Мы встретились с ним осенью. Тогда, кажется, уже падали золотисто-красные листья клена, ветер раздавал хлесткие пощечины мокрыми от дождя руками, и серая стена соединяла небо с землей.
В один из таких дней он подошел ко мне на перроне и спросил что-то незначительное, о расписании. Он был какой-то весь взлохмаченный и выглядел бы слишком жалким в своем потрепанном кожаном пальто, если бы не его горящие неземным огнем глаза. Мы разговорились... Так он и остался в моей жизни.
Вечерами мы гуляли по парку, собирая кленовые листья, затем возвращались домой, подогревали красное вино. Он пил его маленькими глотками, смакуя удовольствие, и молчал. В камине потрескивал огонь, рыжий кот, свернувшись клубочком, дремал в кресле... А потом он поднимался на чердак, и я еще долго слушала его задумчивые шаги и отзывающийся эхом скрип балок ...А утром я находила его спящим за столом в окружении смятых листков бумаги, на которых неровным почерком была выведены стихи...
Весна изменила все: Уже не было прогулок в парке, молчаливых вечеров у камина и мучительного написания стихов. Он возвращался под утро, пропахший весенней росой и приторными дешевыми духами, так негармонично вписывающимися в запах свежей листвы и шумных майских гроз...
Летом он ушел. Он собирал свои вещи, унизительно склонив голову, нелепо бормоча что-то странное и глупое... А когда он, наконец, ушел, я вытащила его стихи и плакала...
А к осени мы вновь встретились на перроне. Он был не один - под руку, вечно одергивая, его вела какая-то женщина, пропахшая до боли знакомыми духами. Обрюзгший, взлохмаченный, с потухшим взглядом, он выглядел особенно жалко в своем вечно потрепанном кожаном пальто. В какой-то миг он узнал меня, его взгляд стал прежним,.. Но тут же он испугано съежился и торопливо влез в поезд.