Аннотация: Таёжный поход в одиночку - всегда опасная и захватывающая история!
Поход на Мую. Правленый вариант
"Кто не любит одиночества - тот не любит свободы..."
...За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть, хотя бы несколько дней наедине с самим собой...
А в природе происходили радикальные перемены...
Солнце с каждым днём поднималось всё выше и выше над землёй. От яркого света, цветовые контрасты становились заметнее и ярче: синее - синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый - белый снег, спрессованные кристаллы которого играли всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней под лучами солнца!
Днём на солнцепёке появились проталины, промерзающие за ночь и превращающиеся к утру следующего дня в хрустящий ледок.
В душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен, но моему физическому телу нестерпимо хотелось выйти из рутины обстоятельств, прекратить однообразие зимней жизни и начать путешествовать.
С появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, в теле пробуждались новые силы, и искали выхода, а в голове затеснились планы будущих походов...
Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции, Виктор - водитель геологического ГАЗ - 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, лежащих вниз по Муякану километров в сорока.
План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан и наконец решил дойти туда пешком и увидеть "святые места".
По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку - Волчка, который совсем недавно "прибился", к нашему домику, да так и остался здесь жить...
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из моей жизни. Вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл меня искать вдоль трассы БАМа и не вернулся. Потом Лика убежала, увязавшись за кем - то в посёлок и её, кто - то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к "хозяину", то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре. Один Волчок по - прежнему оставался предан мне.
Это была собака, появившаяся на сейсмостанции уже во взрослом состоянии. Роста он был среднего, но серая, волчья шкура, тяжёлая голова и опущенный книзу хвост, делали его очень похожим на настоящего волка, а точнее, на уменьшенную копию = думаю, что в его генах было действительно много волчьей крови!
Наконец наступило долгожданное утро. Виктор подъехал к нашему домику часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек, прятаться под скалами и береговыми обрывами. Смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины завёлся. Толя Копейкин протирая заспанные глаза вышел на крыльцо и помахав нам рукой, ушёл в дом, в тепло и уют человеческого жилья.
Поднявшись по крутому, но короткому подъему от домика на шоссе, мы объехали Тоннельный посёлок стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой - снежной речной долине. Снег ещё лежал повсюду и было довольно холодно - сквозь щели в дверце кабины и холодный воздух попадая внутрь, смешивался с теплом, идущим от нагревшегося мотора, с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии, Потаповым; говорил о том, что он здесь уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом отвлёкся и криво улыбаясь спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге. Я засмеялся: - А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё собака с тобой, то это вообще роскошь человеческой свободы!
Виктор, слушая мои пафосные объяснения жажды свободы, недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины. А я продолжил:
- Когда я один - я свободен. Пусть бывает холодно и голодно, но зато могу делать то, что захочу - идти, если надо, а если захочу, могу целый день спать у костра или в зимовье. А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому не в тягость!
Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону и замолчал. То, что я говорил трудно было понять человеку, который никогда не любил природы, не хотел быть свободным и ничего не хотел о ней знать.
Конечно, он многие годы работал в геологических экспедициях, но природу - дикую природу, воспринимал не как чудо, а как угрозу и помеху комфортной жизни. Таких людей в современном мире большинство и во многом, социальные конфликты возникают из непонимания этим большинством, роли и значения природы и свободы в жизни современного человечества!
Абсурдность и бессмыслица городской жизни во многом обусловлена отрывом городского человека от природных корней - ведь человек был и остаётся частью многообразного мира природы.
Обособление, выделение человечества из природной гармонии, несогласие с её законами, приводит к вырождению человека, к образованию социальных феноменов, угрожающих самому существованию человечества.
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки, на Белые Озёра.
Запыхавшийся ГАЗ - 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Собака, довольная обретённой свободой, сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку!
Для Волчка поход начался...
Я вынул рюкзак из кузова, пожал руку Виктору, оставшемуся в кабине, захлопнул дверцу и машина газанув скрылась за поворотом...
Для меня поход тоже начался!
Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час - полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил, что - то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой и торчащими из наледи ногами, полу занесёнными снегом.
"Волки поработали - вздохнув подумал я. - Они сгоняют копытных на лёд, валят поскальзывающихся зверей и загрызают..."
Мой Волчок обнюхал мёрзлую тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд.
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди ровным, белым полем. Я шёл не торопясь, вглядываясь в ледовую поверхность впереди.
Где - то посередине этого пространства, подо льдом услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было, и я легко перешёл на другую сторону Амнунды - так называлась небольшая речка текущая здесь летом. По-тунгусски это название означает - Большая Наледь...
Потом, чуть поднявшись в предгорья, по пологому склону пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом - здесь Муякан тоже делал пологий поворот направо...
Я решил избегать дорог и людей и потому, держался левого берега - трасса шла по правой стороне реки и зимой, на этой стороне Муякана кроме охотников никого не бывает.
Остановившись ненадолго под уютной сосёнкой вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полу копчёной колбасой. Костёр протаял в снежном насте лунку и погрузился в снег.
"Надо будет на ночлег остановиться на проталине - подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока..."
Не встречая звериных следов, я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
А время, между тем, неумолимо приближало вечер - солнце повисло над горной грядой, сделав за день большую дугу.
Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздух - он щипал за щёки и холодил руки. Я надел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы. Волчок набегавшись за день, валкой, однообразной трусцой рысил впереди...
И тут, перед нами неожиданно открылась панорама - широкая речка впадающая в Муякан, со снегом и ледяными проталинами поверх зимнего льда, преградила нам дорогу. Переходить реку мне показалось опасным и потоптавшись, вырубил посох и тыча его острием в ненадёжные места, я медленно тронулся вперёд.
На противоположном высоком берегу, заметил в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать.
Поднявшись от реки на берег я осмотрелся и выбрал место для ночлега.
Сбросив рюкзак, собирая дрова для ночного костра, вдруг услышал потрескивание льда под чьими - то лёгкими шагами.
Поднял голову, увидел посередине покрытой льдом реки самца косули, с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на другую сторону как раз там, где я сам переходил полчаса назад.
Козёл, несмело ступая, продвинувшись несколько метров останавливался, нюхал воздух и вновь медленно двигался к противоположному от нас берегу. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку, и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание.
Уставший Волчок, лежал под кустами, и высокий берег скрывал от него косулю - на странные звуки он не среагировал.
Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: зверь был силён, упитан и быстр - поджарое туловище с рыже-коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами.
Перейдя реку, он, в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез в тёмном сосняке!
Я уже развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце, зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы.
Вначале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин.
Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, уже в наступающей ночи разложил большой огонь, устроил лежанку головой навстречу ветру, дующему вдоль речного русла.
Полулёжа, опершись на локоть я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать завтра...
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за спиной и мне не было одиноко.
"Живая душа рядом - думал я. Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения..."
Незаметно, в воспоминаниях и размышлениях о смысле жизни прошёл вечер и наступила глубокая ночь. Я несколько раз задрёмывал, и просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки. Когда дрова, заложенные с вечера, прогорели, поднялся, поправил костёр, постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
-Завтра будет погода хорошая - небо ясное и это хорошо - прошептал я...
Заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, поплотнее один на другой, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг укрывшись полиэтиленом лицом к костру и почти мгновенно заснул - сегодняшний день был необычайно длинным...
Проснулся часа через полтора от сильного холода.
Пошатываясь встал и в полусне, теряя равновесие, наложил дров припасённых ещё с вечера и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду холодит бока и низ спины...
Когда костёр прогорел, вновь встал, подложил дров и снова задремал...
И так продолжалось всю длинную ночь...
Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая и чтобы согреться, стал рубить новые дрова - заготовленные с вечера закончилис.
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь, превратилась в рассвет.
Серо - белые, заснеженные пространства, промороженные ночными холодами, окружали нас со всех сторон, и не верилось, что днём выглянет солнце и вновь будет тепло и весело!
Волчок тоже проснулся, широко разевая пасть зевнул, потянулся всем телом, потом сел и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
"Звери сейчас кормятся и может быть собака слышит их шаги по насту" - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чая...
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые интересные места и встречи. Поэтому вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое - то время грея руки над умирающим костром, и наконец решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой синему небу, в сторону встающего солнца!
Передо мной, слева направо протянулась низкая, укрытая, девственно белым снегом долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами. И мне предстояло идти до конца этой долины, до слияния Муякана с Муей!
Дул свежий попутный ветер, казалось уносивший остатки ночи в прошлое. Волчок деловитой рысью убежал вперёд и скрылся в сосняке, на ходу принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, собака появилась из леса уже подальше и впереди, пересекла поляну и вновь исчезла из виду.
На ходу я согрелся, сонливость прошла, и с любопытством вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты, решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, разделяющие две реки, выйти на близкую уже Мую, потому что уже различил вдалеке, на северо-востоке, высокие отроги Муйского хребта.
Взошедшее солнце, залило золотистым светом, необъятные, снежно - белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Я повеселел и пошел быстрее. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко!
Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины разогрелись, размялись и широко, упруго шагая вперёд и вперёд, я вглядывался в открывающиеся панорамы, стараясь запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться...
... Через некоторое время, неожиданно вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое-то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, впереди, на пустынной дороге появилась движущаяся точка, которая приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами овчарку.
Волчок, испугавшись прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам левую ногу. Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом, пробежала мимо и удаляясь исчезла.
Я объяснил её появление здесь тем, что она видимо принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках дорожников. И вот, она решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть потеряв загулявшего хозяина ищет его?
Я вспомнил Уголька, собаку Толи Копейкина, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию проделав по тайге около двухсот километров.
Уголёк принадлежал моему напарнику по сейсмостанции, который отдал его на время в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства.
Что - то или кто - то не понравился собаке, и она решила самостоятельно вернуться к хозяину - в тайге, даже собаки становятся самостоятельными и полудикими.
Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд по старому следу вездехода, углубляясь в густой лес...
Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению.
Кругом ещё лежал снег и на льду реки, были отчётливо видны все следы. Я заметил разлапистую дорожку, тянувшуюся вдоль берега и вглядевшись понял, что это крупная выдра переходила из одной полыньи в другую.
Чуть дальше, увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега вырывался на поверхность подземный ручей, или даже небольшая речка. Бегучая вода, "стояла" чуть выше уровня берега, вспучиваясь большим круглым пузырём, в несколько метров диаметром, выдавливаемым изнутри земли - эта подземная "речка", скатывалась в реку стремительным потоком, через который я не мог перепрыгнуть - поток был шириной метров десять...
Идя вниз, вдоль этой незамерзающей промоины, вдруг услышал, откуда-то сверху гортанный крик не-то птицы, не-то зверя. Остановившись, покрутил головой и неожиданно заметил пролетающего надо мной белого, одинокого лебедя.
В этом речном ущелье, всё было покрыто снегом и на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне.
И на фоне этого масштабно-величественного пейзажа, сурового и холодного, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почувствовавший весну и прилетевший откуда - то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов, откуда-нибудь из Шотландии или Уэльса!
Кругом расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, словно существо из сказки появился этот лебедь - посланец или предвестник неизбежной весны, и лета следующего за ней!
Невольно вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и я подумал, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне!
Этот лебедь, как символ неизбежной весны осталась в моей памяти на всю жизнь!
Вскоре, поднявшись с реки на невысокий берег, я пошёл вперёд по заснеженной тропке.
Уже собираясь останавливаться обедать, вдруг увидел впереди крышу охотничьего зимовья - подойдя поближе сбросил рюкзак и осмотрелся...
Следов человека вокруг не было, а значит, в зимовье уже давно никто не останавливался. Рядом с избушкой, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз - язнал, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышей, охотники прятали от хищников, прежде всего от медведей вещи и продукты.
Осторожно открыв, припёртую снаружи колом дверь избушки, я вошёл внутрь и увидел еревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печку, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук. Мешок был завязан...
Я потрогал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки...
"Как же так - недоумевал я, быстро выходя из зимовья и оглядываясь. - Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги...
"И потом, почему охотник их оставил здесь? - озираясь спрашивал я сам себя.
- Может быть что-нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того - убит!?"
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину, быстро начал уходить вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров немного успокоился.
И вдруг вспомнил рассказ моего Бамовского приятеля...
... Недавно, арестовали тунгуса - охотника, который по пьянке кого-то порезал в посёлке и сбежал в тайгу.
Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник. Один из милиционеров, будучи в отпуске, ушёл на охоту, побывал в этих местах и узнал преступника. И у "беглого" тунгуса была собака, которая знала этого милиционера...
Когда ночью окружили зимовье, этот сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом...
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника!
Вспоминая эту историю и подумал, что может быть, случайно попал в одно из зимовий, в котором этот охотник оставил в своё время добытые собольи шкурки!
А забеспокоился я не зря.
В тайге очень трудно что - то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье и потому, лучше сразу уйти, не давая повода подозревать меня в чём - то неблаговидном. Кроме того со мной было ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, это нарушение правил и законов.
Конечно закон дурацкий, и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц никаких опасных хищников больше нет.
Но, к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными. А ещё кругом полно волков и рысей.
В таких местах тебя могут съесть напавшие медведь или волки, могут покалечить лоси и кабаны - секачи!
К сожалению, нынешние охранители, не имеющие никакого отношения к дикой природе, заявляют во всеуслышание: "В такие времена в лесу нечего делать!.."
Но ведь весна - замечательное время для походов и для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ! А что в таком случае остаётся делать, таким любителям приключенческих походов, как я?
Вообще, современный охотничий кодекс во многом исходит из признания любого человека в лесу - браконьером. Но очевидно, что это не так и уж во всяком случае, надо исходить из презумпции невиновности.
Кроме того - охота - это ведь образ жизни, а как можно лишать человека жизни на время, на отдельные части годового цикла?
К сожалению, такую крепостническую точку зрения защищает и нынешний закон!
Обо всё этом, я размышлял, пока обедал и пил чай на берегу заснеженной реки.
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел. С потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа.
К вечеру, я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Сухих дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем. Волчок, где - то нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
- Это ты хорошо придумал - похвалил я его. - У меня для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься.
Волчок при этом глянул на меня, вильнул хвостом и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от костра.
Утром вновь был ветер, но на синем небе солнце проглядывало сквозь белые пушистые облака - зимой таких облаков не бывает.
Вокруг заметно потеплело...
Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи снегу стало поменьше и кое - где, из промёрзшей земли торчала только серая, прошлогодняя трава.
Тут, в широкой пойме, где солнце не имеет горных преград была уже настоящая весна!
Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними пространства, заросшие высокой, вытаявшей травой, прибитой к земле прошлыми зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников таких густых, что их приходилось обходить вокруг...
Наконец вышел на лесную дорогу петляющей по широкой равнине среди отдельно стоящих островков крупных сосен.
Вдруг, с одной из них снялся глухарь и, пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел в ветви, большой пушистой сосны. Волчок помчался следом по зрячему и какое - то время спустя, раздался его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица. Ветер дул откуда - то сбоку и шумел качая ветки. Прячась за стволы, от дерева к дереву я шёл на лай и наконец, увидел собаку, а потом вглядевшись, заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря.
Он сидел на толстой ветке, близко от ствола, крутил головой и глядя вниз, скрипучим голосом раздражённо хрюкал на собаку.
Последние шаги я делал очень медленно...
Убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, я поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок. Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо, а птица, всплеснув крыльями, упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел, как собака прыгнула на глухаря, схватила и несколько раз прикусив, бросила птицу!
Глухарь лежал неподвижно - чёрный, с промельком белого в распустившихся крыльях с алыми, словно вытканными бровями на угловатой, клювастой голове - они были словно нарисованы, над глазами, уже закрытыми серой плёнкой.
Когда я подошёл, Волчок повилял хвостом, "поулыбался" прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: - А что хозяин? Выстрел был неплохой!
Я воздержался от комментариев и не ответил - ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.
Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона, чёрной роговицей чешуек, я бросил их Волчку и тот, похрустывая прожевал и проглотил их.
Я, как обычно, быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная, а тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак.
"Теперь у меня есть килограмма полтора свежего мяса и немного косточек для Волчка" - думал я, весело улыбаясь и бодро шагая дальше по дорожке...
Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку и серо-свинцовую, холодную гладь воды с морщинками волн, закручиваемых течением - пойма расстилалась на несколько километров вширь без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой прошлогодней травой, а вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами шевелил её густые заросли.
По небу бежали тёмные тучи и солнце скрылось за ними, хотя в воздухе заметно потеплело. Внезапно, впереди, на берегу реки завиднелись какие - то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало множество!
Через некоторое время я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ - 66 с тентом. Меня заметили и какой - то мужичок, в штормовке, пошёл мне навстречу.
- Издалека? - спросил он поздоровавшись и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс: - А я вас помню!
- Мы недавно у вас ночевали. Мы ещё с вьюками на лошадях шли...
Я кивнул - действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми на Мую...
Мужичок пригласил меня в столовую - в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха в ситцевом переднике, предложила мне поесть и я не стал отказываться.
Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок, в замасленной спецовке, видимо шофёр ГАЗ-66, спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
Я прожевав ответил: - В лесу, у костра. Я привык ...
Мужичок покачал головой: - Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
- Ну, я с собакой. Она если что даст голос - ответил я, но про ружьё не сказал - перед заходом в лагерь геологов, я, от греха подальше спрятал его в рюкзак, предварительно разложив.
Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...
Поев я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
- Куда ты? - всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции. Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...
Я вежливо, но решительно отказался: - Я всего на пять дней свободен, а потом моя смена на сейсмостанции и мне надо быть в посёлке через два дня...
Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак удивился и был явно разочарован - ему здесь понравилось.
А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек. И потом, я уже привык к свободному одиночеству!
...Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я начал что - то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.
А мне было хорошо - я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. И я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок!
И вдруг замурлыкал песню: - А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк!
Закончив петь я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся.
Вскоре снова начался лес и появился снег, местами лежащий в тени деревьев.
Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи с редкими соснами и тут, вспугнул двух сохатых - наверное поднял их из лёжки.
Они, мотая головами и стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу.
Волчок, примчавшийся на звук откуда-то справа, пустился догонять их.
Через короткое время, я услышал снизу, из пади лай Волчка и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как на галопе появился он сам, торопясь и часто дыша. Но увидев меня собака перешла на рысь, и больше далеко от меня не убегала - видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
Пройдя ещё километров пять я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами ещё лежал подтаявший снег.
Как обычно устраиваясь на ночлег, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил в котелке воды из снега и нарезав мясо на куски стал варить глухаря - кости бросил Волчку.
Собака искренне этому обрадовалась и одобряя мои действия, долго виляла пушистым хвостом.
Уже в темноте, я поел сварившейся глухарятины чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю и устраиваясь на ночлег снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся.
Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была заметно минусовая - во время прохода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться - иногда, перед ночлегом очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...
... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонив палочки с портянками поближе к костру заснул, в полудрёме видя эти "флаги" развевающиеся над огнём...
Когда я проснулся уже светлело, в дальнем углу неба холодный рассвет привычно поднимался над землёй, а над кострищем торчали только голые палочки - портянки сгорели!
Я чертыхнулся, поднялся шмыгая просторными без портянок сапогами, сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай...
Вдруг Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые клыки, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и некоторое время ждал в напряжении гадая, что могло так напугать собаку?!
Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал.
"Интересно, кого это он там услышал - думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай?
- Волки должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые - еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту..."
Ещё какое - то время я был настороже, но потом забылся, задремал вспоминая, что нечто подобное уже бывало в моих таёжных походах...
...Однажды, когда я охотился зимой на Белых Озёрах в долине соседнего ручья, Рика - моя молодая собака похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг выскочив из еловой чащи намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши дыбом шерсть на загривке, начала глухо лаять, оборотившись в ту сторону, откуда прискакала: - Бух, Бух, Бух...
Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук не отрывала взгляда от ельника продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников!
Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей. Я понял, что они выслеживали Рику, но собака их учуяла и примчалась ко мне за подмогой!
...Когда проснулся, то солнце уже поднялось над лесом, но я дрожал от холода - костёр прогорел полностью.
Даже не попив чаю на дорожку собрал рюкзак и быстро пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.
На ходу разогрелся, но идти без портянок в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
К тому времени солнце поднялось над лесом, и большое, чистое повисло в тёмно-синем, глубоком весеннем небе, и под его лучами снег начал таять.
Вскоре, совершенно неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов.
Навстречу мне выскочили две крупных собаки - лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...
Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
Я вспомнил, что мой знакомый - Петя Лыков, тоже работает в лесу, где - то в этих местах и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.
Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я, войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.
Разбудил меня шум трактора за стеной и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую.
За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто не заглядывает - им тоже был непонятен мой восторг перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес!
После ужина все собрались в нашей избушке и я рассказал о своём походе, умолчав однако, о встреченной зимовейке и шкурках соболя в мешке.
Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.
Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге недалеко от нынешней большой стройки. Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно.
Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы на чужом "путике" - охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки - и каждый день ходил их проверять. Иногда, соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук молодой охотник за сезон ловил...
Однажды, Петя, сбившись с пути, заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы - хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся!
Он истоптал в том месте снег, ходя ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра...
В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.
Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли - медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека!
- Этот зверь ждал меня чтобы наброситься, задавить и съесть - с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя!
Все невесело рассмеялись...
В балке - так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая топилась металлическая печка и в углу, на верёвке, сушились портянки. Парни, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику.
- Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя - было тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился и капканил.
- Тогда, я на время увлёкся установкой капкана и вдруг, подняв голову заметил мелькнувшую среди сосен фигуру человека.
Я остолбенел, потом на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево.
Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам. Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал.
Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу.
Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой.
Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок - даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...
- Я догадываюсь, в каком моём зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим, проговорил он на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой.
Петя, сделав паузу в рассказе подбросил в печку дров и потом закончил:
- Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и вечером же, вышел на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги...
Все молчали, представляя, как бы они сами повели себя на месте Пети.
Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз.
Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали.
Другой лесоруб - Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника - тунгуса Алексея Соловьёва, из таёжной деревни на Витиме - фамилия у него была русская, но такие имена, раньше давали тунгусам при крещении русские священники...
- Тут история тёмная - начал Виталий - этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек.
И был у него друг, тоже местный, русский - Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились и если надо, то и медведя добывали сообща!
- Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови - чёрт знает почему? Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...
- Но за Алексеем водился грешок - ведь в тайге ничего не скроешь, это не в городе.
Он парень был на ногу быстрый, собак имел хороших и перед началом сезона, пробегал ходом по самым лучшим участкам и как сливки снимал - добывал ранних соболей!
Об этом многие догадывались, даже знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться - Алексея многие побаивались.
- И вот как - то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после охотничьего сезона, напились и как всегда в конце пьянки подрались и разошлись - их участки рядом были...
Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый, и неподалёку валяется его карабин!
- Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти... Следователь, на вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как...
- Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья - приятели были...
- Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал - говорит для экспертизы.
А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей...