотистый ручей вошли в сосновый распадок, то на бугре около родничка, увидели на месте лесного домика чёрные угли.
  Кто-то сжёг зимовье ещё ранней весной, может быть ещё по снегу. Сделали это, скорее всего местные лесники, которые не любили, когда в их владениях, в лесном домике ночевали подростки.
  ...Но увидев пепелище, дети не огорчились, а он, в утешение им и себе быстро развёл костёр, вскипятил чай и вкусно накормил всех бутербродами с колбасой и сыром.
  Дети были маленькими и им нравилось просто сидеть у костра, подкладывать в него веточки иногда немного обжигая пальцы.
  Они весело и громко визжали от восторга, когда отец, бросив в костёр охапку сосновой хвои, поднял пламя костра высоко вверх...
  На обратном пути, он вырезал детям из "медвежьей" дудки трубки, сделал надрез на боку и когда сильно дунешь в открытую сторону, то раздавался громкий гуд-рёв, будто бычок мычит.
  Он назвал дудки рогом Олифанта и рассказал детям историю о рыцаре Ланселоте, который долго бился с сарацинами и когда изнемог, то затрубил в волшебный рог Олифанта и воины короля Артура услышали этот рог за много километров...
  Его черноглазая дочка Катя, ласкаясь к нему говорила: - Папа, откуда ты всё знаешь? Когда ты в хорошем настроении я тебя просто люблю. Очень, очень! Он рассмеялся.......... и проснулся.
  Печка прогорела. Было холодно, темно и страшно.
  Охотник встал, распрямил затекшую спину, дрожа от холода наложил в печку дров, подул на угли и увидев язычки пламени лизавшие поленья, снова лёг и засыпая, услышал гул разгорающейся печки...
  В следующий раз проснулся он рано и потянувшись, вспомнив вчерашний день, проурчал хрипло: - Эх, хорошо!
  Поднявшись, оделся и поставив подогревать вчерашнее мясо, выпил кружку крепкого вчерашнего чая.
  Когда завтрак был готов - поел с аппетитом. Подогретая оленина была ещё вкуснее, чем вчера.
  Силы от свежего мяса прибавилось значительно, и охотник заметно повеселел. Прибрав в зимовье, занёс несколько охапок дров, свалил их в угол, протёр стол старой газетой, кое-как помыл горячей водой сковороду и повесил её на гвоздь над столом.
  Потом обулся по настоящему, надел куртку, застегнулся на все пуговицы, ещё раз огляделся, поклонился на два дальних угла, проворчал: - С богом! - и толкнул дверь...
  Мороз начинал отступать. Было заметно теплее, чем вчера и в вершинах сосен тревожно гудел ветер...
  Подгоняемый попутным ветром, быстро шагая, охотник пошёл вниз, в распадок, выходящий к речке. Скоро он согрелся, размял ноги и мысли по протоптанной, накатанной колее заскользили в голове.
  "По пути загляну туда, где волки задавили лосёнка, посмотрю, приходили ли серые туда ещё раз...
  - Ну а потом двину на шоссе, а оттуда в город. Вечером смотришь, буду дома...".
  Он соскучился по детям и хотелось поскорее попасть в баню, выпарить из себя весь холод, который казалось, проник даже внутрь костей...
  
  ...Пройдя полями несколько километров, он нашел место где лежали остатки лосенка, осмотрелся, увидел следы колонка и лисьи строчки вокруг. Охотник подумал, что можно в следующий раз поставить здесь капканы.
  Поэтому он старался сильно не следить, снял рюкзак, поднялся на речной берег, присмотрел пушистую сосну и поставив ружье к стволу, стал стаскивать под дерево волчьи объедки: кости, голову, куски шкуры. Потом стал делать небольшую загородку из веток...
  Чтобы звери привыкли к незнакомому сооружению и не боялись его, нужно было время для привыкания...
  А загородочка нужна, чтобы ветер не заносил снегом капкана и чтобы зверь точно стал лапой на тарелочку капкана...
  Закончив приготовления, задумавшись постоял еще какое-то время, а перед тем как уходить, взглянул через речку, на поле.
  И ему показалось, что в просвете сосновых веток и густой хвои, там, на краю поля мелькнула серая тень!
  - Не может быть! - прошептал он и осторожно взял ружье из под дерева.
  Он вновь поднял глаза, отыскал хорошо видимый в просвет кусочек поля и снова, что-то вдруг двинулось там в кустах, на краю поля и охотник, с замиранием сердца разобрал силуэт крупного волка.
  "Не может быть!" - снова подумал он, поднимая ружье и прицеливаясь...
  Сердце колотилось! Руки дрожали и он, сдерживал дыхание опасаясь, что волк услышит стук сердца.
  Почти в истерике, охотник, ещё не веря своим глазам, нажал на спуск!
  Грянул гром выстрела, и наступила тишина. Ветер, налетая порывами раскачивал стволы и шумел в ветвях...
  
  ...Матерый стоял на краю поля, и вглядывался в противоположный берег реки, заросший сосняком. Он не решался выйти на чистое место. Что-то ему не нравилось здесь, сегодня. Он еще раз глянул в сторону высокой сосны на берегу и собрался уходить, уводить стаю из этого тревожного места.
  И тут грянул выстрел и вожак, в последний миг жизни, увидел вспышку выстрела, различил фигуру целившегося в него человека, увидел его прищуренный правый глаз... и умер, убитый казалось случайно попавшей в голову одной картечиной...
  
  ...После томительной паузы, время, как показалось человеку, понеслось вскачь. Серые тени на том берегу шарахнулись в сторону и вновь всё замерло.
  Так же гудел ветер, скрипела берёза на кромке берега и чуть слышно шуршала позёмка, струящаяся по поверхности реки.
  Охотник, перезарядив ружьё пошёл туда, где увидел силуэт волка.
  - Померещилось - ворчал он.
  Но уже подходя к ивняку знал, что убил волка-вожака...
  
  ...Я познакомился с Павловым - героем моего рассказа, в научно-исследовательском институте Земной Коры, где он работал в отделе гидрогеологии и занимался редкой темой: "Водные источники на дне глубоких озёр".
  Это был неразговорчивый, одетый в серый костюм с рубашкой без галстука, высокий бородатый человек с худым лицом и внимательными глазами.
  Он был в своих кругах известный человек, кандидат наук, сконструировал и сделал своими руками единственный в своём роде прибор для замера температуры придонных слоёв воды.
  Имел много публикаций и был приглашаем на важные научные конференции за границу. Жил Павлов в Академгородке, в девятиэтажке, в трёхкомнатной квартире...
  Мне поручили написать очерк в газету о светилах академической науки в нашем городе и хотя Павлов отнекивался и смеялся, я настоял на своём и побывав у него на работе, напросился к нему в гости домой, чтобы за чаем послушать рассказы о детстве, молодости и жизни вообще....
  Войдя в квартиру, я разделся, скинул башмаки в прихожей и по приглашению хозяина прошёл в гостиную.
  Первое, что я там увидел, была большая, необычного цвета, бело-серая голова оленя с крупными коричневыми полированными рогами, висевшая на стене. Один рог был почему-то сломан наполовину, а на втором не хватало двух отростков.
  Меня поразил цвет шерсти оленя и я невольно произнёс вслух: - Сивый!
  Павлов вскинул голову, внимательно посмотрел на меня и спросил: - А вы откуда знаете?
  Я замялся, стал объяснять, что читал Черкасова, что, есть такие светлые, почти белые звери...
  Объясняя, я перевёл взгляд на противоположную стену, где висела большая, хорошо выделанная шкура волка с лобастой головой, на которой, как живые, блестели глаза. Переводя взгляд с одной стены на другую, мне показалось даже, что чёрные, зло блестящие огоньками ярости глаза вожака, неотрывно были устремлены на гордую голову Сивого...
  
  ... Там, в гостях, я и услышал эту историю и стараясь ничего не забыть пересказал её вам...
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
  
  
  Сентябрь 1999 года. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Рыжик.
  
  
  
  
  У Толи раньше уже было несколько собак: Валет, Волчок, Дружок...
  Но все они рано или поздно исчезали - одни убегали и не возвращались, другие заболевали, а третьих попросту крали...
  В то время, в очередной уже раз, он остался без собаки и потому, когда представилась возможность, полетел по работе на Север, в посёлок с африканским названием Катанга.
  Оттуда он и привёз рыжего, пушистого месячного щенка и назвал его Рыжиком.
  Первую ночь в квартире, щенок скучал по "маме", но его уложили на мягкий коврик дали говяжьего фарша и молочка в глубоком блюдце. Щенок с аппетитом поел, поскулил немножко и когда вокруг стало темно - Наташа, жена Толи, выключила свет - уснул...
  Утром, Толя проснулся от шуршания газеты на полу и тихого повизгивания. Рыжик уже налил лужу в кухне и собирался сделать ещё что - то там же.
  Толя протёр глаза, вскочил с постели, накинул спортивку, схватил Рыжика подмышку и переступая через две ступеньки, сбежал вниз, во двор, а там, отпустил щенка на заснеженное поле, которое начиналось сразу за домом. Рыжик, нюхая воздух, поискал подходящее место, сделал свои дела, и Толя, таким же манером вернул его на место, в квартиру.
  За то, что Рыжик налил в кухне Толя наказал его, ткнув мордочкой в лужицу и слегка отшлёпал ...
  Видя, что щенок выспался и снова начинает скучать, хозяин дал ему поесть и попить, после чего Рыжик успокоился и задремал на своём коврике...
  ... Через несколько дней такой тренировки, умная собачка всё поняла и в "экстренных" случаях стала проситься во двор...
  
  ...Рыжик ел много, но и рос быстро. В четыре месяца, он достиг величины средней собаки, но лапы его были непропорционально велики, по отношению к туловищу и было ясно, что он вырастет ещё...
  Толя приучил щенка к ошейнику, и выходя из дому, в гости или по делам, непременно брал Рыжика с собой.
  Конечно, вначале это было хлопотно, но Рыжик привык бывать с хозяином подолгу и как всякая умная, породистая собака, старался хозяину угодить и постепенно научился понимать команды...
  Приходя к кому-нибудь в гости, Рыжик по команде Толи, ложился у порога на живот, клал голову на вытянутые лапы и внимательно смотрел перед собой. Если в доме была кошка, он вёл себя прилично, делая вид, что она для него не интересна.
  Вначале, собачка иногда проявляла суетливое любопытство, но хозяин строгим голосом делал ему выговор, а то и шлёпал несколько раз по заду, показывая своё недовольство плохим поведением щенка.
  Рыжик постепенно начал всё понимать с полуслова и потому, у хозяина больших хлопот с ним не было. Щенок быстро научился неторопясь ходить рядом с хозяином на поводке, садится, и ложиться по команде.
  Через какое - то время, когда собака подросла, Толя перевёл её в сарай, неподалеку от дома, а когда бывал свободен, то приводил Рыжика в дом и оставлял лежать на коврике, у дверей...
  Кто - то из старых собачников - охотников заметил, что чем больше молодая собака проводит времени с человеком, тем умнее она становится во взрослой жизни. Так случилось и с Рыжиком.
  Рыжика была замечательная наследственность - результат жёсткого отбора, человеком - охотником. Ведь село Катанга было центром большого охотничьего района и несколько столетий уже, главным занятием поселян была охота.
  Каждая усадьба в этом таёжном посёлке имела своё гнездо собак, в котором оставляли всегда самых сильных, умных, с хорошим характером лаек. Драчунов или трусов выбраковывали с самого начала и потому, в Рыжике сочеталось спокойствие с уверенностью и силой...
  Можно посоветовать всем охотникам, заводить только породистых собак, вот из таких охотничьих поселений. Тогда труды и заботы по выращиванию и воспитанию вернуться владельцу сторицей...
  В лесу, Толя с Рыжиком бывали нечасто, но лес - это уже следующая стадия обучения - считал он, а опыт воспитания у него уже был...
  К сожалению во многом негативный опыт.
  Первая его собака - Волчок, вырос непослушным, своенравным псом и в конце концов его застрелил турбазовский сторож, когда кобель в очередной раз убежал из дома и рвался к привязанной сторожевой собаке, у которой началась течка...
  Толя очень переживал смерть Волчка, грозился наказать сторожа, но поразмыслив, постарался забыть этот грустный эпизод своей охотничьей жизни. Ведь, в конечном счете, он сам был виноват в том, что Волчок вырос таким своенравным и злым к людям.
  Рыжик же, был породистой лайкой, его предки столетиями охотились с человеком, и как все таёжники, деревенские охотники в отборе собак руководствовались своими, тоже столетиями, выжитыми принципами: собака должна быть охотницей, но не драчливой, спокойной и послушной.
  Методы воспитания и отбора были жестокими, но благодаря этой жесткости, подчеркну - жесткости, человек воспитал для себя настоящего помощника и друга.
  Масть, рост, скорость бега у каждой собаки были индивидуальны, но в характере закреплялись из поколения в поколение покладистость, трудолюбие, азарт и сдержанность...
  У деревенских охотников, в глухих таёжных деревнях, где посторонних беспородных собак не было, в каждой семье, в каждом доме формировалось своё гнездо собак. У кого - то рыжие и высокие на ногах, у кого - то серые и кряжистые, с широким разворотом груди и шерстистым загривком, у кого то чёрные с белыми пятнами...
  Но повторяю - после первого же долгого зимнего выезда на промысел, из многих щенков, до года возрастом, оставалось не более двух - трёх, лучших, удовлетворяющих требованиям и привычкам своих хозяев. Остальные уничтожались, застреливались или умирали сами.
  Таков был закон отбора породы. Повторюсь - Рыжик был породистой собакой...
  Когда собаке исполнилось восемь месяцев, наступила зима.
  Красивая, ярко рыжая, тёплая меховая "шуба" спасала его от морозов. Сильное, сбитое туловище, длинные быстрые ноги, позволяли ему без устали скакать или по волчьи отмерять километр за километром по тайге на рыси, когда задние лапы ставятся ровно в следы передних...
  Небольшая голова, красивые, карие глаза видели всё в округе далеко и отчётливо, а острые аккуратные ушки быстро двигаясь, улавливали малейший звук на поле и в лесной чаще.
  Естественный отбор не оставляет нежизнеспособных особей и потому, такие собаки всегда красивы и даже элегантны...
  
  ...Толин приятель - Андрей, в начале осени, ещё по чернотропу, нашёл медвежью, свежевыкопанную берлогу и рядом видел несколько свежих медвежьих лёжек. Зверь копал берлогу несколько дней, кормился где - то неподалеку, а ночевал рядом с будущей норой.
  Когда Андрей, спускаясь по тайге напрямик с горы, случайно заметил кучу жёлтого песка на траве, а потом увидел и берлогу, медведя рядом конечно не было - зверь, наверное, услышал шаги человека и треск веток издалека и где - то спрятавшись, наблюдал за ним из укрытия - медведи умеют это делать...
  Андрей пригласил Толю в конце ноября, уже при глубоком снеге, проверить берлогу - лёг ли медведь и предложил сделать это, прихватив с собой собак. Собак обычно не берут с собой на проверку, но тут решили сделать исключение - молодых собак надо приучать к запаху медведя с "молодых ногтей".
  Толя, конечно был рад проверить Рыжика...
  Был морозный туманный, зимний день. Солнце безуспешно пыталось пробиться сквозь морозную мглу, но утомившись, так и осталось невидимым за серой, туманно - холодной дымкой.
  Андрей договорился встретиться с Толей в истоке большого залива водохранилища и направился туда рано утром, захватив с собой Жучка, молодую лайку его приятеля из пригородного садоводства, расположенного километрах в пятнадцати от назначенного места встречи.
  Толя с Рыжиком, приехали на водохранилище на автомобиле, по льду. Любители подлёдного рыбного лова, пробили туда неплохую трассу, и он без проблем доехал до "кочевья" рыбаков, под восточным крутым берегом большого залива.
  Оставив машину рядом с сидящими на льду рыбаками, Толя, в сопровождении Рыжика, направился в дальний конец залива и прежде чем войти в лес, остановился и в бинокль оглядел ледово-снеговую равнину позади.
  Далеко - далеко, он заметил идущего вразвалку Андрея и рядом чёрную точку - его собаку...
  Толя свернул в мелкий придорожный соснячок, разжёг костёр и стал кипятить чай...
  Минут через сорок, в сосняк вошёл и Андрей, откуда ему навстречу вышагнула знакомая фигура и замахала руками, а потом человек крикнул: - Мужик! Заходи сюда, чай будем пить!
  Андрей обрадовался Толе, свернул с дороги и войдя в лесок, увидел костер, котелок висящий на тагане, утоптанную площадку рядом, на которой разложены были хлеб, колбаса, лук, стояли кружки с чаем.
  Андрей подсел к костру, сделал бутерброд и кинул по кусочку колбасы Жучку и Рыжику. Молодые собаки были знакомы между собой по прошлым походам, поэтому вели себя миролюбиво.
  Проглотив колбаску они легли на снег и затихли, изредка поднимая головы и поглядывая на хозяев. Приятели, не торопясь и посмеиваясь, попили чаю, поели и через время двинулись дальше, по направлению к берлоге.
  Теперь, "команду" повёл Андрей...
  Берлога была выкопана в юго-западном склоне водораздельного хребта, в вершине одного из небольших распадков. Чуть выше, метрах в ста, по гребню, шла старая полузаросшая лесовозная дорога, по которой никто не ездил уже лет пятнадцать.
  Прямо напротив берлоги, на большой лиственнице, для памяти Андрей сделал затесь ещё осенью, чтобы по снегу найти берлогу - зимой под снегом вид местности иногда меняется до неузнаваемости и можно берлогу потерять или в поиске, нечаянно вспугнуть медведя.
  Пока дошли до распадка, пока совещались, как и с какой стороны заходить - короткий зимний день угас. Сумерки быстро опустились с невидимого в морозной дымке, неба...
  Заметно похолодало...
  Приятели, как договаривались, взяли собак на короткие поводки, сбросили рюкзаки на снег, зарядили ружья пулями, проверили ножи и осторожно тронулись вперёд...
  По дну заваленного снегом распадка, озираясь и вглядываясь, подошли к берлоге шагов на двадцать пять...
  Собаки напряглись, крутили головами, нюхали воздух, ловя струйки текучего запаха...
  Андрей прошептал: - Дальше подходить нельзя, можно выпугнуть!..
  Толя промолчал и остановился, хотя подумал: "Почему бы сегодня не попробовать добыть зверя? Ведь мы здесь и с нами собаки".
  Андрей, словно подслушав его мысли, шепотом возразил: - Пусть медведишко облежится. Сейчас уже темно и если он нас учует, то уйдёт без выстрела...
  Толя кивнул соглашаясь.
  Тут лёгкий ветерок, от берлоги, чуть дунул в лицо и Рыжик, задвигал носом и уставился в сторону чела берлоги. А потом тревожно и тихо заскулил.
  Толя одёрнул его поводком и охотники, так же медленно, осторожно, стали уходить назад - медведь лежал в берлоге...
  
  ...Добыли того медведя легко и быстро, через месяц, в канун Нового Года.
  Без хлопот подошли к челу, Андрей заломил вход в нору, а Толя увидев, как медведь вцепился зубами в осиновую слегу, пытаясь затащить её внутрь, прицелился, выстрелил и попал в голову, за ухо...
  Медведь умер мгновенно...
  Когда всё было кончено, и убедились, что других медведей в берлоге нет, спустили собак. Молодые лайки возбуждённо сновали вокруг берлоги и Андрей, улучив момент, забросил Жучка внутрь, прямо на голову лежащему, мёртвому зверю. Жучок с воплем выскочил, отбежал подальше и, озираясь, стал испуганно лаять.
  Толя стал травить на медведя Рыжика и тот не испугавшись, в какой - то момент заскочил в берлогу и схватив неподвижного, но страшного хищника за бок вырвал клок шерсти и хотел повторить этот манёвр, однако разъярившуюся собаку оттащили и Андрей похвалил Рыжика: - Будет, будет из него медвежья собака!..
  Прошёл ещё год...
  Рыжик подрос, возмужал, потяжелел. Ростом он был почти во взрослую овчарку, но более плотный, сильный и быстрый.
  Толя ездил с ним в тайгу, в ноябре и добыл несколько соболей и сохатого. Но об этой поездке другой рассказ...
  Взрослая, породистая лайка, напоминает машину для бега, для погони, для борьбы со зверем. Я знал собак, которые вдвоём загрызали волка, а когда в одном из походов их было три, они задрали взрослую лосиху: набросились, повалили и умертвили. Весу в той лосихе было более двухсот килограммов...
  Охотнику с такими собаками, даже безоружному медведь не страшен.
  Но такие собаки страшны даже для человека, когда они разъярены или голодны...
  Толя после ноябрьской таёжной поездки, долго отсиживался дома, делал срочную работу, но закончив, решил "проветриться", быстро собрался, посадил Рыжика в машину и поехал по старой лесной, Курминской дороге в сторону, залива...
  Оставив машину у знакомого сторожа в садоводстве, он взял Рыжика на поводок, и только войдя в нетронутый лесорубами лес, отпустил его. Места были давно знакомые, и Толя, перейдя Хейское болото, поднялся по малозаметной тропинке, от которой остался только не зарастающий прогал, на водораздел и здесь, увидел след глухаря, который шагал по неглубокому снегу с увала на увал, словно на прогулке.
  Рыжик куда - то исчез и Толя начинал беспокоиться. Однако Рыжик, никогда в лесу под ногами хозяина не болтался и наверняка, где-нибудь, наскочив на свежие следочки косули или даже лося, разбирался в них.
  Пройдя метров двести по гребню, оторвавши взгляд от следа, охотник поднял голову, огляделся и увидел впереди, среди мелкого осинника припорошённого снежком, взлетающего с земли, вспугнутого им глухаря.
  Сдернув с плеча ружьё Толя, навскидку выстрелил, но крупная птица, мелькая между сосновых вершин, улетела вдаль. Чертыхнувшись и обругав себя "мазилой", охотник перезарядился, выбросил стреляную гильзу на снег и на её место, с сухим щелчком опустил в ствол патрон с картечью...
  Из-за спины, на махах выскочил Рыжик, пробежал по следу глухаря до места взлёта, понюхал там снег, стал как вкопанный, вращая головой послушал окружающий лес и потом, виляя хвостом подбежал к хозяину.
  - Где ты бродишь? - ворчливо проговорил Толя - мог бы этого глухаришку облаять. Все, какая ни есть, но добыча...
  Рыжик выслушал хозяина, вильнул хвостом и сорвавшись с места, убежал в ту сторону, откуда и появился на звук выстрела.
  Толя заинтересовался такой торопливостью и развернувшись, пошёл теперь уже по следам собаки.
  Пройдя через красивый крупный сосняк, охотник спустился в низину, дошёл до широкого болота, и потом, забирая влево, начал по диагонали подниматься на горушку, покрытую некрупным березняком и заросшую кустами ольхи.
  На вершине, он огляделся. Погода портилась, начинался небольшой снежок и ветер дул снизу, из пади. И оттуда же, словно из - под земли, раздавался лай Рыжика, чуть слышный, но яростный и непрерывный.
  Толя, заволновался и побежал на лай - так Рыжик всегда лаял на крупного зверя...
  Спустившись в распадок, охотник остановился, перезарядил ружьё пулями и ещё послушал.
  Раздуваемый ветром, колючий, мелкий снежок сёк щёки и норовил попасть в глаза. Вокруг заметно потемнело, и опасливо оглядывая густой ельник впереди, торопливо шагая, Толя двинулся на возобновившийся лай...
  Держа ружьё наизготовку, охотник, то и дело наклоняя голову, обходил плотные заросли молодых ёлочек.
  Продвинувшись чуть дальше вверх по склону, он, в узкий прогал между кустами, увидел метрах в тридцати под большой, торчащей вверх чёрными корнями выворотня, мелькнувшего Рыжика.
  Толя, начиная уже догадываться, но ещё не до конца веря в своё предчувствие, немного испугался.
  Идя сегодня в лес, он совсем не рассчитывал на встречу с медведем - у него было всего две пули, а крупной, медвежьей картечи вообще не было. К тому же, он недостаточно опытен, чтобы стрелять в одиночку из под собаки, берложного медведя.
  Собака может совершенно неожиданно спровоцировать медведя на нападение. А когда он выскочит из берлоги - очень трудно попасть в убойное место. Медведь же в такой чаще легко может наброситься на человека и заломать его...
  Дрожащими от волнения руками, Толя вынул охотничий нож из ножен и спрятал его за голенище сапога...
  Чуть обойдя выворотень по кругу, но не приближаясь к нему, он увидел чело, а Рыжик заметив хозяина, ещё яростнее залаял почти в самое отверстие, темнеющее на белом снежном фоне...
  "Сейчас он выскочит - подумал Толя и подняв ружьё выцелил в чёрное отверстие, почти круглой формы, под корягой. В этот момент, медведь изнутри зло рявкнул на собаку и у охотника задрожали коленки...
  - Чёрт побери! - ругался он шёпотом. Что делать?! Стрелять отсюда в чело не видя медведя - глупо и опасно...
  Ждать, пока Рыжик отстанет от зверя, тоже вряд ли умно. Собака меня видит и поэтому лезет почти в берлогу...
  Помолчав, он прошептал самому себе: - Надо уходить, но место заметить...
  Пятясь задом, не отрывая взгляда от собаки у берлоги, он дошёл до крупной сосны и, остановившись, острым ножом срезал с толстой коры, круг величиной с головной убор, добравшись местами до желтоватой древесины...
  "Тут, прямо напротив, метрах в пятидесяти, я увижу берлогу - думал он вглядываясь в окружающий лес и запоминая, - когда приду сюда в следующий раз, не один и без собаки...
  Это я запомню! Медведь меня не видел. Я сейчас отзову Рыжика и через несколько дней приду сюда снова...
  Погода портится и медведь, я думаю, не уйдёт из этого логова. А я через день - два, сделаю тут проверочный круг, чтобы убедиться и проверить, что медведь остался здесь зимовать..."
  Отойдя метров на триста от берлоги, Толя засвистел, отзывая собаку, но тот продолжал размеренно и зло лаять с одного места...
  Снег повалил гуще...
  Выйдя на свои, полузаметённые следы, охотник старыми покосами, стал подниматься по пади вверх, разговаривая сам с собой.
  - Как же так?! Тут недалеко от города... До ближайшего садоводства по
  прямой всего километров пять, а он вздумал тут зимовать. Мне просто повезло, что Рыжик такой настырный. Видимо причуял запах медведя, а потом по запаху и берлогу нашёл...
  Толя остановился и оглядываясь назад, снова громко засвистел - лай уже был едва слышен...
  Пройдя ещё немного, он вдруг увидел, как из снега, метрах в тридцати от тропы слева, взлетела крупная птица, и села на вершину сухостойной ели.
  - Хм - отметил про себя Толя - что он здесь делает, почти в темноте?
  Сойдя с тропы, охотник подошёл к тому месту, откуда взлетел коршун - он успел рассмотреть сидящую на ели настороженную птицу - и различил лежащего под ней на белом снегу глухаря.
  - Вот это подарок! - воскликнул ошеломлённый Толя, поднимая глухаря за шею и чувствуя тяжесть ещё тёплого, незамерзшего тела. Вглядевшись, он различил в наступающих сумерках на голове глухаря, рядом с красной, словно вышитой бровью, кровь и понял, что коршун заклевал упавшую на снег раненную птицу.
  Это был тот глухарь, в которого он стрелял несколько времени назад и видимо ранил, а когда глухарь - петух, упал на землю, то его увидел пролетавший неподалёку коршун, спикировал и добил жертву, но вот воспользоваться добычей не успел - помешал человек.
  Толя на время отвлёкся, но потом снова стал слушать и заслышав далёкий лай, стал разводить костёр - разгрёб снег до земли, достал из кармана рюкзака кусочек бересты, наломал сухих веток от подножия сухой ели.
  Пламя весело пробежало по смолистым веткам и костёр вспыхнул, осветив и близко стоявшие деревья и белый свежевыпавший снег на полянке.
  Ароматный дымок, тёмными клубами поднялся вверх и Толя подумал, что через несколько минут, Рыжик, учует запах костра - обычно собака чувствует костровый дым за несколько километров...
  Потом, он, перезарядив ружьё дробью, выстрелил в воздух два раза и сел ждать...
  Было уже совсем темно. Ночной костёр отблескивал красными сполохами на белом, когда к костру выбежал, Рыжик, взволнованный и усталый.
  Толя ласковым голосом, с облегчением вздыхая, похвалил его: - Молодец! Видно, что зверовая собака...
  Допив чай, и в последний раз погрев руки над костром, охотник взял Рыжика на поводок, и побрёл к дороге, ведущей к знакомому садоводству...
  Рыжик шёл рядом и всё время тревожно оглядывался назад...
  Медведя того добыли в конце декабря...
  Приехали на берлогу вдвоём, вместе с Александром Владимировичем, опытным медвежатником и давним хорошим знакомым.
  Подъехав на вездеходе - "Уазике", поближе, оставив Рыжика в машине, ушли к берлоге.
  Брели по глубокому снегу и негромко разговаривали. Не доходя метров двести, стараясь не шуметь, вырубили слегу - мёрзлую осинку толщиной в руку и длиной метра в три.
  Шёпотом говорились, кто, что будет делать и где стоять, и пошли к берлоге...
  Александр Владимирович, напарник Толи по этой охоте, был опытный охотник и прекрасный стрелок, и добыл уже около двадцати медведей.
  - Как - то,- рассказывал он на ходу - выходил я из тайги, с промысла.
  - Со мной и ружья то не было, был только пистолет системы Макарова.
  Под вечер, мои собаки случайно нашли берлогу.
  Я собак привязал, уже почти в темноте подошёл к челу, привязал слегу одним концом к кустам растущим поблизости, а другим заломил вход в берлогу. Было конечно страшновато, но я выдержал, и когда медведь стал хватать за слегу зубами, я изловчился и застрелил его из пистолета в голову...
  - Потом заночевал неподалеку, у костра, потому что провозился разделывая крупного зверя, почти до полуночи.
  Но я тогда был моложе, сильнее, веселее - закончил Александр Владимирович свой короткий рассказ и улыбнулся...
  
  ... Вскоре подошли к зарубке на сосне. Толя показал напарнику берложное чело полузасыпанное снегом и после, они осторожно начали подход к берлоге. Александр Владимирович, шёл следом за Толей, с ружьём наизготовку, а когда приблизились метра на три, он, рукой показал Толе наверх берлоги и тот осторожно, обойдя бугор, под которым расположился зверь, сверху и сбоку воткнул в чело слегу, поперёк.
  Тут охотники заговорили в полный голос, и медведь заворочался в берлоге, Александр Владимирович вскинул ружьё к плечу, напрягся, поводил стволами выцеливая медвежью голову, потом, не отрываясь от приклада, буркнул сквозь сжатые зубы: - Вижу его - и выстрелил!
  А потом, чуть поведя стволами, ударил во второй раз.
  Тут же перезарядишись, старший охотник произнёс заглядывая в темноту берлоги: - Кажется готов!
  Осторожно обходя берлогу они не опуская ружья всматривались в тёмную нору и наконец убедившись, что чуть различимая в темноте берлоги косматая голова медведя неподвижна...
  Потом вместе на верёвке вытащили обмякшую тушу наружу, и пока Александр Владимирович разводил костёр, Толя сходил к машине и выпустил Рыжика. Собака стремглав устремилась к берлоге, сходу наскочила на медведя и, впившись в горло, стала рвать его бросками - хватками. Подбежавший Толя оттащил Рыжика и довольный Александр Владимирович похвалил: - Да собачка видно неплохая. Я таких только на севере, в тайге видел...
  Толя смущённо улыбнулся - ему эта похвала была очень по душе...
  Поправив на брусочке ножи, принялись разделывать тушу, изредка отогревая скользкие покрытые плёнкой жира руки у костра. Александр Владимирович, снимал шкуру с головы, аккуратно подрезая дёсны, глаза, уши, а Толя "освобождал" лапы с когтями...
  Сняв шкуру, свернули её трубой, чтобы поменьше замерзала, и стали обрезать сало снаружи, квадратными пластами - медведь был жирный. Потом вскрыли тушу и вырезав выбросили внутренности, которых было совсем немного - перед залеганием в берлогу, медведи "чистятся" - освобождают желудок и кишки от остатков пищи.
  Разделав зверя, мясо и сало разложили в две кучки и принялись перетаскивать всё это к машине, до которой было километра полтора...
  Сходили, тяжело загрузившись раза по два и вынесли всё - Медведь был небольшим.
  - Ну, теперь можно и передохнуть - отдуваясь предложил старший охотник, и Толя, вытирая пот со лба согласно кивнул головой.
  Развели костёр, поудобней устроились, выпили водочки по маленькой за успешную охоту. Толя закусывая, посмеивался и пережёвывая ароматное, чуть подсоленное медвежье сало, рассказал историю про охоту на берлоге, услышанную им от одного из участников команды шоферов, водивших грузовики с продуктами на Лену,
  - Узнали шофера, от местных про найденную берлогу, и купили её за
  недорого. Собралось их человек шесть, все с ружьями.
  Заехали на машинах к тунгусу, местному охотнику, который промышлял неподалеку и жил в зимовье.
  С вечера крепко выпили, напоили тунгуса, выпросили у него собак на завтра, на берлогу.
  - Тунгус утром не смог на ноги подняться с перепою, а водилы, мужики
  тёртые, им хоть бы что. Кто - то с утра уже крепко опохмелился.
  Все на взводе, взяли собак тунгуса и пошли к берлоге, чуть песни не поют...
  - Подошли, выпустили собак, а сами стали веером поодаль, бояться близко
  подходить. А собаки хорошие, чуть в берлогу не залезают...
  Медведь не выдержал и выпрыгнул с рёвом - собаки на него... Шофера открыли стрельбу, одну собаку убили сразу, другую ранили, а медведю хоть бы что, только озлился и бросился на мужиков.
  - Те разбежались: кто на дерево от страха полез, а кто просто убежал! А тот медведь легко, на махах в тайгу ушёл.
  Вернулись мужики к зимовью ни с чем, а следом, окровавленная собака
  приползла...
  Тунгус - охотник с горя заплакал, а мужики друг на друга не смотрят, сели в грузовики и уехали...
  
  ...Толя, рассказывая историю, попивал чаёк и посмеивался.
  Александр Владимирович дослушал рассказ, поулыбался и налил себе ещё рюмочку, а Толя отказался. Выпив, старший охотник, закусил корочкой, покрякал и словно отвечая Толе на его рассказ, продолжил разговор.
  - Хорошо сидим! За что я люблю охоту, так это за то, что после трудов и
  даже опасностей, можно вот так посидеть у костра, выпить, поболтать, расслабиться и вспомнить многое, что уже позади...
  Отклоняясь от разгоревшегося костра, он щурился, грел ладони. Протягивая их поближе к огню...
  - Толя, ты ещё молодой, а я охочусь уже лет тридцать пять и люблю это
  дело, как основную, самую интересную часть моей жизни. Я и на стенде начал стрелять, чтобы на охоте меньше мазать про стрельбе и тем самым меньше шума производить и с большим толком. В молодости я стрелок был аховый, в летящую утку нечасто умел попасть. Зато потом, когда стал мастером спорта, я уже стеснялся бить по сидячей птице. И только вспугнув, нажимал на курки...
  Он помолчал, потер рука об руку разгоняя кровь, нагнувшись, налил себе остывшего чаю и вздыхая стал отпивать маленькими глоточками...
  - Я и оглох то наверное от сильных и частых выстрелов. Ведь на стенде
  приходится помногу стрелять. Всё казалось, что ничего не случится, если наушники - глушители не одену. Ан, нет!..
  Толя сидел поодаль и поглаживал мягкий пушистый мех на загривке дремлющего Рыжика...
  - Настоящего охотника - продолжил Александр Владимирович - отличают от любителя три вещи: - Любовь и понимание законов природы; умение терпеть и приспосабливаться к тяжелой жизни в лесу и умение хорошо стрелять. Это как бы профессиональные черты охотника...
  Толя слушал и незаметно любовался старым охотником.
  Александру Владимировичу было уже за шестьдесят, но он выглядел молодо, всегда бывал весел и дружелюбен и главное, несмотря на трудную судьбу, сохранил в себе доброту и любовь к природе и к людям...
  "Вот бы и мне в его лета, быть таким же бодрым и сильным - подумал он и в это время, Александр Владимирович допил свой чай, встал, разминая мышцы крепкого, кряжистого тела и предложил: - Ну что, будем собираться по домам?
  Так и закончилась та охота...
  
  ... Но пришла пора рассказать и о печальном.
  Это было в конце зимы.
  Толя выехал в лес прогуляться самому и выгулять собаку. Сезон охоты закончился, но в лес, на свежий воздух очень хотелось...
  Рыжик засиделся дома, потолстел и стал очень крупной, внушительной собакой. Ему перевалило на третий год, и начался возраст собачьей зрелости...
  Машину, как обычно оставили у знакомого сторожа, на садоводстве и проведя Рыжика на поводке, до угла садоводческого забора, Толя отпустил его...
  Сделав пару стремительных кругов по снегу, на длинных махах Рыжик стал валяться в снегу. Потом вскочил, отряхнулся и крупной рысью, деловито ушёл вперёд в лес, по пробитой среди полей чистого снега, тракторной дороге.
  "Наверное, мужики сено вывозили недавно, с дальних покосов" - заключил про себя Толя и пройдя с километр по колее, свернул налево в чистый снег и побрёл по окраине болотца, осматривая старые и свежие следы зайцев и лисиц.
  Светило солнце, искрился первозданной чистоты снег, зелёная сосновая хвоя контрастно выделялась на сине - голубом чистом небе...
  "В городе снег серый от сажи и копоти, а здесь всё как в раю - настоящее раздолье - подумал он и глубоко вздохнул, набрав в лёгкие морозного, свежего воздуха.
  Побродив по соснякам, Толя слегка подустал и возвратился к дороге.
  Рыжика всё не было...
  Толя скинул рюкзак, привычно и быстро развёл костёр, прямо на дороге и поставил котелок, чай кипятить.
  После полудня задул ветер, и на синем глубоком небе появились белые облачка. Начиная, беспокоится, он несколько раз вставал и внимательно вслушивался в гудение ветра, надеясь услышать издалека знакомый лай Рыжика.
  Но слышен был только шум раскачиваемых под ветром сосновых хвойных крон, да скрип движимого упругими порывами воздуха полу упавшего осинового ствола, опирающегося на сухостойную сосну.
  Дым от костра тянулся в ту сторону, куда мог уйти Рыжик и Толя нервничал всё сильнее. Обычно собака, учуяв костер, приходила издалека, даже за несколько километров. Сегодня всё было не так...
  Наконец, он увидел Рыжика вывернувшего из - за поворота и понял, что случилась беда. Собака часто останавливалась, ложилась, а когда вставала, то видно было, что её шатало. Толя бросился навстречу.
  Рыжик, заметив подбегающего хозяина, заскулил и неловко сел на снег - вся задняя часть его тела была в крови, а левая лапа, болтаясь, волочилась по снегу. Когда хозяин подбежал к нему, Рыжик лёг и, не отрываясь, глядел на него и тихо скулил, словно прося извинения за хлопоты.
  Толя взволнованно и часто задышал, осмотрел тело собаки, не прикасаясь к окровавленным местам.
  В Рыжика стреляли, наверное дробью, с близкого расстояния, раздробили кость левой лапы и перебили сухожилия.
  Оставив Рыжика лежать на дороге, Толя вернулся к костру, сбросал в рюкзак чайные принадлежности, вынул поролоновую подстилку, и возвратился к собаке.
  Рыжик уже не мог двигаться и тяжело дыша, зализывал рану...
  Переложив собаку на подстилку, хозяин осторожно поднял его на руки и торопясь понёс в сторону садоводства, к машине.
  Задыхаясь и потея, Толя, наконец, донёс тяжёлую собаку до машины, уложил его на переднее сиденье рядом с собой и заведя мотор, на большой скорости, придерживая левой рукой сползающую с сиденья собаку, помчался в город.
  Подъехав к дому, он оставил машину у входа, вбежал в квартиру и не раздеваясь, позвонил знакомому хирургу, тоже охотнику - он решил делать Рыжику операцию...
  Подъехав к дому в котором жил хирург, он вызвал его и они вместе осмотрели собаку. Необходимо было срочно оперировать.
  Держа собаку на руках, спустились в подвал, установили посередине, под большой, яркой лампой, старый стол, и положив на него Рыжика, приступили к операции....
  Для начала, хирург сделал укол анестезии и сбегал в дом за инструментом. Толя держал одной рукой сильный фонарь, а другой поглаживал стонущую, как человек собаку...
  Операция длилась долго, часа два наверное. Хирург, резал, промывал и очищал рану, собирал разбитую кость, связывал сухожилия, потом зашивал и даже сделал гипсовую повязку.
  Для хирурга, это, наверное, была одна из самых сложных операций...
  В двенадцатом часу ночи закончили, и Толя горячо поблагодарив приятеля, отвёз собаку домой, уложил его на кусок оленей шкуры, в кухне, под столом...
  Рыжик всю ночь не спал и при любом движении, чувствуя боль повизгивал. Утром, Наташа, Толина жена, дала ему снотворное, разведя в водичке и после, спустя какое - то время Рыжик уснул...
  
  ...Через два месяца, Рыжик был почти здоров, но левая задняя нога, при отталкивании действуя нормально, в расслабленном состоянии болталась из стороны в сторону. Были безвозвратно повреждены сухожилия, отвечающие за координацию бокового движения лапы...
  
  ...Рыжика украли из сарая на улице, ветреной сентябрьской и дождливой ночью, когда из - за шквального ветра ничего не было слышно, а из - за сильного дождя, почти ничего не было видно...
  
  
  
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
  2005 г. Сентябрь. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Преданность.
  
  
  
  Рассказ собаки.
  
  "Благоговение - чувство, испытываемое человеком к Богу и собакой к человеку..."
  
  ...Я безмерно привязан к нему, одиноко и обречённо...
  Но Он этого не замечает и даже не подозревает...
  Однако, когда он меня погладит и начнёт растягивая слова, своим волшебным голосом хвалить меня: - Фома хороший... Умный - я готов завыть от счастья. Но моё воспитание не дает этого делать, не позволяет даже просто ему улыбнуться. Я делаю вид что мне всё равно...
  И поэтому Он думает, что у меня плохой, мрачный характер, о чём Он, иногда почему то, с незаметной другим гордостью, рассказывает своим приятелям.
  Но мне абсолютно всё равно, что они обо мне думают...
  Когда я смотрю на него исподтишка, то не могу унять в себе чувства восхищения, перед его умением казаться окружающим простым человеком. Ему кажется, что когда он разговаривает, молча сидит или идёт по тайге, то Он это делает, как все другие. И тут, Он, как всегда скромничает...
  Ни у кого больше я не слышал такие волшебно мелодичные, мягко - переливчатые, бархатистые нотки в голосе...
  А его, всегдашнее спокойствие, доброжелательность, умение вести за собой других, даже не замечая этого?
  Но зато, когда он сердится, то такой металл звенит в его коротких словах, что мороз пробегает по коже.
  Походка у него тоже необычная - развалистая и широкая. Кажется, что Он никуда не спешит. Но сколько раз было, что мы, этой походочкой проходили по сорок - пятьдесят километров и при этом ни жалоб на усталость, ни стёртых ног.
  Идёт, да ещё и посмеивается сам над собой и напевает шутливую песенку: - На палубе даосы курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал...
  Я не знаю кто такие даосы и кто такой Чарли Чаплин, но наверное это смешные люди, потому что даже такой серьёзный человек, как мой Хозяин, сдержанно хихикает и фыркает...
  Для меня очевидно, что Он, человек с воображением.
  Один раз остановились уже под вечер, на берегу небольшой таёжной речки и решили перекусить. Я так набегался, что прилёг под кустиком и задремал, а Он вскипятил чай поел чего-то и вдруг засобирался. Я на него удивлённо глянул, а он мне и говорит:
  - Ну что, Фома - это меня так зовут... Пойдём-ка братец домой. Тут каких -нибудь километров двадцать и мы их часа за четыре сделаем... Так, что к одиннадцати вечера будем уже дома...
  Я конечно не стал возражать, улыбнулся и уши прижал. А Он погладил меня, вздохнул, закинул за спину рюкзак и пошёл вразвалочку вперёд, на закатное солнце...
  Расскажу немножко о его наружности...
  Он крепкого сложения, хоть невысокий, но стройный. У него сильные мускулистые руки и широкая, высокая грудь. Наверное поэтому, Он дышит всегда ровно и незаметно. Лицо продолговатое, с правильными, гармонично сочетающимися чертами. Глаза небольшие, серого цвета и на солнце отливают голубым. Его очень красит улыбка - широкая, добродушная. Даже борода на его лице очень уместна. Он говорит, что так легче выглядеть прилично, даже после недели проведенной в тайге...
  Но зато когда Он злится, то глаза становятся как колючки и руки невольно сжимаются в кулаки. Я его гнев на своей шкуре испытал!
  Как-то раз, в начале осени, был в тайге переход белки и Хозяин, загнал на дерево одну из них.
  Когда мы с Ритой, - о ней я расскажу позже - набежали под дерево и зашумели, Он стряхнул её на землю и в суете и азарте я подхватил зверька и немного помял. И всё не хотел Ему отдавать - ведь я же её поймал, а не Он...
  Тогда, Хозяин ласковым таким голосом стал звать меня поближе и я конечно не выдержал и подошёл...
  Тут, Он своей железной рукой схватил меня за гриву со спины, так чтобы я не мог сопротивляться, сорвал ивовый куст и стал меня этим прутом стегать по спине и бокам. Конечно было не так больно, как обидно, но видимо Хозяин на это и рассчитывал. Он хлестал меня и приговаривал:
  - Это тебе, чтобы ты не баловал, и слушал, что я тебе говорю...
  Потом он меня отпустил и я отбежал, а он ушёл и не разговаривал со мной несколько дней...
  Я уж и так, и эдак, а он молчит и делает вид, что со мной незнаком...
  Да - а -а - а...
  Натерпелся я тоски тогда. Хорошо, Он отходчивый...
  Как в лес засобирался, то дал мне корочку хлеба и даже погладил... Тут я понял, что его гнев прошёл и мне стало так легко и радостно на душе...
  
  Ну а теперь, я немного расскажу о том, как мы встретились...
  Я тогда был совсем ещё молодой и жил при молодой девушке-хозяйке в большом городе. Она во мне души не чаяла... Романтическая натура.
  Я постепенно перезнакомился со всеми её подружками и был о них не самого лучшего мнения.
  Идём гулять встретившись, они начинают болтать о всякой чепухе. Рассказывать о школе или институте, а ещё чаще о своих несносных приятелях. Это были такие манерные хлыщи, слабосильные и слабохарактерные. Вполне может быть, что кто-то из них был "голубым"!
  Но я отвлёкся...
  Однажды мы выехали на трёх машинах на пикник. Загрузились и поехали... Приехали в какой-то дальний лес, моя подружка выскочила из легковушки заохала, заахала, задышала...
  - Ах, как тут хорошо! Ах, как тут просторно!
  Не слушая её, я побежал нюхать разные травки и цветочки. Забежал за деревья и тут увидел лисичку. Ну конечно я обо всём забыл - друг как молнией меня ударило. И когда я прихватил её несносный запашок, у мен внутри словно цепь какая-то оборвалась и я понял, что что это охотничья страсть...
  Одним словом меня охотничий угар охватил. Я кинулся за лисой со всех ног и даже казалось, что вот-вот её прихвачу за рыжую "шубу".
  Но она юркнула в один овраг, потом перескочила во второй, потом каким-то густым ельником пошла петлять. Одним словом, через два часа я очнулся и не могу понять где я?
  Лиса убежала, солнце за лес садится. Холодно стало, тоскливо. А где наш бивуак я и не помню вовсе...
  Побежал в одну сторону, в другую, а тут и сумерки, туман над травой стал подниматься...
  Мне стало страшно!
  Промучился я всю ночь мотаясь по чащам, умаялся и от огорчения, прилёг под утро уже и задремал - и вдруг слышу - кто то идёт по тайге.
  Ну я туда. Какой-то мужик в резиновых сапогах и с ружьём шагает. Я к нему. Он мне и говорит.
  - Ну что приятель, заблудился, хозяев потерял? А я ему ответить не могу, меня дрожь после бессонной ночи колотит...
  Взял он меня с собой в машину, которая стояла неподалёку, на просёлочной дороге, посадил на переднее сиденье и увёз в город.
  А назавтра отдал меня Ему, и стал я у Него жить. Мой новый Хозяин, был брат этого мужика...
  Вскоре я понял, что мой Хозяин человек боевой - по лесам, по тайгам неделями бродит с ружьём. А я ведь романтик. Для меня лучше леса ничего в жизни нет... Так и зажили вместе...
  Было одно приключение в начале зимы...
  Мой Хозяин, вместе с братцем по первому снегу всегда ходил на Курминский залив, на охоту.
  Вот и в тот раз, выступили из города рано утром, ещё по темну. Водохранилище и первый лес, был в километре от пригорода, где мы жили...
  Кстати, мой новый Хозяин, держал меня как аскета, в кладовке, во дворе дома и я успел подготовиться к морозам, потому что условия были спартанские, не то что у той юной девушки, где я жил в душной квартире...
  Но я продолжу...
  Только мы подошли к заливу, который по берегам уже покрылся тонким прозрачным льдом, как мой Хозяин решил по этому льду зайти подальше от берега.
  Идёт осторожно, охает и ахает, прозрачностью воды подо льдом восхищается и вдруг лёд как ухнет, и провалился под ним.
  Хозяин крякнул, охнул и загребая ружьём как веслом, лёд перед собой грудью ломает и упорно идёт к берегу...
  А было холодно, градусов эдак двадцать, минус!
  Я, спервоначалу думал, что Он балуется и давай по берегу бегать и шуметь, а Он на меня рявкнул: - Заткнись дурак! - а как на берег вылез, почему-то стал бегать, а братец евонный, в это время костёр разводил...
  Только потом, я понял, что Он боялся замерзнуть до смерти!
  Тогда Хозяин переоделся в запасные штаны братовы, портянки выжал, у костра просушил, чаю горячего попил и как ни в чём не бывало, отправился с братцем дальше.
  Пришли мы в Курму, уже под вечер...
  Там, стояли на мысу, на берегу широкого залива, несколько домиков и в один из них мы внедрились. Рядом ночевали, какие-то мужики деревенские, которые наутро ушли назад, в свою деревню...
  А мы, рано утром, с Хозяином, который одел белый маскхалат, пошли в долину Олы, где пересекли запашистый ещё, лосиный след.
  Я конечно, тогда был ещё "чайником", засуетился и полез в высокий кочкарник. Ноги посбивал, пока пытался след выправить и умаялся сильно. Хозяин целый день за мной проходил, и один раз мы этого чёрного, гривастого, горбоносого лося даже видели.
  Но и он нас заметил, да так припустил в вершину большого распадка, что мы запарились его догонять. Наконец Хозяин повернул в сторону зимовья и меня свистнул. Я честно сказать, даже рад был этому - так с непривычки набегался по болотным, высоким кочкам...
  Пришли в зимовье, Хозяин в зимовье скоро стал кашу варить, слышу сладкие аппетитные ароматы из избушки доносятся. Ну думаю, скоро будем харчится...
  Луна, к тому времени взошла, снег кругом белый, белый и морозик прибавляет...
  Вдруг слышу, где-то за мысом, вроде как санные полозья по снегу скрипят. Потом вдруг появляется вдалеке лошадка в санях и какие-то мужики в белых полушубках сидят в них. Я конечно зашумел, и Хозяин на шум вышел...
  Подъехали Мужики, а оказалось, что это целая карательная экспедиция! Мужики-то в полушубках, да с пистолетами на поясных ремнях и в шапках заиндевелых...
  Хозяин пригласил их в избушку, а я слушаю...
  Долго там какие-то разговоры были. Потом вышли мужики эти, несут Хозяйское и братово ружьё, бросают их в сани и говорят Хозяину: - За ружьями придёте в охот надзор...
  Вижу Хозяин сердитый, но молчит, а возница который мужиков привёз, в сторонке, перед Ним, как бы оправдывается, говорит: - Пришли к нам на кордон мужики, которые здесь ночевали, и заложили вас. А эти, меня заставили, их сюда везти...
  Хозяин молчит и только головой кивает, а как уехали мужики в санях, говорит братцу: - У нас с тобой документы в порядке, только путёвки в эти места нет. Вот они и придрались, оружие забрали, чтобы мы их охоте не помешали... Вздыхает, лицо ладонями трёт: - Ну мы как-нибудь с ними сочтёмся... Одного мужика я знаю... Он в тюрьме несколько месяцев отсидел, за то, что какого-то охотника, нечаянно застрелил из пистолета, когда по убегающему "браконьеру" стрелял, в его ГАЗик. Говорит, хотел в колёса, а попал прямо в голову...
  У хозяина, в это время, глаза недобро заблестели и я, в этот вечер, старался ему на глаза не попадаться...
  Назавтра, мы не солоно хлебавши, с утра домой выступили, а хозяин идёт и ворчит: - В следующий раз буду ружьё под корягу прятать, а охотится не брошу...
  
  ...Однако, вскоре мой Хозяин собрался в дальние края и меня с собой прихватил. Правда сам решил лететь самолётом, а меня попутной машиной отправил. Я конечно не роптал, потому что не мог уже без него прожить и нескольких дней и потому, подчинялся как Богу, чуть не молился на него... Характер у меня привязчивый...
  Он меня с рук на руки сдал какому-то мужику с редкой рыжей бородкой и хитрыми глазами. Тот помог мне взобраться в кузов, под самый верх брезентового тента, устроив некое подобие тёплого гнезда на груде вещей и багажа для сейсмостанций на БАМе.
  Мороз был нешуточный и мы доехали до посёлка Ангаракан за пять дней, по пути объехав весь Байкал, с южной его стороны...
  Дорога шла горами, через дремучую тайгу. И лёжа у себя наверху, я иногда чуял диких зверей, которых там, в этом лесу было не меряно...
  Хотя сторона была южная, но мороз был изрядный, да и трясло не слабо. Однако я всё выдержал и в итоге, через пять дней "высадился" в посёлке, в вершине Малой Ангары, на базе сейсмологов.
  Только я спрыгнул с самого верха кузова, как на меня налетел какой-то Шурик, местный хулиган и драчун. У меня голова ещё кругом идёт, а он этим и воспользовался...
  Хорошо, Хозяин подоспел на выручку. Вдвоём мы отогнали Шурика и я водворился на базе.
  Но как только увидел своего любезного Хозяина, так с души ком свалился. Ведь я хотел, если что, пуститься его разыскивать. Он ведь меня никогда не бросит...
  А так, место там ничего. Горы кругом, тайга северная, глухая и снегу под два метра. Люди ходят в туалет по какому-то тоннелю снежному, сверху для меня виден только кусок синего неба...
  Хозяину там спервоначалу не понравилось. Он ведь привык сам собой распоряжаться и не от кого не зависеть. А тут соработники, да ещё и начальник отряда не самые лучшие.
  В него правда сразу жена этого начальника втюрилась. И ведь в него нельзя не влюбиться: мрачный, немногословный, гордый, но как только улыбнётся, так сразу словно солнце в дождливый день засветится. Есть такие люди, которые всем девушкам нравятся. Тут какой-то секрет скрыт, который я никак разгадать не могу...
  Я его не ревную.
  Но я отвлекся с этими девушками...
  Он ведь для меня, как старый вожак - что скажет, то я и сделаю. Одним словом и моя жизнь стала в колею входить постепенно. А эта молодая женщина и меня стала подкармливать , стараясь Хозяину понравится. Я конечно скромничал. А она: - Фома, Фомушка, Красавец! Заласкала совсем...
  И тут мой Хозяин устроил скандал...
  Там был такой рыжий молодой наглец, из деревенских, да ранний. В армии он был сержантом при кухне. Вот и привык верховодить перед молодыми, голодными салагами. И тут он тоже попробовал к моему Хозяину, как на кухне, с подленькими насмешечками подъехать. А Хозяин, как я уже рассказывал, иногда бывает крут. А тут ещё по детям заскучал, которых с жёнкой в городе оставил...
  И как-то вечером, слышу шум в балке - это так называется деревянный домик, на Севере. Потом вдруг выходит Хозяин, полураздетый, дышит напряжённо и сам с собою разговаривает: - Я вам, мать вашу так, покажу, как надо себя вежливо вести!..
  Назавтра я узнал, что Он челюсть этому бывшему начальнику кухни, своротил...
  Шуму, конечно было много, зато рыжий притих и остальные стали уважительно на Него смотреть. Силу и люди уважают...
  Вскоре нас, по просьбе Хозяина, на вертолёте перекинули в вершину горной реки Кавокты. Там стоит домик, в котором живут и работают двое сейсмологов. Места дремучие, высокогорные, и туда "только вертолётом можно долететь". Была в те времена такая песня...
  Предыдущие вылетели, потому что напарник Игоря, того парня, которого мы сменили, замёрз по пути на базу, когда ночью выходил через тайгу.
  Они там с этим Игорем из-за бражки смертельно поругались, что часто бывает, когда люди живут вдвоём, вдалеке от поселений...
  Хозяин говорит о таких случаях - это сенсорная депривация - но я таких слов не понимаю...
  Прилетели мы туда утром, и был ещё небольшой снег.
  Хозяин меня вытолкнул на снег, потому что я забоялся - всё было новое и страшное.
  К тому же "вертушка", движки не выключила и винт над головой со страшным звуком рубил воздух!
  Когда он меня, упирающегося скинул, я упал на снег и от неожиданности пополз и только тогда, когда отполз подальше, вскочил на ноги и отбежал на бугор и там сидел и смотрел, как Хозяин с Нестором, своим будущим напарником выгружали снаряжение и продукты...
  Вертолёт разгрузился, забрал Игоря и начальника отряда, странно задрав хвост поднялся метров на двадцать и полетел вниз, вдоль речки, постепенно уменьшаясь в размерах...
  И мы остались одни...
  Вечером, над долиной взошла луна и противоположный склон был виден до мельчайших подробностей - так прозрачен и чист был горный воздух. В избушке зажгли керосинку и окно, полузасыпанное глубоким снегом, осветилось приятным желтоватым светом...
  На чёрном небе высыпали звёзды и посередине небосвода пролёг Млечный Путь. Мне было непривычно и немного страшновато от невероятной тишины, водворившейся в заснеженной долине. Но я сквозь стены избушки слышал разные звуки и иногда голос Хозяина и мне делалось спокойнее...
  Так мы и жили!
  Хозяин с Нестором в избушке, а я в продуктовой палатке...
  Мне так ещё удобнее было: я всё видел и слышал прекрасно, да и продукты под боком. Всё - таки греет, если знаешь, что продуктов достаточно на зиму. Потом ещё, вертолёт раз в месяц прилетал, завозил новые съестные припасы и забирал сейсмограммы...
  Хозяин, после неприятностей на Базе, отошёл, повеселел, да и ко мне ласковей стал относится. Однажды, они с Нестором, даже баню себе устроили и Хозяин в валенках и в ватнике на голое тело мелькал между баней и домиком. Я даже слышал, как он парился в баньке полотенцем - веников не было. Хлеща себя по спине и по бокам, он выкрикивал: - Ну, такой благодати и на "материке" не бывает!
  Вечером, он чистый и раскрасневшийся, вышел подышать из домика и так ласково меня погладил, что я разомлел и сердце моё, может быть в первый раз здесь, на БАМе, наполнилось нежностью и преданностью к нему.
  Когда Он вернулся в избушку, то я обошёл домик с тыльной стороны по снегу, высота которого, доходила до половины окна и долго наблюдал, как Хозяин писал письмо, при свете большой электрической лампочки, от работающего, в честь бани, электрогенератора...
  Лицо у него снова было грустным и я понял, что он сильно скучает по дому и по детям...
  Прошло время и нас с Хозяином перебросили на Горячий источник, на Муякан, - это через Муйский перевал, по другую его сторону от поселка, где база стояла. Там, на сейсмостанции тоже недавно было ЧП и потому, первое время мы поселились там одни - людей не хватало...
  За неделю до того, как мы туда переехали, "молодые", которые работали до нас, по пьяной лавочке передрались и даже стреляли в потолок...
  Нас, как всегда в аварийной ситуации, призвали на замену...
  Первые дни была просто благодать. Мы впервые искупались в радоновом источнике и Хозяин каждый раз, возвращаясь в избушку, которая стояла неподалёку от источников, повторял вслух, что это Божья благодать жить здесь независимо, а потому и свободно.
  И потом после купания в источнике, Хозяин летел в избушку, словно на крыльях, едва касаясь сильными ногами земли...
  Я его сопровождал, каждый раз, по пути осматривая и делая метки на "приусадебном хозяйстве", за что Хозяин прозвал меня Завхозом. Я конечно был польщён. Но будучи скромным, не брал сильно в голову, помня как быстро может переменится евонное настроение .
  Вскоре, с Базы приехал Толя Филюшкин, напарник Хозяина. Это был тот хитроватый, лукавый мужичок, с которым я добирался до Базы из города, на грузовике.
  Он звал меня, почему то Фоминым, но я не обижался, так как этот Толя, был мужик неплохой, да и побаивался моего Хозяина после той драки на Базе и после сломанной челюсти бывшего кухонного работника.
  Филюшкин, иногда, чтобы переломить моё к нему равнодушное отношение, подкармливал меня полу копчёной колбасой, но я не очень перед ним расшаркивался, и он это понимал...
  Если честно, то кроме Хозяина там и уважать то некого было - народ какой-то мелкий подобрался...
  Так мы и зажили...
  Хозяин, как только потеплело немного, стал делать зарядку на улице и с каждым днём становился всё спокойнее и веселее...
  Ну а для меня вообще началась лафа.
  На Кавокте, я был ограничен пространством между продуктовой палаткой и домиком, а здесь, мог убегать в любую сторону на километры...
  Был уже синий промороженный май, весенний наст затвердел и ходить по нему, всё равно, что по асфальту бегать...
  Иногда, мы заглядывали с Хозяином в посёлок, в продуктовый магазин и там, я познакомился с разными людьми. Хозяин, вообще-то общительный мужик и потому, там в посёлке, у него завелось много приятелей и даже приятельниц. Хотя, я этого не одобряю...
  Зная способность Хозяина нравиться, когда новые его подружки пытались меня погладить, я совсем не реагировал, им казалось, что я грубый и потому, они меня оставляли в покое...
  Поздней весной мы с Хозяином, нередко, в свободные от дежурства дни, ходили в тайгу и иногда с ночёвками...
  Это конечно был полный кайф...
  Расскажу об одном походе...
  ...Проснулись в тот день рано.
  Я услышал, как Хозяин вылез из своего спальника, оделся, растопил печку и поставив еду на печь разогреваться, начал собираться: осмотрел ружьё, патроны, вынул из кладовки консервы и булку хлеба, отрезал полу копчёной колбасы, взял несколько луковиц, чай, сахар - ну в общем всё, что берут с собой в лес, когда идут на несколько дней.
  Потом я слышал снаружи, через рассохшиеся бревенчатые стены, как звенела ложка, задевая за края алюминиевой чашки. Потом двери отворились и Хозяин вынес мне, часть ещё тёплого супа и большую горбушку хлеба.
  Ночь была хоть и весенняя, но ясная и холодная, поэтому я проголодался и с удовольствием съел всё и даже чашку вылизал.
  Наконец, я увидел через окошко избушки, что Хозяин погасил керосиновую лампу и вышел на улицу уже одетый в походный ватник, с понягой на плечах и с ружьём, торчащим вверх стволами над его головой.
  Я дал Ему понять, что очень рад предстоящему походу, на что Он улыбаясь, как всегда сдержанно ответил: - Ну, ну, не балуй - ласково так, отпихнул меня ногой и мы двинулись, ещё в полной темноте по тропинке, вправо от домика. Я понял по направлению, что мы идём в вершину Муякана...
  Когда поднялись на сопку, начало светать, и Хозяин решил по верхней тропе, обрезать речной изгиб, и поскорее выйти в глухую тайгу, которая начиналась за ручьём впадающим в Муякан с левого борта. Я мотался по кустам высматривая вынюхивая следы, а когда вышли на стрелку - место впадения ручья в реку, насторожился.
  Чуть справа от тропы, пахнуло незнакомым, страшноватым запахом, и в лучах яркого восходящего солнца, я рассмотрел большие, почти круглые следы , тяжело отпечатавшиеся на остатках талого, подмёрзшего за ночь снега.
  Хозяин их не видел, потому что шёл по тропе вдоль реки...
  Я конечно суетиться не стал, но поглядывал по сторонам, в оба...
  Когда солнце поднялось повыше и потеплело, Хозяин, остановился под большим кедром, с толстым слоем мягкой хвои у корней.
  По временам, Он, любуясь тёмно-синим небом над северным, заснежено-белым склоном на противоположной стороне горной долины, развёл костёр из сухих кедровых веток, поставил кипятить чай в котелке, прилёг рядом и стал жарить полу копчёную, ароматную колбаску над огнём.
  От запаха у меня потекли слюнки и Хозяин, будучи в хорошем настроении, оделил меня несколькими пластиками колбаски. Я проглотил её в момент, а потом, делая вид что я наелся, прилёг неподалёку и задремал, чувствуя, как утренний бриз протягивает вдоль реки, с заснеженного верха, в прогреваемый весенним солнцем, широкий низ долины...
  Река шумела в нескольких шагах от нас перескакивая в быстром течении через камни, торчавшие со дна, а золотое солнышко светило во всю мочь...
  Я незаметно задремал, и спохватился, когда Хозяин уже одел на плечи понягу и ткнул меня прикладом: - Фома! Мы вроде как на охоту идём?
  Я был смущён своей забывчивостью и вскочив, побежал вперёд...
  Тут и там через человеческую тропу переходили северные олени и мне казалось, что я могу даже нагнать их в лёжке. Но Хозяин шёл не останавливаясь и я, боясь отстать, каждый раз бросал свежий след на полдороги...
  Солнце поднялось высоко, снег на обочине тропы набух, наполнился влагой. Но у промёрзшей за зиму земли, струйки холодного воздуха, чуть шевелили хвою кедрового стланика, местами спускавшегося с каменистого склона, вплотную к реке.
  В одном месте, на белом, подтаявшем снегу я увидел и учуял большие следы похожие на собачьи, и мне, вновь вдруг стало страшно. Хозяин шёл рядом и остановившись, долго рассматривал следы, а пройдя чуть дальше увидел большие плоские следы лап с когтями...
  - Эге - пробормотал Он - да это же медведь! А волчки видимо за ним ходили... Занятно, занятно!..
  Мне от этого смешанного волчье - медвежьего запаха захотелось бежать куда попало, но я сдержался, помня, что Хозяин меня в беде не бросит...
  Однако держался я рядом с ним, делая вид, что меня интересуют теперь только местные запахи...
  На закате солнца, мы остановились на плоском пятачке берега, поросшем молодым березняком, вперемежку с кустами кедрового стланика.
  Хозяин "развьючился", устало повздыхал, насобирал дров для ночного костра, сварил кашу с тушёнкой, а потом, достав рыболовные снасти отошел недалеко и принялся бросать мушке на течение. Река тут скакала на перекате по камням и монотонно шумела, навевая сон...
  Я лёг рядом с его пропахшей потом и лесом понягой и задремал, видя во сне убегающих по горному склону северных оленей...
  Хозяин вскоре вернулся довольный, хотя, конечно ничего не поймал. Надо честно сказать, что рыбак он был никакой...
  Вернувшись к костру, Он развёл огонь и поев остывшей каши, остатки отдал мне, а сам вскипятил чай, прилёг на подстилку и, наблюдая красивый закат, сменившийся синими, лёгкими сумерками, попивал чаёк, глядя пристально в костёр думал о чём то своём...
  Напротив нас, на вершине хребта, высилась большая скала, с лицевой стороны, словно обрубленная громадным топором. Посередине этой скалы, висело лёгкое облачко и хозяин любуясь этой картинкой, как бы между прочим произнёс: - Наверно, к утру погода поменяется - и глянул в мою сторону.
  Я сделал вид, что сплю...
  Уже в полутьме, он перезарядил стволы картечью, устроился поудобней, развёл костёр побольше и завернувшись в полиэтилен, задремал, изредка приподнимая голову и прислушиваясь...
  Я тоже чуял запах медведя принесённый потоками холодного воздуха откуда то сверху, по течению воды, но был таким усталым, что не нашёл в себе сил подняться и обследовать берег впереди нас...
  После полуночи, поднялся нешуточный ветер. Река заметно громче шумела на перекатах, как всегда бывает перед переменой погоды...
  Проснулся Хозяин часа в четыре ночи. Он собрал прогоревший костёр в кучку, раздул высокое пламя, вскипятил и заварил свежего чаю и без аппетита позавтракал, подрагивая от озноба. Потом, ещё в полутьме, собрал всё в поняжный мешок, приторочил его к поняге и отправился в обратный путь...
  В полутёмном небе неслись тяжёлые серые клочковатые тучи и ветер свистел в зарослях тальника и шумел стланиковой хвоей...
  Я, отдохнув за ночь и чуть размяв ноги, прихватил свежий запах оленей и полез в стланик, через который, стадо оленей прошло на гребень склона, где и залегло.
  Только я кинулся там вдогонку за некрупной оленухой, поднявшейся прямо передо мной из лёжки, как снизу, вдруг бухнул выстрел, а за ним и второй. Я развернулся и сломя голову метнулся к Хозяину.
  Я понимал, что там что-то нехорошее случилось и бежал изо всех сил...
  Позже, я по следам восстановил происшедшее...
  Хозяин шёл по тропе и было уже совсем светло. Когда увидел на тропе клочки серой оленьей шерсти, Он заинтересовался, свернул с тропы, поднялся чуть вверх по склону и увидел серо - коричневую шкуру оленя и торчащие из неё во все стороны полу обглоданные кости, с остатками красного, кровянистого мяса. Тут же, неподалёку, не скрывая своего раздражения прохаживался взад - вперёд медведь, который пришёл доедать задавленного им, несколько дней назад, оленя. По насту они иногда это делают.
  Хозяин не стал стрелять в медведя и выскочил на чистое место, чтобы обезопасить себя от внезапного нападения.
  Но медведь, заметив, что Хозяин в нерешительности отступил, сам решил напасть первым и поднявшись на дыбы пошёл на Хозяина, мотая головой и тряся когтистыми, крупными лапами.
  Ну, Хозяин приложился и выстрелил раз, а потом второй...
  Раненный картечью медведь, - Хозяин, после ночёвки забыл перезарядиться пулями - перевернулся через спину и напуганный, бросился широкими прыжками, наутёк. А тут и я подоспел и бросился за ним...
  Однако, большой медведь летел по тайге как борзая собака и я, заметно отстал от него, хотя и видел мелькание коричневого в зелёном, густом стланике и даже подал Хозяину голос...
  Но вдруг, меня пронзил невольный страх и я остановился, подумав:
  "А что я буду делать, если медведь заляжет под кустом и скараулив меня, кинется? Он ведь меня, в такой чаще задерёт в одно мгновенье...
  Я повернул назад и прибежал к Хозяину, который тоже был взволнован - достал острый охотничий нож, спрятал его за голенище и с ружьём на изготовку, шёл по тропе и осматривал каждый стланиковый куст впереди, опасаясь медвежьей засады...
  И от страшного запаха, меня вновь обуял страх!
  Я двигался как заторможенный, стараясь не терять Хозяина из виду. На него у меня была стопроцентная надёжа!...
  Позже, день распогодился, настроение поднялось, но, когда солнце впервые пробилось сквозь тучи, мы уже подходили к сейсмостанции ...
  
  Прошла неделя и после очередного дежурства, пользуясь хорошей весенней погодой, мы пошли в новый поход, но на сей раз уже вниз по течению, в сторону большой реки Муи...
  С утра, нас с Хозяином. на "Урале", знакомый водила подбросил километров на пятьдесят вперёд, по долине Муякана и там, где дорожная подсыпка закончилась, мы спрыгнули из кузова и под утренним прохладным солнцем, по не растаявшему ещё ночному насту, пошли вперёд, к стрелке, где сливались Муякан и Муя...
  Весна была в самом разгаре, но кругом, особенно в сиверах, лежал белый, белый снег, промерзающий за ночь насквозь и потому, идти было приятно, как по городскому асфальту.
  Перейдя по залитому водой льду, крупный левый приток Муякана, мы остановились на высоком обрывистом берегу и пообедали. Во время обеда, я вдруг снизу, от реки, услыхал мерное потрескивание льда под чьими то копытцами и вскочив, стал озираться.
  А Хозяин, вглядевшись, вдруг проговорил, успокаивая меня: - Я его вижу. Это косуля - самец, с рожками, переходит через реку. Тебе его камни береговые закрывают, да и нет смысла за ним гнаться. Уж очень он далеко...
  Но какой красавец! - прокомментировал Хозяин, а я слыша в его голосе спокойные нотки, снова улёгся под кустик...
  До вечера мы отмахали изрядно и свернув круто вправо, перейдя низинную полоску тайги, вышли на берег реки. Это был ещё Муякан, но долина сузилась и над покрытой льдом рекой, протянулись красивые, крутые и высокие, скалистые берега.
  Вдруг, с промоины, посередине реки, поднялся белый лебедь, и гортанно крича, мимо нас полетел над рекой куда-то вдаль.
  Ишь ты! - воскликнул Хозяин - Одинокий красавец! Наверное подругу свою потерял в перелёте, откуда-нибудь из Англии или Северной Франции. Вот теперь ищет новую любовь, беспокоится. Но где же её здесь найдёшь - он посмотрел вдоль высоких горных гребней вдаль, и вздохнул...
  А я подумал: - Ох как я Тебя понимаю!
  Пройдя ещё немного, увидели на берегу, деревянный охотничий домик - зимовье, где и заночевали в тепле и в довольстве.
  В домике зимой жили охотники, и было всего вдоволь: и крупы и консервов и дров, аккуратно сложенных в поленницу вдоль наружной стены зимовья. Хозяин на ночь запустил меня в домик, покормил кашей с тушенкой и я, как барин, замечательно выспался в тепле и довольстве. Он меня редко так баловал...
  Наутро выступили рано и пройдя немного вдоль реки, вдруг увидели, что из большой скалы, чуть выдающейся над заснеженной землёй, бьёт крупный источник хрустально чистой воды, а ниже по реке, видны были среди льда широкие разводы речного течения.
  Воды из под земли выливалось очень много и когда я попробовал её пить, то она оказалась тёплой. Хозяин вдруг вгляделся в водную глубину и проговорил удивлённо: - Смотри-ка ты! Там ведь окуни красноперые плавают. Да какие крупные! Оказывается рыба и в тёплой воде приспосабливается жить...
  Спустившись ниже по реке мы вышли на большие поляны, с растаявшим уже снегом, разделённые местами сосновыми перелесками...
  И тут я вспугнул с земли капалуху - глухарку. Она с квохтаньем, пролетела по прямой метров сто, и уселась на видном месте, на толстую ветку одинокой сосны, стоявшей поодаль от остальных. Я на махах подскочил под сосну и стал звать Хозяина. Он не спешил, прячась за стволами, подкрался метров на пятьдесят, приложился и бахнул из ружья.
  Капалуха, как скошенная, бамкнулась на мёрзлую землю и подскочив, я пару раз жамкнул ещё теплую птицу, пахнущую брусникой и волчьей ягодой, которая по весне ароматна и сладка.
  Подошёл Хозяин, потрепал меня по шее, похвалил и отрезал от глухарки лапку...
  Именно в такие моменты, я ощущаю, что мы с Хозяином как одно целое - почти что родня...
  Вечером, у костра, Хозяин выпотрошил и ободрал копалуху и сварил такой знатный супец с мясом, что я ещё долго облизывался, после того, как съел объёмистую грудную косточку с остатками мяса на ней....
  Ночь была холодная и Хозяин всё время просыпался и подкладывал в костёр, все новых и новых дров, а под утро, наложив побольше коряг заснул мёртво и его портянки, повешенные на палку сушится, охваченные пламенем сгорели в один момент...
  На рассвете, я проснулся от чувства опасности и вглядевшись в пред утреннюю полутьму, заметил мелькание серых теней за зарослями густого ельника.
  Я невольно зарычал от страха и злобы и Хозяин проснулся...
  Он приподнялся, протёр глаза и сел.
  - Ты чего? - спросил Он и я зарычал вновь, глядя туда, где несколько мгновений назад прошли волки. Хозяин заозирался, встал на ноги, долго вглядывался в том направлении, а потом, вдруг всплеснул руками и проговорил - А мои портянки где?
  Вынув палку из снега, Он долго рассматривал её, и со вздохом произнёс - Были портянки и сплыли.... А потом, помолчав добавил: - Мне всё равно надо просыпаться и выходить...
  Попив чаю, Он из старой мешковины сделал себе портянки, обулся и сдержанно ворча, направился в сторону дома...
  Мы пробыли в тайге, в тот раз, четыре дня и вернулись на сейсмостанцию как раз к дежурству...
  В начале лета на сейсмостанции появилась моя будущая подружка Рита. Её привёл к нам мальчик - школьник, которому родители запретили держать собаку дома, из за беспокойного характера.
  Мой Хозяин согласился взять Риту, и мы стали жить вместе. Рита была небольшого ростика особа, немножко косолапая, но крепко сбитая и шустрая. Если не считать некоторых разногласий во время еды, то Рита была вполне безобидна.
  Но иногда, во время еды, она вдруг начинала есть с моей стороны общей чашки. Я конечно в лоб ложкой ей не мог дать, но всячески возражал, иногда используя ненормативную лексику, или даже переходил к грубым формам воздействия. Хозяин, на мой взгляд излишне остро реагировал на наши разногласия и вмешивался.
  - Ты что же это Фома, малышей обижаешь? Это, с твоей стороны, проявление невоспитанности, как минимум...
  Пытаясь апеллировать к справедливости, я пытался объяснить, что во первых старше, а во вторых вдвое больше, на что Хозяин отвечал, что он и ей поддаст, если нужно, но самосуд устраивать не позволит...
  Однако вскоре, Хозяин завёл для Риты отдельную чашку и всё наладилось.
  Вскоре к нам на сейсмостанцию приехали геологи из Института в котором работал Хозяин и начались весёлые деньки.
  Начальник партии, проводив геологов в поле, вместе с водилой на вездеходе уезжал в посёлок, в магазин, закупал водки и после, устроившись в своей палатке они "квасили" водочку весь день...
  Только к ужину выходили покачиваясь, и стараясь не дышать, навстречу другим членам геологической партии. Хозяину это сразу не понравилось, и он, в вежливой форме дал понять, что выпивка в домике сейсмостанции категорически запрещена, а всё остальное - это дело геологов и их ответственность...
  Однажды Толя, напарник Хозяина по сейсмостанции, откуда то, от знакомых, принёс месячного щенка лайки, и тот стал жить под крыльцом. Дни стояли жаркие и потому, перед ужином, все собирались около кухонного очага, на улице.
  Щенок по кличке Рыжик, всячески домогался моего покровительства и я не возражал, когда он, позволял себе изредка изображать драку. Я конечно, вежливый и люблю детей, и потому делал вид, что Рыжик меня побеждает, валился на землю и щенок начинал трепать меня за шею, которую я ему услужливо подставлял.
  Хозяин на эти игры смотрел с интересом и даже посмеивался, чему я был рад, и продолжал игру. Мне хотелось доставить Ему несколько приятных минут...
  ...Как известно, лето на севере коротко, и вот вскоре, листья на берёзе, под которой был устроен кухонный очаг, пожелтели, геологи, во главе с пьяницей начальником уехали назад, в город и мы вновь остались одни, сами по себе. Толю напарника, забрали на строительство новой сейсмостанции и он прихватил с собой подросшего Рыжика, а мы зажили втроём, в притихшем домике...
  Тут, я должен оговориться, что на сейсмостанции, жили ещё кошка Нюська и котёнок Тимоша, существа безобидные, живущие в доме и редко появлявшиеся на улице...
  Но как-то солнечным утром, Тимоша, заметив полуоткрытую дверь, вышел на крыльцо, под которым, мы с Ритой прятались, отдыхая от мошкары. Когда котёнок, случайно приблизился к входу в наше убежище, Рита на него гавкнула и из дому, вдруг раздался истерический вопль его мамаши, и к нам под крыльцо, ворвалась разъярённая фурия, - кошка Нюська.
  Я уже по моему упоминал, что воспитан хорошо, несмотря на внешнюю неприветливость и потому, не обратил внимания на Тимошу, но эта заполошная Нюся, кидалась на нас с Ритой и мы отругиваясь, беспорядочно отступили в дальний угол, тогда как Нюся, бросалась на нас и норовила поцарапать острыми когтями.
  Услышав шум, Хозяин вышел из дома, и разобравшись в происходящем, вдруг весело засмеялся. Нам же с Ритой было не до смеха.
  Наконец отсмеявшись, Он приказал Нюсе успокоиться, взял ошеломленного Тимошку на руки и унёс его в дом. За ним, свирепо поваркивая, последовала неистовая Нюся.
  Возвратившись, Он осмотрел нас, а меня даже погладил и похвалил: - Хороший Фома! Вежливый пёс и воспитанный! Это он меня псом, иногда называет
  Я конечно "растаял" и был благодарен Хозяину, за выручку из неловкой ситуации. А на Нюсю я не обижался. Что взять с ненормальной истерички?...
  Так вот, время между незаметно шло...
  Однажды, когда мы отдыхали после обеда на крыльце, а Хозяин обрабатывал сейсмограммы внутри дома, из-за поворота дорожки, ведущей к мосту через речку, появился чернявый незнакомец, в безобразно линяющей шубе, с непропорционально длинными усами, за что я его сразу назвал Усачём...
  Мы с Ритой встретили незнакомца негостеприимно, и даже пытались его угнать от домика, но он отбрехивался и мне даже показалось, что он хорошо знает и домик и его окрестности. Я хотел учинить трёпку пришельцу и уже сказал ему, всё что о нём думаю, когда из домика вышел Хозяин.
  Он заинтересованно глянул на Усача и признав в нём бывшую собаку Толи Филюшкина, оставил на сейсмостанции.
  И началась беспорядочная жизнь.
  Раньше я чувствовал себя хозяином и отчасти даже Завхозом сейсмостанции, а тут постоянно под ногами крутился этот Усач, и хотя драк между нами пока не было, но напряжение в отношения чувствовалось. Хозяин делал вид, что не замечает этого и призывал меня, иногда в строгой форме, быть вежливым и гостеприимным.
  Надо отметить в Хозяине его удивительную демократичность. Он всегда говорил, что нельзя делать другому того, что тебе самому не понравилось бы...
  Я долгое время сдерживался...
  И вот, как-то рано утром, мы пошли всей компанией на рыбалку, на Муякан и Усач увязался с нами.
  Когда Хозяин рыбачил на перекате, неподалеку, на берегу я учуял остатки рябчика и в этот момент, на них вдруг стал претендовать и Усач. Я ему этого не мог простить. Нервы мои сдали и я набросился на Усача, свалил его в реку и стал душить. Дело бы кончилось смертоубийством, но Хозяин сквозь шум падающей воды расслышал тонкое повизгивание обессилевшего Усача и разнял нас...
  Я долго ничего не соображал, настолько ярость и жажда крови ударила мне в голову, но потом немного успокоившись, понял, что так даже лучше. И Хозяин не будет сердится и Усач запомнит на будущее, кто в доме хозяин...
  Так и получилось. После этой драки Усач стал себя вести вполне прилично и уступал мне не только дорогу, но и место у чашки кормления...
  Однако с появлением Усача я осознал, как глубоко и крепко я люблю Хозяина. Усач был в общем "мужик" неплохой, но меня мучила ревность, что всегда свидетельствует о большой привязанности.
  И тогда же, я понял, что за Хозяина я готов жизнь отдать, а уж тем более, пожертвовать собой за Его спасение...
  Однако Хозяин, почему то не разделял моего энтузиазма и иногда, весь его вид как бы говорил: - Ещё и петух трижды не пропоёт, как ты откажешься от меня...
  Меня эта недосказанность приводила в негодование, и я только и ждал момента, чтобы доказать ему мою преданность...
  Наступила осень...
  По синему небу, солнышко каталось с утра до вечера; по ночам начались заморозки и комары и мошка вымерзли. Паутинки летали в прозрачном воздухе. На кедрах стали вызревать кедровые шишки...
  В один из таких дней, мы отправились на несколько часов в сторону Муякана, через горный гребень, на плоскотину, что наверху. Хозяин по прежнему работал на сейсмостанции один и не мог уйти в тайгу с ночёвкой.
  Поднявшись на горное плато, заросшее кедровым стлаником, мы попали на "визирку" - узкую просеку, и тут же рядом обнаружили бурундучка, который не успел заскочить в норку и поэтому сидел наверху ветки и верещал от страха. И я, и Рита, и Усач стали на него орать снизу, но подошёл Хозяин, думая, что мы загнали по крайней мере соболя, однако увидев бурундука стал нас стыдить и даже шлёпнул меня по заду приговаривая: - Кажется уже взрослые, а всё бурундуками интересуетесь. Ищите-ка лучше лося или медведя. Вот это будет добыча!
  И мы пристыженные побежали дальше...
  Буквально через пять минут, Усач вдруг прихватил опасный запах и на махах, полетел вперёд...
  Мы с Ритой старались не отставать. Вдруг, впереди в кустах, мелькнуло что-то буро - чёрное и Усач взревев кинулся через кусты, напрямик вдогонку...
  Он оказался храбрым малым. Я увидел, как он набросился на медведя и тот испугавшись, кинулся убегать в сторону нашего Хозяина, который остался на тропе.
  Медведь и преследовавший его Усач оторвались от нас намного. Рита трусила и не спешила преследовать за медведем, а её страх передался мне...
  Когда Усач выгнал медведя на просеку, метрах в тридцати от Хозяина, тот не задумываясь стал стрелять, несмотря на то, что неистовый Усач, вцепился в грудь всплывшего на дыбы медведя и мешал хозяину прицеливаться.
  Усач с воем рвал медведя, а тот в свою очередь драл Усача и кусая его громадными клыками, разевая пасть и захватывая почти всю спину своего преследователя.
  Стоял жуткий вой и рёв и может быть впервые в жизни я струсил. Мы с Ритой топтались на месте около Хозяина и орали во всю глотку. Но когда Хозяин приказал нам атаковать медведя, Рита не рискнула и на меня напал такой страх, что я даже отбежал чуть в сторону от Хозяина...
  Этого, я себе не мог простить всю оставшуюся жизнь. Но и Хозяин проявил нерешительность и вместо того, чтобы подбежать ближе и выстрелить в упор, Он продолжал перезаряжать ружьё и стрелять с одного места...
  Наконец Он попал, медведь взревел, отбросил вцепившегося в него Усача и убежал. Усач постанывая от боли, в искусанном теле побежал за ним, а Хозяин укоризненно глянул в мою сторону и перезарядившись в очередной раз, подошёл к месту сражения...
  По траве были разбросаны клочки медвежьей и собачьей шерсти и разбрызганы капли крови. Когда хозяин осматривал место побоища я, вдруг услышал в чаще, справа, ещё какой-то непонятный треск...
  По кустам, в это время, ломился второй медведь, а у Хозяина уже видимо не осталось зарядов. Он осмотрелся и осторожно пошёл по просеке к дому, озираясь и подгоняя нас...
  Раненный медведь, зло и пронзительно завопил, где то в вершине чащевитого распадка, но мы туда естественно не пошли...
  Возвращались в домик втроём, невесело. Хозяин иногда останавливался и свистел, но Усач не отзывался...
  Не вернулся Усач и ночью...
  Назавтра мы вновь сходили на вчерашнее место, и я даже учуял, как мне показалось, медвежий запах в чаще, но Хозяин туда не полез, да и я не рискнул...
  В общем, мы не нашли ни раненного медведя, ни пропавшего Усача. Меня жёг стыд, за мою трусость и уже никогда больше, я ничего такого не боялся. Стоило мне вспомнить Хозяйский укоризненный взгляд, как я преображался и мне уже было всё равно...
  По возвращению на сейсмостанцию, Хозяин сделал несколько проверочных выстрелов в лист картона и выяснилось, что пули не попали в квадрат метр на метр, с расстояния в двадцать шагов. Хозяин ворчал и говорил, что никогда больше не будет брать в тайгу чужие патроны...
  Через время, на сейсмостанции появилась новая собака, которую Хозяин стал называть Волчком. Это был и статями и окрасом, очень похожий на волка, кобель. Я сразу дал ему понять, кто в доме хозяин, но он похоже и не претендовал ни на что...
  Вскоре мы уже командой, на пять дней ушли в поход, в сторону Белых Озёр. На дворе была осень и заметно похолодало. Белки в окрестной тайге было много, и хозяин сделал пробный отстрел нескольких штук...
  Рита - балованная собачка и любимица Хозяина, когда он сбил первую белку, подскочила к ней первая и схватив в зубы, отбежала чуть в сторонку.
  Я, зная что Хозяин самоуправства не одобряет, предусмотрительно отошёл в стороночку. Волчёк, тоже, как выяснилось был собакой воспитанной. А Рита, пала жертвой своего темперамента...
  Я видел, что Хозяин рассвирепел, но делает вид, что не сердится. Он подзывал Риту с таким видом, словно хотел её угостить шоколадкой. Но я то, на своей шкуре испытал сладость этой "шоколадки" и поэтому внимательно наблюдал за происходящим.
  Рита стояла на краю поляны, положив белку подле себя, а Хозяин, медленно подходил к ней, как то по дуге, всё время сквозь зубы повторяя, якобы ласковым голосом: - Хорошая собачка... Умная... Рита...
  Наконец он приблизился к хулиганке и та доверчиво завиляла хвостом, не чувствуя злой фальши в его голосе...
  И тут он схватил её. Что тут началось?! Хозяин, заорал на весь лес: - Ты что же, дрянная сучка, хозяина не слушаешь. Я тебе говорил нельзя, а ты решила со мной поиграть!
  Тут он прихватил белку правой рукой, держа Риту левой за холку и стал ею бить проказницу по морде, приговаривая: - Это, чтобы наперёд знала, что белок и соболей хватать или драть запрещено...
  Рита взвизгивала, убирала морду от ударов, а Хозяин положив белку на землю, вдруг поднял Риту на воздух и уже уходя, швырнул её вверх, чуть давая её телу подкрутку. Она, визжа от страха, сделала несколько воздушных переворотов и хлопнулась на заснеженную землю, вскочила и отбежала в сторону, соображая где она и что с ней...
  Хозяин потеряв к ней интерес, положил белку в рюкзак и пошёл дальше, а мы пустились разыскивать следующую...
  Когда мы аккуратно облаяли найденную белку с радужно красным, пушистым хвостом , Хозяин не торопясь подошёл, прицелился и выстрелил. Белка упала под дерево, но теперь уже никто из нас не посмел к ней притронутся и Хозяин поднимая пушистого зверька с земли, проворчал: - Ну то-то же. Сейчас вы ведёте себя как воспитанные дети...
  Чуть позже, найдя удобное место, рядом с незамерзающим ручейком, Он развёл большой костёр, пообедал колбасой и запил горячим чаем. Рита подошла к нему, виновато клоня голову к земле и демонстрируя полнейшее повиновение. И Хозяин простил её и погладил по спине. Рита сильно обрадовалась и пробежала вокруг костра несколько весёлых кругов...
  Я всегда знал, что хозяин строг, но справедлив!
  Уже под вечер, мы остановились около металлической вышки, и Хозяин сбросив рюкзак, на землю, взобрался наверх, чтобы обозреть окрестности...
  В это время, Волчок подошёл и прилёг рядом с рюкзаком, явно демонстрируя, что право любить Хозяина и охранять его вещи принадлежит и ему...
  Это был вызов и я возмутившись, кинулся на нахала и закатил ему такую трёпку, что он на всю жизнь запомнил, что быть приближённым к любимому Хозяину - честь, которую надо заслужить...
  Хозяин спустился, внимательно посмотрел на меня, пожалел Волчка, погладил, а ко мне не притронулся. Но думаю, что он хотел показать этим только свою беспристрастность...
  Вечером, я долго лежал у себя под крыльцом и думал, что только с появлением других, я наконец понял, что Хозяин для меня - это Бог, которого я беззаветно и привычно уважаю и преклоняюсь, и к которому я привязан и душой и телом.
  И действительно - пока мы были одни, просто не возникало вопроса, предлога, обдумать моё к нему отношение. И только, когда появился, вначале Усач, а потом и Волчок, я осознал, что и настоящее и будущее моё, связано с Хозяином, и что я могу быть счастлив и спокоен до той поры, пока мы рядом идём по жизни...
  В чём его обаяние? - спрашиваю я себя, и не нахожу ответа.
  - Просто он такой! Бывает строгий, но бывает и ласковый, а иногда и сердитый... Но всё это так естественно...
  И я понимаю, что он нравится всем, потому что не хочет выделяться, потому что считает меня ровней и другом и ценит меня как послушного, так и строптивого - и это подкупает...
  
  ...Осень заканчивалась и на горах уже выпал первый снег. Однажды, к хозяину пришёл его друг - охотник и попросил собак, на пушную охоту. Хозяин, после небольшого раздумья отдал ему и Риту и Волчка, но меня оставил себе - старая дружба - двух новых стоит...
  Чуть погодя, Хозяин вдруг погрустнел, и из обрывков разговоров, я понял, что какие-то неприятности случились в его семье...
  И вот тогда, случилось несчастье!
  Хозяин исчез...
  Проснувшись однажды ранним утром, я вдруг почувствовал, - готовится, что-то неприятное. Из дома доносились звуки каких-то сборов и суеты.
  Затем вышел Хозяин, долго оглаживал меня вздыхая, потом одел ошейник и посадил на цепь...
  Через некоторое время, он вышел на крыльцо с тяжёлым рюкзаком за плечами, простился с Нестором, который жил в домике последнее время и перед тем, как скрыться за большой инструментальной палаткой, остановился и долго смотрел на меня, словно прощаясь.
  У меня заныло внутри. Но я посчитал, что он на денёк уезжает на Базу, за перевал и поэтому повилял в ответ хвостом, но внутри у меня всё вдруг окаменело. Хотелось завыть, но ведь я был уже взрослым и поэтому сдержал себя...
  Я проводил взглядом фигуру Хозяина до дороги и когда он скрылся за гребнем, лёг и загрустил. Нестор вынес мне еду, но есть не хотелось и я к ней не притронулся...
  Прошла ночь и день, я всё больше и больше тосковал и несмотря на уговоры Нестора, к пище не притрагивался...
  На следующее утро, Нестор вздыхая снял с меня ошейник думая, что я не ем оттого, что мне нужно побегать.
  Однако, почувствовав себя свободным, я перешёл на рысь и по памяти, ориентируясь по приметам, направился вдоль дороги в сторону посёлка Ангаракан, куда мы с хозяином возвращались каждый раз после командировок и где располагалась База института...
  К вечеру минуя опасные места, в которых местные хулиганы, пытались меня побить, я пришёл к дверям Базы. У меня было прокушено в этих драках ухо, но я отбился от хулиганов достойно и думаю, что некоторые из них пожалели о своей наглости...
  Вдруг двери отворились и из дома Базы, вышел бывший кухонный работник. Увидев меня, он зло заматерился, видимо вспомнив, как Хозяин сломал ему его дрянную челюсть. Он попробовал меня пнуть, но я отскочил и так зарычал, что этот негодяй испугался и скрылся за дверью...
  Я пролежал около Базы всю ночь, но утром мне стало ясно, что Хозяина и здесь не было...
  Утром я пошёл в сторону продуктового магазина и тут рядом со мной остановилась машина, ГАЗ - 69. Из неё вылез человек, в охотничьей одежде, и ласково приговаривая: - Собачка! Хорошая собачка... подманил меня куском хлеба. Я не ел четверо суток и поэтому аромат хлебной горбушки прельстил меня. И потом, этот человек пах, как мой хозяин - лесом, костром и зимовьем... Я доверчиво потянулся за горбушкой и он немного подсадив меня, подтолкнул в машину - у меня ещё теплилась надежда, что он увезёт меня к Хозяину...
  Мы долго ехали, вначале через посёлок, а потом по тайге. Машина качалась на ухабах просёлочной дороги как на волнах. Наконец, газик остановился и я выпрыгнул, на землю...
  Передо мной стояла лесная избушка, в которую и вошёл мужик - охотник. Он вынес мне поесть, поставил чашку с водой и я напился...
  Потом я лёг и затосковал вновь. Я хотел увидеть Хозяина хотя бы на минутку и сказать ему как я его люблю и как скучаю без него...
  На тайгу опустилась холодная ночь и в воздухе запорхали лёгкие снежинки...
  Я лежал под навесом зимовья, и вдруг такая тоска меня обуяла, что я не сдерживаясь завыл громко и обречённо.
  Через время из зимовья вышел с руганью, мужик и попробовал меня успокоить. Но меня раздирала неизбывная тоска по Хозяину и я выл и выл, пока мужик не вышел вновь, но уже с ружьём и матерясь прицелился в меня...
  Я смотрел ему в глаза и если бы мог, то сказал ему: - Ну стреляй, что же ты медлишь?! Этот выстрел, будет прекращением тоски и боли, которая охватывает меня, когда я думал, что может быть потерял своего любимого Хозяина, навсегда!!!
  
  Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com
  или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com
  Писать на почту: russianalbion@narod.ru или info@russian-albion
  
  
  31. 01. 2006 год. Лондон.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"