Аннотация: Герой рассказа слушает концерт классической музыки и вспоминает грустные события в своей нелёгкой жизни.
О музыке и не только...
"Музыка - лучшее утешение для опечаленного человека..."
Мартин Лютер
...Алексей Степанович пришёл на концерт в церковь Святого Мартина, минут за двадцать до начала. Он не любил опаздывать и особенно не любил спешить, когда можно было прийти вовремя или даже чуть пораньше, чтобы приготовиться воспринимать "высокое и вечное". Алексей Степанович, всегда с улыбкой произносил возвышенные слова, словно давая понять собеседникам, что он понимает всю относительность подобных определений...
В оставшееся до концерта время, он решил попить кофе и по пути, прихватил, со стенда стоявшего у входа, листовку о Святом Мартине.
Спустившись по крутой лестнице в крипт старинной церкви, где было кафе, он взял себе чашку кофе и сев за свободный столик, попивая горячий напиток маленькими глотками, начал рассматривать сводчатые кирпичные потолки, которые были качественно отчищены от штукатурки и своим грубым, но аккуратным видом, вполне соответствовали бетонным колоннам и вообще минималисткой идее созданного интерьера.
"Хороший архитектор работал" - подумал он, ещё раз осмотрел помещение заполненное посетителями и попивая свой кофе, стал читать о Святом Мартине...
"Святой Мартин был римским солдатом и служил в Галлии. Он с детства отличался добротой и состраданием и пошёл в армию. По настоянию отца. Однажды, возвращаясь в город после службы, в холодную зимнюю ночь, он увидел полураздетого нищего сидящего у ворот и сняв себя плащ рассёк его надвое и вторую половину отдал нищему... Той ночью Мартину приснился сон, в котором Иисус Христос одетый как тот нищий, благодарил его за сострадание и самоотверженность... На следующий день, Мартин крестился.
По окончанию того похода римских войск, Мартин стал просить императора отпустить его, говоря: "До сих пор я служил тебе. Теперь позволь мне служить Богу. Я воин Христов и мне не разрешено воевать с людьми..."
Естественно, Мартина посадили в крепость и держали его там до подписания мира. Вернувшись домой, Мартин основал несколько монастырей в сельской местности, а потом вернулся в Галлию и стал там одним из первых христианских епископов. И всю свою жизнь, несмотря на опасности защищал невинных и благоволил к нищим и бездомным..."
Удивившись прочитанному, Алексей Степанович вздыхая подумал, что сострадательные и самоотверженные люди были уже в те далёкие времена...
Потом он вспомнил Россию, батюшек, разъезжающих по Москве на "Лексусах" и поучающих прихожан, как надо становится хорошими христианами, и ещё раз вздохнул: "Мир конечно переменился. Раньше за веру люди умирали, а сегодня на вере, некоторые ловкие люди бизнес делают..."
Он невольно осуждающе покачал головой, а потом заметив за собой этот невольный жест, оглянулся. Последнее время, видимо от постоянного одиночества, он иногда, стал разговаривать сам с собой и заметив это, стеснялся своей несдержанности...
Поднявшись наверх Алексей Степанович, на входе в зал показал билет и прошёл вдоль бокового прохода почти до конца. Сверившись с номерами сидений, написанных на картонке прикреплённой на стене, вошёл в деревянную загородку, сел на деревянную же скамью в угол, и расслабленно положив правую руку на барьер, осмотрелся.
Этой церкви было триста лет, но после реставрации, свежая белая краска стен и позолота на барельефах выглядела очень прилично, а мастерство архитектора подчёркивали чистоту линий потолка над галереей и соразмерность стен и арок, в общем масштабе здания...
Помещение церкви было заполнено наполовину, а в его клетушке, которая во время литургии, служила местом молитвы какой-то семьи верующих, вообще было свободно.
Ему это особенно понравилось, потому что в последние годы, он стал избегать не только многолюдных собраний, но и гулять предпочитал по тихим улицам или в безлюдных скверах, где было немного посетителей...
Единственное место, где он чувствовал себя свободно среди незнакомых людей, была православная церковь, куда он ходил по воскресеньям. Стоя у одной из колонн, он не мигая смотрел и слушал красивую службу и изредка кланяясь крестился, при упоминании имени Иисуса Христа или Девы Марии. Он не был воцерквлённым прихожанином, однако эти долгие стояния в православном храме, в толпе единоплеменников, помогали ему справляться с тоской по родине и давали ему пищу для размышлений о вере, Иисусе Христе и русской церкви...
... Прошло несколько минут, когда сидевшие в зале ещё переговаривались полушёпотом между собой, и в это время на сцену из боковой двери стали выходить один за одним музыканты и за ними солисты певцы - на концерте должны были исполнять кантаты Баха и его Бранденбургский концерт...
Слушатели дружно зааплодировали и музыканты, немного стесняясь, выстроились полукругом и поклонились. Потом стали настраивать инструменты под звуки малого органа, рядом с которым стоял клавесин - музыка была написана лет двести тому назад и состав оркестра тогда, заметно отличался от состава сегодняшних оркестров и количеством исполнителей, и инструментами...
Наконец наступила тишина , кудрявый, все время тихо улыбающийся флейтист - руководитель камерного ансамбля - качнул головой, приник губами к флейте и зазвучала спокойная и возвышенная музыка...
Алексей Степаныч, как обычно несколько минут "входя" в концерт, подумал, что сегодня в век джаза и попсы, любая старинная музыка кажется возвышенно-торжественной...
Потом, когда перекликаясь, одновременно зазвучали флейта, гобой и человеческие голоса, словно соревнуясь в чистоте и страстности звука, он стал сравнивать их звучание и пришёл к выводу, что человеческие голоса может быть по силе звука уступают инструментам, но по проникновенному влиянию на души слушателей, конечно намного превосходят не только отдельные инструменты, но и весь оркестр.
"Вообще, - размышлял он, не теряя нити происходящего на сцене, - духовые инструменты созданы в доисторические времена, именно с целью подражания человеческому голосу, а может быть и в желании повторить птичьи мелодии и напевы..."
"Интересно, - вдруг перекинулся он мысленно, к возникшей в его голове теме - а когда человек запел? Как давно это было? И о чём были эти первые песни полудикого человека, одетого в плохо обработанные шкуры убитых им животных?
А может быть он, подражая пению птиц, тем самым старался приманить их поближе, чтобы точнее стрелять из своего лука..."
Правая рука, лежавшая на подлокотнике затекла и он выпрямив спину, глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз. Музыка и человеческие поющие голоса то чередуясь солировали, то объединялись, превращаясь в гармонию естественных и искусственных голосов. Развивающаяся мелодия кантаты, непонятные слова чужого языка, заставила его вновь сосредоточится...
Некоторое время, он ещё контролировал своё тело, стараясь расслабиться и погрузиться в музыку. Потом, как это обычно с ним бывает на концертах классической музыки, он углубился в происходящее и перестал замечать не только особенности интерьера, но и слушателей сидевших в зале.
Невольно, его мысли унеслись в прошлое, сопровождаемые звуками камерного оркестра и чистыми голосами солистов, которые на немецком языке пели о любви к Богу и прославляли сына Божия, часто повторяя "аллилуйя" и "амен".
... Ему вспомнилось давние времена, когда он жил в Сибири и та жизнь была полна сильных переживаний, безденежья и даже бездомности. Это было время, когда он ушёл из семьи обидевшись на загулявшую жену, оставив её в большой квартире с детьми и жил, а точнее ночевал где попало.
Конечно, он мог бы вернуться и всё простить, но его убивала мысль, что после этого предательского оскорбления, он уже вряд ли сможет когда-нибудь доверять жене, как доверял до того случая. А жить и мучиться ежедневной ревностью, казалось ему тогда, невыносимым унижением...
Оскорбление усиливалось тем, что Алексей, по простоте душевной, верил ей до того момента, когда сосед, злой маленького роста кривоногий человечек, издеваясь над этой простотой и доверчивостью, сообщил, что в его отсутствие, к ним в дом захаживали "ухажёры", как он выразился и уходили иногда глубоко за полночь, в большом оживлении и подпитии...
То есть, получилось так, что все вокруг знали о её загулах, в его длинные отлучки по работе, а он, не обращал внимание на странное и вызывающее поведение жены, оправдывая его особенностями характера и необходимостью взаимодоверия в семье.
Ему казалось, что если он, как бывший известный кавалер, всячески избегает щекотливых положений с знакомыми женщинами и умеет это делать, то его Аня, тем более должна понимать ситуацию правильно. К тому же, он помнил, как она ещё так недавно, плача признавалась, что если он её бросит, то она не переживёт этого.
Одним словом, измена жены, ошеломила его и надолго выбила из колеи...
Тогда, Алексей не закатывая скандала и не допытываясь "где, кто и когда", собрал рюкзак и ушёл к приятелю на дачу, которая по осени пустовала.
Началась неустроенная полуголодная, полная терзаний и угрызений совести жизнь, когда иногда хотелось, все эти страдания прекратить решительно и навсегда.
Но он всё это пережил и перемучился сомнениями и малодушной слабостью...
Со временем, всё стало забываться, во многом, благодаря тому, что приходилось буквально выживать и каждый день, порой длился как год. А в таком положении, уже не до сантиментов.
Однако, в это время, у него появилось "лекарство" от душевных страданий и этим лекарством стала классическая музыка. Особенно ему нравилась шестая симфония Чайковского, которая называлась "Патетической", хотя для Алексея, она всегда была "Трагической".
Когда душевные терзания казались ему невыносимыми, он включал старенький проигрыватель и лёжа, слушал эту симфонию, в который уже раз убеждаясь, что плохо в жизни было и бывает не только ему одному...
Он часто ставил себя на место Чайковского измученного постоянными укорами совести, за подлую страсть, которая обнаружилась в нем внезапно и которая не давала ему покоя всю оставшуюся жизнь. После нескольких дней близости с очередным "другом", будучи человеком религиозным, Чайковский невыносимо страдал и в конце концов его физическое здоровье не выдержало и он захотел умереть. Но перед этим, всю тоску одиночества и покинутости, великий композитор излил в музыке, оставив своим почитателям шедевр, отразивший мучения последних лет его жизни...
"Если сравнивать его мучения с моими, то я должен ходить оптимистом, так как сам не будучи верующим, к тому же ни на какие извращения плоти, просто не способен. А то, что со мной случилось, можно рассматривать как расплату за те слёзы и разбитые сердца, которые я оставлял за собой, во времена совсем недавней молодости...".
Действительно, количество его подружек и любовниц, составляло несколько дюжин и он начинал уставать от этого однообразия плотских удовольствий. Тут и появилась в его жизни Аня, которая, кроме тела предлагала и всю свою душу. И он привязался к ней, ещё и потому, что она знала о всех его похождениях, но ни в чём его не винила и не упрекала. Казалось, она готова была ради него пожертвовать всем, самым дорогим в её жизни...
Такая самоотверженность, сразила Алексея, всегда сдержанного в чувствах...
... На минуту, он отвлёкся от воспоминаний, когда первая кантата закончилась и зрители долго и с воодушевлением аплодировали музыкантам.
Когда началась следующая пьеса, уже через несколько минут, Алексей вновь снова забылся и слушая музыку, вспоминал, вновь овладевшее им, прошлое...
Он никогда не играл ни на одном инструменте, но имел хороший слух и в школе, учительница музыки, постоянно приглашала его в школьный хор, говоря, что он чрезвычайно одарённый ребёнок. В молодости, ему часто снился сон, в котором он играл на большом контрабасе в составе симфонического оркестра. "Это наверное потому - посмеивался он сам над собой, разгадывая такие сны - что это самый простой инструмент и научиться на нём играть, кажется совсем не составляет труда..."
Ещё и поэтому, он пристрастился к классике, и когда удавалось, то приходил на концерты симфонического оркестра и на гастроли заезжих знаменитостей в областную филармонию. Билеты стоили недорого, народу приходило туда немного и войдя, он усаживался в мягкое кресло где-нибудь в конце полупустого зала и, восхищаясь чистотой и благолепием звуков, выстраиваемых профессионалами музыкантами в драматическую историю сердечных переживаний композиторов, погружался в медитацию, обдумывая свои невесёлые дела и проблемы. Мысли текли в голове легко и свободно и в это время, он мог принять самые умные решения, которым старался следовать в дальнейшем...
Особенно запомнился ему один концерт, когда, он стал свидетелем драматического расставания с музыкой и публичными выступлениями, известного дирижёра Елькина. Оркестр областной филармонии, большинство музыкантов из которого окончили московскую консерваторию, славился высоким профессионализмом и потому, с ним любили выступать столичные дирижёры - светила отечественной музыки.
Он давал юбилейный, последний концерт, перед выходом на пенсию и тщательно к этому готовился. Будучи закалённым холостяком, он в этот раз одел самый лучший фрак, жилет и накрахмаленную рубашку и выглядел празничто, хотя и не выглядел красавцем. Это был небольшого роста и пухлой комплекции человек, с большой лысиной на голове, окружённой лёгким венчиком волос.
В первой части концерта под его управлением, оркестр исполнил одну из боевито-пафосных, тревожных симфоний Шестаковича.
Во второй части, исполнялась музыкальная поэма Петра Ильича Чайковского "Манфред". И такова была сила этого музыкального творения, такова всепобеждающая власть подлинного искусства, что бедное сердце дирижёра - будущего пенсионера - резонируя с чувствами некогда испытываемыми великим композитором, не выдержало и он продолжая управлять оркестром заплакал и слёзы покатились по его пухлым, хорошо выбритым щекам...
Видя эти слёзы и понимая причину их сконфузились и музыканты. А у некоторых, глаза тоже наполнились влажным блеском. Потом и публику, знающую, что дирижёр уходит с концертной сцены навсегда, охватил порыв сентиментального сопереживания...
Когда же поэма закончилась и Елькин смущённо кланяясь, повернулся лицом к публике, в зале и в оркестре поднялась настоящая буря. Все, и зрители и музыканты, аплодировали ему долго и со страстью, а у многих, в этот момент на глазах были видны слёзы. Елькин, не скрывая своих чувств всё кланялся и кланялся, а в промежутки, вытирая бледное лицо белым платком, пытался улыбаться...
Вспомнился Алексею Степановичу и ещё один концерт...
Тогда, он, на несколько дней поселился у своего недавнего знакомого, мастера по ремонту музыкальных инструментов из областного музыкального училища.
Была весна, снег на улицах, под лучами яркого солнца раскис и передвигаться по городу было совсем непросто. Алексей страдал ещё и от того, что башмаки после каждого похода в город покрывались какими - то мутно-серыми пятнами, а почистить их не представлялось возможным. К тому же, его старенькие башмаки пропускали воду, ноги замерзали и пальцы на ногах разбухали, напитанные талой водой.
Раньше, в юные годы, Алексей, отличавшийся хорошим вкусом в одежде и даже некоторого рода щегольством, но в тот раз, глядя на себя в мутное зеркало, стоящее в сенях деревянного домика, видя в нём отражение неаккуратно одетого мужчины с недельной щетиной на подбородке, тяжело вздыхал и осуждающе качал головой.
Временное жильё его представляло из себя избушку, чудом сохранившуюся почти в центре города. Кроме него в домике жили ещё две девушки, учившиеся на первом курсе кукольного отделения этого училища. Он с ними почти не сталкивался, но здоровался и даже помогал им топить печи и рубить дрова во дворе...
Вот в это время, он и попал на концерт камерного оркестра в зале бывшего польского костёла. Слушателей было немного и он сидел напротив оркестрантов, буквально в трёх метрах от них. Тогда, он впервые услышал звуки издаваемые инструментами совсем близко и мог вообразить, что это он одновременно играет на всех инструментах, сразу.
Исполняли, что-то из Бетховена и он влился в музыку, на время забыв о всех своих невзгодах и переживаниях...
Когда тот концерт закончился, раздались аплодисменты, он "вынырнул" из своих грёз и вспомнив о всех обстоятельствах своей несчастной жизни, о подмерзающей грязи на улицах и грязноватом неуютном жилье, с скрипучей раскладушкой в углу, ему внезапно захотел умереть, чтобы навсегда разделаться с этой предательски подлой, бессмысленной жизнью...
Тогда, после концерта Алексей шёл по полутёмным улицам в опостылевшую "избушку на курьих ножках", со щебечущими и визгливо смеющимися соседками и ему так не хотелось туда возвращаться, что он ещё несколько часов бродил по городу, пока не замёрз окончательно.
Придя "домой" уже под утро, Алексей повалился на раскладушку не раздеваясь и заснул тревожным сном, в котором ему виделось, как попав на какие-то городские задворки, он никак не мог оттуда выбраться, начисто забыв дорогу назад...
Проснулся Алексей уже ближе к полудню, с головной болью и насморком, и долго лежал с закрытыми глазами, слушая, как в тишине пустого дома - девицы ушли на занятия - где-то в углу, тихо но настойчиво, скреблась мышь...
...Незадолго до этого, живя на квартире которую сдавала жена, его внезапно умершего, давнего приятеля, он попал в скандал, после которого, хозяйка квартиры посоветовала ему искать новое жильё. Как позже выяснилось, она была любовницей второго квартиранта...
А дело было так.
...Как-то вечером, он сидел за письменным столом в своей комнате и читал что-то, слушая музыку через наушники. Вдруг, в квартиру с шумом ввалились пьяный сосед по квартире и его дружок. Не обращая на них внимания, Алексей продолжал читать, когда пошатываясь, к нему подошёл приятель соседа и захватив его голову руками стал гогоча, душить.
Не ожидавший такой наглости, Алексей, какое-то время ещё пытался ослабить хватку думая, что тот неловко шутит. Но потом, вдруг осознав, что его хотят обидеть и унизить, непонятно за что и почему, резко рванулся, высвободился из рук гогочущего пьяного дурака, и в разрез, в образовавшийся промежуток между их телами, умело и сильно ударил прямым правой по улыбающейся физиономии наглеца! Тот хрюкнул, свалился на пол и захлюпал кровью, которая после сильного удара в нос, потекла по его недоуменному и испуганному лицу. А Алексей, тяжело дыша, поправляя одежду процедил сквозь зубы: - Болван! Будешь теперь знать, что можно и чего нельзя делать. Распустились свиньи...
Тут вмешался его сосед и истерически запричитал: - За что ты его?! За что ты Ваню?! Он ведь тебе ничего не сделал...
Разъярённый Алексей, схватил его за руку и потащил на улицу - он не хотел устраивать побоище в квартире...
Выведя соседа из подъезда, Алексей схватил его за подбородок и зло глядя в глаза проговорил, еле сдерживаясь: - Если ты, поросёнок, ещё хоть слово вякнешь, я и из тебя прямо сейчас и здесь, отбивную котлету сделаю!
На улице он немного отошёл от нахлынувшей на него ярости, но едва удержался, чтобы не избить ещё и соседа, с которым был до этого в нормальных отношениях...
После этого происшествия, назавтра, сосед просил прощения и сообщил, что Алексей, сломал его приятелю нос, на что он ответил - что поделом наглецу: - В следующий раз будет знать, что его могут жестоко наказать за наглость...
... А концерт, в церкви Святого Мартина продолжался и замечательный альт - мужчина поющий приятным высоким женским голосом, славил Господа и его подвиг самопожертвования, во времена Римской Империи спасший людей от анархии и развала эгоистической и чувственной жизни...
... Вторая кантата закончилась. Зрители дружно и с энтузиазмом аплодировали, а музыканты смущались и неловко кланялись, не ожидая такой тёплой встречи их исполнения.
На несколько минут отвлёкшийся от своих мыслей Алексей Степанович, тоже аплодировал улыбаясь, а потом, когда музыка возобновилась, вновь погрузился в воспоминания...
... Он вспомнил свою работу директором клуба в Питере, вспомнил своих педагогов, музыкантов, хореографов и особенно, пожилого руководителя хора ветеранов - пожилого, всегда добродушно улыбающегося Ивана Васильевича. Хор состоял из пенсионеров и домохозяек, а он - руководитель и баянист, сопровождал репетиции на баяне - хотя был без специального музыкального образования...
Какое-то время, Иван Васильевич играл в ансамбле баянистов у себя на заводе, а когда вышел на пенсию, со временем начал руководить любительскими хорами, зарабатывая какие-то деньги, в добавление к своей скудной пенсии. Алексей, сам принял его на работу и помог набрать хор и даже изредка посещал их репетиции радуясь, что эти пожилые люди, могли хоть иногда собираться вместе и проводить вечера за пением и разговорами о тяжёлой жизни, в те времена охватившей страну.
...Через время, до него неожиданно стали доносится слухи, что хористы начали жаловаться на Ивана Васильевича - якобы он недостаточно активен и не выступает с ними на концертах.
Алексей, решил разобраться и как-то раз, пригласил руководителя хора к себе в кабинет и поговорил с ним о делах хоровых и "за жизнь", вообще.
Иван Васильевич, рассказал, что хор ещё не готов выступать перед публикой и потому, он не хочет организовывать концерт с их участием.
Потом он вспомнил, как сам пел в известном на весь город хоре, красивые концертные костюмы и большие залы для выступлений...
Алексей стал его расспрашивать о жизни в Ленинграде после войны и Иван Васильевич рассказал, что играть на гармошке его научил дедушка, ещё до войны и он, все свободное время старался играть гаммы или просто фантазировал, на слух подбирая знакомые мотивы...
- Ну а потом, началась война - рассказывал Иван Васильевич - и наша семья не успев эвакуироваться, осталась в блокаде. О том, как трудно и голодно было жить, уже много рассказано и написано, но для меня одно из самых ярких воспоминаний той поры, связаны со страхом бомбёжек, которые случались иногда по несколько раз на дню, особенно в начале блокады...
- И вот, когда начинали выть сирены - продолжил рассказ Иван Васильевич - и когда взрослые из окрестных домов убегали в бомбоубежище, я дрожа от страха и какого-то яростного возбуждения брал гармошку - дедушка к тому времени уже умер от голода и холода - и выходил на крыльцо нашего деревянного дома - дело было по тем временам на окраине Ленинграда.
- Под завывания сирены и рёв моторов пикирующих бомбардировщиков, - продолжал Иван Васильевич грустно улыбаясь - я начинал играть все те песни, которые я к тому времени разучил... И продолжал играть несмотря на близкие взрывы и даже пожары, которые начинались в округе от падения зажигательных бомб.
- Сегодня, хотя прошло уже более сорока лет, с той поры, стоит мне заслышать звуки гармошки и я как наяву представляю себе тот несчастный год, растерзанный и охваченный голодом и страхом смерти город, рёв гитлеровских самолётов и слышу те песни, которые я играл, а иногда и подпевал себе, когда не прячась сидел на крыльце и назло врагу играл на гармошке показывая, что я его не боюсь...
Иван Васильевич коротко хохотнул и закончил: - Хотя, если честно, то я наверное из страха и заводил эту музыку, потому что она меня успокаивала и не давала впадать в панику...
... Очередная кантата закончилась, Алексей Степанович, словно выплывая на поверхность реальной жизни, огляделся и вместе со всеми стал аплодировать замечательным артистам, так профессионально умеющим играть и петь то, что уже давно утратило свою религиозную окраску и стало, для подавляющего большинства, просто фактом искусства...
... После концерта, Алексей Степанович, не торопясь возвратился домой, в свою одинокую муниципальную квартиру, неподалеку от центра Лондона и попив чаю, лёг спать. Уже засыпая он вдруг снова вспомнил Ивана Васильевича...
...Тот хор, в его клубе скоро развалился, потому что активные женщины, стали писать письма в управление культуры с жалобами на непрофессионализм своего руководителя. И как не уговаривал их сам Алексей, они этим скандалом выжили Ивана Васильевича, а вскоре и сами разбрелись в поисках лучшего продолжения.
Через некоторое время, Алексей от кого-то услышал, что у Ивана Васильевича умерла жена, а его взрослые дети заняли их квартиру, перевезя его к родственникам, в деревню...
... С той поры прошло несколько лет.
Алексей, на одной из писательских конференций, познакомился с переводчицей-англичанкой, через время женился и уехал в Англию. Однако жизнь на чужбине портит характеры русских людей. Ностальгия охватывает незаметно, но часто, любовь к покинутой родине становится нестерпимой. Русские люди начинают вспоминать былое, часто его приукрашивая и надоедают окружающим разговорами о той "чудесной" жизни, "которую они потеряли". Но в чужой стране, эти воспоминания мало кого интересует и возникает отчуждение, которое часто заканчивается разрывом...
Так было и с ним. Жене надоела его хандра и мрачность превратившаяся в привычку...
...С жёнами Алексею Степановичу не везло.
Конечно, он мог произвести впечатление и своей начитанностью, и романтической отстранённостью от жизни, которая так привлекает внимание чувствительных девушек. Однако вскоре, его начитанность исчерпывалась, начинались повторы, а отстранённость, казалась простым равнодушием и объяснялась эгоистическими причинами. Начинались ссоры и размолвки по пустякам, заканчивающиеся полнейшим разочарованием...
Детей, его жёны рожать не торопились и потому, разводы происходили без ненужного драматизма.
Во всём происходящем, Алексей Степанович не винил женщин и их непостоянство, но задумавшись понимал, что главной причиной расставаний с жёнами, была его внутренняя холодность и желание сохранять независимость.
Хотя, кто знает, влюбись в него по настоящему одна из его "избранниц", может быть и он бы отказался от попыток, защищаясь от несправедливостей жизни, сделать себя настоящим суперменом. Алексею Степановичу, в жизни очень мешала боязнь оказаться сентиментальным или даже смешным и это свойство присущее людям неординарным, но очень гордым и сделало его привычно одиноким, несмотря на несколько браков. Инициатива развития романов, во всех случаях исходила не от него, как впрочем и поводы для разводов подавал тоже не он...
Вскоре они развелись и с англичанкой-переводчицей, потому что очарование загадочной русской души рассеялось, а осталась рутина быта, которую все-таки лучше, как казалось Алексею Степановичу, переживать одному.
Но он остался в Англии доживать свои дни в одиночестве и в минимальном комфорте - возвращаться в Россию он побаиваться, потому что начинать в очередной раз новую жизнь у него не хватило бы ни физической энергии, ни душевных сил. Ведь в России у него не было "ни кола, ни двора", а жить у кого то "приживалом", он бы не смог...
Однако, в гости, к друзьям, он ездил на родину каждый год. И так получалось, что туда он ехал с опаской, а оттуда уезжал чуть ли не со слезами на глазах. Несмотря на неустроенность российской жизни, он к этому очень быстро привыкал и переставал замечать и бедность, и отсутствие улыбок на лицах, и назойливую рекламу дешёвой купли-продажи. И если бы ему, в России было где жить самостоятельно и независимо, то он бы наверняка остался на родине...
...Когда, последний раз Алексей Степанович был в Питере то однажды, в толкучке у дверей метро на Петроградской, увидел заросшего и одетого в грязные лохмотья старика, который сидел на ступеньках у входа и что то играл на старой замызганной гармошке, положив рядом с собой заношенную шапку для милостыни.
И показалось тогда Алексею, что он узнал в том полупьяном старичке Ивана Васильевича, того самого руководителя хора ветеранов в его клубе. Но подойти к нему он не рискнул, то ли из жалости, то ли из смущения...
И позже, вспоминая эту встречу, Алексей Степанович всё чаще стал представлять себя самого в таком положении и каждый раз тяжело вздыхая, думал, что именно такое возможное будущее и удерживает его вдали от своей родины...
Октябрь 2012 года. Лондон. Владимир Кабаков
Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal