Они подошли к ангару втроем, потоптались перед металлическими воротами, закрытыми изнутри: казалось, что они вынюхивали, что, как и где. Затем постояли, покурили на площадке перед ангаром, посматривая на автомашины, ожидающие своей очереди на ремонт, поплевали смачно себе под ноги и вокруг, потом побросали окурки туда же, поматерились и гурьбой, стуча каблуками, поднялись в вагончик...
Игорь сидел за столом приема заказов и писал какие-то накладные; во множестве вариантов необходимо было в бумагах отразить деятельность "Дороги", и все это для контроля, для внезапной ревизии, которые так любили устраивать КРУ всех уровней: районных, городских, областных...
Трое вошедших шумели, толкались и матерились, не скрывая своей агрессивности; двери за ними жалобно взвизгнули и оглушительно хлопнули. Один из них, тот, что повыше, не спрашивая разрешения, закурил "Беломор", и когда демонстративно, разинув рот, выдохнул дым в лицо Игорю, то во рту сочно блеснули золотые коронки. После этого "Красавчик", как обозначил его Игорь, осклабился, наклонился над столом, придвинулся почти вплотную и в полголоса с вызовом произнес: "Слышь, земляк! А мы к тебе". Потом оперся двумя руками о стол и добавил: "По делу". Двое его приятелей хохотнули, беззастенчиво окружили стол, хватали бумаги, читали, потом бросали на пол. Игорь и испугался, и обозлился. Он набычившись смотрел на нахалов, но ничего не мог и не хотел предпринимать, ибо уже знал, что тут просто мордобоем не закончится, и ведь у него в столе лежало несколько тысяч выручки...
"Что вам нужно?", - выдавил он дрогнувшим голосом.
"А мы, землячок, хотим свою машинку отремонтировать, - можно это или нет?", - хихикая процедил высокий и уставился на Игоря в упор, красивыми, злыми глазами наглеца и хама. Игорь, словно кролик на удава, смотрел в эти глаза и не понимал, как можно вот так, нагло и противно нарываться на "край", на ответ, который бывает страшен, как для отвечающего, так и для вопрошающих. Но сейчас он был беспомощен и беззащитен, и ему надо было скрепиться и не отвечать на оскорбления, и копить злобу, и ждать мгновения расплаты и уравнения условий...
Во дворе машина на повороте скрипнула резиной, остановилась, хлопнули дверцы...
Трое переглянулись, а в Игоре колыхнулось чувство надежды и облегчения: "Может быть еще пронесет?".
"Слушай, земляк", - торопясь заговорил "Красавчик", - "ты не хотел бы нам занять на ремонт несколько кусков?". Послышались шаги за дверью, заскрипело деревянное крыльцо под ногами приехавших, они поднимались в вагончик. "Подумай хорошенько, старичок, копать-колотить", - глаза еще раз злобно сверкнули, он сделал жест: уходим, и все трое, чуть не свалив с крылечка входящих, вывалились топоча ногами, на улицу.
Игорь перевел дух, достал платок, промокнул им вспотевший лоб и привычно автоматически произнес: "Я вас слушаю"...
Исход. Гл.2. ст.11-12. "Спустя много времени, когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим, сынам израилевым, и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его. Посмотревши туда и сюда, и видя, что нет никого, убил Египтянина и скрыл его в пески".
...Гандон быстро навел справки. Фишман Игорь Яковлевич. Председатель кооператива "Дорога". Адрес: ул. маршала Жукова, 7, кв. 6...
Решили идти втроем. Гандона Жан оставил на улице, на "шухере", а сам с Барыгой поднялся на второй этаж. Они шли молча, детали уже были обговорены. Если менты нагрянут по звонку соседей, то Гандон свистит. Въезд к дому был долгий, и потому Жан надеялся, что успеют смотаться. Но вообще-то он не сомневался, что стоит им появиться на пороге, и этот "жидик" расколется и выложит все, что имеет... Барыга, как всегда, был невозмутим, чуть пьян и в обычном своем спортивном костюме.
Время подходило к одиннадцати вечера, поздние летние сумерки опустились на город, зажглись огни в домах, но кое-где уже легли спать, и потому светлые окна перемеживались с темными. Гандон с улицы смотрел на окна второго этажа и пытался представить себе, что там делают сейчас: ужинают, смотрят "Рабыню Изауру", спят на двухспальной супружеской кровати, в перинах. От этой мысли он осклабился и хихикнул вслух, представив Игоря в подштанниках, с тонкими волосатыми ножками и мягким брюшком поверх "семейных" трусов...
Жан и Барыга, громко шагая, поднялись по крутой, узкой бетонной лестнице на второй этаж, остановились там перед дверью с номером шесть, и Жан нажал на кнопку звонка. Звонил он уверенно, долго и нагло...
Игорь собирался спать. Весь вечер он сидел в гостинной и считал что-то на электронном счетчике, потом записывал цифры, появившиеся
зеленым на экранчике прибора, и снова нажимал кнопки с цифрами и знаками действий. За стеной Света долго смотрела какую-то многосерийную телевизионную мелодраму: из-за стены изредка доносился мужественный голос из телевизора. Дети уже легли: трехлетний Яшка спал в своей кроватке лицом вниз и попой, прикрытой одеялом, вверх. И родители, и родственники смеялись над Яшей, которому почему-то было удобно спать стоя на коленках и спустив лицо щейой на подушку.
Мишка, которому уже было шесть, считал себя взрослым и потому засыпал поздно, норовил досмотреть телик до конца и лишь сегодня, утомленный длинным жарким летним днем, лег немножко подремать и дождаться кино, но так и заснул и Света раздела его уже сонного и вялого, укрыла одеялом и, погасив свет, плотно прикрыла дверь в детскую...
Звонок в дверь прозвучал тревожно и угрожающе. Света встала с кровати, накинула халат поверх ночной рубашки и вышла в прихожую. Игорь был уже там. "Кто это может быть?" - с тревогой спросила Света, и Игорь, чуть запнувшись, ответил: "Это, наверное, ко мне. Иди, ложись". Он подождал пока Света, войдя в спальню, закроет дверь, и потом, почему-то крадучись, подошел к входной двери, тихо нажал на рычаг английского замка и, отворив первые из двойных дверей, глянул в смотровой глазок.
За дверью стояли двое. Один кражистый, широкий с маленькими, невнятными глазками, и второй, высокий, черный, в темных брюках и коричневой водолазке. Игорь прикрыл за собой первые двери и через другие двери спросил: "Кто вам нужен?" Для него ответ на вопрос уже был ясен. Он всю поделю ждал визита, но тем неожиданнее было это. Высокий придвинулся к двери и громко, не скрываясь, произнес: "Открой, хозяин! Поговорить надо!" У Игоря сердце тревожно опустилось и вдруг заколотилось испуганно и гулко, кровь прилила к голове и мышцы ног дрогнули: "О, черт!", - ругнулся он про себя, а вслух сказал: "Уходите прочь! Не то я вызову милицию". Голос его дрожал от волнения, от испуга за малышей и за жену. Он уже знал, что эти за дверью так просто не уйдут, и что ему придется что-то решать и брать на себя ответственность за решительное действие... Жан переглянулся с Барыгой, он знал, что в этом подъезде телефон один и то на четвертом этаже.
Он снова приблизил лицо к глазку и сказал так же громко, как и в первый раз: "Открывай, тебе говорят. Дело есть". Игорь через глазок видел искривленное стеклом лицо: толстый нос, неестественно длинные, маленькие глаза в ямках глазниц, черные густые брови, синеватые, толстые, шевелящиеся губы.
Их лица разделяло каких-нибудь двадцать-тридцать сантиметров пространства, и Игорю захотелось ударить по этому искривленному лицу, захотелось сделать этому наглому бандиту больно, а себя освободить в момент удара от груза ярости и страха, который подкатывал к горлу, заставлял дрожать голос и вызывал глотательные судороги. Еще на что-то надеясь, он примирительно повторил: "Уходите, ребята. Завтра поговорим".
К двери придвинулся Барыга; ему показалось, что настал его черед проявить себя и показать Жану, что он ничего не боится. Жан отодвинулся от глазка, и Багыра, приблизив лицо ухом к двери, сдерживая злобу, произнес: "Открывай, лучше. Смотри, сука, хуже будет". Рот его раскрылся, язык облизнул губы, кулаки задвигались. Ухом Барыга ловил звуки из квартиры. Он не посмотрел на Жана, но чувствовал его присутствие и потому желал заодно немного попугать и этого заносчивого расфуфыренного хлыща. Он, Барыга, все больше и страшнее наливался наглой яростью, долго и безнаказанно грабившего людей, бандита...
Игорь, увидев это зверское, широкое и бессмысленное лицо с маленькими колючими глазками, понял, что помощи ждать неоткуда,
что эти, там, за дверью, просто так, без издевательств и насилия не уйдут от его дверей...
Соседи за закрытыми дверьми стали прислушиваться к звукам, доносящимся с лестничной площадки, и испуганно уходили в дальние комнаты, закрывая все двери, какие только можно. Они не хотели ввязываться в скандал, они слышали два хриплых, грубых мужских голоса и так как в этой жизни они боялись всего, что не вписывалось в искусственные инструкции и законы, то инстинктивно уходили, прятались в свои норы и испуганно радовались, что стучали и рвались не к ним. В этом мире, где все решается коллективом, на собраниях, они не могли выступать от своего лица, они трусили за себя, за своих детей. А другие - это же чужие. И потом, может быть, тот, к кому ломятся, сам в этом виноват, почему мы должны беспокоиться за других, оправдывали они себя, выискивая аргументы в свое оправдание. И, наконец, есть же милиция, которой деньги платят за то, чтобы она нас защищала, и у них ведь оружие, а мы безоружны. Эти бандиты-хулиганы ведь наверняка вооружены; они-то наверняка не боятся ни милиции, ни закона, наказывающего за ношение оружия холодного и огнестрельного...
И Игорь понял, что никто из соседей к нему на помощь не придет потому что, если бы они могли и хотели, то уже вышли бы из своих квартир...
Голос Светы из-за спины, из спальни спросил тревожно: "Кто там, Игорь?", - и в этот момент волна холодной ярости и бесстрашия привычно ударила в голову. "Да, что я, мужик или нет?", - прошептал Игорь и уже не таясь громко захлопнул дверь и быстро, и легко вернулся в гостинную. Сильными руками он схватил стул; костяшки на кулаках побелели; подставил стул, вспрыгнул на него, потянувшись, достал с верхней полки металлический чехол для ружья, снял его сверху, сдул привычно пыль, вернулся к письменному столу, открыл его, достал ключ и ловко одним движением отомкнул висячий замок на чехле-сейфе...
В дверь стали стучать: вначале дробно и негромко, потом кулаком во всю силу; сквозь двойные двери удары доносились глухо, и ругань двух голосов была едва слышна. Игорь торопясь достал свое охотничье ружье ИЖ-27-е, то есть с эжектором-выбрасывателем, автоматически погладил матово блестевший темный приклад из красного дерева, потом левой рукой взял отдельно лежащие вороненые стволы, правой рукой держа приклад, указательным пальцем нажал скобу замка, левой вложил стволы в замочную выемку, спустил пружину и, примкнув стволы, щелкнул эжекторами, открывая патронник. Патроны в пачке с изображением охотника в шляпе с пером, целящегося из ружья в утку, пролетающую над камышами, лежали здесь же, в сейфе. Игорь переложил ружье в левую руку, правой, всей пятерней, влез в коробку и достал штук пять-шесть зеленых с золотистой латунной окантовкой и круглым тяжелым торцом, в желтой серединке которого сидело маленькое круглое донышко капсюля. Положив все патроны на стол, услышав, как они щелкнули, литыми стаканчиками, он взял два, мягко и привычно вложил в патронник и, угрожающе клацнув, закрыл ружейные замки. Теперь стволы были в боевом состоянии. В двери уже откровенно ломились. Дверь зала открылась, и испуганная, дрожащая всем телом Света оросила тонким голосом: "Игорь! Что происходит!" Игорь, закладывая запасные патроны в карман спортивных штанов, поднял голову и, жестко глянув на Свету, твердо произнес: "Света! Иди к детям, закрой двери и не выходи...", - он помолчал чуть, потом закончил, - "пока не позову тебя". На глазах у Светы появились слезы, она от страха озябла и, запахивая халат, стала говорить, говорить: "Но, Игорь, что происходит! Кто там, за дверьми? Что происходит!"
Игорь, сдерживая себя, чтобы не накричать на нее, вновь ровным голосом сказал: "Света! Я тебя прошу, иди к детям. Если они проснутся, то могут испугаться", - чуть помолчал, выходя мимо Светы в коридор, и продолжил, - "Это какие-то хулиганы, я их только пугну", - успокоил он ее, но сам уже знал, что пугать не будет, а будет драться. Света от звуков его холодного голоса чуть успокоилась и пошла в детскую комнату, вглядываясь на Игоря через плечо. Таким она его никогда не видела...
Он подождал, пока она вошла в комнату, дождался, пока дверь затворится, и уже потом пошел к двери входной.
Без паузы, Игорь, перехватив ружье в правую руку, зло дернул за скобу замка левой, с грохотом отвел язычек резко и решительно, дернул дверную створку на себя...
Жан услышал звук открывающегося замка, скрип открывающихся дверей и инстинктивно отпрянул назад, так решительно и безбоязненно это делал человек на той стороне. А Барыга ничего не понял и еще громче заколотил крулаками в дверь. Он совсем ничего не боялся и понял, что этот человек, там, за дверью, такой же трус, как все те, с кем ему приходилось "работать" в этом городе. И привычная безнаказанность сделала Барыгу беспечным. Замок второй створки внешней двери щелкнул, и Барыга толкнул ее решительно.
Игорь какие-то доли секунды оценивал ситуацию, когда дверь распахнулась, и через порог сунулась спортивная, крепко сбитая фигура Барыги; где-то позади маячило белое лицо Жана, тот чутьем понял, что здесь неладно. А Барыга тоже начал что-то понимать, но было уже поздно; он, конечно, увидел невысокого человека в спортивной майке и спортивных штанах, заметил ружье, заметил даже тапки-шлепки у него на ногах, но удержать себя или что-нибудь сделать, защищая себя, он не успел...
Игорь мгновенно сильно и жестко ткнул стволами в живот нападающего. Барыга ощутил резкую пронзительную боль, ему показалось, что по позвоночнику через живот ударили кувалдой и, падая вперед, в квартиру, теряя сознание, он страшно испугался, испугался так, как некогда в далеком детстве испугался зеленым огнем горящих глаз, глянувшего на него из-под стола, кота. Тогда он одеревенел и с замершим на губах воплем ужаса отступал от этого взгляда, пока не рухнул в открытый за спиной подпол, в котором бабушка, его деревенская бабушка, набирала картошку...
Игорь увидел в глазах этого здоровенного мужика всплеск боли и ужаса, чуть скрипнул крепко сжатыми зубами и наотмашь ударил навстречу, в лицо, это ненавистное, наглое лицо, тяжелым жестким прикладом... Кровь и кусочки сорванной ударом кожи брызнули на пол, на стены, на потолок коридора и дверного проема.
Барыга вдруг получил страшный встречный удар, охнул, огненный шар боли ожегом вошел в подсознание, хрустнули лицевые хращи и кости, изнутри распоров кожу лица, появились на мгновенье вовне... Удар был так силен, что мешок тела, падая, вывалился наружу. Барыга потерял сознание мгновенно и надолго...
Жан оцепенело рассматривал все происходящее, и вопль истерики и страха застрял у него в горле. Потом задолго уже после того дня он, Жан, просыпался от кошмара, в котором каждый раз безжизненное тело вываливалось из дверей и вслед выходил бледный, холодно спокойный человек с ружьем...
Жан сглатывал комок, подступивший к горлу. Дурнота ухнула сверху куда-то вниз живота, а человек в дверях с белым лицом вскинул ружье на уровень бедер и не целясь выстрелил. Жану даже показалось, что он вначале услышал щелчок спущенного курка, потом из правого ствола вылетел сноп огня, и уже потом по перепонкам ударил гром выстрела, и в левое бедро пришел тяжелый удар дробового заряда. Жана бросило на колени, но он так испугался, что не почувствовал боли и на четвереньках побежал к лестнице. Мужчина с ружьем опередил его, отсек ему путь отступления и злым шепотом произнес: "Стоять, сука!.. Не то убью!", - и ткнул стволами Жану в голову. И тут ему, Жану, стало вдруг очень, очень плохо и очень больно, и он, боясь смерти, вот здесь, вот сейчас, превозмогая себя, поднялся на ноги и, исполняя команду страшного человека, встал навытяжку. А по его бедру липкой тягучей пленкой потекла кровь...
Гандон, услышав выстрел, и ему показалось, что кто-то взвизгнул от страха и боли оттуда, из подъезда. Его мозг пробила догадка. "Вот падла, залетели", - бормотал он, - "Смываться надо!" Испуганно озираясь, Гандон вначале быстрым шагом перебежал двор, свернул за дом и пустился во всю прыть дальше, в темноту...
...Телефонный звонок раздался резко и требовательно. "Кто бы это мог быть?", - подумал я и подошел к телефону. "Саша, - услышал я голос Игоря, и руки у меня вспотели, - "приезжай ко мне сейчас", - говорил взволнованный голос в трубке, - "Я тут пострелял бухарей..." "Кого, кого", - перебил я, а сам судорожно соображал, что делать, чтобы все кончилось хорошо.
"Бухарей, говорю", - уже с раздражением произнес голос, и я, преодолевая дрожь волнения, попросил: "Игорь, ты мне коротко расскажи, что случилось, чтобы я начал действовать"...
Через десять минут я ехал к Славе Васильеву, своему приятелю по теннису, старшему оперу УВД, предварительно позвонив ему и сообщив, что у меня чрезвычайное дело...
Через полчаса мы были у Игоря. Там "поле боя" на лестничной площадке было залито кровью и усеяно "трупами". Игорь, как обычно, "приятно" удивил всех.
Слава посмотрел, послушал рассказ Игоря и успокоил нас, говоря, что по букве закона Игорь прав, ибо нападение на жилище, угрозы расправы и шантаж налицо. "Можно открывать дело на пострадавших", - он грустно улыбнулся и с интересом стал рассматривать Игоря. С такими случаями самообороны ему еще не приходилось встречаться.
Подоспел наряд милиции, приехавший по звонку. Васильев представился, сказал, что был в гостях по соседству, услышал выстрел и зашел. Васильев и капитан, начальник наряда, долго друг на друга смотрели, и капитан стал опрашивать соседей. Соседи, конечно, все не спали, высыпали на площадку и громко и возмущенно обсуждали происшествие. Узнав, что пострадали рэкетиры, все мужчины с завистью и уважением стали смотреть на Игоря и улыбаться ему... Вопя сиреной, прехала "скорая". Барыгу унесли первым, а Жан, скрипя от боли зубами, сидел в углу на полу, и лужа крови растекалась вокруг темным полукружьем. Лицо его сморщилось, осунулось и постарело. Он старался избегать смотреть на Игоря, боялся встретиться с ним взглядом. Через час "менты" уехали, "скорая" забрала Жана и увезла в травмпункт.
Мы остались одни...
Игорь постоянно зевал, тер лицо ладонями. Света поплакала и сделала нам чай...
Когда Света ушла спать, я сходил в машину, принес пистолет "Макаров". Показал Игорю, как им пользоваться, зарядил его и попросил братца на улицу по вечерам не выходить, а если приспичит, то брать с собой оружие обязательно. Игорь невесело усмехался, но чаю попил и варенья поел, а это значит, что он успокоился; может быть не совсем, но успокоился, и я, в очередной раз глядя на его сонное лицо, подумал: есть в нем что-то отличное от всех нас. Ведь он и не стрелок и не борец, и не драчун, но ведь всегда он на виду в моменты, когда надо решить, сделать... И сегодня он сделал то, что никто из нас, братьев, не смог бы, не способен. Окажись я на его месте, и, может быть, тоже стрелял бы, но ведь стрелял бы я для того, чтобы напугать, и думаю, что стрелял бы я через дверь и наверняка сильно в сторону. А он?
Мы сидели на кухне часов до трех; я выспрашивал Игоря, а он скупо говорил как это было, что за чем следовало, и по его словам выходило, что он услышал, вышел, сказал, им, чтоб уходили, потом зашел, вытащил ружье, зарядился и, выйдя, снова к двери, открыл ее.
Он говорил еще, что стрелять не хотел, но это произошло автоматически. "Я, - сказал Игорь, - боялся, что у этого черного есть оружие. Потому и выстрелил", - заключил он рассказ и снова стал тереть лицо ладонями. Я простился с ним и вышел.
На улице была теплая южная ароматная ночь. Где-то далеко чуть погромыхивало громом, здвезд не было видно. Выйдя во двор, я невольно заозирался, высматривая и выслушивая темные углы двора. Перед тем как тронуться, я посидел в машине, глубоко подышал, расслабился и лишь затем завел мотор и тронулся... Напряжение бессонной ночи взбудоражило нервы, и мне захотелось проехаться чуть за город, тем более, что на улице стало светлеть, и на проезжей части нe было ни пешеходов, ни машин...