Аннотация: Первый весенний поход ещё по снегу, но с надеждой увидеть первые признаки весны священной!
"Человек не может воздействовать на природу, не может завладеть никакой из ее сил, если не знает законов природы, не умеет измерять и вычислять их. Знание и изучение суть радость и право человечества; они суть части народного богатства и нередко замена благ, слишком скудно распределенных природой".
Александр Гумбольдт
...За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой...
А в природе происходили радикальные перемены...
Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег спрессованные кристаллы которого играли под лучами солнца всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней. Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь, превращаясь к утру следующего дня в хрусткий ледок.
В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен. Но моему физическому телу, нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать. С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода. В голове затеснились планы будущих походов...
Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции, Виктор - водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр - это вниз по Муякану километров сорок.
План похода созревал давно. Я много слышал о Муе в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл искать меня вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел.
Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре...
Один Волчок был по - прежнему предан мне. Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию. Думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови...
Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику, часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся.
Толя Копейкин вышел на крыльцо, протирая заспанные глаза и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья...
Поднявшись по крутому, но короткому подъему от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно. Сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух, попадая внутрь, смешивался с теплом идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым и о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом он отвлёкся, и криво улыбаясь, спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, то это вообще роскошь...
Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины.
А я продолжил: - Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато я могу делать то, что захочу - идти если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна как воспитанный ребёнок и потому не в тягость...
Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону и замолчал. То, что я говорил, трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, и ничего не хотел о ней знать.
Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу, дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством роли и значения природы в жизни современного человечества.
Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней. Ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы. Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов угрожающих самому существованию человечества...
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра. "Запыхавшийся" ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная, обретённой свободой, собака сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку...
Для Волчка поход начался...
Я вынул рюкзак из кузова, пожал сидящему в кабине Виктору руку, захлопнул дверцу и машина, газанув, скрылась за поворотом...
Для меня поход тоже начался...
Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полузанесёнными снегом.
"Волки поработали - вздохнув подумал я.
- Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
Мой Волчёк, обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд...
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядывался в открывающиеся горизонты и радовался вновь обретённой свободе...
Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было и я, легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка, текущая здесь летом. По тунгусски это название означает - Большая Наледь...
Потом, чуть поднявшись в предгорья, я по пологому склону, пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - Муякан тоже делал пологий поворот направо...
Я решил избегать дорог и людей и потому держался левого берега - трасса здесь шла по правой стороне реки. Зимой, на этой стороне Муякана, кроме охотников никого не бывает.
Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полукопчёной колбасой. Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег... "Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
А время, между тем, неумолимо приближало вечер. Солнце, повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу. Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздух, он щипал за щёки и холодил руки. Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчёк, набегавшись за день, рысил впереди, валкой, однообразной трусцой...
Перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда. Переходить реку мне показалось опасным. Потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно тронулся вперёд.
На противоположном высоком берегу, я заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать...
Поднявшись от реки на берег, я осмотрелся и выбрав место для ночлега
сбросил рюкзак и стал собирать дрова для костра, когда вдруг услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки, самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону, как раз там, где я сам переходил полчаса назад. Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров, останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание. Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал.
Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже - коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр. Перейдя реку, он в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез в тёмном сосняке...
Я уже развёл костёр, когда холодное, чистое солнце зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
Вначале это был небольшой огонь - чтобы приготовить горячий ужин...
Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая в наступающей ночи детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, разложил уже большой костёр, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
Полулёжа, опершись на локоть, я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко. "Живая душа рядом - думал я. Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр, не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр, постоял вглядываясь в чёрное, звёздное небо. - Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я...
Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой, поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг лицом к костру укрывшись полиэтиленом, и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне, наложил дров, припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду, холодит бока и низ спины...
Когда костёр прогорел. Вновь встал пошатываясь, подложил дров и снова задремал...
Так продолжалось всю длинную ночь...
Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая, и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончились...
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет. Серо - белые, заснеженные пространства промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело...
Волчок тоже проснулся, зевнул широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
"Звери сейчас кормятся, и может быть, собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи. Вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой, синему небу, в сторону встающего солнца.
Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая девственно белым снегом, долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое.
Волчок, деловитой рысью убежал вперёд, скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, собака появилась из леса уже дальше впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду...
Я на ходу согрелся, сонливость прошла. С любопытством, вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую...
Я видел перед собой, вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта. Взошедшее солнце, залило золотистым светом необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной щетинящихся зеленью хвойных лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко...
Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины, разогрелись, размялись и я, широко и упруго шагая вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы, старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться.
... Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое -то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге впереди появилась движущаяся точка, которая, приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами овчарку. Волчок, испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и удаляясь исчезла.
Я объяснил её появление здесь тем, что она видимо принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников.
И вот она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть, потеряв хозяина, ищет его...
Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров. Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции и он, отдал его на время в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди от основного массива строительства. Что - то или кто - то не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину. В тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими...
Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд, по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, я спустился в долину, большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую...
Чуть дальше, я увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода, "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли.
Эта "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть - поток был шириной метров десять...
Чуть позже, идя вниз вдоль этой незамерзающей промоины, я вдруг услышал, откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Я остановился, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
В речном ущелье, всё было покрыто снегом, на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне...
И на фоне этого масштабно - величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почувствовавший весну и прилетевший, откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса.
Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно из сказки - появился этот лебедь, посланец или предвестник неизбежной весны и лета, следующего за ней...
Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла, и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне. Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь...
Вскоре, я поднялся с реки на невысокий берег и пошёл вперёд по заснеженной тропке. Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья. Подойдя поближе сбросил рюкзак, и осмотрелся... Следов человека вокруг не было, а значит, в зимовье уже давно никто не останавливался.
Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах, был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышкой, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, вошёл внутрь. Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук... Мешок был завязан...
Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
"Как же так - недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
"И потом, почему охотник здесь их оставил? - спрашивал я сам себя, озираясь. - Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
Я, вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля...
... Недавно, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке, кого - то порезал в посёлке и сбежал в тайгу. Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник.
Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
Когда окружили зимовье, ночью, сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника...
... Я вспомнил эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из его зимовий, в котором, этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки...
А забеспокоился я не зря. В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье. Лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того, я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов.
Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц, никаких опасных хищников больше нет.
Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными; а ещё кругом полно волков и рысей...
В таких местах тебя могут съесть, напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи...
К сожалению, охранители заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так. И уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека жизни на время, на отдельные части годового цикла?
К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай, на берегу заснеженной реки...
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа...
К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь, в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Сухих дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчёк, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
- Это ты хорошо придумал - похвалил я его. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься...
Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом, и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра...
Утром вновь был ветер, но и солнце, проглядывающее сквозь белые пушистые облака, на синем небе. Зимой таких облаков не бывает...
Заметно потеплело!
Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава...
Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград, была уже настоящая весна. Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить...
Я вышел на лесную дорогу, петляющей по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен. Вдруг, с одной из них снялся глухарь и пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви большой пушистой сосны. Волчок помчался следом, по зрячему и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться - аккуратно подходить к дереву на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел, качая ветки.
Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и наконец, увидел собаку, а потом вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
Он сидел на толстой ветке, близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом, раздражённо хрюкал на собаку, ...
... Последние шаги я делал очень медленно. Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо и птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел, как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
Глухарь лежал неподвижно чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях, и алые брови на угловатой, клювастой голове нависали, над закрытыми серой плёнкой, глазами.
Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: "А что хозяин? Выстрел был неплохой..."
Я воздержался от комментариев...
Ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая прожевал и проглотил их.
Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак.
"Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку - серо свинцовую, холодную гладь воды, с морщинками волн, закручиваемых течением.
Пойма расстилалась на несколько километров в ширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой. Вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами, шевелил её густые заросли...
По небу бежали тёмные тучи и солнце исчезло, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки, завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество.
Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ - 66 с тентом. Меня заметили, и какой - то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
- Издалека? - спросил он, поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс - А я вас помню...
- Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли...
Я кивнул. Действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми, на Мую...
Мужичок пригласил меня в столовую - в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха, в ситцевом переднике, предложила мне поесть и я, не стал отказываться...
Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок, в замасленной спецовке, видимо шофёр "Газика", спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
Я прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык ...
Мужичок покачал головой. - Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
- Ну, я с собакой. Она если что даст голос - ответил я, но про ружьё не сказал. Перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, разложив предварительно. От греха...
Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...
Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
- Куда ты? - всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции
- Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...
-
Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому мне надо быть в посёлке через два дня...
Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован - ему здесь нравилось.
А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек.
И потом, я уже привык к свободному одиночеству...
Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что - то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
А мне было хорошо. Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок...
И вдруг замурлыкал песню: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...
Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся...
Вскоре, снова начался лес, появился снег, лежащий местами в тени деревьев. Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи, с редкими соснами и тут вспугнул двух сохатых, наверное поднял их из лёжки. Они мотая головами, стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу и Волчок примчавшийся на звук, откуда -то справа, пустился догонять их. Через короткое время, я услышал снизу, из пади лай и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как появился он сам, на галопе, торопясь и часто дыша; увидев меня собака перешла на рысь и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами лежал снег...
Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку. Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия...
Уже в темноте, я поел сварившейся глухарятины, чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю и устраиваясь на ночлег, снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся. Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая.
Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться - иногда перед ночлегом, очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...
... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонил палочки с портянками поближе к костру и устало заснул, в полудрёме видя эти "флаги", развевающиеся над огнём...
Когда я проснулся, было уже серо, холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем, торчали только голые палочки - портянки сгорели...
Я чертыхнулся, поднялся, шмыгая, просторными без портянок, сапогами, сходил в кусты и вернувшись стал кипятить чай...
Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые зубы, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку!
Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал...
"Интересно, кого это он там услышал - думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай? - Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге к местам летнего обитания, голодные и злые - еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту, иногда на людей - одиночек..."
Я ещё какое - то время был настороже, но потом забылся, задремал вспоминая похожие случаи, которые уже бывало в моих таёжных походах...
Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Лика, моя молодая собака, похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг выскочила из еловой чащи, намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:- Бух, Бух, Бух...
Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников...
Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей.
Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой...
...Когда проснулся окончательно, солнце уже поднялось над лесом и я поднялся дрожа от холода - костёр прогорел полностью.
Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.
На ходу разогрелся, но идти без портянок, в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
Солнце поднялось над лесом, большое и чистое, повисло в темно - синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.
Вскоре, неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов.
Навстречу мне выскочили две крупных собаки - лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...
Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу, где - то в этих местах, и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
Азербайджанец показал мне домик где жил Петя и войдя внутрь я скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
Разбудил меня шум трактора за стеной, и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую. За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады, и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто не заглядывает...
Им тоже был непонятен мой восторг, перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес...
После ужина все собрались в нашей избушке, и я рассказал о своём походе, умолчав, однако о зимовейке и шкурках соболя в мешке.
Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.
Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге, недалеко от нынешней большой стройки. Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно.
Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы, на чужом "путике" - охотничьей тропе в тайге вдоль которой ставились ловушки - и каждый день ходил их проверять. Иногда соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил...
Однажды, Петя сбившись с пути заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы - хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся.
Он истоптал весь снег, ходил ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра...
В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.
Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека...
- Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть - с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя. Все невесело засмеялись...
В балке - так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику...
- Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя - было
тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился, капканил...
- Я увлёкся установкой капкана и вдруг подняв голову, заметил среди сосен,
мелькнувшую фигуру человека. Я остолбенел, потом на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево. Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам.
Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал меня. Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу. Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой...
Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок - даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...
- Я догадываюсь, в каком зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим,
проговорил он на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой...
Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил.
- Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и
вечером же, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги...
Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети...
Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз. Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика, и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали ...
Другой лесоруб - Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника - тунгуса из таёжной Витимской деревни - Алексея Соловьёва...
Фамилия русская, но такие имена давали тунгусам русские священники при крещении...
- Тут история тёмная - начал Виталий.
- Этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек. Был у него друг, тоже местный, русский парень Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились, и если надо, то медведя добывали сообща...
- Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт
знает почему. Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...
- Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в
городе.
Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом и как сливки снимал - добывал ранних соболей...
Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться - Алексея многие побаивались...
- И вот как - то раз, года два назад, тоже по весне, встретились друзья уже послеохотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце и разошлись - их участки рядом были...